Гостиничный номер. Весьма богатый. Во всяком случае, в нем спальня с гостиной не совмещены. Вход в спальню может быть закрыт. Или открыт. На каминной полке -- бутылки со спиртным. Некоторые начаты. Пузырьки и коробочки медицинского свойства. На столе телефон. В комнату входят два человека. Один из них -- в форме военного летчика, явно гость. Другой -- одет в штатское. Не очень богато. Но вполне добротно. Последний не находит себе места. Суетится, бегает, машет руками. Оживление его вызвано радостью и удивлением.
Жорж. Садись, садись. Я велел принести ужин в номер.
Андрей. Однако, мало тебе того, что живешь в таких хоромах. Тебе еще и еду в койку носят. Хорошо устроился.
Жорж. Не всегда. Не всегда носят. Сегодня только. Я объяснил. Уж больно повод важный. Согласись.
Андрей. Что объяснил? Ты сказал, кто я?
Жорж. Нет. Зачем. Я сказал, друг старый. Давно не виделись.
Андрей. Смотри. Знаешь, что со мной сделают, если узнают, что я тут был?
Жорж. Догадываюсь.
Андрей. Ни черта ты не догадываешься. Я уже был однажды там. Больше не смогу.
Жорж. Так страшно?
Андрей. Страшно. Лучше не вспоминать.
Жорж. Ты же орденоносец.
Андрей. Плевать они хотели на мои ордена...
Жорж. Не верится. Ты -- здесь. Нет, это фантастика.
Андрей. Кому как..
Жорж. Как ты меня нашел?
Андрей. У нас в одной песне поется: "Кто ищет, тот всегда найдет". В общем-то, случайно нашел. На аэродроме двое разговаривали. Ты какой-то груз принимал.
Жорж. Было. Принимал. Лекарства привозили.
Андрей. Услышал. Жорж Гопак, Красный Крест... Подумал, Жорж, он все равно, что Георгий. Ну, а дальше...
Жорж. Фантастика! Сколько же мы не виделись?
Андрей. С восемнадцатого года. Сейчас сорок пятый. Считай.
Жорж. Двадцать восемь лет! Фантастика.
Андрей. Что ты все -- фантастика да фантастика. У тебя водка есть?
Жорж. Водка?
Андрей. У меня только спирт.
Жорж. Конечно. Я привез с собой немного. Я сам здесь вторую неделю. Я живу в Цюрихе. Работаю врачом. Сюда по Красному Кресту прислали.
Андрей. Так ты не австриец?
Жорж. Я подданный Швейцарии. С тридцать второго года.
Андрей. А раньше?
Жорж. Всяко бывало. Прага, Берлин, Вена, Париж, опять Вена. Потом Швейцария.
Андрей. Где-то учился? Ты ведь врач?
Жорж. Да, конечно, везде. Диплом получил в Берлине.
Андрей. Еще до Гитлера?
Жорж. Да, я стал врачом в двадцать пятом.
Андрей. А при Гитлере как тебе было?
Жорж. Я его почти не застал.
Андрей. Ты же русский.
Жорж. Украинец.
Андрей. Какая разница?
Жорж. Есть разница. Ладно. Ты-то как?
Андрей. А что я? Почитай, всю жизнь воевал. Сразу пошел к большевикам. Сначала -- в солдатах. Потом пошел в пилоты. Можно сказать, повезло.
Жорж. А родители? Твой отец был, кажется, учителем?
Андрей. Был. До самой войны. Погиб под бомбежкой.
Жорж. Чьей?
Андрей. Бог его знает. Может, и под нашей. В тридцатом я женился. Был сын. Они вместе с отцом погибли.
Жорж. Так у тебя никого не осталось?
Андрей. Никого. Вот ты только...
Жорж. А у меня жена -- француженка. И две девочки. Уже взрослые.
Андрей. Домик тоже есть?
Жорж. Да. Небольшой. Кого-нибудь из наших видел?
Андрей. Последние лет двадцать пять -- никого. Еще в гражданскую Сеньку Шмойского. Убитого. А может, это и не он был...
Жорж. Да, разбросало нас... А я в Париже видел Олю Попенко. Помнишь? Они на Почтовой жили.
Андрей. Как не помнить. У нее еще собака была. Большая такая.
Жорж. Нет, собака была не у нее. Собака была у Пастушенков. Сестры -- Оля и Ира. У них отец попом был.
Андрей. Может. Не помню.
Жорж. Так ты из солдат прямо в пилоты?
Андрей. Нет, конечно. Я летаю с тридцатого. С лета. Юбилей вот. Пятнадцать лет.
Жорж. А до того?
Андрей. Учился немного. На заводе работал.
Жорж. Там же?
Андрей. Ага. Мы пить-то будем?
Жорж. Конечно. Прости.
Выпивают.
Андрей. Похоже, не дождемся мы твоего ужина. У меня есть кое-что.
Достает тушенку и хлеб.
Жорж. Не надо. Сейчас я им напомню.
Андрей. Чего уж там. Обойдемся.
Жорж. Мне, право, неудобно...
Андрей. Да успокойся ты, ради Бога. Я же не есть к тебе пришел.
Жорж. Как там?
Андрей. Обыкновенно. Как здесь.
Жорж. Гимназия цела?
Андрей. Сгорела. Еще до войны. Как вы тогда выбрались?
Жорж. Повезло. Отцу спасибо. Он рано понял, чем пахнет ваша власть.
Андрей. А чем она пахнет?
Жорж. Брось. Мы тоже кое-что знаем. Ты сидел?
Андрей. Было. Как троцкист и враг народа.
Жорж. Долго?
Андрей. До самой войны. С тридцать восьмого. Не расстреляли почему-то.
Жорж. А как вышел?
Андрей. Черт его знает. Писал письма Сталину и Калинину. Много. В мае сорок первого приехал какой-то майор-летчик. Вы, говорит, Остапчук? Собирайтесь. Со мной поедете. В общем, изучили, разобрались -- ошибка вышла. Собаки... Разбей их паралич. Хорошо, хоть летать разрешили. В полку каждый третий -- такой, как я. А в лагерях... Давай выпьем.
Выпивают.
Жорж. А ордена за что получил?
Андрей. Да ладно. Мне эти ордена... Главное -- жив.
Жорж. Ты был бомбардировщиком?
Андрей. Ага. До сорок третьего. Потом -- в транспортную списали.
Жорж. Что так? Здоровье?
Андрей. Какое там. Меня в плечо ранило. Вышел из госпиталя -- пожалте на повозку. Да я не сильно отказывался. Главное -- не на земле. Решение "тройки" ведь никто не отменял. Ты хоть знаешь, что такое "тройка"?
Жорж. Слышал.
Андрей. Так и летал. То генерала подбрось, то раненых, то партизанам чего-нибудь. Вообще нормально. Расскажи о себе.
Жорж. Мать умерла еще дома. Ты помнишь. Мы уехали в Берлин. Я учился, сестра вышла замуж и перебралась в Канаду. Отец открыл мастерскую. Дела шли неплохо. Поэтому, когда он умер, мне кое-что осталось. Иначе, я бы не выучился.
Андрей. А те часы тоже?
Жорж. Часы? Какие часы?
Андрей. Те, что ты украл у отца. Золотые.
Жорж. Ах, те... Да ну что ты? Мы ведь совсем мальчишками были.
Андрей. Тогда все подумали, что это Шмойский.
Жорж. Да, неудобно тогда вышло.
Андрей. Еще бы. Плохо тебе пришлось бы, если бы я рассказал твоему отцу, что это ты.
Жорж. Да уж, конечно. А почему ты о них вспомнил?
Андрей. Да так... И что ты с ними сделал?
Жорж. А за какие деньги мы кутили тогда у Гешмана? Я часами и расплатился.
Андрей. Золотыми-то?
Жорж. Мальчишкой был. Не понимал.
Андрей. Шестнадцать лет. Не такой уж и мальчишка. Что это у тебя за баночки кругом расставлены?
Жорж. Яд крысиный.
Андрей. Яд?
Жорж. Да. Новый какой-то, без вкуса и запаха. Им мясо посыпают. Крысы едят и через двадцать минут дохнут. Почти без конвульсий.
Андрей. Полезное дело.
Жорж. Полезное.
Андрей. А ты какой врач? Что лечишь?
Жорж. Терапевт. Но здесь всем приходится заниматься. Даже крысами.
Андрей. Надолго ты в Вене?
Жорж. Не знаю. Месяца на три. Может, больше. Терпеть не могу Вену.
Андрей. Что так?
Жорж. Не знаю. Она вся Моцартом провонялась.
Андрей. Ты не любишь Моцарта?
Жорж. Не люблю. Выскочка. Ведь тут полно музыкантов было. Штраусы всякие, Вагнеры, Листы... Ладно, хватит об этом. Много чести. Давай выпьем.
Пьют.
Андрей. Парит. Будет дождь.
Жорж. Ты большевик?
Андрей. Был. Обещали восстановить.
Жорж. И что же? Что большевики говорят о мировой революции?
Андрей. Говорят, что будет.
Жорж. А когда?
Андрей. У нас это не обсуждают. Давай не будем.
Жорж. Как хочешь. Так чего это ты про часы вспомнил?
Андрей. Вспомнил и вспомнил. Чего уж там...
Жорж. Ты хотел мне напомнить?
Андрей. Ничего я не хотел. Так, к слову пришлось.
Жорж. А ведь ты не забыл.
Андрей. Да что ты в самом деле. Сам говоришь -- мальчишкой был.
Жорж. Еще по одной?
Андрей. Что ж по одной? И по две можно.
Жорж. Тебе когда улетать? (Наливает водку.)
Андрей. Когда скажут. Я какого-то штатского сюда привез. Он свои вопросы решит -- и домой. Я вообще-то не очень тороплюсь. У вас тут у буржуев славно.
Жорж. Ты совсем окосел. Какой же я буржуй? Я врач.
Андрей. А-а. Все равно капиталист.
Жорж. Ты совсем заврался. Я врач. Значит -- трудящийся. Я же никого не эксплуатирую.
Андрей. А плевать, что не эксплуатируешь. Все равно -- капиталист. Ты же не пролетарий?
Жорж. Нет, не пролетарий. Но и не эксплуататор. Я людей лечу.
Андрей. Интеллигенция -- это прослойка.
Жорж. Какая такая прослойка?
Андрей. Межклассовая. Ну тебя к черту. Тут бабы есть.
Жорж. Какие бабы?
Андрей. Обыкновенные. С которыми резвятся.
Жорж. Чего?
Андрей. Ты что не знаешь, что с бабами делают? Тискают, шутят, обнимаются, целуются и всякое прочее.
Жорж. Не знаю.
Андрей. Во дает. Уже две недели здесь, без жены, и про баб не знает!
Жорж. А когда мне? Знаешь сколько работы.
Андрей. Ты и ночью работаешь?
Жорж. Бывает.
Андрей. С кем?
Жорж. Не понял.
Андрей. А Моцарт-то, небось, баб любил? А?
Жорж. Да что мне эти бабы! Я на них плюю.
Андрей. Это как же?
Жорж. А вот как -- тьфу! (Плюет.)
Андрей. Ну это ты зря. Бабы -- дело хорошее.
Жорж. Никакое не хорошее. Блуд да сифилис. Вот и все хорошее.
Андрей. Почему же обязательно сифилис?
Жорж. Все равно -- дрянь.
Андрей. А жена?
Жорж. Жена -- это святое. Все как положено.
Андрей. Кем положено?
Жорж. Богом.
Андрей. Бога нет.
Жорж. Дурак.
Андрей. А-а. Все правильно. Бог, конечно, есть. И я, конечно, дурак. Только жены у меня нет. И не будет уже.
Жорж. Что так?
Андрей. Не знаю... Чувствую...
Жорж. Жена -- это святое.
Андрей. Да, ты уже говорил.
Жорж. А разве нет?
Андрей. Так я и не спорю. У нас, кто без жены -- пропащий человек. Холост -- значит в быту неблагополучен.
Жорж. Как это?
Андрей. Семья -- ячейка общества.
Жорж. Ну?
Андрей. Нет семьи, значит, нет ячейки.
Жорж. Чепуха. Впрочем, все правильно. Только по-дурацки.
Андрей. Налей еще.
Жорж. Сам налей. У меня руки дрожат.
Андрей(наливает). Чего?
Жорж. Устал, наверное. Сутки не спал.
Андрей. Работал?
Жорж. Ага.
Андрей. А чего делал? Крыс травил?
Жорж. Да ну тебя. Я же врач.
Андрей. Ну и что? Если врач, так крыс травить не может?
Жорж. Может, конечно. Но и людей лечить надо.
Андрей. Надо. Твое здоровье.
Жорж. И твое.
Пьют.
Жорж. А ты знаешь, я чуть было не вернулся.
Андрей. Куда?
Жорж. Домой. На Украину.
Андрей. Шутишь.
Жорж. Правда. Первый раз -- когда провозгласили Украинскую республику. Тогда еще отец был жив. Мы в Берлине жили. Или в Праге? Нет, еще в Берлине.
Андрей. И что?
Жорж. Пока собирался, все решилось без меня. Некуда стало ехать.
Андрей. Вот и хорошо, что не собрался. Убили бы тебя.
Жорж. И когда немцы Киев взяли, хотел поехать. Но тогда уже не мог.
Андрей. Почему?
Жорж. Семья.
Андрей. А мои вот все погибли. Под бомбежкой.
Жорж. Ты говорил. Хотя, знаешь, я уже много лет как врач. Всех ждет эта участь. Вот быстрая смерть -- это не то, что от болезни. В быстрой смерти даже красота своя есть.
Андрей. Загнул. Какая же в смерти красота? Смерть -- она смерть и есть.
Жорж. Не скажи. Главное, чтобы смерть не была утомительной. Чтобы страданий не было. И ожидания. Когда долго готовишься к смерти -- надоедаешь и себе и окружающим. Худшее, наверное, -- ждать смерти в старости.
Андрей. Ты ерунду говоришь.
Жорж. Почему?
Андрей. Потому. Что ж это, чтобы старости не дожидаться -- давай в молодости топиться?
Жорж. Самоубийство -- это грех.
Андрей. Какой же это грех? Не утомляешь ожиданиями ни себя, ни окружающих.
Жорж. Грех. Перед Богом и перед матерью, тебя родившей. За такие вещи -- в ад.
Андрей. А за какие -- в рай?
Жорж. За терпение.
Андрей. Ты сам говорил, что быстрая смерть -- благо.
Жорж. Конечно, потому что избавляет от необходимости терпеть.
Андрей. Ад, рай... Какая разница. Меня судит моя совесть. А совесть -- штука податливая, как тесто. Что захочешь, то и вылепишь. Зависит от состояния классовой борьбы.
Жорж. Это ты зря. Совесть -- тропинка к Богу, пока мы живы. Чтобы на Страшном Суде меньше оправдываться пришлось.
Андрей. Чего оправдываться-то. Бог, помнится, создал нас по образу и подобию своему. Значит ему угодно, чтобы мы грешили.
Жорж. А бесовский промысел?
Андрей. Тоже мне монах нашелся. Сам себе противоречишь.
Жорж. В чем?
Андрей. Если Бог -- совесть, а дьявол -- соблазны, значит, слабоват, выходит, Бог перед дьяволом.
Жорж. Дурак ты, товарищ большевик. На то она и совесть, чтобы себя блюсти и в распутство не пускаться. Потому и грех самоубийство, что есть итогом распутства.
Андрей. Ладно, ладно. А кто спрашивал моего желания, когда рожал меня? А может, я хотел быть шведским королем двести лет назад? Кто у меня спрашивал?
Жорж. Может, и спрашивали, да ты не помнишь.
Андрей. Тут и помнить нечего. Не спрашивали. А коли не спрашивали, то как меня можно судить по тем же законам, что и счастливчиков, которые родились теми, кем хотели? Потому совесть твоя -- чепуха. Одна традиция без всякого Бога. Сейчас вон фашистов судят. А разве они виноваты в том, что родились немцами? Если так, то всю Германию судить надо. Ведь это они Гитлера выбирали. А тех, кого судят, уже Гитлер назначал и поручения им давал. Вот тебе и вся совесть.
Жорж. По-твоему выходит, что все мы скоты безмозглые?
Андрей. А хоть бы и так.
Жорж. Что ж ты, за всю свою жизнь сам ничего не решил? Все за тебя решали?
Андрей. Почему не решил? Решил. Но если у меня было право свободного выбора делать чего-то или нет, значит и когда я рождался у меня должен был быть выбор, кем родиться, когда и родиться ли вообще.
Жорж. Большевик он большевик и есть.
Андрей. Да ну тебя. Давай водку пить.
Жорж. Давай.
Пьют.
Андрей. Ладно. Чепуха все это. Бесполезная философия.
Жорж. Не скажи. Я люблю философию.
Андрей. Вообще-то, у меня к тебе дело есть.
Жорж. Дело? Какое дело? Говори.
Андрей. Видишь ли, проблема в том ...
Жорж. Да говори, чего ты мнешься. Чем смогу -- помогу.
Андрей. Я говорил тебе, что дома у меня никого не осталось.
Жорж. Говорил.
Андрей. И про проблемы свои с чекистами говорил.
Жорж. Ну, говорил. Не помню. В чем дело-то?
Андрей. Очень может статься, что этот вылет мой -- последний.
Жорж. Почему?
Андрей. Почему? Почему? Сам не понимаешь, что ли?
Жорж. Не совсем.
Андрей. Забрать меня могут, как прилечу обратно.
Жорж. За что?
Андрей. А за что они забирают? За то, что сидел до войны, за то, что учился в гимназии... Да мало ли за что.