Аннотация: Не хочу быть поэтом и коряво рифмовать то, что мне удобнее сказать прозой.
Утро старого человека. Если утром просыпаешься после глубокого сна, несколько секунд - но не больше - пребываешь в состоянии ребенка, не отягощенного всем, что предстоит ему пережить. Легко, чисто... Но уже через несколько секунд с разных сторон ядовитыми змейками вползают в мозг забытые проблемы, и все неприятное, что было вчера и во все прошедшие дни, и что предстоит сегодня и в будущем. Все обрушивается на тебя вновь. Проблемы, проблемы...Не было их ночью! Или же проблемы эти в зашифрованном виде все же являлись во сне? Может быть, и ключ к их решению был подсказан? Наверное, так бывает. Но не со мной. Или я не знаю шифра. Нет, оказывается, ничего не ушло, не исчезло, все при мне.
Но иногда - не часто, впрочем, - пробуждение бывает окрашено светлым, а порой смешным ночным видением, и тогда удается целый день, или хотя бы несколько часов провести в приятном, легком настроении.
Записывая и обдумывая свои сны, я выделяю в них два неизменно повторяющихся мотива. Первый - дорога. Иногда это просто вид дороги, всегда проселочной, а не асфальтированного шоссе. Она вьется светло-серой лентой то среди полей, то в лесу, то - чаще всего - по берегу неширокой реки. Или понятие дороги приобретает другой смысл - мне предстоит дорога, иногда я уже в дороге, чаще всего шагаю пешком - и не в городе, а то ли в деревне, то ли на даче, чаще всего по берегу реки.
И второй мотив - не визуальный, а проявляющийся в ощущении - опаздываю, спешу, не успеваю, не успела уложить вещи, купить билет, забыла что-то сделать перед отъездом. Но главное - опаздываю. Странен мне этот мотив сна - в реальной жизни я никогда не опаздываю, даже тогда, когда по разным причинам хочу опоздать. Один мой старший друг учил меня: "А Вы знаете, что на свидание надо непременно чуть-чуть опаздывать? Всегда заставляйте мужчину ждать". Да знаю я, знаю. Но не удавалось никогда. Но сегодня ночью этот второй мотив, явившийся в начале сна, перекрыло нечто другое. Сон мой был на удивление светлым, хотя и обернулся неким быстро преодоленным разочарованием..
Снилась мне, по обыкновению, какая-то незнакомая старая дача, ветхая, скрипят двери, скрипит лестница, ведущая в маленькую душную мансарду. Какие-то люди (знаю, что знакомые, однако никого из них не узнаЮ), сидят в большой комнате внизу под лестницей среди собранного к отъезду летнего барахла. Я оглядываю комнату - Боже мой, а книги на полке? А большая деревянная шкатулка, где я свои лекарства держу? Это почему не уложено? Ну, теперь уж ничего не поделаешь - до следующего лета...
Ждем машину. То ли эти люди меня повезут куда-то, то ли я отвечаю за их отъезд. Нет, скорее все-таки я отвечаю. То и дело взбегаю по скрипучей лестнице наверх и выглядываю из широкого низкого окошка - не едет ли машина. Вижу дорогу - пыльную, узкую, и кругом уже приметы осени - трава на обочинах пожухла, поля по обеим сторонам дороги пусты.
Мне не хочется возвращаться к тем людям внизу, лениво ожидающим каких-то моих решений или действий. Они сидят молча и неподвижно, даже головы не поворачивают, когда я прохожу мимо них. В мансарде уютно, пахнет чем-то сухим и приятно сладковатым, на стене - карта СССР. И на полу стоит патефон. Он открыт, в нем пластинка, и я узнаю ее знакомые приметы - в середине пластинки красный кружок и на нем картинка - белая собака, смотрит в большую трубу первобытного патефона. Вспоминая, как нужно действовать, завожу патефон и опускаю на пластинку мембрану. С удивлением слышу, что тихая незнакомая музыка не из аппарата льется, а звучит во мне самой. И вдруг начинаю шептать: "Ах, что-то мне не верится..."
Я поняла, что нужно сделать. Снимаю с диска пластинку и начинаю неведомым способом записывать на нее складывающиеся где-то у меня внутри стихи: "Ах, что-то мне не верится, что я, брат, воевал..." И я пишу, пишу, рукой пишу, а не с помощью компьютера - этой давно устаревшей тупой механической штуки. Оттого-то и стихи хорошие получаются, что техника здесь не при чем. Стихи эти надо записать определенным образом - такой лесенкой вокруг красного кружка - по часовой стрелке, и так, чтобы все уместилось на пластинке.
Так что же это, я - поэт? Действительно Муза через плечо глянула? Или как у Окуджавы: "Получилось как-то так, само собою, что-то среднее меж песней и судьбою". Значит, теперь мне судьба быть поэтом? Мысль эта меня очень радует и окрыляет, и я быстро, не перечитывая написанное, добавляю все новые и новые строки. Здорово как! Да, по-видимому, все дело в том, что решилась я, наконец, отказаться от компьютера.
И вот я кончила писать свое замечательное стихотворение. Но еще раньше, чем прочитала до конца впервые сочиненное мною поэтическое творение, поняла, что это не я написала. Это стихотворение Булата Окуджавы:
Ах, что-то мне не верится, что я, брат, воевал...
А, может, это школьник меня нарисовал?
Я ручками размахиваю, я ножками сучу,
И победить рассчитываю, и уцелеть хочу.
Ах, что-то мне не верится, что я, брат, убивал,
А, может, просто вечером в кино я побывал?
И не хватал оружия, чужую жизнь круша,
И руки мои чистые, и праведна душа.
Ах, что-то мне не верится, что я не пал в бою,
А, может быть, подстреленный, давно живу в раю.
И рощи там, и кущи там, и кудри по плечам,
А эта жизнь прекрасная лишь снится по ночам.
И я проснулась со смехом в душе, засмеялась и обрадовалась, потому что я вовсе не хочу быть поэтом и коряво рифмовать то, что мне удобнее сказать прозой. Музы для меня в небесной канцелярии не нашлось, все уже разобраны многочисленными авторами Самиздата.
А, между прочим, те брошенные мною ради поэзии люди, которые сидели на старой даче под скрипучей лестницей и ждали машины и каких-то моих распоряжений или действий, так и сидят там до сих пор, превратившись в странного вида застывшие и окуклившиеся гипсовые фигуры серого цвета с не различимыми уже чертами лиц. Дача потихоньку рассыпается - провалились ступеньки лестницы, упали перила, покосившиеся ставни на окнах скрипят и раскачиваются из стороны в сторону, а скоро вообще упадут.
Дорога пылится под ветром, машины все нет и нет, и я давно уехала оттуда - попросила мужичка подвезти меня на телеге, улеглась на большой охапке пахучего сена, жую травинку и бездумно гляжу в ярко-синее сентябрьское небо. А куда везет меня тот мужичок? Знаю, куда он меня везет, но не скажу. Пусть уж дело кончится любезным читателю хэппи-эндом.