...маршрутка. Теплая серая маршрутка. Маршрутка-а! Где ты, милая? Надо было надеть куртку. И зонтик взять. Никто не напомнил. Некому напомнить. Доехать до дому. Набрать теплую ванну...
...у нас очень маленький город. Если в воскресенье пройти по самой главной улице то встретишь всех. Вот идет Режиссер Театра, вот Редактор Журнала, вот - Преподаватель Университета, вот Одноклассник, вот Однокурсник, вот Сосед По Даче... Зимой - пробегают мимо, подняв воротники, а летом - до позднего вечера сидят в уличных кафе, или чинно прогуливаются - с бутылкой пива.
Все знакомое, до тошноты. Как в детстве на дне рождения у однокласснцы, к которой ходишь раз в год. Точно знаешь, когда войдет ее мама и спросит, не надо ли чего, когда включат музыку и какую, кто, что и в какой последовательности скажет.Малобюджетная, пыльная, унылая, и модель мира. Просвещенная провинция. Всё - на виду. Все наперечет.
Даже городские сумасшедшие. Вольдемар с приемником. Даун с полосатым жезлом - всегда одном и том же на перекрестке. Севка-певец, вдруг заливающийся оперным тенором "на счастье" продавцам лотков, Анька-балерина, со щедро нарисованными бровями и красным бантом в белой косе. В свои за-шестдесят она носит супермини и чулки в сеточку. Хлопает по спинам девушек, которые ей кажутся сутулыми: "Запомни: главное - осанка!" Безымянная пара с огромными кошелками: у него - малиновый нос и рыжие космы из-под панамки, а у нее - прическа. Невообразимая, огромная прическа, всегда покрытая грязным платком, так что только шпильки-розочки торчат. Лет 20 они уезжают "на гастроли в столицу". Шепот в толпе: "Вы только подумайте - по два высших образования у каждого! В психушке познакомились!"
Ну, вот - дождик начался. И маршрутка подошла! И место есть. У окошка. Дождик-то совершенно осенний - с пузырями на лужах. Свинцовое небо. По улицам ползут серые машины, брызгают грязью. Ну почему, почему в этом чертовом городе такие узкие дороги?! И расширить их - некуда. В школе писали сочинения: "Я в 2000 году". Представлялись какие-то города будущего "из стекла и бетона", или не знаю там из чего, все такое межпланетное, сверкающее, нездешнее. Если б нам тогда сказали, что и в 2002-м по улицам будут ездить потертые "копейки" и горбатые "запорожцы"... Это, наверное, вечное.
Стоп. Думать о хорошем. О кензо флауэр. Откуда кензо флауэр, это что вообще такое? В маршрутке этим пахнет. Вон от той девушки. Терпкий, шершавенький запах. А я-то, откуда знаю, что это кензо? Да еще флауэр? Журнал "Космополитен". С пробником. Там еще реклама - цветок на высокой ножке. В редакции видела. Зимой еще. Так. О хорошем. О хорошем. О чудесных теплых серебристо-серых маршрутках, о водителях маршруток, сентиментальных, как малые дети. Ну какой нормальный человек согласится целый день видеть перед собой эту толстую фосфорно-зеленую мышь с розовыми ушами и поросячьим хвостиком? А этот - повесил. И хоть бы что. И радио, разумеется: "Тага-а-нка!
...рассматривать соседей по маршрутке. Златозубая леди с "химией". Другая, от которой кензо пахнет - в брючном твидовом, клетчатом. При каблуках. Дядька в джинсовой курточке из секонд-хенда. Ботинки - казаки, светлые глаза навыкате и висячие усы. Где же я его.... Редкие (не "редкой красоты", а - "негустые") волосы завязаны сзади в хвост. Лысохвостик. Но все-таки...Я же его видела. Часто видела. Врач? Сантехник? Сосед? Продавец из магазина? Вспомнился почему-то подвальный запах - сыростью и котами. Уже интересно. И чего же я с этим сморчком в подвале делала? Музыкальная школа! "По классу гитары" Сольфеджио - в детском клубе, а "специальность" в подвале соседней девятиэтажки. Бабушка хотела, чтоб я "всесторонне развивалась". А мне - медведь на ухо...
- Здравствуйте, Игорь Петрович! - вдруг, совершенно неожиданно для себя ляпнула я.
О чем это, интересно, я собиралась с ним побеседовать? Он и в школе-то обходился тремя фразами: "Неверно", "Дальше" и "К следующему уроку - вот досюда" - тупым твердым карандашом в нотном сборнике Маттео Каркасси. На правой руке ногти у него длинные. "Для звукоизвлечения"... Небось до сих пор от радости опомнится не может, что не приходится больше с такой дубиной возиться. Узнал! С ума сойти!
- Здравствуй, Алиса, - голос знакомый - неожиданно глубокий и чистый. Улыбнулся - показал прокуренные зубы.- Какая ты стала!
И где я учусь?
- Филфак.
- Учительницей будешь?
Дурацкий вопрос. А кем я буду? А-а! Я ж в газете работаю! Раз в неделю новости культуры пишу. Если есть таковые. И рекламу, если повезет.
- Нет, Игорь Петрович. Я буду журналистом. То есть, я уже журналист. - И насладилась эффектом. Уважает народ прессу!
И где же я работаю? И какая же я молодец! А он? По-прежнему - в музыкальной школе? В рестора... Надо же! Как же так, Игорь Петрович? Какой Игорь Петрович... Можно просто Гоша. Смешно - Гоша! Ни одного знакомого Гоши у меня не еще было. На Советской вышли вместе.
- Да у тебя и зонтика нет! Я вот кофе пить иду. Тут хороший кофе варят. Хочешь - со мной?
Я люблю хороший кофе.
-Что, Алиса, хорошо платят в вашей газете?
- Да не особенно. Ищу какую-нибудь другую газету... Работу, то есть.
- А у нас в ресторане певица нужна, наша в Москву уехала. Не хочешь попробовать?
- Я? Петь? Бог с Вами, Игорь Петрович, то есть.... Гоша, ты же знаешь, что у меня нет слуха!
-А на гитаре-то ты играешь?
-Играю. Когда никто не слышит. Даже бабушка всегда говорила: "Перестань выть".
-Слух-то, положим, у тебя есть...
-Да-а? Чего только не узнаешь на старости лет! А почему он не всегда есть? А только иногда, когда настроение хорошее?
- А это я тебе объясню. Если ты согласишься.
Ресторан "Люкс" был, собственно, привокзальной полукафешкой. Непуганый совок, забытый евроремонтами. Насквозь прокуренный, с туалетной бумагой вместо салфеток на столах и шашлыками из пожилых собак. На дверях бумажка: банкеты, поминки-свадьбы. Живая музыка. "Живая музыка" - это Гоша, гитара, а также микрофон с усилителем, а теперь еще и я.
Занимались в подсобке. "Чтоб народ не пугать до поры до времени" - подумала я. Когда я этот народ увидела, то поняла - его так просто не напугаешь.
- Ты не поешь. Ты шепчешь. Плечи расправь! Кто только тебя учил? Диафрагму разверни!
-Что - развернуть? Я не смогу! Никогда не смогу!
-Алиса, это кабак. Ля-минор - и поехали. Поняла?
- А что такое ля-минор?
- Тональность, двоечница! Та самая, в которую ты никак попасть не можешь.
Гоша лихо начал: "К сожалению день рожденья..." Под диско. Я думала, его салатом "Ассорти" закидают. Куда там! Они... стали танцевать!
- Теперь - ты!
И... выпихнул меня к микрофону:
- Встречайте Алису. "Таганка!"
Какая на фиг Таганка-поганка! Я же... слов не знаю! Но вертелся зеркальный шар, рассыпая искры по столикам, играла чертова музыка, мигала гирлянда. А люди в зале на меня не совсем не смотрели.
Опять по пя-ятницам!
Пойдут свида-ания!
И слезы горькие!
Моей жены-ы!
Тага-нка! Все ночи полные огня!
Мужик в наколках, подпевая кинулся, было, к "сцене", но другой, в майке "Рибок" его поймал за штаны. Интересно, это из-за Таганки-поганки, или я пою хорошо?
Таганка! Все ночи полные огня!
Таганка!
...наконец, до Гоши дошло, что знаю я только один куплет и половину припева.
- Шансон, Алиса, шансон! - поучал Гоша, затягиваясь вонючей "Явой". Ненавижу этот запах. Вся провоняла уже! А Гоша считает, что "Ява" вишней пахнет, то есть вишневой смолой. Извращенец. А слово "шансон" произносит в нос, на французский манер и от этого кажется, что слово тоже пропахло дымом "Явы" и рестораном - смесью перегара и несвежих салатов. Теперь, когда я слышу: "шансон", перед глазами возникает сутулая Гошина фигура в секондовской джинсне.
- Шансон... Не полюбишь его - не споешь. Главное, не бойся ничего. Помни - "Ля минор - и поехали!"
И мы поехали. Поначалу меня преследовал кошмар: дверь открывается и входят мама с отчимом. Годовщину первого свидания отметить, например. Или - их соседка, баба Женя, которая все интересуется, не собираюсь ли я замуж. Или... Но вообще-то я с самого начала знала, что мои родители не ходят по ресторанам. Ни по каким. А уж привокзальный наверняка стороной обходят, чтоб вредного не надышаться. С таким же успехом можно опасаться, что они начнут во дворе футбол гонять.
...с Долли я познакомилась в туалете. Я там поправляла чулок. Непонятно, зачем я вообще надела черные чулки. С поясом. Смысл-то какой? Все равно никто не увидит. Только и думать все время - вдруг сползли. Короче, я как раз поправляла этот дурацкий чулок, когда в туалет вошла Долли. Я ее еще в зале заметила. Рыжая. И с тонкой сигаретой. То есть, когда она в сортир вошла, никакой сигареты у нее не было. Это в зале она сидела и курила. Но как сидела! Как курила! Модель модели из журнала "Вог". В натуральную величину. С одноименной сигареткой в руке. Длинная тонкая сигарета в длинных тонких пальцах. И платье - бархатное, черное. Маленькое черное платье. Настасья Филипповна из местных. Фея! Она что - в "Асторию" шла, да по пути раздумала?
А ты испортил жизнь мою,
Ты испортил жизнь!
Сорвал цветы и бросил!
А если я скажу: "люблю",
в твоих глазах уж осень!
Ах, какая женщина! Мне б такую... Как слушает! Проникается. Вторую банку "отвертки" открывает. Дерни за колечко... Дымок из дырочки в крышке. А еще фея! Следующая песня - "Владимирский централ". Она начинает нравиться после третьей "отвертки". Проверено. Молодой человек, который к фее с "отверткой" и "Вогом" прилагался, меня не впечатлил. Да - высокий. Да - красивый. Но! Но - обычная актерская рожа. Самодовольный и бритый. брутальный брюнет. Видали мы таких, обозреваючи новости культуры ...
Вместо того, чтобы прилично пройти мимо меня далее в сортир, (который и туалетом-то язык не поворачивался назвать, сортир - он и есть сортир! И стены все исписаны), Долли замерла в восхищении.
- А я так и думала, что чулки! Я была уверена, что у такой девушки должны быть чулки! Я выиграла!
- Какой - такой? Что - выиграла?
- Мы поспорили с Муром - чулки или колготки. Мур - он чудесный! Я вас сейчас познакомлю.
И ведь познакомила. Я не успела отказаться.
Долли. Долли, в которую все влюбляются. Рыжая Долли. Дашенька Полетаева. Душенька.
- Алиса? Я буду звать тебя Лись. Можно? Мой муж...
Господи, так у нее еще и муж есть! Не этот красавчик, а какой-то совсем другой муж. В такси, когда мы ехали ко мне, Долли пригорюнившись, завела: "Ты-ы гори, гори моя лучи-ина..." Гоша говорил, что лажать сильнее, чем я уже невозможно. Это он с Доллинькой не пил никогда! Впрочем, она ему не понравилась. Как-то очень уж романтически не понравилась: "Помяни мое слово - не будет добра от этой рыжей!"
Я чуть струну на гитаре не порвала.
-Какая она рыжая! Я сама ее хной крашу! Раз в месяц
-Это - детали. Пошли ты ее! Как можно скорей и как можно дальше!
Нет, не для того я от родителей сбежала, чтоб слушать бред старого запойного гитариста. Лучше бы в музыкальной школе учил меня как следует. Чтоб хоть пять аккордов знала. У меня уже мозоли на пальцах! Как у верблюда!
Но разговор с Гошей про хной крашеную Душеньку был уже потом. А сначала? Сначала Долли вешалась, а я уезжала в Тамбов к папе. Просто традиция какая-то! Почему Долли всегда приспичивало кончать с собой именно тогда, когда у меня уже билеты лежали в кармане? Это меня даже в первый раз взбесило. Хотя, в первый-то раз у Душеньки была причина для суицида. Та же, что и во все остальные разы - Мур ее бросил.
Об этом она прорыдала по телефону. Можно ли ко мне придти? Куда же деваться! Она вообще-то давно уже приезжала в любое время дня и ночи, не спрашивая - пьяная, веселая, или наоборот пьяная и печальная, тоскующая по своему Муру (он на самом деле - Сережа Муромцев), который по распределению после театрального попал в Рязань, а Долли все к нему ездила, уверяя, что никому в этом городе потрахаться не стоит дороже, чем ей. Интересно, как он мог ее бросить, если он, там, а она - здесь? Приехал и бросил.
- Сделай что-нибудь! - попросила она сквозь слезы.
И я стала делать что-нибудь. Муру позвонила, нарвалась, конечно же на его матушку, (голос стервозный такой, даже гудки длинные такие противные - сил нет, бедная Доллинька!), долго объясняла, что я - Алиса. Алиса я. И у Сережи моя любимая книжка. Только тогда она его и позвала. Мегера. Ни про какую Долли я, разумеется, ни слова.
Пришел. Книжку принес. Бледный и грустный. Коротко стриженый (а ведь были волосы были - длинней Доллиных!). Сказал, что - всё.
Заплаканная Душенька дожидалась на детской площадке. Актер ушел в закат, в другую сторону, в арку двора.
- А в качестве последнего подарка - пройди под аркой, дорогой, пройди под аркой, - неестественно весело продекламировала Долли. И тихо спросила - Всё?
Я кивнула. Доллинька, сидящая на бортике песочницы, выглядела на все свои... неважно сколько. На все. Втянула голову в плечи и побрела за мной. Пока я бегала в ларек, - за любимой Душенькой "отверткой"-анальгетиком она, радость моя, успела принять ванну - волосы мокрые, а левая рука в локте замотана бинтом. Пока я на кухне ставила чайник, Доллинька и вовсе исчезла. Упорхнула. Только документы оставила на столике у телефона и записку. Трогательно прощалась с мамой и сыном. Меня, значит, не удостоила.
Я представила, как передаю эту бумажку Доллиной маме. И, конечно же не успеваю завтра утром на поезд... Ну, мать-перемать!!! Вот где ее теперь найдешь, темно ведь уже! Но Долли далеко не ушла. Она стояла на скамеечке у березы на той самой детской площадке. С красной синтетической бельевой веревкой на шее. Эту веревку, срезанную с моего балкона я ей вспоминала каждый раз, когда шла вешать белье. А она мне - синяк, который я ей тогда поставила. А что с ней еще было делать? Я ей и руки полотенцем связала, чтоб не пыталась вену себе перегрызть, истеричка. Нашла успокаивающего. В смысле - таблетку... Но и того, кто успокоит, тоже нашла - вызвонила одного из бывших. Он приехал и всю ночь пугал продавцов круглосуточных лотков - разыскивал для Доллиньки любимые сигареточки "Вог".
Когда я приехала, Долли стала жить у меня. Сначала - приходила в гости и оставалась ночевать, потом, как- то раз, видимо, забыла уйти. В общем, я внезапно обнаружила, что мы с Душенькой вовсю ведем совместное хозяйство - в кастрюльке по утрам кипят ее красные термобигуди (вот почему у них кудри вьются!), и повсюду валяются ее черные кружевные трусы. И как-то я даже этому не удивилась. Да и тошно одной. С Долли все- таки веселее.
- Лицо знакомое... Кто это? - тонким пальцем Долли, указала на фотографию, которую я вырезала из журнала, и засунула за раму зеркала.
- Это... писатель такой. Ему в прошлом году премию дали. Роман "Трудности русского языка" читала? - ответила я. И почему-то вздохнула.
- Читала. А тебе-то он зачем?
- А я всегда хочу того, чего нет. И, желательно того, чего в принципе не бывает.
- В смысле? Ты в него влюблена? Как девочки в актеров?
- Про актеров - чья бы корова мычала, а твоя...
- Ладно-ладно. Ни слова про актеров. Ну правда, зачем он тебе?
- Он меня любит. Всю жизнь. Нежно и страстно. Только он об этом не знает. И не узнает. Потому что мы ни-ког-да не встретимся.
- Нет, Лись, ты все-таки дура!
--
На себя посмотри!
--
Ну, и я тоже дура...
...........
--
Лись! Ты не спишь еще?
--
Сплю. Чего надо-то?
- Ты бы лучше сняла со стенки писателя своего.
- Зачем?
--
И повесила плакат с тем мальчиком. Помнишь, мы в ларьке видели? Реклама жвачки. Я бы для тебя выпросила. Хочешь? Он такой заяц!
--
Нет уж. Он в твоем вкусе, ты и вешай! Меня от таких тошнит!
Так вот и стали мы с Доллинькой жить-поживать. Такое пошло веселье!
Огневушка моя, потаскушка,
Вся цена тебе - рупь-полушка.
Только песни с утра,
Только искры костра
да над нами в небе дыра.
Как, бывало, воскреснешь вчера,
Отопьешь глоток из ведра,
Скок-поскок - за порог. От бедра.
Так Доллинька писала. Вообще много всего мы с ней понаписали. Она - стихи в блокнотиках и на листочках, рассказы на моем компе, на своем полудохлом ноутбуке с маркером и лаком подрисованными на клавишах стертыми буквами, а я сочиняла песенки.
Ходить "от бедра", действительно, я ее научила.. Все просто - спину держать, ногу до конца выпрямлять и - вперед! Тот же "ля-минор". Бедро-колено-шаг. Спину держать, зад "не отклячивать", ногу выпрямлять, центр тяжести - переносить. И - все!
До сих пор балетную разминку по утрам делаю. Нравится. Не каждый день, конечно, это распевки я по утрам обязательно распеваю, - Гоша велел. Удивительно идиотские. Долго не могла понять, зачем "торговал старик золой" (потом выяснилось, что удобрение такое было). А я люблю, когда все понятно. "Торговал старик... собой!" И сразу ясно, зачем в следующем куплете "пришла к нему девушка"...
Доллинька впечатлилась. Я как-то услышала, как она по телефону говорила, что у нее лучшая подруга (я то есть) - манекенщица и певица.
***
- Ли-иза! Ты ритм слышишь? Ты себя слушаешь, мать твою?! Ты думай, прежде чем петь!
-... то есть, ритм соблюдать, по нотам попадать, "диафрагму развернуть" и еще слова при этом помнить? И - слушать? И - думать? Я что - йог?! Надоело!!! Да им не по фигу ли как я пою!!! Ля-минор и поехали!
- Всё сказала? А теперь давай работать. Ты всю жизнь хочешь по кабакам петь, звезда шансона?
- А, шансон! Шансон, блин! Голуби летят над нашей зоной! У меня ощущение, что я только что откинулась, или вот - вот сяду! Каждый вечер - про зону, про ба-алшую любовь... "Малолетка - черная клетка!..Пацаном была девчонка соблазненная!" Тоже мне, небольшой сюрприз! И я, я это пою! Меня тошнит уже от их текстов! Гоша, я филолог! Я не могу такую херню петь!
- Сама пиши! Только так, чтоб они слушали
- И напишу! И будут слушать!
***
"Гадя-Гадя-Гаденька, толстенька, да гладенька" - с выражением декламировала Долли, тиская мягкую молчаливую голубоглазую Гадю.
Гадя - это моя кошка. Почти сиамская. Гадя - тормоз. Гадины реакции запаздывают минут на пять. Если ее, например, огреть веником, (не просто так, разумеется, за дело, ну нагадила, например, не там), Гадя только ме-едленно повернет голову: "Что? Где? Кого позвать?" Долли уверяла, что я и Гадя - просто - одно лицо "Лисик с Гадей так похожи - Лисик - рожа, Гадя - тоже". А по-моему, у нас только глаза одинакового цвета.
Мы с Душенькой живем в желтой пятиэтажке. Завокзалье. Тихое, в общем-то место. Поезда только, но я привыкла, даже нравится, ночью, например легче заснуть - стук колес убаюкивает. Летом в открытое окно ветром доносит, что вещают рупоры на столбах - переговариваются диспетчеры на станции. Это в моей, восточной, книжной комнате окно - на поезда, на гаражи, на гаражные черные и серые плоские крыши. За поездами, за гаражами, за проводами - какие-то ремонтные мастерские, а дальше - нет ничего. Солнце оттуда восходит. Летом - белое, зимой - красное и круглое. Можно смотреть, как идут поезда, можно даже рукой им махать. Деревянные щелястые товарняки, люди и узлы на полках пассажирских, бесконечные (голова кружится долго смотреть) вереницы новеньких машин и тракторов. Тоже едут куда-то. А мы с Долли никуда не едем. Каждое утро просыпаемся, смотрим в окно - что за станция такая? Все та же станция. И опять кофе варить пора. В бабушкином кофейнике который раньше в серванте стоял, где теперь наши книжки. А Душенька-поганка опять всю плиту кофеем залила. Оттирать мне, конечно! И зажигать колонку - родную сестру противопехотной мины (не вздумай воду выключить - рванет). Кроме кофейника на плите таз, в тазу кипит в бурой пене сковородка.
- Средство "Мечта"! Моментально очищает посуду от нагара! - читает сонная Душенька. Брось ты это дело, кофе остынет!
- Десять минут кипит и хоть бы...
- "...и кипятить до желаемого результата...Вы это видели по ТВ.." В фильмах ужасов мы такое видели! - комментирует Долли,- Знаешь, дорогая, если бы колонка все-таки взорвалась, порядка в кухне было бы больше!
День начинался в моей комнате (книги и поезда), а после обеда солнышко переходило на другую сторну, в меньшую комнату, в которой жила Долли. Тут - древний черно-белый "Рубин", понятия не имеющий о пульте, вечно открытый балкон, на котором Долли курит, когда не ленится вставать, диван, возле - жестяная банка с парой тонких испомаженных окурков возле, и книги, книги...Душенька бесила меня своей манерой постоянно перечитывать классику. Я вечно спотыкалась об разбросанные повсюду раскрытые толстые тома, (переплетом вверх!) а разумного, доброго, вечного все не прибавлялось... На стене - карта Рязанской области, к которой кнопкой приколота записка: "Помни, Катерина, у нас всегда есть в запасе непредвиденный ход!" - моим почерком! Душенька уверяла, что я, вернувшись ночью из "Люкса", услышала эту фразу по телеку и так прониклась, что записала на листочке - ей, Душеньке в утешение. Может быть.
А вечером - снова Гоша и снова ресторан "Люкс". Только как-то раз я не выдержала. И вместо горячо любимого шансона спела совсем другую песню. Песня называлась "Козлы". Я с трудом увернулась от над ухом просвистевшей бутылки (полной!), которая разбилась о стену под неоновой гирляндой. Мы выскочили на улицу, Гоша остановил машину. "На Беговую, шеф". Все-то у нас, как в столице - и Беговая, и шеф. Тьфу. Гоша, зеленый от ужаса, тряс меня за плечи:
- Ты понимаешь, что ты наделала? Алиса, дурочка! Тебе надо уехать. Чем скорей, тем лучше. На пару месяцев, хотя бы. Я серьезно! Али-иса!
Дверь открыла хмельная Душенька.
-Лиисик! Тебе звонили. Очень звонили. Раза три. Тетка какая-то. Она номер оставила. Вот. Имя какое-то странное. Сара, что ли...
--
Сандра?
--
Да. Точно. Она - кто? Родственница?
--
Почти.
--
То есть?
--
Я люблю ее сына.
--
А почему я об этом ничего не знаю?
--
Потому что он давно умер.
***
В поезде Сандра сказала, что живет не одна. Сандра и мужчина? Это что-то новенькое. На самом деле "и два мужчины".
Дверь нам открыл Кир. Покойный сын Сандры, то есть.Первая моя любовь. Мокрые волосы, желтый махровый халат. Только вот глаза не серые, а карие. Я потом рассмотрела.
- Знакомься, это - Дима - тихо сказала Сандра.
Комментарии, как говорится, излишни.
- Димочка, у нас гости? Что ты не молчишь? Мне одеваться?- раздалось из приоткрытой двери ванной.
Заяц-Ромочка оказался тем самым мальчиком с рекламы. Все сбылось, Душенька. Все сбылось.
- Борис вечером зайдет...
- Гребенщиков? Сандра! И ты так спокойно об этом говоришь?
- Я его сто лет знаю.
Дзен-буддизм, тантризм, павичи-зюскинды-кизи-мураками, серебрянная пудра на зеркальце, мое лицо, в глупом в рекламном ролике, тонна баксов, пьяный Гаркуша у нас ванной, не менее пьяный продюссер НН, которому "нравятся мои песни"...Чей-то день рожденья. Я почему-то лежу у Димы на коленях. Я люблю Диму. Дима любит зайца Рому, которого, конечно же угораздило влюбиться в меня. Сандра приносит нам кофе в постель. Потому что мы спим втроем в одной постели. Что же нам бедным еще делать?!
...уйди дитя порока, а то побью жестоко!
Эротическая фотография? Так, стриптиз мы уже проходили, нам теперь все нипочем...
- А ты, Алиса, будешь ангелочком! Ей пойдут локоны, правда, Дима? Смотри, какие у нее волосы - длинные, мягкие...
И зарылся в мои волосы лицом, предатель. Конечно! Теперь, когда Дима постригся под машинку (ну, Димочка, ну, пожалуйста, я так люблю брутальных мужчи-ин), самое время поговорить о локонах.
- Алиса, детка, так ты будешь ангелом?
- Сейчас, Рома. Только глазки накрашу.
Заперлась в ванной. Всё! Не могу больше. Живите, как хотите, голуби. Будет вам ангелочек! Локоны, говоришь?
-Ли-иза, ну почему ты так до-олго?
- Ну что, заяц? Похожа я на ангела?
-Ой, - только и смог ответить заяц.
А Дима благодарно улыбнулся. Ради этого стоило побриться налысо.
- Дайте мне бандану. Ну, найдите уже платок какой-нибудь!!! Уезжаю я.
- Куда, Алиса?
- Домой!!!
Помню, в детстве летом, на даче. Сидели на скамейке все, в рядок - мама, я, бабушка, дедушка. Чистили яблоки на варенья. Красные шкурки, змейкой - в ведро. Вечер, где-то коровы мычат, облака плывут солнце садится. Ни-че-го не происходит. Что-то мне сказали не то и я вдруг на всех обиделась, так что глаза защипало и комок в горле. Тоска зеленая. Вот так сидеть и чистить яблоки? Всю жизнь? Вскочила и побежала, куда глаза глядят. Ну глаза мои глядели куда угодно, только не под ноги. И я наступила... Ну, куда обычно наступают? Обеими ногами. Резиновыми пляжными тапочками. Обида как-то сразу прошла, только долго потом было противно. Примитивная мораль. Жизнь моя. Вляпаюсь во что-нибудь и бегу домой.
...и какие-то совершенно невозможные срывающиеся, охрипшие гудки.
--
Доллинька, Долли, я домой еду. Ты меня встретишь?