Читателю придётся пропустить события следующих трёх лет, которые для Андрея были заполнены московской суетой, связанной не столько с учёбой в аспирантуре, сколько с банальными проблемами выживания в одном из самых дорогих городов мира.
Поначалу его грело чувство принадлежности к элитному вузу, были в новинку впечатления от обустройства на новом месте, в комнате-"двушке" аспирантского общежития, радовали новые знакомства, возвращения домой вечерними иллюминированными проспектами. Но уже через два месяца единственным отчётливым желанием молодого человека по утрам стало укрыться одеялом с головой и поспать, чтобы никто не входил в комнату и не тревожил ещё хоть пару часов.
В одном из внешне солидных издательств на Новом Арбате, куда он пытался устроиться и где благодушно согласился поработать "испытательный срок" без оформления трудового договора, ему через полтора месяца указали на дверь, ничего не заплатив. Впоследствии он сам поражался своей наивности, которую можно было объяснить только эйфорией первых недель пребывания в столице. Пришлось срочно устраиваться дежурным администратором в гостиницу своего же университета, что давало маленький, но стабильный заработок, ибо первоначальные деньги были давно истрачены, и каждому соседу в своём блоке он был уже хоть немного да должен.
Появились и частные ученики по "наводке" соседа по комнате, аспиранта другого факультета - молодого, но более ушлого. Вместе с тем, необходимости собирать материал к будущей диссертации и вести обязательные занятия со студентами никто не отменял. Приходилось раз в неделю ездить в Химки в диссертационный зал Российской государственной библиотеки и тратить с трудом зарабатываемые сотни на ксерокопии чужих мыслей из чужих диссеров, казавшихся в важной тишине читального зала нужными и значительными, чтобы потом, внимательно вчитавшись в них дома в привычной обстановке, понять, что всё это "вода", что авторы безбожно передирают друг у друга и из устаревших источников, и использовать этот материал можно не более чем на несколько процентов.
Если в сентябре-октябре Андрей пару раз съездил на "малую родину", то потом дни понеслись рысью, слились в одну летящую вперёд массу. Через полгода, словно очнувшись, он ощутил на улице, что пришла весна, и понял, что время нигде не бежит так стремительно, как в Москве.
Самым трудным периодом для него стала середина лета. В июне закончились платные занятия со школьниками, которым он помогал готовиться к экзаменам, потом гостиничные этажи закрыли на летний ремонт, и для теоретика новейшей истории наступил период жёсткого безденежья.
В детстве, когда он, бывало, воротил нос от супа и котлет, ему приходилось слушать рассказы бабушки о голоде во время войны. Тогда они звучали для него как поучительная, но, всё же, далёкая притча. Теперь он "на собственной шкуре" испытал даже не голод, всего лишь недоедание. И пришёл в ужас от того, насколько хрупкими оказались его принципы и гордость перед этим старым как мир и самым банальным бичом человека.
Чтобы не пересказывать все его мытарства, упомянем только: в августе он дошёл до того, что рано утром, пока ещё не разъехавшийся на каникулы народ в общаге спал, он тихо вставал, надевал самую незаметную и старую одежду и с хозяйственной сумкой последовательно и внимательно обходил лестничные пролёты всех шестнадцати этажей своего корпуса в поисках оставленных пивных бутылок. Собранную противную добычу, вытряхнув из неё последние капли, он, преодолевая брезгливость, ополаскивал из-под крана, не высушив как следует, нёс в находившийся неподалёку пункт приёма стеклотары, стоял в очереди с какими-то алкашами, получал в окошечке на руки несколько десятков рублей и покупал на них полкило самых дешёвых пельменей, полторашку лимонада и, если хватало, банку килек в томате. Через час он уже "пировал" в своей комнате с блаженством, не снившимся никакому Лукуллу. Иногда он не выдерживал и начинал грызть сырые пельмени до закипания в кастрюльке воды. Это были месяцы, когда он, двадцатитрёхлетний парень выше среднего роста, похудел до пятидесяти восьми килограммов.
Но прозябание не бывает вечным для терпеливого и деятельного. В следующие несколько лет жизнь, что называется, немного наладилась. Он продолжал работать и подрабатывать, опубликовал несколько статей в научных журналах, выступал на конференциях, написал в целом диссертацию и уже "выходил на защиту". Окреп он и внешне, не пренебрегая регулярными занятиями на свежем воздухе в университетском спорткомплексе, расположенном сразу же за его корпусом, в лесопарке - бегал по лесным дорожкам, отжимался от брусьев, подтягивался. Впрочем, даже вернув свой нормальный вес, он продолжал оставаться худощавым и на первый взгляд несколько субтильным. Чтобы не приобрести преждевременно образ "ботаника", упрямо долго не носил очки, несмотря на начавшее ухудшаться зрение.
Бытовая и учебная круговерть в сочетании с невысокими заработками не оставляли ему времени для полноценной личной жизни - с неторопливым ухаживанием, с постепенным развитием отношений. Но эпизодическими, короткими встречами с девушками, не исключающими неожиданную, ни к чему не обязывающую близость, основанную на взаимном молодом голоде, он не был обделён.
Казалось бы, трёхлетняя суета и новые впечатления должны были стереть из его памяти образ Гали. Но к своему удивлению в самом начале четвёртого года пребывания в столице, в сентябре, он поймал себя на том, что не может забыть лицо и объятия той чем-то необычной, импульсивной и своенравной, жадной до жизни и удовольствий подруги. Всё же, прежде чем рвануть в родной город, он позвонил их общей знакомой, преподавателю Есауловой, которая когда-то пыталась играть роль покровительницы их нестойкого союза. Татьяна Сергеевна, эмансипированная, модная женщина средних лет, сразу узнала его голос. После нескольких дежурных вопросов и обязательной демонстрации интереса к делам собеседницы он напрямую спросил об Истоминой.
- "Галя? Нет, Галя не замужем. Ты приезжай, если хочешь, повидайся с ней... Да не замужем ещё, я же говорю. Вся в работе, вроде бы на повышение пошла... Я её иногда вижу, она у нас в академии по совместительству на полставки работает, - тут в голосе Есауловой появилась неизбежная для женщины при разговоре о другой, более молодой женщине, ирония, - она с та-а-акими формами ходит, у неё та-а-акая грудь... Ну ладно, рада была слышать, Андрюшечка".
Аспирант повесил трубку телефона-автомата и почувствовал, как что-то отпустило внутри, даже дышать стало полегче. Галя свободна, и это главное. Более ничего интригующего. Стала большой начальницей. Ха, это Галка-то с её пацанскими замашками? Какие ещё "та-а-а-кие формы"? Ну, звезда нашего филиала Академии правосудия всегда была фигуристая, если и поправилась немного - это её только украсит. Разговор малосодержательный, ну да ладно - на месте разберёмся.
С тем и выехал.
В ближайшую пятницу Андрей приехал в Наупинск. Здесь надо сказать, что с Галей они не поддерживали переписку. То было время, когда бумажная почта ещё не совсем "умерла", а электронная ещё не была доступна большинству. Не всякий студент мог себе позволить подключение к интернету из своей комнаты, да и подержанный компьютер у Андрея появился совсем недавно, в основном, для набирания текста диссертации, а не для забав. В начале недели вечером он зашёл в интернет-кафе, нашёл через поисковики страницу Истоминой в "Моём мире", и, с удивлением отмечая своё растущее внутренне волнение, отправил ей пару строчек с предложением увидеться в субботу. Побродив по похолодавшим улицам, убив два часа, он вернулся, взял ещё 15 минут, и не особо надеясь на скорую реакцию, всё же увидел ответ на своё письмо, открыл, прочитал тоже короткое, удивлённо-сдержанное, но вроде бы доброжелательное согласие.
Итак, он приехал в пятницу вечером в город, с которым у него было связано немало обжигающих неизжитой памятью воспоминаний юности. Предварительно созвонился с бывшим однокашником-холостяком и переночевал у него. А днём, заставив себя встать не слишком поздно после вчерашних посиделок, воспоминаний и возлияний, пробежался по двум адресам в связи с рабочими вопросами, освободился и заторопился на встречу.
Стояли чудесные, погожие дни ранней тёплой осени. В три часа, как было уговорено, Андрей стоял на центральной аллее городского парка имени какого-то Белобровина и как все неспешно гуляющие люди млел от сладкой истомы "бабьего лета". Солнце пригревало, в прозрачном воздухе изредка пролетали почти невидимые паутинки. Большие старые клёны и липы вздымали свои ещё не облетевшие охряные и медные кроны в чуть поблекшее с лета, но ещё чистое в своей голубизне небо.
На входе в парк он хотел было купить цветы, но потом подумал, что Гале будет неудобно гулять весь вечер с букетом в руках, и решил подарить цветы позже.
Хотя казалось, что мир застыл в полудрёме, время, тем не менее, шло. Галина опаздывала. Было уже без четверти четыре. Он стал вглядываться попеременно то в один, то в другой конец аллеи, пытаясь определить её среди идущих прохожих. В конце концов, где же она? Вот идёт супружеская пара, катят перед собой коляску с ребёнком. Идёт высокий пожилой человек в тёмном плаще. Жарковато ему в плаще-то сегодня. Идёт невысокая полная женщина в светлом костюме. Вот бегут как угорелые две девчонки подросткового возраста в ярких курточках и модно разодранных на коленях джинсах. Ещё одна пара помоложе - военный и его пассия. Где же?
Невысокая, кругло-широкая молодая женщина в бежевом костюме поравнялась с ним и сказала нараспев прекрасно знакомым голосом:
- Ну, привееет! Вот это сюрприз, что ты приехал! - и только тогда он узнал Галю.
* * *
Несколько безмолвных секунд он разглядывал изменившуюся подругу. Галя располнела. Не в том кокетливо-преувеличенном смысле, который иногда вкладывают в это слово девушки, а реально, по-настоящему располнела для своих двадцати шести лет и метра шестидесяти пяти роста, явно достигла ста килограммов, а скорее всего, немного перешла трёхзначный рубеж. Впрочем, благодаря хорошему сложению и былой физической активности это не казалось чрезмерным - сохранилась общая женственность, даже пропорциональность. Но это была уже какая-то другая красота.
Чуть смугловатое лицо с еле заметным пушком над губой, обрамлённое короткой модной стрижкой (светлый каштан), лишь немного пополнело и было по-прежнему живым и привлекательным, с быстрым, "схватывающим" взглядом умных карих глаз. Но всё остальное словно принадлежало другой, незнакомой женщине.
Ухоженные, пухленькие, в меру загорелые руки Истоминой украшало по два перстня на пальцах каждой (а правое запястье - ещё и тонкий золотой браслет, нежную шею - цепочка). Короткая причёска позволяла видеть в ушах достаточно большие - но не до вульгарности - серьги. На плече на золотой цепочке висела сумочка из крокодиловой кожи. Пиджачок дорогого костюма был по случаю тёплой погоды расстёгнут. Грудь, и прежде большая, выросла до шестого размера и уже начинала пообвисать под своей тяжестью, но так же дразняще выдавалась вперёд, натягивая ткань блузки. Под грудью наплыло немало мягкого, и в это мягкое туго врезался верхний край прямой бежевой юбки, которая ниже тесно охватывала широкие бёдра. Выдавался холмиком под поясом округлый, как на пятом месяце, животик. Выше чуть приоткрытых коленей угадывались по очертаниям налитые ноги.
Но разительная перемена была не в деталях, а в общем впечатлении. Как только Галина Анатольевна заговорила, прежняя ребячливая девчонка исчезла. Перед Андреем была холёная глянцевощёкая молодая начальница - с дорогой стрижкой, аккуратным маникюром - тесно, но со вкусом "упакованная" в модный костюмчик, который плохо скрывал набранные килограммы.
Она взяла его под руку, и они пошли по аллее вглубь парка. Разговор не клеился. Точнее, шёл обмен репликами, но какой-то вымученный. "Ты, говорят, на повышение пошла?" - "Да, работаю начальником управления. Уже больше года". - "Трудно?" - "Не то, чтобы... самое главное - правильно делегировать полномочия и не дружить с подчинёнными. А у тебя как?" - "А у нас? А у нас в квартире газ, это раз..." - "Скрытничаешь? - москвич, москвич..." - "Какой я на фиг москвич? Предзащиту прошёл, теперь на защиту..." - "Ничегооо себе! (с искусственным и от этого неприятным восторгом) На права ещё не сдал? Давно пора бы" - "А ты получила?" - "Год назад. Но сегодня я на служебной" - "Так тебя ждут? Ты ненадолго?" - "Пока отпустила водителя. Когда надо будет - вызову, отвезёт домой".
При вроде бы доброжелательном настроении Галины Андрей не мог не заметить, что теперь между ними был некий барьер. И этот барьер не имел ничего общего с неловкостью от долгого расставания. Идущая под руку с ним женщина уже выработала в себе привычку не поддаваться эмоциям, говорить взвешенно, просчитывая каждую реплику, сохраняя дистанцию между собой, принадлежащей к кругу избранных, и "простым смертным", хоть и старым знакомым, но оставшимся по ту, другую сторону жизненного водораздела.
Как выяснилось из разговора, рядом с Андреем неспешно, но уверенно шла недавно произведённая начальница управления крупной страховой компании. Из-за жары она сняла пиджак и теперь несла его на руке вместе с сумочкой. Он пытался собраться с мыслями от полученной информации, одновременно украдкой продолжал разглядывать свою спутницу и отметил для себя, что и походка у неё иная, чем была когда-то. На Гале были дорогие туфли на достаточно высоком, сантиметров под восемь, каблуке, и такая обувь заставляла её идти энергичными, но короткими шагами, как бы подсекая шаг и заметно качая бёдрами.
Андрей пропустил её вперёд, когда они проходили через ворота, ведущие в другую часть парка, оглядел сзади и внутренне задохнулся от непривычного вида того, как основательно округлился тыл его бывшей возлюбленной.
Ехидная Есаулова не преувеличивала насчёт "та-а-аких форм". Покачивались в такт шагам широкие бёдра, покачивались большие женские "шары", обтянутые юбкой. И при каждом шаге - то под одним, то под другим из них - попеременно - ткань образовывала резкую складку, подчёркивая снизу пышность попы.
Проходящий мимо мужчина средних лет тоже не удержался от откровенно заинтересованного взгляда. Заметившая это Истомина лишь сдержанно-самодовольно улыбнулась. Впрочем, будь она менее самоуверенна, уловила бы во взгляде этого случайного прохожего не столько вожделение, сколько снисходительную иронию "сильного" пола по отношению к извечной проблеме "слабого".
- Что-то я устала, - неожиданно пожаловалась Галина Анатольевна, - про себя он уже называл её именно так - Давай присядем, отдохнём... я же к тебе иду с самой Ломоносовской ("Пятнадцать минут ходьбы, - подумалось парню, - для тебя, значит, уже подвиг?") - Но вообще спасибо, что вытащил на прогулку. Так хорошо пройтись!- как бы оправдываясь, говорила она, тяжеловато опускаясь на ближайшую скамейку.
Сев, она сразу же откинулась на спинку, подавив вздох, потянулась. Животик заметнее выдался вперёд.
- А как же велосипед? Раньше ты часто каталась, - Андрей старался, чтобы в его голосе не было и намёка на иронию.
- Да какое там..., - отмахнулась Галина. - Некогда. Всё работа, работа... Даже поесть - и то времени нет.
"Ну, тут ты явно лукавишь, - усмехнулся про себя аспирант - Чтобы содержать такое "богатство", как у тебя... времени нет". Но идею с едой поддержал как мог:
- Куда пойдём? - наигранно-оптимистично предложил он: - Давай попьём хорошего кофе? За то время, что я тут не был, на Весенней открыли чудесную кофейню.
- Кофе - это хорошо, - живо откликнулась Галина Анатольевна, - но надо что-нибудь посущественнее. У нас в управлении сегодня был рабочий день. В три закончили, но замучались ужасно. Пашем с утра, голодные, злые, как собаки. Тут в самом парке открыли летний ресторан. Пойдём туда, - и "голодающая", приложив холёную, пухленькую руку себе пониже большой груди, прибавила как-то заговорщически-томно: - Я что-то так захотела есть...
* * *
Ресторан "Итальянский дворик", расположенный в самом центре Белобровинского парка - уютное, огороженное местечко - имел закрытые павильоны для холодной погоды и выставленные на веранду и дальше - во двор под навесы - столики для летней. Наша пара выбрала вариант трапезы на свежем воздухе и подошла к ближайшему свободному столику. Но тут возникла неожиданная заминка. Галина не спешила присаживаться, озабоченно озиралась по сторонам. К ним уже торопился паренёк-официант в тёмно-красном форменном переднике. Он явно узнал Истомину.
"Рады вас видеть снова! Вам у нас понравилось"? - ("а Галка-то не в первый раз в этом ресторане. Интересно, с кем она здесь недавно была?") - "Да, да, - сказала она, - принесите кресло, как в прошлый раз".
А ларчик просто открывался! Одного взгляда на пластмассовые летние стулья без подлокотников, расставленные вокруг, было достаточно, чтобы Андрей запоздало понял: во-первых, сидеть на таких его спутнице теперь не по статусу, а во-вторых, и это главное, ни одно из этих хлипких сооружений не вполне надёжно для её нового веса и "тыла".
На самом деле Истомина только один раз была в этом "Дворике", предпочитая более элитные места. Два-три раза в неделю она "отводила душу" в "Престиже" или в "Барсучьей норе" - лучших ресторанах Наупинска. В оба места её раньше несколько раз приглашали - в одно шеф, в другое влиятельный поклонник. После она приезжала туда сама, сначала изредка, потом стала завсегдатаем с "платиновыми" картами почётного гостя.
Официант с бейджиком "Андрей" ("вот ведь непрошеный тёзка!" - почему-то остался недоволен аспирант) уже нёс над головой и ловко поставил к столику плетёное, но широкое, устойчивое и прочное кресло с подлокотниками. Заботливо положил на сиденье плоскую подушечку и убежал за меню. Истомина передала Андрею свой бежевый пиджак, который он повесил вместе со своей джинсовой курткой на ближайшую вешалку. После чего попытался приобнять и притянуть к себе Галину, как в прежние времена, почувствовать вновь рядом такое знакомое и одновременно такое новое тело. Истомина решительно освободилась, спихнула с себя и отвела его руки ("Не позволяй себе лишнего"). Он принял делано-виноватый вид ("Ах, как я смею?"), попытался сказать что-то шутливое, наткнулся на молчание и осёкся. Самое обидное - Галя не возмущалась, не сердилась вслух, что является, как известно, оборотной стороной неравнодушия, а просто молча, с досадливой гримаской показала, что ей неприятна эта неуместная попытка приставания. ("Ну да, я же теперь не принадлежу к её кругу"). Она демонстративно отошла на два шага в сторону, облокотилась на перила, ограждающие площадку, и стала рассматривать оформление летнего павильона.
Для себя аспирант подметил эту её новую привычку - стоя, на что-нибудь облокачиваться.
"А может, я мнителен. Со мной всё в порядке, но у неё наверняка сейчас кто-нибудь есть, вот и не хочет целоваться-обниматься. Тем более на людях".
Выждав какую-то одну ей ведомую паузу, молодая женщина вернулась, опустилась в кресло и придвинулась к столу. Несмотря на подушечку, она села по уровню чуть ниже своего компаньона из-за глубины кресла, так что её круглые колени оказались довольно высоко. Но от нескромного взгляда сверху её ноги прикрывал ("эх!") низко спускающийся со стола край скатерти.
Аспирант заказал себе самую дешёвую пасту "карбонара" и бокал "домашнего сухого красного", имея в виду, что ему как джентльмену придётся потраться на хороший аппетит подруги. Водя аккуратным ноготком по меню, Истомина медленно диктовала почтительно склонённому официанту свой выбор, состоящий не менее, чем из шести пунктов: "Салат по-итальянски с беконом, каннеллони с начинкой из фарша, говядина тальята..." Андрей прослушал остальное, уловив только во второй части списка слово "паста".
- Два раза макароны? - удивлённо "влез" он в перечень.
Истомина недовольно посмотрела на друга (мешает девушке заказывать!) - Ну да, паста с креветками под соусом бешамель. Это и каннеллони - два совершенно разных вкуса!
- Попробуйте наше новое блюдо, - попытался завладеть инициативой официант. Но Галина Анатольевна прервала его предложение:
- Нет, как-нибудь в другой раз, - она, сделав чуть обиженное лицо, приложила пухлую руку пониже груди, - женщине иногда приходится себя ограничивать, ну вы понимаете.
- Да-да, конечно, - закивал официант. - Это всё?
- Одно меню не уносите, - попросила заказчица - Десерт будем позднее.
Она настояла на том, чтобы вместо дешёвого бокала сухого "домашнего" они взяли на двоих бутылку марочного полусладкого ("а там как пойдёт") и немного колотого льда. Парень лихорадочно пытался вспомнить цены на блюда и точное содержимое своего кошелька. Вроде должно было хватить.
За едой их разговор пошёл легче, чем во время ходьбы по парку. То ли прошли первые минуты неловкости, то ли хорошее вино слегка развязало им языки и убрало настороженность. Словно сговорившись, они не касались темы, как у кого дела "на личном фронте": Андрей боялся услышать, что Галя не свободна, и оттягивал минуту неизбежного объяснения. Его бывшая пассия тоже не спрашивала в этом направлении. Зато оба стали оживлённо рассказывать друг другу о всевозможных других новостях, о своих успехах. И чем дальше продолжался разговор, тем большую неловкость чувствовал аспирант, которому нечего было противопоставить блестящим галиным достижениям. А эти достижения включали и выигранные дела в суде, и ознакомительные поездки за рубеж, и встречи здесь, в их городе, с зарубежными партнёрами...
"Всё-таки, несмотря на своё сибаритство, она действительно умеет работать и знает своё дело".
Он медленно ковырял вилкой свою пасту карбонара, стараясь, чтобы её хватило на всё количество вина. Для себя он успел подметить ещё кое-что новое в подруге - её иную, чем раньше, манеру есть. Прежде это была обычная для девушки разборчивость, неспешность. Теперь же она поглощала стоящие перед ней блюда с какой-то деловитой основательностью, как работник физического труда после смены (и оживлённый разговор ей не мешал!), словно заключив с кем-то пари съесть за один присест как можно больше.
Первые два её блюда, включая каннеллони, исчезли за четверть часа - официант только успевал менять тарелки. Но, добравшись до говядины "тальята", Галина стала есть помедленнее. Несколько раз она опускала руку под стол и с мимолётной тенью недовольства на лице проводила себе по поясу. И мужчина догадался, что его подругу немилосердно сжимает прямая деловая юбка (и как она только в неё ещё влезает?) - которая и так ей тесна, а теперь ей и вовсе трудно в ней терпеть.
- Ой, Андрюш, посмотри, пожалуйста, туда, - замахала рукой Галина куда-то за спину компаньону - Там, похоже, нашу новую рекламу повесили? Давно обещали. - Он повернулся, но краем глаза успел заметить, как Галина Анатольевна быстро расстегнула пуговицу на юбке.
- Ты имела в виду тот рекламный щит? - обернулся он. - Нет, я ошиблась, это не то, - на смугловатом, милом лице Гали читалось облегчение. Аспирант снова наполнил бокалы, и его ожившая подруга с воодушевлением предложила новый тост.
- Душа моя, - неожиданно заботливо она притронулась своей рукой с аккуратным маникюром к руке мужчины - и от этого забытого ощущения его словно ударило лёгким током, - тебе надо больше есть. Ты худой, как не знаю что. Скоро упадёшь тут со мной - кто тебя до поезда отведёт? Закажи себе какое-нибудь мясо!
("Надо же! Лёд что ли тронулся, господа присяжные заседатели? Или она просто от еды добреет? Впрочем, как и все мы...").
Истомина, перехватив пробегавшего официанта, заказала для Андрея шашлык и салат. -"Ну всё", - обречённо подумал аспирант, - "теперь точно не хватит рассчитаться. Если только не пополам...".
Это была только половина их застолья. Ещё с полчаса Галина насыщалась - так же деловито-безостановочно. "Что значит, привычка", - добродушно, думал про себя Андрей, сам уже сытый,- "но, всё-таки, даже при её всегдашнем аппетите раньше она ела меньше". Но тут же отвечал себе: "А она во всём изменилась. В ней больше нет ничего от прежней девчонки. Она - дама, состоятельная молодая дама, начальница, барыня. И может себе это позволить. И в некотором смысле - не обязательные ли это издержки её должности и значения? Не компенсация ли за нервы и ответственность?.
Зачем я подбираю для неё ненужные оправдания? Всё ещё люблю?'
Ближе к десерту, после того, как Галя расправилась с ещё тремя блюдами, её речь стала перемежаться придыханиями. Покончив со второй пастой, она, неожиданно не справившись с рефлексом, слегка рыгнула и быстро прикрыла рот рукой, немного смутившись.
"Ну всё уже, всё, - потешался про себя чуть захмелевший аспирант, - куда тебе ещё?"
- Принесите каппучино и тирамису, - переведя дыхание, сказала Галина официанту, убиравшему со стола последние тарелки, - Ты что будешь на десерт?" - "Да я не..." - "Два каппучино и два тирамису" - "Нет, мне, пожалуйста, только чай".
Ещё с четверть часа они сидели, вяло перебрасываясь малозначительными репликами, попивая быстро остывающие кофе и чай. Попытку Андрея рассчитаться Галина мягко, но решительно пресекла и сама вложила в папочку со счётом несколько сине-зеленоватых бумажек. Парень всунул в папку несколько своих пятисотенных и сотенных купюр, пытаясь сохранить лицо, но испытывая прилив благодарности подруге за понимание.
Ещё немного они молча отдыхали от "испытания желудка", исчерпав темы для беседы. Наконец Истомина подала Андрею руку:
"Ну, спасибо этому дому, пойдём к другому. Помоги мне встать".
Он, приложив некоторое усилие, потянул Галину из кресла. Молодая начальница осторожно приподнялась, медленно выпросталась, чтобы не толкнуть стол. Животик у неё раздулся как на седьмом месяце, выпирал, растягивал и без того натянутую юбку. Андрей, подававший ей пиджак, несколько секунд не мог оторвать от него удивлённый взгляд, даже осознавая, что неприлично пристально пялится. Истомина, поймав его взгляд, слегка покраснела, быстро натянула пиджачок, застегнула спереди (сошёлся в обтяг), после чего делано-бодро предложила? "Пойдём ещё пройдёмся".
("Серёгу всё равно нельзя дёргать раньше семи, - подумала она, - надо убить время").
Они медленно пошли в сторону центральных аллей. Галина под руку со спутником вновь обрела прежнюю уверенность походки и снова ступала короткими, но энергичными шагами, с достоинством неся своё тело.
Неожиданно она вызвала в воображении аспиранта образ пчелиной "матки". "Управляет своим маленьким ульем, посылает гонцов и сборщиков нектара. Раздаёт поручения и наказания, принимает угощения от всего роя, раздувает брюшко. Интересно, сколько "трутней" имеют к ней доступ?" Неожиданно ему вспомнилась выдержка из когда-то читанного "по диагонали" садоводческого журнала: "Одна из главных опасностей для пчелиной "царицы" - недоосеменённость". Его бросило в жар приятного стыда, мелькнула горько-весёлая, немного мстительная мысль: "А не твой ли это случай, дорогая? Может, тебе кое-чего не хватает, вот и компенсируешь едой?
Я пьян. Чушь всякая лезет в голову. Надо встряхнуться. А впрочем, не такая уж и чушь. Не соблазняешь ли ты меня, Галка, одновременно отталкивая ради приличия? Вон как подсекаешь шаг, качаешь большими бёдрами. Кто вас поймёт, женщин?"
- Я немного поправилась за последнее время, - неожиданно заявила Галя, - У меня нервная работа, она требует больших затрат энергии. Мне надо хорошо питаться. Но сейчас надо пройтись. Как хорошо, что мы сегодня гуляем!
Казалось, она подстёгивает сама себя такими заявлениями. Но участившееся дыхание вновь выдавало её усталость от ходьбы, которое, как и в начале их встречи, опять наступила очень быстро.
Столичная жизнь вырабатывает искусство говорить не то, что думаешь, а то, что от тебя ожидают услышать.
- Галка, не парься. Ты замечательно выглядишь. Красивая, молодая женщина. Потом, ты столько всем раньше занималась - и на ушу ходила, и в походы на байдарках ("шесть-семь лет назад" - пронеслось мельком в его голове). - Ты привыкла к нагрузкам, дашь фору любой девочке.
Он сам себе был неприятен своей лестью.
Даже самые умные люди почти верят в то, что хотят о себе услышать.
- Да, - тряхнув головой, заявила Истомина, - я такая, я всегда считала, что надо быть активной.
Перед ними было начало знаменитой Белобровинской лестницы - длиннейшего подъёма наверх в несколько сотен ступеней, обнесённого с одной стороны деревянными перилами. Марши восхождения чередовались с небольшими площадками с цветочными клумбами.
- Пошли наверх, - потянула рукой друга Галина. И словно к ней вернулась порывистость её восемнадцати лет, она смело ринулась на первый марш подъёма. Конечно, теперь она была тяжеловата, чтобы непринуждённо взбегать по ступенькам. Но всё же стала шагать наверх быстро и энергично, крепко ставя ноги. Андрей стал подниматься следом. Перед ним почти на уровне лица "ходили ходуном" круглые, обтянутые "шары", лишь наполовину прикрытые пиджачком, мелькали налитые икры и ярко выраженные, как у всех полных женщин, подколенные ямки. И снова он не смог для себя рационально ответить, нравится ему это или нет. Пока было слишком непривычно. Но внутри безошибочно занималось пекло былого желания, и доверять следовало ему, а не рассудку.
Аспирант резво взбежал за подругой, держась рядом, подозревая, что скоро её надо будет поддержать. И не ошибся.
Были времена, когда Галя, плотно-фигуристая четырёхпудовая девчонка, ходившая в походы на байдарках, без особого труда одолела бы всю лестницу. Было несколько лет назад время, когда она, аппетитная пятипудовая леди, натягивала на соблазнительное тело велосипедки, эпатируя мужчин своими обтянутыми ногами и формами, и гоняла на своём двухколёсном "друге". Было совсем недавно и то время, когда она, полная шестипудовая дева, почувствовав необходимость хоть в моционе, заставляла себя изредка по дороге домой идти пешком какую-то часть маршрута. Но теперь она, забывшая, когда в последний раз обходилась без машины, пыталась заставить совершить непосильный подвиг своё давно отвыкшее от усилий стосемикилограммовое дамское тело. Да ещё после такого обеда.
После четырёх пролётов Истомина стала замедлять темп. После восьмого пролёта она стала отдуваться, перешла на шаг, остановилась на очередной площадке, ухватившись рукой за перила, пошатнулась, словно теряя равновесие. Андрей крепко обхватил её широкий стан, удержал, притянул к себе, прижимая, ощущая обеими руками мягкость боков и поясницы, безнаказанно глядя на натянувшие блузку зрелые "дыньки". И теперь ей было не до сопротивления другу.
Галина шумно отдувалась. Её раньше просто смугловатое лицо стало почти красным.
"У-у-у-у-у-уфф! О-о-о-о-оххх!". Слишком много корпоративных застолий, бизнес-ланчей с партнёрами, походов в рестораны то с шефом, то с поклонником, слишком часты поздние обильные ужины дома и заглушающие стресс перекусы на работе с чаем и выпечкой.
Её спутник млел от близости такой знакомой и родной и одновременно такой новой и непривычной - широкой, округлой, тяжёлой и - от плеч до подколенных ямок - мягкой фемины.
Некоторое время они стояли, восстанавливая дыхание, прижавшись друг к другу, как в старые добрые времена. Ничего не говоря. Эта минута неожиданно "сломала" тонкий лёд, невидимую перегородку, мешавшую до этого Галине. Из пафосной оболочки вдруг проступила прежняя, в чём-то беззащитная, несмотря на крупность и показную самоуверенность, девушка, которой при всём её статусе по-прежнему нужна была сила и поддержка мужчины.