Аннотация: О завуче кишиневской школы Љ 37 Давиде Самойловиче Фельдмане
Виктор Опруненко
Бисмарк
Речь пойдет не об Отто Эдуарде Леопольде фон Бисмарке-Шёнхаузене, "железном канцлере", объединителе Германии. Должность и заслуги моего героя перед человечеством, а главное перед немецким народом, значительно скромнее, хотя, в какой-то степени, носили "исторический" характер! Он был учителем истории и завучем в знаменитой на весь Кишинев, да и на всю республику 37 школе. Участник войны, он в те далекие 50-е годы, когда Ваш покорный слуга учился в начальной школе, ходил в хромовых офицерских сапогах и в костюме военного покроя. Его верхняя часть - френч - назывался "сталинкой", имел весьма специфический крой и, как и брюки, был темно-синего цвета. Выглаженный костюм выглядел всегда чисто и аккуратно, а его хозяин благоухал одеколоном "Шипр". Звали нашего завуча Давид Самойлович Фельдман.
Первые мои воспоминания о нем относятся к 1952 г., когда 1 сентября я за руку с мамой пришел на первый в своей жизни урок. Перед началом занятий, как тогда было принято, состоялась линейка. Выступали директор, завуч, учителя, родители.
Выступление Давида Самойловича запомнилось мне на всю жизнь! И прежде всего тем, что начало было крайне оригинальным, для меня мальца во всяком случае! "Дор-р-р-р-огие ребята, учащиеся! И дорогие вы не только потому, что государство затрачивает на вас по 40 тысяч рублей, но и...дальше следовали обычные, хотя и теплые и нужные слова, приличествующие случаю". Мое воображение поразили раскатистое "р" и 40 тысяч рублей! Хотя это были и дореформенные (1961 г.) рубли, но любое упоминание о тысячах казалось фантастическим. На мороженое и конфеты давали обычно рубль, реже два, на поход в кино "трешку". В первом классе мне, как и большинству, денег не давали. Еду мы брали в школу с собой из дома и носили ее в специально сшитых мешочках. Потом, когда стали писать чернилами, мешочки сшили и для чернильниц - "непроливаек". Мешочки часто путались между собой, и на переменах случалось порой есть бутерброды фиолетового цвета.
Занятия начинались с построения, которое очень напоминало армейский развод. Я никого и ни в чем не обвиняю, просто время было такое - война совсем недавно закончилась! Всех нас как солдат-первогодков до 7 класса (впоследствии эти правила смягчились) стригли под "0". На построении был осмотр, который возглавляла медсестра, а помогали ей санитары из числа учеников. Когда меня назначили санитаром (наверно потому, что моя матушка была врачом), я был очень горд! Для исполнения мною предписанных обязанностей мама сшила сумку - конверт из белой материи, на который сверху был пришит красный крест. Носил я эту сумку через плечо. Внутри были аккуратно уложены бинт, вата, зеленка, йод.
После окончания осмотра мы поклассно, строем, отправлялись на занятия. В непогоду осмотр проводился в здании. В зимнее время, если не было мороза (а в те годы морозы бывали и 30-градусные), "развод" однако проводился на улице. Мы попарно подходили к крыльцу, на котором стояли директор с завучем, снимали шапки и кланялись, произнося при этом "здравствуйте". Приветствие предназначалось директору и завучу, а поклон, наверно, огромному портрету Сталина, который висел над входом в школу. В моих словах нет ни иронии, ни осуждения - в то время я, как и все мои товарищи, был отчаянным "сталинистом". Я мечтал защитить Сталина и спасти его от многочисленных врагов, а он, в моих мечтах, за это должен был наградить меня шпагой! Почему "шпагой" теперь мне непонятно, тогда это оружие было немодным и нештатным, но до другого вида оружия мои фантазии не доходили.
Однажды в среде старшеклассников, которые на осмотре стояли позади нас, возникла какая-то "буза". Завуч спустился с крыльца, выдернул нарушителя из строя и отвел его в учительскую (тогда ее почему-то называли канцелярией). На перемене я был свидетелем разговора "нарушителя" с другими старшеклассниками. На вопрос: "Ну что там было?", провинившийся ответил со злостью: "Бисмарк велел завтра придти в школу с родителями!" Так я впервые узнал, что завуч это еще и Бисмарк, хотя о реальном Бисмарке у меня тогда было представление, как, примерно, о Бармалее из "Доктора Айболита" - былинный злодей! На самом деле, признаюсь по прошествии многих лет, мне Давид Самойлович нравился больше всех других учителей. У него был веселый нрав и острый язык, он был справедлив и незлопамятен.
Но ко всему этому я пришел много позднее. В младших классах, как и все пацаны в школе (девчонок не было, в СССР до 1954 г. обучение было раздельное), Бисмарка панически боялся! Вспоминается 5 марта 1953 г. Смерть Сталина повергла огромную страну в шок! Занятий в этот день, и еще в течение нескольких последующих, не было. В день смерти "отца народов" был траурный митинг. Выступали директор, завуч, учителя, ученики. Звучали слова "вождь, учитель, гений, классик марксизма". Женщины рыдали, наверно, не все. Но наша первая учительница Валентина Георгиевна Афанасьева рыдала, что называется "в голос". Моральная атмосфера была гнетущей, казалось, что настал конец света, Армагеддон! Куда пойдет страна, не начнется ли война, как жить, что будем есть и пить? Все это не способствовало укреплению нашей еще неокрепшей детской психики. Я всегда был очень впечатлительным и страх, который поселился во мне в этот день, кажется, живет до сих пор! С тех пор я многое переосмыслил, нет уже той прежней детской любви к Сталину, видны его ошибки и даже преступления. Но когда Сталина охаивают к месту и не к месту, без привязки к историческому моменту, мне бывает неприятно! Я понимаю, какую цену заплатил народ нашей ранее единой страны за стремление к светлому будущему, за Победу, за освобождение человечества...все понимаю! Но как пел В.С. Высоцкий:
Было время и были подвалы
Было время и цены снижали
И текли куда надо каналы
А в конце куда надо впадали
На третьем году обучения я завуча видел мало. Или просто не помню, или он уезжал куда-то на повышение квалификации? Жизнь завертелась и я, наверно, просто перестал придавать "мелочам" значение. Дело в том, что с 1 сентября 1954 г. произошло великое событие - наша школа стала смешанной, "сегрегация" закончилась. Но мы пацаны, с третьего класса по шестой, включительно, ответили на это событие своеобразно и начали "дискриминацию" по половому признаку. Девчонок, которые пришли в "нашу" школу мы поначалу люто ненавидели. Бывшие наши соученики, которых перевели в 5 школу (это здание, сейчас разрушающееся, находится возле нового белорусского посольства на Садовой-Матеевича) справедливо считали, что "бабы" заняли их место и за это они должны поплатиться! Ненависть "боевых товарищей" передавалась нам. После занятий объединенная команда, по предварительному сговору "бить баб", преследовала девчонок до самых их домов. У жертв выбивали портфели, развязывали банты, дразнили и обзывали. Но не били! Диалоги были весьма примитивными: "У, ты баба!" - кричал пацан, а в ответ слышал: "А ты дед, в сто рубах одет!". И хотя с некоторыми девчонками, например, Людой Грабко, Галей Коханской, Аллой Прововской, мы были знакомы еще до поступления в школу (вернее, школы) и поддерживали нормальные и даже дружеские отношения, "мужская" солидарность брала верх, и мы третировали их наравне со всеми! Это притом, что с отцами Гали Коханской и Аллы Прововской мой родитель в этот момент учился на одном курсе в Высшей партийной школе ВПШ ("то ли стать мне президентом США, то ли взять да и окончить ВПШ") в Москве. Мы часто бывали друг у друга в гостях, т.е. дружили семьями! Отцы семейств нередко в посылках передавали что-то для другой семьи! Такие были нравы! Мне стыдно, но я ни разу за девочек не заступился!
Дисциплина в связи с "гендерным противостоянием" в школе начала падать. Но опытные педагоги, а только такие и преподавали в 37 школе, сразу начали принимать меры! Для кого-то было достаточно написать замечание в дневник, чтобы на неделю нейтрализовать "безобразника" (очень популярный в те времена термин). Кого-то вызывали на беседу в учительскую. Беседу вел завуч. Я со своим "счастьем" нарвался на оба воспитательных мероприятия. Зашли в учительскую, где завуч вел беседу с каким-то великовозрастным оболтусом на повышенных тонах. Присутствующая здесь же мать нарушителя плакала. Запали в душу слова завуча: "Твой отец отдал жизнь за Родину, а ты такой-сякой..." - дальше шло перечисление всех "подвигов", среди которых была драка с кровопролитием и воровство чучела хомяка из кабинета биологии. Потом "прессовали" (как сказали бы теперь) других учеников, а до меня очередь все не доходила. Я не выдержал и от мучительного ожидания неизбежного наказания, расплакался. Завуч подошел ко мне, погладил по стриженому затылку и сказал, почему-то обращаясь к очередному "оболтусу": "Видишь, Виктору за тебя стыдно!". То, что Давид Самойлович назвал меня полным именем, сразу успокоило меня. Я перестал плакать и посмотрел на завуча такими преданными глазами, что он как опытный педагог, понял, что с меня довольно, отпустил со словами: "Больше так не делай, веди себя хорошо!". Я с радостью обещал. И действительно где-то неделю ходил "тише воды, ниже травы". Потом начались обычные для моего возраста проказы и проделки: плевание из трубочки жеваной бумагой, развязывание бантов, дерганье за косички. Но на завуча, к счастью, не нарывался. Все это происходило еще в старом одноэтажном здании, но где-то в ноябре 1954 г. (точно не помню) здание начали реконструировать и нас перевели учиться, напротив, в один из корпусов пединститута. Наверно, для меня будущего педагога это был "перст судьбы". Учились мы во вторую смену, т.е. завуча и директора видели нечасто. Примерно в это время разрешили носить хоть и короткие, но прически. Вот тут началось "соревнование" у кого "чуб длиннее и пушистее". Хотя вначале разрешили только "чубчик", но незаметно перешли на "полубокс" и на "бокс". Эти прически, в принципе, похожи - на висках волосы выстригали. Но мы усиленно фрондировали и постепенно школа начала "зарастать". На 23 февраля мы задержались после уроков, ждали фронтовика. Некоторые девчонки благодаря примерному поведению и активности уже видели его на городском мероприятии и пригласили к нам. Они называли его дядей Леней и отзывались самым лестным образом. Ветеран запаздывал, и наша классная объявила перерыв. Мы дружно выкатились из класса и нарвались...на Бисмарка. Он был великолепен, как Шарапов на балу в День милиции - "картина маслом"! На груди сверкали ордена и медали, он был в гражданском. Бисмарк нахмурил брови и повел головой примерно, как штабс-капитан Овечкин в исполнении Армена Джигарханяна. А через мгновение его левая рука была запущена в шевелюру Витьки Петросяна, а правая в мою! Затем Бисмарк разразился тирадой, которую дословно я не помню, но смысл, выражаясь современным языком с сохранением некоторых выражений того времени, можно озвучить так: "Вы что детки, оборзели в корень? Вам разрешили только чубчики, а вы развели на голове вороньи гнезда! Завтра чтобы у вас был ученический вид!" Витька Петросян на следующий день пришел стриженный под "0", а я укоротил свою прическу до "чубчика".
Дядю Леню мы в тот день все-таки дождались. Мне он понравился, т.е. точнее понравилось, как он рассказывал про войну. Войной и подвигами мы все бредили, читали про войну, рисовали войну, играли в нее. Но у дяди Лени орденов были поменьше, чем у нашего завуча, одет он был в полевую солдатскую форму, сержантские погоны скромно украшали его плечи. Теперь я понимаю, что это был рядовой труженик войны, которому посчастливилось выжить в той мясорубке. Битва под Москвой, Харьковский котел, выход из окружения, Ясско-Кишиневская операция. Это я запомнил из его рассказа.
Потом мы декламировали стихи и не только на военную тему, но и о мире во всем мире и о борьбе за мир. Дули уже не только "военные ветры"! Людям хотелось жить спокойно, без внутренней мобилизации в окружении врагов, без страха за завтрашний день. И надо сказать, что жизнь налаживалась. В магазинах появлялись продукты, хорошие колбасы, сыры, мануфактура, без особого напряжения можно было, по крайней мере, на праздники покупать красную и черную икру, осетрину холодного и горячего копчения, балыки, крабов. Появилось множество радиоприемников, цены на которые в марте месяце сильно снижались и они перекочевывали в квартиры граждан. Хотя радиоточки тоже сохранялись. Мы, дети любили крутить ручку настройки с большой скоростью. Звук, издаваемый радиоприемником, был очень забавным, но родители почему-то нас за это ругали! Однажды мне довелось слышать передачу про нашего директора Китаева Всеволода Алексеевича и нашего завуча Фельдмана Давида Самойловича. Я узнал, что наш завуч "двадцатитысячник", т.е. один из тех 20 тысяч комсомольцев, которые по комсомольскому призыву пошли учиться в педагогические ВУЗы. Но это было намного позже...
А на этом временном отрезке я "нарвался" на Бисмарка в связи с "лягушками". Дело в том, что на верхнем этаже корпуса пединститута находился биологический факультет. Это корпус, когда-то в 1963 г. был 6-м корпусом Университета, а затем корпусом Политеха, сейчас его часть занимает ресторан "Петр Великий". Такие вот метаморфозы!
У биологов во все времена было принято препарировать лягушек, соответственно, лягушек надо было где-то держать. Держали их в чугунной эмалированной ванне на верхнем этаже. Сверху ванну прикрывала крышка, сбитая из досок. Нам было категорически запрещено подниматься на этот этаж. Но "запретный плод", как известно, сладок. Самые отчаянный, такие как Славка Головкин и Богданов сразу стали этот запрет нарушать. Про Славку я мог бы многое рассказать, но не будем отвлекать от темы моего повествования. Скажу, что он был весьма хулиганистым подростком из "нижних". Он жил в той части города, которая называлась "магала", т.е. ниже тогдашней ул. Сталинградской. Затем эта улица была переиначена в улицу "25 октября", и, наконец, в новейшие времена она гордо именуется улицей "Митрополита Дософтея".
Ребята там жили отчаянные: Юрка Больных (Больной), Коля Бехта (четырежды второгодник, т.е. в 5 классе его оставляли на повторный курс 4 раза), Боря Клейнер, Толик Погарецкий, Борька Мельниченко (Гном), Валерка Рыженков, Мога (не знаю ни имени, ни фамилии). Некоторые из них потом числились за МВД и я кое-кого встречал в "местах не столь отдаленных", когда работал учителем физики в школе при исправительно-трудовой колонии ИТК-9 МВД Молдавской ССР в поселке Прункул недалеко от Кишинева (об этом весьма интересном периоде моей жизни я написал небольшой рассказ*). Например, Славку Головкина я встречал в Прункуле в конце 80-х годов прошлого века. Но он не "мотал" строк, а приехал забирать что-то изготовленное зэками или, наоборот, привез электроды для сварки. Богданов, его, кажется, звали Юрием, был самым настоящим артистом цирка. К нам в Кишинев приехал цирк шапито, что было очень значительным событием для ребятни не только города, но и всей республики. На каникулы в город со всех концов Молдавии привозили детей на экскурсии и конечно в цирк. Этот Богданов выступал с родителями в каком-то акробатическом номере. Я восхищался Богдановым, сложен он был великолепно, как маленький Геракл! Бесстрашно работал на самой верху пирамиды, в которой помимо его родителей участвовали его братья и сестра. Наверху Юрка, в середине его братья и сестра, в основании родители и самый старший из братьев. Т.к. возраст у Юрки был школьный, его определили в нашу школу, которую он посещал нерегулярно и больше в ней хулиганил, чем приобретал знания! Так вот, Славка Головкин, Толик Погарецкий и Юрка Богданов (а точнее чертом данный) поднимались на этаж выше, брали лягушек и бросали их на улицу на головы чинно прогуливающихся девчонок. Впрочем, и пацанов не миловали! Но на девочек бросать несчастных земноводных было интересней, т.к. реакция была более громкой и пронзительной! Паника и ужас были запредельными! Главное, что феномен был абсолютно необъясним, т.к. пока лягушки, подчиняясь закону мирового тяготения, летели вниз, злоумышленники успевали спрятаться и их никто не успевал заметить! Как потом рассказывали очевидцы, пожилая интеллигентная пара, подвергшаяся нападению, пыталась дать логическое объяснение необычному природному явлению. Якобы смерч подхватил воду вместе с лягушками из какого-то пруда чуть ли не в центре Молдавской ССР и сбросил их на головы почтенных людей в центре Кишинева! То, что в Молдавии смерчей такой силы никогда не наблюдалось, наших милых героев нисколько не смущало! Правда, ради справедливости и патриотизма, следует заметить, что необыкновенные географические события в Кишиневе, тем не менее, случались. Так в книге Михаила Ильина "Воспоминания и приключения Захара Загадкина" было описано, как в нашем городе в 1957 г. наблюдалось самое южное в СССР "северное сияние", однако это реальное событие не имело отношения к летающим по небу лягушкам.
Все эти происшествия быстро стали достоянием администрации школы. А там были не такие наивные люди, и загадочное явление в их изощренных умах быстро нашло свое простое и очевидное объяснение! И надо же было, чтобы к следующему походу за лягушками к этой троице четвероклассников присоединилась пара третьеклассников, а именно, я и Толик Винарский (дразнили Свинарский). Я всегда тяготел к "шпане", с ними было веселее! И хотя лягушек я не бросал (я их даже трогать боялся, т.к. считалось, что от них появляются бородавки), однако шумом и криком участвовал в общем безобразии. С какого бока там оказался Толик Винарский я не знаю! Это был скромный мальчик из хорошей еврейской семьи. Впрочем, таковым он оставался и далее. Вплоть до самого своего отъезда на "историческую родину" в возрасте "под сорок". Не думаю, что в Израиле он стал другим.
Следующий "залп" лягушками был роковым, т.к. внизу в зоне обстрела оказался вышедший на "охоту" Бисмарк. Он ловко увернулся от "снарядов", т.е. лягушек и командным голосом крикнул: "Всем спуститься вниз!". Славка Головкин, Толик Погарецкий и Юрка Богданов поняли эту команду с точностью наоборот и бросились к противоположной лестнице, где нарвались на другого фронтовика - нашего директора Всеволода Алексеевича Китаева, по причине своей курпулентности носившего кличку "Слон". Мы же покорно спустились и предстали перед Бисмарком. В итоге нам с Толиком были сделаны замечания с занесением в дневник, а "святая троица", как ее называл завуч, была на неделю исключена из школы. Была такая форма наказания. Впрочем, мера исключительная и то, применяемая по решению педсовета. Что-то глухо говорили об исключении с "волчьим билетом", т.е. без права продолжения учебы, но эта была запредельная форма наказания и в нашей школе на моей памяти не использовалась.
С 1-го сентября мы переехали в новое 3-х этажное здание школы (т.е. в надстроенное старое одноэтажное). В августе старшеклассники работали над расчисткой школы от строительного мусора. Мы с моим одноклассником Дэвиком Лемпертом вызвались добровольно участвовать в этом мероприятии. Правда, поработали недолго. Вклад был весьма скромным, но все-таки был! 1 сентября школа встретила своих питомцев во всем блеске и красоте. Наша школа была явно лучшей в городе, да и в республике. Во всем Союзе она тоже, я уверен, заняла бы не последнее место. Если учесть, что после самой разрушительной войны прошло всего 10 лет, что Кишинев был на 70% разрушен...в общем наша almamater выглядела отлично! О ней писали и много и красочно. В ее лапидарном здании проводились городские и республиканские семинары, слеты учителей и т.д.
Мой 4а, впрочем, как и 4б, наконец, попали в 1-ю смену (во 2-м классе мы учились во вторую смену, а первую четверть третьего даже в третью!). Это давало дополнительное преимущество. В школе был актовый зал, в котором часто в утреннее время демонстрировались учебные и художественные фильмы. Демонстрация любого фильма вызывала бурный восторг учеников младших классов. Властвовал на этой территории Бисмарк. Кстати после 1960 г. его так больше не называли. Он стал Давидом, Давидкой, Фельдманом и это требует небольшого разъяснения.
Наша школа вполне соответствовала современному уровню комфорта (на тот момент, разумеется). Имелось 2 туалета: на первом этаже для учеников и на втором для учениц с соответствующими буквами "МЭ" и "ЖО". Туалет на первом этаже служил еще и курилкой, а также своеобразным клубом. Естественно на курильщиков (или курцов, как было принято говорить в нашей школе - "Я химик, я курцов за версту чую" - говорил наш директор Всеволод Алексеевич) велась настоящая охота. Последние поначалу выставляли посты, но так как помимо процесса самого курения еще случались интересные разговоры и обсуждение школьных новостей, то часовые нередко оставляли свой пост! "Часовой" получал пару тумаков за то, что прошляпил опасность, но утешением это служило слабым, т.к. вся компания бывала застигнута кем-то из учителей и следовали репрессалии. Эта борьба шла в течение 5 лет "не на жизнь, а на смерть", но количество курильщиков не уменьшалось! А после того как массово появились болгарские сигареты "Джебэл", "Дерби", "Вега", "Балкан", "Фемина", потом и югославские "Партизан", а наконец албанские "Дажти" и "Диамант" с каким-то несоветским, а поэтому влекущим, дизайном пачек, борьба с курильщиками была проиграна. Правда, администрация дала серьезный арьергардный бой - туалеты после летнего ремонта поменяли местами. Теперь опасность попасть в руки Бисмарка-Фельдмана выросла многократно, т.к. учительская, в которой был кабинет завуча, находилась в каких-то 10 метрах от туалета. Это был 1962 г., прошли массовые реабилитации. Был реабилитирован и одесский чекист-анархист Саша Фельдман, секретарь одесского исполкома. Он знаменит тем, что был комиссаром 54 стрелкового советского украинского полка имени В.И. Ленина, которым командовал легендарный одесский уголовник Мишка Япончик (бабелевский Беня Крик)**. В последствие за то, что выдал уголовников, собравшихся покинуть расположение красных советской власти, он был убит на одесском базаре. Как и другой знаменитый анархист Г.И. Котовский (анархист по духу, а не по политической принадлежности), конники которого порубали дезертировавших "братков" Япончика, он пал жертвой мести одесских бандитов за своего главаря! Про остальные его подвиги, действительные или сомнительные, я рассказывать не буду, т.к. в достоверности их сомневаюсь. В связи с нашим повествованием вызывает интерес то, что этот человек, по слухам, приходился нашему завучу двоюродным братом. В какой-то момент Николаевский бульвар в "красавице" Одессе носил его имя! Так вот, после всей этой истории с коварным перенесением курилки на второй этаж кто-то из школьных остряков ернически предложил называть пространство между туалетом и учительской "бульваром Фельдмана", но не в честь чекиста, а в честь нашего завуча Давида Самойловича Фельдмана! Простите меня незабвенный Давид Самойлович, но в укоренении этого названия для этого пространства принимал участие и автор этих строк. С тех пор Фельдман и Давид стали более популярными "погонялами" для нашего завуча, чем Бисмарк.
За порядком обычно следили дежурные учителя под общим руководством Фельдмана. Отловленных нарушителей он брал под руку и с серьезным видом прогуливался с ними по "бульвару" своего имени, что-то им втолковывая. В чем был смысл этого наказания, мне не очень было понятно тогда, не очень понятно и сейчас, хотя я почти 40 лет проработал учителем. Наверно, вся "фишка" была в том, что остальные указывали пальцем на нарушителей и очень веселились. Может быть, для кого-то и было наказанием, но только не для меня. Я старался нарочно попасться на какой-нибудь шалости и просто расцветал от счастья, прогуливаясь под руку с завучем под аккомпанемент ехидного смеха "примерных" учеников.
Впрочем, 4-й класс я закончил очень хорошо и сдал первые два в своей жизни экзамена на "отлично"! С пятого класса общение с Давидом Самойловичем стало, если не более тесным, то более частым. Дело в том, что моим классным руководителем стала Елена Михайловна Сенкевич, 30-летняя учительница русского языка, которой Давид явно симпатизировал. Она была очень хорошенькой, с осиной талией и вообще фигуристая. Давид Самойлович зачастил к нам по поводу и без повода. Это имело и практический результат. Расписание у нашего класса стало более удобным, а классная комната располагалась на солнечной стороне. Тут я стал со своими "штучками" попадаться чаще. Однажды синими чернилами сделал себе "татуировки". На левой руке якорь и на пальцах ВИТЯ, на правой руке кто-то помог нарисовать орла! Этот "орел" больше смахивал на ворону, но я чувствовал себя "блатным". Завуч зашел к нам в класс по какому-то поводу или без оного и сразу обратил внимание на "художества", украшающие мои руки. Это сейчас, когда наклейки-тату продаются в каждом киоске, на них никто бы не обратил внимания, но тогда...Завуч вызвал меня к доске и не очень церемонясь, развернул мои руки к классу и сказал: "Обратите внимание на этого отщепенца. Он везде побывал, все видел!". Потом, обращаясь ко мне, заметил: "Ты уже полтора года лишних на свободе гуляешь!!!" Да, дорогой читатель, эту фразу я впервые услышал не от Глеба Жеглова, а от моего завуча. Вероятно, эта фраза принадлежала чекисту Саше Фельдману, брату Давида Самойловича, а может быть существовала еще в лексиконе полицейских Российской империи - кто теперь ответит на этот вопрос!? Потом завуч дал мне кусок мела и сказал: "Живо в туалет. Отмыть эту гадость!"
Я пошел отмывать руки. Урок был остановлен. Класс с нетерпением ждал развязки. Я добросовестно пытался отмыть знаки моей "доблести", но тот, кто делал эти чернила, тоже работал на совесть, наверно не желая превратиться в "лагерную пыль". Рисунки побледнели, однако говорить о бесследном их исчезновении не приходилось! Наконец в туалет зашел Фельдман и сразу понял, в чем дело. Он отвел меня в медпункт, где медсестра дала мне тампон, смоченный спиртом. Рисунки сильно побледнели, но контуры все еще угадывались! Завуч хмыкнул и предупредил: "Завтра покажешь мне руки, поганец!". Сейчас бы за "оскорбление и издевательства" над свободной ученической личностью на завуча накатали бы "телегу" какому-нибудь омбудсмену по правам детей! А тогда мне даже в голову бы не пришло жаловаться и даже говорить что-либо родителям! Я тогда Давида побаивался! Осмелел, а точнее обнаглел, я позже, где-то в 10 классе. На следующий день завуч зашел в класс и проверил мои руки, но этим не удовлетворился, а дополнительно прочел классу лекцию на тему "житье блатное хуже, чем отрава!". Причем класс слушал лекцию сидя, а я стоя!
Следующее "столкновение" приходится на лето после 5-го класса. Мы должны были идти в поход по Днестру до самого Белгород-Днестровского (по-румынски Четатя Албэ, по-турецки Аккермана - в разные времена своей истории город принадлежал разным властителям и носил разные названия). Сейчас этот уютный городок, воспетый писателем-бессарабцем Кириллом Ковальджи в романе "Лиманские истории", входит в состав "самостийной и незалежной" Украины. По этому поводу с начинающими туристами и их родителями (очень волнующимися) проводилось собрание. Идет обсуждение, что взяли, чего не взяли, как себя вести, хватит или не хватит круп, тушенки, сгущенки. Наконец, после долгих дебатов завуч встает и говорит: "Помимо прочих продуктов не забудьте такой продукт, как дисциплина!". Моя реплика: "В консервированном виде?" - заставляет замереть аудиторию. Это была явная дерзость. Моя мама даже голову втянула в плечи, ожидая, что я мгновенно буду наказан и отстранен от похода. Давид не нашел что ответить, возникла неловкая пауза, которую разрядила будущий руководитель похода Елена Михайловна: "Витя Опруненко в своем репертуаре". Присутствие родителей не избавило меня от ее любимого изречения в мой адрес: "Шут гороховый!". Но инцидент был исчерпан.
В 6-м классе мы с Давидом опять "схлестнулись" в индивидуальном КВНе (настоящего КВН тогда еще не возникло, не считая телевизоров КВН - "купил - включил - не работает"). Тогда в школу мы обязаны были ходить в форме полувоенного образца, которая была калькирована, вероятно, еще с дореволюционной гимназической формы. В тот день моя форма была то ли в стирке, то ли погладить ее не успели - не помню! Я пришел "по гражданке" и расслабился. На рубашке расстегнул аж 2 пуговицы. Естественно, по "закону подлости" нарвался на завуча. "А ну застегнись, а то еще простудишься!" - сначала Фельдман был вполне добродушен. "Ничего, я закаленный. Каждый день ледяной водой обливаюсь" - парировал я. Оглянув меня с ног до головы и обратив внимание на "неуставные" спортивные штаны и плохо чищеные ботинки, завуч с иронией сказал: "Делай, что тебе говорят, застуженный мастер спорта". Я поправил его: "Заслуженный мастер спирта". На мою невинную шутку лишь с намеком на пикировку завуч, видимо обидевшись, дал ответ в духе "наш ответ Керзону": "На перемене принесешь дневник в учительскую". "Если честно, то нечестно" - подумал я, но вынужден был подчиниться. Позже, наиболее доходчиво мне объяснили в армии, что прав тот, у кого больше прав! Обидно и прискорбно, но я этого не усвоил до сих пор... На перемене я принес дневник в учительскую. Там кроме Давида Самойловича было еще несколько учителей-мужчин: учитель географии Николай Петрович Поливцев, учитель математики и военного дела, бывший фронтовой разведчик Григорий Вениаминович Дратва и, кажется, Исаак Борисович Кройтореску - учитель молдавского языка. Они весело смеялись. Видимо, Давид рассказал им очередной одесский анекдот. Он был большим знатоком и поклонником этого жанра. Увидев меня, завуч с трудом изобразил "строгое лицо". Настроение у него в тот момент было самое благодушное, и он сказал: "На этот раз я тебе прощаю. Иди и больше не дерзи". Воистину, ради классного словца не пожалеешь и отца. И даже ученика простишь!
В старших классах моя успеваемость упала, и в 7-м классе я даже получил двойку в четверти по алгебре. В воспитательных целях завуч зашел в наш класс и торжественно перечислил всех неуспевающих. Мы, как и было положено, встали: я, Игорь Козлов (естественно, Козел), Вовка Ржевский (он же Ржева или поручик Ржевский, как он сам себя любил называть), Шурка Нефоросов и кто-то из тех, кто впоследствии отсеялся и кого я не запомнил. Отсев в нашей школе был большой, слабые уходили в другие школы. Сильные из других школ приходили к нам. В итоге, в нашем классе от начала до конца, все одиннадцать лет проучились лишь я да Сашка Закора.
Завуч оседлал своего любимого конька - красноречие - и начал читать нам и всему классу лекцию о том, что учиться надо хорошо, что государство тратит на нас деньги, что в конце года предстоят экзамены за курс неполной средней школы (тогда была семилетка). Мне хотелось продемонстрировать раскаяние, и я набрал в легкие побольше воздуха и стал по стойке "смирно". Видно я перестарался. Завуч пристально посмотрел на меня, выкатил глаза, задрал подбородок и произнес: "Посмотрите, как раздуло этого двойконосца!" Раскаяния не получилось.
В 8-м классе после одной истории (ее надо описывать отдельно), на мне и моем друге Дэвисе Лемперте несправедливо отыгрались за проделки, в которой было довольно много участников и виновных, но наказанными оказался только мы двое. Я был переведен на "исправление" в 8в, а Дэвис в 8б. Наши учителя были опытными психологами и болевые точки находили быстро. Для меня это было трагедией. За четыре с небольшим месяца, которые я провел в другом классе, я очень сильно похудел, хотя меня и до этого дразнили "шкилетом". Стал плохо спать. Тут не выдержала моя мама, известный всему городу хирург, заведующая хирургическим отделением Лечсанупра (т.е. правительственной больницы) и пришла в школу "разбираться".
Этому визиту предшествовала следующая история. В 8-м классе мы учились во 2-ю смену, т.е. занятия начинались в 14.00. Шестой, да и пятый, уроки проходил тогда, когда на улице уже было темно. Зимой свет включали уже на втором уроке. И вот как-то раз на 6-м уроке (молдавский язык) гаснет свет. Нет не из-за аварии на линии! Это наши друзья с нижнего города - "магалы" помогали нам "коротать зимние вечера" и часто по нашей просьбе выключали свет, а сами скрывались. Пока выясняли, где прервалась электрическая цепь (тут эти отпетые двоечники проявляли изобретательность и знание физики и организовывали "обрыв" каждый раз в новом месте), мы в классе веселились, как могли. Миссия поимки хулиганов возлагалась на бадю***Данилу ("не умер Данила, так кобыла задавила" - дразнили мы бедного сторожа). Кого он мог поймать? Левая нога (кажется) у него была протезирована. Участник второй мировой и Великой Отечественной войн, он был инвалидом. Последнее предложение требует пояснения для читателя, который мало знаком с молдавско-бессарабскими реалиями. Дело в том, что бессарабец мог начать вторую мировую в союзной немцам румынской армии, а затем, после советского плена, заканчивать ее уже как Отечественную в составе Красной армии! Именно это произошло с Данилой, попавшим в плен к русским после разгрома "доблестных" румынских союзников под Сталинградом. Хвала Всевышнему, что инвалидом он стал, сражаясь уже в Красной армии! Поэтому он получал какую-то небольшую пенсию. Т.е. ему "повезло"! Многие в Молдове участвовали в войне в составе румынской армии на стороне Германии и в случае тяжелого ранения пенсию не получали, что, конечно же, было несправедливо! В чем были виноваты эти бедные молдавские крестьяне, которые в большинстве случаев были насильно мобилизованы, и для которых это часто была "чужая война"? Жил Данила при школе и вел безнадежную войну со шпаной. Эта непримиримая борьба, одиночество и алкоголь безнадежно испортили его характер. Пьяницей Данила не был, но как истый молдаванин литр сухого вина в день выпивал. От вина был стойкий запах, а ходил сторож из-за протеза тоже не очень уверенно, так что мы считали, что он "всегда пьян", что может быть и не соответствовало истине. Таким образом, те, кого удавалось во время хулиганских действий идентифицировать, потом от своей вины отказывались, ссылаясь на то, что бадя Данила "лыка не вязал".
Так вот, вдруг на 6-м уроке гаснет свет. А когда свет наконец-то включили, то на учительской кафедре стояла запечатанная сургучом бутылка вина, фугас "Вин де масэ N 2"****, стоимостью 8 рублей 70 копеек (это дореформенные, т.е. до 1961 г. деньги, когда батон стоил 1 руб. 35 коп.). Вино, кстати, было качественным, натуральным, хмельным и вкусным. Было очень смешно, но в 1960 г. в советских школах за такие шутки и ответ надо было держать по всей строгости! Весь класс не накажешь, поэтому обычно находили "крайнего". Слабым звеном был я - "чужак", добивающийся разрешения вернуться в свой любимый класс! Готовый ради этого на все! Допрос проводил Фельдман. Видимо, сказались гены его брата чекиста.
Вопрос: - Зачем ты это сделал?
Ответ: - Я этого не делал.
Вопрос: - Если не ты, то кто?
Ответ: - Я не знаю, когда свет зажегся, бутылка уже стояла на кафедре.
Вопрос: - А кто это мог сделать? - голос следователя...тьфу, т.е. завуча...источал елей.
Ответ: - Я не знаю!!!!!!! - голос подозреваемого, т.е. мой, дрожал от обиды.
Вопрос: - А ты не торопись! Подумай! Ты же хочешь вернуться в свой класс? Может, вспомнишь?
Классика!
Подозреваемый, на мгновенье почувствовавший слабину у следователя, высказывает бредовое предположение: "А может это кто-то из тех, кто свет потушил?". Думая, в тот момент Фельдману хотелось треснуть меня по башке "вещественным доказательством". Но он сменил гнев на милость и сказал: "Иди в класс" и добавил: "Партизан ты этакий".
Допрос велся в понедельник и пол-урока я проволынил. Это была маленькая компенсация за пережитые страх и унижение.
На следующий день после истерики, которую я устроил дома, в школу пришла матушка. Акцентируя внимание на моем крайнем физическом и моральном истощении, она добилась, что уже на следующий день я сидел в своем родном 8-а, где был принят как "блудный сын" классной руководительницей, а ребятами как "революционер", "бежавший с каторги". Начиналась старая-новая жизнь, которую я, даст Бог, как-нибудь еще опишу!