В былые времена, когда понятие "садовый домик" в основном предполагало собранную из чего попало сараюшку, а у особо удачливых - крохотный щитовой "скворечник", единение дачников с природой было сильнее. Сквозь тонкие стены слышно каждый шорох, из окон сквозит, удобства во дворе, единственный кран с холодной водой - там же (а кто и на колонку с ведрами бегал), душ - бочка на крыше сарая, прогреваемая солнцем. Если гроза - значит, электричества не будет дня три. Дороги - условные, по сезону. В единственный на всю округу магазин - пару километров пешочком.
Для нашего семейства поездка на дачу была целым путешествием: автобус, метро, электричка, потом полчаса пешком - со всем скарбом, с коробками рассады... И ничего, втискивались, ездили, таскали. Весело было.
Личные авто тогда мало у кого имелись. А еще не было гремящих на все дачи магнитофонов, воющих газонокосилок и пил, вечного строительства где-нибудь под боком. Двухметровых железных заборов...
И лес, луга, поля со всей живностью подступали гораздо ближе.
Еще на моей памяти к нам на участок каждую зиму наведывались зайцы и лоси - поглодать кору с яблонь. От зайцев стволы заматывали старыми колготками, а вот лоси пару раз напрочь объедали верхушки. Было куда больше всевозможных насекомых. Лягушки распевали просто оглушительно - рядом как раз было заболоченное озерцо.
И, конечно же, мыши.
О, эти мыши! И мы, и соседи легкомысленно относились в вопросу борьбы с ними, полагаясь больше на вездесущих все-дачных котов. Но те с объемом работ не справлялись. А мышеловки не справлялись и подавно: почти всегда они оказывались сработавшими и пустыми. Поэтому где-нибудь под полом шуршало всегда, а ненароком оставленный сухарь становился мышам законным трофеем. Мало того, его полночи шумно волокали и грызли, мешая нам спать. Иногда мы оставляли мышам крошки в углу в качестве откупа - чтобы уже поели и утихли. Все припасы прятались в банки и кастрюли - это было железное правило.
А по осени начиналось нашествие полевых мышей, которые очень любят зимовать в дачных домиках. Продаваемая же в магазине отрава была какая-то маломощная: мыши ее либо игнорировали, либо сжирали и преспокойно жили дальше. Короче, мы смирились.
Весной, делая уборку и выбрасывая изгрызенные вещи, мы проклинали хвостатых вредителей на чем свет, но позже, если случалось поймать мыша, накрыв его миской, всегда становилось жалко, и мыша отпускали с миром.
Однажды двое мышат забрались под крышку не вымытой с вечера сковородки, где папа мой их и застиг поутру. Он ловко вытряхнул мышат в большое ведро и позвал нас с сестрой смотреть. Мышата мелко-мелко дрожали и издавали характерный резкий запах - они были совершенно мокрые. Уж не знаю, отпугивает ли такая стратегия хищников, но - факт: воняло очень противно. Мышата были еще совсем маленькими и выглядели помертвевшими от страха. Но тут один из них вдруг выстрелил - именно что выстрелил - вверх, скакнул на пол и шмыгнул под буфет так быстро, что мы и ахнуть не успели. А пока ахали, такой же трюк совершил второй мыш. Для человека это, наверное, была бы высота 10-этажного дома.
В октябре в нашей сараюшке становилось совсем уж холодно: к утру подмораживало, самодельная буржуйка не спасала. Мы иногда еще приезжали одним днем, но ночевать на даче оставался только папа - бывалый походник и не-любитель городов.
Однажды, по дороге на дачу он купил бутылку подсолнечного масла. Пока нес, масло, как водится, пролилось, щедро пропитав портфель и все, что в нем было. Папа после работы и дороги был уставший и морочиться не стал. Вытащил пострадавшие бумаги, поворчал, бросил изгвазданный портфель под стол, попил чаю и лег спать. Ночью, как всегда, скреблось и шуршало, но папа внимания не обращатил. А утром обнаружил, что портфелю - каюк. Угол изгрызен и буквально съеден подчистую: хоть и дерматин, но пахло-то вкусно. К тому же на дне оказалось несколько высыпавшихся из кулька орехов - скорлупки от них валялись тут же. Рвались ли мыши к орехам или их просто пленил запах постного масла, неведомо. Но портфель сожрали.
Мама, впрочем, была очень довольна: наконец-то удалось избавиться от этого "позорного старого рванья" и сподвигнуть папу принять новый, уж года два как подаренный ему портфель.