О'Санчес
Как дядя Петя выручал дядю Ёси

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками Типография Новый формат: Издать свою книгу
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Этот рассказ принадлежит циклу "Город". Всем, кто читал "Нечисти", "Я люблю время", "Осеннюю охоту с Мурманом и Аленушкой" - уже из названия понятно, о ком идет речь. Но вполне можно и отдельно читать, не заморачиваясь знакомством с вышеупомянутыми книгами.
  О"САНЧЕС
  
  КАК ДЯДЯ ПЕТЯ ВЫРУЧАЛ ДЯДЮ ЁСИ
  
  Когда обитаешь на белом свете несколько веков, иной раз вдруг самого жуть берет - столько накапливается впечатлений, опыта, воспоминаний, хороших, плохих, нужных, противных... А если несколько тысячелетий подряд небо коптишь - как я, например, то и вообще...
  Хотя, если не лукавить и пальцы не гнуть пред самим собою, в это самое "вообще" умещается практически столько же, как и в жалкие два-три века любого личного бытия, или еще того меньше. Я на себе проверял, и за свои слова отвечаю. Проживешь с мое - и ты поймешь. Или - вон, у Федоровны спроси. Одни впечатления и заботы постепенно вытесняются другими, более насущными, но столь же однотипными, людишки вокруг тебя летают и отлетают, подобно мотылькам-однодневкам... вроде бы и разные, но точно такие же. И в один прекрасный день вдруг осознаешь, что забыл, как звали первую девушку твоей мечты...
  Склероз не при чем: я лично имя своей первой любови - раз, этак, десять забывал и столько же вспоминал... Просто... ну... интерес к воспоминаниям - он словно карликовое цунами на душе и в сердце: то прихлынет, то отхлынет, оставляя обыденность почти без изменений.
  Зато хорошо, неугасимо, помню первую свою добычу охотничью - выдру озерную, почти с меня размером, а я всего лишь мальчишка восьми лет от роду. Кстати сказать, от добычи той мне только и досталось, что кровь и липкая вонища на пальцах, а всё мясо родичи съели, а шкуру в жертву принесли, сожгли на обряде. Обидно было - не то слово!
  Первую мою девушку звали странно, кириллицей записать ее имя было бы затруднительно, да, пожалуй, и невозможно, слишком много в нем гортанных придыханий, прищелкиваний, для которых и буквиц в европейских алфавитах нет... Пусть она будет Иштар, для простоты звучания. У одного моего недавнего, скажем так - весьма сомнительного приятеля-неприятеля, была на заре людской цивилизации девушка-любовница-богиня с этим якобы шумерским именем, он мне об этом однажды рассказывал по пьяне, типа, хвастался... Это когда я еще брокером в фондовом центре на Невском трудился... Гм... Леша, ну, ты врубаешься, о чем я... о ком я... И, кстати говоря об избирательности воспоминаний: брокерский центр на Невском 58 давно канул в Лету, но данное жизненное впечатление, об этом самом знакомстве-приятельстве, я до конца дней своих не забуду!..
  То есть, за прожитые тысячелетия, как сквозь сито времени, так или иначе просеиваются и накапливаются события, о которых помнишь всегда, вне зависимости от того - радость в них, или вовсе наоборот... Но подобных не очень много, и с каждым прожитым веком их концентрация в общем количестве неумолимо сокращается. Упомянутое конкретное лучше бы мне забыть, да куда там! Но довольно о плохом.
  Моя первая встреча с Петром Силычем - наше последнее личное знакомство, о чем я и хочу поведать, коли уж пообещал тебе сдуру - из смешанного разряда: я весьма рад, что она случилась, мне, пожалуй, нравится ее вспоминать, да вот только обстоятельства, этому предпосланные, встали очень уж нехороши.
   Конечно же, мне и ранее о некоем Силыче из варварской России доводилось слышать, более того, мы с ним в давние века знакомились и дружили, будучи под разными именами, знаменами, обликами да прозвищами. Я его знал, он меня знал - но это было когда-то очень давно, в древности седой, было, было, да быльем поросло, а вновь воочию довелось - сравнительно недавно, лет сотню тому назад, а то и меньше.
  Понадобилось мне в Питер приехать, по-тогдашнему - в Ленинград. На дворе зима, не такая как у нас на Тибете, но - зима, самое начало зимы. Волглая, грязная, с копотью повсеместной... Вот, говорят, смог, химия, автомобили весь воздух съели, выхлопным газом заменили... Не-ет, истинный смог от котельных, от буржуек, от печного отопления, от дровишек да уголька! К примеру, все современные экологи дружно клянут Лондон эпохи Шерлока Холмса и Джека Потрошителя. Но еще хуже, гораздо хуже - с воздухом и грязью стояла проблема у вас, где-нибудь на Лиговке или на Сенной, изрядно острее, нежели в Лондоне Викторианской эпохи. Грязь болотная, а не воздух, а в грязи чахотка тут как тут, подстерегает каждого второго. Что?.. Безусловно. Здесь и сравнивать нечего: в Гималаях воздух гораздо почище вашего любого сельского, хваленого. Разве что кислороду пожиже, чем на равнине, у вас в деревне Черной, или где еще, но к этому привыкаешь.
   Приезжаю на Николаевский вокзал, в обличье провинциального сибирского мещанина, выхожу с перрона - всюду суетная давка, затор! Да такой, что не вдохнуть и не выдохнуть простому советскому гражданину! Ни тпру, ни ну, ни входа, ни выхода, кроме как через узкие щели-калитки под бдительным оком армейского оцепления!
  Народ упал в толпу, что называется. Милиции больше, чем мешочников и ворья, гвалт, ор, свистки, от вони и дыма голова кругом! Шу-шу вокруг - а-а-а!.. Понятно! Люди обсуждают внезапную смерть некоего большевистского шишки, товарища Кирова Сергей Мироныча. Киров - это жил такой людишок, социально значимый элемент населения, государственный и партийный деятель красной России, типа, губернатора в тогдашней Ленинградской губернии. И вот теперь он кем-то убит, прах несут от самого Таврического дворца на вокзал, а хоронить в Москве будут. Ворошилов здесь, Сталин здесь, и сам староста Калинин якобы приехал.
  Мне равно малоинтересны как траурно-чиновные расклады, так и мнение досужей толпы обо всем этом, но любопытство все же пробудилось; тогдашних политических деятелей я знал сугубо по газетам да кинохроникам, а тут такая оказия - ну-к, ладно, думаю, дай, думаю, сам на них взгляну! Я ведь того же Кирова-Кострикова по Сибири помню, по Томску, на соседних нарах мимолетно познакомились. Меня там за дуэль арестовали... по-моему за дуэль со смертельным исходом, а его за беспорядки и бузу.
  Пошел, позевачил.
  В принципе, я бы просто мог пройти, не таясь, сквозь все кордоны и вплотную придвинуться к траурной процессии, что за гробом шла, дабы в упор рассмотреть советских божков той поры... По спине похлопать любого из них, по плечу потрепать, фуражку на нос надвинуть - сил хватило бы отвести глаза любой охране, включая кремлевскую, тем паче, что во все советские времена земные власти Москвы эзотерику не жаловали, по крайней мере, официально. Всяческую шантрапу да шишгаль, типа Трофима Лысенко и Вольфа Мессинга - уважали, да, этих привечали и вскармливали, предварительно обозначив научными исследователями, а по честной магии - шиш, и к себе на службу в этом качестве никого не брали. Адовые среди большевиков активно шустрили, но исподволь, а внешне под атеистов закашивали, в духе учения трех красных богов: Маркса, Энгельса и Ленина.
  Так что, чисто теоретически, я бы мог там покуражиться безнаказанно, похулиганить среди людишек - но зачем!? Толпы скорбят, многие искренне, а я ведь не глуп, не молод, не дешев, не фраер и не из адовых. Мы в межплеменные людишковые дела брезгаем вмешиваться, ибо нам всякая земная власть от черта. Пока они к нам не лезут - мы их не трогаем, тихо между ними живем, их жалкие законы да обычаи соблюдаем. Или не соблюдаем, если по приколу, но это мы редко. Понятно, да?.. Леша, давай, ты не будешь бурчать, ты уже взрослый мальчик, сильнее всех нас, уже почти полубог, и я тебя отнюдь не воспитываю, а просто к слову пришлось.
  И вот, пробираюсь я через живые цепи охраны, то дружинником прикинусь, то методисткой райкома партии, то энкаведешником... Скромно держусь, без амикошонства, без цели приобщиться к историческим событиям.
  Идут, сопят, курят, пар и дым из ноздрей пускают... Это было на Невском, или на подходе к Невскому... уже недалеко от вокзала. Сталина узрел, Хрущева видел. И другие бонзы там, в процессии, шли, но тех двоих я особенно недолюбливаю, даже посмертно. Я всегда за других интриганов против них болел, когда по азарту ставки делал насчет организационных вопросов партийно-государственного строительства. Ну, и чаще проигрывал, тому же дяде Пете, отцу твоему, Петру Силычу, на наших с ним веселых посиделках. Но это позже, а тогда... Лица у всех краснопузых вождишек - как у профессиональных игроков в покер: хрен разберешь, что там у них на уме, один морозец на щеках! И скорбь. Напоказ, понятное дело, но без слез и иных эмоциональных излишеств. Все как на подбор невысокие по европейским стандартам. У Сталина лицо в буграх да рытвинах, усы желто прокурены и глаза желты, но сам еще бодр, сбит крепко. Рыжеват почти по-ленински. Ростом, кстати говоря, повыше Цезаря и Кирова, но где-то на полголовы ниже Калигулы. Не люблю рыжих политических деятелей!
  Так, о чем я... Прокололся как мальчишка! Ни кинохроника, ни охранники вокруг и внутри процессии, меня, естественно, не замечают, со стадом делегатским путают, а наши коллеги - что рядом в ту пору случились - видимо, да, узрели.
  Что?.. А! Точно. Слово "коллеги" я немедленно беру в кавычки, прошу за него прощения, просто не подумав ляпнул - то были адовые, и, как позднее выяснилось, не хилые деятели, с большими тактико-техническими возможностями: меня, мальчишечку, тотчас засекли, идентифицировали, взяли "на карандаш". А дальше - слухи через слухи - и уже тем донесли, кому бы не надо. Блин, прямые враги меня выпасли в четыре секунды, а я как последний лошок им подставился! И это неудивительно с их стороны, ибо они подозревали, что я сюда собираюсь приехать по каким-то своим надобностям... не то чтобы конкретно ждали, но были как юные пионеры всегда готовы... Но я-то!? Прохлопал ушами, расслабился... или на авось понадеялся, не помню уже. Кошмар, в натуре! Может, это уже старость, а, Федоровна? Деменции, альцгеймер?..
  Ок, не отвлекаюсь. Итак, потусовался я среди горюющих комсюков, поглядел сверху вниз на их шляпы, фуражки, буденовки, кубанки... Да и прочь пошел, на запад и к северу, за острова.
  Ехал туда, как сейчас помню, на тридцать первом трамвае, и все удивлялся, почему людишки вокруг меня по-разному на эту улицу думают, по которой наш трамвай громыхал: одни ее Благовещенской зовут, другие Стародеревенской...
  Долго ли, коротко, свершил я положенные дела и прочь подался, весь из себя довольный, но и несколько встревоженный... Федоровна, пожалуйста! Я ведь больше не отвлекаюсь от линии повествования, и ты не суетись, присядь, наконец; чай как надо горячий, куда приятнее, когда ты ровно сидишь и тоже внимаешь, мне ведь аудитория нужна, слушатели. У меня же лет с тысячу, как аура витии взращена, не хуже, чем у покойного Кирова, условный рефлекс говоруна, одичавшего на высокогорном одиночестве!
  А дело было такое: в тамошнем дацане скопился объемный архив очень ценных - для меня ценных, не для Кирова с Урицким! - околобуддистских книг и рукописей, грубо говоря - документов, по типу летописей и переписки на разных языках, которые еще сам Дорджиев скопил и в подземелье Дацана спрятал.
  Их у него адовые отобрали обманным путем, а я совершил налет и отбил у адовых! Не для человечества справедливость устанавливал, разумеется, а для себя старался, потому себе и присвоил, схомячил. По ходу, развоплотил насильственным способом с полдюжины этих тварей - а у самого ни царапинки! Потому что напал на них с коварством, внезапно. Хорошо так размялся, огнем и мечом! Аппетит нагулял! Вот эта самая удача и сыграла со мною злую шутку: я вообразил, что местная диаспора у этих тварей слабовата, что меня толком никто не знает и не видел... Я ведь не так часто в Питере бывал и бываю, отсюда и "демографическая" некомпетентность... Ну... и поплатился за разгильдяйство: на Елагином острове сам на засаду наскочил!
   Через Елагин - это я так решил спрямить, обратно в город через острова пешком... Потом скромный ужин в гостинице "Интурист", или, там, в производственной столовой, или в привокзальном буфете - и на поезд, в обратный путь! Если честно говорить, то снагличал: я ведь знаю, все в мире отлично знают, что Елагин остров - самое место для пузомерок и летальных разборок как для адовых, так и для нашего брата.
   Мне бы прищуриться на тот факт, что парк совершенно пуст от людишек, включая сторожей и милицию, но я привык в горах к безлюдью...
  Иду, такой, по дорожкам сквозь парк, свежей копотью дышу... От линий-щупальцев, от знаменитых аур этих самых елагинских, стараюсь держаться подальше в рамках возможного; по сторонам уже смеркается, под ногами снег да гравий пошуршивают...
  Стоят. Трое. Молча. У центрового-главного топор, у двоих, которые по бокам, нечто вроде мексиканских мачете в каждой руке. Итого, трое мордоворотов, тот, что с топором - примерно моего роста, остальные двое похлипче, молодые ребятки, борзые, с улыбочками. Итак, из видимых убойных инструментов - один топор, по типу колун, с толстенным затылком, и четыре мачете, большие такие, широченные горбатые ножики. Без сколько-нибудь существенной магии, на уровне кишлака.
  Пустяккк, очевидные мужланы! Иной раз случается у нас в Гималаях, что скучновато, особенно в зимнюю пору, в непогоду: прихожане с дарами и пожертвованиями по домам жмутся, прихожанки тем паче, молиться и праною дышатьнадоело, тишина обрыдла, охотиться лень... Ну, не будешь же круглый год пятью заповедями сыт обретаться! Вот и маешься, чем Будда осенит: либо сутры сочиняешь, либо единоборства осваиваешь... Но не как в опереточном Шаолине, а в натуре, без цирковых эффектов.
  При мне за спиной был тати без ножен, которым я у дацана только что рубился, это такой японский меч-переросток, обычно его иначе носят, но я для удобства... Вынул и тех троих тоже покрошил. И был немало удивлен результатом, поскольку все трое хоть и нечисть, а людского роду-племени оказались: хрипят, подыхая, невнятицу выкрикивают, кровища струями хлещет... От человеческой и колдовской крови запах предельно отвратный... Никогда, видать, не привыкну, и поэтому во время пырялок стараюсь обоняние в носовых пазухах придерживать.
  Может, хозяева им квест уготовили такой, но, скорее всего, просто подначили первых попавшихся штопорил, пожертвовали этими олухами, чтобы мне мозги запарить. Это ведь оказалась отнюдь не контратака от потрепанной мною стародеревенской нечисти, нет: меня подстерегли более опасные сволочи, которые на большевистских похоронах меня застукали. И если оно так и задумано было, а именно как маневр по усыплению бдительности, то удалось в полной мере: я заразился простофилизмом от поверженных чертознаев, сам простофилею стал.
  И вот, когда я уже подходил к какому-то мосту, из небольших, соединяющих один остров с другим, увязался за мною некий мутный экземпляр в человеческом облике. К тому времени стемнело до плотных сумерек, но я и в темноте достаточно вижу, когда захочу, а именно типчика самого и ауру его, как вы догадываетесь, с красноватым оттенком. Я уже через мост перевалил с Елагина, а сам знаю, что теперь нахожусь на Каменном острове, стало быть, дальнейший путь нетруден, только эту сволочь, придурь адовую, стряхнуть - и можно уже о доме думать, об ужине, идти на вокзал за билетами.
  Внешностью - лет под тридцать, в черном морском бушлатике поверх тельника, брюки клеш от колен, вместо бескозырки здоровенная кепка, почти на уши надвинута... Не по погоде прикинут, но не заметно, что ему холодно. Ростом с меня, метра под два. Глаза - что рубиновые звезды Кремля... которых тогда еще не было, по-моему...
  - Эй, братишка, а погодь! А закурить не найдется?
  - А как не быть? А найдется, конечно, подходи, бери! Сигара устроит? - Сам демонстративно своим верным тати взмахиваю, типа, кисть разминаю.
  Он подканывает, такой, типичным гопническим развальцем, на мой меч якобы ноль внимания, а на правой руке у него уже когти выросли...Наглый чувачок, вроде меня на заре моих времен, даже и скрыть не пытается - ни сущность свою, ни намерения.
  Я его хватил простым рубящим ударом, сверху вниз, в две руки, и на этом битва наша завершилась. Но отнюдь не в том "падеже", который был бы мне люб: хваленая саблюка японская разлетелась при ударе о пустоту на сто осколков, даром что заговоренная, в руках у меня осталась длинная рукоять с гардой, без клинка похожая на... гм... да... А в животе моем, якобы надежно защищенном охранной магией и добротным стеганым полушубком, почти по локоть рука с когтями! Всё очень и очень быстро произошло: вот я ору от боли, он визжит, победу торжествуя, вот я изо всех сил охреначиваю тролля (это квазитролль был, как много позднее выяснилось, лорд среди троллей, получеловек) заветным заклинаньицем "энзэ" - он отлетает от меня спиной вперед, а за ним вслед кишки мои разматываются, за когти зацепившись... "Энзэ" - это неприкосновенный запас, такая людишковая аббревиатура, в данном случае - аварийный запас магии, один раз воспользоваться, когда припрет невмоготу. Короче говоря, чувак тот, не успев на землю упасть, сверкнул начищенными ботинками марки "бульдог" и разлетелся осколками по сторонам, подобно клинку моего меча, я, на четвереньках стоя, подгребаю к себе кишки, в развороченное брюхо машинально засовываю вместе с песком, снегом и ошметками овчины, а в голове одна единственная мысль трепещет на попугайский манер: "Ну, дурррак!"
  Да. Мне следовало библиотеку-то заныкать где-нибудь на месте, в Ленинграде, и потом, при надежной оказии, забрать неспешно и в тибетское логово мое переправить, а я, вместо этого, солидную часть своей магии потратил на упаковку и компоновку архива, чтобы, значит, поближе к сердцу его держать... На фига, спрашивается? Увы, упаковал и разместил на себе, что и привело к пониженной противу обычного прочности защиты, и к иным нехорошим эффектам: плюс к медлительности моей, плюс к уязвимости... и тэдэ, и тэпэ...
  На когтях у тролля яд был, сильнейший, и я довольно скоро это почувствовал. Силы тают, в голове безумие трепещет, все чаще и сильнее морок прибывает, волна за волной - вот-вот девятый вал накроет, руки-ноги дрожат, жажда такая, что и каркнуть не могу... Иду, пошатываясь, бреду по грязному снегу - и прошва кровавая за мною виляет...
  Как я на Пироговскую набережную вышел, зачем я туда поперся - плохо помнится, на одном инстинкте самосохранения дотянул... Или случайная удача привела... Иду, изнемогаю... Вдруг, вижу - дорогу наискось, от Невы к домам, ко мне поближе, шантрапузик перебежал, нечто вроде домового... Да он и был домовой, просто я к тому моменту уже плохо ориентировался в пространстве и в классификации видов питерской нечисти... Кровь и аура его приманили. Извернулся - и цап его за ухо! Мягкое такое, гладко-ворсистое, но я крепко вцепился. И на вид, и на ощупь убеждаюсь, что этот как бы наш, по крайней мере - не из адовых. Наш, не наш - все равно домовые скользкий народец, гнилой, двурушный, с подлинкой - но сейчас уж не до переборов.
  - Еще раз на меня облизнешься, падла, на атомы порву! Быстро отвечай: верхних знаешь кого неподалеку? Кто в силе, но кто не адовый!?
  - Э-э-это... не помню. Ухелям-то больно! Я не на тебя облизывался! Просто голодно мне! Отпусти!
  - Больше не повторяю. Тебе голодно, мне плохо, я отравлен, так что тебе в любом случае не обломится пожрать... Но если обманешь, а я жив останусь - я тебя насквозь запомнил, выслежу и убью, твареныш. Быстро помогай, быстро!!!
  - Есть один где-то тут, вроде бы чуял давеча, но я боюсь. Он такой... такой... ой, больно!
  - Точно не из адовых?
  - Точно, точнехонько! Ухель отпусти!
  - Дуй за ним, скажешь - от меня. Вот кусок одежды с кровью, дашь ему... вместо пачпорта... Скорее за ним!.. Не лизать, кровь отравлена! С меня причитается, золотом. Пуд.
   Да, уж: мне - и вдруг потребовалась посторонняя магическая помощь! Так бывает, когда урон очень мощный, а собственных сил на самом донышке.
  Для чего им золото, этим домовым? За Карпатами, в неметчине и дальше, за Ламаншем, людишки лепреконами их называют, но, по-моему, одна фигня. Так, спрашивается, зачем им золото? Все равно они в торгсин не ходят, ювелирные украшения на подиумах не носят, микроэлектроникой не увлекаются... Но я дал слово, и когда все миновало, нашел его и щедро с ним расплатился, честь по чести.
  В два скачка сгинул окрыленный посулом домовой за домами да заборами... В былые времена, в дореволюционном Петербурге, всех этих заборов да халабуд гораздо меньше стояло, по крайней мере, в историческом центре, а при Мироныче крепко город запаршивел. Был Санкт-Петербург, была столица, а стала одна рабочая окраина для малограмотных выходцев из деревни. Село Малые Помои!..
  Жду. Как тут дождаться, когда сознание на самом краешке... На карачках уже дотянул до парапета, поближе к воде... к баржам с дровяным лесом... Тогда эти баржи почти всю свободную воду в Питере заполняли... Попить захотел, да куда там... Сил уж на простейшие заклинания не осталось...
  - Гы-ы... Ловко они тебя разворотили, ровно консервную банку! Здравствуй, говорю... Узнал заочно тебя, по овчине по твоей, по ауре... Как тебя ныне звать-величать, добрый молодец?
  Я глаза разлепил - это я уже на камнях лежу, навзничь, под самый фонарь электрический прилег, подальше от тьмы, а надо мною мужик стоит. В глазах у него.... Не пойми чего светится, но не красным. Точнее, глазки-то у него красноватые, но по-человечески, типа, шары кровью налиты... Толстый, огроменный такой пузан, но не рыхлый, а напротив, согласно имени, которое у него было в те годы.
  - Ёси меня зовут. Ранен и отравлен.
  - Да уж вижу и то, и это. Ну, привет от старых штиблет, да от новых ботинок! А меня Петр Силыч кличут, свои да чужие, кто ни попадя. Ёси - это Иосиф? Как Сталина, чтолича?
  - Нет, это на японский обычай. Поможешь?
  Сам спрашиваю, похожий на ровно лежачую ловко вскрытую консервную банку, а сам даже разозлиться не в силах на дурацкие вопросы да присказки... Но - нет: в голове ощущаю вдруг, согласно доброй воле пришедшего спасителя, что слеггонца прояснилось. Опознал я Силыча в новом облике и с новым именем.
  - А-а... теперь вижу, что узнал. Помогу. Мне все одно сегодня делать нечего. В город приехал -гиль, суета, все газеты шпионов имают, троцкистов ищут да выпалывают... Троцкиста узнать легко: на нем бороденка жидкая, да гнутые когти на руках, чисто у овинников! Пить надоело, бабы этим вечером не дают, каких бы мне хотелось, а которые дают - один вздор, неказисты да не осанисты!.. Как бы нам поудобнее... Тута фельшарская академия через дорогу, я тебя туда пристрою, коли ты не против. Придется вмешаться в людское, а иначе не с руки мне над тобою возиться... Надобны чистота и дзен. И там обсудим, что к чему, полную раскладку дам по этой... ну... по ситуации, говоря научным языком. Пошли, что ли?
  "Военно-медицинская академия Рабоче-крестьянской Красной армии" - вот как это называлось на официальном советском. Возглавлял ее в те поры некий Артур Кючарян, комсюк из разночинцев. Ему самому я бы не доверил палец или зуб лечить, а как администратор он был, вероятно, весьма неплох: немедленно организовал мне отдельную палату, более похожую размерами на концертный зал, медсестру, санитарку, электрическую лампу возле кровати, чистую утку, бойца охраны за дверью - словом, все как для партийного работника обкомовского или даже союзного уровня. Это мне так Силыч постарался удружить.
  Пока он меня обессиленного нес на руках, они уже все приготовили: ванну, медикаменты, хирургов... Петр Силыч все это отменил своею волею, и сам сработал за сиделку и санитарку: прежде всего раздел меня догола, из палаты прочь погнал медиков-людишек, а потом влажными бинтами протер вокруг раны и взялся колдовать надо мною... Впрочем, санитарку он вернул немного погодя.
  Я-то в относительном сознании пребывал, и мне, пожалуй, забавно было наблюдать сквозь судороги и слабость, как вся внушительная ватага в белых халатах и хмурых военных с васильковыми петлицами безропотно слушались этого серопупого мужика... Гм, на вид серопупого. Только на вид! - но уж этого вида у Петра Силыча никому не отнять, кто его знал! Росту он был огромного, это я уже говорил, плечищи под стать пузу - не обхватишь; возрастом где-то в шестьдесят среднечеловеческих - за все время нашего с ним последнего знакомства он почему-то другого облика ни разу не принимал, разве что наголо стригся иногда. Отчего так - не знаю, отмолчался на мой однажды заданный прямой вопрос, а повторять ему я как-то... того... стеснялся, что ли... или не решался. Вот - как вы его знали, таков он и тогда был: рожа разбойничья, чуприна хохляцкая, нос горбом, полон рот железных зубов, запорожские усы, полутулуп на армейский манер, темной овчины, под ним пиджак с жилеткой, рубаха-косоворотка на голое тело, на ногах галифе и валенки с галошами. Серебряные часы на цепочке. Все добротное, да очень уж "черноземное", простецкое, безвкусное... И всегда у него так было, с поправкой на этнос и эпоху, сто лет назад, и тысячу лет назад... Это меня по-первости сбивало с толку. Но потом привык. Главное ведь - внутренний багаж, а не оболочка поверх оболочки.
  Петр Силыч колдует - и меня оторопь берет сквозь слабое мое сознание, как и в прежние века-времена, когда мне при сем доводилось присутствовать, ибо слова его колдовства зело странные, как бы заповедно древние по ощущениям, даже для меня древние!..
  Совсем немного времени прошло, буквально минуты - а живот у меня как новенький, все кишки на месте (это Силыч меня вслух специально уверил на сей счет), "кровь в жилках в том же количестве бултыхается"!.. Никаких шрамов.
  - Слушай, Ёси, а, Ёси!? Слышишь меня? Тут такое дело. С ерундою-то я управился, это и младенцу в люльке под силу, а вот с отравою незадача! Отрава сильна и хитра. Придется тебе самому с нею бороться да из себя вытискивать! Или я могу, мне это плюнуть-растереть, мизинцем левой ноги всю гадость турну из тебя, но... сам понимаешь... Отрава с приворотом, отнюдь не простая. Так что, думай, смекай - и очень шустро: где-то с минуту по моим серебряным я ситуацию приморожу, а дальше никак - либо отпускаю на вольный полет, либо решаю своими средствами. Сам выбирай, быстро выбирай.
  - Благодарствую, Петр Силыч. Выбрал уже: отпускай ситуацию, я сам с ней управлюсь.
   Вот ведь как дело стало разворачиваться! О чем у нас с Петром Силычем был разговор? Все мои телесные повреждения он убрал напрочь и так ловко, что и мне бы, даже в подходящей обстановке, на самые свежие силы, не управиться, причем за куда большее время, чем ему походя понадобилось, но отраву троллеву он трогать не стал. Почему?.. Хорошо, что знаете, но я все-таки повторю, так мне легче нить рассказа удерживать. А потому он трогать яд во мне поостерегся, что яд был очень уж редкий и непростой, и едкий: он успел поразить мне мозг, душу, все естество, колдовское и человеческое. И теперь предо мною дилемма в полный рост: или я сам справлюсь с убийственной отравой, или она справится со мною, и я стану адовой нежитью, даже не нечистью, а так себе, на уровне призрака... Или мне поможет кто из очень сильных, и, тем самым, навеки обратит меня в своего духовного вассала. Не по своему желанию, а по моему личному решению, по моему извращенному отравой хотению. Вот такие тонкости. Отрава-то колдовская, напомню, с наговорами! А из этого рабства только один выход, да и то по взаимному согласию сторон: полное развоплощение, в абсолютный прах! Без надежд, без апелляций, без утешительных мечт! Ну, и Петр Силыч мне это дело кратко и корректно обрисовал, напомнил. А я выбрал.
  - Вот и ладушки. Лежи, Ёси, справляйся-поправляйся, я в эту ночь возле тебя подежурю. Дескать, мол, воды подам, если что, утку... гы-ы... если паче чаяния, обсерешься от усилий... гы-ы... Ну, а сам газетку почитаю, да валенки лишний раз просушу... Годится такое дело?
  - Все правильно. Заранее благодарю. Ты, вот что... Петр Силыч... Если отрава меня одолеет - сможешь помочь напоследок, в честь старой дружбы? Развоплотишь? Мощи хватит?
  - Мне??? Ха. Не боись, в пыль размету, надежно, весь ад обратно в призрака не соберет. Но ты пока сам держись.
  - Держусь, куда деваться.
  Телесное мое здоровье в привычное русло пришло, и сил, телесных сил, явно, что стало побольше, вплоть до обычной нормы, и теперь мне уже ничего другого не оставалось, кроме как мощью оставшегося во мне духа бороться с враждебным колдовством, поселившимся внутри сердца моего, мозга моего, души...
  И пошел прилив-отлив, в ту или иную сторону: то отрава меня забирает, а то я реванш беру на короткое время... Плохо, что зима, хуже нет! Подобные отравы с наговорами сильны, как правило, по утреннюю зорьку, пусть даже укутанную в дождевые тучи да туманы, но в зимнем Питере, северном городе, очень уж далеко до этого самого рассвета-восхода...
  Силыч развалился в кресле, поставленном специально для него, изрядно поодаль от моей койки, чтобы своею аурой мою не сбивать с самостоятельного поведения. Полутулупчик на вешалке, валенки отдельно, онучи отдельно и галоши отдельно - у батареи парового отопления на табуретки пристроены, сам чаек из кружки дует, да то и дело санитарку за добавкой гоняет. Весь красный лицом, потный, газетой хрустит да похохатывает, носовым платком утирается... размером с хорошую портянку... Да, кстати говоря, он почему-то портянки, а не носки под валенки носил.
  - Петр Силыч, что ты там такого смешного надыбал... зачти вслух, вместе посмеемся...
  - Ты лежи, лежи себе и не отвлекайся, тебе не до смеха, ухо-то востро держать надобно. А я попеременно читаю: то "Правду", то "Гудок", в сей момент "Известия ЦИК СССР и ВЦИК Советов рабочих, крестьянских, красноармейских и казачьих депутатов"! О, как! Скорбят ныне советские казаки, красноармейцы и крестьянские рабочие! А чего смеюсь - знавал я ту шкурку, из-за которой сыр-бор поднялся со стрельбою! Цик в цик! Ревность рогатая велика в мужичонке поднялась. Вот и вся тайна, никаких троцкистских заговоров, привет чекистам! Вот и смеюся...
   Так и не понял я толком - про какую шкурку он речи гнал, почему смеется... Но и мне и вправду этой ночью тяжело пришлось, подыхал, здесь уж не до юмора.
  А все-таки голова у меня худо-бедно работала, и первую тревогу я почуял мгновенно, едва лишь дверь отворилась... Должна была санитарка прийти, с очередным чайником кипятка для Петра Силыча, а ввалились сразу четверо в красноармейской форме, в буденовках, в шинелях с "разговорами", с примкнутыми штыками на винтовках! Но они были такие же красноармейцы, как я газета "Гудок" - нечисть голимая, не тролли, но... Адовые, и отнюдь не того сорта, что мне дорогу в Елагином заступали, и даже не те, каких я при налете у дацана зарубил! Мощь из каждого так и плещет, а вместе с мощью аура - яростная, багровая!
  Петр Силыч, видать, не хуже моего прочувствовал их приближение и встретил их стоя.
  Так они его первого решили на штыки поднять, как революционные солдаты из советских фильмов злого переодетого буржуя!
  Всех четверых Петр Силыч прикончил в одно ударное мгновение: крикнул, топнул, в ладоши прихлопнул - четыре кучки черного праха на паркетном полу, ни штыка, ни буденовки ни от кого не осталось.
  - Сергеевна! А, Сергеевна! Сколько мне орать, голос сажать? Чаю нет, мышей не ловишь? Ну-ка, подмела! За что тебе паек старшего матроса плотють, а? Чисто вымела чтоб! И в чаю заварки не жадись! Мети-мети сначала, кляча старая, это тебе не по карманам да по тумбочкам шнырять-подворовывать! И сразу же чаю, как выметешь!
   Прибежала на крик санитарка с мокрой тряпкой на швабре - шуршит, трет, метет... А в глазах и в мозгу у нее - я же чую, хоть и болен! - ни малейшего "зомбажа"! То есть, Петр Силыч такой крутизны морок на тетку навел, что у нее даже и намека нет - позвонить гэпэушникам насчет непонятных льготников в отдельной "министерской" палате, или, там, оборотной бранью защитить свою пролетарскую честь и достоинство от новоявленного угнетателя-самодура! Только страх и почтение! Вон, какой, дескать, представительный мущщина, прям из заветных старых времен! Барин!
  Да что санитарка - вся клиника на цыпочках по струнке ходит! Бдительная чекистская рать из охраны в ус не дует - почему вся страна горюет, а какой-то пузан беспачпортный у постели подозрительного оборванца в газету смеется!
  - Ёси, чайку плеснуть, ай нет? Ну, как знаешь. Заварка дрянь, но кишочки тепленьким сполоснуть - оно и это в самый тук для здоровья.
  И опять мне вроде бы полегче, и опять тревога из дверей холодком повеяла. Но тут все без особых неожиданностей: Петр Силыч для того и дежурить остался, дабы предотвратить, потому как стариннейший обычай, равно обязательный для всей нечисти, требует не менее трех попыток за ночь своего добиться от жертвы, коли уж в нее вцепились. Если считать за две, с которыми я на островах сам справился, то третья уже пресечена с полчаса назад, и четвертой бы не должно, однако, ежели разбирать строго по теории, то первые две вполне могут составлять две части одной попытки: отвлекающая и основная.
  Так оно и вышло: Петр Силыч поднимает взгляд на открывающуюся дверь, и оттуда выходит третья попытка, на сей раз в облике могучего мужика в борцовом трико. Глупейше выглядело все это - но такова была колдовская реальность той мутной ночи, из песни слов, как говорится... Ростом этот воплощенный абсурд с Силыча, плечи не уже, чем у Силыча, пуза нет, бородища русая по самые глаза, стрижен в скобку...
  В правой руке у этого "никитыкожемяки" хлыстик, черно-красными жилками витой, узенький, гибкий, около метра длиною. На меня взгляд метнул обещающий, ибо за мною пришел, но, все-таки, на Силыча отвлекся, чтобы для начала с ним разобраться, с нежданною преградою-защитою. Махнул со свистом для разминки - и стоячая вешалка толстого чугуна пополам перерублена! Вместе с полушубком и папахою, что Силыч туда повесил.
  Да только и на сей раз у них толковой драки не случилось. Я продернулся в очередных судорогах, закашлялся, а когда взор прояснил - там уже избиение шло, а не битва.
  Хлыст на полу валяется, рядом "борец" на пузе недвижим прилег, без сознания, а на спине у него тяжеленный Петр Силыч хип-хоп выплясывает, заклинаниями нараспев тараторит! Наконец, подпрыгнул повыше, грянулся босыми пятками на спину и шею, да так и стоит, отдувается.
  - Ну и крепок же, гидра! Никак ему хребет не переломить босою ногою, а валенки лень надевать! Слышишь, Ёси? Может, медаль ему за стойкость начеканить, а? Коли уж такой живучий оказался! Реальный черт, между прочим. Так, значица! За нападение и злобный нрав, за то, что испортил мое и казенное имущество, нарекаю тебя... Был ты черт, а станешь джинном из кувшина... Вот только нет поблизости кувшина никакого... Ёси, может его джинном чайника назначить?.. - Это у Силыча всегда хобби такое было, по его выражению - прихоть, еще с античных времен: врагов перелицовывать из одной нечисти в другую, с дополнительным порабощением... - А! Утка же есть? Ёси, может, тебе приспичило утку оседлать, по большому делу, али по малому?.. Я подам? Чтобы ему там хоть какая-то обстановка, дескать, вместо мебели...
  Нет, ничего мне в тот момент не хотелось, очень уж худо пришлось, но Петр Силыч - это Петр Силыч, все понимал, старый хрен! Он как бы вовлекал меня шутейными разговорами в бытие, отвлекал от внутренних мук и переживаний, не давая замкнуться в них, будил во мне жажду жить, говорить, любопытствовать... И это ему вполне удалось, поскольку я сижу перед вами живехонек, повествую о делах минувших дней.
  Уже начал, было, Петр Силыч колдовать над поверженным, да вдруг осекся. И тем меня дополнительно взбодрил, ибо я подумал, что еще кто-то пожаловал. Но нет - это Силыч заклинанием приморозил адову нечисть, а сам достал из под моей кровати утку зеленоватого стекла, установил на недвижную спину этому будущему джинну и стал туда мочиться, долго мочился. Почти половину утки заполнил.
  - Во-о-от, будешь, теперя, как в теплой ванне плескаться, не выходя из горницы! И меня благодарить! Полезай!
  Легкий хлопок в воздухе, и утка уже на паркете, а в ней мутная субстанция витает поверх мочи.
  Силыч смотрел, смотрел на дело рук своих, да как захохочет жирным басочком!
  - Гы-ы, я пробку-то невидимую сделал, сугубо для джинна для того. "Джинном Утки" нарекаю тебя! Глухонемым джинном, чтобы, значит, перемолвиться с посетителем не мог! Сергеевна! Где шляешься? Ну-ка, утку освежи, другую принеси!.. Слышишь, Ёси, я так приколдовал, что он вовек оттуда не выберется, пока утка не разобьется о чью-то голову! Именно об голову! И что ему дозволено будет изнутри гостя донимать, но не всякого: освобожденных секретарей, прокуроров, чернокнижников - да, а мещан беспартейных - ни-ни! Если начальник большой - покусывай, щекочи, пачкай, радуйся, не скучай. Дары от простого человека смиренно принимай - в тесноте да не в обиде. И довольно с тебя прав и обязанностей! Ф-у-ух, устал. Держись, Ёси, до рассвета уж и не так далеко!
  Палата у меня огромная, метров семьдесят квадратных, натоплена в меру, люстра на одиннадцати лампочках постоянно горит - Силыч так решил, чтобы не было у меня позывов прикорнуть и забыться. Стояло радио, но оно не работало по позднему времени, Силыч это проверил. Сам Петр Силыч из палаты ни ногой, даже умывался, никуда не отходя, из переносного рукомойника! Здесь уж отнюдь не прихоть, это очень важно, чтобы ни на миг не оставлять мое больное Я без присмотра! Исход наших с ядом борений мог быть внезапным, молниеносным, и Петр Силыч подстраховывал, чтобы, если что - помочь мне напоследок развоплотиться, чтобы я адовой нечисти не достался.
  Ситуация сама по себе была нештатная, говоря казенным человеческим языком, весьма и весьма редкая: в моей биографии, к примеру, такое случилось впервые. А ведь я долгожитель, в том числе и по колдовским меркам. В сравнении со мною, сама наша уважаемая Ирина Федоровна - девчонка! Я имею в виду, Федоровна, когда ты еще девчонкой росла - я был немногим младше меня нынешнего.
  Потому не удивительно, что события в ту ночь получили столь же нестандартное продолжение. Умопомрачающее, так будет вернее.
  Яд был силен до чрезвычайности, я им пропитался по самую маковку, по самые ногти! Но и я, как таковой, был тот еще огурец-удалец, взял, вот, и заупрямился! Не хочу на тот свет! Не хочу к адовым!
  И, видимо, настолько прочно уперся рогом, что сам мифический Фатум взбесился и прислал персональный конвой, дабы препроводить на тот свет меня, простого колдуна и мага, который даже без благодетельной помощи Силыча продолжал трепыхаться, до сего мига непобежденный адовой нечистью.
  - Видишь, радио закукарекало, интерьнацинал играть будет! Выключить?
  - Ой, выключи, силушки ни на что нет!
  Все во мне дотла изнемогло, до дна истаяло... кроме упрямства! И вот открывается дверь... Тихо, неспешно, без грохота и треска. И входит Она, самолично. За мною пришла. Никакого савана, никакой, там, косы в руках - просто женщина в свободной темной тунике до полу. Возраст, облик? Этого не помню, ускользнуло из сознания. Не старуха, не девочка, не баба средних лет... Короче говоря, особа женского пола без определения возраста и статей. Улыбка на лице... Не теплая, не злая и не равнодушная... Точнее всего бы сказать - вежливая, но и это слово - чушь, враки. А сама улыбка была, да, я ее помню, этот образ-льдинка до сих пор в сердце моем живет и не тает, об другую льдинку постукивает, о первородном ужасе напоминает.
  Я ее мгновенно узнал, но это и не удивительно, ибо непосредственно ко мне был тот визит, ибо каждый из смертных обязательно узнает ее в свой последний миг. А вот Силыч обмишурился, он ее за внеплановую нечисть принял, появлению которой лимит как бы уже иссяк на эту ночь. Однако правило правилами, но всё ведь бывает в подлунном мире, слепо на обычаи полагаться никому нельзя, ни нам ни людишкам.
  Силыч повернул голову к дверям, встал и заступил дорогу.
  - Тыкккуда, крыса! Кто тебя звал??? - Он все еще не просек фишку, несмотря на могущество и опыт.
  Но тетя с улыбкой на невнятном лице ладонью вместо ответа махнула, как бы отстраняя от себя нависшее брюхо - ды-дымммм! - И Петр Силыч спиной впечатался в стену, в полете кресло сбив, стол, вторую уцелевшую вешалку серого пролетарского чугуна... Знатно треснулся - с потолка известь посыпались, в стене кирпичи обозначились, как зубы, неровно сдвинутые ударом.
  И вот оно отличие истинной мощи от той, которая нам, простым людям и колдунам дадена: Петр Силыч, небось, еще на лету новость уразумел, во всяком случае, прыти и сознания не утерял.
  Вот он спиной и задницей стену опробовал - и вот он, буквально в следующее мгновение, уже с фланга на гостью мою напрыгнул и кулаком ее в ухо звезданул! Он умеет быть прытким, уж я-то знаю! Знаю также, что услышать от Петра Силыча матерщину, вместо обычных его физиологических скабрезностей, невероятно трудно, о каком бы языке речь ни шла, живом или мертвом, но, повторяю, то была ночь подлинных чудес!
  Ударил в прыжке и с разворота - а сам тут же во второй полет наладился - Оё-о-о!.. Уже головой, темечком - и в ту же стену! Здесь уж нашему Петру Силычу стало не до матерной ругани. Он молчком прыгнул обратно, обхватил ее ручищами, да как заорет! Я, вроде бы как уже по пояс в могиле, и мне, казалось бы, до земной суеты дела нет, ан любопытство всплеснулось! И даже как бы страх, но не за себя, а за Петра Силыча, дорогого моего заступника. Хотя, если честно вспоминать, то и понимание происходящего, и любопытство со страхом, далеко не сразу в моем сознании привились, а как бы с задержкой по времени: сначала, типа, видеозапись простая на автомате идет, а потом, задним числом уже, переживания при воспроизведении и просмотре. У компакт-диска ведь не бывает эмоций? А я в тот момент как раз и был таким компакт-диском... или флешкой... Что, Леша? Я не расслышал, какие клауды?.. А, ну да, или как запись на "облаках" - так, пожалуй, вернее, образнее.
  Тетка замерла в колдовских объятиях и видно, что пытается их разомкнуть - да не тут-то было! Силыч воет невнятное, а рук не разжимает, а силушка у него богатырская... Ну, тетка и дальше пошла, медленно ползет, едва-едва, с Петром Силычем на нежных плечах, который едва ли не вдвое выше... Босые пятки его по полу топочут, паркетные доски по сторонам разбрыгивают. Метров шесть до меня им идти, до моей койки... А паркет еще старых времен, прочно был установлен, с тщанием... Но не выдержал испытаний - ровно кузнечным молотом по нему стучали! Силычу больно, он хотя и держится - но видно, что на исходе своих воистину исполинских возможностей... Мне бы вскочить, да улепетывать на другой конец света - а я лежу, парализованный отравою и покорностью судьбе... которая тоже бывает горше и подлее любого яда. Что? Обе горше - и покорность, и судьба.
  Силыч сначала матерился, это еще до полетов и во время них, потом орал, потом, скорее всего, заклинания творил на прашумерском или еще каком-то неведомом мне диалекте, а потом - как бы взмолился! Угу! Именно взмолился, другого аналога его крикам я позднее так и не подобрал в своем понятийном аппарате! И готов поклясться всей своей душой, что вроде бы как слово "мама" прозвучало!.. Или "матушка"... "мамочка"... вот, как-то так.
  Смерть все ближе, ближе, и я уже словно бредил, грезил, отрешенный, но будто бы слышал своей просветленной в последний земной миг флешкой-облаком, не поручусь за точность перевода с непонятного языка: "Матушка! Помоги! Ну, в последний раз, умоляю, не себе прошу!"
  И остановил. Смерть явно пытается дальше ко мне продвинуться - а ей никак! Петр Силыч ноги босые расставил, уперся ими куда придется - корявые пальцы в растопырку - в паркетины, да в борозды цементные и сдерживает! Галифе лопнули вместе с ремнем, слетели тряпками на пол, так наш Силыч в косоворотке и в одних кальсонах остался. Сипит, кряхтит, пыхтит, мычит... Короче говоря, все доступные организму звуки издает, но ни шагу назад! Ноги у него толстенные, трясутся, но держат!
  Видать, получил Петр Силыч помощь извне, откуда просил - но так оно было, или нет, уж и не знаю... Леша, может, ты в курсе насчет своей почтенной бабушки? Я не Федоровну имею в виду, а ту... которая по отцу?.. Гм... Жаль. Это первая из двух тайн, кроме, разумеется, тайны главного феномена природы: бытия-небытия, которую мне более всего на свете жаждется узнать. А вторая - какого рожна он к ней под хламиду полез? Ну, под тунику, саван-хренаван... Она, все-таки не девка подзаборная, и по рангу своему в подлунном мире - не нам всем чета! Может. Может, это мне и прибредилось... Может быть. Я однажды у Силыча спросил, улучив момент поудобнее, заикнулся разок: думаю, если распечатается объяснением, так я его и насчет "матушки" раскручу... Где там!
  - Засохни, - говорит, - Ёси, рожа твоя пьяная, пока чавку на затылок не своротил! Может, лет через тысячу, через две и отлипну памятью от этого дерьма, так тебе его отдам - ешь и растирайся! А пока сунь себе язык в одно место и не доставай, скотинум вульгарис!
  Гм... Крепкие выражения и грубости я из деликатности опустил, просто этими словами передаю общий смысл его отказа.
  Продолжаю. Замерли оба, Петр Силыч и Смерть, в одну живописную скульптурную группу: Атлант и кариатида! Он шевелится и звуки всякие-разные издает - она неподвижна. У него от спины сквозь лопнувшую в десяти местах косоворотку пар идет - она по-прежнему в мою сторону глядит. Ансамбль сей неподвижен, да только статичность эта явно обеспечивается могучими усилиями обеих сторон, равновеликими и разнонаправленными. И если тетка в саване... тьфу!.. нет, все-таки, в балахоне, в тунике... если дама сия не подает никаких признаков усталости или нетерпения, то Силычу куда как туже приходится, несмотря на его природную мощь и неведомую мне поддержку!
  Я не знаю наверное, я боюсь представить себе, что он там чувствовал, о чем думал, но факт остается фактом, пусть даже он - голимые глюки в моем воспаленном мозгу: правою ручищей Петр Силыч Ее поперек талии облапил, а левою за бок, потом ниже пополз - и хитон в кулачище захватил, и вверх подол поволок! Ну, чем угодно вам клянусь, скептики мои дорогие! Вот, душой клянусь! Видел, не видел, в бреду, наяву - но чем угодно клянусь, что именно так запомнил те мгновения!
  Чудовищные, кошмарные, удивительные... Трагикомические. Почему трагикомические? Потому что увидел я сию картину маслом - и засмеялся! Да, без улыбки, сквозь предсмертные конвульсии, одною душою на последней ниточке - но это был внутренний смех. И он меня спас.
  Когда ешь кашу - редко задумываешься о том, какое зернышко было сытнее, а какое вкуснее, где тут ингредиенты масла, а где молока или меда, просто поедаешь ее с удовольствием и обретаешь сытость. Так и там было: смех меня спас, упрочив связь с жизнью, рассвет меня спас, ибо в ту секунду, где-то за Александро-Невской лаврой, прокукарекал невидимый и неслышимый, но живой обывательский петух... Дядя Петя меня спас, Петр Силыч, мой дорогой друг и покровитель!
  Чей вклад больше? - Его, конечно же! Но ведь был рассвет, и был мой смех...
  Я не думаю, что Петр Силыч потугами своими пытался меня именно рассмешить, потешить, возвратить утерянный вкус к жизни, я даже не знаю - и никогда уже не узнаю! - зачем это ему понадобилось? Я до конца не уверен и в самом себе, в том, что правильно запомнил увиденное... Но для меня это было! - а значит, так и есть, и будет, покуда я не помру, а те, которые живут и будут жить после моей смерти, не располосуют скальпелем сомнения это мое странное повествование, услышанное вами и только вами.
  Что было дальше?
  Смерть растаяла, Петр Силыч грянулся пузом об пол, распластался, ноги врозь, руки в стороны
   - мычит, стонет.
  (Я ему потом, во время импровизированной пирушки в ресторане Астория, сказал, не подумав, что он в тот миг на рассвете был необычайно похож на большую стонущую жабу. Но Силыч не обиделся, он вообще был снисходителен к пьяным и умалишенным)
  Он лежит, но жив-здоров, а у меня в мозгу просветление, словно вспышка: я мгновенно понимаю, как нужно дышать, какие заклинания творить! Десять секунд - и вылечился! И уже я, а не Силыч - прочь погнал набежавших людишек! Петр Силыч-то досуха изнемог в безумном этом сумо, вот людишки и опомнились, смахнули с себя очарование и попытались вернуться в исполнение служебных обязанностей, где мы с Силычем не были предусмотрены ничем и никак - ни клятвою Гиппократа, ни уставом караульной службы .
  Но эту пустяковинку я сам уладил, а Петр Силыч потом, когда очухался, им всем чохом и память подправил в правильном ключе.
  Наконец, Силыч голову от паркета поднял, оглянулся и тут же за чайком санитарку Сергеевну погнал... Чувствовалось, очень даже чувствовалось, что ночные события и по нему трактором проехались, но выдюжил, хорохорится, виду не подает, голову прямо держит.
  Что было потом? Потом было настоящее и будущее, которые уже прошлое, но началось оно с поиска одежды. Как ни странно - это был второй по сложности момент за всю кошмарную ночь с кусочком утра... Третий по сложности - мои попытки удержаться против отравы.
  Я был настолько рад вернуться в грешный мир, что голышом и босиком, в одном халате, готов был драпать пешком по шпалам и скалам до самого Гангкхар-Пуенсум! Ох, славное местечко, я там с давних пор устроил себе логово и ничуть об этом не жалею. И туристов близко не подпускаю. Да, о чем я... А вот Петр Силыч ни в какую, заупрямился! Голышом ему, видите ли, неприлично, приколдовать одеяние он не хочет, и без этого колдовством утомился... Покуда местный кастелян подыскал ему кальсоны и галифе подходящего размера и фасона, с него ведро пота сошло, с кастеляна этого несчастного...
  Хорошо хоть, валенки с галошами остались невредимы, а то бы мы до следующей ночи провозились. Ну, и я заодно приоделся в казенное.
  Траур в городе, не траур, но нас с Петром Силычем в Астории обслужили по высшему разряду! Это чтобы нам легче было назначенного в железнодорожном билете часа дожидаться...
  И, вот, прощаемся, восстановив и спрыснув былую дружбу водкой и коньяком, аки мертвою водою. Я обниматься полез, счастливый как теленок и даже где-то пьяненький, но Петр Силыч отстранил - у него ручища как бревно - смотрит на меня, весь такой насупленный...
  - Ёси, ты, часом, не калаголик?
  - Что? - переспрашиваю...
  - Ну, это... не горький пьяница?
  Я опешил от странности вопроса из уст Петра Силыча... Кто бы говорил!
  - Нет, - отвечаю. - Давай, протрезвею, если надо?
  - Это хорошо, что не пьянь, коли так - можешь и не трезветь. Вспомни, подумай - ничего не забыл?
  Я замер мыслями на несколько секунд, взвесил пережитое, для верности по карманам себя обхлопал...
  - Да нет, вроде бы. Тебе по гроб жизни благодарен останусь, это само собой, домовому посул повторил-передал, он подождет... Нет, ничего не забыл.
  - А, ну тогда ладно. Тогда я все эти гумажки да рулоны папирусные в мусорку отправлю, а то мешаются, отвлекают эту... мою Ва.
  Это он знатно меня приложил!!! Нет, на жабу не обиделся, но по носу щелканул! Чтобы, значит, я не забывался в сравнении с ним! Мягкий морок памяти на меня навел Петр Силыч, да так ловко, что все мои охранные заклятия, все мои увлечения древними свитками, за которыми, собственного говоря, я и а Питер примчался - как ураганом выдуло!
  Я стою, такой, рот разинув - уже трезвый как стеклышко безо всяких заклинаний, а Силыч хохочет, милицию на перроне распугивает!
  - На, держи свою хрень собачью. Сам упакуешь, или мне помочь?..
  Вот так оно все и было, в начале второй зимы одна тысяча девятьсот тридцать четвертого года по нынешнему летоисчислению.
  
  
  
  КОНЕЦ
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"