Аннотация: Нагромождения слов образовывают джунгли, продираясь сквозь которые можно услышать песню...
Прощание
Для того, чтобы не умереть с голоду, - думал он сквозь призму непонимания судьбы и детей ее, - нужно знать многое о жизни и проявлениях ее. Не видеть еды там, где движутся тени - это признак голодного и в то же время редкого человека. Ибо мир соткан из теней - мелких и крупных теней. Кому нужна жизнь, там где другим нужна смерть? Кому мы идем поклоняться, когда на сердце ничем не преодолимая грусть? Что делать тогда, когда ничего не хочется делать? С кем делить свой кров, если удастся добиться его? Долго ли сидеть здесь, если не знаешь, кого предпочти из всех этих и как, если это возможно, получить то, о чем мечта уже начала угасать?
Сколько вопросов - думал он, сидя на скамейке около своего дома, и не знал ответа ни на один из них.
Страдать или плавать там, куда смерть еще не заглядывала - и никогда не заглянет? Я сижу сейчас тут и не вижу того, что близится завтра, будто дикий пустынный ветер. Я смотрю на эти пустые лица и мечтаю о спокойной старости. Когда встаю и чувствую, как скрипят суставы, хочу запеть старинную песню, потому что я давно уже не пел, и даже если бы сейчас у меня вдруг проснулось такое желание (а разве оно не проснулось?), то мой голос вернул бы меня в эту старую шкуру. Медведь... и этот может жить, а я сижу. Медленно умираю в одиночестве, будто предвижу, что никого уже не будет. Никого в этой жизни я уже не найду, потому что жизни уже нету. Старость, которая скоро настанет, молодость, которая уже ушла, смирение, которое никак не придет. Кому? Кому я тут нужен, сидящим на этой лавке? Где тот мир, в котором сытость естественна, как зимний снег, а смелость жизни не иссякает даже после смерти? Куда я должен податься, скрипя суставами, чтобы дожить себя и стать собой до конца? Нет ответов на эти вопросы, как нет силы на их поиск. Сила есть, ума не надо - говорят злые языки. А что делать, когда нет ни силы, ни ума. Пустота? Слабость и дурость? Религия? Смерть? Жизнь? Нет, только не жизнь. Убожество и удесятеренная слабость. Дележ тела между смертью и культурой, между солнцем и лунным кратером, вечно темным.
Я лаю, но не кусаюсь. Я даже не лаю, так - повизгиваю, насколько хватает воздуха в груди. Смеюсь тогда, когда удается расслабиться и плачу во всех остальных случаях. Какое сильное небо! Если оно не может низвергнуться вниз, то какое право имею я на то, чтобы желать взлететь вверх? Я, ничтожный старикашка, готовый скорее сосать лапу, чем встать со своего хвоста. Я, которому жить осталось ровно столько, сколько нужно для того, чтобы умереть. Мне ли стремиться туда, откуда не возвращаются, мне ли?.. Гулять по лесу - мысленному лесу, среди мысленных деревьев с колючими реальными иголками. Они колют мою душу, принуждают ее к тому, чего она не хочет сознавать. Трясут перед моими глазами теми воспоминаниями, которые еще не покинули мой мозг. Ах, сколько всего было! Я был даже счастлив когда-то! Когда-то... Давно, когда еще мог петь и слушать, как поют. Не сиделось мне тогда так, как сейчас. Не спалось мне тогда, как сейчас. Не думалось мне тогда, как сейчас. Я летал! Мне не нужно было слез, чтобы намочить лицо - я окатывал себя и других горами холодной омолаживающей и отрезвляющей воды. Где те веселые дни? Какой судьбе нужно было такое надругательство над собой? Горячие ливни, свойственные молодой безответственности, силуэты страстей, тени зеленого себялюбия, осколки кровавых империй, сумрачно маячащие на фоне серой, лишенной предрассудков нейтральности, в которой просматриваются великие следы беззаботности. Силовые поля, вертящие того, кто им под силу. Телеги, снизу доверху набитые неудавшимися молчаливыми сумерками и потемками. Гниющие аккорды умирающей музыки, напускающей на окрестности жалобный вой шакалов. Поток неумолимых событий, который отчасти возможен благодаря моим седым воспоминаниям...
Много! Много всего. Того, чего мало - того нет для бесконечности, то, чего много, то существует для меня. Я не бесконечность и меня нет для нее, но жизнь моя была велика и я существую для своего бытия. Не жить? Я же живу! Не поверю я тому, кто скажет обо мне, как о мертвеце - даже если к тому времени не останется и костей моих. Нету такого понятия, как смерть. Нету - оно не доказано. Жизнь есть - так назвали мы, возможно, наши сны - нам ведь снятся сны. Здесь расходятся дороги здравости и безумия, и я пойду по обоим из них одновременно. Если надо, я разделюсь пополам, но тогда у моих половинок будут разные нужды. Нет, останусь цел, просто скажу себе, что я здесь и я там. Несложно и не требует применения сонливого притупляющего чувства мести, которое заседает там, где ему не место. Вырезать его оттуда, вместе с совестью - тогда начнется война и среди нас, стариков. Будем бегать мы по лесам собственных вожделений, неспособные принять ничью другую точку зрения - и будем безжалостны в своем мщении. И только тогда, когда с земли пойдет пар, возвещающий о втором пришествии, многие из нас разбегутся, расползутся, чтобы посмотреть на нового владыку мира. И тогда вот я найду тех, с кем доживу свою жизнь, кому вручу свою смерть и кто подарит мне свою. Тех, кто синими буквами распишется на красной майке моего старческого маразма, в те ненастные моменты, когда на солнечном диске заснет мой слепой фантом немого бытия. Вот тогда то они и попляшут на моей могиле среди зловония и жужжания мух, если только не попадают от переистощения и скуки тех, кто будет мухами. Я не буду мухой - но и вонью я тоже не буду. Мне не понадобятся все эти маскарадные приемы, чтобы скрыться в толпе и больше никогда не выставлять себя на всенародное посмешище. Но никогда не знаешь: что, где и когда? Почему? С кем? Сколько? Никогда не найдешь ответов на эти вопросы и только можешь сожалеть - но уже поздно. Поздно сожалеть о чем бы то ни было - надо жить до победного конца, где утесы, равнины, моря и леса, где не горести, а счастье маячит, как символ бесконечности этих мучений. Поистине, достигнуть чего либо в жизни можно только умерев. Но умереть ведь невозможно, так как смерть теперь мертва для меня. Поэтому: жить, мучиться, хрипеть и не плакать - приказываю я себе, но почему-то все так же сижу на мокрой от дождя лавке, и думаю о том, о чем думаю. Я думаю о лени человеческого бытия, о лени разума. О тени смертных страхов, уходящей с моего сердца и о тупой ноющей боли в груди. Мне не страшно будет умирать, потому что я не умру. Мне страшно будет жить, когда я буду умирать. Но мне не страшно сейчас - я готов ко всему, что только может причинить страдание и боль. Но если появится что-то, что заставит меня счастливо улыбаться, выплевывая остатки истлевших зубов, я умру. Я хочу увидеть в этом мире то, от чего смогу спокойно умереть, и не возродиться на новый срок разочарований. Мне будет весело умирать, когда на губах моих загорится улыбка, ведь голод на то и голод, чтобы жаждать насыщения. А когда я наемся нового счастья, я обману даже себя самого - и побегу опять по ступеням жизни, как ребенок, еще не сломавший своего ангельского голоска. Тогда мне будет хорошо и уютно. Тогда мне будет отрадно и незабвенно. Тогда я смогу спокойно вздохнуть, рассмеяться, а затем снова заплакать...