Шифоновая юбка - колокол плавно раскачивается туда-сюда. Время перед грозой. Улица затихла. Я держу тебя за талию, самую тонкую, самую изящную, самую по-лермонтовски поэтичную. Ты перебираешь завитки на моём затылке и смотришь через узкие солнечные очки в мои глаза. Музыка звучит то тише, то громче. Пролетая над нашими головами, стремительные чёрные птицы, сталкиваются друг с другом.
Под дождём из ломаных перьев мы стоим и глубоко дышим:
- Что это у тебя там? - в мой рот ты просовываешь руку, пальцы скользят по языку, ныряют в глотку. Чувствую, как пуговки твоей манжеты прошлись по гландам, ногти методично разрывают пищевод, легочные пузыри лопаются, как мыльные, а сосуды рвутся, как струны. Своей ажурной ладонью, ты сжимаешь сердце, вытаскиваешь наружу и, бросив на мои ладони, брезгливо произносишь:
- Чёрт, я думала оно красивое... Можешь забирать обратно.
Вместо перьев с неба летят сажа и пепел. На тебе костюм феи, к волосам приклеена корона, в руке зажата волшебная палочка, которую ты грызёшь.
Сердце ещё бьётся, я бледнею.
- Эники беники, эники беники... ба - крутишь перед ним волшебной палочкой, и, превратившись в красного воробья, оно улетает в облачную даль твоих голубых глаз.
Ты улыбаешься, ты убегаешь, срывая на лету шляпы, хватая яблоки. Кружишься, отрываясь от земли, хохочешь, как дикая, шлейфом за тобой тянется ватага мяукающих чёрных кошек. Я иду следом, отыскивая под тяжестью своего молчания, серебряные монетки твоих слёз, чтобы в конце пути купить на них билет до врачебной палаты. Посмотри, какая ты стала не красивая, вся синяя, и вся красная и вся сине-красная, как платье Марии. Я подобрал тебя, оделся. Твоя шёлковая кожа покрыла мои тонкие плечи, твой голос облёкся нимбом над моей головой. Сложив руки в молящий жест, я встал над алтарём, тогда же остальные, пав на колени, открылись в своих грехах. Твоя тень скакала меж них, раздавая щелбаны и шлепки.
Вместо того чтобы целовать твои губы, я целовал твои ногти, я любовался тем, как лики пламени, отражаясь в них, превращались в злые слова, адресованные всем другим женщинам. Ты никогда не снимала своих крыльев. Разрушала ими всё на своём пути, расхаживая по комнатам в трусах с пустой бутылкой Мартини, и, чертыхаясь каждый раз, когда, приложившись не могла извлечь ни капли. Твои ступни всегда были порезаны, и, заставляя носить себя на руках, ты каждую секунду упоминала об этом. Мои бедные ноги, я не виновата... какие прекрасные крылья я отрастила!
Я представлял тебя метровой, повешенной на каждом столбе, лежащей на дне каждого колодца, задавленной любой машиной, застреленной из любого пистолета, зарезанной любым ножом, искусанной всякой собакой, упавшей с любой высотки, представлял тебя с кровавой ниткой на подбородке, представлял, как Венеру Мелосскую, с оторванными кем-то руками, без головы, с выколотыми глазами. Но ты оставалась всегда живой, выползала из любой дыры, кололась всякой дрянью, пила яд, лежала на трамвайных путях, переплывала реки, висла на деревьях, ездила на крыше автобусов.
Ты не любила снег. Ты не позволяла ему падать на своих глазах. Задёргивала шторы, топталась на месте, пытаясь провалиться в ад.
Ты не резала свои запястья, твои вены красивые и блестящие, как радостные улыбки почернели сами и сами же сгнили. Доктора отрезали твои кисти, киса. И не стало прекрасных рук, которые умели творить бесчинства и чудеса, я не увижу прекрасных пальцев, ажурных ладоней. Ты давишься слезами, а кто виноват? Дорогая, даже я знаю, что такое кокаин, а ты ожидала провидения, самая глупая девочка.
Я посадил тебя перед собой и запихал в рот 24 красивые таблетки, по одной за каждый год твоего рождения. Медленно запил их водкой, как советуют спецы. Ты не можешь ничего поделать теперь, ты никто. Ты всегда была так мила, смерть. Так хотела всем нравиться. До свидания.
Что я могу сказать, по этому поводу: ПРОМЫВАНИЕ ЖЕЛУДКА - УЖАСНАЯ ВЕЩЬ. Лучше вешаться или резать вены, высота и вода тоже не плохо. А таблетки для лохов, я всё ещё жив. И знаете, чем всегда опасен самоубийца - он сделает так, чтобы никто не мог поверить, что в этот безупречный солнечный день: "О, Боже, парень порешил себя, а ещё утром у него было замечательное настроение".