С самого раннего детства я храню в своей голове одно очень важное воспоминание. Это не память о чём-то, круто изменившем мою жизнь, не свадьба и даже не память о родной стране. Это Воспоминание с большой буквы. Оно приятно греет и успокаивает мою душу в периоды тяжелой суматохи, когда нет времени на отдых, во время грузной и тяжкой тоски, так популярно именуемой депрессией. Осенью, когда затяжные дожди наваливаются на крышу моего теплого дома, когда половицы так звучно скрипят в такт барабанным ударам капель, я особенно часто вспоминаю об этом. Нет, это совсем не фрагмент моих игр с друзьями и не период влюбленности, когда мое сердце разрывало на части от нахлынувшей неизвестной волны. Это даже не рождение моих прекрасных, хотя и немного шкодливых детишек, и совсем не запах теплой бабушкиной кофты, в которую я постоянно заворачивалась, когда гром гремел особенно громко и жутко.
Каждый раз я вспоминаю воистину необыкновенное блюдо. Оно так часто бывало на нашем столе, что в те времена мы с братом искренне верили, что в будущем никогда не возьмем и ложки этого в рот, так мы были пресыты этим. Сейчас вы сможете получить это необыкновенное блюдо в любом кафе, ресторане и даже дорожной закусочной. Оно гордо красуется в меню королевских господ Великобритании, многие президенты не раз пробовали его в своих заграничных поездках. А я до сих пор под этим модным названием "итальянская паста престо" вижу привычную для меня длинную лапшу в мясном подливе и тефтелями. Каждый раз, когда достаю из рабочего блокнота старый, уже пожелтевший и мятый листок с рецептом, я вспоминаю, как мама раскатывала тесто, резала его на тонкие и длинные нити, как в мясных тефтелях белыми камушками мелькали рисовые зёрна и как приятно дурманил голову тимьян, только-только опущенный в кипящую воду.
Я помню, как мама впервые учила меня это готовить: у меня получилось слишком жидкое тесто, тефтели распадались, а подлива была сильно пересолена от волнения. Я стыдливо протягивала ложку маме, и та довольно пробовала мою стряпню, несмотря на ужасный вкус.
- Не переживай, - она ставила на стол мой неудавшийся обед и улыбалась уголками губ, - ты просто ещё маленькая.
И я совсем неприлично ставила свои локти на стол, подпирала подбородок ладонями и представляла, как уже, будучи очень взрослой, очень серьёзной женщиной, буду уставшая приходить домой с работы, менять своё яркое платье на старенький халат, одевать поверх него такой же старенький, но уютный передник и готовить что-то очень вкусное - курицу, рыбу - не важно! Главное, что эту надоедливую лапшу я готовить не стану.
Шло время, я взрослела. Едва я окончила университет, тут же ухватилась за хорошее место в престижной фирме. И пусть, что в другом городе и целый час езды до дома, главное - я хоть чего-то добьюсь! Мама меня поддержала.
Через несколько месяцев мне надоели эти трясущиеся автобусы и ранние электрички, и я авторитетно заявила:
- Перебираюсь в город! Надоело!
Мама лишь устало кивнула. Я быстро собрала все свои пожитки и уехала. Провожать вышла вся семья. Мама очень долго и очень трепетно держала меня за руку, пока я со всеми прощалась, потом легонько поцеловала меня сама, и когда я уже сидела в такси, она ловко просунула небольшой контейнер с едой мне в окно.
- Мам, - я смущенно косилась на водителя, - опять лапша?
Она улыбнулась и кивнула.
Я ехала прочь от родного дома, старой качели в саду, шумных соседей, я провожала взглядом удаляющуюся фигуру мамы и сама себе обещала: буду приезжать каждую неделю, буду звонить каждые два дня.
Я в себе ошиблась. Сначала я стала реже звонить, новый начальник пообещал мне должность, и я частенько оставалась после работы и корпела над отчётами. Потом - корпела над документами для выставок, пригласительными, контрактами и забирала эту махину с собой домой на выходные.
- Мам, я обязательно приеду в следующий уик-энд, - я давала маме одно обещание за другим и снова его не выполняла.
- Хорошо, - мамин голос звучал всё тише, всё грустнее.
- Мам, прости, - я опять спешила на работу, - я забыла тебе позвонить вчера. С прошедшим днём рождения!
- Спасибо милая моя, - мама отвечала тихо-тихо и сильно кашляла, - спасибо.
- Мамуль, - я на секунду остановилась в коридоре офиса, - ты заболела? Вызвать тебе врача?
- Нет-нет, - она меня тут же переубедила, - всё в порядке, я всего лишь простудилась.
И я снова положила трубку. Я снова бежала куда-то, опаздывала, что-то сдавала, где-то подписывала и терялась, терялась в этой бешеной воронке шумного города. И иногда, когда случайный прохожий на улице обгонял меня, не отрываясь от мобильного, я слышала чьё-то "Да, мам!" и вспоминала о своей. Я тут же корила себя, ругала себя - вновь обманула, не позвонила, забыла, но тут же оправдывалась перед собой - начальник совсем сел на шею, секретарь в отпуске. И откладывала телефон снова.
- Мамуль, - я бежала по бетонному полу парковки за своей машиной, - я не приеду в этом месяце, прости, меня переводят в главный офис!
- Поздравляю, - мамин голос снова прерывался на кашель, - ты у меня молодец.
- Тебе вызвать врача? - Я нервно топала ногой, ожидая конца разговора, - ты всё также кашляешь.
- Ничего-ничего, - мама словно оправдывалась, - я в порядке.
И я снова куда-то мчалась. День летел за днем, неделя за неделей. Новые лица, новые возможности, новые деньги. Я купила себе новую квартиру, но кроме кровати и двух стульев ничего в ней не было. Я жила без стола, шкафа и прочих нужных вещей три месяца и не находила времени пойти в магазин.
- Мам, я тут зашиваюсь, - я поджимала губы и оглядывала кипу документов на столе, - я приеду на Новый Год, обещаю!
- Приезжай, - тихим эхом вторила мама, - я жду.
- Ты всё также кашляешь, - я недовольно отчитывала маму, - ты хочешь, чтоб я тут всё бросила? Бросила презентации и контракт с немцами? Мам?
- Нет-нет, - мама виновато мне отвечала, - я лечусь.
- Мама! - Я укоряла её и раздраженно бросала трубку.
Затем немцы менялись на арабов, а те на французов, удобные платья менялись на брючные костюмы для офиса, а звонки маме всё чаще откладывались на завтра, оставляя время для бесконечных партнёров.
- Мам, я итак устала, а тут ещё и ты! - Я однажды сорвалась на неё, но тут же извинилась. - Прости, я просто устала.
- Ничего, я всё понимаю.
И она понимала. И надеялась. И каждый раз верила , что я приеду, а я бесстыже пропускала дни рождения, праздники и семейные ужины.
- У меня работа! - Я даже не меняла своего аргумента. - Я не могу!
И не могла. Могла лететь на другой континент, не спать двое суток, но всё равно улыбаться очередному денежному мешку, чтоб только получить его заветную подпись, а проехать сто километров я не могла. Не могла признаться себе, что я уже очень давно не звонила маме, что я не знаю, как сейчас снова перед ней оправдаться и не звонила, откладывала на следующий день, на другую неделю, на время, когда я что-нибудь придумаю. Она меня никогда не попрекала, никогда не отговаривала от принятых решений, никогда не тыкала в мои совершённые ошибки. Я меняла номера телефонов и почтовые ящики, я меняла рейсы, дороги и города. И тонула, тонула в этом болоте карьерного роста.
И лишь однажды, когда один из бесконечных партнёров пригласил меня на семейный ужин, я вдруг осознала, что я теряю. Вокруг меня сновали счастливые детишки, весело обсуждали свое детство уже взрослые сестрички, а потом все по очереди благодарили и целовали родителей. И у них было всё: семейные весёлые истории, семейные ценности, свое фирменно блюдо, сад, небольшой пруд на задах, разговоры о грядках и о политике... А я стояла среди этой счастливой семьи, сжимала до боли в пальцах бокал с шампанским и считала минуты до конца этой пытки. Я еле досидела до момента, когда хозяева стали меня провожать, я еле сдержала слёзы, когда хрупкая рука старушки-мамы сунула в мою ладонь небольшой контейнер с кусочком десерта.
- Скушай утром, - серые глаза хозяйки дома обдали меня волной тепла и заботы. - Я видела, тебе понравилось.
Я молча кивнула и рывком побежала к машине. Двигатель ревел как раненный зверь и всё дальше уносил меня от чьего-то счастливого семейного гнезда, всё ближе я была к своему уютному гнёздышку. Я набирала её номер, слушала упрямые гудки, но никто не брал трубку. Меня одолевал страх - я набирала снова и снова. Быстро промелькнули сто километров, моя машина резко обдала прохожих из лужи, но я не стала извиняться - я слишком спешила.
Вот моя улица, старый забор. Мой дом, я уже вижу его крышу. И я волнуюсь, мама меня ждет в нём.
Серый дождь громко стучал по крыше и стёклам окон. В углу трещал дровами старый камин, диван скрипел, едва я шевелилась. Теплый плед, заботливо брошенный братом на мои промокшие ноги, слегка кололся от шерсти. В доме пахло ладаном и пирожками.
- Почему ты мне не позвонил? - Я задала, наверно, самый глупый вопрос.
- А я думал, ты знала, - брат легонько погладил мою руку, а я сглотнула слёзы. - Ты же ей часто звонила, она говорила.
Я достала мобильный и открыла список исходящих. Виктор Павлович, Олег, секретарь, курьеры... последний раз я звонила ей в апреле, три месяца назад. Мучительно свело всё внутри. Я была там, далеко от ней, у меня были все эти нужные возможности, а я ничего не предпринимала.
- Почему она мне ничего не говорила? - Я обняла себя, пыталась унять бушующую дрожь. - Почему она не сказала, что она так больна?
Брат пожал плечами. Его жена тихой поступью приблизилась к нам и что-то поставила на столик рядом. Он ей легонько кивнул.
- Почему ты не позвал меня на похороны?
- Твой секретарь сказал, что ты занята, - голос брата стал тихим и бесцветным, а потом он всунул в мои руки глубокую миску, - вот, поешь.
Мои слёзы лились из моих глаз, катились по щекам, стекали по подбородку, а потом отрывались от раскрасневшейся кожи и падали в глубокую миску, прямо на длинную лапшу с тефтелями и подливой. Я опоздала.