- Дед! Ну дед! Расскажи сказку, а?
Дед коротко всхрапнул, крякнул и лениво приоткрыл заплывший глаз. Не, чёрта с два это чудо даст старым костям без помех понежиться на солнышке...
- Ну чего?
- Сказку! Расскажи!
- И-эх, - огорчённо вздохнул дед. - Ну скоко ж говорить те? Ну не знаю я сказок.
- Ну придумай!
- Хех. Придумай. Чё ж енто за сказка, коли придумай... - почесал всклокоченный затылок, хмыкнул, пошарил иссохшими руками по драным карманам в поисках махорки, не нашёл, крякнул снова, на сей раз в полном разочаровани, и опять прикрыл тяжкие веки.
- Ну де-е-ед!
- Тише, злыдня, - поморщился тот. - Лады. Слушай. Жил-был... э... не... Во! - оживился, видимо, посещённый озарением. - В тридесятом царстве, в тридевятом государстве стоит, значить, башня из чёрного стекла.
- Закоптили?! - с восторгом перебил внук, вспоминая, как в прошлом году он с приятелями коптил над костром стекляшки, чтобы смотреть сквозь них на солнце.
- Не, - снова поморщился дед. - Просто чёрное оно... И гладкое, что твой лёд. И стоит ента башня, значить, давным-давно, и нет у ней ни лестниц, ни дверей, а только одна комнатушка под самой крышей, и окошко единое... И сидит там принцесса красоты несказанной. Сидит... да...
- Ну? - нетерпеливо поторопил внук.
- Ну, и башня ента неприступная совсем. И сзади у ней скалы, и слева море, и справа болото. А спереди, значить, сидит дракон огнедышащий. И низя к той башне пробраться, окромя как дракона убив и на тушу его взобравшись, потому как башня ента скользкая, что твой лёд, и без дверей...
- Ты это уже говорил!
- Хошь сказку, то молчи, - посуровел дед. Внук притих, резонно рассудив, что и такая история лучше, чем ничего, и дед продолжил: - Ну и, значить, тыщи рыцарей со всей земли в то место съезжались, чтоб принцессу-то из башни вызволить...
- Тыщи? - с сомнением переспросил внук.
- Тыщи, - уверенно подтвердил дед. - Десятки тыщ! И никто, ну никто того дракона огнедышащего одолеть не мог. Всех, гадина, сметал... И вот, кады девяносто девять, значить, тыщ, и ещё девятьсот девяносто девять рыцарей облажались, из-за гор, из-за перевалов и бурь снежных пришёл один рыцарь, сильный, что твой медведь, и красивый, что твоя зоря, и конь у него был, что...
- Дед, а давно это было? - снова перебил внук.
Дед, уже вошедший было во вкус, свирепо сдвинул кустистые брови.
- Да помолчишь ты али нет, злыдня? Давно! Дюже давно! - прорычал он и без перехода продолжал: - И вот подъезжает ентот рыцарь, значить, на коне своём к перевалу, за которым дракон огнедышащий сидит и за которым башня видна, и речёт могучим своим богатырским голосом...
- О прекрасная Ласэлея! Я не знаю, слышишь ли ты меня, но серце моё таит надежду, что искренность его гласа придаёт ему невиданной силы, и, даже не услышав, ты почувствуешь, что избавитель твой рядом! Близок час твоего освобождения, о прекрас...
Поднятое забрало соскользнуло вниз и с грохотом захлопнулось, оборвав рыцаря на полуслове. Он вздрогнул от неожиданности, втянул голову в плечи, неуклюже поднял руки в железных перчатках и попытался подцепить забрало пальцами. После нескольких минут титанических потуг он наконец с тиранящим слух скрежетом отодвинул непослушную железку и, на всякий случай придерживая её рукой, продолжил:
- Я повторю путь моих достойных предшественников, но, в отличие от них, пройду его до конца! Я взберусь на труп твоего мучителя и дотянусь до заветного окна, о прекрасная Ласэлея! Готовься принять нежные объятия своего избавителя!
На последнем слове его тонкий, ещё не закончивший ломаться мальчишеский голос сорвался. Рыцарь смущённо прокашлялся и пристально всмотрелся в чернеющую за перевалом стрелу стеклянной башни. У него было маленькое и остренькое, как у суслика, личико, всё в веснушках и оспинах, сломанный в детской драке нос и огромные, очень красивые глаза ярко-зелёного цвета. Рыжий чуб, выбивавшийся из-под шлема, падал на прыщавый лоб. Рыцарь почувствоал, что на него смотрят, подобрался, пытаясь принять позу, полную если не солидности, то по крайней мере достоинства, и гордо выпятил тощую грудь, закованную в латы, весившие вдвое больше, чем он сам. Хилая лошадёнка кирпичной масти, согнувшаяся в три погибели под весом доспехов хозяина, тихо и жалобно заржала, в последний раз призывая господина одуматься.
- Н-но! - бодро выкрикнул рыцарь своим ломким голосом и вонзил шпоры в тощие бока кобылы. Та присела, вздохнула и подчинилась.
Через четверть часа за перевалом послышался мощный, разрывающий уши рык потревоженного монстра, заглушивший тонкий боевой клич рыцаря. Коротко полыхнуло оранжевое зарево, и всё стихло.
Принцесса Ласэлея, наблюдавшая за всем этим через окно башни из чёрного стекла, обречённо вздохнула. Подняла руку, в которой держала тонкую алмазную иглу, повернулась к стене и медленно выцарапала на стекле длинную вертикальную линию.
- Пятый сегодня, - вполголоса произнесла она. - Уже, наверное, последний.
В день, как правило, приходило четыре-пять человек, иногда три, иногда шесть, летом обычно больше, чем зимой. Принцесса ещё раз посмотрела на стену и вдруг расплылась в широкой удивлённой улыбке. Встала, перегнулась через подоконник единственного окна, радостно помахала рукой.
- Дракоша! Стотысячный! Ей-же Богу, стотысячный! - выкрикнула она, и ей ответил добродушный довольный рык, за которым последовала смачная отрыжка, сопровождаемая чёрно-красным облачком. Принцесса нахмурилась. "Снова крокодилов жрал, - недовольно подумала она. - И сколько ему говорить, чтобы не тянул всякую дрянь из болота". Она отвернулась от окна, села в кресло, коротко охнув, когда слишком резкое движение отозвалось острой болью в пояснице. Эк она шустрая какая сегодня. Поосторожнее надо.
Прекрасная принцесса Ласэлея в последний раз окинула взглядом дорогу за перевалом, убедилась, что нигде не видно клубящейся пыли, предупреждающей об очередном посетителе, и, поправив очки, поднесла к глазам вышивание.
Будущей осенью ей исполнялось шестьдесят четыре года.