Холодно... Хочется свернуться в клубок и уснуть, может, согреюсь. Где-то звучит голос...Я прислушиваюсь, звук вибрирует в воздухе. Воздуха, воздуха...Его почти нет, он душен и тяжел, давит, мешает. Нечем дышать, вокруг меня сжимается кольцо, звенит в ушах: дзинь-дзинь, дзинь-дзинь. Как звонок на руле велосипеда, когда едешь по лесной дороге. Стараюсь разжать кольцо руками, пальцы ощущают пустоту, недоуменно до нее дотрагиваются. Дзинь-дзинь, дзинь-дзинь... Пытаюсь понять, чей голос доносится до меня, мысли разбегаются, сталкиваются, напоминая броуновское движение, их обволакивает ватный туман, я с трудом понимаю, что происходит. Знаю одно - холодно, очень холодно... Голоса уже где-то рядом. Шурик, Сергей, еще кто-то. Недавно Шурик сказал, что считает себя самым умным и скоро все об этом узнают. Он выше нас и только тупицы не могут этого понять. Все засмеялись, а он посмотрел почему-то только на меня и сказал: "Дура". Это вспомнилось мне сейчас, всплыло, мелькнуло в сознании крылом ТУ-104 и исчезло. Хороший самолет, мы на юг на таком летали. Сидишь, пьешь лимонад, он ударяет иголочками в нос, а мама смеется: "Не торопись." Почему? Я же не тороплюсь, сижу, смотрю на девочку справа от меня. Она старше, чем я и волосы длинные, светлые и пушистые. А на шее висит колокольчик на цепочке. И звенит: дзинь-дзинь. Я сказала маме, а она говорит: " Девушка - хиппи". Долго повторяю слово, пытаюсь понять смысл. Хип-пи, хип-пи, слог прыгает хомяком, прыгнул - хип, запищал - пи, опять прыгнул. Зверь такой - хиппи. Сказала маме, она смеется, звонко так, доказательство моей глупости прыгает в ее глазах, отталкивается от белых ровных зубов и щелкает меня по голове. "Глупая ты у меня. Это не зверек, это люди такие есть. Они за мир, за любовь". Любовь - это хорошо, я не маленькая, сама знаю, от нее дети бывают. Я, например, или вот еще Васька, сын соседей. Только у них любовь неправильная была, это всем ясно, кто на него посмотрит. У нас в садике праздник зимой был. Васька явился в костюме будильника. Я и сейчас его помню: ходил и звенел: дзинь-дзинь. Дурак Васька. Разве так часы звенят? Это неправильные так, а правильные не звенят. Сижу рядом с мамой и ей на руку смотрю, там маленькие такие часики и не звенят совсем. Читаю надпись на часах, спрашиваю у мамы, что это значит. "Это, малыш, название. Вот у меня духи есть, "Красная Москва" называются, поняла?" Не понимаю, но молчу. Москва-ква-ква. Прям как лягушка, у нас на юге такие есть, только мало. А у бабушки на даче много, лежишь ночью, они под окном квакают, чтобы уснуть, можно их считать: раз, два, три... Я долго считать могу, хоть до ста, а Шурик нет, он букву "р" как "л" выговаривает. Мне вот сказал: "Хочешь длужить? Я пло любовь знаю, как у взлослых". Удивил, подумаешь. Я не маленькая, тоже знаю. Только он это давно сказал, когда я еще только в наш спецдетдом, как его взрослые называют, переехала. А сейчас его голос приближаются, меня ищут... Я лежу, сказать что-то пытаюсь, крикнуть, но не могу. Воздуха, воздуха, я задыхаюсь. Неужели все? Ведь нет, так ведь нельзя, да?!? Как я могу быть сейчас, а через некоторое время меня нет? Я вчера была, сегодня утром вместе со всеми на озеро ходила. Они, что, и без меня завтра пойдут? Мой матрас Ленке отдадут, она подлиза, всегда около воспиталки крутится: "Лен-Ванна, а я видела, Сережка с Машкой вчера в саду знаете, что делали? " Всегда она ябедничает, Ленка. Вчера к воспиталке подошла: "Лен-Ванна, Олька меня сукой назвала." Лен-Ванна меня в угол поставила и гулять вечером не пустила. Я такого слова раньше не знала, меня Шурик научил. Говорит: " Ты, Олька, без родителей теперь, сама должна себя защищать. Или меня проси. Только я просто так не буду. Ты за это со мной рядом на кровати Серегиной спать будешь, а он на твоей. Я тебе расскажу, что взрослые ночью делают. У меня мамка хоть и пьяницей была, но про это рассказала". Я согласилась, он мне в тихий час, когда все спали, объяснил. Никогда не думала, что это так. Хотела у Лен-Ванны спросить, а Шурик говорит: "Дура, что ли? Нам, знаешь, что за это будет?" Не стала спрашивать. Была бы с мамой, она бы мне рассказала, она хорошая была, никогда не говорила, что мне рано, что я не пойму. Ленка вот не поймет, а я пойму. Я умнее Ленки, она считать не умеет, а я умею. За что ей мой матрас отдадут? Пусть лучше Шурику, или Сереге, или еще кому-нибудь, не знаю даже... Ничего не знаю, холодно, холодно... Так зимой было, когда я на улицу в футболке выскочила. Мы в деревне были с мамой, она ушла к соседке, а мне страшно стало, я за ней пошла и заблудилась. Там темно, ничего не видно. Долго ходила, вдруг мама из темноты: "Маленькая моя, ты что делаешь, простудишься ведь". Я тогда действительно заболела. Лежу в кровати, почему-то очень жарко, я одеяло скидываю, а мама поправляет, руку холодную на лоб кладет. И мне с ней так хорошо становится, легко и не плохо уже совсем. Я улыбаюсь и она тоже, она у меня веселая, мама. А вот папы у нас нет. Не замужем мама. Она мне так сама сказала, не стала рассказывать про космонавта или летчика, как другие делают. Потому что мама никогда не обманывает, ни меня, ни других. А Шурик говорит, что замуж выходить надо. Мне вчера сказал: "Ты за меня замуж пойдешь". Я не поняла, как это, а он объяснил. Это как взрослые ночью делают, когда темно. Вот и мы так с ним будем. Он умный, Шурик, все знает. Это потому, что он меня старше. Лет на много. Лен-Ванна говорит, что Шурику 14, а мне 11 и со мной он возится только потому, что я выгляжу старше. Шурик это услышал и сказал, что ничего Лен-Ванна не понимает, ему со мной интересно. Мне с ним тоже. Я согласилась за него замуж выйти. Мы договорились ночью, когда все спать лягут, Шурик покажет, что делать надо. Я весь вечер тише всех была, чтобы Ленка или Лен-Ванна не догадались. Воспиталка бы Шурика наказала и меня тоже. Лен-Ванна больно бьет. Возьмет ремень и начинает хлестать по спине, по рукам, по ногам. А я руками голову прикрываю, чтобы больно не было, по голове всегда больно. Я сжимаюсь в комочек и слышу только звук пряжки на ремне: дзинь-дзинь, дзинь-дзинь. И голос Лен-Ванны: " Вот тебе, дрянь такая, вот тебе". Мама меня так никогда не называла. Она вообще на меня не ругалась. Я как-то ее чашку разбила. Испугалась, заплакала, а мама увидела, что я плачу. Она меня по голове гладит, утешает, а я к ней прижалась и реву. Но не от горя, а от радости, что у меня такая мама, самая замечательная. Хотя со мной мучалась. Мы с ней у врача были, он меня долго о чем-то спрашивал. Я сначала испугалась и отвечать не хотела, но потом мама взяла меня за руку и сказала, что так очень-очень надо, что это ради нее. И я отвечать стала. Врач потом попросил меня подождать маму в коридоре, а я вышла и около двери встала, нарочно не закрыла. Я запомнила то, что он ей сказал, не знала еще тогда, что это такое, но запомнила, потому что мама после этого заплакала. "Олигофрения. В стадии дебильности". Мама долго плакала, а я сидела на полу у двери и ее было очень жалко. Но войти я не могла, я маму всегда слушаюсь, не хочу огорчать. Люблю потому что. А потом мама вышла и сказала: "Поехали, Оленька, в парк гулять". Мы с ней долго гуляли, мама мне про деревья рассказывала, интересно очень. И на карусели катала. Я сижу на лошади, она крутится, мне смешно, я машу рукой маме, она мне. И музыка играет, звуки веселые, радостные: дзинь-дзинь, дзинь-дзинь. Я такую больше никогда не слышала. У нас здесь такой нет. А вечером вообще всю выключают, чтобы мы спали. Eе когда вчера выключили, то все уснули, а мы с Шуриком нет. С нами в палате еще Серега и Ленка, но вчера ее не было, Лен-Ванна ее на выходные забирает, жалеет. Я сама слышала, как она другой воспиталке говорила: "Леночка такая милая девочка. Ласковая, послушная. Вот кого мне из них всех жалко, так это ее". А мне Лен-Ванна сказала, что если бы я, как Ленка, ее слушалась и все бы ей рассказывала, то она бы и меня на выходные забирала. Очень надо, пусть со своей Ленкой возится и дальше жалеет. А что ее жалеть? Ябеда она и подлиза. Мы ее с Шуриком дразнили: "Ябеда-корябеда, жадина-говядина". Ленка злится, бежит жаловаться, а ей кто-нибудь подножку ставит, не любят наши Ленку. Она падает, разбивает нос или коленку и ревет, как белуга. Я, правда, не знаю, кто такая белуга, это мама так говорила. Мы с ней в зоопарке были и она мне купила красный шарик, яркий такой и на нем смешная рожица нарисована. А другой девчонке папа такой не купил. И тогда она плакала громко-громко, топала ногами и вопила. Вот тогда моя мама и сказала: "Ревет, как белуга". Она не любит, когда капризничают. Я тогда к этой девчонке подошла и отдала ей свой шарик. Она сразу плакать перестала, а мама взяла меня за руку и мы пошли есть мороженое. В кафе мне мама сказала: "Хорошо, что ты жалеешь людей, но помни, что капризам не всегда надо потакать". Я не поняла, как это, а мама объяснила. Я об этом только потом вспомнила, когда Ленка уронила в лужу конфету и стала у Сереги отнимать, а он ей не отдал. Правильно сделал, я ему вечером так и сказала, когда спать ложились. Я ему все рассказываю, про то, что врач сказал, тоже говорила. Серега не понял, что это, а я объяснила: это значит, что я дура. Шурик об этом услышал и потом меня так называть иногда стал. ННо когда про замуж говорил, не называл. Тогда он вообще почти не говорил. Предупредил, что разговаривать тихо надо, иначе Серега проснется. А я подумала, что хорошо еще Ленки нет. Серега, если и проснется, ничего не скажет, а Ленка бы все воспиталке донесла. Сказала об этом Шурику, а он мне говорит: "Я специально такой день выбрал". Врет, конечно. Он бы не догадался, хоть себя самым умным и считает. Я промолчала, вдруг обидится и передумает. А так я за него замуж выйду. Шурик ко мне в кровать перелез. "Лежи, - говорит - я сейчас все покажу". Я сначала лежала тихо и делала то, что Шурик мне говорил, а потом мне вдруг очень больно стало, я вырываюсь, а он держит крепко. "Тихо ты. Ты спокойно полежать можешь? Все нормально". А мне еще больнее стало, я плакать начала. Шурику говорю: "Ты меня, что, убил? Посмотри". И на кровь ему показываю. "Дура, так надо, не возьму я тебя больше замуж, ты ничего не понимаешь. Спи". Шурик-то уснул, а я долго лежала и думала. Разве можно сначала замуж взять, а потом нет? И если это так больно, то не хочу я никуда. Мама мне говорила, что девушка должна хотеть выйти замуж, а я не хочу. Мы с мамой обо всем могли разговаривать. Когда мне сказали, что мама больше никогда не придет, то я долго не могла в это поверить. Мне и сейчас кажется, что она скоро вернется и заберет меня домой, где нам так хорошо вместе. Мама, мамочка моя любимая... Я еще долго думала и не заметила, как уснула... Утром Лен-Ванна пришла нас будить, мы встали, а она на мою кровать посмотрела и за волосы меня схватила. Держит и кричит: "Дрянь такая, блядь малолетняя". Я плачу, не понимаю ничего. "Ты что сделала, дура, а ну отвечай!" А как я ей отвечу, если от слез голос срывается? "Я кому сказала, отвечай быстро!" "За-за-замуж я вышла, меня позвали, я согласилась". Лен-Ванна от недоумения мои волосы выпустила, на Шурика с Серегой показывает и меня спрашивает: "Кто из них?" Я молчу, я же не Ленка, не ябеда. "Я еще раз спрашиваю, кто? Если не скажешь, накажу обоих". Я молчу, тут Шурик вперед выходит и говорит: "Не надо Серегу, это я". Лен-Ванна нас за руки схватила и к директрисе поволокла. Та на нас долго смотрела, с презрением и отвращением, так Ленка на манную кашу смотрит. А потом сказала: "Завтра перед всеми расскажете, что вы сделали. Пусть знают. А потом вы, двое, будете очень строго наказаны. Можете идти". И Лен-Ванна нас увела, посадила в темную комнату и сказала, что до ужина мы будем здесь. И ушла. Не хочу я, чтобы меня очень строго наказывали. Так в прошлом году одну девчонку, Таньку, наказали. А потом приехали врачи и ее увезли. Мне потом Шурик по секрету за два компота сказал, что в психушку. А там такие уколы делают, что мы ничего не соображаем и вообще навсегда думать перестаем. Не хочу, не хочу, не хочу... Что бы мама сказала, если бы узнала, что из ее любимой Оленьки хотят полную дуру сделать? Мама всегда говорила, что для человека самое страшное - перестать думать, он тогда хуже животного становится. Как корова, которая не думает, а идет, куда ее ведут и колокольчик на толстой шее звенит: дзинь-дзинь, дзинь-дзинь. Я таких в деревне у бабушки видела. Нет, нет, нет!!!!!!! "Ты чего кричишь?", - Шурик спрашивает. Я рассказала, а он говорит: "Хочешь, скажу, как сделать так, чтоб не наказывали? У Лен-Ванны таблетки есть специальные, чтобы уснуть, они в тумбочке лежат. Если их много выпить, то уснешь надолго, а когда проснешься, то наказывать уже не будут". Я сначала отказывалась, а потом решилась. Когда Лен-Ванна нас перед ужином выпустила, все есть пошли, а я к ней в комнату. Таблетки нашла и в туалет, чтобы их выпить. Много выпила, штук 30, наверное. Потом посидела чуть-чуть и на улицу вышла, чтоб на небо посмотреть перед сном. Я ведь долго спать буду, но зато меня ругать потом никто не станет. Вышла, в кустах села. Потом подняться хочу и не могу. Мысли кружатся, кружатся...Голос Шурика, Сереги, Лен-Ванны, нечем дышать. Воздуху, воздуху... Я не хочу, не хочу, я больше никогда не буду, никогда-никогда, честное слово. Никогда...Холодно, очень холодно...И шум нарастает:дзинь-дзинь, дзинь-дзинь...Я...я...