Мрак покрывал его душу. Ему не было чуждо насилие, насмешки, цинизм, безразличие и похоть. Он жил мыслью, что все сущее должно ему что-то. Неважно что это было - тапочки утром или минет вечером, он был настолько безразличен к разнообразию мира, что сводил его лишь к желаниям - страсти, ненависти, ярости, безразличию и просто к бездушию. Его не волновала любовь - он даже не знал, что это такое, - ни родственные связи - они лишь обременяли его. Он был как нарост - паразит мира, сосущий удовлетворение и зрелища, словно патриций древного Рима. Он был как гладиатор - яростный и безжалостный, был как раб - ведомый алчностью и пороками. Он был...
Но однажды он увидел то, что никогда не ожидал увидеть -ЕЁ! И никого больше... Ни похоти, ни цинизма, ни насмешек больше не осталось в его глазах, когда ее волосы красного золота сверкнули над прекрасным лбом. Больше не осталось ничего - только эти волосы и сапфировые бусины невероятных глаз. Он забыл все - ничто больше не могло принести ему радость, только касание ЕЁ губ, алых, словно бутоны только распутивсшихся роз, и сладкие, как их нектар, только касание ЕЁ рук, нежных, словно летний бриз у изрезанных водой скал. ЕЁ грудь вздымалась как крона тополя, потревоженная осенним ветром, ЕЁ ноги, словно выточенные из мрамора скульптуры, бесшумно двигались в летней траве, сминая и нежно гладя зеленые ростки. Плечи, равных которым он никогда не видел, стремительно вздымались, когда она была удивлена его взгляду. Он не смел даже коснуться ЕЁ своей дланью, не смел дышать, глядя на улыбку, которая могла растопить даже самые древние ледники. Он не мог ничего.. Но он хотел!
Он хотел подойти к ней, не схватить - нет! Лишь подойти и ощутить ЕЁ пьянящий запах, который словно вино дурманил и манил к себе, но не обещал ничего более, кроме игривой наивности, посмотреть в бездонные глаза и.. навсегда утонуть в них, барахтаясь за края столь привычного эгоцентричного мира. Ведь именно в этих глазах ему хотелось раствориться навсегда, стать слугой сияющих искр, смотреть в них только самому и не давать другим совершить святотатство чарующего взгляда. Он хотел забыть навсегда то, чем был, лишь бы она обратила на него свой взор. Лишь бы она сказал ему банальное "Привет!", лишь бы она улыбнулась той улыбкой, которая сводила с ума миры в его голове. Лишь бы она была с ним всегда.
И тогда понял он, что мир ничто и весь мир лишь в ней одной - в этих нежных руках, в этой божественной улыбке, в этих неповторимых изгибах ее тела. И тогда он узнал, что такое любовь. И лишь тогда он впервые заплакал, когда она обняла его и сказала: "Ты лишь мой... И мне больше ничего не нужно в этом мире!"