--
Александр Иванович Карпинский - супруг хозяйки дачи, культуролог, редактор на радио, мужчина 52 лет, худощавый, высокий, лысеющий
--
Евгений Петрович Аверьянов - директор-распорядитель Литературного фонда, пишет статьи об искусстве, мужчина 45 лет небольшого роста, с бородкой.
--
Лариса Сергеевна Березкина - зав.лит в театре, поэтесса, 34 года, рыжие волосы до плеч
--
Сергей Анатольевич Волынцев - модный журналист, искусствовед, 56 лет, седые волосы, темные очки, элегантный мачо.
--
Маргарита Васильевна Прилетаева - промоутер, 53 года, сильно накрашена, экстравагантно одета в блестящие развевающиеся одежды, темные волосы, высокая, полная, доминирует в любом обществе.
--
Дэн - молодой художник, протеже Маргариты Васильевны, 24 года
--
Даша - домработница Карпинских, 25 лет
--
Шофер Аверьянова, 50 лет
Действие 1
Посредине патио стол. У стола Вера Витольдовна режет салат. Входит супруг. Подходит к столу, наливает в стакан пиво, начинает прихлебывать из стакана и наблюдать за работой Веры Витольдовны.
Карпинский: Жаль, что мы не можем организовать прием как в Голливуде. Хотя, эти приемы так дороги и никогда не знаешь, принесут ли они хоть какую-нибудь пользу делу...
Карпинская: Но ты же понимаешь, что этот вечер - это единственная возможность издать сборник моих критических статей к юбилею моей творческой деятельности. Если Аверьянов профинансирует издание моей книги, то этот прием 100 раз окупится.
Карпинский: Мы могли бы позвать Туркина, он был бы вполне кстати.
Карпинская: Ради бога, этого Туркина я не могу больше видеть. Нескончаемый поток чуши. Эйдейтики, деталисты, иконоборчество... Я тебя умоляю. Сплошная безграмотность и все. Туркин готов отправить любую картину на костер без суда и следствия.
Карпинский: Можешь не умничать хотя бы при мне.
Карпинская резко взмахнула ножом.
Карпинская: Жалость палача - твердая рука.
Карпинский: Брехт?
Карпинская: Нет, Эрнст Юнгер. Как думаешь, что мне одеть?
Карпинский: На твое усмотрение. Пойду, прилягу. Прислать к тебе Дашу?
Карпинская: Будь любезен.
Карпинский уходит. Входит Даша.
Даша: Вера Витольдовна, я поставила лимонный мусс в холодильник, думаю, к семи часам он застынет.
Карпинская: Забери салат, который я приготовила и тоже поставь в холодильник. Я пойду переодеваться. Если появятся гости, позовешь Александра Ивановича, и проводи их в беседку.
Карпинская уходит. Даша расставляет посуду. Входит Карпинский, останавливается, наблюдает за Дашей.
Карпинский: Чудесно выглядите.
Даша: У вас пылинка на пиджаке. Вот так, теперь можно идти. Принести Вам пива?
Карпинский: Позже Даша, позже.
Даша: Ваши гости, наверное, симпатичные?!
Карпинский: Гм, да. Чудесно выглядите.
Даша: О, большое спасибо, Александр Иванович.
Карпинский: И в правду чудесно...
Карпинский обнял Дашу, она погладила его по голове. Карпинский отстранился.
Карпинский: Пожалуйста, не думайте обо мне плохо.
Даша: Нет, конечно, нет.
Карпинский: Простите меня, милая Даша.
Карпинский снова обнял Дашу и поцеловал.
Карпинский: Простите меня.
Даша: Кажется, кто-то идет.
Карпинский: Это гости
Даша: Я буду на кухне.
Даша уходит. Входят Аверьянов и Березкина.
Карпинский: О, здравствуйте, здравствуйте, добро пожаловать!
Березкина: Здравствуйте, Александр Иванович!
Аверьянов: Очень, очень рад встрече!
Карпинский: Присаживайтесь, пожалуйста. Вера Витольдовна сейчас выйдет.
Входит Карпинская
Карпинская: Дорогие мои, как я рада.
Аверьянов: Милейшая Вера Витольдовна, позвольте вашу ручку. Очень рад нашей встрече...
Березкина: Спасибо за приглашение, дорогая.
Аверьянов: А мы с Ларисой Сергеевной встретились на улице, и уже успели разговориться...
Березкина: Да, да вы как раз высказали очень интересную мысль об искусстве...
Карпинская: Так что за мысль?
Аверьянов: Не кажется ли Вам, что мы только потому любим искусство, что жаждем чужих впечатлений, не из любопытства, а от того, что для нас эти чувства и впечатления, воплощенные в художественном произведении, - драгоценные сосуды, в которые мы направляем ручеек наших чувств? И там, в этих драгоценных колбах они больше не кажутся нам такими незначительными. Возможно что-то вроде подсознательной надежды, что сосуд может облагородить содержимое, аромат красивой упаковки сможет перейти в безвкусную жидкость.
Березкина: Ах, какая красивая и печальная мысль. В ней блеск красоты и туманность печали.
Аверьянов взял руку Березкиной и поцеловал.
Березкина: А над чем вы сейчас работаете?
Аверьянов: Все мое внимание сейчас посвящено "Торможению".
Березкина: "Торможение" - как интересно...
В беседку входит Волынцев. Аверьянов и Карпинский поднялись поприветствовать. Волынцев взял у Карпинского бокал вина, всем кивнул и поправил очки.
Карпинский: Разрешите представить вам...
Волынцев: Волынцев Сергей Анатольевич, мученик искусства. Дорогая Вера Витольдовна, вы сегодня чудесно выглядите.
Карпинская: Ну что вы, спасибо за комплимент. Вы видели новые картины, которые мы приобрели на последней выставке?
Волынцев: К сожалению, даже деньги не спасают от сумасбродства...
Карпинский: Мы покупаем молодых художников.
Волынцев: Молодые художники - что это значит?
Карпинская: А кто из молодых Вам нравится?
Волынцев: Диего Веласкес. Очень хороший молодой художник.
Карпинская: Мы вполне сознательно ступаем на неверную почву современного искусства. Мы бываем счастливы от того, что иногда приходится рискнуть, принять вызов. Ведь искусство - это авантюра, приключение, а любой коллекционер - авантюрист, пират в море картин.
Волынцев: Коллекционирование, дорогая Вера Витольдовна, начинается только тогда, когда полотнами увешаны все стены.
Карпинская: Ах, Сергей Анатольевич, у Вас всегда сарказм. Между прочим, это диптих и он называется "Стаккато линий в аккорде цвета"!
Волынцев: Кошмарная метафора. Звучит как "Обувная фабрика и обточка каблуков".
Березкина: А что это означает - мученик искусства?
Карпинская: О, Лариса Сергеевна, вы разве не читали трудов Сергея Анатольевича? Сергей Анатольевич - автор всех изданий, имеющих отношение к искусству. И, не в последнюю очередь, потому, что лично знал и знает всех художников нашего века.
Волынцев: Дорогая Вера Витольдовна, надеюсь, Туркина сегодня не будет?
Карпинская: Да не будет.
Волынцев: А Прилетаевой? Мне говорили, что у нее молодой любовник. Ужасная женщина. Редкостная идиотка.
Аверьянов: Дорогая Вера Витольдовна, я вам уже говорил, что ваша рецензия на последнюю работу Остроумова удивительно точна? Такое препарирование пьесы показывает, что король то - голый, неоновый свет вместо магического театрального освещения, актеры, бестолково снующие по сцене... Только Васильев разумеется опять хвалил. Ему всегда нужно выступить против вас...
Карпинская: Ах, Васильев, наш плюшевый мишка. Он просто слишком много трудится. Недавно, например, сфотографировался для одного красочного издания со своим автомобилем. По моему, ужасно неприлично. У этого журнала есть рубрика "Знаменитости и их автомобили". Там все демонстрируют свои "порше" и "ауди". А он очень гордо стоял возле своего дряхлого "пассата"...
Волынцев: Ну просто он остается верен своим принципам...
Карпинская: Какие у него могут быть принципы?
Волынцев: Он принципиально делает все, что ему предлагают.
Все засмеялись.
Карпинская: Его любят, и в этом его беда. Ведь критика должны не любить, а уважать. А Васильев растерял все, что имел. У него все статично, никакой психологии, никакого развития.
Волынцев: Ах дорогая Вера Витольдовна, я всерьез опасаюсь, что даже вы попались на самый большой блеф нашего времени!
Карпинская: Что вы имеете ввиду?
Волынцев: Распутная ересь Фрейда принесла несчастье в личной жизни огромному количеству людей, а, в качестве критерия для искусства, это надувательство просто абсурдно. Психология, развитие... Кого вы хотите уложить на кушетку психоаналитика? Шекспира? Чехова? Набокова? Нет. Лучшее, что сегодня может предложить искусство - усиленная резкость изображения, акцент, и без тетушкиных нравоучений.
Аверьянов: Друзья! Статика динамика, какая разница. Нас вдохновляет только чувство и фантазия, вранье и вымысел. Только ложь способна вызвать у нас головокружение, которым нас одаряет искусство в свои лучшие моменты. Все, точка! За искусство!
Входит Прилетаева, бурно обнимает хозяев и приветствует всех остальных, в соответствии с иерархией. На лице Волынцева страдание. После поцелуя в щеку он сморщился и отошел в дальний конец беседки.
Прилетаева: Дорогая, мы не виделись тысячу лет. Я все время хотела позвонить, но ты же знаешь, у меня был проект с Серовым в Лос-Анджелесе, А потом выставка Дольникова в Париже, он был поразительно хорош. Вы прекрасно выглядите, Сергей Анатольевич. Да публика в Париже была благосклонна. Кстати в Париже я встретила одного молодого художника. Вы просто обязаны с ним познакомится. Он делает очень занятные инсталляции. Я сейчас организую спонсоров для его каталога. (берет бокал у Карпинского) Да спасибо, шампанское с удовольствием. (Карпинской) Спасибо, милочка, у вас здесь чудесно. (поворачиваясь к Березкиной) Скажите-ка, мы ведь с вами уже встречались? Я позабыла где, не на открытии "Smart Art"? Да, да, теперь припоминаю. Как у вас дела?
Березкина: Я точно не знаю ...
Прилетаева: Нас познакомил Баскин, вы его тоже знаете, не правда ли, Александр?
Карпинская: Баскин раньше был редактором на телевидении, а сейчас он исповедует суфизм у себя на даче. Его жена долго жила в Индии, а потом открыла магазин индийских товаров...
Березкина: Ах, вот как. Честное слово, я просто никак не могла вспомнить. Вы не могли бы напомнить мне свое имя? Маргарита...?
Прилетаева (отвернувшись от Березкиной: Мой милый Евгений Петрович!
Аверьянов: Дорогая Маргарита Васильевна! Как поживает ваш брат?
Прилетаева: О, великолепно, великолепно, вы же знаете, он сейчас пробился в высшую лигу владельцев галерей и художественных собраний,
Даша вносит салат. Карпинская помогает все расставить на столе
Прилетаева: Дорогая, я ведь говорила тебе уже об этом молодом художнике, он и в самом деле очень молод, невероятно, он сейчас в городе, может быть, и заглянет. Ты ведь не имеешь ничего против, он и в самом деле очень талантлив, ты это увидишь. Его зовут Дэн, говорю тебе, это что-то, ты будешь восхищена!
Карпинская: Ну конечно, конечно, душа моя, никаких проблем.
Прилетаева: Чудно.
Карпинская: Не бери в голову. Прошу всех к столу.
Все рассаживаются
Аверьянов: Какой чудесный стол, он просто великолепен!
Карпинская: Как все-таки хорошо, что мы снова собрались, мы так давно не виделись,
Волынцев: Кстати, виски нужно пить очень быстро, потому, что на нем все время образуется пленка.
Аверьянов: "Торможение"! Я как раз работаю над книгой об искусстве торможения. Очень увлекательный проект. М-м... Речь идет о том, что люди разучились ждать. Потеряли способность испытывать божественную муку ожидания. Промедление... Сладкая боль ожидания... Инсценировки с предвкушением радости - вот о чем идет речь. Мы забыли, что "торможение" как культурное достижение противопоставляется тривиальности потребностей. Серьезная игра с промедлением осуществления.
Прилетаева: Я думаю, что это фан-тас-ти-чес-кая идея. Вы молодец. "Торможение", в этом, разумеется, есть дух, spirit... правда сегодня мне вообще не приходится надеяться, что можно будет хватить через край. Никакого "торможения", дорогие! Sorry! Завтра, в конце концов, воскресенье.
Волынцев: Я ненавижу воскресенья. Летаргия...просто ужасно.
Аверьянов: Воскресенье, светлый момент кульминации в спорном во всем остальном сценарии сотворения мира, есть не что иное, как продолжение субботы другими средствами.
Карпинский: Всегда одно и то же. В мире слишком много сосисок и очень мало горчицы.
Карпинская: Это из Хайнца Эрхардта?
Карпинский: Нет, из Эдди Константина.
Карпинская: "Торможение"... Как любопытно.
Волынцев: Вы заметили, что раньше все время говорили "как интересно", когда речь шла об искусстве, а сейчас все больше говорят "любопытно".
Березкина: Но люди искусства по-прежнему говорят "интересно", например: "В этой инсталляции меня прежде всего интересовала дифференциация материальностей..."
Волынцев: Ну и кому теперь интересны инсталляции?
Карпинская: "Торможение" - это напомнило мне об особенном временном пространстве театра. Взаимосвязь ожидания и переживания в нем в определенном смысле овеществлена. Я часто об этом писала. Вы же знаете, милый Евгений Петрович, избыточность, повторение, замедленный темп, вспомните Вильсона, Марталера...
Аверьянов: О, милая Вера Витольдовна, мне известно, что ваша критика - прекрасный пример того, как из презренной обыденщины культурной хроники можно сделать истинный образец эссеистики! Поразмышляем над анемичной, почти стерильной скукой всех тех произведений, которые желают что-то поведать о нашем безумном времени. Вы же, напротив, милая Вера Витольдовна углубляетесь в микрокосм, черпая в нем чистое золото познания. Не будем обманываться хрупкостью стрел ваших недвусмысленных формулировок, в их наконечниках таится яд кураре, неподкупный ум, что гораздо опаснее многоречивости профессиональных бахвалов, ежедневно докучающих нам своими творениями.
Прилетаева: А вы знаете, что кухня у да Винчи вновь великолепна? Я была там недавно, бог мой, специально для меня там приготовили "Скампи" с каперсами и лепестками брюквы, просто гениально, это стоит всех грехов мира.
Березкина: У да Винчи всегда хороши были "Карпаччо", но остальное...
Аверьянов: У да Винчи, я не знаю, публика вполне обычная. Но я открыл новое заведение "Малавита"! Блюда, которые там подают, - потрясающее наслаждение. А котлеты из перепелов, фаршированных трюфелями с проросшей чечевицей, - просто откровение, их повар неподражаем...
Прилетаева: "Малавита"? Евгений Петрович, дорогой, вы знаете, как я ценю ваш вкус, вы настоящий гурман, но там часто сидит такая публика... Эти гусыни в темно-синих костюмах... Куда забавнее мне кажется "Ла страда", Джорджио волшебно экспериментирует, недавно он приготовил мусс из голубей в пергаментной бумаге, вот уж точно это было потрясающе!
Аверьянов: Уважаемая Маргарита Васильевна, вы даже не знаете, до чего мне не хочется вам возражать. Но иногда я спрашиваю себя, куда подевалась хорошая кухня со всеми этими чудесными блюдами, одни только названия, которых уже становились приключением. Кто сейчас знает салат "Багатель"? Или соус "Бастард"? Гурманы-философы одиноки в нашем холодном мире, покинутые и обманутые, лишенные настоящих деликатесов.
Березкина: Салат "Багатель"?
Аверьянов: Именно! Это так вкусно, там морковь, шампиньоны и спаржа с соусом из растительного масла и уксуса! А соус "Бастард"! Это так называемый ложный сливочный соус - мучная подливка с белым перцем, яичным желтком и сливками, просто изумительно к белому мясу!
Карпинский: Ложный сливочный? Можно сразу переходить к фальшивому зайцу. Это, по крайней мере, честно. И вообще, эта так называемая высокая кухня скрывает больше, чем показывает. Все так искажается и деформируется, из куриной ножки выходит какой-то фарс с крылышком, бедная курица извращается до неузнаваемости, нет, нет, я, напротив, считаю, что нам нужен новый пуризм! Еще более строгий, чем когда-либо предлагала высокая французская кухня!
Аверьянов: Пуризм? Я бы попросил... Мы и так уже на самом краю пропасти упрощения. Кроме того, без высокой кухни мы не знали бы таких прекрасных блюд, как безе и меренги, или помидоры "а-ля Регина", фаршированные ризотто и нежнейшим пармезаном!
Прилетаева: Совершенно с Вами согласна, Евгений Петрович!
Березкина: Вы позволите мне закурить?
Березкина и Волынцев закурили
Волынцев: Окажите мне услугу - никогда не купайтесь в море.
Березкина: Почему?
Волынцев: Оно вас погубит из зависти к чудесному цвету ваших глаз.
Аверьянов: Как жаль, что вас вчера не было на приеме в честь открытия сезона, разве у вас не было приглашения, где же вы пропадали?
Березкина: В одном кафе, название которого я ни за что вам не скажу
Аверьянов: Так таинственно?
Березкина: У каждой женщины есть своя тайна...
Волынцев: Прием в честь открытия сезона ... Болтают, что театр совсем захирел...
Карпинская: Нет же, все это дурацкие слухи, вчера там были все, у кого есть имя и вес!
Прилетаева: Восхитительно, дорогая, где ты достала эти утиные грудки? Наверное, под столом у вас спрятан маленький повар-француз?
Волынцев: Вере Витольдовне не нужен повар-француз, она достаточно умна и талантлива, чтобы хорошо готовить самой. Сегодня это нечто особенное. Однажды я тоже был женат, что, впрочем, как известно, плохо закончилось. Как бы то ни было, мой адвокат всегда говорит: раньше жены умели готовить, как матери, сейчас жены умеют пить, как отцы.
Аверьянов заразительно засмеялся
Аверьянов: Превосходно, превосходно...
Прилетаева: Мачо, мачо!
Карпинская: Я все время думаю - что заставляет людей следовать чужой воле? Я помню репетицию в оперном театре, исполнителя, певшего Макдуфа. Кряжистый и энергичный, он был похож на рабочего со стройки. Его заставляли петь, сидя на чемодане, скрючившись в неудобном положении, словно на унитазе. "Нет, нет, не скрещивай ноги, Режиссер был неприступен. И певец покорно сидел на чемодане, взрослый мужчина с роскошным голосом и умоляющими глазами, с бутафорским мечом в руках, коренастый, добротный... А какую роль может играть комическое в вашем "Торможении", Евгений Петрович?
Аверьянов: Ах, уважаемая, дражайшая, милейшая Вера Витольдовна, комическое, как и эротика, в определенном смысле является целью "Торможения", счастливым осуществлением, оставаясь вместе с тем, и обещанием.
Карпинская: Обещанием несказанного?
Березкина: Ну, Александр Иванович, а как поживают ваши старые джазисты?
Карпинский: Ну, вы же знаете, они играют все то же, что и двадцать лет назад. На следующей неделе у нас будет запись одного концерта, публика будет в восторге, вы же знаете, free jazz, еще одна встреча с ветеранами прекрасной героической эпохи!
Аверьянов:То есть вы по-прежнему работаете на той общественной радиостанции, где демократическую мысль воплощают в форме передач для меньшинства?
Карпинский: Позвольте! Вот именно вам с вашими лакированными книжками, восхваляющими безответственный снобизм, вам следует быть поосторожнее с такими легкомысленными заключениями о потребностях меньшинства! Вы еще удивитесь тому акустическому мусору, который завалит нас, когда радио окончательно захватит всякий развлекательный сброд!
Аверьянов:Что за трогательная упадническая фантазия, мой дорогой. Боюсь, однако, что сброд едва ли окажет вам честь в приближении столь гибельного крушения. Куда вероятнее то, что фурии разрушения всю эту весьма устаревшую систему предадут забвению. Free jazz - женская лирика. Это очень дорогие проекты, которыми - пардон, о присутствующих мы не говорим - дирижируют всякие мечтатели, оторванные от жизни. Пробирочное искусство, у которого нет никаких шансов выжить вне стен общественно-правовой лаборатории. Видите ли, я, как человек, финансирующий искусство, итак постоянно иду бог знает на какой риск, но здесь идет речь о не моих собственных средствах, и поэтому...
Карпинский: Минуту, минуту, все не так просто. Должно быть защитное пространство, поле для эксперимента, право на опыты...
Аверьянов: Защитное пространство - это подвалы, но не эфир! Не правда ли, прелестная Вера Витольдовна? Что вы на это скажете?
Карпинская: Дорогой Евгений Петрович, спокойно, спокойно. Давайте наслаждаться разнообразием программ! Free jazz, женская поэзия и утренняя зарядка под Шостаковича - почему бы и нет?
Волынцев: Вообще-то, проблема совершенно очевидно состоит в другом. Искусство в наше время приняло суицидальный характер, в литературном цехе дела обстоят не намного лучше, и эти, гм, институты занимаются самовосхвалением в слезливых некрологах, особенно с тех пор, как до власти дорвались секретарши.
Прилетаева:Ну, это уже вздор!
Волынцев: Нет. Надо срочно что-то делать. Я лично, например, уже начал односторонние военные действия.
Карпинская: Да? И каким же образом?
Волынцев: Всего один пример: Вы все знаете Алису Випперман. Эта очень, очень беспокойная дама с некоторых пор начала изводить благосклонных радиослушателей женской поэзией. Но на данный момент, слава Богу, уже сгинула. И произошло это следующим образом: я позвонил ей и сказал: "Дорогая госпожа Випперман, те произведения, которые вы пропагандируете, невыносимо банальны, такого добра я вам наваляю дюжину за одну ночь".
Карпинский: И это заставило ее сдаться?
Волынцев: Не совсем, Я сообщил ей, что пришлю ей парочку своих поделок... под женским псевдонимом, разумеется.
Карпинская: И она на это купилась?
Волынцев: И да и нет. Честно говоря, я всю эту историю тут же забыл.
Прилетаева: И что?
Волынцев: И через пару недель мне звонит бедная Випперман. Голос визгливый. Говорит, что это вам взбрело в голову посылать нам всякую дрянь? Это жалкое ёрничанье, грубое, пошлое подражание женской эстетике, я на вашу удочку не попадусь! Драгоценная госпожа, говорю я, никогда ничего вам не писал и не посылал ни строчки. В ответ я услышал крик ужаса, а затем она положила трубку. Однако достойная передача "Женщина и форма. Женский взгляд на литературу", к сожалению, вскоре скончалась.
Карпинский: Прекрасно, премилая история. Но давайте вернемся к музыке. Я имею в виду настоящую, истинную музыку. Проклятие рынка объявляет вне закона все, что мы сегодня можем назвать аутентичной музыкой. Музыка стала синонимом синтетического продукта, назойливо лезущего вперед, примитивного изделия массового производства!
Волынцев: Я думал, что музыка - это божественный дух.
Прилетаева: Ну разумеется, божественный дух. Вы бы слышали, когда раньше к нам приезжала петь Серова, о-о-о, это были эмоции без конца, моя мать аккомпанировала ей на рояле... душа-а-а, ру-у-усская ду-ша-а-а. Мы все рыдали.
Карпинский: Кстати, о сентиментальности, на прошлой неделе мы были на концерте одного такого "хора". Вот это, Евгений Петрович, это - пробирочное искусство. Было просто невыносимо. Барышни без малейших талантов, но с обеспеченными спонсорами...
Волынцев: А, это те самые, которые в прошлом году выступали со струнным оркестром... Даже представить себе невозможно, что находятся мужчины, которые увиваются за такими особами. Правда, есть и женщины, которые содержат молодых любовников... С молодыми любовниками часто происходят недоразумения. Женщины, которые на них западают, кое-чего не принимают в расчет. То, что есть "до" и есть "после". И есть еще "вместо".
Все засмеялись
Прилетаева: Недавно я видела выступление Андрея Риттера - волшебно. Вот кто трогает, в нем есть нечто, не то, что эти жалобные интравертные истории, о, нет, синергетика! Я всегда говорю, это показывали по спутниковому телевидению - от Японии до Европы, кроме того, он всегда приглашает молодых музыкантов, это просто гениально...
Карпинский: Маргарита Васильевна, ради всего святого, этот человек - полный нуль, дутый мыльный пузырь. А эти молодые типы ему нужны, чтобы прикрыть блестками собственное бессилие!
Березкина: А чем вы сами занимаетесь сейчас?
Карпинский: Сейчас я пишу материал для передачи о рождественской песне "Тихая ночь".
Аверьянов: Что, сейчас, летом?
Прилетаева:Ах, слыша музыку, согреваешься изнутри, а мысли о снеге остужают снаружи.
Даша подала рыбу.
Прилетаева: Какая прелесть. Такой вкусной мне эту рыбу редко удается поесть. В чистейшем виде, семга ведь, по сути, почти вульгарна, дорогая, ты же понимаешь, что я имею в виду, не в обиду, все очень, очень вкусно, но семга в наше время стала тем, чем раньше был салат с макаронами: немного по-пролетарски и вместе с тем культово, ты понимаешь, в ней есть нечто.
Карпинская: Ну разумеется, дорогая, именно хорошие вещи и обесцениваются, и семгу сейчас хранят в морозильной камере, наряду с готовыми продуктами для холостяков, которыми ты забиваешь морозилку и которые, наверное, не так уж плохи. Там, в Америке, это называют TV-dinner, ты это знаешь, да? И в этой холостяцкой печали, завернутой в алюминиевую фольгу, тоже есть нечто, ты это тоже ешь одна, перед телевизором? Вместе с супом из пакетика?
Волынцев: Вино неплохое.
Аверьянов: "Антр-де-мер" к семге - это не бесспорно...
Карпинская: О, дорогой Евгений Петрович, видимо мимо вас прошло то, что лучшие сомелье уже давно одобрили это сочетание. Разумеется, мы не должны рабски покоряться авторитетам, но в этом случае я проконсультировалась у своего коллеги, эксперта по кулинарии, вы знаете его, Игорь Трубников, и он мне клялся... Правда, это было так трогательно, он так боялся, что я совершу страшный грех и выберу к блюду неподходящее вино, так вот, он мне клялся, что я не пожалею, остановив свой выбор на этом вине, тем более, тем более, что это вино достал мне именно он. Говорят, что в вине он понимает, чуть ли не больше, чем в еде!
Аверьянов: Но, милейшая Вера Витольдовна, это была просто шутка, я просто подтрунивал над вами,
Прилетаева: А вы знаете, что скоро в городе будет Черняев? Он противный, но в чем-то забавный, я устраиваю вечер с едой, вы все не-пре-мен-но должны прийти, будет очень забавно, Пао приготовит стол, и Туркин уже дал согласие!
Березкина: Этот Черняев омерзителен. Вы не видели недавно, как он вешался на шею одному журналисту? Беззастенчивый конъюнктурщик, панегирист!