Аннотация: Осень природы - лишь временное явление, но осень души может привести к потере разума и жизни. Не в силах поверить в то, что произошло с другом, Илья слишком близко подходит к опасной границе в стремлении к небытию.
Везде, во сне или наяву, я видел одно: тонкие угрюмые облака... пирамидальные тополя - высокие, чуждые, словно пики марсианских гор...
Тополя и облака. Островерхие деревья и голый горизонт. Непрочная вертикаль пробивает прозрачную горизонталь, уток снуёт и ткёт основу, а ткань-то уже успела подгнить с другого конца.
Не избавиться от этого видения. Наяву ли, во сне ли. На практике среди библиотечных стеллажей или на работе, когда сторожил по ночам стеклянную клетку аптеки - везде меня преследовало одно: вертикаль и горизонталь. Структура словно отпечаталась у меня на сетчатке. Мне говорили, что кошмары снятся от недосыпа: так вот, чем больше я пытался отоспаться, тем хуже становилось.
Глядя на вершины тополей, мятущиеся под ветром, я понимал, что давно уже знал о своём недуге - но это знание было заслонено угасающей надеждой. Надеждой на возрождение, которого не случится.
Болезнь моя звалась - осень.
Такие серые сны затягивают; во время кошмаров хочешь проснуться и не можешь, а когда видишь серый сон, то и не хочешь просыпаться.
Тем не менее, меня разбудили насильно. Сначала показалось, что голуби на чердаке - но голуби не могут так громко. Разлепил веки, поднял голову от подушки. Уставился на отражение в полированной спинке кровати. Из-под подушки - нудное, тошнотворное мычание.
Ищу, ну где же он? В складки простыни завалился. Всё-таки выудил я его, с ненавистью взглянул на глупенький голубенький экран. Ну конечно, кто ещё может мне звонить в пять утра?
- Аллё. "Злое" утро.
- Илья, - в ухо ворвался встревоженный писк. Я поморщился. - Илья, мне срочно нужна твоя помощь!
- Раиса, в пять утра тебе откажутся помогать даже Чип и Дейл, - я намеревался побыстрее свернуть разговор и проспать ещё часов до одиннадцати. Пусть даже хоть сто кошмаров приснится, сегодня не моя смена в аптеке и надо навёрстывать, и...
- Илья, Стефан пропал!
- Что? Опять? - сон как рукой сняло.
- Именно! Вчера в универ не пришёл... Дома тоже не был... Дозвониться не могу. Поищи, ты же бывал в его любимых местах!
- Да у него этих мест по всему городу знаешь сколько? - ядовито спросил я, придерживая телефон плечом и прыгая на одной ноге, в то время как другую пытался засунуть в штанину.
- Но я прошу тебя, я уже совсем извелась!..
- Ты безбожно разбудила меня, - я набросил на плечи любимую рубашку в красно-чёрную клетку, - и ещё хочешь, чтобы я нёсся искать твоего Стефана неизвестно где? Пойди туда, не знаю куда, принеси то, не знаю что?
- Да его, его мне принеси! Привези или приведи, как вариант! Ну Илья, ведь больше никто не сумеет найти его...
- Ладно-ладно! Я ещё подумаю! Часа два... с подушкой посоветуюсь! И нечего мне названивать! - выкрикнув заключительную фразу, я нажал на сброс и, не убирая пальца, выключил телефон совсем. Вихрем кинулся в прихожую, напялил ботинки на босу ногу и долго чертыхался, запирая старый упрямый замок. Лестница пошла гулкой дрожью, грохнула дверь подъезда.
Пусть Раиса не думает, что я по первому её зову бросаюсь на помощь. Нечего привыкать к хорошему, а то и на шею сядет, будет по любому поводу дёргать, паникёрша. Но Стефана действительно отыскать необходимо. Особенно если проклятый сон оказался вещим, если мои догадки подтверждаются и -
возможно он тоже
если верить сну то искать его надо рядом с пирамидальными тополями
Я промчался по проходу меж пыльных гаражей, нырнул под изогнутый ствол клёна, сбегая вниз по пригорку. Свернул в переулок и через какое-то время остановился как вкопанный, глотая воздух ртом.
Передо мной раскинулся огромный пустырь. Поле, окаймлённое серебром - по краям, как и во сне, росли пирамидальные тополя, и ветер трепал их, обнажая светлую изнанку листьев.
Так близко
совсем рядом с моим домом
Я увидел вдалеке тёмную фигуру. Не на пустыре - на заасфальтированном участке по соседству, рядом со школой гимнастики. Человек был в куртке с капюшоном, но, даже не видя приметной светлой шевелюры, я всё равно узнал Стефана. Он стоял, высокий, странно неподвижный среди кипящей листвы, а у его ног лежала сломанная бордюром тень.
- Стефан! - крикнул я.
Он обернулся. Пока я подходил ближе и ближе - смотрел на меня вполоборота, словно не решил пока - поприветствовать меня или сбежать. Что-то странное пряталось на дне его глаз, прозрачных и беспокойных, как осеннее море.
- Меня Раиса подняла, - эти объяснения звучали глупо, ведь я искал его потому, что уже почти утвердился в своих догадках. - Она тебя потеряла, рыщет второй день. А ты болтаешься едва ли не под окнами моего дома... Мог бы и зайти, я бы тебя не выдал... ей... им... - я по инерции нёс чушь, со страхом угадывая в нём то самое, несчастливое - ту самую тоску, что подстерегала таких, как мы - лучших из нас.
Смуглое лицо его было спокойно; он знал, что я знаю, и не видел причин для объяснений. Вместо того, чтобы отвечать на пустые вопросы, Стефан взялся за капюшон и тихо вымолвил:
- Скажи... зачем мы живём?
Прочь скользнула серая ткань, вырвались на свободу непокорные светлые вихры, обнажилась шея, и я увидел на ней пятна загустевающей крови.
- Что с тобой? Что ты с собой сделал? - вскрикнул я, протягивая руку; он не успел отстраниться, и мои пальцы мазнули по его шее, стирая кровь с краёв раны - нет, глубокой царапины, нескольких царапин, образующих странный рисунок.
- Этот знак похож на перевёрнутый пацифик, - только и смог выдавить я, глядя на кровавые полосы.
- Это знак Врача, - спокойно, будто сообщая о самом обычном деле, сказал Стефан. - Я встретил его вчера утром, на остановке.
- Какой, к чёрту, Врач? Не верю в городские легенды! - с отчаянием отмахнулся я. В кармане нашёлся платок - выудил, протянул Стефану. Тот взял и прижал к ране, продолжая бормотать:
- У него действительно нет левого глаза. Там только металл и кресты проводов, вросших в кожу лица. Он сказал, что я болен, что пометит меня, чтобы я ждал...
- Почему ты не убежал?!
- Я убежал, - Стефан опустил взгляд. - Я бежал от него, но вскоре почувствовал боль - это на шее проступала метка. Теперь его слуга легко найдёт меня... по запаху крови.
- Ты болен, - я обнял его; он замер, тихий. Сказал над ухом:
- Он хочет излечить меня от осени.
- И ты ему веришь?
- А что остаётся? - он стал отстраняться. - Так ты не ответил на мой вопрос...
- Стефан! - раздался женский крик. Мы обернулись: рыжая, тёплая, подбегала к нам девушка, рот её кривился, слёзы дрожали на щеках.
- Я тебя нашла! - выдохнула она, вцепляясь в моего друга.
- Вообще-то - это я его нашёл, - указал я.
- А ты! - Раиса гневно обернулась. - Тебе лишь бы мне перечить! Почему ты сразу не сказал, что идёшь искать его?! Я помчалась поднимать тебя с постели и наткнулась на вас, мирно беседующих на пустыре! Мечусь тут сама не своя, до тебя не дозвониться, ты... ты!..
- Раиса, надо отвести его ко мне домой. У него кровь.
- О Боже! - заохала она. - Где тебя угораздило? Я так и знала! Ты давно странно себя вёл - ты связался с какой-то сектой! - выкрикнула она, тряся Стефана за шиворот; он не сдержался и фыркнул.
- Ещё и хихикает! - гневу Раисы не было предела. - Что смешного я сказала? Кому, как не сектантам, придёт в голову вырезать на теле знаки? Не говори только, что сам себя разукрасил! Что за тряпка тут у тебя, платок? Ужасно! - Она стала рыться в карманах и сумочке, пытаясь отыскать что-то стерильное, может, бумажные платочки. Нашла. - Вот, держи, держи! Господи, да что же это за ужас! Что за секта? Они пытали тебя? Или у них такой мерзкий обряд посвящения?
- Пойдём же, промыть надо, - поторопил я.
- Нет уж! - она вскинула голову. - В больницу, немедленно! Я боюсь за него!... Мало ли, что там с ним сделали? Как он тут оказался - раненый - почему не вернулся домой? - Глянь, а ну глянь на меня! - Стефану. - Какие пустые глаза... как будто под гипнозом держали... О ужас! Гуси полетели, да? Гуси полетели! Я знала, что рано или поздно полетят! Крыша в пути, до свидания, крыша...
- Послушай...
- Прощай! Нам нужно спешить! - Раиса суетливо зашагала прочь, таща Стефана как на буксире. Тот прижимал к шее платочки и оглядывался.
- Дура, - сказал я, глядя, как подпрыгивает Раисина сумка, переброшенная через плечо.
Стефан, пройдя метров пять, крикнул:
- Илья, но ты всё-таки подумай... Подумай над тем, что я спросил...
В этот момент солнце показалось над крышами домов, резануло холодным золотом, и пустырь с тополями словно воспарил, залитый светом. Двое уходили от меня, а я был болен, как и мой друг, но не рассчитывал на спасение -
не верил.
***
Врач был городской легендой. Породил её сплин...
Долгие осенние дожди навевают скорбь и тьму; тогда-то он и появляется в нашем городе.
Дорога извивается угрём. По тёмной скользкой спине движется белый фургон Врача; или сам он идёт в буднично спешащей толпе.
Столкнёшься с ним - взметнётся пыльный плащ. Навстречу - взгляд, припорошенный светом. Глаз правый - серый, сияющий. Глаз левый - прячется под завесой волос.
Не таись - беги, если увидишь, и он отступает, когда ты испуган, когда ты здоров, когда цветёт в тебе жадная жизнь.
Но если ты уже познал печаль - настанет момент, когда он настигнет тебя; всколыхнутся тёмные пряди, в которых видна и седина, и болотная прозелень, и ты встретишь мёртвый, железный взгляд его левого глаза. Вспышка - и ты помечен.
Берегись теперь, хотя вряд ли избегнешь своей судьбы. Бойся лунных ночей, чердаков, верхних этажей, чёрных деревьев. У Врача есть слуга - животное, похожее на кота, клякса тёмного света. Этот зверь идёт по твоему следу, кровавому следу; он слышит запах твоей крови, запах заразы, что в ней.
Стефана нашли мёртвым через полтора месяца. Он вышел на крыльцо психиатрической клиники - подышать свежим воздухом - и не вернулся. Просто исчез: не пересекал территорию, не выходил за ворота. Пропал. Тело обнаружили в подворотне, очень далеко от больничного городка - где-то в районе вокзала, там, где теснятся старые двухэтажки. Возможно, Стефан приехал туда на трамвае. Что его туда притянуло - загадка: никто из друзей или родственников не жил там. Глухой район.
Причина смерти - разрыв сердца. Это, без сомнения, был Стефан, только вот шрам на шее в форме перевёрнутого пацифика почему-то отсутствовал.
Я бросил свою горькую горсть земли, но на девять дней прийти к его родителям и Раисе не смог. Да и не хотел смотреть, как опять будут пить и плакать, старательно увлажняя себя изнутри и снаружи. Я сам ощущал себя высохшим руслом реки: creek - очень правильное слово, похожее на "крик". Один крик, проглоченный и задавленный, стоял колом в горле, пронзал меня насквозь. Мне было трудно согнуться, ссутулиться в эти дни: крик выпрямлял меня, заставлял смотреть поверх голов и крыш в осеннее небо, ясное, яркое, слепящее.
...Решил прийти на могилу вместо поминок. Бедное, старое было это кладбище: некрашеные оградки - кроватки, право, похоже на эти кроватки с железными прутьями, тюрьмы для младенцев; памятники - как печки-буржуйки, очень редко камни, мрамора почти нет.
Ограда Стефановой могилы оказалась широкой: раньше здесь успели похоронить его отца и бабушку.
Свежий холмик был окружён яркими венками, напомнившими почему-то пасхальные куличи.
Подходя, я увидел, что один из венков отброшен в сторону, и прямо на земле - прямо на могиле! - сидит рыжий человек, спиной ко мне, лицом к памятнику.
Сидит. Как на диване.
Тогда я не успел ничего подумать, во мне всколыхнулась ненависть. Мне показалось - это не кто-то, пришедший помянуть усопшего, а чужак: он так цинично, нагло расселся на могиле - безо всякого уважения. Я перемахнул через ограду и схватил его за плечо, скрежеща зубами, встряхнул так, что разлетелись длинные рыжие лохмы:
- Ты кто такой?
Он обернулся и удивлённо смотрел на меня; я, взъерошенный, с отросшей клочковатой шевелюрой, в старом чёрном плаще напоминал, наверное, ведьму или растрёпанную ворону. Моё взбешённое лицо отразилось в его тёмных зрачках. Он мигнул и спросил:
- Так ты... видишь меня?
Я осёкся, поскольку в следующий же миг мои пальцы, сжимавшие его плечо, скогтили пустоту.
Ошеломлённый, я обернулся, ища, куда он отскочил. Его не было рядом; тщетно взгляд скользил по бледному пейзажу, и вдруг - рыжий возник снова, он был где-то на границе обозреваемого пространства - справа в углу, сидел на оградке, болтал ногами; я замер, боясь, что, если повернусь к нему, он вновь исчезнет, - скосил глаза, как только мог.
- Эта могила пуста, - сказал рыжий, засовывая руки в рукава фланелевой рубашки голубого цвета. - Да, так же, как и моя. Поэтому не вижу причины, почему бы мне не сидеть на этой, прости, грядке.
Ноги мои подломились, я рухнул на эту самую "грядку", с которой минуту назад согнал непрошеного гостя.
- Я болен... болен...
Подняв голову, я упёрся взглядом прямо в привидение. Рыжий юноша не исчезал; более того, он начинал казаться знакомым...
- Я знаю тебя, - медленно, с усилием выдавил я. - Тебя звали... Афанасий Рен... И тебя убили два года назад.
- После выхода нового альбома, - кивнул Рен. - Выстрелом в шею. - Он оттянул воротник и показал мне заросший рубец - но нет, не от выстрела, а метку Врача.
Я хорошо помнил, какой переполох тогда поднялся. Скандальная хроника, опубликованные фотографии места преступления... Ещё бы - убили восходящую звезду, известного барда, одного из немногих людей, которыми мог бы гордиться наш захудаленький городок... Афанасий Владимирович Рен - или Афанасий Wren, таким был его сценический псевдоним. А wren - это крапивник, маленькая птичка с красным пятном на груди.
Я никогда не слушал Рена, но пару песен из последнего альбома запомнил - Раиса всё время крутила их после его гибели и даже плакала. Голос Wren'а рождал странные мысли, он пел о море и ветре, о солнце и тьме; на самом деле это были песни о болезни, уже овладевавшей нашими душами...
Так странно было встретить живого Рена в то время, как ему было положено лежать в земле, в то время как уже каждый успел снисходительно пожалеть о потере музыканта, чуждого попсовому вкусу, но немаловажного для городского престижа... Наверное, потому я сразу и не признал его.
- Врач вылечил тебя? - задал я главный вопрос.
- Он только указывает путь к исцелению, - сказал Рен. - Исцелиться должен ты сам.
- Каков же путь? - жадно допытывался я.
Он улыбнулся. Легко снялся с оградки, подошёл ко мне - я поднялся ему навстречу - и, положив руку мне на шею, слева, промолвил:
- Подумай над тем вопросом, что задал тебе твой друг... Найдёшь ответ - найдёшь и путь.
- Но этот вопрос не могут решить мудрецы от начала времён! - с ощущением полного бессилия выкрикнул я - и почувствовал боль. Рен отнимал руку от моей кожи: алые цветы раскрывались на его ладони.
- Когда будешь готов - за тобой придут.
Метка жгла шею, воротник становился набухшим, грязно-заскорузлым от крови. Я остался один; я скорчился в оградке-кроватке, широко открытыми глазами глядя на медальон памятника: фигура Стефана изменила положение, он лукаво, не по-загробному, смотрел на меня, прижимая палец к губам. Я ненавидел его сейчас за то, что мне приходится давать самый бессмысленный и очевидный ответ:
- Стефан... я понял, какова разгадка.
Листья понеслись через кладбище, словно сны.
- Мы живём, чтобы умереть.
Нельзя было угадать, и поэтому я угадал: всё исчезло, тьма поглотила меня. И хоть я ничего уже не видел, но чувствовал: не было конца, нет и не будет конца этой осени, отнимающей мою свободу.