О'Санчес : другие произведения.

Прелюдия к "Хваку"

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Это не рассказ, а так... Я бы назвал представленное здесь - прелюдией к огромной сказочной эпопее о Древнем Мире, которую я давно собираюсь написать, а она, в свою очередь, немножко связана с романами "Нечисти" и "Я люблю время". Там будет несколько главных героев, пожалуй - пять (Лин со своим питомцем, Хвак, маркиз Короны, еще кое-кто...). Данный же отрывок написан под настроение и впрок, он будет мне своего рода маячком, а читателям - развлечением и, быть может, частичным объяснением неясного для тех, кто читал мои предыдущие сказки. Порядок, в котором следует мегароман ХВАК: 1. Прелюдия к Хваку 2. Постхвакум 3. Воспитан рыцарем 4. Перепутье Первое 5. Дом и война маркизов Короны 6. Перепутье Второе. 7... пишется
  ПРЕЛЮДИЯ К ХВАКУ
  
   Пахал он землю, и звали его Хвак.
   Время в те далекие дни - когда-то потом, бесконечно позже названные Юрским периодом - потеряло покой, чародеи и шарлатаны дружно предсказывали гибельное грядущее. И что с того, что первые наживались на сокровенном, а вторые на обмане? Разницы в обещаниях не было и люди кручинились.
   Многие горевали да боялись, но только не Хвак: был он молод, темен и забит, в свои неполных восемнадцать лет женат на солдатской вдове гораздо его старше, на все округу слыл дурачком и бестолочью, тюфяком и рогоносцем.
   Так и в этот, не по-весеннему жаркий день, жена его Кыска, вместо того чтобы хлопотать по дому, соблюдать в порядке скудное их бытие, с утра, не ведая стыда и осторожности, принимала в гостях кузнеца Клеща, потому что была без ума от его медвежьих объятий и жестких любовных тычков. Все лучшее на столе: мех с вином, хлеб свежий, мяса вдоволь, да не ящерного - молочного, то есть, от такого зверя, чьи самки молоком чад своих выкармливают... Кузнец силен и огромен, жрать горазд и к бабам горяч - кормить его и кормить...
   А Хвак пашет, пашет да на тени поглядывает: вот как только солнце перевалит за кочку с хвощом, так и обеду время. Вот-вот уже будет так, и Хваку заранее радостно, потому что Кыска не забыла ему и воду положить, и ковригу хлеба, и репку и луковицу вареные, и вяленую ящерку... Хвак бы и больше съел, да не по брюху достаток, надо больше пахать, тогда и еда появится. Так говорит его Кыска, и он ее любит, потому что она добрая, умная и красивая. А если и ругается - так глянь по сторонам: чаще бьют и убивают, брань же - слова, да и только. Вроде бы и ест он немного, но плечи круглые, живот над портками висит, задница мясистая... Откуда стать сия в Хваке? От родителей, видимо, но только кто они и откуда - никому не ведомо: шла пара через деревню, да случились схватки у молодухи. Местный шаман - куда денешься от обычая - дал кров, ложе, воду, тряпки, сам роды принимал... Утром проснулся, еще измаянный, ничего понять не может: младенец кричит, никого нет... Видимо на рассвете сбежали беспутные родители и сына бросили, на сиротскую и бесприютную жизнь... Всем миром вскормили подкинутого, отрывая от себя и семей своих, кому сколько не жалко, да не полюбили.
   И еще борозду, вон до того деревца... Так наметил себе Хвак последний проход перед обедом, но вдруг отвлек его нетопырь: сел на упряжь воловью, приняв ее за шкуру, потому что на спине она широка и выделана из кожи ящера игу, да принялся ее бурить да протачивать, кровь искать. А Хваку смешно: слеп днем нетопырь и глуп всегда, еще глупее Хвака (привык он всю жизнь слышать, что дурак, и сам поверил - если все говорят, значит, знают), ну и старается впустую. И прыгает на месте, и клекочет, и злится... Хвак смотрел, смотрел, потешался, спугнуть боясь, да и не заметил, как на новый круг пошел, - вот незадача! Не бросишь же борозду на середине... Пришлось допахивать.
   И эх! - уже сел Хвак в тень, а до этого вола распряг, чтобы тоже скотина отдохнула, порадовалась, хвощами почавкала, и, достав пузырь с водой, отпил из него вдоволь - потом уже, к вечеру, надо будет на глоточки растягивать, но в обед святое дело напиться... Все люди так, а Хвак на особицу ест, иначе: сначала самое вкусное, ящерицу, потом уже остальным полакомиться можно.
   Ящерица в неполный локоть длиною, еще с осени завялена, всего и мяса в ней на два укуса, так что Хвак не поленился и позвонки ее перетер в костяную кашицу - челюсти у него что надо и зубы под стать.
   Вдруг - мелькнуло! Хвак глаза растопырил и шею вытянул: кто? Деревня их пусть и в самой глуши, да зато посреди Империи, до войны далеко, звери и ящеры сторонятся обжитых мест, а разбойнички нечасты - что им добывать в деревне? Но случайные тати встречаются и не сказать, чтобы редко.
   А может, это Кыска пришла его навестить, похвалить? Что-нибудь вкусное испекла? Точно, женщина... Ах, здорово бы!.. Нет.
   Смотрит Хвак, глаза по-детски вытаращены: старая престарая бабка-паломница идет, ковыляет, на клюку опирается, вот-вот упадет, бедная. Хвак сложил из рук на тряпицу еду и воду, перекатился на четвереньки, оттуда на дыбки, да и бегом к страннице:
   - Госпожа, звали меня?
   Бабка, спина скрючена, подняла взор: лицо старое, аж черное, а глаза синие с бирюзовым.
   - Нет, мальчик, я не так зову.
   Хвак и растерялся на ее слова, и что сказать, не знает, и что дальше делать, не ведает. Кого это она мальчиком назвала?
   - Тебя. И что бы тебе надобно от меня? Видишь - клюка да хламида, вот и все мое богатство.
   Хвак понял, что бабка за грабителя его считает.
   - Нет, госпожа, ничего мне от вас не надобно, не бойтесь меня. Я увидел, что вы устали и голодны. Вот, у меня и вода хорошая, и хлеб, и репка, и лук - все некусаное! Это вам... А ящерку я уже съел.
   Старуха оперлась на клюку и задумалась. Хвак встал перед ней столбом и вздохнуть боится, чтобы не напугать и не обидеть своей дуростью старого человека.
   - Ну, будь по-твоему. Веди меня к снеди своей, да помоги усесться.
   - Сюда, госпожа, и идти никуда не надо. И тень, и ровно, и мягко. Кушайте.
   Бабка медленно отщипывает хлеб, бесшумно жует и все смотрит, смотрит без улыбки на Хвака... И ему... ему... он... Первый раз такое: Хвак чувствует, он видит, он знает, что незнакомая старуха не будет над ним смеяться и стыдить его дураком и дармоедом... Хвак понимает это, и в его груди, над животом, что-то такое мелко дрожит, горячее, мокрое...
   - Ты знаешь, а ведь и впрямь была я голодна. И хотя к иной пище привыкла, но ты накормил меня, утолил глад мой и жажду.
   - Правда? Эх, жалко, что у меня...
   - Помолчи.
   Хвак и осекся на бабкины слова, испугавшись, что перебил святого человека и что это жаркое чувство в груди сейчас пропадет из-за его спешки и глупости....
   - Ты потрафил мне, а это немало, так немало, что почти невозможно... И хотя сам видишь, что стара я и немощна, однако: чего бы ты хотел?
   - Что?..
   - На твоем языке дрожат слова, скажи их мне, как если бы я их могла исполнить. Хочешь спросить? Скажи, не стесняясь, и честно.
   - Да, хотел бы спросить, госпожа, ваша правда. Что такое потрафил?
   Бабка медленно качнула головой направо... налево:
   - Ты и впрямь прост. Хотя и любопытен. Нет, ты не глуп. Потрафил - это угодил. Ну, а теперь я бы хотела знать твое самое заветное желание, чтобы молиться о тебе и тем самым поспособствовать его исполнению. Это все, что я могу сделать для тебя, старая немощная женщина.
   - Нет, госпожа, ничего мне не надо. Лучше вы скажите, чем я еще...
   - Помолчи.
   И Хвак опять обмер на полуслове, без страха, но почтительно и со слепой надеждой в груди, маленьким, только что народившимся комочком предчувствия...
   - Ты был добр ко мне и бескорыстен, и чист в помыслах. Я спрашиваю тебя, не желая больше повторять и объясняться: скажи мне свое самое заветное желание, дабы я могла поспособствовать его исполнению. Я простая старуха паломница, но попрошу саму Землю-Матушку, Мать всего сущего окрест, и как знать - быть может, она услышит молитвы мои за тебя? Говори же.
   - Да, госпожа, я понял и я хочу. Вам не надо будет ни о чем просить нашу Великую Матушку, потому что я прошу вас, и вы сами можете все исполнить для меня... - Хвак замер на мгновение, но поборол робость и протараторил: - Я...: пока вы здесь... хотел бы вас назвать своей матушкой. Можно? Я ни разу в жизни никого матушкой не называл... - Так сказал Хвак и замер, трепеща.
   - МЕНЯ??? Меня? Ты?.. Как странно. Приемышей у меня еще не было.
   Старуха сидела под деревом, ноги под хламидой были сплетены в калач, как у шаманов, клюка в ее руках застыла неподвижно - и все вокруг замерло: звуки, воздух, птицы, тени...
   - Быть по сему. Ты можешь называть меня матушкой и говорить мне ты. Я называю и признаю тебя моим сыном и отныне - что бы с тобой ни случилось, чтобы ты ни натворил, куда бы ты ни пошел, чем бы ты ни занимался - я твоя матушка, и тебя никому и ничему не выдам, и от всего постараюсь защитить. Тебя и семя твое, поросль твою, буде таковая народится. Доволен ли ты?
   - Да! Да! Матушка! Моя обожаемая матушка! Ты матушка моя! Я знал, что найду тебя! Я мечтал! Что ты найдешь меня! И что я смогу тебя назвать так! У них у всех... а у меня... Матушка моя, я твой сын!
   - Ты мой сын. Хватит плакать и слушай дальше.
   - Да, матушка! Я уже не плачу, они сами льются.
   - Это пройдет. Ты должен пообещать мне кое-что, сын мой...
   - Все, что прикажешь, исполню!
   - Клясться легче, нежели соблюдать. Первое: никогда больше не смей пахать! Нельзя тебе отныне ранить свою матушку... Землю, грудь ей терзать...
   - Исполню, матушка!
   - Никогда ты не должен помышлять об участи богов, даже если во всю силу войдешь и придет тебе искус.
   - А я никогда и не думал! И что мне в них? Нет, ничего такого... Да я клянусь, матушка!
   - И помни: день сегодня до заката и от мига сего - особенный: чем наполнится - тем и продолжится. Ты не глупец, сын мой, но дурость в тебе велика сидит, я чую ее... Впрочем, как бы то ни было - сын, стало быть, сын. Поцелуй же меня.
   Хвак где стоял - так и брякнулся на колени и подполз на них, рукавом рубахи утирая глаза и нос, к названой матери своей. И хотя та была уже на ногах, лица их вровень оказались, ибо старуха была согбенна, а Хвак росту очень даже немалого... Счастливый Хвак вытянул толстые губы и осторожно коснулся ими сморщенных щек: сначала тронул левую, потом правую. Старуха обняла его шею - тяжелы материнские руки сыну показались! - поцеловала в лоб и исчезла. А Хвак встал с колен, отряхнул грязь с портков и погнал вола перед собою, в деревню, домой, не помышляя больше о пашне и о чудесной встрече, ибо напрочь все забыл, кроме двух обещаний, которые каким-то образом поселились в нем навеки... И отчего-то лоб и губы словно огнем жгло.
   Ох, и весело было Кыске и Клещу: муж на пашне, в кузне праздник в честь бога Огня, покровителя кузнечных и боевых ремесел, вино и мясо на столе, огонь в крови - что еще потребно, чтобы длилось счастье? Да вдруг замычал вол на дворе, раз - и двери настежь! Хвак вернулся! Стоит бревном в дверях, свинячьими глазками лупает: то на Кыску поглядит, то на ложе разоренное и развороченное, то на кузнеца жующего - ничего понять не может.
   - Ты что, вола повредил? Ноги ему посек?
   - Нет, здорова скотина. Что ты! Даже спина не натерта, я смотрел.
   - Или война объявлена? Что случилось-то? А? - Кыска от страха и от наглости первая в атаку пошла, вопросами засыпала. Да и не очень-то она боялась своего подкаблучного - всегда обдурить можно, глаза отвести... Но этот-то тоже - хоть бы жевать перестал...
   - А вы что тут? - Смотрит на Кыску Хвак, не в силах понять очевидное, и ждет, пока она все правильно ему объяснит. Может, и объяснила бы, да Клещ вмешался. Обезумел, вероятно, от куража, от вина и собственной силы, захотелось ему до конца унизить соперника. И не соперника, а так, мразь, жира кусок.
   - Что мы тут? Побаловались маленько, вот чего. Ты бы, малый, укрепил постель-то: хлипка, чуть нонче мы ее с Кыской в щепу не расклепали. Что стоишь, проходи, садись, смотри, авось наберешься ума-разума...
   Кузнец икнул и выбрался из-за стола на всякий случай, потому что Хвак хоть и дурак, хоть и байбак, а стоя - надежнее. Кыска мяукнула и застыла, вся от стыда красная, а Хвак прямо пошел, на нее. Клещ сильнее всех был в деревне, любого намного сильнее и ростом выше, разве что Хвак... Но что Хвак, бурдюк с трухой. Надо его остудить на часок и возвращаться в кузню, а они потом пусть сами разбираются. Но не успел кузнец ручищей махнуть, как сам получил кулаком в лоб, так что шея хрустнула, получил и умер на месте. Привычной супружеской руганью заверещала было Кыска, не успев понять ужаса происходящего, но Хвак и ее пригладил затрещиной - насмерть! - очень уж взъярился!
   Постоял посреди горницы - налево мертвяк, направо покойница - подошел к столу, запрокинул пузырь с вином, впервые в жизни хмельного испробовав - понравилось!.. И до дна! И молочного мяса куском рот набил - вкусно!
   И пошел себе вон из деревни, как был, в рубашке с поясом, в портках, без шапки, босиком, без денег, без цели - куда глаза глядят. Даже ковриги хлеба из дому не взял, так и осталась на столе. Больше в той деревне его не видели.
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"