Он появился в моей жизни как-то неожиданно и тихо - однажды я пришел домой и увидел на пуфике в зале маленького котенка. Он лежал, свернувшись тоскливым калачиком и, не поднимая головы, исподлобья смотрел на меня большими выразительными глазами. И столько было в его взгляде тоски и одиночества, столько отчаянья и непонимания, где он и что с ним будет дальше, что я присел перед ним на колени и ласково погладил его по голове. Я прекрасно понимал его состояние: ведь до этого он жил в другой квартире, у других людей. У него была своя кошачья семья, свои братики и сестрички, а самое главное, у него была заботливая мама, которая облизывала его, ухаживала за ним, дарила ему свое тепло и ласку, что так необходимо всем детям, в каком бы обличье они не были. Вообщем, он жил в своем маленьком и наивном ребячьем мире, игрался с остальными котятами, шалил, и был по-детски счастлив. Но постепенно всех его братиков и сестричек раздали по знакомым, а его самого, уже последнего из ребят, отдали нам. И вот теперь он лежал один-одинешенек, оторванный от своей семьи, от своей мамы, среди чужих и незнакомых людей. Именно таким он остался в моей памяти в день нашего первого знакомства - жалкий пушистый комочек, который я пытался хоть как-то утешить и приласкать. Тогда я еще не знал, какого друга я обрету на долгие шесть лет нашей совместной жизни.
Первые два дня Люсик так и лежал на пуфике, изредка вставая чтобы поесть, и делая робкие попытки осмотреть нашу квартиру, наверное, казавшуюся ему в то время огромным и незнакомым миром. К тому же, он был немного простужен, иногда чихал, и вообще выглядел каким-то больным и забитым. Мне было его безумно жалко. Однако, рано утром на третий день я услышал на кухне беспорядочный топот маленьких ножек - наш пушистый слоненок увлеченно гонял где-то найденный пластмассовый шарик. С этой поры он каждое утро радовал нас своей неугомонной игривостью и детской непоседливостью.
По своей породе Люсик был сибирским котом. Но в любом случае, пусть даже он был бы самым беспородным, я и моя мама полюбили его раз и навсегда. Люсик был настоящий красавец. У него была белая грудка, белые лапки и животик. Половина мордочки у него тоже была белого цвета, и на ее белоснежном фоне ясно выделялись выразительные бусинки желтых глаз. Пипка у Люсика была бледно-розовая, а вот верхняя часть головы, спинка и хвостик были темного, почти черного цвета. Кстати, хвостик у нашего любимца был пушистый-пушистый - как у белочки. И вообще, шерстка у него была очень роскошная, длинная, особенно по бокам.
В детстве Люсик был очень живым и подвижным ребенком. С самого начала мы с ним сразу сдружились и уже не представляли себя друг без друга. Мне нравился его забавный пушистый вид, его мягкий животик и выразительная мордочка. Для сна мы выделили ему стульчик в зале, и он очень быстро усвоил, что это его личное место. На стульчике он спал днем, а ночью чаще всего устраивался спать с мамой, на одеяле. Кроме этого, в зале стояли два мягких кресла и диван, на которых он тоже любил поваляться.
Когда Люсику исполнился один годик, я купил ему на день рождения настоящую котиную миску, красного цвета. Эту миску мы поставили на кухне возле двери, и отныне каждый заход на кухню Люсик начинал с осмотра содержимого своей миски. Мама кормила Люсика рыбкой, мясом и куриными потрохами, а я всегда покупал ему сухой корм, который я называл хрюшками. Этих хрюшек я подсыпал Люсику в миску маленькую щепотку, но они так понравились ему, что он выклянчивал их, даже находясь у меня в комнате. Поэтому, когда Люсику исполнилось два годика, я купил ему еще одну миску и поставил ее в своей комнате у письменного стола. Теперь, когда он приходил ко мне гости, я всегда угощал его хрюшками. Так как я подсыпал ему совсем немного, то одной пачки хрюшек хватало Люсику на один месяц.
Главной основой нашей с Люсиком дружбы были, конечно, игры. Играли мы с ним довольно часто, и это доставляло нам взаимную радость. Чаще всего я просто начинал задирать его рукой, а он ложился на спинку и, обхватив мою руку передними лапками, начинал задними лапками отбиваться от меня. При этом он легонько и беспорядочно кусал мою ладонь. Иногда я дразнил Люсика ленточкой, и тогда он самозабвенно гонялся за ней, пытаясь подцепить лапкой. В последствии, я усовершенствовал эту игру и дразнил Люсика палочкой с леской, к концу которой была привязана тряпочка. Это расширило диапазон закидывания и волочения тряпочки по полу, что увеличивало ее схожесть с настоящей мышкой. Люсик обожал эту игру и мог играть в нее до бесконечности. Он стремительно носился за тряпочкой, запрыгивая на диван и кресла, иногда прижимался к полу и замирал как партизан, а потом неожиданно снова и снова бросался на нее. Пипка у Люсика сразу же становилась красная от возбуждения. Порой этой увлекательной гонкой он доводил себя до изнеможения и тяжело дышал, как загнанная лошадка. Мне приходилось даже на время прерывать игру, чтобы дать ему возможность отдышаться. Но Люсик ходил за мной по пятам, умоляюще заглядывая в глаза и жаждая продолжения. Потом он немного охладевал и отставал от меня.
Еще мы любили играть в прятки-догонялки. Суть игры заключалась в том, что Люсик начинал стремглав носиться по комнатам, а я его догонял. Носился Люсик по квартире словно белочка, распластавшись в полете, и радуясь своей ловкости и проворности. Конечно, в замкнутом пространстве квартиры я мог бы его сразу поймать, но на этом наша игра закончилась бы, а это неинтересно. Поэтому я давал ему возможность вволю побегать и почувствовать себя неуловимым, но порой для острастки я цеплял его на бегу за хвостик или лапку. Это придавало Люсику новые силы. Заскочив куда-нибудь, он неожиданно прятался и затихал. Я шел его искать, старательно обшаривая глазами все вокруг и находил его, например, на кухне под столом. Люсик сидел, сжавшись комочком и напряженно следил за мной. Я делал вид, что не замечаю его и проходил мимо. Потом я поворачивался и, наконец, "замечал" его. Люсик сразу подбирался, готовый в любой момент сорваться с места и умчаться. Надвигаясь на него, я угрожающе поднимал руки с растопыренными пальцами и страшным голосом говорил:
- А-а, вот ты где. Сейчас я тебя поймаю! - и тянул к нему скрюченные руки.
Люсик сразу же срывался с места и убегал, а я мчался вслед за ним. Так повторялось несколько раз. Обычно наша игра продолжалась минут десять-пятнадцать, после чего мы довольные друг другом отдыхали. Иногда в азарте игры мы что-нибудь с грохотом опрокидывали или рвали, отчего мама нас частенько ругала.
Надо сказать, что Люсик хотя и любил поиграться, но при этом никогда не хулиганил. Оставаясь дома один, он не устраивал кавардак, не лазил по шторам и не грыз ценных вещей. Конечно, как все коты и кошки всего мира, ему нужно было постоянно чесать свои коготки, поэтому он драл лапками кресла в зале, отчего стенки кресел вскоре стали похожи на махровые полотенца. Не помогали даже грозные окрики мамы. Но эту проблему мы решили довольно просто: снаружи мы заново обшили кресла плотной цветной материей, о которую Люсику было трудно цепляться. Поэтому Люсик прятался за заднюю стенку кресла и там совершенно спокойно драл свои коготки. Там драть коготки мы ему разрешали.
Кстати, с самого начала я заметил у Люсика одну странность - он не мяукал. Вообще не мяукал. Он молчал, даже если хотел есть. Маме это очень нравилось, и за это она называла Люсика молчунчиком. Если содержимое его миски Люсика не устраивало, а я в это время сидел на кухне и что-то ел, то он просто усаживался передо мной и молча смотрел на меня просящим взглядом - дай кусочек, будь другом! При этом у Люсика был такой жалкий вид, как будто его сто лет не кормили. Я давал Люсику маленький кусочек, он обнюхивал его, и если ему нравилось, начинал есть. Потом я давал ему еще один кусочек, потом еще один, и так до тех пор, пока он не наедался. Иногда я проходил по квартире и ел на ходу, к примеру, малосольный огурец, Люсик видит, что я что-то ем и сразу просительно замирает. Я нагибаюсь и даю ему понюхать огурец, чтобы он не думал, что я ем что-то вкусненькое, а сам жадюсь и ему не даю. Понюхав огурец, Люсик сразу отставал. Точно также поступала и мама, когда с чем-нибудь устраивалась перед телевизором - она всегда давала Люсику понюхать то, что ест сама. Особенно Люсик любил жареную рыбку. Любил он ее так, что готов был пойти даже на воровство, что он однажды и сделал - пользуясь отсутствием мамы на кухне, Люсик запрыгнул на газовую плиту и слегка объел только что пожаренную рыбку, неосмотрительно оставленную для меня на открытой сковородке.
Когда я пришел домой, мама с улыбкой сообщила мне:
- А ты знаешь, что у нас в доме завелся воришка в пушистых штанишках? - и рассказала мне об этом происшествии. Но я на Люсика не обиделся - мне для друга ничего не жалко. Однако, за обедом я решил провести небольшой эксперимент - похлебав суп, я специально не стал есть рыбку, оставив ее на потом, так что Люсик зря просидел передо мной в ее ожидании. После обеда я преспокойненько пошел к себе в комнату, а Люсик разочарованно отправился спать в зал на свой стульчик. Через некоторое время, я тихо вышел из комнаты и, проходя на кухню, осторожно заглянул в зал - Люсик спал на стульчике, по обыкновению свернувшись калачиком. Я прошел на кухню и, стараясь не шуметь, плотно закрыл дверь. Я знал, что Люсик так любит рыбку, что обязательно будет шпионить за мной, чтобы ее не пропустить, но мне хотелось проверить это на собственном опыте. Едва только я уселся за стол и принялся за рыбку, как за дверью послышался шорох и озабоченное сопение. Дверь попытались открыть, но она не поддавалась. Меня это только рассмешило и я ждал дальнейшего развития событий. За дверью послышалось настойчивое шкрябанье лапами и возмущенное попискивание. Я не открывал. Постепенно напряжение нарастало, Люсик стал неистовствовать, громко пищать и громыхать в дверь - требовал, чтобы его немедленно впустили на кухню. Наконец, я решил больше его не мучить, открыл дверь и сел на место. Люсик озабоченно забежал на кухню и с просящим видом уселся рядом. Пришлось с ним поделиться. Хотя я прекрасно знал, что коты лопают рыбку вместе с костями, тем не менее, я всегда кормил Люсика кусочками рыбы, из которых заботливо вытаскивал все мелкие косточки - чтобы ребенок не подавился. Так, кусочек за кусочком он съел полрыбки и только тогда отошел в сторону, тщательно облизываясь и умываясь лапкой. По этому поводу надобно сказать о телевизионной рекламе - "...желудочек у котенка маленький, с наперсточек...". Помните? Так вот, на примере нашего Люсика я подтверждаю: да, желудочек у котенка действительно маленький, "с наперсточек", это правда, вот только этот "наперсточек" резиновый - имеет свойство растягиваться до невероятных размеров. Желающие завести котика имейте это ввиду.
Кстати, с воровством Люсика у нас был еще один забавный случай. Однажды вечером мама вытащила из морозильной камеры большой кусок печени и положила ее размораживаться в раковину на кухне. После этого мы погасили свет и легли спать, причем Люсик устроился спать вместе с мамой на одеяле. Через некоторое время нас разбудило какое-то громкое чавканье и покашливание. Включив свет, мы оба зашли на кухню. То, что мы увидели, нас по началу здорово перепугало - на ковре на задних лапках сидел Люсик и, пригнув голову, настороженно наблюдал за нами, а перед ним растекалось небольшое кровавое месиво. Было ясно, что Люсик только что это отрыгнул. Мама сразу чуть ли не в слезы - ах, он несчастненький... отрыгнул свои кишки... теперь он умрет!
Однако, Люсик довольно подозрительно обошел нас стороной и быстренько смылся. Пока расстроенная мама вытирала тряпкой Люсиковы "кишки", мы оба вспомнили об оставленной в раковине печени. Заглянув в раковину, мы увидели лишь оставшуюся от печени жалкую половинку. Картина произошедшего преступления нам сразу стала ясна: вечером Люсик, как порядочный человек, лег спать вместе со всеми, но ночью он встал и отправился на кухню за печенью, которой он и объелся до отрыжки. Такие вот дела!
Впрочем, эти мелочи никогда не влияли на нашу дружбу. За первые несколько лет нашей совместной жизни у нас сложились свои домашние традиции, которые нам с Люсиком очень нравились. Когда я приходил домой, Люсик выходил в коридор и встречал меня, иногда нежно потираясь о ногу, а иногда усаживаясь на задние лапки и преданно хлопая глазами. Особенно я гордился тем, что только меня он приветствовал голосом, что-то коротко пискнув - здоровался на своем языке. Естественно, я отвечал ему взаимностью.
- А, это ты, Люсик? - разуваясь, важно говорил я. - Привет!
После этого я брал Люсика на руки и сажал его себе на левое плечо, так что его передние лапки оказывались у меня за спиной, а задними лапками он опирался на мою согнутую в локте руку. Он прижимался ко мне, я прижимался к нему, и мы так ходили по квартире, наслаждаясь друг другом. Периодически в порыве нежности Люсик начинал тереться щечкой о мои волосы, а я, пытаясь приучить его к некоторым командам, просил:
- Люсик, погладь меня, погладь.
Люсик продолжал меня усиленно гладить, за что я его благодарил:
- Спасибо, Люсик, спасибо. Хороший мальчик!
Вскоре Люсик выучил слово "погладь", и когда я, прохаживаясь с ним по квартире, просил его - "Люсик, погладь меня", он начинал меня ласкать и тереться щечкой. Маму это очень забавляло, и она, глядя на нас, тоже иногда просила Люсика:
- Погладь сыночка, погладь... Вот молодец, какой умненький мальчик!
Мама чаще всего называла Люсика мальчиком:
- Где наш мальчик? - ласково спрашивала она, приходя домой. - Ах, вот он!
Так получилось, что Люсик всю свою жизнь провел в квартире, часто надолго оставаясь один. Поэтому он очень радовался, когда мы приходили домой, наполняя квартиру шумом и суетой. Я это понимал и всегда старался приласкать и понежничать с ним. Но иногда, приходя домой, мне было не до Люсика. Я разувался и шел к себе в комнату, а Люсик послушно шел за мной, усаживался на ковре и смотрел на меня выжидательно-томительным взглядом. Я привычно доставал с полки над столом распечатанную пачку с хрюшками, и немножко сыпал ему в миску, думая, что он ждет именно это. И вот тут у нас несколько раз бывали такие моменты, которые я запомнил на всю жизнь - Люсик не только не притрагивался к хрюшкам, он смотрел на меня глазами полными обиды и удивления. Он как бы говорил мне - "Как тебе не стыдно! Я целый день просидел дома один-одинешенек, я так ждал, что ты придешь и возьмешь меня на руки, понежничаешь со мной. А ты пришел и, чтобы отвязаться от меня, суешь мне эти хрюшки! А взять меня на руки, а приласкать"?
Мне сразу становилось стыдно за свою оплошность. Я брал Люсика на руки, сажал на плечо, и мы так ходили долго-долго. Понежничав с ним, я никогда не бросал его на пол, как это делают некоторые грубые особы, поиграв с кошкой, а аккуратненько ставил его на все четыре лапки.
Но особенно Люсику нравилось нежничать с мамой. Именно к ней он специально приходил за телячьими нежностями и материнской лаской. Мама брала Люсика на руки, садилась на диван перед телевизором и, прижав своего четвероногого сыночка к груди, долго-долго поглаживала его шерстку и чесала ему за ушками. Люсик это очень любил. Он блаженно расслаблялся, затихал и на полную громкость включал свой моторчик. Вид этой сладкой парочки у меня и сейчас стоит перед глазами: мама, смотрящая телевизор в обнимку с Люсиком, и его притихшая пушистая головка с торчащими ушками. Но довольно часто, нежничая с мамой, Люсик напускал на себя такой жалкий и несчастненький вид, как будто его, сиротинушку, все нещадно мучают и тиранят, и только его любимая мамочка наконец-то сжалилась и приласкала несчастного ребенка.
Конечно, я понимал, что Люсик уже давно не маленький, ему исполнилось три годика, а это значит, что он стал достаточно взрослым мальчиком. Особенно я это ясно почувствовал, когда Люсик вдруг начал ревновать, когда я брал в руки пампушку - пушистый матерчатый шарик, оторванный когда-то от детской шапочки. Эта пампушка служила нам с Люсиком как палочка для собачки: я брал пампушку в руки, Люсик сразу замирал и принимал стартовую позу. После этого я кидал пампушку вперед и говорил:
- Люсик, фас! Фас!
Люсик, словно собачка, срывался с места и стремительным броском догонял летящую пампушку. Пока пампушка катилась по полу, Люсик успевал несколько раз увлеченно шугануть ее лапкой. Однако, когда пампушка останавливалась, Люсик останавливался вместе с ней, поворачивался и беспомощно смотрел на меня. Я подходил, брал пампушку и снова ее кидал, а Люсик снова за ней бросался. Это была игра, которая нравилась нам обоим. Но наступило время, когда Люсик начал нервничать и возмущенно попискивать, когда я пытался взять пампушку и поиграть. Он явно не желал, чтобы я к ней прикасался. Несколько раз я видел, как он лежал рядом с ней и пристально следил, чтобы я ее не трогал. Мягкая и пушистая пампушка явно что-то смутно напоминала взрослеющему мальчику. Я относился к этому с иронией, считая все это детскими шалостями.
Эта безмятежная пора детства закончилась, когда случился один весьма нехороший случай: днем, когда меня не было дома, а Люсик как всегда был вместе с мамой, он неожиданно впал в агрессию, бросился на нее и очень сильно прокусил ей ногу. Когда я вечером вернулся домой, мама уже перевязала рану на ноге самодельным компрессом, однако, красное пятно крови на бинте говорило, что рана серьезная. Мама рассказала мне, что днем с Люсиком случился припадок, он неожиданно вцепился ей в ногу, она еле отбилась и кое-как загнала его на кухню.
- Ты бы видел, что с ним творилось, - чуть не плача от боли и обиды, говорила мама. - Шерсть дыбом, глаза дикие, бешенные. Я закрыла его на кухне, так он начал дверь ломать и орать - требовал, чтобы его выпустили. Тут все ходуном ходило. Потом, через некоторое время слышу - он успокаиваться начал. Стал тихо царапать в дверь и пищать, так жалобно-жалобно. Мне и самой его жалко стало. Я осторожно приоткрыла дверь и выпустила его.
Пока она мне рассказывала все эти страсти, Люсик сидел рядом на задних лапках и, задрав голову, с интересом наблюдал за нами, мило хлопая глазами. Глядя на него, даже не верилось, что эта невинная пушистая паинька всего несколько часов назад пребывала в состоянии страшного дикого животного, способного навести ужас на любого.
- Я больше не могу находиться с ним в одной квартире, - категорично заявила мама. - Забирай его куда хочешь - мне он здесь не нужен. Я не собираюсь целыми днями сидеть и ждать, когда он снова свихнется и бросится на меня. Мне страшно с ним!
В этот вечер мама ходила по квартире с палкой в руках - так ей было спокойней. Люсика она теперь очень боялась: например, когда она присела на диван посмотреть телевизор, он по привычке попытался залезть к ней на колени и понежничать, но мама с негодованием вскочила и прогнала его прочь:
- Иди отсюда! А-тя-тя, нельзя!
Люсик сразу же стремительно юркнул под кресло и оттуда испуганно таращился на нее.
- Чего смотришь? - искренне возмущалась мама. - Негодяй пушистый! Я его любила, я его ласкала - а он меня за это укусил. Не подходи ко мне больше, а-тя-тя!
И на всякий случай мама пригрозила Люсику палкой. В этот вечер Люсик больше ни к кому не подходил. Вид у него был самый жалкий и заискивающий. На меня он смотрел просящими преданными глазами, но я крепился и тоже демонстративно не стал с ним дружить - пусть поймет, что натворил.
На следующий день мама отправилась в трампункт. Осматривавшему ее рану врачу она сообщила, что дома ее укусил котенок.
- А сколько лет вашему котенку? - с сомнением поинтересовался врач.
- Три года.
- Какой же это "котенок"? Это кот, взрослый кот!
Через несколько дней я усадил Люсика в сумку, застегнул молнию - так, что у него наружу только головка торчала, и отправился с ним в ветлечебницу, где ему сделали необходимую операцию. Домой я принес Люсика в бессознательном состоянии, и он постепенно начал отходить от наркоза. Однако, вместо того, чтобы спокойно лежать и отдыхать после операции, его постоянно куда-то манило. Волоча за собой непослушную заднюю часть тела, куда сделали обезболивающий укол и еще не отошедшую от наркоза, Люсик пытался запрыгнуть то на телевизор, то на тумбочку, то еще куда-нибудь. Но сил у него для этого не было совершенно. Он даже сидел, качаясь от слабости. К тому же, еще свежая ранка в его белоснежных пушочках немного кровоточила, и каждый раз на том месте, где он сидел, оставалось маленькое кровяное пятнышко. На нашу сердобольную маму это оказывало самое ужасающее воздействие: она ходила следом за ним едва сдерживаясь, чтобы не расплакаться от жалости и искренне боялась, что еще не зажившая ранка может порваться и Люсик погибнет. Мы каждый раз пытались уложить Люсика в мягкое кресло, чтобы он поспал и успокоился, но все было бесполезно - через некоторое время он упрямо вставал и шел, сам не зная куда. Глаза у Люсика были какие-то стеклянные, пустые - он и сам не понимал, что с ним происходит. Этот день оказался для нас самым тяжелым. Потом прошло несколько дней, Люсик поправился, набрался сил, но по-прежнему проявлял иногда непонятную агрессивность. Помню, как-то утром уходя из дома, я взял его на руки, чтобы попрощаться, но он лишь злобно на меня зашипел. Пришлось его отпустить. Я уже боялся, что прошедшая операция ему не помогла, но прошло еще несколько дней, и Люсик перестал быть агрессивным. Он снова стал тем милым, нежным, домашним мальчиком, которым мы его знали раньше. Вскоре я с Люсиком окончательно помирился, и нашу настоящую мужскую дружбу больше ничто не омрачало.
А мама не сразу помирилась с Люсиком. Какое-то время она еще с опаской относилась к нему, если он сидел рядом, тихо ругала и выговаривала ему за его проступок, напоминая, какая он неблагодарная пушистая хрюшка. Выговаривала она ему без зла в голосе, иногда с улыбкой поглядывала на преданную мордочку Люсика, и по всему чувствовалось, что она на него уже не сердится, что ей и самой хочется взять Люсика на руки и понянчиться с ним, но просто не может найти повод, чтобы помириться. Чувствовал это и Люсик, поэтому он терпеливо выслушивал все ее нотации, постоянно подлизывался и подхалимничал перед ней, заискивающе хлопал глазами и иногда осторожно лез на руки. Неудивительно, что в один прекрасный день я обнаружил маму на диване перед телевизором, в обнимочку со своим любимым сыночком - сладкая парочка снова была вместе.
- Так-с, - нарочито ревнивым тоном произнес я, подходя ближе. - Вот, значит, чем вы тут занимаетесь, пока меня нет!
Едва услышав мой голос, Люсик вывернул головку, посмотрел на меня и что-то тоненько пискнул - не мешай нам. Он лежал у мамы на груди и жмурился от удовольствия. Моторчик у него работал на полную катушку. Вид у Люсика был как всегда в такие минуты блаженно-жалобный - несчастненькая сиротинушка снова дорвалась до маминой ласки. Мама тоже была довольна дружбой со своим сыночком, и меня это только радовало.
- Так ты простила Люсика, за то, что он тебя укусил? - тихо спросил я, наблюдая эту идиллию.
- Простила, - сладко вздохнув, ответила мама и с улыбкой посмотрела на своего страстно воркующего любимца. - Куда ж мы друг без друга!
С этой минуты наша прежняя жизнь снова наладилась. Я приходил домой, Люсик меня встречал, некоторое время мы нежничали, потом я давал ему хрюшек, он хрумкал ими и уходил. После этого я выглядывал в коридор, и иногда видел, что Люсик сидит возле входной двери на задних лапках, тоскливо свесив головку - ждет маму. Когда мама приходила домой, он встречал ее, обнюхивал сумки и вертелся в ногах - по своему сдержанно радовался. После этого Люсик в течение всего вечера бесцельно болтался по квартире - то побудет на кухне, выклянчивая у мамы что-нибудь вкусненькое, то полежит в зале, потом придет ко мне в комнату, потом уйдет, потом опять придет.
Иногда я замечал в щели под дверью своей комнаты его неподвижную тень. Но стоило мне только открыть дверь, как Люсик тут же шумно и стремительно убегал.
- Мама, - громко ябедничал я, - Люсик опять подглядывает за мной! И подслушивает!
- А почему ты не пускаешь мальчика к себе? - откуда-нибудь из кухни отзывалась мама.
- Да кто его не пускает? Он сам убегает.
Я прекрасно понимал, что убегая от меня, Люсик приглашал меня поиграться и побегать за ним, что я частенько и делал. Но, иногда снова заметив тень Люсика у себя под дверью, я открывал дверь, а Люсик никуда не убегал. Он сидел и снизу вверх выжидательно смотрел на меня - ждал приглашения войти. Далее у нас начинался целый ритуал, который выработался с годами - минуту мы молча смотрели друг на друга, потом я шире открывал дверь, отходил чуть в сторону и произносил одну и ту же волшебную фразу:
- Прошу вас!
Люсик важно заходил в комнату и сразу же сворачивал направо - в тупичок между кроватью и шифоньером. Почему-то он всегда сначала шел именно туда. Дойдя до стены, он садился перед шифоньером и терпеливо поглядывал то на меня, то на шифоньер. Дело в том, что я когда-то открыл перед Люсиком дверки шифоньера и дал возможность своему лучшему другу детально исследовать его содержимое. С тех пор каждый раз осмотр моей комнаты он начинал именно с шифоньера. Причем, если я из шутливой вредности долго не обращал внимание на его просящий вид, он становился на задние лапки, а передними начинал быстро-быстро теребить по дверке шифоньера. Приходилось его открывать и все показывать. Люсик деловито обследовал обе половинки, запрыгивал на нижние полки и иногда лежал на сложенных там вещах. Потом он выбирался из шифоньера и начинал слоняться по комнате. В конце-концов он доходил до двери на балкон. Летом дверь на балкон у меня всегда была приоткрыта, и Люсик любил туда периодически бегать. Утром я еще лежу в кровати, слышу - входная дверь в мою комнату скрипнула. Значит, друг пришел. Какое-то время Люсик бесцельно слонялся по комнате, а потом - шмыг, и на балкончик. Через пять минут - шмыг, и мимо меня выбежит с балкончика в коридор. Походит где-нибудь по квартире минут пять и снова - шмыг, на балкончик, потом - шмыг, обратно. И так за утро мимо меня раз десять шмыганет. Бегал он на балкончик с таким озабоченно-деловым видом, что меня это всегда смешило. Иногда я приловчусь и, не вставая с кровати, поймаю его, когда он в очередной раз торопливо пробегает мимо меня.
- А-а, попался, который кусался! - радостно говорил я, овладев неугомонной пушинкой.
Я укладывал Люсика у себя на груди и слегка придерживал его руками, чтобы он не убежал. Он шумно вздыхал как человек, и первые три минуты лежал спокойно, хотя его хвостик нетерпеливо дергался из стороны в сторону. Мордочка у него всегда была такая серьезная, щечки надутые, усы торчат. Я поглаживаю и смеюсь над ним, а он вертит головой по сторонам, стараясь на меня не смотреть. По истечении трех минут, он начинал резко дергаться, пытаясь освободиться. Обычно в такие мгновенья я, едва сдерживая смех, начинал его строго допрашивать:
- Что такое, а? Что случилось? Ты что, спешишь куда-то?
Люсик замирал и настороженно смотрел на меня немигающими глазами, а я продолжал:
- Вот куда ты сейчас так рвешься? Куда? Может быть, у тебя именно сейчас возникло какое-нибудь важное дело, по которому тебе нужно срочно отлучиться? Так скажи мне, что это за важное дело? И вообще, какие у такой пушинки как ты, могут быть важные дела? Объясни мне, я хочу знать!
Люсик ничего не отвечал, лишь недоуменно таращил глаза, не понимая, чего я от него хочу. Немного подурачившись, я его отпускал.
На балкончик Люсик любил бегать и зимой. Придет ко мне в гости, походит по комнате, а потом уткнется в закрытую дверь на балкон, и так стоит, иногда выжидательно поглядывая на меня. Я выпускал его на балкон и закрывал за ним дверь, а сам иногда через занавески с улыбкой наблюдал за ним. Обычно Люсик, немного пройдясь по промерзшему балкону, подходил к балконной ограде и, просунув голову через декоративную решетку, с высоты третьего этажа с самым живым интересом принимался осматривать этот чужой и незнакомый ему мир городского двора, в котором он так никогда и не был. Если кто-нибудь внизу выгуливал собачку, Люсик чуть ли не вываливался за ограду, пристально следя за ней.
Немного поморозившись на балконе, он снова садился перед закрытой дверью, задирал головку и неотрывно смотрел в стекло, иногда нетерпеливо попискивая - просился обратно. Едва только я открывал ему дверь, как он пулей забегал в комнату. Шерсть у него была дыбом, а пипка от мороза ярко красная, рубиновая. С таким горящим носиком он так и ходил по квартире. Мама, обратив внимание на его носик, всегда с восхищением произносила:
- Эх, какая пипка!
Впрочем, в очень сильные холода, едва только я открывал перед ним дверь балкона и ему в мордочку ударяла морозная крепость, Люсик сразу же сворачивал обратно в теплую комнату. Больше в этот день на балкончик он, как правило, не просился.
Надо сказать, что Люсик по своей натуре был очень любознательным мальчиком. Он уже давно вдоль и поперек исследовал всю нашу квартиру, но в ней еще оставались некоторые места, которые вызывали у него жгучий и непреодолимый интерес. Особенно мне запомнились два случая: Люсик уже не раз заглядывался на верхнюю книжную полку, над письменным столом в моей комнате. На ней хранились сложенные стопкой видео и аудио кассеты, а также стоял вскрытый пакетик с хрюшками, которыми я его периодически подкармливал, когда он приходил ко мне в гости - гостей же надо кормить! И вот однажды я стал свидетелем того, как он, запрыгнув на письменный стол и немного исследовав стоявшие на нем предметы, стал подготавливаться к прыжку на эту верхнюю полку. Я с интересом замер: мне казалось невероятным, что он сможет запрыгнуть так высоко. Немного подобравшись, Люсик сильно оттолкнулся и прыгнул. Уже наверху он попытался зацепиться за стопки кассет, но не удержался и снова свалился на стол, а сверху на него с грохотом посыпались кассеты. Насмерть перепуганный Люсик кубарем вылетел из моей комнаты, чуть не сбив меня с ног. Мне потом пришлось наводить порядок после этого пушистого поросенка. Второй раз он при мне неудачно попытался с кровати запрыгнуть на шифоньер, также стоявший в моей комнате. В прыжке он смог дотянуться до верха шифоньера лишь передними лапками и чуть не сорвался. В последний момент Люсик каким-то чудом уцепился когтями за край шифоньера и беспомощно повис, как увалень-школьник на турнике. Рассмеявшись, я снял его с шифоньера, усадил себе на плечо и успокаивающе похлопал по пушистому бочку. Больше ни на шифоньер, ни на книжную полку он уже не пытался запрыгнуть.
А однажды я решил показать ему антресоль, находившуюся на кухне под потолком.
- Люсик, смотри! - заговорщески сказал я и, подняв над головой руки, раскрыл створки антресоли.
В принципе, антресоль была полупустая - в ней хранились десятка два пустых стеклянных банок, но к открывшемуся еще неизведанному пространству Люсик проявил самый живой и неподдельный интерес - он сразу нетерпеливо зашевелился и уставился наверх возбужденными глазами. Радуясь его почти человеческому любопытству, я усадил Люсика на табуретку, взял ее двумя руками за ножки и медленно поднял ее над головой. Приставив табуретку к антресоли, я наивно полагал, что Люсик сразу же сойдет с табуретки и отправится изучать новый мир, но не тут то было. Довольно долго он придирчиво принюхивался к новым запахам и боязливо протягивал лапку, не решаясь сойти. Я держал табуретку на вытянутых руках и нетерпеливо поглядывал наверх. Но из-за края табуретки мне была видна лишь его пушистая задница и возбужденно взмахивающий хвост. Судя по всему, Люсик сходить особенно не спешил.
- Люсик, давай быстрей, - подгонял я его. - У меня уже руки устали.
Чтобы как-то поторопить его с решением, я начал наклонять табуретку в сторону антресоли, и когда сидеть на табуретке уже было невозможно, Люсик наконец-то сошел на антресоль. Сначала он нерешительно постоял, с интересом оглядываясь, а потом осторожно отправился вглубь. Походив по антресоли минут десять, все изучив и обнюхав, он вернулся обратно, уселся на самом краю, и некоторое время мы забавлялись тем, что я пытался его ущипнуть, а он кусался и отбивался лапкой. Вдоволь наигравшись, я снова приставил табуретку к антресоли, Люсик встал на нее и как на лифте спустился вниз.
После этого, Люсик довольно часто просился на антресоль, и я ему никогда не отказывал. Мама об этом долго не знала, и как-то пожаловалась мне:
- Ты знаешь, что сегодня твой друг учудил? Я утром вытащила из антресоли несколько банок - хотела огурцы закрутить, а он как увидел это, уселся под антресолью и долго-долго умоляюще смотрел то на меня, то на антресоль. Вот честное слово, как будто просился туда. Я ему еще говорю - и не думай, дружок, и не мечтай. Тебя раз посади, так ты туда постоянно будешь проситься, я тебя знаю!
- А он уже был там, - признался я.
- Был? - удивилась мама. - Наверно, ты насильно его туда запихал?
- Почему "насильно"? Он туда уже частенько просится. Ты просто не знала об этом.
- Да ну, - не поверила мама. - Не может быть.
Сказала она это как-то не уверенно, явно чувствуя, что я говорю правду. Распираемый гордостью за Люсика, я решил открыть ей нашу тайну и призывно позвал:
- Люсик!
Он тут же примчался на кухню, возбужденно поглядывая то на меня, то на маму - чего звали?
- Люсик, хочешь на антресоль? - спросил я и, протянув руки, открыл дверки антресоли.
Люсик сразу же задрал голову и завертелся на месте. Я поставил под антресолью табуретку и легонько похлопал по ней ладонью:
- Люсик, садись!
- Да он не хочет, - с улыбкой отозвалась мама. - Чего ты его упрашиваешь...
Не успела она это договорить, как Люсик вскочил на табуретку и выразительно уставился наверх. После этого я спокойненько отправил его на антресоль, где он и покрутился с деловым видом некоторое время.
Может это кому-то покажется глупостью, но я относился к Люсику как к маленькому человечку, и постоянно старался его как-то развеселить и позабавить. Да он и сам стремился все узнать, ему всегда и до всего было дело, ему везде нужно было побывать и до всего дотронуться лапкой. Особенно бурный интерес он проявлял, когда кто-нибудь из нас приходил домой с какими-нибудь покупками. Пока новые вещи распаковывались и доставались из целлофана, Люсик деловито крутился среди покупок, все обнюхивал и всякий раз пытался залезть в целлофановый пакет. Но особенно ему нравилось устраиваться в коробке из-под обуви. Даже повзрослев и имея уже солидные размеры, он не изменил своему влечению. Помню, пока мама примеряла дома только что купленные туфли, Люсик залез в картонную коробку, немного покрутился в ней и - бух, улегся. Мы оба рассмеялись над ним - в этой коробочке он совершенно не помещался, все его роскошные пухи свешивались наружу коробки, но Люсик лежал и блаженно мерцал своими желтыми глазами, словно чувствовал себя хозяином своего уютного гнездышка.
Кстати, Люсик уже давно вел себя как хозяин - ходил по квартире, важно задрав хвостик, обнюхивая и трогая лапкой подозрительные предметы. Если я в поисках нужной вещицы вываливал содержимое какого-нибудь ящика или тумбочки на пол, он обязательно приходил на шум с самым заинтригованным видом - "А что это ты тут делаешь без меня? А чего это здесь все раскидано? А почему меня не позвал"? Надо было видеть, как горели его глаза от любопытства и разнообразия всяких невиданных диковин. Вместе со мной он начинал копаться среди безделушек, порой бесцеремонно лез вперед меня, что-то выискивая и махая у меня перед носом своим пушистым хвостиком. Его всё интересовало - пуговки, бусинки, шарики. Зацепив лапкой какую-нибудь ленточку, он тут же начинал с ней играться.
Однако, в нашей квартире все-таки было одно место, которого Люсик панически боялся - кладовка. Она была темная и завалена всяким ненужным хламом до самой двери. Уж не знаю почему, но кладовка вызывала у Люсика животный страх. Каюсь, я несколько раз пытался насильно затащить его туда, но каждый раз он начинал так сильно вырываться и пищать, что удержать его в руках не было никакой возможности. Впрочем, кладовка его все-таки немного интересовала - пару раз я неожиданно заставал Люсика за тем, как он настороженно стоял у ее приоткрытой двери, и пугливо заглядывал в темное нутро, словно там прятался какой-то страшный невидимый зверь. Всякий раз при моем появлении Люсик сконфуженно оглядывался на меня и торопливо отходил в сторону.
Кроме кладовки он боялся и пылесоса. Когда мама начинала пылесосить полы, Люсик сразу же забивался в самый дальний угол комнаты, и оттуда напряженно наблюдал за шумной и воющей диковиной. Как-то по телевизору я видел кота, которому очень нравилось, когда его пылесосят, а наш Люсик шарахался от пылесоса, как от огня. Даже когда пылесос был выключен, Люсик боязливо обходил его стороной. Зато он любил, когда его шерстку гладят специальной щеточкой, которую я подарил ему на один из его дней рождения. Обычно расчесыванием его шерстки занималась мама. Она ложила Люсика на пол и, склонившись над ним, начинала его расчесывать. Люсик блаженно переворачивался с боку на бок, подставляя то свой белоснежный животик, то спинку, то головку. Смотреть на него в такие минуты было забавно.
Вообще, Люсик очень любил все мягкое, теплое и пушистое. Любил спать на мягких креслах и теплых одеялах, особенно если зимой в квартире было прохладно, а, например, на кресло падали солнечные лучи. Люсик блаженно устраивался на солнышке, распушив свои роскошные пухи, и жмурился. Кроме того, у него была мания лежать на новых вещах. Стоит только примерить новый свитер и положить его на диван, так Люсик непременно придет и разляжется на нем. Если мама погладит белье и сложит его небольшой стопкой, то Люсик сразу же уютно устраивался на этой стопке. Если постелет газету, чтобы разложить и просушить на ней лечебные травы, то Люсик устраивался на газете.
С годами у Люсика выработался свой индивидуальный характер, с которым нам приходилось считаться. Он мог днями ничего не есть, иногда придирчиво осматривая миску и откровенно раздумывая, кушать или нет. Я и сейчас с улыбкой вспоминаю, как мама, склонившись над Люсиком, ласково упрашивает его скушать манную кашку:
- Ты посмотри, какая вкусная кашка! Я специально добавила в нее сливочное масло - как ты любишь. Вот, все мальчики едят такую кашку, все. И ты попробуй!
Однако, Люсик задумчиво постояв над кашкой, разворачивается и быстро покидает кухню.
- Негодяй пушистый! - сердито несется ему в след. - Я тут распинаюсь перед ним - то кашку ему, то курочку, а он от всего нос воротит. Подойдешь ты еще ко мне!
В четыре годика у нашего Люсика неожиданно прорезался голос - он начал мяукать. Мяукал он каким-то жалким писклявым тоном, и только тогда, когда ему было скучно. Обычно это происходило когда мы с мамой были заняты своими делами, совершенно позабыв о нем. И вот тогда в полнейшей тишине в коридоре вдруг раздавалось - мяу, мяу... Пару раз мяукнув, Люсик замолкал. Если первым на его зов в коридор заглядывал я, то он сразу шумно убегал - приглашал меня поиграться. А если приходила мама, то я слышал ее жалобный голос:
- Ну, что ты плачешь? Скучно тебе, да? Иди сюда, моя лапочка, мой совеночек. Пойдем, я тебя понянчу.
Мама брала Люсика на руки и при этом произносила одну и ту же фразу:
- О-ой, какой тяжеленький!
После этого сладкая парочка уединялась в зале и затихала.
Порой нашего Люсика одолевала непонятная грусть. Я бы даже сказал "есенинская грусть". Сколько раз бывало, что я захожу, например, на кухню, включаю свет и вижу, что Люсик сидит на стульчике одинокой свечкой, жалкий, скучненький, как будто его никуда не пускают и с ним никто не дружит. Я садился перед ним на корточки, слегка обнимал его, и мы "грустили" оба.
А бывало, он сам придет, усядется передо мной и преданно смотрит мне в глаза. Я дам ему кусочек чего-нибудь, но он равнодушно глянет на него и снова уставится на меня, преданно мерцая глазами. Ему ничего не надо, он просто сидит и показывает мне свою преданность. Мама с улыбкой поглядывала то на меня, то на него и говорила:
- Эх, какой у тебя друг... преданный!
Иногда, когда я лез к нему играться, а Люсик этого не хотел, он просто стремительно убегал от меня и залезал под диван, всем своим видом давая понять, что Его Пушистое Величество, видите ли, не в настроении играться со мной. Обычно я в таком случае всегда делал вид, что обижаюсь на него, и с наигранным возмущением говорил:
- Ой-ой, вонючка пушистая! Ты думаешь, что это ты не хочешь со мной дружить? Нет, это я не хочу с тобой дружить, а не ты со мной!
Мне нравилось наигранно ссориться с ним, а потом мириться. Но чаще всего, наши "ссоры" происходили из-за того, что он иногда не только не выходил меня встречать, когда я приходил домой, оставаясь лежать на своем стульчике или еще где-нибудь, но даже и не смотрел в мою сторону, как будто никто и не пришел. Такое поведение всегда говорило о том, что его только что покормили. Я даже помню, как однажды пришел домой, и в это же самое время мимо меня по коридору проходил Люсик, направляясь из кухни в зал. Так он даже голову не поднял, совершенно не обращая на мой приход никакого внимания. На кухне в это время мама жарила рыбку, и я понял, что его только что до отвала накормили рыбными потрохами.
- Люсик, - с улыбкой обратился я к нему. - Вообще-то каждый порядочный кот всегда здоровается, когда лучший друг приходит домой.
Однако, Люсик равнодушно прошел мимо меня в зал, бессильно волоча по ковру хвост, остановился возле своего стульчика, хотел, наверное, запрыгнуть на него с полным брюхом, но потом передумал и заполз под диван - в ближайшие три часа ему уже никто не нужен. Увы, но именно в этом и состоит основное отличие котов от собак: собаку если покормишь - она твой самый преданный друг, а если покормишь кота, то он сразу же от тебя равнодушно отвернется. Вообще, когда Люсик был голодненький (а голодненький он каждые несколько часов), он был самый лучший и преданный друг на свете. Друг повышенной пушистости - так я его шутливо называл. Для такого друга я всегда старался принести что-нибудь вкусненькое. Помню, я пришел домой после рыбалки и на кухне угостил Люсика мелкой рыбкой, специально оставленной для него. С аппетитом обнюхав одну рыбку, Люсик по обыкновению оттащил ее в сторону от миски и принялся кушать. Я нагнулся и сзади легонько взял его за кончик хвостика. Люсик сразу же замер, перестал есть и, не отрываясь от рыбки, недовольно и громко заурчал. Я отпустил хвостик, и Люсик снова принялся есть. Но едва я опять взял его за хвостик, как Люсик снова замер и возмущенно заурчал, требуя, чтобы от него отстали. Причем, его недовольное урчание было похоже на рычание злой собачки. Мы с мамой даже рассмеялись.
- Не приставай к мальчику, - с улыбкой произнесла мама, поглядывая на своего пушистого сыночка. - Дай ему спокойно поесть.
Я не раз встречал людей, которые считают, что сибирские коты очень мстительные и злые. На примере нашего Люсика я хочу сказать, что это совершенно не так. Просто наш Люсик очень четко различал своих и чужих. Это как у собак. Есть собаки бестолковые, готовые кинуться к любому, кто ее поманит - выгуливает такую бестолковую собачку какая-нибудь нафуфыренная мамзель, мимо идет посторонний дядя и, шутки ради, манит ее собачку к себе - "Тузик, Тузик, на-на-на..." Собачка радостно бросается к нему, мамзель нервничает и сердито зовет к себе своего любимца - "Бим, иди ко мне! Фу, Бим, фу"! А дядя настырно манит - "Не слушай ее, Бим, пошли со мной, на-на-на..." Мамзель раздражается - "Бим, ко мне, кому сказала"! Собачка в радостной и бестолковой растерянности виляет хвостом - не знает, за кем идти, за дядей или за хозяйкой. Прохожие наблюдают эту сценку и смеются - больше всего над хозяйкой, у которой такая бестолковая собачка. Но есть собаки серьезные - они точно знают, кто их хозяин, и за чужим никогда не пойдут. Так и наш Люсик - меня и маму он очень любил, но посторонних людей особенно не жаловал. В отличие от какого-нибудь инфантильного кота, которому все равно где лежать - на диване, или на коленях чужого дяди, наш Люсик чужакам так просто не давался. Причем, я заметил, что он различает мужчин и женщин. Например, женщинам он, хотя и с недовольным видом, позволял себя брать на руки и умилительно ласкать, при этом используя любую возможность улизнуть от них куда-нибудь подальше. После женщин от него несло парфюмом, а лобик был испачкан губной помадой, отчего Люсику приходилось у них же на глазах демонстративно облизываться и умываться лапкой. Но посторонних мужчин он не переносил совершенно. Один раз к нам пришел знакомый, с которым я и мама разговаривали в коридоре. В это время мимо нас по каким-то своим пушистым делам проходил Люсик.
- Ах, какая лапочка! - восхитился знакомый и взял Люсика на руки.
"Лапочка" тут же открыла ротик и злобно зашипела, обнажив острые клыки.
- Ой, Саша, отпусти его,- испугалась мама. - Он может укусить. Отпусти!
Естественно, Люсик сразу же был возвращен на прежнее место. Недовольно подергивая хвостом, взъерошенный, он отправился дальше. Вот это настоящий сибирский кот! Меня и сейчас смешит этот забавный случай.
К шести годам Люсик превратился в красивого и статного кота. Весил он почти пять килограмчиков - как силикатный кирпичик. Когда такой "кирпичик" устраивался у меня на груди, это было довольно чувствительно.
Частенько я именовал его величаво-уважительно - Люсянтий Васильевич.
- Люсянтий Васильевич, - шутливо обращался я к нему, когда он лежал на диване, вольготно развалившись, - не соизволите ли вы убрать свой хвост? Мне нужно присесть на диван.
Летом Люсик очень страдал от духоты в своей пушистой шубке. Поэтому он иногда охлаждался тем, что устраивался в коридоре вдоль стены, переворачивался животиком к верху и вытягивался во всю длину, превратившись в такую длинную пушистую колбаску. Нам с мамой нравилось разглядывать и смеяться над ним в такие минуты, поглаживая его мягонький животик. Впоследствии, Люсик начал практиковать такую позу даже зимой, явно привлекая к себе наше внимание. Ему также откровенно нравилось сидеть на каком-нибудь высоком месте задумчивой недвижной статуэткой, картинно выставив свою белоснежную манишку, мерцая глазами и ловя на себе наши восхищенные взгляды. Но один раз Люсик меня здорово напугал. Как-то я пришел домой, мамы дома не оказалось, а Люсик меня встречать почему-то не вышел. Я заглянул в зал, но там его не оказалось. Начал его звать, но в ответ тишина. Угорая от смеха - вот барбосик пушистый, ведь спрятался где-то и следит за мной, - я принялся его искать. Сначала я довольно беспечно обошел всю квартиру, но Люсика не нашел. Не переставая его звать, я заново обошел все комнаты, внимательно оглядываясь, но его словно след простыл. Дверь на балкон была открыта, и у меня на сердце сразу стало тревожно. Я вышел на балкон и даже посмотрел вниз - вдруг Люсик нечаянно выпал и разбился. Но под балконом было пусто. С бьющимся сердцем я снова обошел квартиру, звал по имени, потом опять выбежал на балкон и принялся пристально обшаривать взглядом окрестности двора. Мое воображение уже рисовало мне страшную картину - Люсик выпал с балкона, но не разбился насмерть, а отполз в сторону и лежит сейчас где-нибудь под кустом, истекая кровью. Так ничего и не увидев, я вернулся в коридор и уже начал обуваться - хотел спуститься во двор и все осмотреть, как вдруг увидел, что Люсик сидит всего в двух шагах, на маленькой полочке возле зеркала в прихожей и удивленно таращится на меня. Оказывается, этот пушистый лягушонок все это время сидел совсем рядом и молчаливо наблюдал, как я растроенно и суетливо искал его. Вот негодяйчик!
А однажды вообще произошел комичный случай. Как-то я пришел домой, зашел в зал и увидел там нечто такое, после чего я пришел на кухню и шутливым тоном начал возмущаться:
- Это что тут такое у вас в зале творится?
- Что? - не поняла мама и пошла за мной в зал.
- Как это что? - на ходу продолжал возмущаться я. - Я целыми днями кружусь, как белка в колесе. Прихожу домой усталый и разбитый. Из последних сил, еле передвигая ноги от усталости, захожу в зал и что я вижу?
Мы подходим к креслу и видим такую беззаботную картину: в кресле блаженно развалившись на спинке лежит Люсик, выставив всем на обозрение свой пушистый животик. Задней лапкой он зацепился за одну грядушку кресла, передней лапкой за другую. Один его глазик закрыт, а второй спросонья чуть приоткрыт и лениво наблюдает за нами. Вот кому на Руси жить хорошо - ни забот, ни хлопот!
Все эти забавные эпизоды только украшали нашу жизнь, наполняя ее каким-то радостным и милым содержанием. Мы уже не представляли свою жизнь без Люсика, без его тепла и нежности.
Беда свалилась на нас как-то неожиданно и исподтишка - наш Люсик тяжело заболел. Случилось это поздней осенью, в ноябре. Несколько дней ему было плохо, а потом вообще наступил кризис - он сильно ослабел, не притрагивался к еде и обреченно лежал на своем стульчике. Когда мы привезли его в больницу, нас там страшно огорошили - Люсик смертельно болен, спасти его невозможно. Нам предложили усыпить Люсика. Для нас это было ужасным ударом. Конечно, ни я, ни мама не могли поверить, что это так. Мы привезли Люсика домой, и решили его лечить. В больнице нам выписали различные лекарства, не забыв напомнить, что все это бесполезно - надежды на выздоровление нет вообще.
- Возможны временные улучшения, но потом вы все равно придете к нам.
Через несколько дней временное улучшение действительно наступило - Люсик ожил, начал с аппетитом кушать и даже играться. Мы воспряли духом и с надеждой смотрели на него, думая, что беда обошла нас стороной. Но это улучшение было недолгим. Снова наступил кризис и Люсика пришлось срочно везти в больницу. Там ему сделали необходимые уколы, но напомнили, что надежды нет. Мы привезли Люсика домой, ухаживали за ним, но с каждым днем ему становилось все хуже и хуже. Наконец, мы поняли, что он обречен. Люсик лежал на своем стульчике, свернувшись калачиком и закрыв глаза, а я сидел на коленях рядом с ним, и с ужасом понимал, что мой друг медленно умирает, а я ничем не могу ему помочь. В этот вечер мы с мамой решили, что на следующий день надо отвезти Люсика в больницу и усыпить. Смотреть на его мучения больше не было сил.
На следующее утро Люсику стало немного лучше. Он даже сам пришел ко мне, словно чувствовал, что мы видимся с ним в последний раз. Я помню, как долго сидел с ним на кровати, прижавшись к нему и слушая его воркующий моторчик, пытаясь на всю оставшуюся жизнь насладиться его любовью и нежностью. Как страшно и больно было расставаться с родной и близкой мне пушинкой! Я смотрел в его чистые преданные глаза и прощался с ним навсегда.
Через несколько часов Люсика не стало...
Первые дни после смерти Люсика я ходил совершенно подавленный. Каждый раз, когда я вспоминал о нем, у меня тоскливо сжималось сердце и наворачивались горькие слезы. В голове все время стучал один и тот же немой вопрос:
- Ах, Люсик, Люсик, ну что ж ты так?
Мама тоже очень переживала. При мне она еще как-то крепилась, но когда мы в разговоре упоминали Люсика, она начинала плакать.
- Не уберегли мы нашего мальчика, - говорила она дрожащим голосом. - Может быть, его надо было еще полечить? Может быть, он выжил бы?
Конечно, я понимал, что Люсику уже ничего не помогло бы. Мы оба были виноваты в том, что не обратились вовремя к врачам, когда болезнь у Люсика только зарождалась, наивно полагая, что "коты - очень живучие и сами себя лечат". Оказалось, что все живые твари точно так же болеют и точно так же нуждаются в своевременной медицинской помощи, как и люди.
Но утраченного уже не вернуть и надо было учиться жить заново. На шумных улицах я еще как-то забывался, но приходя домой, я с тоскою понимал, что мне не хватает Люсика, он мне нужен, я не могу без него - без его нежности, игривости и "есенинской грусти". Ведь он встречал так, как при всем желании не могут встретить ни мама, ни папа, ни любимая девушка. А без него даже мой приход домой проходит как-то обыденно и пусто - никто не выйдет, никто не пискнет, никто не потрется о ногу. Горько.
Однако, время - самое лучшее лекарство от всех печалей и невзгод. Сегодня мне вспоминается только самое светлое, теплое и дорогое связанное с Люсиком. Я с улыбкой вспоминаю, как мы с ним играли в прятки, как он ходил по квартире, задравши хвостик. Порой я испытываю непреодолимое желание снова взять его на руки, прижаться к его пушистой мордочке и стоять так долго-долго. Но это, увы, больше невозможно.
После смерти Люсика, от него остался только его пластмассовый туалетик, его мисочки, некоторое время сиротливо стоявшие на кухне и в моей комнате, да распечатанный пакетик с хрюшками, которые больше никто не хрумкает. И ни одной фотографии! Я до сих пор корю себя за то, что так и не сфотографировал нашего красавца, хотя всегда хотел это сделать. Но милый, нежный, очаровательный котик и без фотографии навсегда остался в моей памяти.
Сегодня, осмысливая наши с Люсиком отношения, мне кажется удивительным и странным, что я так сильно привязался к нему, хотя, если хорошо призадуматься, ничего удивительного в этом нет. Ведь общаясь со своими домашними животными, мы перестаем быть большими начальниками, важными персонами или жалкими подчиненными, и погружаемся в далекий и забытый мир детства, когда мы все были равноправными детьми - Петями, Васями, Ирами, и заботливо возились с дворовыми котятами и щенками, не думая, что они испортят дорогой ковер, поцарапают импортную мебель или разобьют ценный сервиз. Нас настолько умиляли их забавные мордочки и лапки, что мы со слезами на глазах просили маму приютить бездомную собачку или кошечку. Вспомните себя - ведь было же это, было! И, к счастью, многие из нас, даже став взрослыми, по-прежнему тянутся в этот чарующий мир собачек, кошечек и попугайчиков, мир искренних и чистых отношений, давно утерянных между нами, людьми. Мир, где нет циничной лжи и воинственной пошлости, где радость, злость и беспокойство - откровенны и не наигранны, где нас преданно любят не за звания и должности, а просто так, от всей души, за то, что мы есть. Этот святой и чистый мир животных дает нам силы, радость и вдохновение, что так помогает быть Человеками на грешной земле. Поэтому, мне кажется очень важным, чтобы у каждого из нас, хотя бы раз в жизни был милый, искренний и безоглядно преданный любимец повышенной или пониженной пушистости, о котором даже спустя много лет можно было бы с нежностью и душевной теплотой произнести: