Турхан вообще любил поболтать. Но сейчас он больше слушал и расспрашивал. Дверь в ванную была открыта - там без всякого стеснения лежал в воде Шамиль. И они громко переговаривались. Шамилю было что рассказать. Несколько лет назад он выпал из их круга общения. И мотал срок в тюрьме.
А сегодня утром Шамиль взял и объявился у подъезда, прямо на лавочке, пригревающимся под ласковым мартовским солнышком и смакующим тёплый ветерок бездомным котом. С просьбой перекантоваться некоторое время, пока не придумает что делать дальше и как жить. И напросился первым делом помыться в ванной. И теперь не мог оттуда вылезти, подливая в десятый раз горячей воды, смывая с себя всевозможными гелями впитавшуюся в кожу вонь несвободы.
Турхан сперва удивился, как матрос гонорее, такой встрече. Хотя и предчувствовал некий подобный поворот сюжета. Ведь он жил будто на перекрёстке судеб, и к нему постоянно кто-то да заглядывал, подобное происходило постоянно.
Он знал Шамиля ещё беззаботным жизнерадостным модником, с весёлыми хитрыми глазами, встречал его раньше на своих музыкальных выступлениях, тот часто появлялся в компании красивых девиц - Шамиль тогда ходил с уложенной чёлкой, стройный, заметный, любил хорошие шмотки, да простит его Аллах за подобную страсть, но мужчина имеет право выглядеть достойно.
А нынче увидел перед собой усталого остриженного откинувшегося каторжанина, заторможенного и словно замороженного, заметно постаревшего. А ведь ему ещё и тридцати не было. В ужасных обносках - кажется, смрад от его носков чувствовался даже через разбитые кроссовки, а уж когда он снял обувь...
Правда, бедолага свой давнишний юмор не растерял в застенках, отчего сразу становилось полегче на сердце. Значит, государственный карающий монстр не смог вынуть из него душу.
- Брат, кинь какое-нибудь маленькое полотенце, - просил Шамиль из ванны. - На лицо положить, чтобы отмокло. У меня лицо засохло, как кирпич стало. Морда кирпичом!
Турхан передал ему полотенце, что нашёл в шкафу, ненароком отметив: тело у Шамиля было крайне исхудавшим, кожа да кости, с ссадинами и синяками, и вроде бы даже со шрамами, не разобрать из-за густой нательной шерсти. В целом выглядел он плачевно. Ну точно побитый подранный кот с помойки! Зато он, Турхан, наел тут морду и ляжки, революционер, понимаешь! Как он контрастно смотрелся с этим парнем, одновременно незнакомцем и старым другом.
- Благодарю, - Шамиль смочил горячей водой полотенце и разложил на лице. - О-о-о-о-о-о, какое наслаждение... Ты даже представить не можешь... Я тут уже не сдерживаю стоны, как блудница, стонаю- причитаю, так хорошо, и прошу Милосердного простить мои охи-ахи. Просто нам помыться не давали. Раз в неделю десять минут прохладной водички - успеваешь только голову помыть. Или жопу. Что-то одно. Кстати, у нас был один додик, который рассказывал, что на воле вытирал лицо банным полотенцем жены. Ну и доболтался до того, что попал в обиженные.
- Почему?
- Его жена, значит, вытирала писю этим полотенцем, и по понятиям он водил её писей по лицу...
- Ну и дичь, а!
- Там очень быстро можно было скатиться. Особенно, если не можешь пояснить за базар. Базарить надо уметь, а лучше вообще помалкивать, если не вывозишь. Другой, например, пускал слюну на парашу. И достал длинной-предлинной слюной до очка, ха-ха. То есть по понятиям поцеловал парашу. И тоже опустился. Там всегда можно опуститься ещё ниже. Думаешь, что ты уже на дне, но потом открывается люк, и ещё пять этажей вниз.
- Да ты целый университет блатных понятий окончил, я смотрю!
- "Выпускник", ха-ха, так и называется. Это кого выпустили, тот выпускник. То есть я.
- Ты лучше скажи, братишка, как тебя арестовали? За что?
- Да очень быстро всё. Я ничего понять не успел толком. Дело уже было готово, им просто нужно было кого-нибудь посадить, любую фамилию вписать. Кого-нибудь, кто проходил по их базам. Ну они и вписали меня. Поси-боси, и ты на допросе, примерно так... Там нет добрых, там одно зло, брат. Там чудища... Прикинь, судья меня спрашивает: а кто это признал, что вы имеете право политикой заниматься? Кто причислил вас к политикам? Я говорю: никто, а кто причислил меня к роду человеческому? Судья: вы учились этому, чтобы делать политику? Вы кончали вуз по специальности политолога? Где ваши корочки и дипломы? И одно слово мне прямо врезалось в память: регалии! Какие у вас регалии? Я тут включил наглого по максимуму: мол, не думаю, что способность к общественной деятельности даётся образованием и преподавателями. Судья: а кем тогда даётся? Я ставлю точку, палец вверх поднимаю: только Всевышним даётся! Шах и мат!
- Ох, мощно произнёс, братишка. Тебе надо выступать на собраниях, можно будет тебе Шабааб передать, - Турхан хотел было завести любимую тему про Партию Справедливости и её молодёжное крыло, из которого сам уже вырос, а передать дела было некому, но тут же решил, что рановато поднимать вопрос, успеется. - Ну, мы это ещё устроим. Нам нужны такие умные и проверенные как ты.
- Проверенные... Да уж... Нас уже при заезде встречал ОМОН, значит. Выстроились коридором с дубинами и щитами и сказали нам бежать. Ты бежишь, они лупят по тебе куда придётся. Тогда мне попало по башке и меня отливали водой, я потерял сознание. Ну и ещё по разным поводам иногда избивали, унижали, рвали одежду, пуховики, у нас курятник был из пуха. Постоянно отнимали и портили вещи. Не давали молиться. Но даже к такому привыкаешь. Ко всему привыкаешь, брат. Сейчас я уже вылезать буду из твоей ванны. А то так и останусь тут, ихтиандром!
- А ты слышал, что Муха, Мухамед, мелкий такой, суетливый, помнишь? Тысячу лет назад все вместе пересекались... Так вот он тоже освободился, - крикнул погромче Турхан, когда послышался плеск воды.
- Да, что-то слышал. Сейчас выйду.
Шамиль вылез из ванны, накинул пусть не новые, но стиранные хозяйские вещи, которыми поделился Турхан. А когда надевал свежие выданные ему носки из толстого хлопка, то опять кряхтел от удовольствия и приговаривал: "Ох, как будто в райскую деву вхожу!". Пришёл на кухню, уселся на табуретку и попросил чаю.
И теперь сиял, как ангелок. Чист телом и душой. Немножко облезлый, конечно. Вон, шрам виден от виска, пересекает прямую волевую бровь. Лицо осунувшееся и бледное, с жидкой бородёнкой без усов - но сейчас оно порозовело и посвежело. Побывавший в аду у шайтана мученик. Но не сломленный. Отчасти к нему вернулось и былое выражение, слегка надменное, с почти богемной поволокой, с понтом. Вновь оттаяла горделивая поза.
- Я у тебя там в комнате видел всякое музыкальное оборудование. Синтезатор, вертушки. Микрофон профессиональный. Делаешь музыку до сих пор?
- Ай! Да кому нужна эта музыка? Так. Балуюсь по старой привычке иногда. Никак не могу оставить уже в прошлом, - отмахивался шутливо Турхан. - Живой поэт и музыкант никому не нужен, не покупают его. Пока ты живой, ты просто ещё один придурок из толпы. Вот когда помру, то сразу начнут покупать, вот увидишь! Все будут хвастаться, что меня знали лично. Будут расхватывать даже предметы, которых я касался! Приговаривая: "О-о-о, вот на этом столе он тексты сочинял, вот на этом микрофоне записывал! А вот пуговица с его штанов, даю миллион за неё!" А пока ты живой, ты не нужен. Никто и одного бакса не подкинет.
- Хах! Это точно!
Затем они пили чай, из невесть откуда обнаружившихся в шкафу фарфоровых чашек. Установилась долгая-предолгая пауза, впрочем, совсем не тяготившая обоих, а скорее придававшая глубины моменту. Чувство старой проверенной годами дружбы и всепонимающего человека рядом окончательно восстановилось между ними.
- И Муха тоже здесь, значит... Ну, хорошо, - наконец блаженно промолвил Шамиль.
- Да, я его видел не так давно. Только он не тут сидел, а где-то в Европе, но вернулся в Россию, - Турхан трогательно и даже комично доливал им обоим из глиняного чайника своими большими ручищами, созданными Творцом явно не для посудки и чайной церемонии. - Нууу, судя по тому, что он рассказывал, там другие условия были, совсем не как у тебя.
- На нарах ничего нет особенно страшного, брат, если только не словишь измену сразу, не начнёшь рассказывать о себе лишнего, тупить. Если не сотрудничаешь с мусорами, не вымачиваешь заднюю. Но и не пытаешься шатать кутузку изнутри, не блатуешь, тоже бесполезно. Хотя там сейчас блатовать и не получится - все зоны красные, как кровь коммуниста. Сидишь себе и сидишь ровно. Только деградируешь, здоровье и время теряешь. Ну и ещё что тяжело: постоянный нервяк, невозможно расслабиться, даже если ничего не происходит, постоянно ожидаешь подлянки от администрации, не отпускает тебя ни на миг. И так месяц за месяцем зазря проходят...
Шамиль погрустнел на минуту, поиграл губами в задумчивости, глядя в пол, грея руки о чашку, но собрался с духом и включил свой старинный игривый тон:
- Сейчас будет номер! - он отставил чашку, резво пошёл к своим вещам, стал рыться и извлёк оттуда некую бумажку. - Смотри, справка об освобождении!
И не дождавшись даже уточняющих расспросов, Шамиль взял зажигалку и поджёг бумагу снизу. Убедился, что пламя охватило её, бросил в раковину.
- Ох, ты ж khara!!! А как ты без справки?!? - выругался и искренне поразился фокусу Турхан.
- Ай! Не хочу ничего из тюрьмы тащить! Грязь это! Проживу как-нибудь.
Вот такой он и был всегда. Шамиль. Теперь его можно было окончательно узнать. Он восстанавливался в памяти как личность прямо на глазах. Они заворожённо смотрели на тлеющие останки пенитенциарного документа и помолчали каждый о своём.
- Я слышал, тебе погоняло дали. Шериф. Крутое. Звучит, - затем сказал Шамиль.
- Да, Шериф. Это от арабского "честный". Старшие такое дали, - притворно-скромно ответил Турхан, но затейливо прищурился, так как прозвище ему самому очень нравилось.
- Честный Шериф... Тебе идёт! Ты именно такой, брат. Ты знаешь закон! Доставай свой револьвер, шериф. Этот город погряз в несправедливости и безбожии, - Шамиль широко улыбнулся.
Турхан заметил, что у нашего мученика, а когда-то даже и красавчика - не достаёт и зубов теперь, а оставшиеся выглядят не очень. Настроение сразу ухудшилось, открылись старые политические раны, проснулись и завертелись извечные озлобленные мыслишки. Чёртов режим, чёртово государство! Воры и убийцы признали нас виновными! Решили наказать! Это не мы, а они виновны перед нами! И мы должны отомстить: за наши покалеченные судьбы, за погубленную молодость, за унижения от толстобрюхих полицейских, за ложь чинуш, за вечную нищету, за дырявые кроссовки. Отомстить врагам рода людского! И даже неважно кому лично. Там нет непричастных. Сжечь всё, спалить огнём неугасимым. Как эту справку! Верно!
Тюремную одежду Шамиля они тоже порывались предать огню. Но разумно заключили, что сделать это и в квартире, и вообще в городе будет весьма проблематично, не привлекая внимания. Решено было завязать одежду тугим узлом и выбросить, предварительно облив уксусом, кетчупом и всем найденным в доме - чтобы даже случайный нищий побрезговал взять её себе в мусоре. Это принесло бы тому бродяге лишь неудачи и казематные бедствия.
