Девочка проснулась в полшестого. Опять её разбудил сосед, придурок с гитарой. Он жил где-то поблизости, но девочка так и не могла определить - где именно. Она прикладывала ухо к полу, к правой стенке, к потолку, но он там не жил. Там было тихо. А гитара всё играла и играла, словно чокнутая.
- Здравствуй, девочка, - сказал сосед.
Девочка, не говоря ни слова, взяла костыль и огрела по хребтине придурковатого. Надо сказать, что девочке вот-вот должно было исполниться шестьдесят три года. В связи с этим она очень любила слушать песню Битлз "When I"m Twenty-Four". Это "вот-вот" длилось уже несколько десятков лет, никак не наступало, поэтому девочка всем говорила, что ей четырнадцать с половиною. Также она говорила, что зовут её Танечка.
Сосед пропал, как и не было, а на его месте Танечка обнаружила шурупик. Поскольку у девочки были выбиты все передние зубы, включая третий жевательный ряд, постольку она произносила не "шурупик", а именно так, как указано в заголовке. "Зачем ты мне нужен, чурюпик?" - подумала девочка и спрятала реликвию в специальную брюшную сумочку, наподобие кенгуриной.
Надо было идти на работу, и для этого девочка выкрасила правую пятку в малиновый цвет, взяла деревянные ключи и захлопнула дверь.
За дверью её подкарауливала бабушка с ведром воды и половой тряпкой. Эта бабушка и на самом деле была бабушкой - ненормальный сосед приходился ей внучеком.
- Блакудра противная, тыц! - закричала бабушка. - Ты зачем проституткаешь моего внучека, тыц? Одумайся, тыц, пока не поздно! - и бабушка замахнулась половой тряпкой.
Танечка очень уважала пожилых людей, поэтому она отобрала тряпку, обвязала её вокруг своей головы наподобие банданы, плюнула в ведро и пошла к лифту.
Возле лифта она опять столкнулась с соседом. Тот снова был с гитарой, но на этот раз выглядел ещё придурковатей, чем обычно. Он запел песню Битлз, после чего девочка, не раздумывая ни секунды, огрела его по хребтине костылём.
- Как тебе не стыдно, чудище! У тебя такая бабушка хорошая, тыц, а ты песни поёшь!
Сосед пропал, и на его месте девочка, к собственному изумлению, не обнаружила ровным счётом ничего. Ни чурюпика, ни чего-либо подобного. "Это он специально", - решила она и вошла в лифт.
Ах, этот лифт, волшебное изобретение века нынешнего и грядущего! Он был аппетитен, как копчёное маршмэллоу! Девочка устроилась в позе лотоса и потихоньку отщипывала от мармеладной стенки. Это было так вкусно, что даже сосед с гитарой стал казаться симпатишным человекообразным. "И правда, - думала девочка, - если бы у меня не было костыля, а у него - бабушки, то, может быть, он перестал мучить меня, поросёнок?"
В таких приятных думах она приехала на работу. Дверцы лифта захлопнулись, девочка из позы лотоса перешла в позу чупакабры, погладила себя по животу и подумала: "Чурюпик".
Удивительно, почему некоторые сущеглупые избегают работы? Это ведь не только польза обществу, но и прямой способ минимизирования энтропии, умноженный на мегадюбель в энной минус один степени. Девочка уважала свою работу, которая заключалась в определении потребительского индекса, а именно: сколько моржовой икры понадобится на тюленье лежбище из трёх с половиной самок?
Всё это решалось до двенадцати часов по шушенскому часовому меридиану. Когда в Шуше пробил полдень, девочка намазала оставшуюся моржовую икру на бутерброд и хотела употребить его, как обыкновенно употребляют тысячи таких же девочек по стране, а именно: размазать бутерброд по столу, а затем поскрести вилкой. Но это благое начинание было прервано в самой своей зародышевой точке.
К рабочему месту Танечки приблизилась начальница. Или начальник. Танечка всё время путала половую предпочтительность руководства. Потому что руководство звали экзотическим именем Илья Марковна. У Ильи была густая вьющаяся борода ростом до колена, а у Марковны - загнутые кверху ресницы, так густо намазанные сапожной ваксой, что хотелось поиграть в классики.
Загнув эти невообразимые ресницы чуть ли не до потолка, Марковна стала что-то толковать девочке, между тем как Илья бесстыдно щекотал девочкину малиновую пятку бородяным отростком. Очень убедительно было на сей раз руководство, что-то правильное втолковывало, такого, небось, не огреешь костылём по хребтине.
Однако, было очевидно, что обеденный перерыв сокращён. Руководство в виде Ильи Марковны хоть и ушло, но оставило по себе явный и токсичный запах сруль-дерева. Плоды с этого дерева не рекомендовалось употреблять никому, даже соседу.
Пока Танечка спускалась по лестнице в кафе, сами собой сочинились стихи:
Хорошо в ночной тиши
Кушать шарики-суши,
Кушать с дураком-соседом,
Накурившись анаши.
В кафе её ждал сюрприз. На своеобычный запрос "Дайте мне пять кило свежезамороженных смурфиков", последовал ответ: "Смурфики разбежались, остались только гаджики". Никогда Танечка не любила гаджиков, это такая сволочь... Поэтому она выбрала три дециметра чупа-кетчупса. Когда она запихивала их в брюшную сумочку, кетчупс извивался и всё норовил укусить Танечку за палец. "Какой подонок, - подумала она, - как бы он не съел моего чурюпика".
Но он не съел. Мало того, он странным образом размножился и стал как бы вытекать карамельными волнами из сумочки.
"Это виноват проклятый сосед, видно, недостаточно я ему костыляла по хребтине!" - решила Танечка и пришла домой.
В подъезде на перевёрнутом ведре пригорюнившись сидела бабушка. Танечка отдала ей тряпку, сделала книксен и поинтересовалась, где драгоценный внучек.
- Он от бабушки, тыц, ушёл, он от дедушки...
Танечка не стала дослушивать эту лирику и прошла в свою квартиру.
Здесь она наточила зубки, вырастила когти и пошла в гости.
Правда, её туда никто не звал.
Чурюпик грел её изменившуюся душу.
Весёлая гитара замолкла на одной, пронзительно жалостливой ноте.