- Маашкааа!! Машенька, дочурка моя! На кого ж ты меня!..
Михалыч только сильнее вдавил ногой лопату в землю. Никак мужики опять гарпуном из озерка болотного тельце вытащили. Это он уже видал, это он и сам, бывало, гарпуном замахивался - за последние годы сколько детишек в том болоте потонуло, да и старших тоже - кому случилось до ночи в лесу заплутать. Михалыч раньше в поисках участвовал, ежели пропадал кто, а потом малодушно рукой махнул. Тошнотворное зрелище: мертвяк раздутый, почти неузнаваемый, часто - без руки или ноги, а то и без головы, или живот как будто выжран кем, выворочен наизнанку. Благо, никто Михалыча к поискам принуждать не стал - изба на отшибе, не набегаешься, да и мало удовольствия эдакого отшельника тормошить.
Жена выскочила на крыльцо, отирая руки полотенцем. Глаза - большущие на бледном лице, и смотрит, мол, неужели опять? Михалыч только плечами пожал и, крякнув, снова всадил лопату в грядку.
Всю ночь в избах горели огни, да тоскливо перегавкивались собаки.
- Хвост, эк тебя разобрало! Цыц! - кинула жена михалычевым сапогом в сторону конуры. Щен, поскуливая и поджав хвост, убрался внутрь, и молчал на всякий случай до рассвета.
Лес подступил к крепко сколоченной избе почти вплотную. Михалыч, держась одной рукой за поясницу, а другой - за клюку, обходил свои владения. За ним, прихрамывая, плелся старый пес Хвост. Молодой березняк вероломно пролез под ветхим забором, задавив кусты малины.
- Вырубить бы вас к ядреной матери! - ругнулся старик и медленно, с кряхтением присел на сваленную среди двора кучу досок.
Ничего он уже не вырубит, и досками этими забор уже не залатает. Пока старуха жива была - еще бодрился, даже яблоньку новую посадил - привез из города саженец какого-то модного сорта. А теперь и сил нет, и яблонька загнется, и сам он загнется, и пес верный что-то сдал совсем. Видать, после того, как с волком сцепился, старуху защищая.
Михалыч потрепал пса за ухом.
- Хвост, Хвост, а ведь как ты его, а? Сам хромой остался, а врага потрепал, видать, повалял. Грязи, земли со шкуры стряс, корней каких, и как он на себе только носил все это? Тоже мне еж, - хрипло засмеявшись, старик закашлялся. - Эх, кабы я рядом был... Авось, и подоспел бы с ружьем...
Пес вяло закрутил хвостом и вдруг насторожился, подняв уши и втягивая носом воздух.
"Волк", - обмер Михалыч. Пес кинулся в лес.
- Ну я тебе, тварь, за старуху отомщу! - озлобился Михалыч, и почти по-молодецки вскочил с досок. В спину тут же вступило, но, пересиливая боль, старик на полусогнутых посеменил в дом.
За годы лес погустел, потемнел. Уже давно в ту сторону и не ходил никто - сначала из-за дурной славы болота, а потом - и некому стало, кто умер, кого дети в город забрали, на готовых харчах век доживать. А Михалычу со старухой боженька ребеночка так и не дал. Зато и не кричал больше горестно никто в деревне, увидев обезображенное раздутое тело кого-то из родни.
- Хвост! Хвост! - звал Михалыч, продираясь через валежник и заряжая ружье. Где-то неподалеку раздался собачий лай. "Только не в болото, родненький, ты ж один у меня и остался! "
Михалыч прибавил шаг.
Никогда он не видел Хвоста таким. Шерсть на загривке - дыбом, клыки огромные, рычит на кочку какую-то, чуть не пена изо рта.
"Ах ты сука зубастая, боишься пса моего, прячешься! Сейчас я тебя", - злорадно подумал Михалыч и прицелился в ожидании волка. Но волк все не появлялся.
Спустя несколько минут старик понял: нет никакого волка тут, и не было. Опустив ружье, Михалыч подошел к Хвосту и опустил руку на вздыбленный загривок.
- Эй, малыш... Пойдем домой. Совсем видать свихнулся, и меня, старого дурня, за собой повел.
Пес не шелохнулся, продолжая скалиться на кочку.
Михалыч обернулся. Куча была слеплена из каких-то корней, веток и комьев грязи - он уже видел такое рядом с растерзанным телом жены. В куче что-то белело. Михалыч наклонился, не разглядел - и осторожно опустился на корточки. Потянул за белое. Из грязевой кучи появилась человеческая кость. Старик резко выдернул находку, и тут из кучи раздался звук, смешавший в себе всхлип, рык и смешок. Хвост за спиной заскулил и бросился в лес. Михалыч поднял глаза и окаменел - куча разрасталась, протягивая к нему узловатые корни. Когда влажная грязь соприкоснулась с телом Михалыча, поглощая его, он понял - болото много лет уже не получало пищи, и порожденная им тварь вышла на охоту сама. А еще Михалыч понял, что подняться с колен и убежать он уже не успеет.