Шри Ауробиндо
САВИТРИ

Книга  Вторая
КНИГА ПУТЕШЕСТВЕННИКА ПО МИРАМ

Песня IV
ЦАРСТВА МАЛОЙ ЖИЗНИ

Трепещущий, тревожный, ненадёжный мир,
Родившийся от той печальной встречи и затмения,
Возник в пустом пространстве, где прошла её (Жизни) стопа,
Бегущий торопливый сумрак, ищущая суета.
Там были корчи полусознающей силы,
С трудом встающей от дремоты Несознания,
Привязанной к ведомому инстинктами Невежеству,
Желающей найти себя и власть над окружением.
Наследница утрат и нищеты,
Под натиском воспоминаний, улетающих, когда к ним прикоснёшься,
Гонимая забытой и встающей вновь надеждой,
Она рвалась вслепую, ощупью, 
Заполнить ноящую, гибельную брешь
Меж болью всей земли и тем блаженством, из которого она упала.
Мир, постоянно ищущий утерянное нечто,
Всё время гонится за радостью, которую земля не может сохранить.
Но слишком близко к нам его неутолившееся беспокойство,
Чтобы мирно жить на этой косной основательной планете:
Он слил свой голод с голодом земли,
Он навязал закон стремленья нашим жизням,
Он превратил запросы духа в необъятную пучину.
Какое-то Влияние проникло в дни и ночи смертных
И тень накрыла расу, временем рождённую;
В том взбаламученном течении, где прыгает слепой пульс сердца
И нервное биенье чувства просыпается средь ощущений,
Что отделяют сон Материи от сознающего Ума,
Блуждал призыв, не знающий, откуда он пришёл.
Могущество, превосходящее земные рамки, взволновало землю;
Покоя, что бывал когда-то, ныне быть уж не могло;
Неясная стремящаяся страсть есть в сердце человека,
Призыв в его крови к чему-то более счастливому:
Иначе он бродил бы по свободной, солнечной земле
С невинным, забывающим страдание умом зверей, 
Или, возможно, жил, счастливый, неподвижный, как деревья и цветы.
Могущество, пришедшее на землю дать блаженство,
Осталось на земле страдать и устремляться.
И детский смех, звеневший на просторах времени, затих:
Естественная радость жизни человека затянулась тучей,
А горе стало в нём кормилицей судьбы.
Беспечность радости животного осталась позади,
Забота, размышленье сделали тяжёлым повседневный шаг;
Он вырос до величия и недовольства,
Он пробудился для Незримого.
Искатель, ненасытный ко всему, он обладал всем миром, чтоб учиться:
Он исчерпал поверхностное действо жизни,
Но оставались неизученные скрытые пространства собственного существа.
Он стал умом, он превратился в дух и внутреннее 'я';
В своем недолговечном хрупком доме он растит хозяина Природы.
Материя в нём просыпается от долгого глухого транса,
Земля в нём ощущает Божество, которое всё ближе.
Безглазое Могущество, не видящее больше цели,
Неугомонная, голодная энергия высокой Воли - Жизнь
Бросает семена в ленивую ткань тела
И будит от счастливого оцепенения слепую Силу,
Заставив чувствовать, искать, воспринимать.
Среди огромнейшей работы Пустоты,
Вводя в смятение своими грёзами безбрежную рутину
И мёртвое вращенье дремлющей вселенной,
Могучий узник пробивался на свободу.
Ожив от этого её (Жизни) стремленья, от инерции проснулась клетка,
Она зажгла огонь необходимости и страсти в сердце,
Среди глубокого покоя неодушевлённого
Возник её великий голос тяжкого труда, молитвы и борьбы.
Сознание, что ищет наугад в безмолвном мире,
Неуправляемое чувство ей дано для долгого пути;
Остановилась мысль, и ничего сейчас она не знала,
Но всё, неведомое, оставалось у неё, чтоб ощутить, объять.
И подчиняясь натиску из сферы нерождённого, ведущему к рождению,
Сломав печать нечувствующей жизни вырвалась она:
В её субстанции немого и бездумного могущества души,
Что не способно выразить, насколько глубина её божественна,
Стряхнула сон слепая, сильная необходимость знать.
Из тех цепей, которыми её сковали, она себе создала инструмент;
Инстинкт был у неё, зародыш Истины,
Усилие, и рост, и устремлённое незнание.
Желанье и надежду телу навязав,
Сознанье наложив на несознательное,
Она внесла в упрямое сопротивление Материи
Свои права, в мученьях выстраданные, на утраченное право власти,
Свой неустанный поиск, беспокойное, взволнованное сердце,
Свои блуждающие и нетвёрдые шаги, свои призывы к изменению.
Благоговея перед радостью без имени,
В своём неясном храме наслаждения
Она служила тайные обряды тусклым карликам-богам.
Но нескончаема, напрасна эта жертва,
И жрец - невежественный маг, который только совершает
Бесплодные перестановки в схеме алтаря 
Бросая ослеплённые надежды в круг бессильного огня.
Груз скоротечной выгоды утяжеляет шаг 
И всё труднее с этой ношей продвигаться дальше;
Но время посылает ей свой зов, она идёт вперёд,
Переходя от мысли к мысли, от желания к желанию;
И высший уровень прогресса для неё - глубокая необходимость.
Её уже не радует Материя, теперь она обращена к Уму;
Она завоевала землю, поле собственного действия, и требует небес.
Бесчувственные, разрушающие плод её работ,
Эпохи, спотыкаясь проходили над её трудом,
Но никакой великий и меняющий всё свет пока не сходит вниз
И никакой освобождающий восторг её паденья не коснулся.
Лишь слабый проблеск временами разрывает небеса ума,
Оправдывая то двусмысленное провидение,
Что делает из ночи путь к неведомым рассветам,
Иль тёмный ключ к какому-то божественному состоянию.
В Незнаньи началось её могучее предназначенье,
В Невежестве она старается закончить свой незавершённый труд,
Она наощупь ищет знание, но лика Мудрости ещё не повстречала.
Не торопясь, несознающим шагом поднимаясь вверх,
Она скитается подкидышем Богов,
Как детская душа, оставленная рядом с тёмными вратами Ада,
И пробираясь сквозь туман, отыскивает Рай.

   В том медленном подъёме Ашвапати приходилось повторять её шаги
От самого её неясного и неотчётливого старта в подсознании:
Ведь только так способно к нам придти последнее спасение земли.
И только так он мог понять далёкую и тёмную причину  
Всего, что держит нас, мешая Богу
Освободить из заключенья нашу душу.
По быстрому пути падения, пройдя опасные врата
Рискнул войти он в серый мрак,
Наполненный инстинктами бессмысленных пучин,
Что заставляют принимать какой-то облик, воевать за место.
Здесь Жизнь была ближайшим другом Смерти и Ночи
И ела пищу Смерти, чтоб хоть как-то здесь дышать;
Она была их узницей и взятой беспризорницой.
Вбирая подсознание, как временный жилец,
В чертогах бессловесной тьмы, она не ожидала больше.
Там, вдалеке от Истины и светлой мысли,
Он (Ашвапати) видел изначальный трон и отделившее её рождение
Низвергнутой, страдающей и искажённой Силы.
В безрадостном обличьи лжи, что стала правдой,
Идущая вразрез с божественным рожденьем человека,
И безразличная к прекрасному и свету,
Она вышагивала, словно на параде, выставив животный свой позор,
Не скрытый больше камуфляжем, грубый, оголённый,
Свой настоящий лик, осознанный и принятый,
Её бездомной силы, изгнанной из неба и надежды,
Что упивается своим падением и низким состоянием,
И унижает некогда полубожественную силу,
Бесстыдное убожество её звериного желания,
Кричащее обличие её невежества,
И оголившееся тело нищеты.
Из этих мест она впервые выползла из хижины в грязи,
Там, где лежала, бессознательная, жёсткая, немая:
Оцепенение и узость продолжали властвовать над ней,
И липла тьма, не растворяемая Светом.
Прикосновение высот, дающее спасение, туда не доходило:
Взгляд, обращённый вверх был чужд её глазам,
Бесстрашная божественность её походки позабыта;
Отвергнуты великолепие и счастье,
Рискованное путешествие в опасных сферах Времени:
С трудом ей удавалось там, барахтаясь, выдерживать и жить.

   Широкий, беспокоящий туман в том ищущем Пространстве,
Бесцветный край, окутанный неясной пеленой,
Казался, безымянный, бестелесный, и бездомный,
Спеленатым, невидящим, бесформенным умом,
Просившим тела для своей души.
Его молитва отвергалась, он искал наощупь мысль.
Пока ещё не наделённый силой думать и с трудом живущий,
Он открывался в странный, карликовый мир,
Источник этой несчастливой магии.
На призрачных границах встречи Жизни и Материи,
Он (Ашвапати) шёл средь полувидимого, полупонятого,
Преследуемый еле-уловимыми началами, пропавшими концами.
Там зародилась жизнь, но сразу же погибла, прежде, чем сумела выжить.
Там не было ни твёрдой почвы, ни устойчивых потоков;
И лишь огонь бездумной Воли обладал какой-то силой.
Он стал неясным самому себе, наполовину ощущаемым и смутным,
И словно оказался в битве Пустоты за то, чтоб просто быть.
В тех странных областях, где превращалось всё в живое чувство,
А правящая мысль не стала ни причиною, ни правилом,
Лишь детское неразвитое сердце убивалось по игрушкам счастья,
Мерцала мысль, неупорядоченный пыл младенца,
Случайные аморфные энергии тянулись к форме
И принимали каждый язычок огня за направляющее солнце.
Слепая эта сила не могла бы сделать даже одного обдуманного шага;
Она просила света, следуя за ходом мыслей тьмы.
Несознающее Могущество наощупь двигалось к сознанию,
Материя в ударах об Материю выхватывала проблеск чувства,
Неспешные реакции, касания вслепую выбивали
Из скрытого и засознательного слоя искорки инстинкта,
Толпились ощущения, немые заменители для мысли,
И отвечало пробуждающим биениям Природы восприятие,
Но оставалось только механическим ответом,
Толчком, прыжком, началом в сне Природы,
Толкаясь, проносились грубые несдержанные импульсы,
Небрежные ко всякому движенью, кроме своего,
И, становясь чернее, налетали на того, кто был ещё чернее, чем они,
Свободные в том мире устоявшейся анархии.
Необходимость быть, инстинкты выжить
Завладевали волей напряжённого опасного момента
И слепо видящим желаньем, чувствовавшем пищу.
Природные порывы были там единственным законом,
Боролась сила с силой, но без результата:
Они лишь добивались восприятия без понимания,
Движенья, ощущений и инстинктов, что не ведают своей причины,
Чувств-наслаждений, чувств-страданий, быстро приходящих, быстро уходящих,
И грубого движения бездумных жизней.
Он был пустым ненужным миром,
В котором воля быть дала убогие, печальные плоды,
Бессмысленные муки, сумрачное беспокойство.
Казалось, что ничто не стоило того труда, чтоб этот мир мог появиться.

   Но пробудившееся око духа Ашвапати всё оценивало по-другому.
Сияя как уединённая звезда-свидетель,
Пылая в отдаленьи одиноким стражем Света,
В кишении и медленном течении бездумной Ночи,
Единственный мыслитель в том бесцельном мире,
Что ожидал какого-то огромного рассвета Бога,
Он видел смысл в работах Времени.
И даже в той бесцельности свершалась некая работа
Несущая в себе магическую волю и божественную перемену.
Змеиная космическая Сила в самых первых корчах,
Освобождалась из мистичного кольца вошедшей в транс Материи;
И поднимала голову в той тёплой атмосфере жизни.
Пока что ей не удавалось снять с себя оцепененье сна Ночи
Носить, как прежде, чудные прожилки и вкрапления ума,
Надеть на свой алмазный капюшон венец души,
Или встать прямо в ослепительном сияньи солнца духа.
Пока что в ней видна лишь чернота и сила,
И скрытое движение ползком сознанья к свету
Сквозь плодородный ил из чувства насыщения и вожделения,
Неторопливая и жаркая работа в темноте,
Внутри телесной корки подрастающего "я",
И мутное брожение наполненного страстью изменения Природы,
Фермент творения души из грязи.
Божественный процесс, одевший эту сумрачную маску,
И падшее невежество в сокрытой ночи
Стремилось выполнить свою безмолвную и неприглядную работу,
Построить камуфляж нужд Несознания,
Освободить великолепье Бога из болот Природы.
Взгляд Ашвапати, остающийся духовным и в телесной оболочке,
Мог проникать сквозь серую мерцающую дымку
И пристально разглядывать секреты переменчивого, зыбкого потока,
Что оживляет эти молчаливые, сплотившиеся клетки
И направляет мысль, и устремленье плоти,
И острый импульс вожделения и голод воли.
Всё это тоже видел он и через скрытое течение
Смог проследить то действие до самого чудесного источника.
Мистическое тайное Присутствие, которое никто не может ни исследовать, ни направлять,
Создатель этой всей игры луча и тени
В парадоксальной, сладостной и горькой нашей жизни
От тела просит близости с душой,
И быстрыми вибрациями нерва
Соединяет механичные биения со светом и любовью.
Он призывает спящие воспоминанья духа
Подняться вверх из подсознательных глубин под пеной Времени;
Забыв о пламени своей счастливой истины,
Входя с тяжёлыми глазами, видя всё с трудом,
Они приходят к нам под маской под чувства и желания,
Как сорная трава, что проплывает по поверхности,
И поднимаются и опускаются на дно в сомнамбулическом потоке.
Хотя движенья жизни нечисты, пришли в упадок,
Она всегда, в своих глубинах, носит истину небес;
И даже в самых тёмных элементах в ней пылает тот огонь.
Касание восторга Бога в актах сотворенья мира,
Ушедшее воспоминанье счастья
Таятся до сих пор в немых корнях рождения и смерти,
Бесчувственная красота вселенной отражает восхищенье Бога.
Улыбка этого восторга тайно есть повсюду;
Восторг течёт в дыхании ветров, в соку деревьев,
Его великолепие оттенков раскрывается в цветах и листьях.
Когда жизнь прорвалась сквозь полусон в растении,
Что ощущает и страдает, но не может двинуться и крикнуть,
В крылатой птице, в звере, в думающем человеке,
Восторг из ритма сердца сотворил биенье музыки;
Восторг заставил просыпаться бессознательные ткани,
Просить о счастье, получать удары боли,
И трепетать от удовольствия и смеха краткой радости,
Дрожать от мук и вожделеть экстаза.
Беззвучный, настоятельный и плохо понимаемый,
Лежащий слишком далёко от света, и слишком близко к сердцевине бытия,
Рождённый странным образом во Времени от вечного Блаженства, 
Он давит в центре сердца, давит на вибрирующий нерв;
Его пронзительные поиски себя бушуют в человеческом сознании;
Причина наших удовольствий и страданий - это жало:
Наполненное инстинктивным чувством, но слепое к настоящей радости,
Души желанье прыгает навстречу преходящему.
Стремящаяся сила всей Природы, пред которой невозможно устоять,
Приходит, поднимаясь через кровь, живое чувство;
Экстаз из бесконечности - её причина.
Для нас он превращается в конечную любовь и вожделения,
В желание завоевать, иметь, схватить и удержать,
Расширить область и пределы жизни, сферу наслаждений,
В желание сражаться, побеждать, и превращать в своё,
В надежду собственную радость влить в потоки радости других,
В стремленье обладать и отдавать себя во власть другого,
В стремленье наслаждаться самому и быть источником для наслажденья, чувствовать и жить.
С тех пор как здесь случилась первая его короткая попытка быть,
Тот быстрый, неожиданный конец минутного восторга,
Своей печатью неудачи отмечает нашу жизнь в невежестве.
В безмолвии навязывая клеткам тела новообретённые свои привычки,
Фантом недоброго и тёмного начала,
Подобно призраку преследует всё то, над чем мы трудимся, о чём мечтаем.
Хотя здесь, на земле, есть прочные и устоявшиеся жизни,
Работа сформированной привычки или ощущение закона,
Устойчивая повторяемость в потоке,
Однако корни их - желание, которое всегда одно и то же;
И эти страсти есть та масса, из которой нас создали.
Желанье было самым первым криком просыпавшегося мира.
Оно по-прежнему цепляется за нас везде и зажимает бога.
Хотя потом рождается рассудок и душа приобретает форму,
В рептилии, в животном, в думающем человеке,
Оно в них остается и источник всей их жизни.
Так было нужно, чтоб дыхание и жизнь смогли существовать.
В конечном и невежественном мире
Дух должен этим способом освободить своё сознание, сидящее в темнице,
Он должен вырываться маленькими струями в вибрирующих точках
Из под печати бесконечной Неосознанности.
Затем он тихо набирает массу, поднимает взгляд свой к Свету.
Природа на земле живёт, привязанная к своему началу,
И хватка низшей силы всё ещё лежит на ней;
Из подсознательных глубин выпрыгивают все её инстинкты;
Она соседствует с бесчувственным Ничто.
Под властью этого закона создан был невежественный мир.
   В загадке помрачённых темнотой Просторов,
В волненьи и само-потери Бесконечного,
Когда всё оказалось погружённым в отрицающую Пустоту,
То ночь Не-Бытия могла б не получить возможности спасения,
Когда бы Бытиё не погрузилось в эту темноту,
Неся с собой мистический тройной свой крест.
Призвав в мир времени ту истину, что за пределом времени,
Блаженство заменилось на страдание, а знание произвело невежество,
Так сила Бога, обернувшись детскою беспомощностью,
Способна жертвою своей спустить вниз небеса.
Противоречие даёт основу жизни:
Божественная, вечная Реальность
Лицом к лицу столкнулась со своею противоположностью;
Существованье стало Пустотой, 
Сознанье-Сила выглядит незнанием, блужданием слепой Энергии,
Экстаз же принял облик боли мира.
В таинственном законе провидения
Та Мудрость, что готовит отдалённый результат,
Спланировала так, чтоб началась неторопливая и эпохальная игра.
И эти поиски вслепую, и борьба, и неумелые объятия
Наполовину видящей Природы и сокрытой от неё Души,
И прятки в полуосвещённых залах,
Игра любви и ненависти, страха и надежды 
Всё продолжают в детской комнате ума
Тяжёлую и трудную возню саморождённых близнецов.
И наконец, Энергия ведущая борьбу, способна выйти
И повстречать безмолвное Существование в широких областях;
Тогда они способны будут видеть, говорить и, грудь к груди,
Попав в широкое сознание, при ясном свете,
Те Двое смогут и обняться, и бороться, и узнать другого,
Вблизи разглядывая лик товарища по играм.
И даже в тех бесформенных кружениях он (Ашвапати) мог бы ощутить
Ответ Материи на детское движение души.
В Природе видел он могучий скрытый Дух,
И наблюдал едва заметное рождение огромной Силы,
Искал ответа на загадку пробного движенья Божества,
И слышал слабый ритм великой нерождённой Музы.

   Потом пришло горячее дыханье просыпающейся Жизни,
И поднялись из смутной бездны бытия
Чужие, странные творенья мыслящего чувства,
Неведомые сущности, полуреальные, полупригрезившиеся.
Была там жизнь, что не надеялась на выживание:
Рождались существа, что исчезали без следа,
События, что были частью неопределённой драмы,
И действия, что направлялись волею слепого созидания.
Так ищущая Сила узнавала путь свой к форме,
Так создавались прототипы радости, любви и боли,
И символические образы для настроений Жизни.
Там жажда удовольствий насекомого махала крыльями и ползала
И наслаждалась внешним трепетом Природы, освещённой ярким солнцем,
Восторг дракона и агония питона
Ползком передвигались по болоту и грязи, смакуя солнце.
Громадные, покрытые бронёю силы сотрясали хрупкую качавшуюся почву,
Могучие большие твари с карликовым мозгом
И племена пигмеев направляли мелкое своё теченье жизни.
В каком-то карликовом прототипе человечества
Природа начала сейчас предельный опыт
И поворотный пункт причудливого замысла,
Сверкающий итог её полуосознанного восхождения
По лестнице меж запредельностями и гротесками
От бесконечно малых форм к огромным,
К тончайшему балансу тела и души,
К порядку интеллектуальной ограниченности.
Вокруг него в мгновениях-ударах Времени
Вставало царство внутреннего 'я' животного,
Где действие есть всё, а ум пока рождён наполовину
И сердце подчиняется невидимой беззвучной власти.
Та Сила, что работает от света из Невежества,
Так начала животный свой эксперимент,
Наполнив схему мира множеством сознательных существ;
Но только внешнее они воспринимали,
И отвечали только на прикосновенья, на поверхностную сторону вещей
И на укол необходимости, что правила их жизнями.
Их тело, что не знало о своей душе внутри,
Желало, жило, возмущалось, радовалось, горевало;
Был там и ум, встречающий реальный мир
Как чужака или врага у собственных ворот:
Его мышление питалось от ударов чувств;
Он не улавливал за формой дух,
Не проникал он в сердцевину, в суть того, что видел;
Он не искал причину, силу, что стоит за действием,
Не изучал мотива, скрытого внутри вещей,
И не старался обнаружить смысл всего.
Там были существа, что принимали форму человека;
И поглощённые волнением текущей сцены,
Они не знали, кто они такие, и зачем живут:
Для них, согласных ощущать, дышать, воспринимать и действовать,
У жизни не было иной какой-то цели, кроме радости Природы,
И стимула, и удовольствий от поверхностных вещей;
Отождествившись с внешней оболочкой духа,
Они трудились для желаний тела и не требовали больше.
Замаскированный свидетель, наблюдающий из их глубин
Не останавливал смотревший изнутри взгляд на самом себе,
Не поворачивался, чтоб увидеть автора сюжета,
Он видел только эту драму, только эту сцену.
Там не было тяжёлого давленья более глубоких чувств,
Никто не взваливал на плечи бремя размышленья:
Смотрел неведающим глазом на Природу Ум,
Любил её дары, боялся получать её жестокие удары.
Не думал он о магии её законов,
Не жаждал Истины из тайного источника,
Он лишь запоминал толпящиеся факты
И ощущенья связывал в живую нить:
Охотился и убегал, улавливая ароматы ветра,
Лениво медлил в солнечной и мягкой атмосфере:
Искал захватывающих связей с этим миром,
Но только чтоб блаженством напитать поверхностное чувство.
Так, чувствуя за внешними прикосновеньями биенье жизни,
Они не ощущали за прикосновением души.
Оберегать свой внешний облик "я" от зол Природы,
Порадовать себя и выжить - вот и все заботы.
Стеснённый горизонт их дней был полон
Вещами, существами, что могли помочь им или навредить:
Все ценности вращались возле маленького 'я'.
Так отделённые и сжатые широкой неизвестностью,
Чтоб сохранить от окружающей их Смерти маленькие жизни,
Они выстраивали тонкий круг защиты,
Обороняясь от осады и давления огромнейшей вселенной:
Они охотились на мир и были для него добычей,
Но никогда и не мечтали победить и получить свободу.
Послушные подсказкам Силы Мира, установленным табу,
Лишь маленькую часть они таскали из её богатых складов;
И не было там ни осознанного свода правил, ни замысла для жизни:
Стереотипы мыслей нескольких людей
Запоминались, становясь традицией, законом поведения.
Не зная о душе, лишь думая, что это дух внутри,
Привязанные к механизму неизменных жизней,
К обычному тупому чувству и биенью ощущений,
Они вращались в колеях животного желания.
За стенами из камня, возведёнными вокруг, они работали и воевали,
Своим объединённым эго совершали небольшие добрые дела,
Или творили страшную несправедливость и жестокие мученья
Для чувствующих жизней, и не думали, что делали плохое.
Разгорячённые от грабежа счастливых мирных очагов, домов,
Пресытившись резнёй, огнём, разбоем и насилием,
Сводили человеческие "я" к своей беспомощной добыче,
И стаду пленников, которое вели к пожизненному горю,
В спектакль и в праздник превращали пытку,
Смеясь и трепеща от острой боли ими разрываемых людей;
Собою восхищаясь как титанами и как богами,
И гордо воспевая все свои высокие и славные дела
Они хвалились этими победами, своею замечательною силой.
Животное в том инстинктивном стаде,
Под властью ежедневных нужд, толкаемое импульсами жизни, 
Там каждый род свой видел отраженьем собственного эго;
Всё подчинялось действию и цели группы.
Подобные себе, родные по обычаям
И крови люди становились частью жизни человека, или же вторыми 'я',
Скопленьем звёзд его туманности-персоны,
Товарищами-спутниками солнечного 'Я'.
Хозяин жизненной среды вокруг себя,
И лидер скученной толпы людей,
Что собирались вместе для защиты от опасностей земли,
Он стягивал вокруг себя их в роли меньших Сил,
Желая выстроить единый фронт для мира,
А может, слабый, одинокий и на полной равнодушия земле,
Он строил крепость для незащищённого чувствительного сердца,
А может, собирал их чтобы успокоить одинокую жизнь тела.
В других, отличных чем привычный род, он чувствовал врага,
Несхожую чужую силу, что обычно избегают и боятся,
Противника и незнакомца, тех, что нужно ненавидеть, убивать.
А может - жил он на земле по образу животных-одиночек;
Нёс одинокий свой удел в войне со всеми.
Так, поглощённые делами настоящего, делами скоротечных дней,
Никто не думал видеть далее сиюминутной пользы,
И не мечтал построить на земле прекрасный мир,
Не ощущал, как сердце поражается божественным прикосновением.
Та радость, что даёт летящее мгновение,
Нахлынувшее вдруг желание, блаженство, новый опыт,
Движенье, скорость, сила - были для него достаточной отрадой,
А разделённые телесные желания, перебранку и игру,
Смех, слёзы и потребности он называл любовью.
В объятиях, в войне желанья жизни наконец соединялись в Жизнь Всего,
В сраженья разделённого единства,
Которые навязывали им взаимные мучения и счастье,
Не ведая о Высшем 'Я', всегда едином.
Вооружая существа восторгом и надеждой,
Наполовину пробудившись ото сна, Незнание боролось здесь,
Чтоб через зрение и осязание узнать о внешней стороне вещей.
Возник инстинкт; и в переполненном сне памяти,
Прошедшее осталось жить бездонным морем:
Преобразуя возникающее чувство в полумысль,
Она нащупывала истину вокруг пока что неумелыми руками,
Хватала для себя то малое, что удалось достать, понять,
И бережно клала в пещеру подсознания.
Так это слабое созданье вынуждали дорасти до света и до силы,
Подняться наконец до более возвышенной судьбы,
Взглянуть на Бога, на вселенную вокруг,
Учиться на ошибках, развиваться от падения,
Бороться с окруженьем и судьбой,
При помощи страдания открыть глубины собственной души,
И обладаньем дорасти до собственных просторов.
На полпути она (Жизнь) остановилась и больше не нашла пути.
Она пока что не достигла ничего, всё только начиналось,
Но завершённым стал казаться круг её усилий.
Она лишь высекала искры из невежества;
Пока что только жизнь сумела думать, но не ум,
И только чувство ощущало, не душа.
Лишь появился некий жар горенья Жизни,
И радость быть, и восхищённые порывы чувства.
Всё оставалось импульсом наполовину сознающей Силы,
Дух, расползаясь, утонул в густой и плотной пене жизни,
В неясном 'я', которое хватается за образы вещей.
А позади всего бурлил, ища сосуды, чтобы сохраниться,
Игристый молодой напиток, сделанный из винограда Бога,
То проливаемое в грязь земли небесное Блаженство,
Что опьяняет изумлённый ум и душу,
Хмельное, крепкое вино восторга, тёмное, незрелое,
Неясный, и ещё не брошенный в божественную форму,
Какой-то смутный обитатель из слепого сердца мира,
Намерение неродившегося бога, молчаливое Желание.

    Так третье, новое творенье приоткрыло лик.
Начальному телесному уму придали форму.
От вспышки света загорелась незаметная доныне Сила Мира;
Та Сила наделила видящей Идеей наш, ведомый ею мир,
Вооружила действие подвижной точкой мысли:
И маленькое мыслящее существо увидело работы Времени.
Нелёгкое развитие, направленное снизу вверх,
Призвало скрытое вмешательство с высоких сфер;
Иначе бы великая, слепая, неосознающая вселенная
Так никогда бы не смогла явить свой скрытый ум,
Однообразно, в шорах бы работал в звере, в человеке
Задумавший космическую схему Интеллект.
Вначале он (Ашвапати) увидел слабое неясное могущество ума,
Движенье, скрытое Материей и бессловесной жизнью.
Подобно тонкой струйке ум вливался в широту теченья жизни,
То поднимаясь, то спускаясь вниз, летя по ветру под летящим небом
Среди морских валов, среди мерцания дрожащего кильватера,
Освобождаясь в волнах ощущения и всплеске чувств.
В той глубине, среди бесчувственного мира,
Бежали сбившиеся в кучу волны, пенистые пузыри сознания,
Кружась в водовороте, пробиваясь через узкие проливы,
И получая новый опыт спотыкающимся шагом.
Ум струйкой вытекал, всплывая в более высокий свет
Из глубины, из омута рожденья в подсознании,
Стремясь достичь какого-то высокого существования, пока что неизвестного.
Там не было ни мыслящего 'я', ни цели:
Всё оставалось неорганизованным давлением, неясным поиском.
Лишь поднимались к неустойчивой поверхности
Удары, ощущения и острия желания,
Биенье страсти и призывы кратковременных эмоций,
Случайная беседа тела с телом,
И шёпот сердца бессловесному желающему сердцу,
И проблеск знания без тени мысли,
И вспышки подсознательных желаний, тянущая сила голода.
Всё оставалось неотчётливыми искрами на пенных гребнях:
Оно кружилось около плывущей тени внутреннего 'я'
По несознательному половодью Силы, что течёт во Времени.
Потом пришло давленье видящей Энергии,
Что вовлекала всё в густую пляшущую массу,
Вертящуюся около отдельной светлой точки,
Которая была как центр отсчёта в поле осознания,
Как образ внутреннего Света, устремлённого к единству.
Оно дало свой светлый импульс для потока полуощущений,
И даже некую иллюзию стабильности,
Как если б море обернулось твёрдой почвой.
И эта странная и наблюдающая Сила навязала собственное виденье.
Она дала потоку облик и границы,
Стеснила узким низким берегом его течение,
И расчертила линии, желая в них поймать аморфную природу духа.
Она оформила ум жизни у зверей и птиц,
Придала форму откликам рептилии и рыбы,
Как примитивному шаблону для мышленья человека.
Конечное движенье Бесконечного
Пришло, летя своим путём в широкой атмосфере Времени;
Марш знания шёл по Незнанию
И охранял под формой обособленную душу.
Он сберегал ей право быть бессмертной,
И строил стены, защищая от осады смерти
И далеко забрасывал крючок, нацеленный на вечность.
В Пространстве появилось мыслящее существо.
Перед его глазами появился маленький, но упорядоченный мир,
Была там комнатка-тюрьма, чтоб действовать и видеть,
Пол для прогулок, чистый, но убогого размера.
Родилась личность-инструмент,
И ограниченный зажатый интеллект,
Согласный в этой узости границ вести
Свой поиск; он привязался мыслью к видимым вещам,
Мешая приключению Незримого 
И поступи души по неизвестным бесконечностям.
Рассудок, что как в зеркале мог отражать привычные шаги Природы,
Давал свет жизни, чтобы познавать и закрепляться в этой сфере,
И принимать опасный и невежественный свой короткий век, 
Неубедительную цель пути,
И пользу от сиюминутного рискованного случая
В заранее очерченных границах собственной судьбы.
Довольное своими небольшими радостями, знанием,
То небольшое существо связало в узел
И прицепило к выпуклости окружающей среды,
Свой крошечный изгиб, что вырезан среди неизмеримого Пространства,
Свой крошечный период жизни в необъятном Времени.
Была там мысль, которая планировала, воля, что боролась,
Но ради мелких целей, в узких рамках,
И тратила огромный труд на временные вещи.
Оно себя считало выходцем из грязи;
И не просило более широкого закона, более высокой цели;
Оно не обладало взглядом внутрь, и не умело посмотреть наверх.
Как отстающий ученик на шаткой парте логики,
Внушаемое ошибающимся чувством,
Оно там принимало видимость за облик Бога,
Движенье солнц - за мимолётные огни,
Блестящий лоскуток неясной синевы - за небеса;
Аспекты бытия старались притвориться целым.
Был там и гомон бойкого взаимного обмена,
И рыночная площадь тривиальных мыслей, дел:
Жизнь быстро тратилась, а ум - раб тела,
Казался бриллиантовым венцом творения Природы,
И крошечные эго принимали мир как способ
Насытить ненадолго мелочные страсти, краткие желания,
А в завершающемся смертью переходе видели начало и конец их жизни,
Как если бы тупик был символом творения,
И ради этого душа так жаждала рождения
В чудесном царстве самосозидающего мира,
В стране возможностей вселенского Пространства.
Создание, которое стремилось только выжить,
Прикованное к мелким мыслям с узким кругозором,
К телесным нуждам, к радостям и боли тела,
Огонь, растущий смертью своего горючего,
Усиливался тем, что схватывал и превращал в своё:
Оно росло и собирало, никому себя не отдавая.
Оно надеялось лишь на величие в своей лачуге,
На удовольствие и на победу в мелкой сфере, где оно сильно,
Отвоевать жилое место для себя и близких,
Животное, что ограничено пространством своего питания.
Оно не знало о Бессмертном в собственном жилище;
И не было причины, более глубокой и великой, чтобы жить.
В определённых рамках было сильным это существо;
Сообразительное, чтобы видеть истину для внешней пользы,
В нём знание служило инструментом тела;
Всё время занятое мелкими делами в доме-клетке,
Оно крутилось около одних и тех же неизменных тем,
В одном и том же круге интересов и желаний,
Но видело себя хозяином темницы.
И хоть для действия, а не для мудрости в нём сотворили мысль,
Она была его вершиной, или - краем уличной канавы:
Она рассматривала образ внешней части мира
И видела своё поверхностное 'я', не зная больше.
Из медленного, беспорядочного, путанного поиска себя
Ум вырастал до точной, высеченной чистоты,
До вспышки, окружённой каменным невежеством.
В том узком лидерстве мышления, зажатого в границах,
Привязанного к почве на земле, внушаемого самыми обычными вещами,
И прикреплённого к привычному и ограниченному миру,
Средь множества её сюжетов, служащих причиной,
Среди её изменчивых актеров, миллиона масок,
Жизнь оставалась той же монотонной пьесой.
И не было там ни громадной перспективы духа,
Ни быстрого вторжения неведомых восторгов,
Ни изумительных пространств широкого освобождения.
То ограниченное состояние напоминало наши человеческие дни,
Но, прикрепившись к вечности неизменяемого типа,
Сиюминутное движенье обрекло себя на продолжение во Времени.
Существование, как мост, соединяющее бездны несознания,
Наполовину освещённое строение в тумане,
Из пустоты вселенской Формы поднималось перед взглядом
И выступало в пустоту Души.
Неяркий свет, родившийся в великой темноте,
Та Жизнь не знала, ни куда она идёт, ни из какого места появилась.
Вокруг всё продолжало плавать в сумраке незнания.

Конец четвертой песни

Перевод (второй) Леонида Ованесбекова
1999 июль 12 пн - 2006 июль 14 пт, 2006 окт 28 сб - 2007 апр 25 ср,
2014 май 14 ср - 2014 авг 10 вс