Старик укрывался от палящего зноя под древесным стволом, и временами закрывая слезящиеся глаза, что-то негромко бормотал себе под нос. Он неторопливо вдавливал стило в сырую глину, сопел и тянул жилистую иссушенную руку к сосуду с водой. Последнее время ему всегда хотелось пить. Сказывался возраст.
Неподалеку в горячем песке играл его внук. Дед смотрел на него и с недовольст- вом думал о том, что мальчишка может схватить удар, так как тот резвился с непокрытой головой.
- Рувил! Беги в дом, скажи матери, чтобы одела тебе на голову что-то! - хрипло кри-
кнул старик и вновь погрузился в раздумье, не обращая боле внимания на мальчишку.
- Мама говорит, чтобы ты шел есть! - услышал он некоторое время спустя звонкий голосок Рувила.
Старик повертел перед слабыми глазами стило и проговорил:
- Пускай сюда несет.
На пороге жилища появилась Сарра, и поддерживая спадающую ткань, недовольно спроси- ла, нахмурив брови:
- Ты чего? Совсем на своей,- она на мгновение замялась, вспоминая правильное произношение,- кн-ниге помешался?
Старик сурово глянул на дочь, но ничего не сказал, и спокойно продолжал выдавлив- ать клинышки на табличке.
Недовольно хмыкнув, Сарра скрылась в доме.
Лишь тогда дед негромко прокряхтел:
- Не дадут делом завлечься! - и отложил табличку к уже исписанным.
Накаленный воздух постепенно охлаждался, диск солнца клонился к горизонту, душное марево отступило, предоставив просторы прохладе.
Вечером с долгой поездки в другое селение вернулся Измил, и не смыв с себя грязь и пыль дороги, сразу обнял старика, который все еще сидел под деревом, кутаясь в накидку.
- Здравствуй, Измил! Привез ли старику историю какую?- тепло улыбнулся дед своему тестю.
- Да, Ихев. Обменщик воды оказался словоохотлив. После еды я расскажу тебе эту
повесть.
Уже глубокой ночью Измил подошел к дремлющему Ихеву и осторожно тронул своей сильн- ой рукой его за плечо.
Старик быстро проснулся, и бросив взгляд на зятя, все вспомнил и тут же уселся по-удобнее, потому как обычно тот рассказывал долго. Дед любил слушать неторопливую и плавную речь Ихева, когда тот негромко, но с чувством делился какой-нибудь притчей.
И тот начал:
"Далеко на юг от нашего селения, как рассказал мне человек, обменивающий воду на разные вещи, много времени назад у одного добродетельного земледельца по имени Исаак родились два сына. Он назвал их Иаков и Исав. Один из них, рассказчик точно не знал, кто, был покрыт жестким волосом по всему телу...".
Старик внимательно слушал, его широко раскрытые глаза блестели в черноте ночи. Он запоминал историю, чтобы записать ее в свою Книгу. Он собирал и записывал все необычные случаи из жизни людей. На многочисленных табличках были запечатлены истории о том, как в святилище древнего бога один брат убил другого, объяснив это до того чудно, что все изумились; про то, как двое безумцев жили в общине и ни в чем не нуждались, но зачем-то нарушили табу и попали в немилость у всей общины, и потому вынуждены были бежать, а потом оказалось, что некий их завистник подбил их на
нарушение запрета...
О волосатом младенце Ихев раньше не слышал, это было нечто из ряда вон выходящее, поэтому следовало записать эту историю на память потомкам.
Рассказчик замолчал. Дед потрясенно молчал, осмысливая все сказанное.
Измил долго смотрел на плохо видимое в темноте лицо старика, шепчущего себе что
- то и наконец задал вопрос:
- Ответь мне, зачем ты пишешь свою Книгу? Читать, а тем более писать,- ведь
надо будет потомкам ее переписывать и дополнять!,- умеют немногие.
- Кто поймет - перепишет,- отозвался дед.- Я хочу описать жизнь людей в ярких со-
бытиях, чтобы читатель был захвачен историями. Так и назову ее - "Истории". Мы знаем о случаях, которые произошли задолго до нашего рождения благодаря людской молве. Но челове- ческая память непрочна. Я хочу ее воплотить в этих клиньях на глине.
Помолчав немного, Измил проговорил:
- Но с чего ты начнешь свое повествование? Ведь пока ты просто собираешь истории?
- С сотворения мира, верней всего. Ведь должен я описать, как родилось все то про-
странство, в котором люди живут и совершают те или иные деяния. И надеюсь...ты продолжишь мое дело. Я научу тебя писать. А ты...научишь Рувила.
- Ты сказал... с СОТВОРЕНИЯ? - насторожился Ихев и озадаченно почесал переносицу.
- Да, я думаю, что такое сложное и прекрасное великолепие не могло родиться само по себе. Нас окружает целый мир, в котором живет множество людей.
- Но кому под силу создать все это? Какому- нибудь...богу?
- Возможно. Хотя и боги не всесильны, ведь они могут олицетворять лишь что-то од-но, простое. Например, гром в небе или дуновение ветра...
- Если мир создал бог, то он был во много раз могущественнее своих собратьев.
Вдруг из дальнего угла донесся недовольный голос:
- Хватит головы забивать всякими премудростями, спать надо!
Ихев по голосу без труда узнал своего двоюродного брата и небрежно бросил:
- Мы забиваем головы чем хотим, не твоего ума дело! А если мешаем, пойди на улицу и в песок заройся!
Наступила тишина. На этот раз она стояла долго, пока наконец Ихев не сказал:
- Я продолжу Книгу. И научу Рувила. Но к чему ты спросил об этом?
Но Измил не отвечал. Он спал с улыбкой на губах.
Утром никто из селения не пришел на похороны. С тех давних пор, когда каждый род стал жить сам по себе, люди не заботились о чужих. Каждый верил в своего бога, и никому не интер- есна была Книга, в которой говорилось о каком-то сильном боге, который прежде других создал мир. А значит, своей историей тоже никто не интересовался. Поэтому все обходили стороной сильного мужика по имени Измил, который под тенью редкого в пустыне дерева сидел и давил какие-то кривые линии в
куске сырой глины.