Ворота Дарса оказались распахнуты настежь, врагов под полуденным солнцем никто не высматривал. Бдительные стражи устроились в тени северной створки, проиграв вчи-стую неравный бой профессиональной подозрительности против жары и лени. Единст-венный не спящий и не жующий вяло приподнял голову и чуть дернул вверх вопроси-тельно левую бровь.
На столь умеренный интерес к чужакам я никак не рассчитывала. Очередной мой предрассудок виновато развел руками и удалился в глубины сознания. Ладно, расслаб-ляться нет причин. Я поклонилась в пояс, с чисто деревенским уважением к большому начальнику, сжимая в ладони заранее заготовленную медную деньгу, и начала бубнить заученную до скороговорки легенду, усовершенствованную жителями Агриса.
- Травница я, Тиннарой прозываюсь. Иду к лекарю Торитту, люди советовали товар ему предложить. Говорят, врачевание знает и цену честную дает. Кому еще редкие тра-вы нужны, как не ему.
Страж зевнул, рискуя вывихнуть челюсть, и, почти не вслушиваясь в монотонный текст, принял подорожную плату. Потом ткнул пальцем в ворота, целя чуть левее и от-вернулся, проверяя наличие жидкости в ближайшей кожаной фляге. Вот я и допущена в город. Босые ноги ступили на стертые камни мостовой, над головой сомкнулась тень ши-рокой, локтей в семь, арки ворот, проплыла, мрачнея с каждым моим шагом, и угрюмым сторожевым псом легла за спиной, отгораживая напрочь от ясного и спокойного августов-ского дня, а вместе и от ставшего родным Риана, далекого мохового болота, напоенного туманом утреннего леса, прогретой пыли равнинной дороги.
Мир приугас, потемнел и исказился, зажатый в тесных городских закоулках. Вокруг закопошились, как зудящие навозные мухи, чужие страхи, заботы, завистливые и злобные пожелания, корыстные интересы. Ниже клубился большой страх, накрывающий боль и безнадежность. Выше мелькали редкие детские радости, дружеские приветствия, чьи-то нежданные удачи. Слишком мало, чтобы дышать нормально. Я невольно вжала голову в плечи и, с трудом пропихивая в легкие затхлый перегретый запах города, обреченно заша-гала по грязноватой улице, огороженной рядами серых домиков в один-два этажа. Квар-тал стражи. Надо держаться крепостной стены.
Очевидный вопрос: как я оказалась в Дарсе совсем одна?
Сама виновата. Ловко сбежала, да еще украла смирную рыжую кобылку, отпущенную с миром недавно, верстах в десяти от города. Доберется и одна домой, дорогу знает. Ри-мах и Дари, само собой, порывались меня проводить, но первому не до чужих забот, сына женит на днях. Всем селом спешно достраивают молодым дом и готовят пир. А Годею одному здесь и вовсе не место, мало ли как все обернется.
Платежеспособного и достаточно честного лекаря мне советовали искать левее от во-рот, куда и ткнул пальцем сонный страж. Жил Торитт в верхней зажиточной части города, расположившейся между впустивших меня восточных ворот и южных, более оживленных и торговых. Миновав пыльные улицы квартала городской стражи, я убедилась, что в го-роде встречаются и парки, и небольшие уютные садики. Знать селилась просторно и со вкусом, к ней льнули крикливо богатые и пестрые купеческие улицы, ниже и севернее, судя по рассказам, расположился рынок, за которым теснились ремесленные слободки.
Рабы Дарса удивили меня больше хозяев. Сытые, нахальные, охотно гнущие спины перед своим господином и способные злобно травить любого слабого - от нищего до со-баки. Мне, одетой не лучше купленных на торге, охотно и шумно хамили. Средних лет илла вынесла грязную воду и прицельно плеснула в идущую мимо нищенку, которую ста-вила много ниже себя.
Я по наивности думала спасать рабов от произвола Карна, но, оказывается, многих спасать поздно и даже не нужно. Да, они желали подняться повыше по лестнице власти, но о настоящей свободе и не мечтали! Там, в степи, голодно и трудно. Тут, в городе, сыт-но, безопасно, спокойно. О куске хлеба, одежде и наградах за хорошее поведение пусть думает хозяин. Даже отвечать за свои слова и дела не надо. Появятся, к примеру, у меня претензии к хамам в ошейниках - буду разбираться с их владельцами.
Пережить открытие оказалось непросто, а новый гвоздь в крышку гроба моей наивно-сти забили на соседней улице. Отступив к стене, я пропустила закрытые носилки знатного господина, внесенные четырьмя рабами в ворота ближнего дома. Ворота еще не закрыли, когда молодой вельможа раздвинул шторки и шагнул на дорожку, ведущую к дому. От дверей к нему тотчас подбежал мальчик лет семи в ошейнике, упал на колени и принялся целовать ноги. Он делал это с собачьим восторгом. А хозяин виновато морщился, отодви-гался и просил прекратить. Кажется, ему в происходящем было почти так же неприятно участвовать, как мне - смотреть. Пока господин шел к дверям, пацан бежал следом, у вхо-да привычно пал на колени, помог снять сапоги и вымыл хозяйские ноги. Мой дар утвер-ждал, что мальчик вовсе не дурачок, как показалось вначале. И он действительно счастлив услуживать и унижаться, он родился и всегда был вещью, и искренне считает себя вещью, полезной и забавной. Отними у такого рабство - возненавидит. Створки ворот сошлись с легким стуком. Очнувшись от резковатого звука, я пошла дальше. Любой мир не прост, и этот тоже. Но ведь его запутанность - не повод бросить все и бежать жаловаться и пла-каться к Риану. Вот уж кому по-настоящему тошно! Ладно, попробую найти для него и для себя хоть толику хорошего в гнусном Дарсе.
Ближе к вечеру, разгрузив короб вполовину, с заметно потяжелевшим кошельком, я покинула верхний город, где почти все рабы смотрели на мой убогий пропыленный наряд с презрением, свысока. Чутье, к моему облегчению, успешно заменило умение торговать-ся и необходимость ориентироваться в ценах. Просто надо дождаться, какую сумму назо-вет покупатель (или продавец) и взвесить монетки на его же внутренних весах выгоды и жадности.
Лекарь мне не понравился, и это очень мягко сказано. Не подумайте превратно, в тра-вах понимал, сам составлял сложные и действенные мази и настойки. Платил вполне че-стно.
Обширная и благополучная клиентура уважала этого специалиста совершенно заслу-женно. Одна беда: людей он не любил и не ценил. Шансы на выздоровление сильно зави-сели от толщины кошелька и положения в обществе. Меня лекарь принял весьма надмен-но, заставив стоять во дворе у порога, откуда молоденький раб передавал хозяину в лавку травы на пробу и обратно мне - деньги и свою долю презрения. Последние три монеты и вовсе бросил в пыль, захлопнув тотчас дверь. То есть сельской травнице место указать не поленился, получая от того немалое удовольствие.
Я приняла игру обоих без обиды, даже монетки подобрала. Но Торриту, не без ответ-ного удовольствия, отомстила. Правда бедняга так об этом и не узнал. Просто ни сребро-листа, ни других уникальных трав из моей котомки он даже не пощупал. Для других лю-дей поберегу. Чудеса природные на золотые монеты сухого аптекаря менять противно.
Найденный мною с заметными усилиями в тесном и кривоватом лабиринте улочек, вопреки советам не слишком добрых людей и насмешкам нищих и рабов, проход к город-скому рынку открылся, наконец, за очередным поворотом постепенно расширившейся улицы. Солнышко красило серые стены переливчатыми розоватыми бликами. Духота и пыль потихоньку оседали, суета торгового дня сменялась вечерним запустением. Большая часть лавок уже закрылась. Продуктовые ряды стояли пустые.
Я шла и глазела, как настоящая провинциалка, забирая постепенно к хорошо замет-ным по пестрым вывескам постоялым дворам, разместившимся у дальнего края площади. Пора искать место ночевки. От постоянно сдерживаемого дара в голове отчетливо звенели залетные комары, доводя до окончательного отупения. Мысли стали плоскими, серыми и убогими, подстать городу. Завтра пройдусь по скотным загонам, будет о чем поговорить с Дари. Может еще загляну к дешевым рыночным лекарям. Да, обязательно с утра куплю сандалии. Босиком топтать заплеванные мостовые просто омерзительно.
Мои ленивые размеренные соображения о предстоящем дне резко оборвались, когда под руку скользнула худенькая детская фигурка, вывернувшись из-за угла лавки. Я по-качнулась и еще не успела обернуться, чтобы рассмотреть толкнувшего меня ребенка, наугад пока выбирая варианты от хулиганства до воровства, когда за спиной раздался вскрик и звук падения, а прямо перед носом из-за того же поворота возникла волосатая грудь, достойное украшение упомянутых скотных рядов и размером, и запахом. Рожден-ный ею рев был соответствующий, на низких частотах и совершенно нецензурный. Пока дикий бык на двух ногах сметал меня к стене лавки, я узнала детально собственную по-зорную родословную и все ужасы короткой оставшейся жизни.
Спина уже нащупала острый кол, на каких крепили веревки с товаром в ряду с вялен-ной рыбой. Тут бы и окончилась очередной раз моя новая бурная жизнь, а с ней и безна-дежная затея по спасению мира, если бы не Риан с его клубками воспоминаний. Тело не-возможным образом вывернулось, забыв предупредить меня о своих намерениях, кол, чуть перемещенный мягкой рукой, заплел бугаю ноги. В грохоте и хрусте мы осели на-земь, ломая то ли деревяшку, то ли кости. Рев стих. С двух сторон разом стали слышны торопливые, срывающиеся в бег, шаги и голоса перекликающейся рыночной стражи, спе-шащей к месту потасовки.
Зрелище они обнаружили очень занятное.
Я сидела на брюхе заросшего двухметрового дикаря, уперев колено ему в грудь, и са-мозабвенно орала. Возражений не было. Кто же возражает с кинжалом у горла...
- Только посмей еще слово сказать о моих родителях, мерзавец! Стража!!! Да есть в этом городе порядок, в конце концов, по рынку средь бела дня не пройти, бестолочи во-нючие убить грозят, мало того, чести лишить прилюдно!
Что я несу? Ладно, главное, громко и вдохновенно, за все обиды минувшего дня. Вот и стража прониклась. Стоят, слушают с интересом, сочувствуют кому-то из нас. Только вот хватать пока моего трофейного быка не торопятся. Я убрала кинжал в ножны на поясе и перевела дух. Сломался все-таки дрын, а гороподобный обладатель железных костей по-стыдно прикидывался бессознательным. Его, наконец, подняли и встряхнули. Ага, открыл глаза. Продолжим требовать возмездия, пока он не пришел в себя. Кто первый высказал-ся, тот и прав. Я прислонилась к стене и, не сдерживая вполне настоящей дрожи в руках, всхлипнула тихонько, жалобно. Пусть сочувствуют.
- Он из-за угла набежал, кричал страшно, что убьет меня. Ла-адно, я травница, с дет-ства по лесам да дорогам, ко всякому привычная. А другую бы до смерти зашиб. Душе-гу-уб!
Бугай, кажется, меня только теперь и заметил, выпучив глаза от изумления. Потом ли-хорадочно покрутил головой и уперся взглядом во что-то чуть в стороне, ткнул туда об-личающе пальцем и принялся торопливо лепетать неожиданно высоким, сорванным от шока голосом.
Он честно купил на постоялом дворе комнату и девку, а та укусила, потом пнула его и бросилась бежать. Её, рабыню бесстыжую, на всю ночь запроданную, он и собирался жизни лишать. А девка совсем строптивая, у неё и на рубахе красный да белый клоки на спине, чтоб не сбежала. Потому воспитать её должен, забить до покорности надлежащей. Право имеет, а штраф хозяину по утру заплатит. Дрянь проучить надо непременно, повто-рял он в сотый, наверное, раз, обращаясь к страже и забыв думать обо мне. В доказатель-ство предъявил охране руку с синеющими уже следами зубов. Здорово она его, до крови.
Я обернулась и наконец смогла рассмотреть виновницу переполоха, принятую мной то ли за воришку беспризорного, то ли за рыночного шутника. Проклятый город. Искала настоящих несчастных рабов? Вот и получай. Захотелось тихонечко выть, как в день, ко-гда я впервые услышала историю Карна.
Девчонка запнулась о палку, такой же кол, что я изломала, тормозя бугая. Падая, она о камни разбила лицо и лишилась половины переднего зуба. Щека заплывала синью, почти незаметной на перепачканном кровью и грязью лице. Но и в таком виде я прекрасно раз-глядела, что ей от силы лет 10-11. Худая - одни кости. Серая ветхая рубаха, единственная её одежда помимо кожаного ошейника с бляхой хозяина, разорвана впереди сверху дони-зу, висит клочьями, почти не прикрывая щуплое грязное тело.
Смотрела рабыня на нас прямо, в упор, так и не поднявшись с мостовой, потому что это уже не имело значения. Глаза - огромные, темные, с неправдоподобно длинными рес-ницами, совсем как у Иртэ, оказались совершенно спокойными, наполненными густой вязкой безнадежностью и осознанием скорой и мучительной смерти. Сделать больше ни-чего нельзя, она это знала. И ждала приговора.
- Ну и сладкая жизнь у тебя, мужик, - зло оскалилась я, - Купил мелкую девку, не сов-ладал и не уговорил, так забить можно. Что ты руки к ней тянешь, со мной не рассчи-тавшись! Мои проблемы побоку, или как? Да здесь одних попорченных трав на пять зо-лотых! А про обгаженных твоим языком несдержанным родителей и угрозы вообще раз-говор отдельный.
- Много хочешь, сопля безродная, - огрызнулся он в ответ, но поддержки не встретил. Орал дурак, налетев на меня, громче громкого, слышали все. А в цене трав ничего не понимал, да и не врала я. Пришлось, поскрипев извилинами, сменить тон. - Чего хочешь-то? Денег при себе нет, потом могу...
- Потом - это не твой случай. Денег с тебя мне не получить, тут и думать не о чем. Но вот ночь я тебе, родной, попорчу славно. Ведь... куда она тебя пнула? Ох, бедняжечка, так и есть! Тебя с такой жуткой воительницей в одной комнате все равно оставлять нель-зя.- Я деловито указала пальчиком на рабыню. - Мне эта раба без надобности, но и тебе она не достанется. Иди, в одиночестве укус зализывай.
Кто-то из стражи захихикал одобрительно. Месть моя им показалась забавной, а от-сутствие дополнительных претензий давало возможность замять происшествие без шума. Бугая отпустили. Ворча невнятно, он потоптался на месте, плюнул в утраченную собст-венность, промазал, от огорчения озлился вконец и понесся прочь, взяв резвый старт. Низкий рев мы услышали уже с другого конца рынка, из безопасного, далекого от стражи места. Пусть покричит. Убедившись, что порядок восстановлен и претензий никто больше не высказывает, охрана продолжила обход, прежде посоветовав мне поскорее найти спо-койное место для ночлега.
Маленькая рабыня уже встала на ноги и покорно замерла, ожидая распоряжений но-вой госпожи. Её заметно колотило, то ли от пережитого шока, то ли от обыкновенного го-лода. Бежать-то ей в городе некуда, запоздало поняла я. От отчаяния бросилась прочь, до-роги не разбирая. Смерти искала? Вполне нормальный выход из безвыходного положе-ния.
- Откуда ты взялась? - я обернулась к своей неожиданной 'добыче', сунула ей платок, торопливо смоченный водой из фляги.
- Мой хозяин владеет корчмой 'Радости ночи', тут совсем рядом.
- Да уж, радости... - я устало примерилась поднять котомку. - Там свободные комнаты есть? С ужином, а еще лучше - чтоб и помыться по-человечески.
- Да, госпожа. Вы получили меня до утра вместе с комнатой. Можете обменять ее на более дорогую, тогда будут ванна и ужин. Две медных деньги за все доплатить...
Я кивнула, мысленно советуя неведомому Крёйну приезжать сюда почаще и рубить головы, хоть бы и лично. И некоторым - обязательно тупым топором! Тут еще работать и работать, если остались такие вот девочки, отданные в полную власть мерзавцам. Даже с правом убивать.
Илла шагала впереди, заметно прихрамывая на левую ногу. Значит, прилично колено разбила. Терпеливая она от обреченности, ко всему привычная. Кровь с лица толком не вытирает, разговаривать старается внятно, хотя губа должна болеть нещадно. Даже не морщится.
Веселая корчма встретила нас свистом кнута. Я почему-то не удивилась. Празднуют они тут, похоже, однообразно, но регулярно. Пора выбираться из города, пока я еще могу дышать. Илла разом сгорбилась и прижала к лицу платок. Она знала, кого бьют и за что, без труда догадалась я. Увы, распростертый на земле наказуемый уже почти не опозна-вался моим крепко сдерживаемым, но все же полне надежным на таком расстоянии чуть-ем, он явно у грани потери сознания. Зато стоящий над ним... Лучше бы и не чуять, и не видеть. Душа его давно разложилась и сгнила, а тело полнилось молодой злой силой. Хо-зяин. Неспешно, не без удовольствия потянулся, смотал влажный от крови кнут, пропус-кая через горсть, кивнул второму сытому ублюдку, с жадным любопытством наблюдаю-щему за избиением.
- Вот ведь какое дело трудное, корчму-то держать, уважаемый Икмарил. Вы у нас час-тый гость, да и в рабах понимаете, вы сами жизнь мою горькую день за днем видите. Ни просвета, ни отдыха.
- Что, совсем трудный случай? - хохотнул тот, кивая на забитого кнутом.
- Не то слово, - вздохнул нашедший сочувствие страдалец, - Эти двое - моя ошибка. Купил дармоедов за хорошие деньги, думал, и получу с них нормально. Парня вовсе расписывали - он, де, и охранник, и кузнец, и конюх знатный, и на кухне поваром может. А толку? Кормил, одевал. А до сих пор вложенного не вернул.
- Здоровый мужик, хорошенькая девочка - что же не так? - усмехнулся знаток, обора-чиваясь к нам и бесцеремонно изучая маленькую рабыню, даже отдернул левый лоскут грязной разодранной рубахи девочки: брезгливо, двумя пальцами. - Многие ценят упря-мых милашек. Через пару лет я и сам не прочь, если цену завышать не станете, уважае-мый Харим. К тому времени как раз немного пообломаете. Южная кровь, хороший то-вар. Вот разве смотрит зло, неприветливо.
- Зло смотрит? Тупые и строптивые, ваша правда, хуже баранов. Мерзавка ведь поче-му вывернулась и так далеко убежала? - он крепко пнул в бок запоротого мужчину, чьи руки были толстыми ремнями прикреплены к специальным кольцам на пыточном месте. - Этот кусок дерьма клиента в дверях задержал. Ничего, выбью... Эй, шваль, иди-ка сю-да.
Шагнул нам навстречу, постукивая кнутом по бедру. Мельком отметив мой убогий, не обещающий платежеспособности, вид, обратил все внимание на маленькую рабыню, ра-зом еще глубже вжавшую голову в плечи. Завтра он ей подробно объяснит, как бегать со двора, с тоской подумала я. Ошиблась. Хозяин задумчиво глянул на кнут, явно уже ис-пробованный на узенькой спине моей илла, чуть усмехнулся, коротко свистнул, и из две-рей показался еще один раб, образцово-услужливо склонившийся перед хозяином. Чуть помолчал, вдавливая девчонку в землю взглядом. Упади она в ноги - может, и пощадит, подумалось мне. Покорности ждет. Илла упорно стояла, даже рук не подняла запахнуть рваную рубаху.
- Ямин, сейчас же отведи дрянь в квартал храмовников, пусть достойные слуги жре-цов от души развлекутся, - он выговаривал страшные слова медленно и внятно, вдруг всем корпусом обернулся к девочке и рявкнул, ткнув кнутом под горло, в свежий синяк и тут же метко наступил сапогом на дернувшееся запястье избитого раба, с хрустом вминая каблуком пальцы в щебень. - На короткую цепь, для таких есть место при входе в казарму! На неделю, если она протянет столько. Потом пусть забирают нищие, им за-всегда калеки нужны.
- Да, хозяин, - угодливо закивал Ямин и не тронулся с места. Он знал, что это лишь крик. Попугают непослушную девку - и отошлют его назад, в общий зал.
- Эй, шваль, я и простить могу, если толком услужишь моему почетному гостю, - ле-ниво усмехнулся хозяин, выдержав паузу. Ткнул кнутом в затихшего на земле раба. - И тебя, и этого. Правда, ты девка здоровая, что тебе? Глядишь, и не сдохнешь за неделю, если повезет. Зато будь уверена: его я сегодня, теперь же, сам и запорю, твердо обещаю. Попрощайся напоследок, уже не встретишь тут, как назад приползешь.
Хозяин медленно выпустил из горсти петли кожаного кнута, и они легли у ног девоч-ки. Та всхлипнула и плотнее уткнулась в мой платок. Харим понял по своему, усмехнулся довольно. 'Почетный клиент' с новым интересом шарил взглядом по распахнутой дыря-вой рубахе. Кнутовище дернулось, как удочка опытного рыболова на подсечке, и илла су-дорожно кивнула, уронив платок. Я с тоской подумала, каково в Дарсе приходится Годею. Хорошо, что я сбежала одна из Агриса. Сейчас эта девочка встанет на колени и для неё навсегда погаснет солнце.
- Вообще-то я получила права на рабыню и комнату, - меня окутала ватная тишина не-знакомого, рассудительного, очень трезвого и холодного спокойствия. К храмовникам её не поведут, а любимый клиент пусть подавится. Через мой труп, как принято было гово-рить в прежнем мире. Только там эти слова ничего не значили. А здесь девочку я не от-дам, что бы ни было, да и парня, его ведь точно забьют насмерть.
- Права свои можешь себе...
- Стража! - негромко позвала я, не дав ему закончить. Сознание уже трудилось, изо-бретая варианты спасения мелкой. Спасибо вовремя пришедшему на ум Дари, познако-мил с местными новыми законами, да про старые подробно рассказал. Я отыскала нуж-ные сведения и охотно прибавила громкость - Стра-жа, держи вора!
- Ну что еще? - нехотя обернулся ко мне хозяин, знаком отсылая услужливого Ямина.
- Я получила права на рабыню при свидетелях, это трое рыночных стражников, - со-всем тихо продолжила я, намеренно растягивая внятные слова, пусть сам попробует, ка-ково это. - Продажа товара разом двум клиентам называется мошенничеством, уважае-мый. И оно уже имеет место, да к тому же при свидетеле, так что рабыню я, оплатившая первой, могу забрать, не спрашивая согласия бывшего владельца. То есть Вас. Я её заби-раю, или все же сперва пригласим стряпчего торговой гильдии?
- Пусть берет, - резко посоветовал слишком впечатлительный любимый клиент.
- Не-ет, - владелец рабыни явно вошел в раж. - Я вовсе и не продавал её второй раз, при чем тут мошенничество? Бери комнату и любую другую шлюху. Эту я сегодня при-мерно накажу.
- Славно-то как! - уже не скрывая улыбки, кивнула я под тихий стон бочком отодви-гающегося прочь Икмарила - Вот теперь мы уже зовем гвардию, потому что публичное и чрезмерное наказание рабов - целиком по их части. Я не помню, что там за провинность? Кажется, быстро бегает, да? Тяжкий грех, они оценят. Зато я точно помню, что при раз-бирательстве жалобы гвардией Вам нужен пострадавший, а его поблизости нигде и не видно.
- Харим, не лезь в это дело, - напряженно бросил Икмарил, отступая ещё на шаг. - Я тебе не помогу. Даже повторю, что тут слышал, до единого слова. С людьми князя шут-ки плохи, ко всему прочему они принимают свидетельства рабов. Дай этой ловкой вы-могательнице, что потребует, и прикрой заведение на недельку.
- Да кто она такая, чтобы требовать? Та же шваль, нищенка бездомная, - усмехнулся хозяин корчмы, пряча за наглостью сомнение. - Не на того напала, я не из пугливых, да и защиты есть у кого запросить.
- Так и я не ищу ссоры, вы сами её создаете. Не люблю, когда злят, и без того день не задался. От почтенного Торитта едва выбралась, все и пошло криво. Зато здесь до гвар-дейских казарм рядом, моя новая рабыня мигом сбегает, - вздохнула я, за плечи подтяги-вая к себе вплотную дрожащую всем телом девочку, обнимая тощие руки и деловито поправляя лохмотья. Управившись, мягко улыбнулась бывшему владельцу и предложи-ла быстро - 'Шваль' берешь назад?
- Ага.
Он глянул на меня с растущим ужасом, словно пыльная рубаха прикрывала знак тай-ного шпиона князя или профессионального доносителя. Впрочем, он и думал именно так. Осторожный Икмарил уже почти бегом спешил прочь. Я испытала мгновенную уверен-ность: одним клиентом в 'Радостях ночи' стало меньше. Хозяин думал о том же, тоскливо глядя на мои грязные босые ноги: так проглядеть беду... Обреченно вздохнул, велел ра-быне 'сидеть тихо и не дергаться'. Сквозь зубы пригласил вымогательницу пройти в ближний отдельный покой, как раз доставшийся мне вместе с рабыней, выпить вина и вы-слушать извинения. Я погладила девочку по голове и деловито посоветовала умыться и напоить парня, забитого кнутом. Она согласно кивнула. Харим зло зашипел: ещё толком не понять, чья теперь рабыня, а уже чужачку слушает.
За хлипкой дощатой дверью обнаружилась грязная комнатка. Я с отвращением осмот-релась. Тут вот и собиралась ночевать? Убогое ложе с парой грязных шкур, облезших еше при жизни носивших их паршивых овец; грубый стол у окна, лавка, кривой табурет, за-плеванный земляной пол. Брал бы за постой с блох да тараканов - озолотился бы... Смах-нула с табурета крошки и пыль, села так, чтобы видеть иллу. Интересно, они весь год жи-вут тут с дырами вместо окон, или на зиму закрываются от света глухими ставнями?
Корчмарь с кислым видом принес кувшин, пару глиняных грубых кружек, и мы сели за деловой разговор. Такой же мерзкий и фальшивый, как предложенное за счет заведения пойло.
Я нудно, глядя ему в подбородок, без выражения объяснила, что ценные травы доста-ются тяжелым трудом. Посетовала, как совсем невозможно найти в моем деле напарника; втолковала, что только правильно прирученный раб не предаст хозяина, поскольку не сможет присвоить выгоду от знания моих тайных 'травных' мест. А времени на поиск живого товара нет, надо выбраться из города до дождей, аралию копать (едва ли он знает, что копают ее под снег, на исходе осени), ведь знатные клиенты лучших лекарей нужда-ются в моих редких травах.
Илла меду тем уже освободила руки раба, помогла ему сесть и поила водой из щерба-той плошки. Мне было видно, что теперь она горбится сильнее, плечи вздрагивают - об-реченно и тихо плачет, уткнувшись в мужское плечо, заматывает его раздробленные пальцы обрывком рубахи. Раба мне было видно со спины и зрелище открывалось жуткое. Его что, каждый день бьют?
Харим кривился, наблюдая безобразие во дворе и слушал в пол-уха мой речитатив, одновременно пытаясь оценить предстоящие потери. Разобрав, что я бываю в Гнилом ле-су, хозяин разом заинтересовался и преисполнился демонстративного уважения. Он уве-рился, что страшный лес, небось, быстро подзакусит нахалкой. И все станет по-прежнему.
- Госпожа желает получить девку в пользование, - предпринял он последнюю наивную попытку спровадить меня без потерь.
- Нет, - ласково объяснила я. - Рабыню я забираю в полное владение, как оплату вашей грубости и глупости. Позовите свидетелей и перебейте бляху. Без стражи, без гвардии и без вмешательства больших людей. Идет?
- Да. - Он сдался, это чувствовалось в голосе. - Что еще?
- Я намерена прикупить раба, которого вы изволили пороть.
- Что, на сладенькое потянуло? Торговец твердо намекал, он не только по кобылам мастер, - презрительно оскалился он и зло бросил, чеканя слоги - Пять-де-сят золотых.
- Говорили, своего не вернули, убыток один, - капризно напомнила я и передразнила, изо всех сил поддерживая уверенный, даже насмешливый тон: эти двое во дворе меня чуть до слез не довели, а сейчас расклеиваться совсем некстати. - Од-на ме-дяш-ка. Вы кого хотите обмануть? Мы же так хорошо, мирно беседуем, без обид. Давайте и разой-демся по-доброму. Торговаться не стану. Я дам за него три новенькие полновесные зо-лотые деньги, это вполне нормальная цена для обоих. Он ведь скоро сдохнет.
- А ты и впрямь лекарка, - недовольно скривился Харим, впервые глянув почти ува-жительно. - Давай. И проваливай, пока не передумал. В городе не только стража и гвар-дия решают, кому и как жить. Особенно по ночам.
Мы ударили по рукам, и Харим собственноручно перебил знаки на бляхах ошейников, пригласив двух положенных по закону свидетелей прямо из общего зала корчмы. Он уже постепенно приходил в себя и был почти доволен сделкой. По лицу отчетливо читались его мысли: девчонку, прикидывал он, если даже сломается сегодня, потом еще и еще по-роть, упряма непомерно, а раб действительно не жилец, ему ли не знать. Принял деньги, проверил каждую монетку, отвернулся, шагнул в проем и с треском хлопнул дверью пе-ред моим носом, напоследок мстя хоть так.
Лучше камни грузить с рассвета до заката, чем провести день в городе. Как мне при-выкнуть?
Я обернулась, ноги дрожали, запоздалый страх прокалывал спину. Ох и ловко я не привлекаю внимания! Говорили мне, не лезь ни во что. А как же тут не лезть?
Они стояли чуть поодаль, мои рабы. Лицо девочки вызывало ужас, про спину парня я пока старалась не думать. День еще не кончился, оказывается.
Пара, кстати, подобралась презабавная: голодные до обглоданных костей, оборванные до непотребной наготы. Стоят на ногах с трудом, но смотрят одинаково прямо, почти с вызовом. Таких любому нормальному хозяину хочется бить просто за взгляд, для профи-лактики.
Девочка, сама не замечая, вцепилась пальцами в большую мужскую руку у локтя, как клещ. Синяки будут, но ему тут не привыкать. Стройная, тоненькая, волосы темно-коричневые с неожиданным багровым отливом, заметным даже в сумерках, клоками вы-стрижены, не мыты отродясь. Типичная илла, впрямь южная кровь. И совсем не мертвые у неё глаза. Во взгляде недоверчивое удивление: её правда спасли или это совпадение? Даже любопытство. Поживет в Агрисе, вырастет у Римаха вторая красотка не хуже Иртэ. Только, пожалуй, гораздо упрямее. Будут Тамил с Мирахом опять женихов сестриных го-нять лет через пять.
Впрочем, один-то брат у нее уже есть.
Я перевела взгляд, поднимая голову. Рослый, сухой и таким волком смотрит, аж озноб волнами по спине. Вот и довелось увидеть арага. Почти белесые, глубоко сидящие холод-ные и вместе с тем бешеные глаза цвета чищенного серебра с нехорошим пристальным прищуром. Волосы пыльные, полуседые, плечи костлявые, но широкие и знакомо пока-тые. Воин. Стоит цепко, на кинжал мой искоса глянул разок и больше не замечает. Да, нашла с кем в лес на прогулку собираться. Руками горло порвет, а уж с оружием...
- Я Тиннара. Как мне вас звать?
- Как пожелаете, хозяйка. - Конечно, девочка взяла переговоры на себя. Теперь уже держится за 'брата' обеими руками. Или его держит? Зря, этот волк явно не раз травле-ный, умный, на людях хозяйку душить не станет. Дождется леса.
- Хорошо. Давай спрошу иначе, - устало кивнула я на парня. - Как он тебя зовет?
- Митэ, - она чуть запнулась и добавила - А я его Наири, хозяйка.
- Уже что-то. Мне нужно найти постоялый двор, - я задумчиво глянула вверх, в отго-ревшие закатом пепельно-серые сумерки слоистых облаков. Хоть глазам дать отдых. - Как они говорили? 'Бычий хвост'... Нет, это рядом.
- 'Золотой рог', - догадливо подсказала она. - В 'Рог' не пускают с ночными грелка-ми, хозяйка. У них даже знатные семьи останавливаются, купцы богатые тоже. И там, я слышала, очень строго и ужас как дорого.
- Грелками? - я тихо выдохнула слово, уже догадываясь о его значении.
- Когда меня продали тому человеку, - тяжело вытолкнула пояснение она, - поменяли ошейник на широкий, с белым узором, как у всех, кто согревает и развлекает хозяев.
- Понятно. Веди, на месте разберемся.
Она послушно заковыляла впереди, припадая на разбитую ногу сильнее прежнего. На голой спине арага целой кожи почти не осталось, его мотало из стороны в сторону, но уп-рямец все равно бережно придерживал девочку, обнимая за плечи левой рукой. Правую ему раздавили весьма основательно, повязка уже пропиталась насквозь.
В быстро густеющей темноте мы брели по пустой площади. 'Золотой рог' обнару-жился у восточного её края, как и говорил мне Римах. Заведение в два этажа с очарова-тельной мансардой и завитыми северным виноградом балкончиками примыкало к пустым сейчас конюшням и загонам для племенного скота, отделенное от них лишь своим более примитивным дешевым соседом, подслеповатым и обшарпанным 'Бычьим хвостом'.
'Рог' имел аккуратный игрушечный заборчик затейливой ковки: даже в сумерках уга-дывались бычьи головы и узорные луговые цветы. Зеленая щетка кустарника ровно под-стрижена, охватывает нарядные стены и поднимается двумя колоннами вокруг внуши-тельной дубовой двери с прихотливым литьем медного кольца, оставляющей с обеих сто-рон от высокой арки входа по четыре широких окна, закрытых безумно дорогими мозаич-ными кубиками цветного стекла в тяжелых переплетах. И никакой вывески.
Рабы замерли у порога. Мне, очевидно, предлагалось одной проверить, права ли Митэ. Я вздохнула и толкнула дверь. Уютный полутемный холл открывался проемами в два зала справа и слева. Один был темным и пустым, в другом, за занавесом из полупрозрачной ткани, тонко вышитой знакомыми бычьими головами и цветами, уютно горели свечи. Подле дальнего окна солидный господин беседовал с невидимым мне сотрапезником и наслаждался молочным поросенком, запеченным целиком. В бокале играло рыжеватыми бликами выдержанное вино.
- Что угодно госпоже? - неспешный басок вернул мое внимание в холл. Как же я его, такого массивного, не заметила с первого взгляда? Типичный родич Римаха, огромный и рыжий, устроился с удобством в необъятном кожаном кресле напротив входа и смотрит на меня со спокойным вниманием.
- Комнату. Только есть такое дело, при мне два раба неожиданно оказались, и их надо крепко пролечить, лоскуты понадобятся чистые и много воды.
- Кто посоветовал ко мне идти? - с любопытством уточнил рыжий, чуть хмурясь. - Ты ж не из местных, а мое заведение без вывески, в темноте и не найти, не знаючи.
- Римах, - улыбнулась я, используя рекомендацию.
- Как он? - оживился хозяин 'Рога'. - Неплох, раз опять взялся советы раздавать. Ждал его, вроде, к лекарю староста наш ехать собирался.
- Так... - я запнулась, понимая неоднозначность ситуации. Скажу здоров, а он и спро-сит, с чего такое улучшение резкое. А, была не была! - Сына женит. Полегчало старше-му.
- Да ну? - обрадовался собеседник недоверчиво, деловито прихлопнул по доске сто-лешницы, едва ни прогибая дуб. - Стоящая новость. Трудновато поверить, но ведь вчера меня голубем в село вызвали? Вызвали. Тоже хороши, туману напустили, ни слова тол-ком! Да они вечно темнят, медведи непутевые. Ладно, тащи своих рабов. Поселю в при-стройке, три серебряных деньги. Там воду носить сподручне, а уж тряпок Глишка тебе натаскает гору. Ужин берешь? Утка знатная, с овощами да южным рисом диковинным. Это еще десять медяков. Глиша!
- Спасибо, - я отсчитала требуемое. В 'Радостях' просили пять медяков за комнату с ужином. Что же там за ужин? Хотя, пожалуй, достойный комнаты.
- Проводи гостей двором в пристройку и клоков льняных набери для госпожи поболее, - задумчиво буркнул он огненно-рыжей румяной девахе, вынырнувшей их глубин дома. - Да позови мужа, пусть посидит здесь. А я пойду медведям подарок удумывать. Ишь, свадьба! Могли б толком написать. Все ж бывший наш женишок, хоть и давний.
Глишка рассмеялась, юркнула в дверь и повела нас вокруг дома, Митэ и араг тащи-лись в хвосте, явно из последних сил. Наша провожатая не оглядывалась и не любопытст-вовала, на ходу показав колодец у пристройки. Кивнула на просьбу принести крепкого самогона и жаровню с углями. У двери она деловито пообещала доставить ужин 'быстре-хонько' и прислать еще одну служаночку с клоками. Я кивнула благодарно, сунула ей монетку и коротко осмотрелась. Не иначе, за имя Римаха тут делают скидку. Пристройка, доставшаяся нам, состояла из уютного зала, разделенного на гостиную и спальню тол-стыми плюшевыми шторами, и небольшого коридорчика, выводящего как раз во двор, к колодцу. Три серебряных монеты оплачивали окна того же узорного цветного стекла, ка-мин, глянцевый дубовый пол, добротную резную мебель, свежие цветы в вазах и льняные простыни с затейливым узором.
Со счастливым вздохом я уселась с ногами на добротный диван, застеленный пуши-стым шерстяным ковром с целым ворохом шелковых вышитых подушек. Оглянулась. Войдя в нашу комнату, рабы остались стоять у двери. Некоторое время я тупо смотрела на них, прислонившихся к стенке и бледных до синевы, пока не поняла: хозяйка должна рас-порядиться. Ужас. Во что я ввязалась!
- Наири, если можешь, принеси воды. Два ведра.
- Я схожу, - вскинулась Митэ, но араг коротко качнул головой. Вот кого она слушает-ся и без слов. Сникла, глянула на меня неодобрительно.
- Ты сядешь тут и будешь слушать очень внимательно, - пояснила я, вытряхивая до-вольно неаккуратно короб на диван. Отложила в сторону лекарский набор, подсунутый в последний момент предусмотрительным Рианом. Принялась торопливо расставлять и раскладывать свертки и туески с травами. Дверь стукнула о стену: араг невероятно бы-стро принес полные ведра. Правое висело на сгибе локтя. Я усмехнулась: и у этого вода стоит вровень с краем, не плеснет. Знакомая повадка. Потом мне подумалось, что он не хочет оставлять мелкую без присмотра. - Впрочем, раз есть вода, лучше вымойся снача-ла. Тебе полить?
- Сам сделаю.
Вот и поговорили: голос арага звучал невыразительно, глухо и довольно низко, с бо-лезненной задыхающейся хрипотцой. Здорово его избили, но дело тут в ином. Принеся воду, он буквально почернел. Да что же это?
- Сиди, - сердито бросила я, вытаскивая со дна короба запасную рубаху. - И рассказы-вай толком, что у тебя за болезнь такая странная? Уже поняла, дело не в порке, к этому безобразию ты отнесся на диво безразлично. Давай, меняю подробную историю на одежку для Митэ.
Принимая сделку, араг серьезно кивнул и уселся, или, точнее, свалился на пол в углу. Оттуда он и принялся негромко рассказывать, временами задыхаясь и смолкая ненадолго. Тогда свое слово мигом вставляла неугомонная Митэ, братец сердито косился на неё и снова нехотя принимался говорить.
Его били с завидной регулярностью, последнее время чаще всего за попытки защитить маленькую рабыню, появившуюся в заведении пару лет назад. Это привычно. Настоящую проблему он показал, повернувшись спиной: две относительно небольшие симметричные багровые припухлости у нижних ребер. Я потребовала новых подробностей. Он холодно блеснул белесыми радужками и очень честно объяснил, не забывая приглядывать за мои-ми руками, поливающими из ковшика мелкую. 'А ведь привидится ему что, на месте шею свернет', - пробежал по спине холодок. Как же он бугая упустил? Впрочем, если поискать по канавам, может, там уже кто лежит со свернутой шеей. Илла взрослеют рано, в свои голодные одиннадцать лет Митэ выглядела уже не ребенком, а подростком. Наверняка за-рились. Я глянула на арага с опасливым интересом. Не каждый станет спину свою день за днем подставлять из-за чужой девчонки. Еще труднее было осознать, осуждаю ли я его спокойную готовность в любую минуту забрать чужую жизнь. Жутковатая, отталкиваю-щая черта, сохранившая в девочке способность улыбаться до сегодняшнего вечера. Он усмехнулся, по-своему оценив мой взгляд, и продолжил рассказ.
Араг был безнадежным существом с точки зрения любого хозяина. Рано или поздно, один или в компании, он обязательно совершал побег. Его ловили, били, морили голодом, ему ломали кости ног, вынуждая ползать. А он все равно бежал. За четырнадцать лет, не считая многочисленных совсем неудачных попыток, этот упрямец совершил десяток поч-ти успешных побегов. Ключевое слово - почти.
- Ты ведь воин, и не из последних, - удивилась я. - Неужели из Карна так невозможно трудно бежать?
- Как видишь, - нехотя признал он.
- Разговорчивый ты.
- Да.
- Не тратьте на него время, хозяйка, - пискнула Митэ. - Он всегда такой. У вас что, ни-когда не было своих рабов? Похоже! Вы ведь с нами так нелепо возитесь! Бежать очень трудно. Любой раб на улице ночью будет пойман и доставлен в помещение стражи. Че-рез ворота раб может пройти только с хозяином. Одевают нас, которых строптивыми считают, - сами видите, вполне приметно, да и кожа, если снять ошейник, гладкой и за-горелой не станет. Внешне мы отличаемся от жителей Карна, и все такие, как мы, - рабы. Отпущенные на свободу араги и илла ходят с грамотами в кошеле и носят особый брас-лет с княжеским знаком.
- А вне города?
- Нас пристегивают к телегам, лошадям, кольцам на придорожных столбах. А в селе - к плугу, например. И там сбежавших травят собаками. Ная не раз травили. Но он все-таки однажды добрался почти до степи.
- Митэ! - сердито одернул болтливую сестру араг. Вздохнул и нехотя буркнул. - Есть говорящая черта окаянных. О перешедшем её беглом рабе узнает видья ближайшего храма. Таких линий не заметить глазом, но они прочерчены вокруг городов, это я уже знал. Но про другие, близ границы... Я пересек черту здесь, на северном тракте, и на другой день они нашли меня, словно меченого.
Я замотала девочку в большое полотенце и усадила рядом, кропотливо разбирая спу-танные густющие космы.
Араг чуть помолчал и продолжил рассказ, глянув на лежащую рядом рубаху.
Харим приобрел его два с лишним года назад. Наири как раз поймали близ границы и продали случайному купцу, который ловко сбыл порченный товар в 'Радости ночи'. Араг на новом месте вел себя идеально, был послушнее собаки и приносил неплохие деньги. Две недели. Убаюкав бдительность владельца он, естественно, покинул корчму. Потом снова, полгода спустя. Хозяин, все еще надеясь на прибыль, применил крайние меры. До-вольно дорогие, но исключающие повод для беспокойства.
Личинок туурда доставляли в небольших количествах купцы, приводившие караваны от далекого Полуденного моря, где и покупали крошечных белесых червячков у черных корабелов с немыслимого, запредельно далекого юга. Туурд - паразит, его можно подсе-лить под кожу человеку, добиваясь полного контроля над строптивцем. Нет, не послуша-ния, а только контроля. Личинка размещается на спине раба, откуда быстро уходит под ребра, добирается до почек и живет на их поверхности, практически недоступная для изъ-ятия, поскольку срастается 'корнями' с живой тканью. Человек ей мало подходит для пищи и вовсе не годится для продолжения жизненного цикла. Зато пораженный туурдом теряет способность долго бегать и даже быстро ходить, совершать безнаказанно любую тяжелую работу. Наказание - сводящая с ума боль, которая через некоторое время гасит сознание. Так что уже два года араг физически не мог сбежать, хотя это не означает, что он не пробовал. Туурд, кстати, долго в теле человека не живет. Обычно гибнет в течение трех лет, забирая и жизнь раба.
Все это он мне рассказал очень спокойно. Напоследок добавив, что хозяин меня силь-но обманул с ценой, поскольку жизни в араге осталось совсем немного, как и способности приносить пользу. Кажется, его сильно забавляло положение дел. Впрочем, не мне обсуж-дать странное отношение к жизни. Я-то всегда была свободной.
Пока отмытая до врожденного золотистого загара илла смешно трясла расчесанными волосами и примеряла новую рубаху, я разложила Наири на полу и прощупала злобные личинки, чуть приотпустив на волю дар. Накрепко впившиеся в почки, разросшиеся, ок-руженные нарывами и гниющей плотью, но вполне извлекаемые, учитывая перешедший ко мне богатый опыт Риана. Благо, получивший свое место в гербе Карна сребролист спо-собен творить чудеса. Он выращивает новые ткани и залечивает почти любые раны. Правда, действует лишь при свежих повреждениях. Предложила удалить, но ценой разре-зания обоих нижних ребер. Предупредила, что будет больно и после специального травя-ного настоя. Он посмотрел на меня с неподдающимся расшифровке сомнением. И, понят-но, согласился. Даже прямо сейчас.
- Ой, эк его измочалили, - сочувственно вздохнула за спиной Глишка, вернувшаяся с подносом. Утка оказалась огромной и возмутительно, непередаваемо вкусно пахла. К ней отдельно подавался здоровенный чугунок с рисом, два вида соуса и хрусткий теп-лый каравай, выложенный на стол в полотенце. Так называемый самогон оказался про-зрачным и подавался в узорном цветном стекле. - Я клоки принесу скорешенько, вы ку-шайте пока. Жаровню сеструха мигом доставит. Да вот и она!
В четыре руки служанки, в которых я не без основания заподозрила дочерей хозяина, мгновенно накрыли на стол и исчезли, прикрыв дверь. Премудрый хозяин явно выдал порцию на троих, даже тарелок принесли именно такое количество. Прав Римах, это луч-шее место в проклятом городе. Белесые и густо-чернильные глаза смотрели на ужин, словно в мире не существовало ничего, кроме этой утки. Еще бы. Интересно, когда они последний раз ели?
Наири был так страшно голоден, что, утратив каменное выражение лица, мучительно сглатывал тошноту пополам с комками слюны и желчи. Митэ, видимо, кормили чаще, она быстро отвлеклась от утки и теперь смотрела, как и я, на арага. Потом на меня. Еще на ко-лени вот-вот бухнется, испугалась я и прикинула, можно ли кормить пациента перед опе-рацией. Опыт Риана задумчиво развел руками - как знаешь, - ехидно предлагая выбор ме-жду отравлением и голодным обмороком. Сребролист - средство очень быстрое, может, и обойдется.
- Наири, садись и ешь, только самогон не трогай, он для дела. Но учти, я не гаранти-рую, что еда сочетается нормально с вырезанием этих личинок. Может затошнить или хуже...
- Да ему и так хуже некуда, - торопливо вмешалась довольная Митэ. - Путь ест.
- Ужин подают хозяевам, - он слегка замялся, теряя остатки показной безразличности к происходящему.
- Я буду только травяной чай и хлеб, потом. Митэ оставь половину.
Снова покосился на меня с сомнением, но уточнять не стал. Резко поднялся, дотащил-ся до стула, свалился мешком. Поделил утку пополам и, неловко орудуя двузубой вилкой едва ли выдаваемой обычно рабам, принялся за еду с отменно здоровым аппетитом. По-том еще раз глянул на нас и отложил вилку в сторону. Мне понравился хруст костей на его крепких зубах. Самый приятный звук за день.
Глиша приволокла ворох льняных тряпок, следом сестра внесла пирожки и большой кувшин с квасом. Оставив все на столике у порога, девушки попрощались до утра, уточ-нив, что мне больше ничего не надо.
- Митэ, садись, будем тебя лечить.
Я принялась набирать травы в чашку, предварительно поставив на огонь котелок с во-дой, принесенный вместе с жаровней. По ходу ругалась тихонько: бугаю я объявила ущерб в пять золотых, отстаивая Митэ. А тут пойди разберись, что с чем перемешалось! Пять золотых убытка, как же! Все деньгами меряют, стервецы.
Девочка следила за моими руками с интересом, иногда помогала, когда понимала, что надо делать. Спрашивала про ту или иную травку и радовалась, угадав название. Откуда только знает, в городе ведь росла. Наири не переставал работать челюстями, то и дело сердито косясь на названую сестрицу. Словно болтая со мной, она нарушает заведенный порядок. От хозяев он добра не ждал, разве что необходимой передышки до следующего неизбежного обмана. На меня не смотрел, наверняка считая мерзавкой, намеренно задаб-ривающей наивную девочку. Да и его самого. Не на того напала. Интересно, кому, кроме маленькой иллы, он доверяет?
Пришло время доставать из набора Риана иглы, нитки, пинцет и тонкий рабочий нож. В лесу я бы все сделала иначе, но тут город, окаянные не дремлют, я их и теперь чую, обеих.
Ладно, пора начинать.
Араг медленно доедал хлеб, явно растягивая удовольствие, когда я закончила работу над травмами иллы. Коленка была разбита тяжело, но не опасно. Лицо удалось спасти, даже швов не останется, кроме небольшого на губе. Им и зубом займусь в другом месте. Наири не морщась, безропотно, выпил омерзительный настой, томившийся над жаровней. Я собрала травки и для снятия боли, и для создания неприятностей туурдам. Риан, по сча-стью, знал о них! Интересно, он бывал так далеко на юге? Спрошу как-нибудь позже, при случае.
Теперь Митэ внимательно слушала меня, невозможно серьезная и важная. Еще бы: ко-гда я стану лечить арага, уже снова разложенного на полу, она будет помогать. Убедив-шись в её отменной памяти, я посадила девочку ужинать, продолжая инструктировать. Малявка с первого раза запоминала названия инструментов и свои обязанности, все более удивляя меня.
Прирожденная лекарка и травница!
Провозились мы часа четыре, и, закончив, сидели у окна, усталые до полуобморока и настолько же довольные собой. Дохлые туурды, мелко порубленные Митэ для полной га-рантии их кончины, валялись в грязных, заляпанных кровью тряпках, которых за эту ночь накопилась гора.
Наири постанывал в дурманном забытьи. Я зашила обе раны, истратив на их обработ-ку почти весь запас сребролиста. Потом принялась собирать из осколков костей и рваных жил руку. В это время илла, пыхтя от усердия, бережно сшивала второй иглой изодран-ную кнутом кожу и усердно наносила на удивительно профессиональные для первой по-пытки швы мазь на основе того же сребролиста. Интересно, все пальцы сохранят подвиж-ность? Я старалась, но случай трудный. К тому же руку ему портили и прежде. К утру все зарастет, а на ребрах образуются свеженькие мозоли. Травку не зря покупают в сухих ли-стьях не на вес, а на объем золота. Или в порошке, но уже минимум по семикратной цене. Под восстановленные ребра арага уместилось не меньше восьмидесяти золотых, столько же монеток устилало спину. Накладное дело - содержать рабов, мне явно не по карману. Допив остывший травяной чай с привычным уже мерзко-сладким послевкусием, я поко-силась на арага.
- Митэ, давай я постелю на диване, а ты тихонечко нашепчи ему на ухо - пусть туда добирается. Он сейчас уже может двигаться и еще не спит.
- Как пьяный, да? - фыркнула она. - Так пусть тут дрыхнет, нам без разницы. Все не на камнях.
- Ему будет приятно проснуться на нормальной кровати, вот сама посмотришь.
Она серьезно кивнула, заинтересованная моей идеей. Было очень занятно смотреть, как заботливая илла укладывает послушного и неловкого братца, гладит по пыльным во-лосам, укутывает одеялом. Неужели этот безмерно длинный день заканчивается? Вот и мы наконец отправились спать, напоследок чуть не в драку поделив с обнаглевшей Митэ широкое одеяло и место на необъятной кровати. Последней осознанной мыслью было: завтра, то есть сегодня, надо ей купить хоть что-то из одежды.
Разбудили меня бодрые после вчерашнего лечения пациенты.
Они активно шептались, устроившись на диване, отданном арагу, и опустив штору, разделяющую зал. Правда, щель оставили, чтобы за мной приглядывать. Говорили совсем тихо, но я же снавь, мой слух вполне отчетливо разбирал и слова, и интонации. Подслу-шивать было стыдно, лишать их возможности поговорить - гадко. Вот я и лежала брев-ном, да еще подло подсматривала из-под ресниц.
- У-у, как на тебе заживает! Это я зашила. Спина здорово болит? - девчонка на кор-точках устроилась сбоку от арага и робко трогала сухие струпья швов.
- Нет, - он лениво полулежал, упихав под бок ворох шелковых подушек, щурился до-вольно от забытого покоя здорового тела, а Митэ осмелела и деловито изучала розовые тонкие нити швов на спине, ногтем сдирая сухие корки. Между пальцами правой, изуве-ченной и пролеченной, руки Наири мелькала вилка. Проверяет мою работу.
- Най, прекрати, ты так с хозяевами разговариваешь. Мне надо больше одного слова, понял? Должен нормально отвечать, я же переживаю, - она пребольно пнула его локтем в бок, заставив задохнуться. - Тут болит?
- Нет.
- А тут? Вот здесь? И тут? - кулачки умело находили цель.
- Отстань, нигде не болит, - сдался он, сгребая обидчицу в охапку, усаживая на колени и шепча в самое ухо. - Я совершенно ненормально, полностью, до самых ногтей, здоров. Повезло нам с лекаркой. И вообще - отсюда бежать удобно, горы недалеко, а дальше сразу степь.
- Ага, я там еще ни разу не была.
- И нечего тебе там делать, - тяжело вздохнул араг, явно измученный проблемой: как дальше быть с девочкой? Он понимал, что бежать для неё смертельно. Погладил вымы-тые волосы, стоящие дыбом. - Если бы в мире нашлось хоть одно место, где можно быть илла и жить свободно...
- Ты меня бросаешь, - она почти плакала. - Предатель.
- Разве рабы решают, где и с кем быть? - усмехнулся Наири без признака радости в го-лосе, неприметным движением пальцев загнал вилку в доски ближней стены до основа-ния зубьев, обнял мелкую обеими руками. - Иди сюда, клади голову на плечо, спи. Мало ли что будет днем. Отдыхай.
- Ты очень уютный, когда не злишься.
- Это оттого, что сытый, - хмыкнул он, завозился, делясь одеялом, вздохнул. - Больно смотреть, какая ты стала хорошенькая, когда хоть чуток отмылась. И в белом ошейнике, будь проклят Карн. В этот раз обошлось, а толку... Как думаешь, она нас откормит и продаст за приличные деньги? Или чего другого хочет?
- Она нормальная, я точно знаю.
- Тэ, рабам и друг к другу привыкать нельзя, потом очень больно. Я вот влип с тобой, сестренка, дальше некуда, даже бежать не могу, как ты одна здесь останешься? А к хо-зяевам привязываться - псом стать. Лучше смерть.
Они затихли, и я задремала. Ненадолго - скоро неугомонные разбудили меня снова, уже окончательно: за дверью, в крохотном коридорчике, араг повторно отмывал иллу и мылся сам ледяной колодезной водой. Она пищала и лупила его, довольная сверх меры. Пришлось вставать. Поплотнее сдвинув шторы, я тоже разделась возле кровати и быстро ополоснулась, они великодушно оставили мне целое ведро воды. Оделась, застелила кро-вать и диван, с интересом рассматривая свежий утиный скелет. Позавтракали! Рядом от щедрот оставили для меня, глупой сони, кусок хлеба и полную плошку отвара. Принюха-лась. Надо же, ничего не перепутала, и впрямь врожденная травница, талант. С первого раза запомнила мой полезный до безнадежности чай.
Я еще допивала бальзам Риана, когда они, возбужденные и бодрые, возникли в дверях. И разом погасли, глядя на хозяйку. Надо же, у Наири такие забавные волосы, светло-пепельные, а сам он весь устало-выцветший. Ему бы загореть, обветрить да откормиться. Тогда подобреет и станет очень симпатичным, наверное. И где он добыл эту ветхую руба-ху? Глиша дала вместе с клоками, не иначе.
- Спасибо, Митэ. - я чуть приподняла плошку, глянула на арага. - Ты теперь будешь вести себя идеально целых две недели, да? Я рассчитываю на это. Но, обойдемся без ил-люзий, едва ли дольше.
Он несколько смущенно пожал плечами. Мол, вылечила - спасибо, а бежать обяза-тельно постараюсь. Иной реакции я бы очень удивилась. Он в свою очередь спокойно, де-ловито, не без скрытой иронии сообщил, что за завтрак придется доплатить.
Светлоглазый хам! Я очередной раз удивилась про себя: как он выживал все четырна-дцать лет с таким-то характером? Потом усмехнулась, глянув на чуть сгорбленные плечи. Трудно. Ему ведь тридцать два, судя по вчерашнему рассказу, а с первого взгляда я дала все пятьдесят. После двух уток, целого набора трав и настоек в сочетании со сном, я со-гласна была убавить лет пять-семь. Все равно выходит год за два, и это учитывая его же-лезное здоровье.
Митэ получила необходимую сумму и убежала рассчитываться за завтрак. Наири, едва дождавшись, пока закрылась дверь, метнулся ко мне и... упал в ноги. Как идеальный раб, лбом на хозяйские стопы. Умеет он удивлять людей, не то слово! Я сперва прямо окаме-нела, потом резко дернула его за руку вверх.
- Слушай, давай договоримся, - выдохнул торопливо, еле слышно, косясь на дверь. - Я буду тебе псом верным до конца дней, без обмана, только купи мать Митэ. За нее совсем недорого попросят. Она теперь бесполезная, надолго тебя не обеспокоит. Но мы... я от-работаю.
- Она здесь?
- В городе. Карис нищие купили, побираться. Только для этого тоже здоровье требует-ся. Забьют её, денег-то не приносит.
Я толкнула его к стулу. Ну вот, участвую уже во втором заговоре. Когда Митэ вошла, мы сидели на прежних местах. Девочка вопросительно глянула на арага. Потом на меня.
- А что, вы так тут и сидите?
- Тебя ждем, совет нужен, - пояснила я бодро. - Скажи, где бы можно поискать селян из Агриса, кроме этого постоялого двора?
- Возле пустых загонов, - усмехнулась Митэ, - А по жилью... 'Бычий хвост', если по-беднее. А побогаче... так скорее всего, здесь, где еще?
- Завтра уходим из города, - вздохнула я, тоскливо глядя на кошелек. - А пока поброди тут, Глише помоги да между делом и поспрашивай, не приезжали ли дети старосты? Их не перепутать с местными, огромные, рыжие, шумные, зовут Мирах и Тамил. И купи нормальное платье, я дам денег. Только далеко одна не ходи, бугай этот вчерашний...
- Ничего, я бегаю быстро, - фыркнула она.
Увязав в тряпичный узелок несколько серебряных и медных монет, гордо разверну-лась и вышла, резко закрыв дверь. На нас даже не обернулась. Наири усмехнулся. Тоже заметил, что попытка скрыть разговор рассердила маленькую, но далеко не глупую, илла. Нам собирать было нечего, поэтому вышли мы сразу следом.
- Расскажи о матери Митэ, - попросила я, когда мы миновали рынок и углубились в узкие, затхлые ремесленные переулки. Я запоздало вспомнила, наступая на что-то мерз-ко осклизлое, что собиралась купить обувь. - Только ответь сначала, тут нельзя добыть сандалии или сапоги?
- Это кожевенный квартал, - пожал плечами араг, сворачивая в ближайшую калитку. - Так сандалии или сапоги?
- А что дешевле?
Через пару минут у меня были сандалии, грубые, но вполне добротные. Главное - очень дешевые. Мой усердный раб, оказывается, отменно умел торговаться. Идти по мос-товой стало куда приятнее. Я думала так, пока не навернулась в третий раз, чувствительно подвернув ногу. Кожаные жесткие подошвы скользили по влажным - не хочу думать от чего - камням, как по льду. Кстати, араг ловил меня с неизменным успехом, радуя окру-жающих поводом обсудить одинокую молодуху, то и дело падающую в услужливо от-крываемые рослым рабом объятия. На нас, как на случайных клоунов, уже высовывались посмотреть из окон второго этажа, передавая весть от дома к дому. Толстый хозяин лавки, оставшейся по правую руку, довольно проследил мой двадцатый или тридцатый и, безус-ловно, самый впечатляющий, пируэт. Сложил ладони рупором и гаркнул на весь квартал:
- Тирх, ставлю пять медяков, он её загребет еще десять разов до поворота.
- Десять? - Тирх показался в дверях лавки слева. - Неинтересная ставка, кум, потому как согласный, десять, а то и двадцать. Да я б тоже помог, девка вполне гладкая. Токо батька ейный дура-ак, раз молодке такого проворного ловца прикупил. С душой держит, стервец. Бережет, значит.
- Дык, не чужая, чай. В прошлом годе вот Фимку с седельного ряда возчик тоже под-саживал дюже вежливо, как на торг в южный Римас отправлялись. А теперя, смотрю, мама родная! Приехали днями, двух кучерявых да смуглых с воза и снимают. Отец её...
Мы наконец свернули за угол, так и не дослушав историю. Наири больше не отпускал меня, твердо придерживая за талию. Его заметно трясло от сдерживаемого с большим трудом смеха. Хохота, скорее. Смех он маскировал под кашель, но не слишком усердно. Выздоровел, лось! Я сердито остановилась и поискала глазами место, пригодное, чтобы сесть. Да вались оно все боком! Лучше босиком по грязи, чем на месяц стать главной те-мой сплетен для всей слободы. Народ памятлив на такие шутки, а мне их память как бы боком не вышла, и вчерашнего хватает сверх меры. Араг отдышался, решительно оторвал от ветхого подола раздобытой поутру рубахи пару полосок и ловко перевязал подошвы моей замечательно дешевой обуви. Я стояла на одной ноге и следила за его ловкими ру-ками, опираясь на жесткое плечо. Потом сделала несколько пробных шагов. Теперь наха-лу точно хватит ума раздобыть новую рубаху, а за деньгами отправить к хозяйке. Но - по-том.
- Наири, а почему у тебя нет знака на руке, как у других? Его вроде при рождении всем ставят.
- Клейма, - усмехнулся он. - Скот принято метить каленым железом. В моем роду де-тей не считали скотом. Мы жили очень трудно, прятались.
- Попался случайно? А я уже привычно посчитала, что тебе тридцать два, раз тут ма-ешься четырнадцать лет, - невесть с чего пояснила я.
- Почти тридцать четыре, - пожал он плечами. - И что это меняет?
- Ничего. Просто спросила. (Еще чуть-чуть, и я начну извиняться за свое любопытст-во!) - Итак, мама Митэ.
- Я в Дарс прежде попадал с одним из хозяев лет десять тому назад. - кивнул он без промедления. Экий стал мягкий и разговорчивый! Настораживает меня благодушие в его исполнении. - Видел я её тогда первый раз, очень красивая, танцовщицей была в доро-гом заведении, для знати и купцов богатых. Полукровка, илла с примесью северных бру-сов. Кожа как топленое молоко, волосы темные вьются до пояса. Глаза густо-синие, с мелкими песчинками серебряными, раз увидишь - не перепутаешь. Тогда она стоила страшно дорого. Князей родичи к ней ходили, городской Голова, золотом платили. И с Митэ тогда же познакомился, ей года не было, она и не знает... - Он чуть помолчал. - Ра-бынь в дорогом доме долго не держат, в этом деле они быстро меняются: одни портятся, других из степи подвозят, помоложе-подороже. Да Карис еще и привыкнуть никак не могла чтоб угождать, хоть и тихая была. Били её. Потом на рынок продали. Ночной грелкой, так это называют. Дальше прямая дорога на кухню, посуду мыть. А пару лет назад она заболела по зиме, ослабла совсем. Вот и сбыли нищим. Дочку, я спрашивал, отобрали, когда той три годика не было, уже мать такой не нужна. Пристроили к делу, при богатом доме игрушкой. Особо не обижали, подрастет - от красивой матери ухо-женную рабу в веселый дом продать можно дорого. Только малышка вырастать стала, приметили, что внешностью выходит почти обычная илла. Вот и отдали в дешевый ка-бак, чтоб зря не кормить. Я её узнал сразу, как хозяин привел с торга. Они похожи, толь-ко это не всякому видно. Сама Митэ мать не помнит.
- Митэ знает, что ее мама здесь?
- Нет. Я на Карис случайно набрел, с год назад. Еду иногда носил. Она просила не го-ворить девочке, - он усмехнулся невесело. - Ты, наверное, не то подумала. Не люблю я её, и Митэ мне чужая, просто больно смотреть. К девочке вот привык, как сестра стала, а для нас это нельзя. Теперь совсем выходит худо. Убегу я, а с ними что будет? Продашь?