Эта история произошла со мной несколько лет назад.
Ладно, если честно, она произошла не со мной, а с совершенно другим человеком.
Тот человек был вечно хмур и грустен, в какой-то момент он даже практически перестал улыбаться. Он просто не видел в этом смысла.
Весь мир вокруг был мёртв и запылён. Люди были отвратительно и ужасны, работа - бессмысленна и тупа. Книги читались максимум до середины, а обычно откладывались в самом начале. Так и росла у кровати стопка недочитанных, скучных серых книг.
И постоянная усталость, как будто бы к рукам и ногам привязали по две пудовые гири.
Вечное желание лечь, отдохнуть, убежать, спрятаться. И от мира, и от себя самого - отвратительного, гадкого, бессмысленного.
Особенно плохо и бессмысленно было по утрам, когда открывались глаза и во всей красе представлялся наступающий день. Приснопамятное правило SSDD за авторством Стивена Кинга - same shit different day - день другой, дерьмо всё тоже.
Возможно, единственное, что спасло его в определённый момент - то, что смерть представлялась такой же бессмысленной, как и жизнь, а значит, никак не могла привлечь его. Неоформленный кусок грязной серой глины - вот кем он был.
Вот кем был я.
В определённый момент у меня возникло ощущение, что всё бесполезно и что я не смогу вылечится. Организм уже дал сбой, мозг построил патологические связи, механизм самоуничтожения затикал где-то внутри. Можно только войти в длительную ремиссию, но рано или поздно всё вернется обратно. Иногда они возвращаются...
А потом я нашёл лечение.
Я не помню, кто мне посоветовал этого психотерапевта. Неважно. К тому моменту я уже пытался работать с несколькими докторами, дисциплинированно глотал назначенные таблетки. Да, мне становилось лучше. Нет, не сильно.
В наших реалиях контакты хороших докторов подчас передаются друг другу, иначе и быть не может. С врачами психического профиля ситуация схожая, хоть и куда более сложная - мало кто готов признать даже перед ближайшим своим кругом, что с ним что-то не так, что зубчатые колеса уже завертелись внутри головы. Однако же, при желании, и хорошего, проверенного психотерапевта найти возможно. Всегда есть место для манёвра: "Один мой друг ходил к доктору...".
Нет, не помню, кто мне его посоветовал. Но, точно, кто-то должен был. Не материализовались же визитка с номером телефона сама по себе в моем кошельке?
Я хорошо помню нашу первую встречу. Грязный блочный дом на северной промышленной окраине города, подъезд - словно памятник желанию местного ЖКХ сэкономить на косметическом ремонте.
Он вышел встретить меня к лифту. Я не умею описывать людей, хорошее зрение и визуальная память на лица - два достоинства, которыми я, увы, не обладаю. Хотя обычно я фиксирую в памяти основное: цвет и длину волос, бороду, усы, очки и тому подобное. Не в этом случае. Совершенно не помню. Как будто в памяти пятно вместо лица.
Очки? Вроде да, а может, и нет?
Борода? Борода была, точно! Хотя нет, кажется, это были усы.
Квартиру я помню значительно лучше. Огромная просторная гостиная, прямо так и требующая называть себя залом. У стен - книжные стеллажи. Два кресла, друг напротив друга. И гигантский стол грубой тёмной древесины.
Видно было, что стол имеет долгую трудовую биографию. За ним пили чай, обедали, ужинали, принимали гостей, играли в карты, писали, рисовали и, наконец - лепили. Поверхность стола, свободная от пустых чашек, книг, кистей, была заставлена различными материалами. Я точно узнал гипс, в большой миске мокло папье-маше, по центру стоял наполовину обработанный кусок какого-то камня. Рядом лежала маленькая кирочка, как в "Побеге из Шоушенка". И, разумеется, там была глина. Глина и гончарный круг.
На подоконнике виднелись... работы? хозяина квартиры. Скажем честно, это не были произведения искусства. Слово "искусство" здесь совершенно не к месту. Как и слово "произведения". Это был какой-то косой невнятный кошмар, какие-то серые странные бессмысленные фигурки, ни на что не похожие. Я, наверное, в детском саду так лепил.
Я кивнул хозяину на стол, проявляя вежливость:
- Ваше хобби?
Доктор отмахнулся, невнятно пробурчал что-то абсолютно непонятное, требовательно указал мне на кресло - мол, садитесь.
Это было капельку непривычно - следуя моему предыдущему опыту, я ждал фразы вроде "выбирайте любое место, где ВАМ будет удобно находиться". С другой стороны, кроме кресла другого выбора у меня не было. Не на стол же мне было садиться, не на подоконник же, рискуя разбить эти серые...хм... объекты.
Уже не помню, с чего начался наш разговор. Вероятно, я рассказал свою историю, историю своей болезни, доктор сидел напротив, внимательно слушал, кивал, затем в какой-то момент встал, подошел к столу и начал что-то лепить. Я был несколько удивлён, даже прервался на полуслове, но, поймав ожидающий взгляд, продолжил свой рассказ. Неожиданно оказалось, что так мне стало гораздо проще говорить.
Почти весь сеанс говорил только я. Доктор буквально пару раз что-то уточнил, что-то спросил, не отрываясь от процесса лепки. В какой-то момент у меня даже возник вопрос: а за что я, собственно, отдаю свои деньги? Остальные врачи обычно сразу же начинали давать мне какие-то советы, рекомендации, руководства к действию.
Однако когда я вышел на улицу, я обнаружил что что-то изменилось. Прошло всего полтора часа, ещё даже не успело стемнеть, и погода тоже не поменялась - была такая же осень. Но за это время мир стал другим.
Он стал красивым.
Листья на деревьях и земле - яркие, разноцветные. Дома вокруг - все похожие, но немного разные. Люди - люди не отвратительные. Обычные люди. Мимо меня вот даже прошла очень симпатичная девушка. Как минимум её ноги явно имело полное право быть выставленными в Парижской Палате Мер и Весов.
Я оставил машину и пошёл домой пешком. Город вокруг меня был мне совершенно не знаком. Тот город, в котором я родился и жил все эти годы, был сер, грязен и хмур, этот же - ярок, свеж и прекрасен.
Возможно, чуть позже, стоя на мосту через реку и глядя на воду, сливающуюся вдали с практически таким же ультрамариновым небом, я даже воскликнул вслух, распугав прохожих:
-Как же красиво!
Наши встречи с доктором стали регулярными.
По прошествии нескольких лет я уже особо не помню, о чём мы говорили, над чем работали.
Главное, что был результат. С каждой встречей, с каждой неделей мне становилось лучше. Как будто с моей груди свалились свинцовые цепи и я начал постепенно вспоминать, как это прекрасно и вкусно - дышать полной грудью.
У меня появились силы, энергия. Ко мне вернулось желание жить. Я стал вновь выходить из дома, начал видеться с друзьями.
Наши встречи с доктором проходили всё в той же манере. Я говорил, он, в основном, молчал. Сидел в кресле, потом вставал и шёл лепить.
Вскоре обнаружилось, что мой доктор талантлив не только в психотерапии: за тот год, который мы с ним встречались, он, на мой непрофессиональный взгляд, значительно развил своё мастерство лепки.
Я наблюдал постепенно, встреча за встречей, как меняются фигурки на подоконнике.
Из каких-то невнятных серых глыб они превращались, очевидно, в то, что автор задумывал изначально - какие-то звери, пастушки и так далее. Сначала его работы выглядели неуверенно, слабо, по-детски. Но с каждой неделей они становились всё лучше и лучше. В тот вечер, когда доктор сообщил мне, что он считает, что постоянная терапия мне больше не нужна, я обратил внимание, что на окне досыхает очередная партия глиняных статуэток.
Они не имели ничего общего с тем, что я видел на нашей первой встрече. Это были яркие, красочные фигуры, сделанные с профессионализмом и любовью - хоть сейчас в какой-нибудь музей Гжельской игрушки.
Я даже не выдержал и выразил доктору своё восхищение, но он лишь вновь только что-то неразборчиво буркнул.
Прошло два года. Моя болезнь не возвращалась.
Конечно, иногда мне бывало грустно, бывало тоскливо, но разве можно было сравнить эти чувства, слабые и временные, с тем потоком чёрной безысходности, в котором я ещё не так давно беспомощно барахтался, не в силах выплыть.
Был поздний вечер. Мы с Лизой, моей невестой, сидели на кухне и допивали вино. У нас был двойной праздник - мы отмечали как годовщину нашей первой встречи, так и поданное этим днём заявление в ЗАГС.
Неожиданно Лиза смущенно заёрзала ножкой бокала по скатерти и, не поднимая глаз, обратилась ко мне:
- Знаешь, наверное, это нужно было сказать раньше. Но я не решалась. - Она помолчала, продолжила. - Ты должен знать, я думаю. Несколько лет назад у меня... были проблемы... в общем, я достаточно долго ходила к психотерапевту. Но, ты же не будешь думать, что я ненормальная, да? - Испуганно спросила она.
Я облегчённо рассмеялся. Меня напрягла фраза "нужно было сказать раньше": в моём воображении кавалькадой пронеслись скрытые мужья, операции по смене пола и прочие вещи, ставящие под угрозу наш будущий брак. Обняв Лизу, я объяснил ей, что в том, что она рассказала, нет совершенно никакого ужаса, и что я сам, примерно в тоже время, получал психотерапевтическую помощь. А через пару минут неожиданно выяснилось, что мы даже ходили к одному и тому же доктору.
- Ну, за чудесные совпадения в нашей жизни! - Я звонко стукнул своим бокалом по Лизиному. - Скажи, тебя тоже удивляли его поделки из глины?
Лиза отставила бокал, непонимающе уставилась на меня:
- Какие поделки?
Я удивился:
- Ну, в зале, где он ведёт приём. Огромный стол, с гончарным кругом, и разные фигурки на окне. Он ещё обычно лепил во время работы.
Лизин голос прозвучал тихо и испуганно:
- Зал был, стол был. Но никакой глины, никаких статуэток! Я как раз хотела тебя спросить: как ты реагировал на его музицирования? Он постоянно играл на кларнете во время наших встреч, а стол был завален нотами и частями каких-то инструментов. На подоконнике он держал открытую нотную тетрадь и во время игры периодически подбегал к ней и что-то записывал.
Мы молча смотрели друг на друга. Лиза продолжила:
- Он ужасно играл во время нашей первой встречи. Почти ни одной ноты не мог взять. А концу он уже исполнял музыку как профессионал, что-то очень красивое, я так поняла, что-то своё.
Было слышно, как в ванной капает из крана вода, а в гостиной тикают часы.
С оглушительным звоном разлетелся выпавший из Лизиной руки бокал.
Мы посмотрели на осколки на полу, на расплывающуюся лужицу вина.