Мы спускаемся в подземку небольшой шумной группой, совершенно очумевшие от целого дня, проведённого за стенами консерватории. Репетиции к завтрашнему концерту прерывались только на туалет и быстрые перекусы, телефоны были отключены с самого утра. Пока мы перешли дорогу до входа метро, я успела увидеть, что мама звонила мне много раз, и торопливо набрала сообщение о том, что уже еду.
Еду домой, чтобы тут же плюхнуться в постель, отключиться на несколько благословенных часов, а потом, с тошнотой - вечным спутником волнения - вернуться сюда же и показать всем высший класс.
Мы весело переговариваемся, спускаясь по эскалатору, но даже шутки у всех глупые и вымученные - сил нет совершенно. Нас выжали досуха, и только глаза горят немножечко сумасшедшим огнём, да пересохшие губы невольно повторяют слова, давно выученные наизусть.
Внизу пусто. Так пусто, что я даже удивлённо оглядываюсь. В одиннадцать вечера в метро нашего немаленького города обычно гораздо больше людей. Сейчас же я вижу только молодую мать, прижимающую к груди совсем маленького ребёнка. Может быть, поезд только-только отъехал?
- Сорок минут? Серьёзно, что ли? - вдруг громко говорит рядом со мной Глеб, указывая рукой на табло, к которому мы поворачиваемся с недоверчивыми смешками.
Ну да, как же, нас не обмануть таким глупым розыгрышем!
- Ого, - шепчет кто-то рядом во внезапно воцарившейся тишине.
Которая уже через пару секунд сменяется десятками предположений, одно другого глупее. Но идея подняться наверх и попытаться добраться по домам наземным транспортом в голову никому не приходит. Я же её сразу отклоняю. На метро мне ехать полчаса без пересадок, а вот если сесть сейчас на автобус, а потом пересесть на трамвай, а потом...
Даже думать не хочется.
Мы просто верим в то, что поезд вот-вот приедет. Остался всего час до закрытия станций. Если бы что-то случилось, сейчас по динамикам нам бы об этом обязательно сообщили.
Или уже сообщали?
Я смотрю на стоящую неподалёку девушку и поражаюсь мертвенной бледности, заливающей её лицо. Она мерно покачивает на руках ребёнка и что-то тихо напевает ему потрескавшимися воспаленными губами. Ребёнок завернут в клетчатое одеяло, а сама она одета так, будто вышла из дома, в чем была.
На миг наши с ней взгляды пересекаются и я пугаюсь увиденного в глубине её глаз ужаса. Отворачиваюсь и убеждаю себя, что мне показалось. Лучше вообще на таких не смотреть. Скорее всего, обычная попрошайка, таких в метро полно.
Отвернувшись, я замечаю ещё одного человека, которого раньше не видела. Он дремлет на лавке, дожидаясь поезда на противоположной стороне. На нем надеты берцы, камуфляжные штаны, тёмная куртка и кепка, надвинутая на лицо.
- Эй! Есть там кто?! - дурачась, кричит Влад в тоннель и Стас хватает его за пиджак в последний момент.
Ещё мгновение - и он свалился бы прямо на рельсы.
От этого крика мужчина, на которого я машинально поглядываю, вскидывается, поднимает кепку, открывая моему взгляду ещё довольно молодое лицо - лет тридцать пять, не больше - и недоуменно щурится, словно позабыл, где он находится и как здесь вообще очутился. Я жадно наблюдаю за ним, понимая, что вот сейчас он, как сделал бы любой другой на его месте, посмотрит на табло. Он смотрит, но на его лице не отражается никаких эмоций, кроме напряжённой работы мысли. Обернувшись, он медленно осматривает нас - я в этот миг опускаю взгляд - и достаёт из кармана мобильник, который здесь, на одной из самых глубоких в городе станций, почти не ловит.
Через несколько секунд он уже стоит возле нашей платформы:
- В чем дело, ребята? Поезд задерживается?
Мы все притихаем и только Лера, наша первая звезда, пожимает плечами:
- Мы пришли десять минут назад и с тех пор ничего. Ни поезда, ни объявления. Ждём.
- Есть ли смысл ждать? - бухтит Мишка, но его, как всегда, никто не слушает.
- Почти час - это не шутки, - обеспокоенно говорит мужчина и делает нам знак помолчать.
Его беспрекословно слушаются. Нам по семнадцать-восемнадцать лет, мы все студенты первого курса консерватории и взрослые, в общем-то, люди, но сейчас, ночью, в метро, когда хочется домой, и ничего не ясно, мы не против переложить всю ответственность на человека, который старше нас. А потому обязательно должен знать, что делать.
Гнетущая тишина расползается по платформе, окутывая нас своими щупальцами, и я нервно дергаю плечом, замечая, как почти все мои одногруппники тоже ежатся. Судорожно вздыхает девушка с младенцем. Она с мольбой смотрит на табло, медленно отсчитывающее секунды.
Мужчина в камуфляжных штанах, двигаясь совершенно бесшумно, подходит к самому началу туннеля и долго вслушивается, хмурясь все больше и больше.
- Да ни хрена там нет! Может, забастовка? - фыркает громко Влад.
И тут же из тоннеля раздается какой-то звук. Мы все замираем на мгновение, девушка с ребёнком широко распахивает глаза и приоткрывает губы, все в запекшихся ранках - кусала она их, что ли? - но то, что это не звук приближающегося поезда, становится ясно уже через несколько секунд.
Это что-то непонятное. Я не уверена, что когда-либо слышала что-то подобное. Мне почему-то становится страшно и я хватаюсь за чью-то руку, даже не оглядываясь, даже не задумываясь о том, кто стоит рядом. Рука в моих судорожно сжимающихся пальцах влажная и безвольная. Не одна я испугалась, значит.
- Там что, ремонтные работы? - тихо спрашивает Стас. - Словно что-то по металлу... что-то...
Он не может подобрать слов и я его понимаю. Это что-то словно царапает по металлу, и в моём воображении тут же возникают огромные когти. Или зубы. И непонятно, что страшней.
Я снова смотрю в спину тому, кто сейчас кажется самым разумным, но он на нас даже не оглядывается. Все смотрит и смотрит куда-то вдаль, как будто способен разглядеть там в темноте что-то невидимое нашему глазу.
Внезапно из тьмы раздается ещё один звук и тут мы все вздрагиваем. Думать о том, что же это, уже не приходится. Едва слышный в отдалении женский крик с каждой секундой становится все ближе. А потом вдруг захлёбывается. Слышится удар. Такой, словно тело бросили и чем-то очень тяжёлым просто-напросто раздавили.
Глеб прыгает на рельсы с явным намерением прийти на помощь той, что кричала вдалеке.
Мужчина в камуфляжных штанах успевает схватить его за ворот пиджака.
- Стой.
- Там людям нужна помощь! Там что-то случилось! - Глеб оглядывает нас всех округлившимися от изумления глазами и спрашивает. - Вы что, так и собираетесь здесь стоять? Мы можем помочь!
- Или помощь может понадобиться уже нам.
- Я не знаю, кто ты такой, мужик, и чего лезешь, но раз считаешь, что это не твоё дело, пусти. Пусти, я сказал, мать твою!
Незнакомец медленно разжимает ладонь и Глеб скрывается в темноте. Лера хлопает глазами и совсем тонким голосом уточняет:
- Может быть, он прав? И нам нужно идти на помощь?
- Куда? - спрашивает у нее мужчина. - Куда ты собралась идти, девочка? Туда в тоннель? По рельсам? И чем ты поможешь, если там, в самом деле, авария? У тебя есть с собой аптечка? Навыки по оказанию медицинской помощи?
- Нам нужно наверх. Позвонить куда-то, сообщить, - говорю я.
- Точно, - облегчённо соглашаются все.
И только Влад ещё стоит у туннеля, где скрылся Глеб. И первый оттуда отпрыгивает, слыша новый вопль. Уже не женский.
Но его уже никто не слушает. Все, толкаясь, бегут к эскалатору. И только девушка с ребёнком - почему он не плачет, почему все время молчит? - стоит, как каменное изваяние, с опущенными плечами и выражением полной безысходности на лице. Поколебавшись всего секунду, я делаю доброе дело, хватаю её за локоть и громко шепчу, почему-то страшась говорить в полный голос:
- Бежим!
Она покорно отступает вслед за мной. А мужчина, у которого в руках вдруг появился пистолет - самый настоящий, чёрный и большой - идёт позади, то и дело оглядываясь на тоннель. Наверху никого нет. Только дежурная - растерянная женщина за пятьдесят, которая методично пытается куда-то дозвониться.
- Нигде никто не отвечает, - говорит она, поправляя очки и обращаясь почему-то ко мне, наверное, потому что я на неё смотрю. - Уже несколько часов не отвечают.
Потом она видит мужчину с оружием и, закрывая грудь газетой, начинает испуганно креститься. Он же, даже не бросив на неё взгляда, вдруг громко матерится. И у меня стынет сердце: в его прежде невозмутимом голосе я слышу искренний страх. Пока остальные толкутся в дверях, я стараюсь держаться рядом с ним, даже если это значит ближе к опасности. Но у него ведь пистолет, а это защита.
Вот только от того, что предстает моим глазам там внизу, у подножья эскалатора, пистолет вряд ли защитит. Длинное щупальце, настоящее, живое, шевелящееся, медленно, но уверенно пробирается вперед.
Я не могу шелохнуться, пока меня не толкают в спину - больно - и буквально не впихивают в дверь.
- Гермозатворы! - кричит мужчина перепуганной насмерть дежурной. - Ты можешь их закрыть. Ну?
- Я... я не могу... - лепечет она. - Меня никто не уполномочивал... мне никто ничего не говорил, они просто перестали выходить на связь. А до того говорили что-то... говорили ждать до выяснения ситуации. Это ж потоп должен быть или... или ещё что...
- Слушай, мать, - сдерживаясь из последних сил, медленно и спокойно говорит он. - Тебе не кажется, что эта штука там внизу, она гораздо хуже потопа?
Женщина кивает головой, потом мотает ею, потом снова кивает и тут он поднимает пистолет, направляет на неё и повторяет:
- Гермозатвор. Сейчас же.
Она судорожно выдыхает, и показывает ему, где находится затвор. У неё дрожат руки и она говорит, что нужно делать. Все уже на улице. Только я да девушка с даже не пискнувшим ребёнком стоим и смотрим. Потому что просто необходимо увидеть, убедиться - то, что там внутри - надёжно заперто.
Затвор опускается с потолка, перекрывая вход в метро. Мы выходим на улицу. Остальные стоят там под фонарём, оживлённо переговариваясь и тщетно пытаясь куда-то дозвониться. Мужчина прячет пистолет и хмуро оглядывается. Вокруг ни души. Никого, кроме нас, нет.
Только теперь до меня доходит то, на что я не обратила внимания, выходя из консерватории - дороги совершенно пусты.
- Здесь то же самое, - вдруг слышу я шепот.
- Что?
Оглядываюсь и вижу, как девушка с ребёнком смотрит на меня.
- Я думала вы знаете, - громче говорит она, привлекая внимание всех остальных. - Здесь то же самое.
Вдали раздается громкий вопль...
========== Глава 2 ==========
Крик, раздавшийся где-то вдалеке, действует на нас, как ушат ледяной воды, вылитой прямо за шиворот. Мы вздрагиваем, застываем на месте, переглядываемся и готовимся бежать. Но куда?
Я невольно смотрю на здание консерватории - совсем близко, через дорогу, и понимаю, что не войду в этот клубок коридоров, погруженных во тьму, ни за что на свете. Там страшно. Здесь страшно. Что делать? Разве что смотреть на снова вынувшего оружие мужчину умоляющими глазами.
- Ладно, разговоры отложим на потом, - говорит он, глядя на девушку с младенцем.
Живой он или нет, в конце концов? Почему этот ребёнок, больше похожий на куклу из-за того, что он просто безвольно лежит, спелёнатый, в её руках, все ещё молчит? Что она с ним сделала? Или... не она?
- У меня тут жильё временное рядом, - сообщает мужчина и, уверенно шагнув вперёд, переходит безлюдную дорогу.
Мы все беспрекословно шагаем за ним. Только переглядываемся украдкой. И смущённо-испуганно пожимаем плечами, ведь у нас других идей нет. Только верить этому человеку, только следовать за ним и надеяться оказаться в четырёх стенах квартиры, где нам не должно грозить ничего страшного.
- Чёрт, - Влад вступает в ту же лужу, что и я секунду назад.
Очевидно, пока мы репетировали, на улице прошёл весенний дождь. Вот только свежестью совсем не пахнет. Пахнет чем-то другим. Но в тот момент я не придаю этому значения, глядя в спину нашему проводнику.
Внезапно женщина из метро, порывисто всхлипнув, бросается в переулок перед нами и бежит со всех ног, немного петляя. Неужели ожидает, что в неё будут стрелять? Но даже гнаться за ней никто не рвётся.
- Вообще-то нам тоже именно сюда, - хмыкает мужчина, сворачивая вслед за ней.
Она бежит впереди, бежит неловко, словно давно позабыла, как это делается. Словно никогда этого и не умела. И вдруг замирает на месте.
Мужчина передо мной резко останавливается тоже, и я едва не врезаюсь носом ему в спину. Несколько секунд все, еще в недоумении, притормаживают, а потом Лера тихо выдыхает:
- Мамочки!
Кто-то шумно и быстро дышит мне на ухо, а Лерка повторяет уже громко и как-то совсем безучастно:
- Мамочки.
Я бы тоже сказала что-то подобное, если бы у меня просто не отняло речь. Но язык не слушается, голос пропал, ноги подкашиваются, а взгляд прикован к чему-то совершенно невероятному, сошедшему со страниц какого-то фантастического романа.
Наша небольшая группа, замерев, таращится на это нечто, размером в два этажа, на двух мощных ногах, если их так можно назвать, огромное, тёмное, но переливающееся в свете фонарей, с невообразимо уродливой мордой... или лицом... или что это вообще такое?
Чудовище открывает огромную пасть, из которой что-то капает на землю - оно такое большое, что видно даже отсюда - и высовывает то, что мы прежде, в метро, приняли за щупальце. Хотя там, в метро, такое большое в тоннель бы не влезло. Так значит там было другое?
- Назад, - командует наш проводник и больно бьёт нам по плечам и спинам - каждого. - Назад, мать вашу. Бежим!
И мы наконец отрываем ноги, совсем, оказывается, не прикипевшие к земле, и бежим. Вот только оглядываемся назад, когда слышим новый крик - её крик, этой перепуганной женщины с пучком седеющих волос, газеткой, все еще зажатой в руке, и большими перламутровыми пуговицами на вручную связанном кардигане. И видим, как её тело, обвитое в три раза этим страшным длинным языком, обмякает в воздухе.
Мы бежим недолго. Потому что страшное позади отчётливо даёт нам понять - оно может быть всюду. В каждом переулке, за каждым поворотом, в тени каждого дома. Наш проводник вбегает в приветливо распахнутую дверь первого попавшегося - но все же безопасно-кирпичного, а не сплошь стеклянного - магазинчика и замирает, вскинув оружие.
Мы осторожно заходим вслед за ним и толпимся у порога. Несмотря на то, что дверь была буквально распахнута, полки завалены товаром и касса стоит на месте, в магазине нет ни души. Впрочем, только я так сразу и безоговорочно верю в это. Наш спаситель, делая нам знак молчать, тихо открывает дверь в подсобные помещения и, только осмотрев их и убедившись, что там пусто, возвращается обратно.
- Можете снова дышать, - бросает он, взглянув на наши лица.
Шарит у кассы, берет ключи и запирает входную - деревянную - дверь изнутри.
Окна здесь небольшие и почти полностью изрисованы рекламой. Выглянуть можно только сквозь крошечные просветы между краской. Снаружи тихо и пусто. Будто ничего и не было. Будто все увиденное нам только показалось.
- А-а-а-а-а!
Лера орёт громко, звонко и не меняя тональности. А голос у неё хороший, не зря она в группе первая любимица преподавателей, пророчивших ей большой успех.
- Заткнись, дура.
Окрик мужчины с пистолетом заставляет её умолкнуть. Мы все смотрим на неё, а она, задыхаясь от ужаса, тычет пальцем нам под ноги. Опустив взгляд, я зажимаю рот ладонями. Потому что мне тоже хочется кричать. Визжать, реветь и топать ногами. Ногами, оставляющими по себе темно-красный вязкий след.
- А я думал, что за лужи, - в полном ступоре спокойно произносит Стас и пошатывается.
Владу приходится подставить плечо, чтобы помочь приятелю удержаться на ногах. А потом мы все - то есть наша группа - суетимся, усаживая бедолагу на стул и отворачивая от грязных потеков на полу.
- Я... я боюсь вида крови, - слабым голосом признаётся он.
Наш спаситель, прежде напряженно смотревший в окно, хмыкает.
- Привыкай, парень. Там её немало.
Он оборачивается, проходит в центр помещения, осматривает полки и холодильники одобрительным взглядом и говорит:
- Раз уж мы здесь все собрались, думаю, пришло время познакомиться. Я Денис. В сложившихся обстоятельствах без лишних этих ваших, - он крутит рукой в воздухе и кривится, - церемоний.
Влад, Стас, Мишка и Лера называют себя и я тоже тихо выдыхаю:
- Вика.
Мы все переводим выжидающий взгляд на девушку с ребёнком и она серьёзно сообщает:
- Я Дана. Он, - кивает на младенца. - Богдан.
- И что с ним не так? - спрашивает Денис то, что боимся спросить мы.
Дана отступает на шаг назад, прижимая ребёнка к себе. Смотрит совершенно ошалевшими глазами и тихо шепчет:
- Он спит.
- Что-то я ни разу не видел, чтобы младенцы так крепко спали. Что с ним?
Денис ступает к ней, а она снова шагает назад, пока не упирается в полку с чипсами. Пара пачек летит на пол.
- Он спит, он просто спит, - как заведенная, повторяет Дана.
Медленно и на удивление мягко, Денис склоняется над свёртком в её руках, отворачивает уголок одеяла и хмурится. Я, затаив дыхание, наблюдаю, готовая услышать сухое "мертв" и увидеть новый приступ сумасшествия Даны.
Но он, выпрямившись, смотрит ей в глаза и снова спрашивает:
- Так что с ним?
- Я... я дала ему успокоительное, вот что! - взрывается она.
По её лицу начинают течь слёзы. Крупные, они текут широкими струйками, стекают по подбородку и капают вниз, в вырез застиранной, явно домашней, кофточки. Домашней, потому что обувь и сумка на Дане не из дешевых. Я не заметила этого в метро, но замечаю теперь.
Теперь я вообще многое замечаю, все чувства обострились, тело напряжено и я готова в любой момент срываться и бежать куда-то, давно позабыв о том, что еще какой-то час назад мечтала только о теплой постели и крепком сне.
Какой уж тут сон теперь.
- Я боялась, что он будет плакать, что его услышат... услышат эти... Я просто дала ему успокоительное. И я не знаю... а вдруг это вредно? - вскинув умоляющие глаза, она с доверием смотрит на Дениса и он отступает от неё, буквально пятясь назад и даже приподнимая руки вверх, чтобы показать свою беспомощность в этой ситуации.
И все бы ничего, только в одной из рук до сих пор зажат пистолет.
Денис, словно только заметив его, торопливо прячет оружие куда-то под куртку.
- Я не знаю, вредно или нет. Но если бы он орал - это бы точно был полный пиздец. Всем нам, причём.
Мишка вдруг начинает истерично хихикать и не прекращает, пока взявшая себя в руки при виде паники Стаса Лера не отвешивает ему звонкую пощёчину. Денис с одобрением на неё смотрит, потом берет еще один стул из-за кассы - последний - усаживает на него Дану и разводит руками: