На мосту, где снимаются шлюхи, сегодня полегла женщина. Сказано: выкинулась на полном ходу, пьяная.
Снежинки падали на её открытый для обозрения мозг. Головы людей мотались в разные стороны. Студент снимал на мобилу разорванную юбку, унылого замёршего постового. Зеваки ждали продолжения - с болота ехала машина скорой, мент лениво разгонял толпу.
Девушка с букетом перестала смеяться - её лицо упало в кровавую лужу - на ледяной дороге - жёлтые ленты развевались на ветру, как радостные стяги.
Завтра кровь исчезнет чудным образом.
В прошлом году на этом же месте сбили мужчину. Стояла жара. Его смерть показалась всем плакатом подвальной рок-группы, её обошли, даже не прочитав.
Сейчас - кровь женщины - как продолжение зимы, так холодно, что мы не помним о наступлении весны. Бушует северная чума - ем шоколад и торт и вафли я ем всё что нахожу - карандаши, печенье, книги, телефонные разговоры, отрываю жвачку с панели лифта и ем её, жую свои пальцы - у меня стоматит, но я всё ем и я худею. Болезнь съедает нас. Общая температура тел не опускается ниже 37. Долго разглядываем друг друга. Вдыхаем запах больничных коридоров. Медсестра сама больная с тяжёлой поступью, переносит карты, тех о ком не помнит никто, кроме стен общественных туалетов. У соседей звонит телефон, сняв трубку своего, слушаю гудки. На обложках газет печатают грустного мужчину в чёрном итальянском костюме. Ботинки Баданина скрипят и цокают, когда он идёт к кафедре. Сквозь затонированные стёкла аудитории пробиваются лучи низкого солнце. Мел падает на пол. Студенты вырывают страницы из конспектов по начертательной геометрии, складывают из них самолётики - у 2 корпуса авиа погост. Теоремы не сгорают, разбиваясь о лёд, никто не погиб. Я выливаю сладкий кофе со второго этажа на снег белый, как сахар, не люблю сахар. Ведётся студенческая переписка - в кабинете философии написала на парте - Кто вы? Невидимки ответили, что они -шлюхи.
А. с восхищением смотрит на доску с решением, А. стоит у окна.
Коридоры пустеют, свет выключается. Одиночество похожее на пустой безоконный коридор, становится роднее тоски пыльных кабинетов.
Хой согласился набить мне нацистского орла со звездой Давида вместо свастики. С условием, что ты оближешь тату языком, а потом мои ноги и руки, я посвящу всё это тебе.
Смешные картинки проносятся мимо глаз, усталость готовит чёрную мессу. Синие круги под глазами, словно глубокие озёра, никто не знает, что лежит на их дне.
Помнишь Бродского - стихотворение про рыб. "В холодной воде мёрзнут холодные глаза рыбы" - мои холодные глаза мёрзнут в чужих холодных глазах. Сковано всё - треснуло везде, красивые лица и те покрылись редкими лучиками. Хрустальный звон, и скучно поёт Роберт Дель Найа, рисуя плачущего медвежонка, воробьиные деревца - места, хранящие жизнь.
Лана мечтает бросить курить, Артём ширнуться высушенным мозгом крысы, Таня трахнуть свою скрипку, я целую плакат Майкла Джексона и мне нихера не нужно. Он не знает о тайной жизни насекомых ничего, из носа вылезает таракан, заталкиваю обратно. В моей голове нет мозга, не собираюсь растрясти и тараканов.
Играем в шахматы, зная только одно правило - белая пешка ходит первой, кто победит - неизвестно. Играю с Богом, сделала ход - он тянет резину, сидит на толчке курит, нюхает туалетную бумагу, потому что она пахнет лимоном. Смотрит на себя в зеркало - ищет бревно в глазу. Сочинил новый стишок, а Сатана смотрит на меня, плюёт на ладонь и приглаживает волосы.
Спим в автобусе вечерами. Не узнала троих-четверых. Кто вы ваще?
Игорю похуй, что цыган проклял мои губы. Он хочет целоваться и трахаться так и вот так.
Лимончик.
Хронология моих дней и настроений.
Принцесса красит губы розовым маркером.
Сергей написал Ире: Пусть тебе принятся голенькие зайчата и медвежата.
А Йозеф Геббельс добавил в друзья Генриха Гиммлера.
Пиздец.
Если бы все были гермафродитами - гендерное зло исчезло бы. Зависть к члену - хочу и то и это.