Кассирша неуклюже перекладывала продукты из корзины. Я раздраженно поглядывал на часы. До встречи оставалось тридцать минут, а она никак не могла попасть своей "пищалкой" куда нужно.
Сыр "Фета" с паприкой, ммм...
- Ну мне еще долго тут стоять?
Кассирша промолчала и попыталась окинуть меня презрительным взглядом. Увы, презрительный взгляд плохо сочетается с дешевыми голубыми тенями. Особенно если он направлен на того, кто покупает сыр "Фета" с паприкой.
- Шестьсот сорок, - выплюнула она. Я театрально вздохнул.
- Ну слава Богу...
До встречи оставалось двадцать минут, и я катил тележку к машине. Телефон в кармане завибрировал.
- Да? Да. Только что. Какие еще карамельки? Нет, девочка моя, ни в коем случае. Ты не будешь есть эту дрянь. Я сказал, не будешь.
Красная кнопочка, хлоп крышкой, обратно в карман.
Карамельки... "Рачки" или "Гусиные лапки"... обычно их нам давали "на сдачу" в маленьком полутемном магазинчике на углу. Там всегда был липко-сладкий запах, на противнях лежали домашние булочки, блестящие от масла, а под потолком жужжали мухи. И название у магазинчика было глупое - "Радуга" или, может быть, "Ромашка".
Карамельки обычно трескались, и густая начинка застывала аппетитными каплями. Мы сдирали фантики и несколько мгновений просто смотрели на неказистую конфетку, раздумывая, как же ее съесть - разгрызть, сразу добравшись до вкусной середины, или же долго и задумчиво сосать до тех пор, пока не почувствуешь на языке приятную шершавость, и вот тогда...
Пятнадцать минут до встречи.
Я аккуратно примостил банку с корнишонами и бутылку коньяка, уложил пакеты с фруктами. Захлопнул багажник, рассовал по карманам цветные леденцы для Мари. Подумав, вытащил один, развернул, положил в рот.
Редкостная гадость.
Когда я выехал со стоянки, до встречи оставалось десять минут. Чертова кассирша.
В "Ромашке" или "Радуге" была кассирша Тоня. Когда меня посылали за хлебом, я стоял в очереди к ней по целому часу: она болтала с каждой старушкой и смеялась, откидывая голову назад. Зато рядом с весами у нее стояла банка с кругленькими дешевыми жвачками. Иногда она раздавала их просто так.
Как-то мы пришли к ней, намереваясь купить сразу килограмм "Рачков". Мы копили деньги недели две, и теперь, ругаясь, выгребали монетки из всевозможных карманов, считали их, пересчитывали, роняли, сбивались, начинали заново... а Тоня летала по магазинчику, раскладывала липучки для мух и смеялась над нами.
В конце концов нам не хватило рубля, и она, конечно, простила его.
Ей было, кажется, двадцать три года. Когда я уже переехал в город и учился на первом курсе, пьяный дружок избил ее так, что она угодила в городскую больницу. Это было последнее, что я о ней слышал.
Проклятая провинция.
Восемь минут до встречи.
Да, последний раз я разговаривал со своими на первом курсе. Кажется, я тогда приехал на зимние каникулы. Они обступили меня, расспрашивали, восхищались, а я удивлялся тому, что они до сих пор ходят всей толпой. Всю жизнь. Сперва все вместе ковырялись в большой песочнице во дворе, потом ходили в школу, теперь - в училище. Училище было одно на весь наш поселок... впрочем, нет, было всё-таки и второе, но они, конечно, оказались в одном.
Я не удивлюсь, если они и теперь собираются все вместе за деревянным столиком во дворе. Пьют пиво, играют в карты, обсуждают какую-нибудь чушь. Так было всегда. Так было во времена моего детства. Днем, когда было жарко и не хотелось бегать, мы сидели за этим столиком и ели зеленые яблоки, сорванные тут же, во дворе. А вечером взрослые выгоняли нас, и мы старались держаться подальше от их громкой компании.
Одно и то же, одно и то же...
Пять минут до встречи, а я стоял в безнадежной пробке перед мостом.
Я ничуть не жалею о том, что связь со всем этим давно была утеряна. Мне просто повезло - моя мать решила, что мне нужна другая жизнь. Теперь они с отцом очень гордятся тем, что мне "удалось вырваться". Наверное, они подолгу рассказывают об этом новой Тоне в новом душном магазинчике, а вся очередь возмущенно шепчется и громко вздыхает.
Я слишком долго изживал "деревенские привычки" и ломал то, что построилось в этом дворе, за этим столиком с зелеными яблоками. Наверное, если я приеду, и они действительно будут сидеть за этим столиком, все вместе, я к ним не подойду. Я просто постою чуть вдалеке и послушаю... вспоминают ли они обо мне, хоть иногда.
Я никогда не спрашивал родителей о том, как у них у всех идут дела. Но по намекам понимал - из всей компании чего-то достиг только я.
Две минуты до встречи. Поток машин наконец-то хлынул на мост.
Последний раз я был там около десяти лет назад. Потом не давали отпуск, потом всё ушло на квартиру, потом жена была беременна, потом вдруг попались путевки в Таиланд. Наверное, путевки будут и в этот раз.
Нет, если я приеду, я действительно не пойду во двор. Не буду шариться по кустам, вспоминая, где мы прятались, где хранили свое имущество, а где держали котенка в коробке. Он убежал, как только наступила осень.
Не буду сидеть за этим столиком, не буду жевать яблоки и ждать остальных, чтобы сказать им...
Минута до встречи.
Нет, я не буду. Единственное, что мне бы хотелось сделать - это отыскать то место, где мы "зарыли сокровище". Сокровищем был всякий мусор вроде болтов, камней, завернутых в яркие фантики, запчастей от игрушек и цветных стеклышек. Мне тогда так понравилось одно из этих стеклышек - розовое, наверное, от флакона с духами. И я, к своему стыду, выбрался из дома поздно вечером, откопал сокровище и забрал стеклышко себе.
Не знаю, как я умудрился до сих пор его не потерять.
Я бы проверил, всё ли на месте. Просто проверил бы, осталось ли сокровище там.
А стеклышко... нет, я оставил бы его себе.
Тридцать секунд.
Я заметил его сразу. Он стоял у парапета и глядел в воду.
Я хлопнул дверцей машины. Он обернулся.
- Привет, - он внимательно посмотрел на меня. Я опустил глаза.
- Чего стесняешься? - Ухмыльнулся он. - Всё закономерно. Естественный процесс.
Я что-то пробурчал. Он склонил голову набок.
- Сначала ты решаешь, что надо менять обстановку. Приезжаешь на соседнюю улицу, в соседнюю страну, на соседнюю планету... и встречаешь там того же себя. Минус.
Решаешь меняться сам. Неважно, чего тебе это стоит, измениться можно всегда. Но в какой-то момент понимаешь, что уже не вписываешься в собственную жизнь. Как будто единственный недостающий фрагмент в паззле вдруг оказался из другой коробки.
Выламываешься. Минус.
И тогда решаешь, что надо менять всё и сразу. Теперь всё кажется идеальным, но чего-то всё-таки не хватает.
Я поднял голову.
- Тебя самого больше нет. Минус.
Он улыбнулся и протянул руку. Я собирался было пожать ее, но он покачал головой.
- Нет-нет. Отдавай.
- Что отдавать?
- Ты знаешь.
Я смущенно кивнул и замер. Покашлял. Виновато развел руками.
- Быстрее.
Я снова кивнул и полез в бумажник. Он терпеливо ждал.
Я вытащил из кармашка маленький мешочек и стиснул его в кулаке. Стало больно.
- Воспоминания о детстве, - говорил он. - Последний этап на пути самоотречения. Ты готов?
Резко подул ветер, по воде побежала рябь. Повеяло холодом.
Я молча протянул ему мешочек. Он жадно схватил его и вытащил розовое стеклышко.
- Теперь я весь... - прошептал он, засовывая его в нагрудный карман.
Я молчал, не решаясь задать вопрос. Он погладил карман и посмотрел на меня.
- Ну - всё?
- Скажи мне, - мой голос неожиданно охрип. - Скажи мне... ты - это я, каким бы я был, если бы не уехал?
Он снисходительно улыбнулся.
- Ничего-то ты не понял. Я - это ты. Независимо ни от чего.
Я кивнул. Мне становилось всё холоднее.
- До свидания?
- Прощай. - Он снова улыбнулся и полез на парапет. Я двинулся к машине. Телефон внезапно завибрировал.
- Дорогая? Да-да, я уже еду. Купил. Разумеется. Да. И еще знаешь что... - я помолчал. Услышал тихий плеск воды, удовлетворенно кивнул. - Узнай насчет путевок...