Аннотация: Далёкое близкое будущее. Люди осваивают Космос, а всё остальное не осваивают. Научно-техническая антиутопия.
- Подъём, дети, пора вставать, - воспитатель в военной форме стучал палкой по тумбочкам.
Дети нехотя выползали из-под тёплых одеял, одевались, ёжились от холода, кашляли и чихали.
Драгомира спускалась с пятого этажа спального бокса, а первые пробудившиеся уже чистили зубы - они стояли у раковин, пуская жиденькие струйки воды из металло-пластиковых кранов. Датчики, установленные на кранах, давали сбои, дети дышали на замерзшие пальцы и жаловались:
- Вся эта техника никуда не годится. Вот раньше были светодиоды, куда надежнее.
- Светодиодные срабатывали от перекрытия луча руками, а эти от тепла рук.
- Светодиодам нужно автономное питание, а новые датчики питаются от нашего тепла.
- Если оно будет, это тепло, - один из мальчиков грел кисти рук подмышками.
- Сегодня строевой подготовки не будет, - прокричал воспитатель Фальк Петрович.
- Ура! - дружно ответили дети, но среди детских голосов раздался один - самоуверенный и наглый:
- А мне нравится строевая подготовка!
Фальк Петрович от страха втянул голову в плечи и попятился. Испуг его длился недолго:
- Сегодня праздник Земли, и за вами придёт родитель.
- Который родитель? Который рожает или который...
- Молчать! - истерически закричал Фальк Петрович, - Здесь вопросы задаю я! По уставу по праздникам приходит родитель номер один, если таковой имеется в наличии.
Ещё непроснувшиеся дети пытались вспомнить, родитель номер один - это мама или папа.
- Тот, который рожает, - смягчившись пояснил воспитатель.
Кто-то из детей вздохнул с облегчением, а кто-то - наоборот.
- Можно мне остаться в казарме? - этот вопрос измученные дети задавали каждый раз перед прибытием родителей.
- Нельзя, вы же знаете, - почти ласково произнёс Фальк Петрович, - правила нарушать нельзя.
И вот явились мамаши. В холле стоял ор, истерический плач, нудные тяжелые бубнящие голоса внушали детям правила хорошего тона. Мамаши кричали на детей, раздавали пинки и подзатыльники. Досталось и Фальку Петровичу. Получив очередной пинок он, заткнув уши, бегал по коридорам и кричал:
- Детей надо любить! Детей надо любить!
После самоубийства единственного сына Петрович помешался, но обязанности воспитателя исполнял исправно, и за это ему прощались неуместные высказывания.
- Мы растим сильных личностей, - поучало Петровича вышестоящее начальство, - сильных, смелых, бескомпромиссных, способных выдержать любые вызовы времени.
Вот только культ сверхчеловека плохо приживался на старой доброй или уже не доброй матушке Земле.
Дети и родители, которые рожают, разбрелись по домам. Ор прекратился, и воспитатели собрались в столовой отметить праздник так, как они отмечали все праздники, то есть напиться и, облевав всё вокруг, проспать остаток дня и ночи под столом.
Стучали стаканы друг о друга:
- За!
- За!
К чему высокопарные речи для людей сильных и бескомпромиссных. Все мысли и чувства, вся гордость за родную планету выражались одним слогом, коротким и ясным:
- За!
Гудел мегавизор, на стереоэкране популярный комик Петронясус, злобно хихикая, читал юморески о том, как плохо жить на планетах-колониях и как сносно жить на Земле.
- Да выключите эту нудятину, тошно слушать идиота.
- Ты что, Ионыч! Он же народный... - Петрович в страхе вжался в стул.
- Расслабься, здесь все свои.
Мегавизор выключили. Разговор, как водится, начался с политики и плавно перешёл на женщин:
- То ли мне свою жену убить, - задумчиво говорил Ионыч.
- Не надо, Ионыч, тебе ещё детей растить. Вот вырастут, тогда.
- А Семёныч убил, с тремя малолетними детьми остался.
- Так у Семёныча жена не работала, не готовила, по дому не убиралась, за детьми не следила. Чего Семёнычу было терять - одной обузой меньше.
- Так она же что вытворяла! Надевала на Семёныча сбрую, садилась на него, как на коня, и плёткой била. Терпел Семёныч, терпел, да и подсыпал ей в кофий яду. Смотрел, как она перед смертью мучается, пинал её, оскорблял и её же плёткой бил. Долго переживал, потом успокоился.
- Откуда ты знаешь?
- Ну, он же сам и рассказывал. Зато сейчас его не узнать! То задохлик был затюканный, а теперь - весёлый такой, жизнерадостный, полненький, кровь с молоком. Откупился от армии, ресторан открыл. Мечтает улететь на Луну.
- Новую женщину завёл?
- Да что ты! Он женщин как смерти боится: увидит - под стол прячется. Ресторан у него только для мужчин.
- А, надо сходить.
- Не, у меня не такая жена, - говорил Ионыч, - так вкусно готовит, - и он радостно заулыбался, вспомнив роскошные кушанья: лапша по-флотски, яичница, вареный картофель в мундире. Эх!
- Я свою жену позже убью, - закончил Ионыч.
- Если она тебя раньше не прикончит, - сказал ещё один воспитатель Виссарионович.
- Вот я познакомился с женщиной, - продолжал Виссарионович, - она своего мужа застрелила. Хорошая такая женщина, симпатичная, начитанная, - он замолчал, погрузился в воспоминания, видимо, вспоминал совместно прочитанную книгу.
- Ты поосторожнее с этими, с начитанными, - предостерегал Ионыч, - от них не знаешь, чего ожидать.
Воспитатели долго рассуждали о природе мужских и женских отношений, попивая водочку, а в это время...
Над Драгомирой возвышалась громада её матери Перпетузоны Серафимовны:
- Ты будешь мать слушать или нет? А? Я кому сказала? Чего ухмыляешься? А ну пошла!
Мать схватила девочку за руку, та вырвалась и села на лавочку, насупившись.
- Будешь слушаться, получишь шампунь от перхоти и ультратонкие прокладки, - Перпетузона Серафимовна вспомнила о 'методе пряника' из старинной книги о воспитании детей.
- А мне-то они зачем?
- Ах, ну да, тебе не надо, - согласилась мать и тут же, поняв, что 'метод пряника' не сработал, зарычала:
- А ну встала и пошла, засранка! - Перпетузона Серафимовна опять схватила дочь за руку и потащила силком.
Олеся вывернулась и, освободившись, побежала в проулок.
- Ой, ну и беги. Хоть бы тебя маньяк... Мне было бы легче без такой уродки. Уродка вся в отца.
Перпетузона Серафимовна огляделась и, увидев красочное объявление, встрепенулась:
- Вот куда я пойду, на мужской стриптиз.
Глядя в витрину, она поправила юбку, пересчитала пуговицы на гимнастёрке. Перпетузона смотрела на своё отражение страстно и влюблённо, и удовлетворённо.
Драгомира бежала, перепрыгивая через бордюры. Чувство свободы мутило разум:
- А пошли вы все к чёрту!
Воспитатели и казармы. И злая маман. Её, конечно, поймают, накажут, но не сейчас - впереди несколько часов свободы! Драгомира остановилась у газетного киоска рядом с другой девочкой:
- Ты тоже сбежала? - спросила её довольная Драгомира.
- Ага!
- Давай прятаться вместе?
- Давай!
На витрине киоска красовался женский журнал. С обложки журнала взирала на прохожих страхолюдная красотка. Всё в ней было безупречно: от ногтей до выреза платья. И лицо красиво, но злобно! Не только злобно, высокомерно. Ни ум, ни доброта не отражались на её лице, а холодное презрение ко всем, кто некрасивее её. Драгомира не понимала своих чувств, не могла объяснить, почему тётка с обложки журнала ей не нравится.
- Ах, какая красавица! - вздыхала новая подружка Драгомиры. - Хотела бы и я быть такой. А ты?
- А я нет, - честно призналась Драгомира, - она мне не нравится.
- Что значит 'не нравится'? - голос стал жёстким и грубым. - Если мне нравится, то и тебе должно нравиться. Ты должна во всём соглашаться со мной.
- С какой стати?
- А чего ты тогда припёрлась, примазалась. Иди куда шла.
- Сама иди.
- Пошла вон отсюда!
- Я сама решаю, куда мне идти и когда, - спокойно ответила Драгомира.
- Вот наглая тварь, - несостоявшаяся подружка, не привыкшая получать отпор, смотрела злобно и презрительно.
Драгомира же стояла рядом и зевала. Так всегда происходило во время ссор - вдруг становилось скучно и тянуло поспать. Девочка теряла всякий интерес к собеседнику и начинала широко и выразительно зевать. Борясь с дремотой, она смотрела на витрину киоска. Над фотографией красавицы, послужившей причиной ссоры, чернело поэтическое название 'Космотухлен'. Окружали женский журнал мужские журналы с не менее поэтическими названиями: 'Сноб', 'Эгоист', 'Ханжа', 'Циник', 'Подлец'.
Стоящая рядом девочка размахнулась, но Драгомира уловила её движение краем глаза и успела поставить блок. Девочка взревела как сирена, а Драгомира убежала в парк.
- Фух! Ну и дура мне встретилась.
Она сидела на лавочке, уставившись на тропинку, настроение испортилось, а в памяти всплыл карцер под туалетами - вот что её ждёт. Прошёл час, прошло два, девочка всё сидела в немом отупении и не заметила, как рядом на скамеечку присела старушка в скромном платьице и вязаной голубой кофточке.
- Чего ты здесь одна сидишь? - спросила бабушка ласково.
Драгомира не ответила.
- А я прилетела с Луны.
- С Луны? - оживилась девочка.
- Да, моя дочь вышла замуж за офицера земной армии и улетела на Землю. Я давно не получала от неё вестей, устроилась уборщицей на космический корабль и прилетела, чтобы найти свою дочь. А как её найти? Где искать? Земля такая большая.
- Да уж, побольше Луны.
- А, может быть, у меня внуки есть. Может, ты моя внучка, - рассуждала бабушка.
- Вряд ли.
- Как твою маму зовут?
- Перпетузона.
- Значит, не она. Мою дочь зовут Анастасия, а меня - Арина Родионовна.
- Прикольные имена, - удивилась девочка, - а меня зовут Драгомира.
Бабушка с девочкой долго разговаривали друг с другом, пока не начало темнеть. Бабушка на прощание подарила девочке пакетик конфет и погладила её по голове. Вот тут-то и произошло нечто неожиданное. Девочка затряслась всем телом и вцепилась в бабушкину кофточку:
- Погладь меня ещё по голове, - ребёнок рыдал и бился в истерике.
На крик сбежались прохожие, вызвали полицию. Бабушку схватили и посадили в передвижную камеру предварительного заключения.
В зал суда битком набился народ. Ещё бы, о бабушке-педофилке раструбили все газеты, весь интернет. СМИ захлёбывалось от праведного гнева.
Перпетузона Серафимовна сидела рядом с дочерью, смотрела на неё с участием и корила себя за слова 'Что б тебя маньяк...' Накаркала беду своей собственной дочери. Драгомира смотрела только на бабушку и видела только её - неужели люди могут быть совсем другими, не злобными, а ласковыми, не кричать, а рассказывать детям добрые сказки.
- Совершив над ребёнком насильственные действия сексуального характера подсудимая подала ему, кхм, ей, пострадавшей, продукт питания, содержащий наркотический препарат - глюкозу. Сама же подсудимая утверждает, что глюкоза необходима для работы мозга, - прокурор сделал паузу и посмотрел на присяжных. Присяжные как по команде натужно засмеялись.
- Да вы с ума посходили! - кричала бабушка Арина Родионовна. - Вы мне будете рассказывать про глюкозу. Я врач-педиатр, больше сорока лет проработала в детской поликлинике.
Бабушка обвела зал суровым взглядом:
- Без ласки и добрых слов ребёнок вырастает неврастеником. Вы что здесь устроили?
На бабушку натягивали мешок, застёгивая кожаные ремни. Арина Родионовна вырывалась, пытаясь сказать ещё пару слов о земных порядках.
Прокурор читал приговор:
- Приговаривается к смертной казни в присутствии пострадавших.
Мать Перпетузона и дочь Драгомира стояли напротив стеклянного цилиндра, в который поместили бабушку. Арина Родионовна махала кружевным платочком и говорила, но её слов не было слышно из-за толстого стекла.
- Смотри, смотри, Драгомира, - уговаривала мать, - ты увидишь, как её казнят, чувство мести будет удовлетворено, и ты не будешь страдать.
Обессилевший от слёз ребёнок шептал:
- Не надо, не надо её убивать.
Огромная кувалда упала сверху и вмиг раздавила бабушку, ребёнок зашёлся в истерике.
Драгомира проснулась в больничной палате. Каждый день ей кололи успокоительное, и она засыпала на несколько часов. Во сне к ней приходила бабушка Арина Родионовна, рассказывала лунные сказки и гладила по голове.
Психологи и надзиратели, видя счастливую улыбку ребёнка, с удовлетворением отмечали, что казнь старой педофилки залечила душевные раны её жертвы. Они лишь немного обеспокоились, когда Драгомира связала себе голубую кофточку, такую же, что была на бабушке.