-Ну, шо ты там заснула, что ли?! - это не выдержал стриженный. Бабка и впрямь словно задремала над своим снадобьем, убаюкав себя бормотанием. Только скрюченные пальцы продолжали поглаживать лоснящуюся поверхность голубовато-прозрачного камня-литыша, похожего на заготовку для выдувания стеклянной посуды. Она сидела, прикрыв глаза, и, кажется, уже и не дышала. Голос нетерпеливого детины прозвучал как удар кувалды по тазу. Второй, из-за куцей лысинки и старомодного пальто больше похожий на учителя, чем на бандита, только взглянул на крикуна, и тот замолк, словно получил оплеуху. Колдунья же не пошевелилась, потому что не видела и не слышала того, что происходило вокруг её тела.
Она была далеко: брела наугад, как на слабый зов, темными переходами, в которые людям, кроме таких как она - обреченных, и войти невозможно. Старуха позабыла о неприятных гостях, вошедших в её дом полчаса назад. Уже выветрился из памяти так поразивший её запашок смерти, которым были пропитаны их внешние, неощутимые для других, оболочки. И карты бросать не надо, чтобы понять - обречены. Но не на себя пришли они гадать. О своей судьбе они догадываются - это чувствовалось по их нервозности и сочившейся сквозь нагловатую уверенность душевной тоске. Интересовал их человек в милицейской форме - странный человек...
Старуха долго всматривалась в фотографию не в силах понять - жив он или мертв. Выходило и так, и так. А если жив, то среди людей его нет. Но как такое может быть? Ох, как не хотелось ей впутываться в это дело. Не о здравии мильтончика беспокоились эти бандюки.
Колдунья, в просторечье "бабка", до тех пор, пока не приступала к ворожбе, была простой пенсионеркой, так же как и все другие пожилые женщины, боявшаяся воров и госслужащих. Ни от тех, ни от других ясновидение и магия не спасут. И потому не стала отказывать. Но и соврать им она не могла. Нельзя... Или отказаться, или говорить правду. Иначе... Она не знала, что иначе. Как и многого не знала наверняка в своей жизни. Но чувствовала, что нельзя. А что она чувствовала, то и было правдой. Потому что всегда сбывалось. Там, Откуда поступало это неосознанное понимание, обмана бы ей не простили. Не для того она была Им нужна здесь...
- Найди, мать, этого человека, - сказал ей тот, что был постарше. Заплатим хорошо.
Старуха наконец подняла голову. Взгляд ее поначалу туманный, просветлел и постепенно наполнился жизнью.
- Ну, - спросил тот, у которого была естественная лысина.
- Нет к нему хода... - отвечала старуха, отводя глаза, - Далеко он. За надежной защитой.
- Не твое дело. Адрес говори, - рявкнул амбал.
- Заткнись, - оборвал его лысый. - Почему хода нет, бабуся? А вдруг мы найдем ход-то?
- Нет туда хода человеку... И адреса у него нет. - И чуть помедлив, добавила. - Уже полгода как нет.
- Значит был... - лысый посмотрел на нее пристальным взглядом.
- А был вот какой.
Она встала и подошла к вытертому до естественного цвета фанеры платяному шкафу. Достала из него старый, раздутый от бумаг ридикюль без замка, а оттуда, покопавшись, сложенную многократно местную газетку. Положила ее на стол и сунула темным пальцем в строку под рубрикой "Продается". - Вот по этому адресу его искать надо. Только нет там ничего... Пусто.
- Ты с нами не шути, бабка, - сказал лысый. - Говори путем.
- Не знаю я больше ничего. Душа его там. А где сам - не ведаю. Нет его ни среди живых, ни среди мертвых.
Детина, заглянувший через плечо старшему, ударил кулаком в ладонь:
- Так ведь это тот дом, что мент купил. Ну что мы... - но напоровшись на острый, как финский нож, взгляд старшего, добавил уже в полголоса, - ну что тогда сгорел. Помнишь?
- Туда след ведёт... - подтвердила старуха.
- Куда туда? - закричал мордоворот. - Нет там ни хрена! Пепел и тот развеяло. Ты что, старая, спятила?
- Расплатись, - осадил его лысый и пошел к выходу.
Амбал бросил на столик под божницей две сотенных зеленых бумажки и, громыхнув дверью, вышел следом.