Наири каждый день радовался, что дорога на восток досталась ему. Не по женским силам она. А по его милости Тин и так досталось. Шутка ли, с того света достала...
Болота к западу от домика Риана уже на второй день сменились невозможно странны-ми местами - голые каменные гривки тут и там рыбьими спинами выплескивались из блеклой темной воды. А между ними глубина порой была такой, что обладающему чутьем арагу становилось не по себе. Его беспокойство вполне разделяли и кони. Самым жутким впечатлением утомительного и медленного продвижения вброд-вплавь от камня к камню стала вязкая тишина, в которой без всплеска и эха гасли все живые звуки. Мир вокруг словно вымер - ни птиц, ни рыб, ни зверей. Какое там! Комары исчезли. Древнее зло за-пирало долину впереди, перекрывая воде привычную дорогу, и мертвая печать его дыми-лась незримым тлением, разъедая саму основу мира. Даже дозоры Карна не бывали здесь, ощущая страшную давящую нагрузку проклятия. Кони неохотно ступали в воду, напоен-ную злом. Наири усмехнулся, вспоминая свое намерение бежать из рабства и пройти тут. Наивный!
За два дня араг вымотался вконец, он ни минуты не спал и трясся в лихорадочном оз-нобе сырости, тревоги и спешки. Чутье уверенно твердило - отсюда нельзя выбраться, ес-ли хоть раз остановишься.
На закате третьего дня впереди встала стена густого смертного мрака и Наири принял к югу, обходя древнюю печать первого адепта. Спускаться по козьим тропам с двумя ко-нями оказалось непросто, но тут уже чуялся степной горячий ветер, он пел в ухо о свобо-де, просторе и солнце.
Пятый полдень араг встретил в узкой долинке у подножия кряжа, плотно укутанной диким терном и шиповником. Жуткого беззвучного падения узкого водяного клинка в спеченный желоб окаянных отсюда видно не было. Наири устроил привал с рассветом и основательно выспался, пока кони объедали лопушистую зелень у крохотного родничка. Их хозяин, с хрустом потягиваясь, согнал дрему и достал меч. Он не работал с оружием уже два дня и был собой недоволен, потому гонял теперь обленившееся со сна тело до седьмого пота.
Подаренную Иртэ рубаху снял заранее и разложил в сторонке. Приятно иметь собст-венные вещи, теплые, добрыми руками подаренные. Карис невесть когда сплела тетивы для лука. Рыжая семейка старосты обеспечила удобными мягкими сапогами, штанами тонкой кожи и широким поясом. Дари подобрал седла, незнакомые молодые парни при-несли добротные уздечки, отделанные шитым узором и нарядными медными бляшками. Красивая дородная женщина, кажется, Милая, отдала отличный теплый плащ. Митэ насо-бирала травок для мерзкого пойла, которое все, увы, считали очень полезным. Только Тин ему ничего не подарила. Правда, у неё самой вещей-то нет. Даже обуви. Сандалии зелено-глазая отдала Карис, посетовав на их скользкий характер. И угодила, подошли для танца.
А вот Риан вручил меч, равных которому и представить невозможно. Будто не людьми созданный, и в то же время словно под его руку выкованный. Живой. Най поймал солнеч-ный блик на крестовину и согнал его по лезвию. Хватит на сегодня.
Вымывшись и напившись, он позволил себе, наконец, поздний обед из кисловатого терна и почти сухого спелого шиповника. Телом и чутьем он знал, что сыт, но крепкие зу-бы по-прежнему помнили и предпочитали жаренное мясо. Ну, чего нет - того и нет. В сте-пи еще спасибо своему дару скажешь, утешался он, там с разносолами туго. Отсюда пред-стояло двигаться ночами, прячась от патрульных отрядов Карна, стерегущих воду и гра-ницу.
На закате отдохнувшие кони были заседланы.
Араг сразу взвинтил темп, вызывая законное негодование ленивых агрисских коньков, привыкших к сладкой сельской жизни. Ничего, уже отвыкают. Жир с боков в безводье плавится, как свечной воск. Впереди чуялись сторожевые разъезды Карна, патрулирую-щие подходы к долине печати. Под копытами темно-гнедого Ужа к утру звонко зазвенела сухая степь. Трава на глазах теряла сочность и становилась все ниже, суше и реже. Чутье вело в коридоры между отрядами, заменяя разведку и сохраняя время. Зато необходи-мость затирать следы все более ощутимо давила на череп изнутри.
У Тин от использования дара всего лишь похмелье, завистливо вздохнул Най, который к полудню едва держался в седле. Голову буквально рвало на части, глаза уже вылезли из орбит и теперь, кажется, висели на ниточках и пребольно качались. Мир слоился, дробил-ся на бессвязные фрагменты. Но зону пограничья надо проехать как можно скорее, здесь слишком опасно. Когда сознание во второй раз удалилось на отдых, он вынуждено позво-лил себе привал. По счастью, недалеко нашлась подходящая лощинка. Полуденный зной араг переждал на самом дальнем от гор, наверное, сочном зеленом лугу, побаловав напос-ледок коней. Сон накрыл измотанный разум горным обвалом.
Пробуждение наполнило тело болью, словно обвал случился наяву. Более или менее проснувшись, Най осознал, что солнце едва начало спуск к горному кряжу, а еще, что боль - не его, чужая. Далеко, в десятке верст от лощинки, умирал человек. Еще не до кон-ца выбравшись из сна, араг четко видел удаляющийся сторожевой отряд и изломанное по-боями тело пленника, оставленного недобитым. Они называли это - 'дар солнцу'. Най зло сплюнул и принялся седлать Ужа, толком не отдохнувшего и голодного, но послушно подставляющего спину. Гнедой наловчился понимать настроение хозяина и знал - сейчас точно не время для капризов.
Закат едва успел сменить тона в рисунке пиков Змеиного кряжа, когда прямой, как по-лет стрелы, путь привел Наири к месту недавней драмы. Юноша лежал на спине, с широ-ко раскинутыми руками, закрепленными веревками ко вбитым кольям. Ноги были неесте-ственно вывернуты, кожу под драной одеждой пятнали синяки и кровоподтеки, разбитое лицо не читалось под кровяной коростой.
Удивительно, но он оказался в полном сознании. Прозрачно-серые глаза смотрели в бледнеющее небо. Потом нехотя скользнули вниз, слепо нашаривая прибывшего. Видимо, бедняга ожидал увидеть кого угодно, но только не сытого вооруженного арага при запас-ном коне. Брови дернулись, губы изогнулись, пытаясь выдохнуть слова. Когда Най слетел с седла и двумя движениями срезал веревки, ему в ладони легли обмякшие сухие запястья уже беспамятного умирающего. Как там говорила Тин, когда учила врачеванию? Рассла-биться, слиться... вот пропасть, да легче догнать тех ублюдков и положить всех в один ряд, в дар восходящей луне, чем вытащить одного этого!
Солнце трогало ресницы, намекая, что пора вставать, когда арагу удалось собрать че-репки своей больной головы в единый сосуд, способный вместить рассудок. Повозившись и обвыкнув, рассудок посоветовал поискать коней, поскольку причина казни спасенного вчера незнакомца неизвестна. А вдруг конокрад?
'Найду и ноги поотрываю', успокоил Най рассудок, тяжело поднимаясь на локтях и обводя окрестности мутным взглядом.
Нет, не конокрад. Рядом спит, дышит тихо, спокойно. Видно, через пустыню шел - кости сквозь кожу светятся, почти прозрачный, даже после лечения будет под ветром ка-чаться. Волос цвета светлого песка, кожа бледная даже под загаром. Брус? И что он тут один делает, в десяти днях конного пути от ближайшего их поселения? Араг тяжело сел, продолжая осмотр. Кони расседланы, напоены, обоим подвязаны сумы с кормом. А себе даже рубаху запасную не взял, гордый. 'С этими брусами мороки не оберешься', хмык-нул Най, скрывая удовольствие от увиденного. Дельный парень, с таким в пути не трудно.
Спасенный зашевелился, открыл глаза. Улыбнулся доверчиво своей жуткой маской из сухой крови и грязи.
- Да прольется над вами дождь, господин, - вежливый незнакомец уже сидел, по обы-чаю приложив правую ладонь к сердцу. - Примите мою благодарность.
- Ты ел? - Най не удивился отрицательному жесту. - Ну хоть пил? Вот бестолочь, ле-чить таких - себя попусту гробить.
Распотрошил вьюки, торопливо кинул спасенному флягу, отрезал сухого сыра. Мяса бы ему, тоскливо вздохнул рассудок. Най в пустыне, мальчишкой, был отменным охотни-ком. Теперь он еще помнил детский яркий азарт выслеживания, засады, погони и пережи-вал утрату права на охоту так же непросто, как отказ от мяса. Но убивать, ощущая смерть животного почти как свою, мерзко, он уже пробовал и помнил тяжелый опыт. Впрочем, он выдержит, и пустыня тоже, ну, одной змеёй станет меньше, не мировая трагедия. Зато теперь он может изжарить добычу без костра, почти мгновенно.
Спустя несколько минут брус уже поедал печеное мясо, удивленно хлопая длинными ресницами. Он бы многое спросил, но голод радикально лечит от назойливого любопыт-ства. Араг дождался, когда новый попутчик насытится, упаковал остатки мяса и повторно напоил сероглазого. Вздохнул, потряс флягу, оторвал от подола пыльной рваной рубахи бруса клок, смочил и протянул - утрись.
Вот теперь можно и рассмотреть его. Славный парень, если откормить, подумалось вдруг. Брови темно-русые, лицо скуластое, жесткое, с упрямой линией неулыбчивых губ. Плечистый, рослый, на диво крепкий и совсем молодой, хорошо, если двадцать лет уже исполнилось.
- В Карн, - упрямо буркнул брус, не поворачивая голову, но рубаху натянул.
- А имя у тебя есть, путник?
- Тебе на что? Помог - спасибо, а только у меня своя дорога.
- Так я уже оттуда, - серьезно сообщил Най. - Могу все рассказать, что тебе интересно. Потому как ни арагам, ни брусам там не обрадуются, ты и сам знаешь. Может, моих слов хватит?
- Нет.
Псих встал и, поклонившись, развернулся на запад. Най устало глянул в небо, призы-вая солнце в свидетели своих мучений. Солнце ехидно намекнуло, что он себя вел иногда не лучше. Поделом, мол. Может, и так, но ему надо спешить на север, пока погода хоро-ша. Хотя бросить молодого дурня тоже невозможно. Пришлось заседлать коней и ехать следом.
- Там заставы, ты не прошел и первую, - попробовал он еще раз обратиться к рассудку юноши. - Потом черные проклятые озера, а дальше - болото. Непроходимое, слышишь? На много дней пути только болото. Топи гнилые, трясины, открытая вода без дна. Ты не пройдешь.
Упрямец дернул головой, отгоняя разумные мысли. Его, конечно, удерживали всем поселением, подумал Най. Теперь сказанное воспринимается как отзвук тех бесполезных уговоров. Ну ладно, я тебе не добрый старейшина, вразумляющий словами по немощи.
Пару минут спустя тощий брус был надежно связан и закреплен в седле Леща, полу-чившего кличку за рослую худобу и забавную костистую морду. Со своим новым про-зрачным всадником он сможет успешно изображать призрак пустыни, прикинул араг.
Парень глотал злые слезы, которые он, взрослый мужчина, не сдержал, обнаружив, что оба коня, покорные воле хозяина, рысят теперь на северо-восток, к покинутому дому. Он знал свою силу привычного к молоту помощника кузнеца, никем в поселении не оспа-риваемую, и страдал вдвойне от полной беспомощности против чудовищной мощи сухого арага, внешне - почти одного с ним роста и сложения. Да и по возрасту... Ну сколько это-му гибкому зверю? Двадцать пять? По гладкой коже - может и так. А если счесть светлые полосы шрамов - то, глядишь, и все пятьдесят. Дышит ровно, смотрит с хищным прищу-ром за горизонт. Настоящий белоглазый демон, жуткая сказка песков - непобедимый, не-утомимый, неумолимый. Так и не повернув головы к спутнику, страшный человек нето-ропливо продолжил прерванную мысль.
- А если южнее брать, то попадешь в горы, что даже хуже. Дальше лежит тракт, по нему гонят рабов. Тебе на шею быстро найдут запасной хомут. Четырнадцать лет назад, в такую же осень, я там прошел. Поверь, малыш, на западе от гор для тебя нет ничего хорошего. И спасти ты никого не сможешь. - Най искоса глянул на невольного попутчи-ка. Не пробирает. Ладно, дорога длинная, а поговорить с самим собой, человеком по оп-ределению умным и рассудительным, всегда приятно. - Звать меня можешь Най или Наири, если поговорить надумаешь. Я угодил в эту кашу по нелепому случаю. Наш род не платил детьми за воду, жили совсем плохо, скрывались все время. Я от учителя воз-вращался и напоролся на смотрителей. Увел их от рода, но сам попался. В караване ра-бов я первый раз в жизни напился досыта. Кормили там лучше, чем дома. Мясо давали ежедневно. Правда, не всем, а только послушным, но и это различие многим нравилось, хорошей еды не хватило бы на всех. Путь до Карна неблизкий, а голод лучше кнута ло-мает. Особенно когда еда рядом, - только восславь доброту хозяев и жри на четверень-ках, низко кланяясь, хоть до рвоты. Нашлись девки, которые себя страже предлагали за хороший ужин. А сопляки сапоги чистили. Потом привыкли, даже вылизывали.
- Врешь, - глухо выдохнул упрямец.
- Покорный раб на торгу стоит несравнимо дороже, - поучительно заметил араг. - Ме-ня редко продавали с выгодой. Первый хозяин был содержателем призовых бойцов. Я у него жил долго, почти два года. Там учили драться и мне это подходило. У хозяина име-лась жена, сморщенная старая змея, полезная своими деньгами и связями. Он не таясь покупал молоденьких девиц, а змея развлекалась с нами. Всегда отменно кормила, от-личное жареное мясо, вино, фрукты. С ней было по-своему приятно иметь дело. Все без обмана.
- Ты... - мальчишка вздернул голову, не в силах смолчать. - Ради мяса?
- Хотел идти в Карн? Вот и запомни, у раба нет чести. Слабый не сбежит, я копил си-лы, отъедался. - Най усмехнулся круглым глазам спутника. - У меня был славный пер-вый побег. Почти удачный, три дня ловили и, может, не поймали бы, знай я точно, куда идти. Молодой был, еще не знал.
- Поймали?
- Тогда были разрешены публичные казни, потом их князь запретил, он неплохой че-ловек, говорят. Только Карн в одиночку не переделаешь. Поймали меня, шкуру на ба-зарной площади спустили и ноги переломали. - Най гордо хлопнул себя по бедру - Сам в лубки собирал, все срослось правильно. Потом продали в веселый дом. Челюсть подбе-ри, впечатлительный! Золотарем, а ты что подумал? На меня в тот год и старуха бы не польстилась! Дальше рассказывать, или поедешь домой без веревок, своим ходом?
Брус промолчал, свесив голову. Вот и ладно, пусть подумает, такого ему дома не го-ворили. Наири усмехнулся. Ведь я тоже ничего особенно больного пока не рассказал. Страшно - когда предают вчерашние друзья, с которыми вместе собирался бежать. Когда смерти хорошего человека радуешься и говоришь: отмучился. Еще страшнее - потом, ко-гда уже никому не веришь и мир становится окончательно мрачным и беспросветным.
Он всегда считал неизлечимо ущербными тех, кто возвышался в собственных глазах, унижая слабых и подневольных. Разве важно, сколько при рождении досталось денег и власти? Счастливым они не сделают, одна морока - охраняй, приумножай, следуй фа-мильному предназначению. Самый несвободный по рождению - князь, его судьба пред-решена еще до появления на свет: круг знакомств, дозволенные друзья детства, стиль об-щения, будущая жена... Золотой ошейник, который не снять. И злобные, завистливые убожества, стремящиеся ограничить себя не меньше князя - в выборе друзей, дома, слуг, вкусов. Таким хочется нацепить ошейники и на чужие шеи, чтоб получить хоть иллюзию свободы и напиться досыта ядом власти.
Он пытался примириться с неизбежностью своего положения, но смотреть, как они унижают беззащитную, доверчивую и удивительно смелую малышку Митэ... В 'Радостях ночи' он трижды лишь за последние полгода разбирался с клиентами, сально глянувшими на иллу. Один упал неудачно, виском на камень, второго конь лягнул, у третьего отказало сердце. Все вполне достоверно, Най этому давно научился, опыт имелся богатый. Он по-рой пытался поискать в глубине души то, что безнадежно добрая и тихая Карис звала 'тяжестью содеянного', опасаясь за его сон и покой. Не нашел. Разве то были люди? Оби-девший ребенка жить не должен.
Тяжестью давило знание, что названую сестру он никак не убережет, и все равно надо без надежды пытаться. Хоть её. Наири недовольно нахмурился, припоминая метнувшую-ся мимо девочку в разодраной рубахе. Повезло им встретить Тин в этот именно вечер. Маме иллы он в свое время ничем не помог.
Если не считать гибели кровного отца Митэ.
Ублюдок вернулся, заподозрив дар у дочери. Скорее даже, решил проверить из само-мнения: его ребенок должен быть особенным. Хозяин Ная был в веселом доме, где держа-ли Карис, а араг - он тогда изображал полное подчинение, готовя очередной побег - на темном дворе при конях.
Илла приехал один и спешился рядом, он довольно ухмылялся, почуяв дар. Может, его, Ная? А может и Митэ, Тин права, у девочки явный талант. Красивый был ублюдок, дочь на него внешне сильно похожа. И еще этот странный багровый оттенок на волосах, редкий признак илла, живших на берегу южного океана. Окаянный уже открыл рот, чтобы позвать слуг, да так и умер со смятым горлом и сломанной шеей. Наири с тех пор знал, что убить тварь можно, если действовать достаточно быстро. Даже ожогов не получил, по которым обычно сразу находят убийцу. Позже, когда становилось совсем худо, он вспо-минал ту ночь и радовался своему знанию. И тому, что его так и не поймали. Хозяин раз-влекался до утра, араг успел давно припасенным подобием ключа отомкнуть свою цепь и основательно упрятать тело, - через две недели лишь нашли, на другом конце города. А коня он вернул к коновязи у казарм храмовников, там еще позже разобрались. Лошади-то храмом были закуплены на Дарс все одной масти, темно-рыжие, седла и сбруя казенные.
Почти месяц городские жрецы и храмовники, так и не объявившие о происшествии, - ведь окаянного нельзя так просто уничтожить, это подрывает страх, - искали убийцу без шума, но основательно. Но город шептался, такое не спрячешь. Най узнал об этом, навер-ное, последним в Дарсе, он сперва в беспамятстве лежал на центральной площади со спу-щенной и просоленной в очередной раз за неудачный побег шкурой, потом голодал в тес-ной клетке, а Карис его почти каждый день кормила. Её били за отлучки, но робкая тан-цовщица все равно носила еду. И как-то виновато прятала свежие синяки. Она всех жале-ла, кроме себя. Но об этом он брусу не станет рассказывать.
Араг скосил взгляд на юного упрямца. Толковых мыслей от спутника Наири не ждал, но на более спокойное и содержательное продолжение разговора рассчитывал. Хотел по-нять причины, толкнувшие мальчишку на длинный и безнадежный переход по пустыне. Такое редкое упорство заслуживает внимания.
- Я не могу вернуться, - наконец тяжело выдохнул брус. - Меня смотрители не забрали два года назад, болел, сочли бесполезным. А вот Лиасу увезли в начале лета. Говорили ей, что лучше смерть, но только это одни слова. Разве на неё можно руку поднять? Ста-рики сказали, Саймир, ты здоровый, по осени выбери другую, твоя Лиаса умерла. Надо семьей жить, род продолжать. Тогда я ушел.
- Тебе не нужна другая? - улыбнулся араг. - Почему её забрали летом?
- Дар. Окаянные сказали - очень яркий. Она вообще удивительная. Такая ясная, свет-лая, к ней душа тянется. И очень красивая.
- Плохо. Врать не стану, хуже некуда. Девочку повезли наверняка в столицу, может, даже к черной княжне. В Карне страшнее Катан-жи нет зверя.
- Что они сделают? - губы дернулись болезненно. - Заклеймят и в клетку?
- Она светловолосая?
- У Лиасы волосы цвета степного молока, нагулянного на полыни, - улыбнулся парень, наконец дернув вверх уголки губ. - Тепло-белые с таким ясным блеском - вроде даже го-лубоватым. А что, это важно? Необычные волосы, я думал, найти её легко будет.
- Считай, всех красивых беловолосых брус и арагни в столице забирает один пере-купщик, - неохотно пояснил Най, все больше жалея о начатом разговоре. - Это, конечно, только слухи. Больше о них никто ничего не знает. Правда, опять же ползут сплетни...
- Говори, я и так уже все самое страшное передумал, - кивнул парень. - Два месяца с лишним прошло, разное могло случиться.
- Младший княжич без ума от блондинок. Для него половина придворных девиц ос-ветлилась. Говорят ещё, сестра его любит все держать под контролем и конкуренток в управлении своим глупым родичем не терпит. Имено она, по слухам, снабжает Го рабы-нями и подогревает его странные наклонности.
- Странные?
- Я был недолго у купца, который торговал дорогими женщинами для знати. Старая илла им убирала волосы и красила лица. Она служила много лет во дворце и рассказыва-ла мне раз шепотом, что в покоях Го иногда страшно кричат ночами, а утром немые ра-бы его сестры затирают кровь. - Най торопливо продолжил, заметив посеревшие губы спутника. - У твоей невесты дар, её не убьют. Если слухи правдивы, её, возможно, лишат языка. Но жить будет.
- Правдивы, - брус ответил почти неслышно. - Я не смог спать пять ночей назад, впал в тупое оцепенение и почудилась такая жуть беспросветная... Лиа всё звала, ей было больно, страшно. Невозможно плохо. Я и раньше слышал её голос во сне, но никогда не испытывал беспросветного отчаяния. А потом стало темно, пусто и тихо. Или она умер-ла, или не хочет жить.
Най устало стер с лица песок, брошенный ветром, заодно прогоняя и тени прошлого, так навязчиво преследующие его сегодня.
Не хочет жить. Он тоже не хотел, было время. Но ему досталось меньше. Молодой, сильный, здоровый - воин. Всегда оставалась надежда сбежать, наполнявшая жизнь смыс-лом. Правда, он дорого оплатил свою свободу. Разучился видеть хорошее и перестал ве-рить людям.
Больше всех своих хозяев вместе он ненавидел Тиннару. С первого взгляда, потому что в ней был свет, на который нет права у покупающих людей, как скот. Он сразу решил убить её, едва травница покинет город. Сперва лишь чтобы облегчить побег, а потом и прочее накопилось. Уверенность в своей правоте росла с вечера, и в первое утро он уже хотел взять плату с хозяйки за глупую доверчивость отмытой и приодетой Митэ, за легкое согласие помочь без предъявления особых условий, за возвращенное здоровье, за свою благодушную сытость и отдельную постель с настоящим чистым бельем, за разговор на равных. Так обманывают самые подлые. Так больнее всего, потому что ей хотелось пове-рить, и незнакомое тяжелое сомнение в своей правоте толкало на торопливые решитель-ные шаги: еще неделя - и он будет хвостом вилять не хуже Митэ. Как пес.
Но первую ночь он провалялся в забытьи, во вторую Тин не было рядом. А про третью думать до сих пор тошно. Карис говорила, можно простить все. Только не то, что он на-творил, любая слепота должна иметь границы.
Он так и не признался танцовщице, что пришел на берег вовсе не предложить себя. Отвлечь, приласкать, увести подальше от места ночевки и, свернув шею, забрать оружие. И ведь понимал уже, что все неправильно, но остановиться не смог, слишком давно он на-страивался на побег. Уходить в дикие места без кинжала глупо, он и топорик уже при-брал. Когда все вышло не по задуманному и спутники метались по берегу, искали про-павшую в тумане Тин, араг торопливо раскладывал по местам заранее собранные продук-ты, снаряжение, топорик, расседлывал кобылку.
Братья потом проверили, подозревая нечто подобное, но не нашли следов. Он давно научился помнить все в мелочах и разложил вещи безошибочно, не сместив и на волос. Все же Мирах так подозрительно, тяжело глядел на Ная, рассказывая о давнем поступке другого раба. А он сидел, тупо рассматривая угли, и отрешенно думал, каким же чудом все обошлось. Он не Дари, перевес сил был подавляющий, да и давно уже Най разучился промахиваться.
Араг тяжело вздохнул, достал нож и освободил руки спутника. Отцепил ножны, скри-вился, отдавая бесценную вещь бестолковому юнцу.
- Хочешь ехать - не держу. Коня даже отдам. Но знай, твоей Лиасе хуже смерти будет знать, что ты рабом стал. А на другое у тебя ни злости, ни умения не хватит.
- Что же делать? Назад мне дороги нет. Ты куда едешь?
- Домой. Там едва ли кто меня помнит, пустыня быстро старит людей и хоронит до срока. На день или два задержусь, может быть. Потом на север, к Тучегону. Надо понять, почему дожди не доходят сюда, в степь.
- Понять? - брус так удивился, что даже, наконец, воспользовался головой по назначе-нию. Потер лоб, усиленно гоняя под черепом ленивые от жары мысли. Вспомнил свое вчерашнее состояние, забормотал с нарастающим удивлением. - Нашел ты меня слиш-ком уж удачно. А как вылечил? Точно помню, что ноги не работали, я их даже не чувст-вовал.
- Спину перебили, потому не чувствовал.
- Вот и я о том, - кивнул довольный своей сообразительностью брус. - Это не лечится. Уж точно не за пару часов, если...
- Именно. Потому и еду. А раз ты у нас поумнел, давай руку и хорошенько представь свою Лиасу. Может, получится посмотреть, как она там. Начнем? Хорошо думаешь, те-пло, - усмехнулся араг, уложив сухую кисть на правую ладонь и прикрыв левой. - Жи-вая. Правда, еле-еле. Говорить с тобой не хочет, тяжело ей, очень больно. Она в дороге, окаянные совсем близко... Слабо чую, где они. Река. Да, рядом река. Знакомая, я там был, помню её. Змеем рожденная - Мутная.
- Это далеко?
- Как сказать. Птице - так не особенно. Через хребет Змеиного кряжа перевалить - и вниз, в долину, миновать болото и лес. А бескрылому далеко. Видно, окаянные дурное дело затеяли, раз в безлюдном месте малым отрядом идут так спешно. Только народец там не простой. Заметят их. Пустынные призраки! Из-за тебя, брус, и я теперь не буду спать спокойно.
- Почему?
- Потому что одна маленькая женщина, даже не боец, против двух - а их две, я чую - окаянных, да при её жутком упрямстве... Не знаю. Шансы средние. Но Тин и правда ве-зучая. Если все обойдется, девочку твою можно считать удачно пристроенной. Там село, люди добрейшие, откормят до весны - не узнаешь. Да не дергайся так, никто её не оби-дит, Саймир.
- Мое подлинное родовое имя Тамран, или Тар, лучше зови так. Хотя разве это важно?
- Ладно, запомню.
- Покажешь, где? - выдохнул недоверчиво Саймир.
- Я еду к Тучегону. Оттуда, если все будет нормально, на запад, отрогами Змеиного кряжа в Амит. Из княжества если двинуться на юг, болотами, то можно добраться к тво-ей невесте. Не скоро, зимой.
- Меня с собой возьмешь?
- Как говорила Тин, от репьев не отцепишься. Правда, не про тебя сказано, но разница невелика. Кинжалом разживешься - этот вернешь. Он дареный, не хочу передаривать. А пока бери палки и стругай пару мечей. Буду тебя гонять, а то жиром заплывешь.
Тар согласно кивнул, не оценив шутку, и затих, ощупывая полученные из рук запас-ливого арага деревяшки. Потом принялся за дело, погрузившись в работу до полного са-мозабвения. Рядом с бледноглазым юноша чувствовал себя удивительно спокойно и уве-ренно, словно плохого теперь не могло случиться ни с ним, ни с бедной Лиасой. Два ме-сяца нервного напряжения и последние дни беспросветного отчаяния остались позади, простая работа помогала расслабиться и вернуться к тихому размеренному течению вре-мени. Он был так основательно сыт и напоен, как, пожалуй, никогда прежде. Он ехал на отличном коне. А еще - впереди сияло большое настоящее дело, сулившее перемены к лучшему для всей степи. Воинское мастерство, свершения, подвиги, спасение любимой - что еще может грезиться в двадцать лет?
Най держал ровный темп и не прятался по лощинам, хотя в полуденном безоблачном пекле их было видно за многие версты. Значит, вокруг все спокойно. Когда жара стала со-вершенно нестерпимой, араг пожалел коней и свернул в жалкую коротенькую тень скал, похожих на кости земли, прорвавшие высохшую мертвую кожу. Стек с седла, словно не слышал о том, что за пол-дня пути ноги дубеют, не разгибаются, и устроился на отдых, предоставив спутнику все хлопоты привала. Кажется, он даже задремал.
Тар старался не шуметь. Привязал и вычистил коней, доел остатки мяса и тоже лег в тени, в тупом утомлении наблюдая, как все дальше отползает граница, отделяющая его от жары. Скоро вечер. Недавно он считал себя выносливым и опытным ходоком. Но этот де-мон был откован из неизвестного сплава, в сравнении с которым теперь Тар казался себе тряпичной куклой. В прошлый раз он был связан, не получив даже синяка. Куда там, не заметив, как и когда все случилось. Бережно и деликатно, как несмышленый младенец. А укушенный спеленутым капризником араг, кстати, даже не изменился в лице, словно не ощутил боли. Пойди вот пойми, спит он или просто замер, да так, что дыхания не заметно.
Мгновением позже Най стоял, пристально глядя за горы слепым взглядом потемнев-ших от предельного расширения зрачка глаз. Потом каменное напряжение покинуло тело, араг выдохнул сквозь зубы и устало сел, нашаривая флягу рукой.
- Обошлось, слава Богам, - тихо сказал он, сделав несколько глотков. - Жива твоя ми-лая и даже свободна. Можешь не беспокоиться, она скоро окажется в самом тихом, сыт-ном и спокойном месте нашего одичавшего Релата. Ещё пожалеешь, вылечили её, станет снова болтать без умолку.
- Там тоже снавь? Но вас же нет в мире!
- Уже есть. Больше того, кажется, твоя Лиаса одна из нас, - насмешливый серебряный взгляд пригвоздил бруса к камню. - Ну, жених, может, пора домой? Начнем с того, что спасать невесту больше не нужно. Дальше, проку от такой жены - скажу я тебе... Чужих людей лечить время у неё есть, родного мужа обиходить некогда. По свету уйдет бро-дить, не удержишь в доме. Обед не приготовит, обстирывать откажется. Наконец, ценить и привечать станут выше тебя. Говорить: 'Этот? Да знаем вроде, прекрасной госпожи Лиасы, нашей снави озаренной, муж'.
- Пусть. Только тебе придется учить меня драться по-настоящему.
- Мужиков гонять ревниво?
- Для вас покой в мире не скоро наступит. Лиа у меня такая слабенькая, тонкая... Ей и так страшно больно сделали. А из меня защитник, сам сказал, никакой.
- Ну вставай, коли хочешь помереть героем, - хохотнул араг. - Куда деревяшку тя-нешь, горе репейное? Если Боги будут добры, за меч у Тучегона допущу браться. Ты же ни стоять, ни, тем более, падать небось не умеешь.
В сумерках от души развлекшийся демон закинул в седло ученика, неспособного са-мостоятельно взобраться на коня. Привязал деловито. Почти ласково пообещал отпустить на все четыре стороны по первой жалобе.
Последующие дни Тар плохо помнил. Ночью Лещ тащил сонного бруса, порой спол-зающего с седла и недобудимого ни тряской рысью, ни подзатыльниками новоявленного наставника. А днем соленый пот ел глаза и насмешливый голос советовал поплакать и по-звать мамочку. Казалось, демон сам не спит вовсе и получает удовольствие от скачки, по-луденной жары, сухого обжигающего песка и ночного холода, пробирающего до костей.
Здесь, в песках, араг почти разом загорел, утратил одному ему заметную рыхлость сы-той жизни Карна, посвежел и даже помолодел. Он возвращался домой. Четырнадцать лет, почти не веря в реальность своих упрямых попыток стать свободным и увидеть степь, он мечтал пройти по этой дороге. Пересечь высохший в дальних мертвых песках, где почти не видны западные горы, желоб на месте русла Вьюлы. Миновать барханы и с последнего увидеть свой дом. Кто бы там теперь ни жил, просто увидеть.
Матери было тридцать семь, когда он не вернулся домой. До пятидесяти в пустыне доживали редко, он не надеялся.
Однако когда чутье подсказало, что Уж взбирается на тот самый, последний, бархан, рука дрогнула и ослабила повод. Чутье могло рассказать многое, но слушать его сейчас никто не собирался. Конь хитро скосил глаз, и, воспользовавшись случаем, сбился на не-спешный шаг. Следом резко осел на круп Лещ, разбудив седока. Тар закрутил головой, удивляясь сбою в ритме движения. Рассвет пока лишь вяло и неубедительно намекал на жару, заливая розовым светом холодные серые пески, остывшие за ночь.
Брус повернулся к спутнику, собираясь узнать причину задержки, и замер на полусло-ве. Его бы все равно никто не услышал. Най упорно смотрел на срез бархана, наплываю-щий шаг за шагом, приближая вплотную рассветную кромку горизонта, нагретую в горне ленивого кузнеца до первых признаков красного свечения.
Это был самый длинный бархан в его жизни.
Потом он кончился и впереди открылась долина.
Араг потряс головой, пытаясь прогнать наваждение. В низинках струился редкий ту-ман. Огромные верблюды сонно жевали колючки на дальнем склоне, их парные горбы гордо возвышались, до отказа забитые запасами жира. Круглоспиные овцы брели вдаль, их было немного, но и они казались довольными жизнью.
Его дом стоял на прежнем месте, только выглядел гораздо прямее и просторнее, с но-выми пристройками и добротным сараем.
Уж втянул воздух и довольно всхрапнул, чуя воду. Взбодрился, попросил повод. При-танцовывая, чуть боком стал ссыпаться вниз, ускоряя ход. Песок почти не пылил, укреп-ленный тонким, но крепким каркасом травяных корней. Когда до дома осталось две сотни шагов, из двери выскользнул мальчишка лет десяти, воровато вжал голову в плечи и шмыгнул к сараю. Замер на полпути, с интересом рассматривая всадников. Время спо-койное, смотрители уже покинули дальние степи, бояться некого. Да и различить в кон-ных арага и бруса за две сотни шагов глазастый не затруднился. Скорее, уже за полторы.
Почесал встрепанный затылок, подтянул драные штаны и двинулся к дому. Правиль-но, взрослых предупредить о нежданных гостях надо обязательно. Дверь открылась ему навстречу и крепкая женская рука отвесила неслуху заслуженную еще до рассвета днев-ную порцию воспитания.
Сто шагов.
- Най, негодный мальчишка, когда ты научишься...
Наири тихо охнул, прошептал что-то. Женщина проследила взгляд ребенка, да и кон-ский шаг в утреннем воздухе звучал гулко и отчетливо. Она обернулась. Смуглая, статная, с густыми седыми волосами и глазами такого странного светлого серебра, что порой они кажутся белесыми, а иногда - голубыми, особенно когда в них отражается небо. Она, ка-жется, почти не удивилась. Просто стояла, откинувшись на косяк двери, и смотрела, как кони приближаются. Тар приметил, что серебряные глаза блестят слишком ярко и часто моргают, оставляя на ресницах тяжелые капли. Уж встал, почти уткнувшись лбом в лю-бопытную мордашку пацана. Наири неловко сполз из седла и шагнул вперед, опускаясь на колени. Женщина смахнула глупые слезы, улыбнулась и обняла тяжелую голову, клоня-щуюся в пол.
- Най, негодный мальчишка, когда же ты научишься возвращаться вовремя! - рас-смеялась она, повторяя начатую для другого фразу. - Иди домой, горе мое. Оба неслуха - домой! И ты заходи, путник.
Брус тяжело упал из седла, привычно выполняя работу младшего. Расседлать, почис-тить, стреножить. Гнусный голосок глубоко в сознании шептал: 'мы бы тоже не отдавали детей, если б жили так'. Он строго выговорил себе за малодушие и постучал в дверь, бес-сильно волоча по земле вьюки.
Младший Най открыл и помог занести. Потом повел к столу.
Старший сидел, все еще с трудом принимая окружающее за явь. А их мама сияла и смеялась, рассказывая блудному сыну о счастье, обрушившемся на род.
- Я сперва сильно плакала, молодая была, глупая. Потом сказала: мой мальчик жив. С месяц прошло, как ты пропал, когда в старый колодец стала вода приходить. Сперва не-много, только сырость по стенкам. Потом больше. К весне нам удавалось каждай день досыта поить детей. Все знали, ты этот колодец углублял, надеялся оживить родник. Так я и решила, раз вода есть, ты вернешься. Осенью нам хватало уже на всех. Я младшего родила, назвала Никари, а все одно, как звать начну - Най и Най. Старейшины хотели воду соседям продавать, я запретила. Пришла прямо на совет и сказала - сына колодец, вода для всех, продавать не позволю. Высохнет, если хоть каплю на деньги разменяете. Испугались, старые бараны! Переупрямила я их. И еще нас больше никто не находит, будто не видят этого места дурные люди. А хорошие прибиваются, обживают склоны. Лет пять, как к нам перебрались илла из вымирающего рода. Славные люди, у меня се-мья живет, как отец ушел к предкам. Дом подновили. Это их верблюды на горке. - Она снова рассмеялась, - А пол-луны назад степь в рост пошла. Трава песок крепит. Вот я и решила, ты скоро домой вернешься.
Женщина сноровисто хлопотала по дому, собирая на стол. В пустыне стол - огромная роскошь. В этом доме он был, довольно большой, ловко набранный из мелких склеенных дощечек, на низких ножках. Сидели вокруг на добротных коврах, не облезлых и чистых. Наири завороженно следил за мамой, все еще не веря в произошедшее. Выходит, не зря он умирал, засыпанный песком в старом колодце своих снов. Не такая уж и страшная цена за невозможное чудо. Сидеть дома и смотреть на маму, почти не изменившуюся за прошед-шие годы. Только волосы посветлели. В его памяти остались голод и каждодневная жаж-да. Теперь воды хватает даже умываться. Риан говорил, что мир вокруг снави меняется к лучшему. Вот и случайности стали так интересно подбираться одна к одной. Най улыб-нулся и тихо спросил:
- Ма, а брусы у вас не гостят? У меня есть хороший друг, его мама родом из Серебря-ных ив. Говорил, там жизни не оставалось почти.
- Слышали про их беды, - кивнула хозяйка. - Мир, говорят, тесен, но уж не настолько. К нам не заходили. Бродят слухи, подались на север, к Тучегону. Хотя там надежды нет.
Продолжить она не успела. В комнату с поклоном вошел пожилой мужчина, следом - две гибкие девчушки. Хозяйка степенно села рядом с сыновьями, уступив заботы млад-шим. Она светилась радостью и гордостью. Мужчина расположился напротив. Он был илла, невысокий и легкий, с широким лицом, короткой полуседой бородкой, чуть раскосо поставленными темными глазами. И прищур знакомый, цепкий. Таков, наверное, станет Дари к старости. Глава рода.
- Вот, почтенный Мойри, сын вернулся. Только Вы и не считали меня вконец сума-сшедшей, а другие не верили. Молчали, но я же знаю.
- Нежданная радость велика, но такая долгожданная ценна вдвойне, добрая госпожа Ринай. Если кто и заслужил её, то это Вы. Возможно ли узнать, как сложился путь дос-тойного Наири?
- Он был длинным, господин, - поклонился Най, пряча улыбку. Отвык он от важных степенных бесед со стариками степи. - О плохом говорить не буду, прошло и осталось позади. Я получил свободу недавно и сразу направился домой. Правда, я не надеялся здесь застать родных людей.
- Давно ли Вы вступили в степь и как миновали отряды стражей нечестивого Карна?
- Мы двигались очень быстро. Восьмой день пути еще не закончен. Конечно, я не беру в расчет болота и горы.
- Невозможно, - илла утратил хладнокровие. - Если путь оказался столь краток, я даже не спрошу, как удалось не загнать коней. Но разъезды Карна? Но дорога, по ней все еще движутся караваны нашего позора? Их не обойти.
- Я шел через болота, мимо печати зла. Мы оставались в седле от заката до рассвета и даже днем.
- Мимо печати, где я не был сам, но говорил с нашими охотниками, посланными ос-мотреть дальние окрестности, пройти человеку нельзя. Даже ввиду водяного столба, па-дающего без звука, людей и коней охватывает ужас. Там нельзя дышать.
- Все так, почтенный. Но с некоторых пор я не совсем обычный человек.
Най сложил руки лодочкой, словно черпая воду, бережно поднял, вытягивая перед со-бой и резко открыл ладони вниз. В короткую эту минуту за окном нахмурилось небо и по сухой крыше простучали первые за бессчетные годы засухи тяжелые капли грозового до-ждя. Серебряные глаза сухо блеснули, и за окном ответно полыхнул отсвет, хлестко уда-рил никем, кроме Наири, в жизни не слыханный гром. Розовые с золотом струи, подсве-ченные восходом, соединили небо и землю. В комнате запахло незнакомой сырой свеже-стью. Ринай гордо кивнула, довольная своей правотой. Если кто и знал, что у самого уп-рямого ребенка в селе есть очень странный дар, то, это конечно, она. Мальчик вырос и вернулся не с пустыми руками.
Потом мать тяжело вздохнула и поникла. Значит, ненадолго вернулся. Мойри торже-ственно встал и поклонился. А дети уже визжали под дождем и восторженно звали глу-пых сонных взрослых подставить лица и ощутить чудо.
- Выходит, барана резать нет смысла, - деловито уточнил Мойри.
- Теперь я вижу, не зря илла зовутся мудрецами, - рассмеялся Най. - Увы, это самый тяжелый для меня груз. Грешен, очень любил баранину. Вспоминаю о ней с тоской.
- Значит, многое будет меняться. Это хорошо. Что я могу сделать?
- Вы наверное, посылали людей не только на запад. Расскажите, можно ли конному пройти севером, отрогами, на Амит. - Най даже вздрогнул от внезапного грохота у две-ри. В комнату ворвался Тар, мокрый с головы до пят и восторженный. Под белесым взглядом он быстро приугас. - Сай, если ты не заметил, уже рассвело и пришло время работать. Но ты можешь отдохнуть. Для лени всегда достаточен и малый повод.
Брус тяжело вздохнул, глянул мельком на обильный стол и вышел во двор. Когда-нибудь он научится всему и будет очень сильным. Тогда можно спорить и даже бунто-вать. Еще непременно стоит взять ученика. Тар блеснул глазами, светлея лицом от прият-ного видения. Даже предписанный урок перестал казаться каторгой. Ничего, придет и мой день. Вот так же сяду со старейшиной... лучше с Лиасой, на кой мне старейшина? Сяду в своем доме за стол и скажу неумехе- юнцу. Слова надо запомнить: 'Для лени всегда дос-таточен и малый повод'.
День Тамрана прошел в обычном уже соленом поту. Но его наставнику пришлось много хуже. В дом приходили люди, кланялись, чинно пили и ели, вели умные беседы. Ни минуты с мамой, без этих утомительных седобородых индюков. Он был кроток и вежлив из последних сил. Терпел до полудня. А потом взорвался тихо и страшно, так, что от од-ного холодного светлого взгляда гости вмиг рассыпались по домам. Даже зауважали сильнее - гневается Говорящий с миром. Вышел, попросил вежливо и стали приходить лишь больные и увечные.
К ночи Най вполне ожидаемо свалился без сил.
Мама тихо сидела рядом и гладила его по голове, совсем как прежде, в забытом детст-ве. Сон на мягких лапах подкрался ночным хищником и забрал добычу в одно движение. Ринай удобно устроила голову своего мальчика на коленях и поправила фитиль в плошке с маслом. Она посидит рядом. Так больно снова отпускать живого и сильного сына в большой мир. Конечно, Наири вырос. Но и дела его теперь велики. А ей опять останется только ждать. Она умеет ждать, но все же порой это так трудно.
Луна, пополневшая за последние дни до широкого серпа, высеребрила пески, словно ранним инеем покрывая землю. Все дома спали, лишь в её окне теплился слабый свет. К этому привыкли. Ринай всегда ждала своего мальчика и держала на западном окне огонек для сына.
Большая ладонь накрыла её руку.
- Ма, ты у меня замечательная.
- Спи. Устал за день.
- Ничего, я теперь быстро отдыхаю. К утру нам надо уходить. Скоро погода сменится, будет большой ветер, - он извинялся, но без малейшего шанса на перемену решения. - Ничего, мы будем иногда сниться друг другу. Говорить. Ты ведь поймешь, когда сны живые, ты всегда знала.
Он сел, потряс тяжелой гудящей головой и с благодарным кивком принял кувшин во-ды. Ринай вышла и разбудила бруса, шепотом велев снаряжать коней. Подняла одну их дочерей Мойри и попросила приготовить припасы в дорогу, набрать воды. Ная она заста-ла уже во дворе.
- Мама, я думал еще один источник устроить, мне Тин советовала. Там, в низине, прежде бил ключ, я чую. Пойдем, покажу. Только вода будет мутновата первое время.
- Отвык ты в Карне от большой жажды, - усмехнулась Ринай. - Очень тяжко при-шлось?
- Лучше, чем многим другим. Я жив, здоров и свободен.
- Сбежал? Ты у меня страшно упрямый. Вот учитель Агимат никогда не брал детей, 'испорченных этим бестолковым Юллом, который в мечах меньше ящерицы понимает', а тебя не выгнал.
- Выгнал, - рассмеялся Най, признаваясь, наконец. - Это я из бахвальства врал. Раз двадцать, да пребольно. Потом устал колотить и выпроваживать. На год оставил. И еще на год, и еще. Дальше велел добыть меч, я пошел домой... Кто же думал, что дорога за своим мечом получится такой кривой и долгой. Убегал от хозяев я часто, а убежать не смог. Меня выкупила Тиннара, она первая снавь, пришедшая в наш мир. Так страшно получилось... Я её хотел убить.
- О, если мой сын хочет кого-то убить, все непросто, - рассмеялась Ринай. - Она кра-сивая?
- Да. Мам, не смотри так! Я знаю, сколько ты приложила усилий, чтобы я не был оди-нок в восемнадцать, ведь порядочному сыну нашей сухой степи положено привести же-ну много раньше.
- Ты тогда ценил лишь учителя, - снова рассмеялась Ринай. - А теперь вспомнил пер-вым иное имя. Не запутывай сам себя.
- Я знал очень красивых женщин, и тут совершенно другой случай. Я же не ребенок! Да и подумай с другой стороны - я для неё плохо знакомый человек, случайный попут-чик, если разобраться. Бывший раб, со всеми проблемами прошлого и тяжелым характе-ром. Тебе ли не знать! Я уважаю её, мы очень... связаны. Она открыла мой дар и провела через второе посвящение, рискуя жизнью. Не по прихоти или из любви, - мир нас по-звал, он страшно болен. Нам лечить и нам же платить по счетам. Шансов дожить до того дня, когда степь расцветет, у первых снавей очень мало. Прости.
- Но ты уж постарайся, ладно?
Най кивнул, усмехнулся. Постарайся дожить или разобраться? Ма всегда умела гово-рить загадками.
Вот и лощина. Корни трав тут плелись плотнее и гуще. Вода билась рядом голубой ниткой пульса, он позвал - и ручей откликнулся легко, без боли в висках и тошноты, словно ждал давно и радовался обретенной свободе. К зиме благодарные люди выложат дно узорными камешками, пустят ручей в сухие пески. Там он сразу затеряется, но оста-вит след - озерко в форме узкого серпа.
Назад шли молча. Тар сонно ворчал у заседланных коней, перевязывая набитые вью-ки. Маленькая илла затаилась у двери, обняв за плечи дрожащего со сна Никари. Ринай приметила, как медленно сын разбирает повод и хмуро проверяет вьюки, бессмысленно оттягивая время до отъезда. Шагнула вперед, коротко обняла его, толкнула к коню.
- Делай, что должен и помни: я буду ждать тебя в любой день. Иди, не оборачивайся.