Вышел с печалью на сердце из отчего дома Промах кривоногий

Много чудес и страданий ему олимпийцы послали в дороге.

Фрагмент неизвестной древнегреческой поэмы.

Часть первая: Аркадия

1. Сын Бога

Имя мое - Промах, идущий впереди битвы. Но так получилось, что я оказывался позади всех битв и потому стал героем.

Моего отца Келея изгнали из города Рипа, о чем он не любил вспоминать. Он остался в Аркадии и построил свой дом на неприступной скале с видом на плодородную и цветущую долину. Рассвет никогда не будил нас, а закат растекался по холмам, окрашивая каждый вечер в волшебные цвета.

Когда первая жена Келея умерла, оставив ему двух сыновей, он женился на молодой красивой девушке Эфре - моей матери. К тому времени, как я подрос, Келей был старым человеком, и его тяжелый характер становился с каждым годом все хуже и хуже.

Мои старшие братья Иапет и Долий, возомнившие себя не иначе как Кастором и Полидевком, изводили меня бесконечно, и благодаря этому, и еще воле богов, я так быстро бегал, что даже мой отец всерьез задумался о моих будущих победах в атлетических играх. И в те редкие моменты, когда я не убегал от своих братьев, Келей заставлял меня упражняться в беге по всей долине.

Слуги часто со смехом называли меня "сыном бога", и, с одной стороны, это льстило моему детскому самолюбию, а с другой, злило, потому что в то время я, как мне казалось, был безразличен богам. На все мои молитвы с просьбами избавить меня от изнурительных физических нагрузок, они долгие годы отвечали молчанием.

Мне было двенадцать, когда мои мольбы были услышаны. В одной из своих злых забав Иапет и Долий зашли слишком далеко. Охотясь за мной с тупыми стрелами, они загнали меня на крутой уступ, откуда я, спасаясь от них, спрыгнул, сломав обе ноги.

Тот год, когда они заживали, стал одним из самых счастливых в моей жизни. Слуги выносили меня на улицу, и специальный раб следил за тем, чтобы старшие братья не смели ко мне приближаться. Их сурово наказали, но не из жалости ко мне, а за испорченного атлета, несомненно, принесшего бы славу и доход Келею.

Звали раба Меламп. Он часто пел он мне песни о героях и дальних странах, о богах и чудовищах, о битвах и о любви.

Всем известно, в молодости годы кажутся длиннее. Сидя без движения, глядя на долину, на смену дня и ночи, на проходящий дождь, на работу людей, на созревание плодов, я обрел свой божественный дар. Я стал видеть, замечая то, что ускользает от внимания других людей, различать мелкие детали и обозревать всю панораму одновременно.

Если б отец отпускал маму сидеть со мной почаще или если б у меня был друг или хотя бы собака, всего этого бы со мной не случилось.

Даже мои воспоминания с тех пор полны деталей, лиц и других подробностей. Многие из них я хотел бы забыть, а многие так дороги моему сердцу, что и сейчас я не хочу ни с кем ими делиться, как единственным сокровищем. За любой дар боги требуют расплаты, и часто они лично напоминали мне об этом.

После того, как мои ноги срослись, я обнаружил, что могу бегать еще быстрее. Мне хватило ума никому не рассказывать о моем секрете. Благо срослись они криво, и, желая сохранить свою тайну, при ходьбе я нарочно стал сильно хромать. И вскоре свыкся с этим. Слуги дразнили меня сыном Гефеста, но к этому времени я начал понимать, что сыном бога меня называют не из-за божественного зачатия, а по причине почтенного возраста моего отца и красоты моей матери.

Я унаследовал часть прекрасного облика Эфры, и этого мне хватило, чтобы всю жизнь нравиться женщинам, иногда мужчинам, нимфам и даже сатирам и кентаврам. Все равно это лишь бледная копия лица моей матери. Она искренне любила меня, но боялась гнева своего мужа, а ему не нравилось делить ее, пусть даже со своим ребенком. В те редкие минуты, когда она оказывалась рядом, ее тревога передавалась мне, и в конце концов я был рад подолгу не видеться с ней.

Когда мой второй десяток заканчивался, умер Келей. Сразу после его смерти разум моей матери омрачился, и она начала чахнуть. Когда я понял, что Иапет и Долий травят ее, было уже слишком поздно. Умирая, она призналась мне, что была женой Пана, по преданию, часто посещавшему холмы нашей родной Аркадии, и он оставил мне в наследство свою свирель. На этом жизнь покинула ее, и я положил монетку ей под язык. Но последние слова умирающего, пусть даже сказанные в бреду, навсегда остаются в памяти. К тому же другого наследства, кроме ее слов, у меня не было.

Братья быстро распустили слух, что я сын неизвестного странника. Не дожидаясь пока меня отравят или погонят настоящими стрелами, я взял немного денег, еды, теплый плащ, два копья, опоясался мечом и ушел из дома, унося в своем сердце месть и надежду.

2. Царь леса

Куда мне было идти? Умнее всего было бы податься на восток в Арголиду, сесть на корабль и уплыть под чужим именем на один из Кикладских островов. Но мысли о свирели Пана крепко засели в моей голове, и за ответами я решил обратиться к предсказателю. Ближайший оракул жил в городе Рипа, откуда изгнали моего отца, и где сам я ни разу не был.

Туда вела единственная дорога, а ориентиром мне служила гора Ликей, под ней и стоял город Рипа. Тропа была пустынна, колея, проложенная телегами торговцев, заросла травой, на вид около трех лет назад. А на дороге, где не бывает товаров и путников, не встретишь и разбойников.

Так я и шел в одиночестве навстречу своей судьбе, рассматривая сквозь листву, как увеличивается с каждым днем гора Ликей.

Утром седьмого дня пути, по моим подсчетам, я должен был войти в город. Услышав журчанье воды, я решил омыть свое тело, но подойдя ближе увидел, что некогда полноводная река, сбегавшая со склонов Ликея, превратилась в ручей. Я смог умыть только лицо, вслух поблагодарил нимфу источника, и легкий ветерок, пробежавший по камышу, дал мне понять, что я услышан.

Много раз простая учтивость помогала мне в чужих краях, так было и на этот раз. Доев последние припасы и утолив жажду из того же источника, я опять вышел на дорогу. Наверное, с этого момента боги и обратили на меня внимание. Из-за поворота на меня вылетел человек, умоляя о помощи, вслед за ним выбежали трое, по виду знатных юношей, с яростью на лицах.

Незнакомец стоял у меня за спиной, напоминая беспрестанно о священном статусе тех, кто просит о защите. Трое же преследователей стояли в нерешительности, в руках у них были камни, а у меня два копья.

Один из них, смуглый и высокий, первым с силой метнул в меня камень. Копье мое любимое оружие, никогда я не владел искусством обращения с ним, а когда не знаешь, точно ты поразишь врага или нет, выбор всегда остается за богами. В тот раз они отклонили копье, и оно чуть задело ногу незнакомца. Этого было достаточно, чтоб обратить нападавших в бегство.

- Кажется, ты ранил Мекона. Как твое имя? - спросил незнакомец, выходя из-за моей спины.

- Мое имя Телегон, - соврал я, - иду в город Рипу. А кто ты?

- Я Левкипп, царский конюх, то есть был им, - его загоревшее лицо искажалось в страданиях при каждом произнесенном слове, в разговоре он медленно поднимал руку и тут же опускал ее, словно сам себя обрывая.

- За, что они тебя преследовали, бывший конюх Левкипп?

- Я и сейчас конюх, но не только, и за это..., - ему удалось прервать самого себя. - Телегон, я не забуду твоей помощи. Позволь мне для начала отблагодарить тебя советом. В дурное время ты пришел в Рипу. И сразу ранил Мекона, сына царя. Спасибо тебе, но возвращайся обратно, откуда пришел.

- Не могу, Левкипп, видно сами боги меня сюда привели. Мой отец оставил здесь одну вещь, и пока я не отыщу ее, нельзя мне возвращаться назад, - самому себе, а не бедному Левкиппу говорил я это вслух.

- Тогда забери эту вещь и уходи скорее. Боги давно отвернулись от этого города. Много лет назад наш царь Демофонт привез проклятье из похода. Его самого с тех пор никто не видел, он не выходит из дворца долгие годы. Обряды не справлялись, жертвы богам не приносились.

Мы шли по дороге, и Левкипп в отчаянии размахивал руками, как дерево ветвями на ветру.

- Один год урожай побьет градом, а потом встанет жара. Урожай все хуже и хуже, собирали что могли, и того до зимы не хватало. Зимой без корму скотина хиреет, и к этой весне только у Демофонта еще кони остались, а весной пришел мор и все перемерли. Некому было сеять, а кто не заболел, тот свою семью схоронил, а что посеяли, то дождь этим летом смыл, кто до конца этой зимы дотянет, мне неизвестно.

За этим разговором дорога пошла вверх, и вскоре мы оказались на вершине холма, откуда открывался вид на город. Справа от меня высилась гора Ликей, склоны ее были покрыты травами и деревьями, а над ней в облаках пряталось солнце, оставляю Рипу в тени. Дома были разбросаны без порядка вдоль пересохшего русла реки. Еще я увидел проплешину площади и густую дубовую рощу среди полей.

За рекой прямо под Ликеем стоял большой дом из камня, его окружала местами развалившейся стена, и был он отделен от города мостом через сухую реку. Это был царский дворец, построенный древними людьми, навсегда покинувшими этот мир.

Ливкипп на прощание еще раз посоветовал мне повернуть обратно и скрылся из виду. Я же, прихрамывая, стал спускаться под горку и вошел в город. Улицы его были пусты, а на площади не было никого, кроме голого старика с грязной длинной бородой. Пораженный этим ужасным зрелищем я покрыл его своим плащом из уважения к его годам.

- Ответь мне старец, где мне найти оракула? - спросил я, и только его униженный вид помешал мне заметить сразу безумие в его глазах. И тут его беззубый рот раскрылся, и он изрек:

- Ты счастливо начал, Промах,

Оракул найден,

Но не таким скорым будет конец,

Где ты найдешь свирель Пана, тебе скажет

Живой мертвец.

Рот старика остался открытым, и из него потекла слюна. Оракул дал мне ответ, и спрашивать больше было нельзя. Я же повторял про себя строчки и задавал себе вопросы без ответов. Сумасшедший оракул завернулся в подаренный плащ и совсем другим голосом забормотал, глядя сквозь меня.

- Цветочный сок, цветочный сок, красные цветы, - и все продолжал, когда я отошел от него.

Для юноши, всю жизнь прожившего в горах, было уже достаточно, а это было только начало. Не успел я сесть в тени, чтоб привести мысли в порядок, как услышал голоса.

- Царь леса убит! - кричали люди, и, движимый богами, я побежал вслед за ними.

Толпа вынесла меня за пределы Рипа и остановилась в молчании перед священной рощей. На ее краю, под дубами, стоявшими темной стеной, лежал труп мужчины с разбитой головой. Его открытые глаза смотрели вверх с удивлением, рука, сжимавшая палку, покоилась на груди, а другая была скрыта от взглядов в траве.

Убийство лесного царя в обычных обстоятельствах должно сопровождаться коронацией его победителя. Здесь же он скрылся, и толпа стояла в тяжелых раздумьях. Я осматривал обитателей Рипы и находил на каждом лице подтверждение бед, свалившихся на город. Все они были худы, хитоны их были ветхими, а плащи носило только несколько из них.

- Мало нам горя, - раздался один из голосов, - теперь священная роща осталась без царя. Боги нас прокляли...

По толпе пробежал возмущенный ропот, раздался женский плач, кто-то предложил идти во дворец, и тут все замолкли и расступились перед Меконом в окружении стражи. Длинный плащ скрывал рану на ноге, нанесенную мною тем утром.

- Кто посмел нарушить священный обычай? - сын царя осмотрел толпу и встретился со мной взглядом. - Кто это человек, стоящий среди нас? Не он ли убийца?

Жители Рипа быстро и грубо вытолкнули меня вперед.

- Зачем?! - успел выкрикнуть я, горожане, уже готовые броситься на меня, остановились. Воспользовавшись заминкой, я отошел поближе к трупу, взглянув на него еще раз. Боги напомнили мне о моем даре, и я громко сказал.

- Я, Телегон, пришедший издалека, зачем мне убивать этого человека? - ответом мне было молчание. - Вы не знаете, почтенные жители Рипа? Не знаю этого и я.

- Зачем его слушать, - закричал Мекон, и толпа снова подалась в мою сторону.

- Постойте, если убийца я, то я теперь царь леса, кто убьет меня, должен будет занять мое место, - это заставило всех задуматься, я продолжал. - Прежде, чем вы решите убить меня или оставить в покое, я хочу задать вам вопрос. Растет ли сосна около города или близ горы Ликей? Когда я шел сюда, сосен я не заметил,- ответил я сам себе. - А что за деревья растут в священной роще. Кажется, это дубы. Как звали убитого?

- Иксион, - сказал кто-то.

- Так почему же Иксион сжимает в одной руке палку, а в другой - часть сухой сосновой ветви, по виду из венка? -я выдержал паузу. - Теперь спросите себя, почтенные жители Рипа, нет ли среди вас победителя Истмийских игр, и не имел ли он вражды с Иксионом?

Не прошло и мгновения, как из всех глоток вырвалось имя - Подарк. Часть горожан, тут же побежало на розыски убийцы, другая обступила меня. Мекон со стражей скрылись в этой сутолоке.

- Скажи, Телегон, как открыл ты эту тайну? Как ты догадался?

- На все воля богов, - скромно ответил я и, опустившись на колени, закрыл Иксиону глаза, и положил монетку ему под язык, в надежде, что произойдет чудо: губы мертвеца разомкнутся, и он поведает мне о свирели Пана.

- Скажите, где я могу остановиться, почтенные жители Рипы?

В городе после мора было множество пустых домов, и мне отвели один из них. Когда Гелиос на своей колеснице завершал свой дневной путь, страсти в городе успокоились, убийца Иксиона Подарк был найден пьяным и с позором отправлен в священную рощу на место царя. В том я не участвовал, но мне сказали, что Подарк был давним недругом Иксиона и победителем Истмийских игр, а что толкнуло его на убийство, узнал я позже.

Оглядев свой новый дом, я подумал, что день был слишком долог и полон событий, а больше ничего не успел подумать, потому что Морфей сомкнул мне очи. Как только это случилось, дверь выбили, меня схватили и, сопровождая каждый шаг ударами, куда-то потащили. На мой крик ни один житель Рипа не откликнулся, город, казалось, вымер, и я смирился, отдавшись воле богов.

Меня приволокли во дворец, подняли по лестнице и бросили на красивый мраморный пол, отражавший свет факелов.

- С тобой будет говорить царь Демофонт, - сказал один из стражников, сопроводив свои слова ударом.

- Оставьте нас, - произнес тихий и хриплый, но властный голос, и стража удалилась.

Я встал на ноги и осмотрелся, половина зала была занавешена отрезами чистейшей белой ткани, свет отражался от нее и резал глаза.

- Я Теле...

- Умолкни, меня не интересует, кто ты, - проговорил все тот же голос из-за занавеса. Ты явился в мой город и не пробыл и дня, как ранил моего сына, и лишил меня самого быстроного воина. Теперь ответь, что может помешать мне тебя казнить?

Мысли покинули меня, я смотрел на белую ткань и не знал ответа.

- Так я и думал, - медленно сказал голос, и я услышал, как он со странным шумом набирает воздух, чтобы позвать стражу.

- Свирель Пана, - уверенно сказал я.

- Что?

- Я ищу в твоем городе свирель Пана, и ты не убьешь меня, потому что кроме меня ее никто не найдет, - вспомнив о словах Левкиппа о болезни царя и глядя на белые занавеси, я добавил, свирель Пана избавит тебя от страданий.

За тканью наступила тишина, длившаяся вечность.

- Орест! - наконец громко позвал царь.

Я обернулся к двери и увидел, как странной походкой в зал вошел высокий широкоплечий мужчина, завернутый в длинный до пола плащ. Его лицо казалось заросшим волосами, а на голове была соломенная шляпа. Когда он ступил на мрамор, его странный вид стал понятен. Это был настоящий сатир в одеждах человека.

- Орест, - обратился к нему Демофонт, - не отходи от этого незнакомца ни на шаг, если он попытается сбежать, перебей ему ноги, если через три дня он не найдет то, что мне нужно, притащи его сюда живым для казни. Можете идти.

Сатир неожиданно улыбнулся, кивком указал мне на дверь, и мы оба, прихрамывая без надобности, вышли из дворца.

3. Ламия

Когда мы перешли мост через сухое русло и оказались в покрытом тьмой городе, я почувствовал страшную усталость и боль во всем теле после побоев.

- Вина? - предложил мне Орест, достав бурдюк из-под плаща. Я поблагодарил его и сделал большой глоток.

- Неразбавленное?! - вырвалось у меня, сатир лишь насмешливо хмыкнул и надолго приложился к бурдюку.

- Что будешь делать, Телегон? - наконец, утолив жажду, спросил он.

- Спать.

- Достойный ответ, - сказал Орест, открывая дверь моего нового дома. Мне хватило сил дойти до лежанки, и я провалился в небытие.

Проснулся я поздно, довольно свежим, синяки немного побаливали, но движениям не мешали. Я встал и по привычке решил омыть свое тело, но дверь не поддавалась. Я был заперт.

И тут вспомнил я, где нахожусь, что произошло вчера, и сколько дней мне осталось жить. Не скрою, что предался отчаянию, и с горькими слезами молил богов помочь найти мне выход. Выплакавшись, я задумался, в конце концов, приказ царя совпадал с моими собственными планами, и поиски свирели Пана были единственной возможностью спасти свою жизнь. Для этого мне надо было найти живого мертвеца, знавшего ответы. Тут боги исполнили часть моих просьб, дверь дома распахнулась, и внутрь хлынул солнечный свет. На пороге стоял Орест.

- Я привалил дверь камнем, чтоб ты не сбежал. Ты слишком много спишь для человека у кого осталось мало времени, вина?

- Есть ли кладбище в Рипе, Орест?

- Да, но ты можешь туда не торопиться, у тебя еще три дня и две ночи, - сказал сатир и громогласно расхохотался. - Так мы идем на кладбище? Чего хочет от тебя царь, Телегон?

Я не ответил и молчал всю дорогу, мысленно убеждая себя, что если мне нужен мертвец, то лучше всего начать поиски с кладбища. Мы вышли за город, вокруг лежали невозделанные поля и заброшенные виноградники на холмах. Орест сбросил с себя плащ, хитон и шляпу, и нес их в руках, все время негромко напевая и прикладываясь к бурдюку с вином. На спусках он иногда пускался в пляс, и я с удивлением и улыбкой смотрел, как его мощные козлиные ноги ловко отбивают ритм в пыли. Сильное тело его все было покрыто черно-рыжей шерстью, чуть более редкой на груди и лице.

- Во-о-от мы пришли, Телего-о-он, - пропел Орест.

На холме без деревьев в беспорядке были раскиданы могильные холмики. Они уходили дальше по склону и взбирались на следующий пригорок. Насколько я мог судить, большая часть жителей Рипа переехало сюда, сколько же богатых горожан, у чьих семей хватило средств на погребальный огонь, осело здесь прахом, того я знать не мог. Я прогуливался между могилами, ожидая знака или зацепки, когда заметил голову торчавшую из земли на одном из склонов. Сердце мое забилось чаще, и мне потребовалась вся сила воли, чтоб не броситься к ней бегом. Приблизившись, я увидел всего лишь человека, рывшего могилу. На земле рядом с ямой лежало тело, завернутое в погребальную ткань.

- Иксион, царь леса, - спросил я, указывая на труп. Могильщик поднял глаза и промолчал. - Я Телегон, - он снова посмотрел на меня и ничего не ответил.

- Это могильщик Оксинт, ему отрезали язык, - сказал за моей спиной Орест, - что тебе надо от него? - Я и сам не знал, и, повинуясь порыву, спросил.

- Оксинт, мой вопрос прозвучит странно, но есть ли на твоем кладбище живые мертвецы?

Орест громко расхохотался, а Оксинт, не прерывая работы, бросил на меня короткий взгляд, давая понять, что я выбрал не лучшее место для шуток. Но мое лицо скорее выражало надежду. А когда я понял, что спрашиваю у немого о живом мертвеце, то совсем упал духом, - Прости, Оксинт, мне надо это знать, - сказал я и повернулся, чтобы уйти. Орест посмотрел на меня и вид мой был, наверное, так жалок, что улыбка тут же сошла с его лица, и он в пару скачков оказался у могилы.

- Жаркий денек, Оксинт, верно? Вот возьми вина и подумай над вопросом Телегона. Если ты ему не поможешь, то через три дня будешь его закапывать, а тебе ведь не нужна лишняя работа?

Немой сделал пару глотков, и было видно, как он перебирает в памяти каждую могилу, пока его лицо не осветилось догадкой, отразившейся довольной улыбкой на лице сатира. Могильщик выбрался из ямы и махнул рукой, предлагая следовать за ним. Он привел нас к пяти маленьким холмикам и указал на них.

- И что? - спросил первым Орест. - Они живые?

Оксинт показал, что не знает и ждет от нас догадок. Поняв, что их не будет, он взял лопату и под нашими взглядами во всеобщем молчании разрыл одну из маленьких могил. Она была пуста. Я все равно не понимал, что происходит, а Орест от волнения и умственного напряжения допил все вино.

- Я вспомнил! - закричал сатир, - давно, лето и зиму назад, пятеро детей пропало, только и разговоров в городе было, что о Ламии. - Оксинт дал понять, что сатир прав и принялся зарывать могилу.

- Пятеро детей?

- Да, пять младенцев, один за другим исчезли, - подтвердил Орест, - Это Ламия, кто ж еще? Тебе это помогло, Телегон?

- Совсем нет, признался я, - Но спасибо тебе, Оксинт, за помощь, и тебе, Орест, давай вернемся в город.

На обратном пути солнце стало припекать еще сильней, и сатир повел меня другой дорогой, в тени деревьев ближе к подножию горы Ликей. Вскоре я услышал шум воды и предложил Оресту охладиться. Он ничего не имел против, мы спустились к реке, здесь перед городом Рипа течение ее было полноводным, хотя до своих старых берегов она не доходила. Я подошел к воде, и налетевший ветерок нагнал на меня задумчивость. Как Ламия может помочь мне в поисках свирели? Куда пропали младенцы? И тут я услышал далекий голос.

- Искупайся, Промах, - я обернулся, и обнаружил Ореста, спящим под деревом. - Искупайся, Промах, - нежно повторил голос.

Не видя смысла сопротивляться ему, скинув с себя одежду, я шагнул в холодные струи потока. Течение подхватило меня и ласково, но быстро понесло вниз, отдавшись ему, я расслабился и закрыл глаза.

- А ты совсем не похож на отца, - раздался голос девушки.

Я, потерявшись от неожиданности, нащупал дно ногами и, встав, головой ударился о низко свисавшую ветку. Сверху над рекой нависал уступ Ликея, на берегу же так плотно росли высокие ивы, что я будто находился в огромном зале. Сквозь листву пробивались косые солнечные лучи, и темная вода вокруг играла множеством бликов, словно множество факелов в ночи.

- Осторожно, Промах, ты и так весь в синяках, - засмеялся голос, и я увидел сидящую на покрытом густым мхом камне нимфу. Длинные темные волосы падали ей на грудь, а большие глаза меняли цвет с синего на зеленый.

- Как твое имя, прекрасная нимфа, - смог вымолвить я, справившись с волнением.

- Сиринга, - отвечала она.

Я рассмеялся в ответ, ведь Сирингой звали нимфу, приглянувшуюся Пану. Она превратилась в тростник, и из него он и сделал свирель - сирингу.

- Нет, сиринга - это то, что я ищу, нимфа.

- А кто сказал, что ты ищешь не меня? - сказала она, и я почувствовал, как вода вокруг будто гладит меня.

- Боюсь, ты слишком хороша, чтобы быть моим наследством, - ответ, видимо, понравился ей, и река весело зазвенела. Ветви ив раздвинулись, озарив нимфу светом.

- Имя мое Каллироя, - листва снова сомкнулась, оставив нас в полутьме, - я не знаю, где Пан спрятал свою свирель, но я хочу помочь тебе, спрашивай, мне известно многое.

- Чем болен царь Демофонт?

- Вид его отвратителен, его тело покрыто язвами и наростами. В юности он был храбрым воином и плавал в набеги на восток. Он дошел до далекой Колхиды и оттуда привез свою болезнь. Но это не самое страшное, что он добыл в походе. Да, он жесток и скор на расправу, но не его тебе нужно бояться, Промах.

- Кого же мне бояться, Каллироя?

- Его жены, царицы Нефелы. Ее он привез из далекой Колхиды. Она управляет всем в Рипе, - вода вокруг меня стала холодной, - из-за нее боги отвернулись от этого места, она отвела мое русло для своих полей. Вот почему я мелею, а город умирает. - Наступила тишина, даже капли падали глухо, ивы закрыли солнце, и только глаза Каллирои горели в темноте.

- А что за Ламия? - я совсем продрог.

- Если есть на свете Ламия, то это она.

- Это царица похитила младенцев?

- Каких младенцев? А, вспоминаю, несчастные прачки, они каждый день ко мне приходили, плакали за работой. - Лучи снова стали пробиваться через листву, а вода зажурчала. Раздался громкий всплеск, и Каллироя оказалась прямо напротив моего лица. - Я не знаю, что произойдет дальше, Промах, я всего лишь нимфа, но я помогу тебе, если ты поможешь мне, - ее руки нежно обвили мою шею, я обнял ее и почти коснулся губами ее губ, но поцеловал волну, со смехом обдавшую меня брызгами. Вокруг никого больше не было.

Расстроенный и счастливый, я быстро поплыл против течения и выбрался на берег, где все еще спал Орест.

- Просыпайся, сатир, ты слишком много спишь для того, кто должен стеречь людей, - Орест вскочил на копыта, с яростью схватил меня за плечи и также внезапно отпустил.

- Ты мог сбежать, мог проткнуть меня мечом, почему ты так не сделал?

- Ты хороший сатир, Орест, боги прогневаются на меня, если я убью одного такого.

- Жаль, нет вина, чтобы это отметить, - сказал он и рассмеялся.

Улыбнулся и я. Гелиос уже заканчивал свой путь в Океане, когда мы подходили к городу.

- Постой, - сказал Орест с печальным видом и начал неумело одевать хитон через голову, не расстегивая пряжек на плечах. При этом ему сильно мешали рожки, их он в конце скрыл под шляпой. - Кому нужны эти тряпки, носить их это полбеды, но нужно еще их стирать. Я не Демофонт, чтобы каждый день ходить в чистом белье.

При этих словах все, о чем я думал по дороге - Ламия, пять пустых могилок, и плачущие прачки на берегу Каллирои, соединились с белой тканью во дворце Демофонта.

- Орест, отведи меня к Нефеле.

- Телегон, ты повредился разумом? У тебя еще две ночи и два дня впереди, зачем ты торопишь события? Давай вернемся в город, я принесу вина и еды из дворца, и мы будем пировать вдвоем всю ночь и праздновать твою жизнь, пока она есть.

- Мне надо видеть царицу, - твердо сказал я, а сатир воздел руки к небу, призывая богов в свидетели, что пытался меня отговорить.

Во дворце Орест еще раз посмотрел на меня с немой мольбой и, передав страже, ушел. У меня забрали меч и после недолгой задержки сказали, что я могу видеть царицу Нефелу. Меня провели через низкую дверь в узкий извилистый коридор, в конце пути я оказался в большой комнате с низким потолком. Из маленьких окон в комнату попадал красный закатный свет, я осмотрелся и с удивлением заметил на стенах разноцветную шерстяную материю с цветочными узорами, видеть такую до того мне не доводилось.

- Ты пришел смотреть на ковры? - окликнул меня высокий и резкий женский голос. В самом конце комнаты в куче подушек лежала необыкновенно тучная женщина. Ее волосы были цвета воронова крыла, а лицо когда-то, возможно, красивое, расплылось во все стороны. Черные глаза смотрели на меня внимательно и враждебно.

- Я Теле..., - она прервала меня, взмахнув пухлой рукой, и при этом множество браслетов зазвенели.

- Раскажи это кому другому, ты такой же Телегон, как я Афродита. Ты очень собой гордишься, обнаружив сосновый венок в руках лесного царя?! Думаешь ты очень наблюдательный? А я тебе на это скажу, что твой хитон сшит не дальше десяти дней дороги от Рипы, так что не долог был твой путь сюда, Телегон, э?

- Так и есть, царица...

- Что тебе надо от меня, пастуший сын. И не пытайся задурить меня сказками о свирели, как ты сказал моему мужу. Кто пытается обмануть меня, потом голыми пускают слюни на базарной площади, понял меня, э?

- Ты говоришь об оракуле?

- Смотрите-ка, и здесь догадался. Твоему оракулу я поначалу не понравилась, а теперь он ползает ко мне во дворец каждый день на четвереньках. И прошлый царь леса кем-то себя возомнил, а новый мне предан. Ты мне только помог засунуть его в священную рощу. Вы эллины такие недалекие, что управлять вами проще, чем овцами... - Ее слова, и самодовольство, и незнакомый восточный акцент прогневили меня, и я прервал ее.

- Довольно похваляться, Нефела, ты убила пятерых младенцев, детей прачек, я знаю. - Она внимательно и серьезно посмотрела на меня, и вдруг вся затряслась от хохота, все ее цепочки, кольца и браслеты звенели ей в такт.

- И сделаю это еще раз, - наконец, успокоившись, сказала она. - С любым, кто может помешать править мне или моему единственному сыну Мекону.

- Это были дети Демофонта, он должен знать об этом.

- Так иди и скажи ему, - она снова махнула ручкой. - Иди и скажи, я тот, кто скрывается под чужим именем, я ранил твоего сына, упек твоего бегуна в рощу, запудрил тебе мозги сказками, а теперь хочу тебе сказать, что твоя жена убивает твоих детей. Или может ты сразу позовешь стражу? - Я молчал, конечно, она была права. - Мальчик, ты правда умнее многих, но такой же дурак, как и все эллины. Демофонт дал тебе на поиски три дня? Знаешь, у тебя их больше нет, ты умрешь раньше. Теперь убирайся. Она напоследок еще раз звякнула браслетами.

Ничего не ответил я ей и вышел из дворца.

4. Погребальные игры

У моста через пересохшее русло, отделявшего дворец от города, меня ждал Орест.

- Ты жив, Телегон, это уже хорошо.

- Кажется, это ненадолго. Ты говорил о вине и пище, я сильно голоден.

- Они уже со мной, - сатир указал на вместительный мешок. - Мы же не пойдем пировать в дом? - спросил Орест и указал на небо. - У нас над головой самый гордый шатер, все герои будут смотреть, как мы пируем.

Ночь была, действительно, чудесная, небо было ясным, и там, куда не доставали отблески полумесяца, сверкало множество звезд. Мы далеко отошли от дворца и, поднявшись вверх, остановились на покрытым травой склоне Ликея. Снизу доносился слабый голос, мелевшего после дворца ручья, напоминавший мне о Каллирое, а вокруг пели цикады. Орест доставал из своего мешка один бурдюк вина за другим.

- Там есть какая-нибудь еда?

- Я поел во дворце, - сказал Орест и, увидев меня расстроенным, рассмеялся и протянул баранью ногу. - Но сначала выпьем, Телегон. Чтобы твоя жизнь оказалась дольше, чем кажется сегодня.

Я сделал большой глоток неразбавленного вина, Сатир отпил больше половины бурдюка и, скинув хитон и шляпу, протанцевал круг. - Завтра в Рипе устраиваются погребальные игры по царю леса, тот еще будет праздник. - Он снова приложился к вину. - Что скажешь о Нефеле?

- Жуткая женщина и очень умная. Сказала, что не даст прожить мне отпущенных Демофонтом дней.

- Значит так и есть. Я слышал, как меня искали во дворце перед тем как ты вышел, наверное, Нефела хотела приказать мне сломать тебе шею, Телегон.

- Мое имя Промах.

- Гордое имя! Выпьем, Промах, за твою победу во всех битвах.

- И ты бы сломал мне шею, Орест?

Опустошив первый бурдюк, сатир задумался. - Боюсь, что сломал бы. Я проклят богами, Промах, нет мне надежды. Ты сидишь и пьешь со мной, а вдруг я получил приказ и сейчас убью тебя?

- На все воля богов, Орест, - спокойно ответил я.

Сатир будто замер после моих слов. А затем бросился на меня и стал душить. Должен сказать, что сатиры пахнут не как козлы. Запах довольно резкий, но совершенно иной. Все время пока Орест сжимал меня своими руками, я думал, что он очень похож на аромат маслины, если раздавить ее между пальцами, только во много раз сильнее. Когда он разжал объятья, в его глазах стояли слезы.

- Промах, ты один такой во всей Элладе, ты не зарубил меня спящего, не называешь меня козлом и ты один веришь мне. Позволь мне звать тебя другом.

- Почему ты проклят богами, Орест?

- Друг, - поправил он меня.

- Почему ты проклят богами, друг Орест?

- Не знаю с чего и начать, друг Промах, - мы выпили еще, и он продолжил. - Ты слышал песню о моряке? Ну, он еще возвращается с какой-то войны, а боги на него разгневались, и он не попал домой, а попал только через десять лет. Вот. Мы сатиры очень музыкальны. И мы часто поем песни, и музы нас любят, но придумать песню сатиру нелегко. То одно, то другое, забыл с чего начал песню, стал вспоминать, потерял продолжение. Не иначе, как богиня памяти Мнемозина наказала нас. А меня она обошла в особенности. Я не помню того, что придумал. Оно бы и ладно, но к чему я заговорил о моряке, ты следишь за мыслью, друг Промах? Еще выпьем, мне тяжело об этом говорить. Я очень люблю эту песню, она самая лучшая, но я придумал еще прекрасней. Ты веришь? Как тебе объяснить? Я заметил, что одни слова похожи на другие, и если их сочетать особым образом, то песни становятся еще лучше. Ты понимаешь?

- Нет, друг Орест, не совсем, - мой ответ привел его в ярость, он вскочил и начал бить копытами землю.

- Видишь, вот о чем я говорил, я не могу вспомнить песни, придуманные мной!

- Так сочини для меня новую, друг Орест, - лицо сатира озарилось или он так повернулся к свету луны. Взгляд его застыл, потом он начал отбивать копытом такт и вскоре не своим нежным и тонким голосом запел.

- Промах - мой друг, с кривой ногой,

Ему остался жить день и другой.

Его сторожит сатир Орест,

Краса и гордость этих мест.

Они поднялись на гору Ликей,

Орест сказал: "Ешь, друг, и пей.

Ночь коротка, и луна в небесах,

А я для тебя спою, Промах"

- Это необыкновенно! - воскликнул я.

-Да, да... Вся суть в том, что слово в конце похоже на такое же слово! Так песни и становятся еще прекрасней! О чем я пел, друг Промах.

- Ты не помнишь? - сатир помотал головой, пролив при глотке немало вина, - ну, ты пел обо мне, и о себе, о том, как мы пируем этой ночью...

- Было, наверное, красиво... Это такая мука сочинять и не помнить, иногда я целыми ночами бегаю по холмам и пою, а утром меня скручивает такая тоска, что я опять иду к Нефеле и прошу зелье забвения, - на этих словах Орест осекся, поняв, что сказал лишнего, а я сделал вид, что ничего не заметил.

- Друг Орест, но это не проклятье, это дар богов. Пусть ты сочиняешь в экстазе, но у тебя есть я, и я помню каждую строчку, - извинившись, что не смогу исполнить также хорошо, я пропел сатиру его песню. Стоит ли говорить, что после этого объятьям и выпитому вину не было счета.

- Ответь мне, друг Орест, что держит тебя, сатира, в городе при дворце? - спросил я, когда восторг немного прошел.

- Прости меня, друг Промах, но это и есть мое проклятье и тайна, - слезы снова навернулись на глаза сатира.

- Это из-за зелья Нефелы?

- От тебя ничего не утаишь, друг, - и на этих словах Орест откинулся назад и захрапел.

Спать мне совсем не хотелось, пить тоже, и я решил спуститься к ручью, смыть с себя хмель, и, конечно, мечтал встретиться с Каллироей. Ручей был слишком мелок для купания, и я умывался, погружая руки в воду, словно лаская любимую.

- Не распаляй себя, Промах, - раздался смех из камышей рядом со мной. - Зачем я понадобилась тебе? Говори скорее, мне неуютно здесь.

- Помоги мне, Каллироя. Оракул сказал, что живой мертвец откроет мне, где свирель Пана. Но где найти живого мертвеца? Царь Демофонт гниет, при жизни, но он не знал до меня о свирели. Немой могильщик, живой среди мертвых, безумный оракул... Мне осталось жить два дня, если не меньше, я сам ходячий труп, но у меня нет ни одной мысли, где искать свирель...

- Я сама, как видишь, на половину мертва, - сказала, выходя из тростника, Каллироя, ступая по высохшему руслу. Месяц уже спрятался, и только звезды освещали ее тело, она была похожа на обычную девушку, и от того, что стала ближе, выглядела еще прекраснее. - Но и я не знаю, где свирель. Завтра будут погребальные игры, попробуй выиграть, боги любят победителей, - на этих словах наши губы встретились. - Ты пахнешь, как сатир, рассмеялась она, и меня опять обдало брызгами.

Мокрый, но счастливый, я забрался наверх и уснул под вонючим хитоном Ореста. Гелиос уже был высоко, когда сатир разбудил меня.

- Вставай, друг Промах, мы пропустим погребальные игры.

Голова у меня гудела от выпитого вчера, но я встал и покорно пошел за Орестом, допивавшим вино и пританцовывающим от радостного предвкушения игр.

- А ты будешь участвовать, друг Орест?

- Сатиров не пускают на человеческие игры. Нет сомнений, что я бы победил.

- Если бы соревновались в уничтожении неразбавленного вина, - сказал я, и Орест с гордостью это подтвердил.

Игры проходили недалеко от священной рощи за городом, на поле, окруженном холмами. На склонах кучками сидели все жители Рипы, и я еще раз удивился их мрачности и худобе. Ближе всех к полю в шатре восседала Нефела со свитой. Горожане заняли места как можно дальше от царицы.

Когда я и Орест уселись, никто не обратил на нас внимания, так как все следили за состязанием лучников. Я намеревался принять участие в беге, завершавшем игры. Достойных соперников у меня не было, отсутствие тренировок и похмелье, уровняли бы меня с Подарком, победителем Истмийских игр, но он, как царь леса, в играх не участвовал.

Худосочные жители Рипы мастерством во владении луком не отличались, и я пропустил награждение, задремав на солнце. Когда объявили состязание в метании копья, пронзительный голос Мекона, сына Демофонта, вывел меня из забытья.

- Эй, чужак, осмелишься принять мой вызов и метать копье против моего копья?! Или ты чувствуешь себя уверено только, когда вооружен ты один?!

Не видя в вызове ничего дурного, я спустился вниз. Моей целью была победа в беге, и небольшая разминка мне повредить не могла. Кроме нас двоих в состязании никто участвовать не захотел, видимо, боясь соперничества с Меконом.

Мишенью нам служил худой и плешивый баран, привязанный к колышку в шагах сорока от нас. Первый, поразивший цель,забирал его мясо в качестве приза. Первым броском я промахнулся, не попал в цель и мой соперник, второй бросок прошел мимо. Мекон тоже смазал, третье копье вонзилось совсем рядом с животным, сын царя долго метил и вонзил свое рядом.

Так мы и кидали копья рядом с несчастным бараном, и публика развлекалась, а Орест хохотал так, что дрожал воздух. После его реплики, что мишень быстрее умрет от старости, Мекону удалось попасть барану в заднюю ногу. Пот лился с меня ручьем, и мой противник, улыбаясь, протянул мне бурдюк с вином. Я сделал глоток и занес руку для броска, в этот момент моя голова закружилась, а ноги зашатались, меня качнуло сначала в один бок, затем в другой, все вокруг завертелось, и я бросил копье. Боги в этот раз направили его иначе. Последнее, что я видел, как заливается кровью, пронзенный моим броском Мекон, и, встретившись взглядом с полным ужаса взором его матери Нефелы, я провалился во тьму.

Во тьме я и очнулся. Первым делом я проверил монетку у себя под языком, ее там не было. Я шевельнулся и понял, что закован в цепи, а тело мое болит от побоев. Постепенно глаза привыкли к темноте, и я увидел другую несчастную душу, обреченную на страдания.

- За какие дела истезает тебя Аид? - спросил я.

Душа подняла опущенную на грудь голову и оглядела меня. Ужас испытал я, глядя на это существо. Клочки длинных седых волос свешивались с его худого черепа, глаза запали так глубоко, что казались дырами на лице, а кости выпирали из-под покрытой грязью кожи. Несчастный осмотрел меня и издал звук, похожий на кашель, это был его смех.

- Ты еще не в царстве мертвых, юноша, - с трудом вымолвил он.

- Имя мое Промах, сын Келея, кто ты?

- Как ты сказал? - с удивлением переспросил узник, и я повторил свое имя. - Вот так встреча, я Пелопс, друг твоего отца. Вместе мы служили Демофонту, и вместе были в походах. Когда он привез сюда Нефелу, у твоего отца хватило ума принять изгнание, а меня эта стерва сгноила заживо, - долго говорил это Пелопс, слова с трудом срывались с его губ. Он надолго замолкал, собирался с силами и продолжал. - Да, не стоило мне вставать на ее пути. Но ее жажда власти ужасает. Всех, кто мог сопротивляться, она либо убила, либо сделала рабом зелья забвения.

- Что это за зелье, Пелопс? Я уже много слышал о нем.

- Мак. Он всегда здесь рос, а Нефела привезла с востока тайну этого зелья. За дворцом, на горе Ликей, есть глубокая лощина, там она выращивает свои цветы, а из них делает зелье. И кто однажды попробует цветочного сока, становится его рабом. Я мешал ей, пока мог, - он тряхнул цепями. - А чем ты ей помешал? - Я рассказал ему свою историю, опустив подробности о свирели Пана. - Убил ее сына?! - Пелопс долго смеялся от радости, а когда закончил, сказал. - Тебя ждет ужасная казнь, Промах, мужайся и помни, что любая смерть лучше такой жизни, как моя. Я потерял счет времени, забыл, как выглядит солнце и зелень, а Гермес все не приходит за моей душой. Для всех я уже умер, и под землей погребен заживо...

- Пелопс, открой мне, где находится свирель Пана? - не выдержал я.

- Быстро же ты тронулся умом, юный Промах, - ответил он.

Я рассказал ему оставшуюся часть истории о предсказаниях оракула и моих напрасных поисках свирели Пана.

- Действительно, если и существует на свете живой мертвец, то это я, но никогда я не слышал о спрятанной в этих местах свирели Пана...

- Пелопс, ну скажи хоть что-нибудь, - взмолился я. - Хотя бы предположи.

Он надолго задумался.

- Слушай, Промах, не стал бы такой бог, как Пан, прятать свою свирель. Ты не найдешь ее ни в пещере, ни под камнем, нигде вообще. Никто не говорил тебе, что она спрятана, тебе сказали, где ее найти. И вот, что я скажу тебе, он создал ее и любая свирель - это и есть свирель Пана.

На этих словах дверь отворилась, ослепив нас светом, с меня сняли кандалы и повели на казнь.

5. Свирель Пана

Стража связанным отвела меня на поле, где вчера проходили погребальные игры. Горожане как будто не уходили отсюда и сидели на прежних местах в свете холодной светло-сиреневой зари. Когда меня подвели к шатру Нефелы, она вышла навстречу и тихо сказала. - Смерть твоя не будет легка.

- Ты сама виновата в гибели своего сына, Нефела, не надо было подмешивать мне зелье в вино, - ответил я, и тут же замолчал, еще слово, и она начала бы разрывать меня ногтями.

- Сначала тебе оторвут руки. Ведите лошадей!

Я увидел спасенного мною Левкиппа, с трудом ведущего за собой двух жеребцов. Стражники крепко связали мои запястья ремнями, и конюх подошел проверить узлы.

- Так ты палач, Левкипп?

- Да, Телегон, но не по своей воле. Не отвлекайся, смотри направо,- шепнул он и пошел закреплять ремни на конях.

Я осмотрелся кругом, в стороне от горожан сидел Орест и громко плакал, прикладываясь к бурдюку, я улыбнулся ему, и он зарыдал в голос, разодрав на себе хитон. Нефела подняла пухлую ручку и звоном браслет дала сигнал к началу казни. Левкипп и стражники отпустили поводья, и прежде, чем ремни натянулись, я вцепился в них, сжав, насколько хватило сил. Боль пронзила мои запясть, и побежала молнией к спине. В этот момент Левкипп хлестнул коня слева от меня, и он, встав на дыбы, рванулся вскачь, и ремень лопнул. "Смотри направо," - успело мелькнуть у меня в голове, но я уже бежал, привязанный правой рукой к лошади. Ни до ни после этого мне не приходилось бежать быстрее. Со стороны это выглядело, наверное, смешно, но никто не смеялся, когда я поймал бег и, набрав скорость, наматывал на руку кожаный ремень, догоняя коня. Настигнув взбесившиеся животное, я вскочил на него, и жители Рипа простились со мной криками радости, но громче всех голосов был вопль Ореста и визг Нефелы.

Как следует управлять жеребцом я не мог, все мои силы уходили на то, чтобы удержаться у него на спине. В конце концов, он поскакал на гору Ликей и, быстро выдохшись, перешел на шаг. Я с трудом развязал ремень и упал в траву.

Долго лежал я, глядя в небо и благодаря всех богов за мое спасение, пока не услышал звуки свирели. Обрадованный столь добрым знаком, я поднялся на ноги и пошел на музыку. Мальчик-пастух, увидев меня, закричал от страха, бросил свирель и убежал. Я был избит, хитон на мне был изорван, а все тело покрывала пыль после скачки. Но об этом я не думал, я поднял свирель и наиграл простую мелодию, придуманную Орестом в песне обо мне.

Ничего не случилось. Я осмотрелся, по траве пробежал ветер, подняв сухой лист, кузнечик невысоко подпрыгнул, по небу медленно плыли облака, в вышине пролетела птица, слишком мелкая, чтобы понять какая. Я ощутил всю усталость последних дней и, не замечая больше ничего вокруг, пошел по горе Ликей, забираясь все выше и выше, пока не остановился перед глубоким обрывом. Там внизу я увидел расширяющуюся к низу лощину. Как и говорил Пелопс, все внизу было усеяно красными цветами. Я вспомнил, что поля Нефелы находятся за дворцом, и, пройдя в сторону, увидел с высоты весь город, густые леса за ним, черные квадраты необработанных полей, виноградники и холмы насколько хватало взгляда. Опустив глаза, я заметил крышу дворца и канал, прорытый позади него, куда справа втекала полноводная Каллироя, а слева вытекал лишь мелкий ручей.

Вся вода находилась в искусственном озере и была заперта массивными воротами. Я долго смотрел вниз и понял, если сломать заслон, то вода из озера смоет поля мака, а если повезет, то и весь дворец. Я огляделся и увидел большой камень, подходивший для этой цели, но у меня в руках была только свирель, и сдвинуть его в одиночку, я бы не смог. Я призвал на помощь богов, и они услышали меня.

Орест застал меня за попытками сдвинуть камень и рассмеялся.

- Вот, что значит настоящий герой, всегда в поисках подвига! Я увидел тебя снизу, друг Промах, и пришел предупредить, стража ищет тебя по округе. Вот это ты бежал сегодня утром! В жизни не видел такой скорости, расскажи, как у тебя получилось. Орест протянул мне вино, что оказалось весьма кстати.

После рассказа о моих злоключениях, я поделился с Орестом своим планом. Возможность наделать столько шума вызвала неподдельный восторг у моего друга, и он со всем пылом принялся сдвигать камень.

- Ничего не выходит, друг Промах, он слишком тяжелый, и копыта проваливаются в землю, - я посмотрел на следы сатира и поразился тому, как глубоко они отпечатались.

- Орест! - закричал я. - Мы можем подкопать его, и он покатится сам.

Земля оказалась мягкой и податливой. При помощи двух острых камней, мы начали подкапывать глыбу, и, наконец, она покачнулась, и, возможно, раздавила бы меня, если б сатир ее не остановил.

- Послушай, друг Орест, я хочу попросить тебя об одной услуге...

- Все, что пожелаешь, друг Промах.

- Я хочу спуститься вниз и отомстить Нефеле, а ты, когда услышишь звуки свирели, столкни камень.

- Конечно, - со смехом согласился Орест. - Я и сам хотел попросить тебя дать мне столкнуть камень, это ведь была твоя идея, и я думал, ты сам захочешь это сделать. Это подарок, а не просьба! Но будь осторожен там внизу, друг Промах.

На этих словах мы обнялись, и я стал спускаться, ненадолго задержавшись, переходя через ручей, я умылся и шепнул Каллирое, чтобы она тоже была готова. Веселый звон воды дал мне понять, что я услышан. На улицах Рипы горожане шарахались от меня, как от призрака, я без помех дошел до моста ко дворцу и остановился перед ним.

- Демофонт! - закричал я. - Я нашел свирель Пана, выйди и забери ее! Нефела, а может тебя она нужнее?! Попробуй с ее помощью воскресить своего сына!

После этих слов весь город застыл в молчании. Наконец белые занавесы на балконе дворца дрогнули, и я увидел страшное существо, бывшее когда-то Демофонтом, даже на расстоянии отсутствие губ и носа смотрелись ужасающе. Парадные двери распахнулись, и в окружении стражи выбежала Нефела, волосы ее были распущены, а лицо исцарапано в скорби. Так мы и стояли трое израненных и жалких, глядя друг на друга.

- Имя мое Промах, и я положил конец вашему царству, - сказал я и заиграл на свирели все ту же мелодию, глядя при этом вверх.

Орест сделал все очень быстро, камень замер на краю уступа, а затем полетел вниз, но совсем не так, как я ожидал. Он много раз ударился о склон и с шумом упал в искусственное озеро.

Обитатели дворца замерли, испуганные неожиданным шумом, а я в эти несколько мгновений представил, как буду вечно гнить заживо рядом с Пелопсом. Чего я добился? Нашел свирель, не имевшую никакой ценности, убил человека, ничего плохого лично мне не сделавшего, ввязался в противостояние с царем и царицей города, где оказался случайно. И ни на шаг не приблизил месть своим братьям. Примерно такие мысли крутились у меня в голове.

Когда стража была уже в нескольких шагах от меня, вся гора Ликей задрожала, и ее склон лавиной устремился вниз, погребая под собой дворец. Озеро оказалось гораздо глубже, чем выглядело, и часть его брызгами взлетела высоко в воздух, а часть потоком устремилось в старое русло.

Я стоял не в силах шевельнуться, а вокруг меня падали камни и обломки. Огромная волна снесла мост в шаге от меня и, не тронув, прошла прямо перед моим лицом. Я видел в ней Каллирою прекрасную и страшную в гневе.

Когда волнение улеглось, на месте дворца разливалась река, унося мусор в водоворотах. Подумав об Оресте, я не помня себя, бросился в воду. Я доплыл до теперь покатого с этой стороны склона Ликея, соскальзывая и спотыкаясь, забрался наверх, но там никого не было.

Я побежал дальше, как вдруг меня ослепила яркая вспышка. Когда глаза мои снова смогли видеть, передо мной стоял молодой человек в соломенной шляпе, богатом хитоне и золотых сандалиях посла.

- Гермес, - пролепетал я.

- Промах, - с наигранным удивлением передразнил меня бог, затем лицо его стало суровым. - Боги гневаются на тебя, Промах, ты изгоняешься из Аркадии, до тех пор пока не очистишь себя от убийства...

- Чьего? - вырвалось у меня.

- Мекона на священных погребальных играх. Только царь города Скионы может очистить тебя, - я покорно кивнул. - Вообще, конечно, все вместе, не только за это. - Другим голосом продолжал Гермес.

- Где мой друг Орест? - спросил я ободренный этим тоном.

- Погиб в лавине. Боги тоже прогневались на него. Особенно Аполлон, за эти стихи, поэты вечно завидуют друг другу... - От горя я застонал, но нашел в себе силы сказать.

- Спасибо тебе, Гермес, вестник богов, что уделил мне время. И побрел вниз.

- Скиона в другой стороне, Промах.

- Но я хотел попрощаться с Каллироей...

- Ей это не надо, Промах, ты не понял, что она использовала тебя. Ты был нужен ей только для того, чтобы освободить ее. Она нимфа источника, а ты смертный... - Это уже было слишком для одного дня, и я просто упал на колени не в силах даже плакать, - горе мое растрогало Гермеса, и он ласковым голосом добавил. - Я только что проводил душу Пелопса в Аид, он очень тебе благодарен. Не отчаивайся, Промах, не все боги гневаются на тебя, кое-кому нравится наблюдать за тобой, ты вскоре об этом узнаешь. А для начала я даю тебе свое благословение, ты ведь бываешь почти также быстр, как и я. Да, и чуть не забыл, привет тебе от отца.

- Келея?

- Пана, тупица, - засмеялся Гермес и исчез.

Долго рыдал я на склонах горы Ликей, и нескоро было мне суждено вернуться обратно в родную Аркадию, чтобы узнать, в чем обманул меня вестник богов. Не знал я тогда, сколько испытаний мне предстоит прежде, чем я очищусь от убийства Мекона.

Когда Эос осветила небо, я вытер слезы и отправился в путь, еще беднее, но мудрее, чем вышел из дома.

Значение древнегреческих имен (в порядке появления в тексте)

Промах - "идущий впереди битвы"

Келей - "принуждающий" (отец Промаха)

Эфра - "чистое небо " (мать Промаха)

Иапет - "кидающий" (старший брат Промаха)

Долий - "хитрый" (старший брат Промаха)

Меламп - "черноногий" (раб из дома Промаха)

Левкипп - "белая лошадь" (конюх и палач в городе Рипа)

Телегон - "рожденный далеко" (псевдоним Промаха)

Мекон - "мак" (сын Демофонта и Нефелы)

Иксион - "омела" (убитый царь леса)

Подарк - "быстроногий" (убийца царя леса)

Орест - "горец" (сатир)

Демофонт - "убивающий народ" (царь города Рипы)

Оксинт - "острый" (немой могильщик)

Каллироя - "прекрасный поток" (нимфа реки около города Рипы)

Нефела - "туча" (царица Рипы, родом из Колхиды)

Пелопс - "темное лицо" (узник в подземелье дворца в Рипе)

Комментарии к первой части.

События, описанные Промахом, происходят в Гомеровский период или Темные века, примерно через сто лет после осады Трои (1300-1200 гг. до н. э.). Многочисленные греческие авторы классического периода все свои знания об этом времени брали из "Иллиады" и "Одиссеи" и сохранившихся предметов искусства, современные историки смогли добавить к этому археологические находки, но представление об этом периоде все равно довольно приблизительные и в большинстве случаев сложно отличить истину от вымысла. Ведь Гомер был, прежде всего, поэтом, а не ученым, а его произведения передавались устно в течение долгого времени, и многое в них может быть искаженно.

Лично у меня нет причин не верить истории Промаха, большая часть географических, бытовых и других фактов не расходятся с принятыми знаниями о том времени.

Город Рипа, где проходят события первой части, не существует в наше время, но его упоминает Гомер в "Перечне кораблей" среди других городов Аркадии:

Далее шли, кто в Аркадии жил, под горою Киллены,

Подле гробницы Эпития, где состязаются мужи,

Кто населял Фенеос с Орхоменом, богатым овцами,

Рипу, Стратию, а также открытую ветрам Эписпу

Склоны знаменитой горы Ликей сейчас не выглядят такими, как описывает их Промах, но кто знает, какими они были три тысячи лет назад. Реки с названием Каллироя в ее окрестностях нет.

Достаточно спорный момент с монетой положенной под язык. Согласно мнению историков, основывающемуся на археологических находках, первые монеты в Афинах появились спустя примерно пятьсот лет после Троянской войны. Однако, в мифах о Тесее говориться, что он ввел в Афинах свои собственные монеты. Историки истолковывают это в том смысле, что миф был придуман гораздо позже в классический период. Мне кажется, что нельзя отрицать отсутствие чего-либо просто, потому что наука не смогла найти доказательство этому. В любом случае, у читателя есть право выбора, верить Промаху или археологам.

Венок победителя Истмийских игр, обнаруженный Промахом в руках у мертвого царя священной рощи, действительно был сосновым. Историки считают, что эти соревнования проводились с 582 года до н. э., но мифы приписывают их создание Тесею, жившему до начала троянской войны. Как, впрочем, и Олимпийские игры, чей отсчет начинается от 776 года до н. э., были основаны Гераклом в 1210-е гг. до н. э.

Науке также неизвестно о производстве опиума в Темные века, первым из греков о нем говорит Гиппократ, родившийся около 460 года до н. э., но мак был распространен в Греции, и в "Одиссеи" (Песнь четвертая) мы находим следующие слова:

Новая мысль тут явилась у дочери Зевса Елены.

Снадобье бросила быстро в вино им, которое пили,

Тонут в нем горе и гнев и приходит забвение бедствий.

Если бы кто его выпил, с вином намешавши в кратере,

Целый день напролет со щеки не сронил бы слезинки,

Если бы даже с отцом или с матерью смерть приключилась,

Если бы прямо пред ним или брата, иль милого сына

Острою медью убили и он бы все видел глазами.

Некогда было то средство целебное с действием верным

Дочери Зевса дано Полидамной, супругою Фона,

В дальнем Египте, где множество всяческих трав порождает

Тучная почва - немало целебных, немало и вредных.

Этим "зельем забвения" вполне мог быть опиум.

Царь Демофонт открывший свое лицо в пятой главе, судя по всему, был болен Лепроматозной проказой. Об этом говорит "восточное" происхождение болезни, и описание данное Каллироей.

Часть Вторая: Халкидика

1. Хромой гонец

Долго я скитался по Аркадии, держа путь на восток к морю. Без меча и копья я избегал дорог, где могли встретиться разбойники. Хитон мой был грязен и так изорван, что почти не прикрывал тела. Я пил из ручья и питался дикими ягодами и оливами, когда мог их найти.

Одной холодной ночью я, подобно зверю, зарылся в подлесок и увидел сон. Молодой кипарис с кривым стволом одиноко стоял на холме. Он быстро рос, как вдруг налетевший ветер сорвал с него всю хвою и оставил голым. Кипарис не прекращал тянуться к небу и вскоре снова зазеленел. Ветер свирепей и сильнее прежнего попытался его сломать, отрывал целые ветви, но дерево только стало выше и окрепло, вновь одевшись хвоей. Проснувшись, я впервые за долгое время улыбнулся новому дню.

Через несколько дней я вышел к прибрежному городу Тиринфу с крепкими стенами и большим дворцом. С востока поднималась колесница Гелиоса, окрасив спокойное море в ярко-синий цвет. Напомнив в молитве Гермесу о его обещании помочь мне, я, прихрамывая, направился к людям. Вид моего тощего и загоревшего тела вызывал удивление и смех.

- Эй, хромой, не иначе, как ты прибыл для участия в играх, - крикнул кто-то из толпы.

Я понял, что боги услышали меня и со всей серьезностью подтвердил свои намерения. Жители города, находясь в праздничном настроении, тут же поддержали эту затею, и толпа с хохотом довела меня до распорядителя игр, где под всеобщее ликование я записался на бег под именем Амфигей.

Прежде, чем начались состязания, мне дали омыть тело и даже предложили еды, от чего я отказался, боясь с непривычки съесть слишком много. Тело мое было легче обычного - за последнее время я много ходил. Подошвы моих ног, после того как порвались сандалии, загрубели, и я был готов к бегу лучше, чем атлеты, тренировавшиеся в привычных условиях. Кроме того они бежали ради славы, а я исполняя волю богов.

Я держался позади остальных, но перед самым финишем сделал рывок и победил. После того как меня наградили венком, сам царь города Тиринфа вручил мне бронзовый треножник. Помня о помощи вестника богов, я сказал.

- Треножник этот я посвящаю своему покровителю Гермесу и со всем смирением прошу принять меня, царь города Тиринф, на службу своим гонцом. Я уже доказал свою скорость, а если ты соблаговолишь, то смогу доказать и верность.

Царь Медон спросил, откуда я, и мне не пришлось ему врать, отвечая, что я явился из города Рипы, где царскую чету постигло ужасное несчастье быть погребенными под обвалившимся склоном. О своем участии в этом я, конечно, промолчал. При поддержке толпы я стал слугой царя Медона. Он не видел причин отказываться от услуг быстроногого гонца, мне же это было необходимо, чтобы поправить свое положение и накопить средств для путешествия в Скиону в далекой Халкидике.

Работа была несложной, поначалу Медон не доверял мне важные сообщения и обычно посылал в ближайшие поместья для уточнения текущих дел о поставках продовольствия и обмена новостями. Постоянный бег и традиционное гостеприимство очень скоро нарастили мясо на моем теле. А когда я был свободен от дел, то купался в море рядом с портом. Мне нравилось смотреть на стоящие в гавани торговые корабли, на работу матросов, на загорелых критян, темнооких колхидцев, светловолосых фракийцев, но ждал я корабля из Халкидики.

Если погода была ненастная, я упражнялся с молодыми воинами в борьбе и битве на мечах. Делал я это потому, что физические занятия были единственным способом прогнать мысли о Каллирое и угрызения совести за смерть моего друга Ореста. Стоило мне увидеть ручей или услышать, как стучат по камням копыта, сердце мое начинало щемить, а на глаза наворачивались слезы.

За полгода работы я не только заработал себе на меч, копье и новый хитон, но и получил репутацию молчаливого и умного гонца. Жизнь моя была однообразна, до того дня как боги снова вспомнили обо мне.

Тем утром я вышел из дома, собираясь пойти поплавать, зашел во дворец предупредить стражу, где меня искать, если появятся срочные поручения, и увидел, что к царю Медону поднимается убийца моей матери Долий. Его борода стала гуще, и сам он чуть потолстел, но не узнать одного из двух своих врагов я не мог.

Он меня не заметил, а я терялся в догадках, что могло понадобиться Долию так далеко от дома в Тиринфе у царя Медона.

Поскольку месть брату была бы преждевременной, я, исполнив то зачем пришел, удалился к морю. Убей я тогда Долия, меня наверняка бы казнили, и мало того, что Иапет избежал бы расплаты, я попал бы в Аид неочищенным от убийства Мекона и страдал бы за это вечно. Такими мыслями я успокаивал себя, пока на берег не прибежала стража, сказав, что Медон ждет меня по срочному делу.

Приготовившись к худшему, я предстал перед царем. Долия в зале не было.

- Амфигей, завтра судно троянских купцов отплывает на родину, они уже согласились высадить тебя в Халкидике. Ты пойдешь в город Скиону и скажешь его правителю: "Царь Медон знает, где он", - я опешил, узнав, что меня отправляют в Скиону, куда мне больше всего надо попасть. - Амфигей, ты понял меня? Что у тебя за дурной вид? Повтори послание.

- Царь Медон знает, где он.

- Правильно. Отныне ты будешь считаться не просто гонцом, а послом. Я приказал выдать тебе жезл и золотые сандалии. Если все пойдет как надо, тебе окажут почести, и вскоре ты приплывешь обратно. Если нет, то помогут тебе боги, Амфигей, - сказал царь Тиринфа Медон.

2. Кони Посейдона

Пентаконтора троянских купцов отплыла с первыми лучами зари. Я неплохо устроился под навесом на корме в самом углу, положив под голову мешок с припасами, меч и жезл посла. С моего места открывался вид на два ряда спин прикованных к веслам рабов. Они слаженно работали под ритмичную песню без слов, так как гребцы были разных племен.

Кроме меня на судне был только один пассажир: странного вида мужчина неопределенных лет с тяжелым лбом и еще более тяжелым взглядом. Он был почти лыс, не считая кудрявых клочков за ушами и нескольких на подбородке, их он время от времени засовывал в рот, не замечая этого. Не ответив на мое приветствие и даже не пошевелившись, он смотрел сквозь меня, пожевывая свою бороду.

К качке я привык быстро. Хотя это было мое первое плавание, смотреть на волны мне быстро надоело, и я стал наблюдать за экипажем. Рулевой был по виду опытным моряком, загоревший и выбеленный солью, он уверено и спокойно правил судном, изредка отдавая приказы команде. Все матросы, как я слышал, имели свою небольшую долю в товарах и работали с душой. Единственный, за кого ухватился мой взор, был капитан, купец и владелец корабля. Его лицо выражало постоянное беспокойство, он часто смотрел за борт, а еще чаще с недоверием поглядывал на меня. Я сделал вид, что не замечаю этого и вернулся под навес.

- Кто ты, юноша? - испугал меня внезапным вопросом мой молчаливый сосед.

- Я Амфигей, посланник царя Медона.

- Гонец. Бегун, - незнакомец ронял слова, как тяжелые камни. - А есть ли у тебя время остановиться и подумать? Нет... Откуда оно у тебя. - После этого он замолчал, и мы не разговаривали несколько дней.

Я привык к тренировкам и ежедневно разминался на палубе. В тот день светило солнце, но ветер был сильный, а волны просто огромные. После того как наш корабль взлетел на один из высоких гребней, море под нами внезапно озарилось яркой вспышкой. Я поделился этим наблюдением со своим соседом и высказал предположение, что это знак, данный нам Посейдоном.

- Что за чушь, мальчик. Будто Посейдону есть дело до тебя, - разразился смехом мой спутник.- Ты смотришь, но не видишь. У всего есть свое объяснение.

- С этим я спорить не буду, и я, скорее всего, знаю объяснение этой вспышке. Но почему это не может быть знаком богов, незнакомец?

- Мое имя Дриоп. Я мыслитель, ты, наверное, слышал обо мне. Ты не знаешь, бегун, но мир движется к своему вечеру. И боги уже не те, что раньше, и люди стали мельче.

- Я бы не стал так говорить о богах, Дриоп, - остерег я его. В ответ на это он снова рассмеялся.

- Амфигей, ведь так тебя зовут? Мы с тобой плывем на одном корабле, и если с ним что-то случится, ведь это случится и с тобой и со мной, верно? И мое убеждение о бессилии богов будет равно твоей вере в их могущество, - Мне было, что возразить, но я промолчал. - Ты слишком юн, чтобы понять и видеть, как мир движется к своему концу. Ты слышал о героях прошлого? А знаешь лично хоть кого-нибудь, похожего на них? Нынешние цари живут во дворцах, построенных людьми, чьи тела давно стали прахом, а нового не строят. Дороги зарастают травами, торговли почти нет, люди заперлись в своих городах и не знают, что происходит у соседей. Обряды справляются по привычке, молитвы не идут от сердца. Вспомни песни об осаде Трои, давно ли это было? И ста лет не прошло с тех пор, как боги следили за каждым шагом смертных, а где они теперь?

Он мог бы продолжать и дальше, но громкий крик матроса оборвал его, я вскочил посмотреть, что случилось, и увидел парус далеко на горизонте. По выражению лиц и потому, как налегли на весла гребцы, я понял, что ничего хорошего это нам не предвещает.

Мы неслись по морю всю ночь, но на рассвете парус стал только ближе. Боясь, как бы Дриоп не накликал худшего, я спросил, куда он направляется.

- В Колхиду, - ответил он. - Я хочу увидеть, как живут люди в дальних странах. Сам я не видел, но говорят в Финикии люди научились оставлять слова на камне.

- Что это за магия, Дриоп?

- Никакой магии, они выдалбливают мысли в скале и сохраняют их для потомков.

- У всех есть мысли, и чтобы их сохранить потребуется очень много работы, - сказал я. - Стоят ли мысли такого труда?

- Твои нет, бегун, а мои стоят, - запальчиво ответил Дриоп и обиженный снова погрузился в молчание.

К вечеру гребцы выдохлись и скорость упала. Ветер слабо полоскал парус, и купец, уже не скрывая своего страха, изо всех сил стегал рабов плетью.

Утром следующего дня, преследовавший нас корабль был так близко, что можно было разглядеть блики на доспехах воинов. Это был легкий тридцати весельный корабль, и по его скорости было видно, что он настигнет нас до конца дня. Рабов уже не надо было подгонять плетью, они гребли, насколько хватало сил. Все матросы переоделись в доспехи, и над судном висело гнетущее молчание, прерываемое только плеском весел и скрипом снастей.

- Дриоп, ты знаешь что-нибудь о городе Скиона?

- Знаю, что тебе туда не попасть, Амфигей, - ответил мыслитель. - Но почему бы и не рассказать. Это молодой торговый город. Основал его Протесилай, вернувшийся из-под Трои. Что еще сказать? Вся Халкидика: это песок, камни и немного деревьев. Если б не удачное расположение, Скионе бы не прожить, а так в этом месте пересекаются торговые пути, и говорят, что город очень богат, - я поблагодарил Дриопа за рассказ, и спросил, будет ли он участвовать в бое с морскими разбойниками, но он больше не удостоил меня разговором.

Когда Гелиос завершал свой дневной путь, преследователи нагнали нас. Бой был недолгим, и я в нем не участвовал. Из своего укрытия под навесом я видел, как в гребцов, так и не раскованных купцами, с правого борта полетели копья, почти все они попали в цель, и корабль встал. Затем раздался треск ломающихся весел, и через мгновение нападавшие оказались на палубе. Несмотря на яростные крики торговцев, их быстро оттеснили к левому борту, и всех, включая капитана, сбросили в воду. Смерть этих людей, закованных в доспехи, была неминуема. Затем часть рабов нападавшие забрали к себе на весла, а остальных казнили, что, на мой взгляд, было лишним. После этого захватчики начали грабить корабль, и очередь дошла до меня и Дриопа.

- Здесь еще двое, Нелей, - закричал обнаруживший нас воин.

- Перерезать горло, - коротко ответил здоровый мужчина с густой светлой бородой, бывший их предводителем.

- Мы эллины, - сказал я.

- Это все меняет, - ответил Нелей. - Выбросите их за борт.

- Постой, я посол, - я показал ему жезл. - Мой статус священен, и ты отяготишь себя моим убийством. - Нелей задумался, а потом на его лице появилась недобрая улыбка.

- Хорошо, посол, я не трону тебя, - и пираты перестали обращать на нас с Дриопом внимание, продолжая переносить награбленное на свой корабль и вскрывать доски на палубе в поиске тайников. Когда они завершили свою работу, я понял, что Нелей решил оставить нас вдвоем на пустом корабле.

- Нелей, - крикнул я. - Ты хочешь утроить свою добычу? - предводитель остановился.

- Что ты хочешь предложить мне, посол.

- Я утрою твою добычу, а ты возьмешь нас на корабль и высадишь в любом эллинском порту.

- Хорошо, как твое имя?

- Амфигей.

- Я возьму тебя, Амфигей, на свой корабль, если ты выполнишь, что обещаешь.

- И я не буду сидеть на веслах.

- По рукам.

- Боги свидетели нашего договора, Нелей.

- Боги свидетели, Амфигей.

- Я думаю, что троянский купец прибил запрещенные к вывозу железные пластины ко дну своего судна, - глаза Нелея загорелись. Железо - редкий металл, и оружие из него лучше бронзового, а доспехи прочнее.

Он тут же послал двоих воинов нырнуть и проверить мои слова. Я задержал дыхание вместе с пловцами и с нетерпением ждал, когда они снова появятся на поверхности. Ведь это была всего лишь моя догадка, основанная на поведении купца и увиденной мной яркой вспышке.

- Посол не врет, - сказал вынырнувший воин. И Нелей радостно хлопнул меня по плечу.

Когда железо перенесли на корабль, Нелей жестом пригласил меня на палубу. Я взял свои вещи и спрыгнул на его судно.

- Эй, постой, насчет тебя мы не договаривались. Я давал обещание только послу, - со смехом обратился Нелей к несчастному Дриопу и оттолкнулся веслом от корабля. Я с грустью смотрел, как из вида пропадает судно с обреченным Дриопом, но кто, если не он, сам обрек себя, прогневив богов.

- Жаль, эти купцы не выпустили вам кишки! - раздался голос с кормы.

- О, боги, кто-нибудь заткните коня или я выброшу его за борт, - взревел Нелей. - Эй, посол, иди передай ему это. Рядом с его клеткой такая вонь, что там никто не спит.

Под дружный хохот команды я обернулся и увидел под навесом высокую деревянную клетку, где стоял грязный, но гордый кентавр.

- Мое имя Керкион, - представился он, когда я подошел ближе. - Ты пленник? Будешь убирать за мной? У тебя есть вино? - он застучал копытами по палубе. Последний вопрос попал в мое больное место.

- Я достану, Керкион, - ответил я и обратился к Нелею.

- Я обещал взять тебя на борт и не сажать на весла, хромой посол, а кормить и поить тебя я не обязан, - с неприятным смехом сказал Нелей.

Ночью воины начали отмечать удачный захват купеческого корабля и, перепившись, вскоре уснули. Мне удалось раздобыть недопитый бурдюк с вином и немного сыра. Я поделился с Керкионом и предусмотрительно спрятал остатки, после чего взял чей-то шлем и, черпая им воду, смыл нечистоты из клетки Керкиона. Не из добрых побуждений, а потому, что спать рядом с такой вонью было действительно невыносимо. Керкион за все это время не произнес ни слова, боясь разбудить Нелея или кого-нибудь из команды, хотя я видел, как ему хочется поговорить. Закончив отмывать корму, я завернулся в свой плащ и уснул.

Разбудили меня голоса воинов, продолжавших пьянку с восходом солнца. Громче всех кричал, конечно, Нелей. Я не открывал глаза и внимательно слушал их разговоры.

- Надо быть такой бабой, как мой брат Адраст, чтобы полгода мучиться с осадой такого мелкого городишки, как Скиона! - услышав эти слова, я чуть было не подпрыгнул от изумления. - Но мы, парни, приплывем и выставим ворота его кудрявой головой, верно? - Воины шумно одобрили сказанное Нелеем, и он принялся подгонять рабов, хотя ветер и без того был сильный, и корабль шел хорошо.

- Как ты попал сюда, Керкион? - спросил я, делая вид, что только проснулся.

- Меня заманили в коварную ловушку.

- На кобылу, - сухо ответил один из воинов, слышавший мой вопрос. Вид у него был суровый, шрам на лице почти закрывал один глаз, а по всему телу были рубцы, по виду не только от оружия, но и от когтей.- Кентавра легко поймать на кобылу, - повторил он.

- Но зачем? - удивился я.

- За всяких таких тварей можно выручить хорошие деньги, - ответил воин. - Восточные цари вообще платят за уродов на вес золота. Их сейчас не так легко поймать, даже сатиры большая редкость, - и с этим я согласился. - Но все это мелочи, - на этих словах Керкион презрительно фыркнул, а разомлевший от вина охотник продолжал. - Вот если б поймать циклопа... Это настоящий подвиг, говорят они ростом, как три человека, и свирепые как быки...

- Ликург, что ты ему рассказываешь? Пойдем к нам, - окликнули его воины, и он присоединился к остальным.

Я заметил, что корабль сильнее подпрыгивает на волнах, а небо покрылось тучами. Весь день погода портилась, а ночью разразился шторм. Полупьяные воины не успели убрать парус, и мачта сломалась, придавив гребцов на левом борту, после чего ее унесло в море. Оставшиеся в живых рабы умоляли расковать их и подняли жуткий вой. Никому не было до них дела. Ветер все усиливался, и еще нескольких смыло в море, я возносил молитву Посейдону, изо всех сил вцепившись в клетку Керкиона. Кентавр умолял разрубить узлы на дверях его тюрьмы, но я не мог разжать руки от страха. Не знаю, сколько продолжался этот кошмар, но, наконец, буря начала затихать, и у всех появилась надежда.

Корабль взлетел на огромную волну, на мгновение задержался на гребне и полетел вниз. Раздался треск, и судно оказалось под водой. После жуткого грохота мы оказались в полной тишине. Я, так и не отпустив клетку, вспомнил о жезле посла у меня за поясом и, вставив его между прутьями, потянул на себя. Керкион изнутри ударил копытами, дверь распахнулась, и мы поплыли вверх.

Я не считаю себя хорошим пловцом, но я довольно долго держался на плаву рядом с Керкионом, и только когда силы совсем покинули меня, помолился богам и пошел ко дну. Боги услышали меня, и дно оказалось у меня под ногами. Ясное сознание вернулось ко мне, я оттолкнулся и, всплыв, подбодрил кентавра. Мы сделали последний рывок в темноте и вскоре почувствовали гальку пляжа, я немного отполз от моря и, поблагодарив Посейдона, заснул.

Со дна сна я почувствовал, что кто-то легонько покалывает меня острием копья.

- Говорю тебе, эта тварь в водорослях - настоящий конь Посейдона.

- Ага, а этот второй его посланник, видишь у него позолоченные сандалии.

- Надо притащить их к Адрасту...

- Это берег Скионы, - хрипло спросил я, и слова буквально раздирали мое горло. Я попытался открыть глаза, но соль на веках и солнечный свет доставили мне жуткую боль.

- Да, посланник, - неуверенно ответил мне первый голос.

- Новости. От Нелея. Тащите. Меня. И коня. В лагерь, - с трудом сказал я.

3. Пир Ареса

Я спал целый день и всю ночь, а когда очнулся, тело еще немного болело, но кроме нескольких ссадин от острой гальки, ран больше не было. Я обнаружил себя в шатре, рядом с моей лежанкой кто-то оставил новый хитон, здесь же стояли мои позолоченные сандалии посла. Одевшись, я вышел наружу, и воин, охранявший мою палатку, сказал, что их предводитель Адраст велел мне сразу явиться в его шатер, как только я проснусь. Я попросил воина принести мне немного воды, попить и умыться, он несколько мгновений колебался, но потом протянул мне свой бурдюк.

- С водой плохо, - сказал он, и я сделал вид, будто мне хорошо об этом известно. Затем я спросил, как себя чувствует кентавр, и узнал, что он еще не просыпался. Я опять сделал вид, что так и надо, и, умывшись, спросил, в какой стороне находится шатер их предводителя.

Местность точно соответствовала скупым описаниям Дриопа. Отовсюду было видно море, три корабля были далеко вытащены на песок, а их паруса сняты. Вместо земли под ногами всюду был песок. Местами все же попадалась почва, и на ней росли желто-рыжая трава и низкорослые кусты маквиса. Пройдя чуть дальше, я увидел небольшую платановую рощу, где, по словам охранника, и находился шатер Адраста. Ближе к ней палатки воинов стояли плотнее, и меня провожали их суровые и недоверчивые взгляды. Это были люди разных племен, одетые как придется.

Очутившись под тенью платанов, я направился к самому большому шатру, и, назвав себя Амфигеем, попросил стражу доложить обо мне. В полутьме палатки я увидел Адраста, он был молод и хорошо сложен, но первое, что бросалось в глаза при виде этого человека, были его густые и длинные волосы. Белокурые локоны спускались чуть не до пояса и блестели даже во мраке. Худой, женственный юноша стоял позади него и расчесывал их гребнем из слоновой кости. Адраст сидел величественно и прямо, но я заметил, как его левая рука, сжатая в кулак, время от времени судорожно разжимается, и он, поймав мой взгляд, обхватил ее правой рукой.

- Я Амфигей, посол царя Медона из города Тиринф, мне посчастливилось плыть сюда с твоим братом Нелеем...

- То еще счастье, - хмыкнул Адраст. - Где он сам? И что у тебя за вести?

- Удобно ли говорить при посторонних, - спросил я, указывая на юношу за его спиной.

- Я доверяю Эхиону, как самому себе, продолжай, - после этих слов мне показалось, что мальчик с расческой попытался уязвить меня взором.

- Нелей шел к тебе на помощь на трех кораблях, Адраст. Но к несчастью буря потопила один из них, а остальные два прибудут со дня на день...

- Три? Откуда у брата три корабля? Ты ничего не путаешь, посол?

- Один из них, как мне известно, захвачен у троянских купцов, - продолжал врать я.

- Это похоже на Нелея. Ты сказал, что прибыл от царя Медона, какое послание он мне передал?

- Это послание для царя города Скиона, - прямо ответил я.

- Считай, что ты с ним говоришь, еще несколько дней и Скиона станет моим городом...

- Ты повторяешь это уже полгода, - неожиданно перебил его Эхион, и Адраст, к моему удивлению,ничего не ответил на эту дерзость.

- Адраст, ты понимаешь, что мое положение не позволяет мне передать послание другому человеку. Могу лишь заверить тебя, что как только ты станешь царем этого города, я тут же тебе его скажу.

- Ну, в Скиону тебе раньше меня точно не попасть, даже если б ты хотел этого больше всего на свете. Они не подпускают никого к своим стенам ближе, чем на полет стрелы. Вряд ли они поверят твоим золотым сандалиям, а если и поверят, я не могу отпустить тебя к ним с таинственным посланием. Но не считай себя пленником, Амфигей, будь здесь гостем. Вечером я буду ждать тебя на пиру. - Адраст позвал стражу и шепотом, но так чтобы я слышал, повелел следить за мной.

Я поблагодарил его за приглашение и покинул шатер. Через тонкую ткань я услышал, как Адраст со смехом сказал: - А он симпатичный, этот посол, - после чего вскрикнул и приказал Эхиону аккуратнее обращаться с гребнем.

До вечера еще оставалось много времени, и я решил осмотреться. За платановой рощей были возведены оборонительные валы, я забрался на них и оказался перед открытым полем. Слева и справа его омывало море. Примерно в тысячи шагов я увидел стоявшие на возвышении стены Скионы и понял, как удачно расположен город. Ни одно существо не смогло бы перейти через это открытое пространство, будучи не замеченным защитниками. За городом виднелись невысокие холмы со стройными тополями на склонах. Под наблюдением своих стражей я прошел вдоль насыпи и увидел ручей, тонкой струйкой спускавшийся к морю.

- Вы отсюда берете воду? - спросил я сопровождавших меня воинов, и они подтвердили это. Я проследил взглядом изгибы ручья и увидел, что он протекает через Скиону, а лист тополя, крутившийся в воде, говорил о том, что источник берет начало где-то в холмах.

Я вернулся назад к берегу и спросил, где мне найти кентавра. Керкион снова был в клетке. Вид у него был подавленный.

- Не бойся, Керкион, я вытащу тебя отсюда, - пообещал я.

- Какое тебе дело до меня? - печально спросил кентавр.

- У меня был друг, похожий на тебя. Я по неосторожности погубил его. Может быть, боги послали мне тебя, чтобы я искупил свою вину.

- Он тоже был кентавром? - с интересом спросил Керкион.

- Нет, он был сатиром.

- Ха, всего навсего, - невесело ухмыльнулся кентавр. - Стоят ли козлоногие чей-либо дружбы?

- Осторожней, Керкион, мой отец...

- Разговорами о папе, ты меня не освободишь. Я слышал, их предводитель собирается ездить на мне, как на коне. Нет хуже участи для кентавра, я не могу допустить такого. Чтоб я, Керкион, носил седока!

- Я понял тебя и постараюсь помочь, - ответил я и направился к себе в шатер.

Погруженный в мысли о сложившемся положении, я вошел в палатку и с удивлением обнаружил там свирепого обликом воина. На нем были роскошные доспехи, и он точил наконечник своего копья, высекая снопы искр. При виде него я сначала испытал страх, но вскоре мои ноги начали подгибаться, на спине выступил холодный пот, дыхание мое участилось, а ладони стали мокрыми. В ужасе я упал на колени и закрыл голову руками.

- Встань, Промах, мои спутники возвестили мое присутствие, их больше здесь нет. - Я неуверенно поднял лицо. - Гермес говорил о тебе. Я не мастер произносить речи. Ты слушаешь, смертный?!

- Да, Арес, - сознание постепенно возвращалось ко мне.

- Мне нет большого дела до этой жалкой осады, но их предводитель совершил щедрые приношения в мою честь. Ты поможешь ему взять город Скиону или вызовешь мой гнев.

- Но, как?

- Это ты должен знать как! - взревел Арес. - Ты смог разрушить дворец, сможешь, наверное, взять и город. Ты меня понял?!

- Да, Арес, - ответил я, но в палатке больше никого не было. Я тоже вышел и купался в море, а потом лежал на берегу, размышляя, что мне делать, до тех пор, пока меня не позвали на пир.

Столы стояли под открытым небом прямо в роще, вокруг горели костры из плавника. Адраст знаками пригласил меня сесть рядом. Он извинился за то, что воды слишком мало и вино приходится пить неразбавленным. Меня это не смутило, но воины, да и сам Адраст, пьянели очень быстро. Пир был не из веселых, за столом не было шумных разговоров и смеха, ситуацию усугублял один из воинов, певший об осаде Трои под аккомпанемент расстроенной арфы.

- Дела наши плохи, посол, - наклонившись ко мне, тихо говорил Адраст. - Полгода мы держим в осаде Скиону, припасы кончаются, а люди приуныли. Что за место эта Халкидика?! Только бревна для костра прибивает к берегу. Ни охоты, ни развлечений. Но уйти я не могу и не могу позволить Нелею взять этот город. Я младший сын, понимаешь?

- Я тоже, - ответил я и почувствовал, как его рука обняла меня за плечи.

- Я младший, Нелей средний, нам надо самим завоевывать царство, ведь моим родным Тиринфом правит наш старший брат Медон. - Я не смог скрыть удивления. - Ха, ты не знал, что у него есть братья? Он не любит о нас рассказывать, дал нам по кораблю и отослал подальше. Я набрал этих парней по портам, обещал им богатую добычу, а теперь застрял тут. А сколько жертв я принес богам, моля о победе...

- Послушай, Адраст, я помогу тебе взять город, если ты отпустишь кентавра.

- Коня?

- Да. Ты согласен?

- Я согласен, если твой совет поможет.

- Поможет он или нет, зависит от доблести твоих воинов. Ты согласен отпустить кентавра?

- Ты дерзишь мне, посол?!

- Я исполняю волю богов, помогая тебе, ты согласен?

- Ты говоришь уверенно, я принимаю твои условия.

- И боги тому свидетели, Адраст.

- Боги тому свидетели, Амфигей.

- Я сегодня ходил к насыпи, - шепотом проговорил я. - Завтра ты соберешь всех людей, как будто собираешься идти на решительный штурм, но когда дойдете до стен, ты и часть самых надежных воинов обойдете город и засыплете песком и камнями источник в холмах, протекающий через Скиону. Без воды город не продержится и неделю.

- Как я сам до этого не додумался! - закричал Адраст. - Воины завтра Скиона будет нашей, идите и готовьтесь к бою. Эхион, вина мне и мудрому Амфигею. Где этот парень? - но Эхиона рядом не было.

Пир вскоре завершился, и, взяв вино и хорошие куски со стола, я пошел навестить Керкиона.

- Почему бы тебе не отпустить меня прямо сейчас, Амфигей? - спросил кентавр, подкрепившись.

- Это бесполезно, Керкион, кто-то из воинов стоит на карауле, а главное - здесь некуда бежать. Мы на косе, с трех сторон омываемой морем, потом поле перед городом, потом Скиона с лучниками на стенах, а дальше холмы. Вряд ли кентавр сможет пройти через все это незамеченным.

- Ты не знаешь, как я быстр...

- Потерпи еще не много, Керкион, город скоро падет, и тогда Адраст отпустит тебя.

- Я не верю в это, - кентавр снова опечалился. - Амфигей, ты слышал о Скифии? Говорят, это страна равнин на севере. По полям там бродят целые табуны диких кобылиц. А людей там совсем нет. Хотел бы ты там побывать?

- Я боюсь, дикие кобылицы не так сильно меня интересуют. Я хотел бы вернуться в родную Аркадию и жить в тени высокой горы, чтобы за порогом текла холодная река... - по храпу я понял, что Керикион меня больше не слушает и вернулся к себе, выспаться перед трудным днем.

С первыми лучами я стоял рядом с Адрастом на оборонительных валах. На совете было решено, что он поведет часть воинов, выбранных по жребию, по берегу, а остальные атакуют главные ворота, чтобы отвлечь врага. Ночная вылазка была бы безопаснее, но найти и засыпать источник в темноте на незнакомой местности представлялось невыполнимой задачей.

Я остался на валах, откуда открывался вид на поле будущей битвы. Воины в полном молчании двинулись к воротам, прикрываясь щитами. Задние ряды несли приставные лестницы. Когда из Скионы полетели первые стрелы, нападавшие рассыпались и перешли на бег. Воины во главе с Адрастом отделились и пошли налево от города. Как только они скрылись, а первые лестницы упали на стены, ворота Скионы внезапно распахнулись, и из них с громкими криками хлынула толпа защитников.

Нападавшие растерялись, правый фланг был смятен, завязался жестокий, но недолгий бой. Без приказов Адраста не ожидавшие контратаки воины бросились бежать. Я с возрастающим страхом смотрел, как защитники Скионы добивают беглецов, и приближаются к валам.

Из оцепенения меня вывело пролетевшее мимо копье, я проследил за ним взглядом, оно воткнулось в платан за моей спиной, и часть древка откололась. Понимая, что буду первым и единственным, кого встретят разъяренные боем скионяне на валах, я скатился с насыпи, подбежал к дереву и вырвал копье. Крики защитников города были совсем близко. Я приложил левую руку ладонью к стволу, стиснул зубы и пригвоздил себя копьем к платану.

Крик боли вырвался у меня в тот момент, когда первый воин показался на вершине насыпи. Скионяне быстро пересекли валы и застыли в нерешительности, ожидая засады или сопротивления, но в роще кроме меня никого не было.

- Освободите меня, доблестные воины города Скионы. И не опасайтесь засады, ее здесь нет, - простонал я. Меня, наконец, заметили. Один из воинов поднял копье, чтобы метнуть в меня, но увидев, что я прибит к дереву, опустил руку. - Я посол и пленник ваших врагов, помогите мне.

- Жгите корабли! - приказал воин в богатом бронзовом шлеме и подошел ко мне. - Кто ты?

- Я Амфигей, посол царя Медона из города Тиринф. У меня послание для вашего царя.

Воин посмотрел на мои позолоченные сандалии, потом на пробитую руку и рывком вырвал копье. Боль была такой сильной, что сознание покинуло меня.

4. Защита Афины

- Открой глаза, Промах, - приказал мне властный женский голос. Я лежал в тесной комнате, озаренной белым сиянием. Свет исходил от женщины в воинском шлеме, и, узнав ее, я решил помолчать. - Ты в Скионе. И если ты думаешь, что город должен достаться эти оборванцам только потому, что Аресу принесли пару баранов в жертву, ты познаешь мой гнев. Скиона со времен Протиселая находится под моей защитой, и если она падет, я спрошу за это с тебя.

- Почему я, Афина?

- Ты решил подвергнуть сомнению волю богов, смертный?

- Нет, но...

- И это очень мудро с твоей стороны, Промах. Не разочаруй меня.

На моих глазах Афина обернулась совой и вылетела в узкое окошко. Я лежал в темноте и размышлял, чем я снискал такую популярность у бессмертных и почему мне всегда угрожают, не предлагая ничего взамен. Но удовлетворившись тем, что я пока жив, и, так или иначе достиг цели своего путешествия, поднялся на ноги.

Моя грубо перебинтованная рука болела и кровоточила. Я окликнул стражу, попросив воды, но вместо этого меня повели во дворец. Скиона оказалась гораздо меньше, чем выглядела снаружи. Улицы ее были узкими и грязными, всюду сидели истощенные осадой люди и провожали меня те же суровые и недоверчивые взгляды, что около шатров Адраста. Дворец оказался просто большим, ничем не примечательным домом, как снаружи, так и внутри. В зале было не слишком уютно, факелы светили так, будто догорали. На троне сидел уставшего вида мужчина, и, приглядевшись, я узнал в нем воина, вырвавшего из дерева копье. Его каштановые волосы были давно не мыты, а хитон покрывала пыль и местами кровь утреннего сражения. Он крепко вцепился в подлокотники трона, и, казалось, отпусти он их, тут же скатится на пол.

- Я, Амфигей, посол царя Медона из Тиринфа. У меня есть сообщение для царя города Скиона.

- Я, Астином, наместник города, говори.

- Но я должен передать его лично царю.

- Посол, - медленно, будто сдерживая себя, проговорил Астином. - Наш царь пропал много лет назад, и никто не знает, где он... - если б мне вонзили по копью в каждую конечность, я бы не испытал большего шока. Все мои надежды на очищение от убийства Мекона на погребальных играх и возвращение в родную Аркадию разбились, как кувшин об мрамор. - Амфигей, что с тобой? Говори!

- Царь Медон знает, где он.

- Что?!

- Это мое послание. Царь Медон знает, где он, - в зале наступила полная тишина.

- В недоброе время ты пришел к нам с такими вестями, посол, - наконец нарушил молчание Астином. - Раньше я был бы счастлив услышать эти слова. Мы все очень любили нашего царя и не верили в его смерть. Но даже, если он жив, ему будет нечем править, когда он вернется. Скиона обречена...

- Не говори так, Астином, поверь, не все боги отвернулись от вас. Вы же сожгли корабли и разбили воинов Адраста у ворот...

- Да, но Адраст оказался хитрей, чем я думал. Он засыпал источник, воды в городе не хватит и на несколько дней. Наши люди и без того истощены долгой осадой, припасы на исходе, а люди в отчаянии. Мне удалось вдохновить их на последний бой, но теперь, когда и он не принес победы, надежды больше нет...

- Астином, позволь задать тебе несколько вопросов. Когда пропал ваш царь?

- Очень давно, он был сыном Протиселая, воевавшего под стенами Трои и основавшего наш город. Он таинственно исчез, когда я был еще мальчишкой.

- А не видел ли ты кентавра и не знаешь ли, что с ним случилось во время вашего налета на корабли?

- Ты задаешь странные вопросы, посол.

- Твое терпение вознаградится, Астином, ты не знаешь ничего о судьбе кентавра?

- Нет, ни я, ни мои люди не видели такого существа.

- И последний вопрос: "Как называется источник, дававший воду вашему городу?"

- Аспасия. Но какое это имеет значение?!

- Для тебя, Астином, никакого. Теперь послушай, что я скажу, и знай, что я исполняю волю богов. Если вы оставите Скиону, это не означает, что город падет. Сейчас Адраст лишен кораблей, и у него нет другого выхода, кроме как пойти на штурм. А вы лишены воды и у вас нет другого выхода, кроме как сдаться. Вызови его на переговоры и отдай Скиону в обмен на жизни ее жителей...

- Только то, что ты посол, заставляет слушать тебя, Амфигей, иначе я проткнул бы тебя копьем.

- Не горячись, Астином, копье сегодня уже побывало во мне, дослушай. Сдай город и иди с жителями в холмы. Как ты считаешь, долго ли Адраст и его воины продержаться в Скионе без воды? А когда он придет в отчаяние, сам решай добить его или заключить с ним мир.

- А что помешает ему снова откопать источник?

- Ты и твои люди, Астином.

Наместник глубоко задумался. Я в это время смотрел, как ткань вокруг моей левой руки пропиталась кровью.

- Ты прав, Амфигей, твой план хорош. Завтра утром я встречусь с Адрастом, а пока мне надо обсудить все со своими воинами и подготовить жителей. Жаль ты не пришел раньше, сколько жизней можно было бы спасти. Если все пройдет как надо, жители Скионы не забудут твоего доброго совета и щедро вознаградят тебя. А теперь иди, отдохни перед завтрашним днем.

Я вернулся к себе в каморку, но из-за боли в руке сон не шел. Я сделал все, что было в моих силах для исхода осады, а остальное предоставил богам. Мысли мои были заняты царем Скионы и посланием Медона. Если он знал, где находится пропавший правитель, то почему раньше не известил наместника? Ответ был только один, ему об этом рассказал в тот же день мой сводный брат Долий. Но откуда знать ему? Здесь у меня были только догадки, и чтобы проверить их, мне нужен был тот, кто лично знал исчезнувшего царя и хорошо помнит время, когда он пропал. За этими размышлениями меня застала заря, я, мучаясь от жажды, вышел в город и встретился с Астиномом, направлявшимся на переговоры.

- Ты пойдешь со мной, Амфигей?

- Нет, Астином, я выполнил свою часть и теперь боюсь, как бы, увидев меня Адраст, в качестве условия не потребовал бы вернуть меня обратно.

Наместник не проявил никаких чувств после моего отказа и в сопровождении двух воинов вышел за ворота. Я поднялся на стену, посмотреть, как будет проходить встреча. Ветер принес жуткий запах неубранных трупов нападавших. Воины наместника громко призывали Адраста к переговорам именами богов. Спустя довольно долгое время, на другой стороне поля из-за оборонительных валов появилось три фигуры. Одним из них был Адраст, благодаря густым волосам, развивающимся на ветру, его сложно было с кем-нибудь перепутать. Во второй щуплой фигуре я угадал Эхиона. Третий сопровождающий показался мне знакомым, и, когда он подошел ближе, я узнал в нем Ликурга, страшного воина с корабля Нелея. Само судно затонуло, в этом я не сомневался, но оказалось не только мне и Керкиону удалось спастись. Это означало, что Адраст знает, что я соврал ему о количестве кораблей его брата и утаил от него смерть Нелея. Я спустился со стен, потому что все равно не было слышно, о чем говорят Астином с Адрастом, а привлекать к себе лишнее внимание не стоило.

Вернувшись, наместник сразу начал отдавать приказы к сдаче города. Все уже были готовы покинуть город, но суеты все равно было немало. Наконец я смешался с толпой простых горожан, выходивших первыми. Ворота открылись, и мы неспешной вереницей стали покидать Скиону. Вслед за жителями вышли воины и последним - Астином, оставивший ворота открытыми. За происходящим с оборонительных валов наблюдали осаждавшие. Толпа под прикрытием завернула за стены, и вскоре мы начали подниматься на холмы. Отсюда была видна дальняя часть поля. Астином остановился, мрачно наблюдая, как воины Адраста спешат к пустому городу. Когда мы проходили мимо засыпанного источника, часть защитников Скионы осталась на этом месте, а остальные двинулись дальше. Я догнал Астинома и спросил, не собирается ли он остановиться и набрать воды.

- Это не единственный ручей в Халкидике. Аспасия - это полноводная река, а засыпанный источник лишь один из многих ее рукавов.

- А почему было не построить город возле реки?

- Когда ты будешь строить город, посол, то так и сделаешь.

- Будь уверен, Астином, так и сделаю, - ответил я.

Вечером жители Скионы остановились на берегу реки и разбили лагерь, готовясь к ночлегу. Я первым делом омыл тело, вода Аспасии была теплее, чем я привык, и саму речку я бы не стал называть полноводной, но купание принесло отдых моему телу, и я вспомнил о Каллирое. Повинуясь внезапному порыву, я шепотом обратился к Аспасии с просьбой о помощи, закрыл глаза и отдался течению.

Какое-то время вода плавно несла меня, но затем я попал в водоворот, от неожиданности захлебнулся и быстро поплыл, забыв, что река мелкая, и ударился животом об камень. Откашливаясь, я попытался вылезти на берег, схватился за выступавший из обрыва корень тополя, он отломился, и я снова упал в воду.

- Смотрите, кого принесло течением! Промаха - губителя нимф!

- Аспасия, дай мне сказать! - выкрикнул я, потому что стремительно плывущая коряга попала мне точно под колено, и снова рухнул, подняв тучу брызг. - Я пришел просить прощения, нимфа, - сказал я, озираясь в ожидании очередного удара.

- Ты пришел за помощью, Промах, - и маленький камешек ударил меня по затылку. Я обернулся, на песчаном берегу сидела юная нимфа, обнимая себя руками за колени. В ее глазах светились веселые искорки, и совсем не было злобы. Хотя внешность у нее была совсем другой, волосы светлее, тело тоньше, а кожа смуглее, она напомнила мне Каллирою.

- Все реки в чем-то похожи одна на другую, - угадала она мои мысли. - И ты, кажется, пользуешься этим, Промах.

- Аспасия, прости за то, что я придумал засыпать твой источник, я всего лишь выполнял волю богов. Обещаю, это ненадолго. И потом люди еще больше научатся ценить тебя.

- Допустим, я поверю тебе, Промах, но ведь и Каллироя тебе поверила, а ты бессердечно бросил ее.

- Откуда ты знаешь?

- Все реки связаны меж собой, - Аспасия просеивала песок сквозь пальцы, всем видом давая понять, что разговор ей не интересен.

- Тогда ты должна знать, что я освободил ее русло...

- А мое засыпал, - вставила нимфа.

- Я бы никогда не бросил ее по своей воле. К тому же Гермес сказал, что я не нужен Каллирое.

- А ты слышал, Промах, что Гермеса считают покровителем торговцев послов и прочих лжецов. Постой, да мне кажется, ты и сам пользуешься его любовью.

- Каллироя по-настоящему полюбила меня?!

- Это лучше спросить у нее, когда вернешься в Аркадию.

- Но боги изгнали меня из родных мест, пока я не очищусь от убийства, а сделать это может только царь Скионы. О нем я и хотел спросить тебя, Аспасия.

- Считай, что ты расстрогал мое сердце своей глупостью, Промах.

- Ты не знаешь, куда он пропал много лет назад?

- Нет, - коротко ответила она, но по ее улыбке я понял, она что-то знает об этом.

- Тогда, может быть, ты расскажешь, как он пропал?

- Ты молодец, мальчик, - она рассмеялась. Глядя на нимфу, всегда забываешь о ее возрасте. Она выглядела младше меня, но сколько лет ей было, знали только Мойры. - Царя Скионы похитил корабль, идущий из Колхиды.

- А на корабле были эллины?

- По большей части.

- И прекрасная обликом женщина из Колхиды? - Аспасия слегка улыбнулась, подтверждая мою догадку. - Благодарю тебя, несравненная нимфа, ты вернула надежу в мое сердце. Могу я что-нибудь сделать для тебя?

- Не для меня, Промах, для моей сестры Каллирои. Будь осторожен и вернись домой целым. А я бы просто тебя утопила, - сильная волна сбила меня с ног, и я, не оглядываясь, поплыл назад, размышляя над услышанным.

Уже была ночь, когда я вернулся в лагерь, повсюду горели костры. Воздух стал прохладнее, вылезать из реки совсем не хотелось, и я плыл, никем не замеченный, пока не услышал знакомый голос, принадлежавший Эхиону, мальчику с гребнем.

- Астином, зачем ты послушался этого хромого предателя и сдал Скиону?!

- Ты тоже был на переговорах и мог дать мне знать...

- И выдать себя?! Я и так каждый день рискую, находясь в их лагере. Если они хотя бы заподозрят, что я родом из Скионы, мне без колебаний отрубят голову.

- Но у нас не было воды, - оправдывался наместник.

- У Адраста ее тоже не было! Это была идея кривоного засыпать источник!

- Тогда почему ты не предупредил нас об этом, ведь ты же знал об атаке, Эхион?

- Я не знал, что штурм ворот - это только обманный маневр...

- Подожди, это означает, что посол - человек Адраста?

- Нет.

- Тогда я ничего не понимаю, Эхион, сначала он помогает осаждающим, потом осажденным... И он говорил так убедительно...

- Если б ты оставался в городе, Астином, осада бы закончилась твоей победой!

- Она и так закончится нашей победой, в Скионе же нет ни капли воды.

- Потому я и вызвался на разведку. Но где этот Амфигей, будь он трижды проклят, - я мысленно возрадовался, что проклятье не падет на мое истинное имя.

- Не знаю, но как только мы найдем его, будем пытать, пока не узнаем, кому он служит. А ты, Эхион, возвращайся назад к Адрасту и не забудь ему сказать, что видел хромого посла в нашем лагере, пока он опять не переметнулся и не выкинул еще что-нибудь.

Я поблагодарил богов за то, что они дали мне услышать этот разговор, и, нырнув, отплыл, как можно дальше от берега, а затем от лагеря. Всю ночь я шел, стараясь затеряться в холмах, а утром обнаружил небольшую пещеру, закрытую со всех сторон зарослями маквиса и заснул в ней.

Все дни, пока я скрывался, я думал о том, что произошло и как мне быть дальше. Я находился в чужой незнакомой стране. Путь в Скиону мне был закрыт, хотя если б не я, они бы так до сих пор и сидели в осаде. Я не знал, вернул ли Астином в город и что случилось с Адрастом и его воинами. Но судя по тому, что ни Арес, ни Афина не излили на меня свой гнев, я выполнил навязанные мне обещания.

Я догадывался, где находится пропавший царь Скионы, но как мне живым выбраться из Халкидики не знал. Все это разрешилось одним утром, когда я пил из ручья. Услышав шорох у себя за спиной, я в страхе обернулся.

5. Паника

- Керкион! - радостно закричал я. Кентавр тоже не ожидал встречи.

- Ты жив, Амфигей?

- Адраст сдержал свое обещание и отпустил тебя?

- Да, Адраст отпустил меня, но он мертв.

- Как это случилось?

- Мы заняли Скиону, но там не было ни капли воды, воины были в ярости, предприняли вылазку к источнику, но там их ждала засада. Тогда Ликург, ты же не знаешь, что он жив. Они нашли его, когда закапывали источник. Так вот Ликург обвинил Адраста во всем и проткнул его копьем. Потом он и оставшиеся воины покинули город. Они здесь недалеко, - кентавр указал направление. Им всем хочется твоей смерти, Амфигей. Ликург считает тебя источником всех бед. Он считает, что даже корабль потонул по твоей вине.

- Но, Керкион, почему я слышу печаль в твоем голосе? Разве ты не свободен?

- Ликург, по-прежнему, считает меня своей добычей...

- Так сбеги от него!

- Ты не понимаешь, Амфигей, от него невозможно сбежать. Он поймает любого, если захочет. И я, кажется, придумал лучше. Я отдам ему тебя, а он подарит мне свободу.

- Ты не сделаешь этого, Керкион, я дважды спасал тебе жизнь...

- Значит, спасешь и в третий, - и, не спуская с меня глаз, кентавр начал кричать. - Он здесь! Хромой здесь! - но я уже бежал.

Это была долгая и странная погоня. Вначале Керкион не сразу бросился за мной, дожидаясь Ликурга и остальных воинов, я берег силы и бежал, не ускоряясь. Оторвавшись, я обернулся и увидел человек двадцать преследователей, многие из которых были в доспехах. Впереди меня лежала полностью открытая равнина, а колесница Гелиоса только начинала свой путь к зениту.

Первой мыслью Ликурга была загнать меня с помощью кентавра. Я видел, как его фигура отделилась от остальных, набирая скорость. Я наметил точку на горизонте, уравновесил дыхание и оттолкнулся от земли. Ближе к полудню в моей груди горел огонь, но я знал, это скоро пройдет, и немного сбросил темп. Керкион ошибочно подумал, что я выдохся и решил догнать меня рывком.

- Ни... Один... Человек... Не... Убежит... От... Кентавра,- задыхаясь, кричал Керкион.

Я не стал оборачиваться и тратить силы на слова, а только махнул рукой, призывая догнать меня. На небе не было ни облака, и воздух над землей плавился от жары. Но хуже этого было, что равнина заканчивалась, а впереди была узкая полоска каменного пляжа с раскаленными камнями, без всякой надежды на укрытие.

Я мысленно взмолился Гермесу, чтобы мои сандалии не лопнули раньше, чем я пересеку это препятствие. Жар чувствовался даже через подошвы, бежать по камням было труднее. На берегу стал попадаться плавник, и время от времени мне приходилось перепрыгивать через коряги и избегать лужиц с гнилой водой, невыносимо воняющих гниющей рыбой. Близость холодного моря манила, и я представлял, как будет приятно погрузить уставшие ноги в воду, как вдруг сзади меня раздался шум, а затем крик боли и отчаяния. Я обернулся и увидел Керкиона, споткнувшегося о корягу. Пробежав еще немного, я остановился. Бока кентавра бешено вздымались, на губах выступила пена, я, тяжело дыша, подошел ближе и увидел, что его задняя нога вывернута, и сломанная кость выходит наружу. Глаза его были выпучены, он ничего не понимал. Я мысленно представил, на каком расстоянии от нас находится Ликург с воинам, и прыгнул в море. Мокрый хитон приятно холодил тело, напряжение в ногах немного прошло.

- Ты добьешь меня, Амфигей? - наконец спросил кентавр.

- Солнце или жажда, или боль, или Ликург, но не я. Прощай, Керкион.

Я продолжил бег. Поначалу тело после отдыха сопротивлялось, и мокрые сандалии стали тяжелее, но постепенно снова вошло в ритм. Когда каменный пляж закончился, дорога пошла на подъем, я поднялся на некое подобие возвышенности и из груди у меня вырвался стон. Впереди было такое же открытое пространство: ни гор, ни деревьев, ни признаков жилья. Мне негде было спрятаться или хотя бы утолить жажду. Я обернулся и увидел, что Ликург и несколько самых выносливых воинов были гораздо ближе, чем я предполагал.

К вечеру жажда стала нестерпимой, но впереди, правее меня, я увидел небольшую рощицу и подумал, что там может быть источник. Несомненно, ее увидит и Ликург, и если мне удастся напиться, то они смогут пополнить свои запасы воды, а значит так или иначе они меня догонят, как бы быстро я не бежал. Я мог не останавливаться и не сворачивать с прямой, но тогда жажда добьет меня еще быстрее, а Ликургу ничего не стоит отослать часть людей наполнить бурдюки, а самому продолжить погоню. Я мысленно проклял пустынную Халкидику, в родной Аркадии я давно бы скрылся в горах, да и ручьев там было значительно больше.

Приближалась ночь, а бежать в темноте по незнакомой местности невозможно, останавливаться было тоже нельзя. Воды в рощице не оказалось, я обошел ее несколько раз, видимо, источник, питавший корни, был слишком глубоко. Решение не находилось, кроме того я отчетливо услышал голоса воинов, перекликавшихся между собой, очевидно, Ликург построил их цепью, не давая мне шансов повернуть назад или свернуть с прямой. Мне снова пришлось бежать, но я чувствовал, что силы покидают меня. Я вывернул к морю, но берег стал потихоньку подниматься, требуя еще больше усилий при движении, и тогда я решил, что если мои ноги не могут спасти меня, надо попробовать что-то другое.

Я заметил впереди длинный узкий мыс, вдававшийся в море, и устремился к нему. Дойдя до его края, я остановился, внизу была та же галька и спрыгнуть отсюда, не разбившись, было невозможно. Я восстановил дыхание и постарался собраться с мыслями. Очень скоро Ликург и его люди, увидев, что я загнан в тупик, перешли на шаг, я с облегчением заметил, что все оружие они побросали во время погони. Когда они оказались достаточно близко, я закричал.

- Ликург, не подходи ближе! Эта скала не выдержит двоих! - на мгновение он остановился.

- Я все же рискну, - хрипло ответил он. Я был готов к этому.

- Если ты подойдешь ближе, я спрыгну вниз, и не ты, не твои люди не узнают, как разбогатеть, - это остановило всех.

- Ты опять врешь, - сказал Ликург и сделал большой глоток из своего бурдюка.

- Кому я врал? Я обещал Нелею утроить его добычу, и я ее утроил. Я обещал Адрасту, что он возьмет Скиону, и он взял ее.

- И оба они мертвы. Сдается мне, твои советы не приносят удачи.

- А что принесет тебе моя смерть, Ликург?

- Пожалуй, удовольствие, - сказал воин и двинулся на меня.

Шансов против такого бойца у меня не было, и все же я бросился ему навстречу. Ликург сделал замах, и мне удалось уйти от его кулака, но он достал меня ногой. Удар был не таким мощным, каким мог бы быть. День бега вымотал его больше, чем меня, но это ничего не меняло. Ликургу с его физической силой и быстротой реакции оставалось только стоять и ждать моей ошибки. Я крутился вокруг противника, выгадывая время, надеясь только на помощь богов, и они не оставили меня. Сделав, как мне казалось, неожиданный прыжок, я оказался за спиной Ликурга, но он мгновенно развернулся, вложив в удар всю тяжесть своего тела. Кулак попал мне в грудь, и я, отлетев, упал на спину.

Дышать я не мог, подняться тоже. Ликург, растягивая удовольствие, медленно шел ко мне, и вдруг, за спинами наблюдавших за схваткой воинов, я увидел сатира, и подумал, что это, наверное, мой друг Орест пришел проводить мою душу в Аид. Но это был не он. В следующее мгновение раздался ужасающий вопль, и я так сжал ладонями уши, что из руки снова полилась кровь. Ничего не понимая, я видел, как воины с перекошенными от страха лицами бегут и сталкиваются между собой, несколько из них, в том числе и Ликург, пробежали мимо меня и спрыгнули с обрыва. И крик также внезапно прекратился.

- Паника, сынок, это паника. Немногим удалось услышать мой знаменитый крик и остаться живым, - сатир протянул мне бурдюк.

- Неразбавленное, - вырвался у меня нервный смешок. Пан успокаивающее похлопал меня по плечу.

- Не думай о себе слишком много, я просто проходил мимо, это в память о красоте твоей матери, - я молчал. Пан сел рядом лицом к закату и приложился к вину. - Ладно, это Гермес меня послал, он кажется высокого мнения о тебе. Но учти, я не буду каждый раз выручать тебя, просто пока ты не исполнил волю богов.

- Арес и Афина не гневаются на меня?

- Ты об этом городке? Нет, мы за столом хохотали, когда узнали, как ловко ты все провернул с источником. Не скажу кто, даже облил свое белую бороду вином от смеха, - в голосе Пана звучали нотки гордости, и слезы навернулись мне на глаза.

- Отец, прости, я потерял твою свирель...

- Что?

- Она утонула вместе с кораблем, - Пан удивленно посмотрел на меня.

- Ты всерьез решил, что эта пастушья дудка была моей свирелью?! Когда ты найдешь ее, это услышат даже на Олимпе, Промах, - он рассмеялся.

- Значит, это была не та свирель и не тот живой мертвец?

- Мне кажется, Гермес немного переоценивает твой ум. Ладно, я вообще-то бог, и у меня есть дела поважнее. А тебе пора на берег, здесь недалеко остановился набрать воды корабль, он отплывет на рассвете и доставит, тебя куда нужно. Больше не загоняй себя в тупик, Промах, - Пан сунул мне в руки бурдюк и ушел.

Я повернулся к закату и сделал большой глоток. Я не нашел свирели Пана, не узнал живого мертвеца, не очистился от убийства, я был так далеко от царя Скионы, как никогда еще не был. Я снова избит, изорван и устал. Оказывается, где-то рядом была пресная вода, но я усомнился в своей удаче и был бы сейчас мертв, если б не помощь богов. Это стоило запомнить.

Когда Гелиос завершил свой дневной путь в океане, я встал на гудевшие от усталости ноги, и на этот раз, прихрамывая без притворства, спустился на берег. Там в разных позах лежали разбившиеся воины, я собирался пройти мимо, но меня остановил стон. Я подошел ближе и увидел Ликурга, сидевшего, прислонившись спиной к скале.

- Ты убил кентавра?

- Не было времени, - с трудом ответил он.

- На вид у тебя ничего не сломано, Ликург.

- Может быть пару ребер, но встать не могу.

- Если ты передумал меня убивать, я помогу тебе.

- Зачем?

- Считай, что такова воля богов.

- Тебя лучше иметь в союзниках, - после раздумий ответил он.

Я поднял его, и он пошел, опираясь мне на плечи. Мы долго плелись в темноте, пока не увидели белый квадрат паруса.

- Кажется, впереди корабль, - сказал Ликург.

- Кажется, впереди у нас долгий путь, - ответил я.

Значение древнегреческих имен (в порядке появления в тексте)

Амфигей - "хромой на обе ноги" (псевдоним Промаха)

Медон - "начальник" (царь города Тиринф)

Дриоп - "деревянный взгляд" (мыслитель с корабля купцов)

Нелей - "безжалостный " (капитан разбойничьего корабля)

Керкион - "хвост" (кентавр)

Ликург - "волчья работа" (воин с корабля Нелея)

Адраст - "не склонный убегать" (военачальник руководящий осадой Скионы)

Эхион - "змея" (слуга Адраста)

Астином - "правитель города" (наместник Скионы)

Аспасия - "желанная" (нимфа реки около Скионы)

Комментарии ко второй части.

Город Тиринф, куда приходит Промах в первой главе до настоящего времени сохранился в виде руин дворца. Современные историки считают, что расцвет города пришелся на период между 1400 и 1200 годами до н. э., приблизительно на то же время, что и описано Промахом. Царь Медон в известных списках царей Тиринфа не встречается.

Корабль купцов из второй главы это типичный пентеконтор. 30 метровое судно, с 25 веслами на каждой стороне, на каждое из весел приходилось по два гребца. Корабль Нелея не подходит под известную классификацию древнегреческих кораблей, но некоторые исследователи считают, что легендарный "Арго" Ясона был тридцати весельным.

Письменность, так интересующая мыслителя Дриопа, появилась в Греции только к концу V в. до н. э., но финикийское письмо уже существовало в описываемое время.

Что касается железных листов, провозимых контрабандой троянскими купцами, то дорийцам, населявшим Арголиду, были известны секреты его обработки, а учитывая, что стоимость железа была выше золота, вполне можно допустить запрет на его вывоз за пределы Эллады.

Город Скиона, где происходят основные события второй части, находился в Халкидике на территории современной Македонии. Его мифический основатель Протиселай известен тем, что первым из греков погиб при осаде Трои.

Их ополчения вел к Трое Протесилай браноносный.

Только погиб он давно, его мрачная держит могила.

В милой Филаке жену он оставил в слезах и рыданьях,

И недостроенный дом. Среди всех аргивян самым первым

Он с корабля соскочил, смело, прямо на вражеский берег.

Первым же был и убит среди всех, пораженный дарданцем.

Согласно одной из версий он остался жив, и возвращаясь из под Трои, основал город Скиону. Я не вижу здесь принципиального противоречия, в конце концов, среди греческого воинства мог быть не один человек с таким именем.

Спутники, о которых упоминает Арес во время своего появления в палатке Промаха это, конечно его сыновья Фобос (страх) и Деймос (ужас).

Крик, изданный Паном в конце пятой главы, вызвавший безотчетный страх среди людей Ликурга и есть "паника". Это умения Пана упоминается в мифе о борьбе олимпийцев с титанами.

Часть третья: Кикладские Острова

1. Рука нереиды

С появлением Эос на небосклоне корабль со мной и Ликургом на борту отплыл от берегов пустынной Халкидики. Капитан судна, эллин-купец, невнимательно выслушал мой рассказ о наших скитаниях, состоявший почти наполовину из правды, и, выставив условие, что мы будем сидеть на веслах, согласился кормить нас до первого эллинского порта. Несмотря на сломанные ребра Ликурга и мою рану на руке, другого выбора у нас не было. Мы сидели рядом на одном весле, я пытался грести одной рукой, что не вполне у меня получалось, зато уставшие ноги отдыхали. К полудню мы преодолели приливную волну, ветер подхватил судно, и я с облегчением выпустил весло.

- Еще никогда я с таким трудом не отплывал от берега, - сказал Ликург

- Это не удивительно, оглядись, на веслах сидит сорок человек вместо пятидесяти, включая капитана, только рулевой еще не садился грести. Неудивительно, что нас так легко взяли на борт.

- В долгом плавании всякое случается, тебе ли не знать, хромой посол.

- Я уже не посол, да и хромать мне больше не зачем.

- Ты полон загадок, кривоногий, так куда ты теперь хочешь попасть?

- Домой.

- И что же ждет тебя дома.

- Месть. А что ты собираешься делать, Ликург?

- Даже не знаю: добычи в Скионе я не добыл, оружие потерял, кентавра тоже, и во всем виноват ты.

- Можешь звать меня Аластором и помни, ты обещал не убивать меня.

- Худшее из моих приключений, - невеселоусмехнулся Ликург.

- И оно еще не закончилось, - ответил я.- Посмотри на тех гребцов. Что с ними по-твоему происходит?

- Их бьет дрожь...

- А тебе холодно, Ликург?

- Нет, - протянул он, не понимая, к чему я клоню.

Уже ночью мои худшие предположения оправдались, пятеро гребцов правого борта бредили, еще семерых бил озноб. На следующий день мы сбросили за борт первого мертвеца. Команда была напугана, и я предложил капитану довериться воле богов и плыть к любому из портов, пока большая часть из нас жива и может держать весла.

- А ты, Аластор, разве не боишься смерти, - обратился ко мне между взмахами весел Ликург.

- На все воля богов, - ответил я.

- Но боги капризны и завистливы, один спасает тебя, а другой губит, что ты на это скажешь?

- У богов была куча возможностей покончить со мной, и если они этого еще не сделали, значит, я им зачем-то нужен.

- Меня колотит дрожь, Аластор.

- Меня тоже, Ликург, - и это были последние слова, сказанные нами на корабле.

Прежде, чем лихорадка свалила меня, я греб, пока не окрасил половину весла кровью своих рук. Рана на левой руке снова открылась, а на правой - лопнула кожа. Потом я видел, как умер капитан, а вслед за ним рулевой. Я пытался молиться богам, но слова путались, и я, забывая к кому обращаюсь, разговаривал то с Каллироей, то с Орестом, то с матерью. Меня накрыло волной, и действительно ли это была вода или мне так казалось, но я будто снова очутился с Керкионом на тонущем корабле в глубинах моря. Кентавр превратился в морского коня, и я, оседлав его, спускался всю глубже и глубже в пучину. Тьма вокруг меня расступалась, превращаясь в голубое мерцание, со дна выступили очертания горы Ликей, и на одном из склонов я увидел циклопа, единственный его глаз был полузакрыт шрамом, как у Ликурга. Я столкнул его вниз в самую глубокую пропасть, и меня окружили прекрасные Нереиды, морские нимфы. Взяв меня за руки, они кружили меня в хороводе, увлекая дальше вниз, как вдруг одна из них, похожая на Каллирою, дала мне звонкую пощечину и сказала: "Держи руль, Промах".

"Как это возможно, дать пощечину под водой," - подумал я и понял, что сознание вернулось ко мне. Я открыл глаза. Надо мной было серое небо, порывы ветра полоскали парус, будто били его по щекам. Все тело ныло от слабости, и я с трудом приподнялся на локтях - на палубе и под навесом лежало человек десять, четверо из них точно дышали, и одним из них был Ликург.

Я попытался подняться, но, коснувшись руками палубы, вскрикнул от боли, это придало мне сил, и я на четвереньках пополз к рулю. С трудом отцепив от деревяшки мертвеца, я увидел, что наш корабль несется на скалы. Забыв про израненные руки и усталость, я пытался выправить курс. Обойдя скалу, я увидел другие прибрежные рифы, но обойти первый было тяжелее всего. Когда корабль заскрежетал днищем об гальку, я поблагодарил Нереид и всех богов за помощь, выпил немного вина, и,спрятавшись от вышедшего солнца под навесом, уснул, не зная, что снова увижу его лучи очень не скоро.

2. Колодец Селены

Очнувшись от долгого и крепкого сна, я открыл глаза и ничего не увидел. Я снова закрыл и открыл глаза, вокруг по-прежнему была полная тьма. Думая, что ослеп, я поднес руку к лицу и скорее мысленно, чем в реальности увидел очертание своей ладони. В нос мне ударил запах испражнений и грязных человеческих тел. Я прислушался к дыханию спящих людей и попытался их сосчитать, но с первого раза у меня ничего не вышло.

- Где я? - спросил я негромко, но мой голос, отлетев от стен, усилился.

Ответа не последовало, все спали. Я начал шарить руками вокруг себя и наткнулся на человека лежавшего рядом, ощупав его лицо, я наткнулся на шрам около глаза, в это же мгновение Ликург перехватил мое запястья и резким движением вывернул мне ладонь.

- Ликург, отпусти, это я, хромой посол!

- Значит, ты опять стал хромым послом? - в голос спросил Ликург, но руку отпустил. - Где мы? И почему здесь так пахнет мочой?

- Может, закроете свой рот? - отозвался чей-то голос с другой стороны.

Ликург поднялся на ноги и пошел в темноту, там, куда он направился, послышался хруст, потом крик боли, затем человеческое тело шлепнулось на пол, судя по звукам - каменный.

- Иди сюда, Аластор, - позвал меня Ликург. - Здесь не так сильно воняет.

Я последовал совету своего спутника и переполз к нему.

- Где мы оказались? - спросил я.

- Ясно, что в темнице. И ты, кривоногий, должен вытащить нас отсюда.

- Я даже не знаю, как попал сюда и где мы находимся?

- Эй, черви, - взревел Ликург. - Просыпайтесь! И объясните нам, где мы находимся. По звукам, разносившимся в темноте, я понял, что многие не спят, но ответов не было.

- Мы в Элладе?

- С большей долей вероятности, - после долгого молчания медленно ответил знакомый мне голос.

- Дриоп?! - закричал я.

- Бегун? - удивленно спросил меня мыслитель. - Что теперь скажешь о воле богов? Мы с тобой опять в одном и том же месте и нас ждет одна и та же участь.

- По мне это только подтверждает их волю, значит, они не зря послали мне тебя. Или тебе меня. Но расскажи, как ты остался в живых и как оказался здесь?

- Мне почти нечего тебе поведать. После того, как я остался один на корабле, его много дней носило по морю, а я терял силы, пока не лишился чувств. Очнулся здесь в полной тьме и неведении, как и вы.

- А чем ты питался все это время? Уж не трупами ли гребцов? - спросил Ликург, но ответа не последовало. - Берегите ноги, как бы кто-нибудь нам их не пооткусывал.

С большим трудом мне удалось поговорить с остальными. Трое были моряками с нашего корабля, а еще шестеро оказались рыбаками из Аттики, их лодку унесло в море, и они тоже не знали, как попали сюда. Как давно это случилось, никто ответить не смог.

- Разве ты не считал дни, Дриоп? - спросил я.

- Я и раньше этого не делал, к чему начинать сейчас, в таком месте, где время ничего не значит.

Я встал на ноги, и хотя тело еще было слабым после болезни, терять столь презираемое Дриопом время я не хотел и стал ощупывать стены. После долгой проверки я установил, что мы находимся в гранитном колодце двадцать на пятнадцать шагов. Где-то наверху были шахты, откуда с чуть слышным свистом входил и выходил воздух. Еще одно отверстие было в полу, им пользовались как отхожим местом. Толщина стен была, судя по всему, огромной. Мы находились под землей. Я вернулся на свое место рядом с Ликургом и сообщил ему о своих наблюдениях.

- Если ты не придумаешь, как нам отсюда выбраться, Аластор, я сломаю тебе шею с огромным удовольствием.

- И окажешь мне большую услугу, Ликург, потому что гнить здесь еще хуже.

Усталость после болезни была еще сильна, и я спал, когда внезапный звук скрежещущего камня разбудил меня. Наверху примерно в десять человеческих ростов медленно сдвигали круглую крышку. Я не знал, была ли на поверхности ночь или наш колодец находился в пещере, но кроме слабого отблеска факела, не долетавшего до нас, другого света не было. На лебедке вниз спустилась доска с двенадцатью лепешками и большой бурдюк с водой. Мы разобрали пищу, Дриоп положил на доску пустой бурдюк. Я потрогал веревку, но она была слишком тонкой, чтобы выдержать человека.

- А если пустой бурдюк не вернуть, что тогда?

- В следующий раз не будет воды, - ответил Дриоп.

- Нет, нет, нет, так нельзя делать, - испуганно запротестовал один из рыбаков. - Мы не вернули бурдюк, и один из нас исчез.

- Как исчез?

- Ну, мы проснулись, а его больше не было.

- Это правда, Дриоп.

- Да, но вряд ли это связано с бурдюком. Рыбаков вначале было восемь, вчера их было семь, а сегодня уже шесть, так что пропало двое.

- Верно, - согласились они.

- А ты, Дриоп, оказался здесь раньше них?

- Да.

- А сколько людей исчезло с тех пор?

- Я не считал, - огрызнулся мыслитель.

- Но ведь больше двух?

- Наверное, он их съел, так, людоед? - спросил Ликург, и я услышал, как несчастные рыбаки отползают от Дриопа.

Я долго сидел думая, что предпринять и как выбраться из колодца. Ничего не придумав, я вознес молитву своему покровителю Гермесу. Видно, он услышал меня даже из-под земли, я вспомнил о мечте Дриопа увидеть, как люди оставляют свои мысли в камне, и, сняв со своих сандалий посла бронзовую пряжку, нацарапал на гранитной стене черточку. Я выводил по линии каждый раз, когда нам давали пищу, так я научился отмечать дни.

Кормили нас однообразно, иногда к лепешкам давали сыр, а на четырнадцатый день было мясо. После этого еще один из рыбаков пропал. Я отметил этот день, перечеркнув линию. Надо признать, что его исчезновение привело меня в замешательство. Дело в том, что спали и бодрствовали мы в разное время. Ликург спал дольше всех, почти от еды до еды, объясняя это тем, что его тело восстанавливается после болезни, а ребра срастаются. Я был не против, не будь он истощен, жизнь в колодце была бы совсем невыносимой. Я, как и моряки с нашего корабля, тоже спал подолгу, рыбаки спали понемногу, но довольно часто. А Дриоп, кажется, вообще не спал. Тем не менее, никто из нас не знал, когда исчез один из рыбаков.

После разговоров с Дрипом мы пришли к мысли, что течение приносит корабли к этому месту постоянно. Но кому нужно было засовывать выживших мореходов в гранитный колодец и главное зачем, я не понимал.

К моему телу медленно возвращалась сила, рана на левой ладони затянулась, но разум с каждым днем страдал все сильней. Я провел рукой по лицу и обнаружил, что оброс густой бородой, а волосы начали мешать мне, ведь я привык коротко обрезать их, чтобы не мешали при беге. Я подумал, что если бы меня сейчас увидела Каллироя, то вряд ли бы узнала, а от этих мыслей я медленно переместился в родную Аркадию, где бродил по залитым солнечным светом горам.

Дни тянулись за днями, и я стал замечать, что в темноте люди быстрее теряют надежду и, погружаясь в себя, начинают тупеть. От природы скудоумные рыбаки перестали общаться даже между собой. Ликург, поначалу охотно рассказывавший о своих кровавых приключениях, вскоре впал в апатию и даже перестал отнимать пищу у остальных. Три моряка первые дни часто плакали и возносили вслух молитвы, но потом тоже затихли. Дриопа с каждым днем становилось все труднее разговорить, я пытался расспрашивать его о жизни других народов, об устройстве звездного неба, даже о свирели Пана, но он все разговоры сводил к тому, что вечер мира прошел, и наступила ночь.

На двадцать восьмой день нам дали мясо и оливки, после чего исчез один из матросов. Никто опять не мог сказать, как это случилось, и в колодце чувствовался страх. Дриоп опять начал говорить о конце света, и Ликург, чьи нервы были на взводе, сильно избил его. После этого мыслитель повредился умом и повторял: "Ночь, ночь, ночь".

Я не мог заснуть и лежал с открытыми глазами, снова и снова проводя пальцами по нацарапанным на стене черточкам, спотыкаясь на первой, четырнадцатой и двадцать восьмой. А Дриоп все бубнил: "Ночь, ночь, ночь". И это продолжалось до тех пор, пока камень наверху не заскрежетал и начал открываться. Я ловил отблески, а, может быть, факел в тот день разгорелся чуть ярче по воле богов, но я увидел в круглой, постепенно открывающейся крышке луну. Внезапная догадка осенила меня и, подбежав к мыслителю, я начал трясти его.

- Дриоп, если наступила ночь, как ты говоришь, то в небе должна быть и луна! Как зовутся Мены, дочери Селены, фазы луны?

- Новая луна - Немея, прибывающая - Месомена, Мена - полная, Пандея - убывающая и Мениск - полумесяц.

- Сколько времени проходит от Немеи до Мены?!

- За двадцать восемь дней луна проходит путь из темноты в темноту и ярче всего сияет на четырнадцатый, - после долгих уговоров ответил Дриоп.

- Ты тоже повредился умом, Аластор? - окликнул меня Ликург

Ошарашенный своей догадкой, я не заметил, как доска с едой поднялась, а выход наверху закрылся. В детстве, когда я лежал со сломанными ногами, раб Меламп рассказывал мне о людях, поклоняющихся богам ночи и приносящих им человеческие жертвы. Дождавшись, когда все уснут, я шепотом рассказал Ликургу о своих догадках.

- И что? Как это нам поможет?

- А как ты думаешь, сюда попадают люди? Нас же не сбросили вниз, а аккуратно спустили. И как они пропадают? Конечно, кто-то за ними спускается. Мы теперь знаем, когда это случится в следующий раз.

- Когда? - тупо спросил Ликург.

- Лунный цикл - четырнадцать дней. Когда там наверху полнолуние или новолуние.

- Ну, и что с того, что мы знаем?

- Ликург, соберись. Никто не видел, как исчезают из колодца люди, потому что все спят. А почему все спят? Потому что нас усыпляют едой, а, возможно, и водой. Через тринадцать дней мы не будем ни есть ни пить. И если нам не удастся сбежать, то ты можешь сломать мне шею. Пусть это поддерживает тебя, Ликург, и готовь свое тело к побегу.

- Мое тело помнит, как убивать, - сказал он и заснул.

Следующие четырнадцать дней были очень тяжелыми. Время от еды до еды тянулось бесконечно долго, но, когда я царапал бронзовой застежкой следующую линию, мне казалось, что предыдущую я сделал только мгновение назад. Я откладывал часть лепешек, делая запасы и посоветовал то же самое Ликургу, но он меня не послушал. Дриоп после избиения вроде бы пришел в себя, во всяком случае, больше не бормотал и вел себя очень тихо.

На тринадцатый день после еды я предупредил Ликурга, что завтра состоится наш побег. Посоветовавшись, мы решили не посвящать в наш план остальных, если нам удастся выбраться из колодца, то слишком большая толпа обязательно привлечет к себе внимание, а вдвоем нам, возможно, удастся скрыться. Вопрос, что нас ждет наверху, не давал мне покоя, но ответа на него я не знал.

На сорок второй день на каждой лепешке лежал небольшой кусочек жареной баранины, а в бурдюк с водой было добавлено немного вина. Должен признаться мне стоило огромного труда не притрагиваться к мясу, однообразное питание ужасно меня донимало, и, подумав, я вспомнил, что в последний раз ел на пиру у Адраста в маленькой платановой роще.

Ликург забрал мое мясо и сказал, что съест его после того, как сломает мне шею. Вино он благоразумно трогать не стал. Я нацарапал сорок вторую линию и вставил застежку обратно в сандалии, туго обмотав их вокруг ног. Я смотрел вверх, пока не затекла шея, но ничего не происходило.

- Кажется, пора ломать тебе шею, кривоногий.

- Тихо, Ликург, ты слышишь, что все уже спят.

И время снова остановилось, я думал, не пропустил ли я один день, может быть мои расчеты не верны, возможно, это не связанно с луной, а потом осознал, что Ликург всерьез настроился свернуть мне шею и меня охватил страх. Наконец я решил, что уж лучше умереть, чем так жить, и тогда камень зашевелился, а мы с Ликургом затаили дыхание. Там наверху слышалась какая-то возня, потом проем снова потемнел, это появилась доска, по размеру больше, чем для еды. На нее спрыгнул человек, и она начала медленно-медленно опускаться. В руках у него был факел, свет его ослеплял, как солнце, и никогда в жизни я не видел более яркого и волнующего сияния.

- Да не рывками! Плавно-плавно, - сказал факелоносец, и это были его последние слова.

Прежде, чем платформа коснулась гранитного пола, Ликург оказался за ним, и в тишине громко хрустнула его шея. Не теряя времени, мой спутник стал быстро карабкаться по веревке, и я последовал за ним, забыв об отложенной еде. Мы преодолели расстояние в десять человеческих ростов со скоростью достойной игр. Когда я выбрался из колодца, Ликург отрывал голову второму стражнику.

- Оставь его, он мертв, - сказал я, и Ликург что-то прорычав, наступил ему на лицо.

Мы были в пещере, второй факел валялся на полу, но после стольких дней проведенных во тьме, мне казалось, что светит солнце. Ликург сбросил труп в колодец и начал поднимать платформу.

- Пусть останется там, нам нельзя терять времени, - подумал я о тех, кто остался внизу, и мы осторожно пошли к выходу. Найти его было несложно, мы прекрасно видели в темноте. Снаружи была темная безлунная ночь, в лицо нам дул свежий морской ветер, и голова моя закружилась от воздуха, а колени подогнулись. Весь мир будто покачнулся, и я, не удержавшись, упал. Мне было стыдно за свою слабость перед Ликургом, но он тоже лежал рядом.

- Это от свежего воздуха, - сказал я, но он промолчал.

Пещера выходила на море, мы оказались на небольшом уступе, под нами о гранит с силой расшибались волны. Мы стали подниматься по выдолбленным в камнях ступеням, сверху до нас доносилось монотонное пение, и были видны отблески факелов. Высунув головы из-за скалы, мы увидели узкую ровную площадку. На ней стояли люди в бронзовых масках разных форм, их отполированные поверхности отражали свет, и я сразу понял, что они изображают луну в разных ее фазах. Участники ритуала, чьи маски изображали растущую и убывающую луну, вымазали себе лица чем-то черным, скорее всего сажей, но это могли быть и чернила осьминога. Обойти жрецов луны было невозможно.

- Что будем делать, Ликург?

- Попробуем прорваться.

- Это плохая затея, смотри у них серпа в руках, и они находятся в экстазе, а значит не чувствуют ни боли, ни усталости.

- У тебя есть предложения получше, Аластор?, - и, не дав мне опомниться, мой спутник одним прыжком оказался наверху и бросился в центр круга. Я последовал за ним и увидел, что он, налетев сзади, сбил одного из жрецов с ног и завладел его серпом. Наверное, мы смогли бы прорваться, но мощный удар сбил нас с ног. Камень дрожал, не давая нам подняться. Когда нам удалось встать, лунные жрецы окружали нас, тесня к пропасти. Ликург ударил в голову ближе всех подошедшего жреца, но его серп засел в бронзовой маске и сломался.

- Назад на лестницу, Аластор, - крикнул Ликург, но мое дыхание участилось, а виски будто сжало какой-то невиданной силой.

Я до сих пор не знаю, действительно ли через меня говорил бог или это было предчувствие, но я громко закричал.

- Остановитесь! Вы навлекли на себя гнев богов. Вы забирали у Посейдона его моряков и отдавали их, словно скот, другому богу. Не для того сотрясатель земли даровал им жизнь и не забрал их в недра моря, чтоб вы держали их во тьме и приносили их в жертву лунной богине. Сегодня ночь расплаты.

И камень снова содрогнулся, повергнув всех ниц.

- Теперь бежим, Ликург, - успел крикнуть я, прежде, чем скала начала покрываться трещинами и, отламываясь, кусками падать в море.

Мы перепрыгнули через вопящих от ужаса жрецов, все-таки сложно соображать, находясь в экстазе, а моя речь была ими услышана, и теперь они могли только выть от страха, обреченные на гибель. Но жрецы были меньшей из наших проблем, пробежав немного, я увидел, что мы находимся на небольшом острове на самой высокой из его точек. Увидеть его очертания даже во тьме было несложно, со всех сторон о его берег разбивались огромные волны, поднимая вверх тучи брызг и белой пены. За нашими спинами с грохотом откололась скала, и я, забыв о Ликурге, рванул вперед, но мой спутник от меня не отставал. Я не выбирал дорогу, просто бежал, стараясь обогнать землетрясение, перепрыгивая через трещины и обходя вздымавшиеся камни. Так мы оказались в кипарисовой роще, и когда весь остров рассыпался, я, ничего не осознавая, схватился за дерево, Ликург последовал моему примеру, нас высоко подбросило, как будто на морской волне, и через миг мы, действительно, уже глотали соленую воду.

- Несомненно, боги ведут тебя, кривоногий, - сказал Ликург после того, как море успокоилось.

Мне нечего было ответить ему, я только сильнее обхватил ствол кипариса, глубоко вдохнув чудесный аромат его мягкой хвои.

3. Глаз неба

Я привык к долгим испытаниям и мысленно готовил себя к пыткам жаждой и голодом, но не успела колесница Гелиоса подняться до середины небосклона, как наш кипарис прибило к каменистому берегу. Весь пляж был покрыт рыбой, морскими звездами и водорослями после вчерашних высоких волн.

- Знать бы, где мы теперь, - сказал Ликург.

- Знать бы, где мы были до этого, - ответил я.

Наши животы напоминали о том, что пошел второй день с тех пор, как мы ели в последний раз. Но голод был еще не настолько силен, чтобы вгрызаться в сырую рыбу. Я отобрал нескольких побольше размером и стал плести подобие корзины из ветвей кипариса, в надежде, что мы наткнемся на жилье и сможем приготовить рыбу или, в крайнем случае, съесть ее так. Над пляжем был невысокий каменный обрыв, и пока мы не поднялись на него, все остальное пространство было от нас скрыто.

Пока я занимался рыбой и корзиной, Ликург бранился, выжимая свой промокший хитон, больше похожий на рыбацкую сеть, мой, впрочем, выглядел не лучше. Я был поглощен своей работой и не обратил внимание, когда мой спутник замолк.

- Борода Афродиты, - хриплым шепотом произнес Ликург.

Я повернулся, удивленный его необычной интонацией, и увидел сначала голого Ликурга, застывшего в изумлении, а потом, проследив его взгляд, стоявшего на обрыве в лучах солнца огромного роста циклопа. В высоту он был примерно, как три человека, но сверху вниз казался еще больше. Его одежда была сшита из множества козьих шкур, на голове была шапка из того же материала, в руках у него была пастушья палка, а точнее ствол молодой сосны.

Я встал и подошел ближе к обрыву, но все же держась на приличном расстоянии. Отсюда я видел его глаз, но выражение уловить не мог, потому, как циклоп часто моргал.

- Я Аластор, а это Ликург. Мы спаслись по воле владыки морей и сотресателя земли Посейдона. Мы приплыли на стволе кипариса и не знаем, где находимся. Мы голодны, устали и просим тебя проявить гостеприимство.

Циклоп продолжал молчать, и ни я, ни Ликург не двигались с места, а наблюдали, как все быстрее и быстрее хлопает его единственный глаз. Наконец, рот циклопа открылся, и из него сначала чуть слышно, но затем все громче вырвался звук, похожий больше на стон, чем на рев.

- Ы-ы-ы-ы-ы, - мычал циклоп, и я в первый из двух раз увидел испуганного Ликурга. Даже его шрам побледнел от страха, в руке он сжимал камень, и, судя по всему, он собирался метнуть его, но не мог разжать пальцы. Тем временем великан продолжал: "Ы-ы-ы-ы п-п-пришли ук-красть м-м-м-м-моих к-к-к-коз"?

Я не сразу понял, что он сказал, а когда смысл сказанного дошел до меня, я ответил, стараясь не рассмеяться.

- Конечно, нет. Даже если б мы замышляли угнать твой скот, куда б мы его дели и на чем бы увезли? На стволе кипариса?

Циклоп правильно понял мои слова, его глаз перестал часто моргать, а под густой бородой расплылась улыбка.

-Э-э-э-гисф, м-м-мое имя. А-а-а-а э-э-э-это, - он обвел палкой по воздуху, - м-м-мой остров.

- Хоть ты и не звал нас, но позволь нам быть твоими гостями, ведь сами боги привели нас сюда.

-З-з-з-звал, - сказал циклоп, но тогда я не понял, почему он это произнес. Он опустил вниз свою палку, я уцепился за нее, и он, как пушинку, поднял меня на обрыв и протянул ее Ликургу.

- Не забудь взять рыбу, - сказал я своему спутнику, и это немного привело его в себя. Он выпустил камень и, взяв корзинку, медленно подошел к протянутому дереву, на ходу одевая на себя хитон. Циклоп или не заметил его замешательства или просто не подал вида и поднял его также быстро и осторожно, как и меня.

- П-п-п-пойдемте, в-в-в м-м-мой д-дом. К-к-ко м-м-мне мм-м-много л-лет не з-з-з-заходили ни л-люди, ни б-б-боги, ни к-к-кто-нибудь еще. От-твык г-г-говорить, - на ходу произносил свою речь Эгисф.

Остров был меньше по размеру, чем тот, откуда мы бежали с Ликургом. Это был первый день под солнцем после долгого заточения в колодце, и это красивое место казалось мне просто невыразимо прекрасным. От обрыва и до невысокой горы росла трава сочного ярко-зеленного цвета, будто только что пробившаяся наружу. На горе и вокруг нее, покачиваясь на ветру, стояли сосны, причесывая верхушками, бегущие облака.

- Здесь очень хорошо, Эгисф, - искренне сказал я.

- П-пусто, - коротко ответил циклоп.

Мы подошли ближе к горе и отовсюду к нам побежали козы. Никогда я не видел, чтобы эти животные вели себя подобным образом, они скакали и блеяли вокруг Эгисфа, как верные собаки. Великан нежно трепал их по шерсти, а одну черную, с белой полоской на морде, взял на руки.

- П-пришли, - циклоп указал на пещеру, занавешенную гигантским полотном из козьих шкур. Я вошел внутрь, за мной после колебаний последовал Ликург. Здесь было тепло и очень уютно, конечно, немного пахло козами, зато было чисто, и в дальнем конце тлел очаг. Дым от него уходил куда-то вверх, где была шахта. Эгисф свернул в какой-то закоулок и вернулся с бурдюком козьего молока и несколькими головками сыра.

- А мяса не будет? - спросил Ликург.

- Как можно их есть?! - без заикания удивился Эгисф.

- Ликург, мы принесли с собой рыбу, ты можешь ее приготовить.

- Но у тебя много шкур, - сказал Ликург, чья уверенность потихоньку возвращалась.

- Они умирают, - грустно сказал циклоп. - М-м-мой в-в-век д-долог, к-к-козий б-быстротечен. Я с-снимаю с н-них ш-ш-шкуры, а м-мясо п-посвящаю б-б-б-огам. П-пану - п-покровителю п-пастухов, П-посейдону - м-моему с-соседу, Г-г-гермесу - б-богу в-в-в-в-вестей.

- Мне тоже надо за многое поблагодарить богов. Я так и сделаю, когда у меня будет хоть что-то, что можно принести в жертву.

- Р-расскажи свою историю, Аластор, - попросил циклоп, когда мы поели.

И я поведал Эгисфу о наших с Ликургом скитаниях с того момента, как мы покинули Халкидику. Великан внимательно слушал, не перебивая.

- Т-т-ты упомянул б-б-благословение Г-гермеса.

- Именно так, Эгисф, - но циклоп не стал продолжать разговор, он предложил нам отдохнуть, принес целый ворох козьих шкур для нашего удобства и ушел из пещеры. Мне было приятно засыпать в тепле и безопасности, но Ликург постоянно вставал и выглядывал за полотно, не давая мне провалиться в сон.

- Аластор, ты привел меня к мечте. Жаль, не знаю, как поймать такое чудовище живьем, но голову этого придурковатого циклопа я точно заполучу.

- Не гневи богов, Ликург, мы гости в его доме.

- Не становись у меня на пути, кривоногий, - сказал Ликург, и я, наконец, уснул.

Когда я открыл глаза, циклопа в пещере все еще не было, а Ликург спал, отодвинув полог, я вышел наружу. Над островом стояла тихая безоблачная ночь, луна еще не начала расти, и небо было усеяно звездами. Я огляделся и решил подняться повыше и найти великана. Он лежал на уступе почти у самой вершины, положив руки под голову, и смотрел вверх.

- С-смотрю на з-звезды, Аластор.

- Мое настоящее имя - Промах. Скажи мне, Эгисф, где мы находимся и как далеко отсюда до Аркадии?

- К-к-кикладские острова. Не очень д-далеко.

- Как бы мне добраться до дома?

- В-видишь т-ту з-звезду в созвездии к-козы? Она в-всегда указывает на с-север.

- Я думал, её называют Арктос.

- М-м-может б-быть. Я д-даю с-свои имена з-звездам. Вон "глаза", - он указал на Диоскуров. - Там созвездие нимфы, левее "рога".

- Твои названия не хуже, - согласился я. - Я хотел предупредить тебя, Эгисф, мой спутник Ликург собирается убить тебя, будь осторожен.

- Что ж, я молил б-богов об избавлении, а как оно ко мне п-придет в в-виде н-новостей или с-смерти, на то их в-воля, - спокойно отозвался циклоп.

- Каких известий ты ждешь, Эгисф? - великан долго молчал, не отвечая.

- М-много лет назад на этом острове жила нимфа. Но я был м-молод и с-с-лишком жесток. Б-бывал г-груб с нею, и однажды убил ягненка, п-пившего из вод ее р-ручья. С-с тех п-пор она ушла с этого острова, а вместе с ней ушла м-моя жизнь. Я изменился, д-думал, она п-простит меня и в-в-вернется, н-но от нее нет в-в-вестей.

- Как звали ту нимфу, Эгисф?

- Аспасия.

- Боги послали тебе вести, я видел ее и говорил с ней, - циклоп вскочил на ноги. - Она живет в далекой Халкидике, рядом с городом Скиона.

- Что она говорила обо мне?! - забывая заикаться, закричал циклоп.

- Ничего. Прости, Эгисф. Мы недолго с ней разговаривали, но она прекрасно и очень молодо выглядит.

- Она самое красивое создание на свете, - улыбаясь, говорил циклоп, но вдруг опечалился и сел рядом со мной. - Н-н-наверное, она не п-помнит обо м-мне. Н-надеюсь, к-козам б-будет хорошо, к-когда Л-ликург убьет меня.

- Надеюсь, это не случится. Эгисф, если все пойдет как надо, я скоро увижу царя Скионы, и он, когда вернется домой, расскажет Аспасии о тебе.

- С-слишком м-много если.

- Но если боги решат, что вы должны быть вместе, то вы будете.

- В-верно, П-промах, а если б-боги р-решат, что м-мне л-лучше умереть, то я умру.

- Пусть будет так, Эгисф, но не теряй надежду и не загоняй себя в тупик. Лучше покажи, как мне добраться до Аркадии по звездам.

Циклоп еще долго рассказывал мне, как мне найти обратный путь домой, а потом пообещал сделать крепкий плот из сосен. На следующий день я сказал Ликургу, чтобы тот не вздумал трогать великана, пока он не завершит строительство плота. Эгисф не нуждался в нашей помощи, и я целыми днями гулял по острову, изучая его, а Ликург сидел у входа в пещеру и вытачивал деревянное копье, прикидывая, наверное, как лучше расправиться с циклопом. Когда плот был почти готов, я пригласил Ликурга прогуляться вместе со мной.

- Завладев головой циклопа, я стану героем. Любой царь возьмет меня на службу с таким трофеем. Я стану сначала телохранителем, а потом, кто знает, может быть и царем, - мечтал вслух мой спутник.

- Ликург, кажется, ты тронулся умом, что плохого сделал тебе Эгисф?

- Кривоногий, твое сердце, подобно бабьему, ты готов пожалеть каждую тварь. Иногда смотрю на тебя и думаю: "Вот это хитрость"! А в другой раз, ты не умней козы. Ты жалеешь циклопа, ты пожалел даже того кентавра, предателя. А знаешь, я, все-таки, потратил на него пару минут и размозжил ему голову камнем. А ты просто так взял и поверил. Ты дурак, Аластор, какие имена ты бы себе не придумывал.

Я ничего не ответил Ликургу и смотрел на линию обрыва. Внезапная мысль пронзила мой ум, словно молния Зевса.

- Ликург, я устал слушать твои насмешки, помнишь, там, в Халкидике, мы не закончили драку? Давай, попробуем еще раз, твоя смерть избавит этот мир от многих жестокостей.

В ответ Ликург расхохотался, а я, не теряя времени, ткнул его пальцем в глаз, закрытый шрамом. Он взвыл от боли и попытался схватить меня, но я отбежал на узкий мыс над пляжем. Я приметил его во время моих прогулок по острову, и именно он натолкнул меня на воспоминания о Халкидике. Как и тогда мне некуда было с него отступать, а подо мною внизу, были острые камни.

- Надеешься, что тебе снова помогут боги, кривоногий?! - рычал Ликург, надвигаясь на меня.

- Осторожней, Ликург, эта скала не выдержит двоих, - сказал я.

- Ты уже однажды врал мне об этом, - сказал он и бросился на меня. Но я прыгнул ему навстречу и чуть в сторону. Известняк под Ликургом не выдержал, и я успел во второй и последний раз увидеть его испуг, прежде чем он с криком полетел вниз.

Отдышавшись, я обошел опасное место на обрыве и, спустившись на пляж, там, где было не так высоко, удостоверился, что Ликург мертв. Он сломал шею о камень. Я закрыл ему теперь единственный глаз, со страхом смотревший в небо, и, не имея с собой монеты, подумал и положил ему под язык бронзовую пряжку от своей сандалии. Надеюсь, что Харон принял эту вещь в качестве оплаты. Потом я натаскал камней вокруг его тела и измазал свое лицо водорослями, чтобы его дух не догадался преследовать меня, и ушел из этого места. Я размышлял, насколько честным было это убийство, но судя по тому, что Ликург больше никогда не беспокоил меня, я все сделал правильно. Ведь я победил его в бою, а умер он сам, не вняв моему предупреждению.

- Ч-что с-с-случилось, П-промах? - спросил циклоп, увидев меня.

- Богам не нужна твоя смерть, - ответил я. - Ликург сломал себе шею, упав с обрыва.

Это известие не обрадовало великана, он отнесся к этому спокойно и продолжил свою работу.

Вскоре плот был готов. Эгисф отлично над ним потрудился. Размером он был четыре на пять шагов, из плотно подогнанных сосновых бревен и одного бревна кипариса, доставившего меня на этот остров. Эгисф сказал, что он принесет мне удачу в плавании, как знак покровительства самого Посейдона. Он снабдил мачту парусом из козьих шкур, а также сделал руль и весло. В огороженных клетках он положил козий сыр и бурдюки с молоком, его мне должно было хватить с избытком. Кроме того, циклоп сшил мне одежду, но советовал не одевать ее, пока я не сойду на берег.

Я поклялся рассказать его историю царю Скионы, а также каждой речной нимфе на своем пути, ведь все реки связаны между собой.

Наконец, мы перекатили плот в северную часть острова. И Эгисф со всей силы оттолкнул меня от берега и провожал меня до тех пор, пока его рослая фигура совсем не скрылась из вида.

4. Гекатомба

Плавание проходило спокойно, но отнимало у меня немало сил. Море было ровным, а небо чистым, ветер дул не сильно, но часто в разные стороны, и я поворачивал парус и работал веслом, как умел. Спал я при свете солнца, а ночью, глядя на звезды, выправлял курс, часто незаметно изменившийся за время моего сна, как учил меня Эгисф. На десятый день я увидел землю, но пристать смог только на следующий из-за мешавших мне волн. Проплыть это расстояние я не решился, так как не хотел оставлять на плоту одежду и припасы.

Спрыгнув на берег, я преисполнился радости. Мне предстоял путь до Аркадии, но это была родная Эллада, а не пустынная Халкидика или какой-нибудь гранитный остров. Я оделся в длинный хитон из козьих шкур и в голос поблагодарил Посейдона и всех богов за удачное плавание.

Пока я шел к Аркадии, я размышлял о том, обнаружу ли я пропавшего царя Скионы, там, где думал его найти, и как пройдет мое очищение от убийства Мекона на погребальных играх. Я вспоминал о своих приключениях в Рипе и понял, что мне еще предстоит встретить живого мертвеца и отыскать свирель Пана. Но больше всего меня занимала месть братьям, и хотя, как выяснилось, они мне вовсе не родня, но отягощать себя их убийством не хотелось, а как иначе наказать их за смерть матери, я не знал.

После долгих дней пути я, наконец, начал узнавать местность. Приближаясь к дому, где я провел большую часть своей жизни, я гадал, как встретят меня Иапет и Долий, после моего внезапного исчезновения, но потом доверился воле богов.

На закате одного из дней вошел в знакомую мне до последней травинки долину и начал подниматься к дому по склону холма. Кто-то из слуг, заметив меня, позвал Долия, и он вышел мне навстречу.

- Что тебе нужно, странник?

Было еще достаточно светло, но по его взгляду я понял, что он меня не узнал.

За время путешествий я окреп, загар покрывал мое тело, а борода - лицо, он никогда не видел меня с такими длинными и грязными волосами, хитон скрывал мои кривые ноги, а главное, я отучился притворно хромать. Признаюсь, я не ждал, что меня не узнают, но, помня о воле богов, сказал.

- Имя мое Аластор, я посол царя Медона из города Тиринф, в пути на меня напали разбойники и забрали мои вещи, жезл и одежду, но ты можешь посмотреть на мои сандалии. Позолота слезла, но это сандалии посла. Я долго добирался до тебя, пастухи дали мне этот хитон. Надеюсь, царь Скионы все еще у тебя?

- Тише, говори, тише. Мой брат не должен знать об этих делах, - испуганно зашептал Долий. И добавил громче. - Мой дом открыт для несчастных путников, проходи и будь здесь гостем!

Мне отвели мою прежнюю комнату, поставили в ней корыто, и слуги начали носить в него воду. Одним из них был старый Меламп, рассказавший мне сказки, когда я лежал со сломанными ногами. Я попросил его остаться и помочь мне омыться.

- Неужели ты не узнаешь меня? - спросил я, закрыв дверь на засов.

- Ты жив, Промах, тихо сказал раб, внимательно осмотрев меня. А я упал перед Мелампом на колени, и сказал:

- Прости меня, царь Скионы, я не знаю твоего истинного имени, но боги сказали мне, что только ты можешь очистить меня от убийства, прояви великодушие и не отказывай мне в моей просьбе.

Вместо ответа царь Скионы опустился на колени рядом со мной и разрыдался. Я не знал, как мне быть, но, посмотрев на него, увидел его счастливую улыбку.

- Эак, меня зовут Эак, но как ты узнал обо мне?

- Это очень долгая история, царь Эак, и я не хочу, чтобы кто-нибудь из братьев услышал ее. Кстати, Долий тоже знает кто ты такой и собирается продать тебя Медону, царю Тиринфа. Не говори братьям, что узнал меня.

- Хорошо, Промах, я достану длинный хитон, чтобы скрыть твои ноги, а пока омой свое тело.

Я последовал совету Эака, а когда он вернулся, облачился в новую одежду и расчесал волосы так, чтобы они скрывали часть моего лица. Взглянув на свое отражение в воде, я и сам с трудом узнавал себя.

- Ты сильно изменился, Промах.

- Называй меня Аластором при братьях. И ответь, сможешь ли ты очистить меня от убийства.

- Я сделаю это с радостью, но церемонию надо проводить в священной роще. Если б мы были в Скионе, священная роща там была прямо за городскими воротами.

- Платаны, недалеко от берега.

- Ты был в Халкидике?! Расскажи как там,- но ответить мне не дал слуга, позвавший меня к ужину.

- Ближайшая священная роща в Рипе.

- Не думаю, что твои братья отпустят меня, Промах.

- Они мне не братья, царь Эак, предоставь это мне, - успел сказать я.

В зале, где был накрыт ужин, стояла полутьма, было ли это помощью богов или жадностью братьев, не пожелавших тратить факелы, я не знал. Стол был скромным, не сказать большего. Долий заметно тяготился присутствием Иапета и перехватывал все его вопросы ко мне. Когда тягостная трапеза закончилась, Долий вывел меня из дома. Была уже ночь, и я не опасался, что он узнает меня в темноте. Воздух был душным, как перед грозой.

- Царь Медон хочет лично убедиться в подлинности царя Скионы, - начал я разговор.

- Но мне казалось, я убедил его в этом в прошлое свое посещение, - возмутился Долий.

- И все же, вы договорились продать его за большое количество золота, в любом случае его придется везти в Тринф, и кто, если не ты должен забрать деньги?

- Верно, гонец, - при упоминании золота голос Долия смягчился.

- А почему ты сам не отвез царя в Скиону?

-Путь в Халкидику долог и опасен, Аластор, и кто даст мне гарантии, что когда Меламп снова станет царем в родном городе, он решит вознаградить меня, а не казнить? Ведь он долгое время был рабом в моем доме.

- Как ты узнал в нем царя Скионы, Долий?

- О, это не иначе, как воля богов, я случайно подслушал его молитву, и он просил вернуть ему трон. Поначалу я думал, он тронулся умом, но вел он себя всегда нормально, и что-то отличало его от других рабов. Я поспрашивал у людей и узнал, что в Скионе давным-давно пропал царь, а ведь мой отец Келей как раз привез его из похода в Колхиду, так что я обрел богатство.

- Ты удачливый человек, Долий, я предлагаю тебе быстрее собираться в дорогу. Царь Медон не любит задержек в делах, а я слишком долго добирался до тебя.

- Неужели ты не хочешь отдохнуть после стольких скитаний, Аластор?

- Благодарю тебя, Долий, но я гонец, и быть в дороге моя работа. Что ты скажешь брату о своей поездке?

- Скажу, что отправляюсь в Тиринф выбирать себе невесту, а Мелампа возьму с собой в качестве слуги.

- Так и сделай, Долий, а я пойду спать.

Я дошел до своей комнаты, но в кровать не лег. Проведя некоторое время в раздумьях, я снова вышел наружу и смотрел на очертанья холмов в полутьме. Я был всего в семи днях пути от Каллирои, но запретил себе даже думать об этом. Важнее всего в тот миг было встретиться с Иапетом до рассвета, и я, вспомнив о его детской привычке есть по ночам, за что его часто наказывал Келей, отправился обратно в дом и стал ждать его возле кладовой. Напряженное ожидание в темноте напомнило мне о гранитном колодце, и я еще раз поблагодарил богов за то, что выбрался из него. Вскоре я услышал шаги. Немезида, богиня справедливого отмщения, сопровождала меня, и я добавил ее в уже длинный список богов, кому я должен буду принести жертвы.

- Иапет, - шепотом позвал я. - Не пугайся, это я, Аластор, странник, нашедший приют в твоем доме. Мне надо поговорить с тобой.

- Почему сейчас, - сонно проговорил Иапет. - Почему ты прячешься в темноте?

- Твой брат, Долий, не должен знать, что мы говорили. Он замышляет зло против тебя, и хочу предостеречь тебя.

- Что ты несешь, бродяга?!

- Я не просто бродяга, я посол царя Медона из города Тиринф, - и я рассказал ему, как Долий обнаружил в их доме царя Скионы и решил продать его втайне от брата. Иапет слушал внимательно, не перебивая.

- Зачем ты рассказываешь мне это, Аластор? Зачем настраиваешь против брата?

- Долий слишком жаден. Меламп не стоит столько золота, сколько он за него просит. Ты разумный человек, Иапет, с тобой можно договориться.

- Это так, но как мне понять, что ты не лжешь, сея между нами вражду?

- Завтра он скажет тебе, что поедет в Тиринф искать невесту, а Мелампа возьмет с собой, как слугу. А вот вернется ли он назад с золотом, этого я тебе сказать не могу.

На этом я оставил Иапета наедине с его мыслями, и, вернувшись в свою комнату, предоставил остальное воле богов, а сам лег спать. Днем я передал через слуг, что чувствую себя уставшим и хочу отоспаться перед тем, как покину дом. Конечно, я не хотел, чтобы Иапет и Долий видели меня при свете дня. Поговорить с царем Скионы мне не удалось, и когда настало время ужина, я, не ожидая приглашения, прошел в залу. В тот вечер света было больше, и, сев в самый темный угол, я стал дожидаться братьев. Слуги ставили еду на стол, не обращая на меня никакого внимания, словно боги сделали меня невидимым.

Иапет и Долий явились к столу в приподнятом настроении, но за их весельем виделось напряжение, братья налегали на вино, в тишине.

- Иапет, завтра я уезжаю в Тиринф, искать невесту, - наконец сказал Долий.

- Это невеселые для меня новости, когда в доме появится женщина, мне придется покинуть его, ведь ты старше меня.

- Может быть, и не придется, - ответил ему Долий.

- Может, ты хочешь взять старого Мелампа своим слугой в дорогу?

- Так и есть, но почему ты спросил?

Иапет поднялся из-за стола и направился к брату, его взгляд излучал ярость, а Долия - испуг.

- Что ж удачи тебе, братец, - неожиданно рассмеялся Иапет, и Долий с облегчением выдохнул. - Давай выпьем за то, чтобы боги даровали тебе легкий путь. - Братья подняли чаши и осушили их до дна. - А твой путь будет легким, братец.

- О чем ты говоришь, Иапет, - спросил Долий. И побледнев, издал странный хрип.

- Ты отправляешься в Аид, а не в Тиринф, Долий. Я насыпал яд в твою чашу, напрасно ты хотел обмануть меня.

- Тогда ты идешь со мной, - прохрипел Долий и вонзил в грудь брату лежавший на столе нож.

Иапет, вцепившись в рукоятку обеими руками, издал жуткий крик. Долий пытался бежать, но его шатало, и он сбил на себя факел, висевший на стене, его одежда загорелась, огонь перекинулся на стол, затем на лавки, и вскоре горела вся комната. А я смотрел, как умирают убийцы моей матери, и мне стоило большого труда сдержаться и не назвать своего истинного имени. Я не хотел, чтобы их духи преследовали меня вечно, и они отошли в Аид, проклиная друг друга. Когда пламя охватило их тела, я выбежал наружу и с облегчением увидел Мелампа среди других рабов.

- Я Промах, сын Пана. Хозяин этого дома. С завтрашнего дня вы все свободны, - сказал я слугам. - А сейчас я запрещаю вам тушить огонь, но вы можете забрать себе все, что угодно, кроме скота.

Рабы глядели то на меня, то на разгоравшееся пламя и не спешили двигаться с места. Я приказал им пригнать скот и принялся убивать одно животное, за другим, бросая их в огонь и вознося молитвы богам. Я благодарил своего покровителя Гермеса - первого из богов, удостоившего меня разговором; Посейдона, дважды спасавшего меня из пучины моря; Ареса и Афину, отвративших от меня свой гнев; Немезиду, вселившую ярость в сердца Иапета и Долия; своего отца Пана, подарившего и спасшего мне жизнь; и всех остальных богов, чью помощь я мог по своей глупости не заметить.

Эос увидела меня, покрытого кровью и сажей, я отдал богам все, что имел, и стоял перед пепелищем. Все рабы разбежались за ночь.

- Тебе надо отдохнуть, Промах, - сказал Эак, оставшийся рядом.

- Да, я очень устал, - кивнул я в ответ.

5. Царь и нимфа

Когда я проснулся, Эак все еще ждал меня.

- Никогда не видел, чтобы человек спал так крепко, - сказал царь Скионы.

- Я прошел долгий путь, и хотя у меня было время выспаться, мой сон давно уже не был так спокоен.

- Промах, я спас немного вещей, когда ты поджег дом.

- Я ничего не поджигал, Эак, братья сами перебили друг друга и опрокинули факел, это была воля богов.

- Хорошо, если так, возьми чистую одежду, и вот, я спас деньги Долия.

- Возьми их себе, царь, считай это платой за годы службы, они понадобятся тебе, чтобы добраться до далекой Халкидики.

Я омыл лицо и тело, после чего переоделся в чистый хитон. Сандалии я менять не стал, хоть позолота с них давно слезла, но более прочной и удачливой обувью обладал разве, что Гермес. Эак набрал припасов, и мы отправились в Рипу, где была священная роща, а меня ждал обряд очищения от убийства Мекона. Я посмотрел на пепелище, и, бросив прощальный взгляд на долину, где прошло мое детство, тронулся в путь. С тех пор я никогда там больше не был, но по тем местам не скучаю, ведь я могу представить их в мельчайших подробностях, когда только пожелаю.

Вдвоем дорога казалась короче, и я ничего не утаивая, рассказывал Эаку о своих скитаниях с того момента, как умерла моя мать Эфра. Он не переставал удивляться моему везению, а когда я рассказывал об осаде Скионы, я ничего от него не стал скрывать. И хотя ему тяжело было слушать о том, как я помог взять его город, он не осуждал меня, а только расспрашивал, как выглядит то или иное место в его родных краях.

- Для Скионы я уже давно умер, - вздохнул Эак.

- А ты никогда не слышал о свирели Пана? - тут же спросил я.

- Нет, но ты справедливо считаешь меня живым мертвецом, Промах.

Я описал ему мучения в гранитном колодце, и, конечно, рассказал о циклопе и нимфе, взяв с него обещание, встретиться с Аспасией по возращению домой. Когда я закончил, мы прошли половину пути.

- Эак, теперь ты расскажи свою историю, я примерно представляю, как ты попал в наш дом, но мне хотелось бы услышать это от тебя.

- Что ж, Промах, боюсь, моя история не такая интересная, как твоя, и хотя она длилась долгие годы, рассказать ее получится гораздо быстрее. В молодости я был пленен песнями о взятии Трои, мой отец, Протиселай, рассказывал о том, что видел своими глазами, описывал героев великой осады, бывших с ним рядом, а сам готовил меня в свои наследники. И это казалось мне самым скучным занятием на свете. Скиона - торговый город, и все дела там - разговоры с купцами. Где недород пшеницы, где виноград побило холодом, где наоборот богатый урожай, какой царь строит стену из привозного камня, а кому нужно дерево, кто охотно покупает диковины с востока и что нужно везти из Эллады в Понт. Скучнее этих бесконечных разговоров был только пересчет товаров да выслушивать жалобы жителей. И вот я стал молить богов, избавить меня от трона и отправить в долгое путешествие, и вот однажды они выполнили мою просьбу. Я заснул у ручья...

- Аспасии?

- Нет, тогда эта нимфа еще не поселилась на наших берегах. Просто ручей в двух днях пути от Скионы, моряки часто брали там пресную воду.

- Я добежал туда за дневной переход колесницы Гелиоса по небосводу.

- Да, пожалуй, это то самое место, Промах. Там меня и пленил Келей. Корабль Демофонта возвращался из Колхиды, и они везли прекрасную Нефелу в качестве трофея.

- Этот поход не принес Демофонту счастья.

- Я понял это из твоего рассказа, Промах. Вот почти вся моя история, я стал рабом Келея, и вскоре мы прибыли в Рипу. Я понял, что боги наказали меня за опрометчивые молитвы и спросил местного оракула, когда завершатся мои мучения, и я смогу снова вернуться в родную Скиону, царем, а не рабом. Он ответил мне так:

Долог твой путь, Эак,

Как ты и просил.

Но ты снова вернешься домой,

Когда поседеет твоя голова,

И перестанет хромать хромой.

Вот почему я разрыдался, Промах, когда увидел тебя. Ведь я, признаться никогда не думал, что этим хромым окажешься ты. Ведь оракул произнес эти слова, когда ты еще не был рожден на свет. Я долго жил надеждой, а потом понемногу привык к своему новому имени и роли.

- Но почему ты не бежал, Эак?

- Я часто размышлял о побеге, но нарушить волю богов, значит - навлечь на себя худшую кару.

Я думал над историей, рассказанной Эаком, и вдруг все мое путешествие, казавшееся мне чередой неудач и спасений, встреч, расставаний и смертей, представилось мне совсем в ином свете. Я так часто говорил о воле богов и не задумывался, что все мои скитания были не случайны. Поначалу я испытал горечь бессилия перед судьбой, но потом гордость за себя, ведь я справился с порученными мне задачами, и радость наполнила мне сердце.

Наутро седьмого дня, как и прежде, мы подошли к Рипе. Я слышал плеск волн Каллирои, и сердце было готово выпрыгнуть из груди, но прежде, я должен был очиститься и находиться в родной Аркадии не как изгнанник, а как герой, прошедший нелегкий путь.

Рипы больше не было, город оказался заброшенным, видимо, люди стали покидать его после разрушения дворца. Страх и мак Нефелы больше не связывали их с этим местом, и гадал, остался ли Подарк - убийца Иксиона - царем священной рощи или она стоит покинутой. Мы добрались до дубов и вошли под густую тень древних деревьев.

- Для обряда очищения нам нужно пойти к священному дубу, - сказал Эак. - Соблюдай тишину. Мы шли, молча, и только опавшая листва хрустела под моими сандалиями.

- Кто посмел нарушить покой священной рощи?! - прогремел голос за моей спиной. - Промах?!

И прежде, чем я успел обернуться, чьи-то мощные руки схватили меня сзади так, что затрещали мои ребра, я увидел, как Эак в ужасе упал на колени, а нападавший развернул меня, как ребенка, и прижал к себе. И вдруг знакомый запах ворвался мне в ноздри, и хотя объятия разжались, я ничего не видел, потому что слезы потоком хлынули из моих глаз.

- Почему ты плачешь, друг Промах?! Где ты был? Что это за старик? Куда ты пропал? Прекрати плакать, выпей вина.

- Я думал, ты мертв, друг Орест.

- Я тоже так долго про тебя думал, друг Промах, но потом увидел тебя во сне, ты спал на пустом корабле. Сам Пан послал мне этот сон

- Почему Пан? - удивился я.

- А чья ты думаешь это роща, я в ней теперь царь, а значит жрец Пана.

- А Подарк?

- Все было честно, - ответил Орест и сделал глоток из бурдюка, я смахнул последние слезы и взял у сатира вино.

- Разбавленное?!

- Извини, друг Промах, с вином сейчас туго. Почти все люди покинули город. Вот только Оксинт, помнишь, могильщик без языка? Он теперь делает вино и выращивает зерно.

- А кто-нибудь еще остался?

- Левкипп, но сейчас он увел свой табун на пастбища. Он так любит лошадей, все время жалеет, что я не кентавр.

- Ты гораздо лучше кентавра, друг Орест...

- Не хотелось бы прерывать беседу двух старых друзей, но мы пришли сюда по делу, - напомнил Эак. - Давай же закончим с этим быстрей, мне не хотелось бы провести лишний день в Рипе, я не люблю это место.

- О каком деле он говорит, друг Промах? - спросил сатир.

-Боги сказали, что мне надо очиститься от убийства Мекона на погребальных играх.

- И для этого я должен просить у царя леса ветвь со священного дуба, - вставил Эак.

- Бери с любого, для Промаха мне не жалко хоть всех ветвей.

Когда нужная ветка была найдена, царь Скионы не без труда развел огонь при помощи палочек.

- Перед очищением положено соблюдать умеренность в пище, сохранять чистоту помыслов и приносить жертвы богам, - сказал Эак. - Из твоего рассказа я понял, что мысли твои были чисты, в пище ты был более, чем воздержан, а гекатомбы, принесенной тобой во славу богов, хватило бы, чтоб искупить и худшее злодеяние.

После этого он окурил меня дымом горящей ветви и объявил, что отныне я чист перед богами и людьми.

- И сатирами, -торжественно добавил Орест.

Я поблагодарил Эака, и он сказал, что сразу отправится в путь.

- Теперь каждый день, проведенный вдали от родной Скионы, мучает меня. Помни, Промах, ты всегда желанный гость в моем городе, чтобы не думал о тебе наместник, ты сделал многое для Скионы.

- А ты, Эак, помни об Аспасии и Эгисфе, расскажи его историю над ручьем, она услышит тебя.

После этого мы распрощались, и Эак, шагом слишком бодрым для его преклонных лет, ушел из рощи. Больше я никогда его не видел.

- Давай отпразднуем твое возвращение, друг Промах, вина, конечно, не хватит для настоящего пира, но пусть нашу встречу украсят разговоры.

Мы сели под лучами солнца у кромки леса, и я рассказывал Оресту о своих приключениях. Он часто перебивал меня, выспрашивая подробности и часто вскакивал, обещая, повторяю, что напишет обо мне песню. Пока я говорил, сердце мое рвалось к Каллирое, но в то же время какой-то непонятный страх сковывал меня, и я не мог покинуть сатира. Что сказать прекрасной нимфе после того, как я пропал так надолго без прощания? Может быть, Гермес не врал, когда говорил, что я не нужен ей? Помнит ли она обо мне? Такие сомнения смущали мой ум, пока я говорил с Орестом. Когда я дошел до встречи с Паном, сатир замолк в задумчивости и решил, что это связано с его ролью лесного царя и стал рассказывать дальше, но он прервал меня.

- Ведь когда мы познакомились, ты не упоминал о свирели Пана.

- Сначала, я не знал тебя, друг Орест, а потом не было возможности.

- Так и есть, друг Промах, - сатир выдержал паузу. - А ведь я и есть твой живой мертвец! Свирель всегда лежит в дупле священного дуба, и только царь леса знает об этом, но никто не может играть на ней. Я пробовал, но сколько в нее не дуй, она не издает ни звука. Ты сын Пана, а значит она твоя, и у тебя получится сыграть на ней.

- Конечно, друг Орест, ведь никто кроме меня не считал тебя умершим. Я все время искал мертвеца, а оказалось, надо было найти живого.

- Принести тебе флейту, - радостно засмеялся сатир.

Я вспомнил слова Пана, что когда я найду ее, это услышат даже на Олимпе. Но мне меньше всего хотелось снова привлекать внимание богов.

- Нет, друг Орест, она мне пока не нужна. Пусть лежит там, где лежит. Я возьму ее, когда потребуется.

- Ты один такой во всей Элладе, друг Промах. Что ж это твое наследство и кроме тебя беззвучная флейта никому не понадобится. Пусть лежит в священном дубе. Так на чем ты остановился?

И я снова рассказывал до тех пор, пока колесница Гелиоса не опустилась в далекий океан.

- Увидимся завтра, друг Орест, - сказал я, и сатир проводил меня, не сказав ни слова.

Я прошел через опустевшую Рипу, и, оказавшись на том самом месте, где стоял мост, отделявший дворец Демофонта от города, остановился не в силах сделать больше ни шага. Я уже готов был повернуть и бежать от реки, когда увидел над горой Ликей созвездие "нимфы", как называл его Эгисф. Вспомнив, как циклоп страдал, потеряв свою нимфу, я бросился в воду. Сначала я пытался успокоиться и, закрыв глаза, отдаться течению, но сердце выпрыгивало из груди, и я поплыл, поднимая тучу брызг.

- Меня покинул юноша, а вернулся мужчина, - раздался голос Каллирои. - Скитался по всему миру, а, вернувшись, первым делом, пошел к другу.

Я ничего ей не ответил и сжал ее в объятьях, вдыхая запах ее волос, запах свежести реки звездной ночью. А потом, глядя в ее бездонные глаза, понял, что я вернулся домой.

Я работал на полях и вместе с Каллироей заботился о виноградниках. Мы построили дом из камней, оставшихся от дворца Демофонта, а когда у нас появился первый ребенок, люди стали возвращаться в эти места и назвали меня царем. Я счастливо прожил несколько лет, до тех пор, пока на меня снова не обратили внимания боги.

Значение древнегреческих имен (в порядке появления в тексте)

Аластор - "мстящий" (псевдоним Промаха)

Эгисф - "козий" (циклоп)

Эак - "плачущий" (царь Скионы)

Комментарии к третьей части.

Определить характер эпидемии на борту корабля из первой главы третьей части не представляется возможным из-за недостатка информации. В принципе это могла быть и тяжелая форма гриппа, привезенная моряками из дальней страны.

Ритуал, описанный во второй главе, не встречается в известных мифах. Считается, что в описываемый период человеческие жертвоприношения в Греции не практиковались, но учитывая изолированность острова, и множество примеров из мифологии, убийства на религиозной почве были достаточно распространены. Землетрясения в Средиземном море случаются постоянно и в настоящее время, хотя точных сведений о полностью пропавших островах нет.

Мореплавание по звездам было хорошо известно древним грекам. В "Иллиаде" и "Одиссеи" есть очень похожие фрагменты, рассказывающие об устройстве звездного неба.

Описывая щит Ахиллеса, Гомер говорит:

Сделал созвездья Плеяд и Гиад и лучи Ориона,

Также Медведицу - ту, что иначе зовут Колесницей:

Круг она в небе свершает, взирая на блеск Ориона

И когда Одиссей плывет на плоту:

Правил рулем он, и сон на веки ему не спускался.

Зорко Плеяд наблюдал он и поздний заход Волопаса,

Также Медведицу - ту, что еще называют Повозкой.

Ходит по небу она, и украдкой следит Ориона.

Обряды очищения часто упоминаются в древнегреческих мифах. Они достаточно разнообразны, это очищение водой, кровью жертвенного животного или окуриванием дымом ветвей священных деревьев, как это описано у Промаха в пятой главе.

Дальнейшие приключения Промаха повествуют об иных географических и исторических особенностях древней Греции в период Темных веков.