В истории иллюстрации Гюстав Доре занимает исключительное место. Выдающийся представитель не только французского, но и всего европейского искусства второй половины XIX века, он внес в сокровищницу мировой графики непревзойденные по своим художественным достоинствам рисунки, проявив глубокое проникновение в сущность явлений, отразив в них различные стороны жизни современного ему общества, всех его классов и социальных групп. Доре был прежде всего блестящим бытописателем своего времени. Многогранность, широта кругозора, демократическая и реалистическая направленность, большая эмоциональность, творческий подход к классическому литературному наследию характеризуют Доре - иллюстратора произведений великих писателей прошлых эпох. В его творчестве мы найдем много ценного и значительного не только в отношении изобразительной интерпретации литературного произведения, но и в выработке новых художественных средств выразительности, новых элементов графического языка.
"Великий Доре", "величайший иллюстратор XIX века"-так называют художника исследователи его творчества. Во второй половине прошлого века это имя было самым популярным из всех мастеров графики. И не удивительно. Книги с его иллюстрациями издавались на всех континентах, на многих языках мира. В известных книгоиздательствах от Петербурга до Мадрида существовала своеобразная мода на Доре. Впрочем, и сейчас он не сходит со страниц иллюстрированных изданий. Очень популярен художник и в нашей стране. Переиздавая классиков мировой литературы, мы нередко обращаемся к его рисункам.
Первые впечатления детства и юности от прочитанных книг, образы героев остались у нас навсегда такими, какими воспроизвел их Доре. Вспомните сказки Перро, "Басни" Лафонтена, "Мюнхгаузена", "Дон-Кихота", "Божественную комедию", "Потерянный рай", "Неистового Роланда". Они приобрели для нас какой-то вечный смысл. Мимо них не пройти ни одному из последующих иллюстраторов этих произведений. Со смелостью, дозволенной разве лишь гениям, он рисует все, что только ему вздумается, обращаясь к миру достоверности и фантазии, показывая обыденное, реальное и легендарное. Острота линии, четкость графического очерка, сосредоточивающие внимание на жизненных сценах в газетных и журнальных рисунках социально-политического характера, сменяются нередко живописным, почти картинным по своей композиции истолкованием сюжета, особенно в его больших, на всю полосу, иллюстрациях известных парижских фолиантов. Рассматривая огромное графическое наследие Доре, нередко трудно представить себе ту грань, которая отделяет реальные наблюдения художника от творческого претворения. Настолько он был верен жизненной правде образа. Неиссякаемый запас энергии, редкая художественная память позволили мастеру создать в течение всей своей творческой жизни восемьдесят тысяч рисунков, среди которых есть подлинные шедевры мировой графики. Цифра неимоверная! Великий труд, чудовищная работоспособность художника! Один только перечень рисунков Доре составил бы объемистый том. А ведь каждому из этих рисунков предшествовал отбор наиболее примечательных образов, характеров и фактов, что способствовало раскрытию глубоких жизненных процессов. Каковы были средства художественной выразительности Доре, его творческая манера, которые помогали созданию большого количества рисунков, нередко со сложной композицией, с изрядным количеством персонажей? Бесспорными являются наблюдения над творческим процессом Доре, описанные Эмилем Байяром в специальной главе книги "Журнал "L'illlistration" и его иллюстраторы", вышедшей в 1898 году. Сопоставляя творческое мышление Доре. основанное на реальных жизненных наблюдениях, с теми приемами, которые были свойственны мастеру, Байяр приводит ряд интересных фактов из художественного опыта Доре. Сюжет, трактовка сцены, композиция - все это вызревало в сознании художника в совершенно законченном состоянии еще до того, как он приступал к созданию иллюстрации. Ему оставалось только фиксировать это "творческое видение" на бумаге. Байяра поражало то, что Доре помещал где-то в углу, небрежно разбрасывая на бумаге, фигуру человека, затем несколько поодаль копье, руку, ногу, колонну храма, лошадь, колесо, группы всадников, силуэт пейзажа, потом быстро объединял все это в одну сложную по композиции сцену.
Но что особенно характерно: Доре никогда не вводил в рисунок исправлений. Композиционный дар - отличительная черта его искусства. Этот дар проявился уже в юношеских риґсунках художника и убедительно раскрывается на всех этапах его творчества.
Доре был эльзасцем. Он родился 6 января 1832 года в Страсбурге. В декларации мэрии города от 9 января 1832 года значилось. что у Пьера-Луи-Христофора Доре родился сын, наґзванный Луи-Августом-Гюставом. Отец Доре - инженер, строитель мостов, интересовался литературой, выписывал книги. журналы. Часами просматривал иллюстрации и маленький Гюстав. Это в значительной мере пробудило в нем влечение к рисованию. И сам Страсбург с его готическим собором, старинными замками, башнями, часовнями, узкими средневековыми уличками способствовал развитию фантазии у ребенка. Окрестности города с цветущими холмами, долинами, горными лесами красивых Вогезов формировали эстетическое чувство Гюстава. С увлечением он слушал рассказы о военных походах деда - солдата наполеоновской армии, ставшего офицером в эпоху Империи и погибшего в битве при Ватерлоо. Очень рано Гюстав стал удивлять всех своими недетскими, почти профессиональными рисунками. Из наиболее ранних произведений могут быть названы иллюстрации к "Божественной комедии" Данте, выполненные в десятилетнем возрасте.
Природа наделила Доре огромным дарованием. Вопрос заключался в том, как расходовать его: постепенно в течение всей жизни или сразу, использовав все. В последнем случае художґник с течением времени превратился бы в усталого, исчерпавшего все возможности спокойного мечтателя. И Доре предпочел первое. Самоучка, пренебрегший академической выучкой, школами, направлениями и моделью, все же был новатором среди современников. Не повторяющий в творческой практике уже выработанных приемов, Доре вносил в графику новое, свежее. отыскивая свои индивидуальные пути.
Переезд родителей Доре в Париж в 1847 году вызвал у пятнадцатилетнего юноши массу впечатлений. Лувр, Люксембургская галерея, библиотеки, театры послужили ему замечательґной школой, в которой воспитывались вкусы и симпатии молодого художника. Отец определяет его в лицей Шарлемань, где Доре получает общее образование и сближается с группой юношей, любящих историю, литературу. Среди них он находит своих будущих закадычных друзей, впоследствии ставших известными людьми. Это писатель Эдмонд Абу, историк и теоретик искусства Ипполит Тэн. Первый, кто познакомился с произведениями Доре, был Орас Берне, заявивший, что юноше необходим настоящий учитель, который способствовал бы развитию этого редкого дарования и не погасил бы артистический темперамент молодого человека с большим будущим. Еще в Страсбурге, а затем в Буре, где одно время работал отец Доре, мальчик с увлечением рассматривал замечательные рисунки в газете "Le journal pour rire" - основанном известным Филипоном.
Постоянными сотрудниками журнала были такие художники-сатирики, как Берталь, Надар, Марселен, Рандон, Комба, Эми. Филипону принадлежала честь создания в ноябре 1830 года первого во Франции сатирического журнала "La caricature", а затем сатирической листовки "Scharivari", вокруг которых группировались мастера бытовой и политической карикатуры, давшие начало "золотому веку французской графики". Представителями последнего были Домье, Монье, Гранвиль, Травье, Шам, Декан, Гаварни. Они-то и явились лучшими учителями Доре, дополнившими его художественный мир новыми образами, полными жизненной правды. К этим изданиям Доре обращался на разных этапах своей творческой деятельности и даже тогда, когда иллюстрировал произведения отнюдь не сатирического характера. Здесь он находил поэзию высоких трагических страстей и событий, применяя ее к национальным народно-героическим темам. И то, что в журнале "La caricature" с самого начала его основания Бальзак принимал активное участие, безусловно, сыграло огромную роль в творческой направленности художников, группировавшихся вокруг этого органа левых республиканцев. По существу, Бальзак был составителем текстов под рисунками, а также редактором и автоґром многочисленных очерков и статей, направленных против Июльской монархии. Журнал бичевал Луи-Филиппа с его министрами, этих "государственных люден от прилавка", не споґсобных управлять страной, разоблачал нравы банкиров, адвокатов, мещан, занимающихся не государственными делами. а болтовней и биржевыми спекуляциями. С достаточной убедительностью журнальные очерки и рисунки говорили о том, что интересы буржуазного правительства расходятся с интересами народа, показавшего свое подлинное величие в дни июльской революции, "когда каждый защищал общее дело... Это было народное дело, это был час опасности, все были здесь. Народ, как ты прекрасен!" - писал Бальзак в августе 1831 года в одном из своих очерков. Крупным мастером реализма назвал Бальзака Энгельс. Писатель несомненно оставил след в искусстве Доре. Это влияние было особенно важно для художника. Когда пятнадцатилетний Доре робко переступил порог редакционного кабинета Шарля Филипона, вождя французских рисовальщиков 1830-1840-х годов, он и не представлял себе, что именно здесь получит те ободряющие слова, которые поддержат его и дадут начало творческому пути. Шел 1847 год. За большими окнами редакции "Le journal pour rire" на улице Биржи открывалась перспектива кривых переулков Парижа. Редактор газеты, просматривая листы неожиданно появившегося в редакции юного рисовальщика, удивлялся их зрелости и мастерству. Филипон обещал оказать содействие художнику и, посмотрев в окно, сказал: "Вот ваша мастерская и ваши модели - на улицах столицы". Доре показал Филипону свои этюды из цикла "Страсбургские мещане", исполненные в семилетнем возрасте, с превосходными типами эльзасцев и эскизы "Путешествие в ад", выполненные в десять лет. Юноша представил редактору всю свою галерею. Это были литографии "Наши", опубликованные в Буре, когда Доре было тринадцать лет, юмористические сценки, критикующие местных модниц, занимательный альбом "Подвиги Геракла" - забавные рисунки, остроумные, изобретательные, полные язвительной насмешки. Филиной увидел в Доре своего сотрудника и дал ему амплуа карикатуристы бытовых сцен. Сатирическая газета была своеобразным барометром, предвещавшим приближение бури. Остроумный Филипон, столь ожесточенно сражавшийся вместе с ведущими карикатуристами Франции против "лучшей из республик" и короля французов Луи-Филиппа, понимал, что наступает время решительной схватки парижского пролетариата с монархией.
Новая аристократия - это денежное сословие рыцарей наживы,- щеголяя элегантными нарядами, заполняла собой шумные улицы Парижа. Толпы любопытных провожали взглядами вереницу колясок, направлявшихся в Булонский лес, Елисейские поля. Магазины пестрели яркими витринами. Финансовая буржуазия жила беспечно, заполняя свои дни кутежами, не думая о приближающихся днях падения.
Это был тот исторический 1847 год, когда Маркс и Энгельс, примкнув к пропагандистскому Союзу справедливых, приняли участие во II конгрессе Союза коммунистов и подготовили свой знаменитый, вышедший в феврале 1848 года "Манифест Коммунистической партии". Литература этого времени уже в достаточной степени вскрыла отрицательные стороны жизни Парижа. В частности, в романах Эжена Сю достаточно откровенно была изображена мрачная жизнь низшей социальной прослойки. В потрясающих картинах, созданных Бальзаком - великим историком-социологом, была представлена Франция этой поры. Революционные песенки Беранже уже были слышны повсюду, во всех углах и закоулках Парижа. Молодой, впечатлительный Доре, блуждая по улицам Парижа, воспринимал все это живо и ярко. Заходя в книжные магазины, роясь в папках литографских листов, он хохотал при виде персонажей, столь остро осмеянных в сатирических работах Домье, Монье, Гранвиля, Гаварни, Шама. Вот и тогда, когда показывал свои рисунки Филипону, он раньше всего старался обратить внимание мэтра на сатирические места. Так "Le journal pour rire", начавший в 1848 году свою жизнь, приобрел нового рисовальщика. Четыре года работы в этом журнале были для художника хорошей школой. Гротескные образы швейцарца Родольфа Тепфера в книге, посвященной туристам Швейцарии, увлекают Доре, и уже в 1849 году он выпустил альбом "Неприятности приятного путешествия". В 174 рисунках и 24 литографиях художник показал себя мастером, изучившим технические приемы и методы сатирического рисунка у Тепфера и Домье. В этих ранних работах чувствуется уверенная рука одаренного рисовальщика, тот зоркий глаз и та неизмеримая фантазия, которые были присущи в дальнейшем всем иллюстрациям Доре к детским книгам.
На улицах Парижа он мог наблюдать богачей и городскую бедноту. Жанровые сцены давали Доре большой материал для беглых зарисовок, которые он помещал в журнале "Musee comique". Этот материал дал начало серии гротесков "Картины нравов" и "Прогулки на Елисейских полях". В них проглядывали черты будущего автора "Мюнхгаузена" и социально заґостренных рисунков к сериям "Лондон" и "Испания".
Политическая, социальная и морализирующая сатира 40-х годов, достигшая в это время исключительной разоблачающей силы, оказала большое влияние на Доре. В шестнадцать лет он в гуще общественной жизни. В редакции принимает участие в обсуждении вышедших номеров сатирического журнала, внимательно следит за ходом политических событий, вместе со своими старшими собратьями-карикатуристами смеется над забавными эпизодами из жизни парижских мещан и буржуа, которые рвутся к участию в политической и общественной жизни. Доре делает карикатуры и на политических деятелей. В газете Филипона он выделяется среди других сотрудников. Достаточно указать на талантливый рисунок в "Le journal pour rire" под названием "Высший свет элегантный, манерный, развлекающийся в салоне Марэ, нарисованный черта в черту" (кстати, le marais по-французски-болото). Большой популярностью в 1848 году пользовались его карикатуры: "Луи-Филипп - экс-король марионеток" и "Организационный совет Национальной гвардии". В 1849 году на страницах "Le journal pour rire" Доре помещает сатирические рисунки "Прогулки в Тюильри", "Жизнь провинции", "Местечковые удовольствия", "Сельская школа, или Как обучают наших малых поселян" и другие. Доре отлично понимал природу карикатуры, которая так популярна в искусстве его старших собратьев по карандашу. Но, несмотря на постоянную работу в сатирических журналах и альманахах 40-х - начала 50-х годов, его имя вряд ли можно найти в списках прославленных карикатуристов Франции этих лет.
В последующие этапы своего творчества Доре нередко возвращался к сатирическому жанру в своей графике. И все же Доре не посвятил себя карикатуре всецело. Не потому ли, что он не верил в свои силы сатирика, искусство которого требует ежедневной упорной работы на злобу дня?.. Несомненно одно: у Доре обнаружились и другие склонности. Он не мог отрешиться от живописи и скульптуры, занятиям которыми собирался посвятить себя, мечтая стать великим живописцем и ваятелем. Впрочем, это убеждение не покидало Доре в течение всей его жизни. В этом состояла трагедия художника, который не получал надлежащего вознаграждения за растраченные силы. Живописные работы Доре, псевдореалистические по своему направлению, были весьма далеки от тех задач, которые решали современники в своих полотнах. Он так и не вышел из круга салонных живописцев. Не принесли ему славы и мраморные вазы со сложными по композиции мифологическими изображениями, появившиеся на выставках Салона.
Может быть, и что наиболее вероятно, у двадцатилетнего Доре, оставившего к этому времени работу в сатирических журналах, возникает сомнение в способности сделать свои карикатуры художественно убедительными, вследствие чего он обращается к другому виду творчества - литературе, где более сильны и выразительны характеры героев, особенно у почитаемых им писателей, таких, как Рабле, Сервантес, Бальзак, Дюма-отец. В их произведениях можно найти великие социально-исторические обобщения, сделанные на основании опыта целого общества в решающие периоды истории.
Не последнюю роль в творческой судьбе Доре сыграл его школьный друг Ипполит Тэн, которому он глубоко верил и советами которого часто пользовался.
Шестнадцатилетний Доре - самый молодой экспонент парижского Салона, где на выставке 1848 года дебютирует выполненными пером сериями рисунков "Новый Велизарий". "Союз сила" и "Сцены из жизни пьяниц". С этого времени вплоть до 1882 года Доре почти ежегодно участвует в выставках Салона, экспонируя как живописные, скульптурные, так и графические произведения.
Эмиль Байяр в книге "Журнал "L'illustration" и его иллюстраторы" называет Доре "гением без таланта". Надо полагать. что Байяр, говоря о гениальности, имеет в виду прежде всего гениальную память Доре. Речь идет по только о мышлении образами, что очень важно для художника, но и о запоминании их. У Доре последнее качество достигло неимоверной высоты. Для сложных композиций ему не нужна живая модель. Он видит ее в любом ракурсе, в тончайших переживаниях, в мельчайших движениях мышц. Мало того, он может как угодно деформировать в своем воображении лицо, фигуру, видеть фантастические пейзажи, чудовища, создавать композиции, нередко более жуткие, чем у Босха и Гойи. "Гений без таланта" не любил рисовать "с натуры". Греческие антики, картины итальянцев, нидерландцев он зрительно запоминал до мельчайших деталей. Когда же вошел во французскую графику Доре - сказочник, фантаст, Доре - бытописатель нравов, смелый обличитель жизни французского буржуа? Здесь трудно установить точную дату.
В 1852 году Доре неожиданно для его товарищей по сатирическим изданиям порывает с журналом для того, чтобы посвятить себя иллюстрации. Он начинает со скромной работы над оформлением небольших и дешевых популярных изданий, например распространенной в то время серии "Исторические романы библиофила Жакоба" (Поль Лакруа). Просматривая рисунки Доре к таким книгам, как "Гетто", "Ночь в лесу", "Семейство Лабе", "Комната отравителей", можно найти интересные детали, освещающие известную сторону творчества художника, стремящегося овладеть принципами иллюстрирования книги. И все же справедливости ради следует отметить невысокое искусство Доре в этих первых изданиях, намного уступавшее его журнальным карикатурам.
После продолжительных мучительных колебаний и сомнений Доре, оставив книгу, снова возвращается к карикатуре. Изображать, воспроизводить можно лишь то, что связано с окруґжающей действительностью, что основываются на жизненном опыте. Доре это отлично понимал, иллюстрируя дешевые издания приключенческого характера, когда он уносился в сумрачную даль идеального мира, влекомый призрачными тенями неведомых героев.
Двадцатидвухлетнему художнику еще необходимо было найти свой путь иллюстратора. Разумеется, его не покидают глубокие сомнения, которые укоренились во всем мировоззрении той эпохи, (возданный Доре в 1854 году большой альбом карикатур под названием "История святой Руси", посвященный, как указывал многословный титульный лист издания, "живописной, драматической, карикатурной истории святой Руси по хроникам и историческим исследованиям Нестора, Никона, Сильвестра, Карамзина и др.", вряд ли был той самой ареной, на которой мог проявиться его пытливый талант. В альбоме отнюдь не могло быть слияния полемического материала с содержанием художественного произведения. В издаґнии, включавшем 500 ксилографий, снабженных собственными примечаниями, уделялось место шовинистическим настроениям, свойственным Франции в период Крымской войны. Однако следует отметить, что Доре безусловно удался образ деспота-жандарма Николая I, державшего в страшном порабощении народ. Антитезой "Святой Руси" были иллюстрации к избранным произведениям Байрона. Они проникнуты чувством борьбы с моралью лицемерного, самодовольного общества.
Не удивительно, что пути исканий молодого Доре шли от Байрона к Рабле, писателю, творившему в эпоху самой жестокой борьбы новой мысли с традицией, когда под видом релиґгиозных смут скрывались нескончаемые классовые бои, в которых сталкивались все слои общества: дворянство, духовенство, буржуазия, городские низы и крестьянство. В иллюстрациях к "Гаргантюа и Пантагрюэлю" (1854) Доре показал себя художником могучего воображения, который сейчас же облекает породившую его мысль в форму конкретного образа. И так же, как и Рабле, он проявляет тенденцию к преувеличению, гиперболизации повседневных жизненных фактов и явлений до фантастического гротеска. Мощная политическая сатира Рабле, направленная на борьбу с феодальной деспотией, феодальной политикой захватнических войн, грабежей и насилий, нашла в Доре талантливого иллюстратора, удачно воплотившего идеи великого мыслителя. Его рисунки к "Гаргантюа и Пантагрюэлю" оставляют неизгладимое впечатление. В них художник сумел проследить, понять и прочувствовать иронию Рабле. Вот Гаргантюа в Париже, окруженный толпами зевак. Одни поражены его огромным ростом, другие - необычайной толщиной, третьи - красивой одеждой. Спасаясь от них, он залез на колокольню собора Парижской богоматери. Гаргантюа так огромен, что ноги его закрыли весь портал собора. "Вероятно, эти бездельники хотят, чтобы я с ними как следует поздоровался",-подумал рассерженный Гаргантюа. И, набрав в легкие воздуха, он сильно дунул, что в городе поднялся такой ураган, который повалил двести шестьдесят тысяч четыреста восемнадцать человек, не считая женщин и детей. Затем Гаргантюа начал мелодично звонить в соборные колокола, которые потом унес с собой в подарок отцу. Доре рисует огромную, чуть ли не величиной с собор, неуклюжую фигуру Гаргантюа с колоколами в руках среди встревоженной суматошной толпы парижан.
Уморительна и сцена, в которой Гаргантюа принимает депутацию горожан - докторов Сорбонны во главе с теологом и великолепным оратором Манотусом де Брагмардо. Они пришли просить его вернуть колокола, звуковая природа которых так хороша, что сокрушает все бури и непогоды над виноградниками. А если население лишится вина, то это равносильно лишению всего - и смысла жизни и закона.
Наиболее интересны иллюстрации, в которых художник рисует приключения Пантагрюэля. В них удивительно сочетаются мотивы сказочные, фантастические с реальными. Самые обыґденные жанровые сценки, как ссора в лавочке, сцена на кухне перед "сражением" поваров с Колбасами, изображенные Доре с таким неподдельным юмором, чередуются с чудовищной картиной "Крестьянин и черти" или страшным эпизодом сражения Пантагрюэля с безобразным Морским змеем. Особенно следует отметить в графическом решении этой книги фронтиспис, в котором Доре дает своеобразное истолкование значения Рабле в последующем развитии литературы и общественной мысли. Рабле изображен раскрывающим свою книгу перед стоящей внизу толпой писателей. Это те, чье творчество развивалось под влиянием Рабле. Мы видим Мольера, держащего в руках свои комедии "Тартюф" и "Плутни Скапена", далее стоят Свифт, Лесаж (он показывает "Жиль Блаза"), Вольтер, Бомарше, Беранже, Бальзак.
1854 год для Доре явился не только плодотворным, но и решающим. Потребностью для него становится знакомство с новыми идеями, которые постепенно овладевали мировоззрением. Художник не может согласиться со спокойным повествовательным освещением фактов и эпизодов. С напряженным интересом он следит за развертыванием драматических коллизий в литературном произведении, действиями характерных героев со всей индивидуальностью и типичностью свойств того или иного персонажа. Здесь необходимо было использовать столь свойственные художникам приемы сравнения, сопоставления контрастов и противоположностей.
Героев Байрона и Рабле Доре увидел в Париже в 1854 году, а еще ранее - в городах его родного Эльзаса, и в первую очередь в Страсбурге. Окружающая жизнь предлагала ему богатый материал и средства его обработки. Исходным пунктом, точкой опоры в работе над Байроном и Рабле явились созданные в том же 1854 году циклы литографий: "Музыкальный Париж" и "Парижский зверинец". На улицах Парижа с их суетой, жанровыми сценами, праздношатающимися богачами, с уродством и противоречиями действительности увидел Доре людей со звериным хищным нутром, только внешне похожих на людей. По своей сущности они хорошо укладываются в рамки зоологических категорий. Убогие и нарядные пантеры, увивающиеся за ними элегантные сарычи, ястребы, волки, величественно прогуливающиеся великосветские львицы, далее - серые изворотливые крысы. Доре их запоминает и заносит этот карнавал парижской жизни в свой альбом. Законченность и отточенная сжатость рисунка составляют отличительную черту художника. Картины жизни, представленной здесь, смешны, печальны, поражают своей безотрадностью. В них сказалась особенность художественной манеры Доре, которая вырабатывается позже. В фокусе его внимания предстанет жизнь во всех ее проявлениях, в самой суровой ее реальности.
1855 год был началом большого искусства Доре-иллюстратора. В этом году он заканчивает рисунки к "Озорным рассказам" Бальзака. Выбор тем был продиктовал главным образом люґбовью художника к писателю и интересом к гуманистическим идеям эпохи Возрождения. Доре с большим мастерством рисует образы героев Бальзака и настолько глубоко проникает в их психологию, что до сих пор его иллюстрации являются непревзойденными.
Что волнует молодого художника в эту пору? Страсти, чувства, нравственные вопросы, человеческие стремления, развенчание феодальных норм жизни, толкования схоластической философии, построенной на религиозной догме. Сатирический метод в "Озорных рассказах" Доре применяет не только для того, чтобы разоблачить ненавистный ему мир темных людишек, фарисеев, блюстителей церковной "морали", похотливых епископов, кардиналов, аббатов, каноников, "святых" монахинь, блудниц, наивных и иногда лукавых селян, мэров городов, купцов, но и для отражения настоящего, современного через прошлое. Бичуя старое, он осмеивает тем самым своих современников. Художнику не пришлось для этого рыться в исторических архивах в поисках костюма и типажа. Многообразные типичные фигуры были перед ним каждодневно. Их наблюдал он на улицах Парижа и его предместий. Отсюда и то поразительное разнообразие графических приемов, которым отличаются иллюстрации к "Озорным рассказам",- от реальных, полных глубокой проникновенности образов, решенных в ритме острых штрихов и удачной светотени, придающих почти живописную трактовку портретам, до условных рисунков, пародий в духе народной сатиры или своеобразного изобразительного каламбура.
В письме к Э. Ганской Бальзак, объясняя план "Человеческой комедии", намекнул на то, что прологом к этому произведению явится огромная арабеска "Сто озорных рассказов". И, как Рабле в "Гаргантюа и Пантагрюэле", он подвергает насмешке средневековые представления об исконной греховности человека, о необходимости подавлять влечение к радостям жизни ради блаженства в потустороннем мире. "Если и останется что-нибудь после меня, так это "Рассказы",-писал Бальзак Ганской.- Человек, который создаст сотню таких рассказов, не умрет".
Доре отлично понимал свою ответственность иллюстратора в изобразительном пересказе бальзаковских новелл. Изобразительный метод Доре здесь удивительно соответствует манере бальзаковского письма. Рисунки его эффектны, энергичны, содержательны, остры и пластичны. Динамикой линий и пятен, экспрессией рисунка он выражает душевное состояние героев того или иного рассказа, применяя для этого разные графические приемы.
Широта взглядов Доре по позволяет ему сдерживать себя в рамках одного определенного стиля. При всем разнообразии графических манер и различии композиций иллюстрации каждой книги у Доре образуют синтетическое целое, гармонию текстовой полосы и рисунков, что составляет архитектонику книги. Архитектоника книги в мастерстве Доре занимает не последнее место. Он мыслит иллюстрацию не только в роли, интерпретирующей литературное содержание, но и как элемент, входящий в композицию самой книги. Когда мы держим к руках изящный томик "Озорных рассказов" с занимательными виньетками, заставками, концовками, то испытываем эстетическое наслаждение, любуясь оформлением книги. Перелистайте многие издания 50-х годов прошлого века, в которых иллюстрации представляют собой ряд отдельных вкладных рисунков, оторванных от самого организма книги, и вы оцените композиторское мастерство Доре, внесшего новое в ее художественное оформление. Искусство книги многим обязано Доре, несмотря на то, что его современниками были такие иллюстраторы, как Жигу, Деверна, Пида, Лике, Жоанно, Раффе. Большие успехи факсимильной репродукции с гравюры на дереве, передающей с необычайной четкостью каждый тончайший штрих пора и карандаша, способствовали передаче оригинальных рисунков художника в их подлинном виде. Все это нетрудно проследить раньше всего, разумеется, в "Озорных рассказах", а также в других изданиях 1855-1856 годов с иллюстрациями Доре: в "Искателях золота" Шерера, "Крестовых походах", "Странствующем жиде" (текст П.Лакруа, Б. Дюпона, П. Беранже), "Похождениях кавалера Жофра и прекрасной Бруниссенды" Мари Лафона, "Воскресных песенках" Ванцента, "Всемирной географии" Мальта-Бруна и в особенности в занимательных, остроумных "Путешествиях по Пиренеям" Ипполита Тэна. Последняя книга явилась результатом ярких впечатлений от совместной поездки по Испании автора с его друзьями.
В истории изобразительного искусства творчество Доре открывает любопытнейшие страницы, рассказывающие о том, как художник, минуя стадии ученика, подмастерья, предстал сразу с первых своих шагов как мастер. Разве не любопытен и самый процесс создания сложной композиции у Доре, о чем рассказывает тот же Байяр. Именно гениальная память помогала Доре работать. Она дала ему возможность уже к тридцати годам, когда он прошел только половину своего творческого пути, создать до 40 тысяч рисунков. Для художника-иллюстратора цифра рекордная во всей истории мировой графики. И каждый рисунок Доре - это законченное художественное произведение. Все они отличны по своему типажу и подходу к характеру литературного произведения. Графическая интерпретация дополняла литературный сюжет и была замечательна по своей остроте и изобретательности.
Для иллюстратора фантастических повестей и сказок это качество является особенно ценным. Ведь сказка - жанр, где фантастическое переплетается с реальным, трагическое с комическим, героика с обыденностью, наивность с хитростью, коварство с простодушием, где образ, персонаж и даже архитектурный пейзаж требуют к себе особенно пристального внимания иллюстратора. И здесь у Доре все обстояло как нельзя лучше. Он обладал необычайно тонким художественным чутьем, иллюстрируя не только фабулу в сказке, но и самый смысл ее. Большому успеху способствовала не только графическая виртуозность Доре, но и та присущая ему особенность, состоящая в том, что как-то странно в его творчестве уживались романтика и подвергающий ее осмеянию сарказм карикатуриста.
Если представить себе ленту, на которой собрано воедино огромное количество иллюстраций, созданных Доре, то мы получим причудливый арабеск, где рядом с парижским буржуа уживаются чудовища из "Божественной комедии" Данте или "Потерянного и возвращенного рая" Мильтона, где жанровые картины Испании, Лондона сменяются сценами из "Озорных рассказов" Бальзака или сказок Перро. Академические рисунки "Библии" уживаются с "Приключениями барона Мюнхгаузена", "Дон-Кихотом", а также графическими памфлетами, посвященными николаевской России.
Как уже говорилось, Доре отдал дань и романтической школе и бытовому жанру, изображающему окружающую действительность. Примкнув к карикатуристам, он стал бытописателем эпохи. В своих станковых работах, выставленных в Салоне, Доре подобен Деларошу или, в лучшем случае, Томасу Кутюру - спокойный, уравновешенный, благонамеренный и восґпитанный хроникер, передающий исторические факты в идеализированном освещении. В книге он яркий иллюстратор-сатирик, достойный преемник Домье, Монье, Гранвиля, Гаварни. Но и в Салоне у Доре нередко скрещиваются два очень разных характера.
Вот перед нами сказки Перро. Здесь иллюстрированные заставки, концовки и полосные иллюстрации большой in quarto книги, созданные художником в 1862 году. В том же году вышла его замечательная комическая сюита "Приключения барона Мюнхгаузена". Это было за год до появления иллюстраций к "Дон-Кихоту" и спустя год после написания им картины "Франческа да Римини". Эти даты в творческой биографии Доре следует отметить. Они наиболее четко подчеркивают творческий диапазон Доре, где тихий безмятежный мирок голґландца Питера де Хооха уживается с чисто рембрандтовским разрешением светотени, а барбизонский пейзаж сменяется спокойной академической композицией или острым гротеском. В сказках Перро сказочность и фантазия у него сочетаются с бытовым жанром. Здесь мы знакомимся и с Доре-пейзажистом. Большие вкладные листы с пейзажами Доре, выполненные в технике ксилографии мастерами Паннемакером и Пизаном, вводят маленького читателя, в данном случае зрителя, в сказочную обстановку тенистых рощ и дубрав. Все здесь наполнено таинственностью и захватывающей дух тишиной. Люди, проходящие по аллеям, по тонким ниточкам дорожек, кажутся такими маленькими среди исполинских деревьев. Доре вводит пейзажи в сказки Перро не как мимолетные эффекты природы, а подчиняя их общему характеру и настроению произведений, развивая мечтательность у маленького читателя, коґторый вслед за художником бродит в таинственных чащах леса, созерцая природу, окружающую героев его любимых сказок. В своих романтических пейзажах Доре воспринял тенденции славных барбизонцев, таких, как Добиньи и Дюпре. И хотя пейзажи Доре однотонны, всматриваясь в них, вы видите, что при построении композиции цвета у художника было намерение изобразить пейзаж в излюбленной барбизонцами гармонии тонов.
Перелистайте страницы и таблицы сказок Перро, где изображены сцены сельского быта, и вы увидите, сколько задора, иронии, здравого смысла вложено художником в иллюстрации. С чисто галльским юмором, я иногда со скепсисом рисует он отдельные сцены. Здесь стоит сравнить его иллюстрации к сказкам Перро с рисунками, которые были созданы другим сказочником - Швиндом, тоже романтиком. Последний, кстати, работал и карикатуристом в "Fliegende Blatter", однако он по пожелал ввести иронические потки в свои сказочные сюжеты. Да иначе у него и быть не могло. Наивный и мечтательный, Швинд рисовал своих гномов и эльфов, твердо веря в их реальное существование. И эту веру он старался вселить и в зрителя. С другой стороны, посмотрите, каким юмором блещут иллюстрации Доре к сказке "Кот в сапогах". Появление на поле кота вызывает изумление крестьян. Художник добродушно посмеивается над ними. Крестьяне верят в то, что видят перед собой необыкновенного кота. Доре изображает их в уморительных позах.
А вот и Золушка, примеряющая туфельку. Романтически настроенный Доре, только закончивший работу над картиной "Франческа да Римини", и здесь создал очаровательный образ девушки с красивым, мечтательным лицом, образ, взятый прямо из окружающей действительности. Но каковы другие персонажи? У Доре хватило в достаточной степени знания жизни и остроумия для того, чтобы показать типы придворных. На одной из иллюстраций за спиной Золушки стоят несколько рыцарей. Их нетрудно узнать. Это те же идальго. Один из них - славный Дон-Кихот, образ которого занял главное место в иллюстрациях Доре к роману Сервантеса. Рисунки были опубликованы в следующем, 1863 году вслед за работой над сказками Перро.
Но Доре способен не только смеяться и заражать своим громким здоровым смехом маленьких зрителей. Он может и не только писать меланхолические пейзажи, мечтающих девушек, тихий деревенский семейный уют. Художник в состоянии показать и отрицательные стороны. Он умеет быть и драматургом в графике. Точно волшебной лампой освещает Доре страшные картины из сказок Перро, и так сильно, что у маленького читателя захватывает дух. Огромное звериное лицо разбойника (из сказки "Мальчик-с-пальчик"), который с ножом набрасывается на несчастных малюток, запоминается ребенку на всю жизнь.
Страшное и смешное у Доре очень легко уживаются. Еще раз вспомним его жанровые сценки и портреты в книге "Гаргантюа и Пантагрюэль" Рабле и иллюстрации к "Озорным расскаґзам" Бальзака. Сколько юмора и фантазии вложено им в эти иллюстрации. Рисунки к "Гаргантюа" - это страшная поэма уродливости. Эта графическая сюита занимает такое же место в истории графики, как гольбейновская "Пляска смерти" и "Капричос" Гойи. Своими жанровыми сценками и в особенности портретами героев Рабле, в которых он выявляет наиболее существенное в человеке, доведя при этом свой рисунок до острого шаржа, Доре тем самым усиливает дозы смеха в литературном произведении. С какой беспощадностью он бичует здесь церковников, ханжей и невежественных схоластов, являющихся реакционной силой средневековья. По рисункам Доре можно отлично представить эпоху, хотя в них показана только "ужасная жизнь великого Гаргантюа, отца Пантагрюэля". С такой же силой и остротой Доре изображает человеческие страсти и в "Озорных рассказах" Бальзака. Трудно поверить, что такой поистине исполинской силой графического мастерства обладал двадцатитрехлетний художник, к этому времени уже завоевавший себе имя своими "Картинками нравов" в "Musee comique" и литографскими альбомами "Галльские безумства", "Парижская публика", "Парижский зверинец", в которых он подвергал осмеянию нравы столичной буржуазии. К этим альбомам Доре мог бы предпослать тот же пролог, какой приведен у Рабле в первой книге "Гаргантюа": "Друзья, читающие эту книгу, сложите с себя всякое притворство, не пугайтесь, читая ее: в ней нет ни вреда, ни заразы. Правда, и совершенства мало в ней найдете, разве только относительно смеха; другого содержания сердце мое не может избрать, видя горе, которое изнуряет и снедает вас. Лучше писать о смехе, чем о слезах, потому что смех свойственен человеку. Доре это отлично понимал.
Создавая иллюстрации к "Приключениям барона Мюнхгаузена" и "Дон-Кихоту", он не только высмеивает рыцарство, рисуя тип идеалиста, оторванного от действительности, неприґгодного к жизненной борьбе, но и придумывает изумительные по своему юмору сцены. Изобретательность Доре в этих уморительных сценах поразительна. Искрами смеха брызжет от каждого росчерка пера и в иллюстрациях к "Мюнхгаузену". Рисуя одновременно похождения двух этих героев и наделяя их почти одними и теми же чертами лица, художник решает иллюстрации к этим произведениям по-разному. Несколько спокойный, чисто описательный характер рисунка в "Дон-Кихоте" приобретает острую гротесковую форму и линейность в "Мюнхгаузене". И эта форма как нельзя более увязана с содержанием. Перед нами проходят необычайные эпизоды из жизни, которые придумывает враль Мюнхгаузен. Богатая фантазия и изобретательность Доре помогают придать еще большую остроту тексту произведения. Каждый штрих у художника на своем месте. Идеальна и композиция, где персонажи подобны актерам, исполняющим сложную пантомиму.
А вот Мюнхгаузен верхом на лошади гарцует на столе, переполненном посудой, не разбивая ни одной рюмки. В другой раз он тащит под мышками две половинки своего коня, которые потом соединяет, или, например, летит, поднятый утками, к самому небу, или встречает каких-то странных людей, зверей... Нет ни одного случая с Мюнхгаузеном, который бы не был запечатлен в остром гротеске Доре. Все это усиливается в портретном изображении Мюнхгаузена. Доре показывает его в ксилографической репродукции с бюста работы знаменитого итальянского скульптора Кановы. Как известно, Канова не создавал подобного бюста, но в рисунке указано авторство скульптора. (А ведь Канова родился в 1757 году и, следовательно, "создал" бюст Мюнхгаузена, когда ему было всего-навсего девять лет.) Этим, а также датой (1766), указанной на бюсте, художник хотел дополнить фактическое вранье барона, подґчеркнуть главную черту нашего героя. Та же черта подтверждена и дворянским гербом на бюсте, в геральдику барона Доре вводит уток и бочку, в которую из сосуда переливается ложь Мюнхгаузена.
Доре был очень самобытен и выделялся среди остальных карикатуристов эпохи изысканной фантастикой. Он по-разному подходит к автору. Для утонченных острот Рудольфа Эрика Распе художник находит более грациозную форму штриха по сравнению со здоровым грубым остроумием Рабле. А иллюстрации Доре к "Мюнхгаузену" воспринимаются ярче и острее, чем к "Дон-Кихоту", подобно тому как сатирические эпиграммы запоминаются отчетливее самой изысканной прозы сатирического романа. Однако сама графическая фраза в "Дон-Кихоте" сложнее и глубже. Уже первая вводная иллюстрация, фронтиспис, изображающий безумного Дон-Кихота среди своих видений (ссор, сражений, вызовов на поединок, любовных приключений, фантастических выдумок, нелепостей), представляет сложнейшую композицию. Манера Доре, решение света и композиционный замысел здесь ближе той графической эпопее, которую художник создал за два года до этих рисунков, а именно к Дантову "Аду". Между некоторыми рисунками из "Дон-Кихота" и "Ада" Доре ставит в некотором смысле знак равенства. Он смотрит одинаковыми глазами и на внутренний мир обезумевшего идальго и на образы, созданные Данте:
"Злонощий, мрачный мир грехопаденья,
Где даже самый воздух трепетал,
Куда сквозь мрак, который там гнездился,
Луч света никогда не проникал...".
А ведь страшные картины человеческого безумия можно показывать подобно Аристофану - в веселом зеркале остроумия, для того "чтобы человечество весело расставалось со своим прошлым".
Надо признать, что Доре в иллюстрациях к "Дон-Кихоту" не очень смешит. Слишком увлекаясь фабулой, он забывает основного героя романа. Образ Дон-Кихота у него не всегда одинаково отточен. Случайно ли это, или в подобном изменении образа, кроется сочувствие художника к безумному идальго? Самый удачный образ Дон-Кихота в рисунках художника мы встречаем на фронтисписе, а также в иллюстрации, где израненный герой романа изображен лежащим в постели. В других случаях Дон-Кихот напоминает важного, спокойного испанского гранда, а иногда даже Фауста или Христа. Доре щадит и Санчо, не выявляя в его образе смешное и не так резко показывая контраст между ним и Дон-Кихотом. Вместе с тем он не раскрывает основных мотивов этого социально-философского романа, в котором Сервантес расшатывает и идейно опровергает правовые, этические и эстетические взгляды той эпохи, когда ренессансный гуманизм доживал свои последние дни. "Дон-Кихот" не только картина испанских нравов, правдивые психологические портреты, но и протест одного из последних гуманистов Возрождения против реакционного характера господствующего режима. Этот протест Доре, так же как и Сервантеса, выражен через народный юмор и заключается в глубоком драматизме внутреннего содержания. Испанский реализм XVI-XVII веков неоднократно обращался к теме распада и разложения феодального общества под влиянием растущей денежной силы и назревающих капиталистических отношений. Он "со злой иронией,- как говорил Герцен,- объявляет миру бессилие и несвоевременность его". И не удивительно, что "Дон-Кихот", этот вечный роман, воспринимался в различные эпохи по-своему, приобретая новую значимость в зависимости от классового отношения к нему.
В иллюстрациях Доре целиком на стороне тех критиков, которые видели в произведении Сервантеса идеи контраста между прозаическим и поэтическим и отдавали предпочтение абґстрактному идеализму "Дон-Кихота". Так смотрели на "Дон-Кихота" В. Гюго, И. Тургенев и особенно Байрон, осыпая жестокими упреками Сервантеса за то, что он позволил взглянуть на своего героя с комической точки зрения, создав роман "бесспорно самый печальный и тем более печальный, что он возбуждает в нас улыбку".
В иллюстрациях к "Дон-Кихоту" Доре представил точку зрения своего класса на произведение Сервантеса. Сатира Доре здесь достаточно сдержанна. В ней есть оттенок преклонения перед безумным героем, столь свойственный дворянству второй половины XIX века. Пострадало ли от этого иллюстративное оформление "Дон-Кихота"? Формально Доре остается здесь на уровне тех графических принципов, которые он уже применял в Дантовом "Аду" или позднее в "Библии" (1863-1866). Однако сила выразительности ниже тех острых иллюстраций, которые мы встречаем в "Гаргантюа". Ясно, что в таком произведении, как "Дон-Кихот", можно было использовать такие графические принципы, какие мы находим в "Гаргантюа", в "Озорных рассказах" или "Мюнхгаузене". Доре этого не сделал, предпочитая другую форму, более спокойную, сдержанную, близкую к эпическим стихам Данте или повествовательной прозе "Библии". Как далек сатирик Доре в годы создания им иллюстраций к Сервантесу от того юноши, который впитывал и себя дух филипоновского журнала, отображавшего в сатирических листках дела и дни финансовой плутократии! Его творческий путь иллюстратора освещали своим гением и Рембрандт, и Калло, и Домье. Все дело в том, по чьим тропам следовать, куда и когда.
Для библейских мотивов и некоторых сказок Перро своим учителем Доре провозглашает Рембрандта, для Мюнхгаузена не безуспешно продолжает традицию гротесков Калло, а в юмористических листках "Музея нравов" он ближе всего подходит к манере Домье. В этом и сила и слабость Доре. "Дон-Кихот" - это последний этап Доре-сатирика, смех которого становится все более приглушенным. Уже в 1868 году, выпуская иллюстрации к басням Лафонтена в знаменитом гашеттовском издании, Доре, подобно самому баснописцу, теряет свою прежнюю остроту. Он спокойно и шутливо повествует об общественных недостатках и пороках. Причины здесь те же, что и в "Дон-Кихоте". Хотя в иллюстрациях к басням он не стоит на уровне Гранвиля - этого величайшего карикатуриста-анималиста, техническое качество рисунков, разбросанных щедрой рукой художника в заставках, концовках и отдельных таблицах, достаточно высокое. Здесь сосредоточены самые разнообразные графические приемы Доре, создающие даже некоторую пестроту. В этой книге, одинаково пригодной для взрослых и для детей, он лоялен, аполитичен, он не разрешает социальных и философских задач. В написанном им в следующем, 1869 году живописном произведении "Смерть Орфея" художник подтвердил свою верность романтической школе. В некотором роде эта картина аллегорична для Доре в данный период. Она ясно указывает на смерть сатиры в графике мастера.
В часы досуга, во время поездки в Венецию, Ворону, Баден-Баден Доре создает свои замечательные графические очерки, своеобразные фельетоны, убедительно, со стереоскопической пластичностью и монументальностью передающие быт и нравы. Во время второго путешествия в Испанию, в 1874 году вместе с Давилье, он изучает природу, отыскивает характерные сцены из жизни испанского народа и как бы подводит итоги своим наблюдениям, обобщая идеи, превращая их в социально-художественные концепции. В своих испанских рисунках Доре анализирует характеры, восхищается архитектурой, пытливо изучает быт и нравы. Рисунки, посвященные Испании, проникнуты определенной, ярко выраженной тенденцией. Чтобы отыскать эту тенденцию, незачем прибегать к тонким, изощренным толкованиям. В ведущих сценах из жизни горожан и сельского населения звучат драматические ноты истории Испании. На этом сосредоточено все внимание художника - публициста, историка. Правда, в значительной мере здесь имеет место этнографичность. С этим можно и не спорить. Для нас дороги не столько частности, сколько типические образы действительности, созданные Доре.
Перед нами - слишком впечатлительная натура крупного мастера, одаренного большой фантазией, склонная к тревожной игре мысли и чувства, очарованного жизнью. Вторая половина XIX века даст подобным людям все условия для их полного развития, принесет им популярность. Доре не подчинился традиции, привычным общепринятым нормам. Он считал себя независимым и не терпел никаких правил и стеснений своей свободы. Если бы Доре был прозаическим художником, ровным в своем стиле, не обладал бы ни тревожным мышлением, ни развитым воображением, не стремился бы к поискам новых решений, то он не был бы Доре. Вот почему он мог привести в удивление и озадачить критиков, которые нередко выступали против него, так как этого художника нельзя было подвести ни под одно из существующих направлений.
Вглядитесь в его иллюстрации, в рисунки на полях к "Легендам о Кроксмитене", "Капитану Кастаньет", и кажется, что многое из созданного художником, может быть, и не оправдыґвается строгой необходимостью. Вместе с тем постепенно мы начинаем уживаться с реальным миром, а иногда и выдумкой художника и признаем законченность и естественность изобґраженного. Тогда мы постигаем не только внешнюю форму рисунка, но и психологию действующих лиц.
1855-1865 годы-блистательный период в творчество Доре, когда для него но существует никаких теоретических преград, период, представляющий высший этап его художественной деятельности. Заканчивается он к началу 1866 года.
Пожалуй, никто из современников-рисовальщиков не возбуждал столько толков, как Доре. Он имел достаточно врагов и друзей, которые ясно видели, какой неистощимый запас творґческих сил таится в душе художника.
Куда же пойдет далее артистический путь Доре?
Никто не мог и догадаться о той затаенной душевной тревоге, которая никогда не оставляла Доре, уже прославленного, великого художника. Не правы те, кто считает, что началом упадка творчества Доре явилась его поездка в Англию в 1863 году, страну, которую он частенько навещал и где стал настоящим кумиром. Говорят, что холодные, консервативные англичане полюбили его за иллюстрации к двухтомной "Библии", выпущенной им в 1866 году, и что эти роскошные фолианты начинают третий, последний период творчества Доре. С первого взгляда может показаться странным, что Доре, который создал столько ярких фигур и нарисовал столько поразительных жизненных сцен, предстал перед нами художником библейских сюжетов в духе Овербека, Корнелиуса, тех изданий, которые нашли свое почетное место в уютных гостиных патриархальных обывателей. И здесь нельзя не согласиться с мнением В. В. Стасова, высказанным в его труде "Искусство XIX века", где о рисунках Доре на библейские темы критик пишет, что "фантастичность, разнообразие, выдумывательская способность, иногда даже замечательная живописность пейзажей, служащих фоном для библейских иллюстраций Доре, свидетельствуют только о богатом и легком воображении этого художника, главные же действующие лица этих сцен всегда отличаются академичностью и отсутствием психологии...".
Что же это? Внутреннее противоречие, внесенное в эстетическую доктрину, или поворот художника в сторону клерикализма? При более внимательном анализе творчества и фактов биографии Доре это кажется неожиданным, но вместе с тем не противоречащим его характеру. После "Библии" 1866 года он создает блестящие иллюстрации к произведениям Мильтона, Данте, Томаса Гуда, Ариосто и, наконец, свою знаменитую "Испанию". Перед нами встает сложившийся художник, значение которого трудно переоценить. Трепетная натура мастера не может скрыться за бесстрастными "документами".
Доре постоянно был осажден лондонскими книгоиздателями, которые наперебой предлагали ему высокие гонорары. Его представили и королеве Виктории, считавшей себя покровительницей искусств. В качестве высокого гостя живет он в имениях лордов, о нем пишут статьи и очерки в прессе. Статьи и монографии англичан изобиловали хвалебными отзывами о живописи Доре. Превозносилось даже его эпигонство. Подобная литература только подогревала честолюбие и могла вскружить голову талантливому художнику. Ведь у него все данные для того, чтобы быть ближе к художественным произведениям, которые создавали в дальнейшем, в 90-е годы, прерафаэлиты и школа Морриса, чем к банальным, примитивно оформленным книгам издателей из Kelmscott-Press.
Большая ксилографическая мастерская Доре в Лондоне, изготовлявшая по его рисункам гравюры на дереве, была завалена работой. Новое отношение к жизни у Доре имело свое значение в его творчестве. Сюжеты из Данте и "Библии" были повторены им в монументальных картинах, по существу, гигантских цветных иллюстрациях. Подобный характер носили и его огромные полотна "Титаны" (1866), "Смерть Орфея" (1869), аллегории на военные темы 1871 года, "Медный змий", "Изгнание торгашей из храма", "Сон жены Пилата", "Избиение младенцев", "Снятие с креста", "Ессе homo" и другие произведения на библейские и евангельские сюжеты. Однако сюда нельзя изъять такие полотна, как "Цыгане", "Уличные музыканты", "Монахи во время службы", экспонированные на мюнхенской выставке 1869 года. Последним высокую оценку дал в очерке "Нынешнее искусство в Европе" В. В. Стасов за их глубокий психологизм и типичность образов.
Друзья Доре оказали ему медвежью услугу, устроив из гигантских иллюстративно-театральных картин "Галерею Доре" в Лондоне на Бендер-стрит, увековечив ошибки и заблуждения художника, ослепленного успехом в светских салонах и при дворе, и усугубив трагедию большого мастера книжной иллюстрации. И все же подвижнический труд неутомимого художника оставил свой след в этот, если можно так определить, английский период его творчества.
Критикам не удалось понять Доре. Многое не мог постигнуть, впрочем, и сам художник. Настоящее лицо Доре - иллюстратора, рисовальщика раскрыло большое количество смелых эскизов и набросков его к том же гигантским картинам. Они дают нам возможность взглянуть на то, что зримо в его душе, что рождалось в его уме. И нужна была поистине титаническая сила, чтобы вырваться из пут тщеславия, нанести удар мещанским моральным и эстетическим нормам, которые сковывали чувства и мысли художника.
А в Париже на Доре смотрели с надеждой и упованием, некоторые даже с опаской. В нем видели будущее графики. Никому из его почитателей и в голову не приходило, что гостеприимный художник, устраивавший в своем ателье блестящие приемы, вечера, спектакли, всевозможные развлечения, с исключительной изобретательностью сервировавший стол для гостей, уже находится на склоне своего творчества и переживает мучительную тревогу за свое будущее.
Критика развенчала его как живописца и скульптора, однако официальные круги Второй империи почитали его именно за произведения живописи, в которых нет настоящего Доре - непревзойденного иллюстратора. Вне поля зрения его друзей остался и полный драматизма образ художника, внешне благополучного, довольного жизнью и гордого, что к нему на поклон съезжаются те, кто составляет цвет артистического мира. В сутолоке дипломатических и светских салонов, среди помпезной обстановки можно было встретить Гуно, Мейербера, Оффенбаха, Эжена Сю, Александра Дюма, Виктора Гюго, Полину Виардо, Аделину Патти. В ателье художника выступал и Ференц Лист, изумлявший всех своей виртуозной игрой. Показывал свое искусство скрипача и сам Доре. Нередко приходили сюда и его старые друзья Ипполит Тэн и Теофиль Готье, свидетели его взлетов, падений и славы, знавшие баґловня судьбы, гениального "маленького Гюстава" еще на заре его творчества.
На этом можно было бы закончить летопись творчества Доре, остывшего в своих исканиях и обратившего все внимание на аллегории 1870-1871 годов. Но вот 1871 год дает блестящий цикл карикатур "Версаль и Париж". В них художник в острых и удивительно верно схваченных типажах весьма лаконично дал характеристику депутатам Национального собрания, изґбранного в феврале 1871 года, собрания политических вампиров, монархистов всяких мастей, сосавших кровь народа в годину позора Франции, ее национальной катастрофы. Это те, которых "история уже теперь пригвоздила,- писал Маркс в 1871 году,- к тому позорному столбу, от которого их не в силах будут освободить все молитвы их попов".
Судьба Доре была все же милостива к нему, как боги Греции, согласно легендам, были милостивы к своим любимцам. Художник обнаружил новые стороны своей сложной индивидуальноґсти, которые остались бы неизвестными, сойди он со сцены в 60-х годах. Доре создает многочисленные рисунки к двум фолиантам, рассказывающим о жизни Лондона (1872) и Испании (1874). В этих рисунках он добивается большой выразительности, цельности, отражая социально-политическую жизнь, и достигает небывалых высот. "Смотреть на мир, как Бальзак",- было излюбленной фразой и девизом Доре. В иллюстрациях, рисующих жизнь столицы старой Англии и своеобразный быт Испании, запечатлено художником решительно все, вплоть до самых потаенных уголков городов и дальних сел. Быт показан во всей своей полноте. Значительно раскрыт и характер народа.
Можно сказать, что Доре благодаря своему замечательному дарованию и памяти представил жизнь этих народов так, как никто из графиков, работавших до него. Доре мог бы повторить слова Бальзака, приведенные знаменитым писателем в его предисловии к "Человеческой комедии": "Мой труд имеет свою географию, так же как и свою генеалогию, свои семьи, свои местности, обстановку, действующих лиц и факты, также он имеет свой гербовник, свое дворянство и буржуазию, своих ремесленников и крестьян, политиков и денди, свою армию - словом, весь мир".
Вместе с писателем Бланшаром Жеррольдом он обнажает противоречия буржуазного общества, объективно оценивая повседневные явления. Показывая жизнь Лондона, Доре не обходит ничего - ни величественного Вестминстера, ни службы в соборе, ни Гарден-оперы, ни грандиозных мостов над Темзой. И рядом - лондонские нищие. Они всюду: под чугунной решеткой моста, где спят вповалку на берегу реки, на красивой набережной, в Уайтчепле - беднейшем квартале столицы. Они выглядывают из своих лачуг в "Собачьей канаве", продают свой скарб на толкучке. В ночлежке бездомные, изможденные оборванцы лежат на нарах. Главным для художника было показать отношения между бедностью и богатством.
Картины из жизни Англии и Испании далеко не этнографичны. Каждая сценка - изображение определенных социальных отношений, а портрет - типичный образ. Доре не выступает открыто с критикой буржуазных порядков. Он со свойственным ему реализмом зарисовывает все то, что видит. И в результате перед нами новая огромная "человеческая комедия" буржуазного государства в талантливом пересказе художника. Здесь отражена жизнь буржуазной столицы, полная противоречий, вскрыты социальные неравенства, показано приспособленчество буржуазии к новому этапу капитализма. Графические листы Доре - это документы. В них он невольно отходит от своих романтических канонов.
Современная художнику Англия, Лондон - перед нами все как на ладони, во всем своем неприкрашенном виде. Рисунки Доре заставляют вспомнить картины, описанные несколько ранее Диккенсом. Из скучных, чопорных аристократических кварталов Лондона, заглядывая в театры, увеселительные места, скачки, игорные дома, сквозь сутолоку и тесноту лондонского Сити, пробираясь через толпу - калейдоскоп типов "столичных мещан", рынки, художник приводит вас в доки, на городские окраины с облезлыми фасадами, покосившимися домами, трактирами, лавчонками старьевщиков, ночлежками, где ютится беднота. Становится жутко при виде того, как полицейский фонарь осветил какое-то страшное логовище людей, потерявших всякий человеческий облик. Такое же впечатление и от тюрьмы с ее обитателями. После этого можно ли удивляться тому, что Ван-Гог в своей замечательной картине целиком скопировал прогулку арестованных в лондонской Ньюгейтской долговой тюрьме с одной из иллюстраций Доре. Он применяет в этих иллюстрациях как линейный, так и живописный характер рисунка. Художник тщательно выписывает детали, часто прибегает к контрастному расположению рядом светлых и темных тонов, особенно в ночных сценах, делая иллюстрации пластически выразительными. Передача объемно-пластических свойств с помощью света и тени, резко очерченный рисунок производят неизгладимое впечатление большой жизненной силы. Можно еще раз отметить, что творчество Доре связано с реальной жизнью. Все, что он рисует,- это отражение социально-бытовых условий времени, так как целью художника является прежде всего изображение нравов. Внимание Доре к действительности и было обусловлено самим опытом жизни. Нечего и говорить, что издание лондонских рисунков Доре с соответствующими комментариями было бы у нас весьма полезно и для юношества, которое по этим листам может в достаточной степени познакомиться со столицей одного из крупнейших капиталистических государств (ведь Лондон и по настоящий день сохранил этот облик), и для наших иллюстраторов, которым следует изучать художественное наследие.
То же самое можно сказать и о другом цикле рисунков Доре. посвященных Испании. Следует оговориться, что именно в этом цикле он наиболее силен в пластичности линий, их ритме и изяществе. Когда просматриваешь целиком всю сюиту гравюр "Испания", выполненных по рисункам Доре, то все 309 иллюстраций, составляющие, если можно так выразиться, "графиґческую энциклопедию", приобретают еще большую ценность. Вы приходите к заключению, что верно оценить значение и характер страны, народа можно, лишь находясь в горниле этой жизни, непосредственно изучив быт и нравы. Чтобы судить, в какой степени была верна данная Доре оценка тогдашнего положения народа, достаточно обратиться к самой истории Испании XIX века. В стране царили нищета и невежество. Народ занимает основное место в иллюстрациях Доре. Это цирюльники у дверей своих лачуг, бреющие клиентов; работницы, собравшиеся у ворот сигарной фабрики; мальчишки в лохмотьях, играющие на улице; крестьяне, работающие на плантациях арендаторов; заводские рабочие, рудокопы, ремесленники, погонщики мулов, контрабандисты и нищие. В листах Доре часто встречаются цыгане (или, как называют их здесь, "хитаны"). Они стройны, гибки, некоторые из них отличаются замечательной красотой: черные огромные глаза, черные как смоль волосы. Доре рисует их жизнь, крайне убогую. Бытовые сцены около жилищ - нор и пещер у склонов гор. Здесь ютятся семьи цыган, одетые в жалкие отрепья, полуголые ребятишки.
Еще с большим проникновением изображает Доре любовь народа к танцам, зрелищам, веселью. Бои быков, вечерние серенады гитаристов под окнами любимых девушек, народные гулянья, домашние сцены - все это зримо проходит перед читателем "Испании". А рядом перед вами открываются изумительные пейзажи. Мы можем увидеть достопримечательности Испании, ее архитектуру. Какое неизгладимое впечатление оставляют виды Андалузии, величественные горы Сьерра-Морепа, берега Гвадалквивира, архитектуры Кордовы, Севильи с ее собором и Альказаром. А Барселона и Сеговия, бесконечные степи Кастилии, скалистые горы Гвадаррамы, площади и улицы Мадрида, Гренады, Малаги, Сарагосы, Толедо! Перед нами вся Испания, запечатленная художником-публицистом. Доре показывает воочию красоту природы Испании, ее людей, изображая одновременно те страшные условия, в которых живет испанский народ. Через эти контрасты художник вскрывает противоречия жизни. На это, так же как в сюите "Лондон", направлено все внимание иллюстратора.
Художник тщательно работает над моделью, подобно анатому, изучающему каждую мышцу и ее движение. Обращаясь к характеру модели, он создает образы-портреты, где у каждого своя индивидуальность. В этом смысле характерна необыкновенная убедительность графических очерков Доре, художника необычайно работоспособного и вечно ищущего. После "Лондона" он успел создать только иллюстрации к "Неистовому Роланду" Ариосто (1879). И будучи больным, когда дни его уже были сочтены, художник не переставал думать о том, что главного он не успел еще сделать. Доре мечтал создать иллюстрации к произведениям великого Шекспира (сохранились лишь немногие, но очень интересные листы).
1882 годом помечена и последняя работа Доре в монументальной скульптуре - памятник Александру Дюма, довольно сложный но композиции и интересный по замыслу. Дюма представґлен сидящим в кресле. На одной стороне цоколя дана группа за чтением произведений писателя, на другой - горой "Трех мушкетеров" Д'Артаньян. В 1884 году памятник был торжественно открыт в Париже. С того дня, когда Доре почти мальчиком вошел в круг художников Салона, до последних дней он не переставал работать. Время, казалось, не имело никакой власти над ним, над его энергией. Так мог работать лишь художник, страстно любящий жизнь, которая посвящена творчеству. Бесспорно, что Доре-иллюстратор затмил Доре-живописца и скульптора. Однако ему были подвластны все жанры в искусстве. Можно со многим но соглашаться, глядя на его пейзажи, бытовую, историческую и батальную живопись, представленную в Люксембургской галерее Парижа, в музеях Версаля, Гренобля, Страсбурга, Моннельс, Реймса, Немура. Но в них показан труд человека, который всю жизнь был художником и только художником.
Хорошо знали Доре и в России. В период 1874-1879 годов "Божественная комедия" Данте с иллюстрациями Доре выходила в Петербурге, в издании М. О. Вольфа. По существу, это первый полный русский перевод знаменитого произведения. Вольфу удалось договориться с парижским издателем Мамом, собственником рисунков Доре, о печатании иллюстрации непосредственно с подлинных гравюр на дереве. Как передает С.Ф.Либрович в своих воспоминаниях "На книжном посту", русское издание "Божественной комедии" имело большой успех. Критика восторженно встретила иллюстрации Доре, что подтверждают выдержки, приводимые Либровичем из некоторых статей. Один из современных критиков писал, что "своим художественным чутьем и глубоким изучением великого произведения Данте французский художник возвысился до красот самой поэмы, уловив все оттенки поэтической мысли и совершенно "дантовский" колорит комедии". "Художник,- как выразился другой критик,- не только пояснил, но воспроизвел в другой форме великую итальянскую трилогию и с такой же поэтической силой и красотой начертил ее в картинах, с какой Данте создал в своих могучих стихах". Успех "Божественной комедии" побудил Вольфа в 1876 году предложить Доре иллюстрировать "Демона" и "Руслана и Людмилу". Доре дал письменное согласие на предложение Вольфа, но прежде хотел ознакомиться с французским переводом. С восторгом отнесся к этому И. С. Тургенев, предложив написать два предисловия для французского и русского изданий и помочь художнику своими указаниями. Болезнь помешала Доре осуществить эту работу.
Незадолго до смерти Доре создал ряд иллюстраций к "Ворону" Эдгара По, мрачных, томных, полных скорби и задушевной грусти. Они явились как бы графическим реквиемом в память художника. Траурными нотами прозвучали большие таблицы Доре к роскошному фолианту, изданному в Нью-Йорке в 1884 году. На его титульном листе даны были два барельефных портрета Эдгара По и Гюстава Доре в едином декоративном обрамлении, символизирующие единство духа этих двух мастеров - поэта и художника. Этот символ не может найти своего оправдания, так же как и суждения некоторых исследователей творчества Доре о том, что им пройден путь от Рабле до По, ибо мир, представленный в его произведениях,- это мир, полный оптимизма и веры в человека.
1883 год подвел итог творчеству мастера, той огромнейшей продукции, которую он создал за всю свою жизнь. То новые пути, которые Доре проложил в искусстве иллюстрации, треґбуют самого пристального изучения именно у нас, где культура книги и иллюстрации достигла значительных высот, где изучение старых мастеров помогает нам овладевать техникой графики. Здесь Доре, несомненно, окажется в числе лучших наших учителей.