Должно быть, в прошлом они были любовниками, но со временем это переросло в дружбу, инициатором которой, по всей видимости, стала Нинель. В подобных обстоятельствах мужчине, как правило, остаётся только принять новые правила игры, наступить на горло своей песне. Анатолий об этом никому не говорил, но, без сомнений, он продолжал испытывать к Нинель чувства, хотя безнадёжность их, судя по всему, была очевидной даже для него самого.
Нинель растила ребёнка ещё от первого брака (мальчик Алёша, десять лет) и по каким-то неясным, сугубо женским причинам предпочитала держать Анатолия на расстоянии. Время от времени он ей звонил, расспрашивал о том, о сём, иногда, впрочем, нечасто, они пересекались в какой-то кафешке и под нейтральный разговор о всякой всячине глотали по чашечке многолюдного кофе.
В тот день Нинель позвонила сама и попросила о встрече. "Алёша пропал - сходу объявила она Анатолию. - Уже четвёртые сутки как". Всё что следовало сделать в таких случаях она уже сделала: обзвонила знакомых, растревожила бывшего, пережила обширный нервный срыв, написала заявление в бестолковую полицию и сходила к недешёвой ворожке. Как сквозь землю провалился. Она бы никогда не обратилась к Анатолию, но положение, судя по всему, было отчаянным, и женщина хваталась за любую соломинку. У Анатолия оставались в полиции кое-какие связи, и он осторожно пообещал посодействовать.
В полиции Анатолия заверили, что дело более чем странное, считай, глухое. Сначала полицейские, как и положено, наехали на местных педофилов, но те, как оказалось, ни слухом, ни духом. Потом провентилировали отца Алёши - личность достаточно скользкую, но и тут им вышел облом: отец оказался напрочь лишён родительских чувств. Он вёл безответственный образ жизни и не нуждался в "родимой кровинке" совершенно, да и к тому же на время его пропажи у горе-папаши обнаружилось железобетонное алиби. Похищение же с целью выкупа исключили сразу, ну, во-первых, семья была не из богатых, мать-одиночка какие богатства, а во-вторых, гипотетические похитители так и не вышли на связь, что более чем красноречиво указывало на их отсутствие. Полиция терялась в догадках, следствие по этому делу, кажется, зашло в тупик. Висяк, короче.
Когда Анатолий рассказывал всё это, на другом конце провода стояла напряжённая тишина. Нинель держала себя в руках, первоначальный порыв паники уже миновал. В Историческом музее, где женщина работала лаборантом, никто более не видел её слёз. В тот вечер она больше отмалчивалась, но под конец всё же уронила нечто, что на тот момент показалось Анатолию ни к селу, ни к городу:
- А ты знаешь, что по свидетельствам выживших, в застенках гестапо подвергали пыткам настолько изощрённым, что некоторым узникам казалось будто они перемещаются в другой мир, хотя в течении нескольких часов просто сидели на стуле.
"Странно" - подумал Анатолий, но в свете сложившихся обстоятельств особого значения сказанному не предал, и только позже, обсасывая эпизод задним числом, понял насколько сильно ошибался. Через несколько дней в дверь его холостяцкой конуры уверенно позвонили. В это трудно было поверить, но на пороге стояла Нинель, впервые с тех пор как они прекратили связь.
На неё было больно смотреть. Надо сказать, что Нинель изменилась не только внутренне, что было вполне естественно в её положении, но и внешне. Её левая рука висела забинтованной; на том месте, где кончались пальцы, сквозь бинт просачивалась маленькая жирная клякса крови. Волосы были неряшливо собраны в пучок, а правый глаз категорически перечёркивала чёрная пиратская повязка. На вопрос "что с глазом" Нинель отмахнулась и с мрачной решительностью переступила порог, чего не позволяла себе уже лет пять. Анатолию осталось только попятится и отстраниться.
Это была их последняя встреча. Из того что она рассказала, Анатолий почти ничего не понял. Да и просьба, которой Нинель увенчала свой бредовый рассказ, показалась ему, мягко выражаясь, не совсем адекватной. Пообещай, что без лишних слов исполнишь всё о чём я тебя прошу, настаивала женщина. И Анатолий, находясь в смятении, пообещал. Уходя, она оставила ему ключик от квартиры, на всякий пожарный, а вдруг. Когда же свершилось наихудшее и это "вдруг" свалилось ему на голову, Анатолий воспользовался ключом и сдержал данное обещание. Артефакт, о котором говорила Нинель, лежал прямо на полу, окружённый множеством пропитанных кровью тряпок. Создавалось впечатление, что кто-то яростно разрывал одежду, пытаясь остановить кровотечение. Полиция, как и следовало ожидать, только развела руками.
После того как Нинель исчезла, Анатолий стал лихорадочно припоминать всё что она ему говорила и от чего он поначалу с такой лёгкостью отмахнулся. Конечно, если бы он знал, что всё так нелепо закончиться, он бы отнёсся к её словам по-другому, куда серьёзнее, теперь же в его руках находился простоватый на вид, антикварный предмет, чьё предназначение оставалось для него полнейшей загадкой.
- Он мне многого не рассказывал, мы никогда не были близки с братом, к тому же он, мне кажется, боялся прослыть безумцем, и то немногое, что я от него слышал, действительно внушало мне опасения подобного рода, - Кирилл выдернул из пачки сигарету, поднялся и подошёл к стоящей на холодильнике пепельнице; стоя у холодильника, он и закурил. - Ты не возражаешь?
- Нет, но я открою форточку, - Анжела подошла к окну и протолкнула наружу его маленький прямоугольник.
- Я понимаю, что это звучит безумно и ты мне не поверишь, я и сам не поверил Анатолию, но всё дело в некоем насущном предмете - аффектиале. Это нечто вроде кубика-Рубика, которому, судя по всему, уже не одна тысяча лет. Я даже не понимаю из чего он сделан, вроде какого-то металла, но я не уверен. Этот механизм питается человеческой болью, привести его в действие можно уронив случайную капельку крови. Смысл в том, что он как-то связан с геометрией окружающего нас пространства, - Кирилл взял пепельницу, подошёл обратно к столу и, поставив пепельницу перед собой, сел на своё прежнее место. - Только не спрашивай меня как, я не знаю. Могу лишь предположить, что аффектиал и есть само пространство, но каким-то образом спрессованное до размеров небольшого кубика. Это как выглаженная простыня: неоднократно складывая, ты можешь вместить её в конфетную коробку, а потом обратно развернуть до масштабов огромного полотна. Также и с артефактом: ты сдвигаешь его сегменты, одновременно трансформируя пространство вокруг. С его помощью ты как бы складываешь и раскладываешь гигантскую простыню мира. Надо сказать, что пространство, которое мы знаем, это не то пространство, которое нам предлагает аффектиал. Возможности его гораздо шире, оно значительно богаче и не ограничено тремя измерениями. Правда, за всё приходится платить. Чтобы привести артефакт в движение необходимо претерпеть физическую боль, это непременное условие его работы. Механизм запускается каплей крови, в последующем капли уже недостаточно, начинается эскалация страданий. И тут на помощь артефакту приходят торментумы, или, как их ещё называют, владельцы боли. Терментумов всегда девять (сакральное число для природы зазеркалья), они появляются из распакованного аффектиалом пространства с единственной целью - причинять нам боль.
- Как это "появляются"? Они что - обычные люди, которые живут среди нас?
- Обычные люди? Я не совсем уверен, судя по всему - нет, необычные, если люди вообще. Мне кажется, что они ДРУГИЕ. К тому же, что значит "живут среди нас"? В каком-то смысле, да, мы делим с ними три измерения, но большая часть их континуума для нас недоступна, торментумы из другой геометрии мира, гораздо более сложной по своему строению и фактуре. Конечно, на всё это можно смотреть как на некую очень жестокую сюрреалистическую игру, в духе Гигера, полную сомнительных физиологических развлечений. Причём, из этой игры невозможно выйти по собственной воле, её смысл именно в принуждении и нанесении телесного ущерба. Хочешь распахнуть реальность, будь добр, отдайся в руки вивисектора. Насколько я понял, существует девять уровней пыток (опять девять), при достижении каждого из которых сущность пространства всё более раскрывается в своей подноготной. За техническую сторону процесса ответственны те самые торментумы - существа, которые являются жнецами человеческих мук.
Кирилл выдернул ещё одну сигаретку и, прищурившись, посмотрел на Анжелу, как бы оценивая насколько она считает его идиотом. Нормально считала, без перебора.
- Если хочешь, могу скинуть тебе на емейл статью Анатолия, он эту тему расковырял лучше других. Заканчивается ли игра на девятой ступени посвящения - точно не знаю, но думаю, что нет. Однако, о том, что происходит после, умалчивают все известные источники. По идее, дальнейшая эскалация телесных страданий должна приводить к освоению не только пространства, но и времени. Мне кажется, что, преодолев порог девятого уровня, ты становишься причастным вечности. Данная степень мученичества разворачивает перед тобой всю чудовищную розу наличных измерений и не только пространственных. Может это и есть ипостась божества, возвращение из которой в обыденный мир наших скудных представлений уже невозможен. Правда существование такого божества более похоже на ад, в чьей вечности нет ничего кроме жутких, на грани фола страданий. Но это всего лишь моё предположение.
- А что случилось с твоим братом?
- Последний раз я видел Анатолий с искалеченной ногой; он сказал, что попал в аварию. Разумеется, врал. Но тогда я посчитал, что будет спокойнее ему поверить. Как бы дал провести себя вокруг пальца. После той встречи я его больше не видел. Думаю, что, также как и Нинель, он бесследно потерялся в лабиринте действительности. Я, скорее всего, так и не узнаю, нашёл ли он то, что искал, или может умер от выпавших на его долю измывательств, или до сих пор бродит незримыми закоулками Мироздания. А может, взбираясь по лестнице канонических мук, он достиг, наконец, тягостного состояния божества и теперь, способный проникнуть в любую складочку мира и запугать само время, ухмыляется, глядя на нашу бедную обезжиренную реальность. Как бы там ни было, я чувствую за собой вину, ведь он тогда не просто со мной поделился, подобным образом он просил у меня помощи. Помощи, которой так и не дождался. Кстати, неделю назад я разбирал оставшиеся после Анатолия вещи - теперь артефакт у меня.
Текстовый файл пришедший на емейл Анжелы:
"Первое упоминание о секте талумитов относится ко второму веку до нашей эры. Говорят, что талумиты, они же "истязатели", видели себя в каскаде нескончаемой боли. Мир талумитов лежит в вечном блаженстве страданий, для них нет другого мира помимо грубой физической боли и сладости причиняемой ею. Чем безапелляционнее мука, тем шире открывается дверь в окружающее. Адепты секты без колебаний подвергали себя самым жуткими издевательствам в надежде расширить область видимого. Пытки и членовредительства считались наиболее действенным способом общения с божеством, чьи покровы становились прозрачнее воздуха только для вкушающих от готического плода экзекуций. Талумиты просили у своего Бога "жизнь душераздирающую, полную раздробленных костей и искромсанных чресел". Любой несчастный случай в их понимании - манна небесная. Идеальное состояние для членов секты - состояние непрекращающейся пытки, поэтому в раннехристианских текстах талумитов именуют "паствой геенны огненной" и "людьми ада". В отличие от христиан истязатели не приветствовали смерть, для них это было бы слишком просто, поэтому к христианам они относились без уважения, как к племени низкому и трусливому, предавшему своего учителя, чьё ненаглядное распятие являлось для талумитов одним из самых отчётливых символов Абсолютной Муки.
Своего Бога они изображали в образе Миссериса - ненасытного палача, с сумасшедшим арсеналом пыточных инструментов. С их помощью он низвергает телеса верующих в рай бесконечного мученичества. Правда подобный образ со временем трансформировался в представления более абстрактного характера. Во времена поздней империи бог Миссерис уже уподоблялся лабиринту невообразимой сложности, чьё постижение возможно только через насилие над собственной плотью. Перед адептами секты, с головой погрузившимися в практику самоистязаний, открывалось то, что было недоступным для остальных смертных - новые горизонты бытия.
В представлении истязателей единственно, что не имело конца - это пространство боли; чтобы найти выход из этого лабиринта необходима целая вечность пыток. Согласно канонам талумитов существует девять пространственных измерений, в обычном состоянии человеку доступно только три, остальные разворачиваются лишь по мере наслаждения болью. Девять пространственных измерений соответствуют девяти уровням физических страданий. Достигая определённого уровня, послушник имеет возможность проникнуть в раннее сокрытую для него полость Универсума и как бы сгинуть с глаз простых смертных, невооружённых оком мазохизма. Все мы путники в господнем лабиринте, но только истинно страдающий волен узреть его во всей полноте. Талумиты, достигшие высших ступеней просветления, будучи в ранге "святых прозрачных", свободно ориентировались в эзотерических развилках окружающей их геометрии.
Примерно в шестом веке нашей эры в александрийских хрониках секты впервые упоминается о таинственном артефакте - аффектиале. Причём, о его происхождении почти ничего не сказано, кроме того, что он был дарован свыше: на ладони молнии его протянул один из вечных и сладостных. Мировое сектоведение в трактовке данной аллегории до сих пор не пришло к единому мнению. Неоспоримо одно: с появлением артефакта неоднозначная секта талумитов стремительно приходит в упадок. Количество её последователей начинает неуклонно сокращаться. Какую роль в этом сыграл артефакт сказать трудно, однако закономерность налицо. Последнее упоминание о секте талумитов мы находим в армянском источнике девятого века, там о ней говорят, как о "зловредной и упорной ереси, чьи последователи поедают свои души живьём". Дальше учение истязателей уходят в глубокую историческую тень.
Сам артефакт, судя по сохранившимся до наших дней немногочисленным описаниям, представлял из себя некий удивительный, похожий на кубик, механизм, способный видоизменять конфигурацию окружающего пространства и вызывать из вне, так называемых, владельцев боли, они же "жнецы мук" или торментумы. Кто они такие и что из себя представляют сказать практически невозможно. По всей видимости, это какие-то существа, отдалённо напоминающие людей; они выполняют роль жрецов-живодёров при храме вселенского лабиринта. Чтобы войти в лабиринт необходимо принести жертву и претерпеть животную муку. Именно такую муку торментумы и предоставляли, отсюда, по всей видимости, и их название.
Торментумов не бывает больше девяти, также как и пространственных измерений. Девять - это и число основных уровней страданий, которые несут торментумы; каждый торментум, судя по всему, ответственен за определённый вид боли; её он не только олицетворяет, но и виртуозно осуществляет. Не исключена возможность, что жнецы мук - это бывшие люди, последователи ереси талумитов, достигшие высших рангов и навсегда вышедшие из-под власти эвклидовых представлений. Из скудных источников, излагающих практику сектантов, известно, что торментумов часто именуют счастливцами, чья мука не имеет ни начала, ни конца, и что некоторые из них в своём мазохистком радении преодолели порог человеческого, тем самым постигнув природу не только пространства, но и времени. Торментумы такого уровня именуются "хиссу"; они ни добрые, ни злые, а просто несут боль всякому. Подобно тому, как река течёт, а ветер дует, торментумы упражняются в исконных пытках, с наслаждением умножая страдания. Касательно мук человеческих им ведомо всё абсолютно. Торментумы, например, наделены способностью..."
Дальше текстовый документ обрывается. Позже на мой емейл пришёл ещё одни файл от Кирилла: если не вернусь, ключ на старом месте, артефакт в коробке из-под печенья, спрячь его, а лучше уничтожь ради блага остальных. Сообщение меня, конечно, встревожило, но не настолько, чтобы я тут же кинулась что-то предпринимать; я до сих пор не понимала, как ко всему этому относиться: верить или нет. Через неделю я всё же не выдержала и пришла на знакомый адрес. Ключ лежал на месте, но входная дверь оказалась незапертой. Я почему-то не удивилась. Как и следовало ожидать, Кирилла в квартире не было, зато повсюду, похожие на высохшие ручьи, виднелись бурые следы крови. Я как будто угодила на место неаккуратной средневековой экзекуции. В одной из комнат кровавый след был особенно заметен, казалось, что от двери тянули большой кровоточащий мешок с мясом. Причём, след обрывался буквально посреди помещения, словно мешок с мясом и тот, кто его тянул, внезапно испарились из реальности. И ещё: во многих местах на стенах и даже на потолке я заметила кровавые отпечатки босых человеческих ступней. Некоторые из них были неправильными, как бы не совсем человеческими, точно нарочно изуродованными для вящего неудобства при ходьбе. В пепельнице на журнальном столике я увидела нечто знакомое, что поначалу приняла за небольшие осколки разбитой фарфоровой чашки; целая горсть их блестела на глянцевом дне пепельницы. И только потом, присмотревшись, я сообразила, что это останки раздробленных на маленькие кусочки зубов, скорее всего, человеческих. Я была потрясена и только спустя несколько часов взяла себя в руки и позвонила в сонную полицию.
Недавно прочитала в Упанишадах: боль в уязвлённых чреслах не сравнима с душевными терзаниями, она расширяет пространство и замедляет время. Уже древние индийцы признавали за физическими страданиями особенный смысл и силу. Отсюда был один шаг до сакрализации мазохизма и связанной с ним садистской практики. И, разумеется, человечество этот шаг сделало: причинение боли и наслаждение оной наполнилось мистическим содержанием. Правда в нашей истории оставалось несколько тёмных пятен, например, как артефакт появился у Нинель и куда пропал мальчик Алёша? Запустил ли он случайно оккультный механизм кубика или аффектиал не имел к пропаже мальчика никакого отношения? Сгинул ли он в нелинейном лабиринте талумитов или стал жертвой распоясавшейся похоти какого-то педофила - силы куда более примитивной и слепой.
Перед тем как позвонить в полицию, я всё же исполнила просьбу Кирилла и вынесла из его дома коробку с артефактом. Теперь это чудовище у меня - тусклый тяжёловатый, со следами крови, геометрически правильный предмет. И только сейчас я начала понимать, почему Кирилл попросил его уничтожить именно меня. Он знал наверняка, что я его не люблю и что ради него не способна ничем пожертвовать, даже капелькой крови. Кубик не имел надо мной власти, ибо его влияние распространялось, прежде всего, на людей неравнодушных и снедаемых чувством вины. Я находилась в выигрышном положении и, по идее, мне не составляло труда его уничтожить, выбросить вон из истории человечества. И всё же я сомневаюсь: может, потерянный в безумии времени и пространства, мальчик до сих пор ожидает спасения. И пока есть этот жутковатый, замурзанный кровью бесчисленных поколений предмет есть и надежда. Безумная, как и всё в этом мире.