Говорят, бродит тут чужак, пришлый бродяга. Все будто ищет чего-то, расспрашивает встречных, вот только что ему нужно, толком объяснить не может. Дурная это примета, его повстречать. Болтают даже, что он, то ли ангел, то ли предтеча, стоявший у истоков всего сущего. Да только мало ли что говорят. Врут, наверное.
________________________________________
________________________________________
Чужого забивали. Насмерть. Просто за то, что его здесь не должно было быть. За то, что он сам не ведал, что сотворил.
________________________________________
Найденный был чужаком, да еще и рыжим к тому же. Ни тех, ни других здесь не привечали. Ведь любому известно, что рыжий цвет волос - явный знак оборотня. А чужак - он чужак и есть.
Крестьянское поле, на котором нашли пришлого, было выжжено дотла. Рванный, неровный круг пепелища, в центре которого лежал человек нетронутый огнем. Старосте общины, владевшей землей, было совершенно безразлично, откуда взялся незнакомец - поле было погублено. И за это было, кому ответить.
Чужак очнулся, когда его уже тащили на площадь. Ничего не понимая, он что-то говорил, пытался вырваться, кричал, но держали крепко - не впервой. Приволокли на площадь, бросили в пыль и стали топтать. Без попытки заговорить, или хотя бы разглядеть хорошенько. К чему? Ведь это был чужой, да еще и рыжий вдобавок. Зачем убивали? А что еще с ним было делать?
________________________________________
Запах немытых тел, перегара, чеснока и больной человеческой плоти. Истеричный кликуший бабий визг, крики детей, угрюмое, тупое молчание мужиков. Налитые кровью глаза, ощеренные гнилые зубы.
Страшно. Нестерпимо - до крика, до тошноты, до рвоты.
Пинок в грудь, вышибающий дух. Попытка подняться, хотя бы на колени, и удар ногой в лицо, валящий обратно на землю. Сломанный нос, разбитые губы, все еще пытающиеся шептать слова. Обжигающе - резкая боль сломанных ребер. Черная кровь, толчками выплескивающаяся изо рта. Удары сыплются со всех сторон. Тяжелые башмаки, опускаются раз за разом, втаптывая кровавое месиво, некогда бывшее человеком, в пыль.
Последняя мысль о том, что это не его создания. Он не мог их создать.
Чужак ошибался - их создал он. Его страх. Бессилие перед теми, кто плоть от плоти земли, ее соль, и никогда не смотрит в небо. Кто непонятое искореняет зверством и скалится скотством на слабость. И этот страх убивал. Так же, как убил тысячи других в другие времена, в других местах.
________________________________________
Позже, вечером, когда стемнеет, мужики, по дороге с полей, едва волоча ноги от усталости, пойдут в корчму. Все будет почти как обычно, как было вчера и днем ранее. Они будут мрачно пить местную брагу, тупо глядя перед собой, будто не видя собеседника, едва цедить слова сквозь стену свинцовой усталости, воздвигнутую каждодневным монотонным изматывающим трудом. Усталости, с которой они, кажется, родились и проживут всю жизнь, передав своим детям.
Возбужденные произошедшим днем, они будут больше обычного издеваться над местным дурачком Руком, живущим при корчме, заставляя его бегать на четвереньках, есть объедки с полу, тявкать по лисьи и мочиться, поднимая ногу. Рук был совсем еще мальчишкой, когда началось его преображение в оборотня - не выдержав ужаса происходящего, он сошел с ума. И необратимо застрял между человеком и зверем, оставшись маленьким зверенышем с телом двенадцатилетнего ребенка, лицом и руками, поросшими шерстью, и лисьим хвостом. Он почти не говорил, но понимал достаточно, что бы мыть посуду, скрести полы и носить дрова. Убогих добрые жители деревни не убивали - жалели.
Захмелев, селяне немного позабудут свой страх перед лесом и, опасливо оглядываясь, складывая пальцы рожками, чтобы не накликать, шепотом будут обсуждать, кого же это все-таки к ним давеча занесло. И придут к в общем-то и так очевидному для всех выводу: оборотень это был, типичный оборотень. И правильно его, да жаль не воскресенье сегодня, работать было надо, а то сожгли бы живьем. Лесные, они ведь всегда превращаются, когда их жгут - так что смотреть на это всегда любопытно. Да и Рук смешно так скулит, вторя их визгу.
________________________________________
Чужака забили насмерть. Он умер, что бы очнуться вновь, все еще помня жуткую всезаслоняющую боль и свою страшную смерть. Мир не защищал своего создателя, но и не отпускал, словно ожидая чего-то.
________________________________________
________________________________________
Из выгребной ямы, куда изломанное тело чужого бросили селяне, ночью его унесли оборотни. Они были падальщиками - брезговать трупами своих сородичей, впрочем, как и любыми другими, была слишком большая роскошь в этих краях.
Оборотни были поджарыми, юркими, остролицыми и могли превращаться в лис. Седых хищных тварей, каждой из которых, в одиночку, было, быть может, и не справиться с человеком, но безумно опасных в стае. Рыжих среди них чужак не встречал.
Это были те же крестьяне, только другой породы. Перерождение в оборотня могло наступить в любом возрасте. Изменялось все: внешность, характер, психика. Никто не знал, отчего это происходит. Селяне знали лишь, что это необратимо. И что таких надо убивать. В лесу жили те, кто успел разглядеть свою новую сущность раньше окружавших их соседей и родственников. Те, кому удалось скрыться, схоронившись в чаще. Далеко от своих деревень они не уходили - следуя своей, необъяснимой логике, верили, что это их дом, которого их лишили колдовством и обманом. Винили в этом бывших соседей и мстили им безжалостно. Неосторожных сельчан поутру находили с выеденными внутренностями и обезображенными, изъеденными лицами. Часто те были еще живы.
Оборотней было немало. Они жили много дольше людей и, среди них встречались те, кто помнил еще дедов нынешних селян. И хотя смерть от голода, болезней и диких зверей была здесь делом обычным, их насчитывались сотни.
________________________________________
Своих раненых оборотни не добивали, но и заботиться о них никому не приходило в голову - просто ждали, как распорядится судьба: стая получала либо пищу, либо охотника. Увечных здесь не щадили.
В чужаке эти обитатели лесов чувствовали непонятную им стихийную силу, магию, от которой все их звериное естество сжималось от страха и предчувствия боли. Он пугал их своей чужеродностью - от него пахло бедой, но они не смели ни тронуть его, ни даже отказать ему в убежище. Пришлого, вернувшегося из-за грани смерти, бросили на самом краю поселения - в убежище раненных и умирающих, расположенном так, чтобы до остальных не долетали их крики и призывы о помощи. Большего ожидать не мог ни один оборотень, будь то член стаи или чужой. Казалось, до него просто никому не было дела: совершенно беспомощный, он лежал в шалаше из ветвей, едва защищавшем от дождя, и умирал от сырости, холода и голода. Чужого била лихорадка и мечась в бреду, он, то выкрикивал чье-то напевное, нездешнее имя, то просто звал мать, умолял отпустить его домой и просил пить. Шелест ветвей, завывание ветра в кронах и отдаленный шум стойбища были ему единственным ответом. Один, без сил для охоты, без семьи, которая могла о нем позаботиться, он был обречен. Но главным, что не позволяло ему придти в сознание, было воспоминание о том, что было там - за гранью жизни.
Чужак выжил - хотя единственным, что поддерживало в нем жизнь эти дни, была дождевая вода, сквозь навес ветвей затекающая в шалаш, которую в редкие минуты просветления он слизывал с травяных волокон своей подстилки. Полностью вернуться в этот мир он смог лишь тогда, когда милосердная пелена забвения закрыла от него воспоминание о пребывании неживым.
А через неделю он в одночасье смог обернуться волком.
________________________________________
Полуденное солнце опаляет каменистую, пыльную поляну, поросшую жухлой, вытоптанной травой, на которой из года в год собирается стая, что бы решилось, кто ее поведет. Это место совершенно не похоже на остальной лес: обманчиво мирный, дремлющий во власти прохлады, влажного спертого воздуха и сырого тумана на границе - там, где начинается топь. Оно будто осколок другой реальности: суетного мира людей, на дорогах, улицах и бесплодных каменистых полях которого господствуют пыль и солнце.
Обжигающий жар палящего солнца; привкус пыли во рту; пот, липкий от смешивающейся с ним крови из мелких рваных ран; сбитое, тяжелое, захлебывающееся дыхание. Рычание лис, в которых при виде крови от возбуждения, превращаются оборотни, гортанные возгласы еще не обернувшихся. Осознание победы - вкус горячей крови из перегрызенного горла врага.
А над всем этим словно разлитое в воздухе, ощущение животного страха стаи, заворожено наблюдающей, как в центре живого круга волк добивает отчаянно скулящего седого лиса. Страха перед тем, кто, пройдя через смерть, силой брал право решать их судьбу.
________________________________________
Фигура волка, стоящего над поверженным врагом, внезапно подергивается маревом, становится плоской, двумерной. Воздух наполняется призрачными голосами - то что-то едва слышно шепчущими, словно молящими, то требовательно бросающими рубленные, ритмичные, отрывистые фразы. Очертания расплываются и начинают течь, словно тушь под дождем, оставляя за собой лишь размытый, едва различимый силуэт. Это длится считанные мгновенья, после чего все становится как прежде, и только на месте волка на четвереньках стоит обнаженный человек, жадно лакающий кровь убитого зверя. Толпа подается назад, раздается испуганный ропот; те, кто находятся в животном облике, отступают, рыча и скаля зубы. Постепенно все звуки утихают, и повисает мертвая тишина.
________________________________________
Превращение оборотня в зверя начинается само собой. Невозможно уловить момент перехода: волна возбуждения накрывает, растворяя в себе без остатка сомнения и неуверенность; инстинкты и желания становятся единственным ориентиром; окружающий мир плывет и меняется перед глазами, обрастает неведомыми человеку запахами и звуками; - и вот лес уже готов принять нового лиса. Но возвращение к прежнему, человеческому облику - это, в первую очередь, жуткая боль, сопровождающая преображение, заставляющая кататься по земле, прося у творца милосердной смерти и выть, проклиная свою участь. Она приходит внезапно - стоит лишь перейти невидимую грань, осознать, кто ты есть, на мгновенье перестать быть зверем. Оборотень в обличии лиса - это зверь, лишенный воображения, и порождаемых им условностей и ограничений, вобравший в себя людские хитрость и ум. В человеческом же обличии это изгой, недочеловек, мучимый осознанием своей неполноценности и отчаянно стыдящийся своей звериной сущности.
Для пришлого этой грани просто не существовало - он принял человеческий облик, в миг наивысшего торжества зверя в себе, не обратив на это никакого внимания.
________________________________________
Первые мгновенья победитель не замечает никакой перемены. Он тот, кто хотел, должен был убить и выполнил задуманное. Подняв испачканное кровью лицо, он оглядывает толпу, стремясь увидеть вызов, поймать взгляд, но члены стаи поспешно отводят глаза. Постепенно начиная осознавать, как изменился мир вокруг, на который он теперь смотрит человеческими глазами, чужак медлит, будто стараясь понять, что надо делать дальше. Потом, словно нехотя, поднимается на ноги и, криво усмехнувшись, произносит: "Деревня падет сегодня ночью. Они сдохнут все до одного".
________________________________________
Одержимый зверем, это тот, кто, мысля как человек, ощущает себя зверем, независимо от облика, в котором находится. Из-за непреодолимой ненависти, единственного движущего ним сейчас чувства, чужак отказался от себя самого, презрев все, чем жил раньше. Стоя над трупом лежащего в пыли вожака, бросая стаю на деревню, он знал, что, в общем-то, было даже неважно, кто победит сегодня: пережившим эту ночь, все равно не встретить весны - их останется слишком мало и зима довершит начатое им. Сегодня будет сполна отплачено за все: за страшную расправу на площади, за равнодушие, с которым обрекают на смерть себе подобных, чтобы затем пожрать их трупы. Сейчас не было места мыслям о том, что сделало его мучителей теми, кто они есть - они были просто выродками и должны были ответить за свои поступки. Наконец-то, впервые, чужак был в силах отомстить тем, кого до сих пор бессильно боялся и ненавидел. Слабый и беспомощный до этого дня, теперь, опьяненный силой, он бездумно, словно в бреду, выпускал, полностью подчиняясь ему, зверя, которому до сих пор отказывал даже в праве на существование. А выпущенный зверь жаждал крови.
________________________________________
Ночью стая вошла в деревню. Ранее такого никогда не случалось - оборотни всегда избегали приближаться к селению, и люди спали безмятежным сном, не подозревая о нависшей над ними беде. Сонные стражи - селяне, которым в ту ночь выпало дежурить у старой, ветхой ограды, скорее отмечавшей границу, чем защищавшей от чего-либо - умерли без единого звука. Потом началась бойня.
Первые минуты спящих селян просто убивали в постелях - молча и быстро, помня наказ нового вожака: не задерживаться, убить как можно больше, пока люди не проснулись. Но вскоре звериная суть стала брать свое, и лисы, не помня ни о чем, опьяненные кровью, рассыпались по деревне, выискивая своих действительных и мнимых обидчиков; загоняя в угол беспомощных, играли со своей добычей, давая иллюзию спасения, что бы потом, набросившись, калечить, поедать тела еще живых жертв.
Над деревней ударил набат и почти сразу же, словно вторя ему, разнесся волчий вой.
Люди дрались со зверьми на улицах. Наспех вооруженные кольями, косами, серпами, топорами селяне пытались дать отпор, объединившись с соседями, и там, где это удавалось, лисы гибли десятками. Запылали пожары - это подожгли один из домов, загнав туда не менее дюжины оборотней и заложив все окна и двери. Но пламя перекинулось на соседние дома и вскоре большая часть деревни была в огне. Старики, женщины и дети - те, кого, сохраняя от ужаса происходящего на улице, прятали за ставнями и запорами гибли в пламени. Тушить пожары было некому - на улице на уцелевших людей из темноты вновь и вновь кидались оборотни.
Те селяне, кто выжил в огне и крови первого часа бойни, устремились к месту, откуда доносились глухие удары колокола. И там, на площади полтора десятка отчаявшихся, потерявших надежду на спасение людей, вжимаясь в стену единственного каменного здания, не тронутого огнем, раз за разом отбивали волну зверей, в кровавом безумии бросающихся на них. Обычные крестьяне, израненные, кое-как вооруженные, они убивали лис с такой ожесточенностью и безнадежным упорством, что стая дрогнула. Звери пятились, скаля клыки и огрызаясь, не решаясь атаковать. Но когда уже стало казаться, что звери могут отступить, выпустив свою добычу, из темноты в самую гущу обреченных одним прыжком ворвался волк. Опрокидывая людей, смыкая челюсти на любой преграде из плоти, он сокрушал всякое препятствие, встающее на его пути. И вслед за ним стая захлестнула последних уцелевших.
Одержимый ворвался в дом старосты, когда стая входила в деревню, и, вгрызаясь в горло хозяина дома, впервые чувствовал сладость крови того, кого ненавидел. Крови своего убийцы. Его захлестнуло небывалое чувство победы и, запрокинув голову вверх, волк торжествующе завыл. Потом он убил всех, кто был в доме: женщин, детей - всех. Как и многих других, той ночью.
________________________________________
Селение пылало, улицы были завалены телами - людскими и звериными. Назавтра оборотни, выжившие в этом безумии, вернув человеческий облик, будут неприкаянно бродить среди трупов и остывающих пожарищ, пытаясь понять, как жить дальше в изменившемся, непривычном мире. Но это будет только завтра, сегодня же была ночь их торжества. Ночь мести. Сытая ночь.
Одержимый покидал деревню. Уходил в человеческом облике, не оглядываясь, и попадавшиеся ему на пути оборотни спешили, спрятавшись во тьму ночи, исчезнуть с его пути. Он остановился лишь однажды, что бы подобрать маленького скулящего лисенка, мечущегося в панике среди пожарищ. Лисенок был рыжий. Рук, наконец закончил свое перерождение.
________________________________________
________________________________________
Третий день унылых пустынных дорог, наедине с самим собой. Бесцельное, механическое движение вперед. Сбитые ноги. Грязь и пот. Усталость. И ни на секунду не замолкающие голоса в голове, на разные лады твердящие о произошедшем. Невозможность есть - отторжение любой пищи, рвота. Постоянный отвратительный вкус крови во рту.
Дни, почти без событий. Человек, бредущий по дороге, едва различающий мир вокруг, полностью погруженный в себя. Пытающийся понять, кем же он стал. Единственное, что удерживает на грани безумия, это лисенок, свернувшийся за пазухой. Беспомощное, полностью зависимое создание, забота о котором только и связывает с окружающим миром. Звереныш, который от голода и жажды начинает грызть тело своего нового хозяина, вынуждая его на время вернуться к окружающей действительности.
________________________________________
Это случилось на пятый день. Четверо молодых богатых бездельников. Юных и задиристых. Бездумных и по-детски жестоких. Они окружили грязного, пропыленного, едва стоящего на ногах от усталости бродягу, гарцуя и красуясь, друг перед другом, на холеных, горячих конях. Здесь было принято кланяться благородным господам. Кланяться, опуская глаза долу. Невежде следовало преподать урок.
Бродяга же их словно вообще не замечал - лишь остановился, глядя себе под ноги, когда ему загородили путь. А потом медленно поднял взгляд на одного из всадников. Он просто стоял посреди дороги, пристально глядя в глаза барчуку, не обращая внимания на насмешки и оскорбления, которыми его осыпали. Мальчишка не выдержал, побледнел и схватился за плеть.
________________________________________
Жгучая боль заставила бродягу рухнуть на колени, закрывая руками залитое кровью лицо. От этого удара он словно очнулся; пошатываясь стал подниматься, по прежнему пристально глядя в глаза мальчишке, сквозь заливающую лицо кровь. Новый удар плети и пинок ногой другого всадника. Бродяга вновь упал, за пазухой тихонечко взвизгнул придавленный лисенок.
Что-то творилось с чужаком - еще час назад он едва воспринимал происходящее вокруг, а сейчас каждое оскорбление жалило его, отдаваясь в нем, требуя ответа. Нарастало бешенство, безрассудный гнев переполнял его - он вобьет им в глотки их слова и плевки. Ярость клокотала, подстегиваемая дружным хохотом веселых господ. Под напором этой ярости странник начал меняться.
Потом, позже, ему так и не удалось вспомнить, что это было. Нечто, несущее смерть и сбрасывающее уже мертвых всадников оземь, одним ударом стремительного, гибкого хвоста.
________________________________________
На обочине дороги сидит человек, потерявший самого себя. Рядом с ним бездыханное тело мальчишки, которого он только что убил. Тот будто прилег отдохнуть, положив голову на колени своего убийцы. Словно отгоняя от спящего непрошеные сны, человек легонько ерошит рукой его волосы, и по его щекам, из-под прикрытых век, катятся слезы.
________________________________________
________________________________________
Странник долго сидел, глядя на молодые обезображенные лица. Слезы прошли. Эти мальчишки были такие же, как он - просто их учили жить по другим правилам. То, что началось как глупая шутка, переросло в нечто гораздо более серьезное, перечеркнув их жизни. Бывало, так случалось в этом мире.
Как ни странно, произошедшее на время остановило подступающее безумие, заставив замолкнуть голоса. И остановившись, оно затаилось в темном уголке его души в ожидании своего часа.
В лесу чужак, став зверем, мстил с холодным рассудком, осознавая и просчитывая каждый свой шаг. Он презирал и ненавидел тех, кого убил в деревне, но стыдился содеянного. Здесь, на дороге он убил, отстаивая свое право быть человеком. Из гордости и чувства собственного достоинства - так, как он их понимал. Оплакивая этих мальчишек, жалея, что не мог остановить их по-другому, раскаяния он не испытывал. Понять, объяснить себе, почему он без сожаления стыдился одного поступка и жалел, не раскаиваясь, о другом, чужой не мог. Просто, чувствовал, что так было правильно. Правильно только для него.
Зверь, притаившись, продолжал жить в чужаке. И он оставался убийцей, независимо от ощущения этой правоты. Но ему предстояло научиться жить с этим. Пока же, за счет произошедшего, он был одет, богат и путешествовал верхом.