В тихий укромный сон без сновидений и надобности в них.
Когда все легли спать, но большинство не спит. Устала душа моя
в одиночестве - в великолепном царстве, до границ которого
усердный путник рано или поздно доходит.
Водит, водит рукой жизни по странице души Всевышний,
лёгким пером овевая глаза, рассказывая тебе тихие истории.
Джаззоидт уходит в сон.
В медленное развенчание обвенчанных, из суеты вырвав-
шийся, в тишине оказавшийся, он разглядывает собствен-
ную душу как стену, золотистую стену с тихим расска-
зом о своей жизни.
Никакой боли больше, никакой радости, никаких устрем-
лений и рвущихся мгновений, никаких подглядываний
за другими существованиями, неизмеримый свет сменяется
мягким полотном ночи и
Джаззоидт уходит в сон.
Что я ещё могу сделать для людей? Чем я могу помочь
заблудившимся, сам увязавший целую жизнь? Что я могу сделать
кроме этих письменных листьев?
Шёл я дорогой отдельной, шёл путём неизвестным и увидел солнце,
а на земле сменялся день ночью, но солнце остаётся всегда.
Уходит в сон, подбив подушку, ком своих метаний
души, всё ищущей чего-то невозможного, найти стремясь
поняв, что уже в действии своём пророщенное зёрнышко разрухи
и невозможность оставаться где-нибудь надолго и постепенно
превращаясь в тот пух, которым подушка набита
и постепенно распыляясь и в невесомости расслаиваясь
и растворяясь, как будто впитываясь в тепло того света.
Жизнь эта изношена изношенной одеждой.
Прожёванные до безвкусицы зубы, стёршаяся в тряпку помойную
жевательная резинка.
Некуда стремиться выше, забери меня к себе.
Теперь он собрался дальше Бога.
Но что это? Что?
Он уползает в сон, словно ручей на песке.
Во всём виновата жажда невозможного,
во всём причиной она -
такая получилась ни на что не похожая жизнь,
а теперь
Джаззоидт уходит в сон.
И снится ему сон, что он убегает от тоски.
Люди должны видеть красивое, чтобы знать, что красивое существует.
Люди должны слышать красивое с тою же самою целью.
Верить, бежать. Наши следы испаряются многоточием,
раньше не делал чего-то, потому что не видел смысла,
сейчас делает это по той же причине.
Уходит в сон.
Свёртывается клубком под ласковым весенним солнцем. Музыкальный ветерок овевает его корягообразную фигуру. После крепкого кофе благостная улыбка выражена на его лице. Никаких мыслей в голове, лёгкая прохлада.
Джаззоидт уходит в сон.
Он сидел на скамейке, закинув ногу на ногу, и пил молоко. Когда оно закончилось, он подумал: "Что теперь делать?" Высокие деревья аллеи метёлками цепляли грязные бегущие облака. Он поёжился, запахнулся поглубже в куртку, выкурил ещё сигарету и услышал звуки живой музыки. Невдалеке находилось здание капеллы. Там периодически давались концерты на открытом воздухе. Он побрёл туда. Перед сценой были выставлены в аккуратные ряды белые пластмассовые кресла, шла подготовка к костюмированному выступлению. Он сел в задних рядах.
Впереди он увидел девушку, закутанную в шаль-платок с длинным зонтом. Они смотрели друг на друга некоторое время, потом потупились. Он стал думать о ней - "такое приятное лицо" - что-то притягательное было в нём. Он понял, что она тоже думает о чём-то подобном. Тем не менее, он глубже опустил чёрные очки на лоб и упёрся взглядом в свою обувь.
Она, перешагивая через ряды, подошла к нему.
- Может быть, у вас какие-то проблемы?
- Нет. Давайте поговорим?
- А о чём?!
- Ну о чём-нибудь же нужно говорить в таких случаях?
- В каких таких случаях?
- Ну понятно. Давайте тогда помолчим.
Они сидели молча и слушали выступление. Показывали русские наряды высшего сословия разных веков, звучал Шопен вплоть до Бетховена.
- Ну так сидеть тоже неинтересно...
- У меня идея - пойдёмте к вам в гости.
- Ну нет, у меня там мама.
- А что такого, посидим, попьём чаю. У вас есть варенье?
- Нет, варенья у меня нет.
- Ну тогда пойдёмте погуляем по Дворцовой.
Они встали, она ещё сильнее закуталась в платок и опираясь на трость-зонт, аккуратно вышагивала по мостовой.
- Ну что, погуляли?
- Вроде да.
- И что теперь будем делать?
- Пойдёмте обратно. Смотрите, как красиво, солнце в кои-то веки чистое и греет.
- Ну это хорошо, только какой смысл шататься по площади туда-сюда?
- Но ведь все шатаются.
- Но я-то не все.
- Ну хорошо, дойдём до столпа и пойдём, куда вы захотите.
- Нет, я пойду домой.
Он подпрыгнул, взмахнув крыльями пиджака, и приземлился на колени. Схватил её ладонями за туфли.
- Пожалуйста, не уходите. Пойдёмте вдоль Мойки.
- Нет, мне в другую сторону.
- В какую? Я вас провожу.
- Нет, мне всё равно в обратную сторону.
- Как хотите.
Они развернулись, каждый в свою сторону, и пошли не оглядываясь.
Сжигатели денег получают зарплату.
Уходит в сон. Ему вспоминаются события, действа,
первые девушки, пьяный праздник в маленькой
комнатушке, где все сидели друг у друга на плечах.
Он теперь понял, что неважно, где находиться.
Царство Божие внутри вас есть,
когда мы уже достигли той пустоты,
наполненности которой мы узреть не умеем,
той пустоты, где восседает Бог,
познать которого мы не умеем.
Мы достигаем пустоты, она становится порог,
и мы ракушкой заворачиваемся в сердце
и требуем и просим расслабленья
и требуем разламывать её разноцветные скорлупки.
Что могут слова наших молитв достичь
в той пустоте, которая недостижима?
Две пустоты - одна наполнена, другая пуста.
Мы требуем, войдя в одну из них, веселья.
Божественная любовь - это беспредельное
Восхищение и
Удивление и
Счастье от того, что невозможно постичь
так же и мы должны любить Бога.
Сжигатели денег получают неплохие деньги,
неплохие деньги они получают -
молитва завтрашнего дня.
Радостно снова подбив руками прохладную подушку,
уткнуться в неё подбородком
и в таком положении продолжать проползать
путём сна.
Он требует от нас не поклоненья кресту,
Деревяшек, прибитых на гвозди,
а поклонения невозможности Его,
хотя иконы и образы в церквях веют истинную
зрительную благодать.
Как бревно он лежит, как камень, чтобы больше впитать,
чего носится вокруг.
Что ни говори, а приятно лежать,
литься бесшумно понизу мягкой струёй,
даже можно вначале не спать,
сон постепенно овладевает тобой,
сон постепенно смыкает глаза,
двери, ворота, проблемы, задачи,
прохлада разглаживает складки лица,
всё, что здесь было, ничего не значит.
Уходим в сон.
Джаззоидт валяется всюду,
дорогою пресмыкается,
ходит туда-сюда по прямому кругу
всё в надежде исправить неисправимое.
Валяется и рвёт одеяла осенние жёлтыми тканями,
что так мягко льнут ко щеке волненьями
и съезжает вместе с ними движениями
и встречается лицом к лицу с разными солнцами
и падает вниз, обгоревший и выцветший,
становясь ветошью ладоней кленовых
и лежит на земле, вот теперь без сомнения,
разные солнца катаются в памяти.
Некто убитый писал в мемуаре -
"Мы должны революционно, насколько это возможно,
в пустоте по одиночке стойко умирать славно, словно белые статуи,
в этом наше завещание будущим", - он умер
в кровавый вечер висящего над мостом солнца, в
своём утверждении воплотив идею о том, что одной
идеи вполне хватит для одной жизни.
Батарея парового отопления выкрашена в белый цвет.
Моя развёрстая душа опять одета в любимую шкуру,
встал и прошёлся по комнате,
встал и прошёлся по жизни.
Сначала скорлупки хрустели под стопами,
хитренькие мыслишки овладевали душой,
морем, рекой, горами и через деревья
шёл джаззоидт и прилёг отдохнуть.
А потом этот свет и непонятная жестокость
изменений,
а потом высокие слова становятся бредом
и нет никаких способов преодоления,
но есть невозможность, хотя и нельзя её избыть,
но в слабости, в бегстве, в уходе есть своё стремление
невозможно
невозможно оставаться на одном месте,
места он пронзает иглой своего движения
и двигается в сторону невозможного
и в этом стремлении есть невозможное.
Джаззоидт сидит,
скрестив ноги, на высокой кровати
и по чуть-чуть уходит в сон.
Всё это сон - и везде - "пожалуйста".
Джаззоидт. Тишина синей стены,
за переборками перегородок кричит телевизор
о героях туринского форума и о тех, кому
живётся нелегко. Джаззоидт растекается по любым
встречающимся плоскостям, принимает любую форму,
пытаясь продолжать рассматривать тихую
синюю стену.
Нужно всё-таки сесть и сосредоточиться.
Лёгкая дремота под бубнёж телевизора,
ты крутишься так быстро, а
всё остальное так медленно, что тебе
кажется, что оно не крутится.
Невозможно постичь Бога,
ибо в следующий раз Он будет другим.
Так, час за часом перемалывая невкусные звуки
бывший гурман, а теперь голодный беспризорный
с собачьими глазами -
так, час за часом вышагивая по вытертому линолеуму
коридора в замкнутом учреждении - какая разница, где
находиться - проводит очередное утро, день и вечер