Колыбель смерти
Самиздат:
[Регистрация]
[Найти]
[Рейтинги]
[Обсуждения]
[Новинки]
[Обзоры]
[Помощь|Техвопросы]
|
|
|
|
Аннотация:
Повесть, несмотря на все ее ЯВНЫЕ недостатки вошедшая в шорт-лист премии "Дебют" 2001, и изданная в книге "Два Острова" издательства ОГИ. Мое мнение по поводу того, как мне удалось так далеко забраться в "Дебюте" вы можете найти в рассказике "Ураган" :-). Редакцию Ольги Славниковой я получить пока не смог, поэтому выставляю собственную, весьма далекую от совершенства. Если смогу найти в сети рецензии на повесть - помещу их в комментариях. Вобщем, приятного прочтения :-)
|
Колыбель смерти
Такор был странен. Таинственность, с которой он вернулся с реки, настораживала, потому что на острове таинственность означала только вражду.
- Вставай, я нашел кое-что интересное, - сказал он.
Морщины, бурые и сухие, собрались на его щеках и лбу. Борода, торчащая клочьями, скрывала давние шрамы. Обесцветившиеся глаза, давно перебитый нос, красная от загара лысина - таков был Такор. Ростом он выдался почти на голову ниже меня.
- Бурый, - это было его прозвище, - вчера я полдня искал нам еду, и сейчас не могу никуда идти. Я слишком устал!
Такор оглядел мое распластавшееся на земле тело, закрыл глаза и замер на несколько мгновений. Неожиданно его сотряс страшный кашель, вырвавшийся из глотки словно дикий рык. Несколько секунд спустя кашель стих, но как же они для нас были страшны! Я смотрел на его мучения, чувствуя, что тяжелые предчувствия заполняют пространство ниже легких. В этой враждебной среде Такор стал мне единственным другом - вдвоем мы могли продолжать жить, отвоевывая у смерти каждый новый день. Если с одним что-нибудь случится, второй не проживет и недели.
- То, что я хочу показать, стоит твоих проклятых мозолей! И если через минуту ты все еще будешь валяться, старая кляча, я уйду без тебя.
Обычная угроза. "Уйду без тебя", говорил он, подразумевая, что тогда каждый останется наедине с этим проклятым островом.
- Иду, - я с трудом оторвался спиной от земли. Встав на четвереньки, я подтянул тяжелый деревянный шест и с трудом выпрямился. Дыхание сперло, поэтому я лишь махнул рукой, давая понять, что готов идти.
Мы направились к реке. Дыхание постепенно восстанавливалось, но заговаривать с Такором я не стал. Такое правило мы выработали за многие годы: необходимость, связанная с шакальим островом нашей смерти. Каждый куст мог иметь уши, но проверять это не хватало сил. Шли мы медленно, покачиваясь. Земля, по которой мы ступали тихими шагами, была утоптана сотней ног, дряхлых и немощных... Повсюду росли деревья, листва которых колыхалась высоко над головами, не спасая от солнца. Но ни одна душа из обитателей острова все равное его не замечала.
Такор остановился. Он не поворачивался, просто ждал, пока я с ним поравняюсь. Когда, наконец, моя рука коснулась его предплечья, я увидел, что он осматривает густой куст, на ветвях которого чернели вольчьи ягоды.
- Глянь, - тихо проговорил он.
Ничего необычного. Взглянув на куст, затем снова на Такора, я понял: нечто недоступное взгляду скрывалось под ветвями. Только нагнувшись, я увидел руку. Старую, морщинистую, взрыхленную синими венами. Затем открылось лицо, и я осознал, что гляжу на обнаженное мертвое тело. Только лицо мертвеца могло быть таким...
- Это Молодой Пато, - тихо проговорил Такор, присматриваясь. - Мы жили вместе около двух месяцев, но потом он ушел, потому что любил одиночество и не хотел бороться за жизнь так, как учит остров. - Бурый вздохнул и еще тише произнес: - Вижу, дружище, тебе все же пришлось...
Несколько лет назад Такор рассказывал мне о Пато. Свое прозвище он получил потому, что несмотря на свои семдесят, постоянно излучал силу, сравнимую с энергией молодых.
- Едва завидя птицу, стрелой пролетавшую там, - Бурый указывал вверх, - он по-странному менялся, становился будто тоньше... словно собирался ее догнать. Затем он принимался размышлять о том, как добраться до верхушек деревьев. За несколько дней до ухода, он прослышал легенду об озере. Она полностью завладела его мыслями. В те дни не проходило и часа, чтобы Пато не вспомнил про озеро. Говорил, там не придется никого убивать, прятаться, а лишь доживать свой век за ловлей рыбы...
Ни одним движением я не напоминал Такору о времени, пользуясь паузой, чтобы отдохнуть. Наконец, он зашевелился, выплывая из воспоминаний. Мы не медля принялись обсуждать план действий.
- Как будем его нести? - спрашивал я шепотом, всматриваясь в сплетения куста у земли в попытке определить, насколько тяжело будет вытаскивать тело.
- Вытащить его будет легко, - ответил Бурый и до пещеры мы больше не произнесли ни слова.
Как он и сказал, вытащить тело из зарослей оказалось несложно. Стало ясно: кто-то впопыхах бросил жертву в кусты и потерял к ней всякий интерес. Отдых занял несколько минут, во время которых мы рассматривали труп. Лысая, поджаренная на солнце голова. Свисающие щеки и синяки по всему телу. Умер он, наверное, вчера. Теперь Пато превратился в дорогую пищу..
Отдышавшись, я осмотрелся по сторонам. Насколько видел глаз, проникая в размытые очертания леса, вокруг не было ни одного человеческого шакала. Я посмотрел в полуслепые глаза Такора, и получил немое подтверждение: пора действовать.
Бурый схватил тело за ноги, я - за руки. Взвалив его на себя так, что правое плечо уперлось в грудь мертвеца, я понял, что сейчас упаду. Как раз в этот момент Такор разделил вес пополам, взяв на себя другую часть тела. Теперь оставалось только как можно быстрее идти, рассщитывая силы.
Шли мы медленно. Ускорять шаг не представлялось возможным, потому что потерять силы было гораздо легче, чем их сохранить. Я задавал направление и сдерживал Бурого, который упирался в тело и тем самым гнал меня вперед. Мы захлебывались, громко изгоняя из легких воздух. По подбородку все время стекала слюна, которую я не мог ни сплюнуть, ни сглотнуть. Очень быстро плечо заныло от тяжести, но я не собирался обращать на это внимания. Все время думал о цене. О жизни. Ноша Бурого, который родился на десять лет раньше меня, было сейчас непомерно тяжелее. И он терпел. Не издавая ни звука, не прося остановок для отдыха, не умоляя об облегчении.
Так мы шли около часа. Когда перед глазами замелькала скала, помещавшая в себе наше пристанище, я не удержался от воющего вздоха. О том, что Такор также учуял приближение к дому, я мог судить по увеличившемуся давлению на спину. Пещера, в которой мы жили, была скрыта со стороны острова огромным уступом скалы. Только сильное везение помогло нам найти ее... еще в молодости. От единственного прохода к пещере нас отделяло всего несколько шагов.
- Бросай! - прокашлял Такор сиплым голосом.
Я почувствовал, что мертвое тело увлекает меня своим весом, и едва успел вывернуться, чтобы не распластаться на камнях. Повалившись на землю рядом с ним, я зашелся в громком кашле, дразня эхо, которое проснулось от звука падения. Придя в себя, я сел и поднял взгляд на Такора. Он все еще тяжело дышал, но уже не кашлял. Лежал боком на холодной земле, упираясь в грязь щекой и раздувая пыль вокруг лица. Бледный, он походил на мертвеца. И это сходство мне не нравилось.
Спустя несколько минут Бурый сел. Его тяжелый взгляд прошелся сначала по трупу, затем переполз на меня. Он заговорил:
- Я видел... - тут его прервал кашель, - я знаю, кто притащил туда тело!
- Кто?! - насторожился я, не отрывая глаз от Такора.
- Синий Шад, он притащил его один. - Бурый указал на труп. - Бросил в кустарник.
- Выходит, мы украли добычу Шада? - я лишь уточнял, ничуть не жалея о содеянном: жалость не прижилась на этом острове и вымерла в первые же дни.
- Сомневаюсь, что это так.
- Почему? - удивился я.
- Потому что Шад не ест человеческого мяса.
- Ерунда, с чего ты это взял? - спросил я, массируя ноющее плечо.
- Видно, ты начинаешь по-настоящему стареть, - проговорил Такор, морщась от неожиданной боли в горле. Минуту помолчав, он продолжил: - Ты забываешь, что я живу в этом проклятом месте на десять лет дольше! Не заставляй меня оживлять твою память. Из-за кого мы вынуждены на исходе жизни бороться за существование с этими жалкими шакалами?
Тяжело взглянув на Такора, я отвернулся. Мне не хотелось продолжать этот разговор, но я не сдержался:
- Что еще ты хочешь добавить?! - я не имел ни малейшего права смотреть ему в глаза, но был не в силах совладать с раздражением.
На мой взгляд он не ответил, потому что давно знал: я раскаился. Минуту мы молча сидели и осматривали принесенное тело.
- Некоторое время я следил за Шадом, - наконец, сказал он. - Если слухи о нем верны, мы можем попытаться отыскать озеро.
Спустя мгновение наши глаза встретились. Я видел, что Бурый волнуется; как судорожно вздымалась его грудь! И было отчего. Мой голос дрожал, когда я спрашивал:
- Ты считаешь... нам посчастливится?
Больше я ничего не смог выговорить. Сердце колотилось в грудной клетке как птица, желающая вырваться на свободу. Бурый зашелся кашлем и долго не мог его остановить.
- Когда мы отправляемся? - дождавшись тишины, спросил я.
- Завтра прибытие новых, - сказал Такор, вытирая глаза от слез, вызванных кашлем. - Это большой риск - слишком много голодных псов будет ползти к месту прибытия, чтобы перегрызть друг-другу глотки ради продления своих поганых жизней.
- Тогда мы можем переждать здесь. - Я кивнул на труп. - Еды хватит на несколько дней.
- Я боюсь, что за это время уничтожат следы, - сказал Бурый и мое сердце подпрыгнуло. Слишком многое было поставлено на карту!
- Тогда нам остается только одно.
Опираясь о каменные стены, я поднялся на ноги и направился к расщелине. В ней хранились ножи, молот и копья. Все эти примитивные каменные изделия мы отобрали у двух шакалов, которые совершили глупость, напав на нас несколько месяцев назад в этой же пещере. Они пришли очень кстати, потому как времена были голодные, и мы с Такором все чаще бросали друг на друга жадные взгляды. Тот вечер превратился в настоящий пир. Их мясо было просто великолепно, мы даже не обрабатывали его, просто глотали кусочки, отрезая от одного из тел. Насыщение пришло только тогда, когда мы добрались до печени, разделив ее пополам.
- Надо приготовиться, - сказал я, нагнувшись над щелью. Через секунду в руках у меня было два ножа. Один я бросил на пол перед все еще сидящим Такором, другой взял себе и направился к телу. Когда я сел и приготовился раздробить грудную клетку, мой взгляд упал на лицо Бурого. Я крикнул от мгновенно налетевшего ужасающего удушья - Такор сидел прислонившись к стене, неподвижный, мертвецки бледный. "Я один?!" - мелькнула страшная мысль. Чтобы развеять ее, я ринулся к Бурому. Под ногой хруснула шея Пато, но кого это теперь могло задеть? Ему было уже все равно, а мои мысли были заняты лишь молитвой: я просил природу, чтобы Такор остался жив. Что двигало мной тогда - ужас потерять Бурого и остаться одному на этом острове, в этой колыбели смерти, или страх не найти того, о чем я мечтал уже не первый год? Какова бы ни была причина, я не хотел остаться без Такора.
Схватив за плечи, я с отчаянием затряс Бурого, молясь, чтобы он открыл глаза. Если бы он умер сейчас - я был бы обречен. Смертельно стар, смертельно одинок и смертельно обречен, лишенный надежды и похоронивший мечту.
- Что?! Что такое?! - удивленно воскликнул Такор, содрогаясь от моего страха.
Я остановился и с замершим сердцем посмотрел ему в глаза.
- Благодарю тебя, Природа, - прошептал я так, что Бурый не мог услышать. Ему же сказал: - Пора обработать тело, если мы хотим двинуться к вечеру.
- Да, - Такору было трудно говорить, в голосе слышалась хрипота. Еще раз посмотрев ему в глаза, я тяжело вздохнул от того черного понимания, которое промелькнуло во взгляде Бурого...
- Твоя тайна умрет вместе со мной, - сказал он и поднял с земли нож.
Я отвернулся и сел на прежнее место. Голова Пато была повернута набок при моем неуклюжем стремлении помочь Такору, мертвец будто заинтересовался разыгравшейся сценой. Нижняя губа противно оттопырилась на мертвом лице, открывая черные зубы. Смрад, наполнивший уже всю пещеру, неожиданно ударил в ноздри, заставляя работать быстрее.
Я воткнул нож в грудину, морщась от вони, а Бурый в это время снимал кожу с ног. Мы действовали со скоростью, выработанной многолетним опытом разделывания человеческих и звериных тел в столь неудобных для наших старых костей обстоятельствах. Нож все время застревал в плоти, поэтому, раздробив грудину и вскрыв грудную клетку, я минуту отдыхал, любуюясь разведенными в стороны ребрами. Такор, злобно выпячивая подбородок, разрезал кожу на другой ноге. Отдохнув, я принялся вытаскивать сердце и легкие, складывая органы на сухую листву, которая была всегда заготовлена на случай удачной охоты. Затем осторожно, стараясь не задеть желудок, я принялся распарывать кожу от груди к брюху.
Бурый был старше на десять лет, поэтому большую часть тела я по обыкновению взял на себя. Мне полагалось обработать все выше чресел, ему оставались ноги. Сил Такора едва хватало, чтобы справиться и с этим: сердце, печень и кашель уничтожали его изнутри.
- Ты просто совершенен в своем здоровье, - любил говорить Бурый, тыча в меня своим бледным пальцем. - Как же у меня болят почки!
"Ему совсем плохо", - думал я в ответ на эти слова.
- Вот она где, несправедливость природы... - продолжал он, - А ведь если бы каждому Она раздавала по заслугам, ты ползал бы сейчас среди самых последних шакалов.
Каждый раз, одними и теми же словами, он нещадно бил меня в больное место. В ответ я раздраженно огрызался:
- Природа любит тех, кто отвечает ей взаимностью и поступает так же, как Она. Справедливость безжалостна, вот чему учит нас ее мудрость!
Изнемогая от сердечных спазмов, приступов боли в печени или кашля, Бурый никогда не слышал моих слов. Он лишь повторял в бреду одно и то же...
Наконец, тело было расчленено. Поднявшись на ноги, я направился к серому предмету, стоящему на полу около расщелины. Этот почерневший от времени старый череп был доверху наполнен солью, добытой из моря. Я протянул его Такору, который неподвижно сидел в стороне с закрытыми глазами. Медленно взяв сосуд, он поставив его рядом и принялся покрывать солью каждый кусок мяса, лежавший в окровавленной куче.
- Отправляемся тогда, когда солнце пройдет половину пути от зенита к закату, - проговорил сквозь пыхтение Бурый.
Вместо ответа я направился к выходу из пещеры, чтобы определить, сколько у нас осталось времени.
- Еще только четверть, - сказал я, вернувшись. - Можешь поспать... и набирайся сил.
- Ты думаешь, я не выдержу дороги? - спросил Такор.
Я увидел его глаза и только теперь понял, как сильна в нем была надежда. Мечта, которая бродила в голове у каждого обитателя этого проклятого острова, переполняла все его существо. В мыслях Бурого в который раз всплыла легенда о чудесном райском озере: его воды были чисты, как безоблачное небо, берега облагораживали своей красотой даже ничтожнейших из шакалов; оно кишело рыбой, которую некому было ловить. Я не думал, что этой легенде можно было верить во всем. Разве мог бы кто-то вернуться обратно, чтобы рассказать об озере, хотя бы раз его увидев? Я лтшь надеялся, что оно есть, что это не чья-то сумасшедшая выдумка.
- Ты обязательно выдержишь! - ответил я, вспоминая утренний поход за телом Пато. Затем я подумал про Кирая. Этот сумасшедший старый добряк мог запросто, сохраняя прежнюю улыбку, наброситься на тебя, стоило лишь повернуться к нему спиной. Однажды он пытался воткнуть мне в шею деревянный кол. Лишь вмешательство Такора спасло мою шкуру. Я вспомнил, как он показывал свою рыболовную сеть. Кирай плел ее несколько лет и каждый вечер прятал в колючих кустах терновника. Он готовился к новой жизни, мечтательно вглядываясь вглубь острова, где его ждало озеро...
Я спросил:
- Интересно, что стало с этим выжившим из ума беднягой, Кираем?
Бурый ответил не сразу. Казалось, он преодолевает какой-то барьер.
- Эти шакалы... налетели на него как раз тогда, когда он... плел свою сеть. Его разорвали на куски, не оставив даже костей... Этот проклятый остров пожирает всех!.. - он хотел добавить что-то еще, но передумал.
Раньше, года два назад, он обязательно добавил бы: "и все по твоей вине!". Бурый не мог сдержаться, несмотря на то, что эти слова уже давно потеряли смысл. Я ненавидел себя за ту невероятную глупость, которую совершил в молодости. Тогда я собрал всех молодых нашего племени и сообщил об острове, который мне с товарищами удалось найти в море. Я сказал им:
- Мы нашли чудесный зеленый остров, заполненный дичью. Деревья там заселены прекрасными поющими птицами. Природа щедро одарила его своей любовью!
Если бы кто-то тогда сказал, что спустя годы мы все будем проклинать его, я только рассмеялся бы. Но что я мог тогда знать? В глазах у меня поселилась глупость...
- Вот она, мечта наших отцов! - провозглашал я тогда, обращаясь к соплеменникам. - Они станут жить на острове в достатке и благополучии. Мы построим для них хижины, будем возить продовольствие - обеспечивать их старость так, как они наше детство. Мы будем благодарными детьми! Приводите своих родителей, пусть они станут первыми, кто познает счастливую старость в доме матери-природы.
Тогда это произошло впервые. Многие моим словам поверили. Были и такие, которые вместе со мной увидели здесь возможность сбросить обузу и предоставить тех, кто их породил и взрастил, на волю природы. Идея быстро нашла признание и уже несколькими днями позже мы отправились на остров, чтобы сооружать хижины и обеспечивать их всем необходимым для жизни немощных стариков и старух.
Вначале все было так, как я и предрекал. Хижин хватало, большинство из них расположились недалеко от реки, а к тем, что подальше, мы провели каналы и вырыли колодцы. Для перехода через реку мы соорудили несколько мостов. Все это заняло около тридцати дней. Затем четыре каноэ, набитые самыми сильными из благодарных детей, вернулись с отсрова. Спустя еще шесть дней туда отплыло десять каноэ с родителями и три - с провизией. Почти две сотни стариков поплыли навстречу счастливой старости. И неверное они действительно были счастливы. Первое поколение старцев еще не знало того проклятия, которое обрушилось на последующих жителей этого острова. Они спокойно умирали у теплого очага, тела усопших предавали огню. Но молодые уже не навещали их на острове. То ли он был слишком далек, то ли далеки были они...
Ужасы начались со второго поколения. Дети вовсе уже не смотрели, что делают с родителями: просто приводили их, оставляли мешки с провизией, и уходили. А мы, двенадцать тогда еще молодых мужчин, в четырех каноэ возили стариков на остров. Один раз в месяц, в одном и том же месте, мы высаживали их на крутой, каменистый, берег, выбрасывая туда же мешки с провизией. Часть мешков мы оставляли себе в качестве вознаграждения. Таким образом дети расплачивались с нами за то, что переваливали заботу о смерти родителей со своих плеч на наши. Мы отплывали, говоря взволнованным старцам, что их встретят и расположат в приготовленных хижинах. В ответ они бросали обреченные взгляды на наши колеблющиеся на волнах спины и плечи, затем с опущенными головами брели к мешкам с едой, которые даже не в силах были тащить. Некоторые старухи плакали, громко стенали и молили нас, молодых, вернуться, но никто уже их не слушал. Только старики... Да и те не обращали внимания на отчаянные вопли своих вековых подруг, потому что сами тонули в безмолвном горе от осознания близящейся смерти. Я знаю это, потому что и сам пережил подобное, когда собственный сын высадил меня на берегу, не оставив даже провизии. Я не сопротивлялся тогда, потому что он был намного сильнее, да и силы были нужны совсем для другого.
Когда каноэ отплывали и молодые покидали полосу смерти, берег наполнялся страшными криками голодных старых шакалов, которые шли, ползли, катились со стороны леса к каменистому берегу, где стояли новоприбывшие, чтобы поживиться содержимым мешков. Они были грязны, ободраны и больны. Это были обреченные на скорую смерть сумасшедшие старики, не видящие на своем пути ничего, кроме пищи. Некоторые из нападавших набрасывались друг на друга, цеплялись полусгнившими зубами во врага, орали и хрипели от боли, ломая в схватке старые трухлявые кости себе и противникам. Многие даже не доползали до берега, так и оставаясь лежать на земле; те же, кто в этом преуспевал, набрасывались на новоприбывших, в надежде одолеть их и пробраться к мешкам с едой. Но они были слабы, поэтому редко кому удавалось достигнуть цели. Когда вся эта страшная сцена наконец завершалась, на щебне и земле оставалось множество мертвых тел. Из лесу выползали собиратели падали - те, кто достиг высшего умения выживать на этом адском острове. Они не решались вступать в схватку прямо, но дожидались, пока все закончится и только тогда показывались из листвы, в которой прятались до сих пор, наблюдая и высматривая, выбирая добычу. На них уже никто не обращал внимания: новоприбывшие успокаивали женщин, собирали в одну кучу все мешки с припасами. Это был необходимый маневр. Пока оставался хоть один кусок мяса, привезенный на каноэ, все держались вместе, не решаясь думать о завтрашнем страшном дне. Но наступал момент, когда мешки опустошались, и тогда наставал черед женщин. Случалось, что кто-нибудь из мужчин с сумасшедшим криком набрасывался на свою старуху, неуклюжим движением сворачивая ей шею. Тогда отряд еще два-три дня оставался сыт и невредим, успешно выдерживая нападки изголодавшихся шакалов. Когда же никто не хотел расставаться со своей женщиной, отряд сам выбирал жертву. И если кто-нибудь решал ее защищать, их обоих ждала быстрая смерть. Наконец, когда последняя женщина издавала сдавленный и короткий предсмертный крик, наступал последний миг существования отряда. Здесь либо он распадался и каждый из стариков плелся своей дорогой, не чувствуя в себе сил нападать на остальных, но переживая угрызения перед принесенными в жертву спутницами жизни; либо каждый старался перегрызть горло тому, кто был ближе, осуществляя акт полусумасшедшего мщения за ту страшную участь, на которую был обречен. Здесь наступало полное отречение от прежней жизни, многие тонули в реке безумия и впоследствии превращались в тех шакалов, ободранных и вечно голодных, которые слонялись по всему острову среди деревьев и нападали на все, что движется. Другие становились скитальцами, иногда объединяясь, как мы с Такором, в поисках жилья или чего-то еще, что было на острове неизведанного. Такие-то и открыли, наверное, озеро, найдя в себе силы и надежду, что и в этом проклятом месте можно жить...
- Бурый, - проговорил я, толкая его в плечо коленом. - Пора двигаться.
Он даже не отмыл руки от крови и соли, так и уснул на каменном полу.
- Пойду принесу воды, а ты пока достань копья, - сказал я и направился к выходу, взяв в две руки черепа, которые мы использовали как сосуды. Глазные и носовые отверстия их были заткнуты.
Выход из жилища открывал вид на небольшое плато, заваленное огромными валунами и испещренное рытвинами. Налево уходила известная только нам с Бурым дорожка, которая спускалась к самой воде; справа же был проход, ведущий вниз, к лесу. Впереди, где кончалось плато, был обрыв. Скала тонула в море в нескольких десятках метров внизу. Я обнаружил эту пещеру еще в молодости. Теперь мы делили ее с Такором, никто другой о ней ничего не знал.
Я вышел из пещеры и как обычно осмотрелся в поисках возможной опасности. На плато никого не было, только ветер дул с моря, принося с собой соленый запах. При мне был посох. Секунду я глядел на море, затем шагнул направо, чтобы осмотреть выход из леса. Осторожно высунув голову между двух валунов, я сразу же увидел страшную картину: вереница серых трухлявых тел двигалась между стволами деревьев, за которые хватались десятки старческих рук, помогая их владельцам ковылять вперед. Я хотел было вернуться в жилище, чтобы позвать Бурого, но он и сам уже стоял рядом, вглядываясь вдаль.
- Что-то назревает, - тихо и зловещо сказал он.
- Я еще ни разу не видел, чтобы столько шакалов объединялись в отряд, - завороженно проговорил я, пытаясь разглядеть хоть кого-нибудь в серой движущейся массе. - Куда они могут идти?
Такор не отвечал. Его тяжелое дыхание развевало оставшиеся еще клочья волос на моем затылке и я знал, что у него уже зародилась какая-то мысль.
- Завтра! - Он будто выбросил это слово из глотки. - Что-то произойдет завтра.
- Ты хочешь сказать, что-то случится тогда, когда прибудут новые? Ты думаешь, эти шакалы объединились, чтобы растерзать новых, когда они будут на берегу? - взволнованно тараторил я, не в силах поверить, что такое возможно. - Если все будет так, то на острове станет совсем жарко!
- Так... или иначе, - прошептал Бурый, не отводя взгляда от вереницы. Спустя несколько минут, которые я провел в мучительном поиске ответов на заданные вопросы, когда оборванные старики, наконец, скрылись за далекими деревьями, он завороженно проговорил: - Тридцать или тридцать пять. И подозреваю, что скоро их станет еще больше.
- О чем ты еще догадываешься, - нетерпеливо одернул я его. - Скажи, что ты думаешь об этом, не томи меня.
- Я думаю... что завтра будет много смертей. Не знаю, на что решились эти сумасшедшие, но терять им уже нечего.
Это звучало слишком страшно. Что могла совершить толпа обезумевших, почти уже мертвых старцев, так уверенно направлявшаяся к месту высадки новых? Если только они направлялись туда, - а я не мог придумать ни одной другой причины, которая могла бы свести вместе столько шакалов этого острова.
- Когда эта стая будет возвращаться обратно, - начал я, - нам надо быть как можно дальше отсюда.
- Мы должны соблюдать осторожность, - добавил Бурый, повернувшись спиной и ковыляя ко входу в жилье. Остановившись, он сказал: - Не надо воды. Нужно быстрее уходить.
Он вышел очень быстро. В руках Такора было два копья и ножи. Передавая мне оружие, он кивнул на череп-сосуд и сказал:
- Это возьмем с собой.
Бурый дал мне пройти в жилье: там осталась наша провизия. С наибольшей скоростью, которую могло развить мое слабое тело, я подошел к расщелине и нагнулся чтобы взять кожаный мешок. Затем я принялся бросать в него куски мяса, бывшие некогда телом Пата, молодого старика-отшельника. Соль въедалась в мелкие раны на руках, но я не мог позволить себе замечать ее режущего вкуса. Я хватал куски и бросал их в мешок, размышляя о том, какая же подлая и низкая штука жизнь, если она заставляет даже таких живых мертвецов как мы с Бурым за нее бороться. Жить и бороться: на этом острове такие слова были более чем синонимами.
Наконец, я погрузил все мясо. В руках был хороший, кожаный мешок, доставшийся мне еще в самом начале жизни на острове, сразу после того, как наш отряд распался. Мешок был порядком истрепан, но вынести мог еще многое. Я взвалил его на плечо и сразу почувствовал боль. Единственная шлейка слишком сильно врезалась в ключицу.
Я вышел на плато. Там меня ждал Такор, обдуваемый потоками морского ветра. Я взглянул на его перебитый нос и свисавшие щеки, и почувствовал, что выгляжу точно так же: оборванный жалкий старый пес, готовый убить даже лучшего друга ради продления своей никому не нужной жизни.
- Бурый, почему мы просто не умрем? - спросил я, поправляя шлейку. - Почему мы хватаемся за эту жизнь... Да и за что, собственно, мы боремся?
Я надеялся, что его мудрость найдет ответ, но Такор только мрачно взглянул на меня и оперся о древко копья, которое собирался использовать как посох.
- Вперед, - хрипло проговорил он, тяжело ступая по камням изрезанными больными ступнями.
Я двинулся следом, медленно переставляя ноги, кряхтя после каждого шага и ощущая, что силы скоро иссякнут. Это было предательское чувство, потому что мы даже не начали еще идти.
Бурый взглянул на лес, располагавшийся внизу, и, не увидев ничего опасного, двинулся по щебню. Я следовал за его сгорбленной фигурой, задыхаясь от тяжести мешка и мечтая о передышке. Я чувствовал, как шлейка все сильнее и сильнее врезается в плечо, терзая мышцы и больные кости. Одна только мысль влекла меня вперед. Это была мысль о том, что Бурому сейчас куда хуже, чем мне. Но он продолжал идти. И я надеялся, что Такор все же ответит на тот вопрос... Удивительно было наблюдать, как он делал каждый новый шаг, превозмогая тысячи болевых импульсов, страшную многолетнюю усталость, которая называлась старостью. Он знал, что я был виной всем его мучениям, но продолжал идти вперед, движимый... возможно надеждой? Какая может существовать надежда, когда ноги почти не слушаются, кости скрипят и приносят лишь муки, а в голове сидит голос, все время твердящий: "Ты стар, ты чертовски стар!" Я вспомнил его взгляд, когда мы говорили об озере. Тогда в нем действительно светилась надежда. Не она ли двигала ногами Бурого, заставляла бросать жилище ради чего то призрачного, неизведанного и даже неизвестно существующего ли? Какова же была сила Такора, что он мог превозмочь даже старость!
- Иди по моим стопам и ни о чем не спрашивай, - предупредил Такор, когда мы вошли в лес.
Бурый направлялся к реке: там мы должны были остановиться передохнуть и съесть приготовленный в пещере мозг Пато. Мысленно я уже сбрасывал с себя мешок, доставая оттуда еду. Мне хотелось пить, я представлял, как окуну голову в холодную воду, в то время как Такор будет нести вахту. Я предвкушал момент, когда ледяной поток наполнит рот, принося ощущение свежести и утоления жажды, поэтому чуть не упал, зацепившись ногой за корень, выступавший из земли. Восстановив равновесие, я взглянул на Бурого - он по прежнему был повернут ко мне спиной: просто стоял и ждал, пока шум стихнет.
- Следи куда ступаешь! - прохрипел он и опершись на древко копья, сделал следующий шаг.
Спустя час показалась река. Бурый остановился за несколько метров до песчаного берега, истоптанного сотнями ног. В этом месте река была неглубока, прозрачные воды огибали огромное дерево, росшее на другом берегу и неслись дальше по ровной местности вдоль кромки леса. Вдалеке были видны остатки моста - черные и обуглившиеся.
Я сбросил мешок с плеча, тяжело вздыхая от нахлынувшего разочарования: это не принесло облегчения, кости все так же ломило от боли.
- Пойдем, наберем воды, - сказал я, осматриваясь по сторонам. Во всем поле зрения я не увидел никого кроме Бурого, но это еще ничего не значило. Мы направились к воде, опираясь на копья. Я снял с пояса сосуд, чтобы зачерпнуть в него воды для утоления жажды. В этот момент раздался звук, заставивший нас резко развернуться и спустя миг ринуться к мешку с едой. Мы увидели грязные израненные руки, которые уже успели вытащить из него кусок мяса. Худой избитый и окровавленный старик, с обезумевшим от голода взглядом вцепился зубами в мясо и с рычанием силился оторвать кусок. Пока мы подоспели, он уже глотал то, что успел откусить.
Я ударил первым, но промахнулся, потому что руки совсем не слушались и дрожали от напряжения; острие воткнулось в землю. Такор был точнее: он попал жертве прямо в висок. Я замахнулся для повторного удара, но Бурый поднял левую руку и сквозь отдышку проговорил:
- Не надо...
Затем он затрясся от дикого кашля, раздиравшего глотку и с кровью выходившего наружу. Пока я клал обратно растерзанный кусок мяса, Такор сплевывал смешанную с кровью слюну на траву.
- Надо оттащить его к воде, - восстановив дыхание заговорил я, и схватился за мешок.
Выполнить эту задачу стоило мне огромных усилий. Отдышка парализовала мои действия не несколько минут. Затем, осмотрев все вокруг, я увидел одинокую отдаленную фигуру на другом берегу. Припомнился рассказ Бурого о Пато. Я представил его бредущего вот так наедине с собой и ищущего неизвестно что. Почему Шад убил его? Возможно потому, что Пато все-таки нашел это озеро, и Синий не хотел делить с ним территорию? Тогда Шад совершил огромную глупость, потому что сожительство с Молодым при его жизненной энергии могло принести только пользу. Но тут меня посетила другая мысль: что, если Пато обезумел к тому времени, когда в своих скитаниях наткнулся на Шада? Тогда от него можно было ждать чего угодно, как и от любого другого вонючего шакала вроде того, которого сейчас прикончил Бурый... Но что-то не давало мне поверить в столь немыслимое падение Пато. Он бы скорее покончил с собой, чем стал одним из этих серых отродий...
- Набирай воду быстрее, пока кто-нибудь пострашнее этой крысы нас не увидел, - поторопил меня Бурый.
Я сел на колени, ощущая дикую боль в суставах, и опустил руку с сосудом в воду. Она была ошеломляюще холодной и мне пришлось бороться с искушением нырнуть в реку. Вода более благосклонна к старости - подумал я, подавая сосуд Такору. Достав два кожаных продолговатых мешочка, я опустил их в реку, наслаждаясь холодными струями, которые омывали мне руки. Бурый облил себя ледяным удовольствием - пожалуй, единственным, которое нам осталось.
Наполнив мешочки, я завязал их веревками и сложил рядом с собой. Затем окунул голову в воду и понял, что есть еще на этом проклятом острове что-то, что может порадовать душу и отрезвить головы от сумасшедших мыслей. Я почувствовал, как серая пелена на мгновение отходит от век и все окружающее облекается в алые краски надежды и веры в будущее. В безнадежное, уже достигнутое будущее, в котором нет ничего, во что бы стоило верить.
- Промой мясо, - сказал Бурый, подавая мне череп-сосуд.
Сначала я вытащил из мешка тот кусок, который побывал в зубах шакала, затем - череп Пато. В нем содержался уже обработанный мозг, который мы решили съесть в первую очередь. Зачерпнув воды, я начал промывать мясо. Чтобы очистить мозг от огромного количества соли, которой обработал его Такор, потребовалось пятнадцать сосудов. Наконец, вкус показался мне удовлетворительным. Протянув Такору его долю, я принялся за еду. Мягкая бесформенная масса в моих руках выглядела крайне неаппетитно, да и запах говорил о ее несвежести, но мозг являлся деликатесом, и отказываться было просто неуважительно по отношению к другим жителям острова. Да и к самому Пато, который заслуживал в свой адрес теплого слова. Пускай даже по такому поводу.
Я услышал чавканье Такора, который силился разжевать своим почти беззубым ртом какой-то твердый кусок. Я глотал свою долю, стараясь не обращать внимания на запах и вкус. Куда приятнее было бы есть поджаренное мясо, но разжечь костер в таких условиях значило накликать на себя беду. Шакалы чуяли запах дыма за сотню метров, и, влекомые безумством, ползли к нему, не разбирая дороги и пренебрегая опасностями, которые подстерегали их как со стороны других шакалов, так и тех, кто посчитал нужным разжечь костер. Они бросались на все, что двигалось и останавливались лишь тогда, когда жизнь покидала последнюю клетку их истлевшего тела.
Бурый рассказывал мне, как когда-то попался в такую ловушку, показывал следы на ногах, оставленные челюстями шакалов. Только чудо спасло его от смерти. Тогда лихорадка не давала ему покоя много дней. Но он выжил и выучил урок. Что до меня, то я предпочел поверить Такору на слово и не проверять правдивость рассказа на собственной шкуре.
- Пора, - наконец сказал Бурый, поднимая с земли мешочек с водой. - Нельзя слишком долго стоять на открытом пространстве.
Я подождал, пока Такор напьется, затем взял мешочек, глотнул и окунул в воду, чтобы река его наполнила. С трудом и болью в костях я поднялся на ноги. Взгляд на мешок с мясом заставил мои плечи ныть от предчувствия тяжелого пути, но мысль о мудрости и выносливости Такора придала мне сил.
- Некоторое время Шад шел вдоль реки. Будем идти по опушке, - тихо проговорил Бурый, направляясь к лесу туда, где лежал убитый нами старик.
Скоро какой-нибудь бродяга наткнется на мертвое тело и будет праздновать, обгладывая находку, пока от нее не останутся только кости или не придет кто-нибудь сильнее и не убьет его. Компромисса быть не могло - закон джунглей тут звучал так: убивает сильнейший... или подлейший. Люди на этом острове почти превратились в зверей, и только одно качество отличало еще в них человеческий род. То была подлость, присущая каждому обитателю этого проклятого места. Остров убил в стариках здравый рассудок, уничтожил понятие дружбы, заменив его необходимостью объединяться для продолжения жизни, и оставил людям только одно их истинное качество. Инстинкт самосохранения отождествился здесь с подлостью и грязным инстинктом шакала.
Я поправил каменный нож, находящийся сзади за поясом, и вскинул мешок на плечо, положив туда мешочки с водой. Череп Пато я бросил в реку - пусть он, странник при жизни, и после смерти путешествует в одиночестве, колыхаясь на волнах. Рано или поздно череп найдет свое озеро, только оно будет гораздо больше, чем любое озеро в мире. Я назову его Озером Пато, пусть даже остальные называют это морем.
Ветви, спускавшиеся у реки низко к земле, уже скрыли Бурого, когда я, наконец, сделал первый шаг. Необходимо было догнать его, пока кто-нибудь не воспользовался его старческой слабостью и одиночеством. Пусть даже он вооружен копьем. Никто здесь не был застрахован от мгновенной смерти. Когда я вошел в лес, Такор стоял в тени огромного дерева. Услышав хруст ветки, которую я неосторожно раздавил, он медленно пошел вперед, продвигаясь между толстыми стволами и не удаляясь от реки.
Спустя некоторое время - мне показалось, целую вечность, - Такор остановился. Почва под его ногами была мягкой от болотной влажности. Я обошел Бурого слева и увидел, что прямо пройти невозможно.
- Болото, - тихо проговорил я, вглядываясь вдаль. Мне не нравилось это место: никакой возможности для побега в случае засады.
- Мы попались, - так же тихо сказал Бурый. - И их намного больше.
В первый миг я не поверил своим ушам. Такор никогда не ошибался, подумал я, но как он определил? Не теряя времени для пустых домыслов, я начал разворачиваться, чтобы убедиться в правильности его слов. Мы обернулись одновременно. То, что предстало перед нашими глазами наполнило меня одновременно удивлением и страхом, я мгновенно сбросил с плеч мешок и выставил вперед копье. То же самое сделал и Бурый. Ряд серо-коричневых грязных худых фигур, за ними еще и еще... Серые старческие лица с обвисшими щеками, опалыми глазницами, приоткрытые беззубые рты, из которых доносилось тяжелое кряхтящее дыхание и текла слюна; глаза представших перед нами старцев были узки и полуслепы: мокроты стекали по векам, зрачки, выбеленные катарактой, бесполезно двигались в глазницах... Шрамы, кровавые отметины, ожоги, поврежденные конечности... Страшное, грязное, жалкое зрелище...
Никто не двигался. Расстояние до ближайшего из врагов составляло около десятка шагов, первый, кто решился бы напасть, очень быстро отправился бы в пустоту. Но предсказать исход поединка не составляло никакого труда, тактика отряда стариков была очевидна. Первые в ряду представляли собой лишь живое мясо, на этом их предназначение исчерпывалось. Такое построение обеспечивало второму, третьему и далее рядам нападавших полную свободу действий, тогда как первые были просто смертниками: они натыкались на врага, принимая все его действия на себя.
Напряжение росло. Никто по-прежнему не решался двигаться. Неожиданно в первом ряду представших перед нами шакалов произошло движение и вперед вышел старик, находившийся до этого сзади. Он выглядел намного лучше, чем смертники, в руках держал длинный и тяжелый посох, к концу которого травяной веревкой была примотана острая часть человеческого ребра, почему-то окровавленная. На его лице не было никаких отметин, на бедрах висела грязная повязка из темной человеческой кожи, находившаяся в хорошем состоянии: без дыр или других повреждений. Старик еще с минуту всматривался в наши фигуры.
Когда он заговорил, меня бросило в холодный пот. Этот голос... Последний раз я слышал его несколько лет назад, затаившись в кустах и зажав рукой рот Бурому. Тогда с уст этого старика исходило проклятие в адрес тех, кто словом или делом обрек его на старость в проклятой колыбели смерти.
- Нет... нужды... затевать... побоище, - проговорил страшный голос. После каждого его слова я слышал слабое покашливание. - Обратитесь к своему разуму, если он еще остался, и поймите, что вы бессильны.
Такор подал голос:
- Уж лучше я захлебнусь болотной водой, чем отдам добровольно свою шкуру на съедение таким шакалам, как вы!
- Вот видите, нет нужды проливать кровь. Никто не будет использовать вас для насыщения желудков, нам нужны дополнительная сила, опыт и мудрость. Я вижу, что ваша ценность растет с каждым произнесенным словом.
- Каковы твои условия? - преодолев страх перед говорившим, сказал я хрипящим голосом.
Его голова повернулась ко мне, а взгляд суженных глаз стал бродить по лицу и телу. Оглядев мешок, находящийся рядом со мной, старик произнес:
- Вы присоединитесь к нам, к этому отряду, или умрете. Выбирайте.
Голос его был спокоен, этот старик не собирался церемониться. Я обратил внимание на то, как отзывался он о своем отряде: "этот".
- А сколько еще таких отрядов? - бросил я свой вопрос. - И зачем тебе... вам нужно столько людей?
Теперь старик рассматривал меня гораздо дольше. Оставалось только надеяться, что сквозь загар он не заметит, как покраснело мое лицо. Когда наши глаза встретились, меня поразила страшная догадка: этот старик был одним из старейшин нашего племени и попал на остров на два года раньше, чем я. Теперь уже страх по настоящему схватил меня в жесткий узел, заставил сердце тяжело биться в груди; кровь яростно ударила в виски - мне вдруг стало жарко и больно, из глаз покатились слезы; в горле что-то загорелось. Я выронил копье и согнулся, почти упал. Такор бросился ко мне, схватил за плечи и сильно затряс. Несмотря на приступ сердечной боли я поразился его силе. Наверное, от этого мне стало легче.
- Пато, что с тобой? - орал Бурый мне в ухо, пока, наконец, я не сообразил, что он обращается ко мне. Такор называл меня Пато, Молодым Пато, череп которого плыл сейчас далеко от нас в речных водах. Зачем ему это понадобилось - разыгрывать спектакль, показывая этой стае шакалов, что меня зовут Пато? Прошло несколько секунд, прежде чем я понял. Бурый узнал этого старика, вспомнил то, что я рассказывал несколько лет назад. Тогда же, когда открыл ему историю про глупость, совершенную в молодости, из-за которой все мы доживали свои жалкие жизни на острове. Такор знал, как я боюсь его, и не сомневался, что как только старик узнает меня, то уничтожит нас обоих. Пато же был, как известно, отшельником. К тому же, была надежда на то, что никто, кроме нас и Синего Шада, жившего по слухам на озере, не знал о его смерти.
Когда я понял маневр Бурого, от сердца сразу отлегло, мне стало почти хорошо. Мысленно я поблагодарил Природу за множество шрамов, выгравированных на моем лице за несколько лет, проведенных на острове. Увидев, что я пришел в норму, Такор тихо, очень тихо буркнул мне короткую фразу:
- Бежим ночью.
Затем он помог мне выровняться и взять копье в руки. Когда мой взгляд поднялся к глазам старика, тот заговорил:
- Как видите, мы не собираемся вас убивать. Только-что вы были беззащитны, как две мухи, попавшие в паутину, но никто из нас и с места не сдвинулся. Мы собираем отряд, объединяемся вместе - это наша цель.
- Иногда смерть лучше жизни, если цель этой жизни нечиста, - сухо проговорил Бурый, сурово вглядываясь в лицо старца. - С какой целью собираешь отряд ты.
- Это не я собираю, а мы! Они все, - старец махнул головой назад (повелительный жест, достойный бывшего старейшины), - выбрали этот путь. И нас много, - он повернулся ко мне. - Есть еще один отряд, он набирает людей на восточной стороне острова...
- Ты не сказал, зачем, - перебил его Такор.
- Цель наша ясна! - воскликнул старик. - Разве ты не догадываешься, зачем мы, старики, брошенные нашими детьми на этот проклятый всеми людьми и богами остров, собираемся вместе? Разве мало ужасов пережили мы здесь, охотясь друг за другом, как хищники и жертвы одновременно? Разве кощунство наших, твоих, моих и их детей не вселяет в тебя желания мстить? Мы объединяемся, чтобы отвоевать себе жизнь, оставить за стариками право на спокойную смерть! Завтра мы будем там, где река впадает в море, чтобы напасть на молодых, когда они высадят новых. А теперь решайте, - старец вздохнул и стал говорить спокойнее, - вы идете с нами или умираете здесь и сейчас? Мои люди достаточно отдохнули и у нас больше нет времени ждать.
- Мы согласны, - громко ответил я. - Твои благородные речи воскресили в нас уважение к себе и любому, кто хочет бороться за жизнь. Мы будем рады к вам присоединиться. Я обещаю приложить все усилия для достижения того, что совершило над нами... надо мной столь великое превращение. Ты знаешь, что прозвище мое Молодой? Так знай же еще: я был отшельником - долго скитался по этому острову, пытаясь найти то, что могло порадовать мою старость в этом страшном месте. И знаешь, что я ашел за все эти годы? Ничего! Поэтому я вернулся к своему старому другу Такору, чтобы вместе с ним доживать жизнь и бороться за нее. Но хватит разговоров! До места высадки новых еще далеко, надо спешить!
Все обратили на меня внимательные взгляды. Когда я закончил и с решительным видом схватился за мешок, вскидывая его на плечо, старик, говоривший с нами от имени шакалов, вздохнул и повернулся к отряду.
- Дайте им дорогу! - воскликнул он и мы с Бурым двинулись в толпу.
Подходя ближе к первому ряду - смертникам, я разглядывал их изможденные лица, безумные глаза и осознал: эти ни слова не поняли из разговора. Они давно уже выжили из ума и теперь только стадный инстинкт влек их вместе с остальными. Они понимали только язык страха - загнанные, голодные животные. Такие и нужны были для "старческой" тактики ведения боя, такими смертниками и был ценен этот отряд. Я видел их голодные шакальи глаза, блуждавшие по мешку с мясом, мне, Такору, тем, кто стоял рядом с ними в первом ряду. Наверное, еще два дня назад они ползали среди кустов, выискивая хоть что нибудь движущееся, чтобы наброситься на него. Страх перед смертью был скрыт от их глаз завесой голода, которая учила их мудрости тьмы: ползти на ощупь в одном направлении, не зная ничего другого. Эти жадные безумцы, глядящие на все немигающим голодным взглядом, стояли теперь неподвижно, будто парализованные.
Первым вошел в толпу я, рассматривая тех, кто стоял во втором и третьем рядах. Эти мало чем отличались от смертников, разве что в руках у них были тяжелые палки. В этом, казалось, содержалась глупость - передовому ряду, тем, кто непосредственно будет сталкиваться с противником, не было дано никакого оружия. Но я сразу же оборвал эту мысль, понимая, что оно в руках смертников могло послужить против отряда. Безумные, они в страшном порыве сумасшествия и агрессии, могли наброситься на своих.
Ряды стариков при ближайшем осмотре оказались очень неровными, мужчины, составляющие отряд, были по большей части слабы и поражены недугами. В их глазах читалось неимоверное страдание, боль и еще одна общая для всех мысль, которую невозможно описать словами. Это была смесь страха, гнева, негодования и злости, голода, гордыни, ненависти, надежды, усталости, грусти и смертельной тоски, безысходности и отчаяния, граничившего с желанием смерти и почти сожалением о том, что инстинкт вынуждает их продолжать жизнь. Все эти эмоции горели в глазах стариков. Равно как и в моих глазах.
Коридор из тел закончился, когда я насчитал сем рядов, около восьми человек в каждом. Все, кроме смертников, были вооружены палками, и только мы с Такором имели копья с каменными наконечниками. Позади отряда находился тот самый старец и еще несколько лысых обожженных солнцем мужчин. Это были самые опасные, те, чьим оружием были голова и подлость. Они являлись олицетворением отряда. Убей их - и остальные перегрызут друг друга, будучи не в силах удержать давление более сумасшедших и собственного безумия.
- Кто вы, - обратился к нам знакомый старик. - Меня зовут Мондра Проклинающий.
Он явно давил на нас своим громким прозвищем. Я помнил эту манеру Мондры еще с тех пор, когда он заседал на племенных собраниях в обществе остальных старейшин. Он знал, как подчинять себе волю других, я даже предполагал, что старики, стоявшие рядом, были лишь его подпевалами, почуявшими, где находится сила.
- Я - Бурый Такор, - назвался мой товарищ.
- Мое имя тебе уже известно, - проговорил я, осматривая оружие тех, кто стоял рядом с Проклинающим: у них были тяжелые посохи с наконечниками из ребер.
Мой голос окреп, потому что страха перед Мондрой больше не было. Я спрятался за маской мертвого отшельника и никто, кроме Синего Шада, не мог обличить меня во лжи.
- Пато Молодой, - произнес Мондра, будто что-то вспоминая. Мне доводилось слышать о тебе и о том, что ты редко кому сопутствовал. Говорят, ты пытался найти озеро. Правда ли это?
- Кто говорит? - задал я встречный вопрос, глядя в глаза собеседника.
Мондра метнул взгляд на Такора, в нем читалось какое-то нетерпение, блестели властные искры.
- Я рассказывал ему об этом, - вдруг проговорил Бурый, помедлив несколько мгновений.
Я метнул на него удивленный взгляд, хотя давно уже понял, что в этом мире нечему удивляться.
- Когда несколько лет назад ты ушел, - продолжал Такор, водя глазами от моего лица к лицу Проклинающего, - я повстречал Мондру. Мы жили вместе несколько дней, но... обстоятельства не позволили нам...
Тут Бурый запнулся, видимо, не зная, как продолжить рассказ. Его сотряс кашель, который, впрочем, почти сразу прошел. Здесь для меня была еще одна удивительная вещь: Такор никогда при мне не вспоминал про Мондру, даже тогда, когда я рассказывал ему о бывшем старейшине. Сейчас же в голосе Бурого я слышал какие-то странные нотки; зная его уже несколько лет, я мог предположить, что с Мондрой у него были связаны какие-то трагические воспоминания.
Когда Такор умолк, заговорил Мондра:
- Пато, наверное, ты умеешь заражать своим стремлением к отшельничеству других, - он смотрел прямо в глаза Бурого. Я понял, что произнесенная фраза относилась не ко мне. Затем Мондра резко сменил тему, не давая мне возможности проявить любопытство: - Так правда ли, что ты искал озеро?
Я медленно повернул голову к говорившему, ища его взгляда:
- Жить без цели не имеет смысла, - ответил я после паузы. - Я знал, что должен найти его, потому что это было единственное из желаний, которое позволяла осуществить моя старость.
- И твои поиски увенчались успехом? - тихим, слегка дрожащим голосом спросил Мондра, с надеждой уставившись мне в глаза, выискивая в них преждевременный ответ.
- Я искал его почти три года, - ответил я. - И знаешь, к какому пришел выводу? Озера на острове не существует! Его нет, как нет для нас всех счастливой старости.
Моя игра удалась. После этих слов Мондра сразу расслабился, впрочем, не без некоторой печали. На устах его появилась чуть заметная улыбка, теперь он думал обо мне, как о выжившем из ума старце, посмевшем утверждать, что то, о чем мечтают все на этом чертовом острове, включая и его, - лишь чья-то глупая выдумка. Он и на секунду не усомнился, что озеро существует, но теперь, напустив туману в глаза главаря этой серой шакальей банды, я чувствовал себя почти в безопасности. Я добился того, чтобы Мондра Проклинающий не воспринимал меня всерьез, а смотрел в мои глаза, как в глаза еще одного подпевалы. И следовательно, не вынашивал против меня никаких планов. Жаль, что на Бурого Мондра смотрел иначе, ведь если бы он распорядился, Такор мог прямо сейчас оказаться в ряду смертников. Я надеялся, что время стерло из памяти Проклинающего вражду, и жизни Бурого ничего не угрожало. Такор был единственным человеком во всем мире, к которому я сохранил уважение. Я восхищался его духовной силой, но в такие моменты мне приходило в голову, что я выше и сильнее его. Нет, это не была гордыня, просто констатация факта, комментарий к происходящему. Бурый не был красноречив и поэтому не мог лицемерить, как сейчас это делал я, и поэтому просто молчал, слушая мои выдумки. Он знал то, что наступит ночь. Я помнил его фразу, брошенную несколько минут назад, когда Такор помогал мне подняться после сердечных нападок. В этих словах заключался практический смысл, все остальное было зыбко, как туман.
- Мондра, - подал голос один из подпевал Проклинающего, - не пора ли нам выступать? Скоро закат.
- Да, ты прав, - задумчиво ответил главарь. Развернувшись к отряду, он провозгласил. - Приготовтесь, скоро выступаем.
Затем Мондра повернулся к нам. Еще раз осмотрев меня, он проговорил:
- Предлагаю тебе, Пато, разделить этот путь рядом со мной. Его же, - он указал на Бурого, - надо поставить в первый ряд, чтобы он выбирал для отряда наиболее короткий и легкий путь.
Это был плохой ход. Я посмотрел Такору в глаза и, увидев в них печальное смирение, так не похожее на него, решил попытаться что-нибудь изменить.
- Не думаю, - проговорил я, - что это послужит делу на пользу. Посмотри, Мондра, как медлителен Такор: он будет только мешать, если будет идти в первом ряду. Боюсь, что твои... наши люди просто затопчут его.
- Если так случится, - ухмыльнулся Мондра, - его тело станет нашей пищей.
- Я не могу допустить такого, - вздохнул я и, помедлив несколько мгновений, решился: - Позволь тогда мне также идти в первом ряду, чтобы помогать Бурому и направлять отряд кратчайшим путем, который придет мне в голову.
Мондра удивленно взглянул на меня, ухмылка так и не сошла с его лица.
- Если ты сам желаешь, то я не могу отказать, - спокойно проговорил он. - Но тогда вам обоим придется отдать копья. Мы вооружим ими тех, кто сможет использовать столь ценное оружие лучшим образом.
Цена была слишком велика. Отдав два копья и совершив побег этой же ночью, мы остались бы без оружия. Я взглянул в глаза Такора и увидел те же мысли. Наконец, его взгляд наполнился решимостью и Бурый проговорил:
- Не стоит ради меня идти на такие жертвы. Я и сам справлюсь, особенно если на карту поставлены такие важные вещи. Но не надейся, Мондра, что меня затопчут эти безликие шакалы. Такор выдерживал и более тяжкие испытания.
Мондра усмехнулся.
- Твоя гордыня не покинет тебя даже после смерти, - сказал он, протягивая Бурому правую руку. - Интересно, какой вкус у человечины, приправленной гордостью?
Такор медленно повернул голову к отряду, шагнул в его направлении и воткнул свое копье в землю перед ногами Проклинающего. Лицо его выражало жалость, смешанную со злостью. Я еще раз задал себе вопрос о том, что же могло обусловить между ними такие отношения, и, конечно, ничего не смог понять. При первом же удобном случае надо будет задать этот вопрос Бурому, решил я, надеясь, что такой случай представится. Я взглянул на спину удаляющегося Такора, и мне стало невероятно жалко этого несчастного старца, вынесшего в своей проклятой жизни столько испытаний и не имеющего права даже спокойно ее покинуть. Я восхищался тем, как он принял на себя тяжесть ради того, чтобы сохранить в наших руках хоть одно копье. Будь я рядом с ним, с этим невысоким старцем, истязаемым физически и духовно, я помогал бы ему преодолевать путь до морского берега, но он не позволил моей жалости дать выход наружу, этот прагматичный до крайней практичности человек готов был вынести всевозможные тяжести ради конечного результата, рискуя... нет, не жизнью - что ему было терять?.. Рискуя своей честью, ценность которой нельзя было измерить никакими эталонами, потому что ему удалось сохранить ее даже на этом острове.
Мондра вытащил копье из земли. В левой руке он сжимал посох с острием ребра на конце. Осмотрев новое оружие, он позвал кого-то по имени Ниак и отдал ему старое. Этот же старик по приказу Мондры схватил наш с Такором мешок и вскинул его на плечо, морщась от тяжести.
- Хорошее копье, - проговорил Проклинающий, провожая взглядом Бурого, который пробирался сквозь толпу в первый ряд. - Таких, как он, больше нет.
- Да, - согласился я. - Это единственный образец.
Мондра бросил на меня короткий взгляд, затем отвернулся и воскликнул:
- Вперед, жаждущие счастливой старости!
Я подумал: сколькие ее получат? В этой идее, какой бы справедливой она ни являлась, не было силы - только дряхлые старческие руки, болезни и немощность. Молодые же, напротив, выставляли в первые ряды энергию и еще одно оружие, которое не мог победить ни один старик, не только на этом острове, но и во всем мире. Это было время. Время, которое каждым своим мгновением приближало нас к смерти. Никто не был застрахован от ее неумолимого долга перед природой.
Толпа зашевелилась. Смертники, к которым теперь принадлежал и Бурый, начали свой поход, повернув влево, чтобы обойти болото. Под босыми ногами ободранных старцев чавкала мягкая почва, разрешая пяткам углубляться в свою нежную плоть. Спустя несколько минут, когда все ряды, наконец, пришли в движение, Мондра сделал первый шаг. Словно по команде, подпевалы зашевелились и двинулись за ним, стараясь быть ближе к своему предводителю и не отставать от него. Я решил последовать их примеру.
Чувствуя легкость, которой не было, когда мешок отдавливал мне кости, я мелкими шагами продвигался вперед, стараясь ступать ближе к корням небольших деревьев, которыми поросло болото. Оглянувшись, я осмотрел кустарники жасмина, росшие в начале, где почва была еще твердой, и подумал, что именно там укрывались старцы, готовя нам ловушку. Что ж, мы попались в нее, и теперь Бурый платил за обоих.
- Ты великий организатор, - проговорил я, обращаясь к Мондре сквозь тяжелое дыхание. - Такой упорядоченности мог добиться только мудрый человек.
Проклинающий не обернулся ко мне, чтобы показать, что услышал реплику, но почему-то я был уверен в том, что она не прошла мимо его ушей. Это была его манера, подумал я, вспоминая последние годы жизни в племени, когда Мондра вот так же выслушивал похвалы в свой адрес, даже не поворачивая головы к хвалителю. Годы, проведенные на острове, не изменили его властных черт. Может, он и над Бурым пытался установить свою власть, подумалось мне.
Медленно, но со стариковской непоколебимостью отряд продвигался к цели. Черта болота уже давно осталась позади, река ушла далеко вправо. Шествие проходило в глубоком молчании и лишь чавкающие звуки, смешанные с кряхтением, нарушали тишину болота. Впереди, на расстоянии сотни метров, виднелся огромный кустарник жасмина; далеко за ним росли ели. Мы приближались к концу болота, дальше путь лежал вправо, туда, где река виляла в последний раз и по прямой линии направлялась к морю - озеру Пато.
Спустя полчаса, которые показались мне целым годом, я ступил на твердую почву. Ноги дрожали от усталости, которую принесла им болотная почва - мягкая и податливая. Куст жасмина рос впереди, смертники уже приближались к нему. Вдруг, оттуда, из первого ряда послышались крики и шум суматохи. Толпа пришла в движение, впереди, где был куст, что-то происходило. Я видел головы смертников, которые метались из стороны в сторону. Старцы из третьего и четвертого рядов расталкивают их, понял я наконец. В воздух взметнулись длинные тяжелые посохи. Несколько ударов. Кажется, били кого-то из смертников, кто-то на кого-то бросался. На мгновение мне представилось, что могло случиться там с Бурым - затем я выбросил это из головы, ожидая, чем все разрешится.
Наконец, через несколько минут суматоха уляглась. Из толпы стариков, которые пытались опять выстроиться в ряды, вышел Ниак и подошел к Мондре. Я заметил, что на его плече уже не было мешка: наверное, он поручил ношу кому-то другому, сказав, что так приказал Проклинающий.
- Два безумца напали на нас. Они прятались в том кусте и теперь мы можем насытиться ими.
- Есть потери? - спросил Мондра, наблюдая за тем, как копошатся люди в толпе.
- Один старик из первого ряда. Кажется, его звали Табра, - ответил Ниак, раболепно глядя на главаря.
- Огласи, что все могут отдыхать, - приказал Мондра, поворачиваясь к своим подпевалам, к которым он зачислил и меня.
- Отдых! - заорал Ниак и направился к толпе.
- Вот так мы и находим пищу, - прокомментировал Мондра, вытирая пот со лба морщинистой испещренной шрамами рукой.
- Но ты теряешь людей, - возразил я, не решаясь взглянуть ему прямо в глаза.
Мой взгляд бродил там, где был Такор, я пытался представить, как он вместе с остальными шакалами набрасывается на трупы, вгрызаясь остатками зубов в их разодранные тела.
- Кажется, в твоем мешке находится мясо? - спросил Мондра, обращаясь ко мне.
- Ты не ошибаешься, - ответил я. - Только оно слишком соленое, чтобы есть его, не промыв.
- О, у нас есть вода, - заверил меня главарь, оборачиваясь, чтобы взглянуть на толпу. - Сейчас Ниак приготовит дрова для костра и мы попробуем твоего соленого мяса.
Мондра сделал ударение на предпоследнем слове и выжидательно уставился на меня.
- Природа щедра, - сказал я. - Но только для тех, кто может обличить ее в хитрости.
Проклинающий не стал дальше выспрашивать про соль. Откинувшись назад, он лег на спину и некоторое время лежал так, будто заснув.
- А что будет с теми, кого привлечет дым от костра, - спросил я, когда, наконец, Мондра поднялся.
Он усмехнулся и ответил:
- Они станут нашими новыми воинами.
Выгодная позиция, подумал я, наблюдая, как Ниак направляется к нам, неся в охапке сухие ветки. За ним шли еще четыре старца, три из которых были с такой же ношей; четвертый тащил по земле мешок с мясом. На его бледном лице в нервном тике тряслась нижняя челюсть, а покрасневшие глаза уставились в одну точку где-то за моей спиной.
- Там в мешке, - начал я, - есть вода. - Ее не хватит для промывания мяса, но напиться мы сможем.
Мондра смерил меня довольным взглядом и, дождавшись, пока мешок окажется рядом с ним, засунул в него обе руки. Когда мешочки с водой были у него, он передал один мне, другой же принялся торопливо развязывать, уставившись на него жадным взглядом.
- Встреча с вами оказалась весьма полезной, - сказал Мондра, выпив почти все содержимое своего мешочка. Я же ограничился только несколькими глотками и передал воду ближайшему из старцев. - Мы получили два очень ценных копья, мешок с обработанным солью мясом и здравый ум, не испорченный безумием этого острова.
Он явно льстил мне, давая понять всем окружающим, что никому, кроме него, не позволено, оценивать, что хорошо а что плохо.
- Ночью мы остановимся на Первом Привале, - продолжил главарь, упоминая название, много лет назад данное тому месту на реке, где отряд из четырех молодых мужчин (к числу которых принадлежал и я), провели первую ночь на этом острове. Ночлег был устроен в нескольких метрах от берега и находился отсюда в пяти сотнях метров вниз по течению. Для отряда старцев этого расстояния было достаточно, чтобы выбиться из сил, а завтра ведь им предстоял тяжелый день. Нам же с Такором требовалось беречь силы для ночного побега. - А до этого нам необходимо протащиться вниз по реке еще около пятисот метров по лесу. Скоро нужно будет двигаться в путь, потому что солнце уже почти на закате.
Пока Ниак разводил костер, между нами царило молчание. Я всматривался в толпу, силясь увидеть там Бурого, но ничего не мог разглядеть. Меня привлекли странные маневры, совершаемые старцами из задних рядов. Они не сидели на земле, обгладывая трупы, как остальные, а бродили вокруг отряда, удерживая посохи в боевой готовности. Заметив мой взгляд, Мондра объяснил:
- Они то и будут встречать новых воинов, которых привлечет запах дыма. Таким не нужно долго рассказывать о наших целях, эти выжившие из ума безумцы будут делать все что угодно ради куска мяса.
- Они станут в первый ряд? - спросил я, но вопрос был оставлен без ответа.
Мондра опять ушел в себя. Его мокрые глаза смотрели туда, где языки пламени начинали охватывать сухие щепки. Ниак подбрасывал ветки, сначала мелкие, затем побольше, добиваясь того, чтобы костер разгорелся с необычайной силой. Другие старики, принесшие дрова, сидели ко мне спиной, промывая мясо водой из кожаных мешочков, более вместительных, чем наши с Такором. Закончив с промыванием, старцы принялись надевать куски мяса на острые толстые ветки, делая это неаккуратно: нечасто доводилось им готовить мясо к обжарке.
Я опять подумал о Буром, который вынужден был обгладывать еще теплый труп, борясь за каждый кусок с сумасшедшими шакалами. Наблюдая за тем, как старцы подносят к костру ветки с мясом, я представлял окровавленное лицо Такора, вынужденного все время отбиваться от вгрызающихся в его тело безумцев, не видящих перед собой ничего кроме еды. Что же, думал я, тем слаще для него будет вкус победы над этим отрядом несчастных, решивших бросить вызов молодости и времени.
Через несколько минут мясо было обжарено. Один из старцев подал Мондре обугленную на конце ветку, на которой шипел манящий изголодавшиеся глаза кусок. Взяв подношение, Мондра поднес мясо ко рту и вгрызся в него своими черными от старости зубами. На мгновение на лице его отразилось блаженство, такое не свойственное для этого острова ощущение. Я почувствовал, как рот заполняется слюной. Голод направлял мысли в привычное русло ожидания, глаза жадно следили за стариками, которые обжаривали на костре остальные куски.
Наконец, один из старцев поднялся и протянул мне ветку с мясом. Схватив ее нетерпеливым жестом, я принялся обгладывать пересоленный кусок, ощущая на себе завистливые взгляды подпевал. Взглянув на Мондру, я увидел его ухмылку и пытливый взор, устремленный мне в глаза.
- Голодный воин - хороший воин, - произнес предводитель шакалов, оторвавшись от своего куска. Он явно хотел помучить меня, и мне не осталось ничего другого, как станцевать под его дудочку.
- Голодный воин - нетерпелив, следовательно - уязвим, - возразил я, также отрываясь от своего куска и чувствуя сильный протест организма. - Иногда лучшей тактикой является выжидание, а такой воин не приспособлен для нее.
- Та прав, - ответил Мондра. - Но если таких воинов много, и нет нужды выжидать, тогда кто может их победить?
- Мудрый предводитель, - проговорил я, будучи не в силах отвести взгляд от своего куска.
Мондра усмехнулся, но не прекратил спор:
- Даже самому мудрейшему из всех предводителей нужно время и опыт борьбы с противником, чтобы увидеть его слабые стороны. Ведь опыт и мудрость есть одно и то же, не так ли? А наш противник, эти щенки, не могут себе и представить, против какой силы им доведется завтра бороться!
Я обдумал его реплику и не нашел, что можно возразить. К тому же, я больше не мог сдерживать желание вгрызться в свой кусок, поэтому просто сказал:
- Ты, конечно же, прав.
Мондра, кажется, удовлетворился ответом, и вернулся к своему куску. Облегченно вздохнув, я продолжил трапезу.
Насытившись, я отбросил ветку в огонь и оглянулся назад, где отдыхали "голодные воины". Наверняка, трех тел не хватило, чтобы насытить столько стариков; я надеялся, что Бурый выборол свой кусок мяса. Многие из старцев неподвижно лежали на земле, другие сидели; некоторые испражнялись, не отходя от выбранного места, ведь их уже не стесняли законы приличия.