Надежда : другие произведения.

Путешественница

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
Оценка: 8.20*7  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Перезалила исправленный вариант
  ПУТЕШЕСТВЕННИЦА
  
  ПРОЛОГ
  
   Когда я была маленькой, я боялась ходить по лужам, но не из-за страха перед потопшими червями или из-за промокших чулок - я была довольно неряшливым ребенком и полностью игнорировала всякую грязь.
   Я просто не могла понять, что это гладкая поверхность была лишь тонкой пленкой на поверхности земли. Мне казалась, что за ней скрывается нечто бездонное. Иногда, видя небольшую рябь, вызванную в ней моими шагами, я воображала, что лужа была огромным, безмерно глубоким морем, в молчаливой глубине которого медленно извивались щупальца, таинственно мерцала чешуя, угрожающе сверкали зубы и покачивались огромные тела.
   Временами же, глядя вниз на свое отражение, я видела в блеклой синеве круглое лицо с кудряшками, и лужа представлялась мне входом в другое небо. Если я войду в нее, то буду падать и падать в бесконечное синее пространство.
   Я не боялась ходить по лужам только в сумерки, когда на небе появлялись вечерние звезды. Если я видела в луже сияющие точки звезд, то мой страх отступал. Мне казалось, если я упаду в нее, то смогу ухватиться за звезду и спасусь.
   Даже теперь, когда я вижу на своем пути лужу, в душе я испытываю некоторые колебания - хотя шаги мои тверды - и я тороплюсь вперед, оставив позади отголосок мысли.
   Что если на этот раз ты упадешь?
  
  
  ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
  Сражение и любовь мужчин
  
  1
  ПИР ВОРОНОВ
  
  Many a Highland chieftain fought, (Сражалось множество горских вождей)
  Many a gallant man did fall. (Множество храбрых мужчин погибло)
  Death itself were dearly bought, (Смерть покупалась ценой дорогой)
  All for Scotland"s King and law. (За шотландского короля и закон)
  - "Неужели ты не вернешься"1
  
  16 апреля 1746
   Он был мертв. Однако в его носу пульсировала мучительная боль, что в сложившейся ситуации казалось ему весьма странным. Хотя он сильно рассчитывал на понимание и милосердие Создателя, он испытывал смутное чувство той изначальной вины, из-за которой люди всегда опасались, что у них есть вероятность попасть в ад. Тем не менее, все, что он когда-либо слышал об аде, заставило его усомниться в том, что мучения, приготовленные для его несчастных обитателей, ограничатся сломанным носом.
   С другой стороны, это были не Небеса, и для такого заключения у него имелись веские причины. Во-первых, он не заслужил их. Во-вторых, это не было похоже на Небеса. И, в-третьих, он сомневался, что наградой удостоившихся райского блаженства может быть распухший нос, как и не может быть пыткой для осужденных мучиться в аду.
   Хотя Чистилище он представлял, как некое серое пространство, слабый красноватый свет, просачивающийся сквозь его сомкнутые веки, казался ему подходящим для такого места. Постепенно его разум прояснялся, и способность мыслить медленно возвращалась. Кто-нибудь, подумал он довольно сердито, должен прийти и объявить ему приговор еще до того, как он настрадается достаточно, чтобы очиститься и, наконец, войти в Царство Божие. Будет ли это демон или ангел, он не знал. Он понятия не имел, из кого состоит персонал Чистилища, этого вопроса в его школьные дни учитель не касался.
   Ожидая, он стал размышлять, какие еще мучения ему предстоит вытерпеть. По всему его телу были многочисленные порезы, глубокие раны и ушибы, и он был уверен, что снова сломал четвертый палец правой руки - трудно предохранять от ушибов этот торчащий из-за неподвижного сустава палец. Хотя все не так плохо. Что еще?
   Клэр. Это имя пронзило его сердце такой мучительной болью, какой его телу никогда не приходилось испытывать.
   Он был уверен, если бы оно у него еще было, его согнуло бы вдвое от этой муки. Он знал, что так будет, когда отослал ее назад к каменному кругу. Душевные страдания тоже могли быть условием очищения, и он предполагал, что боль расставания с ней станет его главным наказанием - достаточным, чтобы искупить все, что он когда-либо сделал, включая убийство и предательство.
   Он не знал, разрешено ли людям молиться в Чистилище, но все равно молился. "Боже, - просил он, - спаси ее. Ее и ребенка". Он был уверен, что до круга она добралась легко; будучи беременной только два месяца, она была быстрой и легкой на ноги и к тому же была самой решительной женщиной, которую он когда-либо встречал. Но смогла ли она справиться с опасным переходом назад в то место, откуда прибыла, скользя через таинственные слои времени, разделяющие вчера и сегодня, находясь в полной власти загадочных скал. Этого он никогда не узнает, и эта мысль заставила его забыть всякую другую боль.
   Он возобновил учет своих физических болячек и обнаружил, что его левая нога исчезла, что весьма его обеспокоило. Он чувствовал ее только до бедра, где ощущались острые покалывания. По-видимому, в свое время он получит ее назад, например, когда он, наконец, попадет на Небеса или, по крайней мере, в Судный день. И, в конце концов, его шурин Иэн прекрасно обходился деревяшкой, которая заменяла ему недостающую ногу.
   Однако его тщеславие было задето. Ага, вот оно что - это наказание призвано излечить его от греха тщеславия. Он мысленно сжал зубы, готовясь принять все, что ему уготовано со всей силой духа и тем смирением, которое он сможет проявить. Тем не менее, он не смог удержать руку (или то, что он теперь использовал в качестве руки), которая неуверенно двинулась вниз, отыскивая конец обрубка.
   Рука наткнулась на что-то твердое, и пальцы запутались в чьих-то мокрых волосах. Он поднял голову и с усилием разомкнул веки, взломав корку засохшей на них крови. Память внезапно вернулась к нему, и он громко застонал. Он ошибался. Это был не ад. И Джеймс Фрейзер не был, к сожалению, мертв.
   Поперек него лежало тело человека. Его мертвый вес прижал левую ногу Джейми, этим и объяснялась ее нечувствительность. Голова тяжелая, как пушечное ядро, вжималась лицом в его живот, влажные спутанные волосы разметались по полотну его рубашки. Джейми в панике резко сел, и голова скатилась к его коленям, полузакрытый глаз слепо уставился на него из-за свисавших на лицо волос.
   Это был Джек Рэндалл, его красный капитанский мундир был таким мокрым, что казался черным. Джейми сделал неуклюжую попытку оттолкнуть тело, но оказался удивительно слабым, его рука бессильно распласталась по плечу Рэндалла, а локоть второй руки внезапно согнулся, когда он попытался опереться на нее. И вот он снова лежал на спине, и дождливое бледно-серое небо кружилось вверху. Голова Джека Рэндалла на его животе неприлично двигалась вверх и вниз с каждым прерывистым вздохом.
   Он оперся руками о болотистую почву - влага вытупила между пальцами - и, извиваясь, попытался отползти вбок. Между их телами сохранялось немного тепла, и когда мертвое тело медленно соскользнуло с него, по еще теплым участкам кожи ударил ледяной дождь, и он яростно задрожал от внезапного холода.
   И пока он корчился на земле, борясь с обвившим его пледом, он мог слышать резкие завывания апрельского ветра, отдаленные крики, причитания и стоны, подобные завываниям призраков. И над всем этим он слышал хриплые крики воронов. Множества воронов, если судить по шуму.
   "Странно, - подумал он отстраненно, - птицы не летают в такую бурю, как эта". Последним рывком он освободил плед и набросил его на себя. Когда он потянулся, чтобы накрыть пледом свои ноги, то увидел, что его левая нога и килт были покрыты кровью. Этот вид не взволновал его, ему даже показался интересным контраст цветов между темно-красными пятнами крови и серовато-зеленым торфяником вокруг него. А потом он уже не слышал эха битвы, он покинул поле Каллодена, отдавшись крикам воронов.
   Он был разбужен немного позже звуками своего имени.
   - Фрейзер! Джейми Фрейзер! Ты здесь?
   "Нет, - слабо подумал он. - Нет, я не здесь". Где бы он не находился, будучи без сознания, лучше быть там, чем здесь. Он лежал в маленькой канаве, наполовину заполненной водой. Сильный дождь прекратился, но холодный пронизывающий ветер продолжал завывать над вересковой пустошью. Небо потемнело и стало почти черным - значит, уже наступил вечер.
   - Я видел, он спускался сюда, говорю же вам. Прямо около этих зарослей дрока, - голос звучал в отдалении, то затихая, то возрастая во время спора.
   Рядом с его ухом что-то зашелестело, он повернул голову и увидел ворона. Птица с взъерошенными ветром перьями стояла в траве в футе от него и смотрела на него яркими бусинками глаз. Решив, что он не представляет никакой опасности, она повернула голову и небрежно ткнула толстым клювом в глаз Джека Рэндалла.
   Джейми дернулся с криком отвращения; резкое движение спугнуло ворона, и он взлетел с тревожным пронзительным карканьем.
   - Да! Вон там!
   По болотистой почве прошлепали шаги, и перед ним появилось лицо, на плечо легла дружеская рука.
   - Он живой! Давай, МакДональд! Давай сюда руку, он не сможет идти сам.
   Их было четверо; они с большим трудом подняли его, и он бессильно повис, распластав руки на плечах Эвана Камерона и Иэна МакКиннона.
   Он пытался сказать им, чтобы они оставили его, поскольку с пробуждением к нему вернулось осознание его цели. Он вспомнил, что хотел умереть, но не смог воспротивиться желанию быть в их компании. Отдых восстановил чувствительность в его ноге, и он осознал серьезность раны. Он все равно умрет, и, слава Богу, что в последний час он не будет один.
  
   - Воды?
   Край чашки прижался к его губам, и он надолго припал к ней, стараясь не пролить ни капли. Рука легла на его лоб и была убрана без слов.
   Он пылал, даже за закрытыми веками он чувствовал огонь. Губы его потрескались и кровоточили от жара, но это было лучше, чем периодические приступы озноба. По крайней мере, во время приступа жара он мог лежать неподвижно, а сильная дрожь, вызываемая ознобом, пробуждала адскую боль в его ноге.
   Мурта. Какое-то ужасное чувство шевельнулось в его душе, когда он подумал о своем крестном отце, но в памяти не было ничего, что могло придать определенность этому чувству. Мурта был мертв; он знал это, но почему и как он узнал об этом, он не помнил. Как он понял из разговора мужчин в сельской хижине, почти половина армии горцев полегла на этих вересковых пустошах, но сам он ничего не помнил.
   Он участвовал во многих битвах и знал, что такая потеря памяти обычна для солдат; он видел это прежде, но с ним такого никогда не случалось. Он также знал, что память вернется, и только надеялся, что к этому времени будет уже мертв. При этой мысли он вздрогнул, и движение вызвало такую острую боль в ноге, что он застонал.
   - Что, Джейми? - Эван приподнялся на локте, его обеспокоенное лицо белело в предрассветных сумерках. На его голове была окровавленная повязка, а на воротнике - ржавые пятна крови.
   - Все в порядке, - он протянул руку и с благодарностью коснулся плеча Эвана, тот похлопал по ней и улегся снова.
   Вернулись вороны. Черные, как сама ночь, они исчезли с темнотой и вернулись назад с рассветом. Птицы войны, они вернулись, чтобы продолжить пир на мертвой плоти. Он подумал, что выклеванные их жестокими клювами глаза могли быть его собственными. Он чувствовал глазные яблоки под своими закрытыми веками, круглые и горячие - вкусные кусочки желейной плоти, двигающиеся неустанно в своих орбитах в безуспешном поиске забвения. Встающее солнце просвечивало сквозь веки багровой краснотой.
   Возле единственного окна хижины собрались четверо мужчин, тихо разговаривающих между собой.
   - Бежать отсюда? - произнес один, указывая кивком головы на улицу. - Христос, даже лучшие из нас еле шевелятся, а шестеро вообще не могут ходить.
   - Если вы можете бежать, бегите, - сказал человек, лежащий на полу. Он угрюмо кивнул на свою ногу, обернутую в остатки старого изодранного одеяла. - Не задерживайтесь из-за нас.
   Дункан МакДональд с мрачной усмешкой повернулся от окна и отрицательно покачал головой. Свет от окна скользнул по резким граням его лица, углубляя горестные морщины.
   - Нет, надо выждать, - сказал он. - Англичан здесь, как вшей у бродяги. Из окна видно - они тут повсюду. Нет, никто сейчас не сможет уйти из Друмосси.
   - Даже те, кто сбежал вчера, далеко не уйдут, - добавил МакКиннон тихо. - Говорят, английские войска и по ночам идут форсированным маршем. Думаете, для них будет трудно переловить наших измотанных людей?
   Все промолчали, они слишком хорошо знали ответ. Многие горцы перед сражением едва стояли на ногах, поскольку были сильно ослаблены голодом, холодом и усталостью.
   Джейми повернулся лицом к стене, молясь, чтобы его люди ушли с поля достаточно рано. Лаллиброх далеко, и если они смогут уйти подальше от Каллодена, их вряд ли поймают. Однако Клэр говорила ему, что войска Камберленда, жаждая мести, наводнят всю Горную Шотландию, достигнув даже самых удаленных уголков.
   На этот раз мысль о ней вызвала в нем волну ужасной тоски. Боже, если бы она была здесь, обняла его, перевязала его раны, положила его голову на свои колени. Но ее не было - она ушла на двести лет от него - и спасибо Богу, что ушла. Слезы медленно катились из-под его закрытых век, и он с трудом повернулся на бок, чтобы скрыть их от мужчин.
   "Боже, пусть она будет в безопасности, - молился он. - Она и ребенок".
   К полудню в воздухе внезапно появился запах гари, вливаясь в незастекленное окно. Запах был более жирным, чем запах пороха, едкий с едва уловимым ароматом жареного мяса.
   - Мертвецов жгут, - сказал МакДональд. Он не двигался со своего места возле окна с тех пор, как они пришли в хижину, и выглядел, как сама смерть, с черными покрытыми грязью волосами, убранными назад, и обострившимися чертами лица.
   Временами то тут, то там раздавался сухой треск. Выстрелы. "Удар милосердия", который оказывали обладающие состраданием английские офицеры, прежде чем отправить несчастного человека в пледе на костер к его более счастливым товарищам. Когда Джейми взглянул вверх, Дункан МакДональд все еще сидел около окна, закрыв глаза.
   Эван Камерон рядом с ним перекрестился.
   - Пусть нас тоже удостоят такого милосердия, - прошептал он.
  
   Наконец, это произошло. Почти около полудня обутые в сапоги ноги приблизились к хижине, и дверь, подвешенная на кожаных петлях, распахнулась.
   - Боже, - раздалось приглушенное восклицание вошедшего. Поток воздуха от двери всколыхнул зловоние, висевшее над истерзанными, залитыми кровью телами, которые сидели или лежали, тесно прижавшись друг к другу.
   Не было никакой мысли об оказании вооруженного сопротивления, в их сердцах не осталось отваги, сопротивляться не имело смысла. Якобиты просто сидели, сдавшись на милость вошедшего офицера.
   Это был майор. После небольшой задержки на пороге, когда он осматривал хижину, он вступил внутрь; следом вошел лейтенант.
   - Я лорд Мелтон, - произнес он, оглядывая мужчин, словно выискивая главного, к которому он может обращаться.
   Дункан МакДональд, посмотрев на него, медленно встал и склонил голову.
   - Дункан МакДональд из Глен Ричи, - сказал он. - И другие, - он махнул рукой, - остатки войск Его Величества, короля Джеймса.
   - Так я и предполагал, - сухо произнес англичанин. Он был молод, тридцати с небольшим лет, но держался с уверенностью бывалого солдата. Он внимательно осмотрел каждого человека и достал из-под плаща свернутый лист бумаги.
   - У меня приказ Его Светлости, герцога Камберлендского, - сказал он, - согласно которому, я должен немедленно предать казни любого человека, принимавшего участие в восстании.
   Он оглядел хижину еще раз.
   - Есть ли здесь человек, который может заявить о своей невиновности?
   Со стороны шотландцев послышалось слабое дыхание смеха. Заявлять о невиновности здесь, рядом с полем смерти, с черными от дыма сражения лицами?
   - Нет, милорд, - ответил МакДональд со слабой улыбкой на губах. - Мы все изменники. Нас повесят?
   Легкая гримаса отвращения появилась на лице Мелтона и исчезла, уступив место бесстрастному выражению. Он был невысоким человеком с тонкими костями, однако, держался с большой властностью.
   - Вас расстреляют, - сказал он. - У вас есть час, чтобы подготовиться.
   Он заколебался, бросив взгляд на лейтенанта, словно боялся показаться слишком мягкосердечным перед своим подчиненным, но продолжил.
   - Если кому-нибудь нужны письменные принадлежности - может быть, написать письмо родным - наш писарь выдаст все необходимое.
   Он коротко кивнул МакДональду и, развернувшись на каблуках, вышел.
   Это был мрачный час. Несколько мужчин воспользовались предложенными пером и чернилами, и что-то упорно царапали на листах бумаги, прижатых к наклонному дымоходу из-за отсутствия других твердых поверхностей. Другие молились или просто сидели, ожидая.
   МакДональд умолял солдат пощадить Джайлса МакМартина и Фредерика Мюррея, утверждая, что им было только по семнадцать лет, и что они не могут быть привлечены к ответу наравне со взрослыми. В просьбе было отказано, и оба мальчика с белыми лицами сидели возле стены, держась за руки.
   Джейми почувствовал пронзительную жалость к ним, а также ко всем, находящимся здесь, верным друзьям и смелым воинам. Насчет себя он чувствовал только облегчение. Больше не будет тревог и волнений, ничего больше не надо делать. Он сделал все, что в его силах, для своих людей, своей жены и будущего ребенка. Осталось только дождаться, чтобы прекратились эти физические страдания, и он с благодарностью покинет этот мир.
   И более для проформы, чем в действительности испытывая в этом необходимость, он начал покаянную молитву на французском языке, как он привык читать ее. "Mon Dieu, je regrette ..."2 И все же он не раскаивался, слишком поздно было о чем-либо сожалеть.
   Найдет ли он Клэр сразу же, как умрет, задался он вопросом. Или он будет обречен, некоторое время быть без нее?" В любом случае, они обязательно встретятся, он цеплялся за эту веру больше, чем за догматы церкви. Бог дал ему Клэр, и Бог вернет ее.
   Забыв о молитве, он закрыл глаза и стал мысленно рисовать ее образ, изгиб ее щеки и виска, широкий прекрасный лоб, который всегда вызывал в нем желание прикоснуться к нему губами, как раз к гладкому месту между ее бровей, выгнутых над ясными янтарными глазами. Он сосредоточил свое внимание на ее губах, вспоминая их вкус, полноту и сладость, а также радость, которую они дарили. Звуки молитв, царапание пера и тихие полузадушенные рыдания Джайлса МакМартина уже не достигали его слуха.
   В полдень возвратился Мелтон с сопровождающими, в том числе с лейтенантом и писарем. Он снова помедлил в дверях, и МакДональд встал прежде, чем он успел заговорить.
   - Я пойду первым, - сказал он и твердыми шагами направился к двери. Когда он нагнул голову, чтобы пройти в нее, лорд Мелтон придержал его за рукав.
   - Вы назовете свое полное имя, сэр? Мой писарь занесет его в список.
   МакДональд взглянул на писаря с горькой улыбкой в уголках рта.
   - Список трофеев? Да, хорошо, - он пожал плечами и вытянулся. - Дункан Вильям МакЛеод МакДональд из Глен Ричи.
   Он вежливо поклонился лорду Мелтону.
   - К вашим услугам, сэр.
   Он вышел в дверь, и через короткое время послышался близкий звук пистолетного выстрела.
   Мальчикам разрешили пойти вместе, они крепко сцепили руки, проходя через дверь. Других уводили по одному, у каждого спрашивали полное имя, и писарь, сидевший на табурете возле двери, записывал его. Он склонился над бумагой, лежащей у него на коленях, не глядя на проходящих мимо мужчин.
   Когда настала очередь Эвана, Джейми попытался привстать, опершись на локоть, и схватил друга за руку.
   - Мы скоро встретимся, - прошептал он.
   Рука Эвана дрогнула, но он только улыбнулся. Затем он наклонился и крепко поцеловал его в рот, потом поднялся и прошел к выходу.
   Осталось шесть мужчин, которые не могли двигаться самостоятельно.
   - Джеймс Александер Малкольм МакКензи Фрейзер, - произнес он, проговаривая медленно, чтобы писарь успел правильно записать имя. - Лэрд Брох Туараха.
   Он терпеливо повторил название по слогам и посмотрел на Мелтона.
   - Я вынужден просить вашей помощи, милорд, я не могу подняться.
   Мелтон не ответил, он пристально смотрел вниз на него, и выражение легкого отвращения на его лице сменялось удивлением, смешанным с неким подобием ужаса.
   - Фрейзер? - произнес он. - Из Брох Туараха?
   - Да, - ответил Джейми терпеливо.
   Разве не может этот человек немного поторопиться? Оставить его напоследок - одно дело, но слышать, как убивают твоих друзей, совсем другое, и оно не способствовало укреплению силы духа. Руки, на которые он опирался, дрожали от напряжения, и его внутренности, не разделяя его высокой решимости, с булькающим звуком сжимались от страха.
   - Проклятие, - пробормотал англичанин. Он наклонился и стал вглядываться в Джейми, лежащего в тени стены. Потом распрямился и подозвал лейтенанта.
   - Помогите подтащить его к свету, - сказал он. Они не были осторожны при этом, и Джейми сердито заворчал, когда боль пронзила его тело от больной ноги до головы. Эта боль заставила его на мгновение потерять сознание, и он пропустил слова Мелтона.
   - Вы действительно якобит, которого называют Красным Джейми? - повторил майор нетерпеливо.
   Волна страха прокатилась по телу Джейми при этих словах. Если они узнают, что он Красный Джейми, то его не расстреляют. Его в цепях отвезут в Лондон на судилище в качестве военного трофея. Там его повесят, а потом он будет лежать на помосте, пока ему будут взрезать живот и выпускать кишки. Его внутренности снова издали ворчание, разделяя его опасения.
   - Нет, - сказал он, как можно тверже. - Давайте просто продолжим расстрел, а?
   Проигнорировав его ответ, Мелтон опустился на колени и разорвал ворот рубашки Джейми. Захватив волосы, он отдернул его голову.
   - Черт! - произнес Мелтон. Палец майора нажал на горло, сразу же над ключицей. Там был маленький треугольный шрам, и казалось, что именно он вызывал беспокойство исследователя.
   - Джеймс Фрейзер из Брох Туараха, рыжие волосы и треугольный шрам на горле.
   Мелтон отпустил его волосы и сел на пятки, потирая подбородок с рассеянным видом. Затем он поднялся и обернулся к лейтенанту, указывая на пятерых мужчин, оставшихся в хижине.
   - Забирайте, остальных, - приказал он. Его светлые брови нахмурились в глубоком раздумье. Он стоял над Джейми с раздраженным видом, пока пленников выводили.
   - Мне нужно подумать, - пробормотал он, - Черт, мне нужно подумать.
   - Думайте, - сказал Джейми, - если можете. Я должен лечь.
   Они прислонили к его к дальней стене, его нога была вытянута вперед, но после двух дней лежания сидеть вертикально ему было не под силу. Комната медленно вращалась вокруг него, и маленькие вспышки молний сверкали перед его глазами. Он наклонился и завалился на бок на грязный пол, закрыв глаза и ожидая, когда пройдет головокружение.
   Мелтон что-то бормотал себе под нос, но Джейми не мог разобрать его слова. Впрочем, он и не стремился, теперь ему было все равно. Когда он сидел в солнечном свете, он в первый раз ясно рассмотрел свою ногу и был твердо уверен, что не доживет до виселицы.
   Багровая краснота пламенела, распространяясь от середины бедра и выше, намного более яркая, чем пятна засохшей крови. Сама рана гноилась, и теперь, когда смрад от других мужчин уменьшился, он мог чувствовать сладко-гнилостный запах разложения, распространяющийся от нее. Легкая смерть от выстрела в голову предпочтительнее, чем боль и мучительная смерть от гангрены. "Услышишь ли ты выстрел?" - подумал он и погрузился в сон, прижавшись горячей щекой к прохладному глиняному полу, гладкому и уютному, как грудь матери.
   В действительности он не спал, только дремал в лихорадочном забытьи, когда голос Мелтона выдернул его к бодрствованию.
   - Грэй, - произносил голос. - Джон Вильям Грэй! Вам знакомо это имя?
   - Нет, - ответил он, оглушенный сном и лихорадкой. - Послушайте, офицер, или расстреляйте меня, или уходите. Я болен.
   - Возле Карриарика, - нетерпеливый голос Мелтона пронзал его уши. - Юноша, светловолосый юноша, примерно шестнадцати лет. Вы встретили его в лесу ...
   Джейми искоса взглянул на своего мучителя. Лихорадка исказила его видение, но было что-то смутно знакомое в нависавшем над ним лице с тонкими чертами, в этих больших, почти девичьих глазах.
   - А, - сказал он, поймав единственное лицо из наводнивших его мозг образов. - Тот малец, который пытался убить меня. Да, я помню его.
   Он снова закрыл глаза. В его воспаленном мозгу все перемешалось; он сломал руку Джону Вильяму Грэю, и тонкая кость мальчика стала в его воспоминаниях рукою Клэр, которую он схватил, вырывая ее из власти каменного круга. Прохладный ветерок гладил его лицо пальцами Клэр.
   - Просыпайтесь же, черт побери! - Его голова моталась на шее, когда Мелтон сердито тряс его. - Выслушайте меня!
   Джейми устало открыл глаза.
   - Да?
   - Джон Вильям Грэй - мой брат, - сказал Мелтон. - Он рассказал мне о встрече с вами. Вы сохранили ему жизнь, и он пообещал вам ... не так ли?
   С большим трудом Джейми вернулся в памяти назад. Он встретил юношу за два дня до битвы при Престонпансе, где шотландцы одержали победу. Шесть прошедших с тех пор месяцев казались вечностью, столь многое произошло в этот промежуток времени.
   - Да, я вспомнил. Он обещался убить меня. Я не возражаю, если вместо него это сделаете вы.
   Его глаза снова закрылись. Так ли необходимо бодрствовать, чтобы быть застреленным?
   - Он сказал, что имеет перед вами долг чести, и это так.
   Мелтон встал, отряхнул грязь с бриджей и повернулся к лейтенанту, который наблюдал за допросом в большом замешательстве.
   - Это дьявольски сложная ситуация, Уоллес. Этот ... это известный якобитский негодяй. Вы слышали о Красном Джейми? Он изображен на листовках.
   Лейтенант кивнул головой, с любопытством глядя на фигуру бродяги, распростертую в грязи у его ног. Мелтон горько улыбнулся.
   - Нет, сейчас он не выглядит опасным, не так ли? Но он все равно Красный Джейми Фрейзер, и Его Светлость будет очень рад услышать о таком прославленном пленнике. Чарльз Стюарт еще не пойман, но для толпы на Тауэр Хилл3 будет достаточно и нескольких известных якобитов.
   - Послать донесение Его Светлости? - лейтенант потянулся к своему планшету.
   - Нет! - Мелтон развернулся и сверкнул глазами вниз на заключенного. - Есть некоторые проблемы! Он не только главный кандидат на виселицу, этот подлый мерзавец захватил в плен моего младшего брата возле Престона, и вместо того, чтобы пристрелить этого дурака, сохранил ему жизнь и вернул назад в расположение полка. И таким образом, - проговорил он сквозь зубы, - навлек на нашу семью долг чести.
   - Вот это да, - сказал лейтенант. - Тогда вы не можете выдать его герцогу.
   - Нет, черт побери! Я даже не могу расстрелять этого ублюдка, не опозорив моего брата!
   Пленник открыл один глаз.
   - Я никому не скажу, - предложил он и сразу же закрыл его.
   - Молчать!
   Окончательно выведенный из себя, Мелтон пнул его в бок, Джейми закряхтел, получив пинок, но больше ничего не говорил.
   - Может быть, мы можем расстрелять его под выдуманным именем? - услужливо предложил лейтенант.
   Лорд Мелтон взглянул на него с презрительной усмешкой, затем посмотрел в окно, прикидывая время.
   - Через три часа будет уже темно. Я присмотрю за похоронами казненных, а вы найдите небольшую повозку. Велите наполнить ее соломой и найдите возницу - подберите кого-нибудь осторожного, Уоллес, то есть кого-нибудь продажного, - и будьте здесь с повозкой, как только стемнеет.
   - Есть, сэр! Э-э, сэр? Как насчет пленника? - лейтенант смущенно кивнул на тело, распростертое на полу.
   - Что насчет пленника? - сказал Мелтон отрывисто. - Он слишком слаб, чтобы ползти, не говоря уже о том, чтобы ходить. Он никуда не денется - по крайней мере, пока повозка не будет здесь.
   - Повозка?
   Заключенный проявил признаки жизни. Под воздействием сильного беспокойства он смог приподняться, оперившись на одну руку. Налитые кровью синие глаза тревожно мерцали из-под спутанных рыжих волос.
   - Куда вы отправляете меня?
   Повернувшись от двери, Мелтон кинул на него взгляд, полный неприязни.
   - Вы лэрд Брох Туараха, не так ли? Вот туда я и отправляю вас.
   - Я не хочу домой! Я хочу, чтобы меня расстреляли!
   Англичане обменялись взглядами.
   - Бредит, - сказал лейтенант значительно, и Мелтон кивнул.
   - Я сомневаюсь, что он переживет эту поездку, но, по крайней мере, его смерть будет не на моей совести.
   Дверь закрылась за англичанами, и Джейми Фрейзер остался один - и все еще живой.
  
  2
  ОХОТА НАЧИНАЕТСЯ
  
  Инвернесс
  2 мая 1968
   - Конечно, он мертв! - голос Клэр, резкий от возбуждения, громко звучал в полупустом кабинете, отражаясь от оголенных книжных полок. Она стояла напротив пробковой стены, словно узник, ожидающий расстрела, переводя взгляд с дочери на Роджера Уэйкфилда и обратно.
   - Я так не думаю, - Роджер чувствовал себя ужасно усталым. Он потер рукой лицо и взял со стола папку, в которой держал все материалы, которые собрал с тех пор, как три недели назад Клэр и ее дочь явились к нему с просьбой о помощи.
   Он открыл папку и стал медленно перебирать содержимое. Якобиты Каллодена. Восстание сорок пятого года. Храбрые шотландцы, собравшиеся под знамена Красавчика принца Чарли и прошедшие, словно пылающий меч, по Шотландии - только для того, чтобы потерпеть поражение от герцога Камберленда на серых вересковых пустошах Каллодена.
   - Вот, - сказал он, доставая несколько листов, скрепленных вместе. Старинная вязь письма странно смотрелась на фотокопии. - Это список личного состава полка лорда Ловата.
   Он сунул тонкую пачку Клэр, но их взяла ее дочь Брианна и, слегка сдвинув свои рыжие брови, стала просматривать листы.
   - Прочти верхний лист, - сказал Роджер. - Где написано "Офицеры".
   - Хорошо. "Офицеры", - прочитала она громко. - Симон, лорд Ловата ...
   - Молодой Лис, - прервал ее Роджер. - Сын Ловата. И еще пять имен, не так ли?
   Брианна приподняла одну бровь, взглянув на него, и продолжила чтение.
   - Вильям Чизхолм Фрейзер, лейтенант, Джордж Д'амерд Фрейзер Шоу, капитан, Дункан Джозеф Фрейзер, лейтенант, Байярд Мюррей Фрейзер, майор, - она замолчала, сглотнув, прежде, чем прочесть последнее имя. - ... Джеймс Александер Малкольм МакКензи Фрейзер. - Она опустила бумаги и немного побледнела. - Мой отец.
   Клэр быстро подошла к дочери и взяла ее за руку. Она также была бледна.
   - Да, - сказала она Роджеру. - Я знаю, что он пошел к Каллодену, когда мы расстались ... возле каменного круга. Он собирался вернуться на Каллоденское поле, чтобы вывести своих людей, которые были в войске Чарльза Стюарта. И мы знаем, он сделал это.
   Она кивнула на лежащую на столе папку со светло-желтой обложкой, ясно и чисто сияющей в свете настольной лампы.
   - Ты нашел их имена, но ... но ... Джейми ...
   Его имя, произнесенное вслух, казалось, потрясло ее, и она плотно сжала губы.
   На этот раз Брианне пришлось утешать мать.
   - Он собирался вернуться, да? - она с симпатией смотрела в лицо матери своими ярко-синими глазами. - Он собирался увести своих людей и вернуться в сражение?
   Клэр кивнула, взяв себя в руки.
   - Он знал, что англичане не оставят его в живых, если он попадет к ним в руки ... он сказал, что лучше погибнет в сражении. И он намеревался сделать это.
   Она повернулась к Роджеру, ее пристальный взгляд сиял, как тревожный янтарь. Ее глаза всегда напоминали Роджеру ястребиные, и он предполагал, что она может видеть значительно дальше большинства людей.
   - Я не верю, что он остался в живых, ... так много людей погибло там, а он хотел умереть!
   Почти половина армии горцев была уничтожена пушечным и мушкетным огнем на Каллоденском поле. Но не Джейми Фрейзер.
   - Нет, - ответил Роджер упрямо. - Вот отрывок из книги Линклэтера ...
   Он потянулся за книгой в белом переплете с заголовком "Принц вереска".
   - После сражения, - прочитал он, - восемнадцать раненных якобитских офицеров нашли убежище в сельской хижине возле пустоши. Здесь они лежали два дня, мучаясь от боли, так как раны их никто не лечил. Затем они были обнаружены и расстреляны. Один мужчина, Фрейзер из полка лорда Ловата, избежал побоища. Остальные были похоронены на краю местной долины.
   - Видите? - спросил он, положив книгу на стол и с нетерпением глядя на двух женщин. - Офицер из полка лорда Ловата.
   Он схватил листы со списком личного состава и потряс им.
   - И они есть здесь! Все шестеро. Мы знаем, что этим мужчиной в хижине не мог быть Младший Симон; он хорошо известная историческая личность, и мы точно знаем, что с ним случилось. Он ушел с поля без ранений - обратите внимание - с группой своих людей и пробился на север, оказавшись, в конце концов, в Бьюфортском замке - с тем, что рядом с Инвернессом.
   Он махнул рукой в сторону окна, за которым слабо мерцали ночные огни города.
   - Человеком, который спасся на ферме Линах, не мог быть также никто из других четверых офицеров: не Вильям, не Джордж, не Дункан и не Байярд, - сказал Роджер. - И почему?
   Он выхватил из папки другой лист и торжествующе помахал им.
   - Они все погибли в Каллодене! Все они были убиты во время сражения - я обнаружил их имена на мемориальной доске в болийской церкви.
   Клэр глубоко вздохнула и опустилась на старый вращающийся стул.
   - Господи наш Иисусе, - произнесла она. Она закрыла глаза и оперлась локтями на стол, спрятав лицо в ладонях, густые коричневые локоны ее волос упали вперед, закрывая лоб. Брианна положила руку на плечо матери и склонилась к ней с обеспокоенным выражением на лице. Она была высокой девушкой, и ее рыжие волосы сияли в свете лампы.
   - Если он не умер ... - произнесла она осторожно.
   Клэр резко вскинула голову.
   - Но он мертв, - сказала она. Лицо ее было напряжено, вокруг глаз обозначились мелкие морщины. - Ради бога, прошло двести лет. Погиб он в Каллодене или нет, сейчас он все равно мертв!
   Брианна отступила, пораженная страстностью матери, и опустила голову, рыжие волосы - волосы ее отца - упали на ее лицо.
   - Да, это так, - прошептала она.
   Было заметно, что она изо всех сил старается не заплакать. "Неудивительно", - подумал Роджер. Обнаружить за короткий промежуток времени, что мужчина, которого она любила и называла всю свою жизнь отцом, на самом деле не был ее отцом. Во-вторых, узнать, что настоящим отцом был шотландский горец, живший двести лет назад, и, в-третьих, понять, что он погиб невообразимо далеко от жены и ребенка, ради спасения которых он пожертвовал собой ... "Достаточно, чтобы лишить самообладания кого угодно", - подумал он.
   Он подошел к Брианне и прикоснулся к ее руке. Она кинула на него короткий смятенный взгляд и попыталась улыбнуться. Он обнял ее, даже в своем сочувствии к ее состоянию сознавая, как чудесно ощущать ее теплое тело, мягкое и упругое одновременно.
   Клэр все еще неподвижно сидела за столом. Сейчас ее желтые ястребиные глаза были смягчены давними воспоминаниями. Она слепо смотрела на восточную стену кабинета, все еще от пола до потолка увешанную записями и памятными вещицами, оставленными преподобным Уэйкфилдом, приемным отцом Роджера.
   Взглянув на стену, Роджер заметил уведомление о ежегодном собрании "Общества белой розы" - группы восторженных энтузиастов, которые все еще ратовали за независимость Шотландии и отдавали ностальгическую дань памяти Чарльзу Стюарту и героям-горцам, которые последовали за ним.
   Роджер осторожно кашлянул.
   - Ээ ..., что если Джейми Фрейзер не умер в Каллодене ..., - сказал он.
   - Тогда он умер вскоре после Каллодена.
   Клэр встретилась с Роджером взглядом, и холод снова был в глубине ее желто-коричневых глаз.
   - Вы понятия не имеете, что там происходило, - сказала она. - В Горной Шотландии был большой голод; горцы не ели перед сражением несколько дней. Он был ранен - мы это знаем. Даже, если ему удалось уйти, не было ... никого, кто мог бы позаботиться о нем.
   Голос ее прервался. Она была врачом, и даже тогда она была целительницей, когда двадцать лет назад вступила в каменный круг и встретила свою судьбу, Джеймса Александера Малкольма МакКензи Фрейзера.
   Роджер чувствовал их обеих: высокую дрожащую девушку в своих объятиях и женщину, неподвижно сидящую за столом и сохраняющую полное самообладание. Причудливым стечением обстоятельств Клэр была вырвана из рук своего первого мужа, Фрэнка Рэндалла. Она прошла сквозь камни и время, подозревалась в шпионаже, была обвинена, как ведьма. И спустя три года, ее второй муж, Джеймс Фрейзер, отправил ее сквозь камни назад в отчаянной попытке спасти ее и их нерожденное дитя от наступающего бедствия, которое вскоре поглотило его самого.
   "Конечно, - думал он. - Она настрадалась достаточно". Но Роджер был историком. У него было ненасытное любопытство ученого, слишком сильное, чтобы ограничиться простым сочувствием. Более того, его сильно заинтересовал третий участник этой семейной трагедии - Джейми Фрейзер.
   - Если он не умер в Каллодене, - снова начал он, но уже более твердым тоном, - тогда я, возможно, смогу узнать, что с ним случилось. Хотите, чтобы я попытался?
   Он ждал, затаив дыхание, чувствуя через свою рубашку теплое дыхание Брианны.
   У Джейми Фрейзера была жизнь, была смерть. Роджер смутно чувствовал, что он обязан найти правду о его судьбе; женщины Джейми Фрейзера имели право знать о нем все, что возможно. Для Брианны это будет единственным знанием об отце, которого она никогда не знала. А для Клэр ... За вопросом, который он задал ей, таилась мысль, которая, очевидно, ей, потрясенной открытием, не приходила в голову - она пересекала временной барьер дважды. Она могла сделать это снова. И если Джейми Фрейзер не умер в Каллодене ...
   Он увидел, как блеснули ее темные янтарные глаза, когда эта мысль тоже пришла ей в голову. Она всегда была бледной, сейчас же ее лицо стало белым, как ручка костяного ножа для разрезания бумаги, который лежал перед ней на столе. Ее пальцы сжались вокруг этой ручки так сильно, что их суставы побелели.
   Она молчала длительное время. Ее пристальный взгляд был направлен на Брианну, затем он переместился на Роджера.
   - Да, - сказала она таким тихим шепотом, что он едва слышал ее. - Да. Узнайте это для меня. Пожалуйста.
  
  3
  ФРЭНК И НОВЫЕ ОТКРЫТИЯ
  
  Инвернесс
  9 мая 1968
   На мосту через реку Несс было сильное пешеходное движение, люди спешили домой к вечернему чаепитию. Роджер двигался впереди меня, защищая от толчков своими широкими плечами.
   Я чувствовала, как мое сердце тяжело стучало о жесткую обложку книги, которую я прижимала к груди. Оно стучало так всякий раз, когда я начинала размышлять о том, что же мы в действительности делаем. Я не была уверена, какая из двух возможностей была хуже: обнаружить, что Джейми погиб в Каллоденской битве, или обнаружить, что он остался жив.
   Деревянное покрытие моста гулко звучало под нашими ногами, когда мы устало тащились в пасторский дом. Руки мои болели от груза книг, которые я несла, и я переместила их на бок, уперев в бедро.
   - Эй, парень, осторожнее со своими чертовыми колесами! - закричал Роджер, ловко отталкивая меня в сторону, когда рабочий, который ехал на велосипеде, опустив голову, почти прижал меня к перилам моста.
   - Извиняюсь! - крикнул он примирительно и, обернувшись, помахал нам рукой, а его велосипед в это время вклинился между двумя группами школьников, возвращавшихся домой. Я оглянулась, чтобы посмотреть - не идет ли случаем за нами Брианна, но ее не было видно.
   Роджер и я провели вторую половину дня в Обществе сохранения старины. Брианна ушла в офис Ассоциации шотландских кланов, чтобы снять там фотокопии документов, список которых составил Роджер.
   - Спасибо, что делаете все, чтобы помочь нам, Роджер, - сказала я, повышая голос, чтобы перекрыть шум реки и гул голосов на мосту.
   - Все в порядке, - неловко сказал он, остановившись, чтобы я смогла догнать его.
   - Я любопытен, - добавил он с легкой улыбкой. - Вы же знаете этих историков, они не могут пропустить ни одной исторической загадки, не попытавшись решить ее.
   Он встряхнул головой, пытаясь без рук убрать с глаз растрепанные ветром волосы.
   Да, я знала историков. Я жила с одним из них двадцать лет. И именно эту загадку Фрэнк не мог оставить без внимания, но он также не собирался ее решать. Теперь Фрэнк был мертв уже два года, и настала моя очередь решать ее - моя и Брианны.
   - Линклэтер что-нибудь ответил? - спросила я, когда мы спускались с моста. Хотя было уже далеко за полдень, но с учетом того, что мы находились далеко на севере, можно было сказать, что солнце стоит высоко. Оно только что спустилось к верхушкам лип, росших на берегу реки, и мерцало розовым светом на гранитном памятнике, который стоял у подножия моста.
   Роджер покачал головой, прищурившись от ветра.
   - Нет, но прошла только неделя, как я написал ему. Если ответа не будет до понедельника, я ему позвоню. Не беспокойтесь, - он улыбнулся, искоса взглянув на меня. - Я был очень осторожен. Я написал ему только то, что для моего научного исследования нужен список - если он вообще существует - якобитских офицеров, которые находились в доме на ферме Линнахов возле Каллодена. Я также попросил его дать ссылку на оригинальный источник в случае, если у него есть какая-либо информация о том, выжил ли кто-нибудь из этих офицеров.
   - Вы знаете Линклэтера? - спросила я, переместив связку книг на левое бедро.
   - Нет, но я написал ему письмо на бланке колледжа Баллиол4 и сослался на мистера Чизрайта, моего преподавателя в университете, который знает Линклэтера.
   Роджер подмигнул мне с хитрым видом, и я рассмеялась.
   Глаза его сияли ярко-зеленым светом на фоне оливковой кожи. Возможно, любопытство было для него основной причиной, чтобы принять участие в этой истории с розысками Джейми, но я чувствовала, что его интерес простирается гораздо дальше ... и связан с Брианной. Я также чувствовала, что интерес был взаимным, но не знала, догадывался ли об этом он сам.
   Вернувшись в кабинет преподобного Уэйкфилда, я с облегчением бросила связку книг на стол и упала без сил в кресло возле камина. Роджер пошел на кухню, принести мне стакан лимонада.
   Мое дыхание немного успокоилось, пока я потягивала кисло-сладкую жидкость, но мой пульс начинал неровно биться всякий раз, когда я кидала взгляд на внушительную стопку книг, которую мы принесли с собой. Было ли в них что-нибудь о Джейми? И если было ... мои руки на холодном стакане вспотели, и я отбросила эту мысль. "Не забегай вперед", - предупредила я себя. Лучше дождаться того, что мы сможем найти в них.
   Роджер просматривал полки в поисках чего-нибудь, что могло помочь нам. Преподобный Уэйкфилд, приемный отец Роджера, был неплохим историком-любителем, а также - ужасным барахольщиком; письма, журналы, брошюры и плакаты, старинные и современные книги - все это тесно стояло и лежало на полках.
   Роджер поколебался, затем его рука опустилась на книги, лежащие на соседнем столе. Это были книги Фрэнка, достижения современной научной мысли, насколько я могла судить по хвалебным рецензиям на суперобложках.
   - Вы когда-нибудь читали их? - спросил он, беря в руки книгу, озаглавленную "Якобиты".
   - Нет, - ответила я, глотнула лимонада и кашлянула.
   - Нет, - повторила я, - я не могла.
   После моего возвращения в двадцатый век я решительно отказывалась смотреть любой материал, касающийся прошлого Шотландии, даже притом что восемнадцатое столетие было одной из тем научного исследования Фрэнка. Зная, что Джейми мертв, и столкнувшись с необходимостью жить без него, я избегала всего, что могло бы напомнить о нем. Бесполезная предосторожность, невозможно было не думать о нем, имея перед глазами постоянное напоминание - Брианну - но все равно я не могла читать книги о Красавчике принце Чарли, этом ужасном пустом молодом человеке, и его последователях.
   - Понятно. Я просто подумал, что вы, быть может, знаете, есть ли в них что-нибудь полезное для нас, - Роджер замолчал, и щеки его покраснели.
   - Э-э, ваш муж ... я имею в виду, Фрэнк, - добавил он торопливо. - Вы ему рассказали ... хм ...о ...
   Голос его смущенно замер.
   - Конечно, я рассказала, - ответила я немного резко. - Что вы думаете, я просто вошла в его офис после трех лет отсутствия и сказала: "Привет, дорогой, что бы ты хотел сегодня на ужин?"
   - Нет, конечно, нет, - пробормотал Роджер. Он отвернулся, уставившись на полки. Затылок его был красным от смущения.
   - Простите, - сказала я, глубоко вздохнув. - Это справедливый вопрос, но немного больной для меня.
   Намного больше, чем немого. Я сама была удивлена и потрясена, обнаружив, насколько свежа и болезненна была моя рана. Я поставила стакан на стол рядом со своим локтем. Если мы продолжим этот разговор, мне нужно что-нибудь покрепче лимонада.
   - Да, - сказала я. - Я все рассказала ему. О камнях ... о Джейми. Все.
   Роджер некоторое время не отвечал. Затем повернулся вполоборота так, что стали видны сильные резкие линии его профиля. Он смотрел на книги Фрэнка, на его фотографию на задней обложке, где он был стройным, темным и красивым с улыбкой, предназначенной для потомства.
   - Он поверил вам? - спросил Роджер тихо.
   Мои губы были липкими от лимонада, и я облизала их прежде, чем ответить.
   - Нет, - сказала я. - Не сразу. Он думал, что я не в себе, даже водил к психиатру.
   Я коротко хохотнула, но память об испытанной тогда ярости заставила меня сжать кулаки.
   - Позже? - Роджер повернулся ко мне лицом. Румянец смущения сошел с его щек, оставив лишь любопытство в его глазах. - Что он думал об этом?
   Я глубоко вздохнула и прикрыла глаза.
   - Я не знаю.
  
   Маленькая больница в Инвернессе пахла каким-то карболовым дезинфицирующим средством и крахмалом.
   Я не могла думать и старалась ничего не чувствовать. Возвращение было еще более ужасным, чем мое путешествие в прошлое. Тогда я была защищена сомнениями и своим неверием в то, что со мной происходит, и надеялась на спасение. Сейчас я хорошо сознавала, где нахожусь, и знала, что выхода нет. Джейми был мертв.
   Доктора и медсестры хорошо относились ко мне, по-доброму разговаривали со мной, пытались кормить и приносили разные напитки, но я не обращала на них внимания; во мне ничего не осталось, кроме горя и страха. Я назвала им свое имя и больше не разговаривала.
   Я лежала в чистой белой постели, прикрыв руками живот, и держала глаза закрытыми. Я снова и снова вызывала в своем воображении последние образы, которые увидела, прежде чем ступить через камни - дождливый торфяник и лицо Джейми. Я знала, что если я открою глаза и посмотрю по сторонам, эти образы исчезнут, сменившись обыденным видом медсестер и букета цветов у моей кровати. Я незаметно касалась большим пальцем основания большого пальца на другой руке, чувствуя неясное утешение при прикосновении к небольшой ранке в форме буквы "Д". Ее сделал Джейми по моей просьбе - последнее его прикосновение к моему телу.
   Я оставалась в таком состоянии некоторое время; иногда я спала, и мои сновидения были полны последними днями якобитского восстания. Я снова видела мертвеца в лесу, лежащего под одеялом из ярко-синих грибов, Дугала МакКензи, умирающего на полу чердака в каллоденском доме, оборванных мужчин из армии горцев, дремлющих в грязных канавах в их последнем сне перед бойней.
   Я просыпалась от своего крика и стонов, возвращаясь к запаху дезинфицирующих средств и к успокаивающим голосам, таким не похожим на гэльские крики в моих снах, и засыпала снова, крепко сжав ладонь, скрывая на ней метку.
   А когда однажды я открыла глаза, то увидела Фрэнка. Он стоял в дверях, приглаживая назад свои черные волосы, и выглядел несколько неуверенным - и неудивительно, бедный человек.
   Я лежала, откинувшись на подушки, и просто смотрела на него, ничего не говоря. Он был так похож на своих предков, Джека и Алекса Рэндаллов, с прекрасными аристократичными чертами лица и красиво вылепленным черепом под темными волосами. Но кроме мелких различий в чертах, его лицо отличалось общим выражением. В нем не было никаких следов страха или жестокости, ни духовности Алекса, ни ледяного высокомерия Джека. Его худощавое небритое лицо с темными кругами под глазами выглядело интеллектуальным, добрым и немного усталым. Я поняла, что он ехал всю ночь, чтобы добраться сюда.
   - Клэр? - он подошел к моей кровати, голос его звучал неуверенно, словно он сомневался, что я действительно была Клэр.
   Я также была в этом не уверена, но кивнула головой и произнесла:
   - Привет, Фрэнк.
   Мой голос был хриплым и грубым, так как я отвыкла разговаривать.
   Он взял мою руку, и я позволила ему.
   - У тебя все в порядке? - спросил он через минуту. Он немного хмурился, глядя на меня.
   - Я беременна.
   В моем расстроенном уме этот факт казался решающим для наших отношений. До этого момента я не задумывалась над тем, что я скажу ему, если мы когда-нибудь встретимся, но увидев его в дверях, я сразу поняла, о чем буду говорить. Я скажу ему, что беременна, и он уйдет, а я останусь наедине с последним воспоминанием о Джейми и с горящим следом его прикосновения на моей руке.
   Его лицо слегка напряглось, но он не отпустил мою руку.
   - Я знаю. Мне сказали.
   Он глубоко вздохнул.
   - Клэр, ты можешь рассказать, что произошло?
   Я почувствовала себя на мгновение опустошенной, но потом пожала плечами.
   - Полагаю, что могу.
   Я устало собиралась с мыслями. Мне не хотелось ничего рассказывать, но я чувствовала себя обязанной по отношению к этому человеку. Нет, не вину ощущала я, но какое-то обязательство. Когда-то я была замужем за ним.
   - Дело в том, - начала я, - что я влюбилась и вышла замуж.
   - Мне очень жаль, - добавила я в ответ на потрясение, отразившееся на его лице, - но так получилось.
   Для него это явилось неожиданностью. Некоторое время он молчал, открывая и закрывая рот, потом так сильно сжал мою руку, что я зажмурилась и выдернула ее.
   - Что ты имеешь в виду? - голос его был резким. - Где ты была, Клэр?
   Он внезапно встал, нависнув над кроватью.
   - Ты помнишь, когда мы последний раз виделись, я собиралась к каменному кругу на Крэйг-на-Дун?
   - Да? - он уставился на меня со смесью гнева и подозрения.
   - Ну, - я облизнула губы, которые вдруг пересохли. - Я прошла через расщелину в камне и оказалась в 1743 году.
   - Это не забавно, Клэр!
   - Ты думаешь, я шучу?
   Мысль показалась мне настолько абсурдной, что я начала смеяться, хотя до настоящего веселья мне было далеко.
   - Прекрати!
   Я перестала смеяться. Две медсестры как по волшебству появились в дверях, вероятно, они находились где-то поблизости. Фрэнк наклонился и схватил мою руку.
   - Послушай, - сказал он сквозь зубы. - Ты скажешь мне, где ты была и что делала.
   - Отпусти, - я села в кровати, выдергивая руку из его хватки. - Я говорю тебе, что прошла сквозь камень и оказалась в восемнадцатом столетии. Я встретила там твоего проклятого предка, Джека Рэндалла!
   Фрэнк, сильно озадаченный, моргнул.
   - Кого?
   - Черного Джека Рэндалла, и он был грязным и мерзким извращенцем!
   Рот Фрэнка удивленно открылся, так же как и рты двух медсестер. Я услышала шаги и голоса, доносящиеся из коридора.
   - Мне пришлось выйти замуж за Джейми Фрейзера, чтобы спастись от Черного Джека, и потом Джейми ... я не могла ничего поделать, Фрэнк. Я полюбила его, и я осталась бы с ним, но он отправил меня назад из-за Каллодена и из-за ребенка, и ...
   Я остановилась, когда человек во врачебном халате, протиснулся в двери мимо медсестер.
   - Фрэнк, - сказала я устало, - мне очень жаль. Я не хотела, чтобы так получилось, и я делала все, чтобы вернуться - действительно, я старалась - но я не могла. А теперь слишком поздно.
   Вопреки желанию, глаза мои увлажнились, и слезы потекли вниз по щекам. Я плакала, главным образом, о Джейми, о себе и нашем ребенке, которого я носила, но часть моих слез предназначалась также для Фрэнка. Я шмыгала носом и сглатывала, пытаясь остановиться, потом села на кровати.
   - Послушай, - сказала я, - я знаю, что ты не захочешь иметь со мной ничего общего, и я тебя понимаю. Просто уходи, хорошо?
   Выражение его лица изменилось. Он больше не выглядел сердитым, только обеспокоенным и немного озадаченным. Он присел на кровать, игнорируя доктора, который нащупывал мой пульс.
   - Я никуда не уйду, - сказал он мягко. Он снова взял мою руку, и я попыталась отдернуть ее. - Этот ... Джейми. Кто он?
   Я судорожно вздохнула. Доктор продолжал держать меня за другую руку, считая пульс, и я внезапно запаниковала, почувствовав себя пленником, зажатым между ними. Тем не менее, я смогла подавить чувство паники и попыталась говорить спокойно.
   - Джеймс Александер Малкольм МакКензи Фрейзер, - четко произнесла я его полное имя, делая паузы между словами так, как произносил свое имя Джейми, когда я впервые услышала его в день нашей свадьбы. Это воспоминание снова вызвало поток слез, и я вытерла их о свое плечо, так как руки мои держали Фрэнк и доктор.
   - Он был шотландским горцем, и он погиб в Каллоденском сражении.
   Я снова не смогла сдержать слез; они не уменьшали скорби, переполнявшей меня, но это было единственное, что я могла противопоставить непереносимой боли. Я согнулась вперед, пытаясь удержать слезы и прикрыть своим телом крошечную, пока незаметную жизнь у меня в животе, единственное, что осталось у меня от Джейми Фрейзера.
   Я мельком заметила, что Фрэнк и доктор обменялись взглядами. Конечно, для них Каллоден - это далекое прошлое, а для меня все это произошло только два дня назад.
   - Возможно, миссис Рэндалл нужно отдохнуть некоторое время, - предложил доктор. - Она кажется немного расстроенной.
   Фрэнк, колеблясь, переводил взгляд с доктора на меня.
   - Да, она, конечно, расстроена. Но я действительно хочу ... Что это, Клэр?
   Поглаживая мою руку, он натолкнулся на серебряное кольцо на четвертом пальце, и склонился, рассматривая его. Это было обручальное кольцо, которое подарил мне Джейми - широкая серебряная полоска в шотландском стиле из переплетенных между собой звеньев, на каждом звене выгравировано крошечное изображение цветка чертополоха.
   - Нет, - вскрикнула я панически, когда Фрэнк покрутил кольцо, словно собираясь снять его.
   Я выдернула руку и прижала ее к животу под грудью, накрыв ее правой рукой, на которой я все еще носила золотое кольцо Фрэнка.
   - Нет, не трогай! Я не позволю! Это мое обручальное кольцо!
   - Но, Клэр, послушай ...
   Фрэнка прервал доктор, который переместился на его сторону кровати и, наклонившись, что-то прошептал ему на ухо. Я уловила некоторые слова: "не беспокойте вашу жену", "шок". Фрэнк встал на ноги, и доктор решительно повел его к двери, по пути кивнув головой медсестре.
   Я едва почувствовала укол иглы, слишком поглощенная новой волной горя, чтобы обращать на него внимание.
   Я смутно услышала прощальные слова Фрэнка.
   - Хорошо ... Но, Клэр, я узнаю!
   И затем благословенная темнота поглотила меня, и я спала долго без всяких сновидений.
  
   Роджер наклонил графин, наполнив бокал спиртным до половины, и с полуулыбкой вручил его Клэр.
   - Бабушка Фионы всегда говорила, что виски снимает тревогу.
   - Я знала средства и похуже, - Клэр взяла стакан и слегка улыбнулась ему в ответ.
   Роджер налил себе тоже, затем сел рядом с ней, потягивая виски.
   - Знаете, я пыталась прогнать его, - внезапно сказала она, опуская руку со стаканом. - Фрэнка. Я сказала ему, что он уже не сможет испытывать ко мне прежних чувств, независимо от того, поверит он мне или нет. Я сказала, что даю ему развод, что он должен уйти и забыть обо мне, и чтобы он начал новую жизнь без меня.
   - Но он все же не ушел, - сказал Роджер. В кабинете стало прохладно, так как солнце уже село, он наклонился и включил древний электрокамин.
   - Потому что вы были беременны? - предположил он.
   Она кинула на него быстрый взгляд, затем криво улыбнулась.
   - Да, это так. Он сказал, что только подонок может оставить беременную женщину, не имеющую средств к существованию. Особенно, если она немного не в себе, - добавила она иронично. - У меня были средства - дядя Лэмб оставил мне наследство - но Фрэнк не был подонком.
   Ее взгляд переместился на книжные полки. Исторические труды ее мужа стояли на них рядами, сияя суперобложками в свете настольной лампы.
   - Он был очень порядочным человеком, - сказала она мягко. Она сделала еще один глоток и прикрыла глаза, смакуя аромат виски. - И потом ... он знал или подозревал, что не может иметь детей. Такой удар для человека, помешанного на семейной генеалогии. Все эти династические исследования, знаете ли.
   - Да, я понимаю, - медленно проговорил Роджер. - Но разве он не чувствовал ... я имею в виду, чужой ребенок.
   - Может быть, - ее янтарные глаза снова смотрели на него, слегка смягченные виски и воспоминаниями. - Но поскольку он не поверил ... не мог поверить в то, что я сказала о Джейми, для него отец ребенка оставался мифической личностью. И не веря в него, он убедил себя, что мои рассказы были бредом, вызванным шоком. Ну, и потом, никто не мог сказать, что он не отец ребенка, и уж точно не я, - добавила она с оттенком горечи.
   Она сделала большой глоток виски, что вызвало слезы на ее глазах, и она замолчала, чтобы вытереть их.
   - Но чтобы быть полностью уверенным в этом, он увез меня. В Бостон, - продолжила она. - Ему предложили хорошее место в Гарварде, где нас никто не знал. Там родилась Брианна.
  
   Беспокойный плач снова разбудил меня. Я легла в шесть-тридцать, после того как пять раз в течение ночи вставала к ребенку. Я кинула затуманенный взгляд на часы - сейчас было семь часов. Из ванной комнаты доносилось веселое пение, Фрэнк, перекрывая шум воды, пел "Правь, Британия".
   Я устало лежала в постели, неспособная даже пошевелиться, задаваясь вопросом, как долго я смогу выдержать этот плач, ожидая, пока Фрэнк не принесет Брианну ко мне. Она словно почувствовала мои мысли, ее плач повысился на два или три тона и превратился в крик, который периодически прерывался задыхающимися всхлипами, когда она делала вдох. Я сбросила одеяло и вскочила на ноги, испытав такое же чувство паники, что и при воздушном налете во время войны.
   Спотыкаясь, я перебежала через холодный холл в детскую, где трехмесячная Брианна лежала в кроватке на спине и вопила, откинув маленькую рыжую головку назад. Я была настолько не в себе от недосыпа, что не сразу вспомнила, что оставляла ее лежащей на животе.
   - Дорогая! Ты перевернулась! Сама!
   Испуганная своим смелым поступком, Брианна махала розовыми кулачками и, закрыв глаза, вопила все громче.
   Я схватила ее на руки и прижала к груди, поглаживая ее спинку и шепча в макушку.
   - О, моя драгоценная! Какая умная девочка!
   - Что? Что случилось? - В дверях появился Фрэнк, вытирающий голову полотенцем, второе полотенце было повязано вокруг его бедер. - Что-то случилось с Брианной?
   Он с встревоженным видом двинулся к нам. По мере приближения родов наши отношения становились все напряженнее, Фрэнк злился, а я была напугана, не зная, как повлияет на нашу жизнь появление ребенка Джейми Фрейзера. Но когда няня достала Брианну из плетеной кроватки и вручила ее Фрэнку со словами: "Вот папина маленькая девочка", его вначале застывшее лицо внезапно смягчилось, и он с восхищением уставился на крошечное личико, совершенное как бутон розы. Через неделю он принадлежал ей душой и телом.
   Я повернулась к нему с улыбкой.
   - Она перевернулась! Сама!
   - Действительно? - его чисто выбритое лицо засияло от восхищения. - Разве еще не рано?
   - Да. Доктор Спок полагает, что дети начинают переворачиваться только в четыре месяца.
   - Что он знает, этот доктор Спок! Иди сюда, моя красавица. Поцелуй папу, торопыжка.
   Он поднял маленькое теплое тельце в уютной розовой пижамке и поцеловал ее в кончик носа. Брианна чихнула, и мы оба рассмеялись.
   Потом я прекратила смеяться, внезапно осознав, что смеюсь впервые за весь этот год. Тем более, вместе с Фрэнком.
   Он также понял это и взглянул на меня поверх головы Брианны. Его глаза орехового цвета были полны нежности. Я улыбнулась ему, ощутив легкую дрожь при осознании того, что он был почти обнажен. Капельки воды стекали по его худощавым плечам и сияли на смуглой коже его груди.
   Запах гари достиг нашего обоняния, прервав ощущение семейного счастья.
   - Кофе!
   Толкнув Бри мне в руки, Фрэнк побежал на кухню, оставив оба полотенца лежать кучкой у моих ног. Улыбаясь при виде его голых удивительно белых ягодиц, мелькавших перед моими глазами, я направилась следом за ним на кухню, прижимая Бри к груди.
   Он стоял голый возле раковины в облаке зловонного пара, поднимавшегося от сожженного кофейника.
   - Может быть, чай? - спросила я, прижимая Бри одной рукой к бедру, другой, роясь в буфете. - К сожалению "Оранж пеко" закончился, есть "Липтон" в пакетиках.
   Фрэнк поморщился, будучи англичанином до мозга костей, он скорее выпил бы воду из унитаза, чем чай, заваренный из пакетика. "Липтон" купила миссис Кроссман, приходящая раз в неделю уборщица, которая полагала, что от листового чая много грязи, и вообще он отвратителен.
   - Нет, я куплю чашку кофе по пути в университет. Да, кстати, ты не забыла, что у нас сегодня обедают декан с женой? Миссис Хинчклифф принесет подарок для Брианны.
   - О, конечно, - ответила я без всякого энтузиазма. Я встречалась с Хинчклиффами прежде и вовсе не стремилась повторять этот опыт. Но, однако, делать нечего. С мысленным вздохом я переместила Брианну на другое бедро и стала искать в ящике карандаш, чтобы составить список покупок.
   Брианна зарылась лицом в мой красный шениловый5 халат, жадно причмокивая губами.
   - О, нет, ты не можешь проголодаться так быстро, - сказала я ей в макушку. - Ты ела час назад.
   Однако капли молока уже стали выступать из моих сосков, и я села, расстегивая халат на груди.
   - Миссис Хинчклифф говорит, что не следует кормить ребенка всякий раз, когда он заплачет, - заметил Фрэнк. - Нужно придерживаться расписания, иначе избалуешь ребенка.
   Не в первый раз я слышала мнение миссис Хинчклифф относительно воспитания детей.
   - Значит, она будет избалованной, - ответила я холодно, не смотря на него.
   Маленький розовый ротик захватил мой сосок, и Брианна начала жадно сосать. Я знала, что миссис Хинчклифф считала кормление грудью вульгарным и антисанитарным, но я, которая видела в восемнадцатом веке множество младенцев, с удовлетворенным видом прильнувших к материнской груди, не считала так.
   Фрэнк вздохнул, но не стал ничего говорить. Положив прихватку, он двинулся к двери.
   - Хорошо, - сказал он неловко. - Увидимся в шесть часов. Может быть, купить чего-нибудь, чтобы ты не выходила на улицу?
   Я коротко улыбнулась ему и ответила:
   - Нет, я справлюсь сама.
   - Ну, хорошо.
   Он помедлил некоторое время, пока я удобнее устраивала Брианну на коленях, поместив ее голову на сгиб своей руки. Ее круглая головка лежала рядом с моей грудью, повторяя ее изгиб. Оторвавшись от ребенка, я взглянула на него и увидела, что его пристальный взгляд был направлен на мою обнаженную грудь.
   В ответ мои глаза метнулись вниз по его телу, и я увидела, что он начал возбуждаться. Я склонила голову к ребенку, скрывая краску, залившую мое лицо.
   - До свидания, - прошептала я, уткнувшись в макушку Брианны.
   Он мгновение постоял неподвижно, потом наклонился и быстро поцеловал меня в щеку. Я ощутила волнующую теплоту его голого тела.
   - До свидания, Клэр, - сказал он мягко. - Увидимся вечером.
   До своего ухода он больше не входил на кухню, и я успела покормить Брианну и привести свои чувства в более или менее нормальное состояние.
   Я не видела Фрэнка голым с самого моего возвращения, он всегда одевался или в ванной комнате, или в туалете. И он никогда не целовал меня по утрам. Моя беременность имела, как выражались акушеры, высокую степень риска, и потому близость с Фрэнком была исключена, даже если бы я стремилась к ней, а это было не так.
   Мне следовало бы знать, что это когда-нибудь произойдет. Погруженная вначале в глубокое страдание, затем в предстоящее материнство, я не думала ни о чем, кроме своего растущего живота. После рождения Брианны я жила от кормления к кормлению, неосознанно ища моменты спокойствия в этом действии. Когда я прижимала к себе ее маленькое тельце, то физическое удовольствие, держать ее в своих руках, приносило мне облегчение и отдохновение от моих мыслей и от моей памяти.
   Фрэнк тоже много возился с ней, и они часто засыпали вместе в его большом кресле; при этом Брианна лежала, распростершись, на его долговязом теле, а розовая щечка прижималась к его груди. Но мы никогда не прикасались друг к другу и не разговаривали ни о чем, кроме домашних дел и Брианны.
   Ребенок был нашей точкой соприкосновения, которая соединяла нас и держала на расстоянии вытянутой руки. Похоже, это расстояние уже не устраивало Фрэнка.
   Я могла делать это, по крайней мере, физически. Я была у доктора на приеме на прошлой неделе, и он с добродушным подмигиванием похлопал меня по спине и сообщил, что я могу возобновить "отношения" с мужем в любое время.
   Я знала, что Фрэнк не хранил мне верность со времени моего исчезновения. В свои сорок с лишним лет он был все еще стройным и мускулистым. Гибкий и темноволосый он, несомненно, был очень красивым мужчиной. На вечеринках женщины толпились вокруг него, как пчелы возле банки с медом, испуская волны сексуального возбуждения.
   Была девушка с каштановыми волосами, которую я заметила на факультетской вечеринке, она стояла в углу, мрачно уставившись поверх стакана с напитком на Фрэнка. Позже она опьянела, стала что-то слезливо и бессвязно говорить и была уведена двумя своими подругами, которые бросали злые взгляды на Фрэнка и меня, стоящую рядом с ним.
   Все же, он был очень осторожен. Он всегда ночевал дома и старался, чтобы на воротнике его рубашки не оставались следы губной помады. Итак, теперь он решил вернуться в семью в полном смысле слова. Думаю, он имел на это некоторое право. И потом, разве не долг жены ложиться с мужем, а я снова была его женой.
   Во всем этом была только одна маленькая проблема. Это не к Фрэнку я тянулась, просыпаясь глубокой ночью. Это не его гладкое стройное тело вторгалось в мои сны, возбуждая меня так, что я просыпалась, задохнувшаяся и покрытая потом, с сердцем, бьющимся от полузабытого прикосновения. Но к тому мужчине я больше никогда не смогу прикоснуться.
   - Джейми, - прошептала я. - О, Джейми.
   Мои слезы искрились в утреннем свете, украшая, словно алмазами и жемчугом, красный пушок на голове Брианны.
   День был неудачный. У Брианны выступила сильная потничка, которая сделала ее раздражительной, и приходилось брать ее на руки каждые несколько минут. Она попеременно то ела, то капризничала, временами ее рвало, и на моей одежде оставались липкие пятна. Мне пришлось поменять три кофточки еще до одиннадцати часов.
   Плотный лифчик, который я носила, натер в подмышках, и мои соски были холодными и потрескавшимися. В разгар моей уборки по дому из-под пола раздался металлический свист, и нагревательные регистры со слабым вздохом отдали концы.
  
   - Нет, следующая неделя - слишком поздно, - сказала я по телефону ремонтнику. Я посмотрела в окно; казалось, что холодный февральский туман проникает сквозь стекла, чтобы поглотить нас. - На улице сорок два градуса6. У меня трехмесячный ребенок!
   Указанный ребенок сидел на своем стульчике, завернутый во все одеяла, и орал, как ошпаренная кошка. Игнорируя квакающие звуки на другом конце провода, я поднесла трубку к широко открытому рту Брианны и держала ее там несколько секунд.
   - Слышите? - спросила я, снова прижимая трубку к уху.
   - Ладно, леди, - покорно произнес голос на другом конце линии. - Я приду сегодня, где-то между полуднем и шестью часами.
   - Между полуднем и шестью часами? Вы можете сказать более точно? Мне нужно выйти за покупками, - запротестовала я.
   - Не только у вас полетел отопительный котел, леди - произнес голос, ставя точку в разговоре, и трубку повесили. Я взглянула на часы - одиннадцать-тридцать. Я ни за что не смогу сделать все покупки и вернуться назад за полчаса. Поход за покупками с маленьким ребенком больше похож на девяностоминутную экспедицию в дебри Борнео, оба путешествия требовали гору вещей и громадных затрат энергии.
   Скрипя зубами, я позвонила в дорогой супермаркет и заказала все необходимое для обеда. Потом взяла на руки ребенка, который к настоящему моменту цветом напоминал баклажан и заметно вонял.
   - Выглядит ужасно, милая. Будет лучше, если мы уберем это, - ласково приговаривала я, вытирая коричневую массу с ярко-красной попки Брианны. Она выгибала спину, пытаясь избежать прикосновения мокрой тряпки, и громко орала. Слой вазелина и свежий подгузник, десятый за это утро. Грузовик службы чистых подгузников должен был появиться только завтра, и весь дом пропах аммиаком.
   - Хорошо, моя дорогая, ну, ну.
   Я подняла ее, прижав к плечу и похлопывая по спине, но она продолжала визжать, не останавливаясь ни на мгновение. Но разве можно было ее обвинять, ее бедная попка выглядела так, словно с нее содрали кожу. В идеале, она сейчас должна была лежать голенькая на полотенце, но в холодном доме это было невозможно. Мы оба были одеты в свитера и зимние курточки, что делало процесс кормления еще более неудобным, чем обычно. Чтобы достать грудь из этого вороха одежды, требовалось несколько минут, во время которых малышка продолжала кричать.
   Брианна не могла спать больше десяти минут подряд, следовательно, я тоже. Когда в четыре часа мы обе заснули, то смогли проспать лишь четверть часа, будучи разбуженными громоподобным появлением котельщика, который стучал в дверь большим гаечным ключом.
   Одной рукой покачивая ребенка, прижатого к моему плечу, другой я начала готовить обед под аккомпанемент визга возле моего уха и бурных звуков из подвала.
   - Я ничего не обещаю, леди, но пока у вас будет тепло, - котельщик появился внезапно, вытирая грязь с замасленного лица. Он наклонился вперед, чтобы рассмотреть Брианну, которая в данный момент немного успокоилась, и, положив голову на мое плечо, сосала большой палец.
   - Ну, как, милочка, палец вкусный? - спросил он. - Говорят, что нельзя позволять им сосать большой палец. Зубы будут кривые, и нужны будут скобы.
   - Неужели? - произнесла я сквозь зубы. - Сколько я вам должна?
   Полчаса спустя, нафаршированный и политый маслом цыпленок лежал в кастрюле в окружении раздавленных кусочков чеснока, веточек розмарина и завитков лимонной кожуры. Осталось только намного сбрызнуть его соком лимона, и я могу поставить его в духовку. А потом мы с Брианной пойдем переодеваться. Кухня выглядела так, словно здесь произошла неумелая кража. Дверцы шкафов были раскрыты и кухонные принадлежности лежали на всех горизонтальных поверхностях. Я с шумом закрыла несколько створок и с таким же стуком захлопнула кухонную дверь, надеясь, что это удержит миссис Хинчклифф от вторжения, если не смогут ее хорошие манеры.
   Фрэнк купил розовое платьице для Брианны. Это была красивая вещь, но я с сомнением смотрела на слои кружев вокруг шеи. Они выглядели не только колючими, но и слишком жесткими.
   - Ладно, мы дадим ему шанс, - сказал я ей. - Папе понравится, если ты будешь красивой. Постарайся не плевать на него, хорошо?
   Ответом Брианны было еще некоторое количество липкой мерзости, которую она выдала, закрыв глаза, кряхтя и тужась.
   - О, хорошо сделано! - сказала я искренне. Придется менять простынку в кроватке, но, по крайней мере, это не усугубило раздражения ее кожи. Убрав грязь и надев на нее свежий подгузник, я тщательно вытерла слюни и сопли с ее лица, потом продела через голову розовое платье. Брианна хлопала глазами и очаровательно гулила, размахивая кулачками.
   Я услужливо опустила голову и произнесла "Пффф!" прямо ей в пупок, она поежилась и еще радостнее загулила. Я проделала это несколько раз, затем начала надевать платье.
   Брианне это не понравилось, и она начала жаловаться, закинув голову и издавая пронзительные вопли, когда я пыталась протолкнуть ее полненькие ручки в пышные рукава.
   - В чем дело? - спросила я, сильно пораженная такой реакцией. Я знала все оттенки ее плача и, в основном, понимала, что они означают, но этот крик был мне не знаком, в нем было много боли и страха. - Что случилось, солнышко?
   Теперь она кричала с неистовством, и слезы градом текли по ее лицу. Я с отчаянием перевернула ее, поглаживая по спине, думая, что у нее начался внезапный приступ колик, но она не корчилась от боли, как бывает в таком случае. И, тем не менее, она яростно билась, и когда я повернула ее, чтобы взять на руки, я увидела длинную красную полосу вдоль внутренней поверхности ее руки. В платье осталась булавка, и она поцарапала ее нежную руку, когда я пыталась натянуть рукав.
   - О, малышка! Извини меня! Маме очень жаль!
   Слезы текли по моему лицу, когда я вытащила из платья острую булавку. Я прижимала Брианну к своей груди, лаская и успокаивая ее, пытаясь в то же время унять чувство вины, которое переполняло меня. Конечно, я не хотела причинять ей боль, но она-то об этом не знала.
   - О, моя любимая, - бормотала я. - Все в порядке. Мама любит тебя. Все в порядке.
   Почему мне не пришло в голову проверить упаковку? И потом, какой маньяк упаковывает детские платья, используя опасные булавки? Разрываясь между яростью и страданием, я надела платье на Брианну, вытерла ей подбородок и унесла в спальню, где положила на кровать, пока сама торопливо надевала приличную юбку и кофту.
   Дверной звонок прозвенел, когда я надевала чулки. На одной пятке была дырка, но сейчас ничего нельзя было сделать. Я сунула ноги в узкие туфли из крокодиловой кожи, подхватила Брианну и пошла открывать дверь.
   Это был Фрэнк, который был нагружен пакетами и потому не мог открыть дверь своим ключом. Я взяла у него часть пакетов и положила на столик в прихожей.
   - Обед готов, дорогая? Я принес новую скатерть и салфетки. Думаю, наши уже несколько поистрепались. И вино, конечно.
   Он поднял бутылку, с улыбкой показывая ее мне, затем наклонился, чтобы рассмотреть меня, и улыбка его погасла. Он неодобрительно посмотрел на мои непричесанные волосы, на блузку со свежими пятнами от срыгнутого Брианной молока.
   - Боже, Клэр, - сказал он. - Ты не могла привести себя в порядок? Не то чтобы я считаю, что тебе нечего делать, но ты могла бы найти несколько минут ...
   - Нет, - ответила я весьма громко и сунула вопящую Брианну ему в руки.
   - Нет, - повторила я и взяла бутылку с вином из его рук.
   - Нет, - закричала я, топая ногой, и широко размахнулась бутылкой. Он испуганно втянул голову в плечи, но я стукнула бутылкой о дверной косяк, багряные капли божоле потекли вниз на порог, стеклянные осколки заблестели на крыльце.
   Я бросила остатки бутылки в заросли азалии и выбежала без пальто в холодный туман. Я пробежала мимо пораженных Хинчклиффов, которые прибыли на полчаса раньше срока, по-видимому, чтобы застать меня врасплох. Надеюсь, обед им понравится.
  
   Я бесцельно ездила в тумане, включив обогреватель у моих ног, пока счетчик не показал, что бензин заканчивается. Но мне не хотелось домой, еще нет. Может быть, ночное кафе? Потом я вспомнила, что сегодня была пятница, двенадцать часов ночи. Но у меня все же было место, куда я могла пойти. Я повернула автомобиль назад к пригороду, где мы жили, и где находилась церковь Святого Финбара.
   В этот поздний час церковь была заперта для защиты от грабителей и вандалов. Однако для припозднившихся посетителей сразу же под ручкой находился кодовый замок, пять цифр от единицы до пяти. Нажав три цифры в правильной последовательности, можно было открыть дверь.
   Я тихо вошла и двинулась к регистрационной книге, лежащей у ног Святого Финбара, чтобы сделать запись о своем посещении.
  
   - Святой Финбар? - спросил Фрэнк недоверчиво. - Нет такого святого, и не может быть.
   - Есть, - ответила я с несколько самодовольным видом. - Ирландский епископ двенадцатого века.
   - Ах, ирландский, - сказал Фрэнк пренебрежительно. - Понятно. Но вот я не могу понять, - продолжил он, стараясь быть тактичным. - Э-э, ну ... почему?
   - Что почему?
   - Почему ты ходишь туда? Ты никогда не была набожной. И ты не посещаешь мессу. Отец Биггз каждое воскресенье спрашивает меня о тебе.
   Я покачала головой.
   - Я действительно не могу сказать почему, Фрэнк. Это просто то, в чем я нуждаюсь.
   Я беспомощно посмотрела на него, не зная как объяснить ему.
   - Там очень мирно и спокойно, - сказала я, наконец.
   Он открыл рот, собираясь что-то сказать, но передумал и отвернулся, покачав головой.
  
   Было тихо и спокойно. На пустынной стоянке был припаркован только один автомобиль какого-то припозднившегося почитателя святого. В церкви я записала свое имя в регистрационный журнал и тактично кашлянула, чтобы дать знать посетителю о моем присутствии, не обращаясь к нему напрямую. Я встала на колени позади крупного мужчины в желтой ветровке. Через мгновение он поднялся, поклонился алтарю, и, развернувшись, пошел к двери, кивнув головой в знак приветствия, когда проходил мимо меня.
   Дверь закрылась со скрипом, и я осталась наедине с Причастием на алтаре, окруженным золотым лучистым сиянием. Здесь же ровным светом горели две большие белые свечи. Я на мгновение закрыла глаза, вслушиваясь в тишину.
   Все произошедшее за день кружилось в моей голове в бессвязной путанице чувств и мыслей. Я замерзла без пальто, пока шла от стоянки до церкви, но теперь я начала согреваться, и мои сжатые руки, лежащие на коленях, расслабились.
   Наконец, как обычно здесь случалось, я перестала думать. Остановилось ли время перед лицом вечности, или тяжелая усталость одолела меня - я не знала. Но чувство вины перед Фрэнком ослабло, мучительное горе по Джейми уменьшилось, и даже постоянное напряжение материнства снизилось до уровня фонового шума, не более громкого, чем удары моего сердца, равномерные и спокойные в темном уюте церкви.
   - Господи, - прошептала я. - Вручаю твоему милосердию душу слуги твоего Джеймса. "И мою", - добавила я про себя. И мою.
   Я сидела неподвижно, наблюдая мерцание свечей на золотом обрамлении, пока сзади не прозвучали тихие шаги очередного посетителя, которые замолкли рядом со мной, когда он преклонил колена. Посещения церкви никогда не прекращались - ни днем, ни ночью. И Святое Причастие никогда не оставалось в одиночестве.
   Я посидела еще несколько минут, затем соскользнула со скамьи, чтобы подойти к алтарю. Когда я возвращалась назад, я заметила фигуру в тени статуи Святого Антония. Фигура зашевелилась, когда я подходила, и мужчина подошел к двери, чтобы встретить меня.
   - Что ты здесь делаешь? - прошипела я.
   Фрэнк кивнул новому посетителю, уже становящемуся на колени, и взял меня за локоть, выводя наружу.
   Я подождала, пока двери не закроются, прежде чем вырваться из его рук и с протестом повернуться к нему.
   - В чем дело? - сказала я сердито. - Почему ты приехал сюда?
   - Я беспокоился о тебе, - он махнул в направлении стоянки, где его большой бьюик стоял рядом с моим маленьким фордом. - Опасно находиться одной ночью в этой части города. Я приехал, отвезти тебя домой, только и всего.
   Он не словом не обмолвился ни о Хинчклиффах, ни о званом обеде. Мое раздражение погасло.
   - А, - сказала я. - Где Брианна?
   - Попросил старую миссис Мансинг присмотреть за ней, вдруг она будет плакать. Однако не думаю, что в этом будет необходимость, она спит, как убитая. Давай поторопимся, становится холодно.
   Холодный воздух, поднимающийся от залива, обвивал белыми щупальцами фонарные столбы, и я дрожала в своей тонкой блузке.
   - Встретимся дома, - сказала я.
   Детская встретила меня теплом и уютом, когда я вошла, чтобы посмотреть Брианну. Она все еще спала, но была беспокойна; она мотала своей рыжей головкой, открывая и закрывая рот, как рыба.
   - Она проголодалась, - прошептала я Фрэнку, который вошел следом, и теперь стоял за моим плечом, с нежностью глядя на ребенка. - Мне лучше покормить ее перед сном, тогда она будет спать до самого утра.
   - Я принесу тебе выпить чего-нибудь горячего.
   И он вышел на кухню. Я взяла на руки теплый сонный сверток.
   Она высосала только одну грудь, но уже наелась. Ее ослабевший ротик, обведенный подсохшим молоком, выпустил сосок, и тяжелая головка прижалась к моей руке. Ни ласковое потряхивание, ни поглаживание не могли пробудить ее, чтобы она взяла в рот другую грудь, так что я сдалась, положив ее назад в кроватку, и поглаживала ей спинку до тех пор, пока с подушки не раздался тихий звук срыгивания, сменившийся дыханием полного удовлетворения.
   - Наелась на всю ночь, да? - Фрэнк натянул на нее одеяло с желтыми зайчиками.
   - Да, - я откинулась в кресле-качалке, слишком опустошенная физически и духовно, чтобы пошевелиться. Фрэнк подошел и встал рядом со мной, положив свою руку на мое плечо.
   - Значит, он мертв? - вдруг тихо спросил он.
   "Я тебе уже говорила", - чуть не сказала я, но остановилась и только молча кивнула головой, медленно покачиваясь в кресле и уставившись на темную кроватку и ее крошечного обитателя.
   Моя правая грудь мучительно набухла от молока. Несмотря на усталость, я не могла уснуть, не позаботившись о ней. Со смиренным вздохом я потянулась к молокоотсосу, нелепой и неуклюжей резиновой штучке. Использовать его было неудобно и противно, но это было лучше, чем проснуться через час от острой боли и с мокрой от выступившего молока рубашкой.
   Я махнула рукой, отпуская Фрэнка.
   - Иди. Мне нужно несколько минут, я должна ...
   Вместо того, чтобы уйти или что-нибудь ответить, он взял из моих рук молокоотсос и положил его на стол. Его рука, как бы сама по себе, без всякого вмешательства с его стороны, двинулась через теплый темный воздух детской и нежно обхватила мою набухшую грудь.
   Его голова склонилась, и его губы мягко сомкнулись на моем соске. Я застонала, ощущая почти болезненное покалывание от молока, бегущего по крошечным капиллярам. Я положила руку ему на затылок, вынуждая его наклониться ближе.
   - Сильнее, - прошептала я.
   Его рот был мягок и нежен в отличие от крепких беззубых десен ребенка, которые вцепляются в сосок мертвой хваткой, вызывая в ответ обильные потоки молока.
   Фрэнк опустился передо мной на колени, словно проситель. "Испытывает ли Бог такие же чувства, - думала я, - смотря на коленопреклоненных верующих у своих ног? Также ли его переполняют нежность и жалость?" Туман усталости накрыл меня, и все движения казались мне замедленными, словно мы были под водой. Руки Фрэнка двигались медленно, словно ветви морских растений, колеблющихся в потоке воды, они касались моего тела легко, будто водоросли, поднимая меня с силой волны и укладывая на ковер. Я закрыла глаза и позволила потоку унести меня.
  
   Передняя дверь старого пасторского дома открылась с визгом ржавых петель, возвещая о приходе Брианны Рэндалл. Роджер сразу же вскочил на ноги и бросился в холл, привлеченный голосом девушки.
   - Ты сказала мне купить фунт масла первого сорта, я купила, но я все время думаю - а может ли быть масло второго сорта, или еще хуже, - Брианна передала пакеты Фионе, смеясь и говоря одновременно.
   - Ну, если бы ты купила его у этого старого мошенника Уиклоу, оно точно было бы худшим, чтобы он там не говорил, - прервала ее Фиона. - О, корица! Великолепно! Я сделаю булочки с корицей. Хочешь посмотреть?
   - Конечно, но сначала я хочу поесть. Я умираю с голоду! - Брианна приподнялась на цыпочках, принюхиваясь к запахам, доносящимся с кухни. - Что там у нас? Хаггис?
   - Хаггис! Боже мой! Глупая сэсcенэк7! Кто же ест хаггис весной, его делают осенью, когда забивают овец.
   - Я сэсcенэк? - Брианна, казалось, была восхищена этим прозвищем.
   - Конечно, глупышка. Но все равно ты мне нравишься.
   Фиона улыбнулась Брианне, возвышающейся над маленькой шотландкой почти на целый фут. Фионе было девятнадцать лет, она была красивой, очаровательной пухленькой девушкой. Рядом с ней Брианна с сильными и четкими чертами лица выглядела, как средневековое изображение. С ее длинным прямым носом и длинными волосами, сияющими, как красное золото в свете потолочного светильника, она, казалось, сошла со страниц древнего иллюстрированного манускрипта, настолько яркого, что он не потускнел за тысячу лет.
   Потом Роджер внезапно осознал, что Клэр Рэндалл стояла возле его локтя. Она смотрела на дочь с выражением, в котором были смешаны любовь и гордость и что-то еще - память, наверно. Слегка потрясенный, он понял, что у Джейми Фрейзера должны были быть не только поразительный рост и рыжие волосы викинга, которые он завещал своей дочери, но и такая же чисто физическая привлекательность.
   Удивительно, подумал он. Она не делала и не говорила ничего особенного, и все же люди тянулись к ней. Была в ней некая притягательность, почти магнетизм, который вовлекал всех находящихся рядом в сферу ее влияния.
   Она также притягивала его. Брианна только повернулась к нему и улыбнулась, и, даже не осознав своего движения, Роджер тут же оказался рядом с ней, причем достаточно близко, чтобы увидеть неяркие веснушки на ее скулах и почувствовать легкий запах табака, который остался в ее волосах после посещения лавки.
   - Привет, - сказал он, улыбаясь. - Есть что-нибудь хорошее из Ассоциации кланов, или ты была слишком занята, вкалывая, как ишак, на Фиону.
   - Как ишак? - голубые глаза Брианны сузились от веселого изумления. - Ишак? То я сэсенэк, то ишак. А как вы, шотландцы, называете людей, если хотите быть приятными?
   - Дор-р-р-р-огая, - ответил он, преувеличенно раскатывая звук "р" и заставляя обеих девушек рассмеяться.
   - Звучит, как рассерженный абердинский терьер, - заметила Клэр. - Ты нашла что-нибудь в библиотеке горных кланов, Бри?
   - Много разного, - ответила Брианна, роясь среди фотокопий, которые она положила на стол в холле. - Мне удалось прочитать большинство текстов, пока мне делали копии. Это самое интересное.
   Она протянула лист Роджеру.
   Это была одна из горских легенд, озаглавленная "Бочонок эля".
   - Легенды? - спросила Клэр, заглядывая через его плечо. - Это нам нужно?
   - Может быть, - рассеяно ответил Роджер, внимательно читая листок. - Что касается шотландских горцев, то вплоть до середины девятнадцатого века почти вся их история хранилась в устных сказаниях. Это означает, что нет большого различия между историями о реальных людях и исторических личностях и историями о мифических существах, например, водяных лошадях, привидениях и делах старшего народа. Ученые, которые записали эти истории, часто не могли с уверенностью сказать, с чем они имели дело - фактами или мифами, иногда это было и то, и другое вместе. Однако иногда можно прийти к выводу, что в сказании описано реальное историческое событие.
   - Вот этот документ, например, - он протянул Клэр листок, - звучит вполне правдоподобно. Он описывает происхождение названия одной скалы в Горной Шотландии.
   Клэр заправила волосы за уши и склонила голову к тексту, прищурив глаза в тусклом свете потолочного светильника. Фиона, уставшая от пыльных бумаг и совсем не интересующаяся историей, удалилась на кухню, чтобы присмотреть за обедом.
   - "Бочонок эля", - прочитала Клэр. - Это небольшое скальное образование, расположенное над небольшой речушкой, названо в честь якобитского лэрда и его слуги. Лэрд, один из немногих счастливчиков, избежавших бедствий Каллодена, с большим трудом добрался до своего дома, но был вынужден семь лет скрываться в пещере, так как англичане наводнили Горную Шотландию, охотясь за уцелевшими сторонниками Чарльза Стюарта. Домочадцы и арендаторы лэрда были преданы ему и держали его присутствие в тайне, а также снабжали его едой и всем необходимым. Они также скрывали его настоящее имя и называли Коричневой шапкой, чтобы даже случайно не выдать его англичанам, которые часто появлялись в тех краях.
   - Однажды мальчик, который нес бочонок эля лэрду, встретил отряд английских драгунов. Он смело отказался отвечать на вопросы английских солдат и отдать им свою ношу. Тогда один из драгунов атаковал его, и мальчик выронил бочонок, который, подпрыгивая, покатился по крутому склону и упал в пробегающую внизу речку.
   Она посмотрела поверх листа на дочь, вопросительно приподняв брови.
   - Почему эта история? Мы знаем, или точнее, думаем, что знаем, - поправилась она, кивнув в сторону Роджера, - что Джейми покинул Каллоден живым, но ведь тогда спаслись и многие другие. Почему ты думаешь, что этим лэрдом был Джейми?
   - Из-за Коричневой шапки, конечно, - ответила Брианна, как бы удивленная этим вопросом.
   - Что? - с недоумением спросил Роджер. - При чем тут коричневая шапка?
   В ответ Брианна захватила горсть своих красно-рыжих волос и покачала ими перед его носом.
   - Коричневая шапка! - сказала она нетерпеливо. - Шапка унылого коричневого цвета, не так ли? Он все время носил шапку, потому что у него были волосы, по которым его можно было легко опознать. Ты же говорила, что англичане называли его Красным Джейми. Они знали, что у него были приметные волосы, и он должен был скрывать их!
   Роджер безмолвно уставился на ее распущенные волосы, горевшие, как яркий огонь.
   - Может быть, ты права, - произнесла Клэр. Глаза ее заблестели от волнения. - Они были похожи на твои. Волосы Джейми были такие же, как у тебя, Бри.
   Она протянула руку и нежно погладила волосы Брианны, та в ответ с любовью посмотрела на свою мать.
   - Я знаю, - сказала она. - Пока я читала, я все время пыталась представить его.
   Она замолчала и откашлялась, как будто что-то попало ей в горло.
   - Я представляла его в пещере, среди вересковых пустошей с его яркими волосами. Ты говорила, что он был объявлен вне закона, и я подумала, что он должен был уметь хорошо скрываться. Ведь его пытались убить, - закончила она тихо.
   - Правильно, - бодро сказал Роджер, чтобы рассеять грусть в глазах Брианны. - Превосходная догадка. Но мы будем уверены наверняка, если поищем этот Бочонок эля на карте ...
   - За какого болвана ты меня принимаешь? - сказала Брианна презрительно. - Я подумала об этом.
   Грусть в ее глазах исчезла, сменившись выражением самодовольства.
   - Именно потому я так поздно сегодня пришла. Я заставила библиотекаря достать все карты Горной Шотландии, которые только у них были.
   Она взяла другую фотокопию из пачки на столе и торжествующе ткнула в нее около верхнего края.
   - Видите? Это очень маленькая скала, и на большинстве карт она не обозначена. А на этой она есть. Вот здесь деревня Брох Мордха, которая, как рассказывала мама, находится рядом с поместьем Лаллиброх, а вот здесь ... - ее палец сдвинулся на четверть дюйма вверх, указывая на микроскопическую подпись, - Бочонок эля. Видите? - повторила она. - Он вернулся в свое поместье, и здесь он прятался.
   - Не имея под рукой лупы, я поверю тебе на слово, что здесь написано "Бочонок эля", - сказал Роджер, распрямляясь. Он ухмыльнулся Брианне.
   - Поздравляю, - сказал он. - Я думаю, мы знаем, где он находился, по крайней мере, до указанного момента.
   Брианна улыбнулась в ответ, глаза ее подозрительно блестели.
   - Да, - тихо сказала она и нежно провела пальцем по бумаге. - Мой отец.
   Клэр сжала руку дочери.
   - Если у тебя волосы твоего отца, то очень приятно знать, что у тебя мозги твоей матери, - произнесла она с улыбкой. - Пойдемте и отпразднуем это событие обедом, который приготовила Фиона.
   - Хорошая работа, - сказал Роджер, когда они шли в столовую. Его рука покоилась на талии Брианны. - Ты должна гордиться собой.
   - Спасибо, - ответила она, коротко улыбнувшись, но печальное настроение тут же вернулось к ней, выразившись в горестном изгибе ее губ.
   - В чем дело? - мягко спросил Роджер, остановившись. - Что случилось?
   - Нет, все в порядке, - она посмотрела на него, легкая морщинка появилась между ее бровями. - Просто я подумала ... попыталась вообразить, каково это было для него? Жить в пещере семь лет? И что с ним произошло потом?
   Импульсивно Роджер наклонился вперед и легко поцеловал ее между бровей.
   - Я не знаю, дорогая, - ответил он. - Но, может быть, мы узнаем.
  
  ЧАСТЬ ВТОРАЯ
  Лаллиброх
  
  4
  КОРИЧНЕВАЯ ШАПКА
  
  Лаллиброх
  Ноябрь 1752
   Он спускался к дому побриться раз в месяц, когда один из мальчиков приносил сообщение, что опасности нет. Всегда ночью, перемещаясь в темноте мягкими шагами, как лиса. Бритье казалось ему совершенно необходимым действием, маленьким знаком его приобщения к цивилизации.
   Он, словно тень, проскальзывал через кухонную дверь, где его встречали улыбка Иэна или поцелуй сестры, и преображение начиналось. На столе стоял тазик с горячей водой, лежали выправленная бритва и средство для получения пены. Временами это было настоящее мыло, если кузен Джаред отправлял его из Франции, но зачастую это было просто перетопленное сало с разъедающей глаза щелочью.
   Он чувствовал начало этого преображения, как только улавливал запах кухни - такой сильный и насыщенный по сравнению с тонкими запахами озера, вересковой пустоши и леса, приносимыми ветерком, но, только завершив ритуал бритья, он ощущал себя человеком.
   Домочадцы привыкли, что он не разговаривал, пока не заканчивал бриться - слова с трудом выходили из его глотки после месячного молчания. Но он молчал не потому, что ему было нечего сказать; слова, которые нужно было высказать за столь короткое время, теснились в его горле. Он нуждался в этих нескольких минутах тщательного бритья, чтобы решить - что и кому он должен сказать в первую очередь.
   Были новости, о которых он должен был узнать, и о которых нужно было спросить - об английских патрулях в округе, политике, арестах и о судебных процессах в Эдинбурге и Лондоне. Но это могло подождать. С Иэном нужно было в первую очередь поговорить о делах поместья, с Дженни - о детях. Если это казалось безопасным, вниз приводили детей, чтобы они поздоровались с дядей. Они дарили ему полусонные объятия и мокрые поцелуи прежде, чем вернуться в свои кроватки.
   - Он скоро станет мужчиной, - была его первая фраза, когда он спустился домой в сентябре. Слова относились к старшему ребенку Дженни, его тезке Джейми. Мальчик десяти лет напряженно сидел за столом, остро осознавая свое положение временного хозяина дома.
   - Ага, именно в этом я и нуждаюсь - еще в однм существе, которое заставит меня волноваться, - едко ответила сестра, но мимоходом коснулась плеча сына с гордостью, которая противоречила ее словам.
   - Есть какие-нибудь вести об Иэне?
   Его шурин был арестован за три недели до этого - уже в четвертый раз - и был увезен в Инвернесс, как подозреваемый в сочувствии якобитам.
   Дженни покачала головой, подавая ему накрытое блюдо. Густой теплый запах пирога с куропаткой разнесся из-под проколотой корочки, наполнив его рот такой обильной слюной, что ему пришлось сглотнуть прежде, чем он смог говорить.
   - Но не стоит тревожиться, - сказала Дженни, выкладывая пирог на его тарелку. Ее голос был спокоен, но маленькая вертикальная складка между бровей стала глубже. - Я отправила с Фергюсом документы о передаче права собственности и об освобождении Иэна от военной службы. Они отпустят его домой сразу же, как только поймут, что он не владелец Лаллиброха и взять с него нечего.
   Она взглянула на своего сына, потянувшись за кувшином с элем.
   - У них мало шансов доказать, что маленький ребенок - предатель.
   Ее голос был полон мрачного удовлетворения при мысли о конфузе английского суда. Документ о передаче права собственности на Лаллиброх от старшего Джеймса к младшему предъявлялся суду не впервые, всякий раз расстраивая планы Короны конфисковать поместье, как принадлежащее якобитскому мятежнику.
   И потом с каждым шагом, уводящим его от дома, он чувствовал, как тонкий налет его причастности к человечеству таял. Иногда ощущение теплоты семейного очага оставалось с ним до самой пещеры, иногда оно исчезало почти сразу же, развеянное пронизывающим ветром, вонючим и едким от пожаров.
   Англичане сожгли три хутора за верхним полем; они вытащили Хью Кирби и Джеффа Мюррея из их домов и расстреляли, не предъявив даже формального обвинения. Молодой Джо Фрейзер, предупрежденный своей женой, которая вовремя заметила англичан, смог убежать и жил три недели с Джейми в пещере, пока англичане не удалились, увозя с собой Иэна.
  
   В октябре он разговаривал со старшими детьми: Фергюсом - французским мальчиком, которого он подобрал в парижском борделе, и Робби МакНабом - сыном судомойки и лучшим другом Фергюса.
   Он медленно провел бритвой вниз по щеке и вокруг челюсти, затем снял пену с лезвия о край тазика. Уголком глаза он уловил выражение восхищенной зависти на лице Робби МакНаба. Немного повернувшись, он увидел, что все три мальчика - Робби, Фергюс и маленький Джейми - пристально наблюдали за ним, открыв рты.
   - Не видели ни разу, как мужчина бреется? - спросил он, приподняв бровь.
   Робби и Фергюс переглянулись, но ответ оставили за молодым Джейми, как номинальным владельцем поместья.
   - Ну, ... да, дядя, - начал тот, покраснев, - Но ... я имею в виду.
   Он стал запинаться и покраснел еще больше.
   - Папы теперь нет, но даже когда он был здесь, мы не видели, как он бреется. А у тебя так много волос на лице, дядя, и мы очень рады видеть тебя снова и ...
   Джейми вдруг понял, что для мальчиков он кажется весьма романтичной фигурой. Быть преступником, жить одиноко в сырой тесной пещере, выходить в темноте на охоту, приходить в дом по ночам из тумана, грязным с отросшими торчащими волосами, с бородой, в которую набились обломки веточек - да, в их возрасте это казалось невероятным приключением. Будучи только пятнадцати, шестнадцати и десяти лет от роду, они понятия не имели о чувстве вины и горького одиночества, о постоянном грузе ответственности, который невозможно было ни снять, ни облегчить.
   Они могли понять страх смерти, страх быть схваченным, но не ужас перед одиночеством, перед собственной своей природой, перед безумием. Они не могли понять постоянный страх того, как повлияет его присутствие на судьбу домочадцев. Если мысли об опасности вообще приходили им в головы, они игнорировали их с беспечным высокомерием собственного бессмертия, свойственным юности.
   - Ну что ж, - сказал он, поворачиваясь назад к зеркалу, когда молодой Джейми прекратил заикаться. - Мужчина рождается для страдания и бороды. Одно из проклятий Адама.
   - Адама? - Фергюс был откровенно удивлен, но другие мальчики сделали вид, что понимают, о чем говорит Джейми. Предполагалось, что Фергюсу, как французу, можно чего-то не знать.
   - О, да, - Джейми прижал верхнюю губу к зубам и аккуратно побрил под носом. - В начале, когда Бог только создал человека, подбородок Адама был таким же гладким, как у Евы. Их тела были безволосыми, как у новорожденных, - добавил он, заметив, как маленький Джейми стрельнул глазами на промежность Робби. У Робби борода еще не росла, но над верхней губой появился темный пушок, свидетельствуя о том, что у того появились волосы и в некоторых других местах.
   - Но когда ангел с пылающим мечом изгнал их из Рая, и они едва успели выйти за ворота, как подбородок у Адама зачесался. И с тех пор мужчины обречены постоянно бриться.
   Он закончил бритье последним эффектным движением и театрально поклонился аудитории.
   - А как насчет волос в других местах? - спросил Робби. - Вы же там не бреете!
   Маленький Джейми хихикнул, вновь залившись краской смущения.
   - И это чертовски хорошо, - ответил его старший тезка. - Нужно иметь очень уверенную руку, чтобы бриться там, хотя в этом случае зеркало не нужно, - добавил он под дружное хихиканье мальчишек.
   - А как насчет леди? - спросил Фергюс. Его голос на слове "леди" сорвался, издав звук, похожий на кваканье лягушки, и это вызвало новый приступ смеха у двух других мальчишек. - Конечно, у les filles8 там тоже есть волосы, но они их не бреют ... обычно - добавил он, вспомнив, по-видимому, свое детство, проведенное в борделе.
   Джейми услышал шаги сестры, спускающейся в зал.
   - Ну, это не назовешь проклятием, - сказал он своей увлеченной аудитории, поднимая тазик и ловко выплескивая воду из него в окно. - Бог дал их для облегчения мужчин. Если вы когда-нибудь будете иметь счастье видеть женщину без одежды, джентльмены, - продолжил он, оглядываясь через плечо и понижая голос, - вы увидите, что волосы там растут в виде стрелки, указывающей в то место, куда бедный невежественный мужчина должен найти свой путь.
   Он величественно отвернулся, оставив смех и хихиканье за своей спиной, и почувствовал шок от внезапного чувства стыда, когда увидел, как сестра, которая была на последнем месяце беременности, входила в зал медленными тяжелыми шагами. Она держала поднос с его ужином на своем огромном животе. Как он мог унизить ее ради грубой пошлой шутки и мимолетного чувства товарищества с мальчишками?
   - Замолчите! - прикрикнул он на мальчиков, которые тут же замолкли и с удивлением уставились на него. Он поспешил к Дженни, взял поднос из ее рук и поставил его на стол.
   Это было приготовленное с приправами мясо козы и бекон. Джейми увидел, как кадык Фергюса дернулся, когда тот сглотнул, почувствовав запах мяса. Он знал, что они приберегали для него лучшие кусочки еды - для этого не нужно было смотреть на лица мальчиков, сидевших напротив. Когда он приходил, то приносил с собой все, что он мог добыть: пойманных в ловушки кроликов или куропаток, иногда гнездо ржанки с яйцами. Но этого было недостаточно для дома, где нужно было содержать не только домочадцев, но и поддерживать семьи убитых Кирби и Мюррея. По крайней мере, до весны их вдовы и дети должны были оставаться в этом доме, и он должен сделать все возможное, чтобы прокормить их.
   - Садись рядом со мной, - сказал он Дженни и, нежно взяв ее за руку, усадил рядом с собой на скамью. Дженни удивилась - она никогда не садилась, пока он ел, подавая ему то одно, то другое - но села с видимым удовольствием. Было уже поздно, и она очень устала; Джейми видел черные круги под ее глазами.
   Он решительно отрезал большой кусок мяса и положил на тарелку, которую поставил перед ней.
   - Нет, это тебе, - запротестовала Дженни, - Я уже поела ...
   - Наверняка недостаточно, - сказал он. - Тебе нужно больше есть ... для малыша, - добавил он вдохновенно. Если она не станет есть ради себя, она смогла бы поесть ради ребенка. Она поколебалась несколько мгновений, потом улыбнулась ему и начала есть.
   Сейчас был ноябрь, и холод пробирался сквозь тонкую рубашку и брюки. Но он не замечал его, увлеченный выслеживанием. Было облачно, но облака покрывали небо тонкими барашками, сквозь которые полная луна давала достаточно много света.
   Слава Богу, не было дождя. Из-за стука и шороха падающих капель он не смог бы ничего услышать, а острый аромат намокших растений маскировал бы запахи животных. За долгие месяцы пребывания на открытом воздухе его нос стал очень чувствительным; когда он входил в дом, запахи в нем иногда просто сбивали его с ног.
   Он еще не подкрался достаточно близко, чтобы учуять мускусный запах оленя-самца, но он услышал характерный шелест, когда тот дернулся, почуяв его присутствие. Теперь самец застыл, словно одна из многочисленных теней, колеблющихся среди окружающих холмов под летящими по небу облаками.
   Он очень медленно поворачивался к тому месту, где, как подсказывал его слух, стоял олень. Его лук с наложенной на тетиву стрелой был наготове. Может быть, у него будет хотя бы один выстрел прежде, чем олень сорвется с места.
   Да, вот он! Его сердце стукнуло возле горла, когда он увидел острые черные рожки, торчащие среди дрока. Он замер, стараясь успокоиться, затем глубоко вздохнул и сделал шаг вперед.
   Шум, с которым олень рванулся с места, был неожиданно громким и мог бы напугать охотника. Но этот охотник был готов. Он не застыл испуганно, не рванулся бестолково следом, а стоял твердо, смотря вдоль древка стрелы, отслеживая глазами прыжки оленя и выжидая момент для выстрела. И затем освобожденная тетива больно ударила его по запястью.
   Это был меткий выстрел, прямо под лопатку оленя, что было очень хорошо - он сомневался, что у него достало бы сил преследовать взрослого самца, пусть даже и раненого. Олень упал на свободное от кустов место за зарослями дрока; ноги его странно и беспомощно торчали, жесткие, словно палки, как бывает у всех убитых копытных. Охотничья луна осветила его остекленевший глаз, скрывая темный взгляд и покрывая тайну смерти чистым серебряным светом.
   Он вытащил кинжал и встал на колени возле туши, торопливо шепча граллох - молитву, которую произносят перед потрошением дичи. Старый Джон Мюррей, отец Иэна, научил его этой молитве. Рот отца слегка кривился, когда он слышал ее, из чего Джейми сделал вывод, что граллох обращается вовсе не к тому богу, которому они молились по воскресеньям в церкви. Но отец ничего не сказал, когда Джейми бормотал эту молитву, едва понимая, что он говорит, с нервным возбуждением чувствуя твердую руку старого Джона на своей руке и прижимая острие ножа к волосатому боку своей первой добычи.
   Сейчас Джейми имел гораздо больше опыта; он задрал липкую морду оленя одной рукой, а другой уверено перерезал ему горло.
   Кровь горячим фонтаном ударила по ножу и руке, два-три толчка, и фонтан спал, превратившись в непрерывный поток, вытекающий из перерезанной артерии. Если бы он остановился подумать, он бы никогда не сделал этого, но голод, головокружение и холодное опьянение ночи не дали ему время на раздумье. Он сложил ладони чашей под потоком крови и поднес их, наполненные парящей жидкостью, ко рту.
   Луна черным пятном отражалась в его ладонях, и ему показалось, что он поглощает саму сущность оленя, а не пьет его кровь. Ее вкус был соленым и серебряным, а ее тепло было его собственным. Он не ощущал ее холода или тепла, он чувствовал только ее густой вкус во рту, головокружительный запах горячего металла и внезапные спазмы в животе, вызванные близостью пищи.
   Джейми закрыл глаза и вздохнул, почувствовав холодный влажный воздух, заслонивший горячий запах туши оленя. Он сглотнул, провел по лицу тыльной стороной ладони, вытер руки о траву и приступил к работе.
   Он с трудом перевернул тяжелую инертную тушу и начал потрошение. Длинный удар ножа, сильный и деликатный одновременно, разрезал шкуру между ног, но не затронул брюшину, которая содержала внутренности. Он погрузил руки внутрь туши, в теплую горячую глубину, и с усилием вытянул скользкий мокрый мешок, сияющий под лунным светом в его руках. Один разрез выше и другой ниже, и вот темная масса вывалилась на траву, завершив черную магию, превращающую оленя в мясо.
   Это был небольшой олень, хотя на рогах у него уже были отростки. Он сможет унести его один, не оставляя тушу на милость лисиц и барсуков, если бы ему пришлось идти за помощью. Он наклонился, закинул одну ногу оленя на свое плечо и, кряхтя от усилия, поднялся, забрасывая ношу себе на спину.
   Когда он медленно и неуклюже спускался вниз с холмов, луна бросала его тень на скалы, показывая горбатую фантастическую фигуру. Рога оленя покачивались над его головой, придавая его темному силуэту подобие рогатого человека. Он слегка дрожал, вспоминая рассказы о шабаше ведьм, где появлялся сам Рогатый, чтобы испить жертвенной крови козы или петуха.
   Он чувствовал небольшую тошноту и все усиливающееся головокружение. Все больше и больше он ощущал потерю ориентации, и сознание его расщеплялось. Днем он был разумным существом и боролся с отупляющей неподвижностью, упрямо дисциплинируя свои мысли и ища убежище на страницах книг. Но с наступлением ночи, когда он выходил из пещеры, как дикое животное из своего логовища, разум его пасовал, уступая место ощущениям, и он бежал по темным холмам под ночными звездами, охотился, движимый голодом, пьяный от крови и лунного света.
   Он шел, уставившись в землю, его острое ночное зрение позволяло ему держать уверенный шаг, несмотря на тяжелую ношу. Олень уже охладел, его шерсть касалась шеи Джейми, и пот, холодный от ночного ветерка, охлаждал его, как если бы он разделял судьбу своей добычи.
   Только, когда появились огни Лаллиброха, он ощутил причастность к человечеству, его разум и тело соединились, и он приготовился встретить свою семью.
  
  5
  ДИТЯ НАМ ДАЕТСЯ
  
   Прошло три недели, а о возвращении Иэна ничего не было слышно. Впрочем, известий не было вообще, так как Фергюс не приходил в пещеру уже несколько дней, и Джейми стал беспокоиться о том, что происходит в доме. Мясо оленя, которого он застрелил, уже должно было закончиться, особенно с учетом дополнительных ртов, а от огорода в это время года было мало проку.
   Джейми был так сильно обеспокоен, что рискнул явиться в дом сразу же после захода солнца. Он проявил осторожность и натянул на голову шапку, связанную из грубой серовато-коричневой шерсти, чтобы скрыть свои яркие волосы от предательских лучей заходящего солнца. Только его высокий рост мог вызвать подозрение, однако он был уверен в быстроте и крепости своих ног, которые могли унести его от опасности при встерече с английским патрулем. Зайцы в зарослях вереска не могли соперничать с Джейми Фрейзером, если он был вовремя предупрежден.
   Дом встретил его удивительной тишиной. Не было обычного шума от детей, которых в доме было достаточно - пятеро детей Дженни и шестеро детей из семей расстреляных арендаторов, не говоря уже о Фергюсе и Робби МакНабе, которые еще не настолько повзрослели, чтобы не носиться друг за другом вокруг конюшни со злодейскими выкриками.
   Джейми остановился, едва переступив порог дома, остро ощущая странную тишину жилища. Он находился в прихожей, расположенной в задней части здания; с одной стороны от него находилась кладовая, с другой - чулан, сама кухня располагалась дальше по коридору. Он стоял неподвижно, вслушиваясь и вдыхая густой насыщенный запах дома. В доме кто-то был, он слышал тихие царапающие звуки, сопровождаемые приглушенным периодическим позвякиванием, которые доносились из-за обитой тканью кухонной двери.
   Это были уютные домашние звуки, и Джейми осторожно, но без какого-либо страха открыл дверь. Его сестра Дженни с большим выступающим животом в одиночестве стояла возле стола и что-то размешивала в желтом кувшине.
   - Что ты здесь делаешь? Где миссис Кокер?
   Сестра выронила ложку с испуганным вскриком.
   - Джейми! - побледнев, она приложила руку к груди и закрыла глаза. - Боже! Ты напугал меня до смерти.
   Она открыла ярко-синие глаза такие же, как у него, и пристально уставилась на него.
   - Во имя святой девы, что ты здесь делаешь? Я не ждала тебя, по крайней мере, еще неделю.
   - Фергюс давно не поднимался в горы, и я беспокоился, - ответил он просто.
   - Ты такой милый, Джейми.
   Краски вернулись на ее лицо, и она с улыбкой подошла, чтобы обнять его. Это было неуклюжее объятие - мешал торчащий вперед живот - но приятное. Он на мгновение прислонился лицом к ее темной голове, вдыхая сложный букет из запахов свечного воска и корицы, мыла и шерсти. В этом букете сегодня ощущался еще один необычный запах, она пахла молоком.
   - Где все? - спросил он, неохотно отпуская ее.
   - Миссис Кокер умерла, - ответила она, и морщинка между ее бровей углубилась.
   - Да? - сказал он тихо и перекрестился. - Мне очень жаль.
   Миссис Кокер была горничной, а потом домоправительницей в семье Фрейзеров еще со времени женитьбы их родителей, теперь уже сорок лет назад.
   - Когда?
   - Вчера, после обеда. Она умерла в мире, бедная душа, как она и хотела в своей постели, а отец Мюррей читал над ней молитву.
   Джейми непроизвольно взглянул на дверь.
   - Она лежит здесь?
   Сестра покачала головой.
   - Нет. Я хотела хоронить ее из нашего дома, но Кокеры из-за всего этого, - в ее недовольной гримасе отразилось все: и отсутствие Иэна, и шныряющие повсюду красномундирники, сбежавшие арендаторы, недостаток пищи и его собственное пребывание в пещере, - решили хоронить миссис Кокер из дома ее сестры в Брох Мордхе. Так что все пошли туда. Я сказала, что не очень хорошо себя чувствую, и не пошла, - добавила она, озорно приподняв бровь.
   - Но, на самом деле, мне хотелось немного побыть одной и отдохнуть от шума и гама.
   - И здесь ворвался я, - сказал Джейми с сожалением. - Мне уйти?
   - Нет, конечно, болван, - ответила сестра дружелюбно. - Садись, я приготовлю тебе ужин.
   - А что есть? - с надеждой спросил Джейми, принюхиваясь.
   - Зависит от того, что ты принес, - ответила сестра. Она тяжело двигалась по кухне, доставая что-то из буфета и ящиков, остановившись на мгновение, чтобы поправить большой котелок, висевший над огнем. - Если ты принес мясо, то будет мясо, если нет, то - броуз9 с сухожилиями.
   Он поморщился. Мысль о запаренном ячмене и остатках мяса с голени засоленной туши коровы, купленной два месяца назад, показалась ему малопривлекательной.
   - Ну что ж, тогда мне повезло, - сказал он и перевернул свою охотничью сумку, вывалив на стол три кроличьи тушки.
   - И терновник, - добавил он, высыпая ягоды из коричневой шапки, красной изнутри от сока терновника.
   Глаза Дженни засияли при виде добычи.
   - Сделаю пирог из крольчатины, - объявила она. - Жалко, нет смородины, но и терновник пойдет. Слава богу, у нас достаточно масла.
   Уловив крошечный проблеск движения среди серого меха, она хлопнула рукой по столу, умело прибив маленького паразита.
   - Вытащи их во двор, Джейми, и обдери, а то блохи будут прыгать по всей кухне.
   Вернувшись с ободранными тушками, Джейми обнаружил, что приготовления для пирога уже сделаны, а на платье Дженни осела мучная пыль.
   - Порежь их на тоненькие пластики и раздроби кости, хорошо, Джейми? - сказала она, с нахмуренным видом рассматривая книгу миссис МакКлинток "Кулинарные и кондитерские рецепты", лежащую на столе рядом с противнем.
   - Неужели не можешь испечь пирог, не заглядываю в книжку? - спросил он, послушно беря тяжелый деревянный молоток с крышки ларя, где тот хранился. Он поморщился, почувствовав его тяжесть в своей руке. Молот был похож на инструмент, которым ему сломали руку несколько лет назад в английской тюрьме, и внезапно в его голове возник образ раздробленных костей в пироге, из которых сочились кровь и костный мозг.
   - Могу, - рассеяно ответила сестра, переворачивая страницу. - Я заглядываю в эту книгу только тогда, когда у меня не хватает половины продуктов для блюда; я смотрю здесь, что можно использовать взамен.
   Она, нахмурясь, уставилась на страницу.
   - Обычно я использую кларет для соуса, но в доме нет вина, кроме бочонка Джареда в яме священника, но я не хочу его трогать. Возможно, он еще нам пригодится.
   Ему не нужно было говорить, для чего она надеется использовать вино. С помощью бочонка кларета можно было подмазать судей, чтобы они освободили Иэна, или, по крайней мере, получить известие о его благополучии. Он украдкой кинул взгляд на большой круглый живот Дженни. Трудно мужчине судить о таких вещах, но на его довольно опытный взгляд, она должна была родить чертовски скоро. Он машинально потянулся к котелку и сунул туда кинжал. Проведя им несколько раз в кипящей воде, он вытащил его и насухо вытер.
   - Что ты делаешь, Джейми?
   Он обернулся и увидел, что Дженни с удивлением уставилась на него. Ее черные волосы были распущены, так как лента развязалась, и внезапная боль пронзила его, когда он увидел белый волос среди кудрей цвета черного дерева.
   - О, - не задумываясь, сказал он и взял со стола кролика. - Клэр. Она говорила, что нужно мыть лезвие в кипящей воде, прежде чем прикасаться им к пище.
   Он скорее почувствовал, чем увидел, как Дженни приподняла брови. Она спросила его о Клэр только один раз, когда его, в полубессознательном состоянии и почти умирающего от лихорадки, привезли домой после Каллодена.
   - Она ушла, - ответил он тогда и отвернулся. - Не спрашивай меня больше о ней.
   Всегда преданная своему брату Дженни больше ни разу не упомянула ее имени, и он тоже. Он сам не мог понять, что заставило его произнести ее имя сейчас, возможно, повлияли его сны.
   Он часто видел самые разные сны о ней и весь следующий день был беспокоен, словно моментами Клэр действительно была рядом с ним, и к ней можно было прикоснуться, но она снова и снова исчезала. Он мог поклясться, что иногда его будил запах ее возбуждения, мускусный и насыщенный с острыми нотками ароматов листьев и зелени. Он проливал свое семя много раз во сне, и от этого он чувствовал себя слегка пристыженным и смущенным. Чтобы отвлечь их обоих от мыслей о Клэр, он кивнул на живот Дженни.
   - Как скоро? - спросил он, глядя на ее разбухший живот. - Ты похожа на гриб-дождевик, одно прикосновение - и п-у-у-ф.
   Он широко растопырил пальцы, иллюстрируя свои слова.
   - Да? Я была бы рада, если бы это произошло также легко и быстро, как лопнуть.
   Она выгнула спину, потирая поясницу, и ее живот устрашающе выпятился вперед. Он прижался спиной к стене, чтобы освободить для нее место.
   - Что касается срока - когда угодно, я думаю.
   Она взяла чашку и отмерила муки, и он с некоторой мрачностью отметил, как мало ее осталось в мешке.
   - Отправь кого-нибудь в пещеру за мной, когда все начнется, - внезапно сказал он. - Я приду, будут красномундирники здесь или нет.
   Дженни остановилась и поглядела на него.
   - Ты? Зачем?
   - Ну, ведь Иэна нет, - сказал он, беря ободранного кролика и ловко отделяя его бедро от туши. Три быстрых удара молотком, и вот фарш для начинки готов.
   - И много бы было от него помощи, даже если бы он был здесь? - сказала Дженни. - Он сделал свою часть дела девять месяцев назад.
   Она наморщила нос, поглядев на брата, и потянулась за маслом.
   - Ммфм, - произнес он и сел, продолжая свою работу. Теперь ее живот был на уровне его глаз. Ребенок в животе вел себя очень активно - он толкался и поворачивался внутри, и ее фартук шевелился и оттопыривался. Джейми не удержался и легко положил руку на эту огромную выпуклость, чувствуя с удивлением, как сильно ребенок толкается и пинается, недовольный своим тесным обиталищем.
   - Отправь Фергюса за мной, когда придет время, - повторил он.
   Она раздраженно посмотрела на него и оттолкнула его руку ложкой.
   - Я же сказала тебе, что не нуждаюсь в твоем присутствии. Ради бога, мужчина, разве у меня недостаточно причин для волнения? Полный дом людей, которых нечем кормить, Иэн в тюрьме в Инвернессе, и стоит мне только оглянуться, красномундирники тут как тут под окнами. Я должна еще беспокоиться, чтобы тебя не схватили?
   - Тебе не нужно беспокоиться обо мне, я буду осторожен.
   Он не смотрел на нее, сосредоточив все свое внимание на передней лапе кролика, которую он разделывал.
   - Хорошо, будь осторожен и оставайся на холмах, - она посмотрела на него поверх края кувшина. - Я уже родила шестерых, не так ли? Думаешь, я сама не справлюсь?
   - Не допускаешь никаких возражений? - спросил он сердито.
   - Нет, - ответила она быстро. - Ты останешься в пещере.
   - Нет, я приду.
   Дженни сузила глаза и уставилась на него долгим холодным взглядом.
   - Ты самый упрямый осел отсюда и до Абердина!
   Улыбка расплылась по его лицу, и он посмотрел на нее вверх.
   - Возможно, - сказал он, протягивая руку и ласково похлопывая ее по животу. - А может быть, нет. Но я приду. Отправь Фергюса за мной, когда придет срок.
  
   Три дня спустя почти перед рассветом прибежал Фергюс. Он запыхался от долгого подъема в гору и в темноте потерял тропинку. Пробираясь через заросли дрока, он производил такой шум, что Джейми услышал его задолго до того, как тот появился перед входом в пещеру.
   - Милорд, - начал он, задыхаясь, но Джейми уже проскочил мимо него, торопливо накидывая на плечи плащ и торопясь вниз к дому.
   - Но, милорд, - донесся сзади испуганный голос Фергюса. - Милорд, солдаты ...
   - Солдаты?
   Он резко остановился и обернулся, дожидаясь спускающегося мальчика.
   - Какие солдаты? - спросил он нетерпеливо, пока Фергюс, скользя, преодолевал оставшиеся несколько футов.
   - Английские драгуны, милорд. Миледи послала меня предупредить вас, вы ни в коем случае не должны покидать пещеру. Один из мужчин видел, что они остановились лагерем возле Данмагласа.
   - Проклятие!
   - Да, милорд.
   Фергюс сел на камень и разулся, его узкая грудь неровно вздымалась, пока он пытался отдышаться.
   Джейми колебался, не зная, какое принять решение. Все в нем восставало против того, чтобы вернуться в пещеру. Его кровь была разгорячена появлением Фергюса, и ему была непереносима мысль о том, чтобы смиренно заползти в свое убежище, словно личинка, прячущаяся под камнем.
   - Ммфм, - произнес он.
   Он взглянул на Фергюса. Наступающий рассвет обрисовал худощавый силуэт мальчика на фоне темного дрока, но его лицо все еще оставалось бледным овалом с черными пятнами глаз. Некое подозрение шевельнулось в душе Джейми. Почему сестра отправила Фергюса в такой неподходящий час?
   Если была необходимость срочно предупредить его о драгунах, было бы разумнее отправить мальчика ночью. Если большой срочности не было, то почему нельзя было дождаться следующей ночи? Ответ был очевиден - Дженни не была уверена, что у нее будет время отправить ему сообщение следующей ночью.
   - Что с моей сестрой? - спросил он.
   - О, ну, в общем, милорд, все хорошо!
   Жизнерадостный тон этого заявления подтвердил подозрения Джейми.
   - Она рожает? - настойчиво спросил он.
   - Нет, милорд! Конечно, нет!
   Джейми протянул руку и сжал плечо Фергюса. Кости под его пальцами были тонкими и хрупкими, и неприятно напомнили ему кости кроликов, которые он раздробил для Дженни три дня назад. Тем не менее, он усилил свою хватку. Фергюс скорчился, пытаясь освободиться.
   - Скажи мне правду, парень, - потребовал Джейми.
   - Нет, милорд! Честно!
   Хватка неумолимо усиливалась.
   - Она сказала не говорить мне?
   По-видимому, запрет Дженни не был строгим, потому что Фергюс ответил на этот вопрос с явным облегчением.
   - Да, милорд!
   - А-а, - Джейми убрал руку, и Фергюс вскочил на ноги, тараторя и потирая худое плечо.
   - Она сказала, чтобы я не говорил вам ничего, только об английских солдатах, милорд, и если я скажу, она отрежет у меня член и сварит его, как репу или сосиску!
   Джейми не смог подавить улыбку, услышав эту угрозу.
   - Ну, может быть, у нас и недостаток еды, - успокоил он своего протеже, - но не до такой же степени.
   Он посмотрел на чистую розовую полосу, появившуюся над линией сосен.
   - Нужно идти, через полчаса будет уже светло.
   Дом не выглядел тихим и пустынным, каким обычно бывает в ранний рассветный час. Сразу было видно, что в Лаллиброхе что-то происходит; во дворе горел костер, на котором на подставке стоял котел для кипячения, полный холодный воды и замоченной одежды. Протяжное мычание из хлева - словно там кого-то душили - указывало на то, что единственная оставшаяся у них корова нуждалась в дойке. Раздраженное блеяние из козьего загона также говорило о том, что его женским обитателям требовалась та же процедура.
   Когда Джейми вошел во двор, мимо него с пронзительными криками пробежали три цыпленка, преследуемые терьером-крысоловом Йеху. С быстротой молнии Джейми бросился вперед и пнул терьера по ребрам. Тот взлетел в воздух с видом глубокого изумления на морде, приземлился с взвизгом и убежал.
   Дети, старшие мальчики, Мэри МакНаб и еще одна служанка Сьюки - все столпились в гостиной под бдительным взглядом миссис Кирби, суровой и непреклонной вдовы, которая читала им библию.
   - "Не Адам был прельщен, но Ева, прельстившись, впала в преступление...", - читала миссис Кирби. Сверху раздался громкий протяжный крик, который, казалось, длился и длился. Миссис Кирби на мгновение остановилась, чтобы все осознали прочитанное. Ее глаза, бледно-серые и влажные, словно устрицы, метнулись к потолку, потом с удовлетворением уставились на напряженные лица перед ней.
   - "Несмотря на это, она будет спасена в рождении ребенка, если будет тверда в вере, милосердии и святости", - продолжала она читать. Китти расплакалась, уткнувшись лицом в плечо своей сестры. Веснушчатое лицо Мэгги Эллен покраснело, в то время как ее старший брат сильно побледнел.
   - Миссис Кирби, - попросил Джейми. - Будьте добры, замолчите.
   Слова его были достаточны вежливыми, но глаза при этом были такими, какими их, вероятно, увидел Йеху, прежде чем был отправлен в полет носком сапога, потому что миссис Кирби ахнула и уронила библию, которая упала на пол с глухим стуком.
   Джейми нагнулся и поднял ее, затем оскалился на женщину. Выражение это, по-видимому, не имело успеха в качестве улыбки, но произвело большой эффект. Миссис Кирби сильно побледнела и прижала руку к своей весьма пышной груди.
   - Может быть, вам лучше пойти на кухню и заняться чем-то полезным, - сказал он, резко кивнув головой в указанном направлении, что заставило судомойку Сьюки вылететь из комнаты, словно ее сдуло ветром. С несколько большим достоинством, но, не колеблясь ни секунды, за ней последовала миссис Кирби.
   Поощренный этой маленькой победой, Джейми быстро избавился от других обитателей гостиной; он отослал вдову Мюррей с дочерью присматривать за стоящим на огне котлом, младших детей, под наблюдением Мэри МакНаб, отправил ловить разбежавшихся цыплят. Парни с облегчением отправились ухаживать за скотом.
   Джейми помедлил немного в опустевшей комнате, не зная, что делать дальше. Он чувствовал, что должен оставаться в доме на страже, хотя хорошо осознавал, что от него будет мало пользы, что бы ни произошло. Во дворе был стреножен незнакомый мул, из чего Джейми сделал вывод о том, что наверху с Дженни была акушерка.
   Он бродил по гостиной с библией в руке, не способный усидеть на одном месте, трогая то одну вещь, то другую. Книжная полка Дженни, разбитая и поцарапанная после налета красномундирников три месяца назад. Большая серебряная ваза для фруктов. Ваза была слегка погнута, но была слишком велика, чтобы уместиться в рюкзаке вороватого солдата, и потому избежала участи более мелких вещей. Англичане не сильно разжились на этот раз; те немногие ценные вещи, которые у них оставались, включая горстку золота и вино Джареда, были спрятаны в яме священника.
   Услышав протяжный стон, он невольно взглянул вниз на библию. Так же неосознанно он открыл книгу и попал на страницу, где записывались браки, рождения и смерти, имевшие место в их семье. Семейная хронология начиналась с записи о браке их родителей - Бриана Фрейзера и Эллен МакКензи. Имена и даты были написаны красивым круглым почерком его матери, внизу под ними твердыми каракулями отца были сделаны краткие примечания. "Женаты по любви", - гласило первое примечание. Довольно точное наблюдение, если учесть, что всего через два месяца после их женитьбы была сделана запись о рождении Вилли.
   Джейми, как всегда, улыбнулся при виде этих слов и поглядел на картину, изображающую его самого, двухлетнего, вместе с Вилли и Бранном - огромной шотландской борзой. Это все, что осталось от брата, который умер от оспы в возрасте одиннадцати лет. Холст на картине был разрезан. "След штыка", - догадался он.
   - Если бы ты не умер, - спросил он тихо мальчика на картине, - что тогда?
   Действительно, что тогда? Закрывая книгу, он увидел последнюю запись. "Кейтлин Майсри Мюррей, родилась 3 декабря 1749, умерла 3 декабря 1749". Если бы красномундирники не явились второго декабря, были бы у Дженни преждевременные роды? Если бы у них было больше еды, и она не была, как и все, истощена - только кожа и кости, и вздувшийся живот - это помогло бы ей?
   - Кто знает, не так ли? - сказал он картине. Нарисованная рука брата лежала на его плече. Джейми всегда чувствовал себя в безопасности, когда Вилли стоял за его спиной.
   Еще один крик раздался сверху, и он со страхом судорожно сжал книгу.
   - Молись за нас, брат, - прошептал он, перекрестившись, положил библию и вышел во двор, чтобы помочь мальчикам.
   Здесь мало что осталось сделать; Робби и Фергюса было вполне достаточно, чтобы позаботиться о немногих оставшихся животных. Кроме того, большую помощь им оказывал десятилетний Джейми. Поискав, что еще можно сделать, Джейми собрал рассыпанное сено в охапку и подтолкнул его к мулу акушерки. Когда сено закончится, корову придется прирезать; она, в отличие от коз, не могла прокормиться на зимних холмах даже с учетом травы, которую рвали и приносили домой маленькие дети. Может быть, засоленной туши коровы хватит на пропитание домочадцев до весны.
   Когда он вернулся в хлев, Фергюс взглянул на него, оторвавшись от уборки навоза.
   - Это хорошая акушерка? У нее хорошая репутация? - спросил он настойчиво и выпятил свой длинный подбородок. - Не стоит доверять мадам попечению какой-то крестьянки.
   - Откуда мне знать? - ответил Джейми с раздражением. - Ты думаешь, я занимался выбором акушерки?
   Миссис Мартин, старая акушерка, которая принимала всех детей Мюрреев, умерла - как и многие другие - во время сильного голода, наступившего после Каллодена. Миссис Иннес, новая акушерка, была значительно моложе прежней, и ему оставалось только надеяться, что она достаточно хорошо знает свое дело.
   Робби, согласный со словами Джейми, сердито посмотрел в сторону Фергюса.
   - Да. Причем тут крестьянка? Ты, между прочим, тоже деревенщина.
   Фергюс с достоинством взглянул на Робби, хотя для этого ему пришлось слегка задрать голову, поскольку он был на несколько дюймов ниже своего друга.
   - Деревенщина ли я, не имеет значения, - произнес он надменно. - Я не акушерка, не так ли?
   - Нет, ты чванливый глупец! - Робби сильно толкнул друга, и тот с удивленным возгласом приземлился на пол. Быстро вскочив, он метнулся к Робби, который, смеясь, уселся на край кормушки, но Джейми схватил его за ворот и оттащил назад.
   - Ничего подобного, - сказал их хозяин. - Я не позволю вам испортить остатки сена.
   Он поставил Фергюса на ноги и, чтобы отвлечь его внимание, спросил:
   - Что ты вообще знаешь об акушерках?
   - Очень многое, милорд, - Фергюс изящным жестом отряхнул пыль с одежды. - Многих леди у мадам Элизы укладывали в постель, когда я там жил.
   - Разумеется, многих, осмелюсь сказать, - прервал его Джейми сухо. - Или ты имеешь в виду роды?
   - Роды, разумеется. Ведь я сам там родился, - француз важно выпятил свою узкую грудь.
   - Действительно, - рот Джейми слегка изогнулся. - Надеюсь, ты все хорошо запомнил и можешь сказать, что нужно делать.
   Фергюс проигнорировал саркастические нотки в голосе Джейми.
   - Конечно, хорошо, - сказал он уверенно. - Во-первых, акушерка кладет под кровать ножницы, чтобы уменьшить боль.
   - Я не уверен, что наша акушерка это сделала, - пробормотал Робби. - По крайней мере, если судить по крикам.
   Звуки извне были приглушены в хлеве, но не все.
   - А в ногах кровати нужно положить яйцо, окропленное святой водой, чтобы роды были легкими, - продолжал Фергюс, не обращая на друга внимания. Он нахмурился.
   - Я сам дал этой женщине яйцо, но она, кажется, не знает, что с ним делать. А я хранил его с прошлого месяца, - добавил он печально. - Курицы почти не несутся, и я боялся, что яиц не окажется, когда будет нужно.
   - А после рождения, - продолжил он с энтузиазмом, - акушерка должна заварить чай из плаценты и дать выпить роженице, чтобы у той было много молока.
   Робби сделал звук, словно его сейчас вырвет.
   - Из последа, что ли? - спросил он с недоверием. - Боже!
   Джейми также почувствовал некоторую тошноту от этой лекции по современным медицинским знаниям.
   - Ну, впрочем, - сказал он, как можно небрежнее, - они едят лягушек и даже улиток. Так что, послед - это, может быть, не самое страшное.
   Про себя он подумал о том, как скоро им самим придется есть лягушек и улиток, но решил не высказывать эту мысль вслух.
   Робби произвел шутливые рвотные звуки.
   - Бог мой! Эти французы!
   Фергюс, стоящий рядом с ним, с быстротой молнии выбросил кулак. Он был невысокого роста и худенький, но при всем этом достаточно сильный, и к тому же хорошо знал слабые точки человеческого тела, которые он изучил на улицах Парижа, будучи маленьким карманником. Удар лишил Робби дыхания, и он согнулся вдвое, издав звук, словно проколотый свиной пузырь.
   - Разговаривай уважительно со старшими, пожалуйста, - сказал Фергюс надменно.
   По лицу Робби пробежали все оттенки красного цвета, рот его закрывался и открывался, пока он изо всех сил пытался вдохнуть воздух. Его глаза были выпучены с видом крайнего изумления, и он выглядел настолько смешным, что Джейми с трудом удержался от смеха, несмотря на свое беспокойство о Дженни и раздражение на мальчишек из-за их ссоры.
   - Если вы, маленькие болваны, не будете держать свои лапы ... - начал он, но был прерван внезапным криком маленького Джейми, который до сих пор молчал, с зачарованным видом слушая разговор.
   - Что?
   Джейми развернулся, инстинктивно хватаясь за пистолет, который он брал всякий раз, когда выходил из пещеры. Но во дворе не было английского патруля, как он подумал.
   - Что за черт? - рассердился он. Проследив за указующим пальцем маленького Джейми, он увидел их. Три черные точки, скользящие над коричневой ботвой картофельного поля.
   - Вороны, - сказал он тихо и почувствовал, как шевельнулись его волосы на затылке. Появление этих птиц войны и убийства возле дома, где рождается ребенок, было наихудшим знаком. Пока он смотрел, одно из этих мерзких созданий уселось на стропило.
   Не сознавая своих действий, он выхватил пистолет и, положив дуло себе на предплечье, тщательно прицелился. Стрелять было далеко - от дверей хлева до крыши, еще и вверх. Но все же ...
   Пистолет дернулся в его руке, и ворон взорвался облаком черных перьев. Его два товарища взвились вверх, словно сметенные взрывом, и унеслись прочь. Их хриплые крики быстро исчезли в холодном зимнем воздухе.
   - Mon Dieu! - воскликнул Фергюс. - C"est bien, ?a!10
   - Отличный выстрел, сэр, - Робби, все еще немного красный и немного задыхающийся, пришел в себя как раз вовремя, чтобы оценить выстрел. Теперь он кивал в сторону дома. - Сэр, там случайно не акушерка?
   Это была она. Миссис Иннес высунула голову в окно на втором этаже, и ее светлые волосы упали на лицо, когда она наклонилась, чтобы посмотреть вниз во двор. Вероятно, ее привлек звук выстрела. Джейми вышел во двор и помахал ей рукой, чтобы она не беспокоилась.
   - Все в порядке, - крикнул он. - Случайный выстрел.
   Он не хотел упоминать о воронах, чтобы не беспокоить Дженни.
   - Поднимайтесь, - крикнула она, не обращая внимания на его слова. - Ребенок родился, и сестра хочет видеть вас.
  
   Дженни открыла один глаз, синий и слегка раскосый, как у него самого.
   - Ты все-таки, пришел?
   - Я полагаю, кто-то должен быть здесь - даже если просто молиться за тебя, - ответил он хмуро.
   Она закрыла глаза, и легкая улыбка приподняла концы ее губ. Она выглядела в точности так же, подумал он, как женщина на картине, которую он видел во Франции. Довольно старинная картина, написанная каким-то итальянцем, но очень хорошая.
   - Ты глупый дурак - и я рада этому, - сказала она нежно. Она открыла глаза и взглянула на сверток, который держала на сгибе своей руки.
   - Хочешь посмотреть на него?
   - О, так значит это он?
   Привычным движением, выработанным годами пребывания в статусе дяди, он взял маленький сверток и, осторожно прижав к себе, приоткрыл уголок одеяла, закрывающий лицо малыша.
   Глаза ребенка были крепко сжаты, ресниц совсем не было видно в глубокой складке, образованной веками. Уголки глаз поднимались к вискам, подпираемые круглыми румяными щечками, обещая, что, по крайней мере, в этом он будет похож на свою мать.
   Голова была странно бугорчатая, немного кривобокая, что заставило Джейми с тревогой подумать о помятой дыне. Однако, маленький полный ротик был расслаблен и спокоен, влажная розовая нижняя губа слегка шевелилась во сне, последовавшим за трудным процессом появления на свет.
   - Тяжелая работа, не так ли? - сказал он ребенку, но ему ответила мать малыша.
   - Да, уж, - сказала Дженни. - Там в шкафу есть виски. Нальешь мне стаканчик?
   Ее голос был хриплым, и ей даже пришлось откашляться прежде, чем закончить фразу.
   - Виски? Разве у вас нет эля со взбитым яйцом? - спросил он, с некоторым затруднением подавляя воспоминание о напитке, который Фергюс считал подходящим для родивших женщин.
   - Виски, - повторила его сестра уверенно. - Когда ты, покалеченный, лежал внизу, и рана на ноге убивала тебя, разве я давала тебе эль с яйцом?
   - Ты кормила меня чем-то гораздо худшим, - ответил ее брат с усмешкой, - но, да, ты также давала мне виски.
   Он аккуратно положил спящего ребенка на покрывало и повернулся, чтобы достать виски.
   - У него уже есть имя? - спросил он, щедро наливая янтарную жидкость в чашку.
   - Я назову его Иэном, в честь его отца.
   Рука Дженни на мгновение нежно прикоснулась к округлому черепу, покрытому золотисто-коричневым пухом. В мягком пятне наверху головы было видно биение пульса. Младенец показался Джейми ужасно хрупким, но акушерка уверяла его, что малыш был здоровым, крепким парнем, и он решил поверить ей на слово. Движимый неясным порывом, защитить это мягкое пятно на голове, он снова взял ребенка на руки и прикрыл его голову пеленкой.
   - Мэри МакНаб рассказала мне о тебе и миссис Кирби, - заметила Дженни, потягивая виски. - Жаль, что я не видела этого. Она сказала, что эта старая метла едва не проглотила язык, когда ты прикрикнул на нее.
   Джейми улыбнулся в ответ, нежно лаская спинку ребенка, лежащего на его плече. Погруженное в глубокий сон маленькое тело лежало неподвижно, как бескостный кусок ветчины, создавая ощущение утешительной тяжести.
   - Очень плохо, что не проглотила. Как ты можешь терпеть эту женщину? Я бы придушил ее, если бы видел каждый день.
   Его сестра фыркнула и закрыла глаза, откинув голову назад, чтобы позволить виски скатиться вниз по горлу.
   - А-а, люди достают вас, насколько вы им позволяете, а я ей не позволяю. Но все же, - добавила она, открывая глаза, - я не могу сказать, что буду сожалеть, когда избавлюсь от нее. У меня есть мысль - сбыть ее старому Кеттрику в Брох Мордху. В прошлом году у него умерли жена и дочь, и ему хочется, чтобы кто-нибудь присматривал за ним.
   - Ну, если бы я был Сэмюэлем Кеттриком, то я бы взял в жены вдову Мюррей, а не вдову Кирби, - заметил Джейми.
   - Пэгги Мюррей уже занята, - ответила его сестра. - Она выходит замуж весной за Дункана Гиббонса.
   - Однако, быстрый же этот Дункан, - сказал он, немного удивленный. Но потом ему в голову пришла одна мысль, и он усмехнулся. - А они сами-то знают о своей свадьбе?
   - Нет, - сказала она, усмехнувшись в ответ. Потом улыбка ее исчезла, уступив место задумчивому взгляду. - Может, ты сам подумываешь о Пэгги?
   - Я? - Джейми был так удивлен, словно она предложила ему выпрыгнуть из окна второго этажа.
   - Ей только двадцать пять лет, она достаточно молода, чтобы родить еще много детей, и она хорошая мать.
   - Сколько виски ты выпила?
   Ее брат наклонился и сделал вид, что проверяет уровень виски в графине, придерживая при этом своей ладонью головку ребенка. Он выпрямился и посмотрел на сестру с некоторым раздражением.
   - Я живу в пещере, как животное, а ты говоришь, чтобы я женился?
   Он внезапно почувствовал себя опустошенным. Чтобы не показать ей, что ее предложение расстроило его, он принялся ходить по комнате взад и вперед, напевая тихо себе под нос и без необходимости покачивая сверток в руках.
   - Как давно ты был с женщиной? - спросила сестра, словно продолжая обычный разговор.
   Потрясенный, он развернулся на каблуках и уставился на нее.
   - Черт побери, что за вопросы ты задаешь?
   - Ты не гуляешь ни с одной девушкой, которых много между Лаллиброхом и Брох Мордхой, - продолжала она, не обращая внимания на его сердитый тон, - иначе я что-нибудь услышала бы. И ни с одной вдовой, насколько я знаю.
   Она тактично замолчала.
   - Ты прекрасно знаешь, что я ни с кем не гуляю, - сказал он резко и почувствовал, что его лицо вспыхнуло от раздражения.
   - Почему? - прямо спросила его сестра.
   - Почему не гуляю? - он уставился на нее с открытым ртом. - Ты с ума сошла? Ты думаешь, я из тех мужчин, которые слоняются от дома к дому, укладывая в постель всех женщин, которые им не откажут?
   - Как будто бы есть такие женщины, которые смогут тебе отказать. Нет, ты хороший человек, Джейми, - Дженни улыбнулась слегка печально. - Ты не станешь обманывать женщину. Ты сначала женишься, не так ли?
   - Нет! - ответил он яростно. Ребенок шевельнулся и издал сонный звук, он машинально переложил его на другое плечо, поглаживая, и впился взглядом в свою сестру. - Я не собираюсь жениться снова, и ты оставь все мысли о сватовстве, Дженни Мюррей! Я не позволю, ты слышишь?
   - О, я слышу, - невозмутимо ответила она. Она села выше на подушках, чтобы смотреть ему прямо в глаза.
   - Ты хочешь жить монахом до конца своих дней? - спросила она. - Уйти в могилу, не оставив сына, который тебя похоронит и продолжит твой род?
   - Проклятие, не лезь не в свое дело!
   С бьющимся сердцем он повернулся к ней спиной и подошел к окну, где остановился, невидяще уставившись во двор.
   - Я знаю, ты оплакиваешь Клэр, - тихий голос сестры донесся из-за его спины. - Ты думаешь, я забуду Иэна, если он не вернется? Но время идет, Джейми. Ты думаешь, Клэр хотела бы, чтобы ты жил всю жизнь один, не имея никого, кто смог бы утешить тебя, родить тебе детей?
   Долгое время он не отвечал, только молча стоял, чувствуя тепло маленькой головы, прижатой к его шее. Он мог смутно видеть свое отражение в затуманенном оконном стекле - высокий темный силуэт и нелепый белый сверток под его мрачным лицом.
   - Она была беременна, - наконец, сказал он тихо своему отражению. - Когда она ... когда я потерял ее.
   Как еще он мог выразиться? Он не мог сказать сестре, где находится Клэр - где, как он надеялся, она находится. Он не мог сказать и то, что он не может думать о другой женщине, надеясь, что Клэр все еще жива, даже понимая, что она для него потеряна навсегда.
   С кровати долгое время ничего не было слышно. Потом Дженни сказала тихо:
   - Вот почему ты пришел сегодня?
   Он вздохнул и слегка повернул голову в ее сторону, прижавшись щекой к прохладному стеклу. Его сестра откинулась назад, волосы ее разметались по подушке, и взгляд, направленный на него, был полон печальной нежности.
   - Возможно, - сказал он. - Я не смог помочь своей жене; я думал, что смогу помочь тебе. Но я не смог, - добавил он с горечью. - Я также бесполезен для тебя, как был бесполезен для нее.
   Дженни протянула к нему руки, лицо ее выражало сострадание.
   - Джейми, mo chridhe11, - произнесла она, но вдруг замолчала, глаза ее тревожно расширились, когда внизу раздались треск и крики.
   - Святая Мария! - сказала она, становясь еще более бледной. - Это англичане!
   - Боже!
   Это была и мольба, и восклицание удивления. Он быстро огляделся вокруг в поисках убежища. Стук подбитых сапог раздался на лестнице.
   - Шкаф, Джейми! - быстро прошептала Дженни. Он без колебаний вошел в большой шкаф и закрыл за собой дверцу.
   Мгновение спустя дверь комнаты распахнулась от удара, и в дверном проеме появился офицер в красном мундире в надетой набекрень шляпе, держа перед собой меч. Капитан драгунов быстро осмотрел комнату и остановил свой взгляд на маленькой фигуре, лежащей на кровати.
   - Миссис Мюррей? - спросил он.
   Дженни изо всех сил старалась держаться прямо.
   - Да. Что, черт возьми, вы делаете в моем доме? - потребовала она ответа. Ее лицо было бледным и блестящим от пота, руки ее дрожали, но она высоко подняла подбородок и впилась взглядом в мужчину. - Выйдите вон!
   Не обращая на нее внимания, мужчина двинулся к окну, Джейми мог видеть, как неясные очертания его фигуры мелькнули в щели платяного шкафа, затем тень промелькнула в обратном направлении, когда офицер подошел к Дженни.
   - Один из моих разведчиков сообщил о выстреле, который был произведен недавно поблизости от вашего дома. Где ваши мужчины?
   - Здесь нет ни одного мужчины, - дрожащие руки, на которые она опиралась, не выдержали, и Джейми увидел, как сестра упала на подушки. - Вы уже забрали моего мужа, моему старшему сыну только десять лет.
   Она не стала упоминать ни о Фергюсе, ни о Робби - мальчиках, которые были достаточны взрослыми, чтобы посчитать их мужчинами, будь у капитана такое желание. С божьей помощью они должны были умчаться в горы, едва завидев англичан.
   Капитан был упрямым и опытным человеком и не страдал чрезмерной доверчивостью.
   - Хранение оружия в горах - серьезное преступление, - сказал он и повернулся к солдату, вошедшему следом за ним. - Обыщите дом, Дженкинс.
   Ему пришлось повысить голос, отдавая приказ, поскольку на лестничной площадке возникло замешательство. Когда Дженкинс повернулся, чтобы выйти из комнаты, мимо него рванулась миссис Иннес, и он попытался преградить ей путь.
   - Оставьте бедную леди в покое! - закричала она капитану, уперев кулаки в бока. Голос акушерки дрожал, и волосы выбились из-под сетки, но она решительно глядела на него. - Выйдите отсюда! Вы негодяи! Оставьте ее!
   - Я не обращаюсь дурно с вашей хозяйкой, - сказал капитан раздраженно, очевидно принимая миссис Иннес за одну из служанок. - Я просто ...
   - Она разродилась только час назад! Вам неприлично даже глядеть на нее, не то ...
   - Разродилась? - голос капитана обострился, и его взгляд метнулся от акушерки к кровати. - Вы родили ребенка, миссис Мюррей? Где дитя?
   Искомый ребенок зашевелился в пеленках, обеспокоенный крепкой хваткой своего испуганного дяди.
   Из глубины платяного шкафа он мог видеть окаменевшее лицо своей сестры с побелевшими губами.
   - Ребенок мертв, - сказал она.
   Акушерка удивленно открыла рот, но к счастью внимание капитана было приковано к Дженни.
   - Да? - начал он медленно. - Отчего ...
   - Мама! - раздался отчаянный крик от дверей. Маленький Джейми вырвался из рук солдата и бросился к матери. - Мама, ребенок умер? Нет, нет!
   Рыдая, он бросился на колени перед кроватью и зарылся лицом в одеяло.
   Словно опровергая слова брата, малыш Иэн заявил о своем нахождении в мире живых, сильно пиная ногами по ребрам дяди и испуская ряд сопящих звуков, которые, к счастью, не были слышны во всеобщей суматохе снаружи.
   Дженни успокаивала маленького Джейми; миссис Иннес делала безуспешные попытки поднять его с пола; тот крепко вцепился в рукав материнского платья, а капитан напрасно пытался перекричать вопли убитого горем мальчика, и ко всему прочему по всему дому разносились крики и шум шагов.
   Джейми подумал, что, скорее всего, капитан спрашивал, где находится тело новорожденного. Он прижал искомое тело поближе к себе, слегка встряхивая, чтобы предотвратить любые крики с его стороны. Его другая рука легла на рукоятку кинжала - совершенно бесполезный жест; сомнительно, поможет ли домочадцам даже то, что он перережет себе горло, если шкаф будет открыт.
   Младенец Иэн издал возмущенный звук, показывая, что ему не нравится, когда его трясут. Для Джейми, который уже воображал сожженный дом и его убитых обитателей, этот звук показался громче горестных завываний его старшего племянника.
   - Это вы! - маленький Джейми вскочил на ноги, лицо его было мокрое и распухшее от слез, он с гневом двинулся на капитана, наклонив голову с вьющимися черными волосами, как маленький таран. - Вы убили моего брата, вы английский придурок!
   Капитан был несколько озадачен этим внезапным нападением, он сделал несколько шагов назад, удивленно моргая.
   - Нет, мальчик, ты ошибаешься. Да ведь я только ...
   - Придурок! Хрен! A mhic an diabhoil!12 - полностью выведенный из себя, маленький Джейми наскакивал на капитана, выкрикивая все ругательства, какие он когда-либо слышал на гэльском и английском языках.
   - Ех, - сказал младенец Иэн в ухо старшего Джейми. - Ех! Ех!
   Это звучало, как вступление к полноценному крику, и Джейми, в панике отпустив рукоятку кинжала, сунул свой большой палец в мокрое отверстие, из которого раздавались звуки. Беззубые десны малыша зажали его палец с такой свирепой силой, что Джейми чуть не вскрикнул.
   - Убирайтесь! Убирайтесь или я убью вас! - кричал на капитана маленький Джейми с лицом, искаженным от гнева. Красномундирник беспомощно посмотрел на кровать, как если бы хотел попросить Дженни убрать маленького непримиримого противника, но та лежала, как неживая, с закрытыми глазами.
   - Я подожду своих солдат внизу, - сказал капитан со всем достоинством, которое он смог изобразить, и торопливо вышел, закрыв за собой дверь. Оставшись без своего врага, маленький Джейми со слезами упал на пол.
   Через щель в шкафу Джейми видел, как миссис Иннес посмотрела на Дженни и открыла рот, чтобы задать вопрос. Дженни подскочила на кровати, словно воскресший Лазарь, и, свирепо нахмурясь, прижала палец к губам, призывая ее к молчанию. Младенец Иэн яростно жевал большой палец Джейми, сердито ворча из-за того, что оттуда не шло молоко.
   Дженни спустила ноги с кровати и сидела, прислушиваясь. Звуки, издаваемые солдатами, разносились по всему дому. Дженни дрожала от слабости, но она протянула руку к шкафу, где прятались ее мужчины.
   Джейми глубоко вздохнул и приготовился. Нужно было рисковать. Его ладонь и запястье были мокрыми от слюны, и кряхтение голодного ребенка становились все громче.
   Он вывалился из платяного шкафа, пропитанного запахом пота, и толкнул младенца в руки Дженни. Обнажив грудь одним рывком, она прижала маленькую головку к соску и склонилась над свертком, словно пытаясь защитить его. Начавшийся было пронзительный крик превратился в приглушенные звуки энергичного сосания, и Джейми внезапно осел на пол, словно кто-то ударил его мечом под колени.
   Маленький Джейми сел, когда шкаф внезапно открылся, и теперь сидел, широко раскинув ноги, с застывшим от изумления лицом, переводя взгляд с матери на дядю и обратно. Миссис Иннес встала возле него на колени и что-то успокоительно шептала ему на ухо, но на его залитом слезами лице не появилось ни знака понимания.
   К тому времени, когда крики и скрипение упряжи снаружи показали, что солдаты собрались уезжать, наевшийся Иэн спал на руках матери. Джейми стоял сбоку от окна, чтобы его не было видно снаружи, и наблюдал за их отъездом.
   В комнате было тихо, слышался только прихлебывающий звук, издаваемый миссис Иннес, которая пила виски. Маленький Джейми сидел рядом с матерью, прижавшись щекой к ее плечу. Она не поднимала головы с тех пор, как взяла ребенка на руки, и все еще сидела, опустив голову, с лицом, закрытым распушенными черными волосами.
   Джейми подошел и коснулся ее плеча. Теплота ее тела стала для него шоком, как если бы холодный ужас был его естественным состоянием, а прикосновение к другому человеку было странным и неестественным.
   - Я пока пойду в яму священника, - произнес он тихо, - а вечером, когда стемнеет, вернусь в пещеру.
   Дженни кивнула, не поднимая головы. Он увидел несколько белых волос, сверкающих серебром в ее проборе.
   - Я полагаю ... мне не следует спускаться вниз, - сказал он, наконец, - некоторое время.
   Дженни ничего не ответила, только снова кивнула головой.
  
  6
  БУДУЧИ ОПРАВДАНЫ КРОВИЮ ЕГО
  (Послание Павла к Римлянам, гл. 5)
  
   Так случилось, что ему пришлось спуститься к дому еще один раз. В течение двух месяцев он оставался в пещере, выходя из нее только по ночам, чтобы поохотиться, так как английские солдаты располагались неподалеку в Комаре. Отсюда они небольшими отрядами по восемь или десять человек патрулировали сельскую местность, грабили все, что возможно было украсть, и разрушали все, что украсть было невозможно. И все с благословения Английской короны.
   Рядом с подножием холма, где находилась его пещера, пролегала тропинка. В свое время она была протоптана оленями, но сейчас ею почти не пользовались - никакой олень не подойдет близко к пещере, из которой пахло человеком. Но иногда, когда ветер дул в его сторону, он мог видеть на тропинке небольшие группы красных оленей, или находил свежий след, оставленный в грязи.
   Изредка тропинкой пользовались люди, когда у них были дела в горах. Сейчас ветер дул от пещеры, и Джейми не ожидал увидеть на ней кого-нибудь. Он лежал возле входа в пещеру в том месте, куда в ясные дни сквозь заросли дрока и рябины проникало достаточно света, чтобы можно было читать книги. Книг было мало, но Джаред все же ухитрялся отправлять их из Франции вместе с контрабандными товарами.
   "Этот ливень задал мне новую работу: пришлось проделать в ограде отверстие для стока воды, иначе затопило бы мою пещеру. Просидев там некоторое время и видя, что подземные толчки больше не повторяются, я стал успокаиваться. Для поддержания бодрости (в чем я нуждался) я подошел к своему буфету и отхлебнул глоток рому, но самый маленький. Я вообще расходовал ром весьма экономно, зная, что когда выйдет весь мой запас, мне неоткуда будет его взять.
   Весь следующий день я просидел дома из-за дождя. Теперь, немного успокоившись, я начал серьезно обдумывать ..."13
   По странице пробегали тени от шевелящихся ветвей кустарника. Вдруг в дуновении ветра его обострившиеся на природе чувства уловили голоса людей.
   Он вскочил на ноги, положив руку на кинжал, который всегда носил с собой. Задержавшись только для того, чтобы аккуратно положить книгу на гранитный уступ, он схватился за выступающий камень, который он использовал как опору для рук, и подтянулся вверх к узкой крутой расщелине, являющейся входом в пещеру.
   Яркие пятна красного цвета и блеск металла на тропинке привели его в состояние крайнего раздражения. Проклятие. Он не боялся, что кто-либо из солдат свернет с дороги - они с трудом преодолевали даже открытые участки торфяника, не говоря уже о крутом склоне, густо заросшем колючей растительностью. Однако их близость означала, что он не сможет покинуть пещеру, чтобы набрать воды или облегчиться, пока не стемнеет. Он бросил быстрый взгляд на кувшин с водой, хотя уже знал, что тот был почти пуст.
   Потом его внимание привлек крик со стороны тропинки, и он едва не отпустил камень, за который держался. Солдаты окружили маленькую фигурку, сгорбившуюся под весом бочонка, который лежал на ее плече. Это был Фергюс со свежесваренным пивом. Черт, черт! Он уже несколько месяцев не пробовал пива.
   Ветер поменял направление, поэтому до него доносились лишь обрывки слов, но он понял, что мальчик спорил со стоящим рядом солдатом, яростно жестикулируя свободной рукой.
   - Идиот! - тихо выдохнул Джейми. - Отдай бочонок и убирайся, ты маленький болван!
   Один солдат попытался схватить бочонок, но маленькая черноволосая фигурка уклонилась, проворно отпрыгнув назад. Джейми с раздражением хлопнул себя по лбу. Фергюс никогда не уклонялся от конфликта при встрече с властями - особенно с английской властью.
   Теперь мальчик отбегал назад, что-то крича своим преследователям.
   - Дурак! - прошептал Джейми яростно. - Бросай его и беги!
   Вместо того, чтобы бросить бочонок и убежать, Фергюс, очевидно уверенный в быстроте своих ног, повернулся спиной к солдатам и выставил тощий зад, оскорбительно хлопая по нему. Несколько рассерженных красномундирников бросились к нему, не обращая внимания на густые заросли.
   Джейми видел, как их командир поднял руку и прокричал что-то предупреждающее, по-видимому, ему пришла в голову мысль, что Фергюс мог заманивать их в засаду. Фергюс тоже что-то кричал. По-видимому, солдаты достаточно хорошо знали уличный французский, чтобы понять насмешки, которыми он их осыпал. Четверо разъяренных мужчин, не послушавшись приказа, бросились к танцующему мальчику.
   Возникла потасовка, было много шума и крика. Фергюс ловко уклонялся, крутясь, как угорь, между солдатами. Во всей этой суматохе и завывании ветра Джейми не мог услышать шелеста сабли, вытягиваемой из ножен, но позже ему всегда казалось, что он услышал его и тотчас же понял, что этот шелест и звон металла были первыми признаками наступающей беды. Эти звуки он слышал всякий раз, когда вспоминал эту сцену, а помнил он ее долго.
   Возможно, что-то передалось ему через поведение солдат, через их раздраженное настроение. Возможно, это было чувство обреченности, висевшее над ним после Каллодена, словно всякий, находящийся рядом с ним, был подвержен опасности. Услышал ли он звук вынимаемой сабли или нет, но его тело напряглось, готовое к прыжку, прежде чем он увидел серебряную дугу лезвия, рассекающую воздух.
   Лезвие двигалось медленно, как бы лениво, и Джейми успел отследить траекторию его движения и цель, на которую оно было направлено. "Нет!" - закричал он без слов. Возможно, он успел бы броситься вниз в толпу солдат, схватить запястье, держащее саблю, и вывернуть его так, чтобы смертельная сталь упала на землю, не причинив вреда Фергюсу.
   Но здравая часть его рассудка говорила, что это не имело смысла - он не успеет; рука его была словно приморожена к гранитному выступу, как к якорю, который удерживал его и подавлял импульс - вскочить с земли и ринуться вперед.
   "Ты не можешь, - сказал ему здравый смысл, тонкая ниточка шепота среди ярости и ужаса, переполнявших его. - Он сделал это ради тебя, ты не можешь сделать его поступок бессмысленным".
   "Ты не можешь, - сказал здравый смысл, холодный, как смерть, в жгучем потоке беспомощности, затопившем Джейми. - Ты ничего не можешь сделать".
   И он ничего не сделал, только смотрел, как лезвие закончило свое ленивое движение, достигнув цели с негромким звуком "цанк!", и бочонок, причина спора, покатился, кувыркаясь, вниз по склону, плюхнувшись с веселым всплеском в коричневый поток далеко внизу.
   Крики и шум внезапно прекратились, и наступила потрясенная тишина. Джейми едва мог слышать, когда звуки снова возобновились, так громко кровь ревела в его ушах. Его колени подогнулись, и он понял, что сейчас упадет в обморок. Зрение застлала багровая тьма, вспыхивающая звездами и полосами света, но даже она не могла скрыть от него эту картину - руку Фергюса, эту маленькую ловкую и умную руку карманника, лежащую в грязи с повернутой вверх, словно за подаянием, ладонью.
  
   Он ждал в течение долгих сорока восьми часов прежде, чем на тропе внизу от пещеры раздался свист Робби МакНаба.
   - Как он? - был его первый вопрос.
   - Миссис Дженни говорит, с ним все будет в порядке, - ответил Робби. Его лицо было бледным и осунувшимся от испытанного им потрясения. - Она говорит, что лихорадки нет, и ... - он громко сглотнул, - в обрубке нет гноя.
   - Значит, солдаты принесли его домой?
   Не ожидая ответа, он уже спускался вниз по склону.
   - Да. Мне кажется, они сами испугались, - Робби на мгновение остановился, чтобы освободить рубашку из колючего куста, и бросился следом за хозяином. - Я думаю, они даже сожалеют об этом. По крайней мере, так сказал их капитан. И он дал миссис Дженни золотой соверен - для Фергюса.
   - О, да? - сказал Джейми. - Очень щедро с их стороны.
   И больше не произнес ни слова, пока они не пришли домой.
  
   Фергюс лежал в детской на кровати, расположенной возле окна. Когда Джейми вошел в комнату, глаза мальчика были закрыты, и длинные ресницы спокойно лежали на его худых щеках. Его неподвижное лицо, свободное сейчас от обычного оживления и многочисленных гримас, выглядело незнакомым. Слегка крючковатый нос над широким подвижным ртом придавал ему аристократичный вид, а черты лица - сейчас обострившиеся от боли - обещали, что однажды мальчишеская привлекательность превратится в настоящую красоту.
   Джейми двинулся к кровати, и черные ресницы сразу же поднялись.
   - Милорд, - сказал Фергюс, и слабая улыбка появилась на его лице - Вам здесь не опасно?
   - Боже, мальчик, мне так жаль.
   Джейми упал на колени возле кровати. Он не мог смотреть на тонкое, лежащее поверх одеяла предплечье с перевязанным запястьем, на конце которого не было ничего. Однако он заставил себя, положить руку на плечо Фергюса, приветствуя его, и ласково провел рукой по растрепанным черным волосам.
   - Сильно болит? - спросил он.
   - Нет, милорд, - ответил Фергюс. Однако внезапный приступ боли, противореча его словам, исказил его черты, и он усмехнулся немного стыдливо. - Не так чтобы сильно, и мадам очень щедра с виски.
   На прикроватном столике стоял наполненный стакан, однако выпито из него было совсем немного. Фергюсу, которому в свое время французское вино заменило грудное молоко, вкус виски совсем не нравился.
   - Мне жаль, - снова произнес Джейми. Ему больше нечего было сказать. Да он и не смог бы ничего сказать, потому что в горле его стоял комок. Он торопливо опустил глаза, зная, что Фергюс расстроится, увидев его слезы.
   - Ах, милорд, не беспокойтесь, - нотка былого озорства прозвучала в голосе Фергюса. - Мне повезло.
   Джейми с трудом сглотнул, прежде чем ответить.
   - Да, ты жив, и слава Богу!
   - Есть еще кое-что, милорд!
   Он поднял глаза и увидел, что Фергюс, все еще бледный, улыбается.
   - Разве вы не помните наш уговор, милорд?
   - Уговор?
   - Да, когда вы взяли меня в услужение в Париже. Вы сказали тогда, что, если я буду арестован и казнен, вы закажите мессу по моей душе сроком на один год.
   Целая рука, дрожа, прикоснулась к помятому позеленевшему медальону на шее, Святому Дисмасу, покровителю воров, и Фергюс продолжил:
   - Но если я потеряю ухо или руку, будучи на службе у вас ...
   - Я буду содержать тебя весь остаток твоей жизни, - Джейми не знал смеяться ему или плакать, но ограничился похлопыванием по руке, теперь лежащей на одеяле. - Да, я помню. Верь мне, я сдержу свое слово.
   - О, я всегда доверял вам, милорд, - заверил его Фергюс. Было видно, что он все больше уставал, его бледные щеки еще сильнее побелели, голова бессильно откинулась на подушки, рассыпав по ней черные волосы.
   - Так что я счастливчик, - пробормотал он, все еще улыбаясь. - Всего один удар, и мне больше не нужно работать.
  
   Когда он вышел из комнаты, Дженни ждала его.
   - Пойдем в яму священника, - сказал он, беря ее за локоть. - Нам нужно немного поговорить, а мне нельзя оставаться на виду.
   Она, молча, последовала за ним вниз в прихожую, расположенную между кухней и кладовой. Там среди каменных плит пола находилась деревянная панель с просверленными отверстиями, скрепленная с камнями известковым раствором. Считалась, что она была сделана для того, чтобы через ее отверстия воздух проникал в подвал. И действительно, если какой-нибудь недоверчивый человек смог проникнуть в подвал через дверь, находящуюся за домом в земле, то увидел бы точно такую же панель в его потолке.
   Чего не было видно, так это того, что панель давала свет и воздух также для маленькой ямы, вырытой позади подвала. В нее вела короткая лесенка, которая открывалась взгляду, если поднять деревянную панель вместе с ее каменным обрамлением.
   Яма была не более пяти футов в поперечнике, из мебели в ней была только простая деревянная скамья, на которой лежало одеяло, а под скамьей стоял ночной горшок. Большой кувшин с водой и маленькая коробка с черствыми булочками довершали экипировку подземной комнаты. Она была добавлена к дому всего несколько лет назад и потому не являлась настоящей ямой священника, так как в ней не прятались никакие священники. Однако это все же была яма.
   Два человека могли поместиться в ней, только усевшись рядком на скамью. Джейми сел рядом с сестрой, как только установил панель на место и спустился по лестнице. Он сидел, некоторое время не двигаясь, затем вздохнул и начал.
   - Я не могу так больше, - сказал он. Он произнес это так тихо, что Дженни пришлось наклониться к нему, словно священнику, выслушивающему исповедь. - Я не могу. Я должен уйти.
   Они сидели так близко друг к другу, что он мог чувствовать, как поднималась и опускалась ее грудь при дыхании. Потом она протянула руку и крепко вцепилась своими маленькими пальцами в его плечо.
   - Снова во Францию?
   Он делал две попытки сбежать во Францию, но каждый раз его планы рушились из-за английских солдат, охраняющих все порты. Никакая маскировка не помогала человеку его роста и с его цветом волос.
   Он покачал головой.
   - Нет. Я позволю им схватить себя.
   - Джейми! - охваченная смятением, Дженни на мгновение повысила голос, но после предупреждающего пожатия его руки снова заговорила шепотом.
   - Джейми, ты не можешь сделать это! - сказала она тише. - Боже, мужчина, тебя же повесят!
   Он сидел, опустив голову, словно погруженный в мысли, однако, не колеблясь, покачал головой.
   - Я думаю, не повесят.
   Он взглянул на сестру, потом быстро отвел взгляд.
   - Клэр ... у нее было видение.
   "Столь же хорошее объяснение, как и любое другое, - подумал он, - если оно не является правдой".
   - Она видела, что случится в Каллодене, ... она знала. И она знала, что произойдет потом.
   - А-а, - протянула Дженни тихо. - Я все время удивлялась. Так вот почему, она сказала мне выращивать картофель ... и вырыть эту яму.
   - Да, - он слегка сжал ее руку. Затем, отпустив ее, повернулся, чтобы взглянуть ей в лицо. - Она сказала мне, что Корона будет некоторое время безжалостно преследовать якобитов, и они действительно свирепствовали, - добавил он искаженным голосом. - Но по прошествии нескольких лет они перестанут казнить схваченных мужчин и будут только заключать их в тюрьму.
   - Только! - эхом отозвалась его сестра. - Если ты должен уйти, Джейми, уйди в пустоши, но попасть в английскую тюрьму, повесят тебя или нет ...
   - Подожди, - он остановил ее, положив свою руку на ее плечо. - Я еще не все сказал тебе. Я не просто хочу пойти к англичанам и сдаться. За мою голову назначена приличная награда, не так ли? Неразумно, чтобы она пропала впустую, а? Как так думаешь?
   Он попытался придать веселость своему голосу. Она услышала это и резко взглянула на него.
   - Матерь божия, - прошептала она. - Так ты хочешь, чтобы кто-то выдал тебя?
   - Очевидно, да.
   Джейми придумал этот план, сидя у себя в пещере, но до этого момента он не казался ему реальным.
   - Думаю, может быть, Джо Фрейзер подойдет лучше всего.
   Дженни сильно потерла кулаком губы. Он знал, что она быстро ухватила суть плана и его значение.
   - Но, Джейми, - прошептала она напряженно. - Даже если они не повесят тебя - а в этом ты сильно рискуешь - тебя могут убить при захвате!
   Его плечи внезапно опустились под грузом страданий и изнеможения.
   - Боже, Дженни, - сказал он, - ты думаешь, меня это волнует?
   Последовало долгое молчание, прежде чем она ответила.
   - Нет, я не думаю, - сказала она. - И я не могу сказать, что обвиняю тебя за это, - она помолчала, пытаясь успокоить свой голос. - Но я беспокоюсь о тебе.
   Ее пальцы ласково коснулись его затылка, поглаживая волосы.
   - Так ты позаботишься о себе, не так ли, ты, глупая башка?
   На отверстия в потолке на мгновение упала тень, и прозвучали легкие шаги. Возможно, это прошла одна из служанок по пути из кухни в кладовую. Когда тусклый свет снова появился, он смог увидеть лицо Дженни.
   - Да, - прошептал он. - Я обещаю.
  
   Прошло почти два месяца, прежде чем все было подготовлено. И когда, наконец, пришел сигнал готовности, весна была уже в полном разгаре.
   Джейми сидел на своем любимом камне у входа в пещеру и смотрел на появляющиеся на вечернем небе звезды. Он любил это время суток, и даже в худшие годы после Каллодена он мог найти в нем моменты утешения и мира. По мере того, как дневной свет угасал, предметы как бы начинали слабо светиться изнутри, так что их контуры ясно вырисовывались на фоне неба или земли, совершенные и отчетливые в каждой детали. Он мог видеть силуэт мотылька, невидимый при свете, теперь же в сумерках, обрисованный треугольником тени, он четко выделялся на стволе. Мгновение - и мотылек взлетит.
   Он смотрел через долину, пытаясь проникнуть взглядом сквозь чащу черных елей на отдаленном горном склоне. Потом смотрел вверх на звезды, где над горизонтом величественно шагал Орион, и в темнеющем небе еле светились Плеяды. Может быть, ему не доведется снова увидеть звездное небо очень долгое время, и он хотел насладиться этим зрелищем. Он думал о тюрьме, засовах, решетках и прочных стенах. Он вспоминал. Форт Уильям. Уэнтуортская тюрьма. Бастилия. Каменные стены четыре фута толщиной, которые перекрывали весь свет и воздух. Грязь, зловоние, голод, могила ...
   Он пожал плечами и выбросил эти мысли из головы. Он выбрал свой путь и примирился с ним. Все же он продолжал всматриваться в небо, отыскивая Тельца. Не самое красивое среди созвездий, но его собственное. Он был рожден под знаком быка, сильного и упрямого. Достаточно сильного, надеялся он, чтобы исполнить задуманное.
   Среди возрастающего ночного шума Джейми услышал высокий резкий свист. Это могла быть песня кроншнепа на озере, но он узнал сигнал. Кто-то поднимался по тропинке, и это был друг.
   На самом деле это была Мэри МакНаб, которая стала служанкой в Лаллиброхе после смерти ее мужа. Обычно еду и новости ему приносили ее сын Робби или Фергюс, но она тоже приходила несколько раз.
   Она принесла корзину, наполненную необычно щедро - холодная жареная куропатка, свежий хлеб, пучок зеленого лука, горсть ранних вишен и фляга эля. Джейми оглядел эту роскошь с кривой улыбкой, потом произнес:
   - Мой прощальный пир, да?
   Мэри МакНаб, молча, кивнула. Она была маленькой женщиной, ее темные волосы были обильно испещрены серыми нитями, а на лице уже появились морщины, вызванные тяготами жизни. Однако глаза ее были мягкие и коричневые, а губы все еще полные и красиво изогнутые.
   Он понял, что стоит, уставившись на ее рот, и торопливо повернулся к корзине.
   - Боже, я объемся и не смогу двигаться. Еще и пирог! Однако, как вы женщины успеваете все делать?
   Она пожала плечами - она не была великой говоруньей, эта Мэри МакНаб - и, взяв корзину из его рук, стала выкладывать еду на деревянную крышку, установленную на камнях. Она приготовила места для них обоих. В этом не было ничего необычного, она ужинала с ним и прежде, рассказывая ему местные новости, пока они ели. Но если это его последняя еда, прежде чем он оставит Лаллиброх, подумал он, то почему не пришли ни сестра, ни мальчики, чтобы разделить с ним прощальную трапезу? Возможно, в доме были посторонние, и они не могли уйти незамеченными.
   Он вежливым жестом пригласил ее сесть, потом уселся сам на твердый пол, скрестив ноги.
   - Вы говорили с Джо Фрейзером? Где все должно произойти? - спросил он, вгрызаясь в куропатку.
   Она поведала ему подробный план действий. На рассвете к пещере приведут лошадь, он поедет на ней вдоль долины к проходу. Там он повернет, пересечет скалистые предгорья и спустится вниз снова в долину по Фазаньей гари, как если бы он направлялся домой. Англичане встретятся ему где-то между Стреем и Эскадейлом, скорее всего посредине. Там было хорошее место для засады, склоны речной долины круто поднимались по обе стороны от реки, а возле самого потока было достаточно много растительности, чтобы там могли спрятаться несколько мужчин.
   После ужина она аккуратно упаковала корзину, оставив ему достаточно пищи для легкого завтрака перед отъездом. Он ожидал, что она уйдет, но она не уходила. Она порылась в расщелине, где он хранил постельные принадлежности, расстелила их аккуратно на полу, отвернула уголок одеяла и села возле тюфяка на колени, положив на них руки.
   Он прислонился к стене пещеры, сложив руки на груди, и с раздражением смотрел на макушку ее склоненной головы.
   - Ах, вот как? - спросил он сердито. - И чья же это была идея? Ваша или моей сестры?
   - Разве это имеет значение?
   Она была спокойна, ее руки лежали совершенно неподвижно на ее коленях, гладкие темные волосы были перевязаны лентой.
   Он покачал головой и наклонился, чтобы поднять ее.
   - Нет, это не имеет значения, потому что этого не случится. Я ценю ваше намерение, но ...
   Его речь была прервана ее поцелуем. Ее губы были такими же мягкими, как и выглядели. Он схватил женщину за оба запястья и твердо отстранил от себя.
   - Нет! - сказал он. - В этом нет необходимости, и я не хочу этого.
   Однако он с неприятным удивлением осознал, что его тело вовсе не согласно с его оценкой необходимости, и еще больше почувствовал себя смущенным, понимая, что его бриджи, тесные и истончившиеся от долгой носки, сделали величину этого несогласия очевидной для любого, взглянувшего в этом направлении. Легкая улыбка, изогнувшая эти полные сладкие губы, говорила о том, что она смотрела туда.
   Он развернул ее лицом к входу и слегка подтолкнул в спину. В ответ на это она отступила в сторону и потянулась к застежке на своей юбке.
   - Не делайте этого! - воскликнул он.
   - Как вы собираетесь остановить меня? - спросила она, переступая через юбку и складывая ее аккуратно на единственную в пещере табуретку. Ее тонкие пальцы взялись за шнурки корсажа.
   - Если вы не уйдете, придется уйти мне, - ответил он решительно и, развернувшись, пошел к выходу.
   - Мой господин! - услышал он ее голос за своей спиной.
   Он остановился, но не повернулся.
   - Не стоит называть меня так, - сказал он.
   - Лаллиброх принадлежит вам, - ответила она. - И будет вашим, пока вы живы. И если вы его хозяин, я буду называть вас так.
   - Он не мой. Поместье принадлежит маленькому Джейми.
   - Это не маленький Джейми делает то, что делаете вы, - ответила она решительно. - И это не ваша сестра просила меня сделать то, что делаю я. Обернитесь.
   Он нехотя повернулся. Она стояла босиком в сорочке, распущенные волосы лежали на плечах. Она была худой, как и все в эти дни, но груди ее были полнее, чем он мог предполагать, и соски заметно выступали под тонкой тканью. Ее сорочка, как и вся ее одежда, была изношена почти до дыр. Он закрыл глаза.
   Почувствовав легкое прикосновение к своей руке, он задрожал, но заставил себя стоять спокойно.
   - Я хорошо понимаю, о чем вы думаете, - сказала она. - Потому что я видела вашу леди, и я знаю, что происходило между вами двоими. У меня никогда такого не было, - добавила она тихим голосом, - ни с одним из двух моих мужей. Но я знаю, как выглядит настоящая любовь, и у меня и в мыслях нет, заставить вас чувствовать, что вы ее предаете.
   Прикосновение, легкое как перышко, переместилось на его щеку, и огрубевший от работы палец заскользил по складке, ведущей от носа ко рту.
   - Что я хочу, - продолжала она тихо, - это дать вам что-то другое. Что-то меньшее, быть может, но то, что вы можете использовать, что поможет вам остаться целым. Ни ваша сестра, ни ее дети не смогут дать вам этого - я могу.
   Он услышал, как она задержала дыхание, и прикосновение к его лицу исчезло.
   - Вы дали мне дом, мою жизнь и моего сына. Разве вы не позволите дать вам взамен такую малость?
   Он почувствовал, как слезы обожгли его веки. Невесомые прикосновения двинулись по его лицу, вытирая влагу с его век, приглаживая его растрепанные волосы. Он медленно поднял руки и протянул их. Она вступила в его объятия, также аккуратно и просто, как накрывала стол и стелила постель.
   - Я ... давно не делал этого, - сказал он, внезапно смутившись.
   - Я тоже, - ответила она с легкой улыбкой. - Но мы вспомним.
  
  ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
  КОГДА Я ПЛЕННИК ТВОЙ
  (Милтон. Потерянный рай)
  
  7
  ВЕРА В ДОКУМЕНТЫ
  
  Инвернесс
  25 мая 1968 г.
   Конверт от Линклэтера прибыл с утренней почтой.
   - Посмотрите, какой толстый! - воскликнула Брианна. - Он что-то прислал.
   Кончик ее носа порозовел от волнения.
   - Похоже, что так, - согласился Роджер. Внешне он был спокоен, но я могла видеть, как учащено бьется жилка на его шее. Он взял толстый пакет из плотной бумаги и некоторое время держал его в руке, взвешивая. Потом он подцепил большим пальцем клапан и, открыв конверт, достал пачку фотокопий.
   Сопроводительное письмо, напечатанное на университетском бланке, упало на пол. Я подобрала его и стала читать вслух немного дрожащим голосом.
   - "Дорогой д-р Уэйкфилд, - прочитала я. - Отправляю ответ на ваш запрос относительно казни якобитских офицеров войсками герцога Камберленда после Каллоденского сражения. Основным источником, который я цитировал в своей книге, был личный дневник лорда Мелтона, бывшего командиром пехотного полка в этой битве. Я приложил копии соответствующих страниц дневника, из которых вы узнаете историю выжившего офицера, некоего Джеймса Фрейзера. История эта, хотя и немного странная, в то же время довольно трогательная. Фрейзер не является важной исторической фигурой, и мои основные научные интересы лежат в другой области, однако я часто подумывал продолжить поиски в надежде узнать что-нибудь о его дальнейшей судьбе. Если вам удастся узнать, сумел ли он достичь своего поместья, я буду рад, если вы сообщите мне. Я всегда надеялся, что он смог попасть домой. Хотя, судя по описанию лорда Мелтона, такой исход представляется маловероятным. Искренне ваш, Эрик Линклэтер."
   Листок дрожал в моей руке, и я аккуратно положила его на стол.
   - Маловероятным? - Брианна привстала на цыпочки, чтобы заглянуть через плечо Роджера. - Ха! Он вернулся, и мы знаем это!
   - Мы предполагаем, что он вернулся, - поправил ее Роджер, но это была только академическая поправка, его улыбка была также широка, как у Брианны.
   - Вы будете чай или какао? - Кудрявая голова Фионы просунулась в дверной проем, прервав царившее в кабинете возбуждение. - Есть свежеиспеченный имбирный бисквит.
   Соблазнительный аромат имбиря проник в кабинет вместе с нею.
   - Чай, пожалуйста, - сказал Роджер.
   В то же время Брианна сказала:
   - О, какао звучит заманчиво!
   Фиона с чопорным видом вкатила чайный столик, на котором стояли два чайника - один с чаем, другой с какао, а также блюдо с бисквитами.
   Я налила себя чашку чая и села в кресло, держа листы мелтоновского дневника. Витиеватый почерк восемнадцатого столетия был удивительно понятен, несмотря на архаичное правописание, и через минуту я была на ферме Линнахов, слышала гудение мух, шевеление тесно набитых в доме тел и ощущала резкий запах крови, впитавшейся в грязный земляной пол.
   "... во исполнение долга чести моего брата мне не оставалась ничего, как сохранить жизнь Фрейзеру. Поэтому я не вписал его имя в список казненных предателей, пойманных в фермерском доме, и организовал повозку для доставки его в поместье. Я не испытывал сострадания к Фрейзеру, предпринимая эти действия, также как и не чувствовал себя преступившим свой служебный долг, так как, учитывая состояние Фрейзера с тяжелой загноившейся раной на его ноге, полагал, что он вряд ли доберется до дома живым. Все же честь не позволила мне действовать иначе, и я должен признаться, что почувствовал облегчение, когда мужчина - живой - был увезен с поля, в то время, как мне пришлось заняться грустной необходимостью избавиться от тел его товарищей. Слишком много убийств, которые я увидел за эти два дня, угнетали мой дух". Так заканчивалась запись в дневнике.
   Я положила листы бумаги на колени, судорожно сглотнув. "С тяжелой загноившейся раной ..." Я знала хорошо - как Брианна и Роджер не могли знать - насколько такое ранение может быть опасно без антибиотиков, без надлежащего медицинского ухода, даже без примитивных примочек горских знахарей. Сколько дней нужно трястись от Каллодена до Брох Туараха в повозке? Два? Три? Как он смог бы выжить без всякого ухода, находясь в таком состоянии?
   - Он все же выжил, - голос Брианны, отвечающий на схожую мысль, высказанную Роджером, ворвался в мои размышления. Она говорила с искренней убежденностью, словно сама видела события, описанные в дневнике Мелтона, и была уверена в их исходе. - Он вернулся назад. Он был Коричневой шапкой, я знаю.
   - Коричневой шапкой? - Фиона, неодобрительно цокающая языком при виде моего недопитого и уже остывшего чая, удивлено оглянулась через плечо. - Вы знаете о Коричневой шапке?
   - А вы знаете? - Роджер с изумлением взглянул на молодую домоправительницу.
   Она кивнула, небрежно выплеснув мой чай в стоящий возле камина горшок с азиатским ландышем, и налила мне свежий напиток.
   - О, да. Моя бабушка часто рассказывала мне эту историю.
   - Расскажите нам! - Брианна с напряженным вниманием наклонилась вперед, зажав чашку с какао между ладонями. - Пожалуйста, Фиона. О чем эта история?
   Фиона, казалось, слегка удивилась, оказавшись в центре внимания, но добродушно пожала плечами.
   - О, эта история про одного сторонника Красавчика-принца. После большого поражения в Каллодене многие были убиты, но некоторые смогли убежать. Один мужчина переплыл реку, чтобы сбежать от своих преследователей. По дороге ему попалась церковь, где шла служба, он вбежал в нее и умолял священника спасти его. Священник и прихожане сжалились над ним и надели на него рясу. Когда красномундирники ворвались в церковь, он стоял за кафедрой и читал проповедь, вода с его бороды и платья стекала ему под ноги. Красномундирники решили, что они ошиблись, и поехали дальше по дороге. Таким образом, он смог спастись, и люди, находившиеся в церкви, сказали, что никогда не слышали проповеди лучше.
   Фиона весело рассмеялась, в то время как Брианна нахмурилась, а Роджер выглядел немного озадаченным.
   - Это был Коричневая шапка? - спросил он. - Но я думал ...
   - О, нет, - уверила она его. - Это был не Коричневая шапка. Коричневой шапкой был другой мужчина, которому тоже удалось сбежать с Каллодена. Он вернулся в свое поместье, но из-за того, что англичане охотились за мужчинами по всей горной местности, ему пришлось семь лет прятаться в пещере.
   Услышав это, Брианна резко откинулась на спинку стула и испустила вздох облегчения.
   - А домочадцы называли его Коричневой шапкой, чтобы не произносить его имя и таким образом не выдать его, - пробормотала она.
   - Вы знаете эту историю? - удивленно спросила Фиона. - Да, так оно и было.
   - А ваша бабушка рассказывала, что случилось с ним после? - подтолкнул ее Роджер.
   - О, да! - глаза Фионы были круглыми, как капельки расплавленного темного сахара. - Это самая интересная часть истории. Вы знаете, после Каллодена был великий голод, изгнанные из своих жилищ люди умирали от голода, дома их сжигались, мужчин расстреливали. Арендаторам и домочадцам Коричневой шапки было легче, но и у них наступило время, когда вся еда закончилась, их животы с утра до вечера урчали от голода - не было ни дичи в лесу, ни зерна в поле, и младенцы умирали на руках матерей, потому что у тех не было молока.
   Холодный озноб охватил меня при этих словах. Я увидела лица обитателей Лаллиброха - людей, которых я знала и любила - измученных холодом и голодом. Наряду с ужасом меня наполнило чувство вины. Я была в безопасности, в тепле и уюте, я не страдала от голода, потому что я сделала так, как хотел Джейми - я оставила их. Я посмотрела на поглощенную рассказом Брианну, которая склонила гладкую рыжую голову, и напряжение в моей груди немного ослабло. Она тоже была в безопасности все эти годы, в тепле, уюте и не страдала от голода - потому что я сделала так, как хотел Джейми.
   - И он придумал смелый план. Коричневая шапка, - продолжала Фиона. Ее круглое лицо сияло, вдохновленное драматическим рассказом - Он договорился, чтобы один из его арендаторов пошел к англичанам и предложил сдать его. За его голову была назначена хорошая награда, так как он был великим воином, приближенным к Принцу. Арендатор должен был взять золото, чтобы использовать его для жителей поместья, и сказать англичанам, где они смогут схватить его.
   Моя рука так судорожно сжалась, что тонкая ручка чайной чашки треснула.
   - Схватить? - прокаркала я хриплым от потрясения голосом. - Его повесили?
   Фиона прикрыла глаза, удивляясь моей глупости.
   - Да, нет же, - ответила она. - Моя бабушка говорила, что сначала они хотели осудить его и повесить, но, в конце концов, только заключили в тюрьму. И таким образом обитатели его поместья получили золото и пережили голод, - закончила она бодро, очевидно считая такое окончание счастливым.
   - Иисус Христос, - выдохнул Роджер. Он аккуратно поставил свою чашку на стол и сидел, потрясенно уставившись в пространство. - Тюрьма.
   - Ты думаешь, это хорошо? - запротестовала Брианна. Уголки ее губ опустились, и глаза влажно заблестели.
   - Да, - ответил Роджер, не замечая ее расстроенного вида. - Таких тюрем, где держали схваченных якобитов, было немного, и во всех велись официальные списки заключенных. Разве не понятно? - спросил он настойчиво, переводя взгляд от находящейся в замешательстве Фионы к угрюмой Брианне, затем обратился ко мне в надежде найти понимание. - Если его посадили в тюрьму, я могу найти его.
   Он повернулся и взглянул на высокие стеллажи, занимающие три стены кабинета, на которых располагались материалы преподобного Уэйкфилда, касающиеся якобитов.
   - Он там, - сказал Роджер мягко. - В тюремных списках. В документах ... Это реальное свидетельство. Разве вы не видите? - спросил он снова, обращаясь ко мне. - Попав в тюрьму, он стал частью письменной истории. И где-нибудь в документах мы найдем его!
   - Что случилось с ним потом, - выдохнула Брианна, - когда он был освобожден?
   Роджер сжал губы, исключая альтернативу, которая пришла ему на ум, также как и мне - "или когда умер".
   - Да, правильно, - сказал он, беря руку Брианны. Его глаза, зеленые и непостижимые, встретились с моими. - Когда он был освобожден.
  
   Неделю спустя вера Роджера в документы оставалась все такой же непоколебимой, чего нельзя было сказать о столике восемнадцатого столетия в кабинете преподобного Уэйкфилда, веретенообразные ножки которого почти сгибались и устрашающе трещали под огромным грузом бумаг.
   Этот столик, предназначенный только для настольной лампы и небольшой коллекции артефактов священника, сейчас, как и все горизонтальные поверхности в кабинете, был завален бумагами, журналами, книгами и толстыми конвертами от исторических обществ, университетов и библиотек со всей Англии, Шотландии и Ирландии.
   - Если ты положишь на него еще хотя бы один листочек, он рухнет, - заметила Клэр, когда Роджер небрежно протянул руку, собираясь бросить на его инкрустированную поверхность папку.
   - А? Ах, да, - его рука зависла в воздухе, пока он безуспешно искал место, куда можно было положить папку, затем пристроил ее на пол у своих ног.
   - Я только что закончила с Уэнтуортом, - сказала Клэр. Она указала пальцем ноги на неустойчивую стопку бумаг на полу. - Мы уже получили списки из Бервика?
   - Да, этим утром. Куда я их положил? - Роджер рассеянным взглядом окинул комнату, которая в данный момент напоминала разгромленную александрийскую библиотеку, перед тем как был зажжен первый факел. Он потер лоб, пытаясь сконцентрироваться. После недельной работы по десять часов каждый день, когда в поисках любого следа Джейми Фрейзера он пролистал рукописные регистры множества британских тюрем, большое количество писем, журналов, дневников их начальников, Роджеру казалось, что в глаза ему насыпали песок.
   - Он был синий, - сказал он, наконец. - Я хорошо помню, что он был синий. Я получил его от Макаллистера, профессора истории Тринити-колледжа, а там используют синие конверты с гербом колледжа. Возможно, Фиона видела.
   Он выглянул в дверь и крикнул вниз в направлении кухни:
   - Фиона!
   Несмотря на поздний час, свет в кухне еще горел, и ободряющий аромат какао и свежеиспеченного миндального бисквита витал в воздухе. Фиона никогда не покидала свой пост, если оставался кто-нибудь нуждающийся в еде.
   - А, да? - вьющаяся коричневая голова Фионы выглянула из кухни. - Какао почти готово, - уверила она его. - Я жду только пирог.
   Роджер улыбнулся с глубокой симпатией. Фиона никогда не интересовалась историей, не читала ничего, кроме "Моего еженедельного журнала", никогда не подвергала сомнению его деятельность и безмятежно сметала пыль с многочисленных книг и журналов, совсем не интересуясь их содержанием.
   - Спасибо, Фиона, - сказал он. - Я только хотел узнать, видела ли ты большой голубой конверт, такой толстый? - он показал размеры конверта руками. - Он пришел с утренней почтой, но я его куда-то подевал.
   - Вы оставили его наверху в ванной, - без раздумий ответила она. - Там еще большая толстая книга с золотыми буквами и Красавчиком-принцем на обложке, три открытых вами письма и счет за газ. Кстати, не забудьте: скоро уже четырнадцатое число. Я положила их на газовую колонку, чтобы они не валялись под ногами.
   Негромкий звонок таймера духовки заставил ее голову с тихим восклицанием исчезнуть из дверного проема.
   Роджер повернулся и пошел вверх по лестнице, переступая через две ступеньки зараз. Улыбка играла на его лице. Память Фионы, при других обстоятельствах, могла сделать ее хорошим ученым. Однако научный помощник из нее не получался. Фиона обязательно знала, где находится тот или иной документ или книга при условии, что их нужно было найти, основываясь на внешнем виде, а не на их названии или содержании.
   - О, ничего страшного, - уверила она Роджера, когда он попытался извиниться за беспорядок, учиненный им в доме. - С этими разбросанными повсюду книгами можно подумать, что преподобный еще жив. Точно так же как в прежние времена, да?
   Спускаясь вниз уже более медленно с голубым конвертом в руке, он задавался вопросом: как бы его покойный приемный отец отнесся к предпринятому им расследованию.
   - Погрузился в него с головой, я думаю, - пробормотал он себе под нос.
   Он отчетливо представил лысую голову священника, сияющую в свете старомодных электрических шаров, висевших под потолком, когда тот, оторвавшись от своих изысканий, шествовал на кухню, где старая миссис Грэхем, бабушка Фионы, снабжала пищей его тело, как сейчас делала ее внучка.
   "Интересно, - думал он, входя в кабинет. - В прежние времена, когда сын наследовал профессию своего отца, это была необходимость сохранить дело в семье или существовала своего рода семейная предрасположенность к тем или иным видам работ? Рождались ли люди действительно со склонностью стать кем-то, например, кузнецом, торговцем, поваром, и каково соотношение между природными данными и возможностью их реализовать?"
   Конечно, люди не всегда следуют традициям. Всегда были отдельные личности, которые оставляли дома, отправлялись в странствия, начинали делать вещи, неизвестные до этого в их семьях. Если бы этого не было, то не было бы изобретателей и исследователей. Однако даже в современные беспокойные дни широко распространенного образования и легких путешествий в некоторых семьях сохранялась приверженность определенным профессиям.
   Но в действительности его интересовала Брианна. Он смотрел на Клэр, которая склонила над столом голову с проблесками золота в волосах, и задавался вопросом: в какой мере Брианна похожа на мать и в какой на таинственного шотландца - воина, крестьянина, придворного, лэрда - который был ее отцом?
   Его мысли все еще двигались в этом направлении четверть часа спустя, когда Клэр закрыла последнюю папку из своей стопки и откинулась назад, вздыхая.
   - Пенни за твои мысли, - предложила она, потянувшись за чашкой с напитком.
   - Они не стоят того, - с улыбкой ответил Роджер, выходя из состояния мечтательности. - Я только думал, как люди становятся тем, кто они есть. Как вы пришли к тому, что стали врачом, например?
   - Как я стала врачом?
   Клэр вдохнула пар от какао, решила, что оно еще слишком горячее, и поставила чашку на стол среди разбросанных книг и журналов. Она слегка улыбнулась Роджеру и потерла руки, распределяя оставшееся на них тепло от чашки.
   - Как ты пришел к тому, чтобы стать историком?
   - Более или менее честно? - сказал он, откинувшись назад в кресле преподобного Уэйкфилда, и показал рукой на завалы бумаг и всяческих безделушек, окружающих их. Он погладил маленькие позолоченные часы для путешествий, элегантный образец мастерства восемнадцатого столетия, которые звонили каждые час, четверть часа и полчаса.
   - Я рос среди всего этого. Я облазил всю Горную Шотландию в поисках экспонатов вместе с отцом с тех пор, как научился читать. Полагаю, что естественно продолжать делать то же самое. А вы?
   Она кивнула и потянулась, расправляя плечи, застывшие от долгих часов, проведенных за столом. Брианна, слишком уставшая, чтобы бодрствовать, ушла спать час назад, но Клэр и Роджер продолжали поиски в административных записях британских тюрем.
   - Ну, для меня это было тоже что-то подобное, - сказала она. - Не то чтобы я решила, что хочу быть врачом - просто однажды я внезапно поняла, что я являюсь врачом уже долгое время, а потом некоторое время я не была врачом, и мне этого не хватало.
   Она положила вытянутые руки на стол и согнула длинные и гибкие пальцы с опрятными полированными овалами ногтей.
   - Есть одна старая песня еще времен первой мировой войны, - произнесла она задумчиво. - Я слышала ее иногда, когда к дяде Лэмбу приходили его армейские друзья, они сидели допоздна, выпивали и пели. Она звучала так. "Как на ферме удержите их, когда они видели Париж?" - пропела она первую строчку, затем прервалась с кривой улыбкой.
   - Я видела Париж, - произнесла она тихо. Она оторвала взгляд от своих рук и посмотрела на Роджера ясными и внимательными глазами, в глубине которых оставались следы былых воспоминаний, словно они обладали даром ясновидения. - И еще много чего. Канн и Амьен, Престон и Фолкерк, Больница ангелов, так называемая приемная врача в Леохе. Я действовала, как врач в самых разных случаях - я принимала роды, вправляла кости, сшивала раны, лечила лихорадку ...
   Она замолчала, пожав плечами.
   - Конечно, ужасно многого я не умела и хорошо понимала, как многому я должна научиться. Вот почему я пошла в медицинский колледж. Но в действительности это не имело значения.
   Она опустила палец во взбитые сливки, плавающие на поверхности какао, и облизала его.
   - У меня диплом доктора медицины - но я была врачом задолго до того, как поступила в медицинский колледж.
   - Возможно, это было не так легко, как звучит в вашем рассказе, - Роджер дул на свое какао, изучая Клэр с глубоким интересом. - Не так уж много женщин занималось медициной в то время, да и сейчас тоже. Кроме того, у вас была семья.
   - Нет, я не могу сказать, что было легко, - Клэр насмешливо взглянула на него. - Мне пришлось подождать, пока Брианна не пойдет в школу, пока у нас не появится достаточно денег, чтобы нанять кого-нибудь для готовки и уборки, но ..., - она пожала плечами и улыбнулась чуть иронически. - Я на несколько лет пожертвовала своим сном. Это немного помогло. И как ни странно, мне помог Фрэнк.
   Роджер попробовал какао и решил, что оно достаточно остыло. Он держал чашку обеими руками, с удовольствием ощущая, как тепло от белого толстого фарфора проникает в его ладони. Хотя было начало июня, ночи оставались прохладными, и потребность в электрокаминах сохранялась.
   - Действительно? - спросил он с любопытством. - Из того, что вы говорили о нем, я не думаю, что он хотел, чтобы вы учились в медицинском колледже или становились доктором медицины.
   - Он не хотел.
   Ее губы крепко сжались, и это движение сказало Роджеру больше, чем слова о доводах и аргументах, неоконченных разговорах, противостоянии характеров, мелких преградах, но не об открытом неодобрении.
   "Какое у нее необычайно выразительное лицо", - думал он, наблюдая за ней. Он внезапно подумал о своем лице: было ли оно таким же легко читаемым. Эта мысль его встревожила, и он опустил голову к чашке, глотая еще горячий напиток.
   Когда он поднял голову, то обнаружил, что Клэр наблюдает за ним с немного сардоническим видом.
   - Почему? - спросил он, отвлекая ее внимание. - Почему он передумал?
   - Из-за Бри, - сказала она, и ее лицо смягчилось при упоминании дочери. Бри была тем единственным, чем Фрэнк в действительности дорожил.
  
   Как я уже сказала, я ждала, пока Брианна не пойдет в школу, чтобы начать самой учиться в медицинском колледже. Но даже в этом случае оставался большой временной промежуток, во время которого Брианна оставалась с более или менее компетентными домоправительницами или случайными нянями.
   Я вспомнила тот страшный день, когда в больнице раздался телефонный звонок и мне сообщили, что с Брианной произошел несчастный случай. Я помчалась домой, не сняв зеленый хирургический костюм и игнорируя все ограничения скорости. Возле дома стояли патрульная машина, машина скорой помощи, которая освещала всю улицу тревожным красным светом, и группа соседей.
   Как мы выяснили позже, временная няня, раздраженная моим долгим отсутствием, просто надела пальто и ушла, наказав семилетней Брианне ждать маму. Бри послушно ждала меня около часа. Но когда на улице стало темнеть, она испугалась и решила пойти искать меня. При переходе через оживленный перекресток возле нашего дома она была сбита машиной, делающей поворот.
   Слава богу! Она не пострадала сильно, автомобиль двигался медленно, она получила только несколько синяков и небольших порезов, а также испытала шок от произошедшего. Мое потрясение было гораздо сильнее. Бри лежала на диване, когда я вошла в гостиную. Она посмотрела на меня, слезы снова потекли по ее грязным щекам, и она сказала:
   - Мама! Где ты была? Я не могла тебя найти!
   Потребовалось все мое профессиональное самообладание, чтобы успокоить ее, осмотреть ее ушибы и порезы, заново их обработать, поблагодарить спасателей, которые - как казалось моему возбужденному воображению - смотрели на меня с обвинением, и уложить ее в кровать с игрушечным мишкой, крепко зажатым в ее руках. Только потом я села за кухонный стол и заплакала сама.
   Фрэнк неловко похлопывал меня по плечу, бормотал что-то утешающее, но, наконец, сдался и отправился заваривать свежий чай.
   - Я решила, - сказала я бесцветным голосом, когда он поставил передо мной чашку, чувствуя в голове давление и тяжесть. - Я бросаю колледж. Завтра же.
   - Бросаешь колледж? - голос Фрэнка был резким от удивления. - Зачем?
   - Я не могу больше это выдержать.
   Я никогда не добавляла сливки и сахар в чай, но сейчас я добавила и то, и другое, мешая ложкой в чашке и наблюдая за белым водоворотом на поверхности чая.
   - Я не могу оставлять Бри одну. Я не могу, когда не знаю, хорошо ли о ней заботятся, и знаю, что она несчастлива. Ей не нравилась ни одна няня из тех, которых мы нанимали.
   - Да, я тебя понимаю.
   Он сидел напротив меня, размешивая свой чай. Помолчав довольно длительное время, он произнес:
   - Но я не думаю, что тебе нужно бросать колледж.
   Это было последнее, что я от него ожидала. Мне казалось, он встретит мое заявление аплодисментами. Я удивленно посмотрела на него, затем высморкалась в платочек, который я достала из своего кармана.
   - Не нужно?
   - Ах, Клэр, - он говорил несколько нетерпеливо, но с оттенком симпатии и привязанности. - Ты всегда знала, кто ты есть. Ты понимаешь, как это так необычно - знать, кто ты есть?
   - Нет.
   Я снова вытерла нос платочком и аккуратно сложила его.
   Фрэнк откинулся на стуле, покачивая головой и внимательно глядя на меня.
   - Нет, я полагаю, ты не думала, - сказал он.
   Он молчал в течение минуты, разглядывая свои руки. Они были почти безволосые, узкие и гладкие, как у девушки, с длинными пальцами. Изящные руки, предназначенные для красивых жестов, подчеркивающих выразительность его речи.
   Он положил их на стол и рассматривал их так, словно никогда прежде не видел.
   - У меня такого предназначения нет, - произнес он, наконец.- Да, я хорош в том, что я делаю - в преподавании, в написании книг. Иногда даже чертовски великолепен. И мне это нравится, я наслаждаюсь этим, но ... - он поколебался некоторое время, потом посмотрел в мои глаза своими серьезными светло-коричневыми глазами. - Я могу заниматься чем-нибудь другим и тоже буду хорош в этом. Чуть лучше, чуть хуже. У меня нет этого абсолютного убеждения, что в жизни есть что-то, что я должен делать. У тебя есть.
   - Это хорошо?
   Нос мой покраснел, а веки распухли от слез.
   Он коротко хохотнул.
   - Это чертовски неудобно, Клэр, и для тебя, и для меня, и для Брианны. Нам всем. Но, мой Бог, я иногда завидую тебе.
   Он потянулся за моей рукой, и после секундного колебания я позволила ему взять ее.
   - Иметь такую страсть к чему-нибудь, - уголок его рта слегка дернулся, - или к кому-нибудь - это великолепно, Клэр, и страшно редко встречается.
   Он пожал мою руку и отпустил, затем повернулся и потянулся к книге на полке.
   Это был один из его справочников "Патриоты Вудхилла", содержащий краткие биографии отцов-основателей Америки.
   Он мягко коснулся рукой книги, словно не решаясь нарушить покой схороненных под обложкой жизней.
   - Эти люди были такие же. Великие люди, так страстно стремящиеся к чему-нибудь, что могли рискнуть всем, жаждущие так сильно, что могли менять и создавать. Большинство людей не такие, ты знаешь. Не потому, что они не стремятся к чему-нибудь, а потому, что они стремятся недостаточно сильно.
   Он снова взял мою руку, на сей раз повернув ее ладонью вверх, и стал водить по ее линиям пальцем, вызывая щекотное ощущение.
   - Интересно, не здесь ли все предопределено? - сказал он, легко улыбаясь. - Обречены ли некоторые люди на большую судьбу и великие свершения? Или они просто рождаются с большой страстью и только при благоприятных обстоятельствах проявляют себя? Об этом всегда размышляешь, изучая историю, но, в действительности, на этот вопрос нет ответа. Все, что мы знаем - это то, что они совершили. Но, Клэр ...
   Он постукивал по обложке кончиками пальцев, и в его глазах было очевидное предупреждение.
   - Они заплатили за это, - произнес он.
   - Я знаю.
   Я чувствовала себя отстраненной, словно наблюдала за нами со стороны. Мысленным взором я видела нас, сидящих друг против друга - Фрэнка, красивого, стройного и немного усталого, с красивой сединой на висках, меня, неряшливую в моем хирургическом костюме, с распущенными волосами, в рубашке, мокрой от слез Брианны.
   Мы сидели в тишине некоторое время; моя рука покоилась в руке Фрэнка. Я могла видеть на ней таинственные линии, возвышенности и долины, четкие, как дорожные карты, но ведущие к неизвестной цели.
   Однажды давным-давно мне гадала по руке старая шотландская леди по имени Грэхем, бабушка Фионы. "Линии вашей руки меняются вместе с тем, как меняетесь вы, - сказала она. - Они не всегда такие, с какими вы родились, они такие, какой вы сделали себя".
   И какой же я сделала себя, что я сделала с собой? Хаос и неразбериха, вот что. Не хорошая мать, не хорошая жена, не хороший врач. Ничего. Когда-то я чувствовала себя целой - была в состоянии любить мужчину, иметь ребенка, лечить больных - и знала, что все эти вещи были естественной частью меня, а не отдельными мучительными фрагментами, на которые распалась моя жизнь. Но это было в прошлом. Мужчина, которого я любила, был Джейми, и какое-то время я была частью чего-то большего, чем просто я сама.
   - Я буду присматривать за Бри.
   Я была так глубоко погружена в свои печальные мысли, что не сразу поняла, о чем он говорит, и мгновение с оторопью смотрела на него.
   - Что ты сказал?
   - Я сказал, - повторил он терпеливо, - что буду смотреть за Бри. Она может приезжать ко мне после школы и оставаться со мной, пока я не освобожусь.
   Я потерла нос.
   - Я думала, тебе не нравится, когда сотрудники приводят на работу детей.
   Он был критически настроен по отношению к миссис Клэнси, секретарше, которая в течение месяца приводила на работу своего внука, когда мать того болела.
   Он смущенно пожал плечами.
   - Ну, обстоятельства меняются. И Брианна вряд ли будет носиться вверх и вниз по залам, кричать и проливать чернила, как Барт Клэнси.
   - Я бы не поставила на это свою жизнь, - сказала я иронически. - Но ты сделаешь это?
   Маленькое чувство росло у меня под ложечкой, осторожное, неверящее чувство облегчения. Я могла не доверять Фрэнку в его отношении ко мне - я хорошо знала это - но я абсолютно доверяла ему в его заботе о Брианне.
   Вдруг проблема оказалась решенной. Мне не нужно будет спешить домой из больницы, трясясь от страха, потому что я опаздывала, и ненавидя мысль о том, что Брианна сидит, скорчившись, в комнате, потому что ей не нравится очередная няня. Я знала, что она любит Фрэнка и будет в восторге от возможности проводить время в его офисе.
   - Почему? - спросила я прямо. - Я знаю, ты не пылаешь энтузиазмом по поводу моего желания стать врачом.
   - Нет, - ответил он задумчиво, - не пылаю. Но я думаю, что тебя не остановишь, и, вероятно, самое лучшее, что я могу сделать, это помочь тебе. Так будет лучше для Брианны.
   Черты его лица слегка закаменели, и он отвернулся.
  
   - Если он когда-либо чувствовал, что у него есть предназначение, то этим предназначением была Брианна, - сказала Клэр, задумчиво водя ложкой в чашке с какао.
   - Почему вы интересуетесь этим, - внезапно спросила она его. - Почему вы спрашиваете?
   Роджер молчал минуту, медленно потягивая напиток. Какао было густым и темным со свежими сливками и неочищенным сахаром. Фиона была реалисткой и, взглянув только один раз на Брианну, оставила все попытки проникнуть в сердце Роджера через его желудок, но она была превосходным поваром - можно сказать, была рождена, чтобы стать поваром, как Клэр врачом - и не могла готовить плохо.
   - Наверно потому, что я историк, - ответил он, наконец. Он смотрел на нее поверх края своей чашки. - Мне хочется знать, что люди сделали, и почему они это сделали.
   - И вы думаете, что я могу сказать вам? - она резко поглядела на него. - Думаете, я знаю?
   Он кивнул, не отрываясь от чашки.
   - Вы знаете лучше, чем большинство людей. Большинство историков не видели историю ... - он сделал паузу и улыбнулся ей, - в вашем ракурсе, скажем так.
   Внезапно напряжение покинуло ее. Она засмеялась и подняла свою чашку.
   - Да, скажем так, - согласилась она.
   - Другое дело, - продолжал он, пристально глядя на нее, - что вы очень честны. Я думаю, вы не смогли бы солгать, даже если бы сильно захотели.
   Она быстро взглянула на него и издала короткий сухой смешок.
   - Все могут лгать, имея для этого вескую причину. Даже я. Просто для тех, кто имеет прозрачное лицо, это труднее. Мы должны продумывать ложь заранее.
   Она нагнула голову и стала перебирать лежащие перед ней бумаги, медленно переворачивая страницы одну за другой. В них были имена - списки заключенных, скопированные из бухгалтерских книг британских тюрем. Проблема осложнялась тем, что не во всех тюрьмах учет велся хорошо.
   Некоторые начальники даже не составляли списки заключенных или записывали их имена хаотически в своих журналах среди записей об ежедневных расходах и поступлениях, не делая различий между смертью узника и засолкой мяса двух зарезанных быков.
   Роджер подумал, что Клэр прекратила разговор, но мгновение спустя она подняла на него глаза.
   - Вы, тем не менее, правы, - сказала она. - Я честна изначально. Мне трудно не высказать то, о чем я думаю. Я полагаю, вы понимаете это, потому что сами такой же.
   - Я? - Роджер неожиданно почувствовал себя польщенным и обрадованным, словно ему сделали подарок.
   Клэр, посматривая на него, кивала головой и легко улыбалась.
   - О, да. Это так, вы сами понимаете. Немного на свете людей, кто может сказать правду о себе и других вещах со всей прямотой. Я встретила за свою жизнь только троих, нет, теперь четверых, людей, обладающих таким качеством, - сказала она и широко и искренне улыбнулась, согревая его своей улыбкой.
   - Это, конечно, Джейми, - ее длинные пальцы слегка касались кипы бумаг, словно лаская их. - Мастер Раймонд, аптекарь, которого я знала в Париже. И друг, которого я встретила в медицинском колледже - Джо Абернати. И теперь вы, я думаю.
   Она склонила голову к чашке, глотая напиток насыщено-коричневого цвета. Потом поставила ее на стол и прямо посмотрела на него.
   - Все же в некотором смысле Фрэнк был прав. Не всегда легче от того, что вы знаете свое предназначение. Но, по крайней мере, вы не теряете напрасно время на сомнения и метания. Если вы честны - ну что ж, от этого тоже не легче. Хотя я полагаю, что если вы честны с собой и знаете, чего хотите, то хотя бы не будете чувствовать, что зря потратили свою жизнь на бесполезные вещи.
   Она отложила одну стопку бумаг и взяла другую - несколько папок с эмблемой британского музея на обложках.
   - Джейми был такой, - сказала она тихо, как бы себе. - Он не был человеком, который отворачивался от того, что он считал своей работой, какой бы трудной или опасной она не была. И я думаю, он не чувствовал, что тратит свою жизнь впустую, чтобы с ним не происходило.
   Она замолчала, внимательно рассматривая витиеватый почерк давно мертвого автора, словно ища запись, которая поведала бы ей - что Джейми Фрейзер сделал, кем он был, и была ли его жизнь потрачена впустую, закончившись в одинокой темнице.
   Часы на столе пробили полночь, издав мелодичные перезвоны, удивительно глубокие и сильные для такого маленького инструмента. Потом пробило четверть часа, потом полчаса. Только эти звуки прерывали монотонный шелест страниц. Роджер отложил пачку тонких листов, которые он просматривал, и широко зевнул, даже не прикрыв рот.
   - Я так устал, что у меня в глазах двоится, - сказал он. - Продолжим утром?
   Мгновение Клэр не отвечала, уставившись на пылающую спираль электрокамина с невыразимо отстраненным выражением на лице. Роджер повторил вопрос, и она медленно вернулась оттуда, где была в своих мыслях.
   - Нет, - ответила она. Она потянулась за другой папкой и улыбнулась Роджеру, все еще сохраняя выражение отдаленности в своих глазах. - Вы идите, Роджер. Я еще немного посмотрю.
  
   Когда я нашла то, что искала, я чуть не проскочила мимо. Я не вчитывалась в имена, просматривая только страницы с именами на букву "Д". "Джон, Джек, Джеймс". Были Джеймс Эдвард, Джеймс Алан, Джеймс Уолтер и так до бесконечности. И потом эта маленькая запись на странице "Дж. МакКензи Фрейзер, Брох Турак".
   Я аккуратно положила лист на стол, на мгновение закрыла глаза, чтобы улучшить зрение, затем поглядела на страницу снова. Запись все еще была на месте.
   - Джейми, - сказала я громко. Мое сердце тяжело билось в груди.
   - Джейми, - повторила я более тихим голосом.
   Было почти три часа ночи. Все спали, но сам дом, как все старые здания, никогда не спал, он вздыхал и скрипел, составляя мне компанию. Странно, но у меня не было никакого желания вскочить и разбудить Брианну и Роджера, чтобы поведать им о своем открытии. Я хотела некоторое время подержать его только для себя, как если бы Джейми был вместе со мной в этой освещенной лампой комнате.
   Я водила пальцем по чернильной строке. Человек, который ее написал, видел Джейми, возможно делал запись, когда Джейми стоял перед ним. Дата наверху страницы показывала 15 мая 1753 года. Время года было почти то же, что и сейчас. Я могла вообразить, каким прохладным и свежим был воздух с редким весенним солнцем, освещающим его плечи и сверкающим в его волосах.
   Какие у него были волосы - короткие или длинные? Он предпочитал носить их длинными, заплетенными в косу или просто завязанными хвостом. Я вспомнила его небрежный жест, когда он поднимал волосы на затылке, чтобы охладить шею сзади.
   Он не мог носить килт - тартаны были запрещены законом после Каллодена. Наверно, брюки и льняная рубаха. Я шила такие рубахи для него. Прикрыв глаза, я могла мысленно почувствовать мягкость ткани - полных три ярда требовались, чтобы пошить ему одну рубашку с пышными рукавами и длинными полами, которые позволяли горским мужчинам сбросить плед и спать или драться, одетыми только в нее одну. Я могла вообразить его широкие плечи под грубо сотканным полотном, его теплую кожу сквозь ткань, его руки, тронутые холодом шотландской весны.
   Его заключали в тюрьму и прежде. Как он выглядел, стоя перед тюремным писцом, хорошо понимая, что его ожидает? Мрачный, как черт, я думаю, уставившийся вниз вдоль своего прямого длинного носа холодными синими глазами, мрачными и грозными, как воды Лох-Несса.
   Я открыла свои собственные глаза, осознав, что сижу на кончике стула, крепко прижимая папку с фотокопиями к своей груди. Я была так сильно захвачена воспоминаниями, что даже не посмотрела, из какой тюрьмы прибыли эти регистры.
   В восемнадцатом веке было несколько крупных английских тюрем и множество мелких. Я медленно перевернула папку. Может быть, Бервик возле границы? Печально известный Толбут в Эдинбурге? Или одна из южных тюрем - Замок Лидс или Лондонский Тауэр?
   "Ардсмуир" - было написано на этикетке, аккуратно прикрепленной к обложке.
   - Ардсмуир? - произнесла я удивленно. - Где это, черт побери?
  
  8
  УЗНИК ЧЕСТИ
  
  Ардсмуир, Шотландия
  15 февраля 1755 г.
   - Ардсмуир - это прыщ на заднице бога, - произнес полковник Гарри Куори. Он иронически поднял свой стакан в знак приветствия молодому человеку, стоящему возле окна. - Я пробыл здесь почти год, и эти одиннадцать месяцев и двадцать девять дней показались мне вечностью. Желаю вам удачи на новом месте, милорд.
   Майор Джон Уильям Грэй отвернулся от окна, из которого он рассматривал свои новые владения.
   - Выглядит удручающе, - согласился он сухо, в свою очередь, поднимая стакан. - Дождь здесь идет постоянно?
   - Конечно, это же Шотландия и, более того, это задница чертовой Шотландии, - Куори сделал большой глоток виски, закашлялся, шумно выдохнул и опустил свой стакан.
   - Выпивка здесь - единственное утешение, - сказал он несколько охрипшим голосом. - Наденьте свой лучший мундир и загляните к местным торговцам спиртным, они установят для вас вполне приличную скидку. Спиртное здесь без пошлины и изумительно дешевое. Я оставил вам список лучших винокурен.
   Он кивнул головой на массивный дубовый стол, который стоял возле стены на ковре, словно на острове, и оттого напоминал маленькую крепость, противостоящую пустой комнате. Иллюзия боевого укрепления еще более усиливалась присутствием национального и полкового знамен, прикрепленных на каменной стене позади стола.
   - Перечень охранников здесь, - сказал Куори, порывшись в главном ящике стола. Он хлопнул потертой кожаной папкой по столу и через некоторое время добавил к ней еще одну. - А это список заключенных. На данный момент их сто девяносто шесть человек. Обычно бывает около двухсот заключенных, плюс-минус несколько человек - люди умирают от болезней, или ловят случайных браконьеров в сельской местности.
   - Двести, - отозвался Грэй. - А сколько охранников?
   - Вообще восемьдесят два. В рабочем состоянии около половины, - Куори снова полез в ящик и достал бутылку из коричневого стекла, заткнутую пробкой. Он встряхнул ее, прислушался к плеску внутри и саркастически улыбнулся. - Не только командир находит утешение в выпивке. Половина охранников постоянно пьяны и не способны явиться даже на перекличку. Я оставлю бутылку вам, да? Вам она понадобится.
   Он положил бутылку назад и вытянул нижний ящик.
   - Заявки и копии здесь. Бумажная работа - самое худшее в вашей должности. Хотя не самое трудное, если иметь хорошего писца. У меня был капрал, у которого был приличный почерк, но он умер две недели назад. Обучите еще кого-нибудь, и у вас не будет других дел, как охотиться на куропаток и искать французское золото, - он рассмеялся своей шутке. Слухи о золоте, якобы посланном королем Людовиком своему кузену Чарльзу Стюарту, были широко распространены в этой части Шотландии.
   - Заключенные не доставляют проблем? - спросил Грэй. - Я так понимаю, что это в основном горцы-якобиты?
   - Да. Но они вполне управляемы.
   Куори сделал паузу, выглядывая в окно. Цепочка мужчин в грязной рваной одежде выходила из дверей в каменной стене напротив.
   - У них не осталось силы духа после Каллодена, - сказал он просто. - Мясник Билли14 поработал над этим. А мы заставляем их работать так тяжело, что у них не остается сил на беспорядки.
   Грэй кивнул. Какая ирония - крепость перестраивалась с помощью шотландцев, заключенных в ней. Он встал и присоединился к Куори возле окна.
   - Это рабочая команда, которая отправляется за торфом, - Куори кивнул на группу внизу. Около дюжины бородатых мужчин в оборванной, как у огородных пугал, одежде стояли неровной линий перед солдатом в красном мундире, который расхаживал перед строем, проводя проверку перед выходом. Очевидно удовлетворенный осмотром, он выкрикнул приказ и ткнул рукой в направлении внешних ворот.
   Команду узников сопровождали шесть вооруженных солдат с мушкетами на плечах, следовавших впереди и позади группы; их щегольской вид сильно контрастировал с обликом оборванных горцев. Заключенные шли медленно, не обращая внимания на дождь, который уже промочил их тряпье. Запряженная мулом повозка скрипела позади команды; связка ножей для резки торфа тускло поблескивала на ее дне.
   Куори нахмурился, подсчитывая.
   - Кто-то, должно быть, заболел - в рабочей команде всего восемнадцать человек; по три заключенных на одного стражника. Это из-за ножей. Хотя удивительно, мало кто из них пытается бежать, - добавил он, отворачиваясь от окна. - Я полагаю, им некуда бежать.
   Он подошел к столу, отпихнув ногой стоящую возле камина корзину, наполненную большими кусками темно-коричневого цвета.
   - Оставляйте окно открытым, даже если идет дождь, - посоветовал он. - Иначе вы задохнетесь в торфяном дыму.
   Он глубоко вдохнул, иллюстрируя свои слова, и с шумом выпустил воздух.
   - Боже, как я рад вернуться в Лондон!
   - Местного общества почти нет, не так ли? - сухо спросил Грэй. Куори рассмеялся при этих словах; его широкое красное лицо сморщилось от веселого изумления.
   - Общество? Мой дорогой друг! Кроме двух более или менее сносных красоток из нижней деревни, все ваше общество будет состоять из офицеров - их здесь всего четверо, и только один может говорить, не прибегая к бранным словам - вашего ординарца и одного заключенного.
   - Заключенного? - Грэй поднял глаза от бухгалтерских книг, которые он просматривал, вопросительно приподняв светлую бровь.
   - О, да, - Куори, страстно стремящийся уехать, беспокойно бродил по кабинету. Его экипаж уже был готов, и он задержался только для того, чтобы завершить формальную передачу командования. Сейчас он остановился, взглянув на Грэя. Один уголок его губ приподнялся, словно он знал тайную шутку.
   - Вы слышали о Красном Джейми Фрейзере, я думаю?
   Грэй слегка напрягся, но, как мог, сохранял непроницаемое лицо.
   - Полагаю, что многие слышали, - сказал он холодно. - Этот человек был печально известен во времена восстания.
   Черт, Куори явно знал про ту историю. Вопрос в том, знал ли он все, или только ее первую часть?
   Рот Куори дернулся в улыбке, но он только кивнул головой.
   - Согласен. Так вот, он находится у нас. Он здесь единственный старший офицер из якобитов, так что заключенные признают его за главного. Поэтому, если у них возникают проблемы - а они возникают постоянно, я вас уверяю - он выступает, как их представитель.
   Куори был в носках, сейчас он сел и, готовясь выйти наружу, стал натягивать высокие кавалерийские сапоги.
   - Они называют его Seumas mac an fhear dhuibh, или просто Мак Дубх. Вы знаете гэльский? Нет? Я тоже. Гриссом знает. Он говорит, что это означает "Джеймс, сын черного мужчины". Половина стражников боятся его - те, кто воевал с Коупом15 в Престонпансе. Они говорят, что он настоящий дьявол. Жалкий дьявол сейчас!
   Куори коротко фыркнул, втиснув ногу в сапог, потопал ногой и встал.
   - Заключенные слушаются его беспрекословно; приказывать им, не заручившись его согласием, все равно, что приказывать камням во дворе. Имели когда-нибудь дело с шотландцами? Ах, да, конечно. Вы ведь воевали в Каллодене с полком вашего брата, не так ли?
   Куори приподнял бровь, забавляясь притворной забывчивостью Грэя.
   Черт побери этого человека! Он все знает.
   - Тогда вы поймете, что упрямство - первое, что приходит в голову, при описании их характера, - он махнул рукой, словно освобождая свои мысли от всех упрямых шотландцев. - Это означает, - Куори сделал паузу, насмешливо улыбаясь, - что вы нуждаетесь в доброй воле Фрейзера или, по крайней мере, в его сотрудничестве. Я завел обычай, ужинать с ним один раз в неделю, чтобы обсуждать возникающие вопросы, и нахожу, что он очень интересный собеседник. Вы можете продолжить эту традицию.
   - Может быть, - тон Грэя был спокоен, но опущенные по бокам руки были сжаты в кулаки. Он станет ужинать с Джеймсом Фрейзером, когда ад покроется сосульками!
   - Он образованный человек, - продолжал Куори; его взгляд, направленный на Грэя, сиял ехидством. - Более интересный в разговоре, чем здешние офицеры. Хорошо играет в шахматы. Вы ведь играете в шахматы время от времени, не так ли?
   - Иногда.
   Мускулы его живота сжались так сильно, что ему было трудно вздохнуть.
   Неужели этот твердолобый болван не прекратит болтать и не уедет?
   - А, ну, с вашего позволения, я вас покину.
   Словно угадав желание Грэя, Куори поправил парик на голове, снял с крючка плащ и небрежно накинул его на плечи. Он направился к двери со шляпой в руке, затем остановился и обернулся.
   - Еще одно. Если будете ужинать с Фрейзером, не поворачивайтесь к нему спиной.
   Насмешливое выражение покинула его лицо, и как Грэй не всматривался, он не мог увидеть признаков того, что предупреждение было сделано в шутку.
   - Я говорю серьезно, - сказал Куори, оставив свою веселость. - Он закован в кандалы, но человека легко задушить цепью. И он очень большой и сильный парень, этот Фрейзер.
   - Я знаю.
   К своей ярости Грэй почувствовал, как кровь прилила к его щекам. Чтобы скрыть это, он повернулся к полуоткрытому окну, позволяя ветерку охладить разгоряченное лицо.
   - Несомненно, - сказал он камням внизу, мокрым от дождя, - если он умный человек, как вы говорите, он не нападет на меня в моем жилище посредине крепости. Какой в этом смысл?
   Куори не отвечал. Грэй развернулся и увидел, что тот задумчиво смотрит на него; его широкое румяное лицо выражало серьезность.
   - Есть ум, - медленно проговорил Куори, - и есть другие вещи. Но, вероятно, вы слишком молоды, чтобы близко видеть ненависть и отчаяние. Их было слишком много в Шотландии за последние десять лет.
   Он склонил голову, рассматривая нового коменданта Ардсмуира с высоты своего старшинства в пятнадцать лет.
   Майор Грэй был молод, не более двадцати шести лет, со светлой кожей и длинными девичьими ресницами, которые делали его еще моложе. Кроме того, он был на дюйм или два ниже среднего роста и обладал тонкокостным скелетом. Грэй выпрямился, вскинув голову.
   - Я имею понятие о таких вещах, полковник, - произнес он ровным голосом. Куори, как и он сам, был младшим сыном из хорошей семьи, но все же был выше его по званию, поэтому он должен сдерживать свой нрав.
   Ярко-коричневые глаза Куори задумчиво смотрели на него.
   - Полагаю, что так.
   Внезапным движением он нахлобучил шляпу на голову и коснулся рукой шрама, пересекающего его румяную щеку - память о скандальном поединке, в результате которого он оказался сосланным в Ардсмуир.
   - Бог знает, что вы натворили, Грэй, если вас сослали сюда, - сказал он, качая головой, - но ради вас самого, я надеюсь, что вы справитесь. Удачи вам!
   И взмахнув синим плащом при развороте, он вышел.
  
   - Лучше дьявол, которого знаешь, чем дьявол, которого не знаешь, - сказал Мурдо Линдсей, печально качая головой. - Красавчик Гарри был не так уж плох.
   - Да, не был, - согласился Кенни Лесли. - Но ты же был здесь, когда он появился, да? И он был намного лучше, чем этот дерьмовый Богль, правда?
   - Да, - ответил Мурдо, не понимая к чему клонит его товарищ. - Что ты имеешь в виду, человек?
   - Ну, если Гарри был лучше, чем Богль, - объяснял Лесли терпеливо, - то Гарри был дьяволом, которого мы не знали, а Богль - дьяволом, которого мы знали. Но Гарри все равно был лучше, таким образом, ты не прав, человек.
   - Я? - Мурдо, безнадежно запутавшийся в этом образчике логики, с негодованием посмотрел на Лесли. - Нет!
   - Да, - сказал Лесли, теряя терпение. - Ты всегда ошибаешься, Мурдо! Зачем ты споришь, если всегда не прав?
   - Я не спорю! - произнес Мурдо раздраженно. - Ты просто придираешься ко мне.
   - Только потому, что ты ошибаешься, человек! - ответил Лесли. - Если бы ты был прав, я бы не сказал ни слова.
   - Я не ошибаюсь! По крайней мере, я так не думаю, - пробормотал Мурдо, пытаясь вспомнить, что точно он сказал. Он повернулся, обращаясь к большой фигуре в углу. - Мак Дубх, я ошибаюсь?
   Высокий мужчина потянулся - цепи кандалов слабо звякнули при этом движении - и рассмеялся.
   - Нет, Мурдо, ты не ошибаешься. Однако сказать, что ты прав, мы пока тоже не можем. До тех пор пока не узнаем, каков этот новый дьявол, да?
   Увидев, что брови Лесли приподнялись, когда тот приготовился продолжать спор, он повысил голос, обращаясь ко всем, находящимся в комнате:
   - Кто-нибудь уже видел нового коменданта? Джонсон? МакТавиш?
   - Я видел, - ответил Хейес, с удовольствием выдвигаясь вперед, чтобы погреть руки у огня. В большой камере был только один очаг, возле которого одновременно могло уместиться не более шести человек. Остальные сорок оставались в пронизывающем холоде, теснясь друг к другу в поисках тепла.
   Как следствие, было выработано негласное соглашение - возле огня располагались те, у кого был рассказ или песня, и они оставались там, пока рассказывали или пели. Мак Дубх сказал, что это было правом барда. Когда барды приезжали в старые замки, им предоставлялись теплое место, много еды и питья, чтобы выпить за гостеприимство лэрда. Лишней еды и питья здесь не было, но теплое место было бесспорным правом рассказчиков.
   Хейес расслабился и протянул руки к теплу, закрыв глаза с блаженной улыбкой на лице. Однако почувствовав рядом нетерпеливое движение, он торопливо открыл глаза и начал говорить.
   - Я видел его, когда он шел от кареты, а потом еще, когда я принес наверх сладкое с кухни. Они с Гарри болтали друг с другом.
   Хейес нахмурился, концентрируясь.
   - Он светловолосый, с длинными желтыми кудрями, завязанными синей лентой. Большие глаза и длинные ресницы, как у девицы.
   Он искоса посмотрел на слушателей, хлопая своими короткими ресницами, шутливо изображая кокетство. Поощренный смехом, он продолжил описывать нового коменданта: "великолепные как у лэрда" - это об экипаже и его слуге, "сассенэк, говорит так, словно язык обжег" - о его речи.
   - Он говорит резко и быстро, словно знает что по чем, - сказал Хейес, с сомнением качая головой. - И он очень молодой, к тому же смотрится так, словно молоко на губах только что обсохло. Однако думаю, что он старше, чем выглядит.
   - Да, он невысокий парень, ниже маленького Ангуса, - вмешался Бэрд, кивнув головой на Ангуса МакКензи, который с удивлением оглядел себя. Ангусу было двенадцать лет, когда он сражался вместе с отцом в Каллодене. Он провел половину жизни в Ардсмуире и из-за плохого питания не смог вырасти большим.
   - Да, - согласился Хейес, - но он хорошо держится, плечи у него широкие, и прямой, словно у него шомпол в заднице.
   Последовал новый взрыв смеха и непристойные комментарии, и Хейеса сменил Огилви, который завел длинную скабрезную историю о лэрде из Донибристла и дочери свинопаса. Хейес, как было принято, без возражений покинул место возле очага и устроился рядом с Мак Дубхом.
   Мак Дубх никогда не претендовал на место возле очага, даже когда рассказывал длинные истории, вычитанные им из книг - "Приключения Родерика Рэндома", "История Тома Джонса, найденыша", и всеми любимого "Робинзона Крузо". Заявляя, что ему нужно пространство, чтобы вытянуть ноги, Мак Дубх всегда сидел на одном и том же месте в углу, откуда его могли слышать все. Но мужчины, покидающие огонь, один за другим подходили к нему и садились рядом на скамью, даря ему тепло, задержавшееся в их одежде.
   - Как ты думаешь, Мак Дубх, ты завтра сможешь поговорить с новым комендантом? - спросил Хейес. - Я встретил Билли Малкольма, когда он возвращался с добычи торфа, и он крикнул мне, что крысы в их камере совсем обнаглели. Шестерых мужчин укусили на этой неделе, и у двоих раны загноились.
   Мак Дубх покачал головой и поскреб подбородок. Ему разрешали бриться каждую неделю перед встречей с Гарри Куори, но прошло уже пять дней с их последнего совместного ужина, и его подбородок зарос густой рыжей щетиной.
   - Не знаю, Гавин, - произнес он. - Куори говорил, что рассказал этому парню про нашу договоренность, но новый человек может решить по своему, да? Но если меня позовут к нему, я обязательно скажу про крыс. Кстати, Малкольм позвал Моррисона, чтобы тот пришел и посмотрел укушенных?
   В тюрьме не было врача, и Моррисону, у которого имелась склонность к лечению, по просьбе Мак Дубха было разрешено ходить по камерам лечить больных и раненых.
   Хейес покачал головой.
   - Не знаю, у него не было времени, их очень быстро гнали.
   - Я отправлю Моррисона, - решил Мак Дубх. - Он спросит Билли, есть ли там еще больные.
   В крепости были четыре огромные камеры, где большими группами размещались все заключенные. Общение между камерами происходило с помощью Моррисона или рабочих команд, которые ежедневно направлялись для транспортировки камня или резки торфа и состояли из заключенных разных камер.
   Моррисон пришел сразу, как только ему передали просьбу, в кармане он держал четыре крысиных черепа, которыми заключенные играли в шашки. Мак Дубх пошарил под скамейкой, на которой сидел, и вытащил холстяную сумку, с которой ходил на торфяники.
   - О, больше никаких проклятых колючек, - запротестовал Моррисон, увидев, как Мак Дубх поморщился, наткнувшись на что-то острое в сумке. - Я не могу заставить людей есть это. Они говорят, что они не коровы и не свиньи.
   Мак Дубх осторожно вытянул пучок увядших стеблей и пососал уколотый палец.
   - Они упрямы совсем, как свиньи, - заметил он. - Это только молочный чертополох. Сколько тебе можно говорить, Моррисон? Оторви головки, а стебли и листья перетри в кашицу, ее можно намазать на лепешку, но если они не захотят есть его таким образом, завари из него чай, и давай им пить. Скажи им, я заставлю свиней пить чай.
   Морщинистое лицо Моррисона расплылось в улыбке. Он был пожилым человеком и знал, как обращаться со своими пациентами - жаловался он просто ради интереса.
   - Если они будут отказываться, я спрошу у них, видели ли они когда-нибудь беззубую корову, - произнес он, послушно убирая стебли в свой мешок. - Но обещайте, что в следующий раз, когда вы увидите Джоула МакКаллоха, то покажете ему свои зубы. Он больше всех возмущается и не верит, что зелень помогает от цинги.
   - Скажи ему, что я укушу его за зад, - пообещал Мак Дубх, блеснув превосходными зубами, - если узнаю, что он не ест чертополох.
   Моррисон издал негромкий ироничный звук, который у него заменял утробный смех, и отправился за мазью и травами, которые он использовал для врачевания.
   Мак Дубх на мгновение расслабился, оглядывая комнату, чтобы убедиться, что не назревает никаких неприятностей. Вражду между Бобби Синклером и Эдвином Мюрреем он уладил неделю назад, и хотя мужчины не стали друзьями, они держались подальше друг от друга.
   Он закрыл глаза. Он страшно устал, так как целый день таскал камни. Через несколько минут принесут ужин - бадью с похлебкой, немного хлеба и, если повезет, немного овсянки - и, вероятно, сразу после еды большинство мужчин уснут, оставив ему несколько минут покоя и некоторого подобия уединения, когда не нужно будет никого выслушивать, и когда он не будет чувствовать себя обязанным что-то предпринимать.
   У него еще не было времени подумать о новом коменданте, хотя тот являлся важной персоной в жизни заключенных. Молодой, сказал Хейес. Это могло быть хорошо, а могло быть плохо.
   Более старые офицеры, которые воевали во время якобитского восстания, относились к горцам с предубеждением - например, Богль, который заковал его в цепи, в свое время воевал под командованием Коупа. Однако молодой испуганный человек, старающийся справиться с незнакомой работой, мог оказаться более непреклонным и более деспотичным, чем самые жесткие из старых полковников. Ну, да ладно, ничего не остается, как ждать.
   Мак Дубх вздохнул и в десятитысячный раз поменял положение тела - наручники доставляли ему страшные неудобства. Он раздраженно стукнул запястьем по краю скамьи. Он был большим и сильным, и вес кандалов не угнетал его, но они ужасно мешали ему при работе. Но хуже всего была невозможность развести руки на ширину более восемнадцати дюймов; это вызывало судорогу и стеснение глубоко в мускулах его груди и спины, которые оставляли его только тогда, когда он спал.
   - Мак Дубх, - произнес тихий голос возле него, - позволь, несколько слов на ухо.
   Он открыл глаза и увидел, что рядом на скамью уселся Ронни Сазерленд; слабое мерцание очага освещало его заостренное лисье лицо, полное решимости.
   - Да, Ронни, конечно.
   Он сел прямо и выбросил из головы мысли о новом коменданте и о кандалах.
  
   "Дорогая матушка", - написал Джон Грэй этой ночью.
   "Я благополучно прибыл к новому месту службы и нашел его довольно комфортабельным. Полковник Куори, мой предшественник - вы помните, он племянник герцога Кларенса? - приветствовал меня и ввел в курс дела. У меня превосходный слуга, и хотя поначалу многое в Шотландии мне показалось странным, я уверен, что со временем найду этот опыт интересным. На ужин мне подали то, что стюард назвал "хаггисом". Спросив, я выяснил, что это был внутренний орган овцы, набитый овсом и еще несколькими неопознаваемыми сортами мяса. Хотя я понимал, что шотландцы почитают это блюдо деликатесом, я отослал его назад на кухню и попросил принести вместо него отварное седло барашка. Поужинав таким образом - довольно скромно, надо сказать - и изнуренный долгим путешествием, о деталях которого я сообщу вам как-нибудь в другой раз, я отправляюсь на покой, оставляя дальнейшее описание моего окружения - с которым я из-за темноты еще недостаточно хорошо ознакомился - для следующего сообщения".
   Он сделал паузу, постукивая пером по промокательной бумаге. Острие оставило на ней маленькие пятнышки чернил, и он рассеяно стал соединять их линиями, изобразив некую многолучевую фигуру.
   Осмелится ли он спросить о Джордже? Не задать прямой вопрос, нет, но сосласться на его семью, спросить мать, сталкивалась ли она в последнее время с леди Эверет, и может ли он попросить ее напомнить о себе ее сыну?
   Он вздохнул и добавил еще одну линию к нарисованной фигуре. Нет. Его мать была не осведомлена о подоплеке возникшей ситуации, но муж леди Эверет вращался в военных кругах. Влияние его брата могло свести сплетни до минимума, однако Эверет мог уловить даже легкий намек и был достаточно сообразительным, чтобы сложить два и два. Только одно его неосторожное слово жене относительно Джорджа, и от леди Эверет узнает его мать ... Вдовствующая графиня Мелтон вовсе не была дурой.
   Она хорошо понимала, что он попал в немилость; молодых многообещающих офицеров, пользующихся благосклонностью начальства, не отправляют на задворки Шотландии, чтобы наблюдать за перестройкой незначительной тюремной крепости. Но его брат Гарольд объяснил эту немилость несчастными сердечными делами, намекая на некие деликатные обстоятельства, чтобы предотвратить все расспросы с ее стороны. Она, вероятно, решила, что он связался с женой полковника или содержал проститутку.
   Несчастные сердечные дела! Он мрачно улыбнулся, макая перо в чернила. Возможно, Хэл был более проницателен, чем он предполагал, если описал их таким образом. Его сердечные дела были несчастны со времени смерти Гектора в Каллодене.
   С воспоминанием о Каллодене к нему вернулась мысль о Фрейзере, которой он избегал весь день. Он перевел взгляд от промокашки к папке со списком заключенных, покусывая губу. Он испытывал желание открыть папку и прочесть там его имя, но какой в этом смысл? В Горной Шотландии, может быть, найдется дюжина мужчин по имени Джеймс Фрейзер, но только один из них известен как Красный Джейми.
   Он почувствовал, как горячая волна прокатилась по его телу, и она была вызвана не близостью огня. Тем не менее, он встал и подошел к окну, вдыхая вечерний воздух полной грудью, словно холодный поток мог очистить его память.
   - Прошу прощения, сэр, хотите, чтобы вашу кровать согрели?
   Услышав сзади шотландскую речь, он вздрогнул и, круто развернувшись, увидел в дверях растрепанную голову заключенного, прислуживающего в его апартаментах.
   - О! Э, да. Спасибо ... МакДонелл, - сказал он с сомнением.
   - МакКей, милорд, - поправил его мужчина, не выразив возмущения, и голова исчезла.
   Грэй вздохнул. Сегодня ничего нельзя было сделать. Он возвратился к столу, собрал папки и убрал их на место. Лучистая фигура, которую он нарисовал на промокательной бумаге, была похожа на одну из шипастых булав, которыми древние рыцари крушили головы своих врагов. Он чувствовал себя так, словно проглотил что-то подобное этой булаве, хотя скорее всего это было расстройство желудка, вызванное недоваренной бараниной.
   Он покачал головой, подтянул к себе письмо и подписал его торопливо.
   "Со всей любовью, ваш покорный сын, Джон У. Грэй".
   Он стряхнул песок с подписи, запечатал его перстнем и отложил для отправки завтра утром.
   Поднявшись, он некоторое время стоял в сомнении, рассматривая темные просторы кабинета. Это была большая холодная комната, практически пустая, в ней был только огромный стол и несколько стульев. Он дрожал от холода. Несильного жара брикетов торфа в очаге было недостаточно, чтобы обогреть огромный объем пространства, особенно, когда из открытого окна проникал холодный влажный воздух.
   Он снова взглянул на список заключенных. Потом нагнулся, вытянул нижний ящик и вытащил из него коричневую стеклянную бутылку. Он потушил свечу и направился к кровати при тусклом свете от огня в очаге.
  
   Смешанный эффект усталости и виски должен был сразу же усыпить его, однако сон не спешил, он реял над кроватью, словно летучая мышь, но не спускался вниз. Каждый раз, когда Грэй начинал погружаться в сон, видение Карриарика вставало перед его глазами, сон покидал его, и он лежал с широко-открытыми глазами, потный, с громко бьющимся сердцем.
   Ему было тогда шестнадцать лет, и он был страшно взволнован своей первой военной кампанией. Он еще не получил офицерский чин, но его брат Хэл взял его в свой полк, чтобы он набирался опыта армейской службы.
   Полк, двигающийся на соединение с войском Коупа возле Престонпанса, расположился лагерем в окрестностях темного шотландского леса. Джон был слишком возбужден, чтобы уснуть. Какое оно будет, его первое сражение? Коуп был великим генералом, все друзья Хэла говорили так, но солдаты возле костров рассказывали страшные истории о свирепых горцах и их кровавых палашах. Не испугается ли он, столкнувшись с грозной атакой горцев?
   Он не мог рассказать о своих страхах даже Гектору. Гектор любил его, но Гектору было двадцать лет; высокий, мускулистый, бесстрашный, он был лейтенантом и рассказывал потрясающие истории о битвах, в которых он сражался во Франции.
   Он до сих пор не знал, стремился ли он подражать Гектору или хотел произвести на него впечатление, когда решился на тот поступок. В любом случае, когда он увидел в лесу горца и признал его, как известного из листовок Красного Джейми, он решил убить его или захватить в плен.
   Ему приходила в голову мысль вернуться в лагерь за помощью, но мужчина был один - по крайней мере, Джон так думал - ничего не опасался и, сидя на поваленном стволе, спокойно ел кусок хлеба.
   Вытащив нож из-за пояса, Грэй стал тихо красться сквозь лес к сияющей рыжей голове. Рукоятка ножа была скользкой в его руке, а в голове проносились мысли о славе и похвале Гектора.
   Он обхватил рукой шею шотландца, стремясь придушить его, и взмахнул ножом, а потом ...
   Лорд Джон Грэй сбросил одеяло, разгоряченный воспоминанием.
   Они упали на землю, перекатываясь по шелестящим дубовым листьям, хватаясь за нож, награждая друг друга тумаками, борясь за свою жизнь.
   Сначала шотландец был внизу, затем извернувшись каким-то образом, оказался сверху. Однажды Грэю довелось потрогать гигантского питона, которого друг его дяди привез из Индии. И объятия Фрейзера были точно такие же - гибкие, гладкие и страшно сильные; словно мускулистые кольца питона, они были повсюду.
   Он был унизительно брошен на землю, лицом в сухие листья, с руками, завернутыми за спину. В агонии страха - а он был уверен, что его убьют - он с силой дернул заломленную руку, кость треснула с черно-красным взрывом боли, и он потерял сознание.
   Он пришел в себя некоторое время спустя, обнаружив, что лежит прислоненный к дереву, а вокруг стоят свирепые горцы в пледах. Посредине их стоял Красный Джейми Фрейзер ... и женщина.
   Грэй сжал зубы. Проклятая женщина! Если бы не она ... Бог знает, как бы все вышло. Вышло так, что она заговорила. Она была англичанкой и леди, если судить по ее речи, и он - каким же идиотом он был! - тут же решил, что она была пленницей порочных горцев, похищенная, без сомнения, с целью изнасилования. Все говорили, что горцы предаются грабежам при любой возможности и с удовольствием лишают чести англичанок; как он мог думать иначе!
   И лорд Грэй, шестнадцати лет от роду, полный до краев полковыми понятиями о галантности и благородстве, избитый и израненный, борясь с болью от сломанной руки, вступил в переговоры, пытаясь спасти ее. Фрейзер, высокий и насмешливый, играл с ним, как кот с мышонком, раздевая перед ним женщину, чтобы вытянуть у него сведения о полке его брата. А после того, как он рассказал о расположении и численности полка, Фрейзер со смехом заявил, что женщина была его женой. Они все смеялись, он и сейчас мог отчетливо слышать оскорбительный смех шотландцев.
   Грэй перевернулся, раздраженный неудобным матрацем. Что еще хуже, вместо того, чтобы убить его, Фрейзер привязал его к дереву, где он и был найден утром своими друзьями. Между тем люди Фрейзера посетили лагерь, воспользовавшись его информацией, и вывели из строя пушку, которую они транспортировали для Коупа.
   Конечно, все было раскрыто, и хотя его оправдали из-за его молодости и статуса штатского, он стал парией и объектом презрения в полку. Никто не разговаривал с ним за исключением брата и ...Гектора. Верного Гектора.
   Он вздохнул, прижимаясь щекой к подушке. Мысленным взором он все еще мог видеть его. Темноволосого и голубоглазого, с постоянной улыбкой на нежных губах. Прошло уже десять лет, как Гектор погиб в Каллодене, изрубленный палашами горцев, но Джон до сих пор иногда просыпался с телом, выгнутым от конвульсий, ощущая его прикосновение.
   И теперь это. Он боялся этого назначения, боялся этих шотландцев, их грубых голосов, потрясенный памятью о том, что они сделали с Гектором. Но никогда, даже в самых диких предположениях, он не думал, что снова встретит Джеймса Фрейзера.
   Горящий в очаге торф превратился в горячий пепел, потом остыл, и за окном тьма уступила место угрюмой серости дождливого шотландского рассвета. А Джон Грэй все еще лежал без сна, уставившись горящими глазами на закопченные балки над его головой.
  
   Утром Грэй встал не выспавшимся, но с четко определенным решением. Он был здесь. Фрейзер был здесь. И в обозримом будущем ни один из них не сможет покинуть крепость. Он также не сможет избежать с ним встреч - менее чем через час он должен говорить с заключенными, а потом он должен регулярно проводить осмотры - но никогда он не будет встречаться с ним наедине. Если он сможет держать этого человека на расстоянии, то сможет взять верх над своими страхами, которые тот растревожил. И своими чувствами.
   В то время, как воспоминания о прошлом унижении и гнев не давали ему уснуть ночью, еще один аспект существующей ситуации не давал уснуть ему на рассвете. К нему пришло медленное осознание того, что Фрейзер был теперь его пленником, больше не мучитель, а заключенный такой же, как и все, целиком находящийся в его милости.
   Он позвонил слуге и прошлепал к окну посмотреть погоду, морщась от ощущения холодного каменного пола под его босыми ногами.
   Конечно же, шел дождь. Внизу во внутреннем дворе заключенные, уже промокшие до костей, собирались в команды. Трясясь от холода в одной рубашке, Грэй втянул голову и наполовину прикрыл окно, достигнув, таким образом, компромисса между смертью от удушья и смертью от холода.
   Видения мести заставляли его ворочаться в кровати без сна в то время, как рассвет высветлял окно, а дождь стучал по подоконнику. Мысли о Фрейзере, закованном в промерзшей одиночной камере, раздетом догола зимними холодными ночами, о Фрейзере, которого кормят помоями и порют плетьми во дворе тюрьмы, не давали ему покоя. Все его шотландское высокомерие исчезнет, уступив место раболепному унижению, и только от слова Грэя будет зависеть облегчение его страданий.
   Да, он думал об этих вещах, воображал их в ярких деталях, упивался ими. Он мысленно слышал, как Фрейзер умолял его о милосердии, и воображал себя надменным и презрительным. Он думал об этом, и острое чувство отвращения к самому себе сжимало его живот.
   Что бы ни сделал он Грэю в прошлом, теперь он был поверженным врагом, военнопленным короны, а значит теперь он, Грэй, несет за него ответственность, и его безопасность - дело чести Грэя.
   Слуга принес горячей воды для бритья. Он обмыл щеки, чувствуя, как тепло успокаивает его, усмиряя лихорадочные ночные фантазии. Именно фантазии, вдруг осознал он, и это понимание принесло ему некоторое облегчение.
   Вероятно, встретившись с Фрейзером в сражении, он получил бы дикое удовольствие, убив или хотя бы изувечив его. Но непреложным являлся тот факт, что пока Фрейзер был его заключенным, он не мог, не лишив себя чести, причинить ему вред. Пока он брился и с помощью слуги одевался, он пришел в себя настолько, что стал находить некий мрачный юмор в сложившейся ситуации.
   Его глупое поведение в Карриарике спасло жизнь Фрейзеру в Каллодене. И сейчас, когда долг чести оплачен, а беспомощный Фрейзер полностью в его власти, можно сказать, что тот находится в полной безопасности. Потому что были ли они глупыми или мудрыми, наивными или опытными, все Грэи были людьми чести.
   Чувствуя себя несколько лучше, он спокойно встретил свой пристальный взгляд в зеркале, поправил парик и пошел завтракать, прежде чем провести первую встречу с заключенными.
  
   - Вам подать ужин в гостиной или сюда?
   Голова МакКея, как всегда растрепанная, просунулась в двери кабинета.
   - Хм? - пробормотал Грэй, поглощенный бумагами, разложенными на столе.
   - О, - произнес он, поднимая голову. - Сюда, пожалуйста.
   Он неопределенно махнул рукой куда-то в угол стола и возвратился к своей работе, даже не взглянув на принесенный поднос с едой.
   Куори не шутил, когда говорил о документах. Только одни продукты требовали бесконечных заявок и счетов - и будьте добры, сделайте копии всех счетов и заявок для Лондона - и кроме того, сотни различных необходимых вещей для заключенных, охранников, мужчин и женщин из деревни, нанятых для работы на кухне и уборки бараков. Весь рабочий день он только что и делает, что пишет и подписывает заявки. Ему совершенно необходимо найти писца, иначе он умрет от полнейшей тоски.
   "Двести фунтов пшеничной муки, - написал он, - для нужд заключенных. Шесть больших бочек пива для казарм". Его обычно изящный почерк быстро испортился, превратившись в простые каракули, его элегантная витиеватая подпись сократилась до "Д.Грэй".
   Он положил перо и со вздохом закрыл глаза, массируя пальцами между бровями. За время его пребывания здесь солнце не потрудилось появиться ни разу, а от работы целыми днями при свечах в дымной комнате глаза его горели, как раскаленные угли. Его книги прибыли еще вчера, но он даже не распаковал их, слишком утомленный к вечеру, чтобы заниматься чем-нибудь, кроме как вымыть усталые глаза холодной водой и лечь спать.
   Услышав небольшой шуршащий звук, он резко открыл глаза. Большая рыжая крыса сидела на углу его стола, держа в передних лапках кусок сливового пирога. Крыса не двигалась, просто задумчиво разглядывала его, подергивая усиками.
   - Ну и ну! Лопни мои глаза! - воскликнул Грэй в удивлении. - Эй, ты, негодяйка! Это мой ужин!
   Крыса все также задумчиво грызла пирог, уставившись на майора яркими глазами-бусинками.
   - Вон отсюда!
   Разъяренный Грэй схватил первый попавшийся под руку предмет и запустил его в крысу. Пузырек чернил разбился о каменный пол, черные брызги разлетелись по кабинету, испуганная крыса спрыгнула со стола и стремительно помчалась к двери, прошмыгнув между ног побледневшего от страха МакКея, который сунулся в кабинет, чтобы выяснить причину шума.
   - В тюрьме есть кошки? - сердито спросил Грэй, вываливая содержимое подноса в корзину для бумаг, находящуюся под столом.
   - Да, сэр, в складских помещениях есть кошки, - ответил МакКей, ползая на четвереньках и вытирая чернильные брызги.
   - Хорошо, будь любезен, притащи одну сюда, - сказал Грэй. - Немедленно.
   Он крякнул от отвращения, вспомнив неприлично голый хвост крысы, который небрежно лежал на его тарелке. Он, конечно, встречал много крыс в полях, но чтобы одна из них покушалась на его собственный ужин прямо на его глазах! Эта наглость приводила его в бешенство.
   Он подошел к окну и стоял там, пытаясь остудить голову свежим воздухом, пока МакКей убирался в кабинете. Опускались сумерки, заполняя внутренний двор тюрьмы фиолетовыми тенями. Стены тюремного крыла напротив выглядели еще более холодными и более тоскливыми, чем обычно.
   Несколько людей двигались от кухонного крыла в направлении камер, они катили ручные тележки, на которых стояли большие дымящиеся бадьи с овсянкой, лежали буханки хлеба, покрытые холстом от дождя. По крайней мере, у бедняг будет горячая еда после промозглого дня работы в каменоломне.
   Когда он отворачивался от окна, ему в голову пришла неожиданная мысль.
   - В камерах много крыс? - спросил он у МакКея.
   - Да, сэр, очень много, - ответил заключенный, махнув последний раз тряпкой по порогу. - Сказать повару, чтобы приготовил новый поднос, да, сэр?
   - Пожалуйста, - сказал Грэй. - А потом, мистер МакКей, будьте так добры, обеспечьте каждую камеру кошкой.
   МакКей встал с сомневающимся видом. Грэй прекратил собирать разбросанные бумаги.
   - Что-то не так, МакКей?
   - Нет, сэр, - медленно ответил МакКей. - Только эти маленькие твари уничтожают майских хрущей. И со всем уважением, сэр, я не думаю, что людям понравится, если кошки съедят всех крыс.
   Грэй уставился на мужчину, чувствуя легкую тошноту.
   - Заключенные едят крыс? - спросил он, живо вспомнив острые желтые зубы, грызущие его сливовый пирог.
   - Только если посчастливиться поймать их, - сказал МакКей. - Может быть, кошки, в конце концов, будут им полезны. На сегодня все, сэр?
  
  9
  БРОДЯГА
  
   Грэй придерживался своего решения не замечать Джеймса Фрейзера около двух недель, пока из деревни Ардсмуир не прибыл посыльный с новостями, которые все изменили.
   - Он еще жив? - резко спросил он человека. Посыльный, один из работающих в тюрьме жителей деревни, кивнул.
   - Я сам видел, сэр, как его принесли в "Липу". За ним ухаживают, но я не думаю, что это ему сильно поможет, если вы понимаете, о чем я, - он со значением приподнял одну бровь.
   - Я понимаю, - ответил Грэй коротко. - Спасибо, мистер ...
   - Элисон, сэр, Руфус Элисон, ваш покорный слуга.
   Мужчина взял предложенный шиллинг, поклонился и, не надевая шляпу, которую он держал в руке, удалился.
   Грэй сидел за столом, уставившись в свинцово-серое небо. Солнца он не видел практически со дня своего приезда. Он постукивал пером по столу, не обращая внимания на то, что от такого обращения его заостренный кончик сломался.
   Упоминания о золоте было достаточно, чтобы любой человек навострил уши, а он в особенности.
   Мужчину нашли этим утром, он блуждал в торфянике вблизи деревни. Одежда его промокла от морской воды, и он бредил от лихорадки.
   Он говорил беспрестанно с тех пор, как был найден, но по большей части это было нечто невразумительное. Мужчина, по всей видимости, был шотландцем, но говорил он на смеси французского и гэльского, со случайными вставками английских слов. И одной из этих вставок было слово "золото".
   Сочетание шотландцев, золота и французского языка в этой части страны наводило только на одну мысль, известную всем, кто был свидетелем последних дней якобитского восстания. О французском золоте. Золотые слитки, которые якобы Людовик Французский тайно направил своему кузену, Чарльзу Стюарту. Правда, слишком поздно.
   По одним слухам, французское золото было спрятано армией горцев во время их последнего отступления на север перед заключительным актом трагедии в Каллодене. По другим - золото никогда не было доставлено Чарльзу Стюарту, его спрятали в пещере, вблизи того места на северо-западном побережье, куда оно прибыло из Франции.
   Одни говорили, что сведения об этом месте утрачены, так как его хранитель погиб в Каллодене. Другие - что тайна о месте нахождения золота хранится среди членов какой-то горской семьи. Как бы там не было, золота никто не видел. Пока.
   Французский и гэльский. Грэй знал разговорный французский, которому он научился во время военных кампаний во Франции, но ни он и никто из его офицеров не говорили на гэльском, за исключением сержанта Гриссома, который знал на этом языке несколько слов, усвоенных им в детстве от шотландской няни.
   Он не мог доверять людям из деревни. Нет, если в этом рассказе был хоть какой-нибудь смысл. Французское золото! Не касаясь его ценности, как сокровища, которое, в любом случае, принадлежит Короне, для Джона Уильяма Грэя оно представляло значительный личный интерес. Найти этот полумифический клад означало для него избавление от Ардсмуира, возвращение назад в Лондон, к цивилизации. Всякий позор померк бы в блеске этого золота.
   Он укусил кончик затупленного пера, чувствуя, как оно хрустнуло между его зубами.
   Проклятие. Если никто из деревенских и никто из офицеров, тогда ... заключенный. Да, конечно. Заключенный не сможет воспользоваться информацией в своих собственных целях.
   И опять проклятие. Все заключенные знали гэльский, некоторые знали английский, но только один заключенный, кроме всего прочего, говорил по-французски. "Он образованный человек", вспомнились ему слова Куори.
   - Черт, черт, черт! - бормотал Грэй. Ничего не поделаешь. Элисон сказал, что бродяга очень болен, и времени на поиски других вариантов нет. Он выплюнул кусочек пера.
   - Брэйм, - завопил он.
   Удивленный капрал просунул голову в дверь.
   - Да, сэр?
   - Приведите заключенного по имени Джеймс Фрейзер. Немедленно!
  
   Комендант стоял за столом, ухватившись за него, словно тот был последним бастионом защиты. Его вцепившиеся в дерево руки были влажны, а белый воротничок мундира давил горло.
   Его сердце сделало яростный скачок, когда дверь открылась. Вошел шотландец, тихо позвякивая кандалами, и остановился перед столом. Все свечи были зажжены, и в кабинете было светло, почти как днем, хотя за окном уже стемнело.
   Он, конечно, видел Фрейзера несколько раз, когда тот стоял на тюремном дворе вместе с другими заключенными с рыжей головой и плечами, возвышающимися над толпой, но никогда достаточно близко, чтобы разглядеть его лицо.
   Он выглядел по-другому. Это стало для Грэя и шоком, и облегчением - слишком долго он помнил то чисто выбритое лицо с выражением угрозы и насмешки на нем. Этот мужчина имел короткую бороду; лицо его было спокойное, но настороженное. И хотя яркие синие глаза оставались все теми же, в них не появилось ни намека на то, что он узнал Грэя. Он молча стоял перед столом, ожидая.
   Грэй откашлялся. Хотя сердце его колотилось, как бешенное, он смог говорить спокойно.
   - Мистер Фрейзер, - начал он. - Я благодарю вас, что вы пришли ...
   Шотландец промолчал и вежливо склонил голову, но его глаза сказали, что фактически у него не было выбора.
   - Несомненно, вы задаетесь вопросом, зачем я послал за вами, - продолжил Грэй. Он чувствовал, что речь его звучала невыносимо напыщенно, но ничего не мог поделать. - Я нахожу, что возникла ситуация, когда мне необходима ваша помощь.
   - В чем дело, майор?
   Голос был тот же самый - глубокий и отчетливый, отмеченный характерными горскими переливами.
   Грэй глубоко вздохнул, опершись на стол. Он предпочел бы что-нибудь другое, чем просить помощи именно у этого человека. Но выбора не было. Фрейзер был единственной возможностью.
   - В торфяниках возле побережья был найден бродяга, - начал он осторожно. - Он, кажется, серьезно болен, и он бредит. Однако ... вещи, о которых он говорит, по-видимому, представляют ... хм, существенный интерес для Короны. Я собираюсь поговорить с ним и выяснить, кто он такой, и насколько достоверна его информация.
   Он сделал паузу, но Фрейзер молчал, выжидая.
   - К сожалению, - Грэй испустил еще один вздох, - указанный человек, как я слышал, говорит только на смеси французского и гэльского, и знает лишь несколько слов по-английски.
   Одна из рыжих бровей шотландца приподнялась. Его лицо совсем не изменило выражения, но было очевидно, что он ухватил суть дела.
   - Понимаю, майор, - мягкий голос шотландца был полон иронии. - И вы бы хотели, чтобы я переводил вам то, что он скажет.
   Грэй, не доверяя своему голосу, просто коротко кивнул.
   - Боюсь, я должен отказаться, майор, - Фрейзер говорил почтительно, но в блеске его глаз не было и намека на уважение. Рука Грэя судорожно сжалась на медном ноже для вскрытия писем.
   - Вы отказываетесь? - произнес он. Он еще крепче сжал нож, чтобы удержать голос спокойным. - Я могу спросить почему, мистер Фрейзер?
   - Я заключенный, майор, - ответил шотландец вежливо, - не переводчик.
   - Ваша помощь ... будет оценена, - сказал Грэй, пытаясь придать словам значимость, не прибегая к прямому подкупу. - В противном же случае, - тон его стал твердым, - отказ выполнить законное требование ...
   - Незаконно требовать от меня услуг или угрожать мне, майор, - голос Фрейзера был куда более твердым, чем у Грэя.
   - Я не угрожал вам!
   Край ножа врезался в его руку, и он был вынужден ослабить хватку.
   - Нет? Я рад это слышать.
   Фрейзер повернулся к двери.
   - В таком случае, майор, я желаю вам доброй ночи.
   Грэй многое бы отдал, чтобы позволить ему просто уйти. Однако долг требовал.
   - Мистер Фрейзер!
   Шотландец остановился, не доходя нескольких шагов до двери, но не обернулся.
   Грэй сделал глубокий вдох, успокаивая себя.
   - Если вы окажете мне помощь, я прикажу снять с вас кандалы.
   Фрейзер стоял совершенно неподвижно. Грэй мог быть молодым и неопытным, но он был весьма наблюдателен, и неплохо разбирался в людях. Грэй видел, как приподнялась голова заключенного, усилилось напряжение в его плечах, и почувствовал, что беспокойство, охватившее заключенного, когда тот услышал о бродяге, немного ослабло.
   - Мистер Фрейзер? - спросил он.
   Очень медленно шотландец повернулся к нему. Его лицо было совершенно невыразительно.
   - Мы заключили сделку, майор, - произнес он спокойно.
  
   Было уже далеко за полночь, когда они въехали в Ардсмуир. Ни в одном из домов не горел огонь, и Грэй задался вопросом, что жители подумали, заслышав стук копыт и бряцание оружия - слабое эхо рейдов английских войск, промчавшихся по Горной Шотландии десять лет назад.
   Бродягу принесли в гостиницу "У липы", которая называлась так из-за большой липы, когда-то растущей во дворе, и которая являлась не только самым большим, но и единственным деревом на тридцать миль в округе. Сейчас от нее остался только широкий пень; липа, как и многое другое, погибла после Каллодена, пущенная войсками Камберленда на дрова, но название осталось.
   В дверях Грэй остановился и повернулся к Фрейзеру.
   - Вы не забудете условия нашего соглашения?
   - Нет, - ответил Фрейзер коротко и прошел мимо.
   Взамен избавления от кандалов Грэй потребовал три вещи. Во-первых, Фрейзер не будет пытаться сбежать во время поездки. Во-вторых, Фрейзер был обязан дать правдивый отчет обо всем, что расскажет бродяга. И, в-третьих, Фрейзер дает слово джентльмена, что не будет говорить ни с кем, кроме Грэя, о том, что он услышит.
   Их встретил приглушенный шум гэльских голосов, возглас удивления владельца гостиницы, когда он увидел Фрейзера, и уважения при виде красного плаща за ним. Хозяйка стояла на лестнице с плошкой в руке, дающей неверный свет, от которого вокруг нее плясали тени.
   Грэй, вздрогнул, положив ладонь на руку хозяина.
   - Кто это?
   На лестнице, словно призрак, появилась вторая черная фигура.
   - Это священник, - сказал Фрейзер спокойно. - Значит, человек умирает ...
   Грэй вздохнул, стараясь успокоить себя и приготовиться к тому, что случится.
   - Тогда, нам нельзя терять времени, - твердо сказал он, ставя ногу на ступеньку. - Давайте поднимемся.
  
   Человек умер перед рассветом. Фрейзер держал одну его руку, священник - другую. Пока священник, наклонившись над телом, бормотал что-то по-гэльски и на латыни, делая папистские знаки, Фрейзер сидел, откинувшись на спинку стула, все еще продолжая держать хилую руку покойника.
   Огромный шотландец просидел рядом с мужчиной всю ночь, слушая, ободряя, успокаивая. Грэй оставался около двери, не желая тревожить больного видом красного мундира, удивленный и странно растроганный мягкостью Фрейзера.
   Сейчас Фрейзер положил тонкую морщинистую руку на грудь покойника и сделал такой же знак, что и священник, дотронувшись поочередно до лба, сердца и обоих плеч в подобии знака креста. Он открыл глаза и встал на ноги, почти задевая головой низкие стропила. Коротко кивнув Грэю, он пошел впереди него вниз по лестнице.
   - Сюда, - Грэй указал жестом на двери пивной, пустынной в этот час. Буфетчица с сонными глазами развела огонь в очаге и принесла им хлеба и пиво, потом ушла, оставив их одних.
   Он подождал, пока Фрейзер подкреплялся.
   - Ну, мистер Фрейзер?
   Шотландец отставил свою оловянную кружку и вытер рот рукой. Бородатый, с длинными волосами, аккуратно заплетенными в косу, он не выглядел растрепанным после долгой бессонной ночи, но под его глазами залегли темные усталые круги.
   - Хорошо, - произнес он. - В этом мало смысла, майор, - добавил он, предупреждая, - но вот что он мне рассказал.
   И он старательно все пересказал, делая паузы время от времени, чтобы найти нужное слово или смысл гэльского выражения. Грэй слушал с усиливающимся чувством разочарования. Фрейзер был прав - в этом было мало смысла.
   - Белая ведьма? - прервал его Грэй. - Он говорил о белой ведьме? И тюленях?
   Это звучало не более бессмысленно, чем все остальное, тем не менее, он не мог не переспросить.
   - Да, он говорил.
   - Повторите снова, - приказал Грэй. - Как можно точнее, будьте так добры, - добавил он.
   Он вдруг с удивлением понял, что чувствовал себя уютно рядом с этим человеком. Частично это объяснялось сильной усталостью - все его чувства оцепенели после бессонной ночи, проведенной рядом с умирающим человеком.
   Вся ночь казалась Грэю нереальной, также как и то, что он сидел в этот тусклый рассветный час в сельской таверне, разделяя кувшин пива с Красным Джейми Фрейзером.
   Фрейзер повиновался, говоря медленно, иногда останавливаясь, чтобы лучше вспомнить. Различаясь несколькими словами тут или там, его рассказ был идентичен первому, и те части рассказа, которые Грэй мог понять сам, были переведены правильно.
   Он обескуражено покачал головой. Тарабарщина какая-то. Это точно было бредом умирающего человека. Если когда-либо этот человек видел золото - а, скорее всего, это действительно было так - понять из его лихорадочного лепета, когда и где он видел его, было невозможно.
   - Вы действительно уверены, что это все, что он сказал?
   Грэй хватался за маленькую надежду, что, быть может, Фрейзер что-то упустил, какую-то фразу, какую-то маленькую зацепку, которые помогут им выйти на след золота.
   Рукав рубашки Фрейзера спустился, когда он поднял кружку. В сером свете раннего утра Грэй увидел широкую темную полосу содранной кожи вокруг его запястья. Фрейзер, заметив, что он смотрит, поставил кружку на стол, и иллюзия дружеских отношений разрушилась.
   - Я держу свое слово, майор, - с холодной формальностью произнес он, поднимаясь. - Мы возвращаемся?
   Некоторое время они ехали в молчании. Фрейзер, глубоко поглощенный своими мыслями, и Грэй, погруженный в свою усталость и разочарование. Они остановились освежиться около маленького ручейка, как только солнце взошло над холмами.
   Грэй попил воды и плеснул ее в лицо, чувствуя, как шок от холода мгновенно вернул его к жизни. Он бодрствовал двадцать четыре часа и чувствовал себя заторможенным и поглупевшим.
   Фрейзер также бодрствовал двадцать четыре часа, но на нем это не отражалось. Он деловито ползал вокруг ручейка на четвереньках, срывая какой-то водяной сорняк.
   - Что вы делаете, мистер Фрейзер? - спросил Грэй в некотором замешательстве.
   Фрейзер взглянул на него, немного удивленный, но ни в коей мере не смущенный.
   - Я собираю водяной кресс, майор.
   - Я вижу это, - сказал раздраженно Грэй. - Зачем?
   - Чтобы есть, майор, - ответил Фрейзер ровно. Он взял свою грязную сумку и положил в нее капающую зеленую массу.
   - Действительно? Разве вас недостаточно хорошо кормят? - безучастно спросил Грэй. - Я никогда не слышал, чтобы люди ели водяной кресс.
   - Он зеленый, майор.
   В своем утомленном состоянии у майора возникло подозрение, что над ним издеваются.
   - И какого же еще цвета этот сорняк должен быть? - сердито спросил он.
   Рот Фрейзера немного дернулся, казалось, он мысленно обсуждает что-то с самим собой. Наконец, он пожал плечами, вытирая мокрые руки о свои брюки.
   - Я имел в виду, майор, что зелень предотвращает цингу и потерю зубов. Мои люди едят зелень, которую я добываю, а кресс на вкус лучше многих растений, которые я могу собрать на торфяниках.
   Грэй почувствовал, что его брови ползут вверх.
   - Зеленые растения останавливают цингу? - выпали он. - Откуда у вас эта идея?
   - От моей жены! - отрывисто сказал Фрейзер. Он резко отвернулся и стоял, завязывая сумку быстрыми резкими движениями.
   Грэй не смог не поинтересоваться.
   - Ваша жена, сэр, где она?
   Ответом ему был темный пламень ярко-синих глаз, пронзивший его до мозга костей своей потрясающей интенсивностью.
   "Возможно, вы слишком молоды, чтобы знать власть ненависти и отчаяния", услышал он голос Куори в своей памяти. Нет, он не был слишком молод, он сразу же признал их в глазах Фрейзера.
   Это длилось одно мгновение, и снова обычная завеса холодной вежливости опустилась на его лицо.
   - Моя жена ушла, - сказал Фрейзер, снова отворачиваясь так внезапно, что это граничило с грубостью.
   Неожиданное и странное чувство охватило Грэя. Частично, это было облегчение. Женщина, которая была причиной и участницей его унижения, была мертва. Частично, это было сожаление.
   Они молчали всю дорогу до Ардсмуира.
  
   Три дня спустя Джейми Фрейзер сбежал. Сбежать из Ардсмуира не представляло большого труда, однако до сего дня побегов не было: заключенным просто некуда было бежать. В трех милях от тюрьмы находились гранитные утесы побережья, с трех других сторон на мили и мили простирались голые вересковые пустоши.
   Когда-то человек мог уйти в верески под защиту своего клана и родственников. Но кланы были разогнаны, родственники убиты, а пленные были заключены далеко от своих родных мест. Голодная смерть в пустошах была едва ли лучшей альтернативой заключению в тюремной камере. Побег не стоил того ... для любого, но не для Джейми Фрейзера, у которого, очевидно, были на то свои причины.
  
   Лошади драгунов двигались вдоль дороги. Хотя окружающая вересковая пустошь выглядела гладкой, как бархатное одеяло, пурпурный вереск был только тонким слоем, скрывающим влажный болотный торф. Даже олени передвигались по этой болотистой местности, придерживаясь безопасных троп. Вот и сейчас Грэй мог видеть в миле от них четырех животных, к тонким силуэтам которых вела линия следов не шире, чем нить.
   Фрейзер, конечно, был без лошади. Это означало, что сбежавший заключенный мог оказаться в любом месте пустоши, следуя по оленьим тропам.
   Долг Грэя заключался в том, чтобы преследовать и попытаться поймать заключенного. Однако нечто большее, чем долг, заставило его оголить гарнизон, организовав группу захвата, которую он гнал вперед с короткими остановками на отдых и еду. Долг, конечно, а также настойчивое желание найти французское золото, получить одобрение начальства ... и положить конец этой шотландской ссылке. Но, кроме того, был гнев и странное чувство, что его предали.
   Грэй не мог понять, сердился ли он больше на Фрейзера, потому что тот нарушил свое слово, или на себя, потому что был дураком, поверив, что горец обладает чувством чести, равным его собственному. Но как бы там не было, он сердился и решил, если нужно, обыскать каждую оленью тропу в пустоши и водворить Джеймса Фрейзера назад в тюрьму.
   Они достигли побережья на следующую ночь после целого дня бесплодного прочесывания пустоши. Туман над скалами утончился и был унесен береговым ветром. Перед ними раскинулось море, окруженное утесами и усыпанное маленькими бесплодными островами.
   Джон Грэй стоял возле лошади на вершине утеса, смотря вниз на бурное черное море. Слава Богу, была ясная ночь, и свет половинной луны раскрасил мокрые скалы, заставив их сиять, как серебряные слитки на фоне бархатных теней.
   Это было самое пустынное и безрадостное место, которое он когда-либо видел, и в то же время здесь присутствовала мрачная красота, от которой кровь стыла в жилах. Но здесь не было никаких следов присутствия Джеймса Фрейзера. И вообще никаких признаков жизни.
   Один из солдат рядом с ним издал внезапное восклицание и вытащил пистолет.
   - Вон там! - закричал он. - На скалах!
   - Не стреляй, дурак, - отозвался другой солдат, хватая руку товарища и не скрывая своего презрения. - Никогда не видел тюленей?
   - А-а ... нет, - смущенно ответил первый. Он опустил пистолет, уставившись на маленькие темные формы на скалах под ними.
   Грэй тоже никогда не видел тюленей и сейчас зачаровано смотрел на них. С далекого расстояния они были похожи на черных слизней, и лунный свет влажно переливался на их шкурах, когда они, беспокойно подняв головы, перекатываясь и извиваясь, неуклюже двигались по земле.
   Когда он был мальчиком, у его матери был плащ, сшитый из шкуры тюленя. Ему разрешили потрогать его только однажды, и он поразился, каким теплым и темным он был, словно летняя безлунная ночь. Удивительно, что такой густой и мягкий мех получался из этих мокрых существ.
   - Шотландцы называют их silkies, - сказал солдат, который признал тюленей. Он кивнул на них головой с видом владельца особенного знания.
   - Silkies? - Грэй уставился на человека с интересом. - Что еще вы знаете о них, Сайкс?
   Солдат пожал плечами, наслаждаясь вниманием.
   - Не много, сэр. Люди поблизости рассказывают о них разные истории. Они говорят, что иногда тюлень выходит на берег и сбрасывает шкуру, а под ней оказывается красавица. Если мужчина сможет найти ее шкуру и спрятать, то она не сможет вернуться в море и станет его женой. Из них получаются хорошие жены, как мне сказали.
   - По крайней мере, они всегда мокрые, - пробормотал первый солдат, и мужчины разразились диким гоготом, который разнесся среди утесов, словно хриплые крики чаек.
   - Достаточно! - Грэю пришлось повысить голос, чтобы быть услышанным сквозь смех и грубые шутки.
   - Разойтись! - приказал Грэй. - Я хочу, чтобы все скалы были обысканы. Следите за лодками внизу. За этими островами достаточно места, чтобы спрятать шлюп.
   Пристыженные мужчины без возражений разошлись. Через час они вернулись, мокрые от морских брызг и поцарапанные о скалы, но без всяких вестей о Джеймсе Фрейзере или французском золоте.
   На рассвете, когда заря раскрасила мокрые скалы красными и золотыми пятнами, драгуны маленькими группами снова отправились на поиски.
   Грэй стоял возле костра на вершине утеса, наблюдая за ними. Он завернулся в плащ от ветра и периодически подкреплялся горячим кофе, который варил ему слуга.
   Человек из "Липы" пришел с побережья, его одежда была пропитана морской водой. Узнал ли что-нибудь Фрейзер из его слов, о чем он не рассказал майору, или просто решил попытать счастья, но в любом случае он должен был пойти к морю. Однако никаких признаков его пребывания на побережье не было, также как и никаких следов золота.
   - Если он пошел вдоль берега, майор, я думаю, мы его вряд ли найдем, - произнес сержант Гриссом, который подошел к нему и сейчас смотрел, как вода с шумом билась об утесы, образуя пенные водовороты. Он кивнул на разъяренные волны.
   - Это место называют Котлом дьявола, потому что он всегда кипит. Рыбаков, утонувших здесь, никогда не находят. Наверное, виноваты опасные течения, но люди говорят, что их забирает дьявол.
   - Да? - произнес Грэй холодно. Он смотрел на брызги и пену, ударяющиеся о скалы далеко внизу. - Я бы не удивился, сержант.
   Он вернулся к походному костру.
   - Отдайте приказ искать до темноты, сержант. Если ничего не найдем, завтра на рассвете возвращаемся.
  
   Грэй поднял взгляд от конской шеи, прищурившись в тусклом свете раннего утра. Глаза его распухли от торфяного дыма и постоянного недосыпания. Кости его ныли от ночей, проведенных на влажной земле.
   Дорога в Ардсмуир займет не более одного дня. Мысль о мягкой кровати и горячем ужине была восхитительна, но ему придется написать рапорт в Лондон о побеге Фрейзера и своей неспособности поймать его.
   Чувство уныния, охватившее его при осознании такой перспективы, ухудшилось болью в животе. Он поднял руку, сигнализируя остановку, и устало соскользнул на землю.
   - Ждите здесь, - приказал он своим людям и направился к небольшому пригорку в сотне футов от них, который мог предоставить ему достаточно уединения, чтобы облегчиться. Его желудок, непривычный к шотландской каше и овсяным лепешкам, которыми ему пришлось довольствоваться в походе, взбунтовался.
   В вереске пели птицы. Вдали от топота копыт и бряцанья упряжи, он мог слышать все звуки пробуждающейся пустоши. Ветер с рассветом изменился, теперь он тихо шелестел в траве, принеся с собой ароматы моря. За кустом дрока шевелилось какое-то маленькое животное. Все выглядело очень мирно.
   Поднимаясь из положения, которое слишком поздно показалось ему неприличным, он обнаружил, что смотрит прямо в лицо Джеймса Фрейзера.
   Тот был не более чем в шести футах от него. Он стоял неподвижно, словно один из оленей, овеваемый ветром, с солнцем, запутавшимся в его рыжих волосах.
   Они стояли без движения, уставившись друг на друга. Не было слышно никаких звуков, кроме шелеста морского ветра и пения жаворонков. Потом Грэй выпрямился и сглотнул, чтобы успокоить сердце, бившееся почти в горле.
   - Боюсь, что вы застали меня врасплох, - холодно сказал он, застегивая бриджи, со всем самообладанием, которое ему удалось собрать.
   Глаза шотландца, единственное, что двигалось в нем, медленно оглядели его снизу вверх. Потом он посмотрел через его плечо на шестерых солдат, направивших на них свои мушкеты. И, наконец, темно-синие глаза прямо встретились с его глазами. Уголки рта Фрейзера дернулись, и он сказал:
   - Полагаю, вы меня тоже, майор.
  
  10
  ПРОКЛЯТИЕ БЕЛОЙ ВЕДЬМЫ
  
   Джейми Фрейзер сидел на каменном полу карцера, сотрясаясь от холода и сжимая колени в напрасной попытке сохранить тепло. Он чувствовал себя так, словно уже никогда не сможет согреться. Холод моря просочился в его кости, и он все еще чувствовал удары волн на своем теле.
   Он хотел, чтобы здесь были другие заключенные - Моррисон, Хейес, Сазерленд. Не только потому, что он нуждался в их компании, но потому что жаждал тепла их тел. Студеными ночами мужчины, чтобы согреться, сбивались в кучки, вдыхая несвежее дыхание друг друга, терпя тесноту и неизбежные при этом толчки.
   Но он был один. По-видимому, его не вернут в общую камеру, пока он не будет наказан за побег. Он со вздохом прислонился к стене, болезненно ощущая, как кости позвоночника прижимаются к холодному жесткому камню, и сознавая, как уязвима плоть, покрывающая их.
   Он страшно боялся порки, но надеялся именно на это наказание. Какой бы ужасной порка не была, она быстро заканчивалась, и потому была бесконечно более терпимой, чем кандалы. Он все еще мог чувствовать, как удары молотка отдавались болью в костях рук, когда кузнец, держа его запястье на наковальне, соединял половинки оков.
   Его пальцы отыскали четки, висящие на шее. Их дала его сестра, когда он покидал Лаллиброх. Англичане не забрали четки - бусинки, сделанные из бука, не представляли для них никакой ценности.
   - Радуйся, Мария, благодати полная! - бормотал он. - Благословенна Ты между женами.
   У него не было надежды. Этот маленький желтоволосый изверг - проклятие его душе - видел и понимал, каким ужасом были для него кандалы.
   - И благословен плод чрева Твоего Иисус. Святая Мария, Матерь Божия, молись о нас, грешных ...
   Маленький майор заключил с ним сделку, и он выполнил ее условия. Однако майор так не думал.
   Он сдержал свою клятву, сделал все, как обещал. Передал все слова, сказанные ему бродягой, точно так, как он их услышал. В сделку не входило рассказывать англичанину о том, что он когда-то знал этого человека, или какие выводы сделал он сам из бормотания умирающего.
   Он узнал Дункана Керра сразу, хотя тот сильно постарел и изменился из-за своей смертельной болезни. До Каллодена он был арендатором Колама МакКензи, дяди Джейми. После поражения он сбежал во Францию, где с трудом зарабатывал себе на жизнь.
   - Тише, charaid16. Bi s?mhach17, - сказал он по-гэльски, опускаясь на колени возле кровати, где лежал больной. Дункан был старым человеком, его лицо было изнурено от усталости и болезни, глаза сияли неестественным лихорадочным блеском. Сначала он решил, что Дункан ушел слишком далеко по невозвратной дороге, чтобы узнать его, но изможденная рука схватила его с удивительной силой, и мужчина произнес сквозь хриплое дыхание: "mo charaid". Мой друг.
   Владелец гостиницы наблюдал за ним из-за плеча майора Грэя. Джейми наклонил голову и прошептал Дункану на ухо: "Все что вы говорите, будет передано англичанам, говорите осторожно". Глаза хозяина сузились, но он был далеко возле двери, и Джейми был уверен, что он ничего не услышал. Потом майор повернулся и приказал тому уйти, и Джейми некого стало опасаться.
   Он не мог сказать - из-за его ли предупреждения или из-за лихорадочного расстройства ума, но речь Дункана была бессвязна, воспоминания о прошлом перемешивались с настоящими событиями. Иногда он называл Джейми Дугалом, именем брата Колама, другого дяди Джейми. Иногда он декламировал стихи, иногда просто бредил. И иногда в этом бессвязном потоке слов возникало зерно смысла - или нечто большее, чем смысл.
   - Оно проклято, - шептал Дункан. - Золото проклято. Ты предупрежден, парень. Оно от белой ведьмы, для сына короля. Но цель потеряна, сын короля сбежал, а она не позволит трусу владеть золотом.
   - Кто она? - спросил Джейми. При словах Дункана его сердце подскочило, и спазм сжал горло. - Белая ведьма - кто она?
   - Она ищет храброго человека. МакКензи, это для него. Оно для них, она говорит, во имя того, кто мертв.
   - Кто эта ведьма? - снова спросил Джейми. Слово, которое использовал Дункан, было "ban-druidh" - ведьма, знахарка, белая женщина. Когда-то так называли его жену. Клэр - его белая женщина. Он судорожно сжимал руку Дункана, пытаясь скрыть свои чувства.
   - Кто? - повторил он. - Кто эта ведьма?
   - Ведьма, - бормотал Дункан, не открывая глаз. - Ведьма. Она пожирает души. Она смерть. Он мертв, МакКензи, он мертв.
   - Кто мертв? Колам МакКензи?
   - Все. Все они. Все мертвые. Мертвые! - закричал больной, вцепившись в его руку. - Колам, Дугал, Эллен.
   Внезапно он открыл глаза и уставился на Джейми. Лихорадка расширила его зрачки, и его глаза казались черными дырами.
   - Люди говорят, - вдруг сказал он удивительно ясным голосом, - что, Эллен МакКензи оставила свой дом и своих братьев, и вышла замуж за тюленя из моря. Она услышала их, да?
   Дункан улыбнулся мечтательно, его черный взгляд затуманился, всматриваясь в далекое прошлое.
   - Она услышала пение тюленей, один, два, три тюленя, она увидела их со своей башни, один, два, три тюленя, она спустилась вниз и пошла к морю, чтобы жить вместе с ними под водой. Да? Нет?
   - Так говорят, - ответил Джейми с пересохшим ртом. Эллен МакКензи была его матерью. И именно так говорили в народе, когда она тайно сбежала с Брианом Фрейзером по прозвищу Dubh - черный - мужчиной с блестящим черными, как шкура тюленя, волосами. Человеком, в честь которого его сейчас называли Мак Дубхом - сыном черного Бриана.
   Майор Грэй стоял по другую сторону кровати, сдвинув брови и вглядываясь в лицо Дункана. Англичанин не знал гэльского, Но Джейми был готов держать пари, что он знает слово "золото". Он поймал взгляд майора, кивнул и склонился к больному.
   - Золото, человек, - сказал он на французском достаточно громко, чтобы Грэй услышал. - Где золото?
   Он сильно сжал руку Дункана, надеясь передать ему предупреждение.
   Глаза Дункана закрылись, и он замотал головой по подушке, бормоча что-то, но голос был слишком слаб, чтобы разобрать слова.
   - Что он сказал? - резко спросил майор. - Что?
   - Я не знаю, - Джейми похлопал Дункана по руке, чтобы привести его в чувство. - Говори, человек; скажи мне.
   Вместо ответа было только несвязное бормотание. Глаза Дункана закатились так, что были видны только тонкие белые полоски под морщинистыми веками. В нетерпении майор наклонился и потряс его за плечо.
   - Проснитесь! - произнес он. - Говорите!
   Дункан резко открыл глаза. Взгляд его устремился мимо двух лиц, склонившихся над ним, всматриваясь куда-то вдаль.
   - Она скажет вам, - сказал он по-гэльски. - Она придет за вами.
   На долю секунды его внимание, казалось, вернулось назад в гостиницу, и его взгляд сосредоточился на мужчинах.
   - За вами обоими, - произнес он отчетливо.
   Потом он закрыл глаза, и больше ничего не говорил, только еще сильнее вцепился в руку Джейми. Через некоторое время хватка его ослабла, рука упала, и все закончилось. Новый хранитель золота был назначен.
   Таким образом, Джейми сдержал свое слово, данное англичанину, и отдал последний долг своему земляку. Он передал майору все, что рассказал ему Дункан, и тому это мало чем помогло. А когда представилась возможность сбежать, он воспользовался ею - сбежал в пустоши, дошел до моря и сделал то, что мог с наследством Дункана Керра. И теперь он должен заплатить за свои действия, какими бы они не были.
   Из коридора послышались звуки шагов. Он теснее сжал колени, пытаясь подавить дрожь. По крайней мере, сейчас все станет известно.
   - ... молись о нас, грешных, ныне и в час смерти нашей. Аминь.
   Дверь распахнулась, впустив поток света, который заставил его мигнуть. В коридоре было темно, но у охранника был факел.
   - Поднимайся! - человек наклонился и потянул его вверх, преодолевая окоченение его суставов. Подталкиваемый в спину, он, спотыкаясь, двинулся к двери. - Тебя требуют наверх.
   - Куда? Наверх?
   Джейми был изумлен - кузница находилась внизу от того места, где он был, а для порки час был уже поздний.
   В свете факела лицо человека казалось перекошенным и багровым.
   - В апартаменты майора, - сказал он, усмехаясь. - И пусть Бог пощадит твою душу, Мак Дубх.
  
   - Нет, сэр, я не скажу, где был, - твердо повторил он, пытаясь не стучать зубами. Его привели не в кабинет, а в личную гостиную Грэя. В камине горел огонь, но Грэй стоял прямо перед ним, перекрывая поток тепла.
   - Даже то, почему вы убежали? - голос Грэя был холоден и официален.
   Джейми напрягся. Его поставили возле книжной полки, где свет от тройного подсвечника падал на его лицо. Сам Грэй казался не более чем черным силуэтом на фоне огня.
   - Это мое лично дело, - сказал Джейми.
   - Личное дело? - повторил Грэй, не веря своим ушам. - Вы говорите, что это ваше личное дело?
   - Да.
   Комендант шумно выдохнул через нос.
   - Это, возможно, самая возмутительная вещь, которую я слышал в жизни!
   - Тогда ваша жизнь еще слишком коротка, майор, - ответил Фрейзер, - если вы простите мое замечание.
   Нет смысла тянуть дальше или пытаться умиротворить этого человека. Лучше спровоцировать быстрое решение и покончить с этим. Он действительно вызвал определенные действия, так как Грэй сжал кулаки и шагнул к нему, покинув свое место у камина.
   - Имеете ли вы понятие, что я могу сделать с вами за это? - произнес он холодным и хорошо контролируемым голосом.
   - Да, майор.
   Он не только имел понятие. Он знал из своего опыта, что с ним могут сделать, и вовсе не стремился к этому. Но, похоже, у него не было выбора.
   Грэй несколько мгновений тяжело дышал, потом дернул головой.
   - Подойдите сюда, мистер Фрейзер, - сказал он.
   Джейми озадачено уставился на него.
   - Сюда, - категорично произнес тот, указывая на место прямо перед ним на каминном коврике. - Становитесь сюда, сэр!
   - Я не собака, майор! - рявкнул Джейми. - Вы можете сделать со мной все, что хотите, но вы не заставите меня плясать по вашему приказу!
   Захваченный врасплох, Грэй издал короткий, непроизвольный смешок.
   - Мои извинения, мистер Фрейзер, - произнес он сухо. - Я не хотел оскорбить вас. Я просто хочу, чтобы вы подошли ближе к камину, если не возражаете.
   Он сделал шаг в сторону и слегка поклонился, указывая в сторону камина.
   Джейми мгновение колебался, потом осторожно ступил на узорчатый коврик. Грэй подошел ближе, ноздри его раздувались. Вблизи с его тонким изящным телосложением и чистой гладкой кожей лица он сильно походил на девушку. Майор положил руку на рукав куртки Джейми, и его опушенные длинными ресницами глаза широко раскрылись.
   - Вы же мокрый!
   - Да, - ответил Джейми. Он все еще сильно мерз. Легкая непрерывная дрожь сотрясала его тело, несмотря на то, что он стоял близко от огня.
   - Почему?
   - Почему? - отозвался Джейми с удивлением. - Разве не вы приказали охранникам облить меня водой прежде, чем поместить в холодную камеру?
   - Нет, конечно!
   Было совершенно ясно, что майор говорил правду; его лицо было бледным даже в красноватом свете огня, и выглядел он очень рассерженным. Его губы сжались в тонкую линию.
   - Прошу прощения за это, мистер Фрейзер.
   - Принято, майор.
   Тонкие струи пара стали подниматься от его одежды, и тепло начало просачиваться сквозь мокрую одежду. Его мускулы болели от постоянной дрожи, и ему было жаль, что он не может просто лечь, словно собака, на каминный коврик.
   - Ваш побег имел какое-либо отношение к тому, что вы услышали в гостинице "У липы"?
   Джейми молчал. Концы его волос подсохли, и маленькие рыжие завитки упали на лицо.
   - Вы можете поклясться, что ваш побег не имел никого отношения к данному вопросу?
   Джейми молчал. Он полагал, что говорить сейчас не имело никакого смысла.
   Маленький майор шагал взад и вперед перед камином, сцепив руки за спиной. Время от времени он останавливался, кидая взгляд на Джейми, и снова возобновлял шаги.
   Наконец, он остановился перед Джейми.
   - Мистер Фрейзер, - сказал он официально. - Я спрашиваю вас еще раз - почему вы сбежали из тюрьмы?
   Джейми вздохнул. Похоже, ему недолго осталось греться возле камина.
   - Я не могу сказать, майор.
   - Не можете или не хотите? - резко спросил Грэй.
   - Какая разница, майор, если я все равно ничего не скажу.
   Он закрыл глаза и ждал, стараясь впитать, как можно больше тепла, пока его не увели.
   Грэй оказался в затруднительном положении. "Упрямство - первое, что приходит в голову, при описании их характера", пришли ему в голову слова Куори.
   Он глубоко вздохнул, размышляя, что же делать. Он был смущен мелкой жестокостью охранников, и еще более от того, что именно об этой мести он подумал, когда узнал, что Джейми Фрейзер является его пленником.
   Теперь он был в своем праве приказать выпороть этого человека или заковать в кандалы. Осудить на одиночное заключение, держать его впроголодь - фактически он мог применить к нему еще дюжину самых разных наказаний. Но если он сделает нечто подобное, его шансы найти французское золото станут ничтожно маленькими.
   Золото действительно существует. Или, вернее, есть большая вероятность, что оно существует. Только вера в это могла побудить Фрейзера к побегу.
   Он наблюдал за мужчиной. Глаза Фрейзера были закрыты, губы твердо сжаты. У него был широкий сильный рот, мрачному выражению которого несколько противоречили чувственные губы, мягкие и полные среди вьющейся рыжей бороды.
   Грэй сделал паузу, раздумывая, как преодолеть эту стену отрешенного неповиновения. Применять силу было хуже, чем бесполезно - кроме того, после действий охранников ему не хотелось прибегать к ней, даже если у него хватит сил быть жестоким.
   Часы на каминной полке пробили десять. Было уже поздно; в крепости не слышно было никаких звуков, кроме шагов караульного под окнами.
   Ясно, что ни сила, ни угрозы не помогут добиться желаемого. С неохотой он признал, что для него есть только один путь, если он желает найти золото. Он должен отрешиться от чувств, которые он испытывал к этому человеку, и последовать совету Куори. Он должен продолжить свое знакомство с Фрейзером с тем, чтобы попытаться выведать у него что-нибудь, что наведет его на след спрятанного сокровища.
   Если оно существует, напомнил он себе, поворачиваясь к заключенному. Он вздохнул.
   - Мистер Фрейзер, - произнес он официальным тоном. - Вы окажете мне честь поужинать завтра со мной в моих апартаментах?
   Он испытал мгновенное удовлетворение от того, что, по крайней мере, удивил этого шотландского ублюдка. Синие глаза Фрейзера широко открылись, но через мгновение он снова овладел своим лицом. Он помолчал, а затем церемонно поклонился, словно на нем были клетчатый килт и плед, а не мокрые тюремные тряпки.
   - С удовольствием, майор, - ответил он.
  
   7 марта 1755 г.
   Фрейзер был доставлен охраной и оставлен в гостиной, где был накрыт стол. Когда Грэй вошел в комнату через дверь, ведущую из спальни, он обнаружил Фрейзера около книжной полки, очевидно поглощенного книгой "Nouvelle H?lo?se"18.
   - Вы интересуетесь французскими романами? - выпалил он, слишком поздно осознав, как недоверчиво прозвучал его вопрос.
   Вздрогнув от неожиданности, Фрейзер с хлопком закрыл книгу и взглянул на Грэя. Потом он очень аккуратно поставил книгу назад на полку.
   - Я умею читать, майор, - произнес он.
   Он был чисто выбрит, и легкий румянец, выступившмй на его скулах, был заметен.
   - О, конечно ... я не имел в виду ... я только ...
   Лицо Грэя стало более красным, чем у Фрейзера. Дело в том, что подсознательно он предполагал, что тот не умеет читать, несмотря на то, что знал о его образованности. Просто из-за его горского акцента и потрепанной одежды.
   В то время как его платье было жалким, манеры Фрейзера таковыми не были. Он не обратил внимания на взволнованные извинения Грэя и повернулся к книжной полке.
   - Я рассказывал моим людям эту историю, но роман я читал давно, и мне захотелось освежить память.
   - Понятно.
   Грэй вовремя остановился, чтобы не спросить, "А они понимают?"
   Фрейзер, очевидно, прочитал невысказанный вопрос в глазах Грэя, потому что холодно произнес.
   - Все шотландские дети обучаются чтению, майор. Но все же в горах сильна традиция устного рассказа.
   - Ах, да, понятно.
   Вошел слуга с ужином и спас его от дальнейшей неловкости. Ужин прошел без происшествий, и небольшая беседа, которую они вели за столом, касалась только тюремных дел.
  
   В следующий раз он приказал установить возле камина шахматный столик и пригласил Фрейзера сыграть с ним в ожидании ужина. В слегка раскосых синих глазах вспыхнуло удивление, и затем последовал кивок головы в знак согласия.
   Это была маленькая гениальная мысль, думал Грэй об этой идее в ретроспективе. Избавленные от необходимости вести беседу или придерживаться церемонных правил поведения, они постепенно привыкали друг к другу, сидя за шахматной доской, инкрустированной слоновой костью и черным деревом, и, молча, примерялись друг к другу, двигая шахматные фигуры.
   Когда они, наконец, сели за стол, они уже не были совершенными незнакомцами, и их беседа, все еще осторожная и формальная, была, по крайней мере, настоящим разговором, а не неуклюжим процессом, когда они начинали и прекращали разговор, не зная, как продолжить его дальше. Они обсудили дела тюрьмы, немного поговорили о книгах и расстались все также церемонно, но с укрепившимися отношениями. Грэй о золоте не упоминал.
  
   Так была восстановлена еженедельная традиция. Грэй стремился создать непринужденную атмосферу в надежде, что Фрейзер случайно проговорится о французском золоте. Однако пока ничего подобного не случилось. Любой намек на то, что произошло во время трехдневного побега Фрейзера из Ардсмуира, встречался полным молчанием последнего.
   Над блюдом с бараниной и вареным картофелем он прилагал все усилия, чтобы втянуть своего странного гостя в разговор о Франции, о ее политике, пытаясь обнаружить, есть ли какая-нибудь связь между Фрейзером и возможным источником золота.
   К его удивлению он узнал, что Фрейзер провел во Франции почти два года перед якобитским восстанием, занимаясь винным бизнесом.
   Легкая ирония в глазах Фрейзера говорил о том, что этот человек хорошо понимает побуждения, скрываемые за расспросами. В то же время он довольно изящно поддерживал разговор, избегая, однако, любых вопросов, касающихся его личной жизни, обращаясь, в основном, к общим вопросам искусства и общества.
   Грэй тоже провел некоторое время в Париже и, независимо от попыток отыскать французские связи Фрейзера, обнаружил, что разговор интересует его сам по себе.
   - Скажите, мистер Фрейзер, во время вашего пребывания в Париже, вам случалось сталкиваться с месье Вольтером?
   Фрейзер улыбнулся.
   - О, да, майор. Фактически я имел счастье принимать у себя за столом месье Аруэ - Вольтер - это литературный псевдоним, не так ли? - и не раз.
   - Действительно? - Грэй с интересом приподнял бровь. - И он также остроумен в жизни, как и в своих произведениях?
   - По правде говоря, я ничего не могу сказать об этом, - ответил Фрейзер, аккуратно подцепляя вилкой кусочек баранины. - Он вообще редко разговаривал, тем более не блистал остроумием. Он сидел, сгорбившись, на своем стуле и наблюдал за всеми. Я вовсе не удивлялся, когда обнаруживал, что слова и фразы, которые произносились за моим столом, потом появлялись на сцене. К счастью, мне не приходилось сталкиваться с пародией на самого себя в его работах.
   Он прикрыл глаза, пережевывая баранину.
   - Мясо вам нравится, мистер Фрейзер? - спросил Грэй вежливо. Баранина было жилистой и жесткой, и на его вкус едва ли съедобной. Но он, по-видимому, считал бы иначе, если бы питался одной овсянкой, сорняками и случайными крысами.
   - Да, майор, благодарю вас.
   Фрейзер обмакнул последний кусочек в винный соус и поднес его ко рту, не возражая, когда Грэй сделал знак МакКею заново наполнить его тарелку.
   - Боюсь, месье Аруэ не оценил бы такую превосходную еду, - произнес Фрейзер, качая головой и щедро угощаясь бараниной.
   - Надо полагать, что у человека, которого так чествуют во французском обществе, несколько более требовательные вкусы, - ответил Грэй сухо. Половина его еды оставалась на тарелке, предназначенная на ужин коту Августу.
   Фрейзер рассмеялся.
   - Вряд ли, майор, - уверил он Грэя. - Я никогда не видел, чтобы месье Аруэ употреблял что-нибудь, кроме стакана воды и кусочка сухого бисквита, независимо от того, каким бы роскошным не был стол. Вы знаете, он маленький высохший человечек и страдает расстройством желудка.
   - Действительно? - Грэй был очарован. - Возможно, это объясняет некоторую циничность чувств, которую я видел в его пьесах. Или вы не считаете, что характер человека проявляется в его работах?
   - Учитывая некоторые характеры, которые описаны в его пьесах и романах, майор, я думаю, автор должен быть весьма развращенным, если он извлекал их только из себя, не так ли?
   - Полагаю, что так, - ответил Грэй, улыбаясь при мысли о некоторых чрезвычайно одиозных персонажах, знакомых ему из работ Вольтера. - Хотя, если автор берет эти красочные характеры из жизни, а не из своего воображения, у него должен быть широкий круг знакомств.
   Фрейзер кивнул, стряхивая крошки с колен льняной салфеткой.
   - Это был не месье Аруэ, а его коллега - леди-романист - которая как-то сказала мне, что написание романов сродни каннибализму. Вы берете кусочки друзей, кусочки врагов, смешиваете их, приправляете воображением и тушите для получения вкусного блюда.
   Грэй рассмеялся описанию и подозвал МакКея, чтобы убрать тарелки и принести графины с портвейном и шерри.
   - Восхитительное описание! К слову о каннибалах, вы случайно не знакомы с "Робинзоном Крузо" Дефо? В детстве это была моя любимая книга.
   Разговор повернулся к приключениям и волнующим тропикам. Было уже довольно поздно, когда Фрейзер возвратился в свою камеру, оставив майора Грэя в хорошем настроении, но не более осведомленным относительно источника или нахождения золота.
  
  2 апреля 1755 г.
   Джон Грэй открыл пакет с перьями, которые мать прислала ему из Лондона. Лебединые перья были более тонкие и прочные, чем обычные гусиные. Он слегка улыбнулся при виде их - прозрачном напоминании о том, что он задолжал матери письмо.
   Но, тем не менее, матери придется подождать до завтра. Он вынул маленький перочинный нож с монограммой, который всегда возил с собой, и стал медленно заострять перо, мысленно обдумывая то, что хотел написать. К тому времени, когда он обмакнул перо в чернила, слова ясно оформились в его голове, и он стал быстро писать, изредка делая остановки.
   "2 апреля 1755 г.
   Гарольду, лорду Мелтону, графу Морей".
   "Мой дорогой Хэл, - написал он, - я пишу тебе, чтобы сообщить о недавнем происшествии, которое заняло все мое внимание. Это может оказаться ничем в конечном счете, но если в нем есть какой-нибудь смысл, это может оказаться делом большой важности".
   Он быстро описал внешность бродяги и содержание его бреда, но его перо замедлилось, когда он начал рассказ о побеге Фрейзера и его возвращении.
   "Тот факт, что Фрейзер сбежал из тюрьмы вскоре после этих событий, для меня означает, что в словах бродяги есть смысл.
   Но если это так, последующие действия Фрейзера привели меня в некоторое недоумение. Он был изловлен спустя три дня не более чем в полумиле от берега. Ардсмуир на многие мили окружен безлюдной пустошью, и мало вероятно, что он смог встретиться со своими сообщниками и передать им вести о сокровище. Каждый дом в деревне и сам Фрейзер были тщательно обысканы, но никаких следов золота не было обнаружено. Это весьма отдаленная местность, и я твердо уверен, что он не мог связаться с кем-нибудь вне тюрьмы до своего побега, и я совершенно уверен, что он не связывался ни с кем и после побега, так как его хорошо сторожат".
   Грэй остановился, вспоминая обдуваемую ветром фигуру Джеймса Фрейзера - он выглядел свободным и диким, как олени, и так же как они, чувствовал себя дома в вересковых пустошах.
   У него не было ни малейшего сомнения, что Фрейзер мог легко ускользнуть от драгун, если бы захотел. Но он намеренно позволил поймать себя. Почему? Он продолжил писать.
   "Конечно, может быть так, что Фрейзер не смог отыскать сокровище, или этого сокровища вообще не существует. Я склоняюсь к этой мысли, так как если бы он завладел золотом, он тотчас бы покинул район. Он сильный человек, привычный к трудной жизни, и вполне способен, я думаю, добраться до такого места на побережье, откуда он мог бы спастись морским путем".
   Грэй укусил кончик пера и почувствовал вкус чернил. Он скривился от их горечи, поднялся и сплюнул в окно. Он стоял здесь около минуты, вглядываясь в темную весеннюю ночь, рассеяно вытирал рот и вспоминал.
   Наконец ему пришло в голову задать вопрос, более важный, чем те, которые он задавал прежде. Время для вопроса пришло, когда игра в шахматы была закончена победой Фрейзера, а охранник стоял в дверях, готовый отвести его назад в камеру. Заключенный поднялся со своего места. Грэй встал тоже.
   - Я не стану снова спрашивать вас, почему вы покинули тюрьму, - произнес он, как бы в продолжение разговора. - Но я хочу спросить вас - почему вы вернулись?
   Пораженный Фрейзер на мгновение замер. Потом он повернулся и взглянул прямо в глаза Грэю. Он немного помолчал, потом рот его скривился в улыбке.
   - Полагаю, я должен сказать, что ценю ваше общество, майор, но могу сказать, не из-за еды.
   Грэй слегка фыркнул при этом воспоминании. В то время неспособный придумать подходящий ответ, он позволил Фрейзеру уйти. Только позже ночью после долгого размышления он нашел ответ, наконец-то сообразив задать вопрос себе, а не Фрейзеру. Что делал бы он, Грэй, если бы Фрейзер не вернулся?
   А ответ был в том, что Грэй стал бы выяснять семейные связи Фрейзера на тот случай, если он станет искать убежища и помощи у семьи.
   Он был уверен - это был правильный ответ. Грэй не принимал участие в умиротворении Горной Шотландии - он воевал в то время в Италии и Франции - но он слышал достаточно много об этой кампании, и он видел слишком много почерневших камней, оставшихся от сожженных домов, возвышающихся, словно пирамиды, среди заброшенных полей, во время его поездки в Ардсмуир.
   Горячая преданность шотландских горцев своим родным была легендарной. Горец, видевший эти сгоревшие хижины, предпочтет тюрьму, кандалы и телесные наказания, чтобы спасти свою семью от английских солдат.
   Грэй сел, взял перо и обмакнул его в чернила.
   "Ты знаешь, я полагаю, характер шотландцев", - написал он. "Особенно того самого", - подумал он иронически.
   "Маловероятно, что силой или угрозами я смогу заставить Фрейзера выдать место нахождения золота, если оно существует, а если его нет в природе, то угрозы вообще бесполезны. Вместо этого я решил свести более близкое знакомство с Фрейзером, как главарем шотландских заключенных, в надежде, что во время наших разговоров могут неожиданно возникнуть некоторые подсказки. Пока я ничего не получил от этого знакомства. Хотя есть еще один способ решения указанной проблемы".
   "По очевидным причинам, - продолжал он медленно писать, обдумывая мысли, - я не желаю, чтобы об этом деле стало известно в официальных кругах. Привлекать внимание к сокровищу, которое может оказаться химерой, неразумно, слишком большим может быть разочарование. Времени, чтобы сообщить начальству, будет достаточно после того, как золото будет найдено".
   Его будет достаточно также для того, чтобы получить заслуженную награду и сбежать из Ардсмуира, назад к цивилизации.
   "Вот почему, мой дорогой брат, я прошу твоей помощи в обнаружении всех возможных сведений о семье Джеймса Фрейзера. Я умоляю тебя, чтобы ты был осторожен в своих расспросах, я бы не хотел, чтобы кто-нибудь узнал о моем интересе. Моя глубочайшая благодарность за те усилия, которые ты приложишь ради меня, и прошу тебя, всегда верь мне".
   Он обмакнул перо в чернила и подписался с завитушками.
   "Твой покорный слуга и любящий брат, Грэй Джон Уильям".
  
   15 мая 1755 г.
   - Люди болеют гриппом? - спросил Грэй. - Что, дела совсем плохи?
   Обед был закончен, а вместе с ним и разговор о книгах. Настало время поговорить о делах.
   Фрейзер хмурился над своим стаканом с шерри, который он позволял себе выпить во время их вечерних встреч. Он все еще не отпил ни глотка, хотя обед закончился некоторое время назад.
   - Ничего хорошего. Болеют почти шестьдесят мужчин, пятнадцать из них находятся в тяжелом состоянии, - он поколебался некоторое время. - Могу я просить ...
   - Я ничего не могу вам обещать, мистер Фрейзер, но вы можете просить, - ответил Грэй официальным тоном. Он едва пригубил свой стакан шерри, не ощущая его вкуса, так же как не ощущал вкус закончившегося обеда. Весь день его живот был напряжен в предвкушении разговора с Фрейзером.
   Джейми молчал, оценивая возможности. Он не сможет получить всего, поэтому он должен просить только самое важное, и, кроме того, должен оставить Грэю возможность отказать по некоторым вопросам.
   - Мы нуждаемся в дополнительном количестве одеял, майор, необходимо больше тепла и пищи. И лекарства.
   Грэй крутил стакан, наблюдая за образовавшимся вихрем на поверхности напитка. "Сначала обычные дела", - напомнил он себе. Время для другого придет потом.
   - У нас есть более двадцати запасных одеял на складе, - ответил он, - вы можете использовать их для самых больных. Я боюсь, что не могу увеличить порции еды для заключенных. Два месяца назад крысы испортили большую часть пищевых запасов, хранящихся на складе, и мы вынуждены ограничить наше потребление ...
   - Вопрос не в том, чтобы увеличить количество еды, - быстро вставил Фрейзер. - Скорее в качестве питания. Больные люди не могут переварить овсяную кашу и хлеб. Возможно ли заменить эту пищу на другую?
   Согласно закону каждому заключенному в день полагалась кварта овсяной каши и немного пшеничного хлеба. Дважды в неделю к этому добавлялась жидкая ячменная похлебка, а по воскресеньям, чтобы поддерживать силу мужчин, выполняющих тяжелую физическую работу по двенадцать - шестнадцать часов в сутки, кварта тушеного мяса.
   Грэй приподнял бровь.
   - Что вы предлагаете, мистер Фрейзер?
   - Я полагаю, у тюрьмы есть денежное пособие на покупку соленой говядины, репы и лука для тушеного мяса, которое готовится по воскресеньям?
   - Да, но такое пособие может быть предусмотрено только в следующем квартале.
   - Тогда вот что я предлагаю, майор. Вы могли бы использовать средства этого квартала на мясо и бульон для больных. Здоровые могут пока обойтись без мяса.
   Грэй нахмурился.
   - Но разве заключенные не ослабнут без мяса? Они не смогут работать.
   - Те, кто умрут от гриппа, конечно, не смогут работать, - заметил Фрейзер едко.
   Грэй коротко фыркнул.
   - Верно. Но те, кто еще здоров, не останутся таковыми, если будут лишены мяса на такой длительный срок, - он покачал головой. - Нет, Фрейзер, я думаю, нет. Лучше рискнуть больными, чем здоровыми.
   Фрейзер был упрямым человеком. Он опустил голову на мгновение, потом взглянул на майора и попытался снова.
   - Тогда я прошу вашего дозволения на охоту, майор, если Корона не может снабдить нас адекватной едой.
   - Охота? - светлые брови майора приподнялись в изумлении. - Дать вам оружие и позволить вам бродить по пустошам? Ради зубов Бога, Фрейзер!
   - Я думаю, зубы Бога здесь не причем, - ответил Джейми сухо. - У него нет цинги, и его зубы в безопасности.
   Он увидел, как уголки губ майора подергиваются, и немного расслабился. Грэй всегда пытался подавить свое чувство юмора, понимая, что оно ставит его в невыгодное положение. По крайней мере, в его взаимоотношениях с Джейми Фрейзером.
   Ободренный этим признаком, Джейми нажимал.
   - Никакого оружия и блуждания в пустошах, майор. Вы только разрешите нам устанавливать ловушки, когда мы работаем на торфяниках. И пойманную дичь вы оставляете нам.
   Заключенные могли ставить ловушки, но все пойманное, без сомнения, забирали бы охранники.
   Грэй сделал глубокий вдох и медленно выдохнул, размышляя.
   - Ловушки? И вам потребуются материалы для них, мистер Фрейзер?
   - Только немного веревок, майор, - уверил его Джейми, - дюжину, не более, каменных шаров, любые веревки или ремни, все остальное вы можете оставить на нас.
   Грэй задумчиво потер щеку, потом кивнул.
   - Очень хорошо.
   Майор повернулся к маленькому секретеру, обмакнул перо в чернила и сделал запись.
   - Я отдам распоряжение завтра. Что касается других ваших просьб ...
   Четверть часа спустя все было улажено. Джейми, наконец, расслабился, откинувшись на своем стуле, вздохнул и сделал глоток шерри. Он полагал, что заслужил его.
   У него было разрешение не только на ловушки, он добился того, чтобы резчики торфа работали на полчаса дольше с тем, чтобы нарезанный им в это время торф шел на поддержания огня в камерах. Никаких медикаментов в тюрьме не было, но он получил разрешение на то, чтобы Сазерленд написал в Уллапул своей кузине, чей муж был аптекарем. Может быть, муж кузины захочет послать им лекарства.
   "Хорошая вечерняя работа", - думал Джейми. Он сделал еще глоток и закрыл глаза, наслаждаясь теплом огня на своей щеке.
   Грэй наблюдал за гостем из-под опущенных ресниц, видя, как его широкие плечи опустились, и напряжение ослабло - теперь, когда вопросы были решены. Или так полагал Фрейзер. "Очень хорошо, - подумал Грэй. - Пейте свое шерри и расслабляйтесь. Я хочу застать вас врасплох".
   Он наклонился вперед, чтобы взять графин и почувствовал хруст письма Хэла в своем нагрудном кармане. Его сердце забилось быстрее.
   - Еще немного, мистер Фрейзер? Скажите, как поживает ваша сестра?
   Он увидел, как глаза Фрейзера резко раскрылись, и лицо побледнело от потрясения.
   - Как дела у них там - в Лаллиброхе, кажется, так его называют? - Грэй поставил графин, не отводя взгляда от гостя.
   - Не могу сказать, майор, - голос Фрейзера был ровный, но его глаза сузились в щели.
   - Нет? Я осмелюсь предположить, что они поживают хорошо с золотом, которым вы их обеспечили?
   Широкие плечи под изношенной курткой внезапно напряглись. Грэй взял одну из шахматных фигур, небрежно перекатывая ее из одной руки в другую.
   - Я полагаю, что Иэн - вашего шурина зовут Иэн, не так ли? - хорошо знает, как распорядиться сокровищем.
   Фрейзер снова контролировал себя. Темно-синие глаза встретились с глазами Грэя.
   - Так как вы хорошо информированы о моей семье, майор, - сказал он ровным голосом. - Я полагаю, вы также знаете, что мой дом располагается в сотне миль от Ардсмуира. Возможно, вы сможете объяснить, как я смог побывать там и вернуться назад за три дня.
   Глаза Грэя оставались сосредоточенными на шахматной фигуре, которую он вертел в руках. Это была пешка, маленький солдатик с конусообразной головой и свирепым лицом, вырезанный из моржовой кости.
   - Вероятно, вы могли встретить кого-нибудь в торфяниках, кто мог передать вести о золоте - или само золото - вашей семье.
   Фрейзер коротко фыркнул.
   - Будучи недалеко от Ардсмуира? Насколько вероятно, майор, что я случайно столкнусь в пустошах со знакомым мне человеком? Более того, с человеком, которому я доверяю достаточно, чтобы, как вы полагаете, передать сообщение о золоте?
   Он решительно поставил стакан на стол.
   - Я никого не встречал в торфяниках, майор.
   - И я должен довериться вашему слову, мистер Фрейзер?
   Грэй позволил недоверию проявиться в его словах. Он взглянул на Фрейзера, приподняв брови. Высокие скулы того немного покраснели.
   - Ни у кого еще не было причин сомневаться в моих словах, майор, - сказал он жестко.
   - Действительно? - Грэй не скрывал свой гнев. - Я полагаю, вы тоже давали мне слово, когда я освободил вас от кандалов!
   - И я сдержал его!
   - Да?
   Двое мужчин сидели, выпрямившись и уставившись через стол в глаза друг другу.
   - Мы договаривались о трех вещах, майор. И я выполнил их по каждому пункту.
   Грэй высокомерно фыркнул.
   - Неужели, мистер Фрейзер? И если это так, то ради Бога, чем вызвано то, что вы, презрев общество своих товарищей, отправились в пустоши на встречу с зайцами? Как вы уверяете, вы не встретили там никого из людей - вы дали мне слово насчет этого.
   Последние слова были произнесены с видимой насмешкой, что вызвало новый прилив крови к лицу Фрейзера. Его большая рука сжалась в кулак.
   - Да, майор, - произнес он глухо. - И я клянусь, что это было так.
   Он, казалось, только что заметил свой кулак и медленно разжал его, положив руку на стол.
   - А относительно вашего побега?
   - А относительно моего побега, майор, я уже говорил вам, что ничего не скажу.
   Фрейзер медленно вздохнул, откинувшись на спинку стула и уставившись на Грэя из-под густых рыжих бровей.
   Грэй немного помолчал, в свою очередь откидываясь назад, и положил на стол шахматную фигурку.
   - Позвольте говорить мне прямо, мистер Фрейзер. Я отдаю вам должное, вы разумный человек.
   - Я глубоко ценю это, майор, уверяю вас.
   Грэй услышал иронию в этих словах, но не рассердился. У него было превосходство в этом разговоре.
   - Фактически, мистер Фрейзер, не имеет значения, сообщались ли вы с вашей семьей относительно золота. Одной только возможности достаточно, чтобы гарантировать посылку драгунов в Лаллиброх, и тогда члены вашей семьи будут арестованы и допрошены.
   Он полез в нагрудный карман и вытащил оттуда письмо. Развернув его, он прочитал список имен.
   - Иэн Мюррей - ваш шурин, я полагаю? Его жена Джанет. Это, конечно, ваша сестра. Их дети, Джеймс - названный так честь его дяди, не так ли? - он на короткое время оторвал взгляд от бумаги, чтобы взглянуть в лицо Фрейзера, затем вернулся к списку. - Маргарет, Кэтрин, Джанет, Майкл и Иэн. Настоящий выводок, - произнес он пренебрежительным тоном, который приравнивал шестерых младших Мюрреев с приплодом поросят.
   Он положил письмо на стол рядом с шахматной фигурой.
   - Три старших ребенка достаточно взрослые, чтобы быть арестованными и допрошенными вместе с родителями. Такие допросы нелегко выдержать, мистер Фрейзер.
   В том, что майор говорил, была правда, и Фрейзер знал это. Все цвета покинули его лицо, и стали заметны сильно выступившие под кожей кости. Он на мгновение закрыл глаза, потом открыл их.
   Грэй вспомнил голос Куори, говоривший: "Если вы обедаете наедине с этим человеком, не поворачивайтесь к нему спиной". Волосы на его затылке приподнялись, но он смог овладеть собой, в свою очередь направив на Фрейзера немигающий взгляд.
   - Чего вы хотите от меня? - голос был низким и хриплым от ярости, но шотландец сидел неподвижно, словно статуя, вырезанная из киновари и позолоченная пламенем.
   Грэй глубоко вздохнул.
   - Я хочу правды, - произнес он мягко.
   В комнате не было ни звука, за исключением шипения и треска торфа в камине. Было краткое движение Фрейзера, не более чем постукивание пальцев по его бедру, и потом ничего.
   Шотландец сидел, повернув голову к огню, как если бы искал там ответа.
   Грэй сидел тихо, выжидая. Он мог позволить себе ждать. Наконец Фрейзер обернулся, глядя ему в глаза.
   - Ну что ж, правда, - он глубоко вздохнул. Грэй мог видеть, как натянулась его льняная рубашка от вздоха.
   - Я сдержал свое слово, майор, я рассказал вам все, о чем говорил мужчина той ночью. То, что я не сказал вам, имело значение только для меня.
   - Неужели? - Грэй сидел неподвижно, боясь пошевелиться. - И что это было?
   Широкий рот Джейми сжался в полосу.
   - Я ... говорил вам ... о моей жене, - сказал он, выдавливая слова, словно они причиняли ему боль.
   - Да, вы говорили, что она мертва.
   - Я сказал, что она ушла, майор, - поправил его Фрейзер тихо. Он сидел, уставившись на пешку. - Вероятно, она умерла, но ...
   Он остановился, сглотнув, потом продолжил более твердо:
   - Моя жена была целительницей. В горах их называют ворожеями, и она была белой женщиной, то есть мудрой.
   Он коротко взглянул на майора.
   - По-гэльски это звучит, как ban-druidh, что также означает "ведьма".
   - Белая ведьма? - Грэй также говорил тихо, но волнение пело в его крови. - Следовательно, тот человек упоминал о вашей жене?
   - Я подумал, что это может быть. А если так ... - он слегка пожал широкими плечами. - Я должен был пойти, - произнес он просто, - чтобы выяснить.
   - Как вы знали, куда идти? Это вы тоже узнали из слов бродяги?
   Грэй с любопытством наклонился вперед. Фрейзер кивнул, не отрывая глаз от шахматной фигуры.
   - Есть место, о котором я знал, недалеко отсюда; там находится святилище Сент-Брайд19. Сент-Брайд также называют белой женщиной, - объяснил он, поднимая глаза. - Хотя святилище было там давно, еще до того, как святая прибыла в Шотландию.
   - Понятно. И вы решили, что слова человека относились к этому месту, также как и к вашей жене?
   Снова пожатие плеч.
   - Я не знал, - повторил Фрейзер. - Я не могу сказать, имело ли это какое-то отношение к моей жене, или слова "белая ведьма" означали только святилище Сент-Брайд - и предназначались для указания места - а, может быть, ни то и ни другое. Но я чувствовал, что должен идти.
   Он описал место, и при подталкивании Грэя дал указания, как найти его.
   - Само святилище представляет собой камень в форме древнего креста, столь выветренного непогодой, что знаки на нем едва видны. Он стоит над маленьким озерком, скрытым в вереске. В озерке можно найти маленькие белые камни; они прячутся между корней вереска, растущего на берегу. Эти камни обладают большой силой, майор, - объяснил он, видя его непонимающий взгляд. - Но только если их использует белая женщина.
   - Понятно. И ваша жена ...? - Грэй деликатно замолчал.
   Фрейзер коротко покачал головой.
   - Там не было ничего, касающегося моей жены, - сказал он тихо. - Она действительно ушла ...
   Его голос был ровен и сдержан, но Грэй услышал в нем оттенок опустошения.
   Обычно лицо Фрейзера было спокойно и непроницаемо, и теперь его выражение не изменилось, но знаки горечи на нем были ясно видны, выгравированные в линиях около рта и глаз, подчеркнутые мерцающим огнем. Казалось, невозможным нарушить своим вторжением такую глубину чувств, пусть даже не выраженных явно, но Грэя призывал долг.
   - А золото, мистер Фрейзер? - спросил он спокойно. - Что о нем?
   Фрейзер издал глубокий вздох.
   - Оно было там, - сказал он ровным голосом.
   - Что?! - Грэй сел, вытянувшись в струнку, и уставился на шотландца. - Вы нашли его?
   Фрейзер поглядел на него, и рот его искривился.
   - Я нашел его.
   - Это действительно французское золото, которое Людовик отправил Чарльзу Стюарту?
   Возбуждение гнало кровь по жилам Грэя - в воображении он видел себя, вручающим сундуки с золотыми луидорами своему начальству в Лондоне.
   - Людовик никогда не посылал золото Стюарту, - сказал Фрейзер с уверенностью. - Нет, майор, то, что я нашел в озерке, не было французским золотом.
   То, что он нашел, было маленькой жестяной коробочкой, которая содержала несколько золотых и серебряных монет и маленький кожаный мешочек, наполненный драгоценными камнями.
   - Камни? - выпалил Грэй. - Откуда, дьявол, они появились?
   Фрейзер бросил на него слегка раздраженный взгляд.
   - Не имею ни малейшего понятия, майор, - произнес он. - Откуда мне знать?
   - Нет, конечно, нет, - сказал Грэй, кашлянув, чтобы скрыть волнение. - Определенно. Но это сокровище ... где оно теперь?
   - Я бросил его в море.
   Грэй непонимающе уставился на него.
   - Вы ... что?
   - Я бросил его в море, - терпеливо повторил Фрейзер. Раскосые синие глаза твердо встретились с взглядом Грэя. - Вы, вероятно, слышали, майор, о месте, называемом Котлом дьявола? Это не более полумили от святого озера.
   - Почему? Почему вы сделали это? - спросил Грэй. - Это бессмысленно!
   - Меня мало интересовал смысл в то время, майор, - ответил Фрейзер ровным голосом. - Я пошел туда, надеясь ... а когда надежда исчезла, сокровище показалось мне не более чем горсткой камней и пригоршней тусклого металла. Мне оно было не нужно.
   Он взглянул на майора, иронически приподняв бровь.
   - Но я также не видел смысла в том, чтобы отдать его королю Джорди20. Поэтому я бросил его в море.
   Грэй откинулся на спинку стола и механически налил в стакан еще шерри, едва замечая, что делает. Его мысли были в полном беспорядке.
   Фрейзер сидел, отвернув голову, подперев кулаком подбородок, и вглядывался в огонь. Его лицо обрело обычную флегматичность. Огонь пылал позади него, освещая длинную прямую линию носа и мягкий изгиб его губ; погруженные в тень, челюсть и бровь придавали ему суровый вид.
   Грэй сделал большой глоток и успокоился.
   - Это трогательная история, мистер Фрейзер, - сказал он ровно. - Очень драматичная. И все же нет никакого доказательства, что она правдива.
   Фрейзер шевельнулся, поворачивая голову к Грэю. Раскосые глаза Джейми сузились с выражением, которое могло означать насмешку.
   - Есть, майор, - ответил он. Он полез за пояс и, порывшись там, протянул руку над столом, ожидая.
   Грэй также протянул свою руку, и маленький предмет скользнул в его раскрытую ладонь.
   Это был сапфир, темно-синий, как глаза Фрейзера, и достаточно большой.
   Грэй открыл рот, но ничего не произнес, онемев от удивления.
   - Вот вам доказательство того, что сокровище существовало, майор, - Фрейзер кивнул на камень на ладони Грэя. Его глаза встретились с глазами Грэя. - А что касается остального ... боюсь, майор, вы должны поверить мне на слово.
   - Но ... но ... вы говорили ...
   - Да, - Фрейзер был спокоен, как если бы они обсуждали дождь снаружи. - Я сохранил только этот камешек, подумав, что он мне пригодится, если я когда-либо освобожусь, или найду возможность отправить его моей семье. Вы понимаете, майор, - насмешливый блеск полыхнул в синих глазах Джейми, - что моя семья не сможет использовать сокровище, не привлекая ненужного внимания. Один камень, возможно, но не несколько.
   Грэй подумал и решил, что Фрейзер говорил правду. У горского фермера такого, как его шурин, не было никакой возможности превратить сокровище в деньги, не вызвав при этом слухов, которые тут же привели бы в Лаллиброх людей короля. А сам Фрейзер может оставаться в тюрьме до конца своих дней. Но, Боже, так легко отказаться от богатства! Однако, смотря на шотландца, он мог поверить в это. Если когда-либо существовал человек, чья рассудительность не была искажена жадностью, это был Джейми Фрейзер. И все же ...
   - Как вы сохранили его? - внезапно спросил Грэй. - Вас ведь тщательно обыскали после поимки.
   Широкий рот слегка изогнулся в улыбке, первой настоящей улыбке, которую Грэй видел у него.
   - Я проглотил его, - сказал Фрейзер.
   Грэй судорожно сжал сапфир, потом раскрыл ладонь и осторожно положил мерцающий синий камень на стол рядом с шахматной фигурой.
   - Понятно, - сказал он.
   - Уверен, вы понимаете, майор, - сказал Фрейзер с серьезностью, которая только сделала веселую насмешку в его глазах явной. - У диеты из грубой каши иногда есть свои преимущества.
   Грэй, подавляя внезапное желание расхохотаться, сильно потер пальцем губы.
   - Надо думать, мистер Фрейзер.
   Он сидел некоторое время, рассматривая синий камень. Потом резко поднял голову.
   - Вы папист, мистер Фрейзер?
   Он уже знал ответ, очень мало было сторонников Стюарта, которые не были бы католиками. Не дожидаясь ответа, он поднялся и подошел к книжной полке в углу. Всего мгновения было достаточно, чтобы найти подарок матери, книгу, которую он редко открывал.
   Он положил Библию в переплете из телячьей кожи на стол рядом с камнем.
   - Я склонен поверить вашему слову джентльмена, мистер Фрейзер, - сказал он. - Но поймите, я должен выполнять свои обязанности.
   Фрейзер пристально посмотрел на книгу, затем с непроницаемым выражением взглянул на Грэя.
   - Да, я понимаю, майор, - сказал он спокойно. Без колебания он положил свою большую руку на Библию.
   - Я клянусь именем всемогущего Бога и его святым словом, - произнес он твердо. - Я все рассказал о сокровище.
   Его глаза сияли в свете камина, темные и непостижимые.
   - И я клянусь надеждой на свое спасение, - добавил он тихо, - что оно сейчас покоится в море.
  
  11
  ТОРРЕМОЛИНОССКИЙ ГАМБИТ
  (Торремолинос - город и муниципалитет в Испании)
  
   После того, как вопрос о французском золоте был, таким образом, разрешен, их еженедельные ужины протекали по обычной схеме - сначала краткий период официальных переговоров, касающихся проблем заключенных, затем неформальная беседа и иногда игра в шахматы. Этим вечером они поднялись из-за стола, все еще обсуждая большой роман Сэмюеля Ричардсона "Памела".
   - Вы полагаете, что объем книги оправдан сложностью истории, - спросил Грэй, наклонившись, чтобы зажечь сигару от свечи на буфете. - Такая большая книга требует значительных расходов от ее издателя и существенных усилий со стороны читателя.
   Фрейзер улыбнулся. Сам он не курил и пил сегодня портвейн, уверяя, что это единственный напиток, вкус которого не портится от запаха табака.
   - Сколько там, тысяча двести страниц? Ну что ж, я действительно думаю, что трудно отразить всю сложность жизни в коротком произведении, если хочешь дать ее правдивое описание.
   - Верно. И все-таки я полагаю, что искусство романиста заключается в умелом выборе описываемых деталей. Не допускаете ли вы, что произведение большого объема может означать неумение автора выбрать основные детали, а, следовательно, недостаток таланта?
   Фрейзер задумался, медленно потягивая рубиновую жидкость.
   - Я читал книги, где все так и происходит, - произнес он. - Автор, нагромождая детали, пытается заставить читателя поверить в то, что он описывает. Но в данном случае, я думаю, это не так. Каждый персонаж тщательно проработан, и все события в романе кажутся необходимыми для развития сюжета. Нет, я действительно считаю, что есть истории, которые требуют большого объема при изложении их на бумаге.
   Он сделал еще глоток и рассмеялся.
   - Хотя должен признаться, майор, что в данном случае я сужу несколько предвзято. Учитывая обстоятельства, при которых мне довелось читать "Памелу", я был бы рад, если бы книга была в два раза толще.
   - И какие же это обстоятельства?
   Грэй вытянул губы и выпустил аккуратное колечко дыма, которое стало медленно подниматься к потолку.
   - Я жил в пещере в горах в течение нескольких лет, майор, - сказал Фрейзер, усмехнувшись. - У меня было мало книг, и я был вынужден растягивать их чтение на месяцы. Да, я не равнодушен к длинным романам, но должен сказать, это не универсальное предпочтение.
   - Определенно, вы правы, - согласился Грэй. Он прищурился, нацеливаясь на первое кольцо, и выпустил второе колечко. К его разочарованию оно проплыло в стороне от первого.
   - Я помню, - продолжил он, интенсивно раскуривая сигару, - подруга моей матери ... увидела книгу ... в ее гостиной ...
   Он глубоко затянулся и выпустил еще одно кольцо, издав негромкий звук удовлетворения, когда новое кольцо столкнулось со старым, и они оба превратились в небольшое облачко дыма.
   - Это была леди Хенсли. Она взяла книгу, посмотрела на нее с таким беспомощным видом, который женщины так любят изображать, и сказала: "О, графиня! Как вы отважны, что решились читать такой большой роман. Боюсь, что у меня не хватит духу даже открыть его".
   Грэй откашлялся, возвращаясь к своему обычному голосу от фальцета, который он использовал для изображения леди Хенсли.
   - На что моя мать ответила, - продолжил он нормальным голосом. - "О, не волнуйтесь, моя дорогая. Вы все равно ничего бы не поняли".
   Фрейзер рассмеялся, потом закашлялся, отгоняя рукой остатки еще одного дымного кольца.
   Грэй быстро затушил сигарету и поднялся с места.
   - Пойдемте, у нас еще есть время на одну небольшую игру.
   Они не были равноценными игроками. Фрейзер играл значительно лучше, но Грэй время от времени ухитрялся спасать положение, благодаря своей рискованной игре.
   Сегодня он решил попробовать торремолиносский гамбит. Это было рискованное начало, дебют ферзевого коня. Однако удачно начатый, он вел к необычной комбинации ладьи и слона, и его успех зависел от выбора хода противником - или королевским конем, или пешкой королевского слона. Грэй использовал этот гамбит редко, поскольку заключенная в нем хитрость не срабатывала в игре со средним игроком, неспособным оценить угрозу со стороны коня. Этот гамбит использовался против проницательного тонкого ума, а после трех месяцев игры Грэй хорошо знал, какой ум был у человека, сидящего против него за шахматной доской.
   Он заставил себя не задерживать дыхание, когда делал последний решительный ход. Он почувствовал на себе быстрый взгляд Фрейзера, но не посмотрел в ответ из-за страха выдать свое волнение. Вместо этого он взял с буфета графин и стал наполнять стаканы садким темным портвейном, старательно не поднимая глаз от поднимающейся в стакане жидкости.
   Какой фигурой он пойдет - пешкой или конем? Он посмотрел на Фрейзера, тот склонил голову над доской, и в его волосах мерцали красноватые огоньки, когда он слегка шевелился. Если конем, то все хорошо. Если пешкой, то, скорее всего, все будет потеряно.
   Грэй чувствовал, как его сердце гулко бьется в груди. Он ждал. Рука Фрейзера в раздумье нависла над доской, затем, внезапно решившись, он коснулся коня.
   Должно быть, он слишком шумно выдохнул, потому что Фрейзер остро взглянул на него, но было уже поздно. Пытаясь спрятать откровенно триумфальное выражение лица, Грэй рокировался.
   Фрейзер, нахмурившись, долго смотрел на доску, быстро переводя взгляд с фигуры на фигуру. Потом он слегка дернулся, оценив безнадежность своего положения, и взглянул на Грэя широко открытыми глазами.
   - Вот хитрый маленький ублюдок! - сказал он тоном удивленного уважения. - Где, черт побери, вы научились этому трюку?
   - Меня научил ему старший брат, - ответил Грэй, утратив свою обычную сдержанность, переполненный восторгом от своего успеха. Вкус победы был так сладок. Обычно он проигрывал Фрейзеру в семи случаях из десяти.
   Фрейзер коротко хохотнул и, протянув длинный изящный палец, опрокинул своего короля.
   - Следовало ожидать нечто подобное от такого человека, как лорд Мелтон, - заметил он небрежно.
   Грэй напрягся. Фрейзер заметил его движение и иронически приподнял бровь.
   - Вы ведь подразумевали лорда Мелтона? - спросил он. - Или у вас есть еще один брат?
   - Нет, - ответил Грэй. Он почувствовал, как губы его слегка онемели; может быть, в этом была виновата сигара. - У меня только один брат.
   Его сердце снова начало биться, на этот раз тяжелыми глухими ударами. Неужели этот шотландский ублюдок все время знал, кем был Грэй?
   - Наша встреча была довольно короткой, - сказал шотландец саркастически, - но незабываемой.
   Он поднял стакан и сделал глоток, глядя на Грэя поверх хрустального края.
   - Возможно, вы не знаете, что я встретил лорда Мелтона на Каллоденском поле?
   - Я знаю, я участвовал в этом сражении, - удовольствие Грэя от победы полностью испарилось. Он почувствовал легкую тошноту от дыма и запаха сигары. - Я не думал, что вы помните Хэла ... или знаете о нашем родстве.
   - Поскольку я обязан жизнью встрече с ним, вряд ли я смог забыть его, - сухо произнес Фрейзер.
   Грэй взглянул на него.
   - Я так понимаю, что вы были не рады вашей встрече в Каллодене?
   Рот Фрейзера напрягся, потом расслабился.
   - Нет, - сказал он и безрадостно улыбнулся. - Ваш брат отказался расстрелять меня. В то время я не испытывал к нему благодарности за это.
   - Вы желали быть расстрелянным? - Грэй приподнял брови.
   Глаза шотландца были задумчивы, он смотрел на шахматную доску, но было ясно, что он не видит ее.
   - Я думаю, у меня была причина, - ответил он тихо. - В тот раз ...
   - Какая причина? - спросил Грэй и, поймав пронзительный взгляд, добавил торопливо. - Спрашивая об этом, я вовсе не хочу быть неуважительным. Но ... тогда ... я чувствовал то же самое. Из того, что вы рассказывали мне о Стюарте, я не думаю, что его поражение могло ввергнуть вас в отчаяние.
   Уголок рта Фрейзера дернулся, слишком слабо, чтобы назвать это улыбкой. Он коротко наклонил голову в подтверждение слов Грэя.
   - Да, там были люди, которые дрались из любви к Чарльзу Стюарту ... или из-за веры в права его отца на королевский престол. Но, вы правы, я не один из них.
   Он не стал объяснять дальше. Грэй глубоко вздохнул, не отрывая взгляда от доски.
   - Я сказал, что чувствовал себя в то время так же, как вы. Я ... потерял близкого друга в Каллодене, - произнес он, удивляясь, почему он заговорил о Гекторе именно с этим человеком - шотландским воином, прошедшим по этому полю с мечом, которым, возможно, был убит его друг. В то же время он не мог не говорить; на всем свете не было никого, кому он мог бы рассказать о Гекторе. Кроме этого человека, который, он был уверен, не мог причинить ему вреда, будучи заключенным.
   - Он заставил меня пойти и посмотреть на его тело ... Хэл, мой брат, - отрывисто произнес Грэй. Он посмотрел вниз на свою руку, где в перстне, подаренном ему Гектором, мерцал сапфир, меньшая версия камня, который был вынужден отдать ему Фрейзер.
   - Он сказал, что я должен сам увидеть, иначе не смогу поверить в его смерть. И если я не буду знать, что Гектор - мой друг - действительно мертв, я буду страдать всю жизнь. Но если я сам увижу и уверюсь в его смерти, то тоже буду страдать, но потом успокоюсь и ... забуду.
   Он поднял глаза, сделав болезненную попытку улыбнуться.
   - Хэл обычно бывает прав, но не всегда.
   Возможно, рана его зажила, но он не забыл. И он, конечно, не забудет Гектора, лежащего с восковым лицом в свете раннего утра, с длинными ресницами, нежно лежащими на его щеках, словно он спал. И зияющую рану, наполовину отделившую его голову от тела, из которой виднелись перерезанные трахея и кровеносные сосуды.
   Некоторое время они сидели молча. Потом Фрейзер поднял и одним глотком осушил стакан. Не спрашивая, Грэй наполнил стаканы в третий раз.
   Он откинулся на спинку стула, пытливо глядя на своего гостя.
   - Вы находите свою жизнь невыносимой, мистер Фрейзер?
   Шотландец поднял глаза и посмотрел на него долгим пристальным взглядом. Очевидно в лице Грэя Фрейзер не нашел ничего, кроме любопытства, потому что его широкие плечи немного расслабились, и мрачная линия широкого рта смягчилась. Он откинулся назад, сжимая и разжимая правую ладонь, чтобы ослабить напряжение мускулов. Грэй увидел, что она когда-то была повреждена, на ней виделись шрамы, а два пальца неподвижно торчали.
   - Возможно, не так уж сильно, - ответил медленно шотландец. Он встретил взгляд Грэя с бесстрастным выражением. - Я думаю, что величайшая невыносимость заключается в том, чтобы страдать о тех, кому мы не можем помочь.
   - Не в том, чтобы не иметь никого, о ком можно страдать?
   Фрейзер молчал некоторое время, уставившись на стол, как будто оценивал положение фигур на шахматной доске.
   - Это пустота, - наконец произнес он тихо. - Это не невыносимость.
   Было уже поздно; в крепости не слышно было никаких звуков, кроме шагов караульного солдата во дворе.
   - Ваша жена, вы говорили, была целительницей?
   - Да. Она ... ее звали Клэр, - Фрейзер сглотнул, затем поднял свой стакан и стал пить, словно пытаясь протолкнуть что-то, застрявшее в его горле.
   - Вы любили ее, я думаю? - сказал Грэй мягко.
   Он почувствовал в шотландце то же самое желание, которое ранее охватило его - потребность произнести глубоко запрятанное имя, вернуть на мгновение призрак любви.
   - Я хотел поблагодарить вас, майор, - произнес, наконец, Фрейзер.
   Грэй был удивлен.
   - Поблагодарить меня? За что?
   Шотландец взглянул на него потемневшими глазами.
   - За ту ночь в Карриаррике, где мы впервые встретились, - он, не отрываясь, смотрел в глаза Грэя. - За то, что вы сделали для моей жены.
   - Вы помните? - произнес Грэй хрипло.
   - Я не забывал, - ответил Фрейзер просто.
   Грэй решительно выпрямился и взглянул на него через стол, но в синих раскосых глазах шотландца не было и намека на насмешку.
   Фрейзер со строгой вежливостью наклонил голову.
   - Вы были достойным противником. Я не забыл вас.
   Джон Грэй горько хохотнул. Странно, но он чувствовал себе менее смущенным, чем он должен быть при таком откровенном упоминании о своем позоре.
   - Если вы посчитали шестнадцатилетнего подростка, едва не обделавшегося от страха, достойным противником, то неудивительно, что армия горцев была разбита.
   Фрейзер слегка улыбнулся.
   - У человека, который не обделался бы от страха, когда пистолет приставлен к его голове, майор, или нет кишок, или нет мозгов.
   Не удержавшись, Грэй рассмеялся. Уголок рта Фрейзера приподнялся в легкой улыбке.
   - Вы не сказали ничего, чтобы спасти свою жизнь, но сделали это ради чести леди. Чести моей жены, - продолжил Фрейзер. - Для меня это не трусость.
   Искренность в голосе шотландца была очевидна, и Грэй уловил ее.
   - Я ничего не сделал для вашей жены, - ответил он довольно горячо. - Она ведь была вне опасности!
   - Но вы ведь не знали этого, не так ли? - возразил Фрейзер. - Вы хотели спасти ее жизнь и ее достоинство, рискуя своей жизнью и своим достоинством. Вы оказали ей честь своим поступком ... и я вспоминал об этом иногда ... когда потерял ее.
   Нерешительность в голосе Фрейзера была едва заметна, и только напряжение мускулов горла выдавали его эмоции.
   - Я понимаю, - Грэй глубоко вздохнул и медленно выдохнул. - Я сожалею о вашей потере, - добавил он вежливо.
   Они сидели некоторое время, молча, наедине со своими призраками. Затем Фрейзер взглянул на него и вздохнул.
   - Ваш брат был прав, майор, - сказал он. - Благодарю вас и желаю доброго вечера.
   Он поднялся, поставил стакан на стол и вышел.
  
   До некоторой степени встречи с майором напоминали ему годы жизни, которые он провел в пещере, с редкими визитами домой, бывшими оазисами жизни и тепла в пустыне его одиночества. Здесь, однако, наоборот, из переполненных холодных камер он попадал в теплые апартаменты, где несколько часов он мог отдохнуть душой и телом, наслаждаясь теплом, беседой и изобилием еды.
   В то же время, эти визиты приносили ему странное чувство потерянности, словно он терял некоторую ценную часть себя, которая не могла вынести его возвращения к повседневной жизни. Каждый раз такое возвращение становилось все труднее.
   Он стоял в продуваемом сквозняком проходе, дожидаясь, когда тюремщик отопрет дверь. Когда дверь открылась, в уши ему ворвались разнообразные звуки спящих мужчин, а его дыхание перехватило от острого аммиачного запаха.
   Сделав быстрый глубокий вдох, он наполнил легкие воздухом и наклонил голову, переступая порог камеры.
   Когда его черная длинная тень упала на распростертые тела на полу, возникло некоторое движение. Дверь захлопнулась за его спиной, и камера погрузилась в темноту, но люди в ней уже осознали его появление, и рябь пробуждения пробежала по комнате.
   - Ты поздно вернулся, Мак Дубх, - пробормотал Мурдо Линдсей хриплым ото сна голосом. - Завтра утром ты будешь не выспавшимся.
   - Я справлюсь, Мурдо, - прошептал он, переступая через тела. Он снял куртку и аккуратно сложил ее на скамье. Взяв одеяло, он стал искать место на полу; его черная тень мелькала на залитых лунным светом решетках.
   Ронни Синклер перевернулся, когда Мак Дубх улегся рядом с ним, и сонно замигал песочными ресницами, почти невидимыми в лунном свете.
   - Маленький блондинчик хорошо накормил тебя, Мак Дубх?
   - Да, спасибо, Ронни.
   Он повозился на каменном полу в поисках удобного положения.
   - Ты расскажешь нам завтра?
   Заключенные получали странное удовольствие, слушая его рассказы о том, чем его кормили в апартаментах майора, очевидно, испытывая гордость от того, что с их предводителем хорошо обращались.
   - Да, Ронни, - пообещал Мак Дубх. - Но сейчас мне нужно уснуть.
   - Спокойной ночи, Мак Дубх, - прошептал голос из угла, где тесно прижавшись друг к другу, словно набор ложек, лежали Хейес, МакЛеод, Иннес и Кейт. Все - любители поспать в тепле.
   - Сладких снов, Гавин, - ответил шепотом Мак Дубх, и постепенно камера снова погрузилась в тишину.
  
   Этой ночью во сне он увидел Клэр. Она лежала в его руках, тяжелая и ароматная. Она была беременна; ее живот был круглый и гладкий, как дыня; на ее полных налитых грудях торчали темные, как вино, соски, маня взять их в рот.
   Ее рука скользнула ему между ног, обхватив ладонью его мужскую плоть. И он, возвращая ей удовольствие, стал ласкать ее маленький пухлый холмик, прижимающийся к его ладони, когда она терлась о его тело. Потом она приподнялась над ним со свисающими на лицо волосами, улыбнулась и перекинула через него ногу.
   - Дай мне твои губы, - прошептал он, не зная, чего он хочет - поцеловать ее, или чтобы она взяла его в рот, но точно зная, что он хочет взять ее любым образом.
   - Дай мне твои, - засмеялась она и наклонилась к нему, опершись руками на его плечи. Ее волосы касались его лица, полные аромата мха и солнечного света. Он почувствовал, как сухие листья колют ему спину, и понял, что они лежат в долине возле Лаллиброха. В ее золотистых глазах переливались цвета окружающих их медных буков, и по ее белой коже скользили тени.
   Потом ее грудь коснулась его рта; он нетерпеливо взял сосок губами и стал сосать его. Молоко было горячим и сладким со слабым вкусом серебра, как кровь оленя.
   - Сильнее, - шептала она ему, просунув руку ему за шею и прижимая его голову к своей груди. - Сильнее.
   Она лежала плашмя на нем, и он изо всех сил сжимал сладкую плоть ее ягодиц, чувствуя твердый тяжелый бугорок ребенка на своем животе, как если бы они были соединены им, зажатым между их телами.
   Он крепко обхватил ее руками, и она тесно прижалась к нему. Он дрожал и дергался. Ее волосы на его лице, ее руки в его волосах, ребенок между ними, и он не знал, где кончается один из них и начинается другой.
   Он проснулся внезапно, задыхаясь и потея, и понял, что лежит, забившись под одну из скамеек. Еще не совсем рассвело, но он мог видеть тела спящих рядом мужчин, и надеялся, что он не плакал во сне. Он снова закрыл глаза, но сон покинул его. Он лежал совершенно тихо, слушая замедляющиеся удары сердца, и ждал рассвета.
  
   18 июня 1755 года.
   Сегодня вечером Джон Грэй готовился очень тщательно; он надел свежее белье и шелковые чулки; свои собственные волосы он, проигнорировав парик, заплел в косичку и смочил лимонно-вербеновой водой. Он поколебался некоторое время, смотря на кольцо Гектора, но надел его тоже. Обед был хорош: фазан, которого он сам подстрелил, и зеленый салат - из уважения к странным пристрастиям Фрейзера. Сейчас они сидели над шахматной доской, оставив все другие разговоры, сосредоточившись над игрой, которая достигла середины.
   - Шерри? - Он поставил слона и откинулся назад, потягиваясь.
   Фрейзер кивнул, поглощенный ситуацией на доске.
   - Благодарю.
   Грэй поднялся и пересек комнату, оставив Фрейзера возле огня. Он потянулся к буфету за бутылкой, и почувствовал, как тонкая струйка пота пробежала по его ребрам. Он потел не от жара огня, который горел в другой стороне комнаты, а из-за нервозности.
   Он вернулся к столу, держа в одной руке бутылку, в другой - бокалы из уотерфордского хрусталя, которые прислала его мать. Вино с легким журчанием полилось в бокал, переливаясь янтарно-розовым цветом. Фрейзер, не отрываясь, смотрел, как херес льется в бокал, но взгляд его был обращен в себя, словно он был глубоко погружен в свои мысли. Его темные голубые глаза были полуприкрыты. Грэй задавался вопросом, о чем он думает; не об игре, это было очевидно.
   Грэй протянул руку и передвинул ферзевого слона. Это не был отвлекающий ход; он знал, что таким образом он ставит ферзя противника в опасное положение и может вынудить его пойти на размен ладьями.
   Грэй встал, чтобы подложить в огонь кусок торфа. Отойдя от камина, он подошел к Фрейзеру со спины, чтобы оценить ситуацию на шахматной доске с этого угла зрения.
   Свет от камина мерцал в темно-красных волосах склонившегося над доской шотландца, повторяющих оттенок хереса в хрустальном бокале.
   Фрейзер связал свои волосы черным шнурком в простой узел бантиком. Нужно только слегка потянуть его, чтобы он развязался. Джон Грэй внезапно вообразил, как его руки зарываются в эту роскошную блестящую массу, касаясь теплого гладкого затылка. Касаются ...
   Его ладони сжались при этой мысли.
   - Ваш ход, майор, - спокойный голос шотландца привел его в чувство, и он сел на свое место, уставившись на доску невидящими глазами.
   Даже не глядя, он остро осознавал движения Фрейзера, его присутствие. Вокруг него воздух дрожал от напряжения, и не было никакой возможности не смотреть на него. Чтобы скрыть свой взгляд, Грэй поднял бокал с хересом и стал пить, едва ощущая его вкус.
   Фрейзер сидел, не двигаясь, словно статуя из киновари, только яркие голубые глаза жили на его лице, оценивая положение на доске. Огонь прогорал, и контуры его тела сливались с тенью. Его рука, золотая и черная в свете камина, лежала на столе, неподвижная и изящная, как пешка, лежащая возле нее.
   Голубой камень в перстне Грэя сверкнул, когда он потянулся к ферзевому слону. "Это неправильно, Гектор? - мысленно спросил он. - Что я влюбился в человека, который, возможно, убил тебя?" Или это, наконец, то, что может все исправить, залечить раны Каллодена у них обоих?
   Слон мягко стукнулся фетровым основанием о доску, когда он аккуратно поставил шахматную фигуру. Не останавливаясь, рука его поднялась и двинулась вперед, словно по собственной воле. Преодолев короткий путь по воздуху, рука, словно точно зная, что ей нужно, опустилась на ладонь Фрейзера, обхватив ее с нежной мольбой.
   Рука под его ладонью была тепла ... так тепла ... но тверда и неподвижна, словно мрамор. Ничто не двигалось на столе, только свет камина мерцал внутри хереса. И потом он поднял глаза, чтобы встретить взгляд Фрейзера.
   - Уберите руку, - тихо, очень тихо произнес Фрейзер. - Или я убью вас.
   Рука под ладонью Грэя не двигалась, также неподвижно было лицо напротив него, но он мог чувствовать дрожь омерзения, судороги ненависти и отвращения, поднимающиеся изнутри этого человека и излучаемые всей его плотью.
   Совершенно внезапно он услышал предупреждение Куори, так ясно, как если бы тот произносил эти слова прямо ему в ухо.
   "Если вы останетесь с ним наедине, не поворачивайтесь к нему спиной".
   У него не было возможности повернуться к нему спиной, он просто не мог отвернуться. Он даже не мог отвести взгляд или моргнуть, прервать эту связь с темными синими глазами, которые словно заморозили его. Затем медленно и осторожно, как если бы он стоял на неразорвавшейся мине, он убрал свою руку.
   Мгновение стояла тишина, нарушаемая стуком дождевых капель и шипением торфа в камине, и, казалось, ни один из них не дышал. Потом Фрейзер встал, не говоря ни слова, и оставил комнату.
  
  12
  ЖЕРТВА
  
   Ноябрьский дождь барабанил по каменным плитам тюремного двора и щедро поливал ряды угрюмых мужчин. Солдаты на карауле выглядели не намного счастливее промокших заключенных.
   Майор Грэй стоял под нависающим козырьком крыши и ждал. Погода была не самая лучшая для проверки и уборки камер, но в это время года хорошей погоды ждать бесполезно. Имея же в Ардсмуире более двухсот заключенных, процедуру необходимо было проводить хотя бы раз в месяц, чтобы предотвратить массовые вспышки болезни.
   Двери главного корпуса тюрьмы открылись, и оттуда вышла группа заключенных, которым было доверено проверять и чистить камеры. Последним вышел капрал Данстебль, нагруженный мелкими вещами, использование которых в тюрьме было запрещено, и которые при таких чистках всегда изымались.
   - Обычный мусор, сэр, - сообщил он, сваливая коллекцию жалкого барахла на крышку бочки, стоящей рядом с майором. - Кроме вот этого, посмотрите сами.
   "Это" было маленьким кусочком ткани, размером где-то шесть на четыре дюйма, лоскуток зеленого тартана. Данстебль быстро оглядел ряды заключенных, словно пытаясь определить, кто виноват в незаконном действии.
   Грэй вздохнул, расправив плечи.
   - Да, вижу.
   Хранение шотландского тартана было строго запрещено так называемым "Актом против килтов", в соответствии с которым горцам строго запрещалось владеть и хранить оружие, а также носить национальную одежду. Он вышел к ряду заключенных, в то время как капрал Данстебль выкрикнул команду, требуя их внимания.
   - Чье это?
   Капрал поднял высоко кусок ткани, повысив при этом голос. Грэй перевел взгляд с яркой тряпицы на заключенных, мысленно перечисляя имена и пытаясь сопоставить их с его небольшими знаниями о клановых тартанах. Даже в пределах одного клана узор тартана сильно различался, так что определить его принадлежность к тому или иному клану было затруднительно, но все же цвета оставались неизменными, и общий рисунок ткани сохранялся.
   МакАлистер, Хейес, Иннес, МакМартри, МакКензи, МакДональд ... стоп. МакКензи. Это он. Уверенность офицера проистекала скорее из его знания людей, чем из его способности идентифицировать клан по кусочку клетчатой ткани. МакКензи был молодым заключенным, и Грэй видел, что он старательно контролирует выражение лица. Оно было слишком уж невыразительным.
   - Это ваше, МакКензи, не так ли? - потребовал ответа Грэй. Он выхватил тряпицу из рук капрала и сунул ее под нос молодого человека. Тот побледнел заметно даже под слоем грязи. Его челюсти были крепко сжаты, и он тяжело со слабым свистящим звуком дышал через нос.
   Грэй с торжествующим видом уставился на молодого человека. У молодого горца в душе горела все та же непримиримая ярость, которая была у всех заключенных, но он не смог выстроить стену стоического безразличия, чтобы скрыть ее. Грэй чувствовал, как в парне растет страх, еще минута и тот сломается.
   - Это мое, - голос был спокойным, почти скучающим и звучал с такой ровной безразличной интонацией, что ни МакКензи, ни Грэй не обратили на него внимание. Они стояли, уставившись в глаза друг другу, пока большая рука не протянулась из-за плеча Ангуса МакКензи и не вытащила тряпицу из рук офицера.
   Джон Грэй сделал шаг назад, как если бы слова ударили его под дых. Забыв про МакКензи, он поднял глаза на несколько дюймов выше, чтобы взглянуть в лицо Джейми Фрейзеру.
   - Это не тартан Фрейзеров, - произнес он, с трудом проталкивая слова сквозь задеревеневшие губы. Его лицо тоже онемело, чему он был отчасти рад, по крайней мере, он не выдаст своих чувств перед наблюдавшими за ним заключенными.
   Рот Фрейзера слегка раздвинулся, и Грэй уставился на него, боясь поднять взгляд выше и встретиться с темно-синими глазами.
   - Да, - согласился Фрейзер. - Это тартан МакКензи, клана моей матери.
  
   Джон Грэй добавил и эту информацию к фактам, хранящимся в удаленном уголке его памяти в ларце, изукрашенном драгоценными камнями, с надписью "Джейми" на нем - его мать была из клана МакКензи. Он знал, что это правда, как и то, что кусочек тартана не принадлежал Фрейзеру.
   Он услышал свой голос, спокойный и ровный.
   - Хранение кланового тартана незаконно. Вы, конечно, знаете о наказании?
   Широкий рот растянулся в кривой улыбке.
   - Да, знаю.
   Среди заключенных возникли движение и шепот. Хотя реального перемещения практически не было, Грэй почувствовал, что строй изменился, как если бы заключенные подтянулись к Фрейзеру, окружая его кольцом защиты. Потом строй сломался и переформировался так, что он оказался снаружи. Джейми Фрейзер остался наедине с собой.
   Усилием воли Грэй оторвал взгляд от полных упругих губ, слегка потрескавшихся от солнца и ветра. Выражение глаз над ними было именно таким, которого он боялся - не страх и не гнев, но безразличие.
   Он махнул рукой охране.
   - Взять его.
  
   Майор Джон Уильям Грэй склонил голову над столом и писал заявки, не вчитываясь в них. Он редко работал так поздно вечером, но днем у него не было времени, а документы накапливались. Заявки нужно было оправить в Лондон на этой неделе.
   "Двести фунтов пшеничной муки", - написал он, пытаясь сосредоточиться на черных завитушках, возникающих из-под пера. Самым неприятным в работе с такими рутинными документами было то, что они занимали внимание, но не ум, позволяя дневным воспоминаниям тревожить его.
   "Шесть бочек пива для казарм". Он опустил перо и резко потер ладони. Он все еще ощущал холод, пронзивший его до костей этим утром на тюремном дворе. В камине горел сильный огонь, но от него было мало проку; Грэй не подходил к нему близко. Он попытался однажды и стоял перед ним, как загипнотизированный, видя в пламени произошедшие сегодня события, и очнулся лишь тогда, когда его брюки начали тлеть.
   Он взял перо и попробовал еще раз изгнать из своей памяти воспоминания минувшего дня.
   Он знал, что в таких случаях исполнение наказания лучше не задерживать; в его ожидании заключенные нервничают и беспокоятся, и управлять ими становится трудно. Наказание же, исполненное сразу, часто имеет благотворное влияние, давая понять заключенным, что возмездие будет быстрым и неотвратимым, увеличивая тем самым уважение к власти. Тем не менее, Джон Грэй подозревал, что данный случай вряд ли увеличит уважение заключенных, по крайней мере, к нему самому.
   Чувствуя себя так, словно по его венам текла ледяная вода, он отдал быстрые и уверенные распоряжения, и они в точности были выполнены.
   Заключенные были выстроены по четырем сторонам тюремного двора; стражники, лицом к заключенным, образовали тонкую цепочку, выставив штыки, готовые предотвратить любую вспышку насильственных действий.
   Однако никакой вспышки не последовало. Заключенные ждали в холодной тишине на влажных камнях двора, поливаемых легким дождем, и не было никаких звуков, кроме покашливаний, обычных для любого сборища мужчин, когда они прочищают горло. Начиналась зима, и простуда была частой гостьей, как в сырых камерах, так и в казармах.
   Грэй стоял со спокойным видом, заложив руки за спину, пока заключенного вели на помост. Он чувствовал на себе взгляды собравшихся, чувствовал, как дождь просачивается сквозь плечи его мундира, и тонкие ручейки воды сбегают вниз по рубашке. А Джейми Фрейзер стоял в ярде от него на помосте, обнаженный до талии, и его движения были неторопливы и уверены, словно происходило обыденное, привычное и совершенно незначительное событие.
   Грэй кивнул двум рядовым, которые подняли несопротивляющиеся руки заключенного и привязали их к перекладине столба. Потом они завязали ему рот. Фрейзер стоял прямо, и дождь сбегал по его поднятым рукам, вдоль глубокой впадины позвоночника, впитываясь в тонкую ткань бриджей.
   Еще кивок - на этот раз сержанту, который держал бумагу с приговором - и безмолвный взрыв раздражения, когда этот жест вызвал водопад от собравшегося на полях шляпы дождя. Он поправил шляпу и промокший парик, и снова принял позу, выражающую властность, уловив последние слова обвинения, зачитанного сержантом.
   " ... за нарушение Закона против килтов, принятого Парламентом Его Величества наказание составляет шестьдесят ударов плетью".
   Грэй с беспристрастностью профессионала взглянул на сержанта, который занимался в тюрьме подковкой лошадей, и на которого на сей раз было возложено исполнение наказания. Для них обоих это происходило впервые. На этот раз он не стал кивать, так как дождь продолжал лить. Вместо этого, полуприкрыв глаза, он произнес:
   - Мистер Фрейзер, примите ваше наказание.
   И он стоял, устремив неподвижный взгляд вперед, слушая глухие удары плети о тело и короткие вздохи, вырывающиеся из завязанного рта заключенного при каждом ударе.
   Мускулы мужчины напрягались, сопротивляясь боли. Снова и снова с каждым ударом, пока все его мускулы четко не обозначились под кожей. Собственные мускулы майора болели от напряжения, и Грэй неосознанно переступал с ноги на ногу, пока это избиение продолжалось. Узкие потоки воды, смешанные с кровью, стекали по спине заключенного, окрашивая ткань его бриджей.
   Грэй мог ощущать людей вокруг: и солдат, и заключенных, все взгляды которых были устремлены на помост и на человека на нем. Даже кашель стих.
   И над всем этим, словно липкий слой нагара, покрывающий чувства Грэя, было отвращение к себе, которое он испытал, поняв, что смотрит на экзекуцию не из чувства долга, а от неспособности отвести зачарованного взгляда от блеска смешанной с дождем крови, которая мерцала на рельефе мускулов мучительной красоты.
   Сержант делал только короткие паузы между ударами. Он торопился, также как и все, стремясь поскорее закончить экзекуцию и уйти из-под дождя. Гриссом считал удары громким голосом и делал отметки на бумаге. Сержант проверил плеть, проведя между пальцев ремнем с завязанными на нем навощенными узлами, вытирая кровь и убирая кусочки плоти. Затем поднял плеть, покрутил ею над головой два раза и ударил снова.
   - Тридцать, - выкрикнул он.
   Майор Грэй вытянул нижний ящик стола, и его вырвало прямо на кипу заявок.
  
   Его ногти с силой впивались в ладони, но тряска не прекращалась. Она было глубоко в его костях, словно зимняя стужа.
   - Накиньте на него одеяло, я сейчас займусь им.
   Голос английского хирурга звучал издалека, и он не чувствовал никакой связи между этим голосом и ладонями, которые крепко схватили его за руки. Он вскрикнул, когда они перевернули его - это движение разбередило едва затянувшиеся кровавой коркой раны на спине. Струйки теплой крови побежали по его ребрам, и его затрясло еще сильнее, несмотря на то, что на его плечи было накинуто одеяло.
   Пытаясь справиться с дрожью, он ухватился руками за края скамьи, на которой лежал, прижавшись щекой к дереву и закрыв глаза. В комнате слышались звуки движений, шарканье ног по полу, но он не замечал их, так как все его внимание было сосредоточено на том, чтобы держать сжатыми зубы и не позволять мускулам дрожать.
   Дверь закрылась, и в комнате установилась тишина. Его оставили в покое.
   Нет, возле его головы послышались шаги, и одеяло было спущено до талии.
   - М-да. Ну и обработали же тебя, парень.
   Он не ответил, да и вряд ли от него ожидали ответа. Хирург подложил руку под его щеку, приподнимая голову и подкладывая под нее полотенце.
   - Я собираюсь прочистить раны.
   Голос был официальным, но не лишенным дружественных нот.
   Он втянул воздух сквозь зубы, когда руки коснулись его спины. Послышался странный хныкающий звук, и он со стыдом понял, что этот звук произвел он сам.
   - Сколько тебе лет, парень?
   - Девятнадцать.
   Он едва успел произнести это, как ему пришлось подавить рвущийся наружу стон.
   Доктор мягко коснулся его спины тут и там, затем встал. Он услышал звук закрываемой щеколды и шаги возвращающегося доктора.
   - Никто не войдет теперь, - произнес голос с симпатией. - Давай поплачь, парень.21
  
   - Эй! - говорил голос. - Проснись, человек!
   Он медленно приходил в сознание, жесткое дерево под его щекой на мгновение связало сон с явью, но он не мог вспомнить, где он находится. Из темноты вынырнула рука и осторожно коснулась его щеки.
   - Ты плакал во сне, человек, - прошептал голос. - Сильно болит?
   - Немного.
   Он осознал еще одно звено, связывающее его с действительностью, когда попытался подняться, и боль пронзила его спину, словно молния. Он выдохнул с непроизвольным хриплым стоном и упал на скамью.
   Ему повезло, что исполнителем наказания был Дауэс, плотный крепкий солдат средних лет, который, в действительности, не любил пороть заключенных - просто это было частью его работы. Тем не менее, шестьдесят ударов плетью, хотя и выполненные без энтузиазма, причинили ему много повреждений.
   - Нет, слишком горячо. Ты что хочешь его ошпарить?
   Это был голос Моррисона, который выговаривал кому-то. Это должен быть Моррисон.
   "Странно, - подумал он отстраненно. - Всякий раз, когда собирается группа мужчин, каждый из них находит в ней подходящее для себя занятие, необязательно совпадающее с тем, чем он занимался раньше".
   Моррисон был батраком, как большинство из них. Может быть, он был искусен в обращении с животными, но не придавал этому значения. Теперь он стал настоящим целителем для заключенных; к нему они обращались с резями в животе или со сломанными пальцами. Моррисон знал и умел не намного больше, чем другие, но люди обращались к нему так же, как они обращались к Хэмайсу Мак Дубху22 за ободрением и советом. И за правосудием.
   Исходящую паром ткань положили на его спину, и он закряхтел от острой боли, крепко сжав зубы, чтобы сдержать крик. Он почувствовал легкую руку Моррисона на своей спине.
   - Потерпи, человек, тряпки скоро остынут.
   Наконец, полностью очнувшись от забытья, он мигнул, начиная осознавать голоса находящихся рядом с ним людей. Он находился в большой камере в темном укромном уголке рядом с очагом. От огня поднимался пар, на нем в котелке кипела вода. Он увидел, как Уолтер МакЛеод положил в котелок еще тряпок; и огонь окрасил красным цветом его темную бороду и брови. Когда тряпки на его спине остыли до успокоительной теплоты, он закрыл глаза и погрузился в полудрему, убаюканный тихим разговором мужчин.
   Он узнал это состояние дремотной отстраненности. Он чувствовал ее с того самого момента, когда протянул руку через плечо молодого Ангуса и зажал в кулаке кусочек клетчатой ткани. Как если бы это действие поставило заслон между ним и людьми, окружающими его, как если бы он оказался один в некотором спокойном месте в бесконечной удаленности.
   Он последовал за стражниками, по приказу разделся, но все равно не осознавал, что он в действительности не спит. Взошел на помост и услышал, как был объявлен приговор, однако, по-настоящему, не слыша его. Даже болезненные прикосновения грубой веревки к запястьям, холодный дождь, сбегающий по голой спине, не разбудили его. Казалось, что это все уже произошло, и ничто, что бы он ни сказал или ни сделал, не могло ничего изменить. Все было предопределено.
   Что касается порки, он вытерпел ее. В это время не было места ни для мыслей, ни для сожалений, ни для чего, кроме упрямой отчаянной борьбы тела с болью и насилием.
   - Тише, тише.
   Рука Моррисона уперлась в его шею, предупреждая его непроизвольное движение, когда остывшая мокрая ткань была снята, и на ее место были положены новые горячие тряпки, пробудившие к жизни его бездействующие нервы.
   Одним из последствий его странного состояния было то, что все ощущения, казалось, имели одинаковую интенсивность. Он смог бы, если бы постарался, почувствовать каждый рубец на своей спине, увидеть их мысленным взором, как яркие цветные полосы в темноте воображения. Но боль глубокой раны, тянущейся по ребрам до плеча, имела не больше веса и значимости, чем почти приятное ощущение тяжести в ногах или болезненности в руках, или ощущение мягкого щекочущего прикосновения волос к его щеке.
   Биение пульса медленно и равномерно звучало в его ушах; вдохи и выдохи не соотносились с движением его грудной клетки при дыхании. Он был, как набор отдельных фрагментов, каждый из которых существовал сам по себе и практически не зависел от его разума.
   - Давай, Мак Дубх, - раздался голос рядом с его ухом. - Подними голову и выпей это.
   Острый аромат виски ударил ему в нос, и Джейми попытался отвернуть голову.
   - Мне не нужно это, - сказал он.
   - Нужно, - ответил Моррисон твердым не допускающим возражения голосом, каким обычно говорят лекари, словно они всегда лучше вас знают, как вы себя чувствуете, и что вам требуется. Не имея сил и воли для сопротивления, Джейми открыл рот и стал пить, чувствуя, как дрожат мускулы шеи, поддерживающие голову в приподнятом состоянии.
   Виски добавил свою долю к хаосу ощущений, которые заполняли его. Ожог в горле и желудке, острое покалывание в носу, и головокружение показали ему, что он выпил слишком много и слишком быстро.
   - Еще немного, да, так, - уговаривал его Моррисон. - Хороший парень. Ну, как? Лучше, правда же?
   Полное тело Моррисона передвигалось по комнате, закрывая ему вид. Из окна, расположенного высоко над полом, сквозило, но, кажется, вокруг него было гораздо больше движения, чем могло быть вызвано ветром.
   - Ну, как твоя спина? Завтра она будет как деревянная, но думаю, все не так плохо, как могло быть. Давай, парень, еще глоток.
   Край роговой чашки был настойчиво прижат к его рту.
   Моррисон продолжал произносить, довольно громко, какие-то необязательные слова. В этом было что-то неправильное. Он никогда не был разговорчивым человеком. Что-то происходило, но Джейми не мог видеть этого. Он приподнял голову, пытаясь рассмотреть, что происходит, но Моррисон придавил его, заставив снова лечь.
   - Не беспокойся, Мак Дубх, - сказал он мягко. - Ты все равно не сможешь их остановить.
   Из дальнего угла камеры доносились тщательно скрываемые тихие звуки, которые Моррисон пытался заглушить своим голосом. Шарканье ног, короткое бормотание, глухой стук. Затем приглушенные звуки ударов, медленные и размеренные, и тяжелое дыхание испуга и боли, периодически прерываемое тихими хныкающими звуками.
   Они били молодого Ангуса МакКензи. Джейми подтолкал руки под грудь, пытаясь приподняться на них, но это усилие заставило его спину загореть от боли, а голова закружилась еще сильнее. Рука Моррисона вернулась, заставляя его лечь.
   - Не шевелись, Мак Дубх, - произнес он тоном, выражающим одновременно и приказ, и просьбу.
   Волна головокружения омыла его тело, и его руки соскользнули со скамьи. "Моррисон прав", - понял он. Он не сможет остановить их.
   Он лежал неподвижно под рукой Моррисона, закрыв глаза, и ждал, когда прекратятся звуки. И все же он не мог не задаться вопросом, кто был зачинщиком этого слепого правосудия. "Синклер, - решил он без колебаний. - А Хейес с Линдсеем ему помогают".
   Они не могли не делать этого. Мужчины делали то, для чего они были рождены. Один человек рождался целителем, другой - драчуном.
   Звуки прекратились, за исключением приглушенных всхлипов. Плечи его расслабились, и он не шевельнулся, когда Моррисон убрал последний влажный компресс и стал осторожно обтирать его спину. Сквозняк от окна заставил его сильно задрожать от внезапного холода. Он сжал губы, подавляя звуки, рвущиеся из горла. Этим днем ему завязали рот, и он был рад этому. Когда несколько лет назад его пороли в первый раз, он почти перекусил себе губу.
   Кружка с виски прижалась к его губам, но он отклонил голову, и кружка исчезла без комментариев, отправившись туда, где ее ждал более радушный прием. К Миллигану, наверное.
   Кто-то имеет слабость к алкоголю, кто-то ненавидит его. Кто-то любит женщин, кто-то ...
   Он вздохнул и немного переместился на своей твердой постели из досок. Моррисон накрыл его одеялом и ушел. Он чувствовал себя пустым и истощенным, все еще разбитым на фрагменты, но уже с совершенно ясным умом, находящимся, однако, где-то вне его.
   Моррисон также убрал свечу. Теперь она горела в дальнем углу камеры, где дружной компанией сидели мужчины; свет обрамлял золотом их черные сгорбленные фигуры, неразличимые одна от другой, словно картинки безликих святых в старых молитвенниках.
   Он задумался, откуда появляются эти особые свойства, эти таланты, которые определяют природу человека. От Бога?
   Являются ли они нисхождением Святого духа, или языками пламени, опустившимися на апостолов? Он вспомнил картинку из библии в комнате его матери - апостолы, коронованные огнем и выглядящие довольно изумленными этим обстоятельством, напоминали восковые свечи, зажженные в честь праздника.
   Он улыбнулся воспоминанию и закрыл глаза. Блики свечи отливали красным на его веках.
   Клэр, его Клэр, которая не знала, что послало ее к нему, что бросило ее в жизнь, для которой она, конечно, не была рождена. Однако она знала, что делать, и для чего она была предназначена, несмотря ни на что. Не всем так везет - осознавать свое призвание.
   Осторожное движение возникло в темноте возле него. Он открыл глаза и увидел лишь темные очертания, но, тем не менее, сразу узнал, кто это был.
   - Как ты Ангус? - спросил он тихо по-гэльски.
   Юноша неловко опустился на колени возле него и взял его руку.
   - Я ... хорошо. А вы ... сэр, я хочу сказать ... я ... я сожалею ...
   Был ли это жизненный опыт или инстинкт, который заставил его сжать руку юноши в жесте утешения.
   - Я тоже в порядке, - сказал он. - Ложись спать, малыш, отдохни.
   Ангус почтительно нагнул голову и поцеловал его руку.
   - Я ... могу я посидеть рядом с вами, сэр?
   Его рука весила целую тонну, но он все же смог поднять ее и положить на голову юноши. Потом рука его соскользнула, но он почувствовал, что напряженность Ангуса ослабла, словно это прикосновение принесло ему утешение.
   Джейми был рожден лидером, затем жизнь била и мяла его, формируя так, чтобы он мог соответствовать этой судьбе. Но что с людьми, которые не родились для роли, которую они были вынуждены играть? Такие, как, например, Джон Грэй или Чарльз Стюарт?
   Впервые через десять долгих лет, он смог найти в себе силы простить этого слабого человека, бывшего когда-то его другом. Часто платя цену, требуемую своим предназначением, он смог, наконец, увидеть более страшную участь того, кто был рожден королем, но без дара быть королем.
   Ангус МакКензи с одеялом, накинутым на плечи, сидел рядом с ним, прислонившись к стене и опустив голову на колени. С его стороны доносилось тихое похрапывание. Джейми почувствовал, как сон опускается на него, собирая вместе разбитые и разбросанные фрагменты его личности. И он понял, что утром проснется целым, хотя разбитым и больным физически.
   Он почувствовал, что освободился. От груза ответственности, от необходимости принятия решения. Искушение исчезло вместе с его возможностью. И очень важно, что уменьшилась тяжесть гнева, может быть, даже исчезла совсем.
   Такие мысли приходили ему в голову сквозь наплывающий туман. Джон Грэй вернул ему его судьбу.
   Он должен быть ему благодарен.
  
  13
  МИТТЕЛЬШПИЛЬ
  
  Инвернесс
  2 июня 1968
   Роджер нашел ее утром на диване, где она лежала, свернувшись под каминным ковриком; на полу были разбросаны бумаги, вылетевшие из папки.
   Солнечные лучи сквозь большие окна заливали кабинет, но высокая спинка дивана бросала тень на лицо Клэр, и свет не разбудил ее. Только теперь лучи добрались до пыльного бархата диванной обивки и замерцали в ее волосах.
   "Прозрачное лицо во всех смыслах", - подумал Роджер, глядя на нее. Ее кожа была так нежна, что голубые жилки просвечивали на висках и горле, а кости лица так четко вырисовывались, что лицо казалось вырезанным из слоновой кости.
   Коврик наполовину сполз, открыв ее плечи. Одна рука была прижата к груди, удерживая смятый лист бумаги. Роджер осторожно приподнял ее руку, чтобы вытянуть лист, не разбудив ее. Рука была мягкая и теплая ото сна.
   Его взгляд сразу же схватил имя на бумаге - она, должно быть, нашла его.
   "Джеймс МакКензи Фрейзер", - прочитал он шепотом. Он оторвался от листа и взглянул на спящую женщину. Свет только что коснулся изгиба ее уха, и она немного шевельнулась, повернув голову, затем лицо ее снова расслабилось в сонном забытьи.
   "Я не знаю, кто ты есть, друг, - прошептал Роджер невидимому шотландцу, - но ты должен быть чем-то особенным, чтобы заслужить такую женщину".
   Очень осторожно он натянул коврик на ее плечи, и опустил жалюзи на окне позади нее. Потом он сел на корточки и стал собирать разбросанные бумаги. Ардсмуир. Сейчас этого названия для него было достаточно. Даже если судьба Джейми Фрейзера не отражена в этих листах, его следы все равно отыщутся где-нибудь в истории этой тюрьмы. Может быть, потребуется еще одно посещение горских архивов, или поездка в Лондон, но следующее звено цепи уже выковано, и направление пути было ясно.
  
   Брианна спускалась с лестницы, когда он с большой осторожностью прикрывал дверь кабинета. Она вопросительно приподняла брови, и он, улыбаясь, поднял папку.
   - Нашли.
   Она не ответила, но улыбка вспыхнула на ее лице, яркая, как восходящее солнце снаружи.
  
  ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
  Озерный край
  
  14
  ЖЕНЕВА
  
  Хелуотер
  Сентябрь 1756
   - Я полагаю, - сказал Грэй осторожно, - что вам надо поменять имя.
   Он не ожидал ответа. За четыре дня путешествия Фрейзер не сказал ему ни одного слова, ухитрившись даже в гостинице, где им пришлось разделить одну комнату, обойтись без прямого обращения к нему. Грэй пожал плечами и выбрал кровать. Фрейзер без всякого взгляда или жеста завернулся в поношенный плащ и улегся на коврик перед камином. Расчесывая всевозможные укусы от клопов и блох, Грэй подумал, что, возможно, у Фрейзера были лучшие условия для сна.
   - Ваш новый хозяин потерял единственного сына в битве при Престонпансе и не питает добрых чувств к Чарльзу Стюарту и его сторонникам, - продолжил он, обращаясь к профилю, словно выкованному из железа. Гордон Дансейни, родившийся только нескольким годами ранее его, был капитаном в полку Болтона23. Весьма вероятно, что Грэй мог погибнуть тогда вместе с ним, не будь этой встречи в лесу возле Карриарика.
   - Вы вряд ли надеетесь скрыть тот факт, что вы шотландец, и к тому же горец. Если вы снизойдете, чтобы послушаться совета, данного вам из лучших побуждений, то поймете, что использовать ваше собственное имя неразумно.
   Каменное выражение на лице Фрейзера не изменилось ни на йоту. Ударом пятки он послал свою лошадь вперед, оставив позади гнедого жеребца Грэя, следуя по дороге, размытой недавними дождями.
   Было уже далеко за полдень, когда они пересекли Эшнесский мост и начали спускаться к озеру Уотендлат. "Озерный край совсем не похож на Шотландию, - подумал Грэй, но, - по крайней мере, здесь тоже есть горы". Круглобокие с плоскими вершинами, не похожие на суровые шотландские скалы, но все же горы.
   Ранний осенний ветер морщинил темную воду в Уотендлате, берега которого густо поросли осокой и болотной травой. Летние дожди в этом году были чрезвычайно обильны даже для этого мокрого края, и вершины затонувших почерневших кустов торчали над водой, залившей берега.
   На гребне следующего холма дорога раздваивалась, и Фрейзер, уехавший вперед, остановил лошадь в ожидании указаний. Ветер трепал его волосы, которые он сегодня утром оставил не заплетенными, и пылающие пряди дико развивалась вокруг его головы.
   Держа свой путь наверх холма, Джон Уильям Грэй взглянул на мужчину, сидевшего на коне так неподвижно, что если бы не полощущая по ветру грива волос, его можно было принять за бронзовую статую. У него перехватило дыхание, и он облизал пересохшие губы.
   - О, Люцифер, ты сын утра24, - прошептал он про себя, но продолжать цитату не стал.
  
   Для Джейми четырехдневная поездка в Хелуотер была пыткой. Внезапная иллюзия свободы в сочетании с твердой уверенностью в ее неизбежной потере рождали в его душе предчувствие ужасающей неизвестности.
   Это предчувствие, смешанное с горечью и грустью прощания со своими людьми, еще свежее в его памяти, мучительное расставание с родными горами и осознание того, что он может никогда не вернуться сюда, а во время бодрствования физическая боль в теле, отвыкшем от седла - все это сделало его путешествие невыносимым. Только тот факт, что он дал клятву, удерживал его от попытки стянуть майора Джона Уильяма Грэя с лошади в каком-нибудь укромном месте и не придушить его.
  
   Слова Грэя звучали в его ушах, приглушенные гулом его разъяренной крови.
   - Поскольку перестройка крепости практически закончена - с вашей неоценимой помощью, вас и ваших людей, - Грэй позволил оттенку иронии проявиться в его голосе, - заключенные должны быть переведены в другое место, а в крепости Ардсмуир будет расположен Двенадцатый драгунский полк Его Величества.
   - Шотландские заключенные будут транспортированы в Американские колонии, - продолжил он. - Они будут проданы по контракту на семь лет.
   Джейми, сохранявший бесстрастное выражение на лице, при этом известии почувствовал, что его лицо и руки оцепенели от шока.
   - По контракту? Это нисколько не лучше рабства, - произнес он, думая о своем. Америка! Земля дикой природы и дикарей; чтобы достичь ее, нужно преодолеть три тысячи миль вздымающегося бездонного океана! Высылка в Америку равносильна изгнанию из Шотландии навечно.
   - Контракт - это не рабство, - заверил его Грэй, однако майор понимал, так же как и он, что различие заключалось только в юридической стороне вопроса, поскольку люди, проданные по контракту, могли получить свободу - если выживут - через определенное время. Во всех других отношениях они были рабами своих хозяев - с ними могли плохо обращаться, подвергать порке или клеймить, законом им также запрещалось покидать усадьбу хозяина без его разрешения.
   Так же как и Джейми Фрейзеру.
   - Вас нельзя отправлять вместе с ними, - Грэй взглянул на него, произнося это. - Вы не просто военнопленный. Вы признаны виновным в предательстве. Кроме того, вы были заключены в тюрьму по воле Его Величества, поэтому ваше наказание не может быть заменено высылкой в Америку без королевского разрешения. А Его Величество не сочли целесообразным дать его.
   Джейми ощущал целый спектр эмоций. Непосредственно за гневом были страх и печаль о судьбе его людей, смешанные со вспышкой недостойного облегчения, связанного с тем, что, какова бы не была его судьба, она не включала морское путешествие. Пристыженный этим чувством, он холодно посмотрел на Грэя.
   - Золото, - сказал он прямо. - Не так ли?
   Пока остается хотя бы малейший шанс, что он может что-то знать об этом полумифическом кладе, английская корона не станет доверять его жизнь морским демонам или американским дикарям.
   Майор, не глядя на него, слегка пожал плечами, что было равносильно согласию.
   - Куда же меня отправят?
   Его собственный голос показался ему грубым и хриплым от пережитого потрясения.
   Грэй занялся уборкой отчетов. Было начало сентября, и легкий ветерок дул в полуоткрытое окно, шевеля листы бумаги.
   - Хелуотер. В Озерном крае. Вы будете жить в поместье лорда Дансейни и выполнять всю черную работу, которую он потребует.
   Грэй взглянул на него, выражение его светло-голубых глаз было непроницаемо.
   - Я буду навещать вас каждый квартал ... чтобы гарантировать ваше благополучие.
  
   Сейчас Фрейзер пристально смотрел на обтянутую красным мундиром спину майора, ехавшего по узкой тропе впереди него, и искал убежище от своих горестей в утешающем видении, как эти большие голубые глаза наливаются кровью и изумлением, когда руки Джейми сжимаются на его тонкой загорелой шее до тех пор, пока маленькое мускулистое тело майора не обмякнет в его руках, как дохлый кролик.
   Воля Его Величества, не так ли? Нет, он не обманывался. Все это было делом рук Грэя, и причиной было золото. Его продали в услужение туда, где Грэй мог следить за ним и злорадствовать. Это была месть майора.
   Каждую ночь он лежал в гостинице перед очагом с ноющими конечностями и остро ощущал каждое движение, каждый поворот и дыхание мужчины на кровати, что очень сильно его раздражало. К моменту, когда занимался серый рассвет, им овладевала ярость, и он жаждал, чтобы мужчина поднялся и сделал что-нибудь такое, что позволило бы ему выпустить свою ярость в угаре убийства. Но Грэй только похрапывал.
   Теперь они ехали по мосту Хелвелин, мимо еще одного заросшего травой озерца, мимо кленов, чьи красные и желтые листья падали на взмокшие бока его лошади и скользили по его лицу с нежным шелестящим звуком.
   Грэй, ехавший впереди, остановился и повернулся в седле, ожидая его. Значит, они приехали. Дорога круто спускалась в долину, где полускрытая среди ярких осенних деревьев располагалась усадьба.
   Хелуотер лежал перед ним, а с ним и перспектива позорного рабства. Он выпрямил спину и пнул лошадь сильнее, чем намеревался.
  
   Грэй был принят в главной гостиной; Лорд Дансейни сердечно простил ему помятую одежду и грязные сапоги, а леди Дансейни, маленькая круглая женщина с поблекшими светлыми волосами, была чрезвычайно гостеприимна.
   - Выпить, Джонни. Вам нужно выпить! И, Луиза, моя дорогая, не позвать ли нам вниз девочек, чтобы они могли поприветствовать нашего гостя?
   Когда леди Дансейни повернулась к лакею, чтобы дать тому распоряжение, Его светлость склонился над стаканом и тихо прошептал майору:
   - Шотландский заключенный ... Вы привезли его с собой?
   - Да, - ответил Грэй. Леди Дансейни оживленно обсуждала с дворецким изменения в обеде и вряд ли услышала бы его, но он посчитал, что лучше говорить шепотом. - Я оставил его в холле ... я не знаю, что вы намереваетесь делать с ним.
   - Вы сказали, что он хорош в обращении с лошадьми, да? Тогда лучше сделать его конюхом, как вы и предлагали, - лорд Дансейни взглянул на свою жену и повернулся так, чтобы оказаться к ней спиной, не желая посвящать ее в предмет разговора.
   - Я не сказал Луизе, кто он такой, - пробормотал баронет. - Все эти страхи насчет горцев ... все графство было в панике во время восстания, вы знаете? А она все еще не пришла в себя после смерти Гордона.
   - Я понимаю, - Грэй успокоительно похлопал старика по руке. Он не думал, что сам Дансейни пришел в себя после смерти сына, но он храбро держался ради жены и дочерей.
   - Я ей просто скажу, что он слуга, которого вы рекомендовали. Э-э ... он безопасен, конечно? Я имею в виду ... девочки ..., - лорд Дансейни бросил встревоженный взгляд на жену.
   - Вполне безопасен, - уверил Грэй хозяина. - Он благородный человек, и он дал клятву. Он не будет заходить в дом или покидать пределы имения без вашего разрешения.
   Хелуотер, как он знал, занимал более шестисот акров земли. Это было далеко от свободы и от Шотландии, но все-таки было лучше, чем давящие камни Ардсмуира или тяготы жизни в далекой Америке.
   Звук открывающейся двери заставил Дансейни с сияющим видом обернуться к двум вошедшим дочерям.
   - Вы помните Женеву, Джонни? - спросил он, подталкивая гостя вперед. - Изобель была еще в детской, когда вы были у нас последний раз. Как летит время, не правда ли?
   И он с легким удивлением покачал головой.
   Изобель, четырнадцатилетняя белокурая девочка, была маленькой, круглой и живой, как ее мать. Грэй, фактически, не помнил Женеву - или скорее помнил, но худая школьница из его воспоминаний имела малого общего с изящной семнадцатилетней девушкой, которая сейчас протягивала ему руку. Если Изобель напоминала свою мать, то Женева скорее пошла в своего отца, по крайней мере, высоким ростом и худобой. Седые волосы Дансейни когда-то, наверное, были такого же ярко-каштанового цвета, а ясные серые глаза она явно унаследовала от него.
   Девочки вежливо приветствовали посетителя, но было видно, что их больше занимало что-то другое.
   - Папа, - сказал Изобель, дергая отца за рукав. - В холле огромный мужчина! Он смотрел на нас все время, пока мы спускались по лестнице. Он такой страшный.
   - Кто это, папа? - спросила Женева. Она была более сдержанна, чем ее сестра, но так же сильно заинтригована.
   - Э-э ... это, должно быть, новый конюх, которого Грэй привез для нас, - ответил лорд Дансейни, заметно нервничая. - Я прикажу лакею отвести его ...
   Баронет был прерван появлением лакея в дверях.
   - Сэр, - сказал лакей, выглядя довольно потрясенным тем, что собирался сообщить, - там в холле шотландец!
   И как бы опасаясь, что ему не поверят, он повернулся и указал рукой на высокую молчаливую фигуру в плаще, которая стояла за его спиной.
   При этих словах незнакомец шагнул вперед и, признав лорда Дансейни, как хозяина, вежливо склонил голову.
   - Меня зовут, Алекс МакКензи, - произнес он с мягким горским акцентом. Он поклонился лорду Дансейни без всякого намека на насмешку. - Ваш покорный слуга, господин.
  
   Для человека, привыкшего к напряженной жизни горского фермера или к тяжкому труду в тюрьме, работа конюха на конном заводе в Озерном крае не представляла большого труда. Но для человека, который в одиночку промаялся в тюремной камере почти два месяца - с тех пор как другие заключенные были отправлены в колонии - это стало тяжелейшим испытанием. В течение первой недели, когда его мускулы заново привыкали к необходимости постоянного движения, Джейми Фрейзер к вечеру настолько уставал, что без сил падал на сеновале на свой тюфяк и спал без всяких сновидений.
   Он явился в Хелуотер в состоянии такого нервного истощения и душевного расстройства, что поначалу поместье казалось ему еще одной тюрьмой - только в ней он был один среди чужих людей и вдали от Шотландии. Потом, когда он достаточно удобно устроился на новом месте, удерживаемый здесь своей клятвой так же прочно, как и тюремными решетками, он почувствовал, что напряжение стало покидать и его ум, и его тело. Его тело окрепло, его разум успокоился в комфортном окружении лошадей, и постепенно к нему вернулась способность мыслить рационально.
   Если он не был по-настоящему свободен, у него, по крайней мере, были свежий воздух, солнечный свет, место, где он мог растянуться после трудового дня, вид на горы и компания прекрасных лошадей, которых разводили в поместье Дансейни. Другие конюхи и слуги относились к нему с подозрением, что было неудивительно. Однако, приняв во внимание его огромные размеры и суровый вид, они оставили его в покое. Это была довольно одинокая жизнь, но он давно примирился с тем, что его жизнь не может быть другой.
   Хелуотер покрылся снегом, и даже официальный визит майора Грэя на Рождество - довольно натянутое и неловкое событие - не нарушил его растущего чувства удовлетворения.
   Со всеми мерами предосторожности он, как смог, наладил связь с Дженни и Иэном. Кроме редких писем от них, которые он получал окольными путями и в целях безопасности уничтожал сразу же после прочтения, единственным напоминанием о доме были буковые четки, которые он носил на шее под рубашкой.
   Дюжину раз в день он касался маленького креста, висящего на груди напротив его сердца, вызывая в памяти любимые лица и вознося за них краткую молитву - за сестру Дженни, Иэна, их детей: его тезку Молодого Джейми, Мэгги, Кэтрин Мэри, двойняшек Майкла и Джанет, малыша Иэна. За всех жителей Лаллиброха, мужчин из Ардсмуира. И всегда его первая молитва утром и последняя вечером - и много молитв между ними - за Клэр. Боже, пусть она будет в безопасности. Она и ребенок.
   Когда снег сошел, и расцвела весна, Джейми Фрейзер имел лишь одну неприятность, портившую его размеренное ежедневное существование - леди Женеву Дансейни.
   Хорошенькая, испорченная и деспотичная, леди Женева привыкла получать все, что хотела, не обращая внимания на чувства того, кто стоял на пути ее желания. Она была хорошей наездницей - Джейми признавал это - но столь злоязычная и капризная, что конюхи тянули соломинки, кому сопровождать ее на ежедневную конную прогулку.
   Однако в последнее время леди Женева сама выбирала сопровождающего, и это всегда был Алекс МакКензи.
   - Ерунда - фыркнула она, когда он сначала умолял ее об осмотрительности, а потом ссылался на временное недомогание, чтобы не сопровождать ее в туманные холмы над Хелуотером, куда ей запрещали ездить из-за скользких троп и опасных туманов. - Не глупите. Никто нас не увидит. Следуйте за мной.
   И ударив каблуками лошадь в бока, она помчалась вперед прежде, чем он смог ее остановить, смеясь над ним через плечо.
   Ее увлечение Джейми было совершенно очевидным для других конюхов, и они начинали усмехаться и перешептываться, как только она появлялась на конюшне. Находясь в ее присутствии, он испытывал сильное желание дать ей хорошего пинка, чтобы привести ее в чувство, но мог только позволить себе упорно молчать и отвечать на попытки разговорить его мрачными междометиями.
   Он надеялся, что этот молчаливый саботаж рано или поздно надоест ей, и она перенесет свое назойливое внимание на кого-нибудь другого. Или - даст Бог - она выйдет замуж и уедет из Хелуотера подальше.
  
   Был солнечный день, редкий для Озерного края, где из-за высокой влажности различие между облаками и почвой было практически незаметно. Однако в этот майский полдень было солнечно и очень тепло, достаточно тепло, чтобы Джейми мог снять рубашку. Здесь в холмах он был совершенно свободен в своих действиях, имея компаньонами только Бесс и Блоссом, двух флегматичных ломовых лошадей, тянувших роллер.
   Это было большое поле, лошади были старые и привычные к работе, так что ему оставалось только иногда направлять их, чтобы они двигались по прямой линии. Роллер был сделан из дерева, а не из камня или железа, между досками были узкие щели, и его внутренности были заполнены компостом, который высыпался через щели при каждом повороте тяжелого устройства.
   Джейми очень понравилось это новшество. Он должен описать его Иэну, нарисовать схему. Слуги говорили, что скоро должны были появиться цыгане. У него, возможно, будет время добавить новую страничку в письмо, которое он продолжал писать, пока у него не появлялась возможность отправить очередную партию листов со странствующими лудильщиками или цыганами, изредка появлявшимися в усадьбе. Доставка письма могла занять месяц, три или шесть, но в конечном счете пакет, передаваемый из рук в руки, оказывался в Лаллиброхе у его сестры Дженни, которая щедро платила за его доставку.
   Ответы из Лаллиброха прибывали такими же окольными путями, поскольку, как заключенный Короны, он мог отправлять или получать что-нибудь по почте, только после осмотра корреспонденции лордом Дансейни. При мысли о письме из Лаллиброха он на мгновение почувствовал волнение, но постарался подавить его - письма ведь могло и не быть.
   - Направо! - закричал он скорее для проформы, чем по необходимости. Бесс и Блоссом прекрасно видели приближающуюся каменную изгородь и, также как и он, знали, что пора разворачиваться. Бесс дернула ухом и фыркнула. Он усмехнулся.
   - Да, я знаю, - сказал он ей, слегка встряхивая вожжами, - но мне платят, чтобы я говорил это.
   Они пошли по новой полосе, и до следующего поворота в начале поля возле фургона, наполненного компостом для роллера, делать было нечего. Солнце теперь светило ему в лицо, и он закрыл глаза, упиваясь ощущением тепла на оголенных груди и плечах.
   Четверть часа спустя высокое лошадиное ржание прервало его сонное состояние. Он открыл глаза и прямо в проеме между ушами Блоссом увидел подъезжающего всадника. Он торопливо сел и натянул рубашку.
   - Вы не должны смущаться меня, МакКензи, - голос Женевы Дансейни был высоким и слегка запыхавшимся, когда она направила свою лошадь рядом с роллером.
   - Ммфм.
   Он увидел, что она была одета в свою лучшую амазонку с топазовой брошью возле горла, и лицо ее пылало несколько ярче, чем могло бы быть из-за теплого дня.
   - Что вы делаете? - спросила она после того, как они проехали несколько минут в молчании.
   - Раскидываю дерьмо, миледи, - ответил он, не глядя на нее.
   - О, - она проехала до середины пути прежде, чем продолжить беседу.
   - Вы знаете, что я выхожу замуж?
   Он знал это, как и все слуги, уже около месяца. Дворецкий Ричард прислуживал в библиотеке, когда обсуждался брачный контракт с поверенным из Дервентуотера. Леди Женева была извещена об этом два дня назад. По словам ее горничной Бетти, новость была встречена без энтузиазма.
   Он ограничился нечленораздельным ворчанием.
   - За Элсмира, - сказала она. Она еще больше покраснела, а губы сжались еще сильнее.
   - Желаю вам счастья, миледи.
   Джейми потянул вожжи, так как они приблизились к концу поля. Он спрыгнул с сидения прежде, чем Бесс остановилась. У него не было никакого желания продолжать беседу с леди Женевой, настроение которой показалось ему чрезвычайно опасным.
   - Счастье?! - закричала она. Ее большие серые глаза вспыхнули, и она хлопнула себя по подолу амазонки. - Счастье! Выйти замуж за человека, годного мне в дедушки?
   Джейми воздержался от замечания, но подумал, что перспективы на счастливую жизнь у графа Элсмира были еще меньше, чем у нее самой. Вместо этого он пробормотал:
   - Прошу прощения, миледи, - и пошел распрягать роллер.
   Женева спрыгнула с лошади и пошла следом за ним.
   - Это грязная сделка между моим отцом и Элсмиром! Он просто продает меня, вот что это значит. Мой отец вовсе не думает обо мне, иначе он никогда не согласился бы на этот брак! Разве вы не думаете, что меня ужасно используют?
   Напротив, Джейми считал, что Дансейни - самый заботливый отец, и что он устроил наилучший брак для своей испорченной старшей дочери. Граф Элсмир был стариком, и весьма вероятно, что в течение нескольких лет Женева станет чрезвычайно богатой молодой вдовой и к тому же графиней. С другой стороны эти доводы вряд ли много значили для упрямой мисс - упрямой испорченной суки, поправился он, видя ее раздраженные глаза и сжатый рот - семнадцати лет.
  
   - Я всегда был уверен, что отец действует в ваших наилучших интересах, миледи, - ответил он сухо. Неужели эта маленькая злюка не уедет?
   Она и не собиралась. Изобразив более приветливое выражение, она подошла и стала близко возле него, мешая открыть люк для загрузки роллера.
   - Но брак с высохшим стариком, - сказала она. - Конечно же, это бессердечно со стороны отца отдать меня такому существу, - она привстала на цыпочки, всматриваясь в Джейми. - Сколько вам лет, МакКензи?
   На мгновение его сердце перестало биться.
   - Гораздо старше вас, миледи, - сказал он твердо. - Прошу прощения, миледи.
   Он осторожно проскользнул мимо нее, стараясь не коснуться ее ненароком, и вскочил на фургон с компостом, куда, как он справедливо полагал, она за ним не последует.
   - Но еще не готов для кладбища, не так ли, МакКензи? - она стояла, прикрыв глаза рукой, глядя вверх на него. Налетел ветерок, и пряди ее каштановых волос развевались вокруг головы. - Вы были когда-нибудь женаты, МакКензи?
   Он скрипнул зубами, ощущая сильное желание вывалить на ее каштановую голову полную лопату удобрения, но справился с этим и воткнул лопату в кучу компоста, просто сказав "Да" тоном, не допускающим дальнейших расспросов.
   Леди Женеву не интересовали чувства других людей.
   - Хорошо, - произнесла она с удовлетворением, - тогда вы знаете, что делать ...
   - Что делать?
   Он резко прекратил копать, поставив одну ногу на лопату.
   - В постели, - сказала она спокойно. - Я хочу, чтобы вы легли со мной в постель.
   В его шокированном мозгу возникло нелепое видение изящной леди Женевы с юбками, задранными на ее лицо, растянувшейся на фургоне с удобрениями.
   Он уронил лопату.
   - Здесь? - каркнул он.
   - Нет, глупый, - сказала она нетерпеливо. - В постели, в настоящей постели. В моей спальне.
   - Вы сошли с ума, - холодно произнес Джейми, шок его немного прошел. - Или я так бы решил, если бы он у вас был.
   Ее лицо вспыхнуло, и она сузила глаза.
   - Как вы смеете так разговаривать со мной!
   - Как смеете вы так разговаривать со мной? - ответил Джейми с горячностью. - Вы, маленькая девчонка, делаете неприличные предложения мужчине старше вас в два раза. И к тому же конюху вашего отца, - добавил он, вспомнив, кто он есть.
   Он подавил дальнейшее высказывание, вспомнив также, что эта ужасная девчонка была леди Женевой, а он был конюхом ее отца.
   - Прошу прощения, миледи, - сказал он, с усилием справившись со злостью. - Солнце слишком печет сегодня, и оно, без сомнения, повлияло на ваш разум. Я думаю, вам нужно вернуться домой и сказать, чтобы ваша горничная сделала вам холодный компресс на голову.
   Леди Женева топнула ножкой в сафьяновом сапожке.
   - Мой разум в совершеннейшем порядке!
   Она уставилась на него, задрав подбородок. Ее подбородок был маленький и заостренный, такие же были у нее зубы, и с этим особым выражением решительности на лице, подумал он, она походила на злобную лисицу, которой и являлась.
   - Послушайте меня, - сказала она. - Я не могу предотвратить этот унизительный брак, но я ... - она некоторое время поколебалась, но решительно продолжила. - Будь я проклята, если я отдам свою девственность такому старому развратному монстру, как Элсмир!
   Джейми вытер рот ладонью. Несмотря ни на что, он чувствовал к ней некоторое сочувствие. Но будь он проклят, если он позволит этому маньяку в юбке вовлечь его в неприятности.
   - Я понимаю, какую честь вы мне оказываете, - произнес он, наконец, с тяжелой иронией, - но я не могу ...
   - Нет, вы можете, - ее глаза уперлись в ширинку его грязных бриджей. - Бетти так говорит.
   Он некоторое время не мог выговорить ни слова, из его рта раздавались только бессвязные звуки. Наконец он собрался и, глубоко вздохнув, произнес со всей твердостью, которую смог выказать:
   - У Бетти нет ни малейших оснований делать заключения о моей способности. Я никогда не притрагивался к этой девице!
   Женева весело рассмеялась.
   - Значит, вы не спали с ней? Она говорила это, но я думала, что она наврала, чтобы избежать порки. Это хорошо, я не могу делить мужчину со своей горничной.
   Он тяжело дышал. К сожалению, удар лопатой по голове или удушение были вне рассмотрения. Его раздражение постепенно отступало. Она могла произносить возмутительные слова, но что она могла сделать? Она не могла вынудить его лечь с ней в постель.
   - Доброго вам дня, миледи, - сказал он настолько вежливо, насколько было возможно. Он повернулся к ней спиной и стал сгребать компост в роллер.
   - Если вы откажетесь, - пропела она сладко, - я скажу отцу, что вы делали мне неприличные предложения. Он прикажет содрать кожу с вашей спины.
   Его плечи непроизвольно напряглись. Она не могла знать. Он был достаточно осторожен, чтобы не показывать никому здесь свою спину.
   Он повернулся и внимательно посмотрел на нее. Триумф сиял в ее глазах.
   - Ваш отец, возможно, не так хорошо знает меня, - сказал он, - но он знает вас с самого рождения. Скажите ему и будьте прокляты!
   Она надулась, как бойцовый петух, сильно покраснев от злости.
   - Даже так? - закричала она. - Хорошо, взгляните-ка сюда и будьте прокляты сами!
   Она залезла за пазуху и вытащила толстое письмо, которым помахала перед его носом. Одного взгляда ему было достаточно, чтобы узнать твердый почерк его сестры.
   - Отдайте!
   Он мгновенно спрыгнул с фургона, но она была слишком быстрой и оказалась в седле прежде, чем он смог схватить ее. Натянув поводья одной рукой, другой она насмешливо махала письмом.
   - Хотите его, не так ли?
   - Да! Отдайте сейчас же!
   Он был так разъярен, что возможно смог бы применить насилие, если бы смог достать ее. К сожалению, ее лошадь, почувствовав его настроение, отступила в сторону, фыркая и тревожно переступая ногами.
   - Я так не думаю, - она кокетливо смотрела на него, краснота постепенно исчезала с ее лица. - В конце концов, моя обязанность передать его моему отцу, не так ли? Он должен знать, что его слуги ведут тайную переписку, не правда ли? Дженни - ваша возлюбленная?
   - Вы прочитали мое письмо? Вы отвратительная маленькая сучка!
   - Какие выражения, - сказала она с упреком. - Это просто моя обязанность помочь моим родителям узнать, какими ужасными вещами занимаются наши слуги, не так ли? А я послушная дочь, не правда ли, ведь я согласилась на этот брак, даже не пикнув.
   Она склонилась к луке седла, насмешливо улыбаясь, и с новым всплеском гнева он понял, что она действительно наслаждается сложившейся ситуацией.
   - Думаю, папа найдет это письмо очень интересным, - сказала она. - Особенно тот кусочек про деньги, которые должны быть отправлены Лочелу25 во Францию. Разве оказание помощи врагам короля не рассматривается как измена? Ц-ц-ц, - она шаловливо пощелкала языком. - Как это ужасно.
   Ему показалось, что его прямо сейчас вырвет от страха. Она не имела ни малейшего понятия, сколько жизней держала в своей ухоженной белой руке. Его сестры, Иэна, их шестерых детей, всех обитателей Лаллиброха - возможно и тех, кто поддерживал сообщение между Шотландией и Францией, передавая деньги для изгнанников-якобитов.
   Он сглотнул раз-другой, прежде чем заговорить.
   - Хорошо, - произнес он. Радостная улыбка вспыхнула на ее лице, и он понял, насколько она еще молода. Хотя, конечно, укус молодой гадюки, также опасен, как и укус старой.
   - Я никому не скажу, - уверила она его с искренним видом. - Я отдам вам письмо позже, и я никому не скажу, что там написано. Я обещаю.
   - Спасибо.
   Он попытался собрать все свои умственные способности, чтобы выработать разумный план. Разумный? Войти в дом своего хозяина, чтобы лишить девственности его дочь, хотя бы и по ее просьбе? Он никогда не слышал о менее разумном плане.
   - Хорошо, - сказал он снова. - Мы должны быть очень осторожны.
   С чувством унылого ужаса он почувствовал себя презренным заговорщиком.
   - Да. Не волнуйтесь, я смогу отослать свою горничную, а лакей пьет, и к десяти часам он всегда засыпает.
   - Тогда устройте это, - сказал он, и его желудок сжался. - Не забудьте про безопасный день.
   - Безопасный день? - переспросила она удивленно.
   - Где-то в течение недели после ваших месячных, - сказал он прямо. - Тогда менее вероятно, что вы забеременеете.
   - О, - она покраснела, но посмотрела на него с новым интересом.
   Они, молча, смотрели друг на друга в течение длительного времени, связанные предстоящим событием.
   - Я дам вам знать, - наконец произнесла она и, развернув лошадь, поскакала через поле. Недавно разбросанный компост разлетался из-под копыт ее кобылы.
  
   Тихо ругаясь, он крался под ветвями лиственниц. Слава Богу, было не полнолуние. Нужно еще быстро пересечь шесть ярдов открытой лужайки, заросшей высокой травой.
   Он оглядел дом, мрачной глыбой нависающий над ним. Да, в окне горела свеча, как она и говорила. Однако он тщательно пересчитал окна, чтобы убедиться. Да помогут ему Небеса, если он попадет не в ту комнату. "Да помогут ему Небеса также, если он попадет в нужную комнату", - подумал он мрачно и решительно взялся за толстую плеть огромного плюща, ползущего по стене дома.
   Листья шумели, как при урагане, и плети, хотя и крепкие, тревожно скрипели и прогибались под его весом. Ничего не оставалось делать, как продолжать взбираться по ним и быть готовым броситься прочь, если откроется какое-либо окно.
   Он влез на небольшой балкон, задыхаясь, с бьющимся сердцем, обливающийся потом, несмотря на ночной холод. Он сделал паузу под неяркими весенними звездами, чтобы отдышаться, еще раз проклял Женеву Дансейни и открыл дверь.
   Она ждала его и конечно слышала, как он лез по плющу. Она поднялась с софы, на которой сидела, и подошла к нему, задрав подбородок.
   Каштановые волосы ее были распущены, и она была одета в ночную рубашку из какого-то тонкого полупрозрачного материала, завязанную на горле шелковой лентой. Одежда совсем не походила на ночную рубашку скромной молодой леди, и он с потрясением понял, что она надела одеяние для первой брачной ночи.
   - Итак, вы пришли.
   Он услышал в ее голосе легкий триумф, а также отметил его дрожание. Значит, она не была уверена в этом?
   - У меня не было большого выбора, - сказал он коротко и повернулся, чтобы закрыть французские двери.
   - Хотите вина?
   Стараясь быть грациозной, она двинулась к столу, где стоял графин и два стакана. "Как она это устроила?" - задался он вопросом, но решил, что выпить чего-нибудь крепкого в данном случае не помешает. Он кивнул и взял из ее рук наполненный до краев стакан.
   Он исподтишка рассматривал ее, потягивая вино. Ночная рубашка мало что скрывала, и его сердце, сильно бьющееся от быстрого подъема, постепенно успокоилось, его первый страх - что он не сможет выполнить свою часть сделки - исчез сам собой. Она имела тонкокостное тело, худые бедра и маленькую грудь, но она определенно была женщиной.
   Закончив пить, он поставил свой стакан. Не имеет никакого смысла затягивать, решил он.
   - Письмо? - спросил он резко.
   - Позже, - ответила она, поджимая губы.
   - Сейчас - или я ухожу.
   Он повернулся к окну, словно собираясь выполнить угрозу.
   - Подождите!
   Он повернул к ней голову, посмотрев на нее с плохо скрываемым нетерпением.
   - Разве вы не доверяете мне? - спросила она, пытаясь казаться привлекательной и очаровательной.
   - Нет, - ответил он прямо.
   Она медлила, выглядя рассерженной с сердито выпяченной нижней губой, но он просто смотрел на нее через плечо с каменным выражением на лице.
   - Ну, хорошо тогда, - сказала она, наконец, пожав плечами.
   Порывшись под слоями вышивок в коробочке для шитья, она вытащила письмо и бросила его на умывальник возле Джейми.
   Он схватил его и развернул, чтобы убедиться, что это то самое письмо. При виде сломанной печати и знакомого почерка Дженни, аккуратного и твердого, он почувствовал смешанное чувство ярости и облегчения.
   - Ну? - нетерпеливый голос Женевы прервал его чтение. - Положите его и подойдите сюда, Джейми. Я готова.
   Он напрягся и направил на нее взгляд синих холодных глаз.
   - Не называйте меня так, - сказал он.
   Она вздернула заостренный подбородок и приподняла выщипанные брови.
   - Почему нет? Это ведь ваше имя. Ваша сестра называет вас так.
   Он колебался мгновение, затем не торопясь отложил письмо в сторону и, нагнув голову, стал развязывать завязки на бриджах.
   - Я обслужу вас должным образом, - сказал он, смотря вниз на свои работающие пальцы, - ради моей чести, как мужчины, и вашей, как женщины. Но ..., - он поднял голову и впился в нее сужеными глазами, - вы затащили меня в свою постель угрозами моей семье, и я не потерплю, чтобы вы называли меня именем, которым меня называют они.
   Он стоял неподвижно, не отрывая взгляда от ее глаз. Наконец она слегка кивнула головой и уставилась на стеганое одеяло, проводя пальцем по его узору.
   - Как тогда я должна называть вас? - спросила она тоненьким голосом. - Я же не могу называть вас МакКензи!
   Уголки его рта немного приподнялись, она выглядела совсем юной, когда сидела на кровати, обхватив колени руками и опустив голову. Он вздохнул.
   - Зовите меня Алексом. Это тоже мое имя.
   Она молча кивнула. Ее волосы упали на лицо, и он увидел, как блеснули ее глаза, когда она украдкой взглянула на него из-под их прикрытия.
   - Все в порядке, - сказал он хрипло. - Вы можете смотреть.
   Он спустил бриджи вместе с чулками, встряхнул их и аккуратно сложил на стул. Потом начал расстегивать рубашку, ощущая на себе ее взгляд, все еще смущенный, но прямой и пристальный. Подумав немного, он повернулся к ней лицом прежде, чем снять рубашку, чтобы избавить ее от вида его спины.
   - О! - восклицание было тихим, но достаточным, чтобы остановить его.
   - Что-то не так? - спросил он.
   - О, ничего ... я только не ожидала, что ...
   Волосы снова закрыли ее лицо, но он увидел, как предательская краска залила ее щеки.
   - Вы не видели прежде голого мужчину? - предположил он.
   Каштановая головка медленно качнулась.
   - Нет, - сказала она неуверенно. - Я видела, но он был не такой ...
   - Да, обычно он не такой, - согласился он, садясь рядом с ней на кровать. - Но если вы собираетесь заняться любовью, он должен быть таким.
   - Понятно, - произнесла она, все еще выглядя неуверенной. Он попытался улыбнуться, чтобы подбодрить ее.
   - Не беспокойтесь. Он не станет больше. И с ним ничего не случится, если вы потрогаете его.
   По крайней мер, он надеялся на это. Находиться голым рядом с полуобнаженной девушкой было для его самообладания большим испытанием. Его предательское тело нисколько не заботило то, что она была маленькой эгоистичной шантажисткой. Может быть, к счастью, она откажется от своего намерения, судя по тому, как она отпрянула к стене. Однако взгляда от него она не отводила. Он в раздумье потер подбородок.
   - Сколько раз ... Я имею в виду, имеете ли вы представление, как это делается?
   Ее пристальный взгляд был ясным и невинным, хотя щеки ее пылали.
   - Ну, полагаю, так же как у лошадей?
   Он кивнул головой, почувствовав острую боль от воспоминания о его первой брачной ночи, когда он тоже думал, что люди совокупляются, как лошади.
   - Нечто похожее, - сказал он, откашливаясь. - Но медленнее, более мягко, - добавил он, заметив ее испуганный взгляд.
   - О, хорошо. Нянечка и горничные рассказывали разные истории о ... мужчинах и замужестве, э, и все такое ... и это казалось скорее пугающим, - она с трудом сглотнула. - Это будет очень больно?
   Она внезапно подняла голову и взглянула ему в глаза.
   - Я не возражаю против боли, - сказала она смело, - но я просто хочу знать, чего ожидать.
   Он неожиданно почувствовал к ней некоторую симпатию. Она могла быть испорченной, эгоистичной и безрассудной, но, по крайней мере, она обладала характером. Храбрость для него была не малым достоинством.
   - Я думаю, будет не больно, - сказал он, - если я буду терпеливым и подготовлю вас к этому. ("Если я смогу быть терпеливым", - поправился он про себя.) Я думаю, это будет не больнее, чем этот щипок.
   Он ущипнул ее за руку. Она подскочила и потерла покрасневшее место, но улыбнулась.
   - Я смогу выдержать.
   - Только в первый раз будет нечто подобное, - уверил он ее. - В следующий раз будет лучше.
   Она кивнула, затем после секундного колебания пододвинулась к нему, осторожно протягивая палец.
   - Я могу потрогать вас?
   На сей раз он действительно рассмеялся, но быстро задушил смех.
   - Я думаю, вам придется, миледи, если я должен сделать то, что вы мне приказали.
   Она медленно провела пальцем по его руке, прикосновение было легким, словно щекотание, и его кожа задрожала в ответ. Все больше набираясь смелости, она обвела ладонью его плечо, пробуя его объем.
   - Вы ... очень большой.
   Он улыбнулся, но остался неподвижным, позволив ей исследовать его тело столько, сколько ей захочется. Он почувствовал, как мускулы его живота напряглись, когда она провела рукой по его бедру и неуверенно обвела изгиб его ягодицы. Ее пальцы приблизились к неровному узловатому шраму на левом бедре и остановились.
   - Все хорошо, - заверил он ее. - Он больше не болит.
   Она не ответила, но медленно провела двумя пальцами вдоль шрама, почти не касаясь его.
   Изучающие руки, становясь более смелыми, погладили его широкие плечи и скользнули назад на спину - здесь они замерли неподвижно. Закрыв глаза, он ждал, чувствуя ее движение по тому, как матрац прогибался под ее телом. Она передвинулась ему за спину и некоторое время молчала. Потом раздался дрожащий вздох, и руки снова коснулись его, мягко скользя по его изуродованной спине.
   - Вы не испугались, когда я сказала, что я заставлю выпороть вас?
   Ее голос был хриплым, но он не открывал глаз.
   - Нет, - сказал он. - Я больше не боюсь этого.
   В действительности он больше боялся, что уже не сможет держать свои руки подальше от нее, или что не сможет быть достаточно нежным, когда придет время. Его яйца болели от желания, и кровь громко стучала в висках.
   Она слезла с кровати и встала перед ним. Он тоже резко поднялся, испугав ее так, что она сделала шаг назад, но он протянул руки и опустил их на ее плечи.
   - Я могу потрогать вас, миледи?
   Тон был слегка дразнящий, но прикосновение было настойчивым. Она только кивнула головой, так как дыхание ее прервалось, и он обнял ее.
   Он держал ее, прижимая к груди, и не двигался, пока дыхание ее не успокоилось. Он испытывал необычайное смешение чувств. Он никогда не обнимал женщину, не чувствуя к ней хотя бы капельку любви, но в данном случае не было никакой любви, да и не могло быть, ради нее самой. Была некоторая нежность к ее юности, жалость к ней из-за ситуации, в которой она оказалась. Гнев на нее за то, что манипулировала им, страх перед величиной преступления, которое он собирался совершить. Но сильнее всего было ужасное вожделение, нужда, которая грызла его тело и заставляла его стыдиться того, что он мужчина, хотя он признавал ее власть. Ненавидя себя, он опустил голову и взял ее лицо между своих ладоней.
   Он поцеловал ее легко и быстро, потом немного сильнее. Она задрожала, когда он развязал ленточку и рубашки и спустил ее с плеч. Потом он поднял девушку и положил на кровать.
   Он лежал рядом с ней, обняв ее одной рукой, а другой ласкал ее груди, сначала одну потом другую, обхватывая их ладонью так, что она чувствовала их вес и теплоту, так же как и он.
   - Мужчине следует отдать должное вашему телу, - сказал он мягко, заставив небольшими круговыми движениями затвердеть каждый ее сосок. - Поскольку вы красивы, и это ваше право.
   Она сделала судорожный выдох и затихла под его ласками. Он не торопился, двигаясь так медленно, как мог себя заставить, поглаживая и целуя ее по всему телу. Ему не нравилась эта девочка, он не хотел быть здесь, не хотел делать этого, но уже более трех лет он не касался женского тела.
   Он пытался определить момент, когда она будет готовой, но как, черт побери, он сможет узнать это? Она вся раскраснелась и тяжело дышала, но лежала неподвижно, как фарфоровое изделие на выставке. Проклятая девчонка, разве не может она дать какую-нибудь подсказку?
   Он провел трясущейся рукой по своим волосам, пытаясь подавить волны запутанных эмоций, сотрясающих все его существо с каждым биением сердца. Он был сердит, испуган и очень сильно возбужден, все это мало помогало ему. Он закрыл глаза и глубоко вздохнул, пытаясь успокоиться и найти в себе нежность.
   Нет, конечно, она не могла дать ему подсказку. Она никогда не прикасалась к мужчине прежде. Вынудив его на этот шаг, она с неоправданным доверием оставила все дело на него!
   Он осторожно тронул девушку, нежно поглаживая ее между ног. Она не развела их, но и не сопротивлялась. Там было слегка влажно. Может быть, теперь уже можно?
   - Все хорошо, - прошептал он, - лежи спокойно, mo chridhe.
   Бормоча что-то ободряющее, он лег на нее сверху и коленом раздвинул ей ноги. Он почувствовал, как она дернулась под ним, когда его горячее тело накрыло ее, и его член коснулся ее тела. Он намотал ее волосы на руку, чтобы заставить ее лежать смирно, все еще что-то шепча на мягком гэльском языке.
   Он смутно подумал, что хорошо, что он говорит по-гэльски, так как он уже не обращал внимания на то, что говорил. Ее маленькие твердые груди уперлись в его грудь.
   - Mo nighean26, - шептал он.
   - Подождите, - сказала Женева. - Я думаю, что ...
   Усилие, с которым он контролировал себя, вызывало у него головокружение, но он делал это медленно, войдя в нее только на дюйм.
   - Ух, - выдохнула Женева, и ее глаза широко открылись.
   - М-м-м, - произнес он и вошел в нее немного глубже.
   - Прекратите! Он слишком большой! Выньте его!
   Запаниковав, Женева забилась под ним. Ее груди тряслись и терлись о его грудь так, что его собственные соски напряглись и отвердели от резкого возбуждения.
   Ее сопротивление завершило насилием то, что он пытался сделать нежно. Полуошеломленный он старался удержать ее тело под собой, лихорадочно ища слова, чтобы успокоить ее.
   - Но..., - сказал он.
   - Прекрати!
   - Я ...
   -Вытащи его! - закричала она.
   Он закрыл ей рот одной рукой и высказал единственную связную мысль, о которой он мог думать.
   - Нет, - твердо сказал он и вошел в нее еще глубже.
   То, что возможно было криком, донеслось сквозь его пальцы, как полузадушенное "Иип!" Глаза Женевы были огромными и круглыми, но сухими.
   "Поставил пенни, поставь и фунт". Пословица неожиданно и нелепо всплыла в его памяти, не оставив ничего после своего исчезновения, кроме приливов бессвязной тревоги и между ними чувство страшной необходимости. Только одно он был способен делать сейчас, и он делал это. Его тело, узурпировав контроль, двигалось в ритме неумолимого языческого экстаза.
   Потребовалось лишь несколько толчков, чтобы на него нахлынула волна, горячо прокатившись вниз по хребту и выплеснувшись как прибой, ударяющийся о скалы, смывая остатки сознательных мыслей, которые цеплялись, как улитки к скалам, к его разуму.
   Он пришел в себя мгновение спустя, лежа на боку, от звуков громкого и медленного биения сердца в его ушах. Он приподнял одно веко и увидел в свете лампы мерцание розовой кожи. Он должен убедиться, что не причинил ей большого вреда, но, Боже, только не сию минуту. Он снова закрыл глаз и просто молча дышал.
   - О чем ... о чем вы думаете? - голос был неуверенный и немного дрожал, но без истерики.
   Сам сильно потрясенный, чтобы заметить нелепость этого вопроса, он правдиво ответил:
   - Я удивляюсь, почему мужчины стремятся уложить в постель девственниц.
   Было долгое молчание, затем дрожащий вздох.
   - Я сожалею, - произнесла она тоненьким голосом. - Я не знала, что вам это тоже причиняет боль.
   Его глаза широко открылись от удивления, и он приподнялся на локте, обнаружив, что она глядит на него, как испуганный олененок. Ее лицо было бледно, и она облизывала сухие губы.
   - Причиняет мне боль? - спросил он с огромным удивлением. - Нет, это не причиняет мне боль.
   - Но, - она нахмурилась, проведя взглядом вниз по его телу, - я так подумала. У вас было такое ужасное лицо, как будто вы сильно страдали, и вы ... вы так страшно стонали ...
   - Да, ну, - быстро прервал он ее, чтобы она не успела высказать еще какие-либо замечания о его поведении во время акта, - я имею в виду, что мужчины ... так себя ведут, когда они ...- закончил он сбивчиво.
   Ее потрясение растворилось в любопытстве.
   - Все мужчины так себя ведут, когда они ... делают это?
   - Откуда мне знать? - начал он раздраженно, но остановился, содрогнувшись в осознании того, что он знает ответ.
   - Да, - сказал он коротко. Он подтянулся и сел, убрав волосы со лба. - Мужчины - отвратительные грязные животные, как вам и говорила ваша няня. Я причинил вам сильную боль?
   - Не думаю, - сказала она с сомнением. Она для пробы подвигала ногами. - Действительно, как вы и сказали, было больно только вначале, но сейчас все не так плохо.
   Он с облегчением вздохнул, поскольку увидел, что пятно крови на полотенце было небольшим, и сама она, казалось, не испытывала боли. Она осторожно потрогала себя между ног и скривилась от отвращения.
   - Фу! - сказала она. - Как противно и липко.
   Кровь прилила к его лицу, и он почувствовал смесь негодования и смущения.
   - Сейчас, - сказал он и взял тряпку с умывальника.
   Она, однако, не взяла ее, а раздвинула ноги и слегка выгнула спину, ожидая, что он позаботиться о ней. У него было сильное желание запихнуть тряпку ей в горло, но взгляд на умывальник, где лежало письмо, остановил его. Это была сделка, в конце концов, и она выполнила свою часть.
   Он с мрачным видом намочил тряпку и стал вытирать ее. Однако доверие, с которым она позволила ему делать это, тронуло его. Он продолжил свой уход весьма нежно и в конце обнаружил себя, целующим ее гладкий живот.
   - Ну, вот и все.
   - Спасибо, - сказала она.
   Она подвигала бедрами и протянула руку, чтобы дотронуться до него. Он не двигался, позволив ее пальцам скользнуть вниз по его груди в мягкое углубление пупка. Потом легкое прикосновение сместилось вниз.
   - Вы говорили, что в следующий раз будет лучше, - прошептала она.
   Он закрыл глаза и глубоко вздохнул. До рассвета еще было далеко.
   - Да, думаю, что так и будет, - произнес он и растянулся рядом с ней.
  
   - Дже ... э, Алекс?
   Он чувствовал себя заторможенным, и потребовалось некоторое усилие, чтобы ответить ей:
   - Миледи?
   Она обвила рукой его шею, и положила голову на его плечо, обдавая теплым дыханием его грудь.
   - Я люблю вас, Алекс.
   Он с трудом приподнялся, чтобы отодвинуть ее от себя, держа ее за плечи и вглядываясь в серые глаза, мягкие как у оленихи.
   - Нет, - мягко сказал он, качая головой. - Это третье правило. У нас может быть только одна ночь. Вы не должны называть меня моим именем. И вы не должны любить меня.
   Серые глаза немного увлажнились.
   - Но если я ничего не могу поделать с этим?
   - Это не любовь, - сказал он, надеясь, что он прав, ради него самого так же как и ради нее. - Это чувство, которое я пробудил в вашем теле. Оно сильное и приятное, но это не любовь.
   - И чем они различается?
   Он сильно провел рукой по лицу. Она могла бы быть философом, пришла ему в голову ироничная мысль. Он глубоко вдохнул и выдохнул прежде, чем ответить ей.
   - Ну, любовь - это то, что вы испытываете только с одним человеком. А то, что вы чувствуете со мной ... это вы можете почувствовать с любым мужчиной, это не является чем-то особенным.
   Только с одним человеком. Он решительно отодвинул мысль о Клэр в глубину памяти и устало склонился, чтобы продолжить свою работу.
  
   Джейми тяжело приземлился на клумбу, не заботясь о том, что сломал несколько нежных растений. Он дрожал. Этот предрассветный час был не только самым темным, но и самым холодным временем суток, и его тело протестовало против того, что его заставили покинуть теплую мягкую постель и бросили в холодную темноту, прикрыв только тонкой рубашкой и брюками.
   Он вспомнил теплую розовую щеку, которую он поцеловал перед уходом. Пальцы его сжимались, помня теплые изгибы ее тела, даже тогда, когда он ощупывал холодные камни конюшенной ограды. Выжатый до невозможности, он с большим усилием перелез через стену, так как не мог рисковать и войти через калитку, которая могла заскрипеть и разбудить главного конюха Хьюиса.
   Он осторожно пробрался через внутренний двор, уставленный повозками и сундуками, приготовленными для поездки леди Женевы в дом мужа после свадьбы, которая должна была состояться в четверг. Он улегся на ледяную солому и натянул на себе старое одеяло, чувствуя себя совершенно опустошенным.
  
  15
  В РЕЗУЛЬТАТЕ НЕСЧАСТНОГО СЛУЧАЯ
  
  Хелуотер
  Январь 1758
   Как обычно бывает в таких случаях, когда весть достигла Хелуотера, непогода бушевала вовсю. Послеобеденная выездка из-за сильного ливня была отменена, и лошади уютно расположились в своих стойлах. Домашние мирные звуки жующих и фыркающих лошадей доносились до сеновала, где в теплом гнезде из сена лежал Джейми Фрейзер с открытой книгой на груди.
   Это была одна из книг, которые он позаимствовал у управляющего, мистера Гривза, и он с увлечением читал ее, несмотря на плохое освещение, которое создавалось только отверстиями для сов под крышей.
  
   Мои губы, которые я подставила так, чтобы он не смог избежать их, воспламенили его и сделали смелым, и сейчас глядя на ту часть платья, которая закрывала главный предмет удовольствия, я увидела там явную выпуклость. А так как я была очень сильно возбуждена, чтобы сдерживать себя или ожидать, пока он преодолеет свою застенчивость, я положила руку на его бедро и почувствовала его твердое тело под бриджами.
  
   - Да? - пробормотал Джейми скептически. Он поднял брови и переместился на сене. Он, конечно, знал, что подобного рода книги существуют, но - с Дженни, которая контролировала все чтение в Лаллиброхе - сам он лично с ними не сталкивался. Для чтения подобных книг требовался менталитет, отличный от того, который был нужен для чтения книг месье Дефо и Филдинга, но он не возражал против некоторого разнообразия.
  
   Его выдающийся размер заставил меня снова отшатнуться, но все же я не могла не испытывать удовольствие, ощущая длину и толщину этого ожившего жезла из слоновой кости, гордая твердость которого натянула кожу, чья гладкость и бархатная мягкость могла соперничать с кожей наиболее нежных представителей нашего пола и чья белизна подчеркивалась завитками черных волос возле его основания. Его широкая и отливающая голубым верхушка, голубые змейки вен - все вместе представляли самый поразительный объект по форме и цвету. В общем, это было потрясающее и восхитительное зрелище.
  
   Джейми взглянул на свою промежность и коротко фыркнул, перелистывая страницу, и звук грома снаружи совсем не привлек его внимания. Он был так поглощен чтением, что также не обратил внимания на шум внизу; тем более, что голоса заглушались стуком ливня по доскам над его головой.
   - МакКензи!
   Громоподобный рев, наконец, достиг его сознания, и он быстро вскочил на ноги, натягивая рубашку по дороге к лестнице.
   - Да?
   Он спустил голову с сеновала и увидел Хьюиса, который открыл рот для повторного зова.
   - А вот ты где.
   Хьюис закрыл рот и помахал ему узловатой рукой, подзывая к себе и при этом подмигивая. Во время непогоды Хьюис сильно страдал от ревматизма и переживал ее, удобно устроившись в своей каморке рядом со сбруйной, где у него были кровать и бутылка крепкого самогона. Аромат этого пойла ощущался с сеновала и заметно усилился, когда Джейми спустился по лестнице.
   - Ты должен сопровождать карету с лордом Дасейни и леди Изобель к Элсмиру, - сказал Хьюис, как только его нога коснулась пола. Старик опасно раскачивался и тихо икал.
   - Сейчас? Ты сумасшедший или просто пьяный?
   Он поглядел на открытую дверь за спиной старшего конюха, ее проем казался сплошной стеной воды. Пока он смотрел наружу, небо осветилось внезапной вспышкой молнии, и стали видны резко очерченные контуры гор. Так же внезапно молния исчезала, оставив изображение, отпечатанное на сетчатке глаз. Он покачал головой, чтобы удалить это изображение, и увидел кучера Джеффриса, который пробирался через двор, опустив голову и удерживая на себе плащ в борьбе с дождем и ветром. Значит, это не только пьяная выдумка Хьюиса.
   - Джеффрису нужно помочь с лошадьми!
   Хьюису пришлось наклониться ближе, чтобы его крик был слышен в шуме бури. На близком расстоянии запах самогона просто сбивал с ног.
   - Да, но почему? Почему лорд Дансейни ... а, мать твою!
   Глаза главного конюха были красными и мутными, и не было никакого смысла расспрашивать его. Чувствуя отвращение, Джейми протиснулся мимо мужчины и полез по лестнице вверх.
   Мгновение, чтобы завернуться в поношенный плащ, мгновение, чтобы спрятать книгу под соломой - конюшенные слуги не питали уважения к чужой собственности - и он снова соскользнул вниз по лестнице и вышел наружу в ревущую бурю.
  
   Это была адская поездка. Ветер сильными порывами налетал сбоку, грозя в любой момент опрокинуть громоздкую карету. Джейми сидел впереди рядом с кучером, и его плащ практически не защищал от проливного дождя, еще меньше от плаща было проку, когда ему приходилось слазить с облучка - а это, как ему казалось, происходило каждые несколько минут - чтобы, упершись плечом в колесо, освободить несчастный экипаж из цепкой хватки очередной грязной ямы.
   Однако физические тяготы поездки его едва ли заботили, он был обеспокоен возможными причинами, вызвавшими ее. Только дело настоятельной важности могло вынудить старого лорда Дансейни отправиться в Элсмир в такое ненастье по сильно разбитой дороге. Оттуда пришло какое-то известие, и оно могло касаться только леди Женевы и ее ребенка.
   Услышав сплетни слуг о том, что леди Женева собирается рожать в январе, он быстро подсчитал сроки, еще раз проклял Женеву Дансейни, а потом вознес краткую молитву о благополучном разрешении ее от бремени. С тех пор он прилагал все усилия, чтобы не думать об этом. В конце концов, он был с ней всего лишь три ночи до свадьбы, и не мог быть полностью уверен.
   Неделю назад леди Дансейни уехала в Элсмир, чтобы быть с дочерью во время родов, и с тех пор она каждый день отправляла посыльных в Хелуотер за дюжиной вещей, которые она забыла, и без которых совершенно не могла обойтись. И каждый посыльный, появившись в усадьбе, заявлял, что новостей нет. Сейчас новости пришли, и, скорее всего, они были плохие.
   Проходя вперед после очередного сражения с грязной ямой, он увидел лицо леди Изобель, выглядывающее из-под приподнятого слюдяного окна.
   - О, МакКензи! - произнесла она с лицом, искаженным от страха и горя. - Далеко еще?
   Он наклонился к ее уху, чтобы перекричать шум потоков, бегущих по обе стороны дороги.
   - Джеффрис говорит еще четыре мили, миледи! Возможно еще часа два езды.
   "Если эта проклятая кособокая карета не перевернется и не сбросит несчастных ездоков в Уотендлат на Эшесском мосту", - добавил он про себя.
   Изобель кивнула в знак благодарности и опустила окно, но он успел заметить, что влага на ее щеках была не только от дождя. Беспокойство змеей сжало его сердце и скользнуло ниже, сжимая внутренности.
   Время приближалось уже к трем часам, когда карета, наконец, вкатилась во двор Элсмира. Лорд Дансейни мгновенно выскочил из экипажа, задержавшись только, чтобы подать руку дочери и заторопился в дом.
   Прошел почти час, пока конюхи распрягли и протерли лошадей, поставили их в конюшню и очистили колеса кареты от грязи. Оцепенелые от холода, голода и усталости Джейми с Джеффрисом отправились на кухню.
   - Бедняги, вы совсем посинели от холода, - заметила повариха. - Садитесь, я дам вам чего-нибудь горячего.
   Женщина была узколицой и худой, но очень проворной и умелой, и уже через несколько минут перед ними стоял огромный аппетитный омлет, большое количество хлеба с маслом и джем.
   - Не дурно, весьма не дурно, - пробормотал Джеффрис, бросая оценивающий взгляд на стол. Он подмигнул поварихе. - Еда лучше пойдет, если чем-нибудь смочить горло, а? Вы именно та женщина, которая может пожалеть двух бедных замерзших парней, не так ли, моя дорогая?
   Благодаря ли ирландской силе убеждения или их мокрой одежде, с которой капала вода, но просьба была принята благосклонно, и на столе появилась бутылка бренди. Джеффрис тут же налил полный стакан и выпил до дна, причмокивая губами.
   - Это гораздо лучше! Вот, парень, бери, - он передал бутылку Джейми и обратился к еде и сплетням служанок. - Ну, что здесь происходит? Ребенок уже родился?
   - О, да, вчера вечером! - ответила одна из судомоек возбужденно. - Мы всю ночь были на ногах, приехал доктор, потребовалось много чистых полотенец и простыней. Весь дом был на ушах. Но младенец - это меньшее из всех проблем.
   - Ну-ка, - прервала ее повариха, нахмурившись. - Нечего стоять и сплетничать, Мэри-Энн; работы много. Поднимись-ка в кабинет и спроси его лордство, что еще нужно подать.
   Джейми, вытирая свою тарелку куском хлеба, отметил про себя, что девица вовсе не была смущена выговором и удалилась из кухни с большой готовностью, из чего он сделал вывод, что в кабинете происходит нечто интересное.
   Получив полное внимание аудитории, повариха после чисто символических колебаний позволила уговорить себя поведать им сплетни.
   - Ну, все началось несколько месяцев назад, когда у леди Женевы появился живот. Его лордство обращался с ней, как с принцессой, со дня свадьбы. Он угождал ей во всем, всегда спрашивал, что ей привести из Ланнона, беспокоился - не замерзла ли она, и что она хочет поесть. В общем, был от нее без ума. Но когда он узнал, что она ждет ребенка! - повариха сделала паузу и осуждающе поджала губы.
   Джейми отчаянно хотелось узнать о благополучии ребенка. Но он не мог найти повода, чтобы расспросить женщину и не вызвать подозрений, так что он сделал слегка заинтересованное лицо и наклонился вперед с поощрительным видом.
   - О, все эти крики, дикие выходки! - повариха вскинула руки, демонстрируя испуг. - Он кричит, она плачет, оба топают ногами, хлопают дверями, он обзывает ее такими словами, которые даже в конюшне стыдно произносить - и я говорю Мэри-Энн, когда она сказала мне ...
   - Разве Его светлость не был рад ребенку? - прервал ее Джейми. Омлет глыбой застыл в его горле. Он сделал большой глоток бренди в надежде протолкнуть его.
   Повариха поглядела на него яркими птичьими глазами, приподняв бровь в признании его догадливости.
   - А вы что думаете, он должен радоваться, не так ли? Ничего подобного! - добавила она выразительно.
   - Почему нет? - спросил слегка заинтересованный Джеффрис.
   - Он говорит, - сказала повариха, понижая голос в шоке от скандальной информации, - что ребенок не его!
   Джеффрис, наслаждающийся вторым стаканом бренди, фыркнул с презрительной усмешкой.
   - Старый козел и молодая девица, да? Совершенно понятно, но как Его светлость узнал, чей это посев? Это мог быть как его, так и другого, если только сама леди не проболталась, а?
   Тонкий рот поварихи растянулся в злорадной усмешке.
   - О, я не говорю, что он знает, чей это ребенок, но ... только в одном случае он может быть твердо уверен, что ребенок не от него, не так ли?
   Джеффрис уставился на повариху, откинувшись на спинку стула.
   - Что? - сказал он. - Вы хотите сказать, что Его светлость не способен?
   Глупая ухмылка от этой пикантной новости появилась на его обветренном лице. Джейми почувствовал, что омлет полез назад из горла и торопливо глотнул бренди.
   - Ну, я не могу сказать, что уверена в этом.
   Повариха сжала губы в тонкую линию, затем разжала их и добавила:
   - Хотя горничная утверждала, что простыни, которые она убирала после брачной ночи, были такими же белыми, как их постелили.
   Это было слишком. Прерывая восхищенное кудахтанье Джеффриса, Джейми с громким стуком поставил стакан на стол и прямо спросил:
   - Ребенок жив?
   Повариха и Джеффрис с удивлением посмотрели на него, и после некоторого замешательства женщина кивнула головой.
   - О, да, конечно. Прекрасный здоровый мальчишка, как я слышала. Я думала, вы уже знаете. Умерла его мать.
   Это заявление наполнило кухню тишиной. Даже Джеффрис притих, потрясенный этим известием. Он быстро перекрестился, и пробормотав: "Да покоится ее душа с миром", проглотил остаток бренди в своем стакане.
   Джейми мог только чувствовать жжение в глотке то ли от бренди, то ли от слез. Потрясение и скорбь перекрыли его горло, словно там застрял клубок пряжи. С трудом он прокаркал:
   - Когда?
   - Этим утром, - ответила повариха, мрачно качая головой. - Прямо перед полднем, бедная девочка. Все думали сначала, что с ней все в порядке, Мэри-Энн видела, как она сидела, держала малыша на руках и смеялась, - женщина тяжело вздохнула. - Но на рассвете она начала кровоточить и довольно сильно. Снова послали за доктором, он прибыл очень быстро, но ...
   Хлопнула открывающаяся дверь. Это была Мэри-Энн с широко открытыми глазами, задыхающаяся от волнения и спешки.
   - Ваш господин зовет вас! - крикнула она в промежуток между Джейми и кучером. - Обоих, быстро и ... О, сэр, - она сглотнула кивая Джеффрису, - он приказа взять пистолеты!
   Кучер кинул на Джейми испуганный взгляд, вскочил на ноги и помчался в направлении конюшен. Как и большинство кучеров, он возил под облучком пару заряженных пистолетов против возможного нападения разбойников.
   Джеффрису потребуется несколько минут, чтобы найти оружие, и еще больше, чтобы проверить не повредился ли запал от влажной погоды. Джейми тоже поднялся и схватил дрожащую служанку за руку.
   - Покажите мне кабинет, - приказал он. - Быстрее!
   Звуки возбужденных голосов указали ему дорогу, как только он поднялся на первую ступеньку лестницы. Без церемоний отодвинув Мэри-Энн, он бросился наверх и остановился около двери, сомневаясь войти ли ему сейчас или дождаться Джеффриса.
   - Это бессердечная наглость с вашей стороны делать такие обвинения! - голос Дансейни дрожал от гнева и горя. - Еще не остыло тело моего бедного ягненка. Вы подлец и трус! Я не потреплю, чтобы ребенок остался хотя бы на одну ночь под этой крышей!
   - Маленький ублюдок останется здесь! - голос Элсмира звучал хрипло. Было совершенно очевидно, что Его лордство был сильно пьян. - Хоть он и ублюдок, он мой наследник, и потому останется со мной! Он куплен и оплачен, и если его мать была шлюхой, по крайней мере, она нагуляла мальчика!
   - Будьте вы прокляты! - голос Дансейни достиг такой высоты пронзительности, что походил на писк, но гнев в нем однозначно присутствовал. - Куплен? Вы ... вы ... вы смеете предполагать ...
   - Я не предполагаю, - голос Элсмира был хриплым, но владел он им лучше. - Вы продали мне испорченный товар, - голос Элсмира, все еще хриплый, звучал саркастически. - Я заплатил тридцать тысяч фунтов за девственницу хорошего происхождения. Первое условие было не выполнено, и у меня есть основания сомневаться насчет второго.
   Из-за дверей послышался звук наливаемой жидкости, сопровождаемый царапаньем стекла по деревянной поверхности стола.
   - Я предполагаю, что вы чрезвычайно злоупотребили алкоголем, сэр, - произнес лорд Дансейни. Его голос дрожал от попыток взять эмоции под контроль. - Только опьянению я могу приписать ваши клеветнические обвинения в адрес моей дочери. Бог вам судья, я забираю своего внука и уезжаю.
   - О, ваш внук, не так ли? - в нечленораздельном голосе Элсмира было слышно глумление. - Вы, кажется, чертовски уверены в чистоте вашей дочери? Уверены, что отродье не ваше? Она сказала ...
   Речь его прервалась вскриком удивления, за которым последовал грохот и звук падения. Не смея ждать дольше, Джейми ворвался в кабинет и обнаружил, что Элсмир и лорд Дансейни катаются на каминном коврике, вцепившись друг в друга и не обращая внимания на близкое пламя.
   Он помедлил мгновение, оценивая ситуацию, затем, выбрав удобный момент, вмешался в драку и, схватив своего хозяина, поставил его на ноги.
   - Успокойтесь, милорд, - произнес он на ухо Дансейни, оттаскивая его от задыхающегося Элсмира. - Прекратите вы, старый дурак, - прошипел он, поскольку Дансенйи продолжал отчаянно бороться, пытаясь изо всех сил достать своего противника. Элсмир был почти также стар, как и Дансейни, но имел более крепкое сложение и пребывал в лучшем здравии, несмотря на свое опьянение.
   Граф, шатаясь, поднялся на ноги, редкие волосы на его голове были взъерошены, а налитые кровью глаза направлены на Дансейни. Он ладонью вытер с лица пятна от плевка, поводя толстыми плечами.
   - Негодяй, - произнес он почти обыденным тоном. - Поднял руки ... на меня, да?
   Все еще задыхаясь, он качнулся к веревке звонка.
   Не было никакой уверенности, что лорд Дансейни удержится на ногах без поддержки, но не было времени беспокоиться об этом. Джейми отпустил своего хозяина и бросился к Элсмиру, хватая его за руку.
   - Нет, милорд, - произнес он насколько мог вежливо. Удерживая лорда Элсмира в крепких медвежьих объятиях, он оттеснил толстого графа назад. - Я думаю, неблагоразумно ... привлекать ... ваших слуг.
   Кряхтя, он усадил лорда Элсмира в кресло.
  
   - Оставайтесь лучше на месте.
   Джеффрис с поднятыми пистолетами в каждой руке осторожно протиснулся в комнату, быстро переводя взгляд с Элсмира, пытающегося изо всех сил подняться с кресла, на лорда Дансейни, с трудом цепляющегося за край стола с лицом, бледным, как бумага.
   Джеффрис поглядел на Дансейни в ожидании указаний, но увидев, что ничего не дождется, инстинктивно взглянул на Джейми. Джейми ощущал страшнейшее раздражение, почему все ожидали, что именно он должен разбираться с этой запутанной ситуацией? Однако было важно, чтобы представители Хелуотера удалились из кабинета как можно быстрее. Он вышел вперед и взял Дансейни за руку.
   - Давайте выйдем, милорд, - произнес он. Оторвав поникшего Дансейни от стола, он повлек старого дворянина к дверям. И когда спасение было уже близко, в дверях объявилось препятствие.
   - Уильям?
   Круглое лицо леди Дансейни, отмеченное следами недавнего горя, выразило скорбное недоумение при виде сцены в кабинете. В ее руках было нечто, напоминающее растрепанный сверток белья для стирки. Она подняла его вопросительным движением.
   - Служанка сказала, что вы приказали принести ребенка. Что ...
   Рев Элсмира прервал ее. Не обращая внимания на пистолеты, граф вскочил с кресла и отпихнул с дороги ошарашенного Джеффриса.
   - Он мой!
   Грубо оттолкнув леди Дансейни к стене, он вырвал сверток из ее рук и, прижав его к груди, отступил к окну. Он впился взглядом в Дансейни, дыша, словно загнанное в угол животное.
   - Он мой, слышите?
   Сверток издал громкий вопль, как будто протестуя против этого заявления, и Дансейни, очнувшись при виде своего внука в руках Элсмира, двинулся вперед с искаженным от ярости лицом.
   - Отдайте его сейчас же!
   - Идите к черту, ничтожество!
   С неожиданным проворством Элсмир отскочил от Дансейни. Отдернув штору, он стал открывать окно одной рукой, в другой сжимая плачущего ребенка.
   - Вон ... из ... моего ... дома! - задыхаясь, прокричал он. С каждым поворотом ручки оконная створка открывалась шире.
   - Убирайтесь! Сейчас же, иначе я сброшу вниз этого ублюдка! Клянусь, я сделаю это!
   Чтобы подчеркнуть свою угрозу, граф толкнул вопящий сверток на подоконник к темной пустоте, где тридцатью футами ниже его ожидали влажные камни внутреннего двора.
   Без всякой осознанной мысли или страха перед последствиями своего поступка, Джейми Фрейзер действовал, как во время сражения. Он выхватил пистолет у замершего Джеффриса, развернулся на каблуках и выстрелил, еще не закончив поворота.
   Звук выстрела заставил всех замолчать. Даже ребенок перестал плакать. Лицо Элсмира сильно побелело, широкие брови удивленно поднялись. Пока он шатался, Джейми прыгнул вперед, отметив с отстраненной ясностью маленькое круглое отверстие в развевающихся пеленках ребенка там, где прошла пуля от пистолета.
   Он стоял примерзший к каминному коврику, не обращая внимания на огонь, обжигающий икры, на все еще шевелящееся тело Элсмира у своих ног, на непрерывные истерические вопли леди Дансейни, пронзительные, как у павлина. Он стоял, тесно зажмурив глаза, дрожа, как лист, не способный двигаться или думать, крепко обхватив руками дергающийся и пронзительно вопящий сверток, в котором был завернут его сын.
  
   - Я хотела бы поговорить с вами, МакКензи. Наедине.
   Леди Дансейни выглядела в конюшне совершенно неуместно. Маленькая, пухленькая в безупречно чистом черном платье, она походила на фарфоровое украшение, изъятое со своего безопасного места на каминной полке и помещенное с риском неизбежной поломки в мир грубых животных и небритых мужчин.
   Хьюис, кинув на хозяйку полный удивления взгляд, поклонился и дернул себя за чуб, прежде чем удалиться в свою берлогу за сбруйной комнатой, оставив МакКензи лицом к лицу с леди Дансейни.
   Ощущение непрочности усиливалось бледностью ее лица, отливающей розовым цветом в углах носа и глаз. Она походила на маленького и очень гордого кролика в трауре. Джейми чувствовал, что он должен пригласить ее присесть, но кроме охапки сена и перевернутой тачки, сесть было некуда.
   - Сегодня состоялось заседание коронерского суда27, МакКензи, - сказала она.
   - Да, миледи.
   Он знал - об этом знали все - и все утро конюхи держались от него подальше. Не из-за уважения, а из-за страха, словно он страдал заразной болезнью. Джеффрис был свидетелем происшествия в кабинете Элсмира, а это значит, что о нем знали все слуги. Хотя никто ничего не говорил.
   - Приговор суда гласит, что смерть лорда Элсмира произошла в результате несчастного случая. Коронер считает, что Его светлость "обезумел", - она сделала легкую гримасу отвращения, - из-за смерти моей дочери.
   Ее голос немного дрожал, но не ломался. Хрупкая леди Дансейни перенесла трагедию лучше, чем ее муж. Слуги говорили, что лорд не поднимался с постели с самого приезда из Элсмира.
   - Да, миледи?
   Джеффрис был вызван на суд в качестве свидетеля, МакКензи не вызывали. Для коронерского суда конюх МакКензи никогда не бывал в Элсмире.
   Леди Дансейни прямо взглянула в его глаза. Ее глаза были зелено-синие, как у ее дочери Изобель, но светлые волосы, которые у той сияли, у матери поблекли и были тронуты на висках сединой, которая сверкала серебром в солнечном свете, падающем из ворот конюшни.
   - Мы благодарны вам, МакКензи, - произнесла она спокойно.
   - Спасибо, миледи.
   - Очень благодарны, - повторила она, все еще пристально глядя на него. - МакКензи не настоящее ваше имя, не так ли? - внезапно спросила она.
   - Нет, миледи.
   Льдинка проскользнула вдоль его хребта, несмотря на солнечное тепло на плечах. Как много сказала леди Женева матери перед своей смертью?
   Она, казалось, почувствовала его напряжение, уголки ее губ приподнялись в улыбке, которую он посчитал подтверждением.
   - Я думаю, я не должна спрашивать, но все же, - сказала она, - у меня к вам есть один вопрос, МакКензи ... Вы хотите домой?
   - Домой? - повторил он тупо.
   - В Шотландию, - она пристально смотрела на него. - Я знаю, кто вы. Не ваше настоящее имя, но то, что вы один из якобитских заключенных Джона. Муж рассказал мне.
   Джейми настороженно наблюдал за ней, но выражение ее лица не казалось необычным; оно было естественным для женщины, которая только что потеряла дочь и приобрела внука.
   - Я надеюсь, вы простите мой обман, миледи, - сказал он. - Его светлость ...
   - Желал оградить меня от волнений, - закончила леди Дансейни за него. - Да, я знаю. Уильям слишком много беспокоится обо мне.
   Однако глубокая морщина между ее бровей немного разгладилась при мысли о мужниной заботе. Отражение этой преданности супругов причинило ему неожиданно острую боль.
   - Мы не богаты ... как вы могли заметить из высказываний Элсмира, - продолжила леди Дансейни. - Хелуотер находится в больших долгах. Мой внук, однако, является обладателем одного из самых больших состояний графства.
   И снова ничего не оставалось, как сказать: "Да, миледи?", хотя это заставляло его чувствовать себя попугаем, который жил в большой гостиной дома. Он видел его, когда вчера на закате дня по клумбам пробирался к дому, пока семья одевалась к обеду, чтобы хотя бы мельком взглянуть в окно на нового графа Элсмира.
   - Мы живем здесь очень уединенно, - продолжала она. - Мы редко посещаем Лондон, и у моего мужа нет связей в высоких кругах, но ...
   - Да, миледи?
   У него появилось некоторое подозрение, почему леди завела такой окольный разговор, и чувство неожиданного волнения опустошило его сердце.
   - Джон ... лорд Грэй, то есть ... происходит из семьи, имеющей значительное влияние. Его отчим ... ну, это не имеет значения.
   Она пожала плечами, отметая подробности.
   - Дело в том, что есть некоторая возможность оказать влияние в вашу пользу с тем, чтобы освободить вас от наказания; тогда вы сможете вернуться в Шотландию. И я пришла спросить вас ... Вы хотите домой, МакКензи?
   Он почувствовал, как у него перехватило дыхание, словно его ударили под дых.
   Шотландия. Избавиться от этого влажного воздуха, вступить на запретную сейчас для него дорогу и пойти по ней широким свободным шагом к скалам и оленьим тропам, чувствовать с каждым шагом, как воздух очищается и наполняется ароматом вереска и можжевельника. Пойти домой!
   Не быть больше чужаком. Уйти от враждебности и одиночества, спуститься в Лаллиброх и увидеть, как лицо сестры загорится от радости при виде его, почувствовать ее руки у себя на талии, ощутить объятия Иэна и похлопывания по спине, цепкие детские руки, дергающие его за одежду.
   Уйти и больше никогда не увидеть своего ребенка, не услышать о нем ничего. Он уставился на леди Дансейни с непроницаемым лицом, стараясь, чтобы она не заметила сумятицу чувств, которую вызвало в нем ее предложение.
   Он, наконец, вчера обнаружил малыша, который спал в корзине, стоящей возле окна детской на втором этаже. Забравшись на непрочные ветви норвежской ели, он напрягал глаза, чтобы видеть через шатер игл, скрывающий сына.
   Лицо ребенка было видно только в профиль, одна полная щечка прижата к плечу. Чепчик сдвинулся на бок, и он смог увидеть его крошечный череп, покрытый бледно-золотистым пухом.
   "Слава Богу, он не рыжий", - была его первая мысль, и он с благодарностью перекрестился.
   "Боже, какой же он маленький!" - была его вторая мысль, смешанная с сильным побуждением влезть в окно и взять ребенка на руки. Гладкая головка красивой формы точно подошла бы к его ладони, и он снова почувствовал бы маленькое барахтающееся тело, которое он держал такое короткое время возле своего сердца.
   "Ты сильный малыш, - шептал он. - Сильный стройный, красивый. Но, боже мой, какой же ты маленький!"
   Леди Дансейни терпеливо ждала. Он уважительно склонил голову, не зная, совершает ли он сейчас ужасную ошибку, но не способный поступить иначе.
   - Я благодарю вас, миледи, но ... я думаю, что мне следует остаться ... пока.
   Одна бледная бровь слегка дрогнула, но она склонила голову с равным изяществом.
   - Как пожелаете, МакКензи. Вам стоит только попросить.
   Она повернулась и ушла, и он остался в мире Хелуотера, который стал для него в тысячу раз больше тюрьмой, чем когда-либо.
  
  16
  ВИЛЛИ
  
   К его чрезвычайному удивлению следующие несколько лет были самыми счастливыми в жизни Джейми Фрейзера, если не считать нескольких лет его брака.
   Свободный от ответственности за своих арендаторов и своих соратников, свободный вообще от кого-либо кроме себя самого, он нашел жизнь достаточно терпимой. В то время как в поле зрения коронерского суда Джейми вообще не попал, Джеффрис поведал достаточно о его роли в смерти Элсмира, и потому остальные слуги обращались с ним с опасливым уважением, не пытаясь, однако, заводить с ним дружеские отношения.
   У него было достаточно еды, была одежда, чтобы согреться и прилично выглядеть, редкие тайные письма из Горной Шотландии, подтверждающие, что там дела также шли неплохо.
   Одним из неожиданных последствий спокойной жизни в Хелуотере стало возобновление полу-дружеских отношений с лордом Грэем. Майор, как и обещал, появлялся в усадьбе каждый квартал и оставался в гостях у Дансейни в течение нескольких дней. Он не делал никаких попыток позлорадствовать над положением Джейми и даже почти не разговаривал с ним, за исключением немногих формальных вопросов.
   Очень медленно Джейми начал понимать, на что намекала леди Дансейни, делая ему предложение. "Джон ... лорд Грэй, то есть ... происходит из семьи, имеющей значительное влияние. Его отчим ... ну, это не имеет значения", - сказала она. Однако это имело значение. Вовсе не по воле Его величества он оказался здесь, а не пересек грозный океан и не попал в Америку в положении раба. Это было влияние Джона Грэя.
   И он сделал это не из-за мести или каких-либо недостойных мотивов, поскольку он никогда не злорадствовал и не делал никаких предложений, и вообще не проявлял ничего кроме обычной вежливости. Нет, он поместил Джейми сюда, потому что это было лучшее из того, что он был в состоянии сделать. Не имея возможности просто освободить его, Грэй приложил все усилия, чтобы сделать терпимыми для него условия заключения, дав ему свежий воздух, солнце и лошадей.
   Потребовались определенные усилия, но он сделал это.
   Когда Грэй в следующий визит появился в конюшне, Джейми подождал, когда майор, любовавшийся статью большого гнедого мерина, останется один, подошел к нему и встал рядом, положив руки на перекладину. Несколько минут они молча наблюдали за лошадью.
   - Королевская пешка на "e4", - наконец, спокойно произнес Джейми, не глядя не мужчину рядом с собой.
   Он почувствовал, как тот удивленно дернулся и взглянул на него, но сам не повернул головы. Потом он услышал скрип дерева и сотрясение перекладины под его руками, когда Грэй снова оперся на ограду.
   - Ферзевый конь на "с3", - ответил Грэй голосом, более хриплым, чем обычно.
   С тех пор в каждый свой приезд Грэй посещал конюшню, где, взгромоздившись на грубый табурет, проводил в разговорах с Джейми весь вечер. У них не было шахматной доски, и они редко играли по памяти, но беседы продолжались до поздней ночи, являясь единственной связью Джейми с миром вне Хелуотера и маленьким удовольствием, которого они с равным нетерпением ожидали каждый квартал.
   Но самое главное, у него был Вилли. В Хелуотере разводили лошадей; и даже прежде, чем мальчик стал твердо стоять на ногах, дедушка посадил его на пони, которого под уздцы водили по загону. К тому времени, когда Вилли исполнилось три года, он уже ездил один под наблюдением конюха МакКензи.
   Вилли был сильным, красивым и храбрым мальчиком. Он обладал ослепительной улыбкой и мог очаровать при желании кого угодно. Он был также очень сильно испорчен. Будучи графом Элсмиром и единственным наследником Элсмира и Хелуотера, не имея ни отца, ни матери, которые могли бы приструнить его, он деспотично управлял безумно любящими его бабушкой, дедушкой и молодой тетей, а также всеми слугами, за исключением МакКензи.
   Противостоять мальчику было очень трудно. Пока хватало только угроз - не разрешить Вилли помогать ему в уходе за лошадьми - чтобы усмирить его дикие выходки в конюшне, но рано или поздно одних угроз будет недостаточно, и конюх МакКензи задавался вопросом, что случится, если он потеряет контроль и даст затрещину маленькому извергу.
   В детстве Джейми Фрейзера избивал до бесчувствия любой родственник мужского пола, находящийся поблизости, если он осмеливался разговаривать с женщинами так, как разговаривал Вилли со своей тетей и служанками, и желание затащить Вилли в пустое стойло и попытаться исправить его манеры становилось все сильнее.
   Но по большому счету Вилли доставлял ему только радость. Мальчик обожал МакКензи, и, когда подрос, то проводил с Джейми много времени, катаясь на огромных лошадях, тянущих тяжелый роллер на пашнях, или возвышаясь на наполненных сеном телегах, спускающихся с верхних пастбищ.
   Однако мирное существование было под угрозой, и угроза эта росла с каждым месяцем. Как ни странно, она исходила от самого Вилли, и этому ничем нельзя было помочь.
   - Какой красивый мальчик! И такой прекрасный наездник! - говорила леди Грозьер, стоя на веранде с леди Дансейни и восхищаясь Вилли, который кружил на своем пони по лужайке.
   Бабушка смеялась, нежно глядя на мальчика.
   - О, да. Он очень любит своего пони. Ужасно трудно затащить его в дом, даже для того, чтобы покормить. Еще больше он любит своего конюха. Мы иногда шутим, что он так много проводит времени с МакКензи, что даже начинает походить на него!
   Леди Грозьер, которая до этого не обращала внимания на конюха, поглядела в его сторону.
   - Да ведь вы правы! - воскликнула она удивленно. - Только посмотрите, у Вилли точно такой же вихор на голове и такая же осанка! Как забавно!
   Джейми вежливо поклонился леди, но почувствовал, что холодный пот выступил на его лице.
   Он видел это растущее сходство, но надеялся, что оно не настолько явно, чтобы его замечал кто-нибудь кроме него. Вилли, будучи младенцем, был пухлым и круглолицым и не походил ни на кого. По мере того, как он взрослел, пухлость исчезала с его лица, и хотя нос был еще по-детски бесформенным, уже очевидно проявлялись широкие высокие скулы, а серо-голубые младенческие глаза стали ярко-синими с длинными густыми ресницами и слегка косым разрезом.
   Как только леди удалились в дом, и Джейми убедился, что за ним никто не наблюдает, он украдкой провел рукой по своему лицу. Неужели сходство так заметно? Волосы Вилли были мягкие с каштановым отливом как у его матери. И эти большие просвечивающие уши - неужели его уши также торчат?
   Проблема заключалась в том, что Джейми Фрейзер практически не видел себя в зеркале на протяжении нескольких лет. У конюхов не было зеркал, а общества девиц, у которых их можно было достать, он избегал.
   Подойдя к корыту с питьевой водой, он с небрежным видом наклонился над ним, как если бы наблюдал за бегающими по воде водомерками. Со сверкающей поверхности, где плавали соломинки, и оставляли рябь бегающие жучки, на него взглянуло его собственное лицо.
   Он глотнул и увидел движение своего горла в отражении. Сходство не было полное, однако оно, несомненно, присутствовало. Скорее всего, оно было в посадке и форме головы и плеч, как заметила леди Грозьер, но более всего в глазах. Глазах Фрейзеров. У его отца Бриана были такие же, и у его сестры Дженни. Как только детская припухлость окончательно спадет с лица, кости проступят сквозь кожу, и детский курносый нос станет прямым и длинным, а скулы еще шире - их сходство станет очевидно любому.
   Отражение в корыте исчезло, когда он выпрямился и остался стоять, слепо уставившись на конюшню, которая было его домом на протяжении нескольких лет. Был июль, и солнце грело во всю, но не смогло прогнать холод, который заледенил его пальцы и спину.
   Настало время поговорить с леди Дансейни.
  
   К середине сентября все было устроено. Королевское прощение было получено, и лорд Джон Грэй доставил его вчера вечером. Джейми накопил немного денег, достаточно для путешествия, и леди Дансейни выделила ему хорошую лошадь. Ему осталось только попрощаться с обитателями Хелуотера - и с Вилли.
   - Завтра я уеду, - сказал Джейми обыденным голосом, не отводя взгляда от щетки над копытом гнедой кобылы. С роговых наростов на копыте, которые он спиливал, падали хлопья и ложились на пол черными опилками.
   - Куда? В Дервенуотер? Я могу поехать с тобой?
   Уильям, виконт Дансейни, девятый граф Элсмир, спрыгнул с загородки стойла с глухим стуком, заставившим кобылу дернуться и зафыркать.
   - Не делайте так, - сказал Джейми машинально. - Я же говорил вам не делать резких движений возле Милли? Она очень пугливая.
   - Почему?
   - Вы тоже дернетесь, если я ущипну вас.
   Большая рука протянулась и ущипнула мальчика выше колена. Вилли с писком дернулся и захихикал.
   - Я могу покататься на Миллифлауэр, когда ты закончишь, Мак?
   - Нет, - терпеливо ответил Джейми двенадцатый раз за этот день. - Я говорил вам тысячу раз, она пока слишком велика для вас.
   - Но я хочу прокатиться на ней!
   Джейми вздохнул, но ничего не ответил, переместившись на другую сторону Миллифлауэр и поднимая левое копыто.
   - Я сказал, я хочу прокатиться на Милли!
   - Я слышал.
   - Тогда оседлай ее мне. Сейчас же!
   Девятый граф Элсмир выпятил подбородок так далеко, как только смог, но в его дерзком взгляде промелькнуло что-то вроде сомнения, когда он перехватил пристальный взгляд холодных синих глаз конюха. Джейми медленно опустил копыто лошади и так же медленно встал, вытянувшись во все свои шесть футов четыре дюйма28. Уперев руки в бока, он посмотрел вниз на графа, три фута шесть дюймов29, и ровным голосом сказал: "Нет".
   - Да! - Вилли топнул ногой по усыпанному сеном полу. - Ты должен делать то, что я приказываю!
   - Нет.
   - Да!
   - Нет, я ... - сильно тряхнув головой, так что медные волосы упали ему на уши, он тесно сжал губы и присел на корточки перед мальчиком.
   - Послушайте, - сказал он. - Я не должен делать то, что вы приказали, поскольку я больше не ваш конюх. Я сказал, что я завтра уезжаю.
   Лицо Вилли побледнело от потрясения, и на носу выступили темные веснушки.
   - Ты не можешь! - сказал он. - Ты не можешь уехать.
   - Я должен.
   - Нет! - маленький граф сжал челюсти, что сделало его потрясающе похожим на своего прадеда со стороны отца. Джейми возблагодарил звезды за то, что, скорее всего, никто в Хелуотере не видел Саймона Фрейзера, лорда Ловата. - Я не позволю тебе уехать!
   - На этот раз вы ничего не сможете поделать, милорд, - твердо ответил Джейми; его боль от расставания несколько уменьшилась от возможности, наконец, сказать мальчику все, что было у него на душе.
   - Если ты уедешь ... - Вилли беспомощно огляделся вокруг в поисках достаточной угрозы и быстро нашел ее. - Если ты уедешь, - повторил он более уверенно, - я буду плакать и кричать и испугаю всех лошадей!
   - Только пикните, маленький дьяволенок, и я вас хорошенько отшлепаю!
   Свободный от обычных ограничений и встревоженный от того, что этот испорченный ребенок испугает чувствительных ценных лошадей, он сердито посмотрел на мальчика.
   Глаза графа выпучились от гнева, а лицо пошло красными пятнами. Он глубоко вздохнул, потом повернулся и бросился бежать по конюшне, размахивая руками и крича.
   Миллифлауэр, итак взвинченная подрезанием копыт, взбрыкнула и встала на дыбы, громко заржав. К ее испугу присоединились лошади из соседних стойл, которые лягались и ржали, пока Вилли вопил все ругательства, которые он знал - довольно много - и бешено пинал двери стойл.
   Джейми изловчился и схватил кобылу за недоуздок; с большим усилием он вывел Милли в загон и привязал ее там к забору. Потом вернулся в конюшню разобраться с Вилли.
   - Проклятие! Проклятие! Проклятие! - вопил граф. - Хрен! Дерьмо!
   Без слов Джейми схватил мальчика за воротник, поднял его над землей и понес его, вырывающегося и пинающегося, к стулу, который он использовал для подковки лошадей. Здесь он сел, перегнул мальчика через колено и пять-шесть раз сильно шлепнул по попе, потом вздернул мальчика на ноги.
   - Я ненавижу тебя! - перепачканное слезами лицо виконта было ярко-красным, а сжатые в кулаки руки дрожали от злости.
   - Я тоже не особенно люблю тебя, маленький ублюдок! - рявкнул Джейми.
   Вилли вытянулся, сжав кулаки, багровый от гнева.
   - Я не ублюдок! - закричал он. - Нет! Нет! Извинись сейчас же! Извинись, я сказал!
   Джейми испуганно уставился на мальчика. Значит, Вилли слышал эти разговоры. Он слишком долго откладывал свой отъезд.
   Он глубоко вздохнул раз-другой, надеясь, что голос его не будет дрожать.
   - Я извиняюсь, - сказал он тихо. - Мне не следовало так говорить, милорд.
   Ему хотелось встать на колени и обнять мальчика, или поднять его и прижать к своей груди, но конюх не мог позволить себе такое поведение по отношению к графу, даже такому юному, как Вилли. Ладонь его левой руки горела, и он крепко сжал пальцы - единственная нежность, которую он мог проявить к своему сыну.
   Вилли знал, как должен вести себя граф, и делал героические усилия, чтобы унять слезы, шмыгая носом и утирая лицо рукавом.
   - Позвольте мне, милорд, - Джейми встал на колени и начал вытирать зареванное лицо мальчика своим грубым носовым платком. Покрасневшие горестные глаза Вилли смотрели на него из-за сгиба платка.
   - Тебе действительно нужно уехать, Мак? - спросил он тоненьким голосом.
   - Да, нужно.
   Он поглядел в яркие синие глаза, так похожие на его собственные, и внезапно ему стало все равно - правильно ли он поступает, и может ли кто-нибудь увидеть их. Он резко притянул Вилли к себе и крепко прижал его голову к своему плечу, чтобы тот не увидел слез, которые падали на пышные мягкие волосы мальчика.
   Вилли обвил его шею руками и тесно прижался к нему. Он мог чувствовать, как крепкое маленькое тело сотрясалось от сдерживаемых рыданий. Он гладил спину мальчика, его волосы и бормотал по-гэльски, надеясь, что мальчик не поймет его.
   Наконец, он снял его руки со своей шеи и нежно отстранил.
   - Пойдем в мою комнату, Вилли, я дам тебе кое-что на память.
   Он давно перебрался с сеновала в уютную комнату Хьюиса возле сбруйной - сразу же, как главный конюх вышел в отставку. Это была маленькая каморка, очень бедно обставленная, но у нее было два достоинства: тепло и уединение.
   Помимо кровати и табурета в ней был маленький стол, на котором лежали немногие принадлежащие ему книги, стояла большая свеча в глиняном подсвечнике и маленькая свечка, широкая и низкая, перед статуей Девы Марии. Эта была дешевая деревянная статуэтка, которую ему прислала Дженни, но она была сделана во Франции и не без некоторого мастерства.
   - Для чего эта маленькая свеча? - спросил Вилли. - Бабушка говорит, только подлые паписты жгут свечи перед языческими изображениями, да?
   - Ну, я тот самый подлый папист, - ответил Джейми с кривой усмешкой. - И это не языческое изображение, а статуя Пресвятой богородицы.
   - Ты? - было совершенно ясно, что это открытие только добавило привлекательности Джейми в глазах мальчика. - А зачем паписты жгут свечи перед статуями?
   Джейми провел рукой по своим волосам.
   - Ну, наверное, это такой способ молиться ... и помнить. Вы зажигаете свечу, молитесь и думаете о людях, которых вы любите. И пока она горит, пламя напоминает вам о них.
   - А кого ты помнишь?
   Вилли поглядел на него, волосы его торчали в разные стороны, растрепанные от слушившейся выходки, но ясные синие глаза были полны интереса.
   - О, об очень многих людях. Моей семье в Горной Шотландии - сестре и ее семье. О друзьях. О моей жене.
   А иногда свеча горела в память о юной безрассудной девушке по имени Женева, но об этом он промолчал.
   Вилли нахмурился.
   - У тебя нет жены.
   - Да, больше нет, но я всегда помню о ней.
   Вилли вытянул маленький указательный палец и осторожно коснулся статуэтки. Руки женщины были раскинуты в приветственном жесте, на прекрасном лице запечатлено выражение нежного материнства.
   - Я тоже хочу быть подлым папистом, - сказал Вилли твердо.
   - Вы не можете! - воскликнул Джейми немного удивленный, немного растроганный этим заявлением. - Ваша бабушка и ваша тетя будут в бешенстве.
   - И у них изо рта пойдет пена, как у бешеной лисы, которую ты убил? - обрадовался Вилли.
   - Я бы не удивился, - ответил Джейми сухо.
   - Я хочу это! - его маленькое лицо было полно решимости. - Я ничего не скажу бабушке и тете Изобель, я никому не скажу. Пожалуйста, Мак! Пожалуйста, разреши мне. Я хочу быть, как ты!
   Джейми колебался, тронутый страстной просьбой мальчика, и желая оставить на память сыну нечто большее, чем деревянная лошадка, которую он для него вырезал в качестве прощального подарка. Он попытался вспомнить, что отец МакМюррей рассказывал им в школе о крещении. Наверное, можно провести крещение мирянину, решил он, учитывая чрезвычайные обстоятельства и отсутствие под рукой священника.
   Вряд ли существующую ситуацию можно назвать чрезвычайной, но ... повинуясь внезапному импульсу, он взял с подоконника кувшин с водой.
   Широко раскрытые глаза, похожие на его собственные, серьезно смотрели на него, когда он аккуратно убрал мягкие каштановые волосы с высокого лба. Он опустил три пальца в воду и тщательно нарисовал на этом лбу крест.
   - Я нарекаю вас Уильямом Джеймсом, - мягко произнес он, - во имя Отца и Сына и Святого духа. Аминь.
   Вилли моргнул, скосив глаза, когда капелька побежала по его носу. Он высунул язык и слизнул ее, заставив Джейми невольно рассмеяться.
   - Почему ты назвал меня Уильямом Джеймсом? - с любопытством спросил Вилли. - Мои другие имена - Кларенс Генри Джордж.
   Он скривился, "Кларенс" не казался ему подходящим именем.
   Джеймс спрятал улыбку.
   - Вы получаете новое имя при крещении. Джеймс - это ваше специальное папистское имя. Это также и мое имя.
   - Да? - обрадовался Вилли. - Я теперь подлый папист, как ты?
   - Да, насколько я мог это сделать.
   Он улыбнулся Вилли, потом осененный внезапной мыслью, полез за ворот рубашки.
   - Вот. Держи это, чтобы помнить меня.
   Он осторожно надел буковые четки на Вилли.
   - И ради Бога, не говори никому, что ты папист.
   - Я не скажу, - пообещал Вилли, - ни одной душе.
   Он затолкал четки под рубашку, похлопав себя по груди, чтобы убедиться, что они надежно спрятаны.
   - Хорошо, - Джейми протянул руку и взъерошил волосы Вилли, отпуская его. - Время для вашего чая, вам лучше пойти домой.
   Вилли направился к двери, но на полпути остановился, прижав руки к груди, внезапно обеспокоенный какой-то мыслью.
   - Ты сказал, чтобы я хранил это в память о тебе. Но мне нечего тебе дать, чтобы ты помнил меня.
   Джейми с трудом улыбнулся. Его сердце так сильно сжалось, что он не мог дышать, не то чтобы говорить, но он справился.
   - Не волнуйся, - сказал он. - Я всегда буду помнить тебя.
  
  17
  ПОДЪЕМ МОНСТРА
  
  Лох-Несс
  Август 1968
  
   Брианна мигнула, откидывая назад яркую гриву волос, растрепанных ветром.
   - Я почти забыла, как выглядит солнце, - сказала она, прищурившись на объект разговора, который с непривычной свирепостью сиял над темными водами Лох-Несса.
   Ее мать с наслаждением потянулась, радуясь легкому ветерку.
   - Не говоря о том, на что похож свежий воздух. Я чувствую себя поганкой, которую выращивали в темноте несколько недель - бледной и размякшей.
   - Из вас получились бы хорошие ученые, - усмехнулся Роджер.
   Все трое находились в прекрасном настроении. После того, как напряженная изнурительная работа с тюремными архивами сузила их поиски до Ардсмуира, удача улыбнулась им. Записи из Ардсмуира были полными и - в отличие от записей многих других тюрем - четкие и ясные. Ардсмуир использовался в качестве тюрьмы только пятнадцать лет, и после того, как он был перестроен заключенными-якобитами, в нем разместился небольшой постоянный гарнизон. А его заключенные были распределены по другим местам - большинство было выслано в американские колонии.
   - Я до сих пор не могу понять, почему Фрейзера не выслали в Америку вместе с другими заключенными, - сказал Роджер. В тот момент им овладела паника, когда снова и снова просматривая списки заключенных, отправленных в Америку, он не находил в них имени Фрейзера. Он уже решил, что Джейми Фрейзер умер в тюрьме, и он покрылся холодным потом при мысли о том, что ему придется сообщить об этом женщинам, когда, перевернув страницу, он обнаружил документ о направлении Фрейзера в место под названием Хелуотер.
   - Я не знаю, - сказала Клэр, - но это чертовски хорошо, что его не отправили. Он не переносит... он не переносил ..., - поправилась она, но недостаточно быстро, чтобы Роджер не заметил ее оговорку. - Он ужасно страдал от морской болезни.
   Она махнула рукой на поверхность озера, покрытую мелкой рябью.
   - Даже на такой воде он уже через минуту стал бы зеленым.
   Роджер с интересом взглянул на Брианну.
   - А ты страдаешь морской болезнью?
   Она покачала головой, яркие волосы взметнулись, поднятые ветром.
   - Не-а - она самодовольно похлопала себя по голому животу. - Чугунный.
   Роджер рассмеялся.
   - Тогда, может быть, поплаваем на лодке. В конце концов, это ваш праздник.
   - Ух-ты! А можно? Здесь можно ловить рыбу?
   Брианна заслонила глаза от солнца, увлеченно глядя на темную воду.
   - Конечно. Я много раз ловил угрей и лососей в Лох-Нессе, - уверил ее Роджер. - Пойдемте, мы арендуем небольшую лодку в Друмнадрохите.
  
   Поездка в Друмнадрохит была восхитительна. День был одним из тех ясных августовских дней, которые заставляют туристов с юга толпами бросаться в Шотландию. С обильным завтраком Фионы в желудке, не менее обильным обедом в стоящей в ногах корзинке и Брианной Рэндалл, сидящей рядом с развевающимися по ветру волосами, мир казался Роджеру устроенным совершенно правильно и чудесно.
   Он позволил себе пребывать в довольном состоянии от результатов их поисков. Правда, ему пришлось взять дополнительный отпуск в колледже, но это того стоило.
   После обнаружения бумаги об условном освобождении Джейми Фрейзера, потребовалось еще две недели непрерывного напряженного труда и исследований, в том числе быстрая - в течение уикенда - поездка с Брианной в Озерный край и другая поездка всех троих в Лондон. И там, в Британском музее документ, при виде которого Брианна издала громкий возглас, нарушив священную тишину читального зала, в результате чего им пришлось спешно удалиться, спасовав перед волнами ледяного неодобрения. Этим документом был королевский указ о помиловании с печатью короля Англии, Георга III, датированный 1764 годом и содержащий имя Джеймса Александера МакКензи Фрейзера.
   - Мы совсем близко, - сказал Роджер, торжествующе глядя на фотокопию приказа о помиловании - Чертовски близко!
   - Близко? - спросила Брианна, но вид приближающегося автобуса отвлек ее внимание, и она оставила свой вопрос. Однако Роджер поймал на себе взгляд Клэр, уж она-то хорошо понимала, что он имел в виду.
   Она, конечно, думала об этом, и он задался вопросом, задумывалась ли об этом Брианна. Клэр исчезла в 1945 во время экскурсии к кругу камней под названием Крэйг-на-Дун и попала в 1743 год. Она жила с Джейми Фрейзером почти три года, затем вернулась домой с помощью тех же камней, когда в ее мире также прошло 3 года, в апреле 1948 года.
   Все это означало - только вероятно - что если бы она решилась вернуться в прошлое, то она попала бы туда через двадцать прошедших лет - то есть в 1766 год. А последнее сообщение о том, что Джейми Фрейзер был жив и здоров, датировалось 1764 годом. Если он выжил за оставшиеся два года, и Роджер смог бы найти его ...
   - Вон там! - внезапно произнесла Брианна. - Лодки для аренды.
   Она указала на вывеску в окне паба, и Роджер втиснул автомобиль в узкий просвет на стоянке, больше не думая о Джейми Фрейзере.
  
   - Интересно, почему низкорослые мужчины так обожают высоких женщин?
   Голос Клэр сзади него в точности повторил мысль Роджера - и не в первый раз.
   - Синдром свечи и мотылька, вероятно, - предположил Роджер, хмуро разглядывая маленького бармена, очарованного Брианной. Он и Клэр задержались возле стойки, ожидая, пока клерк выпишет квитанцию, а Брианна в это время покупала кока-колу и темное пиво к обеду.
   Молодой бармен, достающей ей только до подмышек, прыгал перед ней туда и сюда, предлагая маринованные яйца и копченый язык, и не сводил обожающего взгляда с рыжеволосой богини. Судя по ее смеху, Бриана считала молодого человека симпатичным.
   - Я всегда говорила Бри не связываться с мужчинами маленького роста, - заметила Клэр, посматривая на дочь.
   - Да? - сказал Роджер сухо. - Я как-то не верю, что вы любите давать материнские советы.
   Она рассмеялась, игнорируя обиду в его голосе.
   - Ну, я действительно не люблю. Но когда дело касается принципиальных вопросов, то дать совет - мой материнский долг.
   - Тогда, что не так с невысокими мужчинами? - спросил Роджер.
   - Как правило, они становятся довольно неприятными, если что-то пойдет не так, как им хочется, - ответила Клэр. - Как маленькие тявкающие собачки. Симпатичные и пушистые, но стоит рассердить их, и они тут же вцепятся вам в лодыжку.
   Роджер рассмеялся.
   - Я так понимаю, что это результат многолетнего опыта?
   - О, да, - она кивнула, глядя на него. - Я никогда не встречала дирижеров более пяти футов ростом. И практически все они были злобными экземплярами. Но высокие мужчины ... - ее губы слегка дрогнули в улыбке, когда она посмотрела на фигуру шести футов трех дюймов ростом, - высокие мужчины почти всегда милые и нежные.
   - Милые, да? - сказал Роджер, презрительно глядя на бармена, который нарезал заливного угря для Брианны. Ее лицо выразило легкое отвращение, но она наклонилась вперед и, сморщив нос, взяла в рот кусочек угря, поднесенный ей на вилке.
   - С женщинами, - подчеркнула Клэр. - Я полагаю, это от того, что они понимают, что им не нужно ничего доказывать. Совершенно очевидно, что они могут делать все, что им нравится, хотите ли вы этого или нет. Им нет необходимости это доказывать.
   - В то время, как мужчина-коротышка ... - подтолкнул ее Роджер.
   - В то время, как мужчина-коротышка знает, что ничего не сможет сделать, если вы ему не позволите, и он сходит с ума от этого знания. Поэтому он всегда что-то пытается сделать, просто чтобы доказать, что он может.
   - Ммфм, - Роджер произвел в горле шотландский звук, выражающий и одобрение остроумием Клэр, и подозрение насчет того, что бармен хочет доказать Брианне.
   - Спасибо, - сказал он клерку, наконец, положившему на стойку квитанцию, и спросил, - Бри, ты готова?
  
   Озеро было спокойно, и рыба не торопилась ловиться. Но на воде было приятно, августовское солнце пригревало их спины, и с ближайшего берега доносились ароматы малиновых зарослей и нагретых солнцем сосен. Наполненные обедом, они стали сонливыми, и вскоре Брианна свернулась на носу лодки, подложив под голову пиджак Роджера. Клэр, моргая, сидела на корме, но не спала.
   - А как насчет маленьких и высоких женщин? - спросил Роджер, возобновляя их беседу и продолжая медленно грести веслами. Он оглянулся на удивительно длинные ноги Брианны, неудобно подогнутые под ней. - То же самое? Маленькие женщины - противные?
   Клэр задумчиво покачала головой, завитки ее волос выбились из-под заколки.
   - Нет, я полагаю, что это не зависит от роста. Скорее всего, это зависит от того, видят ли они в мужчине врага, или только мужчину, и нравятся ли они им в принципе.
   - О, дело в женской эмансипации, не так ли?
   - Нет, ничего подобного, - сказала Клэр. - Я наблюдала те же самые отношения между мужчинами и женщинами в 1743 году. Разумеется, есть некоторые различия в их поведении, но в их отношениях между собой практически ничего не изменилось.
   Она всматривалась вдаль над темными водами озера, затенив глаза рукой. Она могла следить за выдрами или плавающими бревнами, но Роджер думал, что этот дальнозоркий пристальный взгляд видел дальше, чем утесы противоположного берега.
   - Вам нравятся мужчины, не так ли? - спросил он. - Высокие мужчины.
   Она коротко улыбнулась, не глядя на него.
   - Один, - сказал она мягко.
   - Вы вернетесь туда ... если я смогу найти его?
   Он на мгновение опустил весла, наблюдая за ней. Она глубоко вдохнула прежде, чем ответить. Ветер окрасил ее щеки розовым и облепил тканью рубашки ее тело, выявив высокую грудь и тонкую талию. "Слишком молодая, чтобы быть вдовой, - подумал он, - и слишком прекрасная, чтобы остаться одинокой".
   - Я не знаю, - ответила она немного дрожащим голосом. - Мысль об этом ... или точнее, мысли об этом! С одной стороны, найти Джейми, и ... с другой стороны, снова пройти через камни.
   Она содрогнулась, закрыв глаза.
   - Это неописуемо, - сказала она, все еще не открывая глаз, словно мысленно видела эти камни на Крэйг-на-Дун. - Ужасно, но это не тот ужас, который вы можете сравнить с чем-нибудь, чтобы описать его.
   Она открыла глаза и криво улыбнулась ему.
   - Немного похоже на то, как если бы объяснять мужчине, на что похожи роды. Он может, более или менее, понять, что это болезненный процесс, но он не сможет понять, на что эта боль похожа.
   Роджер хмыкнул с веселым изумлением.
   - Вот как? Однако различие все же есть. Вы знаете, я ведь тоже слышал эти проклятые камни.
   Он невольно вздрогнул. Воспоминание о той ночи трехмесячной давности, когда Джиллиан Эдгарс ушла сквозь камни, не было тем, о чем он хотел бы помнить, но оно возвращалось к нему несколько раз в его кошмарных снах. Он сильно налег на весла, пытаясь избавиться от этой мысли.
   - Словно вас разрывают на куски, не так ли? - спросил он, не сводя с Клэр внимательных глаз. - Как если бы вас растягивают, рвут и не только снаружи ... но и изнутри, и вы чувствуете, что ваш мозг может разлететься на куски в любой момент. И этот противный шум.
   Он снова вздрогнул. Лицо Клэр побледнело.
   - Я не знала, что вы слышите их, - сказала она. - Вы не говорили.
   - Я не думал, что это важно, - он внимательно поглядел на нее, потом добавил спокойно. - Бри тоже его слышала.
   - Понятно.
   Она оглянулась назад, чтобы посмотреть на расходящийся углом след от их лодки. Далеко позади волны от прохода большой лодки отразились от береговых утесов и соединились в центре озера, образовав длинную выпуклую линию блестящей воды, так называемую стоячую волну - явление на озере, которое часто принимали за поднявшегося к поверхности монстра.
   - Оно находится там, вы знаете? - внезапно произнесла она, кивая на черную торфяную воду.
   Он открыл рот, чтобы спросить, о чем она говорит, но тут же понял, что знает ответ. Он прожил большую часть жизни на берегу Лох-Несса и слышал - и смеялся над ними - множество историй о "внушающих страх тварях", которые рассказывались в барах Друмнадрохита и Форта Аугустуса.
   Наверное, сама нереальность ситуации - когда он сидел и обсуждал с женщиной рисковать ей или нет, возвращаясь в далекое прошлое - или по иной причине, но ему внезапно показалось, что совершенно возможно, что темная вода озера скрывает неизвестную, но обладающую плотью тайну.
   - Как вы думаете, что это такое? - спросил он для того, чтобы дать время своим чувствам успокоиться, а также из простого любопытства.
   Клэр склонилась над бортом лодки, наблюдая за дрейфующим бревном.
   - Тот, которого я видела, был, вероятно, плезиозавром, - ответила она, наконец. Она не смотрела на Роджера, уставившись взглядом на корму. - Хотя я не знала в то время.
   Ее рот немного искривился, но это не могло быть улыбкой.
   - Сколько еще каменных кругов существует? - спросила она неожиданно. - В Великобритании, в Европе? Вы знаете?
   - Где-то несколько сотен, - ответил он осторожно. - Вы думаете, что все они ...
   - Откуда мне знать, - сказала она нетерпеливо. - Дело в том, что они могут быть. Их строили, чтобы что-то пометить, значит, есть чертовски много мест, в которых это что-то происходит.
   Она наклонил голову набок, убирая пряди с лица, и улыбнулась ему одним уголком рта.
   - Это все бы объяснило.
   - Объяснило что?
   Роджер почувствовал, что запутался в быстрой смене тем разговора.
   - Монстра, - она указала на воду. - Что если есть такое же место на дне озера?
   - Коридор времени ... проход ... что еще?
   Роджер уставился на кильватер, пораженный идеей.
   - Это многое бы объяснило.
   Улыбка проскользнула в уголках ее рта за занавесом волос, раздуваемых ветром. Он не мог сказать, говорит ли она серьезно или шутит.
   - Лучшие кандидаты в монстры - существа, которые вымерли сотни тысяч лет назад. Если на дне озера есть временной канал, то это решает проблему.
   - Это также объясняет, почему сообщения так различаются, - сказал Роджер, все более увлекаясь этой идеей. - Потому что в наше время проникают разные существа.
   - И это объясняет также, почему существо - или существа - не так часто видны и ни разу не были пойманы. Возможно, они возвращаются назад и не проводят много времени в озере.
   - Какая великолепная идея! - воскликнул Роджер, и они с Клэр улыбнулись друг другу.
   - Знаете что? - сказала она. - Я держу пари, что эта идея не попадет в список самых популярных теорий.
   Роджер рассмеялся, поймав леща30, и капельки воды упали на Брианну. Она фыркнула, резко села, моргая, с раскрасневшимся от сна лицом, затем снова улеглась и через несколько секунд снова сонно засопела.
   - Она вчера поздно легла, помогала мне упаковывать последние бумаги, чтобы вернуть их в Лидский университет, - сказал Роджер, выступая в качестве ее защитника.
   Клэр рассеяно кивнула, глядя на дочь.
   - Джейми мог также, - сказал она тихо, - лечь и уснуть где угодно.
   Она замолчала. Роджер упорно греб, направляясь к месту, где среди сосен лежали мрачные развалины замка Уркухарт.
   - Дело в том, - наконец, прервала молчание Клэр, - что с каждым разом становится труднее. Прохождение в первый раз было самой ужасной вещью, которая когда-либо случалась со мной, но возвращение было в тысячу раз хуже.
   Ее взгляд был направлен на развалины замка.
   - Я не знаю, было ли это из-за того, что я возвращалась в неправильный день. Когда я переместилась в первый раз, был Бельтайн31, а возвращалась я за две недели до него. Джили ... Джиллиан - она переместилась тоже в Бельтайн.
   Несмотря на теплый день, Роджер почувствовал холод, вспомнив, как фигура женщины, бывшей и его прародительницей, и его современницей, на мгновение высветилась в ярком свете костра перед тем, как навсегда исчезнуть в расщелине между камней.
   - В ее записной книжке написано, что дверь открыта в праздники солнца и огня. Возможно, она частично открыта в период, близкий к этим праздникам. И, возможно, она вообще не была права, когда считала, что нужна человеческая жертва, чтобы открыть ее.
   Клэр с трудом сглотнула. Пропитанные бензином останки Грэга Эдгарса, мужа Джиллиан, были извлечены полицией из каменного круга в Майский праздник32. О его жене они написали: "Сбежала, местонахождение неизвестно".
   Клэр склонилась к борту, опустив руку в воду. Маленькое облачко наплыло на солнце, покрыв озеро серым покрывалом; рябь на воде стала сильнее, так как ветер усилился. Внизу рядом с лодкой вода была темной и непроницаемой. Семьсот футов глубины и вечный холод. Какое существо может жить в таком месте?
   - Вы пошли бы туда в глубину, Роджер? - спросила она медленно. - Прыгнуть за борт, нырнуть и спускаться вниз сквозь темноту, пока ваши легкие не взорвутся, зная, что, может быть, внизу вас ожидают существа с большими зубами и огромными тяжелыми телами?
   Роджер почувствовал, как волосы на его руках поднялись и не только от того, что внезапно поднялся холодный ветер.
   - Но это еще не весь вопрос, - продолжала она, все еще смотря в черную таинственную воду. - Вы пошли бы туда, если бы там была Брианна?
   Она выпрямилась и повернулась, глядя прямо на него.
   - Вы пошли бы?
   Янтарные глаза, немигающие, как у ястреба, внимательно смотрели на него.
   Он облизал высохшие и потрескавшиеся от ветра губы и бросил быстрый взгляд через плечо на спящую Брианну, потом повернулся и взглянул на Клэр.
   - Да, я думаю, что я смог бы.
   Она смотрела на него долгое время, потом кивнула, не улыбаясь.
   - Я тоже.
  
  ЧАСТЬ ПЯТАЯ
  Домой ты больше не вернёшься
  
  18
  КОРНИ
  
  Сентябрь 1968
   Женщина, сидящая рядом со мной, вероятно, весила все триста фунтов. Она храпела во сне, и ее легкие работали вовсю, с усилием поднимая ее массивную грудь во время дыхания. Ее толстое бедро и пухлая рука, неприятно влажные, были прижаты к моему телу.
   Спасения не было, с другой стороны меня подпирал изогнутый корпус самолета. Я подняла руку и включила верхний свет, чтобы посмотреть на часы. Десять-тридцать по лондонскому времени, еще, по крайней мере, шесть часов до спасения, то есть до приземления в Нью-Йорке.
   Самолет был наполнен вздохами и храпом дремлющих пассажиров. Ко мне сон не шел. Смиренно вздохнув, я вытянула из кармана на спинке кресла полузаконченный любовный роман. Книга была написана моим любимым автором, но я не могла сосредоточиться на чтении - внимание мое то возвращалось к Брианне и Роджеру, которых я оставила в Эдинбурге продолжать поиск, то перемещалось к тому, что меня ожидало в Бостоне.
   Я не знала, что меня там ожидает, и это было частью проблемы. Я должна была вернуться, хотя бы и на короткое время. Мой отпуск, который я несколько раз продлевала, был давно истрачен, и за это время накопилось множество дел в больнице и множество счетов, которые нужно было оплачтить. Дом и двор, за которыми надо было ухаживать, были запущены - я содрогалась, думая о том, какой высоты достигла трава на лужайке заднего двора. Нужно было позвонить друзьям.
   Особенно одному другу, Джозефу Абернати. Прежде, чем я приду к какому-нибудь решению - и скорее всего, безвозвратному - я хотела бы поговорить с ним. Я закрыла книгу и, положив ее на колени, водила пальцем по завитушкам названия, слегка улыбаясь. Между прочим, пристрастием к любовным романам я была обязана Джо.
  
   Я знала Джо с начала моего обучения на медицинском факультете. Он, как и я, выделялся среди молодых специалистов в Бостонской общей больнице: я была единственной женщиной среди молодых докторов, а он был единственным черным доктором.
   Наша обособленность невольно сближала нас, мы оба ее ощущали, хотя никогда не говорили об этом. Нам хорошо работалось вместе, но развивать отношения мы не спешили, и вплоть до конца интернатуры они оставались слишком неопределенными, чтобы их можно было назвать дружбой.
   В тот день я сделала свою первую самостоятельную операцию по удалению аппендицита у здорового во всех других отношениях подростка. Операция прошла успешно, и у меня не было никаких оснований опасаться послеоперационных осложнений. Однако я испытывала к своему первому пациенту что-то вроде собственнического чувства и не хотела уходить домой, пока он не выйдет из наркоза, хотя моя смена уже закончилась. Я переоделась и пошла в ординаторскую на третьем этаже.
   Ординаторская не пустовала. Джозеф Абернати сидел на одном из неудобных офисных стульев, очевидно поглощенный чтением "Ю.С. ньюс энд уорлд рипорт". Он взглянул на меня, когда я вошла, и, кивнув головой, вернулся к чтению журнала.
   В комнате были стопки журналов, натащенных сюда из комнат ожидания, и книги в помятых обложках, оставленные выписанными пациентами. Чтобы отвлечься, я пролистала шестимесячной давности журнал "Гастроэнтерологические исследования", растрепанный Тайм, стопку брошюр Свидетелей Иеговы. Наконец, выбрав одну из книг, я уселась читать.
   Книга была без обложки, но на первом листе я прочитала название - "Пылкий пират". Строка под названием гласила: "Чувственная неотразимая история любви, безграничной, как Карибское море". Как Карибское море, да? "Для того чтобы отвлечься, это совершенно подходит", - подумала я и наугад открыла книгу. Она открылась на сорок второй странице.
   "Гордо вздернув нос, Тесса откинула пышные белокурые волосы назад, не осознавая, что из-за этого ее чувственные груди стали еще больше видны в глубоком вырезе платья. Глаза Вальдеса расширились, но он не подал вида, что зрелище этой красоты впечатлило его.
   - Я думаю, что мы должны познакомиться поближе, сеньорита, - предложил он низким страстным голосом, от которого дрожь предчувствия пробежала по ее спине.
   - У меня нет желания знакомиться с ... грязным презренным пиратом! - сказала она.
   Зубы Вальдеса блеснули, когда он улыбнулся, поглаживая ручку кинжала на его поясе. Он был очарован ее бесстрашием, такая смелая и порывистая ... и такая красивая."
   Я подняла брови, но продолжала заинтересовано читать
   "С видом властного обладания Вальдес обнял Тессу за талию.
   - Не забывайте, сеньорита, - прошептал он ей на ушко, щекоча чувствительную мочку, - Вы военный трофей, а у капитана пиратского корабля есть право первого выбора!
   Тесса билась в его сильных руках, когда он принес и положил ее на кровать с изукрашенным покрывалом на ней. Она изо всех сил пыталась успокоить свое дыхание, со страхом наблюдая, как он раздевается, снимает свой синий бархатный камзол, а затем тонкую льняную рубашку. Его грудь была великолепна, гладкая, как сияющая бронза. Кончики ее пальцев трепетали от желания прикоснуться к нему, а сердце оглушительно застучало в ушах, когда он взялся за пояс своих брюк.
   - Подождите, - сказал он, остановившись. - Неприлично с моей стороны, пренебрегать вами, сеньорита. Позвольте мне.
   С неотразимой улыбкой он взял груди Тессы в свои мозолистые ладони, наслаждаясь их чувственной тяжестью сквозь тонкий шелк ее рубашки. С тихим вскриком Тесса отодвинулась от его прикосновения, прижавшись спиной к вышитым пуховым подушкам.
   - Вы сопротивляетесь? Жаль, но придется испортить такую прекрасную одежду.
   Он дернул лиф ее шелкового платья нефритового цвета, и ее прекрасные белые груди выпрыгнули наружу, как пара испуганных куропаток."
   Я хмыкнула, заставив доктора Абернати взглянуть на меня поверх "Ю.С. ньюс энд уорлд рипорт". Торопливо приняв занятый вид, я перевернула страницу.
   "Черные кудри Вальдеса коснулись ее груди, когда он наклонился и взял горячими губами ее бледно-розовый сосок, посылая мучительные волны желания через ее тело. Ослабленная необычным чувством, которое его страсть пробудила в ней, Тесса не могла двинуться, когда он поднял подол ее платья и легко провел пальцем вдоль ее стройного бедра.
   - Ах, mi amor, - простонал он. - Такая прекрасная, такая чистая. Вы заставляете меня сходить с ума от желания, mi amor. Я захотел вас сразу же, как только увидел в первый раз, такую гордую и холодную на корабле вашего отца. Сейчас вы не так холодны, не правда ли?
   Поцелуи Вальдеса привели Тессу в смятение. Как она могла испытывать такие чувства к мужчине, который хладнокровно пустил на дно корабль ее отца и убил сотню мужчин своими собственными руками? Она должна оттолкнуть его, но вместо этого она, задыхаясь, отдавалась его пылкими поцелуями, изгибаясь всем телом, чтобы теснее прижаться к его восставшей мужественности.
   - Ах, mi amor, - задыхался он. - Я не могу ждать. Но ... я не хочу причинить вам боль. Спокойнее, mi amor, спокойнее.
   Тесса задохнулась, почувствовав его возрастающее желание между своих ног.
   - О! - сказал она. - О, пожалуйста! Вы не должны! Я не хочу!"
   ("Самое время начать протестовать", - цинично подумала я.)
   "- Не волнуйтесь, mi amor. Доверьтесь мне.
   Постепенно она расслабилась вод влиянием его гипнотической нежности, чувствуя, как в животе разрастается тепло. Его губы, ласкающие ее грудь, бормочущие заверения, ослабили ее сопротивление. И ее бедра раскрылись сами по себе. Двигаясь с бесконечной нежностью, его огромный ствол преодолел пленку ее невинности."
   Я издала невольный возглас и попыталась схватить книгу, которая скользнула с моих колен и с хлопком упала возле ног доктора Абернати.
   - Извините, - пробормотала я со вспыхнувшим лицом и наклонилась, чтобы подобрать книгу. Когда я распрямилась с "Пылким пиратом" в потной руке, то увидела, что обычно строгое лицо доктора Абернати широко ухмылялось.
   - Позвольте, я угадаю, - сказал он. - Вальдес только что преодолел пленку ее невинности?
   - Да, - ответила я и, не сдержавшись, снова захихикала. - Как вы узнали?
   - Ну, вы не далеко продвинулись, - сказал он, взяв книгу из моей руки. Его короткие тупые пальцы быстро пролистали страницы. - Это должно быть здесь или на семьдесят третьей странице, где он омывает ее розовые холмы голодным языком.
   - Что он делает?
   - Посмотрите сами, - он сунул книгу мне в руки, указывая на место посредине страницы.
   " ... откинув покрывало в сторону, он склонил свою голову с черными, как смоль, волосами и омыл ее розовые холмы голодным языком. Тесса застонала и ..."
   Я издала удрученный звук.
   - Вы действительно читаете это? - спросила я, отрывая взгляд от Тессы и Вальдеса.
   - О, да, - широко усмехнулся он. В глубине его рта с правой стороны блеснул золотой зуб. - Два или три раза. Роман не из лучших, но не так уж и плох.
   - Не из лучших? Так есть еще романы, подобные этому?
   - Конечно. Сейчас посмотрим ...
   Он поднялся и стал рыться в груде потрепанных книг в мягкой обложке на столе.
   - Вы должны искать книги без обложек, - пояснил он. - Они самые лучшие.
   - А я думала, что вы не читаете ничего, кроме "Скальпеля" и журнала американского медицинского общества, - сказала я.
   - Что? Вы думаете, я тридцать шесть часов по локти роюсь в человеческих кишках, а после этого я иду сюда и читаю "Успехи в резекции желчного пузыря"? Черт, нет ... я вместе с Вальдесом рассекаю под парусом Карибское море.
   Он с интересом смотрел на меня, сохраняя на лице улыбку.
   - Я тоже не думал, что вы читаете что-то кроме журнала "Медицина в Новой Англии", леди Джейн, - сказал он. - Внешний вид обманчив, не так ли?
   - Должно быть так, - сказала я сухо. - Почему "Леди Джейн"?
   - О, это начал Хохштайн, - сказал он, откинувшись назад и сцепив пальцы на колене. - Этот голос, это произношение, из-за которых кажется, что вы только что пили чай с королевой. В вас есть нечто, что удерживает парней от того, чтобы быть хуже, чем они есть на самом деле. Видите ли, вы разговариваете, как Уинстон Черчилль - то есть, если бы Уинстон Черчилль был женщиной - и это немного пугает их. В вас есть еще что-то такое, хотя ... - он задумчиво смотрел на меня, покачиваясь на стуле. - Вы говорите с таким видом, словно уверены, что добьетесь своего, а если нет, то вы знаете почему. Где вы этому научились?
   - На войне, - ответила я, улыбаясь его описанию.
   Он приподнял брови.
   - Корея?
   - Нет, я была медсестрой во время Второй мировой войны во Франции. Я видела много главных медсестер, которые могли превратить в желе молодых докторов и санитаров одним взглядом.
   И позже у меня был большой опыт, когда вид непререкаемой властности - хотя может быть и притворный - не раз пригодился мне в общении с людьми, обладающими гораздо большей властью, чем сестринский персонал и молодые врачи Бостонской общей больницы.
   Он кивнул, внимательно слушая мои объяснения.
   - Да, в этом есть смысл. Я сам использовал Уолтера Кронкайта33.
   - Уолтера Кронкайта, - вытаращила я на него глаза.
   Он снова усмехнулся, показав свой золотой зуб.
   - Вы можете найти кого-нибудь лучше? Кроме того, я должен был слушать его каждую ночь по радио и ТВ. Ради моей мамы - она хотела, чтобы я стал проповедником, - он улыбнулся с легкой грустью. - Если бы я говорил, как Уолтер Кронкайт, там, где мы тогда жили, то вряд ли дожил бы, чтобы пойти на медицинский факультет.
   Во втором качестве Джо Абернати нравился мне больше.
   - Надеюсь, ваша мама не была разочарована от того, что вы стали врачом, а не проповедником.
   - Сказать по правде, я не уверен, - ответил он, усмехаясь. - Когда я сказал ей, она в изумлении смотрела на меня в течение минуты, потом вздохнула и сказала: "Хорошо, по крайней мере, ты можешь покупать мне лекарство от ревматизма по дешевой цене".
   Я рассмеялась.
   - Мой муж не выразил такого энтузиазма, когда я сказала ему о своем намерении стать врачом. Он долго смотрел на меня, а потом сказал, что если мне стало скучно, почему бы мне не вызваться писать письма для обитателей частных санаториев.
   Глаза Джо были золотисто-коричневые, словно ириски. И в них вспыхнул смех, когда он взглянул на меня.
   - Да, некоторые люди думают, что могут говорить вам в лицо, что вы не можете делать то, что делаете. "Почему вы здесь, маленькая леди, а не дома, чтобы заботиться о своем муже и ребенке?" - произнес он, подражая этим людям.
   Потом он усмехнулся и похлопал меня по руке.
   - Не беспокойтесь, они перестанут рано или поздно. Сейчас меня почти не спрашивают, почему я не чищу туалеты, как предназначил мне Бог.
   Потом пришла медсестра с сообщением, что мой оперируемый очнулся, и я уехала домой, но дружба, начатая на сорок второй странице, продолжилась. Джо Абернати стал одним из лучших моих друзей, возможно, единственным человеком, который действительно понимал, что я делала и почему.
  
   Я улыбнулась, поглаживая гладкий рельеф обложки. Потом я наклонилась вперед и положила книгу в карман. Может быть, я не хотела уходить прямо сейчас.
   Снаружи залитые лунным светом облака закрыли от нас землю. Здесь вверху было тихо, красиво и безмятежно, такой контраст с суматошной жизнью внизу.
   У меня было странное чувство, словно я была обернута в неподвижный кокон одиночества, даже тяжелое дыхание спящей рядом женщины казалось мне частью белого шума, из которого состояла тишина, вместе с жужжанием кондиционеров и шарканьем туфель стюардессы по ковру. В то же время, я знала, что мы неуклонно мчались через пространство, перемещаясь на сотни миль в час к какому-то концу - и будет ли этот конец счастливый, оставалось только надеяться.
   Я закрыла глаза. Сзади в Шотландии Роджер и Брианна ищут Джейми. Впереди в Бостоне меня ждут работа и Джо. А сам Джейми? Я попыталась подавить мысль, решив не думать о нем, пока решение не будет принято.
   Я почувствовала, как волосы мои шевельнулись, и один локон коснулся щеки, легкий, как поцелуй любовника. Но конечно, это было только движение воздуха от вентилятора наверху, и только мое воображение виновато в том, что за запахами парфюма и сигарет возник аромат леса и вересковой пустоши.
  
  19
  ИЗГНАТЬ ПРИЗРАК
  
   Наконец я дома на Фьюри-стрит, где жила с Фрэнком и Брианной почти двадцать лет. Азалии, растущие перед дверью, еще не совсем засохли, но листья уже обмякли и безжизненно повисли, а также толстым слоем лежали на сухой земле под кустами. Лето было жаркое - в Бостоне другого лета не бывает - а августовские дожди так и не пришли, хотя уже была середина сентября.
   Я оставила сумки перед дверью и пошла, включить шланг. Он лежал на солнце, как зеленая резиновая змея, и так нагрелся, что обжигал руки. Я перебрасывала его в ладонях, пока он, дернувшись, словно живой, не охладился от бурлящего потока воды.
   Сказать по правде, азалии мне не нравились. Я давно могла убрать их, но ради Брианны решила ничего не менять в доме после смерти Фрэнка. Смерть отца и первый год обучения в университете стали для нее большим потрясением, и мне не хотелось усугублять ее состояние какими-либо переменами. Кроме того, я так долго игнорировала этот дом, что могла продолжать делать это и дальше.
   - Ну, - сказала я ворчливо, обращаясь к азалиям, и выключила воду, - Надеюсь, вы счастливы, потому что это все, что вы получите. Я собираюсь пойти в дом и что-нибудь выпить. И принять ванну, - добавила я, заметив их забрызганные грязью листья.
   Я сидела на краю большой ванны в домашнем халате и смотрела, как вода с шумом льется в нее, создавая облако ароматной морской пены. Над бурлящей поверхностью поднимался пар, значит, вода будет очень горячей.
   Я выключила воду - один быстрый поворот ручки крана - и некоторое время сидела, вслушиваясь. Дом был совершенно тих, только мыльные пузыри лопались с треском, напоминающим слабые звуки отдаленного сражения. Я хорошо понимала, что со мной происходит все это время, начиная с того момента, как я ступила на борт "Летучего шотландца" в Инвернессе и почувствовала, как дрогнул пол самолета под моими ногами. Я проверяла себя.
   Я внимательно относилась к технике - ко всяким техническим приспособлениям современной жизни - и более того, признавала ее. Поезд до Эдинбурга, самолет в Бостон, такси от аэропорта, и множество небольших механических приспособлений - торговые автоматы, уличное освещение, туалет в самолете высоко над землей с сине-зеленым дезинфицирующим средством, в котором отходы и микробы смывались при одном нажатии на кнопку. Рестораны с сертификатами от Департамента здравоохранения, гарантирующими, что, по крайней мер, вы не получите здесь пищевого отравления. В моем собственном доме вездесущие кнопки включали свет, тепло, воду и обеспечивали приготовление пищи.
   Вопрос в том - насколько мне это важно? Я опустила руку в воду и стала водить ею взад и вперед, наблюдая пляшущие тени от возникающих завихрений на мраморном дне ванной. Смогу ли я обходиться без этих привычных больших и маленьких удобств?
  
   Я спрашивала себя об этом с каждым нажатием кнопки, с каждым включением мотора и была вполне уверена, что ответ был положительный. Не имело никакого значения время, в которое я жила, и в моем городе можно найти районы, где люди жили без многих привычных для меня удобств; за границей были целые страны, где благополучно жили люди, не имея ни малейшего представления об электричестве.
   Что касается меня, то отсутствие бытовых удобств меня мало волновало. Я жила со своим дядей Лэмбом, известным археологом, с пяти лет, с тех пор как умерли мои родители. Можно сказать, что я выросла в условиях, которые многие могли назвать "примитивными", поскольку я сопровождала его во всех экспедициях. Да, горячие ванны и электрическое освещение - хорошая вещь, но были периоды в моей жизни, когда я обходилась без них - во время войны, например - и никогда не страдала от их отсутствия.
   Вода уже достаточно остыла. Я сбросила на пол халат и вошла в ванну, чувствуя приятную дрожь в теле от контраста между прохладой на плечах и теплом в ногах.
   Я легла и расслабилась, вытянув ноги. Сидячие ванны восемнадцатого столетия походили скорее на широкие бочки, в них приходилось мыться по частям - сначала погружаешь середину тела со свисающими наружу ногами, потом нужно встать ногами в воду и вымыть верхнюю часть тела, пока ноги отмокали. Однако более часто мытье производилось с помощью кувшина с водой, тазика и кусочка ткани.
   Нет, удобства и комфорт - не самое главное. Ничего существенного, без чего я не смогла бы обойтись.
   Они не были единственной или даже сколько бы значительной проблемой. Прошлое было опасным для людей. Но даже так называемые блага цивилизации абсолютно не гарантировали безопасности. Я жила во время двух больших войн - фактически принимала участие в одной из них - и почти каждый вечер видела по телевизору репортажи о всяческих военных конфликтах.
   "Цивилизованная" война была гораздо более ужасающей, чем ее более древние версии. Обыденная жизнь могла быть безопасной, если только вы были достаточно осторожны. Районы современного Роксбери были так же опасны, как и аллеи Парижа, по которым я ходила двести лет назад.
   Я вздохнула и вытянула пробку пальцами ноги. Бесполезно размышлять о таких безличных вещах, как ванны, бомбы и насильники. Наличие канализации было не более чем незначительной мелочью. Реальная проблема заключалась - и всегда была - в людях, которых это касалось. Меня, Брианны и Джейми.
   Последняя вода, вращаясь, исчезла в сливе. Я встала, чувствуя легкое головокружение, и стерла остатки пены. Большое зеркало покрылось слоем влаги, но достаточно тонким, чтобы в нем отражалось мое тело, розовое, как вареная креветка.
   Опустив полотенце, я оглядела себя, подняла вверх согнутые руки, проверяя, не потеряли ли они форму. Нет, бицепсы и трицепсы прекрасно очерчены, дельтовидные мышцы аккуратно закруглены, переходя в большие грудные мышцы. Я повернулась из стороны в сторону, напрягая и расслабляя пресс - косая мышца живота в приличном состоянии, прямая мышца плоская, почти впалая.
   - Хорошая вещь - семейная нерасположенность к полноте, - пробормотала я. Дядя Лэмб оставался стройным и подтянутым до самой своей смерти в семьдесят пять лет. Полагаю, что и мой отец, брат дяди Лэмба, имел такую же конституцию. Внезапно я подумала, как выглядела моя мать сзади, что ни говори, но у женщин всегда есть излишнее количество жировой ткани, с которой приходится бороться.
   Я развернулась и посмотрела в зеркало через плечо. Длинные колоннообразные мышцы влажно блестели, талия все еще просматривалась, и притом вполне тонкая.
   Что касается моей задней стороны. "Ну, по крайней мере, никакого целлюлита", - сказала я громко и развернулась, уставившись на свое отражение.
   - Могло быть и хуже, - сказала я ему.
  
   Чувствуя себя приободренной, я надела ночную рубашку и стала готовиться ко сну. Не было никаких кошек, которых нужно выставить на улицу, никаких собак, которых нужно накормить - Бозо, последний наш пес, умер от старости год назад, и я не стала заводить другую собаку, так как Брианна была в университете, а я большую часть времени проводила в больнице.
   Выставить нужную температуру на термостате, проверить - закрыты ли окна и двери, убедиться, что горелки газовой печи выключены. Вот и все. В течение восемнадцати лет до того, как Брианна уехала в университет, мой ежевечерний маршрут включал также и ее комнату.
   Повинуясь привычке и внезапному импульсу, я открыла дверь ее комнаты и щелкнула выключателем. Некоторые люди обладают умением обращаться с вещами, некоторые - нет. Бри умела; едва ли на стене оставался дюйм площади, свободный от постеров, фотографий, засушенных цветов, кусочков выцветшей ткани, сертификатов в рамках и прочих вещей.
   Некоторые люди могут так подбирать вещи, что они означают не только предмет сам по себе и его связь с другими предметами, но более того, в них присутствует аура их владельца. Я здесь, потому что Брианна поместила меня сюда, казалось, говорила каждая вещь в комнате. Я здесь, потому что она такая, какая есть.
   Удивительно, что у Брианны было это качество. У Фрэнка оно тоже было. Когда я забирала вещи из университетского офиса после его смерти, мне пришло в голову, что все эти книги, бумаги, маленькие безделушки, словно окаменевшие останки некогда существовавшего животного, точно отражали форму и склад исчезнувшего ума, который когда-то обитал там.
   В некоторых предметах связь с Брианной была очевидна - фотографии мои, Фрэнка, Бозо, друзей. Кусочки ткани, которые были образцами ее любимых цветов - переливающийся бирюзовый, насыщенное индиго, фуксия, ясный желтый цвет. Но другие вещи казались не связанными с ней напрямую. Вот, например, почему россыпь раковин пресноводных улиток на бюро говорит мне о Брианне? Также как и этот округлый кусочек пемзы, подобранный на пляже в Труро, не отличающийся от ста тысяч других ничем, кроме того, что она подобрала его?
   У меня не было особого отношения к вещам. Я никогда не испытывала желания приобретать и украшать - Фрэнк часто жаловался на спартанскую обстановку дома, пока Брианна не повзрослела достаточно, чтобы взять этот вопрос в свои руки. Было ли это результатом моего кочевого воспитания, или это была моя сущность, но я жила сама по себе, не испытывая желания изменять с помощью вещей окружающую среду так, чтобы она отражала меня.
   Джейми был такой же. Он хранил набор небольших предметов, имеющих утилитарное значение или являющихся талисманами, которые он обычно носил в спорране, но кроме того, не имел других вещей и не заботился о них. Даже во время короткого периода нашей жизни в Париже, и более длительного в Лаллиброхе, он не стремился ничего приобретать.
   Возможно, это явилось результатом обстоятельств его ранней молодости, когда он жил, как преследуемое животное, не имея ничего, кроме оружия, от которого зависело его выживание. Но, возможно, для него являлось естественной эта изолированность от мира вещей, это чувство самодостаточности - одна из причин, которые заставили нас искать собственную целостность друг в друге.
   Странно, что Брианна так походила на обоих своих отцов в их разных проявлениях. Я тихо пожелала спокойной ночи духу отсутствующей дочери и выключила свет.
   Мысль о Фрэнке сопровождала меня в спальню. Вид большой двуспальной кровати под темно-синим атласным покрывалом заставил меня вспомнить о нем так живо и отчетливо, как я не вспоминала уже многие месяцы.
   Я подумала, что это воспоминание вызвано необходимостью принять решение об отъезде. Ведь в этой комнате, на этой кровати я сказала ему последнее "прощай".
  
   - Ложись спать, Клэр. Уже полночь.
   Фрэнк посмотрел на меня, оторвавшись от чтения. Он уже был в постели и читал книгу, положив ее на колени. Мягкий свет от лампы окружал его, словно он плавал в теплом пузыре, уютно изолированном от холодной темноты остальной части комнаты. Было начало января, и, несмотря на то, что отопление было включено на всю мощность, единственное по-настоящему теплое место было на кровати под одеялом.
   Я улыбнулась ему и поднялась с кресла, сбрасывая с плеч тяжелый шерстяной халат.
   - Я не даю тебе спать? Извини. Я думала об утренней операции.
   - Да, я знаю, - сухо заметил он. - Можно догадаться, глядя на тебя. Глаза отрешенные, рот открыт.
   - Извини, - снова повторила я, подражая его тону. - Я не могу нести ответственность за то, как мое лицо выглядит, когда я думаю.
   - Ну и что толку от твоих размышлений? - спросил он, положив закладку в книгу. - Ты сделала, что могла - твое беспокойство сейчас ничего не изменит ... а, да ладно.
   Он раздраженно пожал плечами и закрыл книгу.
   - Я тебе уже говорил об этом.
   - Да, - ответила я коротко.
   Я легла в кровать, слегка дрожа от холода, и обернула рубашку вокруг ног. Фрэнк машинально пододвинулся ко мне, я подкатилась ему под бок, и мы тесно прижались друг к другу, чтобы противостоять холоду.
   - О, подожди. Нужно перенести телефон.
   Я откинула одеяло и выбралась из постели, чтобы перенести аппарат со стороны Фрэнка на мою. Ему нравилось сидеть в постели по вечерам, разговаривая со своими студентами и коллегами, в то время как я читала или делала хирургические заметки рядом с ним, но его возмущали поздние звонки, которыми меня иногда вызывали из больницы. Его недовольство было так велико, что мне пришлось позаботиться, чтобы в больницу меня вызывали только при абсолютной необходимости, или когда я давала указание информировать меня о состоянии отдельных пациентов. Сегодня вечером я как раз оставила такое указание. Была сложная резекция кишечника, и если что-то пойдет не так, мне придется срочно ехать в больницу.
   Фрэнк что-то проворчал, когда я выключила свет и снова скользнула под одеяло, но через мгновение он подкатился ко мне и положил руку на мой живот. Я повернулась на бок и прижалась к нему, расслабляясь, по мере того как мои замерзшие ноги согревались.
   Я мысленно прогнала все этапы операции, ощутила холод в ногах от кондиционеров в операционной и тревожный жар в животе моего пациента, когда мои руки в перчатках скользнули внутрь. Увидела саму пораженную кишку, свернувшуюся, словно гадюка, усыпанную бордовыми пятнами экхимоза34 и медленно истекающую кровью через крошечные разрывы.
   - Я тут подумал, - голос Фрэнка в темноте был преувеличено беззаботный.
   - Мм? - я все еще была поглощена мыслями об операции, но изо всех сил старалась быть внимательной. - О чем?
   - О моем творческом отпуске.
   Его отпуск начинался через месяц. Он запланировал предпринять ряд коротких поездок по северо-восточным штатам, собирая материал, затем провести полгода в Англии и вернуться в Бостон, посвятив оставшиеся три месяца написанию книги.
   - Я решил ехать прямо в Англию, - сказал он осторожно.
   - Почему бы и нет? Погода там будет ужасная, но если ты собираешься большую часть времени проводить в библиотеках ...
   - Я хочу взять с собой Брианну.
   Я замерла, весь холод комнаты внезапно собрался в маленький сгусток подозрения у меня под ложечкой.
   - Она не может поехать сейчас. У нее остался только семестр до выпуска. Уверена, ты можешь подождать, когда мы присоединимся к тебе летом. Я запланировала большой отпуск на это время и ...
   - Я уезжаю сейчас. Навсегда. Без тебя.
   Я отодвинулась от него, села и включила свет. Фрэнк лежал и, моргая, смотрел на меня, его темные волосы были взъерошены. На висках они поседели, и это придавало ему романтичный вид, который производил сильный эффект на впечатлительных студенток. Я чувствовала себя удивительно спокойной.
   - Почему сейчас, так внезапно? Твоя последняя слишком на тебя давит, не так ли?
   Страх, промелькнувший в его глазах, был столь очевиден, что показался мне смешным. Я рассмеялась, хотя и без всякого веселья.
   - Ты действительно думал, что я ничего не знаю? Боже, Фрэнк! Ты такой ... наивный человек!
   Он сел в кровати, тесно сжав челюсти.
   - Я думал, что был осторожен.
   - Возможно, - сказала я иронически. - Я насчитала шесть любовниц за прошедшие десять лет - и если на самом деле их было около дюжины, то ты действительно образец осторожности.
   Его лицо редко выражало сильные эмоции, но сейчас побелевшая кожа возле рта показала, что он сильно рассержен.
   - На этот раз она что-то особенное? - спросила я, сложив руки на груди и прислонившись к спинке кровати с небрежным видом. - Но все же, почему бежать в Англию сейчас и зачем брать с собой Бри?
   - Она может учиться в школе-интернате последний семестр, - сказал он коротко. - Это станет для нее новым опытом.
   - Уверена, ей не нужен этот опыт, - сказала я. - Она не захочет расставаться со своими друзьями, особенно перед окончанием школы. И, конечно, она не жаждет пойти в английскую школу-интернат!
   Я задрожала от этой мысли. Будучи ребенком, я чудом избежала заточения в одно из подобных заведений. Запахи в нашем больничном кафетерии иногда вызывали во мне воспоминание о такой школе, и оно было полно чувства испуганной беспомощности, которое я ощутила, когда однажды дядя Лэмб взял меня туда.
   - Немного дисциплины никогда никому не вредило, - сказал Фрэнк. Он обрел обычное самообладание, хотя черты его лица были напряжены. - Возможно, и тебе будет лучше.
   Он махнул рукой, оставляя этот вопрос.
   - Во всяком случае, я решил надолго вернуться в Англию. Мне сделали хорошее предложение в Кембридже, и я решил принять его. Ты, конечно, не оставишь свою больницу. Но я не хочу оставлять свою дочь.
   - Твою дочь?
   На мгновение я потеряла способность говорить. Итак, у него новая работа и новая любовница. Он планировал это уже некоторое время. Полностью новая жизнь, пусть так, но без Брианны.
   - Мою дочь, - сказал он спокойно. - Ты, конечно, можешь приезжать, когда захочешь.
   - Ты проклятый ублюдок! - крикнула я.
   - Клэр, будь разумна.
   Он прикрыл глаза, обращаясь со мной по сценарию "А" - многострадальное терпение, используемое для студентов, получивших неудовлетворительные оценки.
   - Ты практически не бываешь дома. Если я уеду, некому будет заботиться о Бри.
   - Ты говоришь так, словно ей восемь, а не восемнадцать лет! Ради Бога, она уже взрослая.
   - Тем более, ей нужны забота и присмотр, - резко сказал он. - Если бы ты знала, что я видел в университете - пьянство, наркотики ...
   - Я знаю и вижу это, - процедила я сквозь зубы. - Очень часто, в отделении экстренной помощи. Я уверена, Бри не такая ...
   - Проклятие, она такая же, как все! У девочек в таком возрасте нет ума. Она свяжется с первым попавшимся парнем, который ...
   - Не будь идиотом! Бри очень умна. Кроме того, все молодые люди экспериментируют, так они учатся. Ты не можешь держать ее в коробочке с ватой всю жизнь.
   - Лучше держать ее в вате, чем она будет трахаться с черным мужиком! - выкрикнул он в ответ. На его скулах проступили красные пятна. - Какая мать, такая и дочь, а? Но этого не будет, черт побери, если я могу хоть что-нибудь сделать!
   Я встала с кровати и стояла, уставившись на него горящими глазами.
   - Ты, - сказала я, - закрой свой проклятый, грязный рот! Не смей так говорить о Бри!
   Я дрожала от гнева, и мне пришлось прижать кулаки к бедрам, чтобы удержаться и не ударить его.
   - Ты имеешь наглость сказать мне, что оставляешь меня ради одной из своих многочисленных любовниц и подозреваешь меня в шашнях с доктором Абернати? Именно на это ты намекаешь, не так ли?
   У него хватило приличия опустить глаза.
   - Все так думают, - пробормотал он. - Ты все время проводишь с этим человеком. Для Бри это не хорошо. Ты толкаешь ее в ситуации, когда ей может грозить опасность и ... встреча с такими людьми ...
   - Черными людьми, как я полагаю, ты это имеешь в виду?
   - Да, черт побери, - сказал он, поднимая на меня вспыхнувшие глаза. - Достаточно плохо уже то, что на всех вечеринках ты появляешься с Абернати, но он хотя бы образованный человек. А как насчет того толстяка, которого я встретил в их доме, с дикими татуировками и грязными волосами? Или той отталкивающей ленивой ящерицы с масляным голосом? А молодой Абернати, который крутится вокруг Бри дни и ночи и таскает ее на эти марши, собрания и оргии в низкопробных забегаловках ...
   - Не думаю, что бывают высокопробные забегаловки, - сказала я, подавляя неуместное желание рассмеяться над злобными, но точными определениями, которые Фрэнк дал двум эксцентричным друзьям Леонарда Абернати. - Ты знаешь, что Ленни сменил имя, он сейчас Мухаммед Ишмаэль Шабаз?
   - Да, он говорил мне, - ответил он коротко, - и я не хочу, чтобы моя дочь стала миссис Шабаз.
   - Я не думаю, что Бри испытывает к Ленни что-нибудь подобное, - уверила я его, изо всех сил пытаясь подавить раздражение.
   - И не будет. Она едет со мной в Англию.
   - Нет, если она не захочет, - решительно возразила я.
   Без сомнения, Фрэнк чувствовал свое невыгодное положение; он сел на кровати и принялся нащупывать шлепанцы.
   - Мне не нужно твое разрешение, чтобы забрать мою дочь в Англию, - сказал он. - И Бри еще маленькая, она послушает меня. Я буду благодарен, если ты найдешь ее медицинскую карту. В новой школе она понадобится.
   - Твоя дочь? - снова повторила я. Я смутно осознавала, что в комнате было холодно, но была так рассержена, что вся горела. - Бри - моя дочь! И ты, черт побери, никуда не заберешь ее!
   - Ты не сможешь остановить меня, - холодно сказал он, хватая свой халат с изножья кровати.
   - Черта с два, не могу, - сказала я. - Ты хочешь развестись со мной? Прекрасно. Используй любую причину, какую захочешь, за исключением прелюбодеяния, которого ты не сможешь доказать, потому что его не было. Но если ты захочешь забрать Бри с собой, то у меня есть что сказать о прелюбодеянии. Хочешь знать, сколько твоих любовниц приходило сюда, чтобы встретиться со мной и попросить, чтобы я оставила тебя?
   Его челюсть изумленно отвисла.
   - Я отвечала им, что я оставлю тебя через минуту, как только ты попросишь меня.
   Я сложила руки на груди, затолкав ладони подмышки, так как снова почувствовала холод.
   - Я спрашивала себя, почему ты не разводишься со мной, и решила, что из-за Брианны.
   Его бескровное лицо белело в полумраке с другой стороны кровати, словно череп.
   - Хорошо, - сказал он, безуспешно пытаясь восстановить самообладание. - Я не думаю, что ты возражала бы. Ты никогда не делала попыток остановить меня.
   Я озадачено уставилась на него.
   - Остановить тебя? - переспросила я. - Что я должна была сделать? Вскрывать твои письма и махать ими перед твоим носом? Устроить сцену на рождественской вечеринке? Пожаловаться декану?
   Его губы на мгновение тесно сжались, потом расслабились.
   - Ты могла бы показать, что для тебя это имело значение, - сказал он ровно.
   - Имело, - ответила я задушенным голосом.
   Он покачал головой, не отрывая от меня глаз, темных в искусственном освещении.
   - Недостаточно.
   Он некоторое время молчал, его бледное лицо как бы плавало в воздухе над халатом, потом обошел кровать и встал рядом со мной.
   - Иногда я задавался вопросом, могу ли я законно обвинить тебя, - сказал он почти задумчиво. - Он был похож на Бри, не так ли? Он походил на нее?
   - Да.
   Он тяжело почти с одышкой задышал.
   - Я мог видеть это по твоему лицу. Когда ты смотрела на нее, я видел, что ты думала о нем. Проклятие, Клэр Бьючемп, - сказал он очень тихо. - Черт побери тебя и твое лицо, которое не может скрыть ни твоих чувств, ни твоих мыслей.
   После этого наступила та особенная тишина, когда вы можете услышать малейшие звуки скрипящего дерева и тихое дыхание дома - только для того, чтобы притвориться, что вы не слышали того, что было сказано.
   - Я действительно любила тебя, - сказала я мягко. - Когда-то.
   - Когда-то? - отозвался он эхом. - Я должен быть благодарным тебе за это?
   Чувствительность возвращалась к моим онемевшим губам.
   - Я говорила тебе, - сказала я. - А когда ты не ушел ... Фрэнк, я действительно пыталась.
   Независимо от того, что он услышал в моем голосе, он на мгновение замер.
   - Я старалась, - произнесла я тихо.
   Он отвернулся и подошел к моему туалетному столику, где стал беспокойно трогать вещи, переставляя их с места на место.
   - Я не мог оставить тебя одну, беременную. Только подлец мог сделать такое. А потом ... Бри.
   Он невидящим взглядом смотрел на мою помаду, которую держал в руке, потом аккуратно положил ее на столик.
   - Я не мог оставить ее, - сказал он мягко.
   Он повернулся, чтобы посмотреть на меня; его глаза казались темными отверстиями на затененном лице.
   - Ты знала, что у меня не может быть детей? Я ... проверялся несколько лет назад. Я бесплоден. Ты знала об этом?
   Я безмолвно покачала головой, не доверяя своему голосу.
   - Бри моя, моя дочь, - сказал он, как бы про себя. - Единственный ребенок, который у меня есть. Я не мог оставить ее.
   Он коротко хохотнул.
   - Я не мог оставить ее, а ты не могла смотреть на нее и не думать о нем, не так ли? Интересно, без этого постоянного напоминания, ты забыла бы его со временем?
   - Нет.
   Слово, сказанное шепотом, казалось, поразило его, как удар грома. Он мгновение стоял, оцепенев, затем повернулся к туалету и стал торопливо надевать одежду прямо на пижаму. Я стояла, обхватив себя руками, наблюдая, как он надел пальто и вышел из комнаты, не глядя на меня. Воротник его синей шелковой пижамы нелепо высовывался над каракулевым воротником.
   Мгновение спустя я услышала, как закрылась передняя дверь - он с силой хлопнул ею; потом послышался звук заводимого двигателя. Свет фар прочертил след на потолке спальни, когда автомобиль выезжал на дорогу, и затем он уехал, оставив меня дрожать возле развороченной кровати.
  
   Фрэнк не возвращался. Я попыталась уснуть, но лежала без сна в холодной постели, вновь переживая все перипетии нашего спора, и прислушивалась, надеясь услышать звук шин на дорожке. Наконец, я встала, оделась и, оставив записку для Бри, вышла из дома.
   Из больницы не звонили, но я могла пойти и взглянуть на своего пациента, это лучше, чем ворочаться без сна всю ночь. И честно говоря, я ничего не имела против того, чтобы вернувшийся домой Фрэнк не застал меня дома.
   Скользкие от гололедицы улицы блестели, как стекло, под светом уличных фонарей. В их желтом сияющем ореоле кружились снежинки. В течение часа лед, сделавший улицы гладкими, покроется тонким слоем снега и станет дважды опасным для езды. Хорошо, что в четыре часа утра на улицах никого не было. Никого, кроме меня.
   В больнице я укуталась, как в одеяло, в теплоту и привычность душного больничного воздуха, оставив снежную черную ночь снаружи.
   - С ним все хорошо, - прошептала мне медсестра, как если бы громкий голос мог разбудить спящего человека. - Состояние стабильное, показатели хорошие. Кровотечения нет.
   Я сама могла видеть это, бледное лицо пациента имело слабый розовый оттенок, как прожилки на лепестке белой розы, а пульс в ямке на горле был сильный и регулярный.
   Я выдохнула, оказывается, я задерживала дыхание, даже не осознавая этого.
   - Это хорошо, - сказала я. - Очень хорошо.
   Медсестра тепло улыбнулась, и мне вдруг захотелось прижаться к ней и расплакаться. Больница вдруг показалась мне единственным на свете убежищем.
   Идти домой не имело никакого смысла. Я быстро обошла других своих пациентов и спустилась в кафетерий. В нем все еще пахло школой-интернатом, но мне было все равно; я села за столик с чашкой кофе и, медленно потягивая напиток, думала, что я скажу Бри.
   Наверное, прошло около получаса, когда в дверях появилась медсестра из отделения экстренной помощи, которая при виде меня застыла, как вкопанная. Потом она очень медленно двинулась вперед.
   Я сразу все поняла. Я слишком часто видела, как врачи и медсестры сообщали людям о смерти их близких, чтобы не узнать эти признаки. Очень спокойно, не чувствуя вообще ничего, я поставила почти полную чашку на столик, вдруг поняв, что всю жизнь буду помнить щербинку на краю чашки и почти стертую букву "Б" позолоченной надписи.
   - ... сказали, что вы здесь ... удостоверение личности в бумажнике ... полиция сказала ... снег поверх гололеда, занос ... скончался по дороге в больницу, - бормотала сестра, пока я быстро шагала через залитые ярким белым светом залы, не смотря на нее и замечая, как медсестры на посту замедленным движением поворачивают головы в мою сторону, еще ничего не зная, но видя по моему лицу, что случилось что-то непоправимое.
   Он лежал на каталке в одной из кабинок отделения экстренной помощи. Снаружи стояла санитарная машина, возможно, доставившая его сюда. Двухстворчатые двери в конце коридора были открыты навстречу ледяному рассвету. Красный свет от мигалок санитарной машины пульсировал в коридоре, как кровь в артерии.
   Я дотронулась до тела и ощутила неподвижность недавно умершей плоти, словно прикоснулась к тяжелому пластику. Это ощущение не совпадало с внешним видом Фрэнка, казавшимся удивительно живым, так как не было заметно никаких видимых повреждений. Если они и имелись, то были скрыты под одеялом.
   Я стояла, положив руку ему на грудь, и смотрела на него, как давно уже не смотрела. Сильный и изящный профиль, чувственные губы, точеные нос и нижняя челюсть. Красивый мужчина, несмотря на глубокие складки возле рта - складки разочарования и невысказанного гнева, складки, который даже смерть не могла разгладить.
   Я стояла неподвижно и прислушивалась. Я слышала сирену приближающейся санитарной машины, голоса в коридоре, скрип колес каталок, потрескивание полицейской рации и легкое жужжание флуоресцентных ламп. Внезапно я поняла, что прислушиваюсь к Фрэнку, словно ожидая ... чего? Того, что его призрак все еще находится поблизости, стремясь завершить наш неоконченный разговор?
   Я закрыла глаза, чтобы не видеть вспышки красно-белого света.
   - Фрэнк, - произнесла я тихо в ледяной воздух, - если ты все еще рядом, чтобы слышать меня, я действительно любила тебя. Когда-то. Я любила.
   Потом появился Джо, проталкивающийся через переполненный коридор, с беспокойным лицом над зеленым хирургическим костюмом. Он пришел сразу после операции, на линзах очков были маленькие брызги крови, и пятна крови - на груди.
   - Клэр, - сказал он. - Боже, Клэр!
   И я стала дрожать. Все десять лет он не называл меня иначе, как "Джэйн" или "Эльджей"35. Если он использовал мое настоящее имя, значит все по-настоящему. В мигающем свете моя рука казалась то белой, то красной в его черной ладони. Я повернулась к нему, надежному, как ствол дерева, и, положив голову на его грудь, наконец, заплакала.
  
   Я прижалась лбом к окну моей спальни на Фьюри-стрит. Сентябрьский вечер был горячий и влажный, наполненный звуками цикад и водяных разбрызгивателей на лужайках. Но я видела только черно-белую зимнюю ночь два года назад - гололед, белые больничные простыни и размывающий все серый рассвет.
   Мои глаза наполнились слезами при воспоминании о деловой суете в коридоре и пульсирующем красном свете, наполняющем кабинку, где я впервые оплакала Фрэнка.
   Теперь я оплакивала его в последний раз, и пока слезы катились по моим щекам, я поняла, что, в действительности, мы расстались с ним навсегда двадцать с лишним лет назад на вершине зеленого шотландского холма.
   Закончив плакать, я подошла к кровати и положила руку на гладкое синее покрывало, закрывающее подушку слева - со стороны Фрэнка.
   - Прощай, дорогой, - прошептала я и вышла, чтобы лечь спать внизу, подальше от призраков.
  
   Утром с импровизированной кровати, устроенной на диване, меня поднял звонок в дверь.
   - Телеграмма, мэм, - сказал посыльный, пытаясь не пялиться на мою длинную ночную рубашку.
   Эти маленькие желтые конвертики, вероятно, были причиной гораздо большего количества сердечных приступов, чем что-либо другое, за исключением жирного бекона на завтрак. Мое собственное сердце сжалось в тугой кулак, а потом тяжело и тревожно забилось.
   Я дала чаевые посыльному и пошла с телеграммой по прихожей. Казалось очень важным открыть ее в относительной безопасности ванной комнаты, словно это было адская машина, взрыв которой будет не так разрушителен под водой.
   Мои пальцы дрожали и мяли бумагу, когда я открывала телеграмму, сидя на краю ванной и для устойчивости прижавшись спиной к плиткам стены.
   Это было короткое сообщение. "Конечно, шотландцы очень скупы на слова", - пришла мне в голову несуразная мысль.
   "НАШЛИ ЕГО ТОЧКА, - было написано в ней. - ВЫ ВЕРНЕТЕСЬ ВОПРОС РОДЖЕР"
   Я аккуратно свернула телеграмму и вложила ее в конверт. Я еще долго сидела на краю ванной, уставившись на него, потом встала и пошла одеваться.
  
  20
  ДИАГНОЗ
  
   Джо Абернати сидел за столом, хмуро глядя на маленькую прямоугольную карточку, которую он держал обеими руками.
   - Что это? - спросила я, без церемоний присаживаясь на край стола.
   - Визитная карточка.
   Он подал ее мне, выглядя при этом и удивленным, и раздраженным одновременно.
   Это была серая карточка на бумаге верже36, очень дорогая, с текстом, напечатанным изящным шрифтом. "Мухаммед Ишмаэль Шабазз III" было написано по ее центру, ниже были указаны адрес и телефон.
   - Ленни? - спросила я, смеясь. - Мухаммед Ишмаэль Шабазз Третий?
   - Угу.
   Веселое изумление, казалось, победило. Золотой зуб блеснул в улыбке, когда он забрал у меня карточку.
   - Ленни говорит, что не хочет называться именем белого человека. "Никаких рабских имен". Он собирается заявить о своем африканском происхождении, - сказал Джо сардонически. - "Хорошо", сказал я ему и спросил, не собирается ли он вставить кость в нос? Это еще не все, он отрастил на голове копну из кудрей, - Абернати растрепал руками свои коротко стриженые волосы, - и он всюду расхаживает в хламиде до колен длиной, которая смотрится так, как будто ее сшила его сестренка на уроках по домашней экономике. Ленни - извиняюсь, Мухаммед - собирается стать настоящим африканцем.
   Джо махнул рукой на окно, из которого открывался его любимый вид на парк.
   - Я говорю ему, оглянись вокруг, парень, где ты видишь львов? Это напоминает тебе Африку?
   Он откинулся на спинку стула, вытянув ноги, и удрученно покачал головой.
   - Бесполезно что-нибудь говорить мальчишке в таком возрасте.
   - Да, - согласилась я, - но почему "третий"?
   В ответ мне снова блеснуло золото, когда он неохотно улыбнулся.
   - Ну, он болтает что-то об утерянных традициях, недостающей истории и прочее. Он говорит: "Как мне держать себя с достоинством с этими парнями из Йельского университета, которых зовут Кадволдер четвертый или Сьюил Лодж младший, тогда как я не знаю даже имени собственного дедушки, не говоря о том, откуда я родом?"
   Джо фыркнул.
   - Я сказал ему: "Хочешь знать, откуда ты родом, взгляни в зеркало. Не похоже, что ты прибыл на Мейфлауэре37", а?
   Он снова взял в руки карточку, глядя на нее с неохотной усмешкой.
   - Он говорит, если он принимает свое происхождение, почему не принять его во всех отношениях? Если дедушка не смог дать ему свое имя, он сам даст имя дедушке. Единственный вопрос, - сказал Джо и взглянул на меня, изогнув брови, - каково мое положение между ним и дедушкой. Похоже, я должен стать Мухаммедом Ишмаэлем Шабаззом младшим, чтобы Ленни мог быть гордым афроамериканцем.
   Он оттолкнулся от стола и, опустив голову на грудь, зло посмотрел на бледно-серую карточку.
   - Ты счастливая, Эльджей, - сказал он. - По крайней мере, Бри не достает тебя вопросами о своем дедушке. Все о чем тебе нужно беспокоиться, это чтобы она не принимала наркотики и не забеременела от какого-нибудь парня, удравшего от армии в Канаду.
   Я с иронией рассмеялась.
   - Вот как ты так думаешь?
   - Да?
   Он с интересом взглянул на меня, изогнув одну бровь, снял очки в золотой оправе и вытер их концом галстука.
   - Ну, и как там Шотландия? - спросил он, глядя на меня. - Бри понравилось?
   - Она осталась там, - сказала я. - Ищет свою историю.
   Джо открыл рот, собираясь что-то сказать, но негромкий стук в дверь отвлек его.
   - Доктор Абернати?
   Полный молодой человек в рубашке-поло с сомнением заглядывал в офис из-за большой картонной коробки, которую он прижимал к своему обширному животу.
   - Называйте меня Ишмаэлем, - сказал Джо радушно.
   - Что? - рот молодого человека открылся, и он посмотрел на меня в замешательстве, смешанном с надеждой. - Вы доктор Абернати?
   - Нет, - ответила я, - это он, если он не возражает.
   Я поднялась со стола, приглаживая юбку.
   - Оставляю тебя с твоей проблемой, но если у тебя будет свободное время ...
   - Нет, подожди минутку, Эльджей, - прервал меня Джо, поднимаясь.
   Он взял коробку у молодого человека, потом вежливо пожал ему руку.
   - Вы должно быть мистер Томпсон? Джон Уиклоу звонил мне, что вы придете. Рад знакомству.
   - Гораций Томпсон, - представился молодой человек, слегка моргая. - Я принес, э, экземпляр ...
   Он махнул рукой в сторону картонной коробки.
   - Да, конечно. Я с удовольствием взгляну на него, но думаю, что доктор Рэндалл будет здесь также весьма полезна.
   Он поглядел на меня с озорной искрой в глазах.
   - Я просто хочу посмотреть, можешь ли ты сделать это мертвому человеку, Эльджей.
   - Что сделать мертвому ..., - начала я, когда он открыл коробку и осторожно вытащил череп.
   - О, симпатичный, - сказал он восхищенно, крутя его в руках.
   Симпатичный - это не то определение, которое пришло бы мне в голову при первом взгляде на него. Череп был весь в пятнах и обесцвечен, кость была насыщено коричневого цвета. Джо поднес его к окну и держал на свету, его большие пальцы мягко поглаживали выступы над глазными впадинами.
   - Симпатичная леди, - нежно сказал он, обращаясь как к черепу, так и ко мне, и Горацию Томпсону. - Взрослая, может быть где-то около пятидесяти или чуть больше. У вас есть ноги? - спросил он внезапно, поворачиваясь к молодому человеку.
   - Да, прямо здесь, - заверил его Гораций Томпсон и полез в коробку. - Более того, у нас есть весь скелет.
   Вероятно, Гораций Томпсон из офиса коронера, подумала я. Иногда оттуда приносили изувеченные тела, найденные на улицах, чтобы Джо определил причину смерти. На этот раз тело выглядело хуже некуда.
   - Вот, доктор Рэндалл, - Джо наклонился и осторожно положил череп в мои руки. - Посмотрите, была ли леди в добром здравии, а я пока взгляну на ее ноги.
   - Я? Я не судебный медэксперт.
   Все же я автоматически глянула вниз. Череп или был очень стар, или подвергся сильному воздействию непогоды; кость была гладкая с блеском, которого у свежих экземпляров не бывает, пятнистая от депигментации из-за взаимодействия с почвой.
   - Ну, ладно.
   Я медленно крутила череп в руках, рассматривая кости и вспоминая их названия. Гладкий изгиб теменной кости, переходящий во впадины височных костей, небольшие углубления, где крепились челюстные мышцы, выступающая лобная кость, соединяющаяся с верхнечелюстной костью. У женщины были прекрасные скулы, высокие и широкие. На верхней челюсти были почти все зубы - прямые и белые.
   Глубокие глазные впадины. Кость за ними была в тени, и даже наклоняя череп, нелегко было найти положение, в котором свет полностью заполнил бы впадину. Череп был легкий и хрупкий. Я провела рукой по лбу, потом по затылку, нащупывая отверстие в основании черепа, foremen magnum38, через которое проходят все сообщения нервной системы к мозгу и обратно.
   Прижав череп к животу и закрыв глаза, я почувствовала, как печаль заполняет его внутренность, словно бегущая вода. И странное слабое чувство - удивление?
   - Ее убили, - сказала я. - Она не хотела умирать.
   Я открыла глаза и увидела, что Гораций Томпсон с побледневшим лицом смотрел на меня, широко открыв глаза. Я очень аккуратно вложила череп ему в руки.
   - Где вы нашли ее? - спросила я.
   Мистер Томпсон обменялся взглядами с Джо, потом повернулся ко мне.
   - Она из пещеры с одного из островов в Карибском море, - ответил он. - С нею было еще много вещей. Ее возраст где-то от ста пятидесяти до двухсот лет.
   - Что?
   Джо широко ухмыльнулся, наслаждаясь своей шуткой.
   - Наш друг, доктор Томпсон работает на кафедре антропологии в Гарварде, - сказал он. - Его друг Уиклоу - мой знакомый, он попросил меня взглянуть на скелет.
   - Не смешно! - сказала я с негодованием. - Я думала, это неопознанное тело из офиса коронера.
   - Но она и является неопознанной, - указал Джо. - И конечно таковой и останется.
   И он, как терьер, зарылся в коробку, на откинутой крышке которой было написано "САХАРНАЯ КУКУРУЗА".
   - Ну-с, что мы здесь имеем? - произнес он, очень осторожно вытаскивая пластиковый пакет, содержащий части позвоночника.
   - Она была уже по частям, когда мы ее получили, - объяснил Гораций.
   - "О, череп присоединяем к шее39, - тихо напевал Джо, раскладывая позвонки вдоль стола. Его короткие пальцы ловко передвигали и выравнивали кости. - Шею присоединяем к позвоночнику ..."
   - Не обращайте на него внимания, - сказала я Горацию. - Иначе вы только поощрите его.
   - "А теперь внемлите ... слову ... господню!" - закончил он торжествующе. - Иисус Христос, Эльджей, ты это что-то! Посмотрите сюда.
   Гораций Томпсон и я покорно наклонились к ряду остроконечных позвонков. У широкого осевого позвонка была глубокая впадина, задний зигапофиз40 был полностью отломан, и ровный раскол шел через центр кости.
   - Сломанная шея? - спросил Томпсон, с интересом всматриваясь в кости.
   - Да, но не просто сломанная, я полагаю, - палец Джо двинулся вдоль линии перелома. - Смотрите. Кость не просто раскололась. Кто-то пытался отрезать леди голову. Тупым лезвием, - закончил он с удовольствием.
   Гораций Томпсон подозрительно посмотрел на меня.
   - Как вы узнали, что она была убита, доктор Рэндалл?
   Я покраснела.
   - Я не знаю, - ответила я. - Я ... она ... интуиция, вот и все.
   - Действительно? - он несколько раз моргнул, но не стал больше нажимать на меня. - Как странно ...
   - Она всегда делает это, - сообщил ему Джо, не поднимая глаз от бедра, которое он измерял с помощью кронциркуля. - Хотя, главным образом, на живых людях. Лучший диагностик из всех, кого я знаю.
   Он записал показания кронциркуля и взял маленькую пластмассовую линейку.
   - В пещере, вы сказали?
   - Мы думаем, что это было ... э ... секретное захоронение рабов, - объяснил мистер Томпсон, краснея, и я вдруг поняла, почему он показался таким смущенным, когда выяснил, кто из нас был доктором Абернати. Джо стрельнул в него острым взглядом и вернулся к работе. Он продолжал тихо напевать: "Сухие кости, сухие кости", измеряя размеры таза, потом вернулся к ногам, на сей раз, обратив внимание на голень. Наконец, он выпрямился и покачал головой.
   - Не рабыня, - произнес он.
   Гораций моргнул.
   - Она должна быть рабыней, - сказал он. - Вещи, которые мы нашли с ней ... явно африканского происхождения.
   - Нет, - категорически сказал Джо. Он звонко постучал ногтем по длинной бедренной кости. - Она не была черной ...
   - Вы можете утверждать это, основываясь на костях? - Гораций Томпсон казался взволнованным. - Но я думал - статья Дженсена, я имею в виду - теории о расовых физических различиях ... в значительной мере опровергнуты ...
   Он снова покраснел и замолчал.
   - О, вот как, - сказал Джо с сухой усмешкой. - Если вы полагаете, что черные и белые под кожей ничем друг от друга не отличаются, то добро пожаловать ко мне в гости, но это не так с научной точки зрения.
   Он повернулся и вытащил книгу с полки позади него. "Таблицы различий скелетов" - гласило название.
   - Посмотрите сюда, - пригласил Джо. - Вы можете увидеть различия в строении костей, а особенно костей ног. У афроамериканцев совершенно другое соотношение длины бедра к голени, чем у белых. И эта леди, - он постучал по скелету на столе, - была белой, европейкой. Без всякого сомнения.
   - О, - пробормотал Гораций Томпсон. - Хорошо. Нужно подумать - я имею в виду - было очень любезно с вашей стороны посмотреть скелет. Э, спасибо, - добавил он с неуклюжим поклоном.
   Мы, молча, наблюдали, как он собрал кости в коробку из-под сладкой кукурузы и ушел, остановившись в дверях, чтобы еще раз кивнуть нам головой.
   Джо коротко хохотнул, когда дверь за ним закрылась.
   - Держу пари, что он потащит скелет к Рутгерсу, чтобы узнать его мнение.
   - Академики не отказываются легко от своих теорий, - сказала я, пожимая плечами. - Я знаю, потому что достаточно долго жила с одним из них.
   Джо снова фыркнул.
   - Ага. Ну, теперь, когда мы разобрались с мистером Томпсоном и его мертвой белой леди, вернемся к тебе, Эльджей. Что я могу сделать для тебя?
   Я глубоко вздохнула и повернулась к нему.
   - Мне нужно честное мнение того, кого я считаю объективным. Нет, - поправилась я, - не так. Я нуждаюсь в твоем мнении - и в зависимости от мнения - возможно, в помощи.
   - Нет проблем, - уверил меня Джо. - Особенно относительно моего мнения. Это моя специальность.
   Он откинулся на спинку стула, взял очки с золотой оправой и одел их на свой широкий нос. Потом он сложил руки на груди, сцепив пальцы, и кивнул головой.
   - Давай.
   - Я сексуально привлекательна? - спросила я.
   Его глаза с их теплым золотисто-коричневым цветом всегда напоминали мне капли кофе. Теперь они совершенно округлились, еще больше усиливая сходство.
   Потом глаза сузились, но он продолжал молчать. Он внимательно осмотрел меня с головы до ног.
   - Это проверка, не так ли? - сказал он. - Я отвечаю, и тут из-за двери выскакивает одна из поборниц женских прав и с воплями "Женоненавистническая свинья!" ударяет меня по голове плакатом, на котором написано "Кастрировать шовинистов-мужчин". Да?
   - Нет, - заверила я его. - Мне нужен как раз ответ мужчины-шовиниста.
   - О, ну, хорошо. Тогда буду откровенен.
   Он, прищурившись, возобновил свой осмотр, и я невольно вытянулась.
   - Тощая белая, слишком много волос, но задница вполне приличная, - сказал он, наконец. - Титьки тоже хорошие, - добавил он с добродушным кивком. - Ты это хотела знать?
   - Да, - ответила я, расслабляясь. - Это точно то, что я хотела знать. Ведь такой вопрос нельзя задать любому.
   Он наморщил губы, тихо присвистнув, потом откинул голову и восхищенно загоготал.
   - Леди Джейн! У тебя появился мужчина!
   Я почувствовала, как кровь прилила к моим щекам, но попыталась держаться с достоинством.
   - Я не знаю. Возможно. Только возможно.
   - Только возможно? Господи Боже, Эльджей, давно пора!
   - Будь добр, перестань кудахтать, - сказала я, усаживаясь в кресло посетителя. - Это не к лицу человеку твоего возраста и положения.
   - Моего возраста? Ого, - сказал он, внимательно разглядывая меня сквозь очки. - Он моложе тебя? Вот почему ты волнуешься?
   - Немного, - сказала я. - Но я не видела его двадцать лет. Ты единственный человек, который знал меня на протяжении долгого времени. Скажи, я ужасно изменилась с момента нашей первой встречи?
   Я прямо смотрела на него, требуя честного ответа.
   Он посмотрел на меня, снял очки, прищурился, потом снова надел.
   - Нет, - произнес он, - ты не могла измениться, если только не растолстела бы.
   - Не могла измениться?
   - Нет. Ты когда-нибудь встречалась с одноклассниками из средней школы?
   - Я не училась в средней школе.
   - Нет? А я учился. И я говорю тебе, ЭльДжей, когда ты встречаешь человека, которого не видел двадцать лет, первое, что приходит в голову - это мысль: "Боже, как он изменился!", а потом вдруг кажется, что он совсем не изменился, словно этих двадцати лет не было, - он энергично потер голову, пытаясь выразить свою мысль. - Ты видишь, что у него появилась седина, морщины, и он не такой, каким был прежде, но через две минуты шок проходит, и ты не видишь этих изменений. Он тот же самый, что и раньше, и тебе приходится прилагать усилия, чтобы вспомнить, что ему уже не восемнадцать лет.
   - Ну, а если человек располнел, - продолжал он задумчиво, - это многое меняет. Труднее увидеть, кем он был, потому что лицо изменилось. Но ты, - он, снова прищурившись, посмотрел на меня, - ты никогда не располнеешь, у тебя не та генетика.
   - Полагаю, что нет, - сказала я и посмотрела на свои руки, сжатые на коленях. По крайней мере, запястья были еще тонкие. Кольца на пальцах мерцали в свете осеннего солнца.
   - Это отец Бри? - спросил он тихо.
   Я вскинула голову и уставилась на него.
   - Как, черт возьми, ты узнал? - произнесла я удивленно.
   Он слегка улыбнулся.
   - Как долго я знаю Бри? По крайней мере, лет десять.
   Он покачал головой.
   - В ней есть многое от тебя, Эльджей, но я никогда не видел в ней ничего от Фрэнка. У ее отца рыжие волосы, да? - спросил он. - И он огромный сукин сын, или все, что я знаю о генетике - ложь.
   - Да, - сказала я, чувствуя какое-то безумное волнение от этого простого признания. Пока я не сказала Бри и Роджеру о Джейми, я не произносила его имя почти двадцать лет. Радость от того, что можно было свободно говорить о нем, была опьяняющей.
   - Да, он огромный и рыжий, и он шотландец, - сказала я, заставив глаза Джо снова округлиться.
   - А Бри сейчас в Шотландии?
   - Как раз Бри и нужна помощь.
   Два часа спустя я навсегда покинула больницу, оставив в администрации заявление об увольнении, все необходимые документы по управлению моей собственностью, пока Брианна не достигнет совершеннолетия, и документ, передающий ей все мое состояние по достижению ею необходимого возраста. Когда я выезжала со стоянки автомобилей, то испытывала смешанное чувство паники, сожаления и восторга. Я была на пути к Джейми.
  
  21
  Q.E.D.41
  
  Инвернесс
  5 октября 1968
   - Я нашел дарственную на поместье.
   Лицо Роджера пылало от возбуждения. Он едва сдерживал себя, горя от нетерпения, пока Брианна целовала меня, а он укладывал мои сумки в багажник. Он начал рассказывать, как только усадил нас в свой крошечный Моррис42 и завел мотор.
   - Что? Лаллиброх? - я наклонилась вперед между ним и Брианной, чтобы слышать за шумом двигателя.
   - Да, некто Джейми - ваш Джейми - отписал собственность своему племяннику, молодому Джейми.
   - Документ в пасторском доме, - вставила Брианна, повернувшись ко мне. - Мы не рискнули взять его с собой. Роджеру пришлось буквально поклясться кровью, чтобы получить его из архива.
   Ее светлая кожа порозовела от возбуждения и холодного воздуха, капли дождя блестели в рыжих волосах. Для меня было волнительно снова увидеть ее после разлуки - матери всегда считают своих детей красивыми, но Бри действительно была красавица.
   Я улыбнулась ей, испытывая любовь, окрашенную паникой. Могла ли я подумать о том, чтобы оставить ее? Ошибочно приняв мою улыбку за удовольствие от известия, она продолжила, с волнением ухватившись за спинку сидения.
   - Ты никогда не догадаешься, что еще мы нашли!
   - Что ты нашла, - поправил Роджер, сжав ее колено одной рукой, другой направляя оранжевый автомобильчик в объезд. Она кинула на него быстрый взгляд и прикоснулась к нему с таким видом, словно между ними существует какая-то близость. Этот жест тут же заставил зазвенеть мои тревожные материнские колокола. Вот уже как, да?
   Мне показалось, что тень Фрэнка с обвинением смотрит через мое плечо. Хорошо, что Роджер не был черным. Я кашлянула и спросила:
   - Интересно, что это?
   Они обменялись взглядами и широко улыбнулись друг другу.
   - Подожди и увидишь, - сказала Бри с раздражающе самодовольным видом.
  
   - Видишь? - сказала она двадцать минут спустя, когда я склонилась над столом в кабинете пасторского дома.
   На потертой поверхности стола преподобного Уэйкфилда лежала пачка пожелтевших бумаг, выцветших и коричневых по краям. Сейчас они были аккуратно помещены в защитный пластиковый пакет, но когда-то с ними обращались весьма небрежно, края были оборваны, один лист был порван почти посредине, и на всех листах были сделаны заметки и примечания, написанные на полях и даже в самом тексте. Это был, по всей видимости, какой-то черновик.
   - Это текст статьи, - пояснил мне Роджер, роясь в груде огромных фолиантов, которые лежали на диване. - Она была опубликована в журнале "Форрестер", изданном печатником Александером Малкольмом в Эдинбурге в 1765 году.
   Я сглотнула, почувствовав, как кофточка сильно жмет в подмышках; 1765 год, почти двадцать лет с тех пор, как я покинула Джейми.
   Я уставилась на корявые буквы, выцветшие от времени. Они были написаны неуклюжей рукой, местами сжатые, местами растянутые, со слишком большими петлями у букв "д" и "з". Возможно, человек был леворук и с трудом писал правой рукой.
   - Вот, изданная версия, - Роджер принес открытый фолиант и положил его на стол. - Видите дату? Это 1765 год, и статья соответствует рукописному оригиналу, не включены только несколько последних примечаний.
   - Да, - сказала я, - а дарственная ...
   - Вот она, - Брианна стала торопливо рыться в ящике стола и вытащила довольно помятую бумагу, также заключенную в защитный пакет. Для этого документа защита еще больше запоздала, чем в случае с рукописью; он был когда-то забрызган дождем, был грязен и порван, многие слова расплылись и выцвели до неузнаваемости. Но три подписи внизу листа были видны отчетливо.
   Для меня верхняя подпись казалась выполненной так аккуратно, что только преувеличенная петля буквы "з" говорила о сходстве с текстом небрежной рукописи - "Джеймс Александер Малкольм МакКензи Фрейзер". И ниже две строчки, где расписались свидетели. Изящным тонким почерком - "Мурта ФицГиббонс Фрейзер", и еще ниже моим большим круглым почерком - "Клэр Бьючемп Фрейзер".
   Внезапно ноги мои отказали, и я села, инстинктивно положив руку на документ, словно не веря в его реальность.
   - Вот то, что нужно, не так ли? - сказал Роджер. Его внешнему спокойствию противоречили руки, которые слегка дрожали, когда он положил рукопись рядом с дарственной. - Вы это подписали. Это могло бы стать доказательством, если бы в нем была необходимость, - добавил он, быстро взглянув на Бри.
   Она покачала головой, и волосы упали на ее лицо. Они не нуждались ни в каких доказательствах. Исчезновение Джейли Дункан сквозь камни пять месяцев назад явилось достаточным свидетельством правдивости моей истории.
   Однако увидеть эту правду, написанную черным по белому, было потрясением. Я убрала руку и посмотрела на дарственную, потом перевела взгляд на рукопись.
   - Почерк тот же самый, мама? - спросила Бри, нетерпеливо склонившись над листами, ее волосы мягко касались моей руки. - Статья не подписана, то есть, подписана, но это псевдоним, - она коротко улыбнулась, - "Q.E.D." Оба почерка выглядят одинаково, но мы не графологи, а отдавать документы на экспертизу не хотели, пока ты не увидишь их.
   - Я думаю - да.
   Я чувствовала, что задыхаюсь, но в тоже время испытывала уверенность, и недоверчивая радость росла во мне.
   - Да, я почти уверена. Это писал Джейми.
   Q.E.D., надо же! У меня было безрассудное желание вытащить листы из пластикового пакета и сжать их в руках, почувствовать чернила и бумагу, которых он касался, свидетелей того, что он выжил.
   - Более того. Вот еще одно свидетельство, - голос Роджера выдал его гордость. - Видите? Это статья против закона об акцизах 1764 года, в которой защищается отмена ограничений на экспорт спиртного из Горной Шотландии в Англию. Вот, - его двигающийся палец внезапно остановился на фразе. - ... Так с давних пор известно, что "Свобода с виски ходят вместе!"43 Видите, как он поместил эту шотландскую фразу в кавычки? Он узнал ее от кого-то другого.
   - Он узнал ее от меня, - сказала я тихо. - Я процитировала эти стихи, когда он собирался украсть портвейн у принца Чарльза.
   - Ага, - кивнул Роджер, его глаза возбужденно сияли.
   - Но это цитата из Бернса, - сказала я, нахмурившись. - Возможно, автор ее уже написал - он жил в эти годы?
   - Да, - с довольным видом сказала Бри, опередив Роджера, - но Роберту Бернсу в 1765 году было всего шесть лет.
   - А Джейми было сорок четыре.
   Внезапно все показалось реальным. Он живой - был жив, поправилась я, стараясь взять себя в руки. Я положила ладонь с дрожащими пальцами на рукопись.
   - И если ..., - произнесла я, но должна была остановиться, чтобы снова сглотнуть.
   - И если время течет параллельно, как мы думаем ...
   Роджер также замолчал, глядя на меня. Потом перевел взгляд на Брианну.
   Она сильно побледнела, но глаза и рот были решительны, а пальцы, когда она прикоснулась к моей руке, были теплые.
   - Тогда ты можешь вернуться, мама, - сказала она мягко. - Ты можешь найти его.
  
   Пластиковые вешалки стучали о металлическую стойку, когда я медленно просматривала наряды.
   - Могу я вам помочь, мисс?
   Продавщица, словно услужливый пекинес, всматривалась в меня обведенными голубыми тенями глазами, которые еле виднелись из-под длинной челки.
   - У вас еще есть платья в духе прошлого? - я указала на стойку, заполненную одеждой с кружевами по корсажу, с длинными юбками из полосатого хлопка и плюша.
   Рот продавщицы был покрыт таким толстым слоем помады, что казалось, при улыбке она пойдет трещинами, но этого не произошло.
   - О, да, - ответила она. - Как раз сегодня мы получили новую партию одежды от Джессики Гутенберг. Посмотрите, разве они не хороши, эти старомодные платья?
   Она восхищенно провела пальцем по коричневому бархатному рукаву, затем развернулась на ножках, одетых в балетки, и указала в центр магазина.
   - Вон там, видите? На табличке написано.
   На табличке, прикрепленной на верху круглой стойки, большими белыми буквами было написано: "Пленитесь очарованием восемнадцатого столетия". Ниже причудливыми завитушками была выведена подпись - Джессика Гутенберг.
   Раздумывая о полной невозможности того, что кого-то могли называть Джессикой Гутенберг, я перебирала содержимое стойки, остановившись на действительно превосходном платье из кремового бархата со вставками атласа и большим количеством кружев.
   - Выглядит великолепно, не правда ли? - в девушке снова проявился пекинес, курносый нос засопел в надежде на продажу.
   - Возможно, - сказала я, - но не очень практично. Оно загрязнится сразу же после выхода из магазина.
   Я с легким сожалением отодвинула платье, переходя к десятому размеру.
   - О, мне так нравятся красные платья!
   Девушка восторженно сжала руки перед блестящим гранатовым платьем.
   - Мне тоже, - пробормотала я, - но мы не хотим выглядеть слишком яркими. Не дай Бог, примут за проституток, не так ли?
   Девушка удивленно взглянула на меня, но потом решила, что я пошутила, и захихикала.
   - Посмотрите это, - сказал она решительно, протягивая руку мимо меня. - Совершенно прекрасное платье, и цвет вам подходит.
   Действительно, оно было великолепно. Длиной до пола, с рукавами три-четверти, обрамленными кружевами. Из тяжелого шелка глубокого золотисто-коричневого цвета с мерцающими оттенками янтаря и хереса.
   Я аккуратно сняла его со стойки и держала на весу, рассматривая. Немного вычурно, но пойдет. Пошив был вполне приличным, никаких болтающихся ниток и распущенных швов. Машинные кружева были лишь слегка приметаны к лифу, но это можно легко поправить.
   - Хотите примерить? Примерочная там.
   Продавщица крутилась возле меня, ободренная моим интересом. И не удивительно. Бросив быстрый взгляд на ценник, я поняла, что она может рассчитывать на хорошие комиссионные. Я вздохнула, подумав, что за его цену можно оплатить месячную аренду лондонской квартиры, но потом пожала плечами. В конце концов, для чего нужны деньги?
   Однако я колебалась.
   - Я не знаю ..., - сказала я с сомнением, - оно милое, но ...
   - О, не беспокойтесь, если оно выглядит слишком молодежным для вас, - ободрила меня девушка. - Вы не выглядите старше двадцати пяти лет! Ну, может быть ... тридцати, - неубедительно закончила она, взглянув на мое лицо.
   - Спасибо, - сказала я сухо. - Меня это не волнует. Полагаю, у вас нет чего-нибудь без застежки-молнии, не так ли?
   - Без застежки-молнии? - ее маленькое круглое лицо выразило сомнение. - Ээ ... нет. Не думаю.
   - Ладно, не беспокойтесь, - сказала я, перекидывая платье через руку и направляясь в примерочную. - Если я доведу дело до конца, застежки-молнии будут моей наименьшей проблемой.
  
  22
  КАНУН ДНЯ ВСЕХ СВЯТЫХ
  
   - Две золотые гинеи, шесть соверенов, двадцать три шиллинга, восемнадцать девятипенсовых монет, десять полупенсов и ... двенадцать фартингов.
   Роджер бросил последнюю монету на звякнувшую кучку, потом полез в карман и с сосредоточенным выражением на худом лице стал что-то там искать.
   - О, вот еще.
   Он вытащил маленький пластиковый пакет и аккуратно высыпал из него еще горстку медных монеток.
   - Дойты44, - пояснил он. - Монета наименьшего достоинства, чеканившаяся в Шотландии в то время. Я собрал их как можно больше. Думаю, в основном, вам придется использовать их. Монеты большего достоинства пригодятся, если только вы станете покупать лошадь или еще что-нибудь крупное.
   - Я знаю.
   Я взяла несколько соверенов и потрясла их в ладонях, заставив монеты зазвенеть. Они были тяжелые, эти золотые монеты размером около дюйма в диаметре. Роджер и Бри потратили в Лондоне четыре дня, переходя от одного торговца редкими монетами к другому, прежде чем смогли собрать это маленькое состояние, мерцающее сейчас передо мной в электрическом свете.
   - Забавно, что сейчас эти монеты стоят гораздо дороже их номинальной стоимости, - сказала я, беря золотую гинею, - но в покупной способности тогда они стоили столько же, сколько и сейчас. Вот эта гинея - полугодовой доход мелкого фермера.
   - Я забыл, - сказал Роджер, - что вы хорошо знаете, сколько тогда стоили вещи.
   - Забыть легко, - сказала я в ответ, не сводя взгляда с денег. Уголком глаза я увидела, как Бри сделала шаг к Роджеру, и его рука автоматически потянулась к ней.
   Я глубоко вздохнула и оторвала взгляд от кучки серебра и золота.
   - Ну что ж, дело сделано. Идем обедать?
  
   Обед в одном из пабов на Ривер-стрит проходил в молчании. Клэр и Брианна сидели на диванчике напротив Роджера. Они почти не смотрели друг на друга во время еды, но Роджер видел, как их руки, локти, пальцы постоянно соприкасались легкими короткими касаниями.
   Как бы он справился с этим, задавался он вопросом, если бы это был его выбор, или выбор одного из его родителей? Расставание неизбежно в каждой семье, но чаще всего узы, связывающие родителя и ребенка, разрывало только вмешательство смерти. В данном случае был элемент выбора, который все делал значительно труднее. "Хотя расставание никогда не было легким делом", - подумал он, подцепляя вилкой кусок картофельной запеканки с мясом.
   Когда они поднялись, чтобы уйти, он положил свою ладонь на руку Клэр.
   - Просто ради шутки, - сказал он, - вы не сделаете мне одолжение?
   - Полагаю, да, - улыбнулась она. - Что за одолжение?
   Он кивнул на дверь.
   - Закройте глаза и выйдите в двери, когда будете снаружи, откройте их. Потом вернитесь сюда и расскажите, что увидели первым.
   Ее губы дернулись в веселой усмешке.
   - Хорошо. Надеюсь, это будет не полицейский, который арестует меня за появление в пьяном виде и нарушение общественного порядка, а вам придется вносить за меня залог, чтобы вытащить из тюрьмы.
   - Что бы ни было, лишь бы не утка.
   Клэр удивленно взглянула на него, но послушно повернулась к двери и закрыла глаза. Брианна смотрела, как мать вышла в двери, вытянув руки, чтобы не потерять направление. Она повернулась к Роджеру, приподняв свои медные брови.
   - Ты о чем, Роджер? Какая утка?
   - Ничего особенного, - ответил он, не сводя глаз с входа. - Это просто старый обычай. Сейчас Самайн - Хэллоуин. Один из праздников, когда согласно традиции можно предсказать будущее. И один из способов гадания - это выйти из дома с закрытыми глазами, и первое, что вы увидите за дверью, будет предсказанием.
   - Утки - это плохо?
   - Зависит от того, что они делают, - рассеяно ответил он, не отрывая взгляда от входа. - Если они прячут голову под крыло - это смерть. Почему она задерживается?
   - Может быть, выйти и посмотреть, - сказала Брианна нервно. - Я не думаю, что в Инвернессе много спящих уток, но река здесь очень близко ...
   Не успели они подойти к двери, как на ее стекле появилась тень, и дверь распахнулась, впустив слегка возбужденную Клэр.
   - Вы ни за что не поверите, кого я увидела первым, - сказала она, смеясь, когда увидела их.
   - Не утку с головой под крылом? - с тревогой спросила Брианна.
   - Нет, - ответила мать, удивленно взглянув на нее. - Полицейского. Я повернула направо и врезалась прямо в него.
   - Он направлялся к вам? - спросил Роджер, почувствовав необъяснимое облегчение.
   - Ну, да, пока я не налетела на него, - сказала она. - Потом мы немного повальсировали на тротуаре, обнимая друг друга, - она рассмеялась, выглядя смущенной и хорошенькой, ее глаза цвета коричневого хереса искрились в янтарных огнях паба. - Что?
   - Это удача, - сказал Роджер, улыбаясь. - Увидеть в Самайн, что к вам идет мужчина, означает, что вы найдете то, что ищете.
   - Да? - она с недоумением посмотрела не него, потом ее лицо осветилось внезапной улыбкой. - Замечательно! Пойдемте домой, и отпразднуем это!
   Тягостная скованность, которая охватила их во время обеда, внезапно исчезла, сменившись каким-то нервным возбуждением, они смеялись и шутили всю дорогу до пасторского дома. Придя туда, они пили за прошлое и будущее - Клэр и Роджер - шотландский виски, Брианна - кока-колу - и говорили о планах на завтрашний день. Брианна настояла на том, чтобы вырезать из тыквы фонарь, и теперь он стоял на буфете, благосклонно улыбаясь большим зубатым ртом.
   - У вас теперь есть деньги, - повторил Роджер в десятый раз.
   - И плащ, - вмешалась Брианна.
   - Да, да, - сказала Клэр нетерпеливо. - Все в чем я нуждаюсь или, по крайней мере, самое необходимое, - поправилась она.
   Она помолчала, потом взяла Бри и Роджера за руки.
   - Спасибо вам обоим, - сказала она, сжимая их руки. Ее глаза влажно заблестели, а голос стал хриплым. - Спасибо. Я не могу выразить, что я чувствую. Я не могу, но ... мои дорогие, я так буду скучать по вас!
   И потом они с Бри обнялись. Голова Клэр уткнулась в шею дочери, и они крепко сжали друг друга, словно пытаясь силой объятий, выразить всю глубину их любви друг к другу.
   Когда они разомкнули объятия, глаза их блестели от слез. Клэр прикоснулась ладонью к щеке девушки.
   - Мне лучше подняться к себе, - прошептала она. - Еще нужно кое-что сделать. Увидимся утром, доченька.
   Она поднялась на цыпочки и поцеловала дочь в кончик носа, затем повернулась и поспешно вышла из комнаты.
   После ухода матери Брианна снова села со стаканом кока-колы в руке и тяжело вздохнула. Она сидела, молча, смотрела на огонь и медленно вертела в руках стакан.
   Роджер стал приводить в порядок комнату перед сном, закрывая окна, убирая со стола справочники, которые он использовал, помогая Клэр готовиться к путешествию. Он помедлил перед фонарем из тыквы, но тот выглядел таким веселым со светом, струящимся из раскосых глаз и зазубренного рта, что он не смог затушить свечу.
   - Я не думаю, что он может вызвать пожар, - сказал он. - Не будем гасить свечу.
   В ответ было только молчание. Тогда он поглядел на Брианну и увидел, что она сидела неподвижно, словно камень, уставившись на огонь. Она не слышала его. Он сел рядом и взял ее руку.
   - Может быть, она сможет вернуться, - сказал он мягко. - Мы не знаем.
   Брианна покачала головой, не отрывая взгляда от пляшущего в камине пламени.
   - Я так не думаю, - сказала она тихо. - Она рассказывала нам, как все происходит. Она может даже не пройти через это.
   Длинные пальцы беспокойно постукивали по бедру, затянутому в джинсы.
   Роджер поглядел на дверь, убедиться, что Клэр ушла, и сел рядом с Брианной на софу.
   - Она принадлежит ему, Бри, - сказал он. - Разве ты не видишь по тому, как она говорит о нем?
   - Я вижу. Я знаю, он нужен ей, - полная нижняя губа слегка задрожала. - Но ... я тоже нуждаюсь в ней!
   Руки Брианны, лежащие на коленях, сильно сжались, и она наклонилась вперед, словно испытывая внезапную боль.
   Роджер погладил ее волосы, поражаясь мягкости блестящих прядей, скользящих сквозь его пальцы. Ему хотелось обнять и утешить ее, но она была напряжена и не отвечала.
   - Ты выросла, Бри, - сказал он мягко. - Ты живешь самостоятельно, не так ли? Ты любишь ее, но ты не нуждаешься в ней больше - по крайней мере, не так, как в детстве. Разве она не имеет право на счастье?
   - Да, но ... Роджер, ты не понимаешь! - вспыхнула она. Она сильно сжала губы и с трудом сглотнула. Потом посмотрела на него темными от горя глазами.
   - Она все, что у меня осталось, Роджер! Только она действительно знает меня. Она и папа - Фрэнк, - поправилась она, - они знали меня с самого моего рождения, видели, как я училась ходить, гордились мной, когда я делала что-то хорошее, и кто ...
   Она прервалась, и из ее глаз потекли слезы, оставляя на щеках блестящие дорожки.
   - Это звучит глупо, - сказала она с внезапным надрывом. - Действительно глупо! Но это ... - она замолчала, безнадежно подыскивая слова, потом, не имея сил сидеть спокойно, вскочила на ноги.
   - Это ... есть вещи, которых я о себе не знаю! - сказала она, шагая взад и вперед быстрыми сердитыми шагами. - Ты думаешь, я помню, как я выглядела, когда училась ходить, или какое слово я произнесла первым? Нет, а мама помнит! Это глупо, потому что это все мелочи, не имеющие значения, но это важно, потому что она так считает, и ... О, Роджер, если она уйдет, в мире не останется ни души, которой будет не безразлично, что я из себя представляю, или которая будет считать меня особенной не по какой-то причине, а просто потому что я - это я! Она единственный человек в мире, которому действительно не все равно, что я родилась, и если она уйдет ...
   Она застыла на каминном коврике с мокрым от слез лицом, сжимая руки и кривя губы, пытаясь овладеть своими эмоциями. Потом ее плечи опустились, и напряжение покинуло ее.
   - И это действительно глупо и эгоистично, - сказала она почти спокойным голосом. - Ты, наверное, думаешь, что я ужасная?
   - Нет, - сказал Роджер спокойно. - Я так не думаю.
   Он подошел и встал сзади, обняв ее за талию и прижимая к себе. Она сначала сопротивлялась, тело ее было напряжено, но потом уступила потребности в утешении и расслабилась, позволив ему положить подбородок на ее плечо и прижаться головой к ее голове.
   - Я никогда не понимал до сих пор, - сказал он. - Помнишь эти коробки в гараже?
   - Какие? - спросила она, фыркнув. - Там их сотни.
   - Те, на которых написано "Роджер".
   Он слегка сжал ее, скрестив руки на ее груди, мягко прижимая к себе.
   - Они полны вещей, когда-то принадлежавших моим родителям, - сказал он. - Открытки, письма, детская одежда, книги и всякий старый храм. Пастор собрал все это, когда взял меня к себе. Он обращался с ними, как со своими драгоценными историческими документами - двойные стенки, защита от моли и все такое.
   Он медленно покачивался взад и вперед, качая ее вместе с собой, глядя на огонь из-за ее плеча.
   - Однажды я спросил его, зачем он хранит все это - мне эти реликвии совершенно не нужны. Но он сказал, что мы все равно будем хранить их, потому что это история, моя история, а история нужна всем.
   Брианна вздохнула, и ее тело, казалось, окончательно расслабилось, включаясь в ритм полубессознательного покачивания.
   - Ты когда-либо смотрел в них?
   Он покачал головой.
   - Неважно, что там находится, - произнес он, - важно, что они есть.
   Он отпустил ее и сделал шаг назад, таким образом, вынудив Бри повернуться к нему. Ее лицо было покрыто красными пятнами, и длинный, изящный нос немного распух.
   - Ты не права, - сказал он мягко и протянул к ней руку, - ты не безразлична не только своей матери.
  
   Брианна уже давно ушла спать, а Роджер все сидел, глядя на затухающий огонь в камине. Хэллоуин всегда казался ему беспокойной ночью, наполненной бодрствующими духами. А эта ночь в особенности, учитывая то, что должно произойти утром. Фонарь из тыквы на столе выжидающе ухмылялся, наполняя комнату запахом домашней сдобы.
   Звук шагов на лестнице отвлек его от мыслей. Он подумал сначала, что не спится Брианне, но это была Клэр.
   - Я подумала, что ты, может быть, еще не спишь, - сказала она. Она была в ночной рубашке из белого атласа, бледно мерцающей на фоне темного коридора.
   Он улыбнулся и протянул руку, предлагая ей войти.
   - Нет, я никогда не могу спать в ночь всех святых. После всех тех историй, которые рассказывал мой отец, мне всегда казалось, что я слышу разговор привидений под моим окном.
   Она улыбнулась, входя в свет камина.
   - И о чем они говорили?
   - "Ты заметил эту большую серую голову с челюстями, на которых нет мяса?" - процитировал Роджер. - Вы знаете историю о маленьком портном, который провел ночь в церкви с призраками и встретил там голодное приведение?
   - Да. Думаю, если бы я услышала такой разговор под моим окном, я провела бы остаток ночи, зарывшись с головой под одеяло.
   - О, я так обычно и делал, - заверил ее Роджер. - Хотя однажды, когда мне было семь лет, я набрался храбрости, вылез из кровати и написал на подоконник - пастор сказал, если помочиться на дверные косяки, то призраки не смогут войти в дом.
   Клэр восхищенно рассмеялась, свет от камина затанцевал в ее глазах.
   - Ну и как, сработало?
   - Ну, было бы лучше, если бы окна были открыты, - ответил Роджер, - но призраки в дом не входили, нет.
   Они засмеялись вместе, но потом между ними возник один из маленьких неудобных периодов молчания - внезапное осознание того, как огромна пропасть, лежащая под туго натянутым канатом их разговора. Клэр сидела рядом, смотря на огонь, руки ее беспокойно двигались по складкам рубашки. Свет от огня мерцал на двух ее обручальных кольцах, золотом и серебряном.
   - Я буду заботиться о ней, - наконец, тихо произнес Роджер. - Вы это знаете, не так ли?
   Клэр кивнула, не глядя на него.
   - Я знаю, - сказала она мягко. Он мог видеть, как слезинки дрожали на концах ее ресниц, сверкая в свете каминного огня. Она пошарила в кармане и вытянула длинный белый конверт.
   - Ты решишь, что я ужасный трус, - сказала она, - и на самом деле это так. Но я ... я действительно не думаю, что смогу ... сказать Бри "прощай".
   Она остановилась, чтобы успокоить свой голос, и протянула ему конверт.
   - Я написала ей здесь все ... все, что я смогла. Ты ...?
   Роджер взял конверт. Он был согрет теплом ее тела. От какого-то неосознанного убеждения, что конверт должен остаться теплым до передачи его Бри, он сразу же затолкал его в нагрудный карман.
   - Да, - сказал он хриплым голосом. - Значит, вы уйдете ...
   - Рано, - сказала она, глубоко вздохнув. - На рассвете. Я наняла автомобиль.
   Она сжала лежащие на коленях руки, переплетя пальцы.
   - Если я ..., - она прикусила губу, потом умоляюще посмотрела на Роджера.
   - Вы понимаете, я не знаю, - сказала она. - Не знаю, смогу ли я сделать это. Я очень сильно боюсь. Боюсь идти, и боюсь не идти. Просто ... боюсь.
   - Я бы тоже боялся.
   Он протянул руку, и она взяла ее. Он долго держал ее руку, чувствуя, как под его пальцами легко и быстро бьется пульс на ее запястье.
   После продолжительного времени она мягко пожала его руку и отпустила.
   - Спасибо, Роджер, - сказала она. - За все.
   Она наклонилась и легко поцеловала его в губы, потом встала и вышла, словно белый призрак в темноте коридора, рожденный ветром Хэллоуина.
   Роджер сидел некоторое время один, все еще чувствуя ее теплое прикосновение на своей коже. Свеча в тыкве почти сгорела. Восковой запах разлился в тревожном воздухе, и языческие боги последний раз взглянули через глаза, изливающие пламя.
  
  23
  КРЭЙГ-НА-ДУН
  
   Воздух раннего утра был холодным и туманным, и я была рада плащу. Прошло почти двадцать лет с тех пор, как я носила нечто подобное. Удивительно, но портной в Инвернессе, который сшил его для меня, не посчитал странным заказ на старинный шерстяной плащ с капюшоном.
   Я, не отрываясь, смотрела на вершину, покрытую туманом. Автомобиль, из которого я вышла, стоял на дороге у подножия холма.
   - Здесь? - спросил водитель, выглядывая в окно и с сомнением всматриваясь в пустынную местность. - Вы уверены, мэм?
   - Да, - ответила я, едва дыша от страха. - Это здесь.
   - Да? - он колебался, несмотря на крупную банкноту, которую я ему вручила. - Хотите, чтобы я подождал вас, мэм? Или мне подъехать попозже, чтобы забрать вас?
   Я испытывала сильное желание сказать "да". В конце концов, могу я потерять присутствие духа? В данный момент мой контроль над этой ненадежной субстанцией был весьма слаб.
   - Нет, - ответила я, сглатывая. - Нет, в этом нет необходимости.
   Если я не смогу, я просто пойду в Инвернесс пешком, или, может быть, сюда приедут Роджер с Брианной. "Будет плохо, - подумала я, - если я позорно отступлю". Или это станет большим облегчением?
   Я скользила по гранитным окатышам, и комья грязи с тропинки падали вниз в ручей. "Неужели я собираюсь сделать это на самом деле?" - думала я. Монеты, зашитые во внутренний карман юбки, стучали о бедро, своей уверенной тяжестью напоминая о реальности моего намерения.
   Нет, я не могу. Мысли о Брианне, которая мирно спала, когда прошлой ночью я пришла проститься с ней, не давали мне покоя. И по мере приближения к камням, ко мне с вершины холма тянулись щупальца незабываемого страха. Вопли, хаос, и чувство, словно ты разрываешься на части. Нет, я не могу.
   Я не могла, но я продолжала подниматься; ладони мои вспотели, ноги двигались так, словно не принадлежали мне.
   К тому времени, когда я достигла вершины холма, полностью рассвело. Туман остался внизу, и камни резко чернели на фоне кристально чистого неба. Их вид заставил меня похолодеть от тревоги, но я продолжала двигаться вперед и вошла в круг.
   Они стояли возле расщепленного камня, глядя друг на друга. Брианна услышала мои шаги и повернулась мне навстречу.
   Я уставилась на нее, потеряв дар речи от изумления. Она была одета в платье от Джессики Гуттенберг, очень похожим на мое, только ярко-зеленого цвета с нашитыми на корсете пластмассовыми украшениями.
   - Этот цвет тебе ужасно не идет, - сказала я.
   - Это было единственное платье шестнадцатого размера, - спокойно ответила она.
   - Что, ради Бога, вы здесь делаете? - спросила я сердито, немного придя в себя.
   - Мы приехали проводить тебя, - сказала она, и намек на улыбку скользнул по ее губам. Я взглянула на Роджера, который пожал плечами в ответ и криво улыбнулся.
   - О, да. Хорошо, - произнесла я.
   Камень за спиной Брианны был в два человеческих роста высотой, и сквозь его расщелину, в фут шириной, я могла видеть, как поднявшееся солнце сияло на траве, растущей за кругом.
   - Идешь ты, - сказала она твердо, - или я.
   - Ты! Ты сошла с ума?
   - Нет, - сказала она, глядя на расщелину. Возможно, из-за цвета платья ее лицо казалось белым, как мел. - Я смогу ... пройти. Я знаю, что смогу. Когда Джейли Дункан прошла через камни, я слышала их зов. Роджер тоже слышал.
   Она посмотрела на него, как бы прося подтверждения, потом твердо взглянула на меня.
   - Я не знаю, смогу ли я найти Джейми Фрейзера; вероятно, сделать это можешь только ты. Но если ты откажешься, я попробую.
   Я открыла рот, но ничего не смогла сказать.
   - Разве ты не понимаешь, мама? Он должен знать ... должен знать, что все, что он сделал для нас, было не зря.
   Ее губы задрожали, она сжала их и молчала долгое время.
   - Это наш долг перед ним, мама, - сказала она тихо. - Кто-то должен найти его и все рассказать.
   - О, Бри, - сказала я, в горле у меня стоял комок, и я едва могла говорить. - О, Бри!
   Она взяла мои руки, крепко сжав их.
   - Он отдал тебя мне, - сказала она так тихо, что я едва могла слышать ее. - Теперь я должна вернуть тебя ему.
   Затуманенные слезами глаза, так похожие на глаза Джейми, смотрели на меня.
   - Если ты найдешь его, - прошептала она, - когда ты найдешь моего отца, дай ему это?
   Она нагнулась и поцеловала меня, отчаянно и нежно, потом отвернулась к камню.
   - Иди, мама! - сказала она, задыхаясь. - Я люблю тебя. Иди!
   Уголком глаза я увидела движение Роджера в ее направлении. Я сделала шаг, другой и услышала слабый гул. Я сделала еще один шаг, и мир исчез.
  
  ЧАСТЬ ШЕСТАЯ
  Эдинбург
  
  24
  A. МАЛКОЛЬМ, ПЕЧАТНИК
  
   Моя перввя связная мысль была: "Идет дождь. Это должно быть Шотландия". Моя вторая мысль была о том, что этот вывод не остановил хаотичную круговерть случайных образов, столкновения которых порождали в моей голове маленькие взрывы ощущения нереальности.
   Я с трудом приоткрыла один глаз. Веко было тяжелое, словно свинцовое, а мое лицо казалось мне холодным и опухшим, как у затопленного трупа. Я слегка вздрогнула от этой мысли и сразу же почувствовала промокшую насквозь одежду, облепившую мое тело.
   Действительно шел дождь. Он был не очень сильный, но стучал по земле, не переставая, и над зеленым торфяником висел туман из отскочивших от земли капелек. Я села, чувствуя себя бегемотом, вылезающим из болота, и сразу же упала назад.
   Я моргнула и прикрыла глаза, закрывая их от дождя. Осознание того, кем я была - и где я была - начало постепенно приходить ко мне. Бри. Ее лицо внезапно возникло в моей памяти, словно резкий удар в живот, заставивший меня задохнуться. Острое чувство потери и боль расставания набросились на меня - слабое отражение ощущений, испытанных мною в хаосе перехода.
   Джейми. Вот мой единственный якорь, за который я цеплялась, и который держал меня в здравом уме. Я дышала медленно и глубоко, положив руки на бешенно бьющееся сердце, вызывая в памяти лицо Джейми. На мгновение мне показалось, что я не смогу увидеть его, но затем оно отчетливо возникло перед моим мысленным взором.
   Я снова попыталась подняться и на этот раз осталась сидеть, упершись в землю вытянутыми руками. Да, это, несомненно, была Шотландия, и при этом она была Шотландией прошлого. По крайней мере, я на это надеялась. В любом случае, она не была страной, которую я оставила. Деревья и кусты располагались по-другому, и прямо подо мной был участок с молодой кленовой порослью, которой не было, когда я поднималась на холм. Когда? Этим утром? Два дня назад?
   Я понятия не имела, сколько времени прошло с тех пор, как я вошла в этот каменный круг, или как долго я пролежала здесь без сознания. Достаточно долго, если судить по моей одежде; она промокла насквозь, и холодные ручейки сбегали по моему телу под платьем.
   В занемевшей щеке стало покалывать, и, притронувшись к ней рукой, я почувствовала на ней какие-то отпечатки. Я посмотрела вниз и увидела гроздья рябиновых ягод, мерцающих красным и черным цветом среди травы. "Совершенно к месту", - подумала я с усмешкой. Я упала под рябиной, которая по горским поверьям служила защитой от чар и колдовства.
   Я ухватилась за гладкий ствол дерева и с усилием поднялась на ноги. Все еще держась за рябину, я повернулась к северо-востоку. Дождь закрыл горизонт сплошной пеленой, но я знала, что Инвернесс лежит в той стороне. Не больше часа езды на машине по современной дороге.
   Дорога и сейчас существовала, я могла видеть ее очертания - темная серебряная линия на влажно мерцающем торфянике, которая вилась вдоль подножия холма. Однако сорок с лишним миль пешком, это совсем не поездка на автомобиле.
   Мой самочувствие улучшилось, пока я стояла. Слабость моих членов уменьшилась вместе с ослаблением чувства распада моего сознания. Это прохождение было таким же ужасным, как я и боялась, а может быть - даже хуже. Я внезапно почувствовала рядом угрожающее присутствие камней, и мою кожу укололи иглы холодного страха.
   И все же я сталась жива. Жива, и с чувством уверенности, горящим, как маленькое солнце в моей груди. Он был здесь. Сейчас я знала это, хотя, когда я ступила сквозь камни, такой уверенности у меня не было. Была только вера. И мысль о Джейми стала той веревкой, брошенной мне в неистовый поток хаоса, которая вытащила меня на берег разума.
   Я промокла, замерзла и чувствовала себя избитой, словно меня кидало на скалы в волнах разъяренного прибоя. Но я была здесь. И где-то здесь в этой незнакомой стране прошлого был мужчина, которого я искала. Память о боли и ужасе отступили, когда я поняла, что на кону стоит моя жизнь. Обратный переход определенно станет для меня смертельным. И как только я осознала, что пути назад нет, все колебания и страхи сменились странным, почти ликующим спокойствием. Я не могу вернуться, и мне не оставалась ничего, как идти вперед - искать Джейми.
   Проклиная мою непредусмотрительность - ведь могла бы попросить портного сделать в плаще водонепроницаемую прокладку - я теснее завернулась в этот пропитанный водой предмет одежды. Даже влажная, шерсть держала немного тепла. Если я начну двигаться, я согреюсь. Похлопав по карманам, я обнаружила, что сверток с бутербродами совершил путешествие вместе со мной. Это хорошо; мысль идти пешком сорок миль на пустой желудок, меня не прельщала.
   Хотя, если повезет, мне не придется идти пешком. Я могла бы найти деревню или ферму, где могла купить лошадь. А если не повезет, то я была готова. Я намеревалась добраться до Инвернесса - любым способом - а там сесть в почтовую карету до Эдинбурга.
   Никаких сведений о том, где Джейми находится в настоящее время, у меня не было. Он мог быть в Эдинбурге, где была напечатана его статья, но он также мог быть и в любом другом месте. Если я не смогу найти его там, я могу поехать в его родной дом, в Лаллиброх. Конечно, его семья должна знать, где он находится ... если они все еще были там. Эта мысль обдала меня холодом, и я вздрогнула.
   Я вспомнила о маленькой книжной лавке, мимо которой я проходила каждое утро, направляясь от автомобильной стоянки к больнице. В ней продавали различные постеры, и когда я в последний раз уезжала от Джо, там были выставлены психоделические45 образцы этой продукции.
   "Сегодня первый день оставшейся части вашей жизни", - гласила надпись на одном постере над картинкой, изображавшей нелепого цыпленка, который с глупым видом высовывал голову из яичной скорлупы. В другом окне на другом постере была изображена гусеница, ползущая вверх по цветочному стеблю. Над цветком порхала ярко раскрашенная бабочка, а внизу был девиз: "Путешествие в тысячу миль начинается с одного шага".
   Сильнее всего в клише раздражает, то, решила я, что они зачастую верны. Я отпустила ствол рябины и двинулась вниз по холму навстречу своему будущему.
  
   Поездка из Инвернесса в Эдинбург была длинная и такая тряская, что я несколько раз прикусила зубами щеку. В большой карете со мной ехали две леди, маленький плаксивый сын одной из них и четыре джентльмена различной комплекции и склада характера.
   Мистер Грэхем, маленький и живой джентльмен средних лет, сидевший рядом со мной, носил на шее мешочек с камфорой и асафетидой46, и их аромат вызывал слезы у всех остальных в карете.
   - Превосходное средство от гриппа, - пояснил он мне, как кадилом, размахивая мешочком перед моим носом. - Я надеваю это ежедневно в осенние и зимние месяцы, и я не болел ни дня в течение тридцати лет.
   - Потрясающе! - вежливо сказала я, пытаясь задержать дыхание. Я не сомневалась в истинности его утверждения; эфирные пары, вероятно, держали людей на таком расстоянии, что микробы не достигали его.
   Однако на маленького мальчика это средство не произвело такого благоприятного впечатления. После нескольких громких и непочтительных замечаний о запахе в карете, мастер Джорджи уткнулся в грудь матери, откуда изредка выглядывал с довольно зеленым лицом. Я внимательно посматривала на него, а также на горшок под сиденьем напротив, готовая к быстрым действиям в случае необходимости.
   Я пришла к заключению, что данный горшок служил для использования в ненастную погоду или в других чрезвычайных обстоятельствах, поскольку скромность леди требовала остановок каждый час, во время которых пассажиры рассыпались по кустам, словно выводок перепелок. Даже те, кому не требовалось опорожнить мочевой пузырь или кишечник, выходили из кареты в поисках избавления от зловонной асафетиды мистера Грэхема.
   После нескольких остановок мистер Грэхем обнаружил, что его место возле меня занял мистер Уоллес, упитанный молодой адвокат, возвращающийся в Эдинбург, как он объяснил мне, после продажи имущества своего пожилого родственника.
   Подробности его юридической практики не представлялись мне столь захватывающими, как ему самому, но при данных обстоятельствах его очевидное ухаживание вселяло надежду, и я провела несколько часов, играя с ним в маленькие шахматы, которые он достал из кармана и положил себе на колени.
   Мое внимание отвлекалось от неудобств поездки и от сложностей шахмат мыслями о том, что я могла найти в Эдинбурге. "А. Малкольм". Это имя звучало для меня, как гимн надежды. "А. Малкольм". Это должен быть Джейми, просто должен быть! Джеймс Александер Малкольм МакКензи Фрейзер.
   - Принимая во внимание, как преследовались шотландские мятежники после Каллодена, было бы разумно с его стороны использовать в Эдинбурге вымышленное имя, - пояснил мне Роджер Уэйкфилд. - Особенно, если он официально был признан преступником. Что, по-видимому, у него вошло в привычку, - добавил он, глядя на рукопись с корявым почерком, критикующую налоговую политику правительства. - Для того времени, это практически мятеж.
   - Да, это похоже на Джейми, - сказала я ровным голосом, но мое сердце подпрыгнуло при виде этих каракулей со смело сформулированными мыслями. Мой Джейми. Я коснулась маленького твердого прямоугольника в кармане юбки, размышляя, как скоро мы достигнем Эдинбурга.
   Погода была не по сезону прекрасной с небольшими случайными дождями, которые практически не препятствовали нашей поездке, и менее чем через два дня, после четырех остановок на почтовых станциях наше путешествие закончилось.
   Карета остановилась во дворе позади бойдовского трактира "Белая лошадь" в начале Королевской мили47. Пассажиры выползли из кареты, как куколки из коконов, со сбитыми набок париками и со слегка дергаными из-за длительной поездки движениями. После полумрака кареты даже серый свет дня в Эдинбурге казался ослепительным.
   У меня покалывало в ногах после долгого сидения, но я заторопилась прочь, надеясь покинуть двор, пока мои бывшие спутники были заняты багажом. Увы, мистер Уоллес догнал меня возле выхода на улицу.
   - Миссис Фрейзер! - сказал он. - Могу я просить вашего дозволения проводить вас до места назначения? Вам, разумеется, необходима помощь в доставке ваших вещей.
   Он оглянулся на карету, где кучера разгружали багаж, подавая в толпу сумки и чемоданы, под аккомпанемент кряхтений и выкриков.
   - Э ... - сказала я. - Спасибо, но я ... э, оставляю мой багаж под ответственность хозяина гостиницы. Мой ... мой, - я отчаянно искала слова. - Слуга моего мужа заберет его позже.
   Его пухлое лицо выразило разочарование при слове "муж", но он благородно справился с этим чувством и, взяв мою руку, склонился над ней.
   - Понимаю. Могу я выразить мое глубокое удовлетворение от вашей компании в этом путешествии, миссис Фрейзер? Возможно, мы еще встретимся, - он выпрямился, оглядывая людей, проходящих мимо нас. - Ваш муж встречает вас? Я был бы рад познакомиться с ним.
   Хотя интерес мистера Уоллеса был лестен для меня, сам он быстро становился досадной помехой.
   - Нет, он присоединится ко мне позже, - сказала я. - Было приятно встретить вас, мистер Уоллес. Буду надеяться, что когда-нибудь мы встретимся.
   Я с энтузиазмом потрясла руку мистера Уоллеса, чем привела его в смущение, и, воспользовавшись этим, исчезла в толпе пассажиров, кучеров и торговцев.
   Я не отважилась остановиться на выходе из двора, боясь, что он выйдет следом за мной, а повернулась и двинулась вверх по Королевской миле, двигаясь сквозь толпу так быстро, как мне позволяли мои длинные юбки. К счастью, был базарный день, и я вскоре затерялась среди продавцов лакенбутов48 и устриц, толпившихся на улице.
   Запыхавшись, как удирающий вор-карманник, я остановилась на полпути к замку. Здесь был общественный фонтан, и я села на его бровку, чтобы отдышаться.
   Я была здесь. Я действительно была здесь. Эдинбург поднимался по склону надо мной к сияющим высотам Эдинбургского замка и спускался подо мной к величественной громаде дворца Холируд.
   Последний раз, когда я стояла возле этого фонтана, принц Красавчик Чарли обращался к собравшимся горожанам, пытаясь вдохновить их своим королевским присутствием. Он изящно прыгнул с бровки к центральной фигуре фонтана, и, держась рукой за одну из голов скульптуры, кричал: "На Англию!" Толпа ревела, восхищенная этим проявлением юношеского задора и атлетической силы. Я сама была бы впечатлена этим жестом, если бы не заметила, что вода в фонтане была предусмотрительно отключена.
   Интересно, где сейчас находится Чарли? Полагаю, после Каллодена он отправился в Италию, доживать свою жизнь в постоянном изгнании. Чем он занимается, я не знала и не хотела знать. Он ушел с исторической сцены и из моей жизни тоже, оставив за собой гибель и разрушение. Осталось только узнать, что еще можно было спасти.
   Очень хотелось есть. Я не ела ничего со времени торопливого завтрака из каши и вареной баранины, которым нас кормили рано утром на почтовой станции в Дундафе. И хотя в кармане у меня оставался бутерброд, я не стала есть его в карете под любопытными взглядами попутчиков.
   Сейчас я вытащила его и аккуратно развернула. Арахисовое масло и джем на белом хлебе. И хотя джем растаял, просочившись пурпурными пятнами сквозь мягкий хлеб, а сам бутерброд превратился в смятый бесформенный кусок, он был восхитителен.
   Я съела его, с наслаждением смакуя вкус арахисового масла. Как много времени я провела, намазывая его на бутерброды для школьных завтраков Брианны? Твердо отстранив эту мысль, я оглянулась вокруг, чтобы отвлечься. Они не сильно отличались от моих современников, жители восемнадцатого века, хотя и мужчины, и женщины в своей массе были несколько ниже, очевидно, в результате плохого питания. И все-таки во мне было удивительное чувство узнавания - я их знала, и, слушая глубокий раскатистый говор на улице после многих лет привычки к ровному носовому выговору бостонцев, я почувствовала, что вернулась домой.
   Я проглотила последний сладкий кусок моей прежней жизни и смяла обертку. Я оглянулась вокруг, но никто не смотрел в мою сторону. Тогда я разжала руку и позволила пластиковому пакетику упасть на землю. Он прокатился несколько дюймов по булыжнику, расправляясь и дергаясь, словно живой, потом легкий ветерок поймал его, и маленький прозрачный прямоугольник взлетел, порхая, словно падающий осенний лист, над серыми камнями.
   Сквозняк от проезжающей телеги ломового извозчика затянул его под колеса, он последний раз сверкнул отраженным солнечным светом и исчез с глаз прохожих. Я подумала, будет ли мое анахроничное присутствие здесь таким же незаметным и безвредным.
   "Ты трусишь, Бьючемп, - сказала я себе. - Время идти".
   Я глубоко вздохнула и встала.
   - Извините, - сказала я, схватив за рукав проходящего мимо ученика пекаря. - Я ищу печатника ... мистера Малкольма. Александера Малкольма.
   Внутри меня бурлило смешанное чувство страха и возбуждения. Что если в Эдинбурге нет никакой издательской лавки Александера Малкольма?
   Лавка все же была. Лицо мальчика немного покривилось в раздумье, потом разгладилось.
   - О, да, мэм. Вниз по улице и налево. Переулок Карфакс.
   И поправив хлебные батоны, которые он локтями прижимал к бокам, мальчик поклонился и исчез в толпе.
   Переулок Карфакс. Я осторожно вошла в толпу, держась ближе к стенам, чтобы не попасть под струи помоев, иногда выливающихся из окон верхних этажей. В Эдинбурге насчитывалось несколько тысяч жителей; отходы их жизнедеятельности текли по сточным канавам мощеных улиц, и только сила и частота дождей держали город, пригодным для житья.
   Узкий темный вход в переулок Карфакс зиял передо мной через улицу. Я замерла; мое сердце стучало так громко, что его можно было услышать за ярд.
   Дождя не было, но воздух был напитан влагой, и волосы мои завивались кольцами. Я убрала завиток со лба, поправляя волосы, как могла без зеркала. Потом я увидела впереди большое стеклянное окно и заторопилась к нему.
   Стекло было туманным от испарений, но все же давало тусклое отражение, в котором я увидела свое горящее от волнения лицо с широко-распахнутыми глазами, выглядевшее, впрочем, вполне прилично. Однако мои волосы, пользуясь возможностью, выбились из-под шпилек и беспорядочно вились в разные стороны в совершенном подобии кудрей медузы. Я нетерпеливо выдернула шпильки и стала убирать кудри.
   Внутри помещения была женщина, склонившаяся над прилавком. Там были еще три ребенка, и я уголком глаза увидела, как она оторвалась от своего дела и стала что-то выговаривать детям, замахиваясь сумочкой на мальчика, который баловался с веточками аниса в стоящем на полу ведре с водой.
   Это была аптекарская лавка, взглянув вверх, я прочла название, "Хоу", и ощутила еще одно чувство узнавания. Я покупала здесь травы во время нашего короткого пребывания в Эдинбурге. Украшение окна с тех пор немного изменилось, в нем была выставлена банка с подкрашенной водой, в которой плавало нечто человекоподобное. Эмбрион свиньи или младенец бабуина; с прижатой к закругленному стеклу мордочкой, это существо, казалось, злобно смотрело на меня.
   - Ну, по крайней мере, я выгляжу лучше, чем ты! - пробормотала я, борясь с упорной прядью.
   Я выглядела так же лучше, чем женщина внутри лавки, решила я. Она закончила свои дела и с хмурым лицом складывала покупки в сумку. У нее был бледный вид городского жителя, лицо покрывали морщины, глубокие складки пролегли от носа к уголкам рта, брови были нахмурены.
   - Черт побери тебя, маленький крысеныш, - сердито выговаривал она мальчику, когда они с шумом вывалились из лавки, - сколько раз тебе говорить, чтобы ты держал руки в карманах?
   - Извините, - выступила я вперед, движимая непреодолимым любопытством.
   - Да?
   Оторвавшись от материнских наставлений, она равнодушно смотрела на меня. Вблизи она выглядела еще более изможденной. Углы ее рта были опущены, а рот запал - без сомнения, из-за отсутствия зубов.
   - Я не могу сдержать восхищения вашими детьми, - произнесла я со всем восхищением, которое смогла изобразить. Я любезно улыбнулась им. - Такие симпатичные ребятишки! Скажите, сколько им лет?
   Она отрыла рот, подтверждая отсутствие ряда зубов, несколько раз моргнула, потом заговорила.
   - О, ну, это очень мило с вашей стороны, мэм. Ага ... Вот Мэйсри, ей десять, - сказала она, кивая головой на старшую девочку, которая вытирала нос рукавом платья. - Джою восемь. Вытащи палец из носа, - прошипела она, затем повернулась и с гордостью провела рукой по головке младшей дочери, - и маленькая Полли, только что исполнилось шесть лет в мае.
   - Неужели? - я уставилась на женщину, выражая удивление. - Вам не дашь столько лет, чтобы иметь таких взрослых детей. Вы, должно быть, очень рано вышли замуж?
   Она стала прихорашиваться, улыбаясь
   - О, нет. Совсем не рано, мне было девятнадцать, когда родилась Мэйсри.
   - Удивительно, - сказала я, именно это и подразумевая. Я покопалась в кармане и дала каждому ребенку по пенни, которые они взяли с застенчивыми кивками благодарности.
   - Добрый день вам и вашей прекрасной семье, - сказала я женщине и ушла с улыбкой и взмахом руки на прощание.
   Девятнадцать лет, когда родилась старшая девочка, а Мэйсри сейчас было десять. Женщине было только двадцать девять лет. А я, благодаря хорошему питанию, гигиене и лечению зубов, не изможденная многочисленными родами и тяжелой физической работой, выглядела гораздо моложе ее. Я глубоко вздохнула и, откинув назад волосы, вошла в тень переулка Карфакс.
  
   Это был длинный извилистый переулок, и издательская лавка находилась в его конце. По обеим сторонам переулка располагались деловые конторы и сдаваемые в аренду квартиры, но я не видела ничего, кроме опрятной белой вывески рядом с дверью.
   "А. МАЛКОЛЬМ
   ПЕЧАТНИК И ПРОДАВЕЦ КНИГ"
   было написано на ней, и ниже "Книги, визитные карточки, брошюры, плакаты и т.д."
   Я протянула руку и коснулась черных букв. А. Малкольм. Александер Малкольм. Джеймс Александер Малкольм МакКензи Фрейзер. Вероятно.
   Еще минута, и я не выдержу. Я толкнула дверь и вошла.
   Впереди через всю комнату шел прилавок, имеющий проход с откинутой крышкой над ним на одном конце и стойку с несколькими полками, заполненными печатной продукцией, на другом. Плакаты и бланки всех сортов были прикреплены на противоположной стене, являясь, без сомнения, образцами производимой продукции.
   Дверь в соседнюю комнату была открыта, через нее виднелся угол печатной машины. И там, склонившись над ней и повернувшись ко мне спиной, стоял Джейми.
   - Это ты, Джорди? - спросил он, не оборачиваясь. Он был одет в рубашку и бриджи, и в руках держал какой-то маленький инструмент, которым он ковырял внутри пресса. - Долго же ты. Ты принес ...
   - Это не Джорди, - сказала я необычно тонким голосом. - Это я, - сказала я, - Клэр.
   Он очень медленно выпрямился. У него были длинные волосы, связанные в толстый хвост густого медного цвета. Я успела заметить, что лента, которой хвост был завязан, была зеленая, а потом он обернулся.
   Он молча уставился на меня. Дрожь пробегала по его горлу, когда он глотал, но, тем не менее, он ничего не говорил.
   Это было то же самое широкое приветливое лицо с темно-синими слегка раскосыми глазами, высокие плоские скулы викинга, длинный рот с приподнятыми уголками, словно он вот-вот улыбнется. Морщины вокруг глаз и рта стали, конечно, глубже. Немного изменился нос. Тонкая переносица утолщилась в результате старого, плохо излеченного перелома. Из-за этого он стал выглядеть более свирепым, подумала я, но зато вид надменной сдержанности почти исчез, и в его внешности появилось новое грубоватое очарование.
   Я вошла в открытую створку прилавка, видя только этот немигающий взгляд. Я откашлялась.
   - Когда ты сломал нос?
   Углы широкого рта немного приподнялись.
   - Через три минуты после того, как я последний раз видел тебя ... сассенах.
   В том, как он произнес это имя, было сомнение и вопрос. Нас разделял только фут пространства. Я осторожно протянула руку и коснулась тонкого шрама на месте перелома, белого на его бронзовой коже.
   Он вздрогнул и уклонился, как если бы между нами пробежала электрическая искра, спокойное выражение на его лице исчезло.
   - Ты настоящая, - прошептал он.
   Я полагала, что он и до этого был бледен. Но теперь все краски сбежали с его лица. Его глаза закатились, и он внезапно грохнулся на пол, сопровождаемый ливнем из бумаг и различных приспособлений, которые он смахнул с пресса. "Он упал вполне изящно для такого большого мужчины", - подумала я отстраненно.
   Это был просто обморок. Его веки затрепетали к тому времени, когда я встала на колени возле него и ослабила галстук на его шее. У меня не было сомнений, но, тем не менее, я расстегнула рубашку и посмотрела. Он, конечно, был там, маленький треугольный шрам прямо над ключицей, оставленный ножом Джонатана Рэндалла, эсквайра, капитана восьмого полка королевских драгун.
   Нормальный здоровый цвет возвращался на его лицо. Я сидела на полу, скрестив ноги и положив его голову на свое бедро. Его волосы были густыми и мягкими в моей руке. Наконец, глаза его открылись.
   - Неужели так плохо? - улыбаясь, спросила я, повторяя те самые слова, которые он сказал, держа мою голову на своих коленях, в день нашей свадьбы двадцать лет назад.
   - Плохо и еще хуже, сассенах, - ответил он, и рот его дернулся в подобии улыбки. Потом он резко сел и уставился на меня.
   - Боже, ты настоящая!
   - И ты тоже, - сказала я, поднимая голову, чтобы взглянуть на него. - Я д-думала, ты умер.
   Я хотела говорить спокойно, но голос предал меня. Слезы потекли из глаз, намочив грубую ткань его рубашки, когда он тесно прижал меня к себе.
   Я сотрясалась от плача, и только через некоторое время поняла, что он тоже дрожал, и по той же самой причине. Я не знаю, сколько мы сидели на пыльном полу, выплакивая в объятиях друг друга двадцатилетнюю тоску.
   Его пальцы судорожно зарылись в мои волосы, распустив прическу, так что пряди волос упали на шею. Вылетевшие заколки посыпались со стуком на пол, словно шарики града. Мои пальцы вцепились в его предплечья, со всей силой ухватившись за полотно рубашки, как будто я боялась, что он исчезнет, если не держать его крепко.
   Словно захваченный тем же страхом, он внезапно схватил меня за плечи и отстранил от себя, отчаянно глядя мне в лицо. Он протянул руку и стал водить ею по моему лицу, не обращая внимания на мои слезы и бегущий нос.
   Я громко хлюпнула носом, что, казалось, привело его в чувство, поскольку он отпустил меня и торопливо вытащил из рукава носовой платок, которым неуклюже вытер сначала мое лицо, потом свое.
   - Дай мне, - я схватила кусочек ткани и решительно высморкалась. - Теперь ты.
   Я вручила ему платочек и смотрела, как он сморкается с шумом, словно полузадушенный гусь. Я хихикнула, не удержавшись.
   Он тоже улыбнулся, вытирая слезы костяшками пальцев, неспособный отвести от меня взгляд.
   Внезапно я почувствовала, что не могу перенести нашу разъединенность и бросилась к нему. Он раскрыл руки как раз вовремя, чтобы подхватить меня. Я сжимала его изо всех сил, так что ребра его трещали, и он гладил мою спину, все повторяя и повторяя мое имя.
   Наконец, я смогла отпустить его и немного отодвинулась. Он мельком взглянул на пол меж своих ног и поморщился.
   - Ты что-то потерял? - спросила я с удивлением.
   Он взглянул на меня и смущенно улыбнулся.
   - Я уже боялся, что описался, но все в порядке. Я только сел на кувшин с элем.
   Действительно, лужа ароматной коричневой жидкости медленно растекалась из-под него. С тревожным писком я вскочила на ноги и помогла ему встать. После безуспешной попытки оценить ущерб, нанесенный ему элем сзади, он пожал плечами и расстегнул бриджи. Он спустил их на бедра, потом остановился и взглянул на меня, покраснев.
   - Все в порядке, - сказала я, и сильный румянец окрасил мои щеки. - Мы женаты.
   Тем не менее, я опустила глаза, чувствуя, что немного задыхаюсь.
   - По крайней мере, я так думаю.
   Он смотрел на меня долгое мгновение, потом улыбка изогнула его широкий мягкий рот.
   - Да, мы женаты, - сказал он, и, отпихнув ногой мокрые бриджи, шагнул ко мне.
   Я протянула руку, и удерживая его, и привлекая. Большего всего на свете я хотела прикоснуться к нему, но была необъяснимо застенчива. После стольких лет разлуки, как нам все начать сначала?
   Он тоже испытывал напряжение. Остановившись в нескольких дюймах от меня, он взял мою руку, поколебался мгновение, потом склонил голову, и его губы слегка коснулись моей ладони. Его пальцы нащупали серебряное кольцо и остановились там, держа его между большим и указательным пальцами.
   - Я никогда не снимала его, - быстро сказала я. Казалось важным, чтобы он знал об этом. Он слегка сжал мою руку, но не отпустил.
   - Я хочу ... - он замолчал, сглатывая и все еще держа мою руку. Его пальцы нашли и еще раз потрогали серебряное кольцо. - Я очень хочу поцеловать тебя, - сказал он тихо. - Я могу?
   Слезы стояли в моих глазах. Еще две слезинки, и они пролились; я чувствовала, как крупные круглые слезы текли по моим щекам.
   - Да, - прошептала я.
   Он медленно привлек меня к себе, держа мои руки у себя на груди.
   - Я давно не делал этого, - сказал он. Я видела надежду и страх в его синих глазах. Я взяла его дар и вернула ему в ответ свой.
   - Я тоже, - сказала я мягко.
   Он с нежностью обхватил мое лицо ладонью и прижал свой рот к моему.
   Я не знала, чего я ждала. Повторение яростной близости, сопровождавшей наше окончательное прощание? Я всегда помнила ее, часто переживая эти мгновения, не в силах ничего изменить. Бесконечные часы немного грубого обладания в темноте нашего брачного ложа? Я так жаждала их, пробуждаясь в поте и дрожи при воспоминании о них.
   Но теперь мы были незнакомцами, слегка соприкасаясь, отыскивая путь к взаимному сближению, медленно, осторожно ища и давая непроизнесенное согласие молчаливыми губами. Мои глаза были закрыты, и я знала, не глядя, у Джейми тоже. Мы просто боялись смотреть друг на друга.
   Не поднимая головы, он стал поглаживать меня, слегка нажимая, словно заново знакомился с моим телом. Наконец его рука двинулась вниз по моей руке и схватила мою правую ладонь. Его пальцы блуждали по ней, пока снова не нашли кольцо, и стали гладить его, ощущая переплетенное серебро горского узора, стертого со временем, но все еще различимого.
   Его губы сместились с моего рта к моим щекам и глазам. Я нежно гладила его спину, чувствуя сквозь рубашку отметины, которые я не могла видеть, следы старых шрамов, как мое кольцо, изношенные, но различимые.
   - Я видел тебя много раз, - сказал он, шепча мне на ухо теплым голосом. - Ты часто являлась мне. Когда я спал. Когда лежал в лихорадке. Когда я боялся и был так одинок, что думал, что умру. Когда я нуждался в тебе. Я всегда видел тебя, с улыбкой на губах и кудрями вокруг твоего лица, но ты никогда не разговаривала со мной и не прикасалась ко мне.
   - Я могу прикоснуться к тебе сейчас.
   Я потянулась и нежно провела рукой по его виску, щеке и подбородку. Моя рука скользнула ему на затылок под массу бронзовых волос, и он, наконец, поднял голову и взял в ладони мое лицо. Любовь пылала в его темно-синих глазах.
   - Не бойся, - сказал он нежно. - Теперь мы вместе.
  
   Вероятно, мы могли стоять вот так, глядя друг на друга, бесконечно, если бы не зазвенел дверной звонок. Я отпустила Джейми и, резко оглянувшись, увидела маленького тощего человека с растрепанными волосами, стоящего в дверях с открытым от удивления ртом. В одной руке он держал пакет.
   - А, это ты Джорди! Что тебя задержало? - сказал Джейми.
   Джорди ничего не ответил, уставившись подозрительно на своего работодателя, стоящего посреди лавки в одной рубашке без брюк; бриджи, ботинки и чулки разбросаны по полу, в объятиях хозяина я в помятом платье и с распущенными волосами. Узкое лицо Джорди строго нахмурилось.
   - Я ухожу, - сказал он с богатыми западно-горским акцентом. - Печать - это одно, и я здесь с вами, не сомневайтесь, но я принадлежу к Свободной церкви49, и мой отец принадлежал к ней, и мой дед. Работать на паписта - это одно, деньга паписта, не хуже других, да? - но работать на безнравственного паписта - это другое. Делайте, что угодно с вашей душой, человек, но если дело дошло до оргий в лавке - это слишком, вот что я вам скажу. Я ухожу!
   Он положил пакет на прилавок, развернулся и последовал к двери. Снаружи на башне Толбута50 стали бить городские часы. Джорди повернулся в дверях и с упреком взглянул на нас.
   - Даже еще полдень не настал! - сказал он. Дверь лавки захлопнулась за ним.
   Джейми некоторое время смотрел ему вслед, потом медленно осел на пол, хохоча так, что слезы выступили на его глазах.
   - Даже полдень еще не настал! - повторял он, отирая слезы со щек. - О, Боже, Джорди!
   Он раскачивался взад и вперед, обхватив колени руками.
   Я тоже не смогла сдержать смех, хотя была немного встревожена.
   - Я не хотела доставлять тебе неприятности, - сказала я. - Ты думаешь, он вернется?
   Он вздохнул и вытер лицо полой рубашки.
   - О, да. Он живет через дорогу, в переулке Уикхэм. Я навещу его попозже ... и объясню, - сказал он. Он поглядел на меня и добавил: - Бог знает как!
   Некоторое время казалось, что он снова собирается рассмеяться, но он подавил импульс и встал.
   - У тебя есть запасные бриджи? - спросила я, поднимая мокрые брюки и расстилая их на прилавок для просушки.
   - Да, наверху. Подожди немного.
   Он протянул к тумбе под прилавком длинную руку и вытащил табличку, на которой было написано "ВЫШЕЛ". Повесив ее снаружи на дверь, он запер ее и повернулся ко мне.
   - Ты поднимешься наверх со мной? - он приглашающе согнул руку, глаза его блестели. - Если ты не считаешь это безнравственным?
   - Почему бы и нет? - сказала я. Смех готов был вырваться наружу, искрясь в крови, как пузырьки в шампанском. - Ведь мы женаты, не так ли?
   Верхний этаж состоял из двух комнат, находящихся по обе стороны от лестничной площадки, и маленького туалета. Задняя комната, без сомнения, предназначалась для хранения печатной продукции, дверь была приоткрыта, и я могла видеть деревянные ящики с книгами, высокие связки брошюр, аккуратно перевязанные бечевкой, бочонки со спиртом и чернильным порошком, сваленные кучей железки, как я полагала, запасные части к печатной машине.
   Передняя комната была скудной, как келья монаха. В ней был комод с глиняным подсвечником на нем, умывальник, табурет и узкая кровать, не шире походной раскладушки. Я выдохнула, только теперь поняв, что задерживала дыхание. Он спал один.
   Быстрый взгляд вокруг подтвердил, что в комнате нет никаких признаков присутствия женщины, и мое сердце снова забилось ровно. Совершенно очевидно, что здесь никто не жил, кроме Джейми. Он отодвинул занавеску в углу, и там на нескольких крючках висели пара рубашек, пальто, длинный жилет серого цвета, серый плащ и сменные бриджи, за которыми он пришел.
   Он повернулся ко мне спиной, пока заправлял рубашку и застегивал бриджи, и я могла видеть неловкость в напряженной линии его плеч. Я чувствовала такую же напряженность в моих плечах. Отойдя от потрясения нашей встречи, мы стали стесняться. Я увидела, как плечи его распрямились, и он повернулся ко мне. Истерический смех оставил нас, и слезы тоже, хотя их следы еще оставались на его лице так же, как и на моем.
   - Очень рад видеть тебя, Клэр, - сказал он мягко. - Я думал, что я никогда ... ладно.
   Он слегка пожал плечами, словно льняная рубашка жала ему в плечах. Он сглотнул, потом прямо посмотрел на меня.
   - Ребенок? - спросил он. Все, что он чувствовал, отражалось на его лице - упорная надежда, отчаянный страх, и борьба, чтобы сдерживать оба чувства.
   Я улыбнулась и протянула руку.
   - Подойди сюда.
   Я много думала, что мне взять с собой, если мое путешествие удастся. Учитывая предыдущие проблемы с обвинением в колдовстве, я была очень осторожна. Но было нечто, что я должна была обязательно взять с собой, несмотря на любые последствия, если кто-нибудь увидит это.
   Я потянула его, заставив сесть рядом со мной на кровать, и вынула из кармана маленький прямоугольный пакет, который я с любовью собирала в Бостоне. Я сняла водонепроницаемое покрытие и дала содержимое пакета ему в руки.
   - Вот, - сказала я.
   Он взял их, осторожно, словно брал незнакомое и возможно опасное вещество. Фотографии некоторое время лежали на его ладонях, как в рамке. Круглое лицо новорожденной Брианны на верхнем снимке было безмятежно, крошечные кулачки сжаты на одеяльце, раскосые глаза закрыты, маленький ротик открыт во сне.
   Я взглянула ему в лицо, оно было абсолютно бледное от шока. Он прижал фотографии к груди, не двигаясь, уставившись широко открытыми глазами, словно был пронзен арбалетным болтом - и я полагала, что именно так он себя чувствовал.
   - Это отправила твоя дочь, - сказала я. Я повернула его бледное лицо к себе и нежно поцеловала его в губы. Это вывело его из транса, он моргнул, и его лицо ожило.
   - Моя ... она ..., - его голос был хриплым от потрясения. - Дочь. Моя дочь. Она ... знает?
   - Да. Посмотри остальные.
   Я вытащила следующую фотографию из пачки, на которой была изображена Брианна, щедро украшенная кремом с ее первого торта ко дню рождения, с торжествующей улыбкой, показывающей все четыре зуба, и с триумфом размахивающая новым плюшевым зайцем над головой.
   Джейми издал слабый невнятный звук, и его пальцы ослабели. Я взяла пачку из его рук и стала давать ему по одной карточке.
   Брианна в два года, коротышка в зимнем комбинезоне, щечки круглые и красные, как яблоки, волосы, словно легкое облачко, высовываются из-под капюшона.
   Бри в четыре, волосы гладкие, блестящие, одно колено положено на другое, улыбка, предназначенная для фотографа. Чинная воспитанная девочка в белом переднике.
   Пять лет. Гордо держит свою первую коробку с завтраком в ожидании школьного автобуса.
   - Она не позволила мне пойти с ней, она хотела пойти одна. Она очень смелая, ничего не б-боялась ...
   Слезы душили меня, когда я объясняла ему, показывая фотографии, которые выпадали из его рук и скатывались на пол, когда он брал новую.
   - О, Боже! - сказал он, увидев фотографию, где Бри было десять лет. Она сидела на кухне на полу, обнимая Смоки, огромного ньюфаундленда. Эта фотография была цветная, и ее волосы сияли на фоне черной шерсти собаки.
   Его руки так сильно дрожали, что он не мог больше держать фотографии, и несколько последних снимков я показала ему сама. Взрослая улыбающаяся Бри с пойманной ею самой рыбиной на леске; Бри, стоящая задумчиво возле окна; Бри с покрасневшим лицом и растрепанными волосами оперлась на топор, которым она рубила дрова для камина. Снимки показывали ее лицо в различных проявлениях чувств, которые я могла схватить объективом. Но всегда то же самое лицо с длинным носом и широким ртом, с высокими и широкими скулами викинга и слегка раскосыми глазами - более тонкая, более изящная копия своего отца, мужчины, который сидел рядом со мной на кровати с кривящимися губами и слезами, текущими по его щекам.
   Он простер дрожащую руку над фотографиями, не касаясь их сияющей поверхности, потом повернулся ко мне и стал медленно клониться с удивительной грацией падающего высокого дерева. Он уткнулся лицом в мое плечо и совершенно затих, потрясенный до глубины души.
   Я прижала его к своей груди, обхватив руками его широкие напряженные плечи, и мои слезы падали на его голову, оставляя темные пятнышки на рыжих волосах. Я прижалась щекой к его макушке и шептала всякие утешающие глупости, словно он был Брианной. Мне пришла в голову мысль, что произошедшее сейчас, возможно, похоже на операцию - она уже проведена, повреждения устранены, но выздоровление все равно происходит болезненно.
   - Как ее зовут?
   Он поднял, наконец, лицо, вытирая нос рукавом. Он бережно собрал снимки и держал их так, словно боялся повредить их.
   - Как ты назвала ее?
   - Брианна, - сказала я гордо.
   - Брианна? - переспросил он, хмуро глядя на фотографии. - Какое ужасное имя для маленькой девочки!
   Я отшатнулась, пораженная таким откликом.
   - Совсем не ужасное! - выкрикнула я. - Это красивое имя, и кроме того, ты сам сказал назвать ребенка так! Что ты имеешь в виду, говоря, что это ужасное имя?
   - Я сказал назвать ее так?
   Он моргнул.
   - Разумеется! Когда мы ... когда мы ... когда я в последний раз видела тебя.
   Я крепко сжала губы, чтобы не расплакаться снова. Спустя некоторое время я взяла себя в руки и добавила:
   - Ты сказал назвать нашего ребенка именем твоего отца. Его звали Бриан, не так ли?
   - Да, я говорил.
   Казалось, улыбка вот-вот появится на его лице.
   - Да, - повторил он, - да, ты права. Только ... ну, я думал, что если это будет мальчик ...
   - И ты жалеешь, что она не мальчик?
   Я метнула на него сердитый взгляд и начала собирать разбросанные фотографии. Его руки легли на мои и остановили меня.
   - Нет, - сказал он, - конечно же, нет! - Его губы слегка искривились. - Но должен признаться, что все так неожиданно ... и она, и ты тоже, сассенах.
   Я мгновение сидела, не двигаясь, и смотрела на него. У меня были месяцы, чтобы подготовиться к встрече, и, тем не менее, у меня подгибались колени и крутило в животе. Для него же мое появление явилось совершенно неожиданным, неудивительно, что у него все смешалось в голове.
   - Полагаю, что так. Ты жалеешь, что я появилась? - спросила я, сглотнув. - Ты хочешь ... чтобы я ушла?
   Его руки так сильно сжали мои, что я вскрикнула. Поняв, что причинил мне боль, он ослабил хватку, но продолжал крепко держать их. Его лицо сильно побледнело. Он глубоко вдохнул и выдохнул.
   - Нет, - сказал он с некоторым подобием спокойствия. - Нет, я ... - он внезапно замолчал, сжав челюсти. - Нет, - повторил он снова очень твердо.
   Он сжал одной рукой мою руку, другой взял фотографии. Он положил их на колено и глядел на них, наклонив голову, так что я не могла видеть его лица.
   - БриАнна, - сказал он мягко. - Ты произносишь его неправильно, сассенах. Надо говорить БрИанна.
   Он произнес имя со странным горским переливом, делая ударение на первом слоге, второй же лишь еле обозначая. Брина.
   - Брина? - спросила я удивленно. Он кивнул, не отрывая глаз от снимков.
   - Брианна - это красивое имя, - произнес он.
   - Рада, что тебе нравится,- сказала я.
   Он поглядел не меня с улыбкой, скрытой в уголках его длинного рта.
   - Расскажи мне о ней, - он провел указательным пальцем по пухлой фигурке в зимнем комбинезоне. - Какая она была маленькая? Какое первое слово она произнесла?
   Он обнял меня, привлекая к себе, и я прижалась к нему. Он был большой и твердый и пах чистым бельем и чернилами, а также теплым мужским запахом, волновавшим меня, так как был хорошо мне знаком.
   - "Собака", - сказала я. - Это было ее первое слово, а второе было "Нет!"
   Улыбка расползлась по его лицу.
   - Да, они быстро учатся этому слову. Значит, ей нравятся собаки? - Он раздвинул карточки, найдя фотографию со Смоки. - Прекрасная собака. Какой породы?
   - Ньюфаундленд, - я наклонилась, вглядываясь в снимки. - Здесь есть еще одна со щенком, которого подарил ей мой друг ...
   Серый дневной свет уже начал затухать, и дождь уже некоторое время барабанил по крыше, когда наш разговор был прерван громким урчанием, возникшим под поясом моего платья от Джессики Гутенберг. Да, прошло много времени с того бутерброда с арахисовым маслом.
   - Голодная, сассенах? - спросил Джейми совершенно излишне, как подумала я.
   - Ну, да. Ты еще держишь какую-нибудь еду в верхнем ящике?
   Когда мы поженились, у меня появилась привычка держать немного еды под рукой, так как ему постоянно хотелось есть. И в верхнем ящике комода, где бы мы ни жили, всегда был набор рулетов, кексов или кусочки сыра.
   Он рассмеялся и потянулся.
   - Да, держу. Сейчас там ничего нет, кроме пары засохших лепешек. Лучше пойдем в таверну ...
   Счастливый вид от просмотра фотографий Брианны исчез, сменившись выражением тревоги. Он быстро взглянул в окно, где серость дня начала сменяться багрянцем заката, и его вид стал еще более тревожным.
   - Таверна! Христос! Я забыл про мистера Уилоуби!
   Он вскочил на ноги и с головой зарылся в ящики комода, прежде чем я успела что-то сказать. Появившись оттуда мгновение спустя с лепешками в одной руке и парой свежих чулок в другой, он бросил лепешки мне на колени, а сам сел на стул, торопливо натягивая чулки.
   - Кто такой мистер Уилоуби?
   Я откусила кусочек лепешки, рассыпая крошки.
   - Проклятие, - сказал он больше себе, чем мне, - я сказал, что приду за ним в полдень, но совсем забыл! Сейчас уже, наверно, четыре часа!
   - Да, я слышала, часы били недавно.
   - Проклятие! - повторил он. Толкнув ноги в башмаки с оловянными пряжками, он вскочил, схватив пальто с крючка, и остановился.
   - Ты идешь со мной? - спросил он с тревогой.
   Я облизала пальцы и встала, заворачиваясь в плащ.
   - Дикие лошади не остановят меня51, - уверила я его.
  
  25
  ВЕСЕЛЫЙ ДОМ
  
   - Кто такой мистер Уилоуби? - спросила я, когда мы остановились у выхода из переулка, выглядывая на мощеную улицу.
   - Э ... он мой партнер, - сказал Джейми, заботливо взглянув на меня. - Надень капюшон, идет дождь.
   Дождь шел довольно сильно, сплошной поток воды изливался на наши головы сверху и несся по сточным канавам, очищая улицы от мусора. Я глубоко вдохнула чистый влажный воздух, чувствуя возбуждение от непредсказуемости вечера и близости Джейми, высокого и сильного рядом со мной. Я нашла его. Я нашла его, и не имеет значение, какие неожиданности еще преподнесет жизнь, ничего не имеет значения. Я чувствовала себя беззаботной и неуязвимой.
   Я взяла его руку и сжала, он посмотрел вниз и улыбнулся мне, возвращая пожатие.
   - Куда мы идем?
   - В "Конец мира".
   Рев бегущей воды и шум дождя сделали беседу невозможной. Без дальнейших разговоров Джейми взял меня под локоть, поддерживая на скользких булыжниках, и мы направились вниз по Королевской миле. К счастью таверна под названием "Конец мира" была не более чем в ста ярдах от переулка, так что, несмотря на сильный дождь, плечи моего плаща лишь немного намокли, когда мы нырнули под низкую притолоку узкого входа.
   Теплый задымленный зал был переполнен людьми, которые зашли сюда в поисках убежища от непогоды. В зале было несколько женщин, сидящих на скамьях вдоль стены, но большинство посетителей были мужчинами. Тут и там сидели купцы в добротной одежде, но в основном, это были постоянные клиенты, различный сброд, состоящий из солдат, портовых крыс52, работников, подмастерьев, разбавленный для разнообразия пьяницами.
   При нашем появлении поднялись головы и раздались приветственные крики, а также звуки передвижений, когда нам освобождали место за одним из длинных столов. Ясно, что Джейми здесь хорошо знали. Несколько любопытных взглядов было брошено в мою сторону, но никто ничего не сказал. Завернувшись в плащ, я следовала за Джейми через переполненную таверну.
   - Нет, мистрис, мы не останемся, - сказал он молодой буфетчице, устремившейся к нам с ожидающей улыбкой. - Мы пришли за ним.
   Девушка закатила глаза.
   - О, да. Не прошло и полгода! Мать спустила его в подвал.
   - Да, я опоздал, - сказал Джейми извиняющимся тоном. - Меня задержало ... одно дело.
   Девушка взглянула на меня с любопытством, потом пожала плечами и улыбнулась Джейми.
   - О, ничего страшного, сэр. Гарри унес ему кружку бренди, и его с тех пор не слышно.
   - Да, бренди, - сказал Джейми смиренно. - Все еще не спит, не так ли?
   Он достал из кармана кожаный мешочек и извлек из него несколько монет, которые положил в протянутую руку буфетчицы.
   - Думаю, нет, - охотно ответила она, пряча деньги в карман. - Я слышала, как он недавно пел. Спасибо, сэр!
   Поклонившись, Джейми нырнул в дверь задней комнаты, пригласив меня жестом следовать за ним. За залом находилась небольшая кухня с закругленным потолком, над огнем в очаге кипел котел, по-видимому, с устричной похлебкой. Она пахла восхитительно, и я почувствовала, как мой рот наполнился слюной от ее густого аромата. Я надеялась, что мы сможем решить наши дела с мистером Уилоуби за ужином.
   Толстая женщина в замызганном платье стояла на коленях возле очага, толкая в огонь поленья. Она взглянула на Джейми и кивнула головой, но с колен не поднялась.
   Он поднял руку в ответ и подошел к маленькой дверце в углу. Вытащив болт, он толкнул дверь, за которой оказалась длинная темная лестница, ведущая вниз, очевидно, в самые недра земли. Далеко внизу мерцал свет, как если бы гномы добывали там алмазы.
   Плечи Джейми заполнили узкую лестничную площадку, закрывая мне обзор. Когда он спустился ниже, я смогла увидеть массивные дубовые стропила и ряд огромных бочек, стоящих на досках вдоль каменной стены.
   Единственный факел горел у подножия лестницы. Остальная часть подвала была погружена в сумрак, и его пещероподобные внутренности казались пустынными. Я прислушалась, но не услышала ничего, кроме приглушенного шума из таверны наверху. Абсолютно никакого пения.
   - Ты уверен, что он здесь?
   Я наклонилась, чтобы заглянуть за бочки, полагая, что любящий выпить мистер Уилоуби был побежден бренди и устроился там спать.
   - О, да, - голос Джейми был полон мрачного смирения. - Я думаю, маленький негодяй прячется. Он знает, что я не люблю, когда он пьет в общественных местах.
   Я подняла бровь, услышав это, но он шагнул в тень, бормоча что-то себе под нос. Подвал тянулся далеко, и я могла слышать, как он осторожно пробирался в темноте, еще долго после того, как он исчез из вида. Стоя в свете факела, я с интересом огляделась вокруг.
   Помимо бочек здесь были деревянные ящики, сложенные в центре помещения, возле странного вида стены пяти футов высотой, которая уходила далеко в темноту.
   Я слышала об этом сооружении, когда мы были в Эдинбурге двадцать лет назад с Его высочеством принцем Чарльзом, но, занятая другими делами, не смогла осмотреть его. В подвале находился остаток стены, построенной отцами города после сокрушительного поражения в битве при Флоддене53 в 1513 году. Придя к заключению - до некоторой степени правильному - что ничего хорошего не выйдет из отношений с англичанами, они построили стену, определяющую, как границу города, так и границу цивилизованного мира Шотландии. Очевидно, "Конец мира" и несколько таверн с подобными названиями были построены на этих остатках тщетных надежд шотландцев.
   - Проклятый маленький негодяй, - Джейми появился из тени с паутиной в волосах и хмурым выражением на лице. - Он, должно быть, за стеной.
   Повернувшись, он приставил ладони ко рту и что-то прокричал. Фраза прозвучала, как тарабарщина - даже не по-гэльски. Я заткнула одно ухо пальцем, сомневаясь, не пострадал ли мой слух во время перехода.
   Внезапно уголком глаза я поймала быстрое движение, которое заставило меня поднять голову как раз вовремя, чтобы увидеть, как нечто ярко-голубое слетело с древней стены и врезалось Джейми в спину.
   Тот с грохотом повалился на пол, и я подбежала к упавшему телу.
   - Джейми! С тобой все в порядке?
   Распростертая фигура сделала ряд грубых гэльских замечаний и медленно села, потирая лоб, которым приложилась к полу. Нечто синее тем временем превратилось в фигуру очень маленького китайца, который пьяно хихикал, и желтое круглое лицо которого сияло от веселья и бренди.
   - Мистер Уилоуби, полагаю? - сказала я этому явлению, не спуская с него настороженного взгляда.
   Он, казалось, признал свое имя, потому что улыбнулся и энергично закивал головой, сузив глаза в блестящие щелочки. Он указал на себя пальцем, сказал что-то на китайском языке, потом подпрыгнул в воздух и сделал несколько задних сальто, вскочив в конце на ноги с триумфальным видом.
   - Чертова блоха.
   Джейми встал, осторожно вытирая ободранные руки о пальто. Быстрым движением он схватил китайца за воротник и дернул к себе.
   - Пошли, - сказал он, поставив человечка на лестничную ступеньку и решительно толкнув его сзади. - Нам нужно уходить, и быстро.
   В ответ фигурка в синем просто осела на ступеньку, словно мешок с бельем для стирки.
   - Он неплохой, когда трезвый, - объяснил мне Джейми извиняющимся голосом и забросил китайца на одно плечо. - Но ему нельзя пить бренди. Он страшный пьяница.
   - Понятно. И где же ты его нашел? - поинтересовалась я, следуя за Джейми вверх по лестнице и наблюдая, как косички мистера Уилоуби покачиваются, словно маятник метронома, на фоне серого пальто Джейми.
   - В доках.
   Но прежде чем он смог объяснить подробнее, дверь сверху открылась, и мы снова оказались на кухне. Крупная полная хозяйка, увидев наше появление, подошла к нам, неодобрительно раздувая щеки.
   - Мистер Малкольм, - начала она, хмурясь, - вы хорошо знаете, что вам здесь всегда рады, и вы также знаете, что я не привередливая женщина; это не годится, когда держишь такое заведение, как таверна. Но я вам уже говорила, что ваш желтый человечек не ...
   - Да, вы говорили, миссис Паттерсон, - прервал ее Джейми. Он порылся в кармане и вытащил монету, которую он с поклоном вручил хозяйке. - Я очень ценю ваше терпение. Больше такого не случится. Я надеюсь, - добавил он себе под нос. Он надел шляпу, еще раз поклонился госпоже Паттерсон и нырнул через низенькую дверь в главный зал.
   Наше возвращение снова вызвало отклик, на этот раз отрицательный. Люди замолчали или вполголоса ругались, из чего я сделала заключение, что мистер Уилоуби был здесь не самым популярным посетителем.
   Джейми прокладывал свой путь через толпу, которая неохотно расступалась. Я следовала за ним, не отставая, и старалась не встречаться ни с кем глазами, а также пыталась не дышать. Мне, непривычной к антисанитарным условиям восемнадцатого столетия, смрад множества немытых тел в ограниченном пространстве был невыносим.
   Около двери, однако, нам встретилось препятствие в лице миловидной молодой женщины, чье платье была гораздо ярче серой одежды владелицы таверны и ее дочери. Вырез же ее платья был гораздо ниже, и мне не представило большого труда определить род ее занятий. Она была поглощена кокетливой беседой с двумя подмастерьями, когда мы вышли из кухни. Но когда мы проходили мимо нее, она взглянула на нас и вскочила на ноги с пронзительным криком, опрокинув кружку эля.
   - Это он! - визжала она, указывая трясущимся пальцем на Джейми. - Грязный ублюдок!
   Ее глаза были не сфокусированы, и я поняла, что пролитый эль был не первой кружкой алкоголя, которую она выпила сегодня, хотя было еще довольно рано.
   Ее собутыльники заинтересовано уставились на Джейми, а молодая особа двинулась к нему, тыча пальцем в воздухе, как дирижер хора.
   - Он! Маленькая гнида, я говорю вам ... тот, который делал мне гнусные предложения!
   Я присоединилась к остальным, глядя на Джейми с интересом, но быстро поняла, что молодая женщина имела в виде не его, а ношу на его плече.
   - Вонючий кусок дерьма! - вопила она, обращаясь к синим шелковым шароварам мистера Уилоуби. - Скупердяй! Пьяница!
   Вид девического горя не оставил равнодушными ее дружков. Один из них, высокий большой парень, встал, сжав кулаки, и оперся на стол с глазами, блестящими от пива и агрессии.
   - Он, да? Пырнуть его ножом, Мэгги?
   - Даже не пытайся, парень, - коротко посоветовал ему Джейми, поправляя свою ношу. - Пей свое пиво, мы уходим.
   - Вот как? А ты сводник этого вшивого ублюдка, да? - парень гнусно фыркнул, обернувшись ко мне. - По крайней мере, твоя другая шлюха не желтая ... давай-ка глянем на нее.
   Он протянул руку и схватил край моего плаща, открывая низкий вырез платья от Джессики Гуттенберг.
   - Выглядит довольно розовой, - сказал его друг с очевидным одобрением. - Она везде такая?
   Прежде чем я смогла отойти, он схватился за шнуровку моего лифа. Не предназначенная для суровой жизни восемнадцатого столетия, непрочная ткань порвалась почти до талии, выявив довольно много моего розового тела.
   - Прекрати, ты, сукин сын! - Джейми развернулся со сверкающими глазами, свободная рука сжалась в кулак.
   - Кого ты обзываешь, ты, долговязая моча!
   Первый подмастерье, не имеющий возможности выбраться из-за стола, запрыгнул на него и бросился на Джейми, который ловко уклонился, позволив парню врезаться лицом в стену.
   Джейми сделал один гигантский шаг к столу и опустил кулак на голову второго парня, приложив того челюстью об стол, потом схватил меня за руку и вытащил на улицу.
   - Идем! - сказал он, с кряхтением поправляя сползающее тело китайца. - Они сейчас погонятся за нами.
   Они действительно погнались; я слышала крики позади нас, когда наиболее агрессивные элементы высыпали из таверны на улицу. Джейми свернул в темный узкий вход первого переулка, и мы с плеском пронеслись через грязь и какие-то помои, нырнули под арку и побежали по другой вьющейся дорожке, которая, казалось, вела через самые трущобы Эдинбурга. Промелькнули темные стены, треснутые деревянные двери, и, завернув за угол, мы ввалились в маленький двор, где остановились отдышаться.
   - Что ... ради Бога ... он сделал? - выдохнула я.
   Я не могла вообразить, что маленький китаец мог сделать такой здоровой и распутной девице, как Мэгги. Судя по ее виду, она могла раздавить его, как муху.
   - Ну, это все ноги, - объяснил Джейми, поглядев на мистера Уилоуби с видом смиренного раздражения.
   - Ноги? - я невольно взглянула на ноги маленького китайца, одетые в аккуратные тапочки из черного сатина на войлочной подошве.
   - Не его, - сказал Джейми, поймав мой взгляд. - Женские.
   - Каких женщин? - спросила я.
   - Ну, пока только ноги шлюх, - ответил он, глядя через арку в поисках преследователей, - но нельзя сказать, что он не будет пытаться дальше. Никаких гарантий, - пояснил он коротко. - Он язычник.
   - Понятно, - сказала я, хотя ничего не поняла. - Что ...
   - Они там! - крик в дальнем конце переулка прервал мой вопрос.
   - Проклятие, я думал, они прекратят погоню. Давай, сюда!
   Мы бросились вниз по переулку, назад на Королевскую милю, пробежали немного вниз по улице и снова нырнули в переулок. Я слышала крики сзади нас на главной улице, Джейми схватил меня за руку и втащил через ворота во двор, заставленный бочонками, тюками и ящиками. Он быстро осмотрелся, потом поднял безвольное тело мистера Уилоуби и сбросил его в большую бочку, заполненную мусором. Задержавшись на мгновение, чтобы накинуть на голову китайца кусок тряпки, он потянул меня в сторону фургона, нагруженного ящиками, и усадил меня на землю рядом с собой.
   Я задыхалась от непривычных физических упражнений, и сердце мое сильно стучало, подгоняемое адреналином. Лицо Джейми раскраснелось от холода и возбуждения, волосы его растрепались, но дышал он совершенно ровно.
   - С тобой всегда происходит такое? - спросила я, прижимая руку к груди в тщетном усилии заставить мое сердце успокоиться.
   - Не всегда, - ответил он, выглядывая из-за фургона в поисках погони.
   Эхо от бегущих ног ослабевало, и, наконец, вообще исчезло, и, если бы не стук дождя по ящикам, стало бы совсем тихо.
   - Они пробежали мимо. Но нам лучше посидеть здесь на всякий случай.
   Он спустил вниз ящики для меня и потом для себя, и сел, вздыхая, откидывая волосы со лба одной рукой.
   Он криво усмехнулся мне.
   - Мне жаль, сассенах. Я не подумал, что будет так ...
   - Много событий? - закончила я за него, улыбнувшись в ответ, и вытащила платочек, которым вытерла нос. - Все в порядке, - я посмотрела на бочку, из которой доносились шорохи, свидетельствующие о том, что мистер Уилоуби стал приходить в более или менее сознательное состояние. - Э ... как ты узнал про ноги?
   - Он сам сказал. Он любит выпить, ты знаешь, - объяснил он, взглянув на бочку, в которой лежал его компаньон. - И когда он напивается, он начинает говорить о женских ногах и обо всех этих ужасных вещах, которые он хотел бы сделать с ними.
   - Какие ужасные вещи можно сделать с ногами? - спросила я, сильно заинтригованная, - Уверена, возможности здесь ограничены.
   - Нет, - сказал Джейми мрачно. - Но это не то, о чем можно говорить в общественном месте.
   Тихое монотонное бормотание раздалось из бочки позади нас. Трудно было понять, о чем он говорит, но судя по интонации, мистер Уилоуби о чем-то спрашивал.
   - Заткнись, ты, глиста, - грубо прикрикнул Джейми. - Еще слово, и я сам пройдусь по твоему лицу, посмотрим, как тебе это понравится.
   Раздалось пронзительное хихиканье, и бочка затихла.
   - Он хочет, чтобы кто-то ходил по его лицу? - спросила я.
   - Да. Ты, - ответил Джейми коротко. Он с извинением пожал плечами и еще сильнее покраснел. - У меня не было времени, сказать ему, кто ты.
   - Он говорит по-английски?
   - О, да, немного, но мало кто его понимает. Я в основном разговариваю с ним по-китайски.
   Я уставилась на него.
   - Ты говоришь на китайском языке?
   Он пожал плечами, наклонив голову со слабой улыбкой.
   - Ну, я говорю по-китайски примерно так же, как мистер Уилоуби говорит по-английски, но у него нет большого выбора, так что он учит меня.
   Мое сердце постепенно возвращалось к нормальному ритму, и я прислонилась к боку фургона, натянув пониже капюшон.
   - Где он получил это имя "Уилоуби"? - спросила я.
   И хотя китаец меня интересовал, мне больше хотелось знать, каким образом почтенный эдинбургский печатник заимел с ним дела, но я колебалась, боясь совать нос в жизнь Джейми. Только что вернувшись из мертвых - или из ситуации, равной этой - я не могла требовать отчета обо всех подробностях его жизни. По крайне мере, прямо сейчас.
   Джейми утер нос рукой.
   - Ну, его настоящее имя Ю Тиен Го. Он говорит, что оно означает "прислоняться к небесам".
   - Слишком трудно выговорить для шотландцев?
   Зная ограниченность большинства шотландцев, я не удивилась, что они не были склоны пускаться в незнакомые лингвистические воды. Джейми, с его даром к языкам, был генетической аномалией.
   Он улыбнулся, блеснув в темноте белыми зубами.
   - Нет, не совсем так. Если произнести его имя чуточку по-другому, получится очень грубое гэльское ругательство. Я подумал, что Уилоуби будет лучше.
   - Понятно.
   Я подумала, что при данных обстоятельствах, мне не следует выяснять, какое же это гэльское ругательство. Я оглянулась, все было тихо.
   Джейми увидел мой жест и поднялся, кивая.
   - Да, мы можем идти; парни, наверно, уже вернулись в таверну.
   - Разве мы не должны пройти мимо "Конца мира", возвращаясь в лавку? - спросила я с сомнением. - Или есть другой путь?
   Уже полностью стемнело, и мысль, пробираться назад через помойки и грязь задних дворов, меня не прельщала.
   - А ... нет. Мы не пойдем в лавку.
   Я не смотрела в его лицо, но в его поведении определенно чувствовалось напряжение. Вероятно, у него есть еще одно место жительства в городе? Я почувствовала в душе пустоту, комната над лавкой была скорее кельей монаха, но, возможно, у него был дом в другом месте, где ... жила его семья. В печатной лавке у нас не было времени прояснить этот вопрос. Я совершенно не знала, как он жил эти двадцать лет, и что он делает сейчас.
   Однако он явно был рад - если не сказать больше - видеть меня, и его озабоченный вид скорее относился к своему пьяному товарищу, чем ко мне.
   Он склонился над бочкой и что-то произнес на китайском языке с шотландским акцентом. Это были самые странные звуки, которые я когда-либо слышала. Скорее визг настраиваемой волынки, подумала я, забавляясь происходящим.
   Что бы он ни сказал, мистер Уилоуби ответил многоречиво, прерывая себя хихиканьем и фырканьем. Наконец, китаец появился из бочки; его маленькая фигура вырисовалась в свете отдаленного фонаря. Он довольно ловко спрыгнул на землю и распростерся у моих ног.
   Принимая во внимание, что Джейми сказал мне о ногах, я быстро отступила назад, но Джейми положил успокаивающую ладонь на мою руку.
   - Все в порядке, сассенах, - сказал он. - Он только просит извинения за непочтительность, проявленную к тебе ранее.
   - О, хорошо.
   Я с сомнением посмотрела на мистера Уилоуби, который что-то быстро говорил в землю под своим носом. Растерявшись, я наклонилась и похлопала его по голове. Очевидно, я поступила правильно, так как он быстро вскочил на ноги и поклонился мне еще несколько раз, пока Джейми с нетерпением не приказал ему остановиться, и мы двинулись назад к Королевской миле.
   Здание, к которому Джейми привел нас, пряталось в маленьком переулке выше церкви Каннонгейт-кирк, или около четверти мили выше дворца Холируд. Я увидела горящие фонари у входа во дворец и слегка задрожала. Мы жили в нем с Чарльзом Стюартом почти пять недель в победоносный период его короткой карьеры. Здесь же умер дядя Джейми, Колам МакКензи.
   Дверь после громкого стука Джейми открылась, и все мои мысли о прошлом исчезли. Женщина, которая, держа свечу, вглядывалась в темноту, была темноволосой, миниатюрной и изящной. Увидев Джейми, она вскрикнула от радости, обняла его и поцеловала в щеку. Мой желудок болезненно сжался, но потом я успокоилась, услышав, что он обратился к ней, как "Мадам Жанна". Так не называют жену и так не обращаются - я надеялась - к любовнице.
   Однако в женщине было что-то такое, что заставило меня ощутить неудобство. Она определенно была француженкой, но по-английски говорила хорошо - и неудивительно, ведь Эдинбург был морским портом и довольно космополитичным городом. Она была одета пристойно, богато и со вкусом в платье из тяжелого шелка, однако на ее лице было больше румян и пудры, чем у обычной шотландки. Меня же встревожило выражение лица, с которым она смотрела на меня - хмурое, с очевидным чувством неприязни.
   - Месье Фрейзер, - сказала она, прикоснувшись к плечу Джейми с видом собственницы, что мне совершенно не понравилось. - Могу я поговорить с вами конфиденциально?
   Джейми, вручавший свое пальто девице, которая тоже вышла нас встречать, бросил быстрый взгляд на меня и сразу же прочитал ситуацию.
   - Конечно, мадам Жанна, - сказал он вежливо, выдвигая меня вперед. - Но сначала ... позвольте представить вам мою жену, мадам Фрейзер.
   Мое сердце на мгновение замерло и забилось вновь с такой силой, что я была уверена, в маленькой прихожей его было слышно всем. Глаза Джейми встретились с моими, и он улыбнулся, сжав пальцы на моей руке.
   - Ваша ... жена? - Я не могла сказать, удивление или ужас преобладали в лице мадам Жанны. - Но месье Фрейзер ... вы привели ее сюда? Я думала ... привести сюда женщину ... нельзя оскорблять наших девочек, но если это ваша жена ...
   Она замолчала с некрасиво открытым ртом, показывая несколько гнилых коренных зубов. Потом внезапно успокоилась, и склонила голову в мою сторону, пытаясь выглядеть приветливой.
   - Бонсуар, мадам.
   - Добрый вечер, мадам, - ответила я вежливо
   - Моя комната готова, мадам Жанна? - спросил Джейми. Не дожидаясь ответа, он двинулся к лестнице, ведя меня за собой. - Мы проведем здесь ночь.
   Он оглянулся на мистера Уилоуби, который вошел следом за нами. Китаец уселся на пол, и сидел с мечтательным выражением на маленьком плоском лице, заливая пол стекающей с одежды водой.
   - Э ...?
   Джейми сделал легкий вопросительный кивок в направлении мистера Уилоуби, глядя на мадам Жанну, приподняв брови. Она некоторое время смотрела на маленького китайца, как бы изумляясь, откуда тот появился, потом, опомнившись, резко хлопнула в ладоши, подзывая девушку.
   - Посмотри, пожалуйста, Полина, свободна ли мадемуазель Луиза, - сказала она. - А потом принеси горячей воды месье Фрейзеру и его ... жене.
   Последнее слово она произнесла с каким-то недоверчивым изумлением, как если бы все еще не могла поверить в это.
   - О, еще одно, если будете так добры, мадам, - Джейми перегнулся через перила, улыбаясь ей. - Моей жене нужно новое платье; с ее гардеробом произошел несчастный случай. Могли бы вы достать что-нибудь подходящее к утру? Спасибо, мадам Жанна. Бонсуар!
   Я не разговаривала, следуя за ним через четыре пролета закручивающийся лестницы на последний этаж. Я была слишком занята мыслями, мой ум был в смятении. "Сводник", - назвал его парень в таверне. Но, разумеется, это было только ругательством - такая вещь была абсолютно не возможна. Не возможна для Джейми Фрейзера, которого я знала, поправилась я, глядя на широкие плечи, обтянутые темно-серой саржой. А для этого мужчины?
   Я не представляла, чего я ожидала, но комната оказалась весьма обычной, маленькой и чистой - что было не совсем обычно - снабженная табуретом, простой кроватью и комодом, на котором стоял тазик, кувшин и глиняный подсвечник со свечой, которую Джейми тут же зажег от принесенной с собой тоненькой свечки.
   Он небрежно сбросил влажное пальто на табурет и, сев на кровать, стал стаскивать мокрые башмаки.
   - Боже, - сказал он, - я умираю от голода. Надеюсь, повар еще не лег спать.
   - Джейми ... - сказала я.
   - Снимай плащ, сассенах, - сказал он, заметив, что я еще стою возле двери, - ты промокла.
   - Да. Хорошо ... - я сглотнула, потом продолжила. - Есть нечто, что я хотела бы ... э ... Джейми, почему у тебя постоянная комната в борделе? - выпалила я.
   Он потер подбородок, выглядя слегка смущенным.
   - Мне жаль, сассенах, - сказал он. - Я знаю, что было неправильно приводить тебя сюда, но это единственное место, где мы можем быстро решить проблему с твоим платьем, не говоря уже о горячем ужине. А потом нужно было пристроить мистера Уилоуби туда, где он не вляпается в неприятности, и поскольку мы все равно уже здесь ... ну, - он поглядел на кровать, - здесь намного удобнее, чем на моем топчане в лавке. Но, возможно, это была плохая идея, мы можем уйти, если тебе ...
   - Нет, я не возражаю, - прервала я его. - Вопрос в том, почему у тебя комната в борделе? Ты здесь постоянный клиент ...
   - Постоянный клиент? - он смерил меня взглядом, приподняв брови. - Здесь? Боже, сассенах, что ты обо мне думаешь?
   - Черт побери, если я знаю, - ответила я. - Именно поэтому я и спрашиваю. Ты собираешься отвечать на мой вопрос?
   Он уставился на свои ноги, одетые в чулки, шевеля пальцами. Наконец, он взглянул на меня и спокойно сказал:
   - Да, я отвечу. Я не клиент Жанны, но она мой клиент ... и очень хороший. Она держит комнату для меня, потому что мне часто приходится задерживаться допоздна по делам, и мне нужно место, куда я могу прийти в любое время, и где меня всегда ждут кровать и еда. Комната - часть моего соглашения с ней.
   Оказывается, я задерживала дыхание, теперь я наполовину выдохнула.
   - Хорошо, - сказала я. - Тогда у меня возникает следующий вопрос. В каком же деле могут вместе участвовать владелица борделя и печатник?
   Нелепая мысль, что он, возможно, печатает для мадам Жанны рекламные проспекты, мелькнула в моей голове, мелькнула и тут же исчезла.
   - Ну, - медленно проговорил он. - Нет. Я не думаю, что это правильный вопрос.
   - Что?
   - Нет.
   Одним скользящим движением он вскочил с кровати и оказался рядом со мной достаточно близко, чтобы я смогла разглядеть его лицо. У меня возникло настойчивое желание сделать шаг назад, но я не сделала - в значительной мере потому, что было некуда.
   - Вопрос в том, сассенах, зачем ты вернулась? - сказал он тихо.
   - Это дьявольски трудный вопрос для меня! - мои ладони прижимались к грубому дереву двери. - А как ты думаешь, черт тебя побери, почему я вернулась?
   - Я не знаю, - бархатный шотландский голос казался холодным, но даже в тусклом свете я могла видеть, как быстрый пульс бился в расстегнутом вороте его рубашки.
   - Ты пришла, чтобы снова стать моей женой? Или только чтобы рассказать о дочери?
   Как если бы почувствовав, что его близость нервирует меня, он внезапно развернулся и подошел к окну.
   - Ты мать моего ребенка ... и за это одно, я должен тебе мою душу ... за то, что я знаю, что моя жизнь была не напрасна.
   Он снова повернулся ко мне, глядя мне в лицо пристальным взглядом синих глаз.
   - Но прошло много времени с тех пор, сассенах, когда мы с тобой были единым целым. У тебя была своя жизнь там ... а у меня своя жизнь здесь. Ты не знаешь о том, что я делал, кем я был. Ты пришла сейчас, потому что хотела ... или потому что думала, что должна?
   Мое горло сжал спазм, но я встретила его взгляд.
   - Я пришла сейчас, потому что раньше ... я думала, что ты мертв. Я думала, ты умер в Каллодене.
   Он опустил взгляд на подоконник и взял с него щепку.
   - Да, я понимаю, - сказал он мягко. - Ну, ... я хотел умереть, - он улыбнулся без всякого веселья, продолжая глядеть не щепку. - Я пытался.
   Он снова взглянул на меня.
   - Как ты узнала, что я не умер? Откуда узнала, где найти меня?
   - Мне помогли. Молодой историк по имени Роджер Уэйкфилд нашел записи и по ним отследил тебя в Эдинбурге. А когда я увидела надпись "А.Малкольм", я знала ..., я подумала, что это мог быть ты, - закончила я, запинаясь. Время для деталей еще придет.
   - Да, понимаю. И ты пришла. Но все-таки ... зачем?
   Я уставилась на него, неспособная некоторое время говорить. Как если бы почувствовав потребность в воздухе, он стал возиться с задвижкой ставен, потом толкнул их, наполовину открыв, и впустил в комнату шум бегущей воды и холодный свежий запах дождя.
   - Ты пытаешься сказать мне, что не хочешь, чтобы я осталась? - сказала я, наконец. - Потому что, если так ... Я имею в виду, что я знаю, что у тебя своя жизнь ... может быть, у тебя ... другие связи.
   Необычайно обострившимся слухом я могла слышать в доме приглушенные звуки активности даже за порывами бури и громким стуком моего сердца. Мои ладони были мокры, и я тайком вытерла их об юбку.
   Он повернулся от окна и изумленно уставился на меня.
   - Христос! - сказал он. - Не хочу, чтобы ты осталась?
   Его лицо теперь было бледно, а глаза неестественно блестели.
   - Я жаждал тебя двадцать лет, сассенах, - сказал он тихо. - Разве ты не знаешь это? Иисус!
   Ветер раздул пряди его волос, и он нетерпеливо отбросил их с лица.
   - Но я не тот человек, которого ты знала двадцать лет назад, не так ли? - он отвернулся с расстроенным жестом. - Мы знаем теперь друг друга хуже, чем когда поженились.
   - Ты хочешь, чтобы я ушла?
   Кровь стучала у меня в ушах.
   - Нет! - он бросился ко мне и сильно схватил за плечи, заставив меня невольно отступить. - Нет, - сказал он более спокойно. - Я не хочу, чтобы ты уходила. Я сказал тебе это, и это правда. Но ... я должен знать.
   Он склонил ко мне голову, и его лицо было полно тревожного ожидания.
   - Ты хочешь меня, сассенах? - прошептал он. - Ты примешь меня ... и рискнешь связаться с человеком, которым я стал, ради человека, которого ты знала?
   Я почувствовала глубокую волну облегчения, смешанного со страхом. Она пробежала от его рук на моих плечах до кончиков пальцев ног и заставила подогнуться колени.
   - Слишком поздно спрашивать об этом, - сказала я, дотрагиваясь до его щеки, где уже начала пробиваться щетина. Она пружинила под моими пальцами, как жесткий плюш. - Поскольку я уже рискнула всем, что имела. Но кем бы ты ни был сейчас, Джейми Фрейзер - да. Да, я хочу тебя.
   Пламя свечи пылало синим цветом в его глазах, когда он протянул ко мне руки, и я без слов ступила в его объятия. Я уткнулась лицом в его грудь, изумляясь ощущению его тела в своих объятиях, такого большого, такого твердого и теплого. Реального, после стольких лет тоски по призраку, которого я не могла коснуться.
   Освободившись через некоторое время, он посмотрел вниз на меня и коснулся очень нежно моей щеки. Он легко улыбнулся.
   - У тебя дьявольская смелость, да? Но ты всегда была такая.
   Я попыталась улыбнуться ему в ответ, но губы мои дрожали.
   - А что насчет тебя? Ты ведь не знаешь, какая я. Ты тоже не знаешь, что я делала эти двадцать лет. Я могу оказаться ужасной персоной, почем ты знаешь?
   Улыбка с его губ переместилась в глаза, осветив их весельем.
   - Могу предположить, что ты могла бы. Но знаешь ли, сассенах ... я думаю, что мне все равно.
   Я мгновение смотрела на него, потом издала глубокий вздох, который распорол еще несколько стежков на моем платье.
   - Мне тоже.
   Казалось абсурдным стесняться его, но я стеснялась. Вечерние приключения и его слова показали печальную действительность - двадцать одиноких лет, пролегших пропастью между нами, и неизвестное будущее, лежащее впереди. Сейчас мы пришли туда, где должны снова узнать друг друга и понять, остались ли мы теми же людьми, которые однажды были одной плотью и кровью - и сможем ли мы снова стать единым целым.
   Стук в дверь нарушил напряженную атмосферу. Вошла маленькая служанка с подносом. Она, застенчиво кивнув мне и улыбнувшись Джейми, сноровисто сервировала ужин - холодное мясо, горячая похлебка и теплый овсяный хлеб с маслом - потом также быстро разожгла огонь и оставила нас, пробормотав: "Доброго вечера вам".
   Мы медленно ели, разговаривая только на нейтральные темы; я рассказала, как добиралась от Крейг-на-дун до Инвернесса, и заставила его смеяться над историями о мистере Грэхеме и мастере Джорджи. Он, в свою очередь, рассказал мне о мистере Уилоуби, как он нашел маленького китайца, полуживого от голода и в стельку пьяного, лежащего за бочками в доках Бернтайланда, одного из портов вблизи Эдинбурга.
   Мы ничего не говорили о себе, но пока мы ели, я все больше становилась чувствительной к его телу, наблюдая его красивые длинные пальцы, когда он наливал вино или резал мясо, видя движения его мощного торса под рубашкой и изящную линию шеи, когда он наклонился, чтобы поднять упавшую салфетку. Несколько раз мне показалось, что я видела, как его пристальный взгляд задерживался на мне с таким же выражением - что-то вроде нерешительного желания - но он каждый раз быстро отводил глаза, прикрывая их, так что я не могла сказать, на что он смотрел и что чувствовал.
   Когда, наконец, ужин закончился, нами владела одна и та же мысль. И неудивительно, учитывая место, в котором мы оказались. Дрожь страха и предвкушения пробегала по моему телу.
   Наконец, он выпил свой бокал, поставил его и прямо посмотрел на меня.
   - Ты ... - он остановился, сильно покраснев, но встретив мой взгляд, сглотнул и продолжил. - Ты ляжешь со мной? Я имею в виду, - заторопился он, - очень холодно, и мы оба промокли и ...
   - И здесь нет кресла, - закончила я за него. - Хорошо.
   Я вытащила свою руку из его ладони и пошла к кровати, чувствуя странное смешение неуверенности и возбуждения, отчего мое дыхание прерывалось.
   Он быстро снял бриджи и чулки, потом поглядел на меня.
   - Извини, сассенах; мне следовало бы подумать, что тебе нужно помочь со шнуровкой.
   "Итак, он не часто раздевал женщин", - подумала я невольно, и мои губы изогнулись в улыбке при этой мысли.
   - Ну, дело не в шнурках, - пробормотала я. - Если ты положишь руку сюда ...
   Я отложила в сторону плащ и повернулась к нему спиной, подняв волосы на затылке и обнажив шею.
   Некоторое время стояла озадаченная тишина. Потом я ощутила палец, двигающийся вдоль углубления моей спины.
   - Что это? - спросил он изумленным голосом.
   - Это называется застежка-молния, - сказала я, улыбаясь, хотя он не мог видеть меня. - Видишь, небольшое ушко вверху, возьмись за него и тяни прямо вниз.
   Зубцы молнии разъединились с приглушенным рвущимся звуком, и остатки платья от Джессики Гутенберг обвисли. Я вытащила руки из рукавов, позволив платью тяжело упасть у моих ног, и быстро, пока не потеряла смелость, повернулась к Джейми.
   Он дернулся назад, пораженный этим возникновением куколки из кокона. Потом моргнул и уставился на меня.
   Я стояла перед ним, имея на себе только башмаки и шелковые розовые чулки с подвязками. У меня было сильное желание схватить платье и прикрыться им, но я воспротивилась ему. Я выпрямила спину, подняла подбородок и ждала.
   Он не говорил ни слова. Его глаза мерцали в свете свечи, когда он шевелил головой, но у него была все та же способность скрывать свои мысли за непроницаемой маской.
   - Черт побери, ты скажешь что-нибудь? - спросила я, наконец, слегка дрожащим голосом.
   Его рот открылся, но ни одного слова не появилось оттуда. Он медленно покачал головой.
   - Иисус, - прошептал он, наконец. - Клэр ... ты самая красивая женщина, которую я когда-либо видел.
   - Ты, - сказала я обвиняющим тоном, - теряешь свое зрение. Это, должно быть, глаукома, для катаракты ты слишком молод.
   Он рассмеялся немного нервно, и я увидела, что он действительно плохо видит - его наполненные слезами глаза влажно блестели. Он сильно мигнул и протянул ко мне руку.
   - Я, - сказал он с возмущением, - вижу, как ястреб. Иди ко мне.
   Немного неохотно, я взяла его руку и вышла из жалкого убежища, состоящего из остатков моего платья. Он, сидя на кровати, мягко привлек меня к себе, поставив между колен. Затем нежно поцеловал каждую грудь и положил голову между ними, обдавая теплым дыханием мою кожу.
   - Твои груди, как слоновая кость, - сказал он, произнося слово "груди" с сильным горским акцентом, который становился сильнее, когда он действительно волновался.
   - Только, чтобы увидеть их, такие полные, такие круглые ... Боже, я могу вечно держать на них мою голову. Касаться тебя, моя сассенах ... тебя с твоей кожей, словно белый бархат, твоего прекрасного стройного тела ...
   Он замолчал, и я могла чувствовать движение его горла, когда он сглатывал, его рука медленно двигалась вниз по изгибам моей талии и бедер, по выпуклостям моих ягодиц.
   О, Боже, - сказал он, все еще тихо. - Я не могу глядеть на тебя, сассенах, и не тянуть к тебе руки, не могу находиться рядом, и не хотеть тебя.
   Он поднял голову и поцеловал меня в грудь напротив сердца, затем его рука медленно скользнула вниз по мягкой округлости моего живота, слегка касаясь маленьких растяжек, оставленных рождением Брианны.
   - Ты не думаешь, что это ... некрасиво? - сказала я нерешительно, проводя ладонью по своему животу.
   Он улыбнулся мне с каким-то грустным видом, немного помедлил и задрал свою рубашку.
   - А ты? - спросил он.
   Шрам тянулся от середины бедра почти до самого паха, восемь дюймов беловатой неровной ткани. Я не смогла подавить резкий вздох при его виде и упала на колени.
   Я тесно прижалась щекой к его бедру, как если бы я могла помочь ему сейчас - если не могла помочь ему тогда. Я чувствовала под моими пальцами медленные глубокие удары крови в бедренной артерии - не более чем в дюйме от уродливого углубления скрученного шрама.
   - Он не пугает тебя, не вызывает отвращения, сассенах? - спросил он, гладя мои волосы. Я подняла голову и уставилась на него.
   - Конечно, нет!
   - Хорошо, - он протянул руку к моему животу, не отрывая взгляда от моих глаз. - И если у тебя есть шрамы от твоих собственных сражений, сассенах, - сказал он нежно, - они не пугают меня тоже.
   Он посадил меня на кровать рядом с собой и наклонился, чтобы поцеловать меня. Я скинула свои башмаки и подобрала под себя ноги, чувствуя тепло его тела. Мои руки нащупали пуговицы на горле его рубашки и завозились, расстегивая их.
   - Я хочу видеть тебя.
   - Ну, смотреть особенно не на что, сассенах, - сказал он с неуверенным смешком. - Но все, что есть, все твое - если ты хочешь.
   Он стянул рубашку через голову и бросил ее на пол, затем откинулся назад, опершись на вытянутые руки, показывая свое тело.
   Я совсем не знала, чего я ожидала, но вид его обнаженного тела прервал мое дыхание. Он оставался, конечно же, высоким и прекрасно сложенным, длинные кости были покрыты гладкими мускулами, сильными и элегантными. Он светился в пламени свечи, как если бы свет исходил изнутри его тела.
   Он, несомненно, изменился, но изменился незначительно, словно его поместили в духовку, где он покрылся твердой корочкой, Он выглядел так, словно и мускулы и кожа ужались и стали ближе к костяку, так что он выглядел более поджарым, и последний намек на его юношескую припухлость исчез без следа.
   Его кожа слегка потемнела и стала, в основном, бледно-золотистой, загорелая до бронзового цвета на лице и шее, светлея к низу до чисто белого с синими прожилками вен между бедер. Волосы на его лобке торчали густым рыжим кустом, и было совершенно очевидно, что он хотел меня, и очень сильно.
   Мои глаза встретились с его, и его губы внезапно изогнулись.
   - Я говорил тебе когда-то, что буду честным с тобой, сассенах.
   Я засмеялась, чувствуя в тоже время, как слезы жгут мои глаза, и поток запутанных эмоций затопил меня.
   - Я тоже.
   Я неуверенно потянулась к нему, и он взял мою руку. Сила и теплота его руки была так неожиданна, что я слегка дернулась. Потом я крепче сжала ее, и он встал на ноги, глядя мне в лицо.
   Мы стояли, не шевелясь, испытывая неловкость. Мы сильно чувствовали друг друга - а как же иначе? Это была довольно маленькая комната, и атмосфера в ней, словно статическим электричеством, была полна напряжением, таким интенсивным, что оно казалось видимым. У меня захолодело в животе от страха, подобного тому, который возникает на американских горках.
   - Ты боишься так же, как я? - наконец, сказала я голосом, звучащим хрипло, даже для моих собственных ушей.
   Он внимательно оглядел меня и приподнял одну бровь.
   - Не думаю, - сказал он. - У тебя гусиная кожа. Ты боишься, сассенах, или замерзла?
   - И то, и другое, - ответила я, и он рассмеялся.
   - Иди сюда, - сказал он. Он выпустил мою руку и нагнулся, чтобы откинуть одеяло.
   Я продолжала дрожать даже тогда, когда он скользнул под одеяло рядом со мной, хотя его тело было поразительно горячим.
   - Боже, ты совсем не замерз! - сказала я. Я повернулась к нему, и его тепло прокатилось по моей коже от головы до пят. Словно притянутая магнитом, я тесно прижалась к нему, все еще дрожа. Я почувствовала, как мои соски, напряженные и твердые, прижались к его груди, и испытала шок от прикосновения к его голой коже.
   Он засмеялся немного натянуто.
   - Нет, не замерз. Полагаю, я должен бояться, да?
   Его руки ласково обняли меня, и я прикоснулась к его груди, чувствуя, как сотни пупырышек возникают под кончиками моих пальцев среди рыжих вьющихся волос.
   - Когда мы боялись друг друга, - прошептала я, - в нашу первую брачную ночь, ты держал мои руки. Ты сказал, что будет легче, если мы будем касаться друг друга.
   Он издал тихий звук, так как мой палец коснулся его соска.
   - Да, я помню, - сказал он, слегка задыхаясь. - Боже, тронь меня еще раз.
   Его руки напряглись, прижимая меня к себе.
   - Дотронься до меня, - сказал он нежно, - и позволь мне трогать тебя, моя сассенах.
   Его рука обхватила мою грудь, сжимая ее и поглаживая, и она лежала в его ладони, тугая и тяжелая. Я продолжала дрожать, но сейчас он дрожал вместе со мной.
   - Когда мы венчались, - прошептал он, обдавая мою щеку теплым дыханием, - и я увидел тебя, такую красивую в белом платье ... я мог думать только о том, как мы останемся одни, и я смогу развязать шнуровку на нем и лечь с тобой, обнаженной, в кровать.
   - Ты хочешь меня теперь? - спросила я и поцеловала его в загорелую кожу в ямке над ключицей. Его кожа была слегка соленой на вкус, а его волосы пахли дровяным дымом и острым запахом мужчины.
   Он не ответил, но внезапно переместился, и я почувствовала его твердый член, вжавшийся в мой живот.
   Страх и желание заставили меня прижаться к нему. Да, я хотела его, мои груди болели, и мой живот сжимало от желания; непривычная скользкая влажность между ног открывала меня для него. Но таким же сильным, как вожделение, было желание, чтобы меня взяли силой, чтобы он овладел мною и подавил мои сомнения, взяв меня грубо и стремительно так, чтобы заставить меня забыться.
   Я могла чувствовать, что он также хотел этого, желание дрожало в его руках, сжимающих мои ягодицы, проявлялось в невольных подергиваниях его бедер, когда он резко останавливал себя.
   "Сделай это, - думала я, испытывая мучительные опасения. - Ради бога, сделай это сейчас же и не будь нежным!"
   Но я не могла произнести просьбу вслух. Я видела такую же жажду в его лице, но он тоже не мог ничего сказать. Было слишком рано, и в то же время слишком поздно для таких слов.
   Однако мы владели другим языком, и наши тела все еще помнили его. Я резко прижалась к нему бедрами и обняла, сильно сжав его ягодицы руками. Я подняла лицо, требуя поцелуя, в тот же самый момент, когда он резко наклонился, чтобы поцеловать меня.
   Мой нос столкнулся с его лбом с противным звуком. Из моих глаз щедро полились слезы, и я откатилась от него, закрыв лицо руками.
   - Ой!
   - Христос! Я причинил тебе боль, Клэр?
   Мигая сквозь слезы, я увидела его лицо, с тревогой наклонившееся надо мной.
   - Нет, - сказала я глупо, - хотя мой нос сломан.
   - Нет, не сломан, - сказал он, осторожно трогая мою переносицу. - Когда ломаешь нос, раздается такой отвратительный хруст, и кровь течет, как из зарезанной свиньи. Все в порядке.
   Я потрогала под носом, он был прав, крови не было. Боль тоже быстро прошла. Когда я поняла это, я также осознала, что мои ноги широко раздвинуты, а он лежит на мне, опираясь на свои руки, и его член слегка касается моего живота, на волосок от решительного момента.
   Я увидела, что в его глазах также появилось осознание этой близости. Ни один из нас не двигался, и мы едва дышали. Потом его грудь расширилась, когда он глубоко вздохнул. Он взял своей рукой обе мои руки и прижал их над моей головой. Я лежала под ним, вытянувшись, с беспомощно распростертым телом.
   - Дай мне свой рот, сассенах, - сказал он нежно и склонился ко мне. Его голова закрыла свет, и я ничего не видела, кроме тусклого мерцания и темного силуэта. Его губы прижались к моим, мягко касаясь, затем нажимая сильнее, и я открыла рот с легким вздохом. Его язык скользнул внутрь, ища мой язык.
   Я укусила его губу, и он вздрогнул, слегка отдернув голову.
   - Джейми, - сказала я ему в рот, ощущая теплое дыхание между нами. - Джейми!
   Это все что я могла сказать, но мои бедра толкнулись в его тело, раз-другой, настойчиво требуя насилия. Я повернула голову и укусила его в плечо.
   В глубине его горла раздался тихий звук, и он резко вошел в меня. У меня было узко и тесно, как у девственницы, и я вскрикнула, выгибаясь под ним.
   - Не останавливайся! - сказала я. - Ради Бога, не останавливайся.
   Его тело услышало меня и ответило на том же языке, его хватка на моих запястьях усилилась, и он стал яростно вонзаться в меня, доставая каждым ударом до самой матки.
   Потом он опустил мои запястья и почти упал на меня, прижав к кровати весом своего тела. Подсунув руки вниз, он крепко схватил мои бедра, удерживая меня неподвижной.
   Я хныкала и ерзала под ним, и он укусил меня в шею.
   - Не двигайся, - сказал он мне на ухо.
   Я не двигалась, потому что не могла. Мы лежали, прижавшись друг к другу, и дрожали. Я чувствовала удары сердца по моим ребрам, но не могла понять, чье сердце стучало, его или мое.
   Потом он двинулся во мне, совсем немного. Этого было достаточно; в ответ я забилась под ним и почувствовала, как судороги моей разрядки ударили его, схватили и освободили, призывая присоединиться ко мне.
   Он поднялся на обеих руках, выгнув спину и откинув голову назад, с закрытыми глазами и тяжелым дыханием. Потом очень медленно он наклонил голову и открыл глаза. Он поглядел на меня с невыразимой нежностью, и пламя свечи блеснуло на его мокрых то ли от пота, то ли от слез щеках.
   - О, Клэр, - прошептал он. - О, Боже, Клэр.
   И глубоко во мне началась его разрядка, он не двигался, только тело его сотрясалось, так что дрожали руки, на которые он опирался, и рыжие волосы трепетали в тусклом свете. Потом он опустил голову с рыдающим звуком, волосы закрыли его лицо, и он стал изливаться в меня, и каждое подергивание его плоти отзывалось эхом наслаждения внутри моего тела.
   Когда все закончилось, он еще долго лежал на мне неподвижный и тяжелый, как камень. Потом очень осторожно он сполз с меня, прижался головой к моей голове и остался лежать неподвижно, словно мертвый.
  
   Я, наконец, пошевелилась, выходя из глубокого оцепенения, и положила руку на место, где в основании его грудины бился медленный и сильный пульс.
   - Думаю, это похоже на езду на велосипеде, - сказала я.
   Моя голова мирно покоилась на его плече, а моя рука лениво играла с красно-золотыми завитками волос, в изобилии растущими на груди. - Ты знаешь, что на груди у тебя стало гораздо больше волос?
   - Нет, - ответил он сонно, - я обычно не считаю их. А что, у вело ... велосипеда много волос?
   Эти слова застали меня врасплох, и я рассмеялась.
   - Нет, - сказала я. - Я имела в виду, что мы, кажется, не разучились делать это.
   Джейми приоткрыл один глаз и посмотрел на меня задумчиво.
   - Было бы довольно странно забыть это, сассенах, - сказал он. - Я мог испытывать недостаток в практике, но я все же не потерял своих способностей.
   Некоторое время мы лежали тихо и неподвижно, чувствуя дыхание друг друга и остро ощущая каждое наше движение. Мы тесно прижались друг к другу, моя голова уютно лежала на его плече; его тело, теплое под моей рукой, незнакомое и знакомое одновременно, было территорией, которую мне предстояло снова открыть.
   Здание было солидно построено, и шум бури за окном заглушал почти все звуки в доме, но иногда снизу до нас смутно доносились звуки шагов и голоса, мужской смех или более высокий женский, полный профессионального флирта.
   Слыша это, Джейми неловко заерзал.
   - Возможно, лучше было повести тебя в таверну, - сказал он. - Только ...
   - Все в порядке, - заверила я его. - Хотя должна признаться, что из всех мест, где я полагала снова быть с тобой, я никогда не думала о борделе, - я поколебалась, не желая быть излишне настойчивой, но любопытство победило. - Ты ... э, ... не владелец этого места, Джейми?
   Он отодвинулся, уставившись на меня.
   - Я? Господь с тобой, сассенах, что ты думаешь обо мне?
   - А что же мне думать? - сказала я немного резко. - Не успеваю я увидеть тебя, как ты падаешь в обморок, а когда встаешь на ноги, тащишь меня в подозрительную таверну, откуда мы удираем через весь Эдинбург с ненормальным китайцем и оказываемся в борделе, владелица которого оказывается твоей очень хорошей знакомой, должна я добавить.
   Кончик его ушей порозовели, и он, казалось, разрывался между возмущением и смехом.
   - Потом ты стаскиваешь свою одежду, объявляешь себя ужасным человеком с преступным прошлым и тащишь меня в постель. Что, по-твоему, я могла подумать?
   Смех победил.
   - Ну, я не святой, сассенах, - сказал он, смеясь, - но я и не сводник.
   - Рада слышать, - сказала я, помолчала и добавила. - Ты собираешься сказать мне, кто ты, или мне придется перечислять все постыдные предположения, пока я не натолкнусь на правду?
   О, да? - сказал он, позабавленный моим предложением. - И какое же твое лучшее предположение?
   Я внимательно посмотрела на него. Он непринужденно развалился среди простыней, подложив одну руку под голову, и усмехался мне.
   - Хорошо, бьюсь об заклад, что ты не печатник, - сказала я.
   Усмешка стала шире.
   - Почему нет?
   Я сильно ткнула его в ребра.
   - Ты слишком поджарый. Большинство мужчин за сорок обрастают брюшком, а у тебя здесь нет и унции жира.
   - Это оттого, что мне некому готовить, - сказал он уныло. - Если все время питаться в таверне, то растолстеть довольно трудно. К счастью, видно, что ты питалась хорошо.
   Он похлопал меня по заду и ловко уклонился, смеясь, когда я стукнула его по руке.
   - Не пытайся отвлечь меня, - сказала я, обретая строгий вид. - По крайней мере, ты не заработал бы такие мускулы, горбатясь над печатным станком.
   - Ты когда-нибудь пробовала работать на нем, сассенах?
   - Нет, - я нахмурила брови. - Полагаю, что ты не занимаешься разбоем на дорогах?
   - Нет, - ответил он, ухмыляясь еще шире. - Подумай еще.
   - Хищение чужого имущества?
   - Нет.
   - Может быть, похищение людей с целью выкупа, - сказала я и стала загибать пальцы на руках, убирая предположения один за другим. - Карманное воровство? Нет. Пиратство? Нет, ты не смог бы, если не нашел способа преодолеть свою склонность к морской болезни. Ростовщичество? Едва ли.
   Я опустила руку и уставилась на него.
   - Ты был преступником, когда я последний раз видела тебя, но это, кажется, едва ли подходящий способ зарабатывать на жизнь.
   - О, я все еще преступник, - уверил он меня. - Меня только недавно судили.
   - Недавно?
   - Я провел несколько лет в тюрьме за измену, сассенах, - сказал он немного мрачно. - За восстание. Но это было давно.
   - Я знала.
   Его глаза расширились.
   - Ты знала?
   - Это и еще что-то, - ответила я. - Расскажу позже. Но оставим этот вопрос в стороне и вернемся к нашему рассмотрению - как ты зарабатываешь на жизнь сейчас?
   - Я печатник, - сказал он, широко ухмыляясь.
   - И преступник?
   - И преступник, - подтвердил он, кивая головой. - Я был арестован за подстрекательство к мятежу шесть раз за последние два года, и два раза арестовывалось мое помещение, но суд ничего не смог доказать.
   - А что случится, если однажды суд сможет доказать?
   - О, - сказал он, беззаботно махнув рукой, - позорный столб. Прибитие ушей. Телесное наказание. Заключение. Высылка. Что-то подобное, но не повешение.
   - Какое облегчение, - сказала я сухо, чувствуя легкую пустоту в душе. Я даже не пыталась представить себе, какой будет жизнь, когда я встречу его. Но сейчас я была озадачена.
   - Я предупреждал тебя, - сказал он. Веселое поддразнивание ушло, а его темно-синие глаза были серьезны и насторожены.
   - Да, предупреждал, - сказала я и глубоко вздохнула.
   - Ты теперь захочешь уйти? - он говорил вполне небрежно, но я видела, что его пальцы сжались на одеяле так, что суставы побелели, резко выделившись на фоне его загорелой кожи.
   - Нет, - сказала я и улыбнулась ему так весело, как могла. - Я не затем вернулась, чтобы один раз заняться с тобой любовью. Я пришла, чтобы быть с тобой ... если ты хочешь меня, - закончила я нерешительно.
   - Если я хочу тебя?!
   Он выпустил дыхание, которое задерживал, и сел на кровати, скрестив ноги и глядя на меня. Он взял мои руки и поместил между своими ладонями.
   - Я ... даже выразить не могу, что я почувствовал, когда дотронулся до тебя сегодня, сассенах, и понял, что ты настоящая, - сказал он. Его взгляд скользил по мне, и я почувствовала жар его тоски, и растворилась в нем. - Найти тебя ... и снова потерять ...
   Он остановился, горло его дергалась, когда он несколько раз сглотнул.
   Я коснулась его лица, проводя по прекрасной чистой линии его скулы.
   - Ты не потеряешь меня, - сказала я. - Никогда снова, - я улыбнулась, заправляя ему за ухо рыжую прядь. - Никогда, даже если я узнаю, что ты стал двоеженцем и пьяницей.
   Он вдруг резко дернулся, и я удивленно опустила руку.
   - Что?
   - Ну ..., - начал он и остановился. Он сжал губы и быстро взглянул на меня. - Только ...
   - Только что? Что еще ты не сказал мне?
   - Ну, печатать мятежные брошюры не так уж и выгодно, - сказал он в качестве объяснения.
   - Полагаю, что так, - сказала я, и сердце мое забилось в тревожном предчувствии. - Что еще ты делаешь?
   - Ну, я еще немного занимаюсь контрабандой, - сказал он извиняющимся тоном. - На берегу.
   - Контрабандой? - я выпучила глаза. - Какой контрабандой?
   - Ну, главным образом, виски, ром время от времени, немного французского вина и ткани.
   - Вот как! - сказала я.
   Части головоломки складывались вместе - мистер Уилоуби, эдинбургские доки и загадка нашего теперешнего окружения.
   - Так вот какая связь у тебя с этим местом - ты это имел в виду, когда говорил, что мадам Жанна - твой клиент?
   - Да, именно, - кивнул он головой. - Эта схема хорошо работает. Мы храним ликер из Франции в одном из подвалов внизу. Часть его мы продаем Жанне, другую часть она хранит, пока мы не погрузим его на корабль.
   - Хм. И взамен, - сказала я тактично, - ты, э ...
   Синие глаза сузились.
   - Ответ на то, что думаешь, сассенах, нет, - сказал он очень твердо.
   - О, неужели? - сказала я, чувствуя себя чрезвычайно довольной. - Читаешь мои мысли, не так ли? И о чем же я думаю?
   - Ты думаешь, получаю ли иногда я свою плату натурой, да?
   Он приподнял одну бровь, глядя на меня.
   - Допустим, - согласилась я. - Впрочем, это не мое дело.
   - О, не твое?
   Он поднял обе рыжие брови и взял меня за плечи, склоняясь ко мне.
   - А это? - спросил он мгновение спустя, немного запыхавшись.
   - Да, - ответила я, тоже запыхавшись. - И ты не ...
   - Нет. Иди сюда.
   Он обнял меня и притянул к себе. Память тела отличается от памяти разума. Когда я думала, сомневалась и беспокоилась, я была неловкой и неуклюжей. Без вмешательства разума мое тело сразу узнало его и ответило, словно с нашего последнего прикосновения прошло мгновение, а не много лет.
   - В этот раз я боялась больше, чем в нашу первую ночь, - пробормотала я, уставившись на медленное и сильное биение пульса во впадине под его горлом.
   - Ты боялась тогда? - его рука сдвинулась и напряглась. - Я напугал тебя, сассенах?
   - Нет, - я прижала палец к ямке с бьющимся пульсом, вдыхая его глубокий мускусный запах. - Только ... в первый раз ... я не думала, что это будет навсегда. Я тогда намеревалась уйти.
   Он издал тихий звук; пот слабо мерцал во впадине в центре его груди.
   - И ты действительно ушла и вернулась назад, - сказал он. - Ты здесь, и больше ничего не имеет значения.
   Я немного приподнялась, чтобы поглядеть на него. Его раскосые кошачьи глаза были прикрыты длинными ресницами, удивительный цвет которых я хорошо помнила, темно-рыжие на концах к векам они бледнели, становясь почти белесыми у основания.
   - А что ты думал, когда мы первый раз были вместе? - спросила я.
   Темно-синие глаза медленно отрылись и уставились на меня.
   - Для меня это было навсегда, сассенах, - сказал он просто.
   Некоторое время спустя мы уснули под звук дождя, тихо стучащего в ставни, и приглушенный шум деловой жизни снизу.
  
   Это была беспокойная ночь. Я сильно устала, чтобы бодрствовать, и была слишком возбужденной от счастья, чтобы спать крепко. Возможно, я боялась, что он исчезнет, если я усну. Возможно, он чувствовал то же самое. Мы лежали, обнявшись, и дремали, слишком сильно осознавая присутствие друг друга, чтобы спать по-настоящему. Я ощущала каждое движение его мускулов, каждый его вздох, и знала, что он испытывает то же самое.
   В полудремоте мы поворачивались и двигались вместе в каком-то сонном замедленном балете, не прерывая нашего касания ни на мгновение и заново вспоминая язык наших тел. Где-то в тихий час глубокой ночи он без слов повернулся ко мне, а я - к нему, и мы занялись любовью, наполненной медленной невысказанной нежностью.
   Моя легкая рука, словно полет мотылька в темноте, коснулась его ноги и нашла глубокий ручеек шрама. Мои пальцы прошлись по всей его длине и затихли, слегка нажимая в бессловесном вопросе "Как?"
   Его дыхание изменилось со вздохом, и его рука легла на мою.
   - Каллоден, - произнес он, тихое слово, воскресившее в памяти трагедию. Смерть. Пустоту. И ужасное расставание, разделившее нас.
   - Я никогда не оставлю тебя, - прошептала я. - Никогда снова.
   Его голова на подушке повернулась - черты лица, невидимые в темноте - и его губы коснулись моих губ, легкие, как прикосновение крыла насекомого. Потом он повернулся на спину, притянув меня к себе, и положил тяжелую руку на мое бедро, удерживая рядом.
   Немного погодя я почувствовала, как он пошевелился и откинул одеяло. Прохладный сквозняк прошелся по моему предплечью, подняв волоски на коже, потом руку согрело его теплое прикосновение. Я открыла глаза, и увидела, что он лежал на боку, поглощенный видом моей руки. Она лежала на стеганом одеяле, словно вырезанная из слоновой кости, белея в сером свете медленно наступающего утра.
   - Опиши мне ее, - прошептал он, склонив голову и поглаживая мои пальцы, казавшиеся темными и призрачными под его прикосновениями.
   - Что у нее от меня, что от тебя? Ты можешь рассказать мне? У нее руки, как у тебя, Клэр, или похожи на мои? Опиши мне ее, чтобы я смог ее увидеть.
   Он положил свою ладонь рядом с моей. Это была красивая рука с длинными пальцами, с изящными суставами и квадратными коротко подстриженными чистыми ногтями.
   - Как у меня, - сказала я.
   Мой голос был хрипловатым от сна и едва перекрывал стук дождя по ставням. Внизу в доме было тихо. Я на дюйм приподняла пальцы для иллюстрации.
   - У нее длинные тонкие руки, как у меня, но больше по размеру, тыльная сторона широкая, и глубокий изгиб здесь, около запястья. И у нее пульс бьется в том же месте, как у тебя.
   Я коснулась того места, где вена пересекала его лучевую кость, как раз у основания запястья. Он был тих и неподвижен, так что я могла чувствовать биение его сердца под моими пальцами.
   - Ее ногти такие же, как у тебя, квадратные, а не овальные, как у меня. Но у нее такой же, как у меня, изогнутый мизинец на правой руке, - сказала я, поднимая его. - Дядя Ламберт говорил, что у моей мамы был такой же.
   Моя мать умерла, когда мне было пять лет. Я почти ее не помнила, но всегда думала о ней, когда случайно бросала взгляд на свою руку. Я положила свою ладонь с искривленным пальцем на его руку, потом дотронулась до его лица.
   - У нее такие же очертания, - сказала я мягко, обводя крутой изгиб от виска к щеке. - Точно такие же глаза, ресницы и брови. Фрейзеровский нос. Ее рот больше похож на мой, с полной нижней губой, но более широкий, как у тебя. Заостренный подбородок, как у меня, но шире. Она большая девочка - почти шесть футов.
   Я почувствовала его удивленное движение и толкнула его коленкой.
   - У нее длинные ноги, как у тебя, но очень женственные.
   - У нее есть маленькая голубая жилка вот здесь? - его рука коснулась моего лица, ласково проведя большим пальцем по виску. - И уши, как маленькие крылья?
   - О, она всегда жаловалась на свои уши - говорила, что они торчат, - произнесла я, чувствуя, как слезы жгут мои глаза при воспоминании о Брианне.
   - Они проколоты, ты ведь не возражаешь? - стала быстро говорить я, чтобы удержать слезы. - Фрэнк возражал, он говорил, что это выглядит дешево, но она сильно хотела, и я разрешила ей, когда ей было шестнадцать. У меня ведь проколоты, и потому запрещать ей неправильно, и все ее друзья прокололи уши, и я ... не хотела ...
   - Ты была права, - сказал он, прерывая поток полуистеричных слов. - Ты все сделала хорошо, - повторил он ласково, но твердо, прижимая меня к себе. - Ты была замечательной матерью, я знаю.
   Я снова плакала, прижавшись к нему и сотрясаясь от беззвучных рыданий. Он ласково обнимал меня, поглаживая спину, и тихо повторял:
   - Ты все сделала правильно. Ты была права.
   Вскоре я перестала плакать.
   - Ты подарила мне ребенка, mo nighean donn54, - произнес он нежно в облако моих волос. - Мы вместе навсегда. Она в безопасности, и мы будем жить вечно, ты и я.
   Он нежно поцеловал меня и положил голову на подушку рядом с моей.
   - Брианна, - прошептал он со странным горским выговором, который делал ее имя принадлежащим только ему. Потом он глубоко вздохнул и тут же заснул. В следующий момент уснула и я. Последнее, что я увидела, был его широкий милый рот, смягченный во сне полуулыбкой.
  
  26
  ПОЗДНИЙ ЗАВТРАК
  
   За годы материнства и работы врачом я развила в себе способность мгновенно и полностью просыпаться даже от самого глубокого сна. Вот и сейчас я проснулась, сразу же ощутив смятые простыни, обвившиеся вокруг меня, услышав капание воды с водосточного желоба и уловив теплый запах тела Джейми, смешанный с прохладным свежим воздухом, проникающим сквозь щели в ставнях.
   Самого Джейми в постели не было; даже не открывая глаз и не протягивая руки, я уже знала, что место рядом со мной было пусто. Все же он находился где-то рядом. Поблизости слышались звуки осторожного движения и скрип. Я повернула голову на подушке и открыла глаза.
   Комната была наполнена серым светом, обесцветившим вещи, но очертания его бледного тела были хорошо видны; оно выделялось в сумраке комнаты, словно вырезанное из слоновой кости. Он был обнажен и стоял, повернувшись спиной ко мне над ночным горшком, который он вытащил из-под умывальника.
   Я восхитилась твердой округлостью его ягодиц, маленькими ямками на каждой из них и ощущением их бледной уязвимости. Углубление его позвоночника тянулось изящным гладким изгибом от ягодиц к плечам. Когда он немного шевельнулся, на спине слабым серебряным светом блеснули шрамы, и у меня перехватило дыхание.
   Потом он обернулся со спокойным и слегка отстраненным выражением на лице. Увидев, что я смотрю на него, он слегка дернулся.
   Я улыбнулась ему, но молчала, не зная, что сказать. Однако я продолжала смотреть на него, а он смотрел на меня с ответной улыбкой на губах. Также ничего не говоря, он подошел к кровати и сел на матрац, прогнувшийся под его тяжестью. Он положил раскрытую ладонь на одеяло, и я без колебаний вложила в нее свою руку.
   - Хорошо спал? - спросила я глупо.
   Усмешка на его лице стала шире.
   - Нет, - сказал он, - а ты?
   - Нет, - я могла чувствовать тепло его тела даже на расстоянии - Ты разве не замерз?
   - Нет.
   Мы снова замолчали, не отрывая глаз друг от друга. Я внимательно смотрела на него в разгорающемся свете, сравнивая мои воспоминания с действительностью. Узкое лезвие раннего солнца прорезалось сквозь щель в ставне, осветив бронзовый локон его волос, позолотив изгиб его плеча, его гладкий плоский живот. Он выглядел больше, чем я помнила, точнее чертовски большим.
   - Ты больше, чем я помню, - осмелилась я. Он поднял голову и взглянул на меня, забавляясь.
   - А ты немного меньше, я думаю.
   Его рука охватила мое запястье. Во рту у меня пересохло, и я сглотнула, облизывая губы.
   - Давным-давно ты спросил меня, знаю ли я, что между нами происходит, - сказала я.
   Он смотрел на меня такими темно-синими глазами, что они казались черными.
   - Я помню, - сказал он мягко. Его пальцы на мгновение сжали мою руку. - Что это ... когда я прикасаюсь к тебе, когда я лежу с тобой.
   - Я ответила, что не знаю.
   - Я тоже не знал, - улыбка его немного померкла, но все еще была в уголках его рта.
   - Я все еще не знаю, - сказала я, - но ...
   Я остановилась, чтобы откашляться.
   - Но это все еще есть, - закончил он за меня, и улыбка переместилась в его глаза, осветив их. - Да?
   Да. Я все еще ощущала сильную неловкость от его присутствия, словно от заряда динамита по соседству, но что-то между нами изменилось. Мы уснули, как единое целое, объединенные нашим общим ребенком, но проснулись, как люди ... связанные чем-то иным.
   - Да. Это не только ... из-за Брианны, не так ли?
   Хватка на моих пальцах усилилась.
   - Я хочу тебя, потому что ты мать моего ребенка? - он скептически приподнял рыжую бровь. - Нет. Не потому что я не благодарен тебе, - добавил он торопливо. - Но ... нет.
   Он нагнул голову, внимательно рассматривая меня; солнце осветило его узкую переносицу и засияло на его длинных ресницах.
   -Нет, - повторил он. - Я думаю, я могу часами смотреть на тебя, сассенах, чтобы увидеть, что у тебя изменилось, а что осталось прежним. Только чтобы видеть твое милое лицо, очертания твоего подбородка, - он прикоснулся к моей скуле, скользнул ладонью за голову, поглаживая большим пальцем мочку моего уха, - или твои уши и маленькие дырочки в них. Они такие же, как и были. Твои волосы ... я называл тебя mo nighean donn, ты помнишь? Моя каштановолосая.
   Его голос был не больше, чем шепот, и он медленно пропускал мои кудри между своими пальцами.
   - Думаю, они немного изменились, - сказала я.
   Я не поседела, но в моих волосах появились светлые пряди там, где каштановый цвет сменился на бледно-золотистый, а местами сияли серебряные нити.
   - Как буковый лес в дождь, - сказал он, улыбаясь и гладя завиток указательным пальцем. - И капли с листьев стекают по коре.
   Я потянулась и погладила его бедро, касаясь длинного шрама не нем.
   - Я хотела бы быть здесь тогда, чтобы заботиться о тебе, - сказала я мягко. - Это самое ужасное из того, что я когда-либо сделала ... оставила тебя, зная, что ... что ты намеревался дать им убить себя.
   Я едва смогла произнести последние слова.
   - Ну, я очень старался, - сказал он с гримасой на лице, которая заставила меня рассмеяться, несмотря на боль воспоминания. - И не моя вина, что я не смог.
   Он без выражения посмотрел на длинный толстый шрам, пересекающий его бедро.
   - И не вина англичанина со штыком.
   Я приподнялась на локте, скосившись на шрам.
   - Это сделано штыком?
   - Да. Но, видишь ли, рана загноилась, - объяснил он мне.
   - Я знаю, мы нашли дневник лорда Мелтона, который отослал тебя домой с поля битвы. Он не был уверен, что ты переживешь это путешествие.
   Моя рука на его колене напряглась, как если бы я хотела убедиться, что он действительно здесь со мной, живой.
   Он фыркнул.
   - Ну, я был чертовски близок к этому. Я был почти мертв, когда меня выгрузили из повозки в Лаллиброхе.
   Его лицо потемнело от воспоминания.
   - Боже, я иногда просыпаюсь по ночам, видя во сне эту повозку. Поездка длилась два дня; меня бросало то в жар, то в холод. Я был укрыт соломой, и соломинки лезли мне в глаза и уши, кололи сквозь рубашку, блохи прыгали по мне, съедая меня заживо, а моя нога убивала меня болью при каждом толчке. Дорога была очень ухабистая, - добавил он задумчиво.
   - Это ужасно, - сказала я, чувствуя, что слова совсем не выражают ужаса его положения.
   - Да. Я вынес это только потому, что воображал, что я сделаю с Мелтоном, если встречу его снова, как жестоко отомщу ему за то, что не застрелил меня.
   Я снова рассмеялась, и он мельком взглянул на меня с кривой улыбкой на губах.
   - Я смеюсь, не потому что это забавно, - сказала я, слегка сглотнув. - Я смеюсь, потому что иначе я заплачу, а я не хочу ... не сейчас, когда все позади.
   -Да, я знаю, - он сжал мою руку.
   Я глубоко вздохнула.
   - Я ... я старалась не оглядываться назад. Я не думала, что смогу вынести то, что ... узнаю.
   Я прикусила губу, мое поведение казалось мне предательством.
   - Я не пыталась ... я не хотела ... забыть, - сказала я, безнадежно ища слова. - Я не смогла бы забыть тебя, ты не должен так думать. Никогда. Но я...
   - Не беспокойся, сассенах, - прервал он меня, поглаживая ласково мою руку. - Я знаю, что ты хочешь сказать. Я тоже старался не оглядываться назад.
   - Но если бы я не боялась, - сказала я, уставившись вниз на простыни. - Если бы я попыталась ... я могла бы найти тебя раньше.
   Слова висели между нами, как обвинение, как напоминание о горьких годах потерь и разлуки. Наконец, он глубоко вздохнул и приподнял мое лицо пальцем за подбородок.
   - Если бы ты попыталась? - сказал он. - Ты оставила бы девочку без матери? Или пришла бы ко мне после Каллодена, когда я не мог позаботиться о тебе, и только мог смотреть, как ты страдаешь вместе со всеми, чувствуя свою вину за то, что обрек тебя на такую судьбу? Может быть, даже увидел твою смерть от голода и болезней, осознавая, что я убил тебя?
   Он вопросительно поднял бровь, потом покачал головой.
   - Нет, я сказал тебе уйти, и я сказал тебе забыть. Разве я могу обвинять тебя, сассенах, за то, что ты сделала, как я сказал? Нет.
   - Но у нас было бы больше времени! - сказала я. - Мы могли бы...
   Он остановил меня, просто наклонившись и прижав свой рот к моему. Его губы были теплыми и мягкими, и щетина на его лице слабо колола мою кожу.
   Спустя некоторое время он отпустил меня. Свет становился ярче, возвращая краски на его лицо. Его кожа сияла бронзой, вспыхивая медью щетины. Он глубоко вздохнул.
   - Да, мы могли бы. Но если подумать - мы не могли.
   Его глаза пристально смотрели на меня.
   - Я не смог бы жить, оглядываясь назад, сассенах, - сказал он просто. - Если бы у нас не было ничего, кроме прошлой ночи и этого мгновения, этого вполне достаточно.
   - Нет, для меня недостаточно! - воскликнула я, и он рассмеялся.
   - Маленькая жадина, не так ли?
   - Да, - сказала я.
   Напряженность исчезла. Я вернулась к шраму на его ноге, чтобы отвлечься от болезненных сожалений о потерянном времени и утраченных возможностях.
   - Ты начал рассказывать, как образовался такой шрам.
   - Да.
   Он отклонился назад, смотря искоса на белую линию шрама на его бедре.
   - Ну, это Дженни, моя сестра, ты помнишь ее?
   Я действительно помнила Дженни, ростом вполовину меньше брата, темноволосая, тогда как он был ярко-рыжий, но такая же упрямая - или даже больше - как и он.
   - Она заявила, что не позволит мне умереть, - сказал он с грустной улыбкой. - И она не позволила. Мое мнение, как оказалось, не имело никакого значения, поскольку она не потрудилась спросить его.
   - Это очень похоже на Дженни.
   Я почувствовала некоторое утешение при мысли о своей невестке. Джейми не остался тогда один, как я боялась, Дженни Мюррей стала бы бороться с самим дьяволом, чтобы спасти своего брата - и, очевидно, боролась.
   - Она поила меня лекарствами от жара и делала припарки на ногу, чтобы вытянуть гной из раны, но ничего не помогало, только становилось хуже. Нога раздулась и воняла, а когда по ней пошли черные пятна, они стали думать, что ее надо отрезать.
   Он говорил об этом легко, но я почувствовала легкое головокружение, услышав это.
   - Но они не сделали, - произнесла я. - Почему?
   Джейми почесал нос и провел рукой по голове, откидывая назад густую гриву волос.
   - Из-за Иэна, - сказал он. - Он не позволил ей. Он заявил, что хорошо знает, что значит жить с одной ногой. И хотя он сам уже привык, вряд ли мне понравится это ... учитывая все, что произошло, - добавил он и, взглянув на меня, махнул рукой, включив в это движение все - проигранное сражение, потерю меня, дома, средств к существованию - утрату всей нормальной жизни. Я подумала, что Иэн, возможно, был очень прав.
   - И тогда Дженни привела трех фермеров, которых усадила на меня, чтобы я не мог двигаться, потом разрезала мое бедро до самой кости кухонным ножом и промыла рану кипяченой водой, - сказал он небрежно.
   - Иисус Харольд Христос55! - выдохнула я с ужасом.
   Он слабо улыбнулся в ответ на мое выражение.
   - Да это помогло.
   Я сильно сглотнула, чувствуя во рту привкус желчи.
   - Она вычистила рану так хорошо, как могла, и зашила ее. Она сказала, что не позволит мне умереть, не позволит мне остаться калекой, не позволит мне лежать целыми днями и жалеть себя ... - он покорно пожал плечами. - Когда она закончила перечислять то, что она мне не позволит, мне не осталось ничего, как выздороветь.
   Я рассмеялась вместе с ним, и он продолжил, широко улыбаясь при воспоминании.
   - Как только я смог вставать, она заставила Иэна выводить меня вечерами на прогулку. Боже, ну, и видок был у нас, наверное - Иэн с деревянной ногой и я с палочкой ковыляем туда и сюда по дороге, как пара хромых цапель!
   Я снова засмеялась, сморгнув слезинки с ресниц. Я так хорошо представила себе, как две высокие фигуры хромают в темноте по дороге, борясь с болью и опираясь друг на друга для поддержки.
   - Ты ведь жил в пещере некоторое время? Мы нашли историю об этом.
   Он удивленно приподнял брови.
   - Историю? Обо мне?
   - Ты знаменитая горская легенда, - сказала я суховато. - Или станешь ею, по крайней мере.
   - Из-за того, что я жил в пещере? - он выглядел немного польщенным и немного смущенным. - Ну не глупо ли делать из этого историю?
   - Устроить так, чтобы тебя за плату сдали англичанам, было более драматичным событием, не так ли? - сказала я еще более сухо. - Довольно рискованно, согласись.
   Кончик его носа покраснел, и он стал более смущенным.
   - Ну, - сказал он неловко, - я не думал, что тюрьма будет чем-то ужасным, и все обдумав ...
   Я говорила так спокойно, как могла, но мне хотелось схватить его и хорошенько потрясти, я вдруг почувствовала неожиданную и нелепую ярость от этого экскурса в прошлое.
   - Тюрьма, моя задница! Ты прекрасно знал, что тебя могли повесить, не так ли? И ты, черт побери, все равно сделал это!
   - Я должен был что-то сделать, - сказал он, пожимая плечами. - И если англичане были такими дураками, чтобы платить хорошие деньги за мой паршивый каркас ... то ведь нет законов против того, чтобы использовать дураков.
   Один уголок его рта дернулся вверх, и во мне возникла борьба между желанием поцеловать его и желанием хорошенько стукнуть.
   Однако я ничего из этого не сделала, а сидела на кровати, расчесывая свои спутанные волосы пальцами.
   - Я сказала бы, что это открытый вопрос, кто был дураком, - произнесла я, не глядя на него, - но даже если это так, тебе все равно следует знать, что твоя дочь гордится тобой.
   - Да? Она?
   Он казался таким потрясенным, что я рассмеялась, несмотря на свое возмущение.
   - Конечно, она. Ты, проклятый герой!
   Он пошел красным по всему лицу и встал на ноги, абсолютно смущенный.
   - Я? Нет!
   Он запустил руку в волосы. Это была его привычка, когда он думал или волновался.
   - Нет. Я полагаю, - начал он медленно, - здесь не было ничего героического. Просто я больше не мог выносить этого. Я имею в виду, видеть, как они голодают, и быть не в состоянии им помочь - Дженни, Иэн, их дети, арендаторы и их семьи.
   Он беспомощно посмотрел вниз на меня.
   - Меня действительно не волновало, повесят меня англичане или нет, - произнес он. - Хотя я думал, что не повесят, сассенах, исходя из того, что ты рассказала мне. Но даже если бы я знал точно, что мой поступок приведет меня на виселицу, я бы поступил также. Но это было не геройство ... ничего подобного, - он расстроено вскинул руки и отвернулся. - Я больше ничего не мог сделать!
   - Понимаю, - сказала я мягко. - Я понимаю.
   Он стоял все еще голый возле комода и, услышав мои слова, полуобернулся, чтобы посмотреть на меня.
   - Да, правда?
   Его лицо было серьезно.
   - Я знаю тебя, Джейми Фрейзер, - сказала я с уверенностью, которой еще не чувствовала с момента перехода сквозь камни.
   - Да, правда? - повторил он, и слабая улыбка коснулась его рта.
   - Я думаю так.
   Улыбка его стала шире, и он открыл рот, собираясь что-то сказать, но прежде чем он заговорил, в дверь комнаты постучали.
   Я дернулась, словно коснулась горячей плиты. Джейми рассмеялся и, направляясь к двери, наклонился и похлопал меня по бедру.
   - Думаю, что это горничная с нашим завтраком, сассенах, а не констебль. И мы ведь женаты, не так ли?
   Одна его бровь насмешливо приподнялась.
   - Даже в этом случае, не стоит ли тебе что-нибудь надеть? - спросила я, когда он коснулся ручки двери.
   Он мельком взглянул на себя.
   - Я не думаю, что мой вид кого-нибудь в этом доме шокирует, сассенах. Но ради твоей чувствительности ...
   Он усмехнулся мне и взял с умывальника льняное полотенце, которое небрежно обернул вокруг бедер, прежде чем открыть дверь.
   Я увидела фигуру высокого мужчины, стоящего на пороге, и быстро натянула одеяло на голову. Это был просто панический жест; если бы появился эдинбургский констебль или его помощники, вряд ли стеганое одеяло смогло бы меня спасти. Но когда посетитель заговорил, я по-настоящему обрадовалось, что меня в данный момент не видно.
   - Джейми?
   Голос казался потрясенным. Несмотря на то, что я не слышала этот голос двадцать лет, я сразу же узнала его. Повернувшись, я потихонечку приподняла уголок одеяла и поглядела в образовавшуюся щелочку.
   - Ну, конечно, это я, - ответил Джейми немного раздраженно. - У тебя что глаз нет, человек?
   Он втянул своего шурина Иэна в комнату и закрыл дверь.
   - Я отлично вижу, что это ты, - сказал Иэн с сердитой нотой в голосе. - Я просто не могу поверить своим глазам!
   Его прямые коричневые волосы тронула седина, а лицо покрыли морщины от многолетней изнурительной работы. Но Джо Аберанти был прав, с первыми сказанными им словами его новый облик растворился в старом, и передо мной стоял Иэн Мюррей, которого я хорошо знала.
   - Я пришел сюда, потому что парень в лавке сказал, что тебя там не было, а Дженни отправляла тебе письма по этому адресу, - сказал он.
   Он оглядел маленькую комнатку подозрительными глазами, как будто ожидал, что кто-нибудь выскочит из-за шкафа. Потом его пристальный взгляд остановился на шурине, который пытался закрепить свою самодельную набедренную повязку.
   - Никогда не думал, что найду тебя в веселом доме, Джейми! - сказал он. - Я не был уверен, когда леди открыла дверь внизу, но когда ...
   - Это не то, что думаешь, Иэн, - коротко сказал Джейми.
   - О, это не то, да? А Дженни волнуется, что ты заболеешь, потому что долго живешь без женщины! - фыркнул Иэн. - Я скажу ей, что ей не надо беспокоиться о твоем здоровье. Где же тогда мой сын, внизу в зале с другими проститутками?
   - Твой сын? - удивление Джейми было очевидным. - Какой?
   Иэн уставился на Джейми, гнев на его длинном немного простоватом лице сменился тревогой.
   - Он не у тебя? Маленький Иэн не здесь?
   - Молодой Иэн? Христос, человек, ты думаешь, я приведу четырнадцатилетнего парня в бордель?
   Иэн открыл рот, затем закрыл и сел на стул.
   - Сказать правду, Джейми, я уже не знаю, что и думать о тебе, - сказал он ровным голосом. Он поглядел на шурина, сжав челюсти. - Когда-то я знал, но не сейчас.
   - Что, черт побери, ты имеешь в виду?
   Я могла видеть, что Джейми сердито покраснел.
   Иэн посмотрел на кровать и отвел глаза. Краснота не ушла с лица Джейми, но уголки его рта дрогнули. Он поклонился шурину с подчеркнутой вежливостью.
   - Прошу прощения, Иэн, я забыл свои манеры. Позволь представить тебе мою подругу.
   Он отступил в сторону и отдернул одеяло.
   - Нет! - вскрикнул Иэн и быстро вскочил на ноги, отчаянно глядя на пол, на шкаф, куда угодно, но только не на кровать.
   - Что, ты даже не поприветствуешь мою жену, Иэн? - спросил Джейми.
   - Жену? - Иэн с ужасом уставился на Джейми. - Ты женился на шлюхе? - прокаркал он.
   - Я бы не сказала, что это так, - произнесла я.
   Услышав мой голос, Иэн дернул головой в моем направлении.
   - Привет, - сказала я, дружески махая ему рукой из моего постельного гнезда. - Давно не виделись, не правда ли?
   Я всегда считала, что описание поведения людей, когда они встречали призраков, довольно преувеличено, но в свете происходящих в последнее время событий была вынуждена пересмотреть свою точку зрения. Джейми грохнулся в обморок, увидев меня, и хотя у Иэна волосы не стояли дыбом, было видно, что он испуган до умопомрачения.
   Глаза его были выпучены, рот открывался и закрывался, и он издавал тихие кудахтающие звуки, что, казалось, страшно забавляло Джейми.
   - Это научит тебя не думать обо мне плохо, - сказал он с очевидным удовлетворением.
   Наконец, сжалившись над шурином, Джейми налил в стакан бренди и вручил ему.
   - Не судите, да не судимы будете, да?
   Я думала, что Иэн выльет бренди на свои брюки, но ему удалось поднести стакан ко рту и сделать глоток.
   - Что ... - прохрипел он, уставившись на меня увлажнившимися глазами. - Как ...?
   - Это длинная история, - сказала я, взглянув на Джейми.
   Он коротко кивнул. Мы были заняты другими делами эти двадцать четыре часа и не подумали, как объяснить мое появление, но учитывая сложившиеся обстоятельства, эти объяснения могли подождать.
   - Думаю, я не знаю младшего Иэна. Он исчез? - вежливо спросила я.
   Иэн механически кивнул, не сводя с меня глаз.
   - Он тайно ушел из дома в прошлую пятницу, - ответил он все еще ошеломленным голосом. - Оставил записку, что отправился к своему дяде.
   Он сделал еще глоток, закашлялся, утер глаза и сел прямо, глядя на меня.
   - Это происходит не в первый раз, - пояснил он мне. Он, казалась, успокоился, убедившись, что я из плоти и крови, и что я не собираюсь вставать и разгуливать, держа свою голову под мышкой, как принято у горских призраков.
   Джейми сел на кровать рядом со мной и взял меня за руку.
   - Я не видел молодого Иэна с тех пор, как отослал его домой с Фергюсом полгода назад, - сказал он. Вид у него стал таким же встревоженным, как у Иэна. - Ты уверен, что он действительно написал, что едет ко мне?
   - Ну, у него нет другого дяди, насколько я знаю, - сказал Иэн довольно едко. Он выпил остатки бренди и поставил стакан на пол.
   - Фергюс? - прервала я его. - Значит с Фергюсом все в порядке?
   Я почувствовала радость при мысли о французском мальчике-сироте, которого Джейми когда-то нанял в Париже, как вора-карманника, и взял с собой в Шотландию в качестве слуги.
   Отвлекшись от своих мыслей, Джейми поглядел на меня.
   - О, да, Фергюс теперь красивый молодой человек. Немного изменился, конечно, - какая-то тень появилась на его лице, но быстро исчезла; он улыбнулся, пожимая мою руку. - Он с ума сойдет от радости, увидев тебя, сассенах.
   Незаинтересованный разговором о Фергюсе, Иэн поднялся и стал ходить туда и сюда, скрипя половицами.
   - Он не взял лошадь, - бормотал он. - И значит, не было смысла его грабить.
   Он развернулся к Джейми.
   - Когда последний раз ты забирал его, каким путем вы ехали? Вы объезжали устье Форта или пересекли его на лодке?
   Джейми потер подбородок, нахмурившись в раздумье.
   - Я не приезжал за ним в Лаллиброх. Они с Фергюсом прошли через Карриарикский проход и встретились со мной возле Лагганского озера. Мы спустились вниз через Струан и Вим и ... да, вспомнил. Мы не стали ехать по землям Кэмпбеллов, а проехали на восток и пересекли устье Форта возле Донибрисла.
   - Думаешь, он поехал этим же путем? - спросил Иэн. - Это единственный путь, который он знает?
   Джейми с сомнением покачал головой.
   - Он мог бы. Но он знает, что на побережье опасно.
   Иэн возобновил свое хождение, сцепив руки за спиной.
   - Я избил его так, что он не мог стоять, не говоря о том, чтобы сидеть, когда он убежал в прошлый раз, - сказал он, покачав головой. Губы его были тесно сжаты, и я подумала, что младший Иэн был источником переживаний для его отца. - Ты думаешь, маленький дурак не будет больше устраивать такие трюки, а?
   Джейми фыркнул, но не без сочувствия.
   - Разве битье, когда-нибудь мешало тебе сделать то, что ты задумал?
   Иэн прекратил свою ходьбу и сел на табурет, вздохнув.
   - Нет, - честно признался он, - но я думаю, это приносило облегчение отцу.
   Его лицо искривилось в неохотной улыбке, а Джейми рассмеялся.
   - С ним все будет в порядке, - заявил Джейми уверенно. Он встал и позволил полотенцу упасть на пол, когда потянулся за бриджами. - Я пойду и поспрашиваю о нем. Если он в Эдинбурге, мы узнаем об этом еще до вечера.
   Иэн бросил взгляд на меня и торопливо встал.
   - Я пойду с тобой.
   Я подумала, что увидела тень сомнения на лице Джейми, но он только кивнул и стал натягивать рубашку через голову.
   - Хорошо, - произнес он, когда его голова появилась в ее вороте. Нахмурившись, он поглядел на меня.
   - Боюсь, тебе придется остаться здесь, сассенах, - сказал он.
   - Полагаю, что да, - сказала я сухо. - У меня нет платья.
   Девица, которая принесла нам ужин, забрала с собой мое платье, и пока ничего взамен не появилось.
   Пушистые брови Иэна взлетели почти к линии роста волос, но Джейми просто кивнул.
   - Я скажу Жанне на выходе, - сказал он. Он замешкался, нахмурившись. - Это займет некоторое время, сассенах. У меня есть неотложные дела.
   Он сжал мою руку, и выражение его лица смягчилось, когда он посмотрел на меня.
   - Я не хочу оставлять тебя, - сказал он мягко. - Но я должен. Ты останешься здесь, пока я не вернусь?
   - Не волнуйся, - уверила я, махнув рукой на полотенце, которое он бросил. - Вряд ли я выйду куда-нибудь в этом.
   Глухой стук их шагов затих внизу в шуме просыпающегося дома. По строгим меркам Эдинбурга бордель просыпался довольно поздно. Я слышала снизу приглушенные стуки, грохот открываемых ставень, крик "Поберегись!" и секунду спустя плеск вылитых помоев на мостовой.
   Голоса в холле далеко внизу, краткие неразличимые фразы, стук двери. Казалось, само здание потягивалось и вздыхало, поскрипывая деревянными покрытиями и ступеньками лестниц. Из холодного очага внезапно повеяло теплом и запахом угля от разожженного огня в очаге этажом ниже.
   Я откинулась на подушки, чувствуя себя довольно сонной и не выспавшейся. У меня немного, но приятно болело в некоторых непривычных местах, и в то время, как я сожалела об уходе Джейми, было хорошо на время остаться в одиночестве, чтобы все обдумать.
  
   Я чувствовала себя так, словно мне вручили запечатанную шкатулку с давно потерянным сокровищем. Я с удовольствием ощущала ее вес и форму и радовалась обладанию, но я все еще точно не знала, что в ней находится.
   Я умирала от желания знать все о том, что он делал, говорил и думал, кем он был все эти долгие дни, пролегшие между нами. Я, конечно, всегда понимала, что если он переживет Каллоден, у него будет своя жизнь - и, зная Джейми Фрейзера, полагала, что вряд ли она будет простой. Но осознание этого и действительность были совершенно разными вещами.
   Он так долго был в моей памяти, сияющий, но статичный, как насекомое, увязнувшее в янтаре. А потом Роджер провел свои изыскания, которые стали как бы взглядами в замочную скважину, показавшими отдельные картинки его жизни, как изображения стрекозы с крыльями, поднятыми под разными углами, как отдельные кадры кинофильма. Теперь время снова потекло, и стрекоза была в полете, порхая с места на место, так что я не видела ничего, кроме блеска ее крыльев.
   Было много вопросов, задать которые у нас еще не было возможности - о его семье в Лалиброхе, сестре Дженни и ее детях. Иэн был жив и здоров, несмотря на деревянную ногу, но как остальные? Как арендаторы пережили гонения, которым подверглось Высокогорье? Если все в порядке, почему Джейми находится в Эдинбурге?
   И если они живы, что мы можем сказать им о моем неожиданном появлении? Я закусила губу, думая о том, было ли этому какое-нибудь вразумительное - за исключением правды - объяснение? Это зависит от того, как Джейми объяснил им мое исчезновение после Каллодена. Хотя вряд ли ему нужно было что-нибудь придумывать, совершенно естественно было предположить, что я погибла во время восстания, став одним из многочисленных трупов, умерев от голода или будучи убита англичанами.
  
   Ну, с этим мы справимся, когда будет нужно. Меня сейчас больше волновала степень опасности незаконной деятельности Джейми. Контрабанда и подстрекательство к мятежу, не так ли? Я знала, что контрабанда на шотландском высокогорье считалась таким же благородным делом, как кража скота двадцать лет назад, и могла вестись с относительно небольшим риском. Подстрекательство к мятежу - это нечто иное, и казалось довольно сомнительным - с точки зрения безопасности - занятием для экс-якобита.
   В этом, как я полагала, крылась причина для использования вымышленного имени - или, по крайней мере, одна из причин. И хотя я была взволнована и возбуждена, когда прошлой ночью мы явились в бордель, я заметила, что мадам Жанна использовала настоящее имя Джейми. Таким образом, контрабандой он, по-видимому, занимался под своим именем, а публикацией - законной или не законной - как Александер Малкольм.
   Я видела, слышала и чувствовала достаточно в течение наших коротких часов, чтобы увериться, что Джейми Фрейзер, которого я знала, все еще существовал. Насколько он теперь стал другим человеком, предстояло еще узнать.
   Мои мысли прервал осторожный стук в дверь. "Завтрак, - подумала я, - как раз во время". Я был очень голодна.
   - Входите, - крикнула я и села в кровати, подняв выше подушки, на которые оперлась.
   Дверь открылась очень медленно, и через некоторое время в щель просунулась голова, словно улитка, высовывающая голову из раковины после ливня.
   На голове была шевелюра из плохо подстриженных коричневых волос, настолько густых, что подрезанные концы далеко выступали над парой больших растопыренных ушей. Лицо под шапкой волос было длинным и костлявым, и скорее добродушным, чем симпатичным, если бы не пара красивых карих глаз, огромных и мягких, как у оленя, которые смотрели на меня со смешанным выражением интереса и неуверенности.
   Голова и я некоторое время рассматривали друг друга.
   - Вы женщина мистера Малкольма? - наконец, спросила она.
   - Полагаю, можно сказать так, - ответила я осторожно. Очевидно, что это была не горничная с моим завтраком. И никто из служащих заведения, так как это был мужчина, хотя и очень молодой. Он казался мне неопределенно знакомым, хотя я не была уверена, что видела его раньше. Я натянула простынь повыше.
   - А вы кто? - спросила я.
   Голова подумала некоторое время, потом с такой же осторожностью ответила:
   - Я Иэн Мюррей.
   - Иэн Мюррей? - я резко выпрямилась, успев в последний момент подхватить простынь.
   - Входи, - сказала я приказным тоном.- Если ты тот, о ком я думаю, почему ты не там, где должен быть, и что ты делаешь здесь?
   Лицо стало встревоженным и выразило намерение исчезнуть.
   - Стой! - позвала я и вытащила ногу, чтобы последовать за ним.
   Большие коричневые глаза расширились при виде моей голой ноги, и парень замер.
   - Входи, - сказала я.
   Я медленно убрала ногу под одеяло, и так же медленно, словно следуя за ней, он вошел в комнату.
   Он был высоким и неуклюжим, как неоперившийся аистенок, весом, вероятно, всего в восемь стоунов, скудно распределенных по его шестифутовому каркасу. Теперь, когда я знала, кем он был, его схожесть с отцом стала очевидной. Хотя у него была бледная кожа его матери, которая сейчас полыхала красным цветом от того, что он стоял возле постели обнаженной женщины.
   - Я ... э ... искал моего ... мистера Малкольма, - пролепетал он, не отрывая взгляда от половиц под его ногами.
   - Если ты имеешь в виду своего дядю Джейми, то его нет, - сказала я.
   - Нет, ... нет.
   Он ничего не смог добавить к сказанному и стоял, уставившись в пол, отставив одну ногу в сторону, словно собирался поджать ее, как птица, которую он напоминал.
   - Вы не знаете, где ... - начал он, поднимая глаза, но встретив мой взгляд, снова опустил их и покраснел.
   - Он ищет тебя, - сказала я, - вместе с твоим отцом. Они уехали полчаса назад.
   Его голова на тощей шее вскинулась.
   - Мой отец? - выдохнул он. - Мой отец был здесь? Вы его знаете?
   - Конечно, - сказала я, не подумав. - Я знаю Иэна уже давно.
   Он был племянником Джейми, но у него не было способности Джейми сохранять непроницаемое выражение лица. Все, что он думал, отражалось на его лице; я легко могла проследить смену его настроений. Первоначальный шок от известия, что отец был в Эдинбурге, потом своего рода благоговейный страх при мысли о давнем знакомстве отца с женщиной, как ему казалось, определенного рода занятий, и, наконец, сердитое выражение, когда молодой человек стал пересматривать свое мнение относительно характера и поведения отца.
   - Э ... - начала я, немного встревожившись. - Это не то, о чем ты подумал. Твой отец и я, то есть я имею в виду, твой дядя и я ...
   Я замешкалась, пытаясь найти слова, чтобы объяснить ему ситуацию, не углубляясь в подробности, но он развернулся на каблуках и пошел к двери.
   - Подожди минутку, - сказала я.
   Он остановился, но не обернулся. Его хорошо вымытые уши торчали, как маленькие крылья, и утренний свет просвечивал сквозь них, окрашивая их в розовый цвет.
   - Сколько тебе лет? - спросила я.
   Он обернулся и поглядел на меня с достоинством.
   - Мне будет пятнадцать лет через три недели, - ответил он. Краснота снова залила его щеки. - Не беспокойтесь, я достаточно взрослый, чтобы знать ... что это за место.
   Он дернул головой, пытаясь изобразить изысканный поклон.
   - Не имею в виду ничего оскорбительного для вас, мистрис. Если дядя Джейми ... я имею в виду ... - он пытался найти подходящие слова, но не смог и, выпалив, - очень рад был встретить вас, мэм! - он развернулся и вылетел в дверь, которая закрылась за ним с такой силой, что затряслась в своей колоде.
   Я откинулась на подушки, разрываясь между тревогой и смехом. Я задавалась вопросом, что старший Иэн скажет своему сыну, когда они встретятся - и наоборот. Я так же размышляла, что привело Иэна сюда в поисках Джейми. Очевидно, он знал, где можно найти своего дядю, но, судя по его смущенному виду, он был здесь в первый раз.
   Он узнал о борделе от Джорди в лавке? Это казалось маловероятным. И если так, то о связи дяди с этим местом он узнал из другого источника. И наиболее вероятно от самого Джейми.
   Но тогда, скорее всего, Джейми уже знал, что его племянник в Эдинбурге, но почему он притворялся, что не видел мальчика? Иэн был старинным другом Джейми, они вместе выросли. И если Джейми по какой-то причине обманывал своего шурина, это было что-то серьезное.
   Мои дальнейшие размышления были прерваны стуком в дверь.
   - Входите, - сказала я, разглаживая одеяло в ожидании подноса с завтраком.
   Когда дверь открылась, я была вынуждена опустить свой взгляд ниже, так как он был направлен на пять футов выше пола, где я ожидала увидеть лицо горничной. До этого, когда появился младший Иэн, мне пришлось, наоборот, поднять взгляд выше.
   - Что, черт побери, вы здесь делаете? - спросила я сердито, когда маленькая фигурка мистера Уилоуби вползла в двери на локтях и коленях. Я села и торопливо подобрала под себя ноги, натягивая на плечи не только простыни, но и одеяло.
   В ответ китаец, подобравшись к изножью кровати, с громким стуком ударился головой об пол. Потом он поднял ее и с большим старанием стукнулся об пол еще раз, произведя неприятный звук, словно дыню раскололи топором.
   - Прекратите сейчас же! - воскликнула я, поскольку он собрался проделать это в третий раз.
   - Тысяча извинений, - сказал он, садясь на пятки и моргая глазами. Он был сильно потрепан, и красная отметина на его лбу от ударов об пол не добавила к его внешности ничего хорошего. Я надеялась, что он не собирался биться головой о половицы тысячу раз, хотя не была уверена. У него, по-видимому, было ужасное похмелье, так что его попытки впечатляли.
   - Все в порядке, - сказала я, осторожно отодвигаясь к стене, - вам не за что извиняться.
   - Да, извиняться, - настаивал он. - Цей-ми сказал жена. Леди - первая почетная жена, не вонючая шлюха.
   - Большое спасибо, - сказала я. - Цей-ми? Вы имеете в виду Джейми? Джейми Фрейзер?
   Человечек кивнул, очевидно, причинив этим боль своей голове. Он сжал ее обеими руками и закрыл глаза, которые почти исчезли в складках его щек.
   - Цей-ми, - подтвердил он, все еще не открывая глаз. - Цей-ми сказал просить прощения высокочтимая первая жена. Ю Тиен Го - ваш покорный слуга.
   Он поклонился, все еще держа голову руками.
   - Ю Тиен Го, - добавил он, открыв глаза и ударяя себя в грудь, как бы показывая этим, что это он, чтобы я вдруг не перепутала его с другим покорным слугой.
   - Все в порядке, - сказала я. - Э... рада знакомству.
   Очевидно, ободренный этими словами, он снова повалился на пол, распростершись ниц передо мной.
   - Ю Тиен Го - слуга леди, - сказал он. - Первая жена может наступить на покорный слуга, если хочет.
   - Ха, - сказала я холодно. - Я слышала про это. Наступить на вас? Ничего подобного!
   В узких разрезах показались мерцающие черные глаза, и он захихикал так заразительно, что я тоже не смогла сдержать смех. Он снова сел на пятки, приглаживая грязные черные волосы, которые торчали на его голове, как иглы дикобраза.
   - Я мыть ноги первой жене? - предложил он, широко ухмыляясь.
   - Конечно, нет, - ответила я. - Если вы действительно хотите сделать что-нибудь полезное, идите и скажите, чтобы мне принесли завтрак. Нет, подождите минуту, - сказала я, передумав. - Сначала скажите, где вы встретили Джейми. Если не возражаете, - добавила я, желая быть вежливой.
   Он сидел на пятках, покачивая головой.
   - Доки, - сказал он. - Два года назад. Я ехать из Китай, долгий путь, нет еды. Прятаться бочка, - объяснил он, показывая кольцо вытянутыми руками и демонстрируя таким образом способ транспортировки.
   - Зайцем?
   - Торговое судно, - кивнул он головой. - Здесь воровать еду. Ночью воровать бренди, напиться отвратительно. Холодно спать, собирался умирать, но Цей-ми нашел.
   Он снова ткнул себя в грудь большим пальцем.
   - Покорный слуга Цей-ми. Покорный слуга первой жены.
   Он поклонился мне, опасно накренившись при этом, но удержался и благополучно принял вертикальное положение.
   - Бренди вас погубит, - заметила я. - К сожалению, я не могу ничего дать вам от головной боли, у меня сейчас нет никаких лекарств.
   - О, не волнуйтесь, - уверил он меня. - У меня есть здоровые шары.
   - Как мило, - произнесла я, пытаясь решить, готовится ли он повторить попытку относительно моих ног или просто слишком пьян, чтобы разбираться в основах анатомии. Или, может быть, в китайской философии есть какая-то связь между здоровой головой и мужскими яичками? На всякий случай, я огляделась в поисках того, что могла бы использовать в качестве оружия, если бы он проявил намерение залезть ко мне под одеяло.
   Вместо этого он залез в широкий синий рукав и с видом фокусника вытащил оттуда белый шелковый мешочек. Он перевернул его, и на его ладонь выкатились два шара. По размеру они были больше, чем шарик для детских игр, но меньше, чем бейсбольный мяч, фактически размером со среднее яичко. Однако намного тяжелее и сделаны из отполированного камня зеленоватого цвета.
   - Здоровые шары, - пояснил мистер Уилоуби, катая их на ладони. Они издавали приятное пощелкивание. - Полосатый нефрит из Кантона, - сказал он. - Лучшие здоровые шары.
   - Действительно? - сказала я зачаровано. - Они обладают лекарственным действием - вы это хотели сказать?
   Он энергично кивнул и остановился со слабым стоном. После паузы он распрямил ладонь и стал катать по ней шары ловкими движениями пальцев.
   - Все тело - одна часть, рука - все части, - сказал он.
   Указательным пальцем он деликатно тыкал в открытую ладонь между гладкими шарами.
   - Там голова, желудок там, печень там, - приговаривал он. - Шары делают пользу всем.
   - Хорошо, я полагаю, что они так же эффективны, как алка-зельтцер, - сказала я. Возможно, упоминание о желудке вызвало в моем животе сильное бурчание.
   - Первая жена хочет кушать, - заметил мистер Уилоуби прозорливо.
   - Как проницательно с вашей стороны, - сказала я. - Да, я действительно хочу есть. Вы можете пойти и сказать кому-нибудь?
   Он сложил лечебные шары в мешочек и, вскочив на ноги, глубоко поклонился.
   - Покорный слуга уходит, - сказал он и пошел, по дороге довольно сильно ударившись о дверной косяк.
  
   "Это становится нелепым", - подумала я. У меня были существенные сомнения, что уход мистера Уилоуби приведет к появлению еды. Ему повезет, если он спустится с лестницы, не сломав себе шею, насколько я могла судить о его состоянии.
   Вместо того чтобы сидеть здесь в голом виде, принимая случайных визитеров из внешнего мира, я решила предпринять шаги со своей стороны. Поднявшись и тщательно завернувшись в одеяло, я выглянула в коридор.
   Коридор казался пустынным. Кроме комнаты, из которой я вышла, на этаже было еще две двери. Подняв голову вверх, я увидела неприкрытые стропила. Значит, мы находились на чердаке, и, вероятно, две другие комнаты занимали слуги, которые сейчас были заняты внизу.
   Я могла слышать слабые шумы, достигающие лестничной площадки. Также сюда долетал аромат жареной колбасы. Громкий ропот в желудке показал, что он тоже уловил этот запах; мой живот не рассматривал один бутерброд с арахисовым маслом и одну миску супа, которые я съела за двадцать четыре часа, как адекватный уровень питания.
   Я затолкала концы одеяла над грудью, соорудив подобие саронга, и, подобрав подол, последовала за запахом вниз по лестнице.
   Запах, а также позвякивание, плеск и голоса множества едящих людей раздавались из-за закрытой двери на первом этаже. Я толкнула ее и обнаружила, что стою в конце длинной комнаты, оборудованной, как столовая.
   Вокруг стола сидели чуть более двадцати женщин, одетых весьма разнообразно, некоторые в дневных платьях, а некоторые в дезабилье, по сравнению с которым мое одеяло выглядело весьма скромно. Женщина, сидящая на конце стола, увидела, что я колеблюсь в дверях, и позвала меня, подвинувшись, чтобы освободить место на длинной скамье.
   - Ты новенькая, да? - спросила она, рассматривая меня с интересом. - Ты немного старше, чем мадам обычно берет - ей нравится, чтобы девушкам было не больше двадцати пяти лет. Но ты неплохо выглядишь, - заверила она меня торопливо. - Уверена, что все будет в порядке.
   - Хорошая кожа и симпатичное лицо, - заметила темноволосая девушка напротив нас, оглядывая меня с видом оценщика лошадей. - И прекрасные малыши, как я вижу.
   Она слегка приподняла подбородок, указывая через стол на ложбинку между моими грудями.
   - Мадам не любит, когда мы берем постельное белье, - сказала с упреком моя первая знакомая. - Ты должна надеть сорочку, если у тебя еще нет хорошего платья.
   - Да, будь аккуратна с одеялом, - посоветовала темноволосая девушка, все еще рассматривая меня. - Мадам урежет тебе зарплату, если ты посадишь на нем пятно.
   - Как тебя зовут, дорогуша? - низенькая, довольно пухленькая девушка с круглым дружелюбным лицом наклонилась из-за локтя темноволосой, чтобы улыбнуться мне. - Мы тут болтаем, даже не познакомившись с тобой. Я Доркас, это Пегги, - она ткнула большим пальцем в темноволосую девушку, потом показала через стол на светловолосую женщину возле меня - а это Молли.
   - Меня зовут Клэр, - сказала я, улыбаясь и натягивая одеяло повыше.
   Я не знала, как исправить их ошибочное мнение, что я была новобранцем мадам Жанны, и в настоящий момент это казалось не таким важным, как завтрак.
   Очевидно догадываясь о моем голоде, дружелюбная Доркас потянулась к буфету позади нее и передала мне деревянную тарелку, потом подтолкнула ко мне большое блюдо с сосисками.
   Еда была хорошо приготовлена, а поскольку я была страшно голодна, она показалась мне божественной. "Гораздо лучше, чем завтраки в больничном кафетерии", - заметила я про себя, накладывая в тарелку жареного картофеля.
   - Что, сразу же попался грубый клиент, да?
   Молли, сидящая рядом со мной, кивнула на мою грудь. Взглянув мельком вниз, я была подавлена видом большого красного пятна, выглядывающего из-за края одеяла. Я не могла видеть свою шею, но руководствуясь направлением заинтересованного взгляда Молли, поняла, что болезненные покалывания, которые я ощущала на ней, были следствием укусов.
   - И нос у тебя немножко распух, - сказала Пегги, нахмурившись с критическим видом.
   Она протянулась через стол и потрогала его, не обращая внимания на то, что полоса ткани, которой она была обернута, упала, открывая ее до талии.
   - Ударил тебя, да? Если они становятся слишком грубыми, надо кричать. Мадам не позволяет клиентам плохо обращаться с нами. Кричи громче, и тут же появится Бруно.
   - Бруно? - сказала я слабым голосом.
   - Швейцар, - объяснила Доркас, деловито заталкивая в рот ложечку с яйцом. - Большой, как медведь - вот почему мы называем его Бруно. А какое у него настоящее имя? - спросила она, обращаясь ко всему столу. - Гораций?
   - Теобальд, - поправила ее Молли. Она повернулась к служанке, находящейся в конце комнаты. - Джейни, не принесешь ли немного пива? У новой девушки ничего нет.
   - Да, Пегги права, - сказал она, оборачиваясь ко мне. Она не была красавицей, но у нее был красивый рот и приятное выражение лица. - Если у тебя клиент, который любит быть немного грубым, это одно дело, тогда напускать Бруно на хорошего клиента не надо, а то тебя заставят платить штраф. Но если ты уверена, что тебя действительно могут изуродовать, кричи во всю мочь. Бруно по ночам всегда находится здесь. О, вот и пиво, - добавила она, беря большую оловянную кружку у служанки и ставя его передо мной.
   - Ничего серьезного, - сказала Доркас, закончив осматривать видимые части моей персоны. - Немного саднит между ног, да? - проницательно добавила она, усмехаясь мне.
   - Ой, посмотрите, она покраснела, - сказала Молли, восхищенно хихикая. - Ой, да ты совсем новенькая!
   Я сделала большой глоток пива. Оно было темное с терпким насыщенным вкусом, и я обрадовалась ему, как из-за того, что могла спрятать за огромной кружкой свое лицо, так и из-за его хорошего качества.
   - Не обращай внимания, - сказала Молли, ласково погладив мою руку. - После завтрака я покажу тебе, где находится ванная. Ты можешь полежать в теплой воде, и к вечеру будешь, как новенькая.
   - Покажи также, где находятся банки, - вставила Доркас. - Душистые травы, - объяснила она мне. - Насыпь их в воду. Мадам любит, чтобы мы хорошо пахли.
   - Если мужчина захочет переспать с рыбой, он пойдет в доки, это будет гораздо дешевле, - сказала Пегги, подражая французскому выговору мадам Жанны.
   Все дружно захихикали, но смех быстро затих, подавленный внезапным появлением самой хозяйки.
   Мадам Жанна взволнованно хмурилась и казалась слишком озабоченной, чтобы заметить веселье.
   - Тсс! - прошипела Молли, увидев хозяйку. - Ранний клиент, наверное. Ненавижу, когда они приходят во время завтрака, - заворчала она. - Не дают даже переварить еду.
   - О, не волнуйся, Молли. Его должна взять Клэр, - сказала Пегги, отбрасывая назад темную косу. - Новенькая берет того, кого никто не хочет, - проинформировала она меня.
   - Сунь палец ему в задницу, - посоветовала мне Доркас. - Из-за этого они быстрее кончают. Я припасу для тебя лепешки, если хочешь.
   - Ээ ... спасибо, - произнесла я.
   Именно в этот момент взгляд мадам Жанны упал на меня, и ее рот широко открылся испуганной буквой "О".
   - Что вы здесь делаете? - прошипела она, бросившись ко мне и хватая за руку.
   - Завтракаю, - ответила я, будучи не в настроении, чтобы меня хватали. Я выдернула свою руку и подняла кружку.
   - Merde56! - сказала она. - Разве вам не принесли еду утром?
   - Нет, - ответила я. - Ни еды, ни одежды.
   Я указала на одеяло, в которое была завернута.
   - Черт! - воскликнула она яростно. Она выпрямилась и метнула кинжальный взгляд по комнате. - Я сдеру кожу с этой дрянной девчонки. Тысяча извинений, мадам!
   - Все в порядке, - любезно произнесла я, видя удивление на лицах моих товарок по завтраку. - Прекрасный завтрак. Рада была встретить всех вас, леди, - сказала я, поднимаясь, и, поддерживая одеяло, постаралась изящно поклониться. - А теперь, мадам, ... что насчет моего платья?
  
   Мадам Жанна повела меня наверх, взволнованно восклицая извинения и выражая надежду, что я не сочту нужным поведать месье Фрейзеру о том, что мне пришлось близко познакомиться с работницами данного заведения. Поднявшись на два лестничных марша, мы вошли в маленькую комнату, завешанную платьями в различных стадиях пошива и уставленную по углам рулонами ткани.
   - Момент, пожалуйста, - сказала мадам Жанна с глубоким поклоном, оставив меня наедине с манекеном, пышная грудь которого была утыкана многочисленными булавками.
   Очевидно, это была костюмерная. Таща за собой одеяло, я обошла комнату, рассмотрев несколько шелковых заготовок для будущих платьев, пару хорошо пошитых платьев с низкими вырезами и множество самых разнообразных сорочек и рубашек. Я сняла одну сорочку и надела ее.
   Она была сшита из тонкого хлопка с низким присобранным вырезом и вышивкой в виде раскрытых ладоней, которая вилась под грудями, спускалась по бокам талии и заворачивала назад, распутно обнимая ягодицы. У нее не был подшит подол, хотя в остальном она была уже готова. Кроме того, она давала больше свободы движения, чем тога из одеяла.
   Я слышала, как в соседней комнате мадам Жанна возбужденно разговаривала с Бруно - по крайней мере, я так идентифицировала ее собеседника по рокочущему мужскому голосу.
   - Меня не волнует, что случилось с сестрой этой несчастной девчонки, - говорила она. - Вы не понимаете, что жена месье Фрейзера осталась голодной и без одежды ...
   - Вы уверены, что она действительно его жена? - спросил глубокий мужской голос. - Я слышал ...
   - Я тоже. Но если он говорит, что эта женщина - его жена, я не собираюсь спорить, n"est-ce pas57? - голос мадам звучал раздраженно. - И если эта несчастная Мадлен ...
   - Это не ее вина, мадам, - прервал ее Бруно. - Разве вы не слышали утром новость о Злодее?
   Мадам ахнула.
   - Нет! Еще кого-то?
   - Да, мадам, - голос Бруно был мрачен. - Через несколько домов отсюда, в таверне "Зеленая сова". Девушка была сестрой Мадлен, священник принес эту новость как раз перед завтраком. Так что ...
   - Понятно, - мадам, казалось, еле дышала. - Да, конечно. Конечно. Это было ... таким же образом?
   Голос ее дрожал от отвращения.
   - Да, мадам. Топор или большой нож, - он понизил голос, как делают люди, рассказывающие плохие новости. - Священник сказал, что ее голова была полностью отрублена. Тело было в комнате возле двери, а голова... - его голос стал почти шепотом, - а голова находилась на каминной полке. Хозяин гостиницы упал в обморок, когда нашел ее.
   Тяжелый глухой стук из соседней комнаты позволил мне предположить, что с мадам Жанной случилось нечто подобное. Руки мои покрылись гусиной кожей, и мои ноги слегка ослабли. Я начинала соглашаться с мнением Джейми, что мое пребывание в борделе неразумно.
   Во всяком случае, будучи теперь одетой, хотя и не полностью, я решила выйти в соседнюю комнату, где нашла мадам Жанну, полулежащую на софе, и большого мужчину, который с несчастным видом сидел на пуфике у ее ног.
   Мадам подскочила при виде меня.
   - Мадам Фрейзер! О, мне так жаль! Я не хотела оставлять вас, но у меня были ... - она замялась в поисках деликатного выражения, - ... некоторые беспокойные известия.
   - Да, я понимаю, - ответила я. - А что об этом Злодее?
   - Вы слышали?
   Она была уже бледна, но теперь стала еще белее.
   - Что он скажет? Он будет разъярен! - простонала она, заламывая руки.
   - Кто? - спросила я. - Джейми или Злодей?
   - Ваш муж, - ответила она, с ужасом оглядывая комнату. - Когда он узнает, что с его женой так постыдно обращались, приняли ее за fille de joie58 и подвергли ...
   - Я не думаю, что его это волнует, - сказала я. - Но я хотела бы услышать о Злодее.
   - Да?
   Бруно поднял свои тяжелые брови. Он был огромным человеком с покатыми плечами и длинными руками, из-за чего он сильно походил на гориллу, что еще сильнее подчеркивалось низким лбом и скошенным подбородком. Он казался чрезвычайно подходящим для роли вышибалы в борделе.
   - Ну, - заколебался он, глядя на мадам Жанну в поисках распоряжений, но его хозяйка, бросив взгляд на маленькие, покрытые эмалью часы на каминной полке, с потрясенным вскриком вскочила на ноги
   - Crottin59! - воскликнула она. - Мне нужно идти!
   И небрежно махнув рукой в моем направлении, она выбежала из комнаты, оставив меня и Бруно, с удивлением смотреть ей вслед.
   - О, - сказал он, придя в себя. - Правильно. Это происходит в десять часов.
   Эмалевые часы показывали четверть одиннадцатого. Независимо от того, что "это" было, я надеялось, что оно подождет.
   - Злодей, - напомнила я.
   Как и большинству людей, Бруно нравилось пересказывать кровавые детали преступлений, которые он после чисто символических колебаний выложил.
   Эдинбургский Злодей был - как я уже поняла из его разговора с мадам - убийцей. Как и Джек Потрошитель, он специализировался на женщинах легкого поведения, которых он убивал ударом орудия с тяжелым лезвием. В некоторых случаях тела были расчленены или "рассечены", как выразился Бруно, понизив голос.
   Убийства - всего восемь - продолжались на протяжении двух лет. За одним исключением все женщины были убиты в их собственных комнатах, большинство жили одиноко, двое были убиты в борделях. Вот отчего мадам была встревожена, подумала я.
   - И какое исключение, - спросила я.
   Бруно перекрестился.
   - Монахиня, - прошептал он, все еще испытывая шок от этого убийства. - Французская сестра милосердия.
   Сестра прибыла в Эдинбург на корабле с группой монахинь, направляющихся в Лондон, и была похищена в доках, чего никто в сутолоке не заметил. Когда ее обнаружили в одном из переулков, было уже поздно.
   - Изнасилована? - спросила я с профессиональным интересом.
   Бруно подозрительно посмотрел на меня.
   - Не знаю, - ответил он сухо и тяжело поднялся на ноги; его обезьяньи плечи поникли от усталости. Полагаю, что он всю ночь работал, и сейчас для него наступило время сна. - Прошу прощения, мадам, - произнес он с холодной формальностью и вышел.
   Я села на бархатную софу, чувствуя себя немного ошеломленной. Я как-то не приняла в расчет, что в борделе многое происходило и днем.
   Внезапно раздался громкий стук в двери. Звук был звонкий, словно стучали металлическим молоточком. Я встала на ноги, чтобы открыть дверь, но она внезапно распахнулась, и стройная фигура с властным видом шагнула в комнату, говоря по-французски с таким произношением и яростью, что я не могла ничего понять.
   - Вы ищите мадам Жанну? - удалось вставить мне, когда он сделал перерыв, чтобы набрать в легкие воздуха перед новой порцией ругательств. Посетитель был молодым человеком приблизительно тридцати с небольшим лет, стройный и поразительно красивый, с густыми черными волосами и такими же бровями. Он впился в меня взглядом, и как только рассмотрел, с его лицом произошли удивительные изменения. Брови его приподнялись, черные глаза расширились, а лицо побледнело.
   - Миледи! - воскликнул он и, бросившись на колени, обхватил мои бедра, уткнувшись лицом в хлопковую сорочку на уровне моей промежности.
   - Отпустите сейчас же! - воскликнула я, отталкивая его за плечи. - Я не работаю здесь. Отпустите, кому говорю!
   Миледи! - повторил он восторженным голосом. - Миледи! Вы вернулись! Чудо! Бог вернул вас!
   Он посмотрел на меня с улыбкой, в то время как слезы текли по его лицу. У него были превосходные крупные белые зубы. Внезапно что-то шевельнулось в моей памяти, и под обликом взрослого мужчины проступили черты уличного мальчишки.
   - Фергюс! - сказала я. - Фергюс, это действительно ты? Встань, ради Бога, позволь посмотреть на тебя.
   Он поднялся на ноги, но не позволил разглядывать себя. Вместо этого он сжал меня в объятиях, чуть не поломав мне ребра, и я обняла его в ответ, молотя кулаками по его спине от радости. Ему было около десяти лет перед Каллоденом. Теперь он стал мужчиной, и его щетина колола мои щеки.
   - Я думал, что увидел призрак! - воскликнул он. - Это действительно вы?
   - Да, это я, - уверила я его.
   - Вы видели милорда? - спросил он взволновано. - Он знает, что вы здесь?
   - Да.
   - О! - он моргнул и отступила на полшага. - Но ... но как же ...
   Он замолчал со смущенным видом.
   - Что?
   - А вот ты где! Что, ради Бога, ты здесь делаешь, Фергюс?
   Высокая фигура Джейми вырисовалась в дверном проеме. Его глаза расширились при виде меня, одетой только в сорочку.
   - Где твоя одежда? - спросил он. - Ладно, неважно, - махнул он рукой, когда я открыла рот, чтобы ответить. - У меня нет времени. Пойдем, Фергюс, в переулке еще восемнадцать бочонков с бренди, а за мной по пятам идут акцизники!
   И с громким стуком ботинок по лестнице они убежали, оставив меня одну в очередной раз.
  
   Я сомневалась, следует ли мне присоединиться к происходящему внизу, но любопытство победило. После краткого визита в костюмерную в поисках более закрытого одеяния, я спустилась вниз, накинув на плечи большую шаль, расшитую мальвами.
   У меня были довольны смутные представления о расположении дома, но уличные шумы, проникающие в окна, указывали, какая сторона здания выходила на главную улицу. Я полагала, что переулок, о котором говорил Джейми, находится в противоположной стороне, но не была уверена. Эдинбургские здания часто строились вкривь и вкось и имели небольшие пристройки, чтобы использовать каждый фут свободного пространства.
   Я помедлила возле подножия лестницы, пытаясь услышать звук катящихся бочонков. Почувствовав дуновение сквозняка на моих голых ногах, я повернулась и увидела, что в проеме кухонной двери стоит человек.
   Он казался таким же удивленным, как и я. Но моргнув глазами, он улыбнулся и подошел ко мне, взяв меня за локоть.
   - Доброе утро, моя дорогая. Не ожидал, что кто-то из ваших леди так рано встает.
   - Ну, вы знаете, что говорят о тех, кто рано ложится и рано встает60, - сказала я, пытаясь высвободить локоть.
   Он рассмеялся, показав почерневшие зубы.
   - Нет, и что говорят?
   - Ну, вообще-то так говорят в Америке, - ответила я, внезапно осознав, что даже если Бенджамин Франклин и напечатал свои труды, вряд ли его читали в Эдинбурге.
   - Воображаешь себя умной, курочка, - сказал он с усмешкой. - Она отправила тебя вниз, как зазывалу, не так ли?
   - Нет, - сказала я. - Кто?
   - Мадам, - сказал он, оглядываясь. - Где она?
   - Не имею понятия, - ответила я. - Отпустите!
   Вместо этого он усилил хватку, и его пальцы больно впились в мое предплечье. Он склонился ко мне и зашептал на ухо, обдавая меня несвежим прокуренным дыханием.
   - Ты знаешь, назначена награда, - бормотал он вполголоса. - Процент от стоимости захваченной контрабанды. Никому не нужно знать, только ты и я.
   Он легко щелкнул пальцем по моей груди, заставив сосок под тонкой сорочкой затвердеть.
   - Что скажешь, цыпленок?
   Я уставилась на него. "Акцизники идут по пятам", - сказал Джейми. Это должно быть один из королевских чиновников, которые борются с контрабандой и контрабандистами. Что говорил Джейми? "Позорный столб, высылка, телесные наказания, заключение, прибивание уха", и при этом беззаботно махнул рукой, словно все это ничего не значило.
   - О чем вы говорите? - сказала я, пытаясь выглядеть удивленной. - И последний раз прошу, отпустите меня!
   "Он не мог быть один, - подумала я. - Сколько еще их было вокруг здания?"
   - Да, пожалуйста, отпускать, - произнес голос позади меня. Я увидела, как глаза акцизника расширились, когда он взглянул через мое плечо.
   Мистер Уилоуби стоял на второй ступеньке лестницы в помятом одеянии из синего шелка, держа в руках большой пистолет. Он вежливо кивнул головой акцизному чиновнику.
   - Не вонючая шлюха, - пояснил он, мигая глазами, как сова. - Благородная жена.
   Акцизник, очевидно пораженный неожиданным появлением китайца, переводил взгляд с меня на мистера Уилоуби и обратно.
   - Жена? - сказал он недоверчиво. - Ты говоришь, что она твоя жена?
   Мистер Уилоуби, уловив главное слово, радостно кивнул.
   - Жена, - повторил он. - Пожалуйста, отпускать.
   Его глаза представляли собой щели, налитыми кровью, и для меня - если не для акцизника - было ясно, что его кровь все еще была сильно насыщена алкоголем.
   Акцизник потянул меня к себе и нахмурился на мистера Уилоуби.
   - Теперь послушай меня ... - начал он.
   Он не смог продолжить, так как мистер Уилоуби, решив, что он честно предупредил его, поднял пистолет и нажал на курок.
   Раздался громкий треск, еще более громкий вопль, который, очевидно, издала я, и холл наполнился серым пороховым дымом. Акцизник привалился к стене, обшитой панелями, на его лице появилось выражение сильного удивления, а на груди расплылась кровавая розетка.
   Рефлекторно я прыгнула вперед и схватила мужчину под руки, мягко опуская его тело на пол. Сверху раздался взволнованный шум, обитатели борделя с восклицаниями сгрудились на верхней площадке, привлеченные звуком выстрела. Быстрые шаги послышались со стороны нижней лестницы.
   Через дверь подвала ворвался Фергюс с пистолетом в руке.
   - Миледи, - ахнул он, увидев, что я сижу на полу с телом акцизника на моих коленях, - что вы сделали?
   - Я? - произнесла я с негодованием. - Я ничего не сделала. Это любимый китаец Джейми.
   Я кивнула на лестницу, где не ступеньке сидел мистер Уилоуби, глядя на происходящее бессмысленными, налитыми кровью глазами. Оставленный без внимания пистолет валялся возле его ног.
   Фергюс что-то произнес на французском языке, слишком разговорном, чтобы можно было перевести, но явно что-то нелестное в адрес мистера Уилоуби. Он шагнул к китайцу и протянул руку, чтобы схватить того за плечо - или так я думала, пока не увидела, что его протянутая рука заканчивалась не ладонью, а крюком из блестящего темного металла.
   - Фергюс!
   Я была так потрясена этим видом, что даже прекратила попытки остановить шалью кровотечение из груди акцизника.
   - Что ... что ... - бормотала я бессвязно.
   - Что? - спросил он, глядя на меня. Проследив за моим взглядом, сказал, - О, это, - и пожал плечами. - Англичане. Не обращайте внимания, у нас нет времени. Ты, каналья, иди вниз!
   Он сдернул мистера Уилоуби с лестницы, дотащил его до двери и втолкнул внутрь, совершенно не заботясь о безопасности человечка. Я услышала серию глухих ударов и поняла, что китаец скатился кубарем вниз, очевидно забыв свои акробатические навыки. Однако времени, волноваться об этом, не было.
   Фергюс присел на корточки передо мной и поднял голову акцизника за волосы.
   - Сколько еще вас? - спросил он. - Отвечай быстрее, cochon61, иначе я перережу тебе горло!
   Это была излишняя угроза. Глаза мужчины уже тускнели. Уголки его рта с трудом раздвинулись в улыбке.
   - Я увижу ... как ты ... будешь гореть ... в аду, - прошептал он, и с последней конвульсией его улыбка застыла отвратительным оскалом; он выкашлял большое количество красной пенистой крови и умер на моих коленях.
   Послышались еще шаги, быстро поднимающиеся по лестнице. Джейми вылетел из двери погреба и остановился, едва не наступив на вытянутые ноги акцизника. Его взгляд двинулся по телу мужчины и остановился на моем лице с испуганным выражением.
   - Что ты сделала, сассенах? - спросил он требовательно.
   - Не она, этот желтый сифилитик, - вмешался Фергюс, спасая меня от неприятности. Он затолкал пистолет за пояс и протянул мне здоровую руку. - Давайте, миледи, вам нужно спуститься вниз!
   Джейми опередил его и склонился ко мне, резко кивнув головой в направлении входной двери.
   - Я справлюсь здесь, - сказал он. - Охраняй вход, Фергюс. Сигнал обычный, и не вытаскивай пистолет без необходимости.
   Фергюс кивнул и быстро исчез в двери.
   Джейми, как смог, завернул труп в мою шаль, которую снял с меня, и я с облегчением поднялась на ноги, несмотря на то, что вся сорочка спереди была в крови.
   - Ой, он мертвый! - преисполненный благоговейного ужаса голос раздался сверху, я взглянула туда и увидела, что около дюжины проституток выглядывали с лестничной площадки, словно херувимы с небес.
   - Вернитесь в свои комнаты! - рявкнул Джейми. Послышался хор испуганных голосов, и они разлетелись, словно голуби.
   Джейми огляделся вокруг в поисках следов, оставленных инцидентом, но к счастью все было чисто - вся кровь попала на меня и мою шаль.
   - Идем, - сказал он.
   Лестницу освещал только тусклый свет из двери, а у подножия темнота вообще была смоляная. Я остановилась внизу, ожидая Джейми. Акцизник был достаточно крупным мужчиной, и он запыхался, пока спустился ко мне.
   - Прямо к противоположной стороне, - сказал он с отдышкой. - Там ложная стена. Держись за мою руку.
   Дверь сверху закрылась, и я ничего не могла видеть. К счастью, Джейми, казалось, обладал радаром. Он уверенно вел меня мимо больших предметов, о которые я по пути стукалась, и, наконец, остановился. Я почувствовала запах влажного камня и, вытянув руку, ощутила передо мной грубую стену.
   Джейми что-то громко сказал по-гэльски. Очевидно, это был кельтский эквивалент для "Сезам, откройся", так как после короткой паузы раздался звук трения, и в темноте появилась тонкая слабая линия. Линия расширилась, часть стены повернулась, оказавшись маленькой деревянной дверью, на которой были укреплены камни, чтобы она не отличалась от стены.
   Тайный подвал оказался большим помещением, по крайней мере, тридцати футов длиной. Несколько фигур двигались по нему, воздух был насыщен перехватывающим дыхание запахом бренди. Джейми свалил тело в углу и повернулся ко мне.
   - Боже, сассенах, с тобой все в порядке?
   Подвал освещался свечами, огоньки которых мерцали в полумраке тут и там. Я могла видеть только его лицо с туго натянутой на скулах кожей.
   - Я немного замерзла, - сказала я, пытаясь унять стук зубов. - Моя сорочка пропиталась кровью. А так я в порядке. Я думаю.
   - Жанна! - позвал он, развернувшись к дальнему концу подвала. Одна из фигур приблизилась к нам, оказавшись весьма взволнованной мадам. Он объяснил ситуацию в нескольких словах, заставив ее взволнованное выражение перейти в панику.
   - Horreur62! - воскликнула она. - Убит? В моем помещении? При свидетелях?
   - Боюсь, что так, - Джейми казался спокойным. - Я позабочусь об этом. Но вы должны подняться наверх, он мог быть не один. Вы знаете, что делать.
   Его голос звучал со спокойной уверенностью, и он сжал ее руку. Прикосновение, казалось, успокоило ее - я надеялась, что он прикоснулся к ней именно с этой целью - она развернулась и пошла.
   - О, и еще, Жанна, - позвал вслед Джейми. - Когда будете возвращаться, принесите какую-нибудь одежду для моей жены. Если ее платье еще не готово, я думаю, что у Дафны такой же размер.
   - Одежду? - мадам Жанна искоса взглянула туда, где я стояла в тени. Я услужливо вышла на свет, показывая результаты моего общения с акцизником.
   Мадам Жанна моргнула, перекрестилась и, повернувшись без слов, исчезла через открытую дверь, которая закрылась за ней с глухим стуком.
   Я начала дрожать, как от поздней реакции на произошедшее, так и от холода. Несмотря на мою привычку, как врача, к крови и даже смерти, события сегодняшнего утра стали для меня потрясением. Это было, как скверная субботняя ночь в палате неотложной помощи.
   - Пойдем, сассенах, - сказал Джейми, мягко положив руку на мою поясницу. - Мы вымоем тебя.
   Его прикосновение подействовало на меня так же, как на мадам Жанну. Я внезапно почувствовала себя лучше, если не совсем спокойной.
   - Мыться? В чем? В бренди?
   Он коротко хохотнул.
   - Нет, в воде. Я могу предложить тебе ванну, однако боюсь, она будет холодной.
   Было ужасно холодно.
   - От-т-т-куда здесь вода? - спросила я, стуча зубами. - С ледника?
   Вода бежала из трубы, вмонтированной в стену, и затыкалась куском дерева, обмотанного антисанитарно выглядевшими тряпками.
   Я вынула руку из-под струи и вытерла ее о сорочку, для состояния которой это не имело никакого значения. Джейми покачал головой, подтаскивая под струю большое деревянное корыто.
   - С крыши, - ответил он. - Там есть цистерна для дождевой воды. Водосточная труба идет по стене здания, а внутри нее находится труба от цистерны.
   Он выглядел донельзя гордым собой, и я рассмеялась.
   - Настоящее изобретение, - сказала я. - Для чего здесь вода?
   - Чтобы разводить напиток, - пояснил он. Он указал на дальний конец подвала, где среди множества бочек прилежно трудились темные фигуры.- Мы получаем его крепостью в девяносто градусов, здесь мы разбавляем его водой до сорока градусов и заново разливаем по бочкам, которые отправляем в таверны.
   Он затолкал затычку назад в трубу и, согнувшись, с большим трудом оттащил корыто в сторону.
   - Вот так, уберем его с дороги, вода будет им нужна.
   Один мужчина уже стоял в стороне, сжимая в руках маленький бочонок. Едва кинув на меня любопытный взгляд, он кивнул Джейми и подставил бочонок под струю.
   За ширмой из ряда торопливо расставленных пустых бочек я с сомнением поглядела на импровизированную ванну. Рядом на бочке горела единственная свеча, свет которой мерцал на поверхности воды, и от этого она казалась черной и бездонной. Я разделась, яростно дрожа и думая о том, что от горячей воды и прочих сантехнических удобств гораздо легче отказаться, имея их под рукой.
   Джейми полез в рукав и вытащил большой носовой платок, на который он посмотрел с сомнением.
   - Хм, возможно, он более чистый, чем твоя сорочка, - сказал он, пожимая плечами. Он вручил его мне и, извинившись, ушел наблюдать за работой в другой конец подвала.
   Вода была ледяная, так же как и сам подвал, и когда я осторожно обтирала себя платком, холодные струйки, сбегающие по моему животу и бедрам, порождали маленькие приступы дрожи.
   Мысли о том, что могло происходить наверху, также не способствовали моему спокойствию. По-видимому, в настоящей момент мы находились в безопасности, ложная стена могла ввести акцизников в заблуждение.
   Но если она не сможет укрыть нас, наше положение будет безнадежным. Из этого помещения, кажется, не было другого выхода, кроме двери в ложной стене. И если она будет обнаружена, мы все будем пойманы вместе с большим количеством контрабандного товара и трупом королевского чиновника в придачу.
   И, разумеется, исчезновение этого чиновника вызовет интенсивные поиски. Я мысленно увидела акцизников, прочесывающих бордель, допрашивающих женщин и получивших подробное описание меня, Джейми и мистера Уилоуби, а также показания свидетелей убийства. Невольно я взглянула в дальний угол, где лежал труп, покрытый саваном с вышитыми розовыми и желтыми мальвами на нем. Китайца нигде не было видно, вероятно, он спрятался за бочки с бренди.
   - Вот, сассенах, выпей это. Зубы у тебя так стучат, что ты можешь прокусить себе язык.
   Джейми появился перед моим скрытым уголком, как собака Святого Бернарда, принеся с собой деревянную чашку с бренди.
   - С-с-спасибо.
   Я опустила платок, который использовала для мытья, и взяла чашку обеими руками, стараясь не стучать зубами об ее края. Бренди мне помог, он зажег теплый уголек в моем желудке и послал маленькие потоки тепла в мои окоченевшие конечности.
   - О, Боже, так гораздо лучше, - произнесла я, остановившись, чтобы передохнуть. - Неразбавленный?
   - Нет, это бы тебя убило. Хотя он может быть более крепкий, чем мы обычно продаем. Заканчивай мыться и надень что-нибудь, потом я налью тебе еще.
   Джейми взял чашку и протянул мне носовой платок. Торопливо заканчивая свое омовение, я искоса смотрела на него. Он хмурился, поглядывая на меня, очевидно погруженный в свои мысли. Я предполагала, что жизнь его была непростой, а мое появление, без сомнения, еще более осложнило ее. Я многое бы отдала, чтобы узнать, о чем он думает.
   - О чем ты думаешь, Джейми? - спросила я, скосившись на него, и смывая последние пятна с бедер. Вода кружилась вокруг моих щиколоток, потревоженная моими движениями, и горящая свеча покрыла воду искрами, как если бы темная кровь, смытая с моего тела, засверкала, вновь став живой и красной.
   Хмурый вид сразу же исчез, его глаза прояснились и уставились на мое лицо.
   - Я думаю, ты очень красивая, сассенах, - ответил он мягко.
   - Возможно, если тебе нравится гусиная кожа по всему телу, - сказала я едко, выходя из корыта и протягивая руку за чашкой.
   Он внезапно усмехнулся, сверкнув белыми зубами в полумраке подвала.
   - О, да, - сказал он. - Ты разговариваешь с единственным мужчиной в Шотландии, у которого ужасный стояк при виде ощипанного цыпленка.
   Я, задохнувшись, разбрызгала бренди.
   Джейми скинул с плеч пальто и завернул меня в него, крепко прижав к себе, пока я дрожала, кашляла и ловила ртом воздух.
   - Трудно пройти мимо торговца битой птицей и сохранить приличный вид, - пробормотал он мне на ухо, энергично потирая мне спину. - Тише, тише, сассенах. Все будет хорошо.
   Я, дрожа, вцепилась в него.
   - Мне очень жаль, - сказала я. - Со мной все в порядке. И все-таки это моя вина. Мистер Уилоуби стрелял в акцизника, потому что думал, что он делал мне непристойные предложения.
   Джейми фыркнул.
   - Это не твоя вина, сассенах, - сказал он сухо. - Скажу больше, это не первая глупость, которую китаец сделал. Когда он напивается, он может натворить что угодно, каким бы сумасшедшим это не казалось.
   Потом вдруг выражение Джейми изменилось, когда он осознал, что я сказала. Он уставился на меня широко открытыми глазами.
   - Ты сказала "акцизник", сассенах?
   - Да, а что?
   Он не ответил, а, отпустив меня, развернулся и пошел, схватив на ходу свечу с бочки. Не желая оставаться в темноте одна, я последовала за ним туда, где лежал труп.
   - Подержи, - Джейми сунул мне в руки свечу и встал на колени, откинув ткань, закрывающую лицо мертвого чиновника.
   Я видела много трупов, и вид еще одного не был для меня потрясением, хотя смотреть было неприятно. Глаза под полузакрытыми веками закатились, челюсть отпала, а кожа блестела, как восковая. Джейми, нахмурившись, глядел в мертвое лицо, и что-то бормотал про себя.
   - Что случилось? - спросила я. Мне казалось, что я никогда не согреюсь, но пальто Джейми было не только толстым и пошитым из добротного материала, но и хранило тепло его собственного тела. И хотя я еще не совсем согрелась, дрожать я перестала.
   - Это не акцизник, - сказал Джейми, все еще хмурясь. - Я знаю всех таможенников и полицейских в округе, но этого человека я прежде не видел.
   С некоторым отвращением он отогнул полы его куртки и залез внутрь.
   Он осторожно, но тщательно обыскал его за пазухой и, наконец, вытащил перочинный ножик и маленькую книжку в красной обложке.
   - Новый завет, - прочитала я с удивлением.
   Джейми кивнул, глядя на меня с приподнятой бровью.
   - Акцизник он или нет, но было довольно странно, притащить с собой такую вещь в веселый дом.
   Он вытер книжку о шаль, аккуратно натянул ткань на лицо чиновника и поднялся на ноги, качая головой.
   - В карманах было только это. Любой таможенник или акцизник должны носить с собой удостоверение, иначе у него нет права на обыск помещения или изъятие товара.
   Он вопросительно взглянул не меня.
   - Почему ты решила, что он акцизник?
   Я запахнула на себе пальто Джейми, пытаясь вспомнить, что говорил мне этот человек.
   - Он спросил, не являюсь ли я зазывалой, и где находится мадам. Потом он сказал, что есть награда - процент от изъятой контрабанды, как он выразился - и что никто не узнает об этом, только он и я. И потом ты сам говорил, что за вами идут акцизники, - добавила я. - Естественно, я подумала, что он акцизник. Потом появился мистер Уилоуби, и дела пошли совсем плохо.
   Джейми кивнул, все еще выглядя озадаченным.
   - Ага, ладно. У меня нет ни малейшего представления, кто он, но хорошо, что он не акцизник. Я сначала решил, что уговор расторгнут, но, кажется, все в порядке.
   - Уговор?
   Он коротко улыбнулся.
   - У меня договоренность с начальником районной таможни, сассенах.
   Я открыла рот.
   - Договоренность?
   Он пожал плечами.
   - Ну, подкуп, если тебе так больше нравится.
   Он казался немного раздраженным.
   - Не сомневаюсь, это стандартная деловая процедура, - сказала я, пытаясь быть тактичной. Уголок его рта дернулся вверх.
   - Да, так. В любом случае, между мной и сэром Персивалем Тернером есть некоторое понимание, и то, что он послал сюда акцизного чиновника, сильно обеспокоило меня.
   - Хорошо, - медленно произнесла я, вспоминая все события сегодняшнего утра и пытаясь связать их воедино. - Но что, в таком случае, ты имел в виду, когда сказал Фергюсу, что акцизники следуют за тобой по пятам? И почему все носились кругами, как цыплята с отрубленными головами.
   - Ах, это, - он коротко улыбнулся и взял меня за руку, отводя от трупа. - Ну, это договоренность, как я сказал. И часть этой договоренности заключается в том, чтобы сэр Персиваль хорошо выглядел в глазах своего лондонского начальства, изымая время от времени достаточное количество контрабанды. Таким образом, мы даем ему такую возможность. Уолли с парнями доставили с побережья две повозки, одну с хорошим бренди, вторую с молодым вином и несколькими бочонками дешевого пойла, чтобы был только запах.
   - Я встретил их сегодня утром за городом, как мы и планировали. Мы въехали в город, позаботившись привлечь внимание таможенного чиновника, который как раз проезжал с отрядом драгун. Они бросились за нами в погоню, мы хорошо поводили их по переулкам, пока не настало время разделиться. Уолли спрыгнул с фургона с плохим вином и, оставив его таможенникам, убежал, а я с хорошим бренди помчался сюда, имея пару-тройку драгунов на хвосте, чтобы создать видимость погони. В рапорте это хорошо выглядит, ты знаешь, - он усмехнулся, цитируя. - "Контрабандисты скрылись, несмотря на упорное преследование, но отважные солдаты Его величества преуспели в том, чтобы захватить полный фургон алкоголя, оцененного в шестьдесят фунтов и десять шиллингов". Ты же понимаешь такие вещи?
   - Думаю, да, - сказала я. - Значит, это ты и хороший бренди должны были прибыть в десять часов. Мадам Жанна сказала ...
   - Да, - сказал он, поморщившись. - Предполагалась, что ровно в десять часов дверь подвала будет открыта и скат установлен. У нас было мало времени для разгрузки. Она чертовски запоздала сегодня утром, я вынужден был сделать два круга, чтобы не привести драгун прямо к нашим дверям.
   - Ее немного задержали, - сказала я, внезапно вспомнив о Злодее, и рассказала Джейми об убийстве в "Зеленой сове". Он поморщился, перекрестившись.
   - Бедная девушка, - произнес он.
   Я вздрогнула, вспомнив рассказ Бруно, и придвинулась ближе к Джейми, который обнял меня за плечо и рассеяно поцеловал в лоб, поглядев на прикрытый моей шалью труп.
   - Ладно, кто бы он ни был, поскольку он не акцизник, вряд ли они есть наверху. Так что мы можем выйти отсюда.
   - Это хорошо, - пальто Джейми закрывало меня до колен, но я чувствовала тайные взгляды на моих голых икрах, и со смущением осознавала свою обнаженность под ним. - Мы вернемся в лавку?
   Я не думала, что хотела бы пользоваться гостеприимством мадам Жанны больше необходимого.
   - Возможно, через некоторое время. Я должен подумать, - голос Джейми был рассеянный, и я видела, что его брови были в раздумье нахмурены. После кратковременного объятья он отпустил меня и пошел по подвалу, задумчиво глядя на каменный пол.
   - Э ... а где Иэн?
   Он посмотрел на меня с отсутствующим выражением, потом лицо его прояснилось.
   - А, Иэн. Я оставил его в таверне наводить справки возле базарной площади. Я должен не забыть встретиться с ним позже, - пробормотал он, как бы делая себе заметку.
   - Между прочим, я видела младшего Иэна, - вспомнила я.
   Джейми спросил изумленно.
   - Он приходил сюда?
   - Да. Искал тебя ... где-то четверть часа спустя, как вы ушли.
   - Слава Богу!
   Он провел рукой по волосам, выглядя одновременно и позабавленным, и встревоженным.
   - Хотя мне будет дьявольски трудно объяснить Иэну, что его сын здесь делал.
   - Ты знаешь, что он здесь делал? - с любопытством спросила я.
   - Нет, не знаю! Он должен быть ... а, ну ладно. Я не могу сейчас беспокоиться об этом.
   Он снова задумался, на мгновение отвлекшись от своих размышлений, чтобы спросить:
   - Молодой Иэн сказал, куда он пошел?
   Я отрицательно покачала головой; он кивнул со вздохом и возобновил свое медленное хождение.
   Я села не перевернутое корыто и наблюдала за ним. Несмотря на общую атмосферу дискомфорта и опасности я чувствовала себя абсурдно счастливой от того, что просто была рядом с ним. Понимая, что сейчас ничем не могу ему помочь, я сидела, завернувшись в пальто, и предавалась удовольствию смотреть на него - чего не могла сделать раньше в суматохе событий.
   Несмотря на озабоченность, он двигался с уверенной грацией фехтовальщика - человека, который до такой степени знал и владел своим телом, что мог полностью забыть о нем. Люди возле бочек работали при свете факела, и его пламя сверкало в его волосах, когда он поворачивался, делая их похожими на шкуру тигра в черную и золотую полоски.
   Я заметила резкое подергивание двух пальцев его правой руки, когда он постукивал ими по бриджам на бедрах, и испытала странное чувство узнавания. Я видела этот жест тысячи раз, когда он задумывался, и, сейчас увидев его снова, я почувствовала себя так, как если бы время, прошедшее с нашего расставания, было не более чем период от восхода до заката солнца.
   Словно уловив мою мысль, он прекратил шагать и улыбнулся мне.
   - Ты согрелась, сассенах?
   - Нет, но это не важно, - я встала с корыта, подошла к нему и присоединилась к его странствиям, взяв его под локоть. - Достиг успеха в своих размышлениях?
   Он грустно рассмеялся.
   - Нет. Я пытаюсь думать одновременно о полудюжине вещей, которые могут случиться, и с половиной из них я ничего не могу поделать. Например, находится ли молодой Иэн там, где должен быть.
   Я смерила его взглядом.
   - Где он должен быть? Где, по-твоему, он должен быть?
   - Он должен быть в лавке, - сказал Джейми с некоторой резкостью. - Он также должен был встретиться с Уолли этим утром, но он не пришел.
   - С Уолли? Ты хочешь сказать, что ты знал, где он находится, когда утром приходил его отец?
   Он потер пальцем нос, выглядя и раздраженным, и позабавленным одновременно.
   - Да. Я обещал молодому Иэну не говорить ничего его отцу, по крайней мере, пока он сам с ним не объяснится. Хотя вряд ли объяснения спасут его задницу, - добавил он.
   Молодой Иэн, как рассказал его отец, приехал в Эдинбург к своему дяде, не спросив позволения у родителей. Джейми быстро обнаружил правду, но не хотел отправлять племянника в Лаллиброх одного, а отвезти его лично, у него не было времени.
   - Не потому, что он не может позаботиться о себе, - пояснил мне Джейми, веселье победило в борьбе выражений на его лице. - Он хороший и способный парень. Только ... ну, ты знаешь, как у некоторых людей бывает, с ними случаются такие вещи, с которыми они ничего не могут поделать.
   - Теперь, когда ты упомянул об этом, да, - сказала я саркастически. - Я одна из этих людей.
   Он громко хохотнул при этих словах.
   - Боже, ты права, сассенах! Возможно, именно потому я так люблю молодого Иэна, что он напоминает мне тебя.
   - Он немного напомнил мне тебя, - сказала я.
   Джейми коротко фыркнул.
   - Господи, Дженни искалечит меня, если узнает, что ее сыночек слонялся по дому с дурной репутацией. Я надеюсь, у маленького негодника хватит ума промолчать, когда он вернется домой.
   - Я надеюсь, он вернется домой, - произнесла я, думая о застенчивом - "почти пятнадцать лет" - пареньке, брошенном на произвол судьбы в Эдинбурге, заполненном проститутками, таможенниками, контрабандистами и вооруженными топорами злодеями.
   - По крайней мере, он не девочка, - добавила я, думая о последнем пункте в моем перечне опасностей. - Злодею, кажется, не нравятся мальчики.
   - Да, но есть много других, которым они нравятся, - сказал Джейми кисло. - С молодым Иэном и тобой я буду счастлив, если не поседею к тому времени, когда мы выберемся из этого вонючего подвала.
   - Со мной? - сказала я удивленно. - Тебе не нужно беспокоиться обо мне.
   - Не нужно? - он опустил мою руку, выпучив не меня глаза. - Я не должен беспокоиться о тебе? Ты это сказала? Христос! Я оставляю тебя спокойно в постели ждать завтрака, и спустя час я нахожу тебя внизу в сорочке с трупом на руках! И теперь ты стоишь здесь, голая, как яйцо, и пятнадцать мужиков задаются вопросом, кто, черт возьми, ты такая ... Что ты думаешь, как мне объяснить им это, сассенах? Скажи мне, а?
   Он раздраженно дернул себя за волосы.
   - Блаженный Иисус! И еще я обязательно должен быть на побережье через два дня, но я не могу оставить тебя в Эдинбурге, нет, со злодеями, расхаживающими с топорами, с видевшими тебя людьми, половина из которых считает тебя проституткой, и ... и ...
   Шнурок, которым были завязаны его волосы, вдруг лопнул, и они распушились, словно львиная грива. Я рассмеялась. Он смотрел на меня еще некоторое время, потом неохотная улыбка стала медленно появляться на его хмуром лице.
   - А, ладно, - сказал он, сдаваясь. - Думаю, что я как-нибудь справлюсь.
   - Я тоже так думаю, - сказала я, поднимаясь на цыпочки, чтобы заправить волосы ему за уши. Словно притянутый магнитом, он наклонил голову и поцеловал меня.
   - Я забыл, - сказал он мгновение спустя.
   - Забыл что?
   У него была теплая спина под тонкой тканью рубашки.
   - Все, - мягко произнес он, уткнувшись мне в волосы. - Радость. Страх. Страх, прежде всего.
   Он поднял руку и убрал завитки моих волос от своего носа.
   - Я не боялся в течение долгого времени, сассенах, - прошептал он. - Но теперь, я думаю, что боюсь. Потому что сейчас мне есть что терять.
   Я немного отодвинулась, чтобы взглянуть на него. Его руки тесно сжимали меня за талию, его глаза были темны в полумраке, как бездонная вода. Потом лицо его изменилось, и он коротко поцеловал меня в лоб.
   - Пойдем, сассенах, - сказал он, беря меня за руку. - Я скажу мужчинам, что ты моя жена. Остальное пока подождет.
  
  27
  В ОГНЕ
  
   У лифа был слишком глубокий вырез, и платье было тесновато в груди, но в целом, оно было мне по фигуре.
   - Как ты узнал, что у Дафны такой же размер, как у меня, - спросила я, зачерпывая суп ложкой.
   - Я сказал, что я не спал с девушками, - ответил Джейми осторожно, - но я никогда не говорил, что не смотрел на них.
   Он мигнул мне обоими глазами, как большая красная сова - некоторый врожденный дефект не позволял ему подмигивать одним глазом - и я рассмеялась.
   - Это платье подходит тебе больше, чем Дафне.
   Он кинул одобрительный взгляд на мою грудь и махнул рукой служанке, проходящей мимо с подносом свежих лепешек.
   Таверна Маубрэй имела процветающий обеденный бизнес. Гораздо выше по классу питейных заведений типа "Конца мира" с их простой дымной атмосферой, Маубрэй был большой и элегантной таверной с внешней лестницей, ведущей на второй этаж в просторную столовую, где обычно обедали преуспевающие купцы и королевские чиновники.
   - Кто ты в данный момент? - спросила я. - Я слышала, как мадам Жанна называла тебя "месье Фрейзер", но я не знаю, являешься ли ты Фрейзером на публике.
   Он покачал головой, кроша лепешку в тарелку с супом.
   - Нет, в данный момент я Сони Малкольм, печатник и издатель.
   - Сони? Это сокращенно от Александер, не так ли? Я думаю, что Сэнди больше бы подошло, учитывая цвет твоих волос63.
   "Нет, его волосы не рыжевато-песчаного цвета", - думала я, разглядывая их. Они были такие же, как у Бри, очень густые, немного волнистые, а по цвету являли собой смесь всех оттенков красного и золотого: медный и светло-коричневый, золотисто-каштановый и янтарный, красный и рыжевато-коричневый.
   Внезапно на меня накатила тоска по Бри, и в то же время мне хотелось расплести волосы Джейми и погрузить в них руки, почувствовать твердую выпуклость черепа и мягкие пряди волос между пальцами. Я все еще помнила их легкое щекотание, когда этим утром они свободной волной лежали на моей груди.
   Мое дыхание немного участилось, и я нагнула голову к блюду с устричным рагу.
   Джейми, казалось, ничего не заметил, он добавил большой кусок масла в свою тарелку, покачав при этом головой.
   - Сони, так говорят в Высокогорье, - сообщил он мне. - А также на островах. Имя Сэнди ты скорее услышишь в нижней Шотландии - или от невежественных англичан.
   Он приподнял одну бровь, улыбаясь мне, и сунул полную ложку тушеного мяса в рот.
   - Хорошо, - сказала я. - Тогда ближе к делу - кто я?
   Он, наконец, обратил на меня внимание. Я почувствовала, как его большая нога подтолкнула мою, и он улыбнулся мне над краем своей чашки.
   - Ты моя жена, сассенах - сказал он. - Всегда. Не важно, как я могу называться - ты всегда моя жена.
   Я ощутила, что покраснела от удовольствия, и увидела, что воспоминание о прошлой ночи отразилось и на его лице. Кончики его ушей слегка порозовели.
   - Ты не думаешь, что в этом рагу слишком много перца? - спросила я, глотая мясо. - Ты уверен, Джейми?
   - Да, - сказал он. - Да, я уверен, - потом поправился, - и нет, перца не много. Мне нравится много перца.
   Башмак тихо двинулся по моей ноге, его носок легко коснулся моей лодыжки.
   - Итак, я миссис Малкольм, - сказала я, пробуя это имя на языке. Простое произношение слова "миссис" вызвало во мне какой-то нелепый трепет, словно у молодой невесты. Я невольно взглянула на серебряное кольцо на моей правой руке.
   Джейми поймал мой взгляд и поднял свой стакан.
   - За миссис Малкольм, - сказал он нежно, и у меня снова перехватило дыхание.
   Он поставил стакан и взял мою руку. Его рука была большая и такая горячая, что ощущение пылающего тепла быстро охватило мои пальцы, и я почувствовала серебряное кольцо, нагретое теплом его прикосновения.
   - Любить и беречь64, - сказал он, улыбаясь.
   - С этого дня и вовек, - сказала я, не заботясь нисколько о том, что мы привлекали заинтересованные взгляды обедающих.
   Джейми склонил голову и прижал губы к тыльной стороне моей руки. Это действие превратило просто заинтересованные взгляды в откровенно изумленные. Священник, сидящий на противоположной стороне комнаты, взглянул на нас и что-то сказал своим соседям по столу, которые обернулись в нашу сторону. Один из них был невысокий пожилой мужчина, а вторым, к моему удивлению, был мистер Уоллес, мой попутчик, с которым я ехала из Инвернесса.
   - Наверху есть частные комнаты, - пробормотал Джейми, смотря смеющимися синими глазами поверх моих пальцев, и я потеряла всякий интерес к мистеру Уоллесу.
   - Как интересно, - сказала я. - Ты не доел рагу.
   - К черту рагу.
   - Вон идет служанка с пивом.
   - Ну ее к дьяволу.
   Острые белые зубы мягко сомкнулись на моем суставе, заставляя меня невольно дернуться.
   - Люди на нас смотрят.
   - Пусть смотрят. Добро пожаловать.
   Его язык мягко лизнул между моими пальцами.
   - Мужчина в зеленом пальто идет в нашу сторону.
   - К черту его ... - начал Джейми, но тут тень упала на наш стол.
   - Добрый день, мистер Малкольм, - произнес посетитель, вежливо кланяясь. - Надеюсь, я не помешал вам.
   - Помешали, - сказал Джейми, выпрямляясь, но не выпуская моей руки. Он повернулся и холодно посмотрел на подошедшего. - Я вас знаю, сэр?
   Джентльмен, англичанин примерно тридцати пяти лет, просто одетый, снова поклонился, нисколько не смутившись от негостеприимного приема.
   - Я не имею удовольствия быть знакомым с вами, сэр, - сказал он почтительно. - Мой начальник, однако, попросил поприветствовать вас и спросить, не будете ли вы ... и ваша спутница так любезны, чтобы выпить с ним немного вина.
   Небольшая пауза перед словом "спутница" была еле заметна, но Джейми уловил ее. Глаза его сузились.
   - У моей жены и у меня, - сказал он, сделав точно такую же паузу пред словом "жена", - сейчас нет времени. Если же ваш хозяин хочет поговорить со мной ...
   - Это сэр Персиваль Тернер послал меня, сэр, - быстро вставил секретарь; скорее всего, он был именно им. И несмотря на выучку, он не смог не дернуть бровью, словно ожидал, что произнесенное имя способно творить чудеса.
   - Действительно? - сухо сказал Джейми. - Со всем уважением к сэру Персивалю, я должен сказать, что в настоящее время я занят. Передайте ему мои извинения.
   Он поклонился со столь подчеркнутой вежливостью, что она находилась на волосок от грубости, и повернулся к секретарю спиной. Джентльмен постоял некоторое время с открытым ртом, потом быстро развернулся и направился мимо столов к двери в дальнем конце зала.
   - Где мы остановились? - спросил Джейми. - О, да ... к черту господ в зеленом пальто. Теперь о частных комнатах ...
   - Как ты собираешься объяснить людям мое появление? - спросила я.
   Он приподнял бровь.
   - Что объяснить? - он осмотрел меня сверху вниз. - Почему я должен оправдываться? Ты не хромая, не безрукая, не рябая, не горбатая, не беззубая ...
   - Ты знаешь, что я имею в виду, - сказала я, слегка пиная его под столом. Леди, сидящая возле стены, подтолкнула своего спутника, неодобрительно расширив глаза на нас. Я беспечно улыбнулась им.
   - Да, понимаю, - сказал он, усмехаясь. - Однако, с этими утренними событиями, выходками мистера Уилоуби, то с тем, то с другим, я как-то не успел обдумать этот вопрос. Может быть, я просто скажу ...
   - Итак, мой дорогой друг, вы женаты! Прекрасная новость! Просто прекрасная! Мои самые искренние поздравления, и могу ли я - осмелюсь ли я надеяться? - принести мои поздравления и наилучшие пожелания вашей леди?
   Маленький пожилой джентльмен в опрятном парике тяжело опирался на трость с золотым набалдашником и радостно сиял нам улыбкой. Это был тот джентльмен, который сидел вместе с мистером Уоллесом и священником.
   - Надеюсь, вы простите мою неучтивость, что я отправил за вами Джонсона, - сказал он, оправдываясь. - Это все из-за моей немощи, которая мешает мне свободно двигаться, как вы сами изволите видеть.
   Джейми поднялся на ноги при появлении визитера, вытянул стул и вежливым жестом предложил его мужчине.
   - Не присядете с нами, сэр Персиваль?
   - О, нет, нет. Не хочу мешать вашему новому счастью, мой дорогой сэр. Действительно, у меня и в мыслях не было ...
   Все еще продолжая изящно протестовать, он сел на предложенный стул и сморщился, протягивая ногу под столом.
   - Я мученик подагры, моя дорогая, - доверительно поведал он, наклонившись ко мне так близко, что обдал меня зловонным старческим дыханием, смешанным с ароматом грушанки, которой, вероятно, прокладывалось его белье. Он не выглядел коррумпированным чиновником - несмотря на его дыхание - но внешний вид обманчив, ведь всего четыре часа назад меня саму приняли за проститутку.
   Джейми заказал вина и с изящным мужеством терпел словоизлияния сэра Персиваля.
   - Какое счастье, что мы встретились с вами, мой дорогой друг, - пожилой джентльмен, наконец, прекратил свои цветистые поздравления. Он положил маленькую с маникюром руку на ладонь Джейми. - Я должен сообщить вам нечто особенное. Я посылал записку в печатную лавку, но мой посланник не нашел вас там.
   - Да?
   Джейми вопросительно приподнял бровь.
   - Да, - продолжал сэр Персиваль. - Я помню, вы говорили мне несколько недель назад - едва ли я могу сказать по какому случаю - о вашем намерении отправиться на север по делам. Решить вопрос о новом печатном станке или что-то в подобном роде, не так ли?
   У сэра Персиваля, несмотря на его годы, было весьма приятное лицо с большими невинно-голубыми глазами, и вообще он выглядел, как благообразный патриций.
   - Да, это так, - вежливо согласился Джейми. - Меня пригласил в Перт мистер МакЛеод познакомиться с новым способом печати, которым он с недавних пор стал пользоваться.
   - Точно.
   Сэр Персиваль сделал паузу, чтобы вытащить из своего кармана табакерку - красивую вещицу, покрытую зеленой и золотой эмалью с херувимами на крышке.
   - Я бы не советовал вам ехать на север сейчас, - сказал он, открывая табакерку. - Действительно, я не советую. Похоже, погода будет ненастная в это время, и я уверен, что такое путешествие не пойдет миссис Малкольм на пользу.
   Улыбнувшись мне, словно престарелый ангел, он вдохнул большую щепотку табака и замер, держа льняной носовой платок наготове.
   Джейми со спокойным вежливым лицом потягивал вино.
   - Я благодарен вам за совет, сэр Персиваль, - сказал он. - Вы, вероятно, получили известие от своих агентов о недавних штормах на севере?
   Сэр Персиваль чихнул, издав негромкий деликатный звук, словно простуженная мышь. "Он сам похож на белую мышь", - подумала я, глядя, как он изящно прикладывает платочек к своему острому покрасневшему носу.
   - Действительно, - сказал он, убирая платок и доброжелательно мигая глазами на Джейми. - Нет, как ваш хороший друг, искренне заботящийся о вашем благосостоянии, очень настоятельно советую вам остаться в Эдинбурге. В конце концов, - добавил, обращая свой благосклонный взгляд на меня, - у вас появилась превосходная причина оставаться дома, не так ли? А теперь мои дорогие, я должен оставить вас. Мне не следует больше мешать вашему свадебному завтраку.
   С помощью Джонсона, который во время разговора топтался рядом с нами, сэр Персиваль поднялся и захромал прочь, постукивая своей тростью с золотым набалдашником.
   - Он кажется приличным пожилым джентльменом, - заметила я, когда он был достаточно далеко, чтобы не услышать мое замечание.
   Джейми фыркнул.
   - Гнилой, как изъеденная червями доска, - сказал он, поднял стакан и осушил его. - Ты скоро изменишь свое мнение о нем, - сказал он задумчиво, ставя стакан на стол и смотря вслед старческой фигуре, осторожно направляющейся к лестнице. - Я имею в виду, человек близок к Судному дню, но если ты думаешь, что страх перед адом остановит его, то ничего подобного.
   - Я полагаю, он не отличается от всех остальных, - сказала я цинично. - Большинство людей считают, что они будут жить вечно.
   Джейми рассмеялся, веселое настроение стремительно возвращалось к нему.
   - Да, это правда, - сказал он и пододвинул стакан с вином ко мне. - А теперь, когда ты здесь, я убежден в этом. Допивай, mo nighean donn, и мы пойдем наверх.
  
   - Post coitum omne animalium triste est65, - произнесла я, не открывая глаз.
   От теплой тяжести на моей груди не было никакого ответа, кроме тихого мягкого дыхания. Однако через некоторое время я почувствовала нечто подобное глубинной вибрации, которую я интерпретировала, как смех.
   - Это очень странное высказывание, сассенах, - сказал Джейми сонным голосом. - Не твое собственное, надеюсь.
   - Нет.
   Я убрала влажные блестящие волосы с его лба, и он повернул голову, уткнувшись мне в плечо с тихим довольным сопением.
   Частные комнаты в Маубрэе вряд ли подходили для любовного свидания. Но, по крайней мере, пухлый диван предоставлял горизонтальную поверхность, что в нашем случае было вполне достаточно. В то время как я решила, что не утратила страсти к любовным играм, все же я была достаточна стара, чтобы заниматься ими на голом полу.
   - Я не знаю, кто это сказал, наверно, какой-нибудь древний философ. Оно было напечатано в одном из медицинских учебников в главе, посвященной репродуктивной системе человека.
   К вибрации присоединилось звуковое сопровождение в виде хихиканья.
   - Ты, кажется, извлекла хорошие уроки из своей учебы, сассенах, - сказал он.
   Его ладонь двинулась вниз по моему боку, медленно подползла под меня и обхватила ягодицу. Он удовлетворено вздохнул и слегка сжал ее.
   - Я не могу вспомнить, когда я чувствовал себя менее грустно, - сказал он.
   - Я тоже, - сказала я, проводя пальцем по маленькому вихру на его макушке. - Я вот думаю, что могло привести философа к такому заключению?
   - Я полагаю, это зависит от вида animaliae66, с которыми он прелюбодействовал, - заметил Джейми. - Может быть, просто ни одно из них ему не понравилось, но он должен был попробовать их достаточное количество, чтобы сделать такое решительное утверждение.
   Он сильнее ухватился за свой якорь, в виде моей ягодицы, когда мой смех заставил его тело слегка колыхаться вверх и вниз.
   - Ты обращала внимание, что собаки выглядят немного глуповато во время спаривания так же, как и овцы? - сказал он.
   - Мм. И как же выглядят овцы?
   - Ну, в общем, женские особи выглядят просто, как овцы, у них нет большого выбора в этом деле.
   - О? А на что похожи овцы мужского пола?
   - О, они выглядят довольно похотливо. Они высовывают языки, пускают слюни, закатывают глаза и производят отвратительные звуки. Как и большинство самцов, не так ли?
   Я могла чувствовать его усмешку на моем плече. Он сжал меня снова, и я легко дернула его за ухо, ближайшей части тела, до которой я могла дотянуться.
   - Я не заметила, чтобы у тебя свисал язык.
   - Ты не видела, потому что глаза у тебя были закрыты.
   - Я также не слышала отвратительных звуков.
   - Ну, мне было не до того, - согласился он. - Возможно, в следующий раз у меня получится лучше.
   Мы вместе посмеялись, а потом замолкли, слушая дыхание друг друга.
   - Джейми, - наконец, сказала я, нежно гладя его затылок, - я не думаю, что когда-нибудь я была более счастлива.
   Он перекатился на бок, перемещая свой вес осторожно, чтобы не раздавить меня, и лег лицом ко мне.
   - Я тоже, моя сассенах, - сказал он и поцеловал меня очень легко, но достаточно долго, чтобы я успела прикусить своими губами его полную нижнюю губу.
   - Это не только постель, ты знаешь, - сказал он, наконец, отодвинувшись.
   Его глаза мягкого синего цвета, словно теплое тропическое море, смотрели на меня.
   -Нет, - сказала я, коснувшись его щеки. - Не только.
   - Быть опять с тобой ... говорить с тобой ... знать, что я могу говорить открыто, не выбирая слова и не скрывая мысли ... Боже, сассенах, это чудо, - сказал он. - Господь знает, я, словно мальчишка, свихнувшийся от желания, не могу не трогать тебя руками - и всем остальным, - добавил он с усмешкой, - но я посчитал бы себя несчастным, если бы не мог открыть тебе мою душу.
   - Мне было одиноко без тебя, - прошептала я. - Так одиноко.
   - И мне, - сказал он. Он посмотрел вниз, прикрыв глаза длинными ресницами, и на мгновение заколебался.
   - Я не скажу, что я жил монахом, - сказал он тихо. - Когда я был вынужден ... когда я чувствовал, что я должен или иначе сойду с ума ...
   Я прижала пальцы к его губам, остановив его.
   - Я тоже не была монашкой, - сказала я. - Фрэнк ...
   Он прижал свою руку к моему рту. И мы молча смотрели друг на друга некоторое время, потом я ощутила, как его губы раздвигаются в улыбке под моими пальцами, и как мои губы также улыбаются под его ладонью в ответ. Я убрала свою руку.
   - Это ничего не значит, - сказал он, убирая руку от моего рта.
   - Нет, - согласилась я. - Это не имеет значения.
   Я обвела пальцем контур его губ.
   - Тогда открой мне свою душу, - сказала я. - Если у нас есть время.
   Он взглянул на окно, чтобы оценить время - мы должны были встретиться в печатной лавке с Иэном в пять часов, чтобы узнать, как продвигаются поиски молодого Иэна.
   - У нас есть, по крайней мере, часа два. Садись и оденься, я закажу вина и бисквитов.
   Звучало заманчиво. Я, казалось, постоянно голодала с тех пор, как нашла его. Я встала и начала рыться в груде одежды, брошенной на полу, разыскивая корсет платья с глубоким вырезом.
   - Я никоим образом не грущу, но мне действительно немного стыдно, - заметил Джейми, заталкивая длинные пальцы в чулок. - Или мне должно быть стыдно, по крайней мере.
   - Почему?
   - Ну, я здесь, как в раю, если можно так выразиться, с тобой, вином и бисквитами, в то время как Иэн топчет улицы в тревоге за своего сына.
   - Ты волнуешься по поводу молодого Иэна? - спросила я, борясь со шнуровкой.
   Он немного нахмурился, надевая другой чулок.
   - Не так волнуюсь за него, сколько боюсь, что он может не появиться до завтра.
   - Что случится завтра? - спросила я, потом вспомнила о встрече с сэром Персивалем Тернером. - О, твоя поездка на север. Она планировалась на завтра?
   Он кивнул.
   - Да, встреча назначена в бухте Малин, так как завтра новолуние. Будет люггер из Франции с грузом вина и батиста.
   - И сэр Персиваль попросил не проводить эту встречу?
   - По-видимому, так. Я не знаю, что произошло, но я уверен, что выясню. Может быть, в регион пребывает таможенный инспектор, или он получил сведения, что на побережье наблюдается какая-то деятельность, не связанная с нами.
   Он пожал плечами и закончил подвязывать чулок.
   Он положил руки на колени ладонями вверх и медленно согнул пальцы. Пальцы на левой руке согнулись в тесный кулак легко и компактно, образовав крепкое оружие для сражения. Пальцы его правой руки согнулись более медленно, сломанный средний палец не прилегал плотно к указательному. Четвертый палец вообще не сгибался и торчал, из-за чего мизинец загибался под странным углом.
   Он поднял взгляд от своих рук и улыбнулся мне.
   - Ты помнишь ночь, когда вправляла их?
   - Иногда, в моих кошмарах.
   Та ночь была из тех, которые помнишь всю жизнь, потому что не можешь забыть. Несмотря ни на что, я освободила его из тюрьмы Уэнтуорт и спасла от смертного приговора, но уже после того, как Черный Джек Рэндалл подвергнул его жестоким пыткам и оскорблениям.
   Я подняла его руку и положила на свое колено. Он позволил ладони лежать там теплой и неподвижной тяжестью, и не возражал, когда я ощупывала каждый палец, мягко дергая, чтобы потянуть сухожилия, и выкручивая, чтобы определить диапазон подвижности сустава.
   - Моя первая ортопедическая операция, - сказала я, криво усмехнувшись.
   - Ты сделала много подобных операций с того времени? - спросил он, с любопытством глядя на меня.
   - Достаточно. Я хирург. Это не значит то же самое, что и сейчас, - добавила я торопливо. - Хирурги в мое время не вытаскивают зубы и не пускают кровь. Они больше похожи на тех, которых у вас называются врачами - лекари, получившие медицинское образование, но лечащие специальными методами.
   - Специальными? Ну, ты всегда была такая, - сказал, он усмехаясь. Его изуродованные пальцы скользнули в мою ладонь, а его большой палец гладил мои суставы. - И что тогда хирург делает специального?
   Я нахмурилась, подыскивая правильное выражение.
   - Ну, лучшее, что я могу придумать - хирург лечит людей с помощью ножа.
   Его длинный рот изогнулся уголками вверх при моем заявлении.
   - Хороший парадокс, но он тебе подходит сассенах.
   - Подходит? - изумилась я.
   Он кивнул, не отводя взгляда от моего лица. И увидев, что он пристально изучает меня, я застеснялась, подумав, как я выгляжу в его глазах, раскрасневшаяся после любовных ласк, с растрепанными в беспорядке волосами.
   - Ты выглядишь прекрасно, сассенах, - сказал он, и его улыбка стала широкой, когда я попыталась пригладить свои волосы. Он перехватил мою руку и нежно поцеловал ее. - Оставь свои кудри так.
   - Нет, - сказал он, держа мои ладони в ловушке своих рук и оглядывая меня. - Нет, нож, вот на что ты похожа, я сейчас вижу это. Хорошо сработанные великолепные ножны снаружи, - он провел пальцем по моим губам, вызвав у меня улыбку, - но внутри закаленная сталь и злое острое лезвие.
   - Злое? - удивилась я.
   - Я не имею в виду, что ты бессердечная, - уверил он меня. Его глаза пристально и заинтересованно смотрели в мое лицо. Улыбка играла на губах. - Нет, ничего подобного. Но ты можешь быть безжалостно сильной, сассенах, когда необходимо.
   Я криво улыбнулась.
   - Я могу, - сказала я.
   - Я видел это в тебе прежде, - его голос стал мягче, а его хватка на моей руке крепче. - Но теперь, я думаю, что этого у тебя больше, чем в молодости. Наверно, тебе часто приходилось принимать жесткие решения с тех пор, да?
   Я внезапно поняла, почему он так легко видел то, о чем Фрэнк вообще не подозревал.
   - У тебя тоже это есть, - сказала я. - И ты нуждался в этом. Часто.
   Непроизвольно мои пальцы коснулись неровного шрама, пересекающего его средний палец.
   Он кивнул.
   - Я задавался вопросом, - сказал он так тихо, что я едва слышала его. - Часто. Могу ли я вызвать это лезвие на службу себе и вернуть его безопасно назад в ножны? Потому что я видел множество мужчин, привыкших быть жестокими, и их сталь становилась ржавым железом. И я задавался вопросом, остался бы я владельцем своей души или стал бы рабом своего собственного лезвия?
   - Я думал снова и снова, - продолжил он, глядя вниз на наши соединенные руки, - что вынимал мое лезвие слишком часто и провел много времени в борьбе, и стал непригодным для человеческого общения.
   Мои губы дрогнули, желая убедить его в обратном, но я сдержалась и закусила губу. Он увидел это и кривовато улыбнулся.
   - Я не думал, что когда-нибудь снова смогу смеяться в постели с женщиной, сассенах, - сказал он. - Или смогу прийти к женщине иначе чем, как скот, ослепший от желания.
   Нотка горечи прозвучала в его голосе.
   Я подняла его руку и поцеловала шрам на тыльной стороне ладони.
   - Я не могу увидеть в тебе скота, - сказала я. Я произнесла это как шутку, но его лицо смягчилось, когда он взглянул на меня, и он ответил серьезно.
   - Я знаю, сассенах. И это дает мне надежду. Потому что я ... знаю это ... и все-таки ...
   Он замолчал, запутавшись в словах и эмоциях, пристально глядя на меня.
   - У тебя есть сила. Она есть у тебя, и вместе с тем у тебя есть душа. И тогда, наверное, моя душа тоже может быть спасена.
   Я не имела понятия, что сказать на это и потому некоторое время молчала, только держала его руку, лаская искривленные пальцы и большие твердые суставы. Это была рука воина, даже если сейчас он не был им.
   Я перевернула его руку на моем колене ладонью вверх и распрямила его пальцы. Медленно я водила пальцем по глубоким линиям и выступающим буграм, по маленькой букве "К" в основании его большого пальца, знаке, который пометил его моим.
   - Я когда-то знала одну старую леди в Инвернессе, которая сказала, что линии на руке не предсказывают жизнь, а отражают ее.
   - Это действительно так?
   Его пальцы немного дернулись, но ладонь оставалась лежать неподвижно и не закрылась.
   - Я не знаю. Она сказала, что вы рождаетесь с линиями на руке - своей предполагаемой жизнью - но потом линии изменяются вместе с тем, что вы делаете и каким человеком становитесь.
   Я ничего не знала о хиромантии, но я видела одну глубокую линию, которая тянулась от запястья до центра ладони, разветвляясь несколько раз.
   - Я думаю, эта линия называется линией жизни, - сказала я. - Видишь эти вилки? Я думаю, это означает, что ты много раз менял свою жизнь и сделал множество выборов.
   Он фыркнул, но весело, а не насмешливо.
   - Да? И что еще можно сказать по ней?
   Он всматривался в свою ладонь, склонясь к колену.
   - Я полагаю, первая вилка появилась, когда я встретил Джека Рэндалла, а вторая - когда я женился на тебе. Смотри, они близко друг к другу.
   - Да, я вижу, - я медленно вела пальцем вдоль линии, заставляя его пальцы немного подергиваться от щекотки. - И возможно следующая вилка - Каллоден?
   - Возможно, - но он не желал говорить о Каллодене, его палец двинулся дальше. - Вот - когда я попал в тюрьму, вот - в Эдинбург.
   - И стал печатником, - я остановилась и взглянула на него, приподняв брови. - Как оказалось, что ты стал печатником?
   - Ах, это, - его рот растянулся в улыбке. - Ну, это вышло случайно.
  
   Дело было в том, что он искал бизнес, который помог бы скрыть и облегчить его занятие контрабандой. Получив значительную прибыль от недавнего предприятия, он решил купить дело, для функционирования которого были бы необходимы фургон, упряжка лошадей и некоторая необходимость путешествовать, что могло бы помочь при транспортировке контрабандного товара.
   Занятие перевозками - самое первое, что приходило в голову. Однако оно было сразу же отвергнуто, так как привлекало практически постоянное внимание таможни. Аналогично, владение тавернами и гостиницами, хотя и предоставляло большие возможности из-за большого объема поставок, было слишком уязвимо в своих законных операциях, чтобы служить хорошим прикрытием для незаконных. Налоговые и таможенные инспекторы кишели вокруг таверны, как блохи на жирной собаке.
   - Я подумал о печатном деле, когда явился в лавку, чтобы напечатать объявление, - объяснил он. - Пока я ждал, чтобы забрать свой заказ, я увидел, как прибыл грохочущий фургон, нагруженный коробками бумаги и бочонками спирта для порошковых чернил. И тут я подумал: "Боже, вот оно! Таможенники ни за что не заинтересуются этим местом".
   Только после того, как он купил лавку в переулке Карфакс, нанял Джорди работать с прессом и начал выполнять заказы на плакаты, брошюры и книги, он осознал другие возможности своего нового дела.
   - Это был человек по имени Том Гейдж, - пояснил он. Он освободил свои руки из моих и заговорил, нетерпеливо жестикулируя и с энтузиазмом ероша свои волосы.
   - Он делал маленькие заказы на то и се - вполне невинный материал - довольно часто, и всегда оставался поговорить со мной и Джорди, хотя видел, что я мало смыслю в печатном деле.
   Он улыбнулся криво.
   - Я не знаю ничего о печати, сассенах, но я знаю людей.
   Было очевидно, что Гейдж вызнавал о взглядах и симпатиях Александера Малкольма. Услышав слабый горский выговор Джейми, он провоцировал его, упоминая тех или других знакомых, которых их якобитские симпатии привели к неприятностям после восстания, умело направляя беседу, загоняя свою добычу в угол. Пока, наконец, его немало позабавленная добыча прямо не заявила, чтобы он приносил свою работу - королевская полиция ничего не узнает об этом.
   - И он доверился тебе.
   Это был не вопрос, единственным человеком, который доверился Джейми Фрейзеру по ошибке, был Чарльз Стюарт, и то в этом случае ошибался Джейми.
   - Да, доверился.
   И таким образом возникло сотрудничество, которое, начавшись как чисто деловое соглашение, со временем переросло в дружбу. Джейми печатал все материалы, написанные группой радикальных политических деятелей, возглавляемых Гейджем: от публичных статей до анонимных листовок и брошюр, содержащих материал, достаточный, чтобы заключить авторов в тюрьму или повесить их.
   - Как-то Том предложил мне самому написать статью. Я рассмеялся и ответил, что с моей искалеченной рукой к тому времени, когда я напишу что-нибудь, мы умрем от старости, а не от того, что нас повесят.
   - Я стоял возле пресса во время разговора, работая левой рукой, сам не осознавая этого. Он уставился на меня и рассмеялся. Он показывал на поддон и на мою руку и хохотал, пока не уселся на пол.
   Джейми вытянул руки, сгибая и разгибая пальцы, внимательно изучая их. Он согнул одну ладонь в кулак и поднес его к лицу, мускулы под его рубашкой пошли буграми.
   - Я достаточно здоров, - сказал он. - И при удаче, буду здоров еще много лет, но не всегда, сассенах. Я дрался мечом и дирком много раз, но для каждого воина наступает день, когда сила покидает его.
   Он покачал головой и протянул руку к пальто, лежащему на полу.
   - Я храню это с того разговора с Томом Гейджем, как напоминание, - сказал он.
   Он взял мою руку и положил в ладонь предметы, которые он достал из кармана пальто. Они были холодные и твердые, маленькие тяжелые прямоугольники из свинца. Мне не нужно было смотреть на выгравированные на них буквы, чтобы узнать их.
   - Q.E.D., - сказала я.
   - Англичане забрали мой меч и мой дирк, - сказал он тихо, трогая пальцем пластинки в моей ладони. - Но Том Гейдж дал мне в руки другое оружие, и я не опущу его.
  
   Мы шли, взявшись под руки, вниз по Королевской миле, наполненные теплом, порожденным несколькими тарелками хорошо проперченного устричного рагу и бутылкой вина, которую мы выпили в перерывах нашей "частной беседы".
   Город сиял вокруг нас, словно разделял наше счастье. Эдинбург покрывал легкий туман, который в любой момент мог сгуститься и пролиться дождем, но пока свет заходящего солнца окрашивал облака в золотые, розовые и красные тона и блестел на влажных булыжниках мостовой. Серые камни зданий отражали этот свет, и он окрашивал мои щеки и сиял в глазах Джейми, когда он смотрел на меня.
   Двигаясь вниз по улице в состоянии расслабленного погружения в себя, я только через несколько минут заметила, что происходит что-то неладное. Мужчина, нетерпеливый от того, что его задерживало наше медленное продвижение, быстро обошел нас и резко остановился передо мной, от чего я поскользнулась на мокрых камнях, и башмак слетел с моей ноги.
   Он закинул голову и посмотрел вверх, потом быстро пошел по улице, не срываясь на бег, но так быстро, как мог.
   - Что с ним такое? - спросила я, наклоняясь, чтобы надеть башмак. Внезапно я заметила, что многие люди вокруг нас останавливались, чтобы, взглянув вверх, заторопиться вниз по улице.
   - Как ты думаешь, что ...? - начала я, но когда я повернулась к Джейми, он тоже пристально смотрел вверх. Я тоже посмотрела и заметила, что красный отсвет на небе был более интенсивным, чем при закате и, казалось, мерцал странным образом, нехарактерным для захода солнца.
   - Пожар, - сказал он. - Боже, я думаю, это в переулке Лейт.
   Одновременно кто-то закричал "Пожар!", и как если бы этот официальный диагноз дал им, наконец, разрешение бежать, спешно идущие фигуры помчались вниз, словно стая леммингов, стремящихся броситься в костер.
   Несколько человек пробежали мимо нас вверх, также крича "Пожар!", по-видимому, направляясь в пожарную охрану.
   Джейми был уже в движении, таща меня за собой, и я неловко хромала за ним в одном башмаке. Вместо того чтобы остановиться, я сбросила с ноги другой башмак, и следовала за ним, скользя по влажному булыжнику и ушибая пальцы о холодные мокрые камни.
   Пожар был не в переулке Лейт, но по соседству, в переулке Карфакс. Вход в него был забит взволнованными зеваками, которые пихались и вытягивали шеи, чтобы лучше видеть, обмениваясь несвязными вопросами. Когда мы ворвались в переулок, запах дыма, горячий и влажный в прохладном вечернем воздухе, ударил мне в нос, а волна потрескивающего жара опалила лицо.
   Джейми, не колеблясь, врезался в толпу, пролагая путь своей силой. Я держалась к нему очень близко, чтобы толпа не могла сомкнуться передо мной, и пробиралась, не видя ничего, кроме широкой спины Джейми.
   Когда мы выскочили из толпы, я все увидела. Плотные клубы серого дыма вырывались из нижних окон печатной лавки, и я могла слышать шипение и треск, словно огонь разговаривал сам с собой.
   - Мой пресс! - с болью вскрикнул Джейми и, бросившись вперед, пинком открыл дверь. Облако дыма, вырвавшееся из дверного проема, набросилось на него, словно голодный зверь. Я мельком увидела, что он поколебался мгновение, потом упал на колени и вполз внутрь.
   Ободренные его примером, несколько мужчин из толпы бросились к лавке и также исчезли в ее дымном нутре. Жаркий ветер от лавки прижал юбку к моим ногам, и я подумала, как мужчины выдержат жар внутри нее.
   Новая вспышка выкриков известила, что прибыла городская охрана, вооруженная ведрами. Очевидно привычные к пожарам, они сбросили свои красные куртки и набросились на огонь, разбив стекла в окнах и энергично выливая внутрь воду из ведер. Тем временем толпа увеличилась, к ней прибавились семьи с верхних этажей соседних зданий, которые, стуча башмаками по лестницам, торопливо спустились вниз, приведя с собой орды восторженных детей.
   Я не была уверена, что усилия бригады, как бы ни были ее члены отважны, приведут к большому эффекту. Я взволновано ходила взад и вперед по тротуару, пытаясь увидеть какое-либо движение внутри, когда мужчина, стоящий первым в цепочке, закричал и отпрыгнул назад, как раз вовремя, чтобы избежать поддона, который вылетел из сломанного окна и грохнулся на булыжники, рассыпав повсюду свинцовые брусочки.
   Два или три постреленка выскочили из толпы, чтобы подобрать их, но были отшлепаны и отогнаны возмущенными соседями. Одна толстая женщина в керче67 и переднике бросилась вперед и, рискуя своей жизнью и членами, взяла тяжелый печатный поддон под свою охрану, оттащив его к бордюру и усевшись на него, как курица на гнездо.
   Прежде чем ее товарищи смогли собрать разбросанные печатные слитки, они были вынуждены отступить под градом предметов, вылетающих из обоих окон: поддоны, валики, штемпельные пластинки, бутылки с чернилами, которые разбивались на тротуаре, оставляя на нем паукообразные пятна, сливающиеся с водой, которую разлили борцы с огнем.
   Поощренный сквозняком от открытых дверей и окон, голос огня вырос от шепота до самодовольного рева. Не имея возможности из-за непрерывно вылетающих из окон предметов, заливать воду внутрь, начальник городской охраны что-то крикнул своим товарищам и, прижав к носу мокрый носовой платок, наклонился и нырнул внутрь здания, сопровождаемый полудюжиной своих коллег.
   Цепочка быстро перестроилась, полные ведра передавались из рук в руки, от ближайшей колонки за углом и вверх на крыльцо. Пустые ведра с грохотом скатывались по ступенькам, где их подхватывали возбужденные мальчишки, который мчались назад к насосу, чтобы наполнить их снова. Эдинбург - каменный город, но дома в нем теснились слишком близко друг к другу, и с учетом того, что все они были оборудованы очагами и каминами, пожары были довольно частым событием.
   Новый взрыв оживления позади меня означал прибытие пожарной машины, влекомой группой мужчин, так как лошади не могли развернуться в узком переулке. Толпа расступилась перед ней, как волны Красного моря, позволив повозке проехать.
   Машина была чудом механики из меди и пылала, как раскаленный уголь в отраженном свете огня. Жар становился все более интенсивным, я могла чувствовать, как мои легкие высыхали с каждым глотком горячего воздуха, и я боялась за Джейми. Как долго он мог дышать в этом адском тумане из дыма и жара, не говоря уже о непосредственной опасности от огня?
   - Иисус, Мария и Иосиф!
   Иэн, пробившийся сквозь толпу, несмотря на свою деревянную ногу, внезапно появился возле моего локтя. Он схватился за мою руку, чтобы сохранить равновесие, так как еще один поток предметов из окна, заставил людей податься назад.
   - Где Джейми? - крикнул он мне в ухо.
   - Там! - прокричала я в ответ, указывая на лавку.
   Потом в дверях лавки возникла внезапная суматоха с криком, который был даже громче рева огня. Ниже дыма, вырывающегося из двери, показались несколько пар ног. Из лавки вышли шесть мужчин - Джейми среди них - склонившиеся под тяжестью огромной железной конструкции - драгоценного печатного станка Джейми. Они отнесли его к толпе, где оставили, и вернулись к лавке.
   Однако для спасательных маневров было слишком поздно. Внутри что-то рухнуло, и новый взрыв жара заставил толпу податься назад, а окна верхнего этажа осветились изнутри танцующим огнем. Из здания появились мужчины, кашляя от удушья, некоторые из них выползли, почерневшие от сажи и мокрые от пота. Команда пожарной машины бешено нагнетала воду насосом, но мощный поток воды из шланга не произвел ни малейшего впечатления на огонь.
   Рука Иэна сжала мою руку, как челюсти ловушки.
   - Иэн! - пронзительно закричал он, перекрывая шум толпы и огня.
   Я взглянула в направлении его пристального взгляда и в окне второго этажа увидела фигуру, похожую на привидение. Она, казалось, пыталась что-то сделать с поясом, потом отступила назад, поглощенная дымом.
   Мое сердце забилось в горле. Не было ничего, указывающего, что это был молодой Иэн, но фигура в окне была человеческой. Иэн, не теряя времени на раздумья, бросился к двери лавки со всей скоростью, которую ему позволяла деревянная нога.
   - Подождите! - крикнула я, бросившись следом за ним.
   Джейми прислонился к печатной машине, грудь его поднималась, когда он пытался отдышаться и поблагодарить мужчин, которые помогли ему.
   - Джейми!
   Я схватила его за рукав, отдернув от краснолицего цирюльника, который возбужденно вытирал свои руки о передник, оставляя на нем черные полосы среди пятен высохшего мыла и крови.
   - Там! - кричала я. - Молодой Иэн наверху!
   Джейми отстранился, сильно проведя рукавом по почерневшему лицу, и дико посмотрел на окна второго этажа. Ничего не было видно, кроме мерцания огня на стеклах.
   Иэн рвался из рук мужчин, которые не пускали его в лавку.
   - Нет, человек, вы не можете войти! - кричал капитан охраны, пытаясь схватить молотящие воздух руки Иэна. - Лестница обвалилась, скоро рухнет крыша!
   Несмотря на худобу и деревянную ногу, Иэн был высок и крепок, и слабые попытки охранников, являющихся, главным образом, пенсионерами из горных полков, не могли сравняться с его силой, взращенной горами и усиленной родительским отчаянием. Медленно, но неуклонно вся группа приближалась к ступеням лавки по мере того, как Иэн тянул своих спасателей к огню.
   Я чувствовала, как Джейми дышал, заглатывая воздух так глубоко, как мог, своими иссушенными легкими, потом быстрыми шагами пошел вперед и, обхватив Иэна за талию, оттащил его назад.
   - Успокойся, человек! - хрипло закричал он. - Ты ничего не сделаешь, лестница обвалилась!
   Он оглянулся и, увидев меня, толкнул Иэна, потерявшего равновесие в мои руки.
   Держи его! - крикнул он, перекрывая рев огня. - Я вытащу парня!
   С этими словами он повернулся и взбежал по ступенькам ближайшего здания, проскочив мимо хозяина шоколадной лавки на первом этаже, который стоял на тротуаре, вытаращив глаза и все еще держа в руках оловянную чашку.
   Следуя примеру Джейми, я изо всех сил обхватила Иэна за талию и не отпускала. Он сделал неудачную попытку последовать за Джейми, но потом остановился, и я могла слышать дикое биение его сердца под моей щекой.
   - Не волнуйтесь, - сказала я скорее самой себе. - Он сделает это. Он выведет его. Я знаю, он спасет его.
   Иэн не отвечал, возможно, он вообще не слышал меня, но оставался неподвижным и жестким, как статуя, в моих объятиях, издавая хриплые всхлипывающие вздохи. Когда я отпустила его, он не двинулся и не повернулся, но схватил мою руку и крепко сжал ее. Мои кости были бы сломаны, если бы я не сжала его руку в ответ.
   Не более чем через минуту окно над шоколадной лавкой открылось, и в нем появились голова и плечи Джейми; его красные волосы развевались, как язык пламени, сбежавший от основного огня. Он залез на подоконник и осторожно повернулся, сидя на корточках, пока не оказался лицом к зданию.
   Поднявшись на ноги, на которых были надеты только чулки, он схватился за сточный желоб на крыше и медленно подтянулся на руках, цепляясь длинными пальцами ног за щели между скрепленными известковым раствором камнями фасада. С кряхтением, слышимым даже за звуками толпы и огня, он вполз на крышу и исчез за фронтоном.
   Более короткий человек на смог бы залезть на крышу. Также не мог бы и Иэн, с его деревянной ногой. Я услышала, как Иэн что-то пробормотал - молитву, подумала я - но когда я поглядела на него, его челюсти были сжаты, а лицо нахмурилось от страха.
   "Что, черт побери, он собирается делать наверху?" - думала я и не осознавала, что говорила вслух, пока цирюльник, прикрывший глаза рукой, не ответил мне.
   - На крыше печатной лавки есть люк, миссис. Не сомневаюсь, что мистер Малкольм хочет добраться до верхнего этажа. Вы знаете, там находится его ученик?
   - Нет! - рявкнул Иэн, услышав вопрос. - Это мой сын!
   Цирюльник отступил назад под взглядом Иэна, пробормотав: "О, да, именно так, сэр, именно так!" и перекрестился. Крик толпы превратился в рев, когда на крыше шоколадной лавки появились две фигуры; Иэн, отпустив мою руку, рванулся вперед.
   Джейми обнимал молодого Иэна, который шатался, наглотавшись дыма. Было совершенно очевидно, что никто из них, находясь в таком состоянии, не сможет вернуться тем же путем, который проделал Джейми.
   Потом Джейми заметил Иэна и, приложив руки рупором ко рту, проревел:
   - Веревку!
   Веревка была - городская охрана прибыла полностью экипированной. Иэн выхватил моток веревки у ближайшего стражника, оставив того моргать от негодования, и повернулся к зданию.
   Я уловила блеск зубов Джейми, когда он улыбнулся вниз своему шурину, и кривоватую усмешку на лице Иэна в ответ. Как много раз они бросали веревки друг другу для того, чтобы поднять сено на сарай или завязать груз на повозке?
   Толпа отступила от вращающейся руки Иэна, и тяжелый моток взлетел по гладкой параболе, раскручиваясь во время полета, и приземлился в протянутую руку Джейми с точностью шмеля, садящегося на цветок. Джейми втянул свободный конец веревки и исчез на мгновение из вида, чтобы обвязать ее вокруг дымохода.
   Через некоторое время две почерневшие от дыма фигуры безопасно приземлились на тротуар. Молодой Иэн с веревкой, обвязанной вокруг его груди, мгновение постоял вертикально, но потом, когда натяжение веревки ослабло, его колени подогнулись, и он осел на булыжники долговязой кучей.
   - Ты в порядке? Bhalaich68, скажи мне!
   Иэн упал около сына на колени, пытаясь развязать узел на груди молодого Иэна и в то же время поднимая голову парня.
   Джейми прислонился к ограде шоколадной лавки с почерневшим лицом и надрывно кашлял, но в остальном, очевидно, был совершенно невредим. Я села по другую сторону от мальчика и положила его голову себе на колени.
   Я не знала, смеяться или плакать, глядя на него. Когда я видела его утром, он был привлекательным парнем, хотя и не красивым, но обладающим добродушным выражением своего отца. Теперь же волосы с одной стороны его головы обгорели до короткой щетины, а его ресницы и брови были полностью сожжены. Кожа на их месте была ярко-розовой с полосами сажи, как у молочного поросенка, только что снятого с вертела.
   Я нащупала пульс на его длинной шее и нашла его успокоительно сильным. Его дыхание было хриплым и нерегулярным, но я надеялась, что легкие не были сожжены. Он долго и мучительно кашлял, и его худое тело сотрясалась на моих коленях.
   - Он в порядке?
   Иэн подхватил сына подмышки и посадил его. Голова парня безвольно болталась, и он упал на мои руки.
   - Думаю, да, хотя не могу сказать наверняка.
   Мальчик продолжал кашлять, и я держала его, прижав к груди, как большого ребенка, ласково поглаживая его по спине, пока он рыгал и давился воздухом.
   - Он в порядке?
   На сей раз это был Джейми, который присел на корточках рядом с нами. Его голос был таким хриплым от дыма, что я не узнавала его.
   - Думаю, да. Как ты? Ты выглядишь, как Малкольм Экс69, - сказала я, всматриваясь в него через плечо молодого Иэна.
   - Да? - он потрогал свое лицо, выглядя несколько удивленным, потом успокоительно усмехнулся. - Нет, я не могу сказать, как я выгляжу, но все же я не экс-Малкольм, только немного подпалился по краям.
   - Назад, назад! - капитан охраны с торчащей седой бородой подошел ко мне, дергая меня за рукав. - Отойдите, мэм, крыша сейчас рухнет!
   И действительно, не успели мы переместиться на безопасное расстояние, как крыша лавки обрушилась. Испуганные крики раздались в толпе, когда высоко в небо взметнулся огромный фонтан искр.
   Небеса как будто разгневались на это вторжение, поскольку навстречу облаку огненного пепла полетели первые капли дождя, тяжело шлепающиеся на булыжники вокруг нас. Эдинбуржцы, которым следовало быть более привычными к дождю, словно тараканы, с шумными криками испуга удрали в соседние здания, оставив природу довершить работу пожарной машины.
   Мгновение спустя на улице остались только я и два Иэна. Джейми, щедро раздав деньги охране и другим помощникам и устроив пресс и все другие инструменты в чулане цирюльника, устало присоединился к нам.
   - Как парень? - спросил он, вытирая лицо. Дождь усилился, и его измазанная сажей внешность под воздействием струй воды представляла живописную картину. Иэн взглянул на него, и впервые гнев, беспокойство и страх исчезли с его лица. Он криво ухмыльнулся Джейми.
   - Он выглядит не намного лучше, чем ты, человек, но думаю, с ним все будет хорошо. Дай руку.
   Тихо бормоча гэльские утешения, словно младенцу, Иэн склонился над сыном, который неустойчиво сидел на бордюре, покачиваясь, как цапля на ветру.
   К тому времени, когда мы достигли заведения мадам Жанны, молодой Иэн уже мог идти сам, поддерживаемый с двух сторон отцом и дядей. Бруно, открывший нам дверь, изумленно заморгал, а потом расхохотался так, что едва смог закрыть за нами дверь.
   Должна признать, мы представляли весьма живописную группу. Джейми и я были босоноги, порванная одежда Джейми обгорела и была покрыта полосами сажи. Темные волосы Иэна упали ему на глаза, и он напоминал утонувшую крысу с деревянной ногой.
   Однако центром внимания для многочисленных голов, которые высунулись с верхней площадки на произведенный Бруно шум, стал молодой Иэн. С обгоревшими волосами, с опухшим красным лицом, с похожим на клюв носом, с мигающими лишенными ресниц глазами, он сильно напоминал неоперившегося птенца какого-то экзотического вида птиц - фламинго, наверное.
   Когда он был благополучно устроен в маленькой гостиной наверху, а дверь закрыта, Иэн повернулся и встал перед своим несчастным потомком.
   - Жить будешь, да, ты, маленький негодяй? - спросил он.
   - Да, сэр, - уныло прокаркал молодой Иэн с таким видом, словно хотел сказать "нет".
   - Хорошо, - сказал его отец мрачно. - Хочешь все рассказать сам, или мне придется выбить правду из тебя ремнем, чтобы не терять времени?
   - Ты не можешь избить того, у которого только что обгорели брови, Иэн, - запротестовал Джейми хриплым голосом, наливая в стакан портер из графина на столе. - Это не гуманно.
   Он усмехнулся племяннику и вручил ему стакан, который мальчик с готовностью схватил.
   - Хмм, возможно, нет, - согласился Иэн, разглядывая своего сына. Один уголок его рта дернулся; жалкий вид молодого Иэна был чрезвычайно забавным. - Это не означает, что позже твоя задница не покроется волдырями, - предупредил он мальчика, - и кроме того, тебе еще достанется от матери, когда вы встретитесь. А пока расслабься, парень.
   Не особенно ободренный великодушным тоном последнего утверждения, молодой Иэн ничего не ответил и уткнулся в стакан.
   Я пила свой портер с большим удовольствием. Я поняла, почему эдинбуржцы так не любят дождь: как только вы промокнете, то высохнуть и согреться во влажных каменных домах, не сменив одежды и имея в качестве источника тепла только небольшой камин, дьявольски трудно.
   Я оттянула лиф платья от груди и, поймав заинтересованный взгляд молодого Иэна, решила, что, к сожалению, не могу снять одежду в комнате с мальчиком. Джейми, казалось, и так уже достаточно его испортил. Я проглотила портер, чувствуя, как его насыщенный терпкий поток разлился теплом по моим внутренностям.
   - Ты можешь говорить, парень?
   Джейми сел на софу рядом с Иэном, напротив племянника.
   - Да ... думаю да, - осторожно прокаркал молодой Иэн. Он откашлялся, издавая звуки, как у лягушки-быка, и твердо повторил. - Да, могу.
   - Хорошо. Тогда, во-первых, как ты оказался в лавке, и, во-вторых, как случился пожар?
   Молодой Иэн обдумывал вопрос в течение минуты, потом сделал еще один глоток портера для храбрости и сказал:
   - Пожар сделал я.
   Джейми и Иэн, оба выпрямились при этом ответе. Я могла видеть, что Джейми пересмотрел свое мнение относительно порки людей без бровей, но справился с возмущением и просто спросил:
   - Почему?
   Мальчик глотнул еще портера, закашлялся, выпил еще, очевидно, пытаясь решить, что сказать.
   - Ну, - начал он неуверенно, - там был человек ...
   И остановился.
   - Человек, - терпеливо напомнил Джейми. - Какой человек?
   Молодой Иэн сжимал стакан обеими руками, выглядя очень несчастным.
   - Отвечай своему дяде сейчас же, дурень, - сказал Иэн резко, - или я перегну тебя через колено и изобью прямо сейчас.
   Смешивая подобные угрозы и подсказки, мужчины смогли извлечь из мальчика более или менее связную историю.
   Этим утром молодой Иэн находился возле таверны в Керсе, где ему сказали встретить Уолли, который должен был появиться там, чтобы загрузить повозку, используемую для отвода глаз, бочками с разбавленным вином.
   - Сказали? - резко спросил Иэн. - Кто сказал?
   - Я, - сказал Джейми прежде, чем молодой Иэн смог ответить. Он махнул рукой шурину, призывая его молчать. - Да, я знал, что он здесь. Мы поговорим об этом позже, Иэн, если хочешь. Нужно узнать, что произошло сегодня.
   Иэн впился взглядом в Джейми и открыл рот для возражений, потом захлопнул с явственным стуком.
   Он кивнул сыну, чтобы тот продолжал.
   - Я был голодный, - сказал молодой Иэн.
   - Когда ты не бываешь голодным? - сказали его отец и дядя в унисон. Они поглядели друг на друга, фыркнули и рассмеялись, напряженная атмосфера в гостиной немного разрядилась.
   - Итак, ты пошел в таверну, чтобы перекусить, - сказал Джейми. - Все в порядке, парень, ты ничего не сделал плохого. И что случилось, пока ты был там?
   Выяснилось, что там он увидел человека. Маленький, похожий на крысу мужчина с моряцкой косичкой и бельмом на одном глазу разговаривал с хозяином.
   - Он спрашивал про вас, дядя Джейми, - сказал молодой Иэн, становясь более разговорчивым от употребления портера, - используя ваше настоящее имя.
   Джейми с удивлением вздрогнул.
   - Джейми Фрейзер?
   Молодой Иэн кивнул, потягивая портер.
   - Да. Но он также знал ваше другое имя. Я имею в виду, Джейми Рой.
   - Джейми Рой?
   Иэн озадачено взглянул на шурина, который раздраженно пожал плечами.
   - Под этим именем меня знают в доках. Христос, Иэн, ты же знаешь, чем я занимаюсь!
   - Да, я знаю, но я не знал, что малец помогает тебе в этом.
   Тонкие губы Иэна поджались, и он обратил свое внимание на сына.
   - Продолжай, парень. Я не буду больше прерывать тебя.
   Моряк спросил кабатчика: как старый морской волк, оказавшийся сейчас на мели, может найти некого Джейми Фрейзера, которому, как известно, нужны способные люди. Владелец ответил, что не знает такого, тогда моряк наклонился к нему поближе и, положив на стол монету, спросил, что может быть имя "Джейми Рой" ему более знакомо.
   Владелец, однако, остался глухим, как змея, и моряк вскоре оставил таверну, имея на своем хвосте молодого Иэна.
   - Я подумал, что лучше узнать, кто он такой и чего хочет, - пояснил парень, моргая.
   - Ты должен был оставить сообщение для Уолли хозяину таверны, - сказал Джейми. - Ладно, неважно. Куда он пошел?
   Он направился вниз довольно быстро, но не настолько, чтобы здоровый мальчик мог упустить его из вида, следуя на безопасном расстоянии. Оказавшись опытным ходоком, моряк достиг Эдинбурга, преодолев расстояние в пять миль менее чем за час, и зашел в таверну "Зеленая сова", сопровождаемый молодым Иэном, который умирал от жажды.
   Я дернулась, услышав название таверны, но ничего не сказала.
   - Там было много народа, - сообщил парень. - Что-то произошло этим утром, и все говорили об этом, но они замолкали всякий раз, как только я подходил ближе. И здесь повторилась та же картина.
   Он сделал паузу, чтобы откашляться и прочистить горло.
   - Моряк заказал бренди, потом спросил хозяина, знает ли тот поставщика бренди по имени Джейми Рой или Джейми Фрейзер.
   - Да? - пробормотал Джейми. Его пристальный взгляд был направлен на племянника, но я могла видеть работу мысли за его высоким лбом, а между его широкими бровями появилась маленькая складка.
   Мужчина методически ходил от таверны к таверне, сопровождаемый своей постоянной тенью, и в каждом заведении заказывал бренди и повторял свой вопрос.
   - У него, должно быть, крепкая голова, надо же, выпить столько бренди, - заметил Иэн.
   Молодой Иэн покачал головой.
   - Он не пил его. Он его только нюхал.
   Его отец только щелкнул языком от такой возмутительной траты хорошей выпивки, но рыжие брови Джейми приподнялись еще выше.
   - Он пробовал его? - резко спросил он.
   - Да, в "Собаке и пушке" и еще раз в "Синем кабане". Но он делал только по крошечному глотку и потом не притрагивался к выпивке. В других местах он вообще не пил, и мы побывали в пяти тавернах, прежде чем ...
   Он затих и сделал еще глоток.
   Лицо Джейми изменилось удивительным образом. Выражение хмурого раздумья исчезло, и его лицо стало абсолютно бесстрастным, потом на нем появилось такое выражение, словно он нашел отгадку.
   - Вот как? - тихо произнес он сам себе. - Действительно.
   Он снова обратил внимание на племянника.
   - Что потом случилось, парень?
   Молодой Иэн снова стал выглядеть несчастным. Он сглотнул, и было видно, как дрожь пробежала по его тощей шее.
   - Ну, это был длинный путь от Керса до Эдинбурга, - начал он, - и ужасно хотелось пить ...
   Его отец и дядя обменялись желчными взглядами.
   - Ты слишком много выпил? - сказал Джейми, сдавшись.
   - Ну, я не знал, что он зайдет во столько таверн, ведь правда, не так ли? - вскричал молодой Иэн в свою защиту, и уши его покраснели.
   - Нет, конечно, нет, парень, - сказал Джейми по-доброму, прерывая более строгое замечание Иэна. - Как долго это продолжалось?
   На половине Королевской мили молодой Иэн, побежденный кумулятивным эффектом раннего подъема, пятимильной прогулки и воздействием двух кварт пива, присел за углом и заснул. Когда спустя час он проснулся, преследуемый давно исчез.
   - Поэтому я пришел сюда, - объяснил он. - Я подумал, что дядя Джейми должен узнать об этом. Но его здесь не было.
   Мальчик поглядел на меня, и его уши стали еще краснее.
   - И почему ты решил, что он должен быть здесь?
   Иэн наградил свое потомство пронзительным взглядом, который затем переместился на шурина. Кипящий гнев, который Иэн сдерживал все утро, внезапно прорвался.
   - Ты, грязный ублюдок, Джейми Фрейзер. Водить моего сына в этот похабный дом!
   - Кто бы говорил, папа!
   Молодой Иэн вскочил на ноги, слегка пошатываясь, и сжал в кулаки свои большие костистые ладони.
   - Я? О чем ты говоришь, ты, маленький дурак? - закричал Иэн, выпучив глаза от гнева.
   - Я говорю, что вы проклятый лицемер! - закричал в ответ его сын хрипло. - Учили меня с Майклом о чистоте и верности одной женщине, а сами все время шныряли в город к шлюхам.
   - Что?!
   Лицо Иэна пошло багровыми пятнами. Я в панике поглядела на Джейми, который, казалось, находил что-то забавное в существующей ситуации.
   - Вы ... проклятый ханжа!
   Молодой Иэн с торжеством выдал это определение и замолчал, подыскивая еще такое же. Его рот открылся, но оттуда ничего не появилось, кроме мягкой отрыжки.
   - Мальчик пьян, - сказала я Джейми.
   Он поднял графин и проверил уровень вина в нем, потом поставил его на стол.
   - Ты права, - сказал он. - Я должен был заметить раньше, но он так обгорел.
   Старший Иэн не был пьян, но по виду сильно напоминал своего потомка, у него были выпученные глаза и вздувшиеся жилы на шее.
   - О чем, черт побери, ты говоришь, щенок? - закричал он, угрожающе надвигаясь на молодого Иэна, который невольно отступил назад и плюхнулся на софу, когда ее край стукнул его под колена.
   - О ней, - сказал он, перейдя от испуга на односложные слова. Он указал на меня пальцем. - О ней! Вы обманываете мою маму с этой грязной шлюхой, вот что я говорю!
   Иэн дал сыну по уху, от чего тот растянулся на софе.
   - Ты, шерстяная башка, - сказал он, шокированный словами сына. - Как ты можешь так говорить о своей тете Клэр, не говоря уже обо мне и твоей матери!
   - Тетя?
   Молодой Иэн вытаращил на меня глаза, лежа на подушках дивана, и так напоминал птенца, раскрывшего рот в просьбе еды, что я невольно рассмеялась.
   - Ты убежал прежде, чем я смогла представиться, - сказала я.
   - Но вы же умерли, - сказал он с глупым видом.
   - Еще нет, - уверила я его. - Если я не подхватила воспаление легких, сидя здесь в мокром платье.
   Его глаза стали совершенно круглыми, когда он уставился на меня сияющими от возбуждения глазами.
   - Некоторые старухи в Лаллиброхе говорили, что вы колдунья - белая леди или даже фея. Когда дядя Джейми явился после Каллодена без вас, они сказали, что вы, возможно, вернулись назад. Это правда? Вы живете под холмом?
   Я поглядела на Джейми, который закатил глаза к потолку.
   - Нет, - сказала я. - Я ... э, я ...
   - Она сбежала во Францию после Каллодена, - внезапно вмешался Иэн, говоря с большой уверенностью. - Она думала, что твой дядя Джейми погиб в сражении, и нашла во Франции своих родственников. Она была близким другом Чарлаха70 и поэтому не могла вернуться в Шотландию; это было для нее очень опасно. Но когда она узнала, что ее муж, твой дядя, жив, она села на судно и приплыла сюда.
   Рот молодого Иэна удивленно отвис, так же как и мой.
   - Э, да, - произнесла я, наконец, закрывая рот. - Так оно и было.
   Парень перевел горящие глаза с меня на своего дядю.
   - Таким образом, вы вернулись к нему, - сказал он счастливо. - Боже, это романтично!
   Напряжение исчезло. Иэн колебался, но глаза его смягчились, когда он перевел взгляд от Джейми ко мне.
   - Да, - сказал он и неохотно улыбнулся. - Да, я полагаю, что так.
  
   - Я не ожидал, что буду делать это раньше двух или даже трех лет, - заметил Джейми, поддерживая голову племянника опытной рукой, пока молодого Иэна мучительно рвало в судно, которое я держала.
   - Да, он всегда торопился, - смиренно ответил Иэн. - Научился ходить раньше, чем стоять, и всегда сваливался то в огонь, то в горшок, то в свинарник, то в коровник.
   Он похлопал тощую спину.
   - Ну-ну, парень. Давай.
   Немного погодя, парень лежал бесформенной кучкой на софе и под придирчивыми взглядами отца и дяди приходил в себя от комбинированного воздействия дыма, эмоций и слишком большого количества портера.
   - Где этот проклятый чай, за которым я посылал?
   Джейми раздраженно потянулся за звонком, но я остановила его. Внутренний распорядок борделя был, по-видимому, нарушен утренними событиями.
   - Не беспокойся, - сказала я. - Я спущусь и принесу чая.
   Я взяла судно и потащила его с собой на расстоянии вытянутой руки, слыша, как Иэн позади меня произнес: "Слушай, дурак ..."
   Дорогу на кухню я нашла без затруднений и получила там все необходимое. Я надеялась, что Джейми и Иэн дадут мальчику отдых на несколько минут и не только ради него самого, но и потому, что не хотела пропустить что-нибудь из его истории.
   Но я, очевидно, что-то пропустила, потому что, когда я возвратилась в гостиную, в воздухе, словно грозовое облако, висело напряжение, а молодой Иэн, подняв на меня глаза, быстро отвел их в сторону. Джейми имел свой обычный невозмутимый вид, но старший Иэн выглядел столь же смущенным, как и его сын. Он поспешил мне навстречу, чтобы взять поднос, бормоча при этом слова благодарности, но упорно не встречался со мной взглядом.
   Я приподняла одну бровь, адресуя вопрос Джейми, тот коротко улыбнулся мне и пожал плечами. Я пожала плечами в ответ и взяла с подноса одну чашку.
   - Хлеб и молоко, - сказала я, вручая ее молодому Иэну, который сразу же стал выглядеть более счастливым.
   - Горячий чай, - сказала я, вручаю чашку его отцу.
   - Виски, - сказала я, вручая бутылку Джейми, - и холодный чай для ожогов.
   Я сняла крышку с последней чашки, где в чае лежало несколько салфеток.
   - Холодный чай? - рыжие брови Джейми приподнялись. - У повара не было масла?
   - На ожоги масло не накладывается, - ответила я ему. - Лучше сок алоэ или подорожника, но у повара его нет. Холодный чай лучшее, что у нас есть.
   Я сделала примочки на пузыри на руках молодого Иэна, промокнула влажными салфетками его красное лицо, пока Джейми и Иэн отдавали должное чаю и виски, после чего мы расселись, немного подкрепившись, чтобы услышать остальную часть рассказа Иэна.
   - Ну, - начал он, - я походил по городу некоторое время, думая, как лучше поступить. Потом я подумал, если мужчина, за которым я следил, шел от таверны к таверне вниз по Хай-стрит, то я могу начать с нижнего конца улицы и пойти вверх, и, может быть, встречу его.
   - Это была умная мысль, - сказал Джейми.
   И Иэн одобрительно кивнул головой, хмурое выражение на его лице немного смягчилось.
   - Ты нашел его?
   Молодой Иэн кивнул, отхлебнув из чашки.
   Пробежав по Королевской миле почти до дворца Холируд, он стал подниматься по ней вверх, останавливаясь в каждой таверне, чтобы спросить о человеке с косичкой и одним глазом. Дойдя до ворот Каннонгейт, он все еще не обнаружил и следа мужчины и уже начинал впадать в отчаяние, когда вдруг увидел его самого, сидящего в баре холирудской пивоварни.
   По-видимому, эта остановка была вызвана необходимостью отдохнуть, а не поиском информации, так как моряк сидел, непринужденно попивая пиво. Молодой Иэн спрятался за большой бочкой во дворе и ждал, пока мужчина, наконец, не расплатился и не вышел наружу.
   - Он больше не заходил в таверны, - сообщил мальчик, вытирая молоко с подбородка. - Он сразу же пошел в переулок Карфакс в печатную лавку.
   Джейми что-то пробормотал по-гэльски.
   - Да? И что потом?
   - Ну, конечно, лавка была закрыта. Тогда он стал заглядывать в окна, как будто подумывал через них залезть в лавку. Но потом стал наблюдать за проходящими людьми, а их ходило много туда и сюда, в основном, в шоколадную лавку. Он постоял минуту, подумал и пошел назад по переулку. Мне пришлось заскочить в лавку портного, чтобы он меня не увидел.
   Мужчина подошел к входу в переулок, помедлил и, решив что-то, свернул направо и через несколько шагов исчез в маленьком переулке.
   - Я знал, что дорожка ведет к задним дворам переулка, - объяснил молодой Иэн. - Поэтому я сразу догадался, что он задумал.
   - На задах переулка есть небольшой двор, - пояснил Джейми, видя мой озадаченный взгляд. - Для мусора, поставок и всего такого, туда выходит черный ход из печатной лавки.
   Молодой Иэн кивнул, ставя на стол пустую чашку.
   - Да, я подумал, что он хотел пойти именно туда. И я вспомнил про новые памфлеты.
   - Иисус, - сказал Джейми и немного побледнел.
   - Памфлеты? - удивленно спросил Иэн. - Какие памфлеты?
   - Новая работа для мистера Гейджа, - объяснил молодой Иэн.
   Иэн выглядел непонимающим, также как и я.
   - Политические, - сказала Джейми прямо. - С доводами за отмену последнего закона о гербовом сборе, с призывом к гражданскому неповиновению - насильственным путем, если необходимо. Пять тысяч только что напечатанных памфлетов лежали в задней комнате. Гейдж должен был забрать их завтра утром.
   - Иисус, - сказал Иэн. Он стал еще бледнее, чем Джейми, на которого смотрел со страхом и даже ужасом.
   - Ты выжил из ума? - спросил он сердито. - У тебя и дюйма на спине не найдется без шрамов, чернила еще не высохли на твоем прощении. Ты спутался с Томом Гейджем и его мятежниками и впутал в это дело моего сына?
   Его голос все повышался, и теперь он вскочил на ноги, сжав кулаки.
   - Как ты мог так поступить, Джейми, как? Разве мы недостаточно настрадались от твоих действий, Дженни и я? И во время войны и после ... Христос, я думал тебе достаточно тюрем, крови и насилия!
   - Достаточно, - сказал Джейми коротко. - Я не вхожу в группу Гейджа. Мое дело печатать, да? Он заплатил за эти памфлеты.
   Иэн вскинул руки с раздражением.
   - О, да! И много это будет значить, когда агенты короны схватят тебя и доставят в Лондон, чтобы повесить? Если эти вещи найдут в твоем помещении ...
   Пораженный внезапной мыслью, он остановился и повернулся к сыну.
   - О, вот как? - спросил он. - Ты знал про эти памфлеты, и потому поджег их?
   Молодой Иэн кивнул, серьезный, как молодая сова.
   - Я не смог бы спрятать их вовремя, не все пять тысяч. Человек - этот моряк - разбил заднее окно и пытался открыть дверную задвижку.
   Иэн развернулся, встав перед Джейми.
   - Черт побери тебя! - сказал он яростно. - Будь ты проклят безрассудный, легкомысленный дурак, Джейми Фрейзер! Сначала якобиты, теперь это!
   Джейми вспыхнул от слов Иэна, и его лицо потемнело.
   - Ты обвиняешь меня за Чарльза Стюарта? - сказал он. Глаза его сердито блеснули, и он поставил чашку на стол так резко, что чай и виски выплеснулись на его полированную поверхность.
   - Разве я не делал все возможное, чтобы остановить этого дурака? Разве я не потерял все в этой войне - все, Иэн! - мою землю, мою свободу, мою жену, чтобы спасти вас всех?
   Он коротко взглянул на меня, произнося это, и мне открылся небольшой проблеск того, что ему стоили эти двадцать лет.
   Он снова обратил взгляд к Иэну, нахмурив брови, и продолжил резким голосом.
   - Что касается того, чего я стоил твоей семье ... что ты получил, Иэн? Лаллиброх теперь принадлежит маленькому Джеймсу, нет? Твоему сыну, не моему!
   Иэн вздрогнул.
   - Я никогда не просил ... - начал он.
   - Нет, ты не просил. Я не обвиняю тебя, ради Бога! Но факт остается фактом - Лаллиброх больше не мой, не так ли? Мой отец завещал его мне, и я заботился о нем, как мог ... заботился о земле и арендаторах ... и ты помогал мне, Иэн, - его голос немного смягчился. - Я не смог бы справиться без тебя и Дженни. Я не жалею, что отписал его молодому Джейми - это нужно было сделать. Но все же ...
   Он отвернулся на мгновение, опустив голову, мускулы на его широких плечах вздулись буграми под тонкой тканью рубашки.
   Я боялась двинуться, не говоря о том, чтобы заговорить, но я поймала взгляд молодого Иэна, наполненный бесконечным страданием. Я положила руку на его тощее плечо для ободрения и почувствовала биение пульса над его ключицей. Он взял мою руку свой большой костистой лапой и крепко сжал.
   Джейми обратился к своему шурину, пытаясь изо всех сил держать под контролем свой характер и свой голос.
   - Я клянусь тебе, Иэн, что не подвергну парня опасности. Я держал его в стороне от своих дел, как мог ... не позволял, чтобы кто-нибудь из контрабандистов видел его, не позволял выходить на лодке в море вместе с Фергюсом, как бы сильно он ни просил.
   Он поглядел на молодого Иэна со странной смесью привязанности и раздражения.
   - Я не просил, чтобы он приехал ко мне, Иэн, я сказал ему, что он должен вернуться домой.
   - Тем не менее, ты не отправил его назад, не так ли? - сердитый румянец исчез с лица Иэна, но глаза все еще ярко блестели от ярости. - И ты даже не отправил сообщение. Ради Бога, Джейми, Дженни не спала ни одной ночи весь этот месяц!
   Джейми тесно сжал губы.
   - Нет, - сказал он, произнося по одному слову. - Нет. Я не сделал. Я ...
   Он снова поглядел на мальчика и пожал плечами так, словно рубашка внезапно стала ему тесной.
   - Нет, - повторил он снова. - Я хотел сам отвезти его домой.
   - Он достаточно взрослый, чтобы добраться домой самому, - сказал Иэн коротко. - Сюда он добрался один, не так ли?
   - Да. Дело не в этом, - Джейми смятенно отвернулся и, взяв чайную чашку, стал катать ее в ладонях. - Нет, я хотел сам отвезти его, чтобы попросить разрешения у Дженни и у тебя, чтобы парень пожил у меня какое-то время.
   Иэн издал короткий саркастический смех.
   - О, да! Дать наше разрешение, чтобы его вместе с тобой повесили или сослали на каторгу, да?
   Гнев снова отобразился в чертах лица Джейми, когда он поднял глаза от чашки в его руках.
   - Ты знаешь, я не подвергну его опасности, - сказал он. - Ради Христа, Иэн, я забочусь о парне, как если бы он был моим сыном, и ты хорошо знаешь об этом!
   Дыхание Иэна участилось, я могла слышать его со своего места позади софы.
   - О, я знаю это достаточно хорошо, - жестко сказал он, смотря в лицо Джейми. - Но он не твой сын, да? Он мой!
   Джейми смотрел ему в глаза некоторое время, потом потянулся и мягко поставил чашку на стол.
   - Да, - сказал он спокойно. - Твой.
   Иэн мгновение стоял, тяжело дыша, затем быстро провел рукой по лбу, убирая густые темные волосы.
   - Хорошо, - сказал он, потом сделал еще два глубоких вдоха и повернулся к сыну.
   - Пошли, - сказал он. - Я снял комнату в "Холидее".
   Костлявые пальцы молодого Иэна напряглись на моей руке. Его горло дернулось, но он не двинулся с места.
   - Нет, па, - сказал он. Его голос дрожал, и он сильно моргал глазами, чтобы не расплакаться. - Я не пойду с тобой.
   Лицо Иэна побледнело, только два пятна алели на выступающих скулах, как будто кто-то сильно ударил его по щекам.
   - Вот как? - сказал он.
   Молодой Иэн кивнул, сглотнув.
   - Я ... я приду к тебе утром. Па, я поеду с тобой домой, но не сейчас.
   Иэн долгое время молча смотрел на сына, потом его плечи поникли, и он весь как бы обмяк.
   - Понятно, - сказал он тихо. - Хорошо тогда. Хорошо.
   Не говоря больше ничего, он повернулся и вышел, тщательно закрыв за собой дверь. Я слышала стук ее деревянной ноги на каждой ступеньке, когда он неуклюже ковылял вниз. Затем послышалось шарканье шагов внизу, слова прощания Бруно и тяжелый стук закрываемой двери. И потом в комнате наступила тишина, прерываемая только шипением огня в очаге.
   Плечи мальчика под моей рукой сотрясались от беззвучного плача, и он с силой сжимал мои пальцы.
   Джейми медленно подошел к нему и сел рядом, лицо его выражало встревоженную беспомощность.
   - Иэн, маленький Иэн, - сказал он. - Христос, малец, тебе не следовало так поступать.
   - Я должен.
   Иэн сглотнул воздух и шмыгнул носом, я видела, как он задержал дыхание. Он повернул к дяде свое опаленное лицо с чертами, искаженными мучением.
   - Я не хотел обидеть па, - сказал он. - Я не хотел.
   Джейми рассеянно похлопал его по колену.
   - Я знаю, малец, - произнес он, - но сказать такое ему ...
   - Но я не могу сказать ему то, что должен сказать вам, дядя Джейми!
   Джейми внезапно напрягся, уловив что-то в тоне племянника.
   - Сказать мне? Что?
   - Про человека с косичкой.
   - Что с ним?
   Молодой Иэн облизал губы.
   - Я думаю, я убил его, - прошептал он.
   Джейми ошеломленно взглянул на меня, потом на Иэна.
   - Как? - спросил он.
   - Ну, я немного ... солгал, - начал Иэн дрожащим голосом. Слезы все еще стояли в его глазах, и он вытер их рукавом. - Когда я вошел в лавку - у меня был ключ, который вы мне дали - человек был уже внутри.
   Моряк находился в задней комнате, где хранился напечатанный материал, а также запасы чернил, старая бумага, используемая для чистки пресса, и маленький горн, где изношенные печатные штампы переплавлялись для изготовления из них новых.
   - Он взял некоторые памфлеты и спрятал их за пазуху, - сказал Иэн, сглатывая. - Когда я увидел это, я крикнул ему положить их назад, и он развернулся ко мне с пистолетом в руке.
   Пистолет выстрелил, до смерти напугав молодого Иэна, но пуля прошла мимо. Немного обескураженный, моряк бросился на мальчика, размахивая пистолетом.
   - У меня не было времени сбежать или что-нибудь придумать, - рассказывал Иэн. Он отпустил мою руку и держал переплетенные пальцы на своих коленях. - Я схватил первую попавшуюся вещь и бросил ее в него.
   Первой попавшейся вещью оказался медный ковш на длинной ручке, используемый для заливки свинца в металлические формы. В горне еще горел огонь, и в ковше, опущенном в чугунок с расплавленным свинцом, было немного свинца; его расплавленные брызги полетели в лицо моряка.
   - Боже, как он кричал!
   Сильная дрожь пробежала по худому телу молодого Иэна; я обошла софу, села рядом с ним и взяла обе его руки.
   Моряк отступил назад, закрыв лицо, и опрокинул маленький горн, рассыпав повсюду тлеющие угли.
   - Вот от этого и начался огонь, - сказал мальчик. - Я попытался сбить его, но он попал на бумаги, раздался свист, и внезапно загорелась вся комната.
   - Бочки с чернилами, я полагаю, - пробормотал Джейми себе под нос. - Порошок растворен в спирте.
   Рассыпавшиеся кипы горящей бумаги стеной пламени преградили путь Иэну к черному входу. Ослепленный моряк, упавший на четвереньки и кричавший как банши, находился между ним и передней комнатой лавки, перекрывая ему путь к спасению.
   - Я ... я не мог дотронуться до него, чтобы освободить путь, - сказал он, снова задрожав.
   Потеряв голову, он бросился вверх по лестнице и оказался в ловушке, поскольку для огня лестница стала дымоходом, и верхняя комната быстро наполнилась дымом.
   - Почему ты не догадался, вылезти через люк на крышу? - спросил Джейми.
   Молодой Иэн покачал головой с несчастным видом.
   - Я не знал, что он там есть.
   - Для чего там люк? - спросила я с любопытством.
   Джейми коротко улыбнулся мне.
   - На всякий случай. Только глупая лиса имеет один выход из своей норы. Хотя должен признать, я не думал о пожаре, когда делал его.
   Он покачал головой, возвращаясь к разговору.
   - Почему ты решил, что мужчина не спасся из огня? - спросил он.
   - Я не думаю, что он мог спастись, - ответил молодой Иэн и снова засопел. - И если он мертв, значит, я убил его. Я не мог сказать па, что я ... у ... уби ...
   И он снова заплакал, не имея сил выговорить слово.
   - Ты не убийца, - сказал Джейми твердо. Он похлопал по трясущимся плечам племянника. - Успокойся, все в порядке. Ты ничего не сделал плохого, малец. Ничего, ты слышишь?
   Мальчик сглотнул и кивнул головой, но не прекратил дрожать и плакать. Не выдержав, я повернула его к себе лицом, обняла и прижала его голову к своему плечу, поглаживая его по спине и производя тихие успокаивающие звуки, словно младенцу.
   Странно было ощущать его в руках - высокий, почти как взрослый мужчина, но с тонкими костями и такой худой, что казалось, что я держу в руках скелет. Он говорил, уткнувшись мне в грудь, но голос был так искажен эмоциями и тканью моего платья, что разобрать слова было почти невозможно.
   - ... смертный грех, - казалось, он произносил эти слова, - ... попаду в ад ... не могу сказать отцу ... боясь ... не смогу появиться дома никогда.
   Джейми вопросительно посмотрел на меня, но я только беспомощно пожала плечами, поглаживая густые волосы мальчика. Наконец, Джейми наклонился и, крепко взяв его за плечи, усадил.
   - Послушай, Иэн, - сказал но. - Нет, погляди ... погляди на меня!
   Сделав гигантское усилие, мальчик поднял опущенную голову и уставился покрасневшими глазами в лицо дяди.
   - Теперь, - Джейми взял руки племянник и слегка сжал их. - Во-первых, это не грех, убить человека, который пытался убить тебя. Церковь позволяет убийство, если ты защищаешь свою жизнь, или свою семью, или свою страну. Ты не совершил смертного греха, и ты не проклят.
   - Нет? - молодой Иэн сильно шмыгнул носом и вытер лицо рукавом.
   - Нет, - Джейми позволил появиться намеку на улыбку в своих глазах. - Мы вместе пойдем утром к отцу Хейесу, и ты исповедуешься и получишь прощение, но он скажет то же самое, что сказал тебе я.
   - О.
   В звуке слышалось облегчение, и худые плечи молодого Иэна расправились, словно с них упал груз.
   Джейми снова похлопал племянника по колену.
   - Во-вторых, не бойся рассказать об этом отцу.
   - Да?
   Молодой Иэн принял слова Джейми о своей душе без колебаний, но что касается земных дел, здесь он выразил глубочайшее сомнение.
   - Ну, я не говорю, что он не расстроится, - добавил Джейми честно. - Я даже думаю, что его волосы поседеют окончательно. Но он поймет. Он не выгонит тебя и не откажется от тебя, если ты этого боишься.
   - Вы думаете, что он поймет? - молодой Иэн смотрел на Джейми глазами, в которых надежда боролась с сомнением. - Я ... я не думаю... Мой па когда-нибудь убивал человека? - внезапно спросил он.
   Джейми моргнул, озадаченный вопросом.
   - Ну, - начал он медленно, - я полагаю ... то есть он сражался на войне, но сказать правду, я не знаю.
   Он беспомощно посмотрел на племянника.
   - Это не то, о чем мужчины говорят часто, да? Только солдаты, когда сильно напьются.
   Молодой Иэн кивнул и снова шмыгнул носом с булькающим звуком. Джейми, торопливо шарящий в своем рукаве в поисках носового платка, внезапно поднял голову, пораженный какой-то мыслью.
   - Вот поэтому, ты сказал, что расскажешь мне, а не своему отцу? Потому что ты знал, что я убивал людей.
   Его племянник кивнул головой, глядя на Джейми доверчивыми глазами.
   - Да, я подумал ... я подумал, что вы знаете, что нужно делать.
   - А, - Джейми сделал глубокий вдох, взглянув на меня. - Хорошо ...
   Его плечи напряглись, и я поняла, что он принял на себя ношу молодого Иэна. Он вздохнул.
   - Первое, что ты делаешь, - начал он, - спрашиваешь себя, был ли у тебя выбор. У тебя не было, так что успокойся. Потом исповедуешься, если можешь; если нет, то читаешь молитву раскаяния - она помогает, если ты не совершил смертный грех. Запомни, ты не совершил его, - сказал он сердечно, - но раскаиваешься, потому что сожалеешь о том, что был вынужден сделать это. Иногда такое случается, и ничего нельзя с этим поделать.
   - А потом помолись за душу человека, которого ты убил, - продолжил он, - чтобы она нашла покой и не преследовала тебя. Ты знаешь молитву об успокоении души? Читай ее, если у тебя есть время. В сражении, когда совсем нет времени используй молитву "Душа ведущая". "Будь это душа на руку Твою, Христе, Ты царь города небесного. Аминь".
   - Будь это душа на руку Твою, Христе, Ты царь города небесного. Аминь, - повторил Иэн себе под нос. - Хорошо. А что потом?
   Джейми протянул руку и ласково коснулся щеки племянника.
   - Потом ты живешь с этим, парень, - сказал он тихо. - Это все.
  
  28
  СТРАЖ ДОБРОДЕТЕЛИ
  
   - Как ты думаешь: человек, которого преследовал молодой Иэн, каким-то образом связан с предупреждением сэра Персиваля?
   Я сняла салфетку с только что принесенного подноса с ужином и с удовольствием принюхалась; с обеда, когда мы ели рагу в "Маубрэе", прошло довольно много времени.
   Джейми кивнул и взял горячий рулетик.
   - Я бы удивился, если бы это было не так, - сказал он мрачно. - В Эдинбурге найдется не один человек, желающий мне зла, но вряд ли их здесь целая банда.
   Он откусил рулет и стал старательно жевать, покачивая головой.
   - Нет, все достаточно ясно, и не стоит сильно беспокоиться.
   - Да? - я откусила маленький кусочек рулета, потом еще один. - Вкусно. Что это?
   Джейми опустил рулет, от которого он собирался откусить и, прищурившись, посмотрел на него.
   - Голуби с трюфелями, - сказал он и затолкал его в рот полностью.
   - Нет, - сказал он и замолчал, прожевывая рулетик. - Нет, - сказал он более отчетливо. - Это просто дело рук конкурирующих контрабандистов.
   Он махнул рукой, рассыпав крошки, и потянулся за другим рулетом.
   - То, как человек себя вел - нюхал бренди, но почти не пил - говорит о том, что, скорее всего, он d?gustateur de vin71, который по запаху может определить, где вино произведено, а по вкусу - когда оно было разлито в бутылки. Очень ценный товарищ, - добавил он задумчиво, - и хорошая ищейка, пущенная по моему следу.
   Вместе с ужином было подано вино. Я налила его в стакан и провела им под своим носом.
   - Он мог выследить тебя - именно тебя - через бренди? - спросила я недоверчиво.
   - Более или менее. Ты помнишь моего кузена Джареда?
   - Конечно. Он еще жив?
   После резни при Каллодене и жестоких гонений, последовавших за ним, было радостно узнать, что Джаред, богатый шотландский эмигрант, имевший процветающий винный бизнес в Париже, все еще был жив.
   - Я думаю, чтобы избавиться от него, его нужно закатать в бочку и сбросить в Сену, - сказал Джейми, блеснув белыми зубами на черном от сажи лице.- Он не только жив, но еще и наслаждается этим. Откуда, думаешь, я получаю бренди?
   Очевидным ответом было "из Франции", но я не спешила высказать его.
   - От Джареда, вероятно, - сказала я вместо этого.
   Джейми кивнул с набитым ртом.
   - Эй, - он наклонился и оттащил тарелку из зоны досягаемости тощих пальцев молодого Иэна. - Тебе нельзя есть такую тяжелую пищу, у тебя проблемы с желудком, - сказал он, не преставая жевать. Он проглотил и облизал губы. - Я скажу, чтобы тебе дали еще молока и хлеба.
   - Но, дядя, - сказал молодой Иэн, с тоской глядя на вкусные рулеты. - Я ужасно хочу есть.
   После того, как он облегчил душу признанием, мальчик значительно повеселел, и аппетит в полной мере вернулся к нему.
   Джейми взглянул на своего племянника и вздохнул.
   - Хорошо. Но ты клянешься, что тебя не вырвет на меня?
   - Да, дядя, - ответил молодой Иэн кротким голосом.
   - Ну, хорошо.
   Джейми подтолкнул тарелку к мальчику и вернулся к объяснению.
   - Джаред отправляет мне, в основном, второсортное бренди из своих виноградников в Мозеле, первосортные вина он оставляет для продажи во Франции, там его лучше могут оценить.
   - То есть то, что ты продаешь в Шотландии, легко опознать?
   Он пожал плечами, потянувшись за вином.
   - Это может только nez72, то есть d?gustateur. Но важно, что, по словам маленького Иэна, человек пробовал вино только в двух тавернах: "Собака и пушка" и "Синий кабан", а это именно те таверны на Хай-стрит73, которые покупают бренди только у меня. Другие таверны покупают бренди, как у меня, так и у других. В любом случае, как я уже сказал, меня не сильно волнует, что кто-то ищет Джейми Роя по тавернам.
   Он взял стакан с вином, провел им под своим носом, сделал пренебрежительную мину и выпил.
   - Нет, - сказал, опуская стакан, - меня больше волнует, что человек пришел в лавку. Я приложил значительные усилия, чтобы люди, которые общаются с Джейми Роем в бернтислендских доках, никогда не встречались с теми, кто знает мистера Малкольма, печатника.
   Я нахмурила брови, пытаясь решить задачу.
   - Но сэр Персиваль назвал тебя Малкольмом, а он знает, что ты контрабандист, - возразила я.
   Джейми терпеливо кивнул.
   - Половина людей в портах Эдинбурга - контрабандисты, сассенах, - сказал он. - Да, сэр Персиваль прекрасно знает, что я контрабандист, но он не знает, что я Джейми Рой, не говоря уже о Джейми Фрейзере. Он думает, что я, минуя таможню, ввожу шелк и бархат из Голландии, потому что именно этим я с ним расплачиваюсь, - он криво усмехнулся. - Сэр Персиваль любит красивые ткани, а его жена еще больше. Но он не знает, что я занимаюсь винами, иначе он захотел бы больше, чем кусок кружев или несколько ярдов ткани.
   - Мог один из владельцев таверны рассказать моряку о тебе? Они-то уж точно тебя видели.
   Он, раздумывая, взъерошил волосы, оставив торчать несколько коротких завитков.
   - Да, они видели меня, - медленно проговорил он, - но только как клиента. Все дела с тавернами ведет Фергюс, а он достаточно осторожен, чтобы никогда не появляться вблизи печатной лавки. Мы тайно встречаемся здесь, - он криво усмехнулся мне. - Никого не удивит, если мужчина посещает бордель, да?
   - А не может быть так, - спросила я, осененная внезапной мыслью, - что моряк мог видеть тебя здесь - тебя и Фергюса? Или услышать о тебе от одной из девушек? В конце концов, ты не самый незаметный человек.
   Да, он не был незаметным. В то время как рыжих мужчин в Эдинбурге могло быть много, мало кто обладал его ростом, и мало кто двигался по улицам с такой высокомерной грацией невооруженного воина.
   - Это очень умная мысль, сассенах, - сказал он, слегка кивнув мне. - Не трудно узнать, появлялся ли здесь в последнее время одноглазый мужчина с косичкой. Я скажу Жанне поспрашивать у девушек.
   Он встал и сильно потянулся, почти доставая руками до стропил.
   - А потом, сассенах, мы ляжем спать, да? - он опустил руки и с улыбкой подмигнул мне в своей обычной манере, хлопая обоими глазами. - Это был адски трудный день, не так ли?
   - Да, довольно трудный, - сказала я, улыбаясь ему в ответ.
   Жанна, вызванная для инструкций, пришла вместе с Фергюсом, который открыл перед мадам двери с фамильярностью брата или кузена. Неудивительно, что он чувствовал себя здесь, как дома, ведь он родился и провел первые десять лет своей жизни в парижском борделе. Когда он не зарабатывал на жизнь, шаря по карманам на улицах Парижа, он спал в борделе под лестницей.
   - Бренди продан, - сообщил он Джейми. - Я продал его МакАльпину, немного пожертвовав ценой, милорд. Сожалею, но я подумал, что продать его быстрее будет лучше.
   - Да, лучше не держать его здесь, - сказал Джейми, согласно кивнув. - Что ты сделал с телом?
   Фергюс коротко улыбнулся, его худое лицо и темная прядь волос на лбу придавали ему заметно пиратский вид.
   - Наш незваный гость тоже отправился в таверну МакАльпина, милорд, под прикрытием.
   - Под каким? - спросила я.
   Пиратская усмешка теперь адресовалась мне. Несмотря на отсутствие руки, Фергюс казался очень красивым мужчиной.
   - В бочке с мятным ликером, миледи, - ответил он.
   - Я не думаю, что кто-нибудь в Эдинбурге за последние сто лет пил мятный ликер, - заметила мадам Жанна. - Дикие шотландцы не привычны к ликерам, я никогда не видела клиентов, которые бы пили что-нибудь, кроме виски, пива или бренди.
   Точно так, мадам, - сказал Фергюс, кивая головой. - Мы ведь не хотим, чтобы слуги МакАльпина открыли этот бочонок, не так ли?
   - И все-таки рано или поздно кто-нибудь заглянет в него, - сказала я. - Не хочу быть не деликатной, но ...
   - Точно, миледи, - сказал Фергюс, почтительно поклонившись мне. - Хотя мятный ликер содержит высокий процент алкоголя. Подвал таверны - всего лишь временное пристанище для нашего неизвестного друг на пути к его вечному покою. Он завтра отправляется в доки, а оттуда куда-нибудь подальше. Мне просто не хотелось, чтобы он загромождал помещение мадам Жанны.
   Жанна обратилась по-французски к Святой Агнессе, но я мало что поняла из ее высказывания, потом она, пожав плечами, повернулась к двери.
   - Я опрошу девушек насчет моряка завтра, месье, когда они будут свободны. А теперь ...
   - Насчет свободных, - прервал ее Фергюс. - Мадемуазель Софи этим вечером свободна?
   Мадам наградила его иронично-веселым взглядом.
   - Поскольку она видела, что вы пришли, mon petit saucisse74, я думаю, что она свободна.
   Она поглядела на молодого Иэна, который ссутулился на подушках, словно чучело, из которого вытрясли всю солому.
   - Мне найти место для молодого джентльмена?
   - О, да, - Джейми задумчиво взглянул на племянника. - Полагаю, вы можете положить матрац для него в моей комнате.
   - О, нет, - выпалил молодой Иэн. - Вы захотите остаться вдвоем со своей женой, дядя, не так ли?
   - Что? - Джейми непонимающе уставился на него.
   - Ну, я имею в виду ... - молодой Иэн заколебался, взглянул на меня и быстро отвел глаза. - Я имею в виду, что без сомнения вы захотите ... э ... ммфм?
   Рожденный горцем, он выразил этим сугубо горским звуком все предполагаемые нескромности.
   Джейми сильно провел ладонью по верхней губе.
   - Ну, это очень разумно с твоей стороны, Иэн, - сказал он. Голос его немного дрожал от сдерживаемого смеха. - И мне льстит, что ты такого высокого мнения о моей мужской силе, и думаешь, что я способен на что-нибудь в кровати, кроме сна, после такого дня, как этот. Но я думаю, что, возможно, могу воздержаться от удовлетворения своих плотских желаний - как бы я не любил твою тетушку, - добавил он, слабо усмехнувшись мне.
   - Но Бруно сказал, что заведение сегодня вечером почти пустое, - вмешался Фергюс, оглядываясь с непонимающим видом. - Почему бы мальчику ...
   - Потому что ему только четырнадцать лет, ради Бога! - произнес шокированный Джейми.
   - Почти пятнадцать, - поправил его молодой Иэн, выпрямляясь и выглядя заинтересованным.
   - Ну, этого достаточно, - сказал Фергюс, обратив взгляд на мадам Жанну за поддержкой. - Твои братья были не старше, когда я привел их сюда, и они справились с честью.
   - Что? - Джейми вытаращил глаза на своего протеже.
   - Ну, кто-то должен был, - сказал Фергюс, немного раздраженно. - Обычно отец ... но, конечно, месье не мог. Я не имею в виду ничего непочтительного относительно твоего уважаемого отца, - добавил он с поклоном в сторону молодого Иэна, который, словно механическая игрушка, ответил кивком - но это дело опытного сопровождения, ты понимаешь?
   - А теперь, - он повернулся к мадам Жанне с видом гурмана, консультирующегося с винным стюардом. - Доркас, как вы думаете, или Пенелопа?
   - Нет, нет, - она решительно покачала головой, - это, конечно, должна быть вторая Мэри. Маленькая.
   - О, с желтыми волосами? Да, я думаю, вы правы, - сказал Фергюс одобрительно. - Позовите ее тогда.
   Жанна вышла прежде, чем Джейми смог издать что-то, кроме хриплого звука протеста.
   - Но ... но ... мальчик не может ... - начал он.
   - Да, я могу, - прервал его молодой Иэн. - По крайней мере, я думаю, что могу.
   Невозможно, чтобы его лицо стало еще краснее, но его уши были пунцовыми от волнения, и ужасные события этого дня, очевидно, были полностью забыты.
   - Но ... то есть ... я не могу позволить тебе ... - Джейми замолчал и долго смотрел на своего племянника.
   Наконец, он вскинул руки, сердито признавая поражение.
   - И что я скажу твоей матери? - спросил он, когда дверь позади него открылась.
   В дверях стояла невысокая молодая девушка, пухлая и мягкая, как куропатка, в синей шелковой сорочке, с милым круглым лицом под облаком желтых волос. При виде ее молодой Иэн замер, почти не дыша.
   Когда он, наконец, должен был начать дышать или умереть, он вдохнул воздух и повернулся к Джейми. С совершенно безмятежной улыбкой он сказал:
   - На вашем месте, дядя Джейми, - тут его голос внезапно поднялся до сопрано, и ему пришлось остановиться, чтобы откашляться и продолжить солидным баритоном, - я бы ничего ей не говорил. Доброй ночи вам, тетушка.
   И он целеустремленно направился к двери.
  
   - Я не могу решить - должен ли я убить Фергюса или поблагодарить его.
   Джейми сидел на кровати в нашей чердачной комнате и медленно расстегивал рубашку.
   Я разложила влажное платье на табурете и встала перед ним на колени, чтобы расстегнуть застежки его бриджей на коленях.
   - Полагаю, он старался сделать лучше для молодого Иэна.
   - Да, своим проклятым, по-французски безнравственным способом.
   Джейми протянул руки назад, чтобы развязать шнурок, которым были связаны его волосы. Он не заплел их, когда мы покинули "Маубрэй", и, развязанные, они волной упали на его плечи, обрамляя его высокие скулы и длинный прямой нос так, что он стал похож на одного из свирепых итальянских ангелов эпохи Ренессанса.
   - Это архангел Михаил выдворил Адама и Еву из райского сада? - спросила я, стаскивая с его ноги чулок.
   Он издал короткий смешок.
   - Я напоминаю тебе стража добродетели, да? А Фергюс - это змей-искуситель?
   Его руки взяли меня за локти, когда он наклонился, чтобы поднять меня.
   - Встань, сассенах, ты не должна прислуживать мне на коленях.
   - У тебя самого был довольно трудный день, - ответила я, поднимаясь вместе с ним. - Даже если ты никого не убивал.
   На его руках вздулись большие волдыри, и хотя он вытер большую часть сажи, черная полоса еще была видна на его скуле.
   - Мм, - мои руки обняли его талию, чтобы помочь снять бриджи, но он задержал их, прижавшись щекой к моей макушке.
   - Ты знаешь, я не был до конца честным с парнем, - произнес он.
   - Да? Я считаю, что ты хорошо помог ему. Он, по крайней мере, почувствовал себя лучше после разговора с тобой.
   - Да, я надеюсь, что это так. И, может быть, молитвы и все прочее помогут ему - по крайней мере, они не повредят. Но я сказал ему не все.
   - Что еще?
   Я приблизила свое лицо к нему, мягко прикоснувшись к его рту своими губами. Он пах потом и дымом.
   - Когда у мужчины болит душа от убийств, чаще всего он должен найти женщину, сассенах, - ответил он мягко. - Свою собственную, если может, или чужую, если должен. Потому что она может сделать то, что не может он сам - вылечить его.
   Мои пальцы нашли шнурок ширинки и, дернув, развязали его.
   - Именно поэтому ты позволил ему пойти с Мэри?
   Он пожал плечами, сделал шаг назад и стащил бриджи, откинув их прочь.
   - Я не смог бы остановить его. И вероятно, я был прав, когда не стал возражать, хотя он еще молод.
   Он криво улыбнулся мне.
   - По крайней мере, сегодня вечером он не будет волноваться и казнить себя из-за этого моряка.
   - Да, думаю, что так. А как ты?
   Я сняла свою сорочку через голову.
   - Я?
   Он уставился вниз на меня, вопросительно приподняв брови. Грязная рубашка, которую он снимал, висела на его руках.
   Я взглянула на кровать.
   - Да, ты никого не убивал, но не хочешь ли ты ... ммфм?
   Я встретила его взгляд и в свою очередь приподняла брови.
   Улыбка расплылась на его лице, и всякое подобие архангелу Михаилу, строгому стражу добродетели, исчезло. Он поднял одну руку, потом другую и позволил рубашке упасть на пол.
   -Я думаю, что хочу, - сказал он. - Но ты должна быть нежной со мной, да?
  
  29
  ПОСЛЕДНЯЯ ЖЕРТВА КАЛЛОДЕНА
  
   Утром, проводив Джейми и Иэна осуществлять их благочестивые намерения, я отправилась по своим делам, купив по дороге плетеную корзину. Настало время сделать запасы медикаментов. После событий вчерашнего дня у меня появилось подозрение, что они понадобятся уже в ближайшее время.
   Аптека, принадлежащая Хоу, совсем не изменилась, несмотря на английскую оккупацию, восстание шотландцев и падение Стюарта, и мое сердце радостно забилось, когда я вошла в дверь и окунулась в знакомые запахи нашатыря, мяты, миндального масла и аниса.
   Мужчина за прилавком был Хоу, но гораздо младше того человека средних лет, с которым я имела дело двадцать лет назад, когда была частым посетителем его лавки.
   Младший Хоу, конечно же, не знал меня, но с готовностью отправился разыскивать на полках нужные мне травы. Многие растения были хорошо знакомы ему - розмарин, пижма, ноготки - но названия некоторых трав из моего списка заставили рыжие брови молодого Хоу приподняться, а рот сжаться гузкой, когда он с сомнением осматривал полки.
   В лавке находился еще один клиент, высокий мужчина в черном пальто, он нетерпеливо ходил взад и вперед, заложив руки за спину. Через мгновение он подошел к прилавку.
   - Еще долго? - резко спросил он в спину аптекаря.
   - Я не могу точно сказать, преподобный отец, - произнес Хоу успокаивающим голосом. - Луиза сказала, что средство нужно вскипятить.
   Ответом ему стало фырканье, и мужчина, раздраженно пожав узкими плечами, возобновил свое хождение, изредка поглядывая на дверь задней комнаты, где, по-видимому, работала Луиза. Человек показался мне знакомым, но у меня не было времени вспоминать, где я могла его видеть.
   Мистер Хоу с сомнением смотрел на список, который я ему дала.
   - Теперь аконит, - пробормотал он. - Аконит. И что это такое, интересно?
   - Ну, вообще-то это яд, - сказала я. Хоу широко открыл рот.
   - Это также лекарство, - успокоила я его. - Но с ним нужно обращаться очень осторожно. Как наружное средство, оно хорошо помогает при ревматизме, но даже маленькая капелька, попавшая в рот, сильно замедляет пульс. Используется при некоторых сердечных болезнях.
   - Действительно, - произнес Хоу, моргая. Он подошел к полкам, выглядя довольно беспомощно. - Э ... вы знаете, как он пахнет?
   Приняв этот вопрос за приглашение, я зашла за прилавок и стала осматривать банки. Они были тщательно промаркированы, но этикетки на некоторых сосудах были старыми, чернила выцвели, и бумага по краям ободралась.
   - Боюсь, что я еще не так хорошо знаю лекарства, как мой отец, - оправдывался молодой мистер Хоу, стоя рядом со мной. - Он хорошо учил меня, но когда год назад он передал дело мне, оказалось, что есть вещи, которых я, к сожалению, не знаю.
   - Ну, вот это помогает от кашля, - сказала я, снимая банку с девясилом под взглядом нетерпеливого священника, который сейчас вытащил платок и откашливался в него. - Особенно хорошо при влажном кашле.
   Я, нахмурившись, смотрела на переполненные полки. Пыли не было, и все было аккуратно расставлено, но без всякой системы: ни в алфавитном, ни в ботаническом порядке. Старый Хоу просто знал, где что находится, или у него была своя система? Я прикрыла глаза и попыталась вспомнить, когда я последний раз была здесь.
   К моему удивлению, воспоминания не заставили себя ждать. Я приходила сюда за наперстянкой, чтобы сделать настойку для Алекса Рэндалла, младшего брата Черного Джека Рэндалла - предка Фрэнка в шестом колене. Бедный парень, сейчас он был мертв уже двадцать лет, хотя и прожил достаточно долго, чтобы произвести на свет сына. Я ощутила приступ любопытства при мысли об этом сыне и его матери, которая когда-то была моей подругой, но я сделала усилие и вернулась к мистеру Хоу, который поднялся на носки, потянувшись к чему-то на полке.
   - Вот.
   И, конечно же, моя рука покоилась рядом с банкой, на которой было написано "Наперстянка". С одной стороны от нее стояла банка с этикеткой "Хвощ", с другой - "Корень ландыша". Я задумалась, глядя на них и вспоминая их возможное использование. Это все сердечные травы. Если в лавке есть аконит, то он должен быть где-то рядом.
   Он был здесь. Я быстро нашла его в банке с надписью "Старушечья кожа"75.
   - Будьте осторожны с этим, - я аккуратно вручила банку мистеру Хоу. - Даже маленькая капля, попавшая на кожу, вызовет онемение. Пожалуй, для меня его стоит положить в стеклянную посуду.
   Большинство купленных мною трав были завернуты в куски марли или бумажные пакеты, но молодой Хоу согласно кивнул головой и унес банку в соседнюю комнату, держа его на вытянутой руке, словно боялся, что она взорвется ему в лицо.
   - Вы, кажется, знаете о травах гораздо больше, чем этот парень, - раздался глубокий хриплый голос позади меня.
   - Ну, вероятно, у меня больше опыта, чем у него.
   Я обернулась и обнаружила, что священник, опершись на прилавок, смотрит на меня из-под широких бровей своими светло-голубыми глазами. Я вспомнила, где его видела - вчера в "Маубрэе". Он, кажется, не узнал меня, возможно потому, что плащ скрывал платье Дафны, в котором я была в таверне. Я замечала, что очень мало мужчин обращают внимание на лицо женщины, если у нее платье с глубоким декольте. Весьма прискорбная привычка для священнослужителя. Он откашлялся.
   - Ммфм. А вы знаете, что делать при нервных расстройствах?
   - Какого вида нервные расстройства?
   Он сжал губы и нахмурился, словно раздумывал, довериться ли мне. Его верхняя губа выдавалась треугольником, как клюв у совы, а нижняя толстая губа слегка отвисала.
   - Ну ... это сложный случай. Но говоря в общем, э ... - он внимательно смотрел на меня, - что-то вроде припадков.
   - Эпилепсия? Человек падает и дергается?
   Он покачал головой, при этом на шее стала видна красная полоса, натертая воротником.
   - Нет, по-другому. Кричит и смотрит в одну точку.
   - Кричит и смотрит в одну точку?
   - Не одновременно, вы знаете, - добавил он торопливо. - Сначала кричит, потом смотрит - или скорее, наоборот. Сначала ничего не делает, а молчит и смотрит в никуда много дней подряд, а потом внезапно начинает кричать так громко, что мертвых можно разбудить.
   - Похоже, не простой случай.
   Да, если у него больная жена, то понятно, почему глубокие морщины залегли возле рта, а вокруг глаз отчетливо видны синие круги.
   Я постукивала пальцем по прилавку, раздумывая.
   - Не знаю, нужно посмотреть.
   Священник облизнул нижнюю губу.
   - Может быть ... Может быть, вы сможете прийти и посмотреть ее? Это не далеко, - добавил он напряженно.
   Умолять было не в его природе, но крайняя нужда была слышна в его голосе, несмотря на чопорный вид.
   - Я не могу сейчас, - сказал я ему. - Я должна встретить своего мужа. Но, может быть, после обеда ...
   - В два часа, - сказал он быстро, - у Хендерсона, переулок Каррубер. Мой имя Кэмпбелл, преподобный Арчибальд Кэмпбелл.
   Прежде чем я смогла сказать "да" или "нет", занавес между торговым залом и задней комнатой раздвинулся, и появился мистер Хоу с двумя бутылками в руках, которые он вручил каждому из нас.
   Священник с подозрением смотрел на него, роясь в кармане в поисках денег.
   - Вот ваша плата, - грубо сказал он, бросив монету на прилавок. - Надеюсь, вы дали мне лекарство, а не яд, заказанный леди.
   Занавес снова зашелестел, и в зал выглянула женщина, посмотрев вслед удаляющейся фигуре священника.
   - Скатертью дорога, - сказала она. - Полпенса за час работы, а еще и оскорбления сверх того! И это божий человек, скажу я вам!
   - Вы знаете его? - спросила я, желая узнать, была ли у Луизы какая-нибудь информация о больной жене Кэмпбелла.
   - Не скажу, что хорошо знаю его, нет, - ответила Луиза, уставившись на меня с откровенным любопытством. - Он один из священников Свободной церкви, которые выступают на углу рыночной площади, и говорят о том, что люди плохо себя ведут, что нужно сделать, чтобы спасти свою душу, и что все должны прийти в объятия Христа, как будто Господь - борец в базарный день!
   Она презрительно фыркнула и перекрестилась, предохраняя себя от такой ереси.
   - Я удивляюсь, что такие люди, как преподобный Кэмпбелл, приходят в нашу лавку, ведь они плохо относятся к папистам.
   Она остро взглянула на меня.
   - Возможно вы сами из Свободной церкви, миссис? Тогда не сочтите это за оскорбление.
   -Нет, я католичка, э ... папистка, - уверила я ее. - Я только интересуюсь, знаете ли вы о жене священника и ее состоянии.
   Луиза покачала головой и повернулась к новому клиенту.
   - Нет, я никогда не видела эту леди. Но чего бы с ней не было, - добавила она, хмуро взглянув в сторону, куда удалился священник, - уверена, жизнь с ним не улучшает ее состояние.
  
   Погода было прохладная, но ясная, и лишь слабый запах дыма висел в саду приходского священника, как напоминание о пожаре. Джейми и я сидели на скамье возле стены и наслаждались бледным зимним светом, ожидая молодого Иэна, который был на исповеди.
   - Это ты сказал Иэну то, что он вчера сообщил сыну? О том, где я была все это время?
   - А, да, - ответил он. - Иэн вряд ли поверил в эту историю, но она достаточно правдоподобна, и он слишком хороший друг, чтобы настаивать на правде.
   - Полагаю, это подойдет в качестве объяснения, - согласилась я, - но почему ты вчера не сказал тоже самое сэру Персивалю вместо того, чтобы позволить ему принять нас за молодоженов?
   Он решительно покачал головой.
   - О, нет. Во-первых, сэр Персиваль не знает моего настоящего имени. Хотя я могу поспорить на годовой доход, он знает, что Малкольм - не мое настоящее имя. Я не хочу, чтобы он мог связать меня с Каллоденом. А потом, история, которую я рассказал Иэну, вызовет гораздо больше разговоров, чем женитьба печатника.
   - Прилежно мы сплетаем сети, - произнесла я нараспев, - чтоб одурачить всех на свете76.
   Он кинул на меня быстрый взгляд синих глаз, и уголок его рта приподнялся.
   - Со временем делать это становится все легче и легче, сассенах, - сказал он. - Поживи со мной некоторое время, и тянуть паутину из свой задницы тебе будет так же легко, как ...э, так же легко, как раз плюнуть.
   Я расхохоталась.
   - Хотела бы я видеть, как ты это делаешь, - сказала я.
   - Ты уже видела.
   Он встал и вытянул шею, пытаясь через стену заглянуть в приходской сад.
   - Молодой Иэн находится там чертовски долго, - заметил он, снова садясь. - Как может парень, которому еще нет и пятнадцати лет, иметь столько грехов для исповеди?
   - После вчерашних дня и ночи? Полагаю, это зависит от того, сколько подробностей отец Хейес хочет услышать, - сказала я, вспоминая свой завтрак с проститутками. - Он был там все время?
   - Э ... нет, - кончики ушей Джейми немного порозовели в утреннем свете. - Я ... э, я должен был пойти первым. В качестве примера, знаешь ли.
   - Неудивительно, что это заняло много времени, - сказала я, поддразнивая его. - Как давно ты не был на исповеди?
   - Я сказал отцу Хейесу - шесть месяцев.
   - И это так?
   - Нет, но я подумал, что если он отпустит мне грехи за воровство, нападение и сквернословие, то может также простить и за ложь.
   - Что никаких внебрачных связей и нечистых помыслов?
   - Конечно, нет, - сказал он строго. - Вы можете думать о любых ужасных вещах и делать их со своей женой без греха. Грех, если думать о них по отношению к чужим леди.
   - Я понятия не имела, что вернулась, чтобы спасти твою душу, - сказала я чопорно, - но весьма рада быть полезной.
   Он рассмеялся и, наклонившись, крепко поцеловал меня.
   - Интересно, зачтется ли это во спасение, - сказал он, прервавшись, чтобы вдохнуть воздух. - Должно или нет? Уверен, это спасет мужчину от адского пламени лучше, чем молитвы с четками. Насчет четок, - добавил он и, порывшись в карманах, вытащил деревянные четки, выглядевшие так, словно их грызли. - Напомни мне, что я сегодня должен начать исполнение епитимьи. Я собирался читать молитвы как раз, когда ты подошла.
   - Сколько "Аве Марий" ты должен произнести? - спросила я, перебирая бусины. Их погрызенный вид не был иллюзией, на большинстве бусинок были отчетливо видны укусы маленьких зубов.
   - Я встретил одного еврея в прошлом году, - сказал он, игнорируя мой вопрос. - Естествоиспытателя, который под парусом обошел вокруг света шесть раз. Он сказал, что и в мусульманской, и в еврейской религии считается добродетелью, чтобы муж возлежал со своей женой. Интересно, это как-то связано с тем, что и мусульмане, и евреи совершают обрезание? - добавил он глубокомысленно. - Я не догадался его спросить, хотя он мог посчитать мой вопрос не деликатным.
   - Я не думаю, что крайняя плоть как-то связана с добродетелью, - уверила я его.
   - О, хорошо, - сказал он и поцеловал меня еще раз.
   - Что случилось с твоими четками? - спросила я, поднимая упавшую на траву нитку бус. - Похоже, их грызли крысы.
   - Не крысы, - ответил он, - ребятишки.
   - Какие ребятишки?
   - О, любые, оказавшиеся поблизости, - он пожал плечами, убирая четки назад в карман. - У молодого Джейми сейчас уже три ребенка, у Мэгги и Китти по два. Майкл недавно женился, но его жена уже беременна.
   Солнце было сзади него, так что его лицо оставалось в тени, и его зубы ослепительно блеснули, когда он улыбнулся.
   - Ты не знала, что ты двоюродная бабушка уже семь раз, да?
   - Двоюродная бабушка? - переспросила я пораженно.
   - А я двоюродный дед, - сказал он жизнерадостно, - и мне это не показалось ужасным испытанием, за исключением того, что малыши грызли мои четки, когда у них прорезались зубы, и мне приходилось откликаться на имя "нанки"77.
   Иногда двадцать лет - это мгновение, иногда довольно длительное время.
   - Э ... я надеюсь, женского эквивалента для "нанки" нет?
   - О, нет, - уверил он меня. - Они будут называть тебя бабулей Клэр и относиться к тебе с большим уважением.
   - Большое спасибо, - пробормотала я, живо вспомнив гериатрическое отделение больницы в Бостоне.
   Джейми рассмеялся, без сомнения, испытывая душевную легкость, порожденную отпущением грехов, обнял меня за талию и посадил к себе на колени.
   - Я никогда не встречал бабулю с такой прекрасной пухлой попкой, - с одобрением сказал он, слегка подбрасывая меня на коленях. Он наклонился, и его дыхание защекотало мою шею. Я издала тихий вопль, когда его зубы сомкнулись на моем ухе.
   - С вами все в порядке, тетушка? - произнес молодой Иэн позади нас голосом, полным беспокойства.
   Джейми дернулся от неожиданности, едва не уронив меня с колен, но спохватился и, обняв за талию, крепко прижал к себе.
   - О, да, - сказал он. - Просто твоя тетя увидела паука.
   - Где? - спросил молодой Иэн, заинтересовано глядя на скамью.
   - Вон там.
   Джейми поднялся, поставив меня на ноги, и указал на липу, где, конечно же, между двух веток протянулась паутина, влажно поблескивающая капельками росы. Сам паук сидел в центре паутины, круглый, как вишня, с цветистым желто-зеленым узором на спине.
   - Я рассказывал твоей тете, - говорил Джейми, в то время как молодой Иэн зачаровано рассматривал паутину, - о еврее-естествоиспытателе, которого я встретил. Он провел исследование пауков, а в Эдинбурге приехал, чтобы представить свой труд Королевскому научному обществу, несмотря на то, что он еврей.
   - Да? Он много рассказал вам о пауках? - спросил молодой Иэн с энтузиазмом.
   - Намного больше, чем мне хотелось бы знать, - сообщил Джейми своему племяннику. - Есть время и место, чтобы рассказывать о пауках, которые откладывают яйца в гусеницу, и вылупившаяся из них молодежь пожирает бедную тварь, пока та еще жива, но ужин, определенно, для этого не подходит. Он, однако, сказал одну вещь, которая показалась мне очень интересной.
   Он прищурился, глядя на сеть, потом слегка подул на нее. Всполошившийся паук быстро удрал в укрытие.
   - Он сказал, что пауки прядут паутину из двух видов нитей, и если у вас есть лупа, и вы сможете заставить паука сидеть спокойно, то сможете увидеть две дырочки, из которых эти нити выходят. Он назвал их прядильными органами. Один вид нитей липкий, и если насекомое коснется их, то оно пропало. Другой - сухой, как шелк для вышивания, только тоньше.
   Паук осторожно пробирался назад в центр паутины.
   - Видишь, где он движется? - Джейми указал на вязь паутины, удерживаемую в натянутом состоянии радиальными нитями, прикрепленными к веточкам и листочкам. - Эти нити сделаны из сухой паутины, и паук движется по ним без всяких проблем. Все остальные нити липкие - или, по крайней мере, многие из них - и если бы ты понаблюдал достаточно долго, то заметил бы, что паук движется только по сухим. Если он попадет на липкие, то сам прилипнет.
   - Неужели? - Иэн почтительно дышал на паутину, наблюдая скольжение паука по его безопасной дороге.
   - Я полагаю, что отсюда следует мораль для вязальщиков сетей, - заметил мне Джейми вполголоса. - Убедитесь, что знаете, какие нити в вашей паутине липкие.
   - Думаю, помогло бы больше, если бы ты был так удачлив, что мог использовать для этой цели прирученного паука, - сказал я сухо.
   Он рассмеялся и взял мою руку.
   - Вопрос не в удаче, сассенах, - сказал он. - В осторожности. Иэн, ты идешь?
   - А, да.
   Молодой Иэн с очевидным сожалением оторвался от созерцания паутины и последовал за нами к воротам прихода.
   - Да, дядя Джейми, я могу взять ваши четки? - спросил он, когда мы оказались на булыжной мостовой Королевской мили. - Священник сказал, что я должен произнести пять десятков молитв в качестве епитимьи, а это слишком много, чтобы считать на пальцах.
   - Конечно, - Джейми остановился и выловил четки из кармана. - Не забудь отдать их мне.
   Молодой Иэн усмехнулся.
   - Да, думаю, вам самому они понадобятся, дядя Джейми. Священник сказал, что он большой грешник, - поведал мне молодой Иэн, подмигнув голыми веками, - и чтобы я не походил на него.
   - Ммфм.
   Джейми взглянул вверх и вниз по дороге, оценивая скорость приближающейся ручной тележки, которая двигалась вниз по уклону. Его побритые этим утром щеки порозовели.
   - Сколько десятков молитв ты должен прочитать в наказание? - с любопытством спросила я.
   - Восемьдесят пять, - пробормотал он, и его щеки еще сильнее покраснели.
   Рот молодого Иэна широко открылся от ужаса.
   - Как давно вы не были на исповеди, дядя? - спросил он.
   - Давно, - коротко ответил Джейми. - Пошли!
  
   После обеда у Джейми была назначена встреча с мистером Хардингом, представителем общества взаимного страхования, с которым он должен был осмотреть пожарище и оценить ущерб.
   - Ты мне не нужен, парень, - сказал он успокоительно молодому Иэну, который совсем не испытывал энтузиазма при мысли о повторном посещении лавки. - Ты идешь со своей тетушкой к сумасшедшей женщине.
   - Я не могу понять, как это получается, - добавил он, обращаясь ко мне и приподнимая одну бровь. - Ты находишься в городе меньше двух дней, а все страждущие в округе уже цепляются за твою юбку.
   - Вряд ли все, - сказала я сухо. - Только одна женщина, и я еще ее не видела.
   - Да, хорошо. По крайней мере, безумие не заразно. Я надеюсь.
   Он быстро поцеловал меня, затем повернулся, чтобы уйти, и дружелюбно хлопнул молодого Иэна по плечу.
   - Позаботься о своей тетушке, Иэн.
   Молодой Иэн постоял немного, смотря вслед высокой фигуре уходящего дяди.
   - Ты хочешь пойти с ним, Иэн? - спросила я. - Я могу справиться одна, если ты ...
   - О, нет, тетушка! - он повернулся ко мне, выглядя смущенным. - Я совсем не хочу идти. Только ... я подумал ... ну, если они ... что-нибудь найдут в пепле?
   - Тело, ты полагаешь, - прямо сказала я.
   Я, конечно, понимала, что прична, по которой Джейми не хотел брать молодого Иэна с собой, заключалась в том, что в лавке мог обнаружиться труп одноглазого моряка.
   Мальчик потеряно кивнул головой. Краснота на его лице немного спала, но все еще недостаточно, чтобы на нем проступила бледность.
   - Я не знаю, - сказала я. - Если пожар был очень сильным, возможно, там ничего не осталось. Но не волнуйся, - я коснулась его руки с утешением, - твой дядя знает, что делать.
   - Да, конечно.
   Его лицо прояснилось, полное веры, что дядя справится с любой ситуацией. Я улыбнулась, увидев это, но вдруг с удивлением поняла, что полностью разделяю веру мальчика в Джейми. Будь то пьяные китайцы, таможенные чиновники, или мистер Хардинг из общества взаимного страхования, у меня не было никакого сомнения, что он справится.
   - Что ж, тогда пошли, - сказала я. Как раз в это время начали звонить колокола Каннонгейт Кирк. - Уже два часа.
   Несмотря на визит к отцу Хейесу, Иэн сохранял мечтательно-задумчивый вид, и мы почти не разговаривали, двигаясь вниз по Королевской миле в направлении меблированных комнат Хендерсона в переулке Каррубер.
   Гостиница была тихая, но, по эдинбургским меркам, роскошная с узорчатым ковром на лестнице и цветными стеклами большого уличного окна. Она казалась довольно дорогой для священника свободной церкви, но, возможно, ее священнослужители не давали обета бедности, как их католические коллеги.
   Маленький мальчик проводил нас на третий этаж, где двери нам открыла крупная женщина с обеспокоенным лицом. Вероятно, ей было лет двадцать пять, хотя она уже потеряла несколько передних зубов.
   - Вы будете та леди, о которой говорил преподобный? - спросила она. Лицо ее выразило облегчение, когда я кивнула головой, и она открыла дверь шире.
   - Мистер Кэпмбелл должен был выйти, - сообщила она с сильным нижне-шотландским акцентом, - но он сказал, что будет вам обязан, если вы посмотрите его сестру, мэм.
   Значит, сестра - не жена.
   - Хорошо, я приложу все усилия, - сказала я. - Где мисс Кэмпбелл?
   Оставив Иэна в гостиной размышлять о чем-то своем, я последовала за женщиной, которая представилась, как Нелли Кауден, в спальню.
   Мисс Кэмпбелл, как было мне заявлено, "уставилась". Ее светло-голубые глаза были широко открыты, но, казалось, ни на что не смотрели.
   Она сидела на широком низком стуле, называемом нянькиным, спиной к огню. В комнате царил полумрак, а освещение сзади скрывало ее черты, так что не было видно ничего, за исключением ее немигающих глаз. Присмотревшись лучше, я увидела, что у нее было мягкое круглое лицо с двойным подбородком и ничем не примечательными чертами. Ее тонкие каштановые волосы были тщательно причесаны, нос был маленький и вздернутый, рот безвольно приоткрыт, так что очертания губ были смазаны.
   - Мисс Кэмпбелл? - сказала я осторожно. От пухлой фигуры не было никакого ответа. Хотя глаза ее все же моргали, но менее часто, чем было нормально.
   - Она не скажет ни слова, пока в таком состоянии, - сказала Нелли Кауден сзади и покачала головой, вытирая руки о передник. - Нет, ни слова.
   - Как долго она находится в таком состоянии?
   Я взяла ее пухлую руку и нащупала пульс, он бился медленно, но довольно сильно.
   - О, два дня на этот раз, - мисс Кауден наклонилась вперед, с интересом всматриваясь в лицо женщины. - Обычно она бывает такой около недели, самое большее было тридцать дней.
   Двигаясь медленно - хотя маловероятно, что мисс Кэмпбелл могло что-нибудь потревожить - я осматривала ее неподвижное тело, задавая вопросы служанке. Мисс Маргарет Кэмпбелл было тридцать семь лет, рассказала мне мисс Кауден, и она была единственной родственницей преподобного Арчибальда Кэмпбелла, с которым жила последние двадцать лет после смерти их родителей.
   - Что вызывает у нее эти припадки? Вы знаете?
   Мисс Кауден покачала головой.
   - Неизвестно, мэм. Кажется ничего. Одну минуту она разговаривает, смеется, ест обед, словно маленький ребенок, а потом - раз!
   Она щелкнула пальцами, потом наклонилась и еще раз щелкнула под носом мисс Кэмпбелл.
   - Видите? - сказала она. - По комнате может пройти шесть человек с трубами, но она не обратит на них ни капельки внимания.
   Я была совершенно уверена, что болезнь мисс Кэмпбелл носила ментальный характер, а не физический, но все равно провела полный осмотр - или, по крайней мере, настолько полный, насколько возможно было сделать, не раздевая тяжелое инертное тело.
   - Но хуже всего, когда она отходит от этого, - заверила меня мисс Кауден, садясь на корточки рядом со мной, когда я опустилась на колени, чтобы проверить подошвенный рефлекс мисс Кэмпбелл. Ее ноги, освобожденные от ботинок и чулок, были влажны и пахли плесенью.
   Я сильно провела указательным пальцем по каждой подошве, проверяя рефлекс Бабинского, что могло бы указать на мозговые повреждения. Однако, ее пальцы сжались, показывая нормальную реакцию.
   - Что происходит потом? Этот крик, который упоминал священник? - я поднялась на ноги. - Принесите, пожалуйста, зажженную свечу.
   - Ах, да, крик, - мисс Кауден послушно бросилась зажигать свечу от огня. - Она действительно ужасно вопит, снова и снова, пока не потеряет силы. Тогда она засыпает, и просыпается, как будто ничего не случилось.
   - И она в порядке, когда просыпается?- спросила я.
   Я медленно двигала свечей в нескольких дюймах от ее глаз. Зрачки непроизвольно сужались, реагируя на свет, но радужка оставалась неподвижной, не следуя за племенем. Мои руки чесались, жаждая твердой ручки офтальмоскопа, чтобы исследовать сетчатку, но это было невозможно.
   - Ну, нельзя сказать, что все хорошо, - медленно произнесла мисс Кауден. Я повернулась от пациентки, чтобы взглянуть на нее, и она пожала массивными плечами.
   - Она повредилась головой, бедняжка, - сказала она уверенно. - Почти двадцать лет назад.
   - Вы тогда не ухаживали за ней, конечно же?
   - О, нет! У мистера Кэмпбелла была женщина, которая заботилась о ней, когда они жили в Бернтисленде, но она уже не молода и не захотела уехать из дома. Поэтому когда преподобный решил отправиться вместе с сестрой в Вест-Индию, он поместил объявление, что нужна крепкая женщина с хорошим характером, которая сможет поехать с ними служанкой ... и вот я здесь.
   Мисс Кауден редкозубо улыбнулась в доказательство своих достоинств.
   - В Вест-Индию? Он планирует взять мисс Кэмпбелл в Вест-Индию?
   Я была поражена, потому что знала, что такое путешествие будет тяжелым испытанием даже для здоровой женщины. Но после краткого раздумья я решила, что как раз Маргарет Кэмпбелл сможет перенести его лучше, чем обычная женщина - по крайней мере, если будет находиться в трансе.
   - Он считает, что изменение климата будет для нее полезно, - объяснила мне мисс Кауден. - Увезти ее из Шотландии, от этих ужасных воспоминаний. Нужно было давно это сделать, я вам говорю.
   - Какие ужасные воспоминания? - спросила я. По блеску в глазах мисс Кауден я поняла, что она с радостью поделится тем, что знает. К этому времени я закончила осматривать мисс Кэмпбелл и пришла к заключению, что физически она была здорова, не считая небольших отклонений, вызванных неподвижностью и нездоровым питанием, но был шанс, что информация может как-то помочь в ее ментальном излечении.
   - Ну, - начала она, подойдя к столу, где на подносе стоял графин и несколько стаканов, - это то, что мне рассказала Тилли Лоусон, а она ухаживала за мисс Кэмпбелл очень долго. И она клялась, что все это правда, а она благочестивая женщина. Не хотите немного сердечной настойки ради гостеприимства преподобного?
   Стул, на котором сидела мисс Кэмпбелл, был единственным в комнате, поэтому мы взгромоздились на кровать и, глядя на неподвижную фигуру перед нами, потягивали ежевичную настойку, и мисс Кауден рассказывала мне историю Маргарет Кэмпбелл.
   Маргарет Кэмпбелл родилась в Бернтисленде, городке, находящемся в пяти милях от Эдинбурга, на другом берегу Ферт-оф-Форта. В 45 году, когда Чарльз Стюарт явился в Эдинбург, чтобы вернуть трон своего отца, ей было семнадцать лет.
   - Ее отец был роялистом, конечно, и ее брат служил в королевском полку, который пришел на север, чтобы подавить мятежников, - сказала мне мисс Кауден, смакуя маленький глоток ликера. - Но не мисс Маргарет. Нет, она была за принца Красавчика и горцев, которые следовали за ним.
   Особенно за одного горца - имени его мисс Кауден не знала - но, должно быть, хорошего человека, потому что мисс Маргарет убегала из дома, чтобы встретиться с ним и пересказать все, что она узнавала из разговоров отца с его друзьями и из писем брата.
   Потом был пиррова победа при Фолкерке, затем отступление. Ходили слухи о бегстве армии Чарльза на север, и никто не сомневался, что дело идет к поражению. Мисс Маргарет, отчаявшись от слухов, сбежала из дома холодной мартовской ночью, чтобы найти мужчину, которого любила.
   Но потом сведения становились неясными - нашла ли она этого мужчину, и он ее отверг, или не смогла найти его, но в любом случае, возвращаясь с домой с Каллоденского поля, она попала в руки английских солдат.
   - Ужасно, что они сделали с ней, - сказала мисс Кауден, понижая голос, как если бы фигура на стуле могла ее услышать. - Ужасно!
   Английские солдаты, слепые от жажды убийств и крови, даже не спросили ее имени и о политических симпатиях ее семьи. Они видели, что она шотландка, и этого оказалось достаточно.
   Они оставили ее почти мертвой в канаве с замерзшей водой, и только случайное присутствие семьи цыган, которая пряталась в кустах, спасло ее.
   - Я вот иногда думаю, какая жалость, что ее спасли, не по-христиански это, так сказать, - прошептала мисс Кауден. - Иначе она, бедный ягненок, уже освободилась бы от земных горестей и была бы счастлива рядом с богом. А так ...
   Она неуклюже махнула в сторону молчаливой фигуры и допила остаток сердечной настойки.
   Маргарет осталась жива, но не разговаривала. Она путешествовала вместе с цыганами, которые двигались на юг, убегая от разбоя, которому подверглось Высокогорье после Каллодена. И однажды, когда она сидела во дворе таверны, держа оловянную кружку для сбора денег, в то время как цыгане пели и плясали, увеселяя публику, ее нашел брат, который со своим полком остановился, чтобы передохнуть по пути в Эдинбург.
   - Она узнала его, а он - ее, и эта встреча вернула ей голос, но не ум, бедняжка. Он, конечно, отвез ее домой, но умом она осталась в прошлом, еще до встречи со своим горцем. Ее отец к той поре уже умер от гриппа, и Тилли Лоусон говорила, что увидев ее в таком виде, ее мать умерла от горя, но это могло быть также из-за гриппа, потому что от него умерло много людей в том году.
   Все это озлобило Арчибальда Кэмпбелла как против горцев, так и против англичан, и он оставил комиссию. После смерти родителей он стал умеренно богатым наследником и единственной поддержкой для своей больной сестры.
   - Он не мог жениться, - пояснила мисс Кауден, - потому что какая женщина пойдет за него с таким довеском, - кивок в сторону очага, - как она?
   Тогда он обратился к богу и стал священником. Не имея возможности оставить сестру или сидеть с ней в их доме в Бернтисленде, он купил повозку, нанял женщину присматривать за сестрой и стал делать короткие поездки по округе с проповедями.
   На этом поприще он снискал себе известность, и в этом году Общество пресвитерианских миссионеров попросило его предпринять длительную поездку в Вест-Индию, чтобы организовать там церкви и назначить священников в колониях на Ямайке и Барбадосе. Помолившись, он принял решение, продал семейную собственность в Бернтисленде и переехал со своей сестрой в Эдинбург, готовясь к путешествию.
   Я поглядела еще раз на фигуру возле камина. Горячий воздух шевелил складки юбки на ее ногах, а иначе ее можно было принять за статую.
   - Хорошо, - сказала я со вздохом, - боюсь, я мало чем могу здесь помочь. Но я дам вам несколько рецептов для лекарств, которые вы должны заказать в аптеке до своего отъезда.
   "Если они не помогут, то хотя бы не навредят", - размышляла я, составляя списки компонентов. Ромашка, хмель, василисник, пижма и вербена и побольше мяты для успокоительного эффекта. Чай с маслом шиповника поможет излечить последствия неправильного питания, которые я заметила - рыхлые кровоточащие десна, бледное одутловатое лицо.
   - Как только достигните Вест-Индии, - сказала я, вручая бумагу мисс Кауден. - Позаботьтесь, чтобы она больше ела фруктов - особенно, апельсины, грейпфруты и лимоны. Вы тоже должны есть фрукты, - добавила я, и на лице девицы мелькнуло глубокое подозрение. Я сомневалась, что она ела какую либо растительную пищу, кроме картофеля и иногда лука, исключая ежедневную овсянку.
   Преподобный Кэмпбелл не возвращался, и я не видела смысла оставаться здесь дольше. Попрощавшись с мисс Кэмпбелл, я открыла дверь и обнаружила, что молодой Иэн стоит с обратной стороны.
   - О! - сказал он, вздрогнув. - Я только что подошел, чтобы найти вас, тетушка. Уже половина четвертого, а дядя Джейми сказал ...
   - Джейми? - раздался голос сзади меня, исходящий от фигуры возле огня.
   Мисс Кауден и я обернулись и увидели, что мисс Кэмпбелл сидит, вытянувшись в струнку, с широко открытыми глазами, но взгляд у нее был уже осознанный. Он был сосредоточен на двери, и когда молодой Иэн переступил порог, она начала кричать.
  
   Весьма расстроенные встречей с мисс Кэмпбелл, молодой Иэн и я без приключений добрались до борделя, где нас встретил Бруно и отвел в заднюю комнату. Там мы нашли Джейми с Фергюсом, погруженных в беседу.
   - Конечно, мы не доверяем сэру Персивалю, - говорил Фергюс, - но какой ему смысл сообщать нам о засаде, если ее в действительности нет?
   - Проклятие, если бы я знал почему? - откровенно сказал Джейми, откидываясь назад на стуле и потягиваясь. - И, как ты сказал, мы полагаем, что там будут таможенники. Два дня, он сказал. И это будет в Мулленской бухте.
   Потом, заметив нас с Иэном, он приподнялся, пригласив жестом садиться.
   - Тогда скалы ниже Балкарреса? - спросил Фергюс.
   Джейми задумался, нахмурившись, два негнущихся пальца его правой руки барабанили по столу.
   - Нет, - сказал он, наконец, - пусть это будет Арброт, маленькая бухта недалеко от аббатства. Только чтобы подстраховаться, да?
   - Хорошо, - Фергюс отодвинул полупустую тарелку с овсяными лепешками, которыми он угощался, и поднялся. - Я всех извещу, милорд. Арброт, через четыре дня.
   Поклонившись мне, он набросил плащ на плечи и вышел.
   - Это контрабанда, дядя? - восторженно спросил молодой Иэн. - Прибывает французский люггер?
   Он взял лепешку и откусил, рассыпая крошки по столу.
   Джейми все еще был погружен в свои мысли, но его глаза блеснули, когда он взглянул на племянника.
   - Да. Но ты, Иэн, не имеешь к этому никакого отношения.
   - Но я могу помочь! - запротестовал мальчик. - Вам же нужно, чтобы кто-нибудь держал мулов!
   - После того, что твой отец высказал вчера тебе и мне, маленький Иэн? - Джейми приподнял бровь. - Христос, у тебя короткая память, парень!
   Иэн немного смутился и взял другую лепешку, чтобы скрыть смущение.
   Я воспользовалась паузой, чтобы задать свои вопросы.
   - Вы собираетесь в Арброт, чтобы встретить французское судно с контрабандным вином? - спросила я. - Ты не думаешь, что это опасно после предупреждения сэра Персиваля.
   Джейми поглядел на меня с все еще приподнятой бровью, но терпеливо ответил.
   - Нет, сэр Персиваль предупредил меня, что о встрече, которая должна состояться через два дня в Мулленской бухте, кое-кому известно. Но у меня есть договоренность с Джаредом и его капитанами, что если встреча по каким-то причинам не может состояться, то люггер отходит от берега и на следующую ночь подходит к другому месту. И также есть третье место, если второй раз не получится.
   - Но если сэр Персиваль знает про место первого свидания, разве он не может узнать о двух других? - упорствовала я.
   Джейми покачал головой и налил в стакан вино. Он вопросительно изогнул бровь, предлагая его мне, и после моего отрицательного покачивания головой выпил вино сам.
   - Нет, - сказал он. - О всех трех местах встречи знаем только я и Джаред, он направляет их в письме в запечатанном конверте на имя Жанны. Как только я прочитываю письмо, я тут же его сжигаю. Люди, которые будут встречать люггер, конечно, знают о первом месте ... и я предполагаю, что кто-то из них мог проболтаться, - добавил он, хмуро глядя на свой стакан. - Но никто - даже Фергюс - не знает о двух других местах, пока в них не возникнет нужда. А когда мы используем их, у людей уже нет возможности распускать языки.
   - Но тогда это совсем безопасно, дядя! - вскричал молодой Иэн. - Пожалуйста, позвольте мне ехать с вами! Я не буду вам мешать, - пообещал он.
   Джейми немного сердито взглянул на племянника.
   - Да, - сказал он, - ты поедешь с нами в Арброт, но ты и твоя тетушка будете оставаться в гостинице возле аббатства, пока мы не закончим. Я должен отвезти парня домой в Лаллиброх, Клэр, - пояснил он, поворачиваясь ко мне, - и наладить отношения с его родителями.
   Старший Иэн оставил гостиницу "Холидей" утром, еще до того, как туда пришли Джейми с молодым Иэном, не оставив никакого сообщения, но, по-видимому, отправившись домой.
   - Ты не будешь возражать против поездки? Я не должен просить тебя об этом, ты только что приехала из Инвернесса, - он взглянул на меня с легкой заговорческой улыбкой. - Но я должен отвезти его как можно скорее.
   - Я совсем не возражаю, - уверила я его. - Буду рада снова увидеть Дженни и всю остальную семью.
   - Но дядя Джейми ... - выпалил молодой Иэн. - А как же ...
   - Помолчи! - резко сказал Джейми. - Достаточно, парень. Ни слова больше, да?
   Молодой Иэн выглядел обиженным, но взял другую лепешку и подчеркнутым жестом затолкал ее в рот, показывая свое намерение молчать.
   Джейми расслабился и с улыбкой обратился ко мне.
   - Ну, как ваше посещение сумасшедшей?
   - Очень интересно, - сказала я. - Джейми, ты знаешь людей по имени Кэмпбелл?
   - Не больше трехсот или четырехсот людей с такой фамилией, - ответил он, и улыбка дернула его губы. - Ты имеешь в виду какого-то конкретного Кэмпбелла?
   - Нескольких.
   Я рассказала ему историю Арчибальда Кэмпбелла и его сестры, Маргарет, как мне ее поведала Нелли Кауден.
   Он покачал головой, услышав рассказ, и вздохнул. В первый раз он действительно выглядел постаревшим, его лицо помрачнело, а морщины стали заметнее.
   - Это не самое худшее, из того что я слышал о происходящем после Каллодена, - сказал он. - Но я не думаю, что ... Постой-ка, - он замолчал и смотрел на меня, сузив глаза в воспоминании. - Маргарет Кэмпбелл. Маргарет. Такая красивая маленькая девушка, возможно, ростом со вторую Мэри? У нее мягкие каштановые волосы, как перо крапивника, и очень милое лицо?
   - Наверное, так и было двадцать лет назад, - сказала я, думая о молчаливой пухлой фигуре возле огня. - Ты ее все-таки знаешь?
   - Да, думаю, что знаю, - его брови были нахмурены, и он смотрел вниз на стол, водя пальцем по овсяным крошкам. - Да, если я не ошибаюсь, она была возлюбленной Эвана Камерона. Ты помнишь Эвана?
   - Конечно.
   Эван был высоким красивым и веселым парнем, он работал вместе с Джейми в Холируде, обрабатывая сведения разведки из Англии.
   - Что случилось с Эваном? Или мне не стоит спрашивать? - сказала я, видя, что на лицо Джейми набежала тень.
   - Его застрелили англичане, - сказал он ровным голосом. - Спустя два дня после Каллодена.
   Он на мгновение закрыл глаза, потом открыл и устало улыбнулся мне.
   - Пусть Господь благословит преподобного Арчи Кэмпбелла. Я слышал о нем два или три раза во время восстания. Он был храбрым солдатом, как говорили, и я думаю, храбрость нужна ему и сейчас, бедный человек.
   Он посидел немного, потом решительно встал.
   - Нужно еще многое сделать перед отъездом из Эдинбурга. Иэн, найди наверху на столе список клиентов печатной лавки и принеси мне. Я отмечу для тебя невыполненные заказы. Ты должен обойти этих заказчиков и предложить вернуть им деньги. Скажи им, если они не захотят ждать, пока я найду новое помещение и пополню свои запасы, а это займет почти два месяца.
   Он похлопал по поле сюртрука, где что-то зазвенело.
   - К счастью, страховки хватит, чтобы вернуть деньги клиентам, и еще немного останется. И к слову, - он повернулся и улыбнулся мне, - твоя работа, сассенах, состоит в том, чтобы найти портниху, которая сможет сшить тебе приличное платье за два дня. Я думаю, Дафна захочет свое платье назад, а я не могу отвезти тебя домой в Лаллиброх голой.
  
  30
  РАНДЕВУ
  
   Главным развлечением поездки на север была возможность наблюдать за столкновением характеров Джейми и молодого Иэна. Я знала из давнего опыта, что упрямство было одной из главных черт характера Фрейзеров. Иэн, казалось, в этом отношении нисколько не проигрывал, хотя и был Фрейзером только наполовину. Или Мюрреи обладали таким же упрямством, или гены Фрейзеров были очень сильны.
   Имея возможность наблюдать Брианну много лет, я обладала собственным мнением на этот счет, но предпочитала не вмешиваться, просто наслаждаясь зрелищем Джейми, встретившего, наконец, своего ровню. К тому времени, когда мы проехали Бальфур, взгляд у него был определенно затравленный.
   Это соревнование продолжалось до вечера четвертого дня, когда, достигнув Арброта, мы обнаружили, что гостиницы, в которой Джейми намеревался оставить меня и молодого Иэна, больше не существовало. Только обрушенная каменная стена и одна или две обугленные потолочные балки остались на ее месте, а дорога была пустынна на несколько миль в обоих направлениях.
   Джейми некоторое время молча смотрел на кучу камней. Разумеется, он не мог оставить нас посредине пустынной дороги. Иэн, проявив достаточно мудрости, чтобы не давить на него, тоже помалкивал, хотя все его худое тело словно вибрировала от возбуждения.
   - Ну что же, ладно, - произнес Джейми, наконец, - Вы едете с нами, но только до утеса. Иэн ... ты слышишь? Ты должен позаботиться о своей тетушке.
   - Я слышу, дядя Джейми, - ответил молодой Иэн с обманчивым смирением. Я поймала брошенный искоса взгляд Джейми, и поняла, что, если Иэн должен был заботиться о тетушке, то тетушка, в свою очередь, должна позаботиться об Иэне. Я скрыла улыбку, послушно кивнув головой.
   Остальная часть мужчин, как и планировалось, появилась на месте встречи после наступления темноты. Несколько мужчин казались смутно знакомыми, но большинство представляли собой только темные фигуры. Прошло только два дня после новолуния, но тоненький серп месяца над горизонтом делал сцену действия более освещенной, чем в борделе. Никаких представлений не последовало, мужчины лишь приветствовали Джейми неразборчивым бормотанием.
   Однако одна фигура была безошибочно узнаваема. Большой, запряженный мулами фургон свернул с дороги, на его передке сидел Фергюс, а рядом с ним примостился маленький человечек. Это мог быть только мистер Уилоуби, которого я не видела с тех пор, как он стрелял в таинственного незнакомца с лестницы борделя.
   - Надеюсь, сегодня у него нет пистолета, - прошептала я Джейми.
   - У кого? - спросил он, кинув мимолетный взгляд в темноту. - О, китаец? Нет, ни у кого нет.
   Прежде, чем я могла спросить почему, он ушел помочь развернуть фургон так, чтобы он был готов двигаться к Эдинбургу, как только контрабанда будет загружена. Молодой Иэн бросился вперед, и я, помня свои функции хранителя, отправилась за ним.
   Мистер Уилоуби встал на цыпочки, чтобы вытащить из фургона странного вида фонарь с металлическим верхом и раздвигающимися металлическими шторками.
   - Это потайный фонарь? - очаровано спросила я.
   - Да, - важно ответил молодой Иэн. - Шторки нужно держать закрытыми, пока мы не увидим сигнал с моря.
   Он потянулся за фонарем.
   - Эй, дайте его мне. Я возьму его ... я знаю сигнал.
   Мистер Уилоуби только покачал головой, высвобождая фонарь из цепких рук молодого Иэна.
   - Слишком высокий, слишком молодой, - сказал он. - Цей-ми говорит так, - добавил он, как если бы это решало вопрос раз и навсегда.
   - Что? - молодой Иэн был возмущен. - Что ты имеешь в виду, говоря, что я слишком высокий и слишком молодой, ты, маленький ...
   - Он имеет в виду, - произнес спокойный голос позади нас, - что тот, кто держит фонарь, будет прекрасной мишенью, если здесь появятся гости. Мистер Уилоуби любезно согласился рискнуть, поскольку он здесь самый низенький. А ты довольно высок, маленький Иэн, чтобы быть хорошо заметным на фоне неба, а также довольно молод, чтобы не иметь достаточно здравого смысла. Оставайся в стороне, понял?
   Джейми слегка дернул племянника за ухо и прошел мимо, опустившись на колени рядом с мистером Уилоуби. Он сказал что-то по-китайски тихим голосом, и китаец издал еле слышимый смешок. Мистер Уилоуби открыл шторку и поставили фонарь на сдвинутые ладони Джейми. Раздался резкий щелчок, повторенный дважды, и я увидела вспышку искр от кремня.
   Это была дикая часть побережья - что не удивляло, так как большая часть побережья Шотландии была такой - и я задалась вопросом, где и как французское судно бросит якорь. Не было никакого естественного залива, кроме изгиба береговой линии за утесом, делающим это место невидимым с дороги.
   Несмотря на темноту, я могла видеть белую линию прибоя, бьющегося об изогнутый полумесяцем берег пляжа. Это не был чистый опрятный пляж для туристов - только небольшие островки песка между кучками морских водорослей, галькой и скальными выступами. Трудная дорога для людей, таскающих бочки, но он был удобен из-за многочисленных щелей в скалах, где при необходимости можно было спрятать груз.
   Внезапно еще одна темная фигура появилась возле нас.
   - Все разместились, сэр, - тихо произнес подошедший мужчина. - Вверху на скалах.
   - Хорошо, Джой.
   Потом Джейми зажег фитиль, и вспыхнувший огонек осветил его профиль. Он задержал дыхание, пока пламя фитиля, впитывающего масло из резервуара, не разгорелось, потом выдохнул и аккуратно закрыл металлическую шторку.
   - Прекрасно, - сказал он, вставая. Он взглянул на юг на звезды над утесом и произнес. - Почти девять часов. Они скоро будут. Запомни, Джой - никто не шевелится, пока я не подам сигнал, да?
   - Да, сэр, - беззаботный тон ответа показал, что эта фраза была обычна, и Джой очень удивился, когда Джейми схватил его за руку.
   - Убедись в этом, - сказал Джейми. - Скажи им всем снова - никто не двигается, пока я не дам сигнал.
   - Да, сэр, - снова сказал Джой на этот раз с большей серьезностью и растворился в темноте, не произведя ни звука.
   - Что-то не так? - спросила я, понижая голос так, чтобы он был едва слышен за шумом прибоя. Хотя берег и скалы как будто были безлюдны, темнота и скрытное поведение контрабандистов заставили меня насторожиться.
   Джейми коротко покачал головой. "Он был прав относительно молодого Иэна", - подумала я. Высокий силуэт мальчика четко выделялся на фоне более светлого неба.
   - Я не знаю, - Джейми поколебался мгновение, потом спросил. - Скажи, сассенах, ты не чувствуешь какого-нибудь запаха?
   Удивленная, я послушно потянула воздух носом, задержала его и выдохнула. Я почувствовала множество ароматов, включая запах гниющих морских водорослей, густой запах горящей нефти от потайного фонаря и острый запах молодого Иэна, стоящего рядом со мной, который потел от возбуждения и страха.
   - Ничего необычного, я думаю, - сказала я. - А ты?
   Силуэт Джейми пожал плечами.
   - Не сейчас, хотя минуту назад я чувствовал запах пороха.
   - Я не чувствую никакого запаха, - сказал молодой Иэн. Его голос от волнения "дал петуха", и он смущенно откашлялся. - Вилли Маклеод и Алек Хейес обыскали утесы. Они не нашли ни следа таможенников.
   - Хорошо, - голос Джейми звучал озабоченно. Он повернулся к молодому Иэну, схватив его за плечи.
   - Иэн, ты должен взять на себя заботу о тетушке. Сейчас вы двое спрячетесь в утеснике и будете держаться подальше от фургона. Если что-нибудь случится ...
   Протест Иэна был задушен в самом зародыше хваткой Джейми, по-видимому, сильной, потому что мальчик дернулся, с кряхтением потирая плечо.
   - Если что-нибудь случится, - продолжал Джейми с нажимом, - ты должен взять свою тетушку и отправиться прямо домой в Лаллиброх. Не задерживаясь.
   - Но ... - начала я.
   - Дядя! - воскликнул молодой Иэн.
   - Не спорьте, - сказал Джейми стальным голосом и отвернулся, показывая, что дискуссия закрыта.
   Молодой Иэн мрачно влез следом за мной на скалы и покорно проводил меня за заросли утесника, найдя маленький мыс, с которого мы могли видеть участок воды.
   - Мы можем наблюдать отсюда, - прошептал он.
   Скалы под нами образовали неглубокую впадину, похожую на отломанный край чашки, и через этот край было видно мерцание кипящего моря. Вглядываясь вниз, я уловила движение, когда металлическая пряжка поймала свет месяца, но по большей части, эти десять мужчин на берегу были полностью невидимы.
   Я прищурилась, пытаясь определить местоположение мистера Уилоуби с фонарем, но не нашла ни искорки света, и решила, что он держит фонарь перед собой, поэтому его не видно со стороны скал.
   Молодой Иэн рядом со мной внезапно напрягся.
   - Кто-то идет! - прошептал он. - Быстро, прячьтесь за меня!
   Смело выступив вперед меня, он засунул руку в рубашку под пояс бриджей и вытащил пистолет. Я могла видеть слабое мерцание звезд на стволе оружия.
   Он поворачивался, вглядываясь в темноту, слегка наклонясь и держа пистолет обеими руками.
   - Не стреляй, ради Бога! - прошипела я ему в ухо. Я не осмелилась схватить его за руку, опасаясь, что пистолет выстрелит, и боялась, что он может наделать шуму, который привлечет внимание мужчин.
   - Я был бы обязан, если бы ты послушался своей тетушки, Иэн, - раздался тихий ироничный голос Джейми из черноты под краем утеса. - И я буду рад, если ты не снесешь мне голову.
   Иэн опустил пистолет, и плечи его поникли со вздохом то ли облегчения, то ли разочарования. Кусты утесника задрожали, и Джейми предстал перед нами, вытаскивая колючки из рукава пальто.
   - Никто не говорил тебе, чтобы ты не брал оружие? - голос Джейми был спокоен, но выражал отнюдь не академический интерес. - Применение оружия против королевского таможенника карается повешением, - пояснил он, поворачиваясь ко мне. - Никто из мужчин не должен быть вооружен, даже ножом для разделки рыбы, если их схватят.
   - Ну, в общем-то, Фергюс сказал, что меня не повесят, потому что борода еще не выросла, - сказал Иэн смущенно. - Он сказал, что меня только транспортируют в колонии.
   Джейми раздраженно втянул воздух сквозь зубы.
   - О, да, уверен, твоя мать будет очень рада, если тебя отправят в колонии, даже если Фергюс прав! - он протянул руку. - Давай его сюда, дурак.
   - Где ты его достал? - спросил он, поворачивая пистолет в руке. - Уже заряженный. Я же говорил, что чувствовал запах пороха. Тебе повезло, что ты не отстрелил свой член, таская пистолет в бриджах.
   Прежде, чем молодой Иэн смог ответить, я вмешалась, указывая на море.
   - Смотрите!
   Французское судно было не более чем пятном, на поверхности моря, но его паруса слабо мерцали в звездном свете. Двухмачтовый кеч78 медленно скользнул мимо утеса и остановился, безмолвный, словно одно из облаков, рассеянных по небу.
   Джейми смотрел не на корабль, а вниз на место, где утес заканчивался огромными валунами прямо возле песка. Взглянув туда же, я увидела маленькую искорку света. Мистер Уилоуби с фонарем.
   В мокрых камнях блеснула еще одна короткая вспышка, блеснула и исчезла. Молодой Иэн сильно сжал мою руку. Мы ждали, затаив дыхание, до счета тридцать. Потом другая вспышка осветила пену прибоя.
   - Что это? - спросила я.
   - Что?
   Джейми смотрел на судно.
   - На берегу, когда свет вспыхнул, мне показалось, что я увидела что-то закопанное в песке. Это выглядело, словно ...
   Третья вспышка прорезала воздух, и мгновение спустя засиял свет на судне - синий фонарь, подвешенный на мачте, свет которого отражался в темной воде.
   С волнением наблюдая за судном, я забыла о мимолетном видении того, что казалось беспорядочной кучкой одежды, небрежно зарытой в песок. Внизу стало заметно некоторое движение, и слабый всплеск достиг наших ушей, когда с борта было что-то сброшено.
   - Наступает прилив, - прошептал Джейми мне на ухо. - Плавучие якоря. Поток вынесет их к берегу через несколько минут.
   Это решало проблему якорной стоянки - судно не нуждалось в ней. Но как тогда будет произведен обмен. Я только собралась задать вопрос, как внизу разразился настоящий ад.
   Джейми рванулся через кусты утесника, мы с Иэном после секундной задержки бросились за ним. Внизу ничего определенного не было видно, однако там что-то происходило. Темные формы спотыкались и катались по песку под аккомпанемент криков. Я уловила слова "Стоять, во имя короля!", и моя кровь заледенела.
   - Таможенники! - молодой Иэн тоже услышал это.
   Джейми сказал нечто грубое по-гэльски, затем откинул голову и громко крикнул, его голос разнесся далеко вниз.
   - ?irich "illean! - проревел он. - Suas - bearrach, teich!
   Потом она повернулся к молодому Иэну и мне.
   - Бегите! - приказал он.
   Шум усилился, когда к крикам присоединился грохот падающих камней. Внезапно темная фигура выскочила из кустов подо мной и бросилась в темноту. В нескольких футах за ней последовала другая.
   Пронзительный крик раздался снизу, достаточно высокий, чтобы перекрыть другие шумы.
   - Это Уилоуби! - крикнул молодой Иэн. - Они поймали его!
   Игнорируя приказ Джейми, мы оба двинулись вперед, чтобы взглянуть сквозь заросли утесника. Потайной фонарь упал, и через его открытую шторку лился свет, освещая берег, где в песке зияли пустые ямы, в которых ранее хоронились таможенники. Черные фигуры с криками метались среди водорослей. В тусклом свете фонаря мы увидели две схватившиеся в борьбе фигуры, более меньшая из которых, оторванная от земли, дико дрыгала ногами.
   - Я помогу ему!
   Молодой Иэн прыгнул вперед, но был рывком оттянут назад, когда Джейми поймал его за воротник.
   - Делай, как я сказал, и спаси мою жену!
   Задыхаясь, молодой Иэн повернулся ко мне, но я не собиралась никуда идти и, твердо укрепившись на ногах, сопротивлялась его попыткам оттащить меня.
   Игнорируя нас обоих, Джейми повернулся и побежал вдоль вершины скалы, остановившись на расстоянии нескольких ярдов от нас. Я отчетливо видела его силуэт на фоне неба, когда он стал на одно колено и положил пистолет на предплечье, прицеливаясь вниз.
   Звук выстрела был не громче треска и совершенно затерялся среди других шумов. Однако результат выстрела был впечатляющим. Фонарь взорвался, взметнув яркое пламя, и погас, на берегу резко потемнело, и крики прекратились.
   Через несколько секунд тишина была нарушена воем боли и злости. Мои глаза, на мгновение ослепленные вспышкой, быстро приспособились, и я увидела несколько огоньков, которые беспорядочно перемещались вниз и вверх. Когда ночное зрение вернулось ко мне полностью, я увидела, что горел рукав пальто у человека, который, завывая, прыгал и размахивал руками, пытаясь без особого успеха сбить огонь, возникший от плеснувшего на него горящего масла из фонаря.
   Кусты яростно задрожали, когда Джейми бросился по склону утеса и исчез из вида внизу.
   - Джейми!
   Придя в себя от моего крика, молодой Иэн стал дергать меня сильнее, почти лишив меня равновесия, и потащил прочь с утеса.
   - Идемте, тетушка! Они сейчас будут здесь!
   Действительно, я слышала, как крики на берегу стали приближаться, когда мужчины полезли на скалы. Я подхватила свои юбки, и мы с мальчиком помчались так быстро, как было возможно по густой траве, которая росла на утесе.
   Я не представляла, куда мы бежали, но молодой Иэн, казалось, знал дорогу. Он снял куртку, и его белая рубашка ярко маячила передо мной, скользя, словно призрак через заросли ольхи и березы, которые становились гуще вглубь побережья.
   - Где мы?
   Я, задыхаясь, подбежала к нему, когда он остановился на берегу маленького ручейка.
   - Впереди дорога на Арброт, - ответил он. Он также тяжело дышал, внизу на рубашке темнело грязное пятно. - Скоро станет легче идти. С вами все в порядке, тетушка? Перенести вас через ручей?
   Я вежливо отклонила это галантное предложение, отметив про себя, что я весила нисколько не меньше его. Я сняла башмаки и чулки и перешла ручей по колено в ледяной воде, чувствуя между пальцами ног холодную грязь.
   Я сильно дрожала, когда вышла на берег, и с благодарностью приняла куртку Иэна, великодушно предложенную им. Волнение и быстрый бег разгорячили его, и он, казалось, не нуждался в ней. Я мерзла не только от воды и ноябрьского студеного ветра, но и от мыслей о том, что происходило позади нас.
   Наконец, мы вышли на дорогу, где холодный ветер дул нам прямо в лицо. Мои нос и губы в мгновение ока оцепенели, а растрепанные волосы развевались за спиной. Этот ужасный ветер, тем не менее, помог нам, донеся до нас звуки голосов, прежде чем мы наткнулись на их обладателей.
   - Есть сигнал с утесов? - спросил грубый мужской голос.
   Иэн резко остановился, и я врезалась ему в спину.
   - Еще нет, - раздался ответ. - Мне показалось, что я слышал крики оттуда, но ветер повернул в другую сторону.
   - Хорошо, тогда снова залезь на дерево, тупица, - сердито произнес первый голос. - Если кто-либо из сукиных детей сбежит с берега, мы их пощиплем здесь. Лучше награда за поимку здесь, чем придурки на берегу.
   - Холодно, - проворчал второй голос. - Ветер пронизывает до костей. Лучше бы караулить в аббатстве, по крайней мере, были бы в тепле.
   Рука Иэна сжала мое предплечье так сильно, что без сомнения оставила на нем синяки. Я потянула руку, пытаясь ослабить его хватку, но он не отпускал.
   - Да, но меньше шанса поймать большую рыбу, - сказал первый голос. - Ах, что я могу сделать с пятьюдесятью фунтами!
   - Ладно, - согласился второй голос. - Но как мы увидим рыжие волосы в темноте, не понимаю.
   - Ты их только прикончи, Оуки, а потом мы посмотри на их волосы.
   Молодой Иэн, наконец, очнулся, когда я потащила его с дороги в кусты.
   - Что они подразумевают под караулом в аббатстве, - спросила я его, как только решила, что мы находимся вне зоны слышимости. - Ты знаешь?
   Темный чуб Иэна подпрыгнул вверх-вниз, когда он кивнул головой.
   - Я думаю, да, тетушка. Это должно быть аббатство Арброт. Там место встречи.
   - Место встречи?
   - Если что-нибудь пойдет не так, - объяснил он, - и каждому придется выбираться самостоятельно, то все встречаются в аббатстве.
   - Ну, больше, чем сейчас, хуже быть не может, - заметила я. - Что кричал твой дядя, когда выскочили таможенники?
   Молодой Иэн смотрел в сторону дороги, прислушиваясь, потом бледный овал его лица повернулся ко мне.
   - О ... он крикнул: "Вверх, парни! Бегите через утесы!"
   - Разумный совет, - сказала я сухо. - Если они последовали ему, то, возможно, большинство мужчин смогли уйти.
   - Кроме дяди Джейми и мистера Уилоуби.
   Молодой Иэн нервно теребил рукой волосы, и так сильно напоминал Джейми, что мне захотелось, чтобы он прекратил делать это.
   - Да, - я вздохнула. - Мы ничем не можем помочь им сейчас. Но другие мужчины ... если они направились в аббатство ...
   - Да, - вмешался он. - Я думаю, что делать. Сделать так, как сказал дядя Джейми, и отвести вас в Лаллиброх, или попытаться пробраться в аббатство и предупредить других, когда они там появятся?
   - Беги в аббатство, - сказала я, - так быстро, как можешь.
   - Хорошо, но мне не хочется оставлять вас здесь одну, тетушка, и дядя Джейми сказал ...
   - Есть время слушаться приказов, молодой Иэн, а есть время думать самому, - сказала я твердо, тактично скрывая тот факт, что фактически я решила за него. - Эта дорога ведет в аббатство?
   - Да. Не дальше четверти мили.
   Он уже переминался с ноги на ногу, горя нетерпением бежать.
   - Хорошо. Ты направляешься в аббатство, держась возле дороги, а я пойду по дороге и посмотрю, смогу ли я отвлечь таможенников, чтобы ты проскочил незамеченным. Встретимся в аббатстве. О, подожди ... Возьми свою куртку.
   Я нехотя отдала куртку. Помимо нежелания расстаться с теплом, которое она дарила, я чувствовала, что сейчас прерывается последняя связь с дружеским человеческим присутствием. Как только молодой Иэн исчезнет в темноте, я останусь одна в холодной шотландской ночи.
   - Иэн?
   Я задержала его руку на мгновение дольше.
   - Да?
   - Будь осторожен, хорошо?
   Импульсивно я привстала на цыпочки и поцеловала его в холодную щеку. Я увидела, как его брови удивленно приподнялись, он улыбнулся и ушел, только ветви ольхи качнулись за ним следом.
   Было очень холодно. Единственными звуками был свист ветра в кустарнике и отдаленный ропот прибоя. Я завернула плечи в шерстяной платок, дрожа от холода, и пошла к дороге.
   Должна ли я шуметь, задавалась я вопросом. В противном случае на меня могли напасть без предупреждения, так как мужчины, караулящие на дороге, услышав мои шаги, могли принять меня за сбежавшего контрабандиста. С другой стороны, если я буду напевать бойкую мелодию, чтобы они поняли, что я безобидная женщина, они останутся спрятанными и не выдадут, где находятся, а именно их местоположение я хотела выявить. Я нагнулась и подняла камень с обочины. Потом, чувствуя себя еще более замерзшей, я вышла на дорогу и молча пошла по ней.
  
  31
  ЛУНА КОНТРАБАНДИСТОВ
  
   Сильный ветер шевелил кусты и ветви деревьев, заглушая звук моих шагов - а также шаги тех, кто мог преследовать меня. Прошло менее чем две недели после праздника Самайн79, и в эту дикую ночь так легко можно было поверить в шатающихся по земле духов и потустороннее зло.
   Однако не дух схватил меня сзади, зажав мне рот рукой. Если бы я не была готова к такому развитию событий, я бы потеряла сознание. Тем не менее, мое сердце подпрыгнуло, и я судорожно задергалась в объятиях схватившего меня человека.
   Он обхватил меня слева, так что моя левая рука была прижата к боку. Однако моя правая рука оставалась свободной. Я пнула каблуком по его коленной чашечке, и когда он зашатался от боли, ударила его по голове камнем, зажатым в этой руке.
   Удар получился скользящим, но все же достаточно сильным, потому что он изумленно охнул и ослабил хватку. Я пиналась и дергалась, и, воспользовавшись тем, что его рука, зажимающая мой рот, немного соскользнула, я укусила его за палец.
   "Челюстные мышцы идут от сагиттального гребня и крепятся к нижней челюсти", почему-то вспомнила я описание из "Анатомии" Грэя. Это позволяет челюстям оказывать значительное давление при укусе. Фактически, средняя человеческая челюсть способна давить с силой более трехсот фунтов.
   Я не знала, был ли мой укус по силе выше среднестатистического, но эффект он, бесспорно, возымел. Мой противник стал отчаянно метаться, пытаясь вытащить свой палец из моего смертельного зажима.
   Его руки ослабли, и он был вынужден отпустить меня. Как только мои ноги оказались в дорожной грязи, я отпустила его палец и, развернувшись, врезала коленкой между его ног так сильно, как мне позволяли мои длинные юбки.
   Удар ногой по яичкам мужчины слишком переоценивается, как средство защиты. То есть он действительно работает - и достаточно эффективно - но его труднее исполнить, чем принято думать, особенно если пинающий носит тяжелые длинные юбки. Кроме того, мужчины чрезвычайно заботливо относятся к этим придаткам и делают все возможное, чтобы защитить их.
   В данном случае, однако, нападающий был пойман врасплох, а его ноги широко расставлены, так что мой маневр сработал. Мужчина произвел страшный хрипящий звук, словно удушенный кролик, и, согнувшись вдвое, упал на дорогу.
   - Это ты, сассенах? - раздался свистящий шепот слева от меня. Я подпрыгнула, как вспугнутая газель, и издала непроизвольный крик.
   Второй раз рука зажала мне рот.
   - Ради Бога, сассенах! - прошептал Джейми мне на ухо. - Это я.
   Я не стала кусать его руку, хотя испытала сильное желание сделать это.
   - Я знаю, - прошипела я сквозь зубы. - Тогда кто схватил меня?
   - Думаю, Фергюс.
   Расплывчатая темная фигура отодвинулась на несколько футов и потыкала ногой другую темную фигуру, слабо постанывающую на земле.
   - Это ты, Фергюс? - прошептал он. Получив нечленораздельное утверждение в ответ, он наклонился и поднял фигуру на ноги.
   - Тише! - закричала я шепотом. - Прямо впереди таможенники!
   - Да? - сказал Джейми нормальным голосом. - Что-то их совсем не заинтересовал шум, который мы произвели, не так ли?
   Он помолчал, словно ожидая ответа, ни никакого звука не последовало, кроме завывания ветра. Он приставил руки ко рту и крикнул в темень.
   - МакЛеод! Реберн!
   - Да, Рой, - ответил тихий слегка встревоженный голос из кустарника. - Мы здесь, Иннес тоже и Мелдрум, кажется.
   - Да, я здесь.
   Тихо переговариваясь, из кустов появлялось все больше и больше фигур.
   - ... четыре, пять, шесть, - считал Джейми. - Где Хейес и Гордон?
   - Я видел, как Хейес побежал к воде, - ответила одна из фигур. - Он ушел кружным путем. Наверное, Гордон и Кеннеди поступили также. Я не слышал, чтобы их схватили.
   - Хорошо, - сказал Джейми. - Теперь, Сассенах! Какие таможенники?
   Учитывая, что Оуки и его партнер никак себя не обнаружили, я чувствовала себя довольно глупо, но пересказала все, что мы с Иэном услышали.
   - Да? - Джейми казался заинтересованным. - Ты можешь стоять, Фергюс? Можешь? Хороший парень. Вероятно, нам стоит посмотреть. Мелдрум, у тебя есть кремень?
   Несколько мгновений спустя в руках Джейми зажегся факел; его огонь колебался под порывами ветра, борясь за выживание. Он зашагал вперед по дороге и свернул за поворот. Контрабандисты и я ждали в напряженной тишине, готовые убежать или мчаться ему на помощь, но никаких звуков не было слышно. После длительного промежутка времени, показавшемуся мне вечностью, раздался голос Джейми.
   - Идите сюда, - позвал он; его голос казался холодным и собранным.
   Он стоял посредине дороги напротив большой ольхи. Свет факела падал на него, и сначала я увидела только Джейми. Потом рядом со мной раздался испуганный вздох, и сдавленный вскрик ужаса с другой стороны.
   В воздухе позади левого плеча Джейми висело слабо освещенное лицо. Ужасное распухшее лицо, черное в свете факела, с выкаченными глазами и высунутым языком. Волосы, светлые, как солома, шевелились от ветра. Я почувствовала, что крик возникает в моем горле, и подавила его.
   - Ты была права, сассенах, - сказал Джейми. - Это был таможенник.
   Он бросил что-то на землю, и оно булькнуло, упав в грязь.
   - Значок, - сказал он, кивая на предмет. - Его звали Томас Оуки. Кто-нибудь знает его?
   - Не в таком виде, - пробормотал голос позади меня. - Христос, да его родная мать не узнает!
   Все забормотали, давая отрицательный ответ, сопровождаемый шарканьем ног. Очевидно, все, также как и я, стремились скорее убраться отсюда.
   - Ладно, - произнес Джейми, остановив бегство резким кивком головы. - Груз пропал, значит, не будет никаких долей. Кому-нибудь нужны деньги сейчас? - он полез в карман. - Я могу выдать небольшие суммы, чтобы хватило на некоторое время, так как сомневаюсь, что в ближайшее время мы сможем работать на побережье.
   Один или двое мужчин неохотно подошли к дереву с повешенным человеком, чтобы получить деньги, остальные же просто растаяли в ночи. Через несколько минут на дороге остались Джейми, я и Фергюс, все еще бледный, но самостоятельно стоящий на ногах.
   - Иисус! - прошептал Фергюс, глядя на повешенного. - Кто это сделал?
   - Я ... или, по крайней мере, скажут, что я, - Джейми, пристально поглядел вверх, его лицо в неровном свете факела было жестким. - Мы не станем задерживаться здесь дольше, не так ли?
   - А как с Иэном? - спросила я, внезапно вспомнив о мальчике. - Он пошел в аббатство предупредить вас.
   - Да? - голос Джейми стал резким. - Я пришел с той стороны, но не встретил его. Каким путем он пошел, сассенах?
   - Вон туда, - ответила я, указывая направление.
   Фергюс издал тихий звук, напоминающий смех.
   - Аббатство в другой стороне, - сказал Джейми, забавляясь. - Пойдемте, мы встретим его по дороге, когда он поймет свою ошибку и повернет назад.
   - Подождите, - сказал Фергюс, поднимая руку.
   В кустарнике что-то осторожно зашелестело, и голос молодого Иэна произнес:
   - Дядя Джейми?
   - Да, Иэн, - ответил его дядя сухо. - Это я.
   Мальчик вылез из кустов, с листьями на голове и широко раскрытыми от волнения глазами.
   - Я увидел огонь и решил возвратиться, чтобы убедиться, что с тетушкой Клэр все в порядке, - объяснил он. - Дядя Джейми, вы не должны зажигать факел - здесь таможенники!
   Джейми положил руки на плечи племянника и развернул его так, чтобы тот не увидел повешенного на дереве.
   - Не беспокойся, Иэн, - сказал он ровным голосом. - Они ушли.
   Ударив факелом по мокрому кусту, он погасил его.
   - Идемте, - сказал он спокойным голосом. - Мистер Уилоуби ждет нас с лошадьми внизу по дороге. К рассвету мы будем в горах.
  
  ЧАСТЬ СЕДЬМАЯ
  Снова дома
  
  32
  ВОЗВРАЩЕНИЕ БЛУДНОГО СЫНА
  
   Поездка из Арброта в Лаллиброх заняла четыре дня, и все это время мы почти не разговаривали. И молодой Иэн, и Джейми, оба были слишком озабочены, хотя и по разным причинам. А меня волновало не столько недавнее прошлое, сколько ближайшее будущее.
   Иэн, должно быть, рассказал Дженни обо мне. Как она восприняла мое появление? Дженни Мюррей была дорога мне, почти как сестра, и была самой близкой подругой в моей жизни. Так сложились обстоятельства, что моими друзьями за прошедшие пятнадцать лет были мужчины; женщин-врачей в больнице не было, а различие в статусе между врачами и средним медицинским персоналом не позволило мне завести близкие знакомства с медсестрами. Что касается женщин из окружения Фрэнка, секретарей и жен университетских преподавателей ...
   Но всего важнее для меня было то, что из всех людей на свете, Дженни была тем человеком, который любил Джейми так же сильно - если не больше - как и я. Я стремилась увидеть Дженни всей душой, но не могла не беспокоиться о том, как она воспримет историю о моем спасении во Франции и то, что я оставила ее брата в трудное для него время.
   Лошади следовали цепочкой, спускаясь по узкой тропе. Мой гнедой послушно замедлил ход, когда конь Джейми приостановился, и, следуя за ним, свернул с тропинки на полянку среди ольховых деревьев.
   На краю поляны высилась серая скала; ее трещины и выступы так густо поросли мхом, что она походила на лицо дряхлого человека, испещренное морщинами и бородавками. Молодой Иэн со стоном облегчения скатился со своего пони. Мы были в седлах с самого рассвета.
   - Ууф! - сказал он, потирая поясницу. - Я весь одеревенел.
   - Я тоже, - сказала я, делая то же самое. - Хотя думаю, это лучше, чем натереть седлом между ног.
   Непривычные к длительным поездкам в седлах, мы с Иэном первые два дня очень сильно страдали. Я настолько закоченела после первого дня путешествия, что не смогла самостоятельно слезть с лошади, поэтому была снята с седла и на руках внесена в гостиницу Джейми, которого это чрезвычайно позабавило.
   - Как дядя Джейми выносит это? - спросил меня Иэн. - У него, кажется, железная задница.
   - Да, нет, смотрится, как обычная, - ответила я рассеяно. - Кстати, куда он ушел?
   Его гнедой, уже стреноженный, щипал траву под дубом на другой стороне поляны, но Джейми нигде не было видно.
   Молодой Иэн и я взглянули с изумлением друг на друга; я пожала плечами и подошла к скале, где по камням весело журчал ручеек. Я подставила сложенные горстью ладони под струйку воду и стала пить, с наслаждением ощущая, как холодная жидкость скользит по моему пересохшему горлу, несмотря на осенний воздух, который окрасил в красный цвет мои щеки и нос.
   Эта маленькая горная поляна, невидимая с дороги, была характерна для большей части высокогорного пейзажа. Обманчиво голые и унылые скалы и торфяники были полны тайных мест. Если вы не знаете, где ходите, вы можете пройти в дюйме от оленя, куропатки или спрятавшегося человека и ничего не заметить. Не удивительно, что многим, кто смог уйти с Каллоденского поля в вересковые пустоши, удалось спастись. Знание тайных мест делало их невидимыми для слепых глаз и неуловимыми для неуклюжих ног преследующих их англичан.
   Напившись, я повернулась от скалы и почти столкнулась с Джейми, который словно выскочил из-под земли. Он заталкивал трутницу в карман пальто, и от него слабо пахло дымом. Он бросил тлеющую палочку на траву и растер ее ногой.
   - Откуда ты появился? - сказала я, моргая глазами. - И где ты был?
   - Там есть небольшая пещерка, - объяснил он, указывая большим пальцем назад. - Я только хотел посмотреть, бывает в ней кто-нибудь или нет.
   - Бывает? - спросила я.
   Приглядевшись внимательнее, я увидела скальный уступ, скрывающий вход в пещеру. Окруженный другими глубокими трещинами в скале, вход был не заметен, если специально не искать его.
   - Да, бывает, - ответил он. Его брови были слегка нахмурены, но не от беспокойства; он словно думал о чем-то. - Там земля смешана с древесным углем, значит, кто-то разжигал огонь.
   - Как ты думаешь, кто это был? - спросила я.
   Я заглянула за уступ, но увидела только узкую полоску темноты - маленькую расселину на лице скалы. Она выглядела совершенно негостеприимно.
   Я задалась вопросом, могли ли его контрабандистские связи быть прослежены до Лаллиброха. Он волновался из-за преследования или засады? Невольно, я оглянулась, но увидела только ольху, шелестящую листьями на осеннем ветру.
   - Я не знаю, - ответил он равнодушно. - Охотник, я полагаю. Там разбросаны кости куропатки.
   Джейми, казалось, не тревожила личность неизвестного человека, и я расслабилась; чувство безопасности, внушаемое горной местностью, снова вернулось ко мне. И Эдинбург, и бухта контрабандистов казались отсюда далекими.
   Молодой Иэн, очарованный тайной пещерой, исчез внутри. Теперь он вновь появился, снимая паутину с волос.
   - Похожа она на клетку Клуни, дядя? - спросил он, блестя глазами.
   - Не такая большая, Иэн, - ответил Джейми с улыбкой. - Бедный Клуни не смог бы пролезть в этот проход. Он был огромный, здоровый парень, в два раза толще меня.
   Он уныло коснулся своей груди, где с пальто была оторвана пуговица, когда он протискивался через узкий вход.
   - Что за клетка Клуни? - спросила я, стряхивая остатки воды с моих рук, и толкая ладони под мышки, чтобы согреть их.
   - О ... это Клуни МакФерсон, - ответил Джейми. Он нагнулся и поплескал водой в лицо. Подняв голову, он сморгнул воду с длинных ресниц и улыбнулся мне. - Очень изобретательный человек, этот Клуни. Англичане сожгли его дом и срыли фундамент, но сам Клуни убежал. Он устроил себе уютное жилье в ближайшей пещере, вход в которую он заделал сплетенными ивовыми прутьями, обмазанными грязью. Говорили, что вы могли стоять в трех футах от пещеры и не заметить ее, если бы не запах дыма от его трубки.
   - Принц Чарльз одно время прятался там, когда за ним охотились англичане, - сообщил мне молодой Иэн. - Клуни прятал его много дней. Английские ублюдки обыскали все пещеры вокруг, но не нашли Его высочество ... и Клуни тоже! - закончил он с глубоким удовлетворением.
   - Иди сюда и умойся, Иэн, - сказал Джейми с резкостью в голосе, которая заставила Иэна удивленно моргнуть. - Ты не можешь появиться перед родителями таким грязным.
   Иэн вздохнул, но покорно склонил голову к ручейку и стал, фыркая, плескать воду в лицо, которое хотя и не было слишком грязно, все же носило заметные следы путешествия.
   Я повернулась к Джейми, который наблюдал за умыванием племянника с задумчивым видом. Куда он смотрел, задавалась я вопросом, вперед к трудной встрече в Лаллиброхе или назад к Эдинбургу с тлеющими остатками его печатной лавки и трупом в подвале борделя? Или еще дальше в прошлое, к Чарльзу Эдварду Стюарту и дням восстания?
   - Что ты рассказываешь своим племянникам и племянницам о нем? - спросила я тихо под фырканье Иэна. - О Чарльзе?
   Взгляд Джейми обострился и сосредоточился на мне, значит, я была права. Его глаза немного потеплели, в них мелькнул намек на улыбку, как знак признания моих телепатических способностей, но потом теплота и улыбка исчезли.
   - Я никогда не говорю о нем, - сказал он бесстрастно и пошел ловить лошадей.
  
   Три часа спустя мы проехали через последний из продуваемых ветром проходов и оказались на склоне, ведущем вниз в Лаллиброх. Джейми, ехавший впереди, остановил свою лошадь, чтобы подождать меня и молодого Иэна.
   - Вот он, - сказал он, поглядев на меня с улыбкой и приподняв одну бровь. - Сильно изменился, не так ли?
   Я покачала головой, жадно всматриваясь в открывшуюся картину. С этого расстояния дом казался не изменившимся. Облицованные белой галькой, три его этажа сияли безукоризненной белизной среди серых надворных построек и коричневых полей, разделенных низкими каменными изгородями. На небольшом возвышении за домом высились остатки древнего броха, круглой каменной башни, давшей название месту.
   На более близком расстоянии я увидела, что внешние постройки немного изменились. Джейми рассказал мне, что английские солдаты сожгли голубятню и часовню на следующий год после Каллодена, и я могла видеть пустое место там, где они когда-то стояли. Место, где обрушилась ограда кухонного огорода, было заделано камнем другого цвета, а новый навес, построенный из камней и древесины, служил голубятней, судя по ряду пухлых крылатых тел, наслаждающихся осенним солнцем, на кровельном коньке.
   Малина, посаженная матерью Джейми, Эллен, разрослась по всей решетке, укрепленной на стене дома. Правда, сейчас на ее ветвях не было листьев.
   Столбик дыма поднимался из западного дымохода и уносился к югу ветром, дующим с моря. Внезапно в моей памяти возникло видение огня в камине в гостиной. Он окрашивает в розоватый цвет четкие черты лица Дженни, когда она, сидя на стуле, читает вслух роман или стихи из сборника в то время, как Джейми и Иэн играют в шахматы, слушая ее вполуха. Сколько вечеров мы провели таким образом, когда дети спят наверху, а я, сидя за секретером из красного дерева, записываю рецепты для лекарств или делаю бесконечный мелкий ремонт домашней одежды?
   - Мы снова будем жить здесь, как ты думаешь? - спросила я Джейми, стараясь не выдавать тоски в моем голосе. Больше, чем любое другое место на земле, Лаллиброх был мне родным домом, но это было давным-давно - и многое изменилось с тех пор.
   Он помолчал минуту, раздумывая. Наконец, он покачал головой, натягивая поводья.
   - Я не могу сказать, сассенах, - сказал он. - Было бы хорошо, но ... я не знаю, как сложатся обстоятельства.
   На его лице было немного хмурое выражение, когда он смотрел вниз на дом.
   - Все в порядке. Если мы будем жить в Эдинбурге - или даже во Франции - это ничего, Джейми, - я взглянула в его лицо и коснулась его руки успокаивающим жестом. - Не имеет значения, пока мы будем вместе.
   Обеспокоенный вид на мгновение покинул его, и черты лица разгладидись. Он взял мою руку, поднес ее к губам и нежно поцеловал.
   - Мне тоже все равно, сассенах, пока ты остаешься со мной.
   Мы смотрели в глаза друг другу, пока громкий смущенный кашель позади нас не известил о приближении молодого Иэна. Относясь с большим уважением к нашей личной жизни, он вел себя до смешного деликатно в течение всей поездки, удалялся на большое расстояние в вереск, когда мы разбивали лагерь, и прилагал значительные усилия, чтобы не застать нас во время нескромных объятий.
   Джейми усмехнулся, сжал мою рук, прежде чем отпустить ее, и повернулся к племяннику.
   - Почти приехали, Иэн, - сказал он, когда тот заставил своего пони подойти к нам. - Мы будем там задолго до ужина, если не будет дождя, - добавил он, всматриваясь из-под руки на медленно проплывающие облака над горами Монадлиах.
   - Ммфм.
   Молодой Иэн, кажется, был не слишком обрадован перспективой попасть домой, и я поглядела на него с сочувствием.
   - Дом там, где нас, когда бы ни пришли, не могут не принять80, - процитировала я.
   Молодой Иэн искоса взглянул на меня.
   - Этого я и боюсь, тетушка, - сказал он.
   Джейми, услышав наш разговор, оглянулся мальчика и важно мигнул обоими глазами, изобразив подмигивание.
   - Не унывай, Иэн. Помнишь историю о блудном сыне, да? Твоя мама будет рада снова увидеть тебя.
   Молодой Иэн кинул на него взгляд, полный глубокого скепсиса.
   - Если вы ожидаете, что в честь моего приезда забьют жирного тельца, то вы не знаете мою маму, дядя Джейми, так хорошо, как думаете.
   Мальчик сидел некоторое время неподвижно в седле, потом выпрямился с глубоким вздохом.
   - Лучше покончить с этим, да?
   - Его родители действительно так строги с ним? - спросила я, наблюдая, как молодой Иэн осторожно спускался вниз по каменистому склону.
   Джейми пожал плечами.
   - Ну, они простят его, конечно, но похоже, что он получит хороший нагоняй, и кроме того его зад покроется синяками. Мне повезет, если я отделаюсь тем же, - добавил он с кривой усмешкой. - Боюсь, Дженни и Иэн не очень-то довольны мной.
   Он пнул лошадь пятками и стал спускаться вниз.
   - Едем, сассенах. Лучше скорее покончить с этим, не так ли?
  
   Я не знала, какой прием нас ожидает в Лаллиброхе, но начало было обнадеживающим. Как и в предыдущий наш приезд, мы были встречены лаем самых разных собак, которые мчались к нам из ограды, с полей, с огорода, сначала предупреждающе рыча, потом повизгивая от радости.
   Молодой Иэн бросил поводья и скатился в пушистое море встречающих. Он стал на колени, обнимая собак, которые прыгали вокруг него и лизали его в лицо. Потом он встал на ноги с маленьким щенком на руках и принес его мне.
   - Это Джоки, - сказал он, с трудом удерживая извивающееся бело-коричневое тело. - Он мой. Па подарил его мне.
   - Хорошая собачка, - сказала я Джоки, теребя его мягкие уши. Щенок лаял и исступленно извивался, пытаясь облизать меня и Иэна одновременно.
   - Ты будешь весь в собачьей шерсти, Иэн, - произнес ясный высокий голос тоном значительного неодобрения. Взглянув в направлении голоса, я увидела высокую худую девушку семнадцати лет, которая встала с земли возле дороги.
   - Ну, а ты вся в колючках лисохвоста! - парировал Иэн, повернувшись к говорящей.
   Девушка отбросила назад густые темно-коричневые волосы и наклонилась, отряхивая юбку, на домотканой материи которой действительно было много колючек.
   - Па сказал, что ты не заслуживаешь собаки, - заметила она, - после того, как убежал из дома.
   Лицо молодого Иэна напряглось.
   - Я хотел взять его с собой, - сказал он слегка надтреснутым голосом, - но подумал, что в городе ему будет небезопасно.
   Он обнял щенка, уткнувшись подбородком между его пушистыми ушами.
   - Он немного подрос. Я полагаю, что он хорошо питался?
   - Пришла поприветствовать нас, маленькая Джанет? Это хорошо, - голос Джейми за моей спиной прозвучал ласково, но с насмешливой ноткой. Девушка резко взглянула вверх и покраснела при виде его.
   - Дядя Джейми! О, и ...
   Ее пристальный глаз переместился на меня, и она еще сильнее покраснела.
   - Да, это ваша тетушка Клэр, - рука Джейми твердо взяла меня под локоть, когда он кивнул девушке. - Маленькая Джанет еще не родилась, когда ты последний раз была здесь, сассенах. Ваша мать дома, я полагаю? - спросил он, обращаясь к Джанет.
   Девушка кивнула, не сводя с моего лица зачарованного взгляда широко открытых глаз. Я склонилась с седла, с улыбкой протягивая ей руку.
   - Рада знакомству, - произнесла я.
   Она смотрела не меня, не шевелясь, еще некоторое время, потом, внезапно вспомнив хорошие манеры, сделала реверанс. Распрямившись, она очень осторожно взяла мою руку, словно боялась, что оторвет ее. Я сжала ее ладонь, и она немного успокоилась, обнаружив, что я из плоти и крови.
   - Я ... рада, мэм, - пробормотала она.
   - Ма и па очень сердятся, Джен?
   Молодой Иэн опустил щенка у ног девушки, прервав таким образом ее транс. Она взглянула на него с раздражением, окрашенным чувством симпатии.
   - А почему им не сердиться, тупая башка? - сказала она. - Ма думала, что тебя разорвал кабан в лесу, или украли цыгане. Она почти не спала, пока мы не узнали, где ты находишься, - добавила она, хмуро глядя на брата.
   Иэн тесно сжал губы, уставившись в землю, но не отвечал.
   Она пододвинулась ближе и неодобрительно стряхнула влажные желтые листья, приставшие к рукавам его куртки. Хотя она было высокой, Иэн возвышался над ней почти на семь дюймов и выглядел неуклюжим и костлявым рядом с ее аккуратной фигурой. Их сходство ограничивалось темными густыми волосами и неуловимо одинаковым выражением лиц.
   - Ну и вид у тебя, Иэн. Ты спал в одежде?
   - Конечно, в одежде, - ответил он сердито. - Что ты думаешь, я убежал с ночной рубашкой и надевал ее каждую ночь на торфянике?
   Она коротко фыркнула от смеха, представив себе эту картину, и выражение его лица смягчилось.
   - О, пойдем, болван, - сказала она, сжалившись над ним. - Пойдем в буфетную, мы тебя почистим и причешем волосы, пока ма и па не видели тебя.
   Он уставился на нее, затем развернулся, чтобы взглянуть на меня со смущенным раздражением.
   - Почему, во имя небес, - спросил он ломким голосом, - все думают, что чистота может помочь?
   Джейми усмехнулся и, спешившись, хлопнул его по плечу, вызвав небольшое облачко пыли.
   - Это не повредит, Иэн. Иди, я думаю, будет лучше, если твоим родителям не придется иметь дело со всеми сразу. Они захотят сначала увидеть твою тетушку.
   - Ммфм.
   С угрюмым кивком согласия молодой Иэн поплелся за дом, буксируемый своей решительной сестрой.
   - Что ты ел? - спросила она, мельком взглянув на него, когда они удалялись. - У тебя вокруг рта грязно.
   - Это не грязь, это усы! - прошипел он взбешенно, украдкой оглянувшись назад, чтобы посмотреть, услышали ли этот разговор Джейми и я. Его сестра застыла на месте, всматриваясь в него.
   - Усы? - сказала она громко и недоверчиво. - У тебя?
   - Пошли!
   Схватив ее за локоть, он затолкал ее через ворота в огород, сутулясь от смущения.
   Джейми опустил голову к моему бедру, спрятав лицо в моих юбках. Случайному наблюдателю, возможно, показалось бы, что он отвязывает седельные сумки, но он не увидел бы, что его плечи тряслись, или не почувствовал бы их вибрацию от беззвучного смеха.
   - Все в порядке, они ушли, - сказала я мгновение спустя, также задыхаясь от сдерживаемого смеха.
   Джейми поднял свое покрасневшее лицо и использовал мою юбку, чтобы вытереть слезы с глаз.
   - Усы? У тебя? - прокаркал он, подражая племяннице, и снова рассмешил нас. Он покачал головой, глотая воздух. - Христос! Она похожа на свою мать! То же самое мне сказала Дженни, когда увидела, как я впервые бреюсь. Я тогда чуть не перерезал себе горло.
   Он снова вытер глаза и легко провел ладонью по густой мягкой щетине, которая покрывала его челюсти и горло темно-рыжим ковром.
   - Хочешь побриться прежде, чем мы встретимся с Дженни и Иэном? - спросила я, но он покачал головой.
   - Нет, - ответил он, приглаживая волосы, выбившиеся из шнурка. - Молодой Иэн прав, чистота вряд ли поможет.
  
   Они, должно быть, услышали собак, и Иэн, и Дженни были в гостиной, когда мы туда вошли. Она сидела в кресле и вязала чулок, он стоял перед огнем в простой черной куртке и брюках, грея спину. Поднос с домашними лепешками и бутылка домашнего пива были выставлены, явно, в ожидании нас.
   Это была уютная, приветливая сцена, и я почувствовала, что моя усталость исчезла, как только мы вошли в комнату. Иэн повернулся к нам со смущенной улыбкой, но я смотрела только на Дженни.
   Она также смотрела на меня. Она сидела неподвижно в кресле, широко отрыв глаза, обращенные к двери. На мой первый взгляд она сильно изменилась, но второй - она не изменилась вообще. Черные кудри все еще были густы, хотя, возможно, немного потускнели, и в них появились серебряные нити. Черты были те же самые - широкие высокие скулы, сильная челюсть и длинный нос, такой же, как у Джейми. Мерцание огня камина и тени клонящегося к закату дня, вот что создавало странное впечатление от ее вида. Одно мгновение морщины вокруг глаз и рта углублялись так, что она выглядела, как старуха, в следующее мгновение ее лицо окрашивалось девическим румянцем, словно объемная картинка из коробки Крэкер-Джека81.
   При нашей первой встрече в борделе Иэн повел себя так, словно увидел призрак. Дженни выглядела почти также; она немного мигала, открыв рот, но во всем остальном ее лицо было неподвижно, пока я шла к ней через комнату.
   Джейми шел позади меня, держа руку на моем локте. Он сжал его слегка, когда мы подошли к креслу, и отпустил. Я чувствовала себя, словно в суде, подавляя импульс сделать почтительный реверанс.
   - Мы дома, Джении, - сказал он. Его рука успокаивающим жестом коснулась моей спины.
   Она быстро взглянула на брата, потом снова перевела взгляд на меня.
   - Значит, это ты, Клэр?
   Ее голос был тих и осторожен, совсем не сильный голос женщины, которую я помнила.
   - Да, это я, - ответила я, улыбнувшись, и протянула к ней руки. - Ужасно рада видеть тебя, Дженни.
   Она осторожно взяла мои руки. Потом ее хватка усилилась, и она поднялась на ноги.
   - Христос, это ты! - произнесла она, слегка задыхаясь. И внезапно женщина, которую я знала, вернулась, темно-синие глаза ожили, с любопытством глядя в мое лицо.
   - Конечно, она, - сказал Джейми грубовато. - Ведь Иэн тебе все рассказал, ты думаешь, что он лгал?
   - Ты почти не изменилась, - произнесла она, игнорируя брата, с любопытством касаясь моего лица. - Волосы стали немного светлее, но, Боже мой, ты все такая же!
   Ее пальцы были прохладны и пахли травами и вареньем из красной смородины, также присутствовал слабый запах аммиака и животного воска от шерстяной пряжи.
   Давно забытый запах шерсти вернул мне множество воспоминаний об этом месте и счастливом времени, когда я жила здесь, и мои глаза наполнились слезами.
   Она увидела их и крепко обняла меня, ее гладкие мягкие волосы прижались к моему лицу. Она была намного ниже меня, и из-за тонких костей скелета смотрелась худенькой, однако у меня было такое чувство, словно я была в теплых сильных объятиях кого-то, кто был больше меня.
   Через мгновения она отпустила меня и отступила назад, издав смешок.
   - Боже, ты даже пахнешь по-прежнему! - воскликнула она, и я тоже рассмеялась.
   Подошел Иэн, он ласково обнял меня и коснулся губами моей щеки. Он слабо пах сеном, листьями капусты и слабым намеком на торфяной дым, наложенными на его собственный мускусный запах.
   - Рады, что ты вернулась, Клэр, - сказал он. Его мягкие карие глаза улыбались мне, и чувство, будто я вернулась домой, усилилось. Он немного отступил, смущенно улыбаясь. - Скушаете что-нибудь? - он указала на поднос на столе.
   Я колебалась, но Джейми с готовностью подошел к столу.
   - Перекусить не помешает, Иэн, спасибо, - сказал он. - Ты будешь, Клэр?
   Стаканы были наполнены, и мы продолжали легкий разговор с полными ртами, сидя вокруг огня. Несмотря на сердечность встречи, я сильно осознавала подспудную напряженность, которая была связана не только с моим появлением.
   Джейми, сидящий рядом со мной на дубовой скамье, сделал лишь один глоток пива, а овсяная лепешка так и не надкушенная лежала у него на колене. Я знала, что он принял предложение перекусить не потому, что был голоден, но чтобы замаскировать тот факт, что ни сестра, ни шурин не поприветствовали его.
   Я поймала быстрый обмен взглядами между Иэном и Дженни, и более длительный - между Дженни и Джейми. Совершенно чужая здесь, я сидела, опустив глаза, наблюдая за всеми из-под ресниц. Джейми сидел слева от меня, и я чувствовала движение, когда два его неподвижных пальца выбивали дробь по его бедру.
   Разговор, который и так была вялый, прекратился, и на комнату опустилась неловкая тишина. Сквозь слабое шипение торфа в очаге я услышала несколько отдаленных ударов со стороны кухни, но не было звуков, которыми, как я помнила, был наполнен этот дом - постоянная деятельность, шумное движение, бег по лестнице, детские крики и ор младенцев в детской наверху.
   - Как ваши дети? - спросила я Дженни, сломав тишину.
   Когда она заговорила, я поняла, что задала не тот вопрос.
   - О, с ними все в порядке, - сказала она неохотно. - Все очень хорошо. И с внуками тоже, - добавила она, скрывая улыбку при мысли о них.
   - Они все в доме молодого Джейми, - сказал Иэн, отвечая на вопрос, который я подразумевала. - У его жены родился ребенок неделю назад, и три девочки пошли помочь ей. А Майкл сейчас в Инвернессе, чтобы забрать некоторые вещи, пришедшие из Франции.
   Иэн и Джейми обменялись взглядами. Я видела, как Джейми слегка наклонил голову, а Иэн ответил тем же. "И в чем же дело, черт побери?" - подумала я. В комнате ощущалось такое множество скрытых эмоций, что мне хотелось встать и призвать всех к порядку, просто чтобы разрядить обстановку.
   Очевидно, Джейми чувствовал то же самое. Он откашлялся, глядя прямо на Иэна, и обратился к главному вопросу на повестке дня, сказав.
   - Мы привезли парня с собой.
   Иэн глубоко вздохнул, его длинное невзрачное лицо слегка застыло.
   - Да?
   Тонкий слой любезности исчез, как утренняя роса.
   Я почувствовала, как Джейми напрягся, готовый защищать своего племянника до последнего.
   - Он хороший парень, Иэн, - сказал он.
   - Да? - вместо него ответила Дженни, ее прекрасные черные брови были нахмурены. - Ты бы не говорил так, если бы знал, как он ведет себя дома. Но, возможно, с тобой он ведет себя иначе, Джейми?
   В ее словах слышалось обвинение, и я почувствовала, что напряженность Джейми усилилась.
   - Очень любезно с твоей стороны, что ты заступаешься за парня, Джейми, - вмешался Иэн с холодным поклоном в сторону своего шурина. - Но нам хотелось бы послушать самого молодого Иэна, если ты не возражаешь. Он наверху?
   Мускул в уголке рта Джейми дергался, но он ответил спокойно.
   - В буфетной, он хотел привести себя в порядок перед встречей с вами.
   Его правая рука опустилась и предупреждающе сжала мою ногу. Он не упомянул, что встретил Джанет, и я поняла, что она была отослана со своими сестрами, так как Дженни и Иэн хотели разобраться с моим появлением и возвращением их блудного сына без детей. Однако она пробралась назад без ведома родителей, желая то ли увидеть пресловутую тетушку Клэр, то ли помочь брату.
   Я прикрыла веки, показывая, что поняла. Нет никакого смысла упоминать о девушке в ситуации, и так чреватой напряженностью.
   Послышались звуки шагов и постукивание деревянной ноги Иэна. Иэн, который до этого вышел из комнаты, сейчас возвратился, толкая перед собой сына.
   Блудный сын выглядел настолько представительно, насколько мыло, вода и бритва могли помочь в этом. Его выступающие челюсти покраснели от бритья, а волосы на шее слиплись от воды сосульками. Пыль из пальто была выбита, рубашка застегнута на все пуговицы. Мало что можно было сделать с обгоревшими волосами на одной стороне его головы, но другая сторона была тщательно расчесана. Одна штанина была разорвана, но, в общем, он смотрелся, как любой другой человек, ожидающий немедленного расстрела.
   - Ма, - сказал он, наклонив голову в сторону матери.
   - Иэн, - произнесла она ласково, и он взглянул на нее, пораженный мягкостью ее тона. Легкая улыбка изогнула ее губы при виде сына.
   - Я рада, что ты снова дома, mo chridhe, - сказала она.
   Лицо мальчика сразу прояснилось, словно он только что услышал отсрочку, прочитанную перед растрельной командой. Потом он увидел лицо своего отца и напрягся. Он тяжело вздохнул и опустил голову, глядя на половицы.
   - Ммфм, - сказал Иэн. Он сейчас был похож на жесткого шотландца даже больше, чем преподобный Кэмпбелл, ничем не напоминая добродушного человека, которого я знала.
   - Теперь, я хотел бы услышать, что ты можешь сказать в свою защиту, малец.
   - О, ну ... я ... - молодой Иэн затих с несчастным видом, потом откашлялся и сделал вторую попытку. - Ну, ... ничего, отец, - пробормотал он.
   - Смотри на меня! - сказал Иэн резко. Сын неохотно поднял голову и поглядел на отца, но его взгляд постоянно убегал в сторону, словно он боялся долго смотреть на строгое лицо перед ним.
   - Ты понимаешь, что ты сделал со своей матерью? - потребовал ответа Иэн. - Исчез и заставил ее думать, что ты ранен или убит. Ушел, не сказав ни слова, и три дня от тебя ни слуху, ни духу, пока Джо Фрейзер не принес письмо, которые ты оставил. Ты даже не можешь представить, что значили для нее эти три дня.
   Или выражение лица Иэна, или его слова произвели сильный эффект на провинившееся потомство. Молодой Иэн снова опустил голову, уставившись в пол.
   - Ну, я думал, что Джо принесет его быстрее, - пробормотал он.
   - Да, это письмо! - лицо Иэна все более краснело, пока он говорил. - "Уехал в Эдинбург", вот и все, что ты написал, - он стукнул ладонью по столу с таким громким хлопком, что все подпрыгнули. - "Уехал в Эдинбург"! Не "с вашего разрешения", не "я напишу вам", ничего, кроме "Дорогая мама, я уехал в Эдинбург. Иэн"!
   Молодой Иэн вскинул голову, глаза его сердито сверкали.
   - Неправда! Я написал "не волнуйтесь обо мне" и написал еще "С любовью, Иэн"! Я так написал, правда же, ма?
   Впервые он обратился к Дженни.
   Она была неподвижна, словно камень, пока ее муж говорил, ее лицо было отрешенным и невыразительным. Теперь ее глаза смягчились, и намек на улыбку появился на ее полных губах.
   - Да, Иэн, ты написал, - сказала она мягко. - Это было мило с твоей стороны ... но я действительно волновалась.
   Он опустил глаза, и я увидела, как на его тощем горле дернулось большое адамово яблоко, когда он сглотнул.
   - Я сожалею, ма, - сказал он так тихо, что я едва его слышала. - Я ... я не хотел ...
   Голос его затих окончательно, и он пожал плечами.
   Дженни сделала движение, как бы собираясь протянуть к нему руки, но поймала взгляд Иэна, и ее руки упали на колени.
   - Дело в том, - произнес Иэн, говоря медленно и четко, - что это не в первый раз, не так ли, Иэн?
   Мальчик не ответил, но слегка дернулся, что, возможно, было согласием. Иэн подошел к сыну ближе. И хотя по росту они были равны, различие между ними было очевидно. Иэн, высокий и костлявый, имел, однако, сильные мускулы и выглядел мощным человеком, несмотря на свою деревянную ногу. Его сын же казался скорее хилым и застенчивым, сильно напоминая неоперившегося птенца.
   - Нет, ты прекрасно понимал, что ты делал, ведь мы не раз предупреждали тебя, чтобы ты не ходил дальше Брох Мордхи ... и ты знал прекрасно, что мы будем волноваться, да? Ты знал и, тем не менее, ты ушел.
   Эта беспощадная оценка его поведения вызвала что-то вроде дрожи по всему телу молодого Иэна, но он продолжал упорно молчать.
   - Смотри на меня, парень, когда я с тобой говорю!
   Голова мальчика медленно поднялась. Он выглядел угрюмым, но смирившимся; очевидно, такие сцены были знакомы ему прежде, и он знал, к чему они приводят.
   - Я даже не собираюсь спрашивать твоего дядю, что ты делал в Эдинбурге, - сказал Иэн. - Я только надеюсь, что ты не вел себя там по-дурацки, как здесь. Но ты не послушался меня и причинил страдания твоей матери, чем бы ты там не занимался.
   Дженни шевельнулась, словно хотела что-то сказать, но властное движение руки Иэна остановило ее.
   - Что я говорил тебе в последний раз, маленький Иэн? Что я сказал, когда порол тебя? Повтори это, Иэн!
   Черты лица молодого Иэна заострились, но он молчал, упрямо сжав рот.
   - Скажи мне! - взревел Иэн, снова хлопнув рукой по столу.
   Молодой Иэн моргнул от неожиданности, и его лопатки на спине сошлись, потом снова разошлись, как если бы он хотел измениться в размере, но не был уверен, уменьшиться ему или увеличиться.
   - Вы сказали ... вы сказали, что спустите с меня шкуру. В следующий раз.
   Его голос перешел на забавный писк на последнем слове, и он закрыл рот, сильно сжав зубы.
   Иэн неодобрительно покачал головой.
   - Да. И я подумал, что у тебя достанет здравого смысла понять, что следующего раза не должно быть, но я ошибался.
   Он тяжело втянул воздух и выдохнул, фыркая.
   - Я действительно недоволен тобой, Иэн, и это правда, - он дернул головой в направлении двери. - Выйди во двор. Я встречусь с тобой возле ворот.
  
   Когда шаги провинившегося затихли в коридоре, в гостиной установилась напряженная тишина. Я старательно не поднимала глаз от своих рук, лежащих на коленях. Джейми, сидящий рядом, сделал медленный глубокий вдох, сдерживая себя, и выпрямился.
   - Иэн, - тихо сказал Джейми шурину. - Мне кажется, тебе не стоит делать этого.
   - Что? - брови Иэна были нахмурены от гнева, когда он повернулся к Джейми. - Отстегать парня? Разве ты имеешь право голоса в этом вопросе?
   Челюсти Джейми напряглись, но голос оставался спокойным.
   - Я не имею никаких прав, Иэн. Он твой сын, и ты можешь делать с ним все, что захочешь. Но, может быть, ты позволишь мне прежде сказать, почему он так поступает?
   - Так поступает? - закричала Дженни, пробуждаясь внезапно к жизни. Она могла не вмешиваться в разговор Иэна с сыном, но когда разговор коснулся брата, она не могла позволить никому говорить вместо нее. - Ушел ночью, как вор, ты имеешь в виду? Или связался с бандитами и рисковал своей шеей ради бочки бренди?
   Иэн заставил ее замолчать быстрым жестом. Он колебался, все еще хмурясь, но потом кивнул головой, давая разрешение.
   - Связался с бандитами такими, как я? - спросил Джейми сестру с заметной резкостью в голосе. Его глаза встретились с такими же синими глазами сестры.
   - Ты не знаешь, Дженни, откуда появляются деньги, которые кормят вас, ваших детей и всех здесь, и которые не позволяют крыше обвалиться на ваши головы? Они вовсе не от печатания псалмов в Эдинбурге!
   - Разве я не знаю? - вспыхнула она. - Разве я спрашиваю тебя, что ты делаешь?
   - Нет, не спрашиваешь, - сказал он, вспыхивая в ответ. - Я думал, ты не знаешь, но в действительности ты знаешь, не так ли?
   - И ты обвиняешь меня в том, чем ты занимаешься? Это моя вина, что у меня есть дети, и что они хотят есть?
   Она не краснела, как Джейми, когда тот выходил из себя; от ярости она становилась мертвенно бледной.
   Я видела, как он изо всех сил пытался сдержать свой гнев.
   - Обвиняю тебя? Нет, конечно, нет ... но правильно ли обвинять нас с Иэном, что мы не можем прокормить семью, работая только на земле?
   Дженни также прилагала все усилия, чтобы сдержать свой нрав.
   - Нет, - сказала она. - Ты делаешь то, что должен, Джейми. И ты хорошо понимаешь, что я не имела в виду тебя, когда говорила про преступников, но ...
   - Ты имеешь виду людей, которые работают на меня? Я делаю то же, что и они, Дженни! Если они преступники, то кто я?
   Он впился в нее взглядом, горящим от негодования.
   - Ты мой брат, - сказала она коротко, - хотя иногда мне неприятно вспоминать об этом. Черт тебя побери, Джейми Фрейзер! Ты хорошо знаешь, что я не хочу ссориться с тобой, что бы ты ни делал. Если бы ты грабил людей на большой дороге или содержал бордель в Эдинбурге, это значило бы только то, что у тебя не было иного выхода. Но это не означает, что я хочу, чтобы мой сын был частью этого!
   Глаза Джейми слегка сузились при упоминании о публичном доме в Эдинбурге, и он метнул обвиняющий взгляд на Иэна, который только покачал головой. Он вообще выглядел слегка удивленным яростными нападками своей жены.
   - Я не сказал ни слова, - произнес он кратко. - Ты же ее знаешь.
   Джейми глубоко вздохнул и повернулся к Дженни, очевидно намереваясь быть разумным.
   - Да, я понимаю. Но ты не должна думать, что я подвергну молодого Иэна опасности. Боже, Дженни, я забочусь о нем, как если бы он был моим сыном!
   - Да? - ее скептицизм был очевиден. - Именно потому ты поощряешь его убегать из дома и держишь его рядом с собой, не послав нам никакого известия, чтобы успокоить наши страхи?
   У Джейми хватило приличия выглядеть смущенным.
   - Да, я очень сожалею об этом, - пробормотал он. - Я хотел ... - он прервался с нетерпеливым взмахом руки. - Ну, дело не в том, что я собирался; я должен был предупредить вас, и я не сделал. Но что касается подстрекательства к побегу ...
   - Нет, я не обвиняю тебя в этом, - прервал его Иэн. - Не напрямую, по крайней мере.
   Гнев исчез с эго длинного лица. Он выглядел усталым и немного грустным. Кости на его лица выступили отчетливее, угасающий послеобеденный свет подчеркнул впалости на его щеках.
   - Дело в том, что парень любит тебя, Джейми, - сказал он тихо. - Я вижу, как он слушает, когда ты приезжаешь и рассказываешь о своих делах. Я вижу его лицо. Он думает, что твоя жизнь - это сплошные приключения, нечто совсем иное, чем таскание козьего помета в огород его матери.
   Он невольно улыбнулся.
   Джейми ответил шурину быстрой улыбкой и пожатием плеч.
   - Ну, это нормально для парня его возраста хотеть немного приключений, нет? Ты и я были такими же.
   - Хочет он или нет, он не должен участвовать в приключениях, в которые ввязываешься ты, - резко вмешалась Дженни. Она покачала головой, и морщинка между ее бровями стала более глубокой, когда она неодобрительно глядела на брата. - Бог знает, но твоя жизнь зачарована, иначе ты был бы мертв уже дюжину раз.
   - Да, я подозреваю, что он для чего-то хранил меня.
   Джейми взглянул на меня с короткой улыбкой, и его рука отыскала мою. Дженни также бросила взгляд на меня, сохраняя непроницаемое лицо, и вернулась к предмету разговора.
   - Что ж, может быть, - произнесла она. - Но я не говорю, что то же самое верно для молодого Иэна.
   Ее выражение немного смягчилось.
   - Я не знаю многого о том, как ты живешь, Джейми, но я знаю достаточно хорошо, что мальчик так не должен жить.
   - Ммфм, - Джейми потер рукой по щетинистой скуле и попробовал еще раз. - Ну, в общем, вот что я думаю о молодом Иэне. Он вел себя, как мужчина, последнюю неделю, и я не думаю, что это правильно бить его, как несмышленого мальца, Иэн.
   Брови Дженни приподнялись, словно изящные крылья, выражая презрение.
   - Мужчина, не так ли? Да ведь он всего лишь ребенок, Джейми. Ему только четырнадцать лет!
   Несмотря не раздражение, один уголок рта Джейми приподнялся.
   - Я был мужчиной в четырнадцать лет, Дженни, - сказал он мягко.
   Она фыркнула, но влага внезапно заблестела в ее глазах.
   - Ты думал, что ты был, - она встала и резко отвернулась, моргая глазами. - Да, я помню тебя тогда, - сказала она, отвернувшись лицом к книжной полке. Она протянула руку и схватилась за ее край, словно пытаясь поддержать себя.
   - Ты был красивым парнем, Джейми, когда ехал с Дугалом в твой первый набег, и кинжал ярко сиял на твоем бедре. Мне было шестнадцать, и я думала, что никогда не видела столь прекрасного зрелища, чем ты на своем пони, высокий и стройный. И я помню, когда ты вернулся весь покрытый грязью с исцарапанным лицом от падения в ежевику, а Дугал хвалился папе, что ты угнал шесть коров и, получив удар мечом по голове плашмя, даже не пикнул.
   Ее лицо снова стало спокойным, и она повернулась к брату, оторвавшись от созерцания книг.
   - Это мужчина, да?
   Намек на усмешку появился на лице Джейми, когда он встретил ее пристальный взгляд.
   - Ну, наверное, для этого нужно немного больше, - сказал он.
   - Да? - сказала она сухо. - И что же это? Лечь в постель с женщиной? Убить человека?
   Я всегда думала, что Джанет Фрейзер обладала особой проницательностью, когда дело касалось ее брата. Очевидно, этот талант простирался и на ее сына. Краска на лице Джейми усилилась, но выражение лица не изменилось.
   Она медленно покачала головой, пристально глядя на брата.
   - Нет. Маленький Иэн - еще не мужчина, но ты - да, и ты знаешь различие очень хорошо.
   Иэн, который наблюдал этот фейерверк эмоций между двумя Фрейзерами с таким же зачарованным видом, как и я, коротко кашлянул.
   - Как бы там ни было, - сказал он сухо. - Молодой Иэн ждет порки уже четверть часа. Прилично ли его пороть или нет, но заставлять его ждать так долго, немного жестоко, да?
   - Ты действительно должен сделать это, Иэн? - предпринял Джейми последнюю попытку, поворачиваясь к шурину.
   - Ну, - произнес Иэн медленно, - поскольку я сказал парню, что его выпорют, и он знает, что заслужил это, я не могу взять свои слова обратно. Что касается того, кто это сделает - нет, это буду не я.
   В его мягких карих глазах блеснул веселый огонек. Он подошел к буфету и, вытянув ящик, достал толстый кожаный ремень, который сунул в руку Джейми.
   - Ты сделаешь это.
   - Я? - произнес Джейми с ужасом. Он сделал безуспешную попытку пихнуть ремень назад в руки Иэна, но шурин проигнорировал его попытку. - Я не могу бить парня.
   - О, я думаю, ты можешь, - спокойно сказал Иэн, складывая руки. - Ты ведь часто говорил, что он для тебя, как родной сын. - Он наклонил голову набок, и хотя его лицо было спокойным, выражение карих глаз было решительным. - Я говорил тебе, Джейми, нелегко быть его отцом; теперь тебе следует пойти и узнать это самому, да?
   Джейми долгое время пристально смотрел на Иэна, потом обратился к сестре. Она приподняла бровь, уставившись на него в ответ.
   - Ты заслужил этого наравне с ним. Так что иди.
   Губы Джейми сжались, а крылья носа побелели. Потом он развернулся на каблуках и вышел без слов. Быстрые шаги прозвучали по половицам, и дверь в конце коридора приглушенно хлопнула.
   Дженни бросила быстрый взгляд на Иэна, более быстрый на меня, и подошла к окну. Иэн и я, оба выше ее, подошли и стали рядом. Свет снаружи быстро угасал, но было достаточно светло, чтобы увидеть темную фигуру молодого Иэна, прислонившегося к воротам в двадцати ярдах от дома.
   Оглянувшись на звук шагов, он увидел направлявшегося к нему дядю и удивленно выпрямился.
   - Дядя Джейми? - его взгляд упал на ремень, и он выпрямился еще больше. - Вы собираетесь бить меня?
   Вечер был тихий, и я могла слышать, как Джейми со свистом втянул воздух.
   - Полагаю, я должен, - сказал он честно. - Но сначала я должен извиниться перед тобой, Иэн.
   - Передо мной? - молодой Иэн казался слегка ошеломленным. Очевидно, он не привык, чтобы старшие извинялись перед ним, особенно, прежде чем выпороть его. - Вы не должны извиняться, дядя Джейми.
   Более высокая фигура прислонилась к воротам, глядя на меньшую, склонив голову.
   - Да, я должен. Моя вина, Иэн, что я позволил тебе остаться в Эдинбурге, и вероятно, было неправильно рассказывать все эти истории, из-за которых ты захотел убежать. Я водил тебя туда, куда не должен был, и, возможно, подверг тебя опасности. Я создал тебе большие проблемы с родителями - больше, чем смог бы ты сам. Я сожалею об этом, Иэн, и хочу, чтобы ты простил меня.
   - О, - меньшая фигура провела рукой по волосам, явно находясь в недоумении от этих слов. - Хорошо ... да. Конечно, дядя.
   - Спасибо, Иэн.
   Они постояли в тишине некоторое время, потом молодой Иэн вздохнул и расправил поникшие плечи.
   - Полагаю, мы должны покончить с этим, да?
   - Полагаю, что так, - голос Джейми звучал с такой же неохотой, как и у племянника. Я услышала, как Иэн рядом со мной фыркнул, но не поняла, то ли возмущенно, то ли весело.
   Молодой Иэн покорно повернулся лицом к воротам. Уже сильно стемнело, и мы могли видеть только смутные тени, но из окна нам все было хорошо слышно. Джейми стоял возле племянника, неловко переминаясь, словно был неуверен, что делать.
   - Ммфм. А сколько твой отец ...
   - Обычно десять, дядя ... - молодой Иэн сбросил куртку и теперь развязывал пояс на талии, отвечая через плечо. - Двенадцать, если плохо, и пятнадцать, если действительно ужасно.
   - Что ты скажешь, плохо или очень плохо?
   Со стороны мальчика послышался короткий невольный смешок.
   - Если отец заставил вас сделать это, это действительно ужасно, но я соглашусь на "просто плохо". Пусть лучше будет двенадцать.
   Иэн возле меня снова фыркнул. На сей раз это было определенно веселье.
   - Честный парень, - пробормотал он.
   - Ну, тогда, - Джейми втянул воздух и отвел руку, но был остановлен молодым Иэном.
   - Подождите, я еще не готов.
   - Ох, тебе обязательно это делать? - голос Джейми звучал немного напряженно.
   - Да, отец говорит, что только девчонок бьют через юбки, - объяснил молодой Иэн. - Мужчины должны получать по голому заду.
   - Он чертовски прав насчет этого, - пробормотал Джейми, по-видимому, еще переживая обиду от ссоры с Дженни. - Ты готов?
   Необходимые приготовления были сделаны, и большая фигура отступила на шаг и размахнулась. Раздался громкий звук удара, и Дженни вздрогнула от сочувствия к сыну. Но парень смолчал, лишь слегка выдохнув, и продолжал молчать всю порку.
   Наконец, Джейми опустил руку и вытер лоб. Он протянул руку Иэну, тяжело навалившемуся на забор.
   - Все в порядке, парень?
   Молодой Иэн выпрямился с некоторым трудом и натянул брюки.
   - Да, дядя. Спасибо.
   Голос мальчика был немного хриплым, но ровным и спокойным. Он взял протянутую руку Джейми. К моему удивлению вместо того, чтобы отвести мальчика обратно в дом, Джейми вложил ремень в другую руку Иэна.
   - Твоя очередь, - объявил он, шагнул к воротам и наклонился. Молодой Иэн был так же потрясен, как и все, находящиеся в доме.
   - Что? - сказал он ошеломленно.
   - Я сказал, что теперь твоя очередь, - произнес его дядя ровным голосом. - Я наказал тебя, теперь ты должен наказать меня.
   - Я не могу это сделать, дядя!
   Молодой Иэн был так потрясен, словно его дядя предложил ему совершить что-то непристойное.
   - Да, ты можешь, - сказал Джейми, глядя племяннику прямо в глаза. - Ты слышал, что я говорил, принося тебе извинения, нет?
   Иэн ошеломленно кивнул головой.
   - Хорошо. Я также поступил неправильно, и я должен быть наказан за это. Мне не хотелось бить тебя, и я знаю, что ты тоже не хочешь делать этого, но мы оба должны пройти через это. Понимаешь?
   - Д-да, дядя, - произнес мальчик, запинаясь.
   - Хорошо тогда.
   Джейми стащил свои бриджи, поднял подол рубахи и наклонился вперед, сжимая перекладину руками. Он подождал секунду, потом заговорил снова, так как Иэн стоял, словно парализованный, и ремень свисал из его безвольной руки.
   - Давай.
   Голос его был стальным, таким голосом он разговаривал с контрабандистами, и не повиноваться ему было невозможно. Иэн робко шевельнулся, готовясь сделать то, что ему приказали. Отступив, он нерешительно замахнулся. Послышался тупой звук удара.
   - Этот удар не считается, - сказал Джейми твердо. - Послушай, парень, мне тоже было нелегко бить тебя. Так что делай работу по-настоящему.
   Худая фигура распрямила плечи с внезапной решимостью, и кожаный ремень просвистел в воздухе. Он врезался, словно молния, в тело Джейми, и тот удивленно охнул. Со стороны Дженни раздалось подавленное хихиканье.
   Джейми откашлялся.
   - Да, это подойдет. Продолжай.
   Мы слышали, как молодой Иэн считал вполголоса между ударами, но кроме приглушенного "Христос!" на девятом ударе, от его дяди не было ни звука.
   С общим вздохом облегчения, раздавшимся изнутри дома, Джейми выпрямился после завершающего удара и заправил рубашку в бриджи. Он формально поклонился племяннику.
   - Спасибо, Иэн.
   Затем, опустив формальность, он потер свою заднюю часть и произнес тоном грустного восхищения:
   - Христос, парень, ну и рука у тебя!
   - Такая же, как у вас, дядя, - сказал Иэн, также скривившись.
   Две фигуры, сейчас почти невидимые, некоторое время стояли, посмеиваясь и потирая пострадавшие места. Потом Джейми обнял племянника за плечи и повернул его к дому.
   - Если так, Иэн, то я не хотел бы быть вынужденным делать это снова, - сказал он доверчиво.
   - Договорились, дядя Джейми.
   Мгновение спустя, двери открылись, и, переглянувшись, Дженни и Иэн, как один, повернулись, чтобы приветствовать блудных сыновей.
  
  33
  ЗАХОРОНЕННОЕ СОКРОВИЩЕ
  
   - Ты ужасно похож на бабуина, - заметила я.
   - Да? Кто это такой?
   Несмотря на студеный ноябрьский воздух, вливающийся в полуоткрытое окно, Джейми не испытывал никакого дискомфорта, сбросив свою рубашку на уже лежащую на полу груду одежды.
   Он сильно потянулся, теперь полностью обнаженный. Его суставы легонько затрещали, когда он изогнул спину и дотянулся кулаками до прокопченной от дыма балки.
   - О, Боже, как хорошо быть не на лошади!
   - М-м-м. Не говоря уже о настоящей кровати вместо влажного торфа.
   Я перевернулась, наслаждаясь теплотой тяжелых стеганых одеял и ощущением расслабленных мускулов на невыразимо мягкой перине из гусиного пуха.
   - Ты собираешься рассказать мне, кто такой бабуин? - спросил Джейми. - Или ты делаешь замечания только для своего удовольствия?
   Он повернулся, взял ивовый прутик с умывальника и стал чистить зубы. Я улыбнулась при виде этого зрелища. Если я и не сделала ничего особенно полезного в мое предыдущее пребывание здесь, то, по крайней мере, я способствовала тому, что практически все Фрейзеры и Мюрреи сохранили здоровые зубы, в отличие от большинства горцев - и в отличие от большинства англичан тоже.
   - Бабуин, - сказала я, наслаждаясь видом его мускулистой спины, наклоненной во время чистки зубов, - это очень большая обезьяна с красным задом.
   Он фыркнул от смеха и чуть не подавился прутиком.
   - Ну, - сказал он, вытащив его изо рта, - я не скажу, что твое замечание совсем не соответствует действительности, сассенах. - Он усмехнулся, показав белые блестящие зубы, и отбросил палочку. - Меня уже тридцать лет не хлестали ремнем, - добавил он, нежно проведя руками по своей все еще пылающей задней части. - Я забыл, как это больно.
   - А молодой Иэн считал, что у тебя железный зад, - сказала я, забавляясь. - Стоило ли это того, как ты думаешь?
   - О, да, - уверенно ответил он и легко скользнул в кровать рядом со мной.
   Его тело было холодным и твердым, словно мрамор, и я взвизгнула, но не отстранилась, когда он крепко притиснул меня к своей груди.
   - Христос, какая ты теплая, - пробормотал он. - Прижмись сильнее, м-м-м?
   Его нога проникла между моими, и он обхватил мои ягодицы ладонями, притягивая меня ближе к себе.
   Он издал глубокий вздох удовлетворения, и я расслабилась, прижавшись к нему, чувствуя сквозь тонкий хлопок ночной рубашки, предоставленной мне Дженни, как температуры наш тел выравниваются. В камине горел торф, но он не мог согреть промозглый воздух комнаты. Тепло горячих тел согревало более эффективно.
   - О, да, это стоило того, - сказал он. - Я мог бы избить молодого Иэна до полубессознательного состояния - его отец делал это дважды или трижды - но это приведет лишь к тому, что он еще больше исполнится решимости удрать при первой возможности. Но теперь ему будет легче пройтись по горячим углям, чем совершить такое снова.
   Он говорил уверенно, и я подумала, что он был, безусловно, прав. Молодой Иэн выглядел совершенно ошеломленным, когда получал прощение от родителей - поцелуй от матери и короткое объятие от отца. После этого он удалился в спальню, унося с собой горку пирогов, без сомнения имея многое, что следует обдумать.
   Джейми тоже был прощен, получив свою долю поцелуев, и я подозревала, что для него это было важнее, чем воздействие его поступка на молодого Иэна.
   - По крайней мере, Дженни и Иэн больше не сердятся на тебя, - заметила я.
   - Нет, я не думаю, что они действительно сердились на меня, они просто не знали, что делать с парнем, - объяснил он. - Они уже вырастили двух сыновей; и молодой Джейми, и Майкл - прекрасные парни, но они больше похожи на Иэна - мягкие и легкие по характеру. Молодой Иэн достаточно тихий, но он больше похож на мать ... и на меня.
   - Фрейзеры упрямы, а? - произнесла я с улыбкой. Эта маленькая истина о клане Фрейзеров была первой вещью, которую я выучила, встретив Джейми, и ничто в моем последующем опыте не убедило меня, что она была ошибочной.
   Он хохотнул, издав глубокий бархатистый смешок.
   - Да, это так. Молодой Иэн может быть похож на Мюрреев, но он также урожденный Фрейзер. И бесполезно кричать на упрямого человека и бить тоже, это только укрепляет его в своем упрямстве.
   - Буду иметь это в виду, - сказала я сухо.
   Его рука гладила мое бедро, постепенно поднимая хлопковую рубашку вверх. Внутренняя печка Джейми начала свою работу, и его ноги, прижатые к моим ногам, стали горячими и твердыми. Одно колено мягко толкалась, пытаясь проникнуть между моих ног. Я обхватила его ягодицы и легонько сжала их.
   - Доркас сказала мне, что многие господа платят хорошую плату за то, чтобы их отшлепали в борделе. Она говорит, что это их возбуждает ...
   Джейми коротко фыркнул, напрягая ягодицы, потом расслабил, когда я нежно погладила их.
   - Да? Полагаю, это верно, если Доркас говорит так, но я не вижу в этом ничего возбуждающего. Есть много приятных способов заставить член стоять, скажу я тебе. С другой стороны, - добавил он, желая быть справедливым, - возможно, совсем другое дело, когда плеть держит хорошенькая девушка, а не твой отец ... или твой племянник.
   - Возможно. Я попробую когда-нибудь?
   Ямка на его загорелом горле находилась перед моими глазами, и я хорошо видела белый шрамик над аркой его ключицы. Я прижала губы к бьющемуся там пульсу, и он задрожал, хотя ни одному из нас больше не было холодно.
   Нет, - сказал он, немного задыхаясь. Его рука возилась возле моего горла, развязывая ленты ночной рубашки. Потом он перекатился на спину, мгновенно подняв меня на себя, как если бы я ничего не весила. Зацепив пальцем рубашку за развязанную горловину, он спустил ее с моих плеч, и мои соски поднялись, ощутив холодный воздух.
   Его глаза были более раскосы, чем обычно, и он улыбался мне, полуприкрыв веки и напоминая сонного кота. Теплые ладони обхватили мои груди.
   - Я говорил, что я знаю более приятные способы, да?
  
   Свеча догорела и погасла; огонь в очаге слабо тлел, и бледный свет ноябрьских звезд мерцал в затуманенном окне. Несмотря на скудное освещение, мои глаза приспособились к темноте, и я могла видеть все детали комнаты - белый фарфоровый кувшин и тазик с синей полосой по краю, выглядевшей черной в звездном свете, маленькая вышивка на стене, беспорядочная куча одежды Джейми на табурете возле кровати.
   Джейми тоже был хорошо виден, он сбросил одеяло, и его грудь блестела от пота. Я восхитилась очертанием его плоского живота, где густые темно-рыжие кудряшки вились по бледной гладкой коже. Я не могла противиться желанию моих пальцев касаться его, проводя по его мощным изогнутым ребрам, формирующим торс.
   - Это так хорошо, - произнесла я мечтательно. - Так хорошо, иметь мужчину, к телу которого можно прикоснуться.
   - Значит, оно тебе все еще нравится?
   Он казался немного смущенным, немного довольным моими ласками. Его рука легла на мои плечи, поглаживая волосы.
   - Мм-мм.
   Это не было тем, чего мне сознательно не хватало, но наличие этого сейчас напомнило мне о радости той сонной близости, когда тело мужчины столь же доступно для вас, как и ваше собственное - его чужие формы, словно неожиданное продолжение вашего собственного тела.
   Я направила руку вниз по плоскому наклону его живота, по выступу тазовой кости, по выпуклому мускулистому бедру. Догорающий огонь камина высветил красно-золотистый пух на его руках и ногах, и темно-рыжие заросли волос между бедер.
   - Боже, ты удивительно волосатое существо, - сказала я. - Даже там.
   Я двинула руку в гладкую расселину между его бедрами, и он послушно раздвинул ноги, позволяя потрогать упругие завитки волос в складке между ягодицами.
   - Ну, в общем-то, никто не охотился на меня ради меха, - сказал он довольно. Его рука сжала мою ягодицу, нежно поглаживая ее большим пальцем. Другую руку он закинул за голову, и провел ленивым взглядом по моему телу.
   - А твоя шкура еще меньше годится для меха, сассенах.
   - Надеюсь, что это так.
   Я немного пошевелилась, подлаживаясь под его прикосновения, зона которых все расширялась, и наслаждалась теплотой его руки на моей голой спине.
   - Видела когда-нибудь гладкую ветку, пролежавшую в тихой воде долгое время? - спросил он, легко проводя пальцем по моему позвоночнику и вызывая рябь гусиной кожи, сопровождающей его движение. - На ней множество крошечных пузырьков, сотни, тысячи, миллионы, так что она вся кажется покрытой серебряной изморозью.
   Его пальцы гладили мои ребра, руки, спину, и крошечные волоски поднимались вслед за его движениями, покалывая кожу.
   - Ты похожа на нее, моя сассенах, - сказал он почти шепотом. - Гладкая и голая, вся покрытая серебром.
   Потом мы тихо лежали некоторое время, слушая капли дождя снаружи. Холодный осенний воздух плыл по комнате, смешиваясь с дымной теплотой огня. Он повернулся на бок, отвернувшись от меня, и натянул на нас стеганое одеяло.
   Я свернулась сзади него, подогнув свои колени, так что они были тесно прижаты к сгибу его ног. Теперь свет камина тускло сиял сзади меня, мерцая на округлости его плеча и неярко освещая его спину. Я могла видеть слабые полосы шрамов, которые покрывали сеткой его плечи - тонкие серебристые линии на его плоти. Когда-то я знала эти шрамы так хорошо, что могла проследить их пальцами, даже закрыв глаза. Сейчас на его плече был изогнутый полумесяцем шрам, которого я не знала, и идущий наискось порез, которого раньше не было - следы жестокого прошлого, в котором меня не было.
   Я коснулась полумесяца шрама, прослеживая его длину.
   - Никто не охотился за твоим мехом, - сказала я тихо, - но они охотились на тебя, не так ли?
   Его плечо немного двинулось, что было не совсем пожатием.
   - Время от времени, - сказал он.
   - А сейчас? - спросила я.
   Он медленно дышал мгновение или два перед ответом.
   - Да, - сказал он, наконец, - я думаю так.
   Мои пальцы скользнули вниз по косому порезу. Это был глубокий шрам, старый и хорошо излеченный, так как полоска была узкая и гладкая под моими пальцами.
   - Ты знаешь, кто?
   - Нет, - он затих на мгновение, потом его рука сжала мою руку, лежащую на его животе. - Но, возможно, я знаю почему.
   Без детей и внуков дом был очень тих. Все спали - слуги в отдаленных комнатах позади кухни, Иэн и Дженни в их спальне в дальнем конце зала, а молодой Иэн где-то наверху. Казалось, мы были одни на конце света; и Эдинбург, и бухта контрабандистов казались отсюда очень далекими.
   - Ты помнишь, после падения Стерлинга незадолго до Каллодена внезапно пошли слухи о золоте, посланном из Франции?
   - От Людовика? Да, но он никогда не посылал его.
   Слова Джейми вызвали в памяти те краткие безумные дни возвышения и падения Чарльза Стюарта, когда эти слухи были общей темой всех разговоров.
   - Говорили о золоте из Франции, кораблях из Испании, оружии из Голландии - но никогда ничего не приходило.
   - О, кое-что пришло - хотя не от Людовика - но об этом тогда никто не знал.
   И он рассказал мне о встрече с умирающим Дунканом Керром, и словах, которые шепотом произнес бродяга на чердаке гостиницы под внимательным взглядом английского офицера.
   - Дункан был в лихорадке, но не был сумасшедшим. Он знал, что умирал, и он узнал меня. Это был его единственный шанс открыться человеку, которому, как он считал, он мог доверять - и потому он открылся мне.
   - Белые ведьмы и тюлени? - повторила я. - Должна сказать, что это какая-то тарабарщина. Но ты понял ее?
   - Не все, - признался Джейми. Он повернулся и взглянул на меня, немного хмурясь. - У меня нет никакого понятия, кто такая белая ведьма. Сначала я подумал, что он имел в виду тебя, сассенах, и мое сердце почти остановилось, когда я услышал его слова.
   Он улыбнулся грустно, и его ладонь сжала мою руку, зажатую между нашими телами.
   - Я подумал, что вдруг что-то пошло не так ... что ты не смогла вернуться назад к Фрэнку ... может быть, каким-то образом ты оказалась во Франции, может быть, ты была прямо там тогда ... все возможные предположения пришли мне в голову.
   - Мне жаль, что это было не так, - прошептала я.
   Он криво улыбнулся, покачав головой.
   - И я в тюрьме? И Брианне было бы ... только десять лет? Нет, не трать время на пустые сожаления, сассенах. Ты сейчас здесь, и ты никогда не оставишь меня.
   Он нежно поцеловал меня в лоб и возобновил свой рассказ.
   - У меня нет ни малейшего представления, откуда прибыло золото, но я знал с его слов, где оно находилось, и почему оно было там. Оно предназначалось для Чарлаха. Что касается тюленей ...
   Он приподнял голову и кивнул в сторону окна, где разросшаяся малина бросала тени на стекло.
   - Когда моя мать убежала из Леоха, говорили, что она ушла жить к тюленям, потому что девица, которая видела моего отца во время их побега, сказала, что он похож на большого тюленя, который снял шкуру и ходил по земле, как человек. И он действительно был на него похож.
   Джейми улыбнулся и провел по своим густым волосам.
   - У него были такие же густые волосы, как у меня, но только угольно черные, и они блестели, словно мокрые, и двигался он так стремительно и ловко, как тюлень в воде.
   Он внезапно пожал плечами, отбрасывая воспоминания об отце.
   - Ну, ладно. Когда Дункан назвал Эллен, я понял, что он имел в виду мою мать. Это был знак, что он знает мое имя, мою семью, знает, кто я такой. И он не бредил, как бы это ни звучало. И зная это ... - он снова пожал плечами. - Англичанин сказал мне, что они нашли Дункана на побережье. Там у берега множество маленьких островов и скал, но только в одном месте живут тюлени, на границе земель МакКензи на Койгахе.
   - И ты пошел туда?
   - Да, я сбежал, - он глубоко вздохнул, и его свободная рука легла на мою талию. - Я бы не сделал это - сбежал из тюрьмы, я имею в виду - если бы я не думал, что это как-то связано с тобой, сассенах.
   Побег не представлял большой трудности, заключенных небольшими командами часто выводили наружу, чтобы резать торф для очагов или таскать камни для восстановления стен.
   Для человека, которому вересковые пустоши были родным домом, исчезнуть было легко. Он прервал свою работу и зашел за травяной холмик, расстегивая бриджи, словно хотел облегчиться. Стражник вежливо отвернулся в сторону, а, оглянувшись через мгновение, увидел только пустой торфяник, и никаких следов Джейми Фрейзера.
   - Понимаешь, сбежать из тюрьмы было легко, но редко кто решался на это, - объяснил он. - Мы все были из мест, далеких от Ардсмуира, но даже, если бы мы жили поблизости, вряд ли нам было куда пойти.
   Люди герцога Камберленда сделали свою работу хорошо. Как выразился один современник, оценивая деяния герцога: "Он создал пустыню и назвал ее умиротворением". Такая политика оставила некоторые части Шотландии полностью опустошенными, мужчины были или убиты, или заключены в тюрьму, или высланы в колонии; поля с зерном и дома были сожжены; женщинам и детям оставалось или голодать, или искать пристанище в других местах. Нет, человек, сбежавший из Ардсмуира, действительно оставался один, без клана, без семьи, не имея никого, к кому мог бы обратиться за помощью.
   Джейми знал, что английский командир очень скоро догадается, куда он направился, и быстро организует погоню. С другой стороны в этой отдаленной части королевства не было никаких дорог, и человек, знающий хорошо местность, даже будучи пешим, имел преимущество перед чужаками на конях.
   Он совершил побег в полдень. Ориентируясь по звездам, он шел всю ночь и прибыл на побережье на рассвете следующего дня.
   - Видишь ли, я знал это место с тюленями. Оно известно среди МакКензи, и я бывал там вместе с Дугалом.
   Прилив был высоким, и все тюлени были в воде, охотясь за крабами и рыбой среди плавающих водорослей, но темные полосы их экскрементов и ленивые формы нескольких бездельников указали на три тюленьих острова, располагающихся по прямой в маленьком заливе, окруженном скалистыми утесами.
   Как Джейми понял Дункана, клад находился на третьем острове, дальнем от берега. До него было около мили, довольно длительное плавание даже для сильного человека, а его силы были подорваны тяжелой тюремной работой и долгим путешествием без еды. Он стоял на выдающемся в море мысе, раздумывая, не гонится ли он за химерой, и стоит ли клад - если он существует - чтобы рисковать своей жизнью.
   - Скала вся была в трещинах, и когда я подходил близко к краю, камни откалывались от нее и падали вниз. Я не представлял, как я спущусь вниз, не говоря уже о том, как доплыву до острова. Но потом я вспомнил, что Дункан говорил о башне Эллен, - рассказывал Джейми. Его глаза были отрыты, но смотрели не на меня, а на отдаленный берег, где грохот падающих камней терялся в реве прибоя.
   "Башня" была там; маленький гранитный шпиль возвышался не более чем в пяти футах от конца мыса. Под шпилем проходила скрытая скалами трещина; словно маленький дымоход, она тянулась с вершины до подножия восьмидесятифутового утеса, обеспечивая спуск, хотя и нелегкий, для решительного человека.
   От подножия башни Эллен до третьего острова оставалось еще больше четверти мили по колеблющейся зеленой воде. Раздевшись, он перекрестился и, вверив матери спасение своей души, голый нырнул в волны.
   Он плыл медленно, барахтаясь и задыхаясь, когда волны накрывали его с головой. В Шотландии нет мест, достаточно удаленных от моря, но Джейми вырос внутри страны и плавал только в спокойных глубоких озерах и ямах на форелевых речушках.
   Ослепленный морской солью и оглушенный ревущим прибоем, он, казалась, несколько часов боролся с волнами, и когда он, задыхаясь, вынырнул, подняв над водой голову и плечи, то увидел, что мыс находится не сзади, а справа от него.
   - Прилив отступал, и я вместе с ним, - произнес он криво. - И я подумал ... ну ... в общем, что это конец, и я никогда не смогу вернуться назад. Я не ел два дня и совсем обессилел.
   Он прекратил плыть и просто лег на спину, отдавшись объятиям моря. С кружащейся от голода и усталости головой, он закрыл глаза и стал вспоминать слова старой кельтской молитвы против утопления.
   Он замолчал и молчал так долго, что я подумала, не случилось ли чего-нибудь. Но, наконец, он вздохнул и сказал смущенно:
   - Думаю, ты сочтешь меня ненормальным, сассенах. Я не рассказывал никому об этом, даже Дженни, но ... я услышал, как моя мать позвала меня во время моей молитвы.
   Он неловко пожал плечами.
   - Возможно, это были только мысли о ней, потому что я думал о ней на берегу, - сказал он. - И все же ...
   Он снова замолчал, пока я не коснулся его лица.
   - Что она говорила?- спросила я тихо.
   - Она сказала: "Иди сюда, Джейми ... иди ко мне, мальчик!" - он глубоко втянул воздух и медленно выдохнул. - Я слышал ее ясно, но не видел никого, даже тюленей не было. Я подумал, что она зовет меня на небеса, и я был так вымотан, что мысль о смерти не пугала меня. Но я все же перевернулся и поплыл в направлении, откуда, как мне казалось, слышался голос. Я подумал, что сделаю десять гребков и остановлюсь отдохнуть ... или уйти вниз.
   На восьмом гребке он попал в поток.
   - Это было, как если бы кто-то подхватил меня, - сказал он, и удивление при воспоминании об этом звучало в его голосе. - Я чувствовал, что вода, более теплая, чем обычно, подняла меня снизу и обняла со всех сторон, и понесла с собой. Мне не нужно было ничего делать, только держать голову над водой.
   Сильный бурлящий поток, кружившийся водоворотом между мысом и островами, доставил его к третьему острову, и с несколькими взмахами рук он достиг его скалистого берега.
   Островок был небольшой глыбой гранита с многочисленными трещинами, как все древние скалы Шотландии, липким от морских водорослей и экскрементов тюленей, но он выполз на берег с благодарностью, словно потерпевший кораблекрушение моряк на берег с белым песком и пальмами. Он упал лицом вниз на камни и лежал там, радуясь возможности дышать и впав в полудрему от усталости.
   - Потом я почувствовал, что что-то замаячило передо мной, и ужасно завоняло дохлой рыбой, - рассказывал он. - Я встал на колени, и там был он - большой тюлень-самец, весь гладкий и мокрый, уставившийся на меня своими черными глазами, всего в нескольких ярдах от меня.
   Не будучи моряком или рыбаком, Джейми однако знал, как опасны бывают самцы тюленей, особенно, когда охраняют свою территорию. Глядя на его раскрытую пасть с набором превосходных острых, как гвозди, зубов и огромными складками жира, перекатывающимися под его шкурой, Джейми нисколько не сомневался в этом.
   - Он весил больше двадцати стоунов, сассенах, - сказал он. - Если он не собирался разорвать меня на клочки, то он мог запросто сбросить меня назад в море или утянуть под воду и утопить.
   - Очевидно, он не сделал ничего такого, - сказала я. - Что случилось?
   Он рассмеялся.
   - Я думаю, что я был немного не в себе от усталости, чтобы поступить разумно, - ответил он. - Я просто смотрел на него некоторое время, а потом сказал: "Все в порядке, это только я".
   - И что сделал тюлень?
   Джейми пожал плечами.
   - Он смотрел на меня еще некоторое время - тюлени очень редко мигают, ты знаешь это, сассенах? Было очень трудно выдерживать этот взгляд, но, наконец, он издал нечто вроде ворчания и соскользнул с уступа в воду.
   Оставленный в одиночестве на острове, Джейми некоторое время сидел, набираясь сил, а потом начал методически обыскивать все щели. Хотя площадь поиска была небольшая, прошло достаточно много времени прежде, чем он нашел глубокий раскол в скале, который вел вниз к широкой полости на фут ниже каменистой поверхности. Полость имела песочное дно и была расположена в центре острова, так что была в безопасности от затопления даже во время самых сильных штормов.
   - Ну, не заставляй меня ждать, - сказала я, тыкая его в живот. - Там действительно было французское золото?
   - Было и не было, сассенах, - ответил он, втягивая живот. - Я ожидал найти золото в слитках, ведь говорили, что Людовик пошлет золото. А тридцать тысяч фунтов золотых слитков - это большая груда. Но все, что было в дыре, это коробочка не больше фута длиной и маленький кожаный мешочек. В коробке действительно было золото - и серебро тоже.
   Да уж, золото и серебро. В деревянной коробке было двести пять золотых и серебряных монет, некоторые новые с четким рисунком, у некоторых чеканка стерлась почти до основания.
   - Древние монеты, сассенах.
   - Древние? Ты имеешь в виду очень старые ...
   - Греческие, сассенах, и римские. Очень старые действительно.
   Мы некоторое время лежали, уставившись друг на друга в тусклом свете, и молчали.
   - Это невероятно, - сказала я, наконец. - Этот клад, он не ...
   - Нет, не тот, что послал Людовик накормить армию, - закончил он за меня. - Нет, кто бы ни положил его туда, он был не от Людовика или его министров.
   - А мешочек? - спросила я, внезапно вспомнив о нем. - Что было в мешочке, который ты нашел?
   - Камни, сассенах. Драгоценные камни. Алмазы, жемчуг, изумруды, сапфиры. Не много, но красиво ограненные и достаточно крупные, - он улыбнулся, немного хмуро. - Да, довольно крупные.
   Он сидел на скале под тусклым серым небом, перебирая снова и снова монеты и камни, оглушенный и обескураженный. Наконец, его привело в себя ощущение, что за ним наблюдают, он оторвался от своей находки, и увидел, что он окружен любопытными тюленями. Прилив ушел, тюленихи вернулись с ловли рыбы, и двадцать пар круглых черных глаз настороженно разглядывали его.
   Огромный черный самец, ободренный присутствием своего гарема, также вернулся. Он громко рявкал, резко мотая головой из стороны в сторону, и угрожающе надвигался на Джейми, отталкиваясь ластами от скользких камней. Его триста фунтов тела оказывались на несколько футов ближе с каждым гулким рыком.
   - Я подумал, что мне лучше уйти, - сказал он. - Я нашел то, за чем пришел. Поэтому я положил коробку и мешочек на место, я не мог взять их с собой, а если бы и взял ... что тогда? Так что я спрятал их и сполз в воду полумертвый от холода.
   Несколько взмахов рук снова доставили его в поток, стремящийся к берегу. Это был циркулярный поток, и он вынес его к подножию мыса через полчаса, где он выполз на берег и тут же уснул в гнезде из травы.
   Он сделал паузу, и я видела, что в то время как взгляд его открытых глаз были направлен на меня, он видел совсем другое.
   - Я проснулся на рассвете, - сказал он тихо. - Я видел множество рассветов, сассенах, но не одного похожего на этот.
   - Я чувствовал, как земля вращалась подо мной, а мое дыхание смешивалось с ветром. Было такое ощущение, что у меня не было ни кожи, ни костей, только свет восходящего солнце внутри меня.
   Его глаза смягчились, когда он оставил торфяники и вернулся ко мне.
   - Когда солнце поднялось выше, - сказал он просто, - и согрело меня достаточно, чтобы я мог стоять, я пошел от берега к дороге, чтобы встретить англичан.
   - Но почему ты вернулся? - возмутилась я. - Ты был свободен! У тебя были деньги! И ...
   - И где бы я смог потратить такие деньги, сассенах? - спросил он. - Зашел бы в хижину батрака и предложил ему золотой динарий или маленький изумруд?
   Он улыбнулся моему негодованию и покачал головой.
   - Нет, - сказал он мягко, - я должен был возвратиться. Да, я мог бы жить в торфяниках некоторое время, голодный и голый, но я бы справился. Но они охотились на меня, сассенах, и охотились серьезно, потому что думали, что я мог знать, где спрятано золото. Никакая хижина вблизи Ардсмуира не была в безопасности от англичан, пока я находился на свободе, и они могли думать, что я стану прятаться там.
   - Знаешь ли, я видел, как англичане охотятся, - добавил он, и более резкая нотка зазвучала в его голосе. - Ты видела панель в прихожей?
   Я видела; одна из панелей полированного дуба, которыми был облицован холл внизу, была проломлена, вероятно, тяжелым сапогом, и многочисленные следы ударов сабель пересекали панели от двери до лестницы.
   - Мы оставили все, как есть, чтобы помнить, - сказал он, - чтобы показать их детям и сказать им, когда они будут спрашивать, что представляют собой англичане.
   Подавленная ненависть в его голосе, словно ударила меня в живот. Но зная, что сделала английская армия в Горной Шотландии, я мало что могла возразить. И я промолчала, а он продолжил через мгновение.
   - Я не мог подвергнуть народ возле Ардсмуира такому вниманию, сассенах.
   При слове "сассенах" он сжал мою руку, и легкая улыбка изогнула уголки его рта. Я была для него сассенах82, но не англичанкой.
   - И если бы меня не поймали там, - продолжил он, - преследования обрушились бы на Лаллиброх. Если даже я смог бы рискнуть народом возле Ардсмуира, я не стал бы рисковать своими родными. И даже без того ...
   Он остановился, по-видимому, подыскивая слова.
   - Я должен был вернуться, - сказал он медленно. - Ради мужчин в тюрьме, если не ради ничего другого.
   - Мужчин в тюрьме? - удивленно спросила я. - Мужчины из Лаллиброха были арестованы вместе с тобой?
   Он покачал головой. Маленькая вертикальная складка, которая появлялась между его бровей, когда он сильно задумывался, была видна даже при свете звезд.
   - Нет. Там были мужчины со всего высокогорья - почти из всех кланов. По нескольку человек от каждого клана - жалкие остатки. Но тем более им был нужен глава.
   - И ты был главой для них? - сказала я нежно, подавляя желание разгладить пальцами морщину между его бровей.
   - Из-за отсутствия лучшего, - сказал он, вспыхнув улыбкой.
   Попав в тюрьму, он потерял теплое окружение родственников и арендаторов - силу, которая поддерживала его в течение семи лет, а нашел отсутствие надежды и одиночество, которые убивают человека быстрее, чем промозглая влажность, грязь и лихорадка.
   И так, совершенно естественно, он взял все эти жалкие остатки, отверженных людей, выживших после Каллодена, и сделал их своей семьей, чтобы они - и он вместе с ними - смогли выжить в камнях Ардсмуира. Убеждая, очаровывая, умасливая, где он мог, применяя силу, где он должен был, он вынудил их объединиться, стать перед лицом тюремщиков единым фронтом, забыть древнюю клановую вражду и клановую верность и принять его, как своего вождя.
   - Они были моей семьей, - сказал он тихо. - Их присутствие поддерживало меня.
   Но потом их забрали от него, разделили друг с другом и продали по контракту в чужую землю. И он был не в состоянии спасти их.
   - Ты сделал все, что в твоих силах. Но теперь все кончено, - сказала я мягко.
   Мы лежали в объятиях друг друга и молчали довольно долго, позволив маленьким шумам дома нахлынуть на нас. Тихие поскрипывания и вздохи сильно отличались от деловитой суматохи борделя и говорили о спокойствии, доме и безопасности. Впервые, мы действительно были одни, вдали от опасности и неожиданных вторжений.
   Сейчас у нас было время. Время услышать остальную часть рассказа о золоте, узнать, что он сделал с ним, что случилось с мужчинами из Ардсмуира, подумать о пожаре в печатной лавке, одноглазом моряке молодого Иэна, столкновении с королевской таможней на берегу вблизи Арброта и решить, что делать дальше. А поскольку времени было достаточно, говорить об этом прямо сейчас не было необходимости.
   Последний брикет торфа треснул и развалился в очаге, его красное пылающее нутро зашипело в холодном воздухе. Я прижалась к Джейми, уткнувшись лицом ему в шею. Он слегка пах потом и травами с налетом аромата бренди.
   Он в ответ подвинулся, прижавшись ко мне голым телом по всей его длине.
   - Что, снова? - пробормотала я удивленно. - Считается, что мужчины твоего возраста не восстанавливаются так скоро.
   Его зубы мягко сомкнулись на мочке моего уха.
   - Ну, ты же уже готова, сассенах, - указал он. - А ты старше меня.
   - Это другое, - сказала я, немного задохнувшись, потому что он внезапно улегся на меня, закрыв плечами окно, полное звездного света. - Я женщина.
   - Если бы ты не была женщиной, сассенах, - уверил он меня, приступая к работе, - я бы не смог сделать это. Теперь помолчи.
  
   Я проснулась сразу после рассвета из-за царапания кустов малины о стекло и приглушенных ударов и лязга на кухне внизу, где готовился завтрак. Огонь в очаге не горел. Я потихоньку выскользнула из постели, стараясь не разбудить Джейми. Ледяные половицы обожгли мои голые ступни, и я, дрожа, схватила первую попавшуюся одежду.
   Закутавшись в рубашку Джейми, я стала на колени перед очагом и приступила к трудоемкому процессу разжигания огня, думая с тоской о том, что мне следовало бы включить коробку спичек в список необходимых вещей, которые я взяла с собой. Выбивание искры ударом кремня для разжигания огня срабатывало, но обычно не с первой попытки. И не со второй. И даже не ...
   Где-то с двенадцатой попытки я была вознаграждена маленьким темным пятном на кусочке пакли, которую я использовала для растопки. Пятно сразу же разрослось и превратилось в крошечное пламя. Я быстро и аккуратно сунула горящую паклю под подготовленный шалашик из прутиков, чтобы защитить от сквозняка.
   Вечером я оставила окно приоткрытым, чтобы не задохнуться от дыма - торф горел горячо, но медленно с большим количеством дыма, как свидетельствовали почерневшие балки наверху. Но сейчас я подумала, что мы можем обойтись без свежего воздуха, - по крайней мере, пока огонь не разгорится во всю силу.
   Стекло снизу было обрамлено легким инеем: зима была не за горами. Воздух был настолько свежим и бодрящим, что я помедлила прежде, чем закрыть окно, вдыхая большими глотками запах опавших листьев, сушеных яблок, холодной земли и влажной сладкой травы. Вид снаружи был прекрасен в его тихой ясности, каменные стены и темные ели остро чернели, словно рисунок пером, на фоне серого пасмурного утра.
   Мой взгляд привлекло движение на вершине холма, где проселочная дорога вела в Брох Мордху, находящуюся в десяти милях отсюда. Три горных пони цепочкой перевалили через холм и стали спускаться вниз к дому.
   Наездники были слишком далеко от меня, чтобы разглядеть их лица, но я могла видеть по вздымающимся юбкам, что все они были женщинами. Возможно, это были девочки - Мэгги, Китти и Джанет - возвращающиеся из дома молодого Джейми в Лаллиброх. Мой Джейми будет рад видеть их.
   Я, защищаясь от холода, запахнула вокруг себя рубашку, пахнущую Джейми, и решила использовать наше уединение, сколько бы его не осталось этим утром, чтобы согреться в постели. Я закрыла окно и задержалась, чтобы положить в огонь несколько легких кирпичей торфа из корзины, стоящей возле очага. Потом сбросила рубашку и заползла под одеяло. В оцепеневших пальцах ног восхитительно закололо от роскошного тепла.
   Джейми почувствовал холод моего возвращения и инстинктивно подкатился ко мне, сгребая в объятия и обвиваясь вокруг меня так, что мы оказались лежащими, как ложки в наборе. Он сонно потерся щекой о мое плечо.
   - Хорошо спала, сассенах? - пробормотал он.
   - Никогда лучше не спала, - уверила я его, уютно устраивая мою холодную заднюю часть в теплую пустоту между его животом и согнутыми ногами. - А ты?
   - Ммммм, - ответил он блаженным стоном, обнимая меня руками. - Видел сны, как одержимый.
   - О чем?
   - О голых женщинах, в основном, - сказал он и слегка прикусил зубами мякоть моего плеча. - О них, и еще о еде.
   Его живот тихо заурчал. Аромат булочек и жареного бекона в воздухе был слаб, но отчетлив.
   - Не перепутай эти две вещи, - сказала я, выдернув плечо из пределов его досягаемости.
   - Я могу отличить ястреба от цапли, когда ветер с северо-северо-запада83, - уверил он меня, - и сладкую пухлую девушку от соленой ветчины так же, как бы они не выглядели.
   Он схватил мои ягодицы обеими руками и сжал, заставив меня взвизгнуть и пнуть его по голени.
   - Животное!
   - О, животное, не так ли? - сказал он, смеясь. - Ладно, тогда ...
   С утробным рычанием он нырнул под одеяло и, покусывая губами и зубами мою кожу, проложил дорожку вниз к месту между моими бедрами, весело игнорируя мои взвизги и град ударов по его плечам и спине. Стеганое одеяло от нашей борьбы слетело на пол, открыв взъерошенную массу его волос между моими бедрами.
   - Возможно различие меньше, чем я думал, - сказал он, поднимая голову, чтобы передохнуть. Он прижал мои бедра к кровати и усмехнулся, глядя вверх на меня. Шипы его рыжих волос торчали, словно иглы дикобраза. - На вкус ты немного солоновата. Что ты ...
   Его прервал внезапный удар двери, которая, резко распахнувшись, отлетела от стены. Пораженные, мы обернулись к ней. В дверном проеме стояла молоденькая девушка, которую я не видела прежде. Ей было где-то пятнадцать или шестнадцать лет, длинные льняные волосы и большие голубые глаза. Возможно, глаза были несколько больше, чем обычно, и смотрели на меня с испуганным потрясением. Ее взгляд медленно перемещался с моих растрепанных волос на мои голые груди и ниже вдоль моего тела, пока не остановился на Джейми, склонившегося над моими бедрами с белым лицом и выражением такого же потрясения на нем.
   - Папа! - сказала она тоном глубокого негодования. - Кто эта женщина?
  
  34
  ПАПА
  
   - Папа? - тупо произнесла я. - Папа?
   Джейми, окаменевший, когда открылась дверь, теперь, как стрела, бросился и схватил одеяло. Он откинул растрепанные волосы с лица и впился взглядом в девушку.
   - Что, черт побери, ты здесь делаешь? - спросил он с бешенством.
   Рыжебородый, обнаженный и с голосом, хриплым от ярости, он представлял собой ужасающее зрелище, и девушка с испуганным видом отступила назад. Но потом ее подбородок вздернулся, и она сверкнула глазами на него.
   - Я приехала с мамой!
   Эти слова подействовали на Джейми, словно выстрел в сердце. Он сильно дернулся, и все краски покинули его лицо.
   Потом оно яростно вспыхнуло, когда звук быстрых шагов послышался на лестнице. Он выпрыгнул из кровати, бросив торопливо одеяло в моем направлении, и схватил свои брюки.
   Он едва успел натянуть их, как в комнату ворвалась еще одна женская фигура, которая замерла, уставившись выпученными глазами на кровать.
   - Это правда! - она развернулась к Джейми, прижав кулаки к плащу, который все еще был на ней. - Это правда! Эта английская ведьма! Как ты мог так поступить со мной, Джейми Фрейзер?
   - Помолчи, Лаогера! - рявкнул он. - Я ничего тебе не сделал!
   Я сидела, прислонившись к стене, прижимая одеяло к груди, и потрясенно смотрела на них. Только когда он назвал имя женщины, я узнала ее. Двадцать с лишним лет назад Лаогера МакКензи была стройной шестнадцатилетней девушкой с кожей, как лепесток розы, с волосами лунного цвета и с сильной - но безответной - страстью к Джейми Фрейзеру. Очевидно, в этом плане мало что изменилось.
   Она приближалась к своим сорока годам, больше не стройная, даже значительно растолстевшая. Кожа была все еще хороша, хотя и обветрилась, а на круглых щеках покраснела от гнева. Пряди пепельных волос выбивались из-под респектабельного белого керча. Бледно-голубые глаза были теми же самыми, и - когда она снова взглянула не меня - в них была все та же давно знакомая ненависть.
   - Он мой! - прошипела она, топнув ногой. - Возвращайся в ад, откуда пришла, и оставь его мне! Пошла вон, я говорю!
   Поскольку я не пошевелилась, чтобы выполнить ее повеление, она стал дико озираться в поисках оружия. Заметив кувшин с синей полоской, она схватила его и отвела руку, чтобы швырнуть его в меня. Джейми ловко выдернул кувшин из ее рук, поставил на комод и схватил ее за плечо, по-видимому, довольно сильно, потому что она взвизгнула.
   Он развернул ее, толкая к двери.
   - Иди вниз, - приказал он. - Я поговорю с тобой позже, Лаогера.
   - Ты поговоришь со мной? Поговоришь со мной, вот как! - закричала она.
   С искаженным лицом она подняла свободную руку и расцарапала его лицо ногтями от глаз до подбородка.
   Он крякнул, схватил ее запястье и, подтащив к двери, выставил в коридор, потом захлопнул дверь и повернул ключ.
   К тому времени, когда он обернулся ко мне, я сидела на краю кровати, пытаясь трясущимися руками натянуть чулки.
   - Я могу все объяснить тебе, Клэр, - сказал он.
   - Я так н-н-не думаю, - ответила я.
   Мои губы занемели, так же как и все во мне, и мне было трудно выговаривать слова. Я не поднимала глаз от своих ног, пытаясь безуспешно завязать подвязки.
   - Послушай меня! - сказал он яростно и опустил кулак на стол с таким грохотом, что заставил меня вздрогнуть. Я вскинула голову и мельком увидела его, возвышающегося надо мной. С рыжими волосами, свободно падающими на плечи, с небритым лицом, голой грудью и кровавыми следами ногтей Лаогеры на лице он походил на дикого викинга, готового к насилию. Я отвернулась в поисках своей рубашки.
   Она затерялась где-то в постельном белье, и пока я копалась в простынях, с другой стороны двери раздался громкий стук, сопровождаемый криками и воплями, которые, должно быть, привлекли внимание других обитателей дома.
   - Лучше иди и объясни все своей дочери, - сказала я, натягивая рубашку через голову.
   - Она не моя дочь!
   - Нет? - моя голова показалась из ворота рубашки, и я подняла подбородок, чтобы взглянуть на него. - И ты также не женат на Лаогере?
   - Я женат на тебе, проклятие! - проревел он и снова ударил кулаком по столу.
   - Я так не думаю.
   Я чувствовала себя замороженной. Мои застывшие пальцы не могли справиться со шнуровкой корсета, я оставила его и встала, чтобы найти свое платье, которое было где-то в другой стороне комнаты - позади Джейми.
   - Мне нужно мое платье.
   - Ты никуда не уйдешь, сассенах. По крайней мере, пока ...
   - Не называй меня так! - завопила я, удивив нас обоих.
   Он уставился на меня на мгновение, потом кивнул.
   - Хорошо, - сказал он спокойно.
   Он посмотрел на дверь, которая тряслась от ударов, сделал глубокий вздох и выпрямился, расправляя плечи.
   - Я пойду и улажу все. Потом мы поговорим, вдвоем. Оставайся здесь, сас... Клэр.
   Он поднял рубашку, и надернул ее через голову. Отперев дверь, он вышел во внезапно притихший коридор и закрыл за собой дверь.
  
   Я сумела поднять платье, но потом упала без сил на кровать и сидела, дрожа всем телом, держа его на коленях.
   Я не могла думать последовательно. Мои мысли вращались кругами вокруг того центрального факта, что он был женат. Женат на Лаогере! И у него была семья. И все же он плакал о Брианне.
   - О, Бри! - произнесла я громко. - О, Боже, Бри! - и начала плакать, частично от шока, частично от мысли о Брианне. В этом не было никакой логики, но открытие его неверности казалось предательством по отношению к ней, так же как и ко мне - или Лаогере.
   Мысль о Лаогере мгновенно превратило потрясение и боль в гнев и ярость. Я сильно провела жесткой шерстью зеленого платья по лицу, оставив на коже красный шершавый след.
   Будь он проклят! Как он посмел! Если бы он женился, считая меня мертвой, это одно. Я полубоялась, полуожидала этого. Но жениться на этой женщине - этой злобной маленькой сучке, которая пыталась убить меня в замке Леох ...
   "Но, вероятно, он не знал этого", - указал мой тихий голос разума.
   - Он должен был знать! - ответила я. - Черт его побери, как он вообще мог жениться на ней?
   Слезы неустанно катились по моим щекам, горячие потоки ярости и потери; из носа бежало. Я поискала носовой платок и, не найдя его, высморкалась в уголок простыни.
   Она пахла Джейми. Хуже того, она пахла нами обоими и слабым мускусом нашего томительного наслаждения. На внутренней части моего бедра слабо покалывал укус, который сделал Джейми за несколько минут до этого. Я сильно хлопнула по месту укуса ладонью, чтобы избавиться от этого ощущения.
   - Лжец! - закричала я.
   Я схватила кувшин, который Лаогера пыталась бросить в меня, и швырнула его в дверь. Кувшин разлетелся взрывом осколков.
   Я стояла посредине комнаты, прислушиваясь. Было тихо. Снизу не доносилось ни звука, никто не пришел выяснить причину шума. Я подумала, что все они были слишком заняты успокоением Лаогеры, чтобы беспокоиться обо мне.
   Они жили здесь, в Лаллиброхе? Я вспомнила, как Джейми отозвал Фергюса в сторону и отправил его вперед, якобы предупредить Иэна и Дженни о нашем приезде. И, по-видимому, убрать Лаогеру до моего приезда.
   Что, во имя всех святых, Дженни и Иэн подумали об этом? Ясно, что они знали о Лаогере - и все же приняли меня вчера, не выказав ничем своего знания. И если Лаогера была отослана, почему она вернулась? Даже мысли об этом вызывали пульсирующую боль в моих висках.
   Буйный поступок истощил мою ярость, и я смогла справиться с трясущимися пальцами. Я пнула корсет в угол и натянула зеленое платье.
   Я должна уехать. Это была единственная более или менее связная мысль в моей голове, и я цеплялась за нее. Я должна уехать отсюда. Я не могла оставаться в доме с Лаогерой и ее дочерьми. Они принадлежали этому дому - я нет.
   Мне удалось, наконец-то, справиться с подвязками, завязать шнурки на платье, застегнуть многочисленные крючки на верхней юбке и найти мои ботинки. Один находился под умывальником, другой - под большим дубовым шкафом, куда я запнула его ночью, торопливо снимая одежду в моем стремлении поскорее залезть в уютную теплоту объятий Джейми.
   Я дрожала. Огонь в камине снова погас, и из окна тянуло пронизывающим сквозняком. Я чувствовала себе страшно замерзшей, несмотря на одежду.
   Я потратила некоторое время, бесполезно разыскивая свой плащ, пока не поняла, что он остался внизу вчера. Я причесала волосы пальцами, потому что была слишком расстроена, чтобы искать гребешок. Кудри слегка потрескивали, наэлектризованные тем, что я надевала платье через голову, и я с яростью отбросила локоны, прилипшие к моему лицу.
   Я готова. Готова, насколько это возможно. Я помедлила, оглядываясь напоследок, и услышала шаги на лестнице.
   Не быстрые и легкие, как предыдущие. Он были тяжелыми, медленными и осторожными. Я знала, не глядя, что это был Джейми, и что он не горел желанием увидеться со мной.
   Прекрасно. Я тоже не хотела видеть его. Лучше уехать прямо сейчас без всяких разговоров. О чем можно было говорить?
   Когда дверь открылась, я стала отступать, сама не осознавая этого, пока под колени мне не ударил край кровати. Я потеряла равновесие и села. Джейми остановился в двери, глядя сверху на меня.
   Он побрился. Это было первое, что я заметила. Как и молодой Иэн вчерашним днем, он наскоро побрился, зачесал волосы назад и привел себя в порядок прежде, чем иметь дело с неприятностями. Он, казалось, понял, о чем я подумала, и призрак улыбки мелькнул на его лице, когда он потер выбритый подбородок.
   - Ты думаешь, это поможет? - спросил он.
   Я сглотнула и облизнула губы, но не ответила. Он вздохнул и ответил сам себе.
   - Нет, я думаю, нет.
   Он вошел в комнату и закрыл дверь, постоял неловко мгновение, потом двинулся к кровати, протянув руку.
   - Клэр ...
   - Не трогай меня!
   Я вскочила на ноги и двинулась к двери, обходя его. Его рука упала, и он преградил мне дорогу.
   - Ты не позволишь мне объяснить, Клэр?
   - Думаю, немного поздно для этого, - сказала я, пытаясь говорить холодным презрительным тоном. Но, к сожалению, голос мой дрожал.
   Он потянул дверь на себя, закрывая ее плотнее.
   - Ты никогда не имела обыкновение быть неблагоразумной, - сказал он спокойно.
   - Не говори мне, какое я имела обыкновение!
   Слезы были готовы пролиться, и я закусила губу, чтобы сдержать их.
   - Хорошо.
   Его лицо было очень бледно, царапины, которые нанесла ему Лаогера, тремя полосами алели на его щеке.
   - Я не живу с ней, - сказал он. - Она и девочки живут в Балриггане возле Брох Мордхи.
   Он внимательно наблюдал за мной, но я ничего не сказала. Он немного повел плечами, словно поправляя рубашку, и продолжил.
   - Это была большая ошибка - брак между нами.
   - С двумя детьми? Многовато потребовалась времени, чтобы понять это, не так ли? - вспыхнула я. Его губы тесно сжались.
   - Девчушки не мои. Лаогера была вдовой с двумя детьми, когда я женился на ней.
   - О.
   Это не имело никакого реального значения, но, тем не менее, я почувствовала что-то вроде небольшого облегчения за Брианну. По крайней мере, она оставалась единственным ребенком сердца Джейми, даже если я ...
   - Я не живу с ними уже некоторое время. Я живу в Эдинбурге и посылаю им деньги, но ...
   - Ты не должен ничего объяснять мне, - прервала я его. - Это не имеет никакого значения. Позволь мне, пожалуйста, пройти, я уезжаю.
   Широкие рыжие брови сошлись на переносице.
   - Уезжаешь, куда?
   - Назад. Подальше отсюда. Я не знаю ... пропусти меня!
   - Ты никуда не уедешь, - сказал он решительно.
   - Ты не сможешь остановить меня!
   Он схватил меня за обе руки.
   - Да, я могу, - сказал он. Он действительно мог, я неистово дергалась, но не могла вырваться из его железной хватки на моих руках.
   - Отпусти меня сию же минуту!
   - Нет, не отпущу!
   Он впился в меня взглядом суженных глаз, и я внезапно поняла, что каким бы спокойным он не казался внешне, он был почти в таком же отчаянии, как и я. Я видела движение мускулов его горла, когда он сглатывал, чтобы взять себя в руки и говорить спокойно.
   - Я не позволю тебе уйти, пока не объясню, почему я ...
   - Что тут объяснять? - произнесла я с неистовством. - Ты снова женился! Что еще говорить?
   Лицо его вспыхнуло, кончики ушей покраснели - верный признак наступающей ярости.
   - А ты была монахиней эти двадцать лет? - спросил он яростно, слегка тряся меня. - Да?
   - Нет! - бросила я ему в лицо, и он немного вздрогнул. - Нет, проклятие, я не была монахиней! И я думаю, что ты тоже не был монахом ... я никогда не думала так!
   - Тогда ... - начал он, но я была слишком рассержена, чтобы слушать дальше.
   - Ты лгал мне, будь ты проклят!
   - Я никогда не лгал!
   Кожа на его скулах натянулась, как всегда, когда он был действительно рассержен.
   - Ты лгал, ублюдок! Ты знаешь, что лгал! Отпусти!
   Я резко пнула его по голени, и пальцы на моих ногах занемели от сильного удара. Он вскрикнул от боли, но не отпустил меня. Вместо этого, он сжал меня сильнее, и я, в свою очередь, тоже вскрикнула.
   - Я ничего не говорил тебе ...
   - Да, не говорил! Но это та же самая ложь! Ты позволил мне думать, что ты не женат, что у тебя не было никого, что ты ... что ты ... - я почти рыдала от гнева, задыхаясь словами. - Ты должен был сказать мне, как только я появилась! Почему, черт побери, ты не сказал мне?
   Его хватка на моих руках ослабла, и мне удалось освободиться. Он сделал ко мне шаг со сверкающими от ярости глазами. Я не испугалась, а размахнулась и ударила его кулаком в грудь.
   - Почему? - вопила я, ударяя снова и снова, выбивая глухую дробь на его груди. - Почему, почему, почему!
   - Потому что я боялся!
   Он схватил мои запястья и толкнул меня назад, так что я упала на кровать. Он стоял надо мной, сжав кулаки и тяжело дыша.
   - Я трус, черт тебя побери! Я не сказал, потому что боялся, что ты оставишь меня. И, будучи слабым мужчиной, думал, что не вынесу этого!
   - Слабый мужчина? С двумя женами? Ха!
   Я была уверена, что он даст мне пощечину; он поднял руку, но потом его ладонь сжалась в кулак.
   - Являюсь ли я мужчиной? Хотеть тебя так страшно, что ничто иное не имеет значения? Увидеть тебя и понять, что пожертвую честью, семьей, своей жизнью, чтобы лечь с тобой, даже если ты оставила меня.
   - Проклятие, и ты имеешь мерзкую отъявленную наглость, говорить это мне? - мой голос был так высок, что прозвучал как тихий злобный шепот. - Ты хочешь обвинить меня?
   Он остановился и отдышался, грудь его тяжело вздымалась.
   - Нет. Нет, я не могу обвинять тебя, - он отвернулся в сторону, как слепой. - Как это могло быть твоей виной? Ты хотела остаться со мной, умереть вместе со мной.
   - Да, тем большая я дура, - сказала я. - Ты отослал меня назад, ты заставил меня уйти! И теперь ты хочешь обвинить меня в том, что я ушла?
   Он повернулся ко мне с глазами, темными от отчаяния.
   - Я должен был отослать тебя! Ради нашего ребенка!
   Его взгляд невольно обратился к висевшему на крючке пальто, где в кармане лежали фотографии Брианны. Он сделал еще один дрожащий вдох и с большим усилием взял себя в руки.
   - Нет, - сказал он немного более спокойным голосом. - Я не могу жалеть об этом, чего бы это ни стоило. Я отдал бы свою жизнь за нее и за тебя. И свои сердце и душу тоже ...
   Он сделал длинный дрожащий вдох, справляясь с эмоциями, сотрясающими его.
   - Я не обвиняю тебя за то, что ты ушла.
   - Ты обвиняешь меня в том, что я вернулась.
   Он потряс головой, словно пытаясь прояснить ее.
   - Нет, Боже, нет!
   Он схватил мои ладони, сжав их так сильно, что, казалось, их кости терлись друг о друга.
   - Ты знаешь, каково двадцать лет жить без сердца? Быть половиной человека, привыкнуть жить с тем, что осталось, заполняя трещину первым попавшимся раствором?
   - Знаю ли я? - отозвалась я эхом. Я изо всех сил пыталась освободиться, но без особого успеха. - Да, проклятый ублюдок, я знаю это! Ты думаешь, я отправилась прямо к Фрэнку и жила с тех пор счастливо?
   Я пнула его со всей силы, он вздрогнул, но не отпустил меня.
   - Иногда я надеялся, что ты счастлива, - произнес он сквозь сжатые зубы. - А иногда я видел это ... его с тобой, днем и ночью, как он ложится с тобой, владеет твоим телом, держит на руках моего ребенка! И, Боже, я мог убить тебя за это!
   Внезапно он отпустил мои руки, повернулся и врезал кулаком в стенку большого дубового шкафа. Это был внушительный удар; шкаф был массивный и крепкий, так что он, должно быть, сильно разбил свои суставы. Но, нимало не колеблясь, он нанес по дубовой стенке еще один удар, как если бы полированное дерево было лицом Фрэнка ... или моим.
   - Вот, значит, каково тебе, не так ли? - сказала я холодно, когда он отступил назад, тяжело дыша. - Я даже не могла вообразить тебя с Лаогерой ... Проклятие, я не могла вообразить тебя с ней!
   - Мне плевать на Лаогеру, и всегда было наплевать!
   - Ублюдок! - повторила я снова. - Ты женился на женщине, не желая ее, а потом бросил, как только ...
   - Заткнись! - взревел он. - Придержи язык ты, злобная маленькая сучка!
   Он опустил кулак на умывальник, впившись взглядом в меня.
   - Я проклят в любом случае, не так ли? Если бы я чувствовал к ней что-нибудь, я неверный бабник, а если нет, то я бессердечное животное.
   - Ты должен был сказать мне!
   - И если бы я сказал?
   Он схватил меня за руку и вздернул на ноги, глядя мне в глаза.
   - Ты развернулась бы и ушла без слов. И увидев тебя снова ... я говорю тебе, я мог бы совершить много худшее, чем ложь, чтобы удержать тебя!
   Он со всей силой прижал меня к своему телу и долго и сильно поцеловал. Мои колени подогнулись, и я с трудом устояла на ногах, поддерживаемая видением сердитых глаз Лаогеры и ее голосом, пронзительным эхом, отдававшимся в моих ушах. "Он мой!"
   - Это бессмысленно, - сказала я, отталкивая его. Ярость по-своему опьяняла, но похмелье наступало быстро, словно черный головокружительный вихрь. Моя голова плыла так, что я едва держалась на ногах. - Я не могу думать. Я уезжаю.
   Я двинулась к двери, но он обхватил меня за талию и дернул назад.
   Он развернул меня к себе и жестко поцеловал, оставив железистый привкус крови у меня во рту. В этом поцелуе не было ни любви, ни желания, только слепая страсть, твердое намерение обладать мной. Он исчерпал словесные аргументы.
   Я тоже. Вырвавшись, я изо всех сил стукнула его по лицу, согнув пальцы, чтобы впиться ногтями в его плоть.
   Он дернулся, и на лице заалели еще царапины. Зажав в кулаке мои волосы, он наклонился и снова впился в мой рот, умышленно грубо, игнорируя град моих пинков и ударов.
   Он сильно укусил мою нижнюю губу, и когда я, задыхаясь, открыла рот, втолкнул в него свой язык, не давая мне ни дышать, ни говорить.
   Он бросил меня плашмя на кровать, где мы лежали и смеялись за час до этого, придавив меня весом своего тела.
   Он был сильно возбужден.
   Я тоже.
   "Моя, - сказал он, не произнося ни слова. - Моя!"
   Я боролась с ним с безграничной яростью, проявляя при этом немалое умение. "Твоя", - отвечало мое тело. Твоя, и будь ты проклят!
   Я не поняла, когда он порвал на мне платье, но почувствовала жар его тела на своей оголенной груди через тонкое полотно его рубашки. Он отпустил мою руку, срывая с себя бриджи, и я располосовала ногтями его кожу на шее от уха до груди.
   Мы делали все возможное, чтобы убить друг друга, питаемые гневом проведенных раздельно лет - моим - за то, что он отослал меня, его - за то, что я ушла, моим - за Лаогеру, его - за Фрэнка.
   - Сука! - задыхался он. - Шлюха!
   - Будь проклят!
   Я схватила его за волосы и дернула, притягивая его лицо ко мне. Мы упали с кровати и стали кататься по полу, выкрикивая незаконченные проклятия и неразборчивые слова.
   Я не слышала, как открылась дверь. Я ничего не слышала, хотя она, кажется, звала нас не один раз. Ослепнув и оглохнув, я осознавала только Джейми, пока поток холодной воды, внезапный, как удар тока, не обрушился на нас. Джейми замер. Все краски покинули его лицо, черты лица заострились.
   Некоторое время я ошеломленно лежала, капли воды падали с волос Джейми на мою грудь. Потом позади него я увидела Дженни с лицом, таким же белым, как у него. Она держала в руках пустую кастрюлю.
   - Прекратите! - крикнула она. Ее глаза слегка косили от испуганного гнева. - Как ты мог, Джейми? Набросился на нее, словно дикое животное, не заботясь о том, что весь дом слышит вас!
   Он медленно слез с меня, словно неуклюжий медведь. Дженни схватила стеганое одеяло с кровати и бросила на меня.
   Стоя на четвереньках, он, как собака, потряс головой, разбрызгивая капли воды. Потом очень медленно он поднялся на ноги и натянул свои бриджи.
   - Тебе не стыдно? - потрясенно кричала она.
   Джейми некоторое время смотрел на нее, как если бы он никогда не видел существо, подобное ей, и решал для себя, кем она могла быть. С мокрых волос по его груди бежали струйки воды.
   - Да, - сказал он, наконец, очень тихо. - Да, стыдно.
   Он казался ошеломленным. Он закрыл глаза, и короткая сильная дрожь пробежала по его телу. Потом без слов он повернулся и вышел.
  
  35
  ПОБЕГ ИЗ РАЯ
  
   Дженни помогла мне сесть на кровать, издавая тихие кудахчущие звуки то ли шока, то ли участия, я не могла сказать. Я смутно видела какие-то фигуры в дверном проеме - слуги, предположила я - но не была расположена обращать на них внимания.
   - Я поищу тебе что-нибудь надеть, - пробормотала она, взбивая подушку и укладывая меня на нее. - И что-нибудь попить. Ты в порядке?
   - Где Джейми?
   Она быстро взглянула на меня, симпатия в ее глазах была смешана с любопытством.
   - Не беспокойся, я не позволю ему снова напасть на тебя, - сказала она твердо, потом сжала губы, хмурясь, пока подворачивала под меня одеяло. - Как он мог сделать такое?
   - Это не его вина ... нет.
   Я провела рукой по спутанным волосам, отражающим мое общее состояние беспорядка и сумятицы.
   - Я имею в виду ... я виновата так же, как и он. Мы оба. Он ... я ...
   Я беспомощно уронила руку, не имея сил объяснять. Мое тело было в синяках, а губы распухли.
   - Я понимаю, - вот и все, что сказала Джении, кинув на меня долгий оценивающий взгляд, и я подумала, что она действительно понимает.
   Я не хотела говорить о случившемся, и она, кажется, поняла это, потому что оставила меня в покое, выйдя в зал и дав там кому-то распоряжение тихим голосом, потом вернулась и стала передвигаться по комнате, ставя на место мебель и собирая разбросанные вещи. Я видела, как она мгновение помедлила перед дырой, пробитой в стенке шкафа, потом наклонилась и подобрала осколки разбитого кувшина.
   Когда она сбросила их в тазик, послышался слабый глухой стук внизу - хлопок главной двери. Она подошла к окну и приподняла край занавески.
   - Это Джейми, - произнесла она. Она поглядела на меня и опустила занавеску. - Он пойдет к холму. Он всегда идет туда, когда у него неприятности, или напивается с Иэном. Лучше холм.
   Я тихо фыркнула.
   - Да, я думаю, у него неприятности.
   В коридоре послышались легкие шаги, и появилась маленькая Джанет, осторожно удерживая поднос с булочками, виски и водой. Она выглядела бледной и испуганной.
   - С вами ... все в порядке, тетя? - застенчиво спросила она, ставя поднос на кровать.
   - Все хорошо, - уверила я ее, садясь вертикально и протягивая руку к графину с виски.
   Острый взгляд Дженни уверил ее в том же, она погладила руку дочери и повернулась к двери.
   - Побудь с твоей тетушкой, - сказала она. - Я пойду и найду платье.
   Джанет покорно кивнула и села на табурет возле кровати, наблюдая за мной, пока я пила и ела.
   Поев, я почувствовала себя более сильной физически. Душой же я вся оцепенела, недавние события казались нереальными, но совершенно ясными в моей памяти. Я могла вспомнить самые мельчайшие детали: синие бантики из набивного хлопка на платье дочери Лаогеры, маленькие лопнувшие вены на щеках Лаогеры, оторванный ноготь на четвертом пальце Джейми.
   - Ты знаешь, где Лаогера? - спросила я Джанет. Девочка сидела, склонив голову, словно изучала свои руки. Услышав мой вопрос, она резко подняла голову и моргнула.
   - О, - сказала она. - О. Она, Марсали и Джоан возвратились домой в Балригган. Дядя Джейми заставил их.
   - Да? - произнесла я опустошенно.
   Джанет прикусила губу, теребя свой передник, потом внезапно взглянула на меня.
   - Тетя ... я ужасно сожалею!
   Ее глаза были теплого коричневого цвета, как у отца, но теперь они были полны слез.
   - Все в порядке, - сказала я, понятия не имея, о чем она говорила, но пытаясь успокоить ее.
   - Но это я! - выпалила она. Она выглядела совершенно несчастной. - Я ... я сказала Лаогере, что вы здесь. Именно потому она приехала.
   - О.
   Это хоть что-то объясняло, подумала я. Я выпила виски и аккуратно поставила стакан на поднос.
   - Я не думала ... я имею в виду, что я не хотела ссоры, действительно нет. Я не знала, что вы ... что она ...
   - Все в порядке, - повторила я. - Рано или поздно мы все равно узнали бы друг о друге.
   Это не имело никакого значения, но мне стало любопытно.
   - Хотя, почему ты сказала ей?
   Девочка осторожно взглянула через плечо, заслышав шаги внизу, потом наклонилась близко ко мне.
   - Мама сказала мне, - прошептала она. С этими словами она вскочила и выбежала из комнаты, пронесшись мимо входящей матери.
   Я не стала спрашивать Дженни. Она принесла платье для меня - одно из платьев своих старших дочерей - и между нами не было никакого разговора, кроме необходимых замечаний, пока она помогала мне одеваться.
   Когда я была обута и одета, мои волосы расчесаны и заколоты, я повернулась к ней.
   - Я хочу уехать, - сказал я. - Прямо сейчас.
   Она не спорила, только внимательно посмотрела, чтобы убедиться, что я достаточно окрепла. Потом кивнула, прикрыв темными ресницами синие и раскосые, как у ее брата, глаза.
   - Я думаю, так будет лучше, - сказала она спокойно.
  
   Было позднее утро, когда я оставила Лаллиброх, как я знала, в последний раз. На моем поясе висел кинжал для защиты, хотя было маловероятно, что он мне понадобится. В седельных сумках уложена еда и несколько бутылок пива, этого было достаточно, чтобы добраться до каменного круга. Я подумала о том, чтобы забрать фотографии Брианны, но, поколебавшись мгновение, оставила их. Она принадлежала ему навсегда, даже если я не была его женой.
   Был холодный осенний день, серое утро разразилось траурным дождем. Никто не появился из дома, когда Дженни привела из конюшни лошадь и держала ее за уздечку, пока я садилась.
   Я натянула капюшон вперед на лицо и кивнула ей. В предыдущий раз мы расставались, как сестры, со слезами и объятиями. Она выпустила узду и отступила, когда я развернула лошадь к дороге.
   - Счастливого пути! - услышала я ее голос сзади, но не ответила и не оглянулась.
  
   Я ехала большую часть дня, не замечая, куда еду, держа только общее направление и позволяя мерину самому выбирать путь через горные перевалы.
   Я остановилась, когда свет совсем померк, стреножила лошадь и легла, завернувшись в плащ. Я тут же уснула, не в силах бодрствовать, боясь думать и помнить. Нечувствительность была моим единственным убежищем. Я знала, что это пройдет, но я цеплялась за ее серое утешение, как могла.
   На следующий день голод вернул меня к жизни. Я не останавливалась, чтобы поесть, весь предыдущий день, не ела этим утром, и к полудню мой живот начал громко протестовать. Я остановилась в долине небольшой речушки и вытащила еду, которую Дженни положила в седельные сумки.
   В них были овсяные лепешки, пиво, и несколько батонов свежеиспеченного хлеба, разрезанных посредине и заполненных овечьим сыром и домашними соленьями. Горные бутерброды, сытная пища пастухов и воинов, столь же характерная для Лаллиброха, как арахисовое масло для Бостона. Символично, что мой поход заканчивается именно этой едой.
   Я съела бутерброд, выпила одну бутылку пива и снова села в седло, повернув лошадь на северо-восток. К сожалению, дав новую силу моему телу, еда также пробудила мои чувства. По мере того, как я поднималась все выше и выше, мое настроение падало - а оно и так было не веселым.
   Лошадь шла бодро, но меня силы покинули. Часа через три я почувствовала, что не могу двигаться дальше. Заведя лошадь в чащу, чтобы не было видно от дороги, я стреножила ее и пошла дальше между деревьями, пока не наткнулась на упавший ствол осины, гладкий с зелеными пятнами мха.
   Я села, согнувшись, положив локти на колени и голову на руки. У меня болела каждая косточка. И не от вчерашней драки или трудной поездки, а от горя.
   Самоограничение и рассудочность играли большую роль в моей жизни. Приложив немалые усилия, я изучила искусство исцеления, но никогда не пересекала ту черту, когда оно становилось смыслом жизни. Я выучилась отстраненности и независимости на своем горьком опыте.
   С Фрэнком я также научилась держать невидимую границу - доброта и уважение, которые никогда не переходили в страсть. А Брианна? Любовь к ребенку не может быть свободной; с первого же его движения в матке возникает сильнейшая привязанность, совершенно не рассудочная и неизбежная, как процесс рождения. Но как бы сильна она не была, это любовь контролирующая и ответственная, любовь защитника, хранителя, опекуна - сильное чувство, конечно, но не безудержная страсть.
   Всегда я должна была держать равновесие между чувствами и благоразумием, любовью и рассудком, человечностью и безжалостностью.
   Только с Джейми я оставила все, что имела, рискнула всем. Я отбросила осторожность, рассудок и благоразумие, наряду с удобствами и ограничениями с трудом завоеванной карьеры. Я не дала ему ничего, кроме себя, была только самой собой, отдала ему душу и тело, доверила ему видеть меня всю целиком и позволила лелеять мои слабости - потому что когда-то он любил меня.
   Я боялась, что он не мог снова или не захотел. Было несколько дней совершенной радости, когда я думала, что бывшее верным когда-то, стало верным еще раз, и я была свободна любить его всем, что я имела и кем была, и быть любимой с неподдельностью, равной моей.
   Горячие и влажные слезы текли между моими пальцами. Я оплакивала Джейми и ту, кем я была с ним.
   "Ты знаешь, - произнес в моей памяти его тихий голос, - что означает снова сказать "Я люблю тебя" и чувствовать это?"
   Я знала. И сидя под соснами положив голову на руки, я знала, что никогда не почувствую этого снова.
  
   Погруженная в несчастные размышления, я не слышала шагов, пока он не был почти рядом со мной. Испуганная треснувшей веткой, я буквально взвилась с поваленного дерева, как вспугнутый фазан, и развернулась с сердцем, бьющемся в горле, и кинжалом в руке.
   - Христос!
   Мой преследователь отпрянул от обнаженного лезвия, такой же испуганный, как и я сама.
   - Что, черт возьми, ты делаешь здесь? - крикнула я, прижимая руку к груди. Мое сердце стучало, как барабан, и я была уверена, что выгляжу такой же бледной, как и он.
   - Иисус, тетушка Клэр! Где вы научились так выхватывать нож? Вы чертовски напугали меня.
   Молодой Иэн провел рукой по лбу. Его кадык дернулся, когда он сглотнул.
   - Испуг взаимен, - уверила я его. Я попыталась вложить кинжал в ножны, но мои руки так тряслись, что я не могла справиться. С дрожащими коленками я снова села на ствол осины и положила кинжал на колени.
   - Я повторяю, - сказала я, пытаясь овладеть собой, - что ты здесь делаешь?
   Я хорошо понимала, зачем он здесь, но не хотела знать. С другой стороны, мне нужно было время, чтобы восстановиться после испуга прежде, чем я могла встать на ноги.
   Молодой Иэн прикусил губу, оглянувшись вокруг, и на мой разрешающий кивок неловко уселся на ствол возле меня.
   - Дядя Джейми послал меня ... - начал он. Я не стала ждать продолжения и встала, не обращая внимания на колени, затолкала кинжал за пояс и отвернулась.
   - Подождите, тетя! Пожалуйста!
   Он схватил меня за руку, но я выдернула ее.
   - Мне не интересно, - сказала я и двинулась, убирая ветви орляка с дороги. - Поезжай домой, маленький Иэн. Мне есть куда пойти.
   По крайней мере, я надеялась.
   - Но это не то, что вы думаете!
   Не имея возможности остановить меня, он следовал за мной и уговаривал, подныривая под низкие ветки.
   - Он нуждается в вас, тетя, вы действительно нужны ему. Вы должны вернуться со мной!
   Я не отвечала, и когда подошла к лошади, наклонилась, чтобы снять с нее путы.
   - Тетушка Клэр! Вы будете слушать меня?
   Он стоял с другого бока лошади и, благодаря своему росту, смотрел на меня через седло. Он очень походил на своего отца, его добродушное простое лицо выражало тревогу.
   - Нет, - ответила я кратко. Я положила путы в седельную сумку и, вставив ногу в стремя, взмахнула в седло под величественный посвист моих юбок. Моему горделивому отъезду, однако, препятствовал тот факт, что молодой Иэн держал узду моей низкорослой лошадки мертвой хваткой.
   - Отпусти, - приказала я.
   - Только когда вы выслушаете меня, - произнес он. Он твердо глядел на меня, челюсти были упрямо сжаты, мягкие карие глаза пылали. Я также ответила сверкающим взглядом. Долговязый и тощий, он, однако, имел жилистую мускулатуру старшего Иэна, и если я не намеревалась переехать мальчика, у меня не оставалось иного выбора, как выслушать его.
   "Хорошо, - решила я. - Это мало поможет тебе или твоему лицемерному дяде, но я выслушаю".
   - Говори, - сказала я, набираясь терпения.
   Он глубоко втянул воздух, следя внимательно за мной, чтобы убедиться, что я не уеду. Решив, что я останусь, он сделал выдох, заставив мягкие коричневые волосы надо лбом шевельнуться, и расправил плечи.
   - Ну, - начал он, внезапно потеряв уверенность. - Это ... я ... он ...
   Я раздраженно рыкнула.
   - Начни сначала, - сказала я, - но не делай из мухи слона.
   Он кивнул и закусил верхнюю губу, сосредотачиваясь.
   - Ну, был большой шум, когда вы уехали, и дядя Джейми вернулся домой, - начал он.
   - Не удивляюсь, - сказала я. Невольно я почувствовала небольшое любопытство, но подавила его, изобразив на лице выражение полного безразличия.
   - Я никогда не видел дядю Джейми таким разъяренным, - сказал он, осторожно наблюдая за мной. - И маму тоже. Они громко кричали и спорили. Отец пытался их успокоить, но они не слушали его. Дядя Джейми назвал маму метлой, сующий всюду свой длинный нос ... и ... и еще многими плохими словами, - добавил он, вспыхнув.
   - Он не должен сердиться на Дженни, - сказала я. - Она только пыталась помочь ... я думаю.
   Я почувствовала себя нехорошо, поняв, что стала причиной их размолвки. Дженни была опорой Джейми со времени смерти их матери, когда они были еще детьми. Будет ли конец тому вреду, который я принесла своим возвращением?
   К моему удивлению сын Дженни коротко улыбнулся.
   - Ну, это было взаимно, - сказал он с кривой улыбкой. - Вы знаете, моя мать не останется в долгу. У дяди Джейми было несколько укусов к концу их ругани.
   Он сглотнул при воспоминании об этом.
   - Я действительно думал, что они прибьют друг друга. Мать набросилась на дядю Джейми с железным прутом, он вырвал его и выбросил в кухонное окно, распугав цыплят во дворе, - добавил он со слабой усмешкой.
   - Меньше о цыплятах, молодой Иэн, - сказала я, холодно глядя на него. - Продолжай, мне нужно ехать.
   - Хорошо. Потом дядя Джейми сшиб книжную полку в гостиной ... я не думаю, что он сделал это нарочно, - добавил парень торопливо, - он был так разъярен, что ничего не видел ... и вышел из дома. Отец высунулся в окно и крикнул, куда он пошел, и он сказал, что пошел искать вас.
   - Тогда почему здесь ты, а не он?
   Я наклонилась вперед, наблюдая за его рукой на узде; если бы я увидела признаки расслабления, я могла бы вырвать узду и уехать.
   Молодой Иэн вздохнул.
   - Ну, когда дядя Джейми сел на лошадь, приехала тетя ... э ... я имею в виду его жена ... - он покраснел с несчастным видом. - Лаогера. Она въехала во двор.
   С этого момента я перестала притворяться безразличной.
   - И что случилось?
   Он нахмурился.
   - Был ужасный шум, но я плохо слышал. Тетушка ... то есть Лаогера ... она не умеет правильно драться, как моя мама и дядя Джейми. Она только плачет и громко вопит. Мама говорит, что она распускает сопли.
   - Ммфм, - сказала я. - И что?
   По словам молодого Иэна, Лаогера спешилась и, вцепившись в ногу Джейми, ухитрилась стянуть его с лошади. Потом упала в лужу на колени, обхватив ноги Джейми, плача и вопя по своему обыкновению.
   Не имея возможности вырваться, Джейми, наконец, поднял ее на ноги и, забросив на плечо, занес ее в дом и потащил вверх по лестнице, не обращая внимания на потрясенные взгляды семьи и слуг.
   - Правильно, - сказала я. Я поняла, что со всей силы сжимаю зубы, и разжала их. - Таким образом, он послал тебя, потому что он слишком занят своей женой. Ублюдок! Наглец! Он думает, что может послать кого-то привести меня назад, как служанку, потому что приехать самому мешают его ласки с женой? Он хочет, чтобы волки были сыты и овцы целы, не так ли? Проклятый высокомерный, эгоистичный ... шотландец!
   "Шотландец" было наихудшим эпитетом, который я смогла придумать, поглощенная видением Джейми, несущем Лаогеру наверх.
   Суставы моей руки, сжимающей луку седла, побелели. Больше не заботясь об осторожности, я наклонилась и дернула узду.
   - Отпусти!
   - Но тетушка Клэр, это не так!
   - Что не так?
   Уловив в его голосе отчаяние, я поглядела на него. Его длинное, узкое лицо было напряженным от мучительной потребности заставить меня понять.
   - Дядя Джейми не остался, чтобы утешать Лаогеру!
   - Тогда почему он послал тебя?
   Он глубоко вздохнул, чтобы покрепче ухватить узду.
   - Она стреляла в него. Он послал меня, чтобы найти вас, потому что он умирает.
  
   - Если ты лжешь мне, Иэн Мюррей, - сказала я уже в двенадцатый раз, - ты будешь сожалеть об этом до конца своей короткой жизни!
   Я была вынуждена говорить громко, чтобы быть услышанной. Поднявшийся ветер свистел вокруг меня, трепал мои волосы и прижимал юбки к ногам. Погода соответствовала моему мрачному настроению; огромные черные тучи висели над горными перевалами, клубясь над скалами, словно морская пена, и отдаленный шум грома напоминал грохот прибоя.
   Молодой Иэн, наклонившийся вперед и задыхающийся от ветра, только покачал головой. Он шел, ведя за поводья обеих лошадей через предательское болото возле маленького озерка. Я машинально взглянула на запястье, где обычно носила ролекс.
   Трудно было сказать, где находится солнце, так как штормовые облака закрывали всю западную половину неба, но их края сияли ярко-белым золотистым цветом. Я потеряла навык определения времени по солнцу и небу, но думала, что сейчас был только полдень.
   Лаллиброх находился в нескольких часах езды, но я сомневалась, что мы доберемся до него до наступления темноты. Совершая свой медлительный путь на Крейг-на-Дун, я ехала почти два дня до небольшого леса, где молодой Иэн догнал меня. Он сам, по его словам, потратил на это только один день. Он знал примерно, куда я направлялась, и он сам подковывал лошадь, на которой я ехала, так что мои следы были хорошо читаемы для него, когда они отпечатывались на участках грязи среди вереска.
   Два дня, как я уехала, и один - или больше - прошел в поездке назад. Значит, Джейми подстрелили три дня назад.
   От молодого Иэна я получила мало полезных сведений. Преуспев в своей миссии, он желал возвратиться в Лаллиброх со всей возможной скоростью и не видел никакого смысла в разговорах. Огнестрельное ранение было в левую руку, как сказал он. Ранение было сквозное, что было хорошо. Пуля так же попала в бок Джейми, что было плохо. Джейми был в сознании, когда он видел его в последний раз - это хорошо - но начинался жар. Вообще плохо. Что касается возможных последствий шока, вида и серьезности лихорадки, или как обрабатывались раны, на эти вопросы молодой Иэн только пожимал плечами.
   Итак, Джейми, возможно, умирал, а возможно - нет, но я не могла рисковать, и Джейми это отлично знал. Я сразу же задалась вопросом, не стрелял ли он сам в себя, чтобы вынудить меня вернуться. Наше последнее общение оставило ему мало сомнений относительно моего ответа в случае, если он приедет за мной или применит силу для моего возвращения.
   Пошел дождь, и капли на моих ресницах размывали вид, словно я смотрела сквозь слезы. Пройдя болотистое место, молодой Иэн снова сел на лошадь, направляя нас вверх к последнему проходу, который вел к Лаллиброху.
   Джейми был достаточно хитроумным, чтобы измыслить такой план, и, конечно, достаточно смелым, чтобы исполнить его. С другой стороны, он никогда не был безрассудным. Он совершал много рискованных поступков - "женитьба на мне была одним из них", - подумала я горечью - но никогда без того, чтобы оценить, чего это будет ему стоить, и готовности заплатить за это. Полагал ли он, что шанс вернуть меня в Лаллиброх стоил его возможности умереть? Это не казалось логичным, а Джейми Фрейзер всегда был очень логичным человеком.
   Я натянула капюшон плаща глубже, закрывая лицо от дождя. Плечи и бедра молодого Иэна потемнели от влаги, и дождь капал с полей его шляпы, но он сидел в седле прямо, игнорирую непогоду с беспечностью истинного шотландца.
   Очень хорошо. Учитывая, что Джейми, скорее всего, не стрелял в себя, стреляли ли в него вообще? Возможно, он придумал историю и отправил племянника с ней ко мне. Поразмыслив, я решила, что вряд ли молодой Иэн был бы так убедителен, если бы известие было ложным.
   Я пожала плечами - от этого движения по телу побежал холодный ручеек - и настроилась терпеливо ждать окончания поездки. Годы медицинской практики научили меня не делать выводов заранее; каждый случай должен быть уникальным, и таким же должен быть мой ответ на него. Однако, управлять моими эмоциями было сложнее, чем моими профессиональными навыками.
   Каждый раз, когда я оставляла Лаллиброх, я думала, что никогда не вернусь туда. И вот теперь я снова возвращалась. Дважды я оставляла Джейми, уверенного, что он никогда не увидит меня. И все же я снова возвращалась к нему, как чертов почтовый голубь в свою голубятню.
   - Я скажу тебе одну вещь, Джейми Фрейзер, - пробормотала я себе под нос. - Если ты не будешь мертв, когда я доберусь до тебя, то ты будешь жить, чтобы сожалеть об этом!
  
  36
  ПРИКЛАДНОЕ КОЛДОВСТВО
  
   Через несколько часов после наступления темноты, промокшие насквозь, мы, наконец, прибыли в Лаллиброх. Дом был тихим и темным, за исключением двух тускло освещенных окон на первом этаже. Нас встретил предупреждающий лай одинокой собаки, но молодой Иэн быстро унял ее, и после любопытного обнюхивания моего стремени черно-белая фигура отступила в темноту ограды.
   Но этого лая было достаточно, чтобы предупредить обитателей о нашем прибытии, потому что, когда Иэн ввел в меня в прихожую, дверь открылась, и Дженни высунула голову с похудевшим от беспокойства лицом.
   При виде молодого Иэна она вышла в холл, и выражение радостного облегчения на ее лице сменилось праведным гневом матери на своего беспутного ребенка.
   - Иэн, ты, маленький негодяй! - закричала она. - Где ты был все это время? Твой па и я сильно беспокоились! - она сделала паузу, чтобы посмотреть на него с тревогой. - Ты в порядке?
   В ответ на его кивок ее губы снова сжались.
   - Ладно. Ты будешь наказан, парень, говорю я тебе! И все-таки, черт побери, где ты был?
   Долговязый, с крупными суставами и капающей с него водой, молодой Иэн походил на утопленное чучело, но был достаточно большим, чтобы закрыть меня от Дженни. Он не ответил ей, только неловко пожал плечами и отступил в сторону, явив меня пораженному взгляду матери.
   Если мое воскрешение из мертвых привело ее в замешательство, то мое повторное явление почти оглушило ее. Ее темно-синие глаза, обычно слегка раскосые, как у брата, стали почти круглыми. Она уставилась на меня и молчала долгое время, потом ее пристальный взгляд переместился на сына.
   - Кукушонок, - произнесла она. - Вот ты кто, парень, большой кукушонок в гнезде. Бог знает, чьим сыном ты должен был быть, но не моим.
   Молодой Иэн залился краской и опустил глаза. Он убрал мокрые волосы со лба ладонью.
   - Я ... ну, я только ... - начал он, уставясь на свои башмаки. - Я только не мог ...
   - О, можешь не объяснять! - резко сказала его мать. - Иди наверх в кровать, отец разберется с тобой завтра утром.
   Иэн беспомощно взглянул на дверь, потом на меня. Он еще раз пожал плечами, посмотрел на промокшую шляпу в руках, словно удивляясь, как она там оказалась, и медленно поплелся в гостиную.
   Дженни стояла совершенно неподвижно, глядя на меня, пока дверь в конце прихожей не закрылась за молодым Иэном с тихим хлопком. Ее лицо было напряжено, и под глазами от бессонницы залегли тени. Все еще прямая и стройная, сейчас она смотрелась на свой возраст или даже старше.
   - Итак, ты вернулась, - резко сказала она.
   Не видя никакого смысла отвечать, я лишь коротко кивнула. Дом вокруг нас был тих и полон теней, прихожая освещалась только трехрожковым подсвечником.
   - Не трать время, - сказала я тихо, чтобы не нарушать тишину дома. В настоящий момент было важно только одно. - Где Джейми?
   После небольшого колебания, она так же кивнула, признавая временную необходимость моего присутствия.
   - Там, - произнесла она, махнув в сторону двери.
   Я двинулась к двери, но остановилась. Был еще один вопрос.
   - Где Лаогера? - спросила я.
   - Уехала, - ответила она. Ее глаза были невыразительными, темными и непроницаемыми.
   Я кивнула и переступила порог, закрыв за собой дверь бесшумно, но твердо.
   Слишком длинный, чтобы уместиться на диване, Джейми лежал на раскладной кровати, поставленной возле огня. Он спал или был без сознания, его неподвижный профиль резко выделялся на фоне пылающих углей.
   Как бы там ни было, он не был мертв - по крайней мере, пока. Когда мои глаза привыкли к темноте, я увидела, что его грудь под рубашкой медленно поднималась и опускалась. Кувшин с водой и бутылка бренди стояли на маленьком столике возле кровати. Возле огня также стояло кресло с наброшенной на его спинку шалью. На нем, по-видимому, сидела Дженни, присматривая за братом.
   По всей видимости, сейчас не было никакой потребности в спешке. Я развязала шнурки на шее и повесила сырой плащ на спинку кресла, взяв взамен шаль. Мои руки были холодны, и я сунула их подмышки, согревая прежде, чем коснуться его.
   Когда я решилась положить руку на его лоб, я чуть не отдернула ее. Он был горяч, как ствол пистолета, из которого только что выстрелили, и он дергался и стонал, когда я прикоснулась к нему. Действительно, жар. Я смотрела на него некоторое время, потом отступила назад и села в кресло Дженни. Я полагала, что он не сможет долго спать с такой температурой, и мне казалось жестоким будить его сейчас, чтобы просто осмотреть.
   С плаща за моей спиной на пол капала вода медленными аритмичными ударами. Это неприятно напомнило мне о старом горском суеверии - о каплях смерти. Говорят, что перед приходом смерти люди, чувствительные к таким вещам, слышат, как в доме капает вода.
   Я, к счастью, не была чувствительна к сверхъестественным явлениям. "Нет, - подумала я с иронией, - только что-то вроде дыры во времени может воздействовать на меня". Эта мысль заставила меня на мгновение улыбнуться, рассеяв внутреннюю дрожь, которая возникла во мне при мысли о каплях смерти.
   Когда моя мокрая одежда подсохла, неуютное чувство холода все еще оставалось со мной. И не потому, что когда-то я так же стояла перед другой импровизированной кроватью в глубокой ночи, созерцая смерть и размышляя о распавшемся браке. Мысли, которые пришли ко мне в лесу, не прекращались во время нашего поспешного возвращения в Лаллиброх, и теперь помимо моей воли они одолели меня.
   Честь вынудила Фрэнка принять это решение - оставить меня своей женой и вырастить Брианну, как своего собственного ребенка. Честь и твердое желание не слагать с себя ответственность, которую он считал своей. Теперь передо мной лежал другой человек чести.
   Лаогера и ее дочери, Дженни и ее семья, заключенные шотландцы, контрабандисты, мистер Уилоуби и Джорди, Фергюс и арендаторы - сколько еще других обязательств взял на себя Джейми за эти годы, которые мы прожили друг без друга?
   Смерть Фрэнка освободила меня от одного из моих обязательств, сама Брианна - от другого. Администрация больницы, в ее вечной мудрости, прервала единственно значительную из оставшихся связей с моей прежней жизнью. У меня было время с помощью Джо Абернати уменьшить эти мои обязательства, передав их другим, отказавшись от них и найдя приемлемые решения.
   У Джейми не было никакого предупреждения или выбора в связи с моим повторным появлением в его жизни, не было времени, чтобы принять какие-то решения или разрешить возникшие в результате этого конфликты. И он не был человеком, который откажется от своих обязательств, даже ради любви.
   Да, он лгал мне. Не доверял мне, не верил, что я поддержу его в его обязательствах - или оставлю его, если бы это потребовалось. Он боялся. Так же как и я боялась, что он не выберет меня в этой борьбе между его любовью двадцатилетней давности и теперешней семьей. Поэтому я убежала.
   "Кого ты обманываешь, Эльджей?" - услышала его голос Джо Абернати, ироничный и нежный. Я сбежала на Крейг-на-Дун со всей поспешностью и решимостью осужденного, приближающегося к подножию виселицы. Ничто не замедлило моей поездки, кроме надежды, что Джейми приедет за мной.
   Правда, муки совести и раненая гордость толкали меня вперед, но слова молодого Иэна "Он умирает" показали насколько несущественны были эти чувства.
   Мой брак с Джейми был для меня, словно поворот большого ключа, каждое движение которого запускало во мне каскад сложных переключений. Бри тоже могла повернуть этот ключ, ближе всех подойдя к тому, чтобы открыть дверь во мне. Но окончательный поворот ключа был невозможен, пока я не вошла в печатную лавку в Эдинбурге, и механизм, наконец, сработал с последним решающем щелчком. Дверь теперь приоткрылась, и свет неизвестного будущего засиял через образовавшуюся щель. Но потребуется больше сил, чем есть у меня одной, чтобы открыть ее окончательно.
   Я наблюдала за тем, как поднимается и опускается его грудь при дыхании, игру света на сильных, красивых чертах его лица и понимала, что ничего не имеет значения, кроме того что мы оба живы. Итак, я была здесь. Снова. И чего бы это не стоило ему или мне, я здесь остаюсь.
   Я не осознавала, что его глаза открылись, пока он не заговорил.
   - Значит, ты вернулась, - сказал он мягко. - Я знал, что ты вернешься.
   Я открыла рот, чтобы ответить, но он продолжал говорить, глядя мне в лицо, его расширенные зрачки были словно темные ямы.
   - Моя любовь, - произнес он почти шепотом. - Боже, ты так прекрасна с твоими большими золотыми глазами и мягкими волосами, - он облизал языком сухие губы. - Я знал, что ты простишь меня, сассенах, как только узнаешь.
   Как только я узнаю? Я подняла брови, но промолчала, слушая, что он должен был сказать.
   - Я так боялся снова потерять тебя, mo chridhe84, - пробормотал он. - Очень боялся. Я никого не любил, кроме тебя, моя сассенах, никогда с того дня, как увидел тебя, но я не смог ... не смог вынести ...
   Его голос превратился в неразборчивое бормотание, и его глаза снова закрылись, ресницы темными полосами легли на его щеки.
   Я сидела, не двигаясь, и думала, что же мне делать. Пока я смотрела на него, его глаза снова отрылись. Тяжелые и сонные от лихорадки они тянулись взглядом к моему лицу.
   - Это не долго, сассенах, - сказал он, как бы заверяя меня. Уголок его рта дернулся в попытке улыбнуться. - Не долго. Потом я снова смогу прикоснуться к тебе. Я так хочу коснуться тебя.
   - О, Джейми, - произнесла я, и движимая нежностью, приложила ладонь к его горящей щеке.
   Его глаза широко распахнулись от потрясения, он дернулся, резко сев на кровати, и издал громкий мученический вопль, так как движение потревожило его раненную руку.
   - О, Боже, Христос, О, Иисус, Господи всемогущий! - закричал он, задыхаясь от боли, и склонился, хватаясь за левую руку. - Ты настоящая! Проклятый грязный свинский траханый ад! О, Христос!
   - Ты в порядке? - глупо спросила я. Я слышала удивленные восклицания сверху, заглушенные перекрытием, и топот ног, когда обитатели Лаллиброха выскакивали один за другим из своих кроватей, узнать причину переполоха.
   Голова Дженни, глаза еще шире, чем прежде, высунулась из двери. Джейми увидел ее и каким-то образом обрел дыхание, чтобы прореветь "Вон отсюда!" перед тем, как согнуться снова с отчаянным стоном.
   - Иисус, - сказал он сквозь зубы. - Что, во имя Бога, ты здесь делаешь, сассенах?
   - Что значит, что я здесь делаю? - спросила я. - Ты посылал за мной. И что ты имеешь в виду, говоря, что я настоящая?
   Он разжал челюсти и осторожно ослабил хватку на левой руке. Проистекшие от этого ощущения показались ему неудовлетворительными, он снова схватил ее и произнес несколько фраз на французском языке, включающих репродуктивные органы различных святых и животных.
   - Ради Бога, ложись! - сказала я. Я взяла его за плечи и уложила на подушки, отметив с тревогой, как близко были кости к его горячей коже.
   - Я думал, я увидел тебя в лихорадочном бреду, пока ты не прикоснулась ко мне, - сказал он, задыхаясь. - Каким образом, черт возьми, ты оказалась возле моей постели и напугала меня до смерти? - он скривился от боли. - Христос, моя рука словно оторвалась от плеча. Ох, твою мать! - вскрикнул он, когда я решительно убрала пальцы его правой ладони с левой руки.
   - Разве ты не послал молодого Иэна, чтобы передать мне, что ты умираешь? - сказала я, осторожно закатывая рукав его ночной рубахи. Рука была обмотана материей выше локтя, и я нащупала конец льняной полосы.
   - Я? Нет! Ой, больно!
   - Она будет болеть еще сильнее прежде, чем я закончу с тобой, - сказала я, разворачивая материю. - Значит, этот маленький ублюдок приехал за мной по собственной инициативе? Ты не хотел, чтобы я вернулась?
   - Чтобы ты вернулась? Нет! Чтобы ты вернулась ко мне только из жалости, которую ты так же бы проявила к больной собаке в канаве? Проклятие! Нет! Я запретил маленькому негодяю ехать за тобой!
   Он яростно свел рыжие брови.
   - Я врач, - сказала я холодно, - а не ветеринар. И если ты не хотел, чтобы я вернулась, о чем тогда ты говорил, когда думал, что я тебе привиделась, а? Теперь прикуси край одеяла, я сейчас дерну повязку.
   Он прикусил губу вместо этого и не произвел ни звука, только быстро втянул воздух через нос. Было невозможно судить о цвете его лица при свете камина, но его глаза были закрыты, а на лбу выступили бисеринки пота.
   Я на мгновение отвернулась, нащупывая в ящике стола свечи, которые там всегда держала Дженни. Мне нужно было больше света прежде, чем продолжать осмотр.
   - Я полагаю, что молодой Иэн сказал мне, что ты умираешь, чтобы вернуть меня сюда. Он, должно быть, думал, что иначе я не вернусь.
   Свечи были там, из прекрасного воска из ульев Лаллиброха.
   - Как бы там ни было, я умираю, - раздался его голос сзади меня, сухой и резкий, несмотря на одышку.
   Я повернулась к нему, слегка удивленная. Теперь, когда боль в руке уменьшилась, он смотрел на меня спокойно, но дышал все еще неровно, а глаза лихорадочно блестели. Я промолчала и зажгла свечи, поставив их в большие подсвечники, которые украшали буфет и использовались только по особым случаям. Огонь пяти свечей осветил комнату, словно для праздника. Я наклонилась над постелью.
   - Давай, посмотрим.
   Сама рана была рваным темным отверстием, с коркой по краям и синеватым отливом вокруг. Я нажала по обеим сторонам раны, кожа ярко покраснела, и выделилось значительное количество гноя. Джейми тревожно зашевелился, когда я мягко провела кончиками пальцев вниз вдоль мускулов руки.
   - У тебя тут назревает маленькая инфекция, парень, - сказала я. - Молодой Иэн сказал, что пуля вошла в бок. Это пуля, которая прострелила руку, или был второй выстрел?
   - Из руки. Дженни ее вытащила. Ничего страшного. Вошла только на дюйм.
   Он говорил коротко, сжимая непроизвольно губы между фразами.
   - Давай, я посмотрю, где она прошла.
   Двигаясь очень медленно, он повернул руку, отводя ее от бока. Я видела, что даже это небольшое движение было для него болезненным. Выходное отверстие находилось как раз над локтем на внутренней стороне руки, и не напротив входного отверстия. Пуля отклонилась на своем пути.
   - Стукнулась о кость, - сказала я, пытаясь вообразить, какая может быть из-за этого боль. - Ты можешь чувствовать, сломана ли кость? Я не хочу трогать руку без необходимости.
   - Спасибо за милосердие,- сказал он, попытавшись улыбнуться, однако его лицевые мускулы задрожали и расслабились от изнеможения.
   - Нет, я не думаю, что она сломана, - ответил он. - Я ломал ключицу и руку раньше, это не похоже на перелом, хотя и болит немного.
   - Полагаю, что болит, - я тщательно щупала его бицепс. - Докуда больно?
   Он слегка поглядел на свою руку.
   - Словно у меня там вместо кости раскаленная кочерга. Но сейчас у меня болит не только рука, но и весь бок воспалился и горит, - он глотнул и снова облизал губы. - Ты дашь мне глоток бренди? - попросил он. - Даже сердцебиение доставляет мне боль, - добавил он извиняющимся тоном.
   Не отвечая, я налила чашку воды из кувшина на столе и поднесла к его губам. Он приподнял бровь, но жадно выпил, потом опустил голову на подушки. Мгновение он тяжело дышал, закрыв глаза, потом открыл и посмотрел прямо на меня.
   - У меня дважды в жизни был большой жар, который едва не убил меня, - сказал он. - Я думаю, этот наверняка убьет. Я не посылал за тобой, но ... я рад, что ты здесь, - он сглотнул и продолжил. - Я ... хочу сказать тебе, что сожалею. И хочу попрощаться по-человечески. Я не прошу тебя оставаться со мной до конца, но ... ты останешься ... останешься со мной ... хотя бы некоторое время?
   Его правая рука напряженно лежала на матраце, удерживая его. Я видела, что он боролся изо всех сил, чтобы не выдать ни голосом, ни взглядом мольбы, чтобы сделать свой вопрос простой просьбой, в которой можно отказать.
   Я села на кровать возле него осторожно, чтобы не трясти. Свет от камина освещал одну сторону его лица, заставляя пылать красно-золотую щетину бороды, в которой тут и там сверкали маленькие вспышки серебра; другая сторона оставалась в тени. Он встретил мой взгляд, не мигая. Я надеялась, что тоска, появившаяся на его лице, не так очевидна на моем собственном.
   Я протянула руку и нежно провела по его лицу, чувствуя густую колючую щетину.
   - Я останусь на некоторое время, - сказал я. - Но ты не умрешь.
   Он приподнял бровь.
   - Ты помогла мне пережить одну лихорадку, используя то, что я все еще считаю колдовством, а Дженни - другую, не используя ничего, кроме своего упрямства. Так что теперь вы двое справитесь с ней наверняка, но я не уверен, что хочу пройти через это испытание снова. Я думаю, что мне лучше умереть и покончить с этим, если тебе все равно.
   - Неблагодарный, - сказала я. - Трус!
   Разрываясь между раздражением и нежностью, я погладила его щеку и встала, роясь в глубоких карманах своей юбки. Была одна вещь, которую я всегда носила с собой, не доверяя ее капризам путешествия.
   Я положила маленькую плоскую коробочку на стол и щелкнула замком.
   - Я не собираюсь позволить тебе умереть и на этот раз также, - сообщила я ему, - как бы ни велико было мое искушение.
   Я аккуратно вытащила фланелевый сверток и положила на стол с тихим звяканьем. Я развернула его, выявив ряд блестящих шприцов, и стала рыться в коробочке в поисках бутылочки с пенициллином.
   - Ради Бога, что это такое? - спросил Джейми, с интересом разглядывая шприцы. - Выглядят ужасно острыми.
   Я не отвечала, занятая растворением пенициллина в бутылочке со стерильной водой. Я взяла стеклянную трубку, надела иглу и проткнула ею резиновую пробку на бутылочке. Держа шприц на свету, я медленно потянула поршень, наблюдая, как белая жидкость наполняет трубку, и проверяя отсутствие пузырьков воздуха. Потом вытащив иглу, я медленно нажала поршень, пока на конце иглы не появилась жемчужная капелька жидкости и медленно опустила шприц.
   - Повернись на здоровый бок, - сказала я, поворачиваясь к Джейми, - и задери свою рубашку.
   Он следил за иглой в моей руке с острым подозрением, но неохотно повиновался. Я с одобрением посмотрела на открывшийся вид сзади.
   - Твой зад почти не изменился за двадцать лет, - заметила я, восхищаясь изгибами его мускулов.
   - Твой тоже, - сказал он вежливо, - но я не настаиваю, чтобы ты его обнажала. На тебя напала внезапная похотливость?
   - Не сейчас, - спокойно ответила я, протирая участок кожи тканью, смоченной бренди.
   - Это очень хороший бренди, - сказал он, пытаясь заглянуть назад через плечо, - но я более привычен употреблять его другим концом.
   - Это также лучший из доступных источников спирта. Теперь расслабься и не шевелись.
   Я быстро воткнула иглу и медленно нажала поршень.
   - Ай!
   Джейми обиженно потер свою заднюю часть.
   - Через минутку перестанет болеть.
   Я на дюйм налила бренди в чашку.
   - Теперь ты можешь выпить, но совсем немного.
   Он выпил бренди, не споря, наблюдая, как я заворачиваю коллекцию шприцов. Наконец, он сказал.
   - Я думал, что, вы, ведьмы, тычете булавкой в куколку, а не в самих людей, чтобы навести на них порчу.
   - Это не булавка, это шприц.
   - Мне все равно, как ты его называешь, но тычет он, как чертов гвоздь от подковы. Не хочешь ли ты мне объяснить, как тыканье булавок в мою задницу поможет моей руке?
   Я глубоко вздохнула.
   - Хорошо. Ты помнишь, однажды я говорила о микробах?
   Он выглядел непонимающим.
   - Маленькие существа, слишком маленькие, чтобы их можно было увидеть глазами, - уточнила я. - Они попадают в тело с едой, водой или через открытые раны, и если они попадут в вас, то вызывают болезнь.
   Он с интересом уставился на свою руку.
   - Значит, у меня в руке микробы?
   - Да, совершенно верно.
   Я постучала пальцем по плоской коробочке.
   - Лекарство, которое я ввела в твой зад, эти микробы убивает. Ты будешь получать уколы, каждые четыре часа в течение суток, а потом мы посмотрим, как ты себя будешь чувствовать.
   Я остановилась. Джейми смотрел на меня, качая головой.
   - Ты понял? - спросила я. Он медленно кивнул головой.
   - Да, я понял. Я должен был позволить им сжечь тебя двадцать лет назад.
  
  37
  "ЧТО ЗНАЧИТ ИМЯ?"85
  
   Сделав укол и уложив его удобнее, я села рядом, позволив ему держать мою руку, пока он не уснул, и его хватка не ослабла, а большая рука не упала безвольно на одеяло.
   Я сидела возле него остальную часть ночи, временами дремля и пробуждаясь по внутренним часам, которыми обладают все врачи во время ночных дежурств по госпиталю. Еще два укола, один из которых я сделала на рассвете, и его жар значительно уменьшился. Он все еще был горяч при прикосновении, но его плоть больше не пылала, и он спал легче, погрузившись в сон после второго укола, всего лишь немного поворчав и постонав из-за боли в руке.
   - Проклятые микробы восемнадцатого столетия не соперники для пенициллина, - сказала я спящей фигуре. - Никаких шансов. Даже если бы у тебя был сифилис, я вылечила бы его в мгновение ока.
   "И что потом?" - спрашивала я себя, пробираясь на кухню в поисках горячего чая и какой-нибудь еды. Незнакомая женщина, по-видимому, повар или горничная разжигала духовку, чтобы испечь дневную порцию хлеба, тесто для которого поднималось в формах на столе. Она, казалось, не удивилась при виде меня, а расчистила место на столе и принесла чаю и свежие плоские кексы, произнеся только "доброе утро, мэм" перед тем, как вернуться к своей работе.
   Очевидно, Дженни сообщила о моем прибытии домашним. Означало ли это, что она признала мое присутствие необходимым? Я сомневалась в этом. Ясно, что она хотела, чтобы я уехала, и была не рада моему возвращению. Если я собиралась остаться, я должна получить определенные объяснения относительно Лаогеры от них обоих - и от Дженни, и от Джейми. А я собиралась остаться.
   - Спасибо, - вежливо сказала я поварихе и, взяв с собой чашку чая, возвратилась в комнату, чтобы ждать, пока Джейми сочтет целесообразным проснуться.
   В течение утра люди, проходящие мимо двери, заглядывали в комнату, но тут же исчезали, как только я поднимала голову. Наконец, прямо перед полуднем Джейми показал признаки пробуждения, он шевелился, вздыхал и стонал, так как движения разбередили рану, потом затих.
   Я дала ему некоторое время, чтобы он осознал мое присутствие, но его глаза оставались закрытыми. Однако он не спал, линии его тела были напряжены, а не расслаблены, как бывает во сне. Я всю ночь наблюдала, как он спал, и я знала различие.
   - Ну, - сказала я, откидываясь назад в кресле и устраиваясь удобнее вне его досягаемости. - Давай, послушаем тебя.
   Узкая синяя щель появилась под темно-рыжими ресницами, потом исчезла.
   - Ммм? - пробормотал он, изображая медленное пробуждение. Ресницы трепетали на его щеках.
   - Не тяни, - сказала я твердо. - Я отлично знаю, что ты проснулся. Открой глаза и расскажи о Лаогере.
   Синие глаза открылись и уставились на меня с некоторым неудовольствием.
   - Ты не боишься, что мне снова станет плохо? - спросил он. - Я слышал, что больных нельзя сильно волновать. Это нехорошо для их самочувствия.
   - С тобой здесь врач, - уверила я его. - Если ты потеряешь сознание от напряжения, я знаю, что делать.
   - Этого-то я и боюсь.
   Его сузившиеся глаза стрельнули по коробке с лекарствами и шприцами, потом вернулись ко мне.
   - Моя задница болит так, словно я сел на колючий утесник без брюк.
   - Хорошо, - сказала я с удовлетворением. - Через час получишь очередной укол. А прямо сейчас ты будешь рассказывать.
   Его губы тесно сжались, потом расслабились и он вздохнул. С трудом, опираясь на одну руку, он сел, прислонившись к подушкам. Я не помогла ему.
   - Ну, - произнес он, наконец. Он не смотрел на меня, а глядел вниз на одеяло, прослеживая пальцем простроченный на нем узор.
   - Ну, это случилось, когда я вернулся из Англии.
   Он поднялся от Озерного края к проходу Картер-Бар в гигантском хребте, разделяющем Англию и Шотландию, и на широкой спине которого издревле располагались постоялые дворы и рынки.
   - Там есть камень, который отмечает границу, ты, возможно, видела его, с камнями ведь ничего не случается.
   Он вопросительно взглянул на меня, и я кивнула. Я действительно видела его, огромный каменный менгир, приблизительно десять футов высотой. В мое время кто-то вырезал с одной его стороны слово "Англия", с другой "Шотландия".
   Там он, как и тысячи странников до него, остановился отдохнуть, оставляя прошлое ссыльного позади и ожидая будущее - и дом - впереди, возвращаясь с зеленых равнин низменности к серым скалам высокогорья, покрытых туманом.
   Его здоровая рука ерошила волосы, как он всегда делал, когда задумывался, и на его макушке яркими завитушками торчали вихры.
   - Ты не понимаешь, что значит долго жить среди чужих людей.
   - Не понимаю? - несколько резко произнесла я. Он удивленно взглянул на меня, потом слабо улыбнулся и снова опустил взгляд на одеяло.
   - Да, возможно, понимаешь, - сказал он. - Ты меняешься, да? Как бы сильно ты не хотел сохранить память о доме, о том, кто ты есть - ты меняешься. Ты не становишься таким, как эти чужие люди, даже если бы хотел. Но ты все равно другой человек, чем был когда-то.
   Я подумала о том, как я незаметно стояла возле Фрэнка, небольшой обломок кораблекрушения в водовороте университетских вечеринок, толкала коляску в холодных парках Бостона, играла в бридж с другими университетскими женами и матерями, пыталась разговаривать на иностранном для меня языке среднего класса. Чужие люди, действительно.
   - Да, - сказала я. - Я знаю. Продолжай.
   Он вздохнул и потер нос указательным пальцем.
   - Итак, я вернулся, - сказал он. Он взглянул на меня, и легкая улыбка мелькнула в уголке его губ. - Как это ты сказала маленькому Иэну? "Дом там, где нас, когда б мы ни пришли, не могут не принять"?
   - Вот именно, - сказал я. - Это цитата из стихотворения поэта Фроста. Но что ты имеешь в виду? Конечно же, твоя семья была рада видеть тебя!
   Он хмурился, перебирая стеганое одеяло.
   - Да, они были рады, - медленно произнес он. - Не то что бы ... я не имею в виду, что они заставляли чувствовать меня непрошенным, ничего подобного. Но я так долго отсутствовал; Майкл, Джанет и Иэн даже не помнили меня, - он улыбнулся с сожалением. - Хотя они слышали обо мне. Когда я вошел на кухню, они прижались к стене и смотрели на меня круглыми от испуга глазами.
   Он слегка наклонился вперед, стремясь заставить меня понять.
   - Видишь ли, когда я прятался в пещере, все было по-другому. Я почти не бывал в доме, и они редко видели меня, но я всегда присутствовал здесь, я всегда был частью семьи. Я охотился для них, я знал, когда им было голодно и холодно, когда болел домашний скот, или был плохой урожай капусты или новый счет под кухонной дверью.
   - Потом я попал в тюрьму, - сказал он отрывисто. - А потом в Англию. Я писал им, и они мне, но это не то же самое - прочесть несколько слов на бумаге, рассказывающих о событиях, произошедших несколько месяцев назад.
   - А когда я вернулся ... - он пожал плечами, вздрогнув, так как движение потревожило раненую руку. - Все изменилось. Иэн мог спросить меня, что я думаю об ограждении пастбища старого Керби, но я знал, что молодой Джейми уже там работает. Я шел через поля, и люди смотрели на меня с подозрением, считая меня чужаком. Когда же они узнавали меня, их глаза становились круглыми, словно они увидели призрака.
   Он замолчал, глядя в окно, где под порывами ветра ветви малины стучали по стеклу.
   - Я был призраком, я думаю, - он смущенно взглянул на меня. - Если ты понимаешь, что я имею в виду.
   - Возможно, - ответила я. Капли дождя текли по стеклу, такие же серые, как и небо.
   - Ты почувствовал, что потерял опору под ногами, - тихо сказала я. - Ты плывешь по комнатам, не слыша своих шагов. Слышишь, как люди говорят с тобой, но не понимаешь их. Я так чувствовала себя, пока не родилась Брианна.
   Она была моим якорем, моей привязкой к жизни.
   Он кивнул, не глядя на меня, и молчал в течение минуты. Торфяной огонь, пахнущий высокогорьем, шипел в очаге позади меня; насыщенный аромат куриного супа и выпекающегося хлеба распространялся по дому, теплый и уютный, как одеяло.
   - Я был здесь, - сказал он тихо, - но не дома.
   Я чувствовала притяжение этого дома, семьи, самого места. Я, у которой никогда не было дома, хотела только одного - остаться здесь навсегда, закутаться в тысячи нитей повседневной жизни, чувствуя надежную связь с этим кусочком земли. Каково же было для него, ощущавшего эту связь всю свою жизнь, вынести изгнание в надежде на возвращение, вернуться и понять, что он потерял свои корни?
   - И я полагаю, что я был одинок, - сказал он тихим голосом. Он лежал неподвижно на подушке, закрыв глаза.
   - Полагаю, что так, - сказала я, стараясь не показывать своим тоном ни сочувствия, ни осуждения. Я тоже знала об одиночестве.
   Он открыл глаза и прямо встретил мой пристальный взгляд.
   - Да, и это тоже было, - произнес он. - Не самое главное, но да ... это было.
   Дженни пыталась различными способами убедить его снова жениться. Со дней Каллодена она периодически пыталась сосватать ему то представительную молодую вдову, то девственницу с мягким характером. Все напрасно. Но теперь, лишенный тех чувств, которые поддерживали его, он стал прислушиваться к ней.
   - Лаогера была замужем за Хью МакКензи, одним из арендаторов Колума, - сказал он, снова зарывая глаза. - Хью был убит в Каллодене, и два года спустя Лаогера вышла замуж за Саймона МакКимми из клана Фрейзеров. Эти две девчурки - Марсали и Джоан - они его. Англичане арестовали его несколько лет спустя и увезли в тюрьму в Эдинбург, - Джейми открыл глаза, глядя на черные балки над его головой. - У него был хороший дом и собственность, которые можно было отобрать. Этого было достаточно, чтобы объявить горца предателем, был ли он сторонником Стюарта или нет.
   Его голос охрип, и он остановился, чтобы откашляться.
   - Саймону не повезло, как мне. Он умер в тюрьме прежде, чем его подвергли суду. Корона некоторое время пыталась забрать его собственность, но Нед Гоун поехал в Эдинбург защищать интересы Лаогеры, и ему удалось спасти большой дом и немного денег, утверждая, что это было ее приданное.
   - Нед Гоун? - спросила я со смешанными чувствами удивления и радости. - Неужели он еще жив?
   Именно Нед Гоун, маленький пожилой поверенный клана МаКензи, спас меня от сожжения двадцать лет назад. И уже тогда я считала его достаточно старым.
   Джейми улыбнулся в ответ на мою радость.
   - О, да. Вероятно, только удар по голове может прикончить его. Он выглядит так же, как всегда, хотя ему сейчас уже за семьдесят.
   - Он все еще живет в замке Леох?
   Он кивнул, потянувшись к стакану с водой на столе. Он неловко выпил и поставил стакан назад.
   - В том, что от замка осталось. Хотя он много путешествовал эти годы, занимаясь апелляцией и обращаясь с исками о возврате собственности, - улыбка Джейми стала горькой. - Есть такое высказывание. "После войны сначала появляются вороны, чтобы пожрать плоть, потом законники, чтобы обглодать кости".
   Правой рукой он помассировал левое плечо.
   - Нет, он хороший человек, Нед, несмотря на его профессию. Он ездит из Инвернесса в Эдинбург, а иногда даже в Лондон и Париж. И он останавливается здесь время от времени.
   Именно Нед Гоун упомянул Дженни о Лаогере, возвращаясь из Балриггана в Эдинбург. Навострив уши, Дженни расспросила его о подробностях и, найдя их удовлетворительными, тут же отправила приглашение Лаогере и ее дочерям на новогоднее празднование в Лаллиброхе.
  
   Дом этой ночью был ярко освещен свечами, стоящими на окнах; пучки падуба и плюща были привязаны на лестнице и дверных колодах. После Каллодена в Горной Шотландии осталось мало волынщиков, но один все же нашелся, так же как и скрипач, и звуки музыки поднимались вверх по лестнице, смешиваясь с пьянящим запахом ромового пунша, сливового пирога, миндаля и савойского печенья86.
   Джейми поздно и с неохотой спустился вниз. Многих из этих людей он не видел почти десять лет и не стремился встречаться с ними сейчас, чувствуя себя чужим. Но Дженни сшила ему новую рубашку, почистила и зашила его куртку, расчесала и заплела его волосы прежде, чем заняться угощением. У него не было никакого оправдания задерживаться, и он, наконец, спустился в шумный водоворот праздника.
   - Мистер Фрейзер!
   Пегги Гиббонс первая увидела его и с радостным лицом поспешила к нему через комнату. Совершенно не стесняясь, она обняла его, и он, захваченный врасплох, обнял ее тоже. В мгновение ока его окружила стайка женщин, которые окликали его, показывали маленьких детей, родившихся в его отсутствие, целовали в щеку и похлопывали по руке.
   Мужчины были сдержаннее, приветствуя его короткими словами и хлопками по спине, когда он медленно пробирался через комнату, пока, наконец, изрядно смущенный, он не скрылся в хозяйском кабинете.
   Когда-то это был кабинет отца, потом его собственный, теперь он принадлежал его шурину, который управлял Лаллиброхом в его отсутствие. Бухгалтерские книги, журналы учета провизии и счета были аккуратно выложены в линию вдоль края старого стола. Он провел пальцем по их кожаным корешкам, чувствуя комфорт от прикосновения к ним. В них было все - посадки и урожаи, покупки и приобретения, медленное накопление и расходование, в них отражался ритм жизни Лаллиброха.
   На маленькой книжной полке он нашел свою деревянную змейку. Наряду с другими ценностями он оставил ее, отправляясь в тюрьму. Маленькое изображение, вырезанное из вишневого дерева, подарок его старшего брата, умершего в детстве. Он сидел за столом, поглаживая ее потертые бока, когда дверь кабинета открылась.
   - Джейми? - сказала она, смущенно попятившись.
   Он не зажег лампу в кабинете, и ее силуэт вырисовывался на фоне горящих в зале свечей. Ее светлые волосы были распущены, как у девушки, и свет просвечивал через них, окружая сиянием ее невидимое лицо.
   - Вы, возможно, помните меня? - стеснительно спросила она, не решаясь войти в комнату без приглашения.
   - Да, - ответил он после паузы. - Да, конечно, помню.
   - Начались танцы, - сказала она.
   Он мог слышать пиликанье скрипки и топот ног из гостиной наряду с веселыми криками. Праздник был в разгаре.
   - Ваша сестра сказала, что вы хорошо танцуете, - сказала она, все еще испуганная, но решительная.
   - Я уже давно не танцевал, - сказал он, стесняясь, и чувствуя себя крайне неуклюжим, хотя музыка уже взяла его за душу, а ноги дергались в такт ей.
   - Это "Tha mo Leabaidh "san Fhraoch" - "В вереске моя постель" - вы знаете ее. Вы не пойдете и не потанцуете со мной?
   Она протянула к нему руку, маленькую и изящную в темноте. И он поднялся, взял эту руку и сделал первые шаги в обретении себя.
  
   - Это было здесь, - сказал он, обведя здоровой рукой комнату, в которой мы сидели. - Дженни убрала всю мебель, кроме стола с виски и закусками, а скрипач стоял там возле окна, и новая луна светила из-за его плеча.
   Он кивнул на окно, где трепетали ветви малины. Что-то от света того новогоднего праздника проявилось в его лице, и я почувствовал острую боль, увидев это.
   - Мы танцевали всю ночь, иногда с другими, но главным образом друг с другом. И на рассвете, когда те, кто еще не спал, отправились в конец дома смотреть предзнаменования для наступающего нового года, мы пошли тоже. Женщины по одной вертелись на месте, закрывали глаза и выходили в дверь, во дворе они снова крутились и открывали глаза - первое, что они увидят при этом, говорило о том, за какого мужчину они выйдут замуж.
   Было много смеха, когда гости, разгоряченные виски и танцами, толкались в дверях. Лаогера держалась сзади, говоря со смущением и смехом, что это забава для молодых девушек, а не для матроны тридцати-четырех лет, но, в конце концов, не устояла перед уговорами и сделала свою попытку. Прокрутившись три раза по часовой стрелке, она открыла дверь, вышла в холодный рассвет и снова покрутилась. И когда она открыла глаза, ее взгляд, полный ожидания, уперся прямо в лицо Джейми.
   - И вот ... она была вдова с двумя детьми. Совершенно очевидно, что она нуждалась в мужчине. А мне было нужно ... это.
   Он вглядывался в огонь, где невысокое пламя мерцало через красную массу торфа, дающего сильный жар и малое количества света.
   - Я подумал, что мы могли бы помочь друг другу.
   Они тихо обвенчались в Балриггане, и он переехал туда со своими немногочисленными пожитками. Менее чем через год он оставил ее и уехал в Эдинбург.
   - Что же произошло? - спросила я, испытывая нечто большее, чем любопытство.
   Он беспомощно взглянул на меня.
   - Не могу сказать. Вроде не было ничего плохого, кроме того, что не было ничего хорошего, - он устало потер между бровями. - Думаю, из-за меня. Это была моя вина. Я ее постоянно разочаровывал. Мы сидели, ужинали, и вдруг у нее в глазах появлялись слезы, и она с рыданием выскакивала из-за стола, а я оставался сидеть, не понимая, что я сказал или сделал не так.
   Его кулак на одеяле сжался, потом расслабился.
   - Боже, я никогда не знал, что сказать ей или что сделать. Что бы я ни сказал, это делало все только хуже, и бывало так, что днями - нет, неделями - она не разговаривала со мной, и только отворачивалась, когда я подходил к ней, и стояла так, глядя в окно, пока я не отходил.
   Он провел пальцами по параллельным царапинам на шее. Они почти зажили, и только следы моих ногтей все еще были видны на его светлой коже.
   - Ты никогда так не поступала со мной, сассенах.
   - Не мой стиль, - согласилась я, слегка улыбнувшись. - Если я рассержусь не тебя, то, по крайней мере, ты точно будешь знать за что.
   Он коротко фыркнул и откинулся на подушки. Мы оба некоторое время молчали. Потом он произнес, уставившись в потолок.
   - Я думал, я не хочу слышать, как ты жила с ним ... с Фрэнком, я имею в виду. Возможно, я был не прав.
   - Я расскажу тебе все, что ты захочешь узнать, - сказала я. - Но не сейчас. Сейчас все еще твоя очередь.
   Он вздохнул и закрыл глаза.
   - Она боялась меня, - тихо сказал он минуту спустя. - Я пытался быть нежным с ней ... Боже, я пробовал снова и снова, я делал все, что, я думал, должно нравиться женщине. Но все было бесполезно.
   Он беспокойно повернул голову, оставив ямку на подушке.
   - Возможно, это был Хью или Саймон. Я знал их обоих, и оба они были хорошими людьми, хотя кто может сказать, что происходит в брачной постели. Возможно, причиной были роды, не все женщины могут выдержать их. Но что-то причинило ей боль, и я не смог излечить ее, как бы ни старался. Она сжималась, когда я дотрагивался до нее, и в ее глазах были отвращение и страх.
   Печальные морщины обозначились вокруг его закрытых глаз, и я импульсивно взяла его за руку. Он мягко сжал мою руку и открыл глаза.
   - Именно поэтому я, наконец, уехал - сказал он тихо. - Я не мог больше этого выносить.
   Я ничего не ответила, но продолжала держать его руку, поместив палец на пульс, проверяя. Его биение было успокоительно медленным и равномерным.
   Он пошевелился в кровати, двигая плечами и гримасничая.
   - Рука сильно болит? - спросила я.
   - Немного.
   Я склонилась над ним, трогая его лоб. Он был горячим, но не горящим. Между широкими рыжими бровями залегла складка, и я погладила ее согнутым пальцем.
   - Голова болит?
   - Да.
   - Я пойду и заварю тебе чай из ивовой коры.
   Я попыталась подняться, но он остановил меня, держа за руку.
   - Мне не нужен чай, - сказал он. - Но мне, возможно, стало бы легче, если бы я положил голову тебе на колени, а ты немного потерла мне виски.
   Синие глаза смотрели на меня, прозрачные, как весеннее небо.
   - Ты не одурачишь меня, Джейми Фрейзер, - сказала я. - Я не собираюсь забыть об очередном уколе.
   Тем не менее, я убрала стул с дороги и села возле него на кровать.
   Он издал тихое довольное ворчание, когда я положила его голову себе на колени и стала потирать его виски, приглаживая назад густую волнистую массу его волос. Сзади его шея была мокрой. Приподняв волосы, я слегка подула на нее, и на его светлой гладкой коже тут же вскочили пупырышки.
   - О, как хорошо, - пробормотал он. Несмотря на мое решение не дотрагиваться до него, сверх необходимого, пока между нами ничего не было решено, мои руки уже поглаживали его шею и плечи, нащупывая позвонки и широкие плоскости его лопаток.
   Его тело было крепким и массивным под моими пальцами, а его дыхание теплым и нежным на моем бедре. С некоторым нежеланием я, наконец, положила его голову назад на подушку и взяла ампулу с пенициллином.
   - Хорошо, - сказал я, отворачивая простыню и протягивая руку к рубашке. - Небольшой укол, и ты ...
   Моя рука задела его рубашку спереди, и я прервалась, пораженная.
   - Джейми, - сказала я с веселым удивлением. - Ты не можешь!
   - Я не предполагал, что могу, - согласился он удовлетворенно. Он лежал на боку, свернувшись, как зародыш, и ресницы темнели на его щеках. - Но мужчина может помечтать, нет?
  
   Я не ушла наверх и этой ночью тоже. Мы почти не разговаривали, просто тесно лежали, на узкой кровати, и старались не шевелиться, чтобы не потревожить раненую руку. В доме было тихо, все мирно спали в своих постелях, и не было других звуков, кроме шипения огня, дыхания ветра и постукивания ветвей малины в окно, настойчивого, как требование любви.
   - Ты знаешь? - сказал он тихо где-то в темный час полуночи. - Ты знаешь, на что это похоже быть с такими людьми? Пытаться изо всех сил, но все равно не понимать их?
   - Да, - ответила я, думая о Фрэнке. - Да, я действительно знаю.
   - Думаю, ты знаешь.
   Он затих на мгновение, потом его рука легко коснулась моих волос.
   - И потом ... - прошептал он, - потом снова обрести это понимание. Быть свободным во всем, что говоришь и делаешь, и знать, что это правильно.
   - Сказать "Я люблю тебя" и чувствовать это все сердцем, - сказала я тихо в темноту.
   - Да, - ответил он еле слышно. - Сказать это.
   Его рука покоилась на моих волосах, и, не осознавая, как это получилось, я прижалась к нему, положив голову на его плечо.
   - Много лет, - сказал он, - так долго я был многими людьми, был самым разным человеком.
   Я почувствовала, как он сглотнул и пошевелился, хрустя накрахмаленной рубашкой.
   - Я был дядей для детей Дженни и братом для нее и Иэна, милордом для Фергюса и сэром для моих арендаторов. Мак Дубхом для мужчин в Ардсмуире и МакКензи для слуг в Хелуотере, Малкольмом-печатником потом и Джейми Роем в доках.
   Его рука с тихим шелестом, как ветер снаружи, медленно погладила мои волосы.
   - Но здесь, - сказал он так тихо, что я едва могла слышать его, - здесь в темноте с тобой ... у меня нет никаких имен.
   Я подняла свое лицо к его лицу и губами поймала его теплое дыхание.
   - Я люблю тебя, - сказала я, и больше ничего не нужно было говорить.
  
  38
  Я ВСТРЕЧАЮ ЗАКОННИКА
  
   Как я и предсказывала, микробы восемнадцатого столетия не могли сопротивляться антибиотику. В течение двадцати четырех часов лихорадка Джейми практически прекратилась, а в следующие два дня воспаление на его руке также спало, оставив небольшое покраснение непосредственно вокруг раны, при нажатии на которое выделялось очень малое количество жидкости.
   На четвертый день, уверившись, что выздоровление протекает хорошо, я смазала рану мазью эхинацеи, перевязала ее и ушла привести себя в порядок и переодеться.
   Иэн, Джанет, молодой Иэн и слуги - все в течение последних нескольких дней постоянно заглядывали в гостиную, чтобы узнать, как продвигается выздоровление Джейми. Дженни, что было подозрительно, не появилась ни разу, однако я была совершенно уверена, что она была в курсе всех событий, происходящих в доме. Я никому не говорила о моем намерении подняться наверх, но когда я открыла двери в нашу спальню, там возле кувшина стояла бадья с дымящейся горячей водой, и рядом лежал кусок мыла.
   Я взяла его и понюхала. Прекрасное французское мыло с ароматом ландыша, оно тонко указывало мой статус в этом доме - почетный гость, но не член семьи, который мог бы обойтись обычным грубым мылом из жира и щелока.
   - Ладно, - пробормотала я. - Мы еще посмотрим, не так ли? - и намылила мочалку.
   Когда я укладывала волосы полчаса спустя, я услышала, что кто-то приехал, точнее, приехали, если судить по звукам. Я спустилась и нашла внизу целую толпу детей, снующих из кухни в гостиную и наоборот, тут и там среди них виднелись незнакомые взрослые, которые с любопытством смотрели на меня, пока я спускалась по лестнице.
   Войдя в комнату, я увидела, что раскладную кровать убрали, а Джейми, побритый, в свежей рубашке полулежал на диване под одеялом с рукой, висящей на перевязи. Его окружали четыре или пять детей. За ними присматривали Джанет, молодой Иэн и улыбающийся молодой человек, который был Фрейзером, судя по форме его носа, хотя ничем не напоминал того маленького мальчика, которого я видела последний раз двадцать лет назад, когда покидала Лаллиброх.
   - А вот и она! - радостно воскликнул Джейми при виде меня, и все в комнате повернулись ко мне, глядя с самыми разными выражениями от радостного приветствия до испуганно открытого рта.
   - Ты помнишь молодого Джейми? - спросил старший Джейми, кивая на высокого широкоплечего молодого человека с вьющимися темными волосами, который держал в руках извивающийся сверток.
   - Я помню кудри, - сказала я, улыбаясь. - Остальное немного изменилось.
   Молодой Джейми улыбнулся мне.
   - Я помню вас хорошо, тетушка, - сказал он глубоким густым, как хорошо выдержанный эль, голосом. - Вы держали меня на коленях и играли в десять маленьких поросят с моими пальцами.
   - Не могу даже представить, - сказала я, глядя на него с некоторым опасением. Правильно говорят, что люди мало меняются от двадцати до сорока лет, но это не относится к периоду от четырех до двадцати четырех лет.
   - Может быть, попробуете с маленьким Бенджамином, - предложил молодой Джейми с улыбкой. - Возможно, вспомните, как это делается.
   Он наклонился и осторожно положил сверток в мои руки.
   На меня глянуло очень круглое лицо с бессмысленным выражением, характерным для новорожденных. Бенджамин, казалось, почувствовал себя немного неуютно при смене рук, но сильно возражать не стал. Он широко открыл свой розовый ротик и засунул туда свой кулачок, который начал задумчиво мусолить.
   Маленький белокурый мальчик в бриджах из домотканой ткани опирался на колено Джейми, уставившись на меня с удивлением.
   - Кто это, нанки? - спросил он громким шепотом.
   - Это ваша двоюродная бабушка Клэр, - сказал Джейми торжественно. - Ты слышал о ней, я думаю?
   - О, да, - сказал мальчик, сильно кивая головой. - Она что, такая же старая, как бабушка?
   - Еще старше, - серьезно заверил его Джейми. Мальчик таращился на меня мгновение, потом повернулся к Джейми с презрительным видом.
   - Ну, ты и скажешь, нанки! Она совсем не такая старая, как бабушка! Она совсем не седая.
   - Спасибо, дитя, - сказала я, сияя ему улыбкой.
   - Ты действительно уверен, что это наша двоюродная бабушка Клэр? - продолжил мальчик, с сомнением глядя на меня. - Ма говорит, что двоюродная бабушка была ведьмой, а эта леди не похожа на ведьму. У нее нет ни одной бородавки на носу!
   - Спасибо, - сказала я, немного более сухо. - Как тебя зовут?
   Он внезапно застеснялся и уткнулся в рукав Джейми, отказываясь говорить.
   - Это Ангус Уолтер Эдвин Мюррей Кармайкл, - ответил Джейми за него, гладя его шелковистые волосы. - Старший сын Мэгги, обычно известный как Уолли.
   - Мы называем его сопливой тряпкой, - сообщила рыжеволосая девочка, стоящая возле моей ноги. - Потому что его нос всегда забит соплями.
   Ангус Уолтер вздернул голову и уставился на родственницу с красным от ярости лицом.
   - Нет! - закричал он. - Возьми свои слова назад!
   И не ожидая ее ответа, он бросился к ней, сжав кулаки, но был отдернут за воротник рукой двоюродного деда.
   - Нельзя бить девочек, - сообщил ему Джейми твердо. - Это не по-мужски.
   - Но она сказала, что я сопливый! - вопил Ангус Уолтер. - Я должен ее стукнуть!
   - Очень невежливо делать замечания о внешнем виде человека, мисс Абигейл, - сказал Джейми строго маленькой девочке. - Ты должна извиниться перед своим кузеном.
   - Все равно он ... - настаивала Абигейл, но поймав строгий взгляд Джейми, опустила глаза и вспыхнула.
   - Извини, Уолли, - пробормотала она.
   Уолли, казалось, был не намерен принимать эту неадекватную компенсацию за нанесенное оскорбление, но, наконец, обещание дяди рассказать историю преодолело его желание стукнуть кузину.
   - Расскажи о келпи87 и наезднике! - воскликнула моя рыжеволосая знакомая, выдвигаясь вперед, чтобы послушать историю.
   - Нет, о дьявольской игре в шахматы! - вмешался один из детей. Джейми, казалось, был своего рода магнитом для них; два мальчика дергали его одеяло, в то время как маленькая девчушка с каштановыми волосами залезла на диван и начала заплетать его волосы.
   - Красивый нанки, - приговаривала она, не принимая участие в обсуждении.
   - Это история Уолли, - твердо сказал Джейми, подавляя начинающийся беспорядок одним жестом. - Он может выбрать, что захочет.
   Он вытянул из-под подушки чистый носовой платок и поднес его к довольно неприглядно выглядящему носу Уолли.
   - Сморкайся, - сказал он тихо, а потом громче, - и скажи мне, какую историю хочешь услышать.
   Уолли послушно высморкался, потом сказал.
   - Сент-Брайд и гуси, пожалуйста, нанки.
   Джейми отыскал взглядом меня, вглядываясь в мое лицо с задумчивым выражением.
   - Ладно, - сказал он после паузы. - Хорошо. Вы знаете, что серые гуси сочетаются браком на всю жизнь? Если вы убиваете на охоте взрослого гуся, дождитесь, пока не появится его пара. Тогда постарайтесь убить его тоже, потому что он все равно погибнет от горя, призывая с небес ушедшего.
   Сверток с маленьким Бенджамином зашевелился в моих руках. Джейми улыбнулся и снова обратил внимание на Уолли, который с открытым ртом висел на колене своего двоюродного деда.
   - Итак, - начал он, - это было больше сотен лет назад, чем вы можете себе вообразить, когда Дева ступила на камни Горной Шотландии вместе со святым Михаилом ...
   На этом месте Бенджамин заплакал и стал хвататься за мое платье на груди. Молодой Джейми и его братья уже исчезли, и после поглаживания и покачивания младенца, которые нисколько не помогли, я отправилась искать мать Бенджамина, оставив историю продолжаться без меня.
   Я нашла искомую леди на кухне в большой компании девочек и женщин, и после того, как отдала Бенджамина матери, провела некоторое время, знакомясь, здороваясь и участвуя в ритуале, с помощью которого открыто или тайно женщины оценивают друг друга.
   Все женщины были очень дружелюбны; очевидно, все уже знали, кто я такая, поскольку, представляя меня друг другу, они не выразили никакого удивления от возвращения жены Джейми - из мертвых или из Франции, в зависимости от того, что им сказали.
   Однако какие-то подспудные чувства ощущались в компании. Они тщательно избегали задавать мне вопросы, что в другом месте могло быть простой вежливостью, но не в Горной Шотландии, где даже у случайного гостя вызнают все о его жизни.
   И в то же время, обращаясь со мной с большой любезностью и добротой, за моей спиной они обменивались взглядами и тихими замечаниями на гэльском языке.
   Но самым странным было отсутствие Дженни. Она была сердцем Лаллиброха, я не помнила этот дом без ее вездесущего присутствия, где все его обитатели вращались вокруг нее, как планеты вокруг солнца. Я думала о том, что меньше всего похоже на нее, чтобы она ушла с кухни, имея в ней такую толпу женщин.
   Однако ее присутствие ощущалось так же сильно, как запах сосновых веток, которые большой грудой лежали у задней стены, но самой Дженни не было видно.
   Она избегала меня с ночи нашего возвращения с молодым Иэном, что было достаточно понятно, учитывая обстоятельства моего отъезда. Я также не искала встреч с ней. Однако мы обе знали, что нам необходимо выяснить отношения, хотя ни одна из нас не стремилась к этому.
   В кухне было тепло и уютно, даже жарко. Смешанные ароматы сохнущей ткани, горячего крахмала, влажных подгузников, потеющих тел, жаренных в сале овсяных лепешек, выпекаемого хлеба стали слишком насыщенными для меня, и когда Кэтрин упомянула о потребности в кувшине сливок для булочек, я воспользовалась возможностью уйти, предложив принести сливки из маслобойни.
  
   После спресованности горячих тел на кухне, холодный, влажный воздух снаружи был настолько освежающим, что я остановилась на минуту, вытряхивая кухонные запахи из моих юбок и волос прежде, чем отправиться в маслобойню. Она была построена на некотором расстоянии от дома, рядом с навесом для доения, который в свою очередь соседствовал с загонами для коз и овец. Рогатый скот держат в Горной Шотландии обычно ради мяса, молоко считается здесь пищей только для больных.
   К моему удивлению, когда я возвращалась назад, я увидела, что Фергюс стоит возле загона с овцами, опершись на изгородь и с хмурым видом глядя на покрытые шерстью спины. Я не ожидала увидеть его здесь и задалась вопросом, знал ли Джейми о его возвращении.
   Драгоценные мериносы Дженни, ввезенные из-за границы, кормимые с рук и более изнеженные, чем любой из ее внуков, увидели меня и помчались толпой к забору, громко блея и выпрашивая вкусный кусочек. Фергюс вздрогнул от неожиданности, взглянул на меня и вяло махнул рукой. Он что-то крикнул, но из-за поднятого овцами шума я не услышала.
   Возле изгороди стояло большое ведро, наполненное потрескавшейся от мороза капустой, я вытащила большой зеленый кочан и скормила листы дюжине овец в надежде, что они заткнуться.
   Баран по имени Хьюи, огромное животное с густой шерстью, с яйцами, висящими почти до земли, пробился вперед с громким и властным "Бя-а!". Подошедший ко мне Фергюс поднял кочан и швырнул им в Хьюи с большой силой и отменной точностью.
   - Tais-toi88! - сказал он сердито.
   Хьюи попятился и издал испуганное пронзительное "Бе!", когда кочан отлетел от его спины. Потом отряхнувшись с некоторым подобием достоинства, он затрусил прочь, величественно покачивая яичками. Его стадо потянулось следом, повторяя вслед за ним недовольное "ба".
   Фергюс с негодованием смотрел им вслед.
   - Бесполезные, шумные, вонючие животные, - сказал он.
   Весьма неблагодарно, подумала я, учитывая, что шарф и носки, которые были на нем, скорее всего, были связаны из их шерсти.
   - Рада снова видеть тебя, Фергюс, - сказала я, игнорируя его настроение. - Джейми знает, что ты вернулся?
   Меня интересовало, насколько Фергюс знал о недавних событиях, если он недавно вернулся в Лаллиброх.
   - Нет, - ответил он неохотно. - Думаю, нужно сказать ему.
   Несмотря на это, он не сделал ни шагу к дому, но продолжал смотреть на грязь в загоне. Очевидно, его что-то беспокоило, я только надеялась, что это не связано с его поручением.
   - Ты нашел мистера Гейджа? - спросила я.
   Он мгновение выглядел непонимающим, затем искра оживления вернулась на его худое лицо.
   - О, да. Милорд был прав. Мы с ним предупредили всех членов общества, а потом пошли в таверну, где они должны были встретиться. Конечно же, там сидели замаскированные таможенники. И там они могут ждать так же долго, как их товарищ в бочке. Ха-ха!
   Кровожадный блеск в его глазах потух, и он вздохнул.
   - Нам, конечно, не заплатят за брошюры. И даже при том, что печатный станок был спасен, Бог знает, когда бизнес милорда будет восстановлен.
   Он говорил так сокрушенно, что я была удивлена.
   - Ты же не помогаешь ему в печатании, не так ли? - спросила я.
   Он пожал одним плечом.
   - Не то чтобы помогаю, миледи, но милорд был достаточно любезен, чтобы разрешить мне вложить в дело часть моей прибыли от бренди. Со временем я должен был стать полным партнером.
   - Понятно, - сказала я с сочувствием. - Тебе нужны деньги? Возможно, я могу ...
   Он стрельнул в меня удивленным взглядом и потом улыбнулся, показав прекрасные белые зубы.
   - Спасибо, миледи, нет. Мне самому денег нужно мало, и имеющихся вполне достаточно.
   Он похлопал по боковому карману пальто, в котором успокоительно зазвенело.
   Он замолчал, нахмурившись, и затолкал обе руки глубоко в карманы.
   - Но ... - медленно проговорил он. - Дело в том ... ну, печатное дело довольно почетное, миледи.
   - Полагаю, что так, - произнесла я, немного озадачено. Он уловил мой тон и хмуро улыбнулся.
   - Трудность, миледи, состоит в том, что хотя контрабандист может обладать доходом, достаточным, чтобы содержать жену, однако занимаясь этим, вряд ли можно говорить о чем-то с родителями приличной молодой особы.
   - Ого, - сказала я, - ты хочешь жениться? На приличной молодой особе?
   Он немного застенчиво кивнул.
   - Да, мадам, но ее мать не одобряет меня.
   Я не могла сказать, что не понимаю ее мать, учитывая все обстоятельства. Хотя Фергюс обладал красивой внешностью и манерами, которые могли покорить молодую девушку, у него не было ряда важных вещей, которые имели значение для консервативных шотландских родителей, таких как собственность, левая рука и фамилия.
   Кроме того, хотя занятие контрабандой, угон скота и другие формы общинной практики имели длинную и славную историю в Горной Шотландии, к французам здесь не привыкли. И независимо от того, как долго сам Фергюс жил в Лаллиброхе, он оставался таким же французским, как Нотр-Дам. Он, как и я, всегда был чужеземцем.
   - Если бы я стал партнером в доходном печатном деле, возможно, добрая леди с большей бы благосклонностью отнеслась к моему предложению, - объяснил он. - Но поскольку ...
   Он печально покачал головой.
   Я сочувственно похлопала его по руке.
   - Не волнуйся об этом, - сказала я. - Мы что-нибудь придумаем. Джейми знает о девушке? Я уверена, он с радостью поговорит с ее матерью о вас.
   К моему удивлению, он выглядел весьма встревоженным
   - О, нет, миледи! Пожалуйста, ничего не говорите ему ... у него есть о чем беспокиться сейчас.
   Я подумала, что это было, в общем и целом, верно, хотя меня удивила его страстность. Однако я согласилась ничего не говорить Джейми. Мои ноги замерзли на грязной земле, и я предложила ему войти внутрь.
   - Может быть, немного позже, миледи, - сказал он. - Но сейчас я плохая компания даже для овец.
   С тяжелым вдохом он развернулся и с опущенными плечами потащился к голубятне.
  
   К моему удивлению, Дженни была в комнате с Джейми. Она пришла с улицы; ее щеки и конец длинного носа покраснели от холода, и аромат зимнего тумана задержался в ее одежде.
   - Я послала молодого Иэна седлать Донаса, - сказала она, тревожно глядя на брата. - Ты сможешь дойти до конюшни, Джейми, или лучше привести животное к дому?
   Джейми смерил ее взглядом, приподняв одну бровь.
   - Я могу пойти всюду, куда нужно идти, но сейчас я не двинусь с места.
   - Разве, я тебе не говорила, что он приедет? - нетерпеливо сказала Дженни. - Эмиас Кеттрик заходил вчера поздно вечером и сказал, что он только что приехал из Кинваллиса. Он сказал, что Хобарт собирался к нам сегодня, - она поглядела на красивые эмалированные часы на каминной полке. - Если он выехал после завтрака, он будет здесь в течение часа.
   Джейми хмуро глядел на свою сестру, откинувшись на спинку дивана.
   - Я сказал тебе, Дженни, я не боюсь Хобарта МакКензи, - коротко сказал он. - Проклятие, если я стану прятаться от него.
   Брови Дженни приподнялись, когда она холодно взглянула на брата.
   - О, да? - сказала она. - Ты также не боялся Лаогеры, и посмотри, к чему это привело!
   Она кивнула головой на его руку, висящую на перевязи.
   Уголок рта Джейми приподнялся в невольной улыбке.
   - Ну, в общем, это верно, - сказал он. - С другой стороны, Дженни, ты же знаешь, что оружия в горах меньше, чем зубов у курицы. Я не думаю, что Хобарт явится сюда и попросит мой пистолет, чтобы застрелить меня.
   - Я не думаю, что это его остановит, он просто насадит тебя на вертел, как глупого гусака! - резко сказала она.
   Джейми рассмеялся, и она впилась в него взглядом. Я воспользовалась моментом и вмешалась.
   - Кто такой Хобарт МакКензи, - спросила я, - и почему он хочет насадить тебя на вертел, как гусака?
   Джейми повернул голову ко мне, веселье все еще плескалось в его глазах.
   - Хобарт - брат Лаогеры, сассенах, - объяснил он. - Что касается насаживания меня на вертел или ...
   - Лаогера послала за ним в Кинваллис, где он живет, - вмешалась Дженни, - и рассказала все ... об этом.
   Ее легкий нетерпеливый жест включил меня, Джейми и всю неловкую ситуацию.
   - Пришло сообщение, что Хобарт собрался приехать и постоять за честь своей сестры, уничтожив меня, - объяснил Джейми. Он, казалось, находил мысль забавной. Я не была в этом уверена, так же как и Дженни.
   - Ты не волнуешься по поводу этого Хобарта? - спросила я.
   - Конечно, нет, - сказал он, немного раздраженно. Он повернулся к сестре. - Ради Бога, Дженни, ты же знаешь Хобарта МакКензи! Этот человек свинью не сможет прирезать, не поранив себе ногу!
   Она посмотрела на него сверху вниз, оценивая его способность защититься от неумелого забойщика свиней, и неохотно заключила, что он может справиться с ним даже с одной рукой.
   - Ммфм, - сказала она. - Хорошо, а что если он приедет, и ты убьешь его? Что тогда?
   - Тогда он будет мертв, я полагаю, - ответил Джейми сухо.
   - И тебя повесят за убийство, - выпалила она, - или ты будешь в бегах со всеми родственниками Лаогеры, висящими у тебя на пятках. Хочешь начать кровную месть, не так ли?
   Джейми сузил глаза, глядя на сестру, что еще сильнее подчеркнуло их похожесть.
   - Что я хочу, - произнес он преувеличено терпеливо, - это мой завтрак. Ты собираешься накормить меня, или не будешь давать еды, чтобы я упал в обморок от голода, и ты смогла затолкать меня в яму священника до отъезда Хобарта?
   По лицу Дженни, уставившейся на брата, было видно, что раздражение и чувство юмора боролись в ней. Как обычно у Фрейзеров, чувство юмора победило.
   - Это мысль, - сказала она, блеснув зубами в невольной улыбке. - Если бы я смогла утащить твое тело так далеко, я сама бы ударила тебя дубинкой по голове.
   Она покачала головой и вздохнула.
   - Хорошо, Джейми, пусть будет по-твоему. Но пообещай, что не запачкаешь мой прекрасный турецкий ковер.
   Он посмотрел на нее, слегка изогнув длинный рот в улыбке.
   - Обещаю, Дженни, - сказал он. - Никакого кровопролития в гостиной.
   Она фыркнула.
   - Дурак, - сказала она беззлобно. - Я отправлю Джанет с кашей.
   И она ушла, взмахнув при повороте своими юбками.
   - Она сказала "Донас"? - спросила я, потрясенно смотря ей вслед. - Конечно, это не тот же конь, которого ты угнал из Леоха!
   - О, нет, - Джейми откинулся назад, улыбаясь мне. - Это внук того Донаса ... один из внуков. Мы так называем всех гнедых жеребят в его честь.
   Я перегнулась через спинку дивана, мягко нажимая на его раненную руку по все длине.
   - Болит? - спросила я, видя, как он вздрогнул, когда я нажала руку на несколько дюймов выше раны. Это было лучше, чем вчера, так как область чувствительности начиналась ближе к ране.
   - Не сильно, - ответил он. Он вытащил руку из перевязи и попытался осторожно распрямить ее, гримасничая. - Хотя вряд ли я уже могу кувыркаться.
   Я рассмеялась.
   - Нет, не можешь, - я поколебалась. - Джейми ... этот Хобарт. Ты же не думаешь действительно ...
   - Нет, не думаю, - сказал он твердо. - А если бы и думал, то хотел бы сначала съесть завтрак. Я не хочу, чтобы меня убили на пустой желудок.
   Я снова рассмеялась, несколько ободренная.
   - Я пойду и принесу его для тебя, - пообещала я.
   Но когда я вышла в холл, через одно из окон я уловила краешком глаза какое-то движение и остановилась посмотреть. Дженни, тепло закутанная от холода, шла к конюшне. Охваченная внезапным импульсом, я схватила плащ с вешалки и выбежала вслед за ней. У меня было кое-что сказать Дженни Мюррей, и сейчас был хороший шанс застать ее одну.
  
   Я догнала ее уже возле конюшни. Она услышала мои шаги и остановилась; вид у нее был немного смущенной. Она быстро огляделась, но увидела, что мы были одни, и поняла, что отложить разговор нет возможности. Тогда она расправила плечи под шерстяным плащом и подняла голову, прямо встречая мой взгляд.
   - Я собиралась сказать маленькому Иэну, чтобы он расседлал коня, - сказала она. - Потом я собиралась в погреб, набрать лука для пирога. Ты пойдешь со мной?
   - Да.
   Закутавшись в плащ от ветра, я последовала за ней в конюшню.
   Внутри было тепло - по крайней мере, по сравнению с наружным холодом - темно и наполнено запахом лошадей, сена и навоза. Я остановилась, чтобы позволить моим глазам адаптироваться к полумраку, но Дженни пошла прямо по центральному проходу, легко постукивая башмаками по каменному полу.
   Молодой Иэн лежал, растянувшись на груде соломы, и сел, заслышав наши шаги.
   Дженни перевела взгляд с сына на стойло, где гнедой конь с мягкими глазами - без узды и седла - громко жевал сено из кормушки.
   - Разве я не говорила тебе заседлать Донаса? - резко спросила она мальчика.
   Молодой Иэн с робким видом почесал свою голову и встал.
   - Да, ма, говорила, - ответил он, - но я подумал, зачем терять время, если все равно придется его расседлывать.
   Дженни смерила его взглядом.
   - Вот как? - сказала она. - И с чего ты решил, что конь не понадобиться?
   Молодой Иэн пожал плечами и улыбнулся ей.
   - Ма, ты же хорошо знаешь, что дядя Джейми никогда ни от кого не убегает, не говоря уже о дяде Хобарте, не так ли? - сказал он мягко.
   Дженни взглянула на сына и вздохнула. Потом неохотная улыбка осветила ее лицо, она протянула руку и убрала густые непослушные волосы с его лица.
   - Да, маленький Иэн, я знаю.
   Ее рука задержалась на его красной щеке, потом упала вниз.
   - Иди домой и позавтракай со своим дядей, - сказала она. - Твоя тетушка и я пойдем в погреб. Но ты должен сразу же прибежать ко мне, если приедет Хобарт МакКензи, хорошо?
   - Сразу же, ма, - пообещал он и помчался домой, подгоняемый мыслью о еде.
   Дженни наблюдала, как он движется с неуклюжей грацией молодой цапли, и покачала головой с улыбкой на устах.
   - Милый мальчик, - пробормотала она. Потом, вспомнив о сложившейся ситуации, она решительно повернулась ко мне.
   - Ну, пойдем, - сказала она. - Я думаю, ты хочешь поговорить со мной, да?
  
   Никто из нас не говорил, пока мы не достигли тихого прибежища погреба. Это была маленькая комната, вырытая под домом, пропитанная острым запахом лука и чеснока, которые длинными заплетенными косами свисали со стропил, сладким пряным ароматом высушенных яблок и сырым земляным запахом картофеля, насыпанного толстым коричневым одеялом в отсеках вдоль стен.
   - Помнишь, ты сказала мне сажать картофель? - спросила Дженни, легко проведя рукой по картофельным клубням. - Это была счастливая мысль, только урожай картофеля поддерживал нас первые несколько зим после Каллодена.
   Я помнила. Я сказала ей об этом, когда мы расставались с ней холодной осенней ночью - она отправлялась назад к своему новорожденному ребенку, я - на поиски Джейми, осужденного на смертную казнь. Я нашла его и спасла ... так же, как и Лаллиброх. А она пыталась отдать их обоих Лаогере.
   - Почему? - наконец, произнесла я тихо. Я говорила в ее макушку, потому что она склонилась над работой. Ее рука с регулярностью часового механизма вытаскивала луковицу из длинной косы, обрывала жесткие высохшие стебли и бросала ее в корзинку.
   - Почему ты сделала это? - повторила я снова. Я оторвала луковицу от другой косы, но вместо того, чтобы бросить ее в корзину, катала в ладони, слушая бумажный шелест кожуры.
   - Почему я сделала что? - она хорошо управляла своим голосом, и только тот, кто хорошо ее знал, почувствовал бы в нем напряженность. Я хорошо ее знала, или знала когда-то.
   - Почему я устроила их брак с Лаогерой? - она быстро взглянула на меня, приподняв ровные черные брови, потом снова склонилась к косе с луком. - Ты права, он никогда бы на ней не женился, если бы не я.
   - Значит, ты действительно заставила его, - сказала я. Ветер ворвался в дверь погреба, спустив маленькие комочки грязи по каменным ступеням.
   - Он был одинок, - сказала она тихо. - Очень одинок. Я не могла видеть его таким. Он был так долго несчастен, оплакивая тебя.
   - Я думала, что он умер, - сказала я спокойно, отвечая на невысказанное обвинение.
   - Можно сказать, что он был почти мертвым, - резко сказал она, потом подняла голову и вздохнула, откидывая с лица прядь черных волос.
   - Да, ты, наверное, действительно не знала, что он жив. После Каллодена много было погибших, и он, я думаю, тоже был уверен, что ты умерла. Но он был страшно ранен и не только в ногу. А когда он вернулся домой из Англии ... - она покачала головой и потянулась за другой луковицей. - Внешне он был вполне здоров, но ... - она прямо посмотрела на меня синими слегка раскосыми глазами, так похожими на глаза брата. - Он не тот человек, который должен спать один, да?
   - Согласна, - сказала я коротко. - Но мы оба остались живы, почему ты послала за Лаогерой, когда мы вернулись с молодым Иэном?
   Дженни сначала не отвечала, только отрывала луковицы, отламывала стебли и бросала, отрывала и бросала.
   - Ты мне нравишься, - сказала она, наконец, так тихо, что я едва могла ее слышать. - Может быть, я любила тебя, когда вы с Джейми жили здесь.
   - Ты тоже мне нравилась, - сказал я также тихо. - Тогда почему?
   Ее руки, наконец, остановились, и она взглянула на меня, сжав опущенные руки в кулаки.
   - Когда Иэн сказал о твоем возвращении, - медленно проговорила, уставившись на лук, - я была сильно взволнована. Сначала, мне страшно хотелось увидеть тебя, узнать, где ты была ... - она замолчала, приподняв немного брови в молчаливом вопросе. Я не ответила, и она продолжила.
   - Но потом я испугалась, - сказала она тихо. Ее глаза, затененные черными густыми ресницами, смотрели куда-то вдаль.
   - Ты знаешь, я видела тебя, - сказала она, все еще глядя в неведомое далеко. - Когда он венчался с Лаогерой, и они стояли возле алтаря ... ты была с ними, ты стояла слева от него, между ним и Лаогерой. И я поняла, что ты заберешь его.
   Волосы на затылке внезапно стали колоть мне шею. Она медленно покачивала головой, и я видела, как она побледнела от этого воспоминания. Она села на бочонок, раскинув плащ, как цветок.
   - Я не думаю, что я рождена с предвидением. У меня никогда такого не было и, надеюсь, что не будет. Но тогда я видела тебя также ясно, как теперь, и это так напугало меня, что мне пришлось выйти из комнаты прямо посредине их клятвы.
   Она сглотнула и взглянула на меня.
   - Я не знаю, кто ты, - сказала она тихо, - или ... или что ты. Мы не знаем твой народ, твою родину. Я никогда не спрашивала тебя, не так ли? Джейми выбрал тебя, и этого было достаточно. Но когда ты ушла, и прошло столько времени ... я думала, что он мог забыть тебя достаточно, чтобы жениться снова и быть счастливым.
   - Он не был, тем не менее, - сказала я, надеясь на подтверждение от Дженни.
   Она согласилась, кивнув головой.
   - Нет, - сказала она спокойно. - Но Джейми - верный человек, да? Независимо от того, что было между ним и Лаогерой, если он поклялся быть ее мужчиной, он никогда бы ее не оставил. Не важно, что большую часть времени он проводил в Эдинбурге, я знала, что он всегда будет возвращаться сюда ... он связан с этим местом, с горами. А потом появилась ты.
   Ее руки неподвижно лежали на коленях, редкое зрелище для Дженни. С длинными ловкими пальцами они все еще не утратили красивой формы, но суставы были красными и грубыми от многих лет тяжелей работы, а вены набухли под тонкой белой кожей.
   - Знаешь ли ты, - сказала она, глядя на свои колени, - я никогда не была дальше десяти миль от Лаллиброха за всю мою жизнь?
   - Нет, - сказала я пораженно. Она медленно покачала головой, затем взглянула на меня.
   - Однако ты, я думаю, много путешествовала.
   Ее пристальный взгляд словно искал в моем лице ответ.
   - Да.
   Она кивнула, как бы в ответ на собственные мысли.
   - Ты снова уйдешь, - произнесла она почти шепотом. - Я знаю, ты снова уйдешь. Ты не связана с этим местом, как Лаогера ... или как я. И он уйдет с тобой. И я никогда не увижу его снова.
   Она на мгновение закрыла глаза, потом открыла и взглянула на меня из-под прекрасных черных бровей.
   - Именно потому, - сказала она, - я подумала, что если ты узнаешь про Лаогеру, то сразу уедешь - ты так и сделала - а Джейми останется. Но ты вернулась.
   Она пожала плечами слабым беспомощным жестом.
   - И я вижу, что все бесполезно. Он связан с тобой в беде и радости. Это ты его жена. И если ты уйдешь снова, он пойдет с тобой.
   Я беспомощно искала слова, чтобы заверить ее.
   - Но я не уйду. Я не уйду снова. Я только хочу остаться здесь с ним ... навсегда.
   Я положила свою руку на ее, и она немного напряглась. Через мгновение она положила свою руку поверх моей. Ее рука была прохладной, а кончик ее длинного носа покраснел от холода.
   - Люди разное говорят про предвидение, - произнесла она через некоторое время.
   - Некоторые говорят, что все предопределено, что бы вы ни увидели, оно обречено сбыться. Но другие говорят, нет, это предупреждение, примите его во внимание, и вы сможете изменить его. А что думаешь ты?
   Она искоса с любопытством посмотрела на меня.
   Я глубоко вздохнула, острый запах лука ударил мне в нос.
   - Я не знаю, - сказала я, и мой голос дрогнул. - Я всегда думала, что событие можно изменить, если знать о нем заранее. Но теперь ... я не знаю, - закончила я тихо, думая о Каллодене.
   Дженни смотрела на меня своими темо-синими глазами, такими глубокими, что в полумраке они казались черными. Я снова задалась вопросом, что Джейми рассказал ей - и о чем она догадалась сама.
   - Но все равно нужно попытаться, - сказала она с уверенностью. - Нельзя просто все оставить, не так ли?
   Я не знала, относилось ли ее высказывание лично к ней, и только кивнула головой.
   - Да, - сказала я. - Нельзя. Ты права, ты должна была попытаться.
   Мы немного застенчиво улыбнулись друг другу.
   - Ты позаботишься о нем? - внезапно спросила Дженни. - Даже если вы уйдете? Ты будешь заботиться о нем, да?
   Я сжала ее холодные пальцы, чувствуя, как легки и хрупки кости ее руки в моей ладони.
   - Я буду, - ответила я.
   - Тогда все в порядке, - сказала она и сжала мою руку в ответ.
   Мы сидели некоторое время, держась за руки, пока дверь погреба не распахнулась, пропустив внутрь порыв дождя и ветра.
   - Ма? - голова молодого Иэна с ярко блестящими от волнения глазами просунулась в дверь. - МакКензи приехал! Па сказал, чтобы ты скорее шла.
   Дженни вскочила на ноги, едва успев подхватить корзинку с луком.
   - Он вооружен? - спросила она с тревогой. - Он привез с собой пистолет или меч?
   Иэн покачал головой с растрепанными ветром волосами.
   - О, нет, ма! - сказал она. - Хуже. Он привез с собой адвоката!
  
   Вообразить что-нибудь, менее похожее на воплощение мести, чем Хобарт МакКензи, было невозможно. Это был маленький человек около тридцати лет с тонкими костями с бледно-голубыми водянистыми глазами и невыразительными чертами лица, начиная от залысины и кончая маленьким скошенным подбородком, который, казалось, стремился спрятаться в складках шейного платка.
   Он приглаживал свои волосы перед зеркалом, когда мы вошли в холл, аккуратно завитый парик лежал на столе возле него. Он испуганно моргнул, увидев нас, схватил парик и натянул на голову, ухитрившись в то же время поклониться.
   - Миссис Дженни, - сказал он. Его маленькие кроличьи глаза стрельнули в моем направлении, потом в сторону, потом снова на меня, как если бы он надеялся, что в действительности меня не было, но боялся, что это не так.
   Дженни перевела взгляд с него на меня и, глубоко вздохнув, взяла быка за рога.
   - Мистер МакКензи, - сказала она, присев в формальном реверансе. - Могу я представить вам мою невестку Клэр? Клэр, это мистер Хобарт МакКензи из Кинваллиса.
   Его рот широко раскрылся, и он прямо-таки вытаращился на меня. Я начала протягивать ему руку, но передумала. Хотелось бы мне знать, что Эмилия Пост89 порекомендовала бы в данной ситуации, но поскольку мисс Пост отсутствовала, я была вынуждена импровизировать
   - Рада видеть вас, - сказала я, улыбаясь, как можно сердечнее.
   - Ах ... - сказал он, застенчиво наклонив голову. - Гм ... ваш ... слуга, госпожа.
   К счастью на этом этапе разговора дверь в комнату открылась. Я взглянула на маленькую, опрятную фигуру в дверном проеме и издала крик радостного узнавания.
   - Нед! Нед Гоун!
   Действительно это был Нед Гоун, пожилой эдинбургский адвокат, который когда-то спас меня от сожжения. Он заметно постарел, ссохся с возрастом и сильно сморщился, словно высохшее яблоко.
   Однако яркие черные глаза были те же самые, и они тотчас же уставились на меня с радостным выражением.
   - Моя дорогая! - воскликнул он и, слегка прихрамывая, быстро двинулся ко мне. Он схватил мою руку, сияя от удовольствия, и прижал к своим губам с пылкой галантностью.
   - Я слышал, что вы ...
   - Как оказалось, что вы ...
   - ... так приятно видеть вас ...
   - ... так счастлива, увидеть вас снова, но ...
   Кашель Хобарта МакКензи прервал наш восторженный обмен фразами, мистер Гоун быстро взглянул на него и кивнул
   - О, да, кончено, дело прежде всего, моя дорогая, - сказал он с галантным поклоном, обращаясь ко мне, - а потом, если вы пожелаете, я был бы рад услышать рассказ о ваших приключениях.
   - А ... с удовольствием, - сказала я, задаваясь вопросом, как много он захочет услышать.
   - Великолепно, великолепно, - он поглядел маленькими яркими глазками на Хобарта и Дженни, которая уже повесила плащ и поправляла свои волосы. - Мистер Фрейзер и мистер Мюррей уже в гостиной. Мистер МакКензи, если вы и леди согласились бы присоединиться к ним, возможно, мы смогли бы довольно быстро уладить наше дело и обратиться к более приятным вещам. Если вы позволите мне, моя дорогая? - добавил он, приглашающе сгибая руку для меня.
  
   Джейми все еще находился на диване, где я оставила его, и пребывал в том же состоянии, то есть живой. Дети ушли, кроме пухленького мальчугана, который крепко спал, свернувшись у него на коленях. Волосы Джейми теперь были заплетены в несколько косичек, свисающих по обеим сторонам лица. Яркие шелковые ленты, вплетенные в них, придавали ему нелепо веселый вид.
   - Ты похож на трусливого льва из страны Оз, - сказала я ему вполголоса, садясь на скамеечку рядом с диваном. Я не думала, что Хобарт МакКензи замышлял физическую расправу, но если что-нибудь случится, я хотела бы быть ближе к Джейми.
   Он потрогал свою голову рукой, выглядя озадаченным.
   -Да?
   - Шш, - сказала я, - я расскажу тебе позже.
   Другие участники устроились в разных местах гостиной, Дженни уселась рядом с Иэном на двухместный диванчик, а Хобарт и мистер Гоун уселись на стулья с бархатной обивкой.
   - Все собрались? - спросил мистер Гоун, окидывая взглядом комнату. - Присутствуют все заинтересованные стороны? Превосходно. Для начала я должен объяснить мое участие в этом деле. Я здесь в качестве поверенного мистера Хобарта МакКензи, представляющего интересы миссис Джейми Фрейзер, - он увидел, что я дернулась, и уточнил, - то есть второй миссис Джейми Фрейзер, урожденной Лаогеры МакКензи. Это понятно?
   Он вопросительно взглянул на Джейми, который кивнул в ответ.
   - Да.
   - Хорошо, - мистер Гоун взял со стола стакан и сделал маленький глоток. - Мои клиенты, МакКензи, приняли мое предложение искать юридическое решение этой запутанной ситуации, которая возникла вследствие внезапного и неожиданного, хотя, конечно, в целом счастливого и радостного, - добавил он, делая поклон в мою сторону, - возвращения первой миссис Фрейзер.
   Он укоризненно покачал головой, обращаясь к Джейми.
   - Вынужден с сожалением констатировать, что вы, мой дорогой молодой человек, умудрились впутаться в большие юридические трудности.
   Джейми, приподняв одну бровь, посмотрел на сестру.
   - Ну, в общем-то, мне помогли, - сказал он сухо. - О каких трудностях мы говорим?
   - Ну, для начала, - радостно сказал Нед Гоун, посверкивающие глазки которого почти спрятались за морщинами, когда он улыбнулся мне, - первая миссис Фрейзер будет в своем праве, если возбудит против вас гражданский иск за прелюбодеяние и преступную внебрачную связь, так сказать. Штрафы за эти преступления составляют ...
   Джейми оглянулся на меня, сверкнув синими глазами.
   - Я думаю, я не обеспокоен такой возможностью, - сказал он адвокату. - Что еще?
   Нед Гоун любезно кивнул и поднял свою иссохшую руку, складывая пальцы, по мере того, как он перечислял пункты обвинения.
   - Относительно второй миссис Фрейзер - урожденной Лаогеры МакКензи - вас можно, конечно, обвинить в двоеженстве, намерении обмануть, фактическом совершении обмана - намеренно или нет, это другой вопрос - преступном искажении фактов, - он радостно зажал четвертый палец и набрал больше воздуха, - и ...
   Джейми, терпеливо слушавший оглашаемый список, теперь прервал поверенного, наклонившись вперед.
   - Нед, - сказал он мягко, - что, черт возьми, хочет эта проклятая женщина?
   Маленький адвокат мигнул, опустил руки и поднял глаза к балкам наверху.
   - Хорошо, главное желание леди, как было ею заявлено, - произнес он осторожно, - это увидеть, как вас кастрируют и выпотрошат на рыночной площади в Брох Мордхе, а вашу голову прибьют на ее ворота.
   Плечи Джейми затряслись, и он вздрогнул, так как движение причинило боль его руке.
   - Понятно, - сказал он, дергая ртом.
   Улыбка собрала морщины вокруг рта старого Неда.
   - Я был обязан сообщить миссис, то есть, леди, - поправился он, взглянув не меня и слегка откашлявшись, - что ее средства наказания в соответствии с законом несколько более ограничены, чем она того желает.
   - Правильно, - сухо сказал Джейми, - но я полагаю, исходя из общего ее настроя, что она не желает видеть меня в качестве мужа?
   - Нет, - неожиданно вмешался Хобарт, - в качаестве пищи для ворон, но не мужа.
   Нед бросил холодный взгляд на своего клиента.
   - Вы не достигните компромисса, допуская высказывание такого рода, - сказал он с укоризной. - Тогда за что вы мне платите?
   Он обернулся к Джейми с нерушимым профессиональным достоинством.
   - В то время как мисс МакКензи не желает возобновлять брачные отношения с вами, что невозможно в любом случае, - добавил он справедливости ради, - если, конечно, вы не захотите развестись с первой миссис Фрейзер и вступить в повторный брак ...
   - Нет, я не хочу делать этого, - поспешно заверил его Джейми, кинув на меня еще один взгляд.
   - Хорошо, в таком случае, - продолжал Нед невозмутимо, - я должен посоветовать своим клиентам, по возможности избегать судебных издержек и огласки, - добавил он, предостерегающе поднимая невидимую бровь в направление Хобарта, который торопливо кивнул, - которые возникнут в случае судебного иска и публичных слушаний, не говоря уже о фактах, которые будут раскрыты в их ходе. Этот случай ...
   - Сколько? - прервал его Джейми.
   - Мистер Фрейзер! - Нед Гоун выглядел потрясенным. - Я не упоминал о вопросе денежного урегулирования, как таковом ...
   - Только потому, что ты слишком наслаждаешься происходящим, старый мошенник, - сказал Джейми. Он был раздражен - на каждой скуле горели красные пятна - но в тоже время забавлялся. - Не так ли?
   Нед Гоун церемонно наклонил голову.
   - Ну, вы должны понять, - начал он, - что успешный иск, возбужденный по обвинениям, упомянутым выше, позволит мисс МакКензи и ее брату нанести вам существенные убытки - очень существенные действительно, - добавил он со злорадным предвкушением законника.
   - В конце концов, мисс МакКензи не только была подвержена общественному оскорблению и высмеиванию, ей также угрожает потеря ее основных источников существования ...
   - Ей не угрожает ничего подобного, - горячо прервал его Джейми. - Я сказал ей, что я буду поддерживать ее и ее дочерей! Что она обо мне думает?!
   Нед обменялся взглядами с Хобартом, который покачал головой.
   - Вы не захотите знать, что она думает о вас, - уверил Хобарт Джейми. - Я никогда не думал, что она знает такие слова. Но вы действительно хотите платить?
   Джейми нетерпеливо кивнул, проводя здоровой рукой по волосам.
   - Да.
   - Только, если она не выйдет замуж снова.
   Все головы в удивлении повернулись к Дженни, которая твердо кивнула Неуд Гоуну.
   - Если Джейми женат на Клэр, брак между ним и Лаогерой недействителен, не так ли?
   Адвокат поклонился.
   - Это верно, миссис Мюррей.
   - Хорошо, тогда, - сказала Дженни в своей решительной манере, - она свободна выйти замуж снова, не так ли? И как только она сделает это, мой брат не должен обеспечивать ее.
   - Превосходный пункт, миссис Мюррей, - Нед Гоун взял перо и стал усердно царапать на бумаге. - Хорошо, мы делаем успехи, - объявил он, откладывая перо и улыбаясь всей компании. - Теперь, следующий пункт, который покроет ...
   Час спустя, графин виски был пуст, листы писчей бумаги на столе были заполнены корявым почерком Неда Гоуна, и все устали и были изнурены - кроме Неда, который был подвижным и ясноглазым, как всегда.
   - Превосходно, превосходно, - объявил он снова, собирая листы и аккуратно укладывая их. - Итак, главные условия урегулирования следующие: мистер Фрейзер соглашается заплатить мисс МакКензи сумму в пятьсот фунтов в качестве компенсации за причиненное горе и неудобство, а также потерю его супружеских услуг, - Джейми в этом месте негромко фыркнул, но Нед сделал вид, что не слышит его и продолжил подведение итогов, - и кроме того, обязуется поддерживать ее материально в сумме ста фунтов в год до тех пор, пока вышеупомянутая мисс МакКензи не выйдет замуж. В таковом случае всякая выплата прекращается. Мистер Фрейзер обязуется также обеспечить приданное для каждой из дочерей мисс МакКензи в размере трехсот фунтов, и как заключительное условие, соглашается не возбуждать судебное преследование против мисс МакКензи за нападение с целью убийства. В свою очередь, мисс МакКензи отказывается от всех претензий к мистеру Фрейзеру. Вам понятно, и вы согласны, мистер Фрейзер? - он изогнул бровь, глядя на Джейми.
   - Да, - сказал Джейми. Он был бледен от долгого сидения, слабая испарина выступила на его лбу под линией волос, но он сидел прямо, и ребенок все еще спал на его коленях, посасывая во сне свой большой палец.
   - Превосходно, - сказал Нед снова. Он поднялся, одаряя всех сияющей улыбкой, и поклонился компании. - Как говорит наш друг д-р Джон Арбетнот90 "Закон - это бездонная яма", но не более чем мой желудок в данный момент. Этот восхитительный аромат означает, что приготовлено седло барашка, миссис Дженни?
   За столом с одной стороны от меня сидел Джейми, с другой - Хобарт МакКензи, который выглядел сейчас порозовевшим и расслабленным. Мэри МакНаб внесла седло барашка и согласно древнему обычаю поставила блюдо перед Джейми. Ее пристальный взгляд задержался на нем на мгновение дольше, чем обычно. Он взял большой острый нож здоровой рукой и вежливо предложил его Хобарту.
   - Вы не разделаете его, Хобарт?
   - Ох, нет, - отказался Хобарт. - Пусть лучше это сделает ваша жена. Я не умею управляться с ножом, могу отрезать себе палец. Вы же знаете меня, Джейми, - добавил он, не смущаясь.
   Джейми пристально поглядел на своего бывшего шурина.
   - Когда-то я думал так, Хобарт, - сказал он. - Не передашь мне виски?
  
   - Дело в том, чтобы выдать ее замуж сразу же, - объявила Дженни. Дети и внуки удалились, Нед и Хобарт отбыли в Кинваллис, оставив нас четверых с бренди и пирожными в кабинете.
   Джейми повернулся к сестре.
   - Сватовство - это по твоей части, да? - сказал он со значительной резкостью в голосе. - Я думаю, ты можешь вспомнить одного или двух подходящих мужчин, если подумаешь.
   - Думаю, что могу, - ответила она также резко. Она вышивала, игла, поблескивая в свете лампы, протыкала льняную ткань. Снаружи начался сильный дождь со снегом, но в кабинете было уютно, небольшой огонь горел в камине, свет лампы мягко освещал стол, а также листы бумаги и книги на нем.
   - Есть одна важная вещь в этом деле, - сказала она, не поднимая глаз от вышивки. - Где ты собираешься взять тысячу двести фунтов, Джейми?
   Меня тоже интересовал этот вопрос. Страховые выплаты за печатную лавку были гораздо меньше этой суммы, и я также сомневалась, что выручка Джейми от контрабанды могла покрыть ее. И, конечно же, Лаллиброх не мог собрать такие деньги - жить в Горной Шотландии и вести сельское хозяйство, было рискованным делом, и даже несколько хороших лет подряд могли обеспечить лишь небольшой излишек средств.
   - Ну, есть только одно место, не так ли? - Иэн перевел взгляд с жены на шурина. После некоторой задержки Джейми кивнул.
   - Полагаю, да, - произнес он неохотно. Он посмотрел на окно, где по стеклу стекали косые полосы дождя. - Неудачное время года для такого предприятия.
   Иэн пожал плечами и сдвинулся вперед на стуле.
   - Наибольший прилив91 будет через неделю.
   Джейми хмурился с озабоченным видом.
   - Да, это так, но ...
   - Никто не имеет больше прав на него, Джейми, - сказал Иэн. Он протянул руку и сжал руку Джейми с улыбкой. - Оно предназначалось для сторонников принца Чарльза, не так ли? И ты был одним из них, хотел ты этого или нет.
   Джейми ответил ему грустной полуулыбкой.
   - Да, я полагаю, что это правда, - вздохнул он. - В любом случае, думаю, это единственное, что мне остается сделать.
   Он перевел взгляд с Иэна на Дженни, очевидно решая, добавить ли еще что-то. Его сестра знала его лучше, чем я. Она подняла голову от своей работы и резко взглянула на него.
   - Что, Джейми? - спросила она.
   Он глубоко вздохнул.
   - Я хочу взять молодого Иэна с собой, - сказал он.
   - Нет, - ответила она немедленно. Игла замерла как раз посредине ярко-красного бутона на вышивке, кровавое пятно на белой сорочке.
   - Он достаточно взрослый, Дженни, - сказал Джейми спокойно.
   - Нет! - возразила она. - Ему только пятнадцать лет, Майклу и Джейми было по шестнадцать лет, и они были сильнее.
   - Да, но маленький Иэн плавает лучше всех своих братьев, - сказал Иэн рассудительно и нахмурил лоб в размышлении. - Это должен быть кто-то из наших парней, - сказал он Дженни. Он кивнул головой на Джейми, который держал руку на перевязи. - Джейми не сможет плыть в таком состоянии. Также не сможет Клэр, - добавил он, повернувшись ко мне с улыбкой.
   - Плавать? - произнесла я, чрезвычайно удивленная. - Плавать где?
   Иэн мгновение выглядел удивленным, потом он поглядел на Джейми, приподняв брови.
   - Ты не сказал ей?
   Джейми покачал головой.
   - Я рассказал, но не все, - он повернулся ко мне. - Это клад, сассенах, тюленье золото.
   Не имея возможности взять сокровище с собой, он спрятал его в том же месте и вернулся в Ардсмуир.
   - Я не знал, что делать с ним, - объяснил он. - Дункан Керр вручил мне заботу о нем, но у меня не было ни малейшего понятия, кому оно принадлежало, кто спрятал его там, или что мне делать с ним. "Белая ведьма" - вот и все, что сказал Дункан, а для меня это не означало ничего, кроме тебя, сассенах.
   Не желая использовать клад, и все же чувствуя необходимость сообщить о нем кому-нибудь на случай, если он умрет в тюрьме, он послал тщательно закодированное письмо Дженни и Иэну в Лаллиброх, где указал местоположение сокровища, и для чего оно, по-видимому, предназначалось.
   Для якобитов тогда были трудные времена, иногда даже более трудные для тех, кто убежал во Францию, оставив землю и состояние, чем для тех, кто остался в Горной Шотландии, подвергаясь преследованию англичан. И как раз в то время, когда в Лаллиброхе было два неурожайных года подряд, до них дошло письмо из Франции с просьбой оказать любую возможную помощь бывшим соратникам, голодающим в этой стране.
   - У нас не было ничего, что мы могли бы послать, мы сами были близки к голоду, - объяснил Иэн. - Я отправил письмо Джейми, и он согласился, что, возможно, будет правильно использовать немного золота, чтобы накормить последователей принца Чарлаха.
   - Вполне вероятно, что клад был спрятан одним из сторонников Стюартов, - вмешался Джейми. Он поднял рыжую бровь, глядя на меня, и уголок его рта дернулся. - Но я решил не отправлять его принцу Чарльзу.
   - Хорошее решение, - сказала я сухо. Передать деньги Чарльзу Стюарту означало пустить их на ветер, они были бы истрачены в течение нескольких недель, и любой, кто хорошо знал Чарльза, как знал Джейми, понимал это.
   Иэн взял с собой старшего сына, Джейми, и пробрался через Шотландию к тюленьей бухте возле Коигаха. Боясь раскрывать любую информацию о сокровище, они не стали нанимать лодку, и молодой Джейми, сплавал к тюленьей скале, как его дядя несколько лет назад. Он нашел клад, взял оттуда две золотые монеты и три самых маленьких драгоценных камня, которые он положил в мешочек. Повязав его на шею, он снова запрятал клад и сильно уставший вернулся на берег.
   Они добрались до Инвернесса, сели на судно, отправляющееся во Францию, и там их кузен Джаред Фрейзер помог им превратить монеты и камни в наличные и взял на себя задачу распределить эти деньги среди якобитов.
   С того раза Иэн с одним из своих сыновей три раза совершал путешествие на побережье, каждый раз забирая маленькую часть клада. Дважды деньги пошли на нужды якобитов во Франции, и однажды они были потрачены на закупку семян для Лаллиброха и пополнение запасов еды для его обитателей во время голодной зимы, когда картофель не уродился.
   Только Дженни, Иэн и два старших сына знали об этом сокровище. Из-за деревянной ноги сам Иэн не мог плавать к тюленьему острову, и потому один из сыновей должен был отправляться с ним. Я заключила, что приобщение к такой большой тайне стало как бы обрядом посвящения во взрослую жизнь для молодого Джейми и Майкла. Теперь настала очередь молодого Иэна.
   - Нет, - сказала Дженни снова, но я подумала, что в душе она уже сдалась. Иэн задумчиво кивнул.
   - Ты возьмешь его с собой во Францию, Джейми?
   Джейми кивнул.
   - Да, это так. Я должен уехать из Лаллиброха и немного пожить в другом месте ради Лаогеры ... я не могу жить с тобой здесь под ее носом, - сказал он мне извиняющимся тоном, - по крайней мере, пока она не выйдет замуж.
   Он обратился к Иэну.
   - Я не рассказал всего, что произошло в Эдинбурге, Иэн, но если хорошенько подумать, какое-то время мне там тоже лучше не появляться.
   Я сидела тихо, пытаясь переварить эти новости. Я не знала, что Джейми хотел уехать из Лаллиброха, уехать из Шотландии, что фактически было одно и то же.
   - Итак, что ты собираешься делать, Джейми? - Дженни бросила попытки вышивать и сидела, сложив руки на коленях.
   Он с усталым видом потер нос. Это был его первый день на ногах, и я про себя думала, что ему давно пора в кровать, но он настоял на том, чтобы остаться и решить все вопросы.
   - Ну, - медленно проговорил он. - Джаред много раз предлагал мне работать в его фирме. Возможно, я останусь во Франции, по крайней мере в течение года. Я думаю, молодой Иэн может поехать с нами и обучаться в Париже.
   Дженни и Иэн обменялись длинным взглядом, одним из тех, с помощью которого женатые пары могут беседовать, не прибегая к словам. Наконец, Дженни склонила голову на бок, Иэн улыбнулся и взял ее за руку.
   - Все будет в порядке, mo nighean dubh92, - сказал он ей низким, нежным голосом. Потом он повернулся к Джейми.
   - Хорошо, пусть он едет с вами. Это будет большой шанс для парня.
   - Вы уверены? - спросил Джейми с сомнением, обращаясь к сестре, а не к Иэну. Дженни кивнула. Ее синие глаза блестели в свете лампы, и кончик носа слегка покраснел.
   - Я полагаю, лучше дать ему свободу, пока он еще думает, что это в наших силах, - сказала она. Она посмотрела на Джейми, потом повернула свой пристальный взгляд на меня. - Но вы будете хорошо заботиться о нем, да?
  
  39
  ПОТЕРЯННЫЙ И ОПЛАКАННЫЙ ВЕТРОМ
  
   Эта часть Шотландии была совсем не похожа на покрытые листвой долины и озера возле Лаллиброха. Здесь практически не было деревьев, только заросли вереска на скалах, которые словно касались низкого неба и частенько прятались за завесами тумана.
   По мере приближения к побережью тумана становилось все больше; он начинался раньше днем и задерживался дольше по утрам, так что у нас было только несколько часов ясной погоды около полудня. Соответственно наше продвижение было довольно медленным, но мы, исключая молодого Иэна, не спешили прибыть на место.
   - Как далеко от берега до тюленьего острова? - спросил он у Джейми в десятый раз.
   - Четверть мили, я думаю, - ответил его дядя.
   - Я могу проплыть это расстояние, - повторил молодой Иэн в десятый раз. Его руки сильно сжимали поводья, а челюсти были решительно сжаты.
   - Да, я знаю, ты можешь, - уверил его Джейми терпеливо. Он взглянул на меня с намеком на улыбку в уголках его рта. - Хотя тебе не нужно будет плыть, только держи направление на остров, а течение само отнесет тебя.
   Мальчик кивнул и замолк, но его глаза горели от нетерпения.
   Мыс над бухтой выглядел пустынным, и его покрывал туман. Наши голоса отдавались в нем эхом, и мы вскоре прекратили разговаривать, испытывая какой-то необъяснимый страх. Далеко внизу я слышала тюлений лай, смешивающийся с кипением прибоя, так что временами казалось, что это моряки громко перекрикиваются в шумном море.
   Джейми указал молодому Иэну на расщелину в скале Эллен и, взяв свернутую кольцом веревку с седла, пробрался по камням к входу в нее.
   - Не снимай рубашку, пока не спустишься вниз, - крикнул он юноше, перекрывая шум волн. - Иначе обдерешь всю спину о скалы.
   Иэн кивнул, что понял, потом с веревкой, надежно обвязанной вокруг талии, нервно усмехнулся мне и исчез в расщелине.
   Джейми, обернув второй конец веревки вокруг себя, осторожно вытравливал ее по мере того, как юноша спускался. Я на четвереньках по торфу и камням подползла к краю утеса, откуда могла видеть полумесяц пляжа внизу.
   Казалось, прошло много времени, когда я, наконец, увидела, как Иэн появился у основания скалы - маленькая фигурка, казавшаяся сверху не больше муравья. Он отвязал веревку, осмотрелся вокруг и, увидев нас, с энтузиазмом помахал рукой. Я помахала ему в ответ, но Джейми только тихо пробормотал:
   - Хорошо, продолжай.
   Я почувствовала, как он напрягся, когда юноша снял одежду и через камни пробрался к воде, а когда маленькая фигурка нырнула с головой в серую воду, он вздрогнул.
   - Б-р-р! - поежилась я. - Вода должно быть ледяная!
   - Да, - произнес Джейми с чувством. - Иэн прав; сейчас неподходящее время для плавания.
   Его лицо было бледным и напряженным, и я была уверена - не из-за раненой руки, хотя длительная поездка и упражнение с веревкой не пошли ей на пользу. В то время как он показывал только бодрую уверенность, пока Иэн спускался, теперь он нисколько не скрывал своего беспокойства. Дело было в том, что теперь мы ничем не могли помочь Иэну, если что-нибудь пошло не так.
   - Возможно, нам следовало подождать, когда рассеется туман, - сказала я больше для того, чтобы отвлечь его, а не потому, что я действительно так считала.
   - Если бы у нас было время до следующей пасхи, то мы могли бы подождать, - иронически согласился он. - Хотя надо признать, что я видел место в более ясную погоду, - добавил он, всматриваясь в клубящийся внизу туман, в разрывах которого изредка появлялись три острова.
   Первые двадцать ярдов от берега я могла видеть подрыгивающую на волнах точку головы Иэна, потом она исчезла в тумане.
   - Ты думаешь, он в порядке?
   Джейми нагнулся и помог мне подняться на ноги. Ткань его пальто была влажной и грубой под моими пальцами, промокшая от тумана и мельчайших брызг морской воды.
   - Да, все будет в порядке. Он хороший пловец, а плавание не такое уж трудное, если он попадет в поток.
   Но все же он пристально всматривался в туман, словно единой своей волей мог рассеять его.
   По совету Джейми молодой Иэн спустился, когда прилив стал отступать, чтобы воспользоваться скоростью приливного течения. Глядя через край утеса, я могла видеть кучи прибрежных водорослей на расширяющейся полоске пляжа.
   - Приблизительно через два часа он должен вернуться, - ответил Джейми на мой невысказанный вопрос. Он прекратил бесполезные попытки увидеть что-нибудь в бухте, покрытой туманом. - Проклятие, лучше бы я поплыл туда сам, не обращая внимания на руку.
   - И молодой Джейми, и Майкл плавали туда, - напомнила я ему. Он ответил мне грустной улыбкой.
   - О, да. Иэн прекрасно справится. Только намного легче сделать самому, чем ждать и беспокоиться за другого.
   - Ха, - сказала я ему. - Теперь ты понимаешь, что значит быть твоей женой.
   Он рассмеялся.
   - Да, понимаю. Кроме того, было бы нечестно лишить молодого Иэна приключения. Пойдем, укроемся от ветра.
   Мы двинулись прочь от берега и уселись далеко от потрескавшегося края утеса, используя тела лошадей как прикрытие. Плохая погода, казалось, совершенно не беспокоила неприхотливых косматых лошадок, они просто стояли, тесно прижавшись друг к другу и повернувшись хвостами к ветру.
   Ветер был слишком силен, чтобы вести легкую беседу. Мы, как и лошади, тихо сидели рядом, повернув спины к береговому ветру.
   - Что это? - Джейми поднял голову, прислушиваясь.
   - Что?
   - Мне кажется, я слышал крик.
   - Может, это тюлени, - сказала я, но прежде, чем я успела произнести эти слова, он уже шагал к краю утеса.
   Бухта все еще была полна клубящимся туманом, но ветер открыл тюлений остров, и он был отчетливо виден. Тюленей на нем сейчас не было.
   Небольшая лодка лежала на покатом берегу с одной стороны острова. Это была не рыбацкая лодка, она была длиннее, с более острым носом и парой весел.
   Пока я смотрела, из центра острова появился человек, который нес под мышкой коробку размером и формой похожую на ту, которую описывал Джейми. Я недолго размышляла, что это был за предмет, потому что с дальнего берега острова появился второй человек.
   Он нес молодого Иэна, небрежно перебросив через плечо его полуголое тело. Голова и руки мальчика свисали, вяло покачиваясь. Это могло означать, что он был без сознания или мертв.
   - Иэн!
   Рука Джейми зажала мой рот прежде, чем я смогла крикнуть снова.
   - Тише!
   Он потянул меня вниз на колени, чтобы убрать из виду. Мы беспомощно наблюдали, как второй мужчина бросил Иэна в лодку, потом столкнул ее в воду. Не было времени спуститься вниз и доплыть до острова прежде, чем они исчезнут. Исчезнут, куда?
   - Откуда они взялись? - спросила я, задыхаясь. В бухте ничего не двигалось, кроме тумана и островков водорослей, покачивающихся на волнах.
   - С корабля. Это корабельная шлюпка.
   Джейми добавил что-то от всей души по-гэльски и исчез. Я обернулась и увидела, что он вскочил на одну из лошадей и, развернув ее, поскакал, сломя голову, вдоль берега прочь от бухты.
   Несмотря на неровную поверхность берега, подковы лошади лучше подходили для нее, чем мои ноги. Поэтому я торопливо взгромоздилась на свою лошадку и последовала за Джейми, оставив позади спутанного пони Иэна, выражающего свой протест высоким ржанием.
   До океанского края утеса было не более четверти мили, но она казалась бесконечной. Джейми с развевающимися по ветру волосами скакал впереди меня, а перед ним на некотором расстоянии от берега стоял корабль.
   Скалы в этом месте спускались к морю не так круто, как возле бухты, но все равно были непроходимы для лошадей. К тому времени, когда я натянула узду, Джейми уже спешился и пробирался по камням вниз.
   Слева я увидела шлюпку, выплывающую из-за мыса. На корабле ее, по-видимому, ждали, потому что оттуда послышался слабый оклик и на снастях появились маленькие фигуры.
   Кто-то из них, должно быть, увидел нас, поскольку на борту возникло оживление, над реями появилось еще больше голов и раздались многочисленные крики. Корабль был синего цвета с широкой черной полосой на борту, на которой виднелся ряд пушечных амбразур. И пока я смотрела, одна из них открылась, и оттуда выглянул круглый черный глаз пушки.
   - Джейми! - заорала я так громко, как могла. Он поднял голову от камней под ногами, посмотрел, куда я указывала, и бросился плашмя за камень, когда пушка выстрелила.
   Выстрел был не слишком громкий, но возле моей головы раздался какой-то свистящий звук, и я инстинктивно пригнула голову. Скала сзади меня взорвалась облаком мелких осколков, и тут мне с запозданием пришло в голову, что здесь наверху я и лошади были более заметны, чем Джейми на спуске.
   Лошади, понявшие это быстрее меня, уже скакали назад к своему оставленному товарищу, прежде чем пыль рассеялась. Я перебросила свое тело через край утеса, соскользнула по щебню на несколько футов вниз и втиснулась в глубокую щель в скале.
   Над моей головой прозвучал еще один взрыв, и я сильнее вжалась в скалу. Очевидно, люди на борту судна были удовлетворены последним выстрелом, поскольку наступила относительная тишина.
   Мое сердце стучало по ребрам, а воздух возле лица был серым от пыли, вызывая непреодолимое желание кашлять. Я рискнула и взглянула через плечо как раз во время, чтобы увидеть, как шлюпку поднимают на борт. Иэна и его двух захватчиков нигде не было видно.
   Амбразура бесшумно закрылась, пока я смотрела, и якорный канат плавно поднялся из воды. Корабль медленно поворачивался, ища ветер. Ветер был слаб, и паруса едва вздулись, но этого было достаточно. Сначала медленно, потом быстрее он двинулся в открытое море. К тому времени, когда Джейми достиг моего убежища, корабль почти исчез в широкой облачной гряде, которая затеняла горизонт.
   - Иисус, - вот и все, что он произнес, на мгновение сильно прижав меня к себе. - Иисус.
   Потом он отпустил меня и повернулся к морю. Там уже ничего не двигалось, кроме нескольких усиков дрейфующего тумана. Весь мир, казалось, погрузился в тишину, даже случайные крики кайр и буревестников прекратились, вспугнутые выстрелами.
   На серой скале возле моей ноги был виден более светлый участок, где выстрелом была отколота чешуйка камня. Место находилось не более чем в трех футах от щели, в которой я пряталась.
   - Что нам делать?
   Я чувствовала себя оглушенной событиями дня и чудовищностью того, что произошло. Невозможно было поверить, что менее чем за час Иэн совершенно исчез из нашей жизни, как будто был стерт с лица земли. Плотная полоса тумана повисла над морем, непроницаемая и непреодолимая, словно занавес между землей и подземным миром.
   Мой ум продолжал воспроизводить картины произошедшего: туман, дрейфующий по тюленьему острову, внезапное появление мужчин, долговязое тощее тело Иэна с белой, как туман, кожей, его безвольно болтающиеся, как у куклы, члены. Я видела все это с трагической ясностью; каждая деталь отчетливо вырисовывась перед моим мысленным взором снова и снова, и всякий раз я испытывала полуосознанное чувство, что на этот раз смогу изменить случившееся.
   Лицо Джейми застыло, глубокие борозды протянулись от крыльев носа ко рту.
   - Я не знаю, - сказал он. - Черт побери, я не знаю, что делать!
   Его опущенные руки сжались в кулаки, и он закрыл глаза, тяжело дыша.
   Я почувствовала себя еще более напуганной этим признанием. В то короткое время, которое я пробыла с ним после моего возвращения, я привыкла, что Джейми всегда знал, что делать даже при самых ужасных обстоятельствах. Это признание показалось мне более удручающим, чем все произошедшее.
   Чувство беспомощности окружило меня, как туман. Каждый нерв во мне кричал, сделать что-нибудь. Но что?
   Я увидела пятно крови на его манжете, он порезал руку, когда спускался вниз по камням. Здесь я могла помочь, и я почувствовала благодарность за то, что хотя бы что-то могла сделать, пусть и не очень много.
   - Ты порезался, - сказала я, коснувшись его раненой руки. - Давай, я посмотрю ее и перевяжу.
   - Нет, - сказал он и с напряженным лицом отвернулся, отчаянно вглядываясь в туман. Когда я дотронулась до него снова, он резко отпрянул.
   - Нет, я сказал! Оставь!
   Я сглотнула и обхватила себя руками под плащом. Ветер теперь был несильный, даже здесь на утесе, но все равно было холодно и промозгло.
   Он небрежно обтер руку о пальто, оставив на нем ржавое пятно, и продолжал смотреть на море, на то место, где корабль исчез из вида. Потом он снова закрыл глаза и сжал губы. Через некоторое время его глаза отрылись, он сделал слабый извиняющийся жест и повернулся лицом к мысу.
   - Я полагаю, мы должны поймать наших лошадей, - сказал он ровным голосом. - Идем.
   Мы шли назад через толстый ковер торфа и разбросанные в изобилии камни, тихие от потрясения и горя. Вдалеке я увидела наших лошадок - маленькие фигурки с ногами-палками - которые стояли возле своего спутанного товарища. Казалось, что наша скачка от мыса к внешнему берегу продолжалась часы, возвращение же тянулось бесконечно.
   - Я не думаю, что он был мертв, - сказала я после того, как, казалось, прошел год. Я осторожно положила свою руку на руку Джейми, желая утешить его, но он не обратил бы внимания, даже если бы я ударила его дубинкой. Он шел медленно, опустив голову.
   - Нет, - наконец, сказал он, и я увидела, что он тяжело сглотнул. - Нет, он не был мертв, иначе они не забрали бы его.
   - Они забрали его на корабль? - спросила я. - Ты видел?
   Я подумала, что будет лучше, если он будет говорить.
   Он кивнул.
   - Да, они подняли его на борт, я видел это ясно. Думаю, что это дает какую-то надежду, - пробормотал он, как бы про себя. - Если они не убили его сразу, возможно, не станут убивать и дальше.
   Внезапно он вспомнил обо мне и обернулся, взглянув мне в лицо.
   - Ты в порядке, сассенах?
   Я была оцарапана до крови в нескольких местах, покрыта грязью, и мои колени тряслись от страха, но в основном я не пострадала.
   - Я в порядке, - я снова дотронулась до руки Джейми. На этот раз он не отдернул ее.
   - Хорошо, - через некоторое время мягко произнес он. Он положил мою руку на сгиб своей руки, и мы двинулись дальше.
   - Как ты думаешь, кто они такие?
   Мне пришлось повысить голос, чтобы он услышал меня за шумом прибоя, но я хотела отвлечь его, насколько возможно, разговором.
   Он покачал головой, нахмурившись. Прилагая усилия, чтобы говорить, он, казалось, медленно выходил из состояния шока.
   - Я слышал, как кричал один из мужчин в лодке, это был французский язык. Но это ни о чем еще не говорит - корабельные команды обычно многонациональные. Однако я видел много кораблей в порту и думаю, что это не торговое судно и вообще не английское, - добавил он, - хотя я сам не знаю, почему я так решил. Может быть, из-за его оснастки.
   - Он был синий с черной полосой по борту, - сказала я. - Это было все, что я увидела, пока он не начал стрелять.
   Было ли возможно опознать корабль? Эта мысль дала мне надежду - может быть, ситуация была не столь отчаянная, как сначала показалось мне. Если Иэн жив, а мы смогли узнать, куда направлялся корабль ...
   - Ты видел его название? - спросила я.
   - Название? - спросил он, немного удивленный моим вопросом. - Какое?
   - Разве на кораблях не пишут имя на борту? - спросила я.
   - Нет, зачем? - он был искренне озадачен.
   - Чтобы ты мог узнать, кто они, черт побери! - сердито воскликнула я. Удивленный моим тоном, он почти улыбнулся.
   - Ну, возможно, они не особенно стремились раскрыть свое имя, учитывая род их занятий, - сказал он.
   Мы шагали некоторое время, раздумывая. Потом я с любопытством произнесла.
   - Хорошо, но как корабли узнают друг друга, если на них не написано название?
   Он поглядел на меня, приподняв бровь.
   - Я отличу тебя от любой другой женщины, - указал он, - а у тебя на груди не написано имя.
   - Вопрос не в написанных буквах, - сказала я невежливо, но заметив его непонимающий взгляд, добавила. - Ты имеешь в виду, что корабли отличаются друг от друга, и их не так уж много, так что ты можешь опознать их по внешнему виду?
   - Не я, - честно признался он. - Я знаю несколько судов, где мне знакомы капитаны, я поднимался на их борт по своим делам; много раз я видел пакетботы, которые во множестве снуют туда-сюда в порту. Но моряк мог бы сказать о кораблях гораздо больше.
   - Тогда, вероятно, можно узнать, как называется корабль, забравший Иэна?
   Он кивнул, глядя на меня с любопытством.
   - Да, думаю можно. Я как раз пытался все вспомнить об этом корабле, чтобы рассказать Джареду. Он знает много судов и еще больше капитанов ... и, возможно, кто-то из них знает синий широкий корабль с тремя мачтами, двенадцатью орудиями и угрюмой резной фигурой на носу.
   Мое сердце подпрыгнуло.
   - Значит, у тебя действительно есть план!
   - Я бы не назвал его планом, - сказал он. - Я просто не могу придумать что-нибудь другое.
   Он пожал плечами и провел ладонью по лицу. Крошечные капельки влаги оседали на нас, пока мы шли, блестели в его рыжих бровях и покрывали его щеки, словно слезы. Он вздохнул.
   - Мы должны были отплыть из Инвернесса. Лучшее, что я могу придумать, это плыть во Францию. Джаред будет ждать нас в Гавре. Когда мы с ним встретимся, он, возможно, сможет узнать, что это был за корабль, и где он приписан. Да, - добавил он, предвосхищая мой вопрос, - у судов есть порта приписки, и если они не относятся к военному флоту, они обычно плавают по одним и тем же маршрутам и имеют бумаги о своей приписке для начальников портов, в которые они заходят.
   Я начала чувствовать себя лучше, как не чувствовала со времени нашего спуска с башни Эллен.
   - Если они, конечно, не каперы и не пираты, - добавил он с предупреждающим взглядом, вылив ушат холодной воды на мой воспрянувший дух.
   - А если они пираты?
   - Тогда только один бог знает, - сказал он коротко и больше не разговаривал, пока мы не дошли до лошадей.
   Они паслись на утесе возле лошади Иэна, и вели себя так, будто ничего не случилось, интересуясь только жесткой травой.
   - Но! - Джейми неодобрительно поглядел на них - Глупые животные.
   Он взял моток веревки и дважды обернул ее вокруг торчащего камня. Вручив мне конец с наказом держать его, он спустил другой конец веревки в расщелину, снял пальто и ботинки, и исчез внизу без дальнейших разговоров.
   Немного погодя он вернулся, весь покрытый потом, с маленьким свертком под мышкой. Рубашка молодого Иэна, куртка, ботинки и чулки, нож и маленький кожаный мешочек, в котором юноша держал свои ценные вещи.
   - Ты хочешь отвезти вещи домой к Дженни? - спросила я. Я попыталась вообразить, что Дженни подумает, скажет или сделает, услышав такое известие, и преуспела в этом. Я почувствовала себя немного больной, понимая, что пустота и боль потери, которые я ощущала, были ничем по сравнению с тем, что почувствует она.
   Лицо Джейми, раскрасневшееся при подъеме, при моих словах смертельно побледнело. Его руки сжали сверток.
   - О, да, - сказал он негромко и с большой горечью. - Мне остается поехать домой и сказать моей сестре, что я потерял ее младшего сына? Она не хотела, чтобы он ехал со мной, но я настоял. "Я буду заботиться о нем", сказал я. И теперь он терпит боль, или, может быть, уже мертв ... и вот его одежда на память?
   Он сжал челюсти, судорожно вздохнув.
   - Лучше бы я умер, - произнес он.
   Он встал на колени и начал отряхивать одежду, аккуратно сворачивая ее и складывая стопкой. Потом он все завернул в пальто, встал и уложил сверток в седельную сумку.
   - Иэну они понадобятся, когда мы найдем его, - сказала я, пытаясь казаться уверенной.
   Джейми, молча, посмотрел на меня, и через мгновение кивнул.
   - Да, - сказал он тихо, - думаю, понадобятся.
   Было слишком поздно, чтобы предпринимать поездку в Инвернесс. Солнце садилось, что проявлялось в тусклом красноватом сиянии, которое едва проникало сквозь густой туман. Не разговаривая, мы начали разбивать лагерь. В седельных сумках была холодная еда, но ни у кого из нас не было настроения для ужина. Поэтому мы завернулись в плащи и одеяла и улеглись в маленькие ямки, которые Джейми выкопал в земле.
   Я не могла спать. Мое ложе было твердым и каменистым, а грохот прибоя не дал бы мне уснуть, даже если бы моя голова не была занята мыслями об Иэне.
   Сильно ли он был ранен? Неподвижность и вялость его тела указывали на то, что он получил повреждения, но я не видела крови. По-видимому, его просто стукнули по голове. Если это так, то, что он почувствует, очнувшись и обнаружив, что его похитили, и что с каждой минутой он все дальше удаляется от дома и семьи?
   И как мы сможем найти его? Когда Джейми упомянул Джареда, я сначала почувствовала надежду, но чем больше я думала, тем менее радужными казались перспективы найти единственный корабль, который мог направляться в любую часть света. И будут ли похитители держать Иэна, или они решат, что он опасен или бесполезен, и бросят его за борт?
   Я не думаю, что я спала, но я дремала и видела тревожные сны. Я проснулась, дрожа от холода, и протянула руку к Джейми. Его не было на месте. Я села и увидела, что он накрыл меня своим одеялом, но это была плохая замена тепла его большого тела.
   Он сидел на некотором расстоянии, повернувшись спиной ко мне. Прибрежный ветер, поднявшийся с заходом солнца, сдул часть тумана, и полумесяц проливал достаточно света сквозь облака, чтобы я ясно видела его поникшую фигуру.
   Я встала и подошла к нему, заворачиваясь в плащ от холода. Крошащийся гранит хрустел под моими ногами, но этот звук тонул в грохоте моря. Однако он, по-видимому, услышал меня; он не обернулся, но не удивился, когда я опустилась рядом с ним.
   Он сидел, уперев локти в колена и положив подбородок на руки; его широко открытые глаза слепо смотрели на темную воду бухты. Если тюлени и бодрствовали, сегодня ночью они молчали.
   - Ты в порядке? - спросила я тихо. - Адский холод.
   На нем было только пальто, и в эту промозглую ночь во влажном холодном воздухе, поднимающемся с моря, этого было недостаточно. Положив свою руку на его, я ощутила мелкую непрерывную дрожь, которая сотрясала его тело.
   - Да, все хорошо, - неубедительно сказал он.
   Я просто фыркнула в ответ на эту ложь и села рядом с ним на гранитный камень.
   - Это не твоя вина, - произнесла я после того, как мы некоторое время сидели в тишине, слушая море.
   - Тебе нужно пойти и поспать, сассенах.
   Его голос был ровен, но с оттенком безнадежности, который заставил меня придвинуться к нему ближе и попытаться обнять его. Он определенно не хотел прикасаться ко мне, но теперь и я сама сильно дрожала.
   - Я никуда не уйду.
   Он глубоко вздохнул и притянул меня к себе, усадив на колени и засунув свои руки под мой плащ. Постепенно наша дрожь ослабла.
   - Что ты здесь делаешь? - спросила я, наконец.
   - Молюсь, - ответил он негромко. - Или пытаюсь.
   - Я не должна была прерывать тебя.
   Я попыталась встать, но его объятие усилилось.
   - Нет, останься, - сказал он. Мы остались сидеть, тесно прижавшись друг к другу, и я чувствовала его теплое дыхание возле моего уха. Он вдохнул воздух, как если бы собирался заговорить, но выдохнул, не произнеся ни слова. Я повернулась и коснулась его лица.
   - Что, Джейми?
   - Неужели неправильно быть с тобой? - прошептал он. Его лицо было мертвенно бледным, а глаза в тусклом свете выглядели, словно черные ямы. - Я все продолжаю думать ... не моя ли это вина? Неужели я сильно согрешил, нуждаясь в тебе, желая тебя больше жизни?
   - Ты нуждаешься во мне? - я взяла его лицо в ладони, чувствуя холод широких костей под моими пальцами. - И если это так, как это может быть неправильным? Я твоя жена.
   Несмотря ни на что, от этого простого слова "жена" у меня на сердце полегчало.
   Он слегка повернул лицо так, что его губы оказались напротив моих пальцев, и его рука поднялась, нащупывая мою. Его пальцы были холодны и тверды, словно сплавной лес в морской воде.
   - Я говорю себе то же самое. Бог дал мне тебя, как я могу не любить тебя? И все же ... я продолжаю думать и не могу остановиться.
   Он смотрел на меня, тревожно нахмурив брови.
   - Это сокровище ... было правильно, использовать его, чтобы накормить голодных или спасти людей от тюрьмы. Но пытаться откупиться от своей вины, чтобы я мог спокойно жить с тобой в Лаллиброхе и не беспокоиться о Лаогере ... я думаю, это неправильно.
   Я обхватила его за талию и притянула к себе. Он подчинился, стремясь к утешению, и положил свою голову на мое плечо.
   - Тише, - сказала я ему, хотя он не говорил ни слова. - Не двигайся. Джейми, ты когда-нибудь делал что-то только для себя ... не думая ни о ком другом?
   Его рука мягко нажала на мою спину, прослеживая шов моего корсета, и в его дыхании почувствовался намек на улыбку.
   - О много, много раз, - прошептал он. - Когда я видел тебя. Когда я брал тебя, не заботясь, хочешь ли ты меня или нет, хочешь ли ты быть где-нибудь в другом месте или любить кого-нибудь другого.
   - Чертов мужчина, - прошептала я ему на ухо, покачивая его в своих объятиях. - Ты ужасный дурак, Джейми Фрейзер. А как же Брианна? Ее рождение не было неправильным, не так ли?
   - Нет, - он сглотнул. Я ясно услышала звук глотания и почувствовала биение пульса на его шее. - Но и у нее я забрал тебя. Я люблю тебя ... и я люблю Иэна, словно своего собственного сына. И я думаю, возможно, у меня не может быть вас обоих.
   - Джейми Фрейзер, - сказала я снова со всей убежденностью, которую могла выразить голосом. - Ты страшный дурак.
   Я пригладила его волосы со лба назад и зажала в кулак толстый хвост волос на его затылке, оттягивая его голову, чтобы заставить его посмотреть на меня.
   Я подумала, что мое лицо выглядит для него так же, как и его для меня - белесые кости черепа с губами и глазами, темными как кровь.
   - Ты не вынуждал меня приходить к тебе, не заставлял покинуть Брианну. Я пришла по своей воле, потому что я хотела тебя так же, как ты хотел меня, И то, что я здесь, не имеет никакого отношения к тому, что случилось. Мы женаты, черт побери, по любому закону, какому хочешь - перед Богом, людьми, Нептуном или что там еще.
   - Нептуном? - произнес он, немного удивленный.
   - Молчи, - сказала я. - Мы женаты, говорю я тебе, и нет ничего греховного в том, что ты хочешь меня. И никакой бог, если он настоящий, не заберет твоего племянника, потому что ты хотел быть счастливым. Это так!
   - Кроме того, - добавила я, откинувшись назад и глядя ему в глаза, - я не собираюсь возвращаться назад, и что ты будешь делать в таком случае?
   Небольшое сотрясение его груди на сей раз было от смеха, а не от холода.
   - Взять тебя и быть проклятым за это, я полагаю, - сказал он, нежно целуя меня в лоб. - Любовь к тебе не раз приводила меня в ад, сассенах, но если нужно, я рискну снова.
   - Ха, - сказала я. - А ты думаешь любить тебя легко?
   На этот раз он рассмеялся вслух.
   - Нет, - ответил он, - но, может быть, ты продолжишь любить меня?
   - Может быть.
   - Ты очень упрямая женщина, - сказал он с улыбкой в голосе.
   - Кто бы говорил, - сказала я, и потом мы сидели молча в течение длительного времени.
   Было очень поздно, вероятно, четыре часа утра. Полумесяц висел низко над горизонтом, появляясь время от времени в разрывах между облаками. В этот предрассветный час облака двигались быстрее, и ветер усиливался, сметая туман. Где-то внизу раздался короткий лай тюленя.
   - Как ты думаешь, ты выдержишь, если мы тронемся в путь прямо сейчас? - внезапно спросил Джейми. - Не дожидаясь рассвета? Когда мы спустимся с мыса, дорога для лошадей будет не такой уж трудной.
   Все мое тело болело от усталости, я была голодна, но я тут же встала и убрала волосы с лица.
   - Идем, - сказала я.
  
  ЧАСТЬ ВОСЬМАЯ
  На воде
  
  40
  Я ОТПРАВЛЯЮСЬ В МОРЕ
  
   - Это будет "Артемида", - Джаред с щелчком захлопнул крышку своего переносного ящичка для письма и потер нахмуренный лоб. Кузену Джейми было за пятьдесят, когда я знала его прежде, а теперь ему перевалило за семьдесят, но курносое лицо с резкими чертами, худая фигура и удивительная работоспособность остались те же. Только волосы выдавали его возраст, бывшие когда-то темными и гладкими, теперь они, небрежно перевязанные красной шелковой лентой, сияли чистейшей белизной.
   - Это шлюп среднего размера с командой человек в сорок, - заметил он. - Но сейчас вряд ли мы найдем что-нибудь лучше, сезон закончился, и все индейцы93 ушли месяц назад. "Артемида" должна была уйти с конвоем на Ямайку, но ей пришлось встать на ремонт.
   - Я предпочитаю твой корабль с твоим капитаном, - сказал Джейми. - Размер не имеет значения.
   Джаред скептически приподнял бровь, глядя на кузена.
   - Да? В открытом море ты поймешь, что размер имеет гораздо большее значение, чем ты думаешь. В конце сезона довольно бурно, и шлюп будет прыгать на волнах, как пробка. Могу я спросить, как ты выдержал путешествие на пакетботе через Ла-Манш, кузен?
   Осунувшееся лицо Джейми стало еще более мрачным при этом вопросе. Будучи совершенно сухопутным человеком, он был не просто подвержен морской болезни, она буквально валила его с ног. Он сильно болел всю дорогу от Инвернесса до Гавра, хотя погода была спокойная. Теперь шесть часов спустя в портовой конторе Джареда его лицо все еще оставалось бледным с черными кругами под глазами.
   - Я справлюсь, - сказал он коротко.
   Джаред, зная реакцию кузена на любое морское путешествие, с сомнением взглянул на него. Джейми не мог ступить на корабль, даже стоящий на якоре, чтобы не позеленеть от морской болезни, а мысль о том, что ему предстоит провести два или три месяца на маленьком, болтающемся на волнах Атлантики, судне могла испугать самого храброго человека. Эта проблема уже некоторое время беспокоила и меня.
   - Ладно, я думаю, выбора у нас нет, - сказал со вздохом Джаред, выражая также и мою мысль. - По крайней мере, с тобой будет врач, который может помочь тебе, - добавил он, улыбнувшись мне. - Я так понимаю, что вы собираетесь сопровождать его, моя дорогая?
   - Разумеется, - уверила я его. - Как скоро судно будет готово? Мне нужно найти хорошую аптеку и сделать запас лекарств в дорогу.
   Джаред задумчиво сморщил губы.
   - Через неделю, с божьей помощью, - сказал он. - "Артемида" сейчас в Бильбао; она нагружена испанской дубленой кожей и медью из Италии, и она разгрузится здесь сразу же после прихода, то есть послезавтра, если ветер будет попутный. У меня еще нет капитана для вашего рейса, хотя есть хороший человек на примете. Мне, вероятно, придется съездить за ним в Париж, это займет два дня туда и два обратно. Добавьте еще день, чтобы закончить погрузку продовольствия, наполнить водой бочонки, загрузить всякие мелочи, и судно будет готово отплыть на рассвете восьмого дня.
   - Как долго плыть до Вест-Индии? - спросил Джейми. Напряжение проступало во всех линиях его тела, на это состояние не повлияли ни наша поездка, ни короткий отдых. Он был, словно натянутая тетива лука, и, вероятно, останется таким, пока мы не найдем Иэна.
   - Два месяца в сезон, - ответил Джаред, все еще морща лоб. - Но вы уже пропустили один месяц, приближаются зимние шторма, и плавание может занять три месяца. Или больше.
   Или мы никогда не достигнем Вест-Индии. Но Джаред, сам бывший моряк, был слишком суеверен или тактичен, чтобы высказаться о такой возможности. Однако я видела, как он скрытно коснулся деревянного стола на удачу.
   Он также не озвучил еще одну мысль, которая беспокоила меня. У нас не было никаких веских доказательств того, что синий корабль направлялся в Вест-Индию. Джаред получил от капитана гаврского порта лишь информацию о том, что корабль - подходяще названный "Ведьмой" - заходил в Гавр два раза за последние пять лет, каждый раз указывая портом приписки Бриджтаун на Барбадосе.
   - Расскажите еще раз о судне, которое захватило Иэна, - попросил Джаред. - Как оно двигалось? Глубоко ли сидело в воде, как будто тяжело нагруженное для плавания?
   Джейми на мгновение прикрыл глаза, концентрируясь, потом открыл их и кивнул.
   - Могу поклясться, что корабль был сильно нагружен. Его амбразуры были не более шести футов над водой.
   Джаред удовлетворенно кивнул.
   - Значит, они покидали порт, а не направлялись туда. У меня есть осведомители во всех главных портах Франции, Испании и Португалии. Если повезет, они смогут найти порт, из которого судно вышло, и тогда из бумаг мы точно узнаем, куда оно направляется.
   Уголки его тонкогубого рта слегка опустились вниз.
   - Если это не пиратский корабль, плавающий с подложными документами.
   Старый виноторговец аккуратно отложил в сторону ящик для письма, чья крышка из красного дерева сильно потемнела от долгого использования, и тяжело поднялся на ноги.
   - Ну что ж, это все, что можно сделать в настоящий момент. Идемте домой, я думаю, Матильда уже ждет нас с ужином. Завтра я познакомлю тебя с морскими декларациями и уложениями, а твоя жена сможет поискать травы.
   Было почти пять часов, и в это время года уже достаточно темно, но Джареда ожидали двое слуг с зажженными факелами и крепкими дубинками, которые проводили нас до дома. Гавр был процветающим портовым городом, а район порта никоим образом не являлся местом, где можно было гулять без сопровождения после наступления темноты, особенно если вы известны, как преуспевающий виноторговец.
   Несмотря на усталость из-за пересечения Ла-Манша, липкую влажность, вездесущий рыбный запах и грызущее чувства голода, я чувствовала, что мое настроение повысилось, пока мы следовали за факельщиками по темным узким улицам. Благодаря Джареду у нас появилась надежда найти молодого Иэна.
   Джаред согласился с мнением Джейми, что если ведьмины пираты - как я про себя называла их - не убили молодого Иэна на месте, они, вероятно, сохранят его живым. Здоровый молодой парень любой расы мог быть продан как раб или слуга по контракту в Вест-Индии за цену более чем двести фунтов, значительная сумма по текущим меркам.
   Если они действительно намеревались избавиться от молодого Иэна с прибылью, и если бы мы знали порт, куда они направлялись, освободить мальчика было бы относительно легким делом. Порыв ветра и холодные капли из клубящихся туч немного охладили мой энтузиазм, напомнив мне, что вопрос об освобождении Иэна можно решить только тогда, когда мы прибудем в Вест-Индию, однако прежде и "Ведьма", и "Артемида" должны достичь ее. А зимние шторма уже начинались.
  
   Ночью дождь усилился, настойчиво барабаня по шиферной крыше над нашей головой. Обычно я находила этот звук успокоительным и навевающим сон, но при данных обстоятельствах он казался угрожающим и совсем не мирным.
   Несмотря на сытный ужин и превосходное вино, сопровождавшее его, я не могла уснуть, мой ум была полон видениями промокших от дождя парусов и тяжелых морских волн. По крайней мере, мои ужасные мысли не давали спать только мне, Джейми не поднялся со мной в спальню, а остался внизу, чтобы поговорить с Джаредом о подготовке к рейсу.
   Джаред был согласен рискнуть судном и капитаном, чтобы помочь нам в поисках Иэна. Взамен Джейми должен был плыть, как суперкарго.
   - Как кто? - переспросила я, услышав это предложение.
   - Суперкарго, - терпеливо пояснил Джаред. - Это человек, в обязанности которого входит наблюдать за погрузкой, разгрузкой, продажей и размещением груза. Капитан и команда просто ведут корабль, а кто-то должен заботиться о грузе. В случае, когда ему будет угрожать опасность, распоряжения суперкарго могут иметь преимущество даже перед властью капитана.
   И таким образом все было устроено. В то время как Джаред с охотой согласился пойти на небольшой риск, чтобы помочь родственнику, он не видел причины не получить прибыль из этого предприятия. Поэтому он сделал быстрые распоряжения, чтобы загрузить на корабль различные товары в Бильбао и Гавре, большую часть которых мы должны были продать на Ямайке, и там же на обратном пути мы должны были загрузить ром с плантации сахарного тростника "Фрейзер и компания".
   Обратное путешествие, однако, не могло произойти до наступления благоприятной для плавания погоды - где-то в конце апреля или начале мая. В промежутке времени между прибытием на Ямайку в феврале и возвращением в Шотландию в мае, Джейми будет иметь в своем распоряжении корабль и команду, чтобы сплавать на Барбадос - или другие места - чтобы найти молодого Иэна. Три месяца. Я надеялась, что их будет достаточно.
   Это было щедрое соглашение. Хотя Джаред, уже много лет бывший эмигрантом-виноторговцем во Франции, был достаточно богат, чтобы потеря судна не нанесла ему ощутимого вреда. Моего внимания не избежал и тот факт, что в то время как Джаред рисковал малой частью своего богатства, мы рисковали своими жизнями.
   Ветер, казалось, стихал, он больше не завывал в дымоходе с прежней силой. Сон все еще избегал меня, я встала с кровати и, завернувшись в одеяло, подошла к окну.
   Небо было глубоким с пятнами серых, несущих дождь облаков, обрамленных по краям блестящим светом луны, которая скрывалась за ними. По стеклу сбегали струи дождя. Однако света было достаточно, чтобы я могла видеть покачивающиеся мачты судов, пришвартованных к причалам не более чем в четверти мили от дома Джареда. Реи со свернутыми парусами поднимались и опускались в тяжелом ритме, когда волны раскачивали суда, стоящие на якорях. Через неделю я буду на одном из них.
   Я не осмеливалась думать, какой будет моя жизнь, когда я найду Джейми, если я вообще найду его. Потом я нашла его и в быстрой последовательности примерила на себя жизнь жены печатника среди политического и литературного мира Эдинбурга, опасное, всегда в бегах существование женщины контрабандиста, и, наконец, трудовую оседлую жизнь на горной ферме, которую я знала и любила прежде.
   Теперь в такой же быстрой последовательности все эти возможности исчезли, и я снова оказалась перед неизвестным будущим.
   Странно, но я была не столько обеспокоена этим, сколько возбуждена. Я двадцать лет вела оседлую жизнь, прикованная к месту, словно моллюск, моей привязанностью к Брианне, Фрэнку, моим пациентам. Теперь судьба и мои собственные действия разорвали эти связи, и я чувствовала себя так, словно падала в прибой во власти сил, которым не могла сопротивляться.
   От моего дыхания стекло запотело. Я нарисовала на нем маленькое сердце, как я имела обыкновение делать холодными утрами для Брианны. Внутрь я помещала инициалы "Б.Э.Р" - Брианна Эллен Рэндалл. Я задалась вопросом, носит ли она еще фамилию Рэндалл или стала теперь Фрейзер. Я поколебалась, потом вывела внутри сердечка две буквы - "Д" и "К".
   Я все еще стояла возле окна, когда дверь открылась, и вошел Джейми.
   - Ты еще не спишь? - спросил он без всякой необходимости.
   - Дождь мешал мне уснуть, - я подошла и обняла его, радуясь его теплому твердому телу, рассеявшему холодный мрак ночи.
   Он прижал меня к себе, приложившись щекой к моим волосам. От него слабо пахло морской болезнью, свечным воском и чернилами.
   - Ты писал? - спросила я.
   Он посмотрел на меня вниз с удивлением.
   - Да, как ты догадалась?
   - Ты пахнешь чернилами.
   Он слегка улыбнулся, отстраняясь и проводя рукой по своим волосам.
   - У тебя нюх, как у трюфельной свиньи, сассенах.
   - Спасибо за изящный комплимент, - сказала я. - Что ты писал?
   Улыбка исчезла с его лица, оставив его напряженным и усталым.
   - Письмо Дженни, - ответил он. Он подошел к столу, где сбросил пальто, и расстегнул галстук и жабо. - Я не хотел писать ей, пока мы не встретимся с Джаредом, и я мог бы рассказать ей о наших планах и перспективах вернуть Иэна домой, - он поморщился и начал стягивать рубашку через голову. - Бог знает, что она сделает, когда получит письмо ... и благодарю Бога, что я буду в море, когда она его получит, - добавил он с кривой улыбкой, появляясь из-за складок рубашки.
   Это было не самое легкое дело, но мне показалось, что он почувствовал облегчение, написав сестре. Он сел, чтобы снять обувь и чулки, я подошла сзади, чтобы расплести его подвязанную косичку.
   - И все-таки я рад, что написал это письмо, - сказал он, вторя моей мысли. - Я боялся рассказать ей о произошедшем больше всего на свете.
   - Ты рассказал ей правду?
   Он пожал плечами.
   - Я всегда говорю правду.
   Всем, кроме меня. Но я не высказала эту мысль, а стала массировать его плечи, разминая его напряженные мускулы.
   - Что Джаред сделал с мистером Уилоуби? - спросила я, так как массаж напомнил мне о китайце. Он сопровождал нас, когда мы пересекали Ла-Манш, прилипнув к Джейми, как маленькая сине-шелковая тень. Джаред, привыкший в доках ко всякому, воспринял мистера Уилоуби с ходу, он серьезно поклонился ему и сказал несколько слов по-мандарински, но его домоправительница встретила необычного гостя с большим подозрением.
   - Я полагаю, что он спит на конюшне, - Джейми зевнул и от души потянулся. - Матильда сказала, что не привыкла к язычникам в доме и не собирается привыкать. Она побрызгала кухню святой водой после того, как он там поужинал.
   Взглянув на окно, он заметил на темном затуманенном стекле нарисованное сердце и улыбнулся.
   - Что это?
   - Просто глупость, - ответила я.
   Он взял мою правую руку, лаская подушечкой пальца букву "Д", которую он вырезал в основании моего большого пальца кончиком ножа перед тем, как я покинула его перед Каллоденом.
   - Я не спрашивал тебя, - произнес он, - хочешь ли ты отправиться со мной. Я могу оставить тебя здесь. Джаред будет рад, если ты останешься с ним здесь или в Париже. Или ты можешь вернуться в Лаллиброх, если хочешь.
   - Нет, ты не спрашивал, - сказала я, - потому что прекрасно знаешь, каков будет мой ответ.
   Мы посмотрели друг на друга и улыбнулись. Линии подавленности и усталости разгладились на его лице. Пламя свечи мягко засияло на блестящей короне его волос, когда он склонил голову и поцеловал мою руку.
   Ветер все еще свистел в дымоходе, и дождь стекал по стеклу, словно слезы, но это больше не имело значения. Теперь я могла спать.
  
   К утру небо очистилось. Свежий холодный бриз стучал по оконным стеклам в кабинете Джареда, но не мог проникнуть в уютную комнату. Дом в Гавре был значительно меньше его роскошной резиденции в Париже, но мог похвастаться тремя кирпично-деревянными этажами комфорта.
   Я протянула ноги поближе к потрескивающему огню и опустила перо в чернильницу. Я составляла список всего, что могло потребоваться в медицинских целях для двухмесячного рейса. Очищенный спирт был самым важным в этом списке, и самым легким с точки зрения его получения. Джаред пообещал раздобыть для меня бочку спирта в Париже.
   - Нам лучше сделать на нем другую маркировку, - сказал он мне, - иначе моряки выпьют его прежде, чем вы покинете порт.
   "Очищенный жир, - медленно писала я, - зверобой; чеснок, десять фунтов; тысячелистник". Я написала "бурачник", потом, покачав головой, вычеркнула его, заменив его более старым названием, под которым он, вероятно, известен здесь - воловик.
   Это была медленная работа. Когда-то я знала лекарственное использование практически всех обычных трав, и многих необычных также. И у меня не было выбора; травы - это все, что было доступно мне здесь.
   При этом многие из них были на удивление эффективны. Несмотря на скептицизм - и даже откровенный ужас - моих коллег в бостонской больнице, я иногда использовала их для лечения своих пациентов и с довольно хорошим эффектом. ("Вы видели, что делает д-р Рэндалл? - возник в моей памяти крик потрясенного молодого специалиста и заставил меня улыбнуться. - Она лечит язву желудка отваром из цветков!")
   Хотя понятно, что нельзя использовать тысячелистник и окопник, если под рукой есть йод, и нельзя лечить общую инфекцию пузырчаткой, если есть пенициллин.
   Я многое забыла, но по мере того, как я писала названия трав, их вид и запах возникали в моей памяти - темный нефтяной вид и приятный запах березового дегтя, острый сильный запах семейства мятных, пыльный сладковатый запах ромашки и терпкость горлеца.
   Напротив меня Джейми боролся со своими списками. Плохой писец, он с трудом выводил буквы искалеченной правой рукой, делая время от времени паузы, чтобы потереть рану над локтем левой руки, и бормотал при этом вполголоса проклятия.
   - У тебя есть в списке лимонная кислота, сассенах? - спросил он, поднимая на меня взгляд.
   - Нет, а должна быть?
   Он откинул со лба волосы и, нахмурясь, уставился на листок бумаги перед ним.
   - Смотря по обстоятельствам. Обычно ее обеспечивает судовой хирург, но на судне такого размера, как "Артемида", хирург не предусмотрен, и снабжением корабля занимается казначей судна. Но его тоже нет и нет времени найти надежного человека на эту роль, таким образом, она переходит ко мне.
   - Ну, если ты являешься и казначеем, и суперкарго, тогда я думаю, что я больше подхожу на роль судового хирурга. Я запишу лимонную кислоту в мой список.
   - Хорошо.
   Мы снова возвратились к царапанью своих списков, пока не были прерваны появлением горничной по имени Джозефина, которая объявила о посетителе. Ее длинный нос недовольно морщился, показывая, что известие ей не нравится.
   - Он ждет у порога. Дворецкий пытался прогнать его, но он уверяет, что у него назначена встреча с вами, месье Джейми?
   Ее вопросительный тон ясно показывал, что она считает такое совершенно невозможным, но все же долг заставляет ее сообщить об этом.
   Брови Джейми приподнялись.
   - Мужчина? Какой мужчина?
   Губы Джозефины сжались, как если бы она не могла заставить себя говорить. Мне стало любопытно, и я подошла к окну. Высунувшись из него, я могла видеть только верхушку очень пыльной черной шляпы из фетра и ничего более.
   - Он похож на бродячего торговца, у него на спине что-то вроде мешка, - сообщила я, вытягивая шею еще больше, и ухватившись руками за подоконник. Джейми обнял меня за талию и отодвинул от окна, в свою очередь высовывая голову.
   - О, это торговец монетами, о котором говорил Джаред, - воскликнул он. - Пусть он поднимется.
   С красноречивым выражением на узком лице Джозефина отбыла, вернувшись через некоторое время с долговязым молодым человеком двадцати лет, одетым в ужасно старомодное пальто, широкие бриджи, болтающиеся вокруг его тощих ног, сползающие чулки и дешевые сабо.
   Грязная черная шляпа в помещении была вежливо снята и показала тонкое умное лицо, украшенное торчащей, хотя и редкой коричневой бородкой. Так как в Гавре никто, кроме нескольких моряков, не носил бороду, он едва ли нуждался в маленькой черной шапочке, плотно облегавшей его голову, чтобы показать, что он был евреем.
   Он смущенно поклонился мне, потом Джейми, борясь в то же время с завязками своего мешка.
   - Мадам, - произнес он, склонив голову, что заставило пейсы на его висках заплясать. - Месье. Очень благодарен, что вы приняли меня.
   Он говорил по-французски со странным тягучим акцентом, что затрудняло его понимание.
   Я отчасти понимала настороженность Джозефины в отношении этого молодого человека, но у него были большие бесхитростные синие глаза, которые заставили меня улыбнуться ему, несмотря на его странный вид.
   - Это мы должны быть благодарны вам, - сказал Джейми. - Я не ожидал, что вы приедете так быстро. Мой кузен говорил, что ваше имя Майер?
   Монетчик кивнул, застенчивая улыбка мелькнула среди кустиков его молодой бородки.
   - Да, Майер. Нет проблем, я уже был в городе.
   - Но вы приехали из Франкфурта, нет? Достаточно долгий путь, - сказал Джейми вежливо. Он улыбнулся, осматривая одежду Майера, которая выглядела так, словно тот подобрал ее на помойке. - И пыльный также, - добавил он. - Хотите вина?
   Майер занервничал, он несколько раз открыл и закрыл рот, но, наконец, молча кивнул головой.
   Его застенчивость, однако, исчезла, как только мешок был открыт. Хотя со стороны этот бесформенный пакет выглядел так, как если бы в нем в лучшем случае была смена рваного белья и еда на один раз, открытый, он показал несколько маленьких деревянных стоек, умно вписанных в структуру пакета. В каждой стойке были тщательно уложены кожаные мешочки, словно яйца в гнезде.
   Майер вытащил свернутый квадрат полотна из-под стоек, развернул его и с некоторым шиком расстелил на столе перед Джейми. Потом один за другим Майер развязал мешочки и вынул их содержимое, благоговейно укладывая каждый блестящий кружечек на темно-синий бархат ткани.
   - Аурея94 Аквилии Северы95, - произнес он, прикасаясь к маленькой монете, которая сияла на бархате глубокой теплотой старинного золота. - А это сестерций96 семьи Кальпурниев97.
   Его голос был мягок, а руки уверены, когда он гладил ободок серебряной монеты и покачивал в своей ладони, демонстрируя ее вес.
   Он поднял взгляд от монет, его глаза сияли, отражая блеск драгоценного металла.
   - Месье Фрейзер сказал мне, что вы желаете посмотреть как можно больше греческих и римских монет. У меня, конечно, нет всей коллекции с собой, хотя все-таки довольно много редких экземпляров ... и я могу послать во Франкфурт за другими, если вы желаете.
   Джейми улыбнулся, покачав головой.
   - Я боюсь, у нас нет времени, мистер Майер. Мы только ...
   - Просто Майер, месье Фрейзер, - прервал его молодой человек, совершенно вежливо, но с резковатой ноткой в голосе.
   - Действительно, - Джейми слегка поклонился. - Я надеюсь, мой кузен не ввел вас в заблуждение. Я буду рад оплатить стоимость вашей поездки и потраченное вами время, но я не собираюсь покупать вашу коллекцию ... Майер.
   Брови молодого человека удивленно приподнялись вместе с одним плечом.
   - Что я хочу, - медленно проговорил Джейми, наклоняясь вперед, чтобы внимательно рассмотреть разложенные сокровища, - это сравнить вашу коллекцию с виденными мною древними монетами и потом - если я увижу здесь подобные экземпляры - попросить вас или вашу семью, потому что я думаю, что вы еще молоды, вспомнить, кто мог купить такие монеты двадцать лет назад.
   Он поглядел на молодого еврея, который по праву выглядел удивленным, и улыбнулся.
   - Может быть, я слишком много прошу от вас, но мой кузен сказал мне, что ваша семья - одна из немногих, кто занимается этим делом, и, безусловно, самая компетентная. Если вы сможете познакомить меня с людьми в Вест-Индии, которые имеют интересы в этой же области, я буду очень обязан вам.
   Майер сидел и смотрел на него мгновение, потом наклонил голову, солнечный свет замерцал на черных бусинках, украшающих его шапочку. Было очевидно, что его снедает любопытство, но он просто коснулся своего мешка и сказал.
   - Монеты продают мой отец и мой дядя, не я. Но у меня есть каталог и отчет о каждой монете, которая прошла через наши руки за тридцать лет. Я помогу вам, чем смогу.
   Он подтянул бархатную ткань к Джейми и откинулся назад.
   - Вы видите здесь ваши монеты?
   Джейми внимательно изучал ряды монет, потом мягко толкнул серебряный кружок размером с американскую монету в двадцать пять центов. В центре был изображен возничий, окруженный тремя прыгающими дельфинами по краям.
   - Эта, - сказал он. - Было несколько монет, подобных этой, с маленькими различиями, но все с прыгающими дельфинами.
   Он посмотрел снова и выбрал потертый золотой диск с неясным профилем, потом серебряный диск немного больше золотого в диаметре и в несколько лучшем состоянии с изображениями головы мужчины в фас и профиль.
   - Эти, - сказал он. - Четырнадцать золотых, и десять с двумя головами.
   - Десять! - Майер выпучил свои яркие глаза от удивления. - Я не думаю, что их так много найдется в Европе.
   Джейми кивнул.
   - Я совершенно уверен, я видел их близко, даже держал в руках.
   - Это двойное изображение головы Александра, - произнес Майер, с почтением касаясь монеты. - Действительно очень редкая монета. Тетрадрахма, отчеканеная в память сражения при Амфиполисе и основания города на поле битвы.
   Джейми внимательно слушал со слабой улыбкой на губах. В то время как его мало интересовали древние монеты, он оценил человека, отдающемуся их изучению со страстью.
   Через четверть часа после нескольких обращений к каталогу дело было закончено. Четыре греческие драхмы, которые Джейми узнал, были добавлены к отобранным монетам - нескольким золотым и серебряным кружочкам и тяжелой золотой монете под названием квинтинарий.
   Майер наклонился и еще раз залез в свой мешок, вытащив на сей раз листы бумаги, свернутые в рулон и перевязанные лентой. Когда он развязал ее, на листах стали видны ряды черточек, издали похожих на птичьи следы, но при ближайшем рассмотрении это оказались еврейские письмена, сделанные аккуратным убористым почерком.
   Он медленно листал страницы, останавливаясь время от времени с коротким "Хмм". Наконец, он положил листы на свои колени и взглянул на Джейми, склонив голову на бок.
   - Наши сделки, разумеется, конфиденциальны, месье, - произнес он. - Я могу сказать, какие монеты мы продали и в каком году, но я не могу сказать вам имя покупателя.
   Он сделал паузу, очевидно размышляя, и продолжил.
   - Мы действительно продали монеты, которые вы описали - три драхмы, две с изображением головы Элагабала и одну с двойным изображением головы Александра, и не менее шести аурей Кальпурниев в 1745 году.
   Он поколебался.
   - Обычно это все, что я могу сказать. Однако ... в данном случае, месье, мне известно, что покупатель этих монет мертв ... и мертв уже много лет.
   Он пожал плечами, решившись.
   - Покупатель был англичанином. Его имя Кларенс Марилебоун, герцог Сандрингем.
   - Сандрингем! - потрясенно воскликнула я.
   Майер с любопытством взглянул на меня, затем перевел взгляд на Джейми, но лицо последнего не выражало ничего, кроме вежливого интереса.
   - Да, мадам, - сказал молодой человек. - Я знаю, что герцог мертв, потому что мой дядя купил у его наследников в 1746 году коллекцию древних монет, которой тот обладал. Информация о сделке также записана здесь.
   Он немного приподнял каталог и снова опустил его на колени.
   Я знала, что герцог Сандрингем был мертв, из первых рук. Крестный отец Джейми, Муртаг, убил его темной мартовской ночью 1746 года, незадолго до того, как сражение при Каллодене положило конец якобитскому восстанию. Я коротко сглотнула, вспомнив лицо герцога в его последний момент - в черных, как черника, глазах Сандрингема застыло выражение интенсивного удивления.
   Майер переводил взгляд между нами, потом нерешительно добавил.
   - Я могу также сказать вам, что когда мой дядя купил коллекцию, тетрадрахм там не было.
   - Нет, - пробормотал Джейми задумчиво. - Их не могло там быть.
   Потом, спохватившись, он встал и взял графин, который стоял на буфете.
   - Я благодарю вас, Майер, - произнес он вежливо. - А теперь давайте выпьем за вас и вашу маленькую книгу.
   Несколько минут спустя Майер стоял на коленях на полу, завязывая свой потрепанный мешок. Маленький мешочек, наполненный серебряными ливрами, который дал ему Джейми, лежал в его кармане. Он поднялся и поклонился поочередно сначала Джейми, потом мне, прежде чем надеть свою шляпу.
   - Разрешите откланяться, мадам, - сказал он.
   - Прощайте, Майер, - ответила я, потом несколько нерешительно спросила. - Майер - это ваше единственное имя?
   Что-то мелькнуло в его больших синих глазах, но он ответил вежливо, пристраивая тяжелый мешок на спине.
   - Да, мадам. Евреям во Франкфурте не разрешается иметь фамилии, - он взглянул на меня и криво улыбнулся. - Ради удобства соседи называют нас по имени старого красного щита, который много лет назад был нарисован на фасаде нашего дома. Но кроме того ... нет, мадам. У нас нет других имен.
   Потом явилась Джозефина, чтобы отвести нашего посетителя на кухню, при этом она старалась идти на несколько шагов впереди его, и ее ноздри побелели, словно она учуяла дурной запах. Майер плелся за ней, его деревянные сабо громко стучали по натертому полу.
   Джейми откинулся на стуле, погруженный в глубокую задумчивость.
   Несколько минут спустя я услышала внизу хлопок двери, а потом стук сабо по каменной мостовой. Джейми тоже услышал эти звуки и повернулся к окну.
   - Ну, удачи тебе, Майер Красный Щит, - сказал он, улыбаясь.
   - Джейми, - произнесла я, осознав мысль, внезапно пришедшую в голову. - Ты говоришь по-немецки?
   - Что? А, да, - ответил он рассеянно, все еще сосредоточенный на окне и шумах снаружи.
   - Как по-немецки "красный щит"?
   Он мгновение непонимающе смотрел на меня, потом, когда его мозг осознал вопрос, его взгляд прояснился.
   - Ротшильд98, сассенах, - ответил он. - А что?
   - Просто мысль, - сказала я, посмотрев на окно, за которым стук деревянных башмаков потерялся в шумах улицы. - Полагаю, что все когда-то начинается.
  
   - Пятнадцать человек на сундук мертвеца, - заметила я. - Йо-хо-хо, и бутылка рома.
   Джейми взглянул на меня.
   - О, да? - произнес он вопросительно.
   - В данном случае мертвец - это герцог, - пояснила я. - Ты думаешь, тюлений клад действительно принадлежал ему?
   - Не могу сказать точно, но очень похоже на то, - два негнущихся пальца Джейми тихо выстукивали на столе задумчивый ритм. - Когда Джаред упомянул Майера, торговца монет, я подумал, что стоит поговорить с ним, потому что наиболее вероятным человеком, который послал "Ведьму" на тюлений остров за кладом, мог быть тот, кто положил его туда.
   - Хорошая мысль, - сказала я, - но, очевидно, это был не тот же самый человек, если клад был спрятан там герцогом. Как ты думаешь, весь клад мог стоить пятьдесят тысяч фунтов?
   Джейми прищурился на свое изображение в выпуклом боку графина, раздумывая. Потом он поднялся и налил еще в стакан вина, чтобы лучше думалось.
   - По весу золота нет. Но ты видела цены, за которые были проданы некоторые монеты в каталоге Майера?
   - Да.
   - Тысяча фунтов стерлингов за заплесневелый кусочек металла! - воскликнул он, удивляясь.
   - Я не думаю, что золото плесневеет, - сказала я, - но я тебя понимаю. В любом случае, - продолжила я, отметая этот вопрос взмахом руки. - Вопрос в том, является ли тюлений клад теми пятьюдесятью тысячами фунтов, которые герцог обещал Стюартам? Как ты думаешь?
   В начале 1744 года, когда Чарльз Стюарт был во Франции, пытаясь убедить своего венценосного кузена Людовика оказать ему поддержку, он получил зашифрованное письмо от герцога Сандрингема с предложением пятидесяти тысяч фунтов - достаточные средства, чтобы нанять маленькую армию - при условии, что Чарльз вторгается в Англию с целью отвоевать трон его предков.
   Явилось ли это предложение фактором, который, наконец, убедил нерешительного принца предпринять свою безнадежную попытку, мы никогда не узнаем. Таким поводом, вполне мог стать и спор с теми, с кем он пил, или пренебрежение - реальное или мнимое - его любовницы, которое могло отправить его в Шотландию с шестью товарищами, двумя тысячами датских наемников и несколькими бочками бренди, чтобы привлечь на свою сторону вождей кланов.
   В любом случае эти пятьдесят тысяч фунтов никогда не были получены, потому что герцог умер прежде, чем Чарльз достиг Англии. Другим вопросом, тревожившим меня бессонными ночами, был вопрос о том, могли ли эти деньги что-нибудь изменить. Если бы Чарльз Стюарт получил их, смог бы он привести свою оборванную армию к Лондону и вернуть себе трон и корону его отца?
   Если бы он получил их, восстание якобитов могло стать успешным, Каллодена, возможно, не было бы, мне никогда не пришлось бы возвращаться через каменный круг ... и я, и Брианна, вероятно, мы обе, умерли бы при родах и обратились в пыль за прошедшие годы. Хотя двадцати лет было достаточно, чтобы научить меня понимать тщетность всяких "если".
   Джейми раздумывал, потирая переносицу.
   - Да, возможно, - произнес он, наконец. - Учитывая специфику рынка монет и драгоценных камней ... ты же знаешь, чтобы их продать, нужно время. Если вы захотите продать их быстро, вы потеряете часть цены. Но, имея достаточно времени, чтобы найти покупателей ... да, тогда клад стоил бы пятьдесят тысяч.
   - Дункан Керр был якобитом, не так ли?
   Джейми нахмурился, кивнув головой.
   - Да. Но, Господи, деньги в таком виде совершенно не годятся, чтобы расплачиваться ими с армией.
   - Да, но в таком виде они очень компактны, и их легко спрятать, - указала я. - И если бы ты был герцогом, который совершил измену, помогая Стюартам, этот факт был бы очень важным для тебя. Посылка пятидесяти тысяч фунтов в стерлингах в железных сундуках в повозках и с охранниками привлекла бы гораздо больше внимания, чем один человек с маленькой деревянной коробочкой.
   Джейми снова кивнул.
   - Кроме того, если у вас уже было собрание редкостей, никто не удивится, если вы станете покупать еще, и, скорее всего, никто не обращает внимания, какие монеты есть в вашей коллекции. Совсем просто изъять ценные монеты и заменить их более дешевыми; никто не заметит. И нет банкира, который может проболтаться, если бы вы проводили операции с деньгами или землей.
   Он восхищенно покачал головой.
   - Это умная схема, да, кто бы ни провернул ее.
   Он вопросительно взглянул на меня.
   - Но почему тогда Дункан Керр появился только через десять лет после Каллодена? И что случилось с ним? Он прибыл, чтобы запрятать клад на тюленьем острове или забрать его?
   - И кто послал туда "Ведьму"? - закончила я за него, тоже покачав головой.
   - Проклятие, если бы я знал. Возможно, у герцога был соратник? Но если так, мы не знаем, кто это был.
   Джейми вздохнул и, немного раздраженный от долгого сидения, встал и потянулся. Он выглянул в окно, измеряя на глаз высоту солнца; его обычный способ оценивать время, независимо от того, были ли у него под рукой часы или нет.
   - Ладно, у нас будет время для размышлений в море. Почти полдень, а карета отправляется в Париж в три часа.
  
   К сожалению, аптеки на Рю де Варенн уже не существовало. На ее месте дружно теснились процветающая таверна, лавки ростовщика и ювелира.
   - Мастер Раймонд? - ростовщик нахмурил седые брови. - Я слышал о нем, мадам, - он бросил на меня осторожный взгляд, который показал, что услышанное не восхищало его, - но он съехал уже несколько лет назад. Если вам нужна хорошая аптека, вы можете обратиться к Краснеру на Пляс Алуа или мадам Верру возле Тюильри ...
   Он с интересом посмотрел на мистера Уилоуби, который сопровождал меня, потом перегнулся через стойку и доверительно обратился ко мне.
   - Вы не хотели бы продать вашего китайца, мадам? У меня есть клиент, имеющий страсть к востоку. Я мог бы получить для вас хорошую цену и взял бы за это небольшую комиссию, уверяю вас.
   Мистер Уилоуби, который не знал французского, с глубоким презрением рассматривал фарфоровую вазу в псевдовосточном стиле с нарисованными на ней фазанами.
   - Спасибо, нет, - сказала я. - Я поищу Краснера.
   Мистер Уилоуби привлек в себе относительно мало внимания в Гавре, портовом городе, изобилующем иностранцами. На улицах Парижа в куртке с подкладкой поверх своей голубой пижамы и тканью, обернутой несколько раз вокруг головы, он вызывал значительный интерес. Однако он был действительно хорошо осведомлен о травах и других лекарственных веществах.
   - Бай дзе ай, - сказал он мне, взяв семена горчицы из открытой коробки в торговом зале Краснера. - Хорошо для шен-йен ... почки.
   - Да, - произнесла я удивлено. - Откуда вы знаете?
   Он покрутил своей головой из стороны в сторону, и как я уже знала, это была его привычка, когда он радовался, что смог кого-то удивить.
   - Я знать целить давно, - вот и все, что он ответил прежде, чем повернуться и указать на корзину, содержащую нечто, похожее на высушенные комки грязи.
   - Шан-ю, - произнес он авторитетно. - Хороший, очень хороший, чистит кровь, хорошо работает печень, нет сухая кожа, помогает видеть. Вы покупать.
   Я подошла ближе, чтобы рассмотреть объект его внимания и обнаружила, что это были угри обыкновенные, которые были высушены, свернуты в шары и обильно обмазаны грязью. Тем не менее, цена была вполне разумная, и чтобы сделать ему приятное, я добавила два отвратительных шара в корзину, висящую на моей руке.
   Погода была мягкая для начала декабря, и мы пошли назад к дому Джареда на Рю Тремолин. Улицы сияли в зимнем свете и были заполнены лоточниками, нищими, проститутками, продавщицами и другими обитателями беднейшей части Парижа, во всю пользующимися временным потеплением.
   На углу Рю дю Нор и Алле де Кенар, однако, я увидела нечто необычное для этого места, высокую фигуру с покатыми плечами в черном пальто и круглой черной шляпе.
   - Преподобный Кэмпбелл! - воскликнула я.
   Он развернулся, услышав обращение и узнав меня, поклонился и снял шляпу.
   - Мистрис Малкольм! - сказал он. - Как приятно снова видеть вас.
   Его взгляд упал на мистера Уилоуби, и он моргнул, черты его лица стали жестче от неодобрения.
   - Э-э ... это мистер Уилоуби, - представила я его. - Он деловой партнер моего мужа. Мистер Уилоуби, это преподобный Арчибальд Кэмпбелл.
   - Действительно.
   Преподобный Кэмпбелл всегда имел довольно хмурый вид, но сейчас он умудрился выглядеть так, словно съел на завтрак колючую проволоку и нашел ее невкусной.
   - Я думала, вы отплыли из Эдинбурга в Вест-Индию, - сказала я, в надежде оторвать его холодный взгляд от китайца. Моя уловка сработала, его холодный взгляд переместился на меня и немного оттаял.
   - Благодарю вас за ваш интерес, мадам, - сказал он. - Я все еще питаю такие намерения. Однако срочное дело привело меня во Францию. Я отплываю из Эдинбурга в следующий четверг.
   - А как ваша сестра? - спросила я.
   Он взглянул с неприязнью на мистера Уилоуби, потом сделал шаг вбок, словно пытался скрыться от взгляда китайца, и понизил голос.
   - Ей несколько лучше, благодарю вас. Лекарства, которые вы прописали, оказались полезными. Она стала намного спокойней и теперь спит весьма регулярно. Я должен еще раз сказать вам спасибо за доброе внимание.
   - Все в порядке, - сказала я. - Я надеюсь, она легко перенесет путешествие.
   Мы расстались с обычными добрыми пожеланиями, и мы с мистером Уилоуби спустились с Рю де Нор к дому Джареда.
   - Преподобный значит святой человек, не правда? - спросил мистер Уилоуби после короткой паузы. У него была обычная для восточных людей трудность в произношении буквы "р", что делало звучание слова "преподобный" довольно экзотичным, но я хорошо поняла его.
   - Правда, - ответила я, взглянув на него с любопытством. Он пожевал губами, потом проворчал в своей забавной манере.
   - Не такой святой, этот преподобный, - заметил он.
   - Что заставило вас сказать так?
   Он взглянул на меня ясными проницательными глазами.
   - Я видеть его у мадам Жанна. Тихо говорить тогда, очень тихо, преподобный.
   - О, действительно?
   Я повернулась, чтобы поглядеть на священника, но его высокая фигура уже исчезла толпе.
   - Зловонные шлюхи, - пояснил мистер Уилоуби, делая неприличный жест возле своей промежности в качестве иллюстрации.
   - Да, я поняла, - сказала я. - Надо полагать, что плоть иногда слаба даже у священников Свободной шотландской церкви.
   Во время обеда вечером я упомянула, что видела священника, хотя ничего не сказала о замечании мистера Уилоуби о поведении преподобного в его свободное время.
   - Мне нужно было спросить, куда конкретно в Вест-Индии он направляется, - сказала я. - Не то, чтобы он прекрасный компаньон, но было бы полезно иметь кого-нибудь знакомого там.
   Джаред, который деловито поглощал пирог с телятиной, помедлил, чтобы проглотить кусок, и сказал:
   - Не беспокойся об этом, моя дорогая. Я составил для вас список полезных знакомых и написал письма, которые вы на месте передадите друзьям; они окажут вам помощь.
   Он отрезал еще значительный кусок пирога, обмакнул его в винный соус и стал жевать, задумчиво глядя на Джейми.
   Очевидно приняв какое-то решение, он проглотил кусок и сказал обыденным голосом.
  - Мы встретились честно, кузен.
   Я в замешательстве уставилась на него, но Джейми после небольшой паузы ответил.
  - И мы честно расстались.
  Узкое лицо Джареда вспыхнуло улыбкой.
   - А, - произнес он, - хорошо. Я не был уверен, но мне показалось, что стоит попробовать. Где ты был посвящен?
   - В тюрьме, - коротко ответил Джейми. - Хотя сейчас состою в инвернесской ложе.
  Джаред удовлетворенно кивнул.
   - Прекрасно. Ложи есть на Ямайке и Барбадосе, я напишу письма их мастерам. Но самая большая ложа находится на Тринидаде, более двух тысяч членов. Если тебе потребуется особая помощь в поисках мальчика, тебе лучше обратиться туда. Все, что происходит на островах, рано или поздно достигает этой ложи.
   - Вы не хотите поделиться со мной, о чем вы говорите? - прервала я.
   Джейми поглядел на меня и улыбнулся.
   - О вольных каменщиках, сассенах.
   - Ты масон? - воскликнула я. - Ты не говорил мне об этом!
   - Он не должен был, - сказал Джаред немного резко. - Масонские обряды известны только членам ложи. Я не смог бы ввести Джейми в Тринидадскую ложу, если бы он уже не был одним из нас.
   Беседа продолжалась, Джейми и Джаред погрузились в обсуждение вопросов снабжения "Артемиды", но я молчала, сконцентрировавшись на своей еде. Инцидент, как бы незначителен он не был, напомнил мне о том, как много я не знала о Джейми. А когда-то я могла сказать, что знаю его так хорошо, как один человек мог знать другого.
   И теперь бывали моменты, когда мы ночью говорили в тишине, когда я засыпала на его плече, обнимала его во время нашей любви, когда я чувствовала, что все еще знаю его, что его ум и сердце так же прозрачны для меня, как хрустальные бокалы на столе Джареда.
   Но были и другие, такие как сейчас, когда я неожиданно натыкалась на что-нибудь неизвестное из его прошлого, или видела, как он замирал с глазами, полными воспоминаний, которые я не разделяла. Неожиданно я почувствовала себя одинокой и неуверенной, словно застыла на краю пропасти, разделяющей нас.
   Нога Джейми под столом коснулась моей ноги, и он посмотрел на меня с улыбкой, спрятанной его в глазах. Он поднял свой бокал в молчаливом тосте, и я улыбнулась ему в ответ, чувствуя себя почему-то успокоенной. Жест неожиданно вернул мне воспоминание о нашей брачной ночи, когда мы сидели рядом, потягивая вино, незнакомцы, боящиеся друг друга, не связанные ничем, кроме брачного контракта ... и обещания честности.
   "Есть вещи, которые ты, может быть, не сможешь открыть мне, - сказал он тогда. - Я не стану спрашивать или вынуждать тебя. Но когда ты действительно захочешь сказать мне что-нибудь, пусть это будет правда. Сейчас между нами нет ничего, кроме уважения, а в уважении есть место для тайн, но не для лжи".
   Я сделала большой глоток из своего бокала, чувствуя, как богатый винный букет ударил мне в голову, а теплый поток окрасил щеки. Джейми глядел на меня, игнорируя монолог Джареда о бисквитах и свечах для судна. Его нога тихонько подталкивала мою в молчаливом вопросе, и я нажала своей ногой в ответ.
   - Да, я прослежу утром, - произнес он в ответ на вопрос Джареда. - Но сейчас, кузен, я думаю, мне нужно отдохнуть. Это был долгий день.
   Он отодвинул свой стул и встал, протягивая мне руку.
   - Ты присоединишься ко мне, Клэр?
   Я встала, вино, мчавшееся по моим венам, разнесло тепло по всему телу и заставило меня чувствовать себя немного легкомысленной. Наши взгляды встретились с совершенным пониманием. Теперь между нами было нечто большее, чем уважение, и было место для тайн, которые со временем будут раскрыты.
  
   Утром Джейми и мистер Уилоуби отправились с Джаредом заканчивать дела. У меня тоже было свое дело, которое я должна была выполнить одна. Двадцать лет назад в Париже я знала двух человек, которые были мне близки. Мастер Раймонд исчез, живой или мертвый. Вероятность того, что второй человек из двух еще жив, была невелика, но я должна была убедиться прежде, чем оставить Европу, быть может, навсегда. С сильно бьющимся сердцем я села в карету Джареда и сказала кучеру ехать в больницу ангелов.
  
   Могила находилась на маленьком кладбище вблизи колонн собора, предназначенном для женского монастыря. Даже при том, что воздух от Сены был холодным и влажным, а солнце закрыто облаками, окруженное стеной кладбище наполнял свет, исходящий от белого известняка, который прикрывал его от ветра. Зимой не было травы и цветов, но безлистные ветви деревьев образовывали тонкий узор на фоне неба, и яркий мох, обнимающий камни, зеленел, несмотря на холод.
   Это был маленький камень из теплого белого мрамора. Пара ангельских крыльев была распахнута на его вершине, защищая единственное слово на камне, "Фэйт".
   Я стояла, глядя вниз на него, пока мой взор не застлали слезы. Я принесла цветок, розовый тюльпан - не самая легкая вещь, которую можно найти в декабре в Париже, но у Джереда была своя оранжерея. Я опустилась на колени и положила цветок на камень, поглаживая его лепесток пальцем, словно это была щека ребенка.
   - Я думала, что не буду плакать, - сказала я немного позже.
   Я почувствовала руку матери Хильдегарды на своей голове.
   - Господь вершит так, как считает лучшим для нас, - сказала она мягко, - но он редко говорит почему.
   Я глубоко вздохнула и отерла щеки уголком плаща.
   - Это было так давно.
   Я поднялась на ноги и обернулась, чтобы увидеть мать Хильдегарду, наблюдающую за мной с выражением глубокой симпатии и интереса.
   - Я заметила, - медленно произнесла она, - что время не властно над матерями в отношении их детей. Не имеет значения, какого возраста ее ребенок - в мгновение ока она может снова увидеть каким он был, когда родился, когда сделал первый шаг, каким он был в любом возрасте в любое время, даже когда ребенок уже вырос и сам стал родителем.
   - Особенно, когда они спят, - сказала я, смотря вниз на маленький белый камень. - Тогда вы всегда можете увидеть своего ребенка.
   - А, - кивнула она с удовлетворением. - Я думаю, у вас были еще дети, у вас такой вид.
   - Да, еще один, - я взглянула на нее. - Откуда вы знаете так много о матерях и детях?
   Маленькие черные глазки проницательно сияли под тяжелыми дугами седых бровей.
   - Старым людям нужно очень мало времени для сна, - сказала она, легко пожав плечами. - Я иногда дежурю в больнице по ночам. Пациенты со мной разговаривают.
   С годами она несколько усохла, широкие когда-то плечи немного ссутулились, тонкие, как проволочная вешалка, под ее черным саржевым платьем. Но даже сейчас она была выше меня и возвышалась над большинством монахинь, похожая на пугало, но как всегда статная. Она носила с собой трость, но держалась прямо, двигалась уверенно и смотрела зорко, используя трость чаще для того, чтобы подгонять бездельников или направлять подчиненных, чем опираться на нее.
   Я высморкалась, и мы двинулись по дорожке к монастырю. Когда мы шли, я замечала тут и там маленькие могилки среди больших могил.
   - Это дети? - спросила я немного удивленная.
   - Дети монахинь, - ответила она с легкостью. Я удивленно раскрыла рот, и она, как всегда элегантно, пожала плечами.
   - Это случается, - произнесла она просто. Она сделала еще несколько шагов, потом добавила. - Не часто, конечно.
   Она обвела тростью кладбище.
   - Это место предназначено для сестер, нескольких благотворителей больницы и тех, кого они любили.
   - Сестры или благотворители?
   - Сестры. Эй, ты, болван!
   Мать Хильдегарда остановилась, обнаружив санитара, лениво прислонившегося к стене и покуривающего трубку. Пока она выговаривала ему, используя изящные ругательные выражения французского двора ее молодости, я осматривала кладбище.
   Возле дальней стены, но все еще на освященной земле был ряд табличек, каждая с именем "Кнопка" и римской цифрой, вплоть до XV, под ним. Любимые собачки матери Хильдегарды. Я поглядела на ее теперешнего компаньона. Он был черный, как смоль, и кудрявый, как персидский ягненок. Он сидел, вытянувшись в струнку, у ее ног, круглые глаза, уставленные на провинившегося санитара, молчаливо отражали громкое неодобрение матери Хильдегарды.
   Сестры и те, которых они любили.
   Мать Хильдегарда обернулась ко мне, сердитое выражение ее лица смягчилось улыбкой, которая преобразила черты горгульи в красоту.
   - Я так рада, что вы приехали, ma ch?re99, - сказала она. - Войдемте внутрь, я найду вам что-нибудь полезное для вашего путешествия.
   Повесив трость на сгибе своей руки, она для поддержки ухватилась за мое плечо теплой худой рукой с тонкой, как бумага, кожей. У меня возникло странное чувство, словно не я поддерживаю ее, а наоборот.
   Когда мы повернули в маленький тисовый переулок, ведущий к больнице, я взглянула на нее.
   - Не сочтите меня бестактной, мать, - произнесла я нерешительно, - но я хотела бы задать вам один вопрос ...
   - Восемьдесят три, - быстро ответила она и широко усмехнулась, показав большие желтые, как у лошади, зубы. - Все хотят знать, - добавила она с удовлетворением. Она оглянулась назад через плечо на крошечное кладбище и приподняла одно плечо в небрежном галльском пожатии.
   - Еще не время, - сказала она уверенно. - Господь знает, как много еще работы нужно сделать.
  
  41
  МЫ СТАВИМ ПАРУСА
  
   Был холодный серый день - в декабре в Шотландии другого не бывает - когда "Артемида" подошла к мысу Рат на северо-западном побережье.
   Я выглянула из окна таверны в непроницаемую морось, скрывающую прибрежные скалы. Пейзаж гнетуще напоминал местность возле тюленьего острова, с таким же воздухом, пропитанным запахом гниющих водорослей, и грохотом волн столь громким, что мешал разговору даже внутри таверны. Молодой Иэн был захвачен в плен почти месяц назад. Уже прошло рождество, а мы все еще были в Шотландии, не далее чем в нескольких милях от тюленьего острова.
   Несмотря на холодный дождь, Джейми, слишком беспокойный, чтобы оставаться в помещении, вышагивал взад и вперед по причалу. Морское путешествие из Франции назад в Шотландию оказалось для него не лучше предыдущего пересечения Канала, и я понимала, что перспектива двух- или трехмесячного путешествия на борту "Артемиды" наполняла его страхом. В то же время его нетерпение отправиться в погоню за похитителями Иэна было так велико, что любая задержка приводила его в бешенство. Я не раз просыпалась среди ночи, чтобы обнаружить, что он ушел бродить по гаврским улицам.
   Как ни странно, эта последняя задержка была делом его рук. Мы вошли в порт на мысе Рат, чтобы забрать Фергюса и маленькую группу контрабандистов, за которыми Джейми его отправил еще до того, как мы отплыли в Гавр.
   - Совершенно неизвестно, что мы обнаружим в Вест-Индии, сассенах, - объяснил мне Джейми. - Я не намереваюсь идти на пиратов в одиночку, а также драться с ними вместе с людьми, которых я не знаю.
   Все контрабандисты были людьми побережья и привыкли к лодкам и морю, если не к кораблям; их можно было нанять в команду "Артемиды", которая была не укомплектована из-за того, что мы отплывали в конце сезона.
   Мыс Рат был маленьким портом с незначительным движением в это время года. Помимо "Артемиды", к деревянному причалу были пришвартованы несколько рыбацких лодок и кеч. На причале находилась также маленькая таверна, в которой люди с "Артемиды" с удовольствием проводили время ожидания. Не поместившиеся в помещении мужчины сидели под окнами, поглощая кувшины пива, которые им передавали товарищи изнутри таверны. Джейми мерил шагами берег, заходя внутрь только, чтобы поесть, и тогда он сидел возле огня, а поднимающиеся струйки пара от его промокшей одежды символизировали возрастающую тяжесть на его душе.
   Фергус опаздывал. Никто, казалось, не возражал против ожидания, кроме капитана и Джейми. Капитан Райнес, располневший пожилой человек невысокого роста, проводил большую часть времени на палубе, поглядывая одним глазом на пасмурное небо, другим на барометр.
   - Как сильно пахнет, сассенах, - заметил Джейми в один из своих визитов в таверну. - Что это?
   - Свежий имбирь, - ответила я, показывая остатки корня, который я протирала через терку. - Из всего, что у меня имеется, это самое лучшее средство от тошноты.
   - О, да?
   Он взял чашку, понюхал ее содержимое и громогласно чихнул к большому удовольствию окружающих. Я схватила чашку прежде, чем он мог уронить ее.
   - Он не предназначен для нюхания, - сказала я. - Его кладут в чай. И я чертовски надеюсь, что он помогает, иначе тебя не ждет ничего хорошего.
   - О, не волнуйтесь мисиз, - уверил меня один из старых моряков, услышавший наш разговор. - Новички почти всегда чувствуют себя плохо в первый день или два. Но обычно они скоро приходят в себя, на третий день они совершенно привыкают к качке и носятся по снастям, как птички.
   Я посмотрела на Джейми, который в данный момент совершенно не походил на птичку. Однако это замечание, казалось, вселило в него немного надежды, лицо его несколько прояснилось, и он махнул служанке, принести кружку пива.
   - Может быть, так оно и есть, - сказал он. - Джаред говорил то же самое. Морская болезнь не длится больше нескольких дней, если море спокойное.
   Он глотнул немного пива, потом, все более воодушевляясь, отпил большой глоток.
   - Полагаю, я смогу выдержать три дня.
  
   Под вечер второго дня появилась цепочка из шести мужчин, двигающихся вдоль каменистого берега на косматых шотландских пони.
   - Впереди едет Реберн, - сказал Джейми, заслоняя ладонью глаза и прищуриваясь, чтобы узнать людей в шести маленьких точках, - после него Кеннеди, потом Иннес - у него нет левой руки, видишь? - и Мелдрам, а за ним, значит, будет МакЛеод, они всегда ездят рядом. Последний человек, это Гордон или Фергюс?
   - Это, должно быть, Гордон, - сказала я, всматриваясь через его плечо в приближающихся мужчин. - Он слишком толстый, чтобы быть Фергюсом.
   - Где Фергюс, черт побери? - спросил Джейми Реберна, когда контрабандисты прибыли и, познакомившись со своим новым товарищам по плаванью, уселись за горячий ужин и кружки с элем.
   Реберн потряс головой в ответ, торопливо проглатывая кусок мясного пирога.
   - Это, ну, он сказал мне, что у него есть дело, и попросил меня нанять лошадей, найти Мелдрама и МакЛеода и попросить их приехать. Они были в то время в море на лодках и не ожидались раньше, чем через два дня ...
   - Какое дело? - резко спросил Джейми, но получил в ответ лишь пожатие плеч. Джейми что-то пробормотал под нос по-гэльски и вернулся к своему ужину без дальнейших комментариев.
   С командой, теперь полной - за исключением Фергюса - мы начали приготовления для отплытия с раннего утра. На палубе творился организованный беспорядок, люди сновали туда и сюда, неожиданно выскакивая из люков и сваливаясь со снастей, словно мертвые мухи. Джейми стоял возле штурвала, стараясь держаться в стороне, но предлагал свою помощь всякий раз, когда требовалась только физическая сила, а не умение и навык. Но по большей части он просто стоял, уставившись на прибрежную дорогу.
   - Мы должны отплыть в полдень или мы пропустим прилив, - сказал капитан Рейнс спокойно, но твердо. - В течение двадцати четырех часов нас ждет плохая погода; барометр падает, я чувствую это своей шеей, - капитан нежно потер указанную часть тела и кивнул на небо, ставшее свинцово-серым. - Мне бы не хотелось плыть в шторм, и если мы хотим попасть в Вест-Индию как можно скорее ...
   - Да, я понимаю, капитан, - прервал его Джейми. - Конечно, вы должны делать то, что считаете лучшим.
   Он отступил назад, позволяя пройти моряку с грузом, и капитан исчез, выкрикивая приказы.
   Пока день тянулся, Джейми казался спокойным, как обычно, но я заметила, что его негнущиеся пальцы все чаще постукивали по бедру, выказывая его растущее беспокойство. Да, он беспокоился. Фергюс был с ним с того дня, когда двадцать лет назад Джейми нашел его в парижском борделе и нанял, чтобы красть письма Чарльза Стюарта.
   Более того, Фергюс жил в Лаллиброхе еще до того, как родился молодой Иэн. Мальчик был Фергюсу, как младший брат, а Джейми - почти как родной отец. Я не могла вообразить такое дело, которое могло бы удержать Фергюса вдали от него. Джейми тоже, и его пальцы выбивали тихую дробь по деревянным поручням.
   Но время поджимало, и Джейми неохотно развернулся, оторвав взгляд от пустынного берега. Люки задраивались, канаты сворачивались в бухты, несколько моряков спрыгнули на берег, чтобы отвязать швартовочные тросы толщиной с мое запястье.
   Я с молчаливым участием дотронулась до руки Джейми.
   - Тебе лучше спуститься вниз, - сказала я. - У меня есть спиртовка. Я заварю тебе имбирный чай, а потом ...
   Звук от копыт несущейся галопом лошади разнесся эхом вдоль берега, отражаясь от прибрежных скал, потом появился сам всадник.
   - Это он, маленький оболтус, - произнес Джейми с облегчением в голосе, его напряженное тело немного расслабилось. Он повернулся к капитану Рейнсу, вопросительно приподняв одну бровь. - Прилив еще не ушел? Тогда отходим.
   - Отчаливаем! - проревел капитан, и все пришло в движение. Последние канаты, держащие нас у причала, были отвязаны и аккуратно уложены, тросы вокруг нас натянулись, паруса над головой захлопали под хриплые, словно ржавое железо, крики боцмана, носившегося вверх и вниз по палубе.
   - Пошла, пошла! Взметая пыль, скользит, дрожа, тяжелый киль!100 - продекламировала я, с восхищением ощущая дрожь палубы под моими ногами, когда судно ожило, словно энергия всей команды, преобразованная мощью наполненных ветром парусов, передалась его неодушевленной громадине.
   - О, Боже, - произнес Джейми замогильным голосом, почувствовав то же самое. Он вцепился за поручни, закрыл глаза и сглотнул.
   - Мистер Уилоуби говорит, что у него есть средство от морской болезни, - сказала я, с сочувствием наблюдая за ним.
   - Ха, - сказал он, не открывая глаз. - Я знаю его средство, и если он думает, что я позволю ему ... Что такое, черт побери?
   Я развернулась, посмотреть, что прервало его. Фергюс был на палубе, помогая слезть девушке, неловко взгромоздившейся на ограждение; ее светлые длинные волосы развевались по ветру. Дочь Лаогеры - Марсали МакКимми.
   Прежде, чем я смогла что-нибудь произнести, Джейми бросился мимо меня к паре.
   - Что, во имя всех святых, вы делаете, идиоты? - кричал он, когда я смогла добраться до них через препятствия в виде тросов и моряков. Он угрожающе возвышался над парой, почти на фут над каждым из них.
   - Мы поженились, - сказал Фергюс, смело выступая вперед Марсали. Он выглядел испуганным и возбужденным; его лицо было бледно.
   - Поженились?! - руки Джейми сжались в кулаки, и Фергюс невольно сделал шаг назад, почти наступив на ноги Марсали. - Как поженились?
   Я подумала, что это риторический вопрос, но это было не так. В оценке ситуации Джейми, как всегда, опередил меня и ухватил самую суть вопроса.
   - Вы уже спали? - спросил он прямо. Стоя за ним, я не могла видеть его лица, но я могла представить его выражение, хотя бы по тому эффекту, который оно оказывало на Фергюса. Француз побледнел еще на несколько оттенков и нервно облизывал губы.
   - Ээ ... нет, милорд, - сказал он, в то время как Марсали, сверкая глазами и выпятив подбородок, вызывающе произнесла: "Да".
   Джейми быстро перевел взгляд с одного на другого, громко фыркнул и отвернулся.
   - Мистер Уоррен! - позвал он корабельного штурмана. - Будьте добры, вернитесь к берегу!
   Оторванный от работы, мистер Уоррен остановился с открытым от удивления ртом и сначала взглянул на Джейми, потом - весьма выразительно - на удаляющуюся береговую линию. За время, прошедшее с момента появления молодоженов, "Артемида" переместилась более чем на тысячу ярдов от берега, и скалы удалялись от нас с возрастающей скоростью.
   - Я полагаю, он не может, - сказала я. - Я думаю, мы уже попали в приливное течение.
   Не будучи моряком, Джейми провел достаточно времени среди них, чтобы понимать, что время и прилив никого не ждут. Он вдохнул через сжатые зубы, затем дернул головой в сторону трапа, ведущего в каюты.
   - Спускайтесь вниз, вы оба.
   В крошечной каюте Фергюс и Марсали сели на одну койку, крепко держась за руки. Джейми махнул мне рукой, сесть на вторую койку, и повернулся к парочке, уперев руки в бока.
   - А теперь, - сказал он. - Что за глупость с женитьбой?
   - Это верно, милорд, - ответил Фергюс, все еще бледный, но с горящими от волнения глазами. Его рука на локте Марсали напряглась; крюк второй руки неподвижно лежал на его бедре.
   - Да? - произнес Джейми с большим скептицизмом. - И кто поженил вас?
   Двое поглядели друг на друга, и Фергюс коротко облизнул губы перед ответом.
   - Мы ... мы заключили брачный контракт.
   - Перед свидетелями, - вставила Марсали. В отличие от бледного Фергюса, она сильно раскраснелась. У нее была кожа, как у ее матери, словно лепесток розы, но упрямо сжатые челюсти, вероятно, достались ей от кого-то другого. Она положила руку на грудь, где что-то хрустнуло под ее ладонью.
   - У меня здесь контракт с подписями.
   Джейми издал низкий рычащий звук. Согласно шотландским законам два человека могли заключить юридически значимый брак, просто взявшись за руки перед свидетелями и объявив себя мужем и женой.
   - Ну, ладно, - сказал он. - Но вы еще не спали вместе, а контракта недостаточно в глазах церкви.
   Он взглянул в кормовой иллюминатор, где едва виднелись скалы сквозь разрывы в тумане, потом решительно кивнул.
   - Мы остановимся в Льюисе за последней провизией. Марсали высадится там, я отправлю двух моряков, чтобы проводить ее до дома матери.
   - Вы не сделаете этого! - закричала Марсали. Она выпрямилась и впилась взглядом в отчима. - Я еду с Фергюсом!
   - О, нет, ты не едешь, девочка! - рявкнул Джейми. - Подумай о своей матери! Сбежала, не сказав ни слова, и оставила ее беспокоиться ...
   - Я сказала ей, - Марсали выпятила квадратную челюсть. - Я послала ей письмо из Инвернесса и написала, что вышла замуж за Фергюса, и мы уплываем вместе с тобой.
   - Иисус милостивый! Она подумает, что я все знал!
   Джейми был поражен ужасом.
   - Мы ... я ... просил у леди Лаогеры руки ее дочери, милорд, - вмешался Фергюс. - В прошлом месяце, когда я приезжал в Лаллиброх.
   - Ага. Ты можешь не говорить, что она ответила, - сухо произнес Джейми, увидев внезапно покрасневшее лицо Фергюса, - потому что я думаю, что общий смысл того, что она сказала, было "нет".
   - Она назвала его ублюдком! - воскликнула Марсали с негодованием. - И преступником, и ... и ...
   - Он ублюдок и преступник, - указал Джейми. - И к тому же калека без всякого состояния; я уверен, что твоя мать это тоже отметила.
   - Меня это не волнует! - Марсали схватила руку Фергюса и посмотрела на него со страстным обожанием. - Я хочу быть с ним.
   Озадаченный Джейми провел пальцем по губам. Потом он вздохнул и продолжил возражать.
   - Как бы то ни было, - произнес он, - ты слишком молода, чтобы выйти замуж.
   - Мне пятнадцать лет, я достаточно взрослая!
   - Да, а ему тридцать! - рявкнул Джейми. Он покачал головой. - Нет, девочка, жаль, но я не могу позволить тебе сделать это. И к тому же путешествие будет слишком опасное ...
   - Вы берете ее!
   Подбородок Марсали высокомерно дернулся в моем направлении.
   - Не трогай Клэр, - сказал Джейми холодным голосом. - Она тебя не касается, и ...
   - О, да? Вы оставили мою мать ради этой английской шлюхи и сделали ее посмешищем для всей округи, и это меня не касается? - Марсали вскочила и топнула ногой. - И вы осмеливаетесь говорить мне, что мне делать?
   - Да, - сказал Джейми, с трудом удерживая гнев. - Мои личные дела тебя не касаются ...
   - А мои - вас!
   Встревоженный Фергюс вскочил на ноги, пытаясь успокоить девочку.
   - Марсали, ma ch?re, ты не должна так разговаривать с милордом. Он только ...
   - Я буду разговаривать с ним, как захочу!
   - Нет, ты не будешь!
   Удивленная резким тоном Фергюса, Марсали моргнула. Будучи только на дюйм или два выше, чем его юная жена, француз обладал какой-то властностью, которая заставляла его казаться выше, чем он был на самом деле.
   - Нет, - повторил он более мягко. - Сядь, ma p"tite101.
   Он заставил ее сесть на койку и встал перед ней.
   - Милорд был для меня больше, чем отец, - сказал он ей мягко. - Я обязан ему своей жизнью тысячу раз. Он также твой отчим. Как бы твоя мать ни относилась к нему, он всегда поддерживал и защищал ее, тебя и твою сестру. По крайней мере, ты должна уважать его.
   Марсали закусила губу, сверкая глазами. Наконец, она смущенно опустила голову.
   - Я сожалею, - пробормотала она, и напряженная атмосфера к каюте немного разрядилась.
   - Все в порядке, девочка, - сказал Джейми грубовато. Он посмотрел на нее и вздохнул. - Тем не менее, Марсали, я должен отправить тебя назад к твоей матери.
   - Я не уйду, - девушка вела себя более спокойно, но ее резкий подбородок был так же упрямо выдвинут. Она поглядела на Фергуса, затем на Джейми. - Он говорил, что мы не спали вместе, но это не так. Если вы отошлете меня домой, то я скажу всем, что он брал меня, и ... я или буду женой, или моя жизнь будет погублена.
   Тон ее был тверд и решителен. Джейми закрыл глаза.
   - Господи, избавь меня от женщин, - произнес он сквозь зубы, потом открыл глаза и впился в нее взглядом.
   - Хорошо! - сказал он. - Вы поженитесь, но сделаете это по всем правилам перед священником. Мы найдем его в Вест-Индии, когда приплывем туда. И до тех пор, пока ваш брак не будет освящен, Фергюс до тебя не дотронется. Ясно?
   Он окинул их свирепым взглядом.
   - Да, милорд, - сказал Фергюс, засветившись от радости. - Merci beaucoup!102
   Марсали, сузив глаза, уставилась на Джейми, но увидев, что его невозможно переубедить, скромно опустила голову, кинув искоса взгляд на меня.
   - Да, папа, - сказала она.
  
   Вопрос с тайной женитьбой Фергюса временно отвлек Джейми от движения судна, но эффект длился недолго. Он помрачнел и позеленел, но отказывался уйти с палубы, пока берег Шотландии был в поле зрения.
   - Я, возможно, никогда не вижу ее снова, - произнес он уныло, когда я попыталась убедить его спуститься и лечь спать. Его только что вырвало за борт, и он тяжело навалился на перила, с тоской уставившись на холодное негостеприимное побережье, оставшееся позади нас.
   - Нет, ты ее еще увидишь, - произнесла я с бездумной уверенностью. - Ты вернешься. Я не знаю когда, но я знаю, ты вернешься.
   Он повернул голову, озадаченно глядя на меня. Потом призрак улыбки коснулся его губ.
   - Ты видела мою могилу, - сказал он мягко, - да?
   Я колебалась, но он не казался расстроенным, и я кивнула.
   - Все в порядке, - сказал он и закрыл глаза, тяжело дыша. - Можешь ... не говорить мне когда, если не хочешь.
   - Я не могу, - сказал я. - Там не было никаких дат. Только твое имя ... и мое.
   - Твое?
   Его глаза резко открылись.
   Я снова кивнула, чувствуя, как напряглось мое горло при воспоминании о той гранитной плите. Это был так называемый "свадебный камень"103, четверть круга, вырезанная так, чтобы составлять со второй половиной полную арку. Я видела, конечно, только одну половину.
   - На нем было твое полное имя. Вот почему я поняла, что это ты. А внизу была написано "Любимый муж Клэр". В то время я не могла понять как ... но теперь, конечно, все понятно.
   Он медленно кивнул, усваивая информацию.
   - Да, понятно. Ну, полагаю, если я буду в Шотландии и все еще буду твоим мужем ... то, возможно, "когда" не имеет значения, - он улыбнулся мне тенью своей прежней улыбки и добавил, - Это означает также, что мы найдем молодого Иэна, потому что, скажу тебе, сассенах, без него в Шотландию я не вернусь.
   - Мы найдем его, - сказала я с уверенностью, которую не чувствовала. Я положила руку на его плечо и, стоя рядом с ним, наблюдала, как Шотландия медленно отступала вдаль.
  
   Когда наступил вечер, и шотландские скалы исчезли в морском тумане, Джейми, замерзший до крайности и белый, как полотно, позволил увести себя вниз и уложить спать. И тут обнаружились непредвиденные последствия его ультиматума Фергюсу.
   На корабле было только две отдельные каюты, не считая капитанской, и если Фергюсу и Марсали было запрещено жить вместе, пока их союз не будет благословен должным образом, то совершенно очевидно, что Джейми и Фергюс должны были располагаться в одной каюте, а мы с Марсали - в другой. Кажется, это будет неприятное путешествие во многих отношениях.
   Я надеялась, что болезнь Джейми ослабнет, если он не будет видеть колебания морской стихии, но бесполезно.
   - Опять? - произнес пробудившийся Фергюс, приподнимаясь на локте. - Как он может? Он ведь ничего не ел целый день!
   - Скажи это ему, - ответила я, стараясь дышать ртом, осторожно пробираясь с тазиком к двери в тесноте каюты. Пол поднялся и упал под моими ногами, и я с трудом сохранила равновесие.
   - Миледи, позвольте мне.
   Фергюс слез с койки и протянул руку за тазиком, покачиваясь и едва не врезаясь меня.
   - Вы должны пойти и лечь спать, миледи, - сказал он, беря тазик из моих рук. - Не беспокойтесь, я присмотрю за ним.
   - Хорошо ...
   Мысль о постели была, бесспорно, заманчивой. День выдался очень долгий.
   - Иди, сассенах, - произнес Джейми. Он был страшно бледен, и в свете масляного светильника, висевшего на стене, его лицо блестело от пота. - Я буду в порядке.
   Это была совершенная неправда, но вряд ли мое присутствие сможет существенно помочь. С тем малым, что можно было сделать, Фергюс мог справиться один, в конце концов, от морской болезни нет лекарства. Можно было только надеяться, что Джаред был прав, и она пройдет сама, когда "Артемида" выйдет на просторы Атлантики.
   - Хорошо, - сказала я, сдаваясь. - Может быть, утром ты будешь чувствовать себя лучше.
   Джейми на мгновение приоткрыл один глаз, застонал и, содрогнувшись, закрыл его снова.
   - Или, может быть, я буду мертв, - предположил он.
   На такой "ободряющей" ноте я вышла в темный коридор, чтобы споткнуться возле дверей каюты о распростертое тело мистера Уилоуби. Он удивленно закряхтел, но увидев, что это была всего лишь я, встал на четвереньки и заполз в каюту. Игнорируя возмущенное восклицание Фергюса, он обнял ножку стола и быстро впал в спячку с блаженным выражением на маленьком круглом лице.
   Моя каюта была напротив, но я помедлила, чтобы вдохнуть свежий воздух, вливающийся сверху с палубы. Оттуда доносилось удивительное разнообразие звуков, от скрипа и треска древесины, до хлопанья парусов, воя снастей и слабого эха голосов.
   Несмотря на шум и холод, льющийся из коридора, Марсали крепко спала, Хорошо, по крайней мере, мне не нужно было с ней разговаривать.
   Несмотря ни на что, я чувствовала к ней симпатию. Вероятно, не этого она ожидала в свою первую брачную ночь. Было слишком холодно, поэтому я, не раздеваясь, залезла в кровать, представляющую собой короб из досок, и прислушалась к звукам вокруг меня. Я слышала шипение воды, трущейся о корпус судна, всего лишь в футе или двух от моей головы. Это был поразительно утешающий звук. Под песню ветра и слабые звуки рвоты через коридор я мирно уснула.
  
   "Артемида" была довольно чистым судном, но при наличии тридцати двух мужчин (и двух женщин) на пространстве восемьдесят футов длиной и двадцать пять шириной, вместе с шестью тоннами грубо выделанных шкур, сорока баррелями серы и множеством листов меди и олова, можно было ожидать, что гигиена значительно пострадает.
   Уже на второй день я вспугнула крысу - маленькую крысу, как указал Фергюс, но все же крысу - в трюме, куда я пошла, чтобы забрать большую медицинскую коробку, которую во время погрузки убрали туда по ошибке. По ночам в моей каюте слышался тихий шелест; при зажжении фонаря оказалось, что он принадлежал нескольким дюжинам тараканов среднего размера, которые в панике разбежались от света.
   Боковые галереи по обеим сторонам носа корабля, служившие морякам в качестве туалета, были лишь парой досок со стратегической щелью между ними, нависавшими на высоте восьми футов над волнами, так что пользователя в самый неподходящий момент могло обдать холодной морской водой. Я подозревала, что этот факт наряду с диетой из соленой свинины и галет явился причиной эпидемии запоров среди моряков.
   Мистер Уоррен, корабельный штурман, гордо сообщил мне, что палубы мылись каждое утро, медные части драились, и все вообще в полном порядке, если учесть, что мы находимся на корабле. Однако вся эта уборка не могла одолеть того факта, что тридцать четыре человека располагались на весьма ограниченном пространстве.
   С учетом указанных обстоятельств я была сильно поражена, когда на второе утро нашего путешествия открыла дверь камбуза в поисках кипяченой воды.
   Я ожидала увидеть там такую же грязь, как и всюду, и была ослеплена блеском солнечного света на медных кастрюлях, начищенных настолько, что металл отливал розовым цветом. Я мигнула, и когда мои глаза адаптировались, увидела, что стены камбуза были заставлены буфетами и встроенными полками, способными выдержать самое сильное волнение моря.
   Синие и зеленые стеклянные бутылки со специями, каждая упакованная в кусочек фетра, мягко тряслись на полке над горшками. Ряды ножей, топоров и вертелов угрожающе мерцали в количестве, достаточном для разделки китовой туши, если понадобится. Двойная полка на переборке была заполнена банками и плоскими тарелками, на которых зеленели проросшие луковицы. Огромная кастрюля тихо кипела на печи, испуская ароматный пар. И посреди всего этого безупречного блеска стоял повар, рассматривая меня мрачными глазами.
   - Вон, - произнес он.
   - Доброе утро, - сказала я, как можно, приветливее. - Меня зовут Клэр Фрейзер.
   - Вон, - повторил он таким же суровым голосом.
   - Я миссис Фрейзер, жена суперкарго и корабельный хирург, - продолжила я, отвечая ему смелым взглядом. - Мне нужен галлон горячей воды, чтобы помыть голову.
   Его маленькие ярко-синие глаза стали еще более узкими и более яркими; темные зрачки нацелились на меня, словно дуло пистолета.
   - Я Алозиус О'Шонесси Мерфи, - сказал он, - корабельный кок. И я требую, чтобы вы убрали свои ноги с моих чистых полов. Женщинам нет хода в мой камбуз, - и он с негодованием уставился на меня из-под черного хлопкового платка, повязанного на голове.
   Мерфи был на несколько дюймов ниже меня, но восполнял это тем, что был на три фута больше меня в обхвате и имел борцовские плечи и голову размером с пушечное ядро, сидящую на плечах без всякого намека на шею. Деревянная нога завершала его внешний вид.
   Я с достоинством сделала один шаг назад и заговорила с ним на безопасном расстоянии из коридора.
   - В таком случае, - сказал я, - вы можете послать горячую воду с дневальным.
   - Я могу, - согласился он, - но не стану.
   Он повернулся спиной ко мне, показывая, что разговор окончен, и стал рубить баранину на колоде.
   Я мгновение стояла в коридоре, размышляя. Топор с глухим стуком равномерно опускался на дерево. Мистер Мерфи потянулся к полке со специями и, не глядя, схватив бутылку, щедро спрыснул ее содержимым разделанное мясо. Пыльный запах шалфея наполнил воздух, тут же поглощенный острым запахом луковицы, раздвоенной легким взмахом топорика и брошенной в приготовленную смесь.
   Очевидно, команда "Артемиды" питалась не только соленой свининой и галетами. Теперь я начинала понимать причину довольно упитанного телосложения капитана Рейнса. Я сунула голову в дверь, позаботившись, чтобы тело оставалось снаружи.
   - Кардамон, - сказал я решительно. - Мускатный орех, целиком. Высушенный в этом году. Свежий экстракт аниса. Имбирь, два больших корня без пятен.
   Я сделала паузу. Мистер Мерфи прекратил рубить мясо, топор застыл над колодой.
   - И, - добавила я, - полдюжины цельных бобов ванили. С острова Цейлон.
   Он медленно развернулся, вытирая руки о кожаный передник. В отличие от камбуза ни его передник, ни другая одежда на нем не отличались чистотой.
   У него было широкое, красное лицо, обрамленное жесткими, словно щетка, бакенбардами песчаного цвета, которые немного подрагивали, когда он смотрел на меня, словно усики большого насекомого. Его язык высунулся, облизывая сморщенные губы.
   - Шафран? - спросил он хрипло.
   - Половина унции, - ответила я быстро, стараясь не показывать своего триумфа.
   Он сделал глубокий вздох, его маленькие синие глаза ярко замерцали.
   - За дверью есть циновка, мэм, можете вытереть ноги и войти.
  
   Помыв одну голову в условиях ограниченного количества воды и терпимости Фергюса, я удалилась в свою каюту, чтобы приготовиться к завтраку. Марсали там не было; без сомнения, она ушла позаботиться о Фергюсе, усилия которого в оказании мне помощи были почти героическими.
   Я протерла руки спиртом, расчесала волосы и перешла коридор, чтобы посмотреть - хотя и без большой надежды - захочет ли Джейми чего-нибудь выпить или съесть. Одного взгляда хватило, чтобы разувериться в этом.
   Марсали и я занимали большую каюту из двух; это означало, что на каждую из нас приходилось около шести квадратных футов площади, которая так же включала кровати. Данные кровати представляли собой коробки из досок приблизительно пяти с половиной футов длиной. Марсали прекрасно умещалась в своей коробке, но мне приходилось спать, согнувшись, от чего я просыпалась с покалыванием в обеих ногах.
   Такие же кровати были у Джейми и Фергюса в каюте. Джейми лежал в своей коробке, свернувшись, словно улитка в раковине, которую он сейчас сильно напоминал своим внешним видом, будучи влажным и бледно-серым по цвету с желтыми и зелеными полосами, выглядевшими мерзко на фоне его рыжих волос. Он приоткрыл один глаз, когда услышал, что я вошла, короткое время рассматривал меня и закрыл его снова.
   - Не очень хорошо, да? - сказала я сочувственно.
   Он снова приоткрыл глаз и, казалось, хотел что-то сказать. Он открыл рот, передумал и закрыл его.
   - Нет, - произнес он и снова закрыл глаз.
   Я осторожно погладила его волосы, но он так погрузился в страдание, что не заметил этого.
   - Капитан Рейнс сказал, что завтра, скорее всего, будет тихо, - попыталась я утешить его. Да и сейчас море не было слишком бурным, хотя волны были довольно высоки, заставляя корабль подниматься и падать.
   - Это не важно, - произнес он, не открывая глаз. - Я буду мертв к тому времени ... по крайней мере, я надеюсь на это.
   - Не бойся, - сказала я, покачав головой. - Никто не умирает от морской болезни, хотя должна сказать, что это кажется удивительным, глядя на тебя.
   - Дело не в том.
   Он открыл глаза и с трудом приподнялся на локтях, это усилие покрыло его липким потом, а губы побелели.
   - Клэр, будь осторожна. Я должен был сказать тебе раньше, но я не хотел тебя волновать и думал ...
   Лицо его изменилось. Хорошо знакомая с этим выражением физической немощи, я вовремя подставила тазик.
   - О, Боже.
   Он, закрыв глаза, без сил откинулся на подушку, бледный, как простыня.
   - Что ты хотел сказать мне? - спросила я, сморщив нос, когда ставила тазик на пол возле двери. - Что бы это ни было, тебе следовало рассказать обо всем перед отплытием. Да что сейчас говорить.
   - Я не думал, что будет так плохо, - пробормотал он.
   - Ты никогда не думаешь, - произнесла я довольно едким тоном. - Так, что ты хотел сказать мне?
   - Спроси Фергюса, - сказал он. - Скажи, что я велел рассказать тебе все. И скажи ему, что с Иннесом все в порядке.
   - О чем ты говоришь?
   Я была несколько встревожена - морская болезнь не предусматривала бредовое состояние.
   Его глаза открылись и с большим усилием уставились на меня. Бусинки пота заблестели на его бровях и над верхней губой.
   - Иннес, - сказал он. - Он не может быть тем человеком. Он не хочет убить меня.
   Дрожь пробежала по моей спине.
   - С тобой все в порядке, Джейми? - спросила я и нагнулась, чтобы вытереть ему лицо. В ответ он слабо улыбнулся мне. У него не было жара, и глаза были ясные.
   - Кто? - осторожно спросила я с внезапным чувством, что кто-то смотрит на меня сзади. - Кто хочет убить тебя?
   - Я не знаю.
   Мимолетная судорога исказила его черты, но он сжал губы и преодолел ее.
   - Спроси Фергюса, - прошептал он, когда смог говорить снова. - Тайно. Он расскажет тебе.
   Я чувствовала себя чрезвычайно беспомощно. Я не имела никого понятия, о чем он говорил, но если какая-либо опасность существовала, я не собиралась оставлять его одного.
   - Я подожду, когда он спустится, - сказала я.
   Его рука медленно скользнула под подушку и появилась оттуда с кинжалом, который он прижал к груди.
   - Со мной все будет хорошо, - сказал он. - Иди, сассенах. Я не думаю, что они осмелятся напасть днем, если вообще осмелятся.
   Я не нашла это заверение ободряющим, но, кажется, пока ничего нельзя было сделать. Он лежал совершенно неподвижно с прижатым к груди кинжалом, словно фигура на надгробном камне.
   - Иди, - прошептал он снова, еле шевеля губами.
   За дверью в конце коридора что-то шевелилось в тени. Напряженно всматриваясь туда, я признала шелковую фигура мистера Уилоуби, который сидел на полу, упершись подбородком в колени. Увидев меня, он раздвинул колени и вежливо склонил голову между ними.
   - Не волнуйся, благородная первая жена, - уверил он меня свистящим шепотом. - Я наблюдаю.
   - Хорошо, - сказала я. - Продолжайте.
   И в большом смятении ума вышла, чтобы найти Фергюса.
  
   Фергюс, которого я нашла с Марсали на корме, где они разглядывали пенный след корабля и больших белых птиц, был более оптимистичен.
   - Мы не совсем уверены, что кто-то действительно собирается убить милорда, - объяснил он. - Бочки на складе, возможно, были несчастным случаем - я видел не раз, что такие вещи случаются - и также огонь в сарае, но ...
   - Подожди минутку, Фергюс, - прервала я его, схватив за рукав. - Какие бочки, какой огонь?
   - О, - произнес он удивленно, - милорд не говорил вам?
   - Милорд болен и не способен сообщить мне ничего, кроме того, чтобы я спросила тебя.
   Фергюс покачал головой, прищелкивая языком.
   - Он не думал, что так сильно разболеется, - сказал он. - Он всегда болеет и, тем не менее, каждый раз, когда садится на корабль, уверяет, что это вопрос воли; его разум должен возобладать, и он не позволит своему желудку диктовать условия. Но уже в десяти футах от причала он становится зеленым.
   - Упрямый дурачок, - сказала я, позабавленная этим описанием.
   Марсали стояла позади Фергюса, с надменным видом притворяясь, что не видит меня. Однако услышав слова Фергюса, коротко фыркнула от смеха. Поймав мой взгляд, она вспыхнула и в замешательстве обернулась к морю.
   Фергюс улыбнулся и пожал плечами.
   - Вы же знаете, какой он, миледи, - произнес он с симпатией. - Он может умирать, и никто этого даже не поймет.
   - Ты понял бы, если бы спустился и посмотрел на него, - сказала я немного резко. В то же время я испытала удивление, сопровождаемое слабым ощущением тепла под ложечкой. Фергюс был с Джейми почти каждый день в эти двадцать лет, и Джейми не мог признаться ему в своей слабости, которую он легко выказывал передо мной. Если бы он умирал, я бы точно знала об этом.
   - Мужчины, - произнесла я, качая головой.
   - Миледи?
   - Неважно, - сказала я. - ты говорил о бочках и об огне.
   - А, да, действительно, - Фергюс провел по своим густым волосам крюком руки. - Это было за день до того, как я снова встретил вас у мадам Жанны.
   День, когда я вернулась в Эдинбург, за несколько часов до того, как я нашла Джейми в лавке печатника. Он был в Бернтисленде, где ночью встретился с Фергюсом и командой из шести мужчин, чтобы, пользуясь поздним зимним рассветом, забрать несколько бочек мадейры, ввезенных контрабандой среди невинных мешков с мукой.
   - Мадера не впитывается в дерево так быстро, как некоторые другие вина, - объяснил Фергюс. - Вы не сможете провезти бренди под носом таможенников, так как собаки сразу учуют его запах, но с мадерой все не так, особенно если она была недавно разлита в бочонки.
   - Собаки?
   - У таможенных инспекторов есть собаки, обученные по нюху разыскивать такую контрабанду, как табак и бренди, - сказал он и, оставив дальнейшие пояснения, прищурился от свежего морского ветра.
   - Мы благополучно забрали мадеру и привезли ее на склад - один из тех, которые принадлежат мистеру Дундасу, но в действительности он принадлежал милорду и мадам Жанне.
   - Действительно, - сказала я, вновь ощутив спазм в желудке, который я почувствовала, когда Джейми открыл дверь в бордель на улице Королевы. - Партнеры, не так ли?
   - Ну, да, - голос Фергюса был полон сожаления. - Милорд имеет только пять процентов от прибыли за то, что он находит место и организовывает прием контрабанды. Печатание не такое доходное занятие, как содержание h?tel de joie104.
   Марсали не оглянулась, но мне показалось, что ее плечи напряглись.
   - Надо полагать, - сказала я. В конце концов, Эдинбург и мадам Жанна остались далеко позади. - Продолжай рассказ. Кто-то может перерезать горло Джейми прежде, чем я узнаю почему.
   - Конечно, миледи, - сказал Фергюс извиняющимся тоном и слегка склонил голову.
   Контрабанда была благополучно спрятана в ожидании продажи, а контрабандисты уселись с выпивкой, прежде чем отправиться домой с наступающим рассветом. Двое мужчин попросили свою долю стразу же, так как нуждались в деньгах, чтобы заплатить карточные долги и купить еду для своих семей. Джейми согласился и пошел в комнатку при складе, где хранилось немного денег.
   Пока мужчины попивали виски в углу склада, их шутки и смех были прерваны внезапной вибрацией, от которой пол под их ногами затрясся.
   - Вниз! - закричал МакЛеод, опытный кладовщик, и мужчины бросились под прикрытие даже прежде, чем увидели, что штабель из больших бочек возле комнаты задрожал, и двухтонная бочка грациозно соскользнула с его вершины, разлив ароматное море пива, когда разбилась внизу. Через секунду за ней последовал целый каскад ее ужасных соседок по штабелю.
   - Милорд как раз проходил перед ними, - сказал Фергюс, качая головой. - Только милостью Девы Марии его не раздавило.
   Отскочившая бочка прокатилась всего в нескольких дюймах от него, а от другой он спасся, только нырнув вперед головой за пустую винную стойку, которая преградила путь бочке.
   - Как я говорил, такие вещи случаются, - сказал Фергюс, пожимая плечами. - Каждый год дюжина мужчин погибает от подобных несчастных случаев только в эдинбургских складах. Но с другой стороны ...
   За неделю до происшествия с бочками маленький сарай, полный упаковочной соломой, вспыхнул, когда Джейми работал в нем. Очевидно фонарь, который он поставил между собой и дверью, упал и поджег солому, и Джейми, отрезанный от двери стеной огня, оказался в ловушке в сарае без окон.
   - Сарай, к счастью, был построен из досок, которые уже подгнили. И хотя они вспыхнули, как спички, милорд смог проломить стену и вылезти без всякого ущерба. Мы сначала подумали, что фонарь упал сам собой, и просто были только рады его спасению. Только через некоторое время милорд сказал мне, что он слышал звук, вероятно, выстрел или треск доски, а когда он обернулся, то увидел, как перед ним взвилось пламя.
   Фергюс вздохнул. Он выглядел довольно усталым, и я подумала, что он, вероятно, не спал ночами, ухаживая за Джейми.
   - Итак, - сказал он, еще раз пожимая плечами. - Мы ничего не знаем. Это могли быть несчастные случаи, а, может, нет. Но рассматривая их вместе с тем, что произошло в Арброте ...
   - Может быть, среди ваших контрабандистов есть предатель, - сказала я.
   - Именно так, миледи, - Фергюс почесал голову. - Но милорда больше беспокоит человек, которого у мадам Жанны застрелил китаец.
   - Потому что вы считаете его таможенным агентом, который выследил Джейми от доков до борделя? Джейми сказал, что он не может быть таможенником, у него не было соответствующих документов.
   - Это не доказательство, - заметил Фергюс. - Но хуже всего книжка в его кармане.
   - Новый завет?
   Я не видела здесь никакой связи и сказала ему об этом.
   - О, связь есть ... или может быть, - поправился Фергюс. - Видите ли, книжку эту напечатал сам милорд.
   - Понимаю, - медленно проговорила я, - или, по крайней мере, начинаю понимать.
   Фергюс серьезно кивнул.
   - То, что таможенник проследил бренди от места поставки до борделя, плохо, но не фатально. Можно найти другое место, у милорда есть договоренность с двумя владельцами таверн ... впрочем, это не имеет значения, - отклонил он данный вопрос. - Однако, если агенты короны связали печально известного контрабандиста Джейми Роя с почтенным мистером Малкольмом из переулка Карфакс ...
   Он широко развел руки.
   - Вы понимаете?
   Я понимала. Если бы таможня слишком близко подобралась к его контрабандным операциям, Джейми мог просто распустить своих помощников, реже посещать места выгрузки контрабанды и вообще исчезнуть на некоторое время, скрывшись под личиной печатника, пока снова не сможет возобновить свои незаконные действия. Но раскрытие тождества этих двух личностей не только могло лишить его всяких источников дохода, но и возбудить подозрения, которые могли привести к открытию его настоящего имени, его бунтарской деятельности, а оттуда к Лаллиброху и его прошлому мятежника и предателя. У них будет достаточно поводов, чтобы повесить его дюжину раз - но и одного будет достаточно.
   - Я, конечно, понимаю. Значит, Джейми беспокоился не только из-за Лаогеры и Хобарта МакКензи, когда сказал Иэну, что считает разумным, пожить некоторое время во Франции.
   Как ни парадоксально, но я почувствовала некоторое облегчение от признаний Фергюса. По крайней мере, не я одна была ответственна за изгнание Джейми. Мое появление, возможно, ускорило кризис с Лаогерой, но ни к чему другому я отношения не имела.
   - Верно, миледи. И, тем не менее, мы не уверены точно, что именно один из наших людей предал нас, или, если это так, не уверены, что он намеревается убить милорда.
   Вот в чем дело. Если какой-нибудь контрабандист решил предать Джейми из-за денег - это один вопрос. А если это была какая-то личная месть, то мужчина будет вынужден взять дело в свои руки теперь, когда мы были - по крайней мере, временно - вне досягаемости королевской таможни.
   - Если так, - продолжал Фергюс, - то это один из шести мужчин, за которыми меня отправил милорд. Все шестеро присутствовали тогда, когда раскатились бочки, и когда загорелся сарай, и все были в борделе, - он сделал паузу. - А также все были в Арброте, когда нас заманили в ловушку.
   - Они все знают о печатной лавке?
   - О, нет, миледи! Милорд делал все возможное, чтобы никто из контрабандистов не знал об этом, но, может быть, один из них мог увидеть его на улице и проследить до переулка Карфакс и таким образом узнать о Малкольме, - он криво улыбнулся. - Милорд - не самый неприметный из мужчин.
   - Очень верно, - произнесла я таким же ироничным тоном. - Но теперь они знают настоящее имя Джейми; капитан Рейнс называет его Фрейзером.
   - Да, - сказал он с мрачноватой улыбкой. - Именно потому мы должны обнаружить, есть ли среди них предатель, и кто он.
   При виде выражения на его лице мне впервые пришла в голову мысль, что Фергюс действительно взрослый мужчина ... и довольно опасный. Я помнила его непоседливым десятилетним мальчишкой с длинными, как у белки, передними зубами, и для меня что-то от того мальчишки всегда будет оставаться в нем. Но прошло много времени с тех пор, как он был уличным парижским воришкой.
   Марсали большую часть разговора смотрела на море, стараясь таким образом избежать необходимости разговаривать со мной. Но она, очевидно, все слышала, поскольку сейчас я заметила, что ее тонкие плечи слегка дрогнули то ли от холода, то ли от страха. Соглашаясь тайно сбежать с Фергюсом, она, вероятно, не планировала путешествие с потенциальным убийцей.
   - Отведи Марсали вниз, - сказала я Фергюсу. - Она уже посинела от холода. Не бойся, - добавила я прохладным тоном, обращаясь к Марсали, - меня не будет в каюте некоторое время.
   - Куда вы идете, миледи? - Фергюс посмотрел на меня немного подозрительно. - Милорд не будет доволен, если вы ...
   - Я не собираюсь никуда вмешиваться, - уверила я его. - Я иду в камбуз.
   - В камбуз?
   Его красивые черные брови поднялись.
   - Посмотреть, есть ли у Алозиуса О'Шонесси Мерфи что-нибудь от морской болезни, - сказала я. - Если мы не поставим Джейми на ноги, его не будет волновать, перережут ему горло или нет.
  
   Мерфи, ублаготворенный унцией цукатов из апельсиновый кожуры и бутылкой лучшего кларета Джареда, был весьма настроен на сотрудничество. Фактически он рассматривал проблему неспособности Джейми удержать пищу в желудке, как вызов своему профессионализму, и потратил часы в мистическом созерцании полки со специями и исследовании запасов камбуза - но все бесполезно.
   Нам еще не приходилось сталкиваться с сильными штормами, но зимние ветра гнали тяжелые волны, и "Артемида" поднималась и опускалась на десять футов, карабкаясь вверх и вниз по гребням волн. Бывали моменты, когда я, наблюдая гипнотические покачивания перил на корме судна, поднимающиеся и опускающиеся на фоне горизонта, чувствовала приступы тошноты и торопливо отворачивалась.
   Джейми не проявлял никаких признаков того, что ободряющее пророчество Джареда исполнится, и он вскочит на ноги, неожиданно привыкнув к качке. Он, охраняемый днем и ночью мистером Уилоуби и Фергюсом, оставался на своей кровати, цветом напоминая прокисший заварной крем, и двигал только головой.
   Положительным моментом было то, что ни один из шести контрабандистов не предпринимал никаких угрожающих действий. Все выражали сочувствие и беспокойство о состоянии Джейми, когда - под тщательным контролем - спускались вниз с краткими визитами, в результате которых не было выявлено ничего подозрительного.
   Что касается меня, я проводила целые дни в исследовании судна, оказывая небольшую медицинскую помощь, необходимую при ежедневной работе с парусами - сломанный палец, треснувшее ребро, кровоточащие десны и абсцессы - или перетирая травы и составляя лекарства в углу камбуза, где по милости Мерфи мне было разрешено работать.
   Марсали отстутствовала в каюте, когда я просыпалась, и уже спала, когда я возвращалась. Когда же нам приходилось встречаться на палубе или во время приемов пищи, она проявляла тихую враждебность. Я полагала, что такое отношение частично было вызвано ее сочувствием матери, частично тем, что была вынуждена проводить ночные часы со мной, а не с Фергюсом.
   Последнее обстоятельство было целиком обусловлено уважением Фергюса к запрету Джейми, поскольку, как радетель чести своей падчерицы, последний не представлял сейчас никакой значительной силы.
   - Что? Бульон тоже? - произнес Мерфи. Его широкое красное лицо угрожающе нахмурилось. - Бульон, от глотка которого даже умирающие поднимались со своего смертного ложа!
   Он взял тарелку бульона у Фергюса, понюхал его критически и толкнул мне под нос.
   - Понюхайте, мисиз. Мозговая кость, чеснок, семена тмина и кусок свиного сала для навара, все процежено через марлю, специально для тех, у кого слабый желудок, не терпящий твердой пищи. Вы не найдете здесь ни кусочка, ни одного!
   Бульон был действительно прозрачным золотисто-коричневого света с аппетитным запахом, который заставил меня сглотнуть слюну, несмотря на превосходный завтрак, который я съела не более часа назад. У капитана Рейнса был деликатный желудок, и он озаботился приобретением хорошего повара, а также снабдил камбуз хорошей провизией к удовольствию офицерского стола.
   Мерфи с деревянной ногой и туловищем, напоминающем бочонок с ромом, выглядел настоящим пиратом, но на самом деле являлся лучшим морским поваром в Гавре, о чем он сам сообщил мне без малейшего хвастовства. Он рассматривал морскую болезнь, как вызов его искусству, а Джейми, распростертый на кровати уже четыре дня, являлся для него особым оскорблением.
   - Я уверена, это замечательный бульон, - успокоила я его. - Просто он не может ничего удержать в желудке.
   Мерфи, что-то с сомнением ворча, повернулся и вылил остатки бульона в одну из многочисленных кастрюлек, парившихся день и ночь на плите в камбузе.
   Хмурясь с сердитым видом и поглаживая одной рукой свои светлые песочные волосы, он открыл буфет, потом закрыл его и наклонился, роясь в сундуке с провизией, шепча что-то себе под нос.
   - Немного галет, быть может? - бормотал он. - Сухое, это то, что нужно. Возможно, запах уксуса, хотя едкий рассол говорят ...
   Я очарованно наблюдала, как огромные руки кока с пальцами-колбасками ловко перебирали продукты, выхватывая деликатесы и быстро складывая их на поднос.
   - Вот, давайте попробуем это, - сказал он, вручая мне поднос. - Пусть он пососет соленые корнишоны, но не позволяйте кусать их. Потом пусть погрызет галеты - я думаю, долгоносики в них еще не завелись - и следите, чтобы он не пил воды с ними. Поток кусочек корнишона, пусть хорошо прожует, чтобы выделилась слюна, потом кусочек галеты и так далее. Когда они улягутся в его желудке, мы можем попробовать заварной крем, который я сделал прошлым вечером для капитанского ужина. Потом, если он продержится ... - его голос следовал за мной из камбуза, продолжая список возможных продуктов, - ... тост, подрумяненной на козьем молоке, и свежее молоко также ...
   - ... силлабаб105, хорошо взбитый с виски и свежим яйцом ...
   Слова еще гудели в коридоре, когда я с нагруженным подносом завернула за угол, осторожно переступив через мистера Уилоуби, который, как обычно, лежал возле двери в каюту Джейми, словно маленькая голубая собачка.
   Один шаг в каюту, и я поняла, что все кулинарное искусство Мерфи снова потерпит фиаско. Джейми, как и все больные люди, смог устроить вокруг себя угнетающую и неуютную атмосферу. Маленькая каюта была сырой и неухоженной; узкая койка завешена тканью, преграждающей путь свету и воздуху, и завалена влажными одеялами и грязной одеждой.
   - Проснись и пой, - произнесла я бодро. Я опустила поднос на табурет и отдернула импровизированный занавес, оказавшийся рубашкой Фергюса. Свет, проникающий сквозь окошко на потолке, осветил ужасно бледное лицо с мрачным выражением на нем.
   Он приоткрыл один глаз на одну восьмую дюйма.
   - Уходи, - сказал он и закрыл глаз снова.
   - Я принесла тебе завтрак, - сказала я твердо.
   Глаз приоткрылся снова, синий и холодный.
   - Не упоминай мне про завтрак, - сказал он.
   - Назови его тогда ленчем, - сказала я. - Уже достаточно поздно. - Я подтянула табурет к кровати и, взяв с подноса корнишон, заманчиво держала его перед носом Джейми. - Предполагается, что ты будешь сосать его, - сказала я ему.
   Медленно открылся второй глаз. Он ничего не говорил, но пара синих глаз уставилась на меня с выражением такого свирепого красноречия, что я торопливо убрала корнишон.
   Веки медленно опустились, закрывая глаза опять.
   Я, нахмурясь, обозревала безрадостную картину. Он лежал на спине, согнув ноги. В то время, как встроенная коробка предоставляла больше устойчивости для спящего, чем подвесные гамаки команды, они были сделаны для обычных людей, которые - судя по размеру коробки - были не более пяти футов и трех дюймов ростом.
   - Тебе не может быть удобно в ней, - сказала я.
   - Да.
   - Не хочешь попробовать вместо нее гамак? По крайней мере, ты сможешь вытянуться ...
   - Не хочу.
   - Капитан говорит, что ему нужен список грузов ... когда тебе будет удобно.
   Он сделал краткое и неповторимое предложение относительно того, что капитан Рейнс мог сделать с этим списком, не потрудившись даже открыть глаза.
   Я вздохнула и взяла его безвольную руку. Она была холодной и влажной, а пульс - быстрым.
   - Хорошо, - сказала я после паузы. - Возможно, мы можем попробовать то, что я делала с хирургическими больными. Иногда это помогало.
   Он издал низкий стон, но не возразил. Я подтянула еще один табурет и села, все еще держа его руку.
   У меня была привычка разговаривать со своими пациентами в течение нескольких минут прежде, чем взять их в операционную. Мое присутствие, казалось, ободряло их, и я заметила, что, если я могла сосредоточить их внимание на чем-нибудь, кроме операции, то все проходило лучше - разрезы меньше кровоточили, постанестезиционная тошнота была меньше, и пациенты оправлялись быстрее. Джейми в целом был не так уж неправ, когда говорил Фергюсу, что власть разума над плотью возможна.
   - Давай подумаем о чем-нибудь приятном, - сказала я, стараясь, чтобы мой тихий голос звучал как можно более успокаивающе - Думай о Лалиброхе, склонах над домом. Думай о соснах - ты можешь чувствовать запах игл? Думай о дыме из трубы в ясный день, и про яблоко в твоей руке. Почувствуй, какое оно твердое и гладкое ...
   - Сассенах?
   Глаза Джейми открылись и свирепо уставились на меня. Пот мерцал на его висках.
   - Да?
   - Уходи.
   - Что?
   - Уходи, - повторил он очень мягко, - или я сломаю тебе шею. Уходи.
   Я поднялась с достоинством и вышла.
   Мистер Уилоуби стоял, прислонившись к косяку, и заглядывал в каюту.
   - У тебя есть каменные шары с собой? - спросила я.
   - Да, - ответил он удивленно. - Вы хотеть шары здоровья для Цей-ми?
   Он стал возиться в своем рукаве, но я остановила его жестом.
   - Что я хочу, это настучать ими по его голове, но полагаю, что Гиппократ осудил бы такие действия.
   Мистер Уилоуби слегка улыбнулся и несколько раз кивнул головой, показывая, что он понимает меня.
   - Неважно, - сказала я и через плечо сверкнула глазами на кучу вонючего постельного белья. Она пошевелилась, и оттуда появилась рука, нащупывая пол возле кровати, пока не наткнулась на тазик. Схватив его, рука исчезла в темных глубинах кровати, откуда вскоре послышались звуки сухой рвоты.
   - Чертов дурак! - сказала я с раздражением, смешанным с жалостью и чувством тревоги.
   Десять часов при пересечении Канала - одна вещь, но каково же будет его состояние после двух месяцев плавания?
   - Свиная голова, - с печальным поклоном согласился мистер Уилоуби. - Он крыса или дракон?
   - Он пахнет, как целый зоопарк, - сказала я. - Но причем тут дракон?
   - Каждый рождается год дракона, год крысы, год овцы, год лошади, - объяснил мистер Уилоуби. - Разные годы - разные люди. Вы знать, крыса Цей-ми или дракон?
   - Вы имеете в виду, в каком году он родился? - у меня были неопределенные воспоминания о меню в китайских ресторанах, украшенных знаками китайского зодиака с объяснениями черт характера, родившихся в том или ином году. - Это был 1721 год, но я не знаю, какое это животное.
   - Я думать - крыса, - сказал мистер Уилоуби, задумчиво рассматривая шевелящуюся кипу постельного белья. - Крыса очень умная, очень удачливая. Но дракон тоже подходит. Он мощный в постели, Цей-ми? Драконы - самые пылкие мужчины.
   - Что-то не заметно в последнее время, - сказала я, искоса наблюдая кучу белья на кровати, которая при этих словах приподнялась и опустилась, словно под ней что-то повернулось.
   - У меня есть китайское лекарство, - сказал мистер Уилоуби, задумчиво наблюдая за этим движением. - Хорошо для рвоты, живота, головы, успокаивать.
   Я посмотрела на него с интересом.
   - Действительно? Хотелось бы увидеть его. Вы еще не пробовали его на Джейми.
   Маленький китаец с сожалением покачал головой.
   - Не хочет, - ответил он. - Говорит, проклятие, брошу за борт, если подойдешь.
   Мистер Уилоуби и я посмотрели друг на друга с совершенным пониманием.
   - Вы знаете, - сказала я, повышая голос на децибел или два, - длительная сухая рвота очень вредна для мужчин.
   - О, самая плохая, да.
   Мистер Уилоуби утром побрил волосы надо лбом, и его лысина ярко блестела, когда он энергично кивал головой.
   - Она разъедает ткани живота, а также раздражает пищевод.
   - Это так?
   - Совершенно. Она поднимает кровяное давление и напрягает брюшные мускулы. Может даже порвать их или вызвать грыжу.
   - Ах.
   - И, - продолжала я, повышая свой голос совсем на немного, - она может вызвать заворот яичек в мошонке, и прекратить их кровоснабжение.
   - Ох! - мистер Уилоуби закатил глаза.
   - Если это произойдет, - произнесла я зловеще, - то единственное, что можно сделать, чтобы предотвратить гангрену, это ампутировать их.
   Мистер Уилоуби издал шипящий звук, показывающий понимание и глубокое потрясение. Куча белья на кровати, которая беспокойно шевелилась во время нашего разговора, теперь застыла.
   Я посмотрела на мистера Уилоуби. Он пожал плечами. Сложив руки, я ждала. Спустя минуту длинная голая нога показалась из-под одеяла. Через мгновение к ней присоединилась другая, встав на пол.
   - Проклятая парочка, - произнес глубокий шотландский голос тоном чрезвычайной недоброжелательности. - Входите уже.
  
   Фергюс и Марсали уютно плечом к плечу стояли, опершись на перила в кормовой части судна, рука Фергюса была на талии девушки, ее длинные светлые волосы развевались на ветру.
   Услышав шаги, Фергюс оглянулся через плечо. Потом ахнул, развернулся, выпучив глаза, и перекрестился.
   - Ни ... одного ... слова, будь любезен, - произнес Джейми сквозь сжатые зубы.
   Фергюс открыл рот, но промолчал. Марсали тоже повернулась и пронзительно вскрикнула.
   - Па! Что с вами случилось?
   Очевидный испуг и беспокойство на ее лице остановили Джейми от едкого замечания, которое он собирался сделать. Его лицо немного расслабилось, и тонкие золотые иглы, которые были воткнуты за его ушами, зашевелились, словно усики у муравья.
   - Все в порядке, - сказал он мрачно. - Это просто китайские штучки, чтобы вылечить рвоту.
   Марсали с широко открытыми глазами подошла к нему, осторожно протягивая палец, чтобы потрогать иглы, воткнутые в запястья ниже ладоней. Еще три иглы торчали из его ноги, на несколько дюймов выше лодыжки.
   - Помогает? - спросила она. - Как ты себя с ними чувствуешь?
   Рот Джейми дернулся, его обычное чувство юмора возвращалось к нему.
   - Я чувствую себя, как куколка для сглаза, которую нашпиговали булавками, - сказал он. - Но меня ни разу не рвало за последнюю четверть часа, так что, наверно, это помогает.
   Он стрельнул взглядом в меня и мистера Уилоуби, стоящих возле перил.
   - Если не возражаете, - сказал он, - мне сейчас не хочется сосать корнишоны, но я был бы непрочь выпить кружку пива. Это возможно, Фергюс?
   - О, да, милорд. Пойдемте со мной.
   Не способный отвести взгляд, Фергюс осторожно потянулся, чтобы взять Джейми за руку, но передумал и, повернувшись, пошел к трапу.
   - Сказать Мерфи, чтобы готовил тебе завтрак? - окликнула я Джейми, когда он последовал за Фергюсом. Он кинул на меня долгий холодный взгляд через плечо. Золотые иглы, торчащие из волос раздвоенным пучком, мерцали в утреннем свете, словно рожки дьявола.
   - Не испытывай мое терпение, сассенах, - сказал он. - Я не забыл. Заворот яичек, тьфу!
   Мистер Уилоуби, не обращая внимания на обмен репликами, уселся на корточки в тени лагуна - большой бочки с питьевой водой, предназначенной для утоления жажды дежурных на палубе. Он загибал пальцы, очевидно поглощенный какими-то вычислениями. Когда Джейми отошел, он поднял голову.
   - Не крыса, - сказал он, качая головой. - Не дракон также. Цей-ми родился в год быка.
   - Действительно? - сказала я, глядя вслед широким плечам и рыжей голове, упрямо наклоненной против ветра. - Как подходит.
  
  42
  ЧЕЛОВЕК НА ЛУНЕ
  
   Как и предполагалось, обязанности Джейми, как суперкарго, были не обременительны. Пока "Артемида" находилась в море, ему нечего было делать, кроме сверки содержимого трюмов с накладными, чтобы удостовериться в наличии груза. Его обязанности начнутся, когда мы придем на Ямайку; там груз должен быть выгружен, заново проверен и продан, соответствующие налоги уплачены, комиссии выплачены, и все бумаги оформлены.
   Тем временем для него - и для меня - дел было мало. И хотя боцман Пикард жадно рассматривал мощную фигуру Джейми с явным желанием нагрузить его работой, из него никогда не получилось бы моряка. Быстрый и проворный, как любой из команды, он совершенно не знал такелажа и парусов, что делало его совершенно бесполезным, за исключением редких случаев, когда требовалась только физическая сила. Неудивительно, ведь он был солдатом, а не моряком.
   Он с энтузиазмом принимал участие в артиллерийских учениях, которые проводились через день, помогая выкатывать и вкатывать четыре огромных пушки на лафетах, производящих ужасный грохот, проводил часы, увлеченно обсуждая тайны орудия с пушкарем, Томом Стергисом. Во время этих оглушительных упражнений Марсали, мистер Уилоуби и я благоразумно сидели в стороне под присмотром Фергюса, который был освобожден от огневой подготовки по причине отсутствия руки.
   К некоторому моему удивлению, команда приняла меня в качестве корабельного хирурга без всяких вопросов. Фергюс пояснил мне, что на маленьких торговых судах даже цирюльника, исполняющего обязанности хирурга, можно было встретить редко. И обычно жена пушкаря, если таковая имелась, занималась мелкими ранами и болезнями команды.
   Я имела дело с обычным набором раздавленных пальцев, обожженных рук, кожной инфекции, нарвавших десен и пищеварительных расстройств, но в небольшой команде из тридцати двух человек было не так уж много врачебной работы, чтобы я уделяла ей внимания больше, чем один час в день.
   Как следствие у Джейми и у меня было много свободного времени. И пока "Артемида" постепенно продвигалась на юг к большому атлантическому течению106, мы все больше проводили времени друг с другом.
   Впервые с моего появления в Эдинбурге у нас появилось время поговорить, вспомнить полузабытые вещи, которые мы знали друг о друге, раскрыть новые грани наших жизней, вытесанные временем и испытаниями, и просто получить удовольствие от общения друг с другом, не отвлекаясь на опасности и повседневную рутину.
   Мы прогуливались по палубе, отмеряя мили, разговаривали обо всем и ни о чем, обращали внимание друг друга на морские явления: захватывающие закаты и восходы, косяки странных зеленых и серебристых рыб, огромные острова плавающих водорослей, укрывающие тысячи крошечных рачков и медуз. Любовались на ловких дельфинов, которые появлялись несколько дней подряд, сопровождая наше судно, и время от времени выпрыгивали из воды, словно хотели рассмотреть странных существ над водой.
  
   Луна взошла огромная и золотая - больший сияющий диск, взлетевший из вод на небо, словно возрожденный феникс. Вода потемнела, и дельфинов не было видно, но я была уверена, что они все еще были здесь, двигаясь рядом с судном в его полете сквозь темноту.
   Это был вид, захватывающий дух даже у бывалых моряков, которые хотя и наблюдали его тысячи раз, тем не менее, на мгновение останавливались и вздыхали от удовольствия, глядя на огромный шар, который висел над самым краем мира, такой близкий, что, казалось, до него можно было дотронуться рукой.
   Джейми и я стояли рядышком возле перил и восхищались этой картиной. Луна была видна так ясно, что мы с легкостью могли видеть темные пятна и тени на ее поверхности.
   - Она кажется такой близкой, что можно поговорить с человеком на луне, - сказал он, улыбаясь, и приветственно помахал рукой фантастическому золотому лицу вверху.
   - Слезинки Плеяд на запад, луна утонула в морях107, - процитировала я. - Смотри, она есть здесь внизу.
   Я указала за перила, где лунное отражение на морской воде пылало так, как если бы двойник луны находился под ней.
   - Когда я уходила, - сказала я, - люди собирались полететь на луну. Интересно, они уже слетали туда или нет?
   - Летающие машины поднимаются так высоко? - спросил Джейми, прищурившись на луну. - Должен сказать, это довольно далеко, какой бы близкой она не казалась. Я читал книгу одного астронома, он написал, что от земли до луны более трехсот лиг. Он ошибался, или эти - аэропланы, не так ли? - летают так далеко?
   - Для этого требуется особый вид летающих машин, их называют ракетами, - сказала я. - И до луны гораздо дальше, чем триста лиг. Кроме того далеко от земли нет воздуха для дыхания, и людям нужно брать воздух, воду и пищу с собой.
   - Действительно? - он уставился вверх с сияющим лицом, полным удивления. - Интересно, как она выглядит вблизи.
   - Я видела снимки ее поверхности. Она скалистая и пустынная, там нет никакой жизни, но она красивая - с горами, долинами и кратерами. Ты даже отсюда можешь видеть эти кратеры, как темные пятнышки.
   Я кивнула на улыбающийся лик луны и сама улыбнулась Джейми.
   - В общем, она похожа на Шотландию, только не зеленая.
   Он рассмеялся, потом - очевидно, слово "снимки" напомнили ему о фотографиях Брианны - он полез в карман пальто и достал пакет. Он был очень осторожен и никому не показывал эти фотографии, даже Фергюсу, но сейчас мы были одни, и вряд ли кто-нибудь мог помешать нам.
   Луна была достаточно яркая, чтобы видеть лицо Брианны, сияющее и изменяющееся по мере того, как он перебирал снимки. Я увидела, что их края уже истрепались.
   - Как ты думаешь, она побывает на луне? - нежно спросил он, остановившись на фотографии Брианны, где она задумчиво смотрела в окно, не зная, что ее фотографируют. Он снова взглянул на шар над головой, и я поняла, что для него путешествие на луну казалось не намного более трудным или фантастичным, чем наше предприятие. Луна, в конце концов, была еще одним далеким и неизвестным местом.
   - Не знаю, - сказала я, слегка улыбнувшись.
   Он медленно перебирал снимки, позабыв обо всем на свете, как всегда, когда он рассматривал лицо своей дочери, так похожее на его собственное. Я молча наблюдала за ним, разделяя его тихую радость от этого обещания нашего бессмертия.
   Я вскользь подумала о камне в Шотландии с выгравированным на нем именем Джейми и почувствовала облегчение от того, что он остался далеко позади нас. Когда бы нам ни пришлось расстаться, есть надежда, что это будет не скоро. И даже тогда останется Брианна.
   Еще одни строчки Хаусмана108 возникли в моей голове.
   "Постой у надгробного камня
   Того, чьё сердце здесь спит.
   Скажи - сдержавший слово
   Под этим камнем лежит".109
   Я придвинулась к нему ближе, чувствуя тепло его тела сквозь пальто, и прислонилась головой к его руке.
   - Она красавица, - пробормотал он, как говорил всегда, когда смотрел ее фотографии. - И умница к тому же, правда?
   - Совсем как ее отец, - сказала я, и он тихо рассмеялся.
   Я почувствовала, как он немного напрягся, взяв один из снимков, и подняла голову, чтобы посмотреть, какую фотографию он рассматривает. Это был снимок на пляже, когда Брианне было шестнадцать лет. Она стояла по бедра в прибое с распущенными волосами, брызгая водой на своего друга Родни, который отворачивался, смеясь и выставив руки от брызг.
   Джейми немного нахмурился, сжав губы.
   - Это ... - начал он. - Они ... - он сделал паузу и откашлялся. - Я не хочу критиковать тебя, Клэр, - произнес он осторожно, - но разве тебе не кажется, что это немного неприлично?
   Я подавила желание рассмеяться.
   - Нет, - сказала я сдержанно. - Это довольно скромный купальный костюм ... для того времени.
   В то время как рассматриваемый купальник являл собой бикини, он ни в коей мере не был откровенным, обнажая живот Брианны только на дюйм ниже пупка.
   - Я выбрала эту фотографию, потому что подумала, что ты захочешь ... э ... увидеть ее полностью.
   Он выглядел немного шокированным этой мыслью, но вновь обратил взгляд на снимок, словно притянутый непреодолимой силой. Его лицо смягчилось, когда он глядел на нее.
   - Да, в общем, - сказал он. - Она очень красивая, и я рад, что увидел это, - он приподнял снимок, внимательно рассматривая его. - Но я имел в виду не одежду, которую она носит. Большинство женщин купаются вообще голыми, и тут нет ничего позорного. Вот только ... этот парень. Она не должна стоять почти голая перед мужчиной.
   Он нахмурился, глядя на несчастного Родни, и я закусила губу, чтобы не рассмеяться, представив худенького невысокого мальчика, как угрозу девичьей чести.
   - Ну, - сказала я, глубоко вздохнув, поскольку мы сейчас касались деликатных вещей. - Мальчики и девочки играют вместе. Я говорила, что люди там одеваются иначе. И никто сильно не прикрывает тело, если, конечно, не холодно.
   - Ммфм, - произнес он - Да, ты говорила.
   Этими несколькими словами ему удалось ясно выразить, что его вовсе не впечатляли моральные условия, в которых выросла его дочь.
   Он снова нахмурился, глядя на фотографию, и я порадовалась, что ни Бри, ни Родни здесь не было. Я знала Джейми, как любовника, брата, дядю, лэрда и воина, но никогда как свирепого шотландского отца. Он был весьма грозен в этом качестве.
   Впервые я подумала, что, возможно, это не так плохо, что он не мог контролировать жизнь Бри лично. Он бы напугал до смерти любого парня, вздумавшего ухаживать за ней.
   Джейми моргнул несколько раз, глядя на снимок, потом глубоко вздохнул, и я почувствовала, что он собирается что-то спросить.
   - Ты думаешь, она девственница?
   Заминка в его голосе была еле заметна, но я уловила ее.
   - Конечно, - сказала я твердо. На самом деле, я просто полагала, что так оно и есть, но данная ситуация никакой возможности для сомнения не допускала. Понятие сексуальной свободы не входило в круг тех идей моего времени, которые я могла объяснить Джейми.
   - О, - облегчение в его голосе было так невыразимо, что я снова закусила губу, чтобы не рассмеяться. - Да, ну, в общем, я был уверен в этом, только я ... то есть ...
   Он остановился и сглотнул.
   - Бри - очень хорошая девочка, - сказала я, слегка сжимая его руку. - Фрэнк и я, возможно, не совсем ладили, но мы оба были хорошими родителями для нее.
   - Да, я знаю. Я не хочу сказать, что это не так.
   Он имел приличие выглядеть смущенным и аккуратно уложил снимки назад в карман, похлопав по нему, чтобы убедиться, что они хорошо улеглись.
   Он стоял, глядя на луну, потом его брови слегка нахмурились. Морской ветер растрепал его волосы, выдернув пряди из ленты, которой они были перевязаны, и он рассеяно убрал их со лба. Ясно, что на уме у него было что-то еще.
   - Ты не думаешь ... - начал он медленно, не глядя на меня. - Ты не думаешь, что тебе не стоило возвращаться ко мне сейчас, Клэр? Не потому, что я не хочу тебя, - добавил он торопливо, чувствуя, как я напряглась. Он поймал мою руку, не позволив мне отвернуться от него.
   - Нет, я совсем не это имел в виду! Христос, я хочу тебя больше всего на свете! - он притянул меня ближе, прижав мою руку к своей груди. - Я хочу быть с тобой так сильно, что иногда мне кажется, что мое сердце разорвется от радости, что ты со мной, - добавил он более мягко. - Только ... Брианна теперь одна. Фрэнка нет, и тебя тоже. У нее нет мужа, чтобы защитить ее, никакой мужской родни, чтобы благополучно выдать ее замуж. Не нужна ли ты ей еще некоторое время? Может быть, тебе стоило еще немного подождать?
   Я помолчала прежде, чем ответить, пытаясь совладать с моими чувствами.
   - Я не знаю, - сказала я, наконец. Мой голос дрожал, несмотря на отчаянные попытки овладеть им. - Видишь ли, там другие порядки.
   - Я знаю это!
   - Нет, не знаешь! - я потянула свою руку, пытаясь освободить ее, и впилась в него взглядом. - Ты не знаешь, Джейми, и мне бесполезно говорить тебе об этом, потому что ты не поверишь. Но Бри взрослая женщина, и она выйдет замуж, когда захочет и за кого захочет, а не тогда, когда кто-то устроит ее брак. Она вообще может не выходить замуж. У нее хорошее образование, она может сама заработать себе на жизнь - там женщины делают это. Ей не нужен мужчина, чтобы защищать ее ...
   - И если там нет необходимости, чтобы мужчина защищал женщину и заботился о ней, то я думаю, что это очень плохое время!
   Он яростно сверкнул на меня глазами.
   Я глубоко вдохнула воздух, пытаясь успокоиться.
   - Я не говорила, что в этом нет необходимости, - я положила руку на его плечо и заговорила более мягким тоном. - Я сказала, что она может выбирать. Она не должна выходить замуж по необходимости, она может выйти замуж по любви.
   Его лицо стало понемногу смягчаться.
   - Ты вышла замуж за меня по необходимости, - сказал он.
   - И вернулась к тебе по любви, - сказала я. - Ты думаешь, я меньше нуждаюсь в твоей любви только потому, что могу прокормить себя?
   Черты его лица расслабились так же, как и плечо под моей рукой, и он взглянул мне в глаза.
   - Нет, - сказал он мягко. - Я так не думаю.
   Он обнял меня и притянул к себе. Я руками обхватила его за талию и прижалась к его груди, чувствуя щекой маленький плоский пакет с фотографиями Брианны в кармане его пальто.
   - Я действительно боялась оставлять ее, - прошептала я немного погодя. - Она заставила меня уйти; мы боялись, что я не смогу найти тебя, если мы будем медлить. Но я действительно беспокоилась.
   - Я знаю. Мне не следовали ничего говорить.
   Он убрал мои кудри от своего подбородка, пригладив их.
   - Я оставила ей письмо, - сказала я. - Это все, что я смогла придумать ... зная, что я могу ... могу никогда не увидеть ее снова.
   Я крепко сжала губы, тяжело сглотнув.
   Он очень нежно погладил мою спину кончиками пальцев.
   - Да? Это хорошо, сассенах. Что ты написала ей?
   Я рассмеялась немного нервно.
   - Все, что я могла придумать. Материнские советы и мудрость, какая у меня была. Все нужные вещи - где лежат документы на дом и другие семейные бумаги. И все, что я знала или думала, что знаю, о том, как ей жить. Полагаю, она проигнорирует все это, и у нее будет прекрасная жизнь, но, по крайней мере, она будет знать, что я думала о ней.
   Мне потребовалась почти неделя, чтобы перерыть все комоды и ящики столов, чтобы найти все деловые бумаги, банковские книжки, ипотечные и семейные бумаги. Было много бумаг о семье Фрэнка, огромные альбомы с вырезками из газет, множество генеалогических диаграмм, альбомы с фотографиями и коробки писем. Собрать бумаги о моей семье было гораздо проще.
   Я достала маленькую коробку с антресоли встроенного шкафа. Дядя Лэмб был собирателем, как все ученые, но в данном случае собирать было практически нечего. Несколько важных документов небольшой семьи - свидетельства о рождении, мое и моих родителей, их свидетельство о браке, регистрационная карта автомобиля, в котором они погибли - по какой ироничной прихоти дядя Лэмб сохранил ее? Скорее всего, он даже не открывал коробку, а просто хранил ее в слепой уверенности ученого, что информация не должна пропадать - кто знает, кому и для чего она сможет понадобиться?
   Я, конечно же, видела ее содержимое прежде. Когда я была подростком, у меня бы период, когда я открывала ее каждую ночь, чтобы рассматривать те немногое фотографии, которые в ней хранились. Я чувствовала глубокую тоску по матери, которую я не помнила, и прилагала тщетные усилия вообразить ее живой, глядя на потускневшие снимки.
   Лучшей была фотография, где ее лицо, повернутое к камере, было снято крупным планом, у нее было теплые глаза и деликатный рот, улыбающиеся из-под полей фетровой шляпки. Фотография была раскрашена, щеки и губы неестественно розовые, глаза коричневые. Дядя Лэмб уверял, что это неправда, ее глаза были золотыми, как у меня.
   Я думала, что, быть может, потребность Брианны в матери уже прошла, но не была уверена. Я положила свой портрет, который я специально сделала в студии, поверх бумаг в коробке и оставила ее на моем столе, чтобы она нашла ее. Потом я села писать.
  
   "Моя дорогая Бри", - написала я и остановилась. Я не могла. Не могла оставить моего ребенка. Эти три слова, записанные на бумаге, вдруг сделали беспощадно ясным то, что я собиралась сделать.
   Моя рука дрожала, и кончик ручки описывал маленькие круги над бумагой. Я положила ее и зажала руки между колен, закрыв глаза.
   - Возьми себя в руки, Бьючемп, - пробормотала я, - напиши это проклятое письмо и покончи с этим. Если оно не нужно ей, от него не будет вреда, но если письмо понадобится, оно будет здесь.
   Я взяла ручку и начала писать.
   "Я не знаю, будешь ли ты читать это письмо, но, возможно, оно пригодится. Это то, что я знаю о твоих бабушке и дедушке (твоих настоящих бабушке и дедушке), твоих прабабушке и прадедушке и о твоих болезнях, которыми ты болела в детстве ..."
   Я писала и писала, покрывая страницу за страницей. Мое волнение улеглось, подавленное силой воли и необходимостью четко записать информацию. Потом я остановилась и задумалась.
   Что я могла сказать ей, кроме этих голых фактов? Как передать ей всю мудрость, которую я накопила за сорок восемь лет довольно богатой событиями жизни? Я скривила губы, думая об этом. Прислушается ли к моему опыту моя дочь? Прислушалась бы я, если бы моя мать поделилась со мной своей мудростью?
   Хотя это не имело значения, я должна все написать на случай, если вдруг ей это понадобится.
   Но что будет истинным, и что будет длиться всегда, несмотря на время и расстояния, что может пригодиться ей? И как я могу выразить, как сильно я ее люблю?
   Чудовищность того, что я собиралась сделать, угнетала меня, и мои пальцы с силой сжимали ручку. Я не могла думать об этом. Я могла только опустить перо на бумагу и надеяться.
   "Доченька моя", - написала я и остановилась. Тяжело глотнув, я продолжила.
   "Ты мое дитя, и всегда будешь им. Ты не поймешь этого, пока у тебя не появится собственный ребенок, но я все равно говорю тебе, что ты всегда будешь частью меня, как тогда, когда ты была в моем животе, и я чувствовала твои движения внутри. Всегда.
   Я могу смотреть на тебя и вспоминать бесчисленные ночи, когда я приходила к тебе в темноте, чтобы подоткнуть одеяло, послушать твое дыхание, почувствовать, как поднимается и опускается твоя грудь при дыхании, зная, что независимо от того, что происходит в мире, с ним все в порядке, пока ты жива.
   Все имена, которыми я называла тебя все годы - мой птенчик, моя тыквочка, голубушка, милая, любимая, малышка, грязнулька ... я понимаю, почему евреи и мусульмане имеют девятьсот имен для бога, одного слова недостаточно для выражения любви".
   Я моргнула, чтобы очистить мой взор, и продолжила быстро писать, я не могла позволить себе выбирать слова, иначе я никогда не напишу письмо.
   "Я помню о тебе все от золотистого пушка на твоем лобике, когда тебе было всего несколько часов, до ногтя на большом пальце ноги, который ты сломала в прошлом году, когда, разругавшись с Джереми, пнула дверцу его пикапа.
   Боже, мое сердце разрывается, когда я думаю, что теперь не смогу быть рядом, видеть все эти небольшие изменения, которые происходят с тобой - я не узнаю, когда ты прекратишь грызть ногти, если вообще прекратишь, как увидела, что ты внезапно стала выше меня, и твое лицо утратило детскую неопределенность. Я всегда буду помнить все, Бри, всегда.
   Наверное, на земле больше нет никого, кто знает, какие у тебя были уши, когда тебе было три года. Я обыкновенно сидела рядом с тобой, читая стихи "Одна рыбка, две рыбки, красная рыбка, синяя рыбка"110 или сказку о трех храбрых козлах, и видела, как твои ушки розовели от удовольствия. Твоя кожа была такая чистая и нежная, что я думала, что простое прикосновение оставит на ней след.
   Ты похожа на Джейми, сказала я тебе. Но у тебя есть кое-что и от меня - посмотри на фотографии моей матери и бабушки в коробке. У тебя такой же широкий чистый лоб, как у них, и как у меня. Я видела многих Фрейзеров, и я думаю, что ты не скоро состаришься, если будешь заботиться о своей коже.
   Будь осмотрительна, Бри - о, как бы мне хотелось заботиться о тебе и защищать тебя всю жизнь, но я не могу, независимо от того, останусь я или нет. Позаботься о себе, хотя бы ради меня".
   Слезы упали на бумагу, и я была вынуждена остановиться, чтобы промокнуть их, иначе чернила могли расплыться. Я вытерла глаза и возобновила письмо, теперь медленнее.
   "Ты должна знать, Бри - я не жалею ни о чем. Несмотря ни что, я не жалею. Ты знаешь, как долго я была одинокой без Джейми. Но это не имеет значения, так как ценой нашего расставания была твоя жизнь, ни Джейми, ни я не можем сожалеть об этом. Я знаю, он будет согласен в этом со мной.
   Бри ... Ты моя радость. Ты прекрасна и удивительна. Я слышу, как ты говоришь с раздражением: "Но, конечно, ты говоришь так, потому что ты моя мама!" Да, я так думаю.
   Бри ты достойна всего. Я сделала многое в жизни, но самым главным в ней была любовь к твоему отцу и тебе".
   Я высморкалась и взяла другой лист бумаги. Я не могла выразить все, что я чувствовала, но это было лучшее, что я могла сделать. Что еще добавить, что может помочь ей в жизни? Что из моих знаний следует передать ей?
   "Выбери мужчину, похожего на твоего отца", - написала я. На любого из двух Я покачала головой - найдутся ли еще двое более разных мужчин? - но оставила эту мысль и подумала о Роджере Уэйкфилде.
   "Выбрав мужчину, не пытайся изменить его, - написала я уверенно. - Это невозможно. Но что более важно - не позволяй ему изменять себя. Он тоже не сможет сделать этого, но мужчины все равно будут пытаться".
   Я прикусила перо ручки, почувствовав горький сильный вкус чернил. И, наконец, я изложила последний и лучший свой совет.
   "Держись прямо и старайся не располнеть.
   Всегда с любовью, мама".
  
   Плечи Джейми тряслись, когда он склонился над перилами, то ли от смеха, то ли от других эмоций, я не знала. Его рубашка сияла белым светом под луной, а голова чернела на фоне лунного диска. Наконец, он повернулся и притянул меня к себе.
   - Я думаю, с ней все будет в порядке, - прошептал он. - Неважно, какой бедный олух звался ее отцом, ни у одной девушки не было лучшей матери. Поцелуй меня, сассенах, и поверь, я не стану пытаться изменить тебя ни за что на свете.
  
  43
  ФАНТОМНЫЕ КОНЕЧНОСТИ
  
   С момента отплытия из Шотландии Фергюс, мистер Уилоуби, Джейми и я тщательно следили за шестью контрабандистами, но ни один их них не показал ни малейшего признака подозрительного поведения. Моя подозрительность так же ослабла, хотя я сохраняла некоторую настороженность по отношению к ним всем, за исключением Иннеса. Я, наконец, поняла, почему ни Фергюс, ни Джейми не рассматривали его, как предателя. Имея только одну руку, он, единственный из контрабандистов, не смог бы повесить таможенника на дороге в Арброт.
   Иннес был молчаливым человеком. И хотя ни одного шотландца нельзя назвать говорливым человеком, даже по этим высоким стандартам молчаливости он был весьма не разговорчив. И потому я не удивилась, увидев его однажды утром, когда он склонился над трюмным люком, молча гримасничая, словно борясь с сильной болью.
   - У вас что-то болит, Иннес? - спросила я, останавливаясь.
   - Ох! - он испуганно выпрямился, но тут же присел, схватившись за живот. - Ммфм, - пробормотал он, покраснев всем своим худым лицом.
   - Пойдемте со мной, - сказала я, беря мужчину за локоть. Он отчаянно осмотрелся в поисках возможности сбежать, но я твердо потянула его за собой и, несмотря на слабое молчаливое сопротивление, привела в свою каюту, где вынудила его лечь на стол и сняла с него рубашку.
   Я пальпировала его худой волосатый живот, чувствуя твердую гладкую массу печени в одном боку, и мягкое вздутие живота в другом. Перемежающаяся боль, которая заставляла его периодически корчиться, как червя на крючке, подала мне мысль, что он страдал простым вздутием живота, но лучше было провести полный осмотр.
   Я на всякий случай исследовала желчный пузырь, задаваясь мыслью, что я могла бы сделать, если бы это действительно оказался острый приступ холецистита или воспаление аппендикса. Я мысленно видела полость живота, словно он был вскрыт передо мной, пока мои пальцы переводили мягкие формы под кожей, которых они касались, в видение органов - сложные изгибы кишечника, покрытого мягкой с желтоватым жиром пленкой, глянцевито поблескивающие гладкие доли печени, пурпурно-красные и темные в отличие от ярко-алого цвета сердечного перикарда выше. Резекция брюшной полости была очень рискованной операцией, даже имея современные средства анестезии и антибиотики. Я знала, рано или поздно мне придется столкнуться с этим, но я надеялась, что позже.
   - Сделайте вдох, - сказала я, положив ладонь на его грудь, и мысленным взором увидела розовую гранулированную поверхность здоровых легких. - А теперь выдох, - и увидела, как цвет легких стал слегка синеватым. Никаких хрипов, остановок, только чистый поток воздуха. Я потянулась за толстым листом веленевой бумаги, которую использовала в качестве стетоскопа.
   - Когда последний раз у вас был стул? - спросила я, скатывая лист воронкой. Худое лицо шотландца стало цвета свежей печени. Пригвожденный к месту моим сверлящим взглядом, он пробормотал что-то невнятное, в котором было различимо только слово "четыре".
   - Четыре дня? - переспросила я, предупреждая его попытки убежать, положив руку на его грудь и прижимая к столу. - Не двигайтесь, мне нужно только послушать вас.
   Сердечные звуки были нормальные, я слышала, как клапаны открывались и закрывались с характерным мясистым звуком. Я была совершенно уверена в диагнозе - фактически была уверена с самого первого взгляда - но сейчас в двери толкались любопытные товарищи Иннеса. И я для пущего эффекта сместила мой импровизированный стетоскоп ниже, вслушиваясь в звуки его живота.
   Так, как я и думала, громкое бурчание газа было ясно слышно в верхнем изгибе толстой кишки. Ниже в сигмовидной ободочной кишке были твердые массы и никаких звуков.
   - У вас скопление газов в животе, - сказала я, - и запор.
   - Я сам это знаю, - пробормотал Иннес, отчаянно ища свою рубашку.
   Я положила руку на этот предмет одежды, препятствуя его побегу, в то же время расспрашивая о его диете. Не удивительно, что она почти полностью состояла из соленой свинины и галет.
   - А как же сушеный горох и овсянка? - просила я удивленно. Готовясь к плаванию, я позаботилась взять с собой, кроме лимонной кислоты и набора лекарственных трав, триста фунтов сушеного гороха и такое же количество овсянки, предназначенных для нормального питания моряков.
   Иннес оставался молчаливым, но вопрос вызвал поток жалоб со стороны зрителей около двери.
   Джейми, Фергюс, Марсали и я питались с капитаном Рейнсом лакомствами, приготовленными Мерфи, и потому я не сознавала, насколько беден рацион моряков. Очевидно, проблема заключалась в самом Мерфи, который поддерживая высокие кулинарные стандарты для капитанского стола, считал обеды для команды не стоящими большого внимания. Он справлялся с готовкой еды для нее быстро и со знанием дела, но стойко отрицал все изменения в меню, которые могли потребовать у него больше времени и труда. Он совершенно отказывался иметь дела с такими проблемами, как замачивание гороха или варка овсянки.
   Еще большим осложнением было предубеждение Мерфи против овсянки, грубой шотландской еды, которая оскорбляла его тонкий вкус. Я узнала об этом, когда он бормотал что-то насчет "собачей блевотины" над подносом с завтраком, который включал миски с овсяной кашей для Джейми, Марсали и Фергюса.
   - Мистер Мерфи говорит, что соленая свинина и галеты были достаточно хороши для любой из команд, которые он кормил тридцать лет, добавляя сливовый пудинг и говядину по воскресеньям - хотя если это говядина, то я китаец - и что этого нам достаточно, - горячо вмешался Гордон.
   Приученный к многоязычным командам из французских, итальянских, испанских и норвежских моряков, Мерфи также привык, что пища, которую он для них готовил, потреблялась ими с жадным безразличием. Упрямая привязанность шотландцев к овсянке, в свою очередь, пробуждала в нем ирландскую непримиримость, и вопрос, вначале представляющий небольшое разногласие, дошел до точки кипения.
   - Мы знали, что овсянка должна быть, - объяснил МакЛеод, - так как Фергюс говорил о ней, когда просил нас приехать. Но ничего, кроме мяса и галет, мы не видели с тех пор, как уплыли из Шотландии. А это немного плохо для непривыкших желудков.
   - Мы не хотели беспокоить Джейми Роя по такому вопросу, - вставил Реберн. - У Джорди есть кастрюлька, и мы варили овсянку над лампой в каюте, но зерно у нас закончилось, а ключи от кладовой у мистера Мерфи, - он застенчиво поглядел на меня из-под белокурых ресниц. - Нам не хотелось просить его, зная, что он думает о нас.
   - Вы не знаете, что означает слово "spalpeen"111, мистрис Фрейзер? - спросил МакРей, приподнимая широкую бровь.
   Слушая эти излияния обиды, я выбирала травы из коробки - анис и дягиль, две щепотки шандры и несколько веточек мяты. Завязав их в кусочке марли, я закрыла коробку и вручила Иннесу его рубашку, которую он тут же натянул в поисках убежища.
   - Я поговорю с мистером Мерфи, - пообещала я шотландцам. - Тем временем, - сказала я Иннесу, вручая ему марлевый сверток, - заварите это вместо чая и пейте по чашке каждый час. Если завтра вам не станет лучше, попробуем более сильные меры.
   Словно в ответ на мои слова, из-под Иннеса, сидящего на столе, раздался высокий писклявый звук, встреченный ироничными приветствиями его товарищей.
   - Да, мистрис Фрейзер, возможно, вы испугали его до поноса, - сказал МакЛеод с ухмылкой на лице.
   Иннес, алый, как кровь из артерии, взял сверток, слегка поклонился, пробормотав невнятное спасибо, и быстро сбежал. Контрабандисты неторопливо вышли вслед за ним.
   Затем последовали довольно резкие дебаты с Мерфи, которые закончились без кровопролития, и мы пришли к компромиссу, согласно которому готовить утреннюю овсянку для шотландцев буду я сама при условии, что смогу обходиться одной кастрюлей и одной ложкой, не буду петь при готовке и не загрязню его прекрасный камбуз.
   Только ночью, ворочаясь в своей холодной коробке, я подумала, насколько странным был утренний инцидент. Если бы мы были в Лаллиброхе, никому из арендаторов Джейми не пришло бы в голову колебаться, чтобы подойти к нему со своими проблемами: более того, им даже не нужно было бы этого делать. Он бы уже знал о проблеме и предпринимал шаги для исправления ситуации. Привычная к близости и несомненной лояльности людей Джейми, я нашла эту отчужденность тревожной.
   На следующее утро Джейми отсутствовал, отправившись с двумя моряками на маленькой лодке за снетками, но я встретила его после возвращения в полдень, загорелого, веселого и покрытого рыбьей кровью.
   - Что ты сделала с Иннесом, сассенах? - спросил он, усмехаясь. - Он не слазит с правой галереи и говорит, что ты сказала, чтобы он не выходил оттуда, пока не облегчится.
   - Ну, я говорила ему немного не так, - пояснила я. - Я только сказала, что если у него не будет стула до сегодняшнего вечера, я сделаю ему клизму.
   Джейми взглянул через плечо в направлении носа судна.
   - Надеюсь, что он найдет общий язык со своим кишечником, или с такой угрозой, висящей над его головой, он проведет остаток путешествия в гальюне.
   - Думаю, уже все в порядке. Теперь, когда овсянка вернулась в их рацион, их кишечник сам позаботится о себе без моего вмешательства.
   Удивленный Джейми быстро взглянул на меня.
   - Овсянка вернулась в их рацион? Что ты имеешь в виду, сассенах?
   Я рассказала о происхождении овсяной войны и ее завершении, пока он набирал воды в тазик, чтобы вымыть руки. Когда он закатывал рукава, брови его хмурились, почти сходясь на переносице.
   - Они должны были прийти ко мне с этим, - сказал он.
   - Я думаю, они пришли бы раньше или позже, - сказала я. - Я узнала случайно, когда увидела Иннеса, издающего стоны за крышкой люка.
   - Ммфм.
   Он стал стирать кусочком пемзы чешую со своих пальцев.
   - Эти мужчины не похожи на твоих арендаторов в Лаллиброхе, не так ли? - сказала я, озвучивая свои ночные мысли.
   - Нет, - сказал он спокойно. Он опустил руки в тазик, и маленькие блестящие кружочки чешуи заблестели на дне. - Я не их лэрд, только человек, который им платит.
   - Тем не менее, они привязаны к тебе, - возразила я, затем вспомнив рассказ Фергюса, поправилась. - По крайней мере, пятеро из них.
   Я вручила ему полотенце. Он взял его с коротким поклоном и вытер руки. Смотря вниз на полосу ткани, он покачал головой.
   - Да, МакЛеод и остальные доверяют мне - или пятеро из них, - повторил он иронически. - И они поддержат меня, если будет необходимо - пятеро из них. Но они не знают меня хорошо, а я их, кроме Иннеса.
   Он выплеснул грязную воду за борт и, сунув пустой тазик под мышку, повернулся идти вниз, предложив мне свою руку.
   - Слишком многие умерли в Каллодене, сассенах, - сказал он. - А теперь не пойти ли нам к обеду?
  
   Вплоть до следующей недели я не понимала, почему Иннес был особенным. Возможно, ободренный успехом слабительного, который я ему дала, через неделю Иннес добровольно явился в мою каюту.
   - Интересно, мистрис, - спросил он вежливо, - есть лекарство для того, что не существует?
   - Что?
   Я, должно быть, выглядела изумленной, потому что он поднял пустой рукав рубашки в качестве иллюстрации.
   - Моя рука, - пояснил он. - Ее нет, как видите, и все же она иногда ужасно болит.
   Он немного покраснел.
   - Я долго думал, что я немного сумасшедший, - сказал он доверчивым тихим голосом, - но я говорил с мистером Мерфи, и он сказал, что такое же происходит с его ногой, и Фергюс говорит, что иногда просыпается ночью, чувствуя, как лезет отсутствующей рукой в чей-то карман, - он коротко улыбнулся, блеснув зубами под нависшими усами. - И я подумал, что если все чувствуют несуществующую конечность, то, может быть, с этим можно что-нибудь сделать.
   - Понятно, - я потерла подбородок, раздумывая. - Да, это распространенное явление, называется фантомная конечность. Что касается того, можно ли с этим что-то сделать ... - я нахмурилась, вспоминая, слышала ли я что-нибудь о терапевтическом лечении в таком случае. Чтобы выиграть время, я спросила. - Как вы потеряли руку?
   - О, это было заражение крови, - сказал он небрежно. - Я проткнул руку гвоздем, и она загноилась.
   Я уставилась на рукав, пустой от плеча.
   - Полагаю, что загноилась, - слабо сказала я.
   - О, да. Но это было удачей, из-за нее меня не отправили вместе с остальными.
   - С кем с остальными?
   Он с удивлением взглянул на меня.
   - С другими заключенными из Ардсмуира. Мак Дубх не говорил вам об этом? Когда они превратили тюрьму в крепость, всех шотландских заключенных направили в колонии слугами по контракту - всех, кроме Мак Дубха, потому что он был большим человеком, и они не хотели терять его из вида, и меня, поскольку я потерял руку и был бесполезен для физической работы. Мак Дубха увезли куда-то, а меня простили и отпустили. Таким образом, это удачливый несчастный случай, если бы не боль, которая иногда появляется по ночам.
   Он поморщился и потянулся, словно собираясь потереть несуществующую руку, потом остановился и пожал плечами, иллюстрируя проблему.
   - Понятно. Значит, вы были в тюрьме с Джейми? Я не знала этого, - я стала рыться в содержимом моей домашней аптечки, раздумывая, помогут ли общие средства от боли такие, как чай из коры ивы или шандра с фенхелем, от фантомных болей.
   - О, да, - Иннес утратил застенчивость и стал говорить более свободно. - Я был бы уже мертв от голода, если бы Мак Дубх не нашел меня, когда освободился.
   - Он искал вас? - уголком глаза я заметила голубую вспышку и позвала мистера Уилоуби, который проходил мимо.
   - Да. Когда он освободился, он стал расспрашивать обо всех мужчинах, которые были отправлены в Америку, чтобы узнать, может быть, кто-то из них вернулся, - он пожал плечами; недостающая рука делала жест странным. - Но в Шотландии не было никого из них, кроме меня.
   - Понятно. Мистер Уилоуби, знаете ли вы, что можно сделать в этом случае?
   Сделав знак китайцу приблизиться и посмотреть, я объяснила ему ситуацию и была рада услышать, что он действительно знал кое-какие средства. Мы сняли с Иннеса рубашку, и я наблюдала, старательно запоминая, как мистер Уилоуби сильно нажимал пальцами на некоторые точки на шее и торсе, объясняя как можно лучше, что он делал.
   - Рука в призрачном мире, - пояснял он. - Тело нет, здесь в верхнем мире. Рука хочет вернуться; она не нравится быть далеко от тела. Это ...Ан-мо112 ... нажим-нажим ... это останавливать боль. Но также мы говорить руке не возвращаться.
   - Как вы это сделаете?
   Иннес заинтересовался процедурой. Большая часть команды не позволила бы мистеру Уилоуби прикоснуться к ним, считая его язычником и грязным извращенцем из-за его пристрастия к женским ногам, но Иннес знал и работал с ним уже два года.
   Мистер Уилоуби покачал головой, испытывая недостаток в словах, и стал рыться в моей аптечке. Он вытащил бутылку с сушенным горьким перцем и осторожно насыпал горстку в маленькое блюдце.
   - Есть огонь? - спросил он.
   У меня были кремень и огниво, он выбил с их помощью искру, от которой поджег сухой порошок. Острый запах наполнил каюту, и мы молча смотрели, как небольшой фонтанчик белого дыма поднялся с блюдца и образовал над ним маленькое облачко.
   - Отправить дым в призрачный мир к руке, - объяснил мистер Уилоуби. Он раздул щеки, как рыба-шар, и сильно дунул на облачко, рассеяв его. Потом без остановки он повернулся и плюнул на обрубок руки Иннеса.
   - Ты грязный язычник! - закричал Иннес, выпучив глаза от ярости. - Как ты смеешь плевать на меня?
   - Слюна на призрак, - объяснил мистер Уилоуби, делая три шага к двери. - Призрак пугаться слюны и не возвращаться.
   Я предупреждающе положила руку на оставшуюся руку Иннеса.
   - Ваша недостающая рука сейчас болит? - спросила я.
   Гнев начал исчезать с его лица, по мере того, как он прислушивался к себе.
   - Хм ... нет, - сказал он. Потом нахмурился на мистера Уилоуби. - Но это не значит, что ты можешь плевать на меня, когда тебе вздумается!
   - О, нет, - сказал мистер Уилоуби весьма прохладно. - Я не плевать. Теперь плевать вы. Пугать своего призрака.
   Иннес поскреб голову, не зная сердиться ему или удивляться.
   - Хорошо, будь я проклят, - произнес он, наконец. Он покачал головой и натянул рубашку. - Тем не менее, - сказал он, - в следующий раз я, возможно, попробую ваш чай, мистрис Фрейзер.
  
  44
  СИЛЫ ПРИРОДЫ
  
   - Я дурак, - мрачно сказал Джейми, наблюдая, как Фергюс и Марсали ласково ворковали возле перил на противоположном борту судна.
   - Почему ты так думаешь? - спросила я, хотя догадывалась о причине его высказывания. Тот факт, что две единственные женатые пары на борту жили в добровольном воздержании, вызывал скрытое веселье среди команды, которой приходилось воздерживаться поневоле.
   - Я провел двадцать лет, мечтая спать с тобой, - сказал он, подтверждая мою догадку, - и не прошло и месяца с твоего появления, как я устроил дело так, что даже поцеловать тебя не могу, не спрятавшись за крышку люка. И даже тогда, стоит мне оглянуться, как я вижу Фергюса, который косится в нашу сторону, маленький ублюдок! И некого винить в этом, кроме своей глупости. О чем я только думал? - задал он риторический вопрос, вперяясь взглядом в молодых людей, нежно прижимающихся друг к другу.
   - Но Марсали только пятнадцать, - сказала я мягко. - И ты чувствовал за нее ответственность, как отец ... или как отчим.
   - Да, - он взглянул вниз на меня с кислой улыбкой. - И в награду за мою заботу я даже не могу прикоснуться к моей жене!
   - О, ты можешь прикоснуться ко мне, - сказала я, взяв его руку и нежно проводя по ней своим пальцем. - Ты только не можешь предаться необузданной похоти.
   У нас было несколько неудачных попыток, которые прерывались либо несвоевременным появлением кого-нибудь из команды, либо явной неприспособленностью укромных уголков "Артемиды" для интимных дел. Одна ночная попытка в носовом трюме была неожиданно прервана большой крысой, которая прыгнула со штабеля на голое плечо Джейми, вызвав истерику с моей стороны и лишив его всякого желания продолжать.
   Он мельком взглянул на наши сплетенные руки, где мой палец продолжал любовно ласкать его ладонь, и сузил глаза, но позволил мне продолжить. Потом сомкнул пальцы вокруг моей ладони, легко поглаживая большим пальцем место на запястье, где бился пульс. Мы не могли оторваться друг от друга - не больше, чем Фергюс и Марсали - хотя хорошо понимали, что это ведет лишь к еще большей неудовлетворенности.
   - Да, в общем-то, я имел добрые намерения, - с сожалением сказал он, глядя с улыбкой в мои глаза.
   - Ты же знаешь, что говорят о благих намерениях.
   - Что?
   Его большой палец мягко двигался вверх и вниз по моему запястью, порождая маленькие трепетания у меня в животе. Я подумала, что, должно быть, мистер Уилоуби был прав, когда говорил, что воздействие на одни части тела влияет на другие.
   - Благими намерениями вымощена дорога в ад, - сказала я и, пожав его руку, попыталась убрать свою, но он не отпустил.
   - Ммфм.
   Его взгляд задержался на Фергюсе, который дразнил тщетно вырывающуюся Марсали, удерживая ее за талию и щекоча ей шею пером альбатроса.
   - Очень верно, - сказал он. - Я хотел дать девушке шанс одуматься прежде, чем дело зайдет слишком далеко, и уже ничего нельзя будет исправить. В результате моего вмешательства я полночи лежу с открытыми глазами, пытаясь не думать о тебе, и слушая похоть Фергюса напротив. А вставая утром, вижу, как команда ухмыляется в бороду при виде меня.
   Он метнул яростный взгляд на Мейтланда, который проходил мимо. Безбородый юнга испуганно дернулся и далеко обошел Джейми, нервно оглядываясь через плечо.
   - Как ты можешь слышать чью-то похоть? - спросила я заинтересовано.
   Он мельком взглянул на меня, выглядя немного смущенным.
   - О, ну ... это ...
   Он на мгновение замолчал, потом потер покрасневшую от холодного бриза переносицу.
   - Ты представляешь, сассенах, что делают мужчины в тюрьме, не имея долгое время женщин?
   - Могу предположить, - сказала я, думая, что на самом деле не слишком хочу этого слышать. Он никогда не говорил со мной прежде об Ардсмуире.
   - Полагаю, можешь, - сказал он тусклым голосом. - И ты будешь права. В таком случае есть три выбора - использовать друг друга, сойти с ума или взять дело в свои руки.
   Он повернулся к морю и слегка склонил голову, чтобы посмотреть на меня. На его губах играла слабая улыбка.
   - Ты не считаешь меня сумасшедшим, сассенах?
   - Большую часть времени нет, - ответила я честно. Он рассмеялся и грустно покачал головой.
   - Нет, я не смог бы, хотя время от времени мне хотелось сойти с ума, - сказал он задумчиво. - ... это казалось лучшим выходом ... но это не для меня. Также как и мужеложство, - добавил он с кривой усмешкой.
   - Нет, не для тебя.
   Мужчины, которые в обычное время приходили в ужас от одной мысли использовать для сексуального удовлетворения другого мужчину, могли пойти на это из-за отчаянной нужды. Только не Джейми. Зная, что он испытал в руках Джека Рэндалла, я подозревала, что он скорее сошел бы с ума, чем стал бы искать облегчение с другим мужчиной.
   Он пожал плечами и, молча, уставился на море. Потом он мельком взглянул на свои вытянутые руки, сжимающие перила.
   - Я боролся с ними ... солдатами, которые меня схватили. Я обещал Дженни, что не буду - она боялась, что они изобьют меня до смерти - но когда меня схватили, я не мог сдержаться.
   Он снова пожал плечами и медленно разжал и сжал правую ладонь. Это была его искалеченная рука, на третьем пальце был толстый шрам, пересекающий два сустава, на четвертом пальце второй сустав был раздроблен и стал неподвижным, так что палец неуклюже торчал, даже когда Джейми сжимал кулак.
   - Я сломал его снова, когда ударил драгуна, - сказал он с сожалением, слегка шевеля пальцем. - В третий раз, второй раз был в Каллодене. Меня это не особо волновало, но они надели на меня кандалы, а против этого я возражал очень сильно.
   - Я понимаю.
   Было тяжело и удивительно больно представить это гибкое сильное тело закованным в железо, связанным и униженным.
   - В тюрьме нет личной жизни, - сказал он. - Я страдал от этого больше, чем от цепей. День и ночь, всегда на виду, с бесконечными мыслями, притворяясь, что сплю. Что касается этого ... - он коротко фыркнул и заправил выбившиеся волосы за ухо. - Просто ждешь, когда стемнеет, потому что темнота в тюрьме - единственное прибежище благопристойности.
   Камеры были маленькими, и мужчины лежали тесно друг к другу, сохраняя тепло. Без всякого покрова для скромности, кроме темноты, без всякого уединения, кроме молчания, было невозможно не слышать, как мужчины удовлетворяли свои потребности.
   - Я был в кандалах больше года, сассенах, - сказал он. Он поднял руки и развел их на расстояние около восемнадцати дюймов, резко остановившись, словно достигнув невидимых границ. - Я мог раздвинуть их на такое расстояние ... и не больше, - произнес он, уставившись на свои неподвижные руки. - И я не мог двинуть рукой, чтобы цепи не зазвенели.
   Разрываясь между стыдом и потребностью, он ждал в темноте, вдыхая острый несвежий запах окружающих мужчин и слушая их бормотание, пока тихие звуки не говорили ему, что осторожное звяканье его оков не будет услышано.
   - Если что-то я могу хорошо распознать, сассенах, - тихо сказал он, быстро взглянув на Фергюса, - это звук мужчины, занимающегося любовью с отсутствующей женщиной.
   Он дернул руками, словно разрывая невидимые цепи, и широко ухватился за перила. Потом он с полуулыбкой посмотрел вниз на меня, и за насмешливым блеском в его глазах я увидела тяжелые воспоминания.
   Я также увидела в них ужасную потребность - желание, достаточно сильное, чтобы вынести одиночество, нечеловеческие условия и расставание.
   Мы застыли, глядя друг на друга, забыв о проходящих мимо моряках. Он умел лучше большинства людей скрывать свои чувства, но он не скрывал их от меня.
   Желание и голод охватили все его тело, проникнув до мозга костей, и мои собственные кости, казалось, растаяли под напором этих чувств. Его рука с длинными сильными пальцами, ухватившимися за перила, находилась в дюйме от моей ... И я внезапно подумала, что если бы я дотронулась до нее, он бы набросился на меня прямо здесь на палубе.
   Словно услышав меня, он взял мою руку и крепко прижал ее к своему твердому бедру.
   - Сколько раз мы были близки с тех пор, как ты вернулась? - прошептал он. - Один, два раза в борделе, три раза в дороге в вересках, потом несколько раз в Лаллиброхе и Париже.
   Его пальцы постукивали по моему запястью в такт с моим пульсом.
   - И каждый раз я вставал таким же голодным, как и ложился. Сейчас мне достаточно почувствовать аромат твоих волос, коснувшийся моего лица, твое колено, коснувшееся моего бедра за обеденным столом, и я уже готов. А видеть, как ты стоишь на палубе с платьем, прижатым ветром к твоему телу ...
   Уголок его рта дернулся, и я увидела, как пульс бешено бьется в ямке на его горле, а кожа горит от ветра и желания.
   - В некоторые моменты, сассенах, мне кажется, что за один медный пенни я возьму тебя прямо здесь, прижав к мачте и задрав твои юбки, наплевав на всех!
   Мои пальцы конвульсивно подергивались в его ладони, и он усилил хватку, вежливо кивнув в ответ на приветствие пушкаря, направлявшегося к боковой галерее.
   Снизу зазвучал колокол, приглашая к обеду, металлическая вибрация через подошвы ног распространилась по моему телу, расплавляя кости. Фергюс и Марсали прекратили игру и спустились вниз, дежурные на палубе сменялись, но мы продолжали стоять возле перил, уставившись друг на друга горящими глазами.
   - Капитан передает наилучшие пожелания, мистер Фрейзер, и приглашает к обеду.
   Юнга Мейтланд, передавая это приглашение, старался держаться на безопасном расстоянии.
   Джейми глубоко вздохнул и отвел взгляд от меня.
   - Да, мистер Мейтланд, мы идем.
   Он еще раз вздохнул и предложил мне руку.
   - Спускаемся, сассенах?
   - Минутку.
   Я порылась в кармане своей юбки и, вытащив монету, сунула ему в руку.
   Он уставился на изображение короля Георга III на гинее, потом вопросительно посмотрел на меня.
   - В счет причитающейся суммы, - сказала я. - А теперь идем обедать.
  
   На следующий день мы, несмотря на прохладную погоду, снова были на палубе; холод для нас был предпочтительнее духоты кают. Мы совершали обычную прогулку вперед вдоль одного борта и назад вдоль другого. Наконец, Джейми остановился, прислонившись к перилам, и стал рассказывать мне какой-то случай из своей издательской практики.
   В нескольких футах от нас в тени грот-мачты, скрестив ноги, сидел мистер Уилоуби; возле носка одной его тапочки стояла маленькая чернильница, перед ним на палубе лежал большой белый лист бумаги. Кончик кисти легко, словно бабочка, касался бумаги, оставляя удивительно четкие линии.
   Пока я смотрела, он начал новый столбец сверху страницы. Он работал быстро четкими ударами кисти, уверенностью своих движений напоминая танцовщика или фехтовальщика.
   Один из матросов прошел в опасной близости от бумаги, едва не наступив на белоснежную поверхность. Через короткое время второй мужчина сделал то же самое, хотя места на палубе было достаточно. Потом вернулся первый матрос, на этот раз настолько неосторожный, что задел ногой маленькую чернильницу.
   - Черт! - воскликнул раздраженно моряк, растирая черное пятно по чистой палубе. - Грязный язычник! Посмотрите, что он наделал!
   Второй мужчина тоже вернулся и остановился, заинтересовавшись.
   - На чистой палубе? Капитан Рейнс точно не обрадуется, - он насмешливо кивнул мистеру Уилоуби. - Лучше поторопись, приятель, и слижи пятно языком, пока не пришел капитан.
   - Да, давай, лижи языком. Быстро!
   Первый мужчина сделал шаг к сидящей фигуре, его тень упала на бумагу. Мистер Уилоуби слегка сжал рот, но не поднял глаза. Он закончил вторую колонку, установил чернильницу и, окунув в нее кисть, начал твердой рукой третью.
   - Я сказал ... - начал громко первый матрос, но замолчал в удивлении, когда большой белый носовой платок опустился на чернильное пятно.
   - Прошу прощения, господа, - сказал Джейми. - Я, кажется, уронил платок.
   Любезно кивнув морякам, он наклонился и поднял носовой платок, оставив на палубе лишь бледный мазок. Моряки неуверенно переглянулись, потом уставились на Джейми. Один мужчина, увидев взгляд синих глаз над вежливо улыбающимся ртом, заметно побледнел и торопливо бросился прочь, таща за собой своего товарища.
   - Нет проблем, сэр, - забормотал он. - Идем, Джо, у нас много дел.
   Джейми не смотрел ни на уходящих моряков, ни на мистера Уилоуби, он повернулся ко мне, засовывая платок в рукав.
   - Очень хороший день, не так ли, сассенах? - сказал он, откидывая голову и глубоко вдыхая. - Свежий воздух, да?
   - Для кого как, - ответила я, улыбаясь. Воздух в данном месте довольно сильно пах дублеными шкурами, находящимися в трюме под нашими ногами.
   - Это было очень мило с твоей стороны, - заметила я, когда он прислонился к перилам рядом со мной. - Думаешь, мне следует предложить мистеру Уилоуби свою каюту для письма?
   Джейми фыркнул.
   - Нет. Я говорил ему, чтобы он писал в моей каюте или использовал стол в кают-компании, но он отказался - упрямый маленький осел.
   - Наверное, здесь лучше освещение, - с сомнением произнесла я, следя за фигуркой, сидящей возле мачты. Пока я смотрела, порыв ветра приподнял край листа, мистер Уилоуби прижал его одной рукой, продолжая делать короткие уверенные мазки другой. - И все-таки писать на палубе неудобно.
   - Да, - Джейми, слегка раздраженный, провел по своим волосам. - Он делает это нарочно, чтобы подразнить команду.
   - Ну, если таково его намерение, то он достиг успеха, - заметила я. - Но зачем?
   Джейми фыркнул еще раз.
   - Ну, все довольно сложно. Ты встречала китайцев, не так ли?
   - Да, но подозреваю, что в мое время они не такие, - ответила я. - Они, как правило, не носят косы и шелковые пижамы, а также не имеют навязчивых идей насчет женских ног - по крайней мере, они не говорили мне об этом, - добавила я справедливости ради.
   Джейми рассмеялся и пододвинулся ко мне так, что его рука почти касалась моей.
   - Да, это имеет отношение к ногам, - сказал он, - или, по крайней мере, с них все началось. Видишь ли, Джози, одна из шлюх мадам Жанны, рассказала Гордону об этом, а тот, конечно, рассказал всем.
   - А причем здесь ноги? - спросила я, испытывая сильное любопытство. - Что он делает с ними?
   Джейми кашлянул и немного покраснел.
   - Ну, это ... несколько ...
   - Вряд ли ты можешь сказать что-нибудь, что шокирует меня, - уверила я его. - Я много чего видела в своей жизни ... и, заметь, многое из этого вместе с тобой.
   - Полагаю, что так, - сказал он, усмехаясь. - И дело не столько в том, что он делает, но ... ну, ты знаешь, что в Китае знатным леди перевязывают ступни ног.
   - Да, я слышала об этом, - сказала я, задаваясь вопросом, причем тут это. - Предполагается, что от этого их ноги становятся маленькими и изящными.
   Джейми снова фыркнул.
   - Изящными? Знаешь, как это делается? - продолжил он рассказ. - Они берут маленькую девочку - не больше года, да? - и загибают ступни так, что пальцы почти касаются пяток, а потом пеленают их.
   - Ой! - невольно сказала я.
   - Да, действительно, - согласился он. - Ее нянька время от времени снимает бинты, чтобы помыть ноги, но потом снова перевязывает их. В результате ее пальчики отмирают, и когда она вырастает, то ее ступни представляют собой комок костей и кожи меньше моего кулака размером, - он стукнул кулаком по перилам. - Но она считается очень красивой, - закончил он. - Изящной, как ты говоришь.
   - Это совершенно отвратительно! - воскликнула я. - Но какое это имеет отношение к ...
   Я взглянула на мистера Уилоуби, который, казалось, совершенно не слышал нас, ветер относил наши слова к морю в сторону от него.
   - Допустим, это ступня девушки, сассенах, - сказал он, протягивая распрямленную правую ладонь ко мне. - А теперь загни пальцы к пятке, и что будет посредине?
   Он согнул пальцы, иллюстрируя свои слова.
   - Что? - сказала я изумленно.
   Джейми распрямил средний палец левой руки и выразительным жестом резко сунул его в кулак.
   - Дырка, - сказал он кратко.
   - Ты шутишь! Они потому делают это?
   Он нахмурил лоб, потом смягчился.
   - Я шучу? Никоим образом, сассенах. Он говорил, - Джейми деликатно кивнул на мистера Уилоуби, - что это дарит самые замечательные ощущения. Мужчинам.
   - Вот ведь маленький извращенец!
   Джейми рассмеялся над моим негодованием.
   - Команда считает так же. Конечно, он не может получить такой же эффект с европейской женщиной, но, думаю, он пытался время от времени.
   Я начала понимать всеобщую враждебность к маленькому китайцу. Даже короткое знакомство с командой "Артемиды" показало мне, что в целом ее моряки были галантными кавалерами по отношению к женщинам - без сомнения, потому, что они обходились без женской компании большую часть года.
   - Хм, - произнесла я, с подозрением глядя на мистера Уилоуби. - Понятно, но как он может ...
   - Все не так просто, - Джейми криво улыбнулся. - Видишь ли, для господина Ю Тиен Го из Поднебесной империи мы варвары.
   - Да? - я взглянула вверх на Броуди Купера, который спускался с мачты по веревочной лестнице, снизу были видны его грязные мозолистые ступни. Я подумала, что обе стороны имеют свои аргументы. - Даже ты?
   - О, да. Я грязный вонючий gwao-fe, то есть иноземный дьявол, с запахом хорька - если я правильно понял, что означает слово "huang-shu-lang" - и лицом горгульи, - закончил он весело.
   - И он все это тебе сказал?
   Такое отношение казалось довольно странной благодарностью за спасение жизни. Джейми коротко взглянул на меня, приподняв бровь.
   - Ты, вероятно, замечала, что очень маленькие мужчины могут сказать что угодно, когда подопьют? - сказал он. - Я думаю, бренди заставляет их забыть про свои маленькие размеры, и они воображают себя огромными волосатыми зверями и даже начинают угрожать.
   Он кивнул на мистера Уилоуби, который увлеченно занимался своей живописью.
   - Трезвый, он более осмотрителен, но это не меняет того, что он думает. Мы его раздражаем. Особенно потому, что он знает: если бы не я, его вполне могли пристукнуть по голове или выбросить темной ночью в море через окно.
   Он говорил обыденным тоном, но я видела косые взгляды в сторону китайца от проходящих мужчин, и поняла, почему Джейми болтался возле перил, тратя время на праздную беседу со мной. Если у кого-нибудь возникнет сомнение, что мистер Уилоуби находится под защитой Джейми, то он быстро разуверится в этом.
   - Итак, ты спас ему жизнь, дал работу и защищаешь его, а он оскорбляет тебя и считает невежественным варваром, - сказала я сухо. - Какой милый человек.
   - Да ладно.
   Ветер немного изменил направление и бросил прядь волос на лицо Джейми. Он заложил ее за ухо и склонился ко мне еще ближе так, что наши плечи почти соприкасались.
   - Пусть говорит, что хочет. Все равно никто, кроме меня, его не понимает.
   - Действительно?
   Я коснулась руки Джейми, лежащей на перилах.
   - То есть, возможно, понимаю его, - допустил он. Он смотрел вниз на палубу между ногами. - Но я помню, - произнес он тихо, - что значит не иметь ничего кроме гордости ... и друга.
   Я вспомнила рассказ Иннеса и подумала, был ли однорукий мужчина его другом в то тяжелое время. Я хорошо понимала его, у меня был Джо Абернати, и это много значило для меня.
   - Да, у меня был друг в больнице ... - начала я, но была прервана громкими негодующими восклицаниями, исходящими откуда-то из-под моих ног.
   - Проклятие! Адское пламя! Этот грязный ублюдок вонючей свиньи!
   Я пораженно поглядела вниз и по ирландским проклятиям поняла, что мы находимся прямо над камбузом. Крик был достаточно громок, чтобы привлечь внимание остальных моряков на палубе, и вскоре возле нас собралась небольшая группа людей. Голова кока с черной повязкой появилась над люком, грозно сверкая глазами в толпу.
   - Ленивые задницы! - кричал он. - Чего вы смотрите? Пусть двое ленивых ублюдков несут свои зады вниз и вышвырнут это дерьмо за борт! Не думаете же вы, что я буду лазить по лестницам с деревянной ногой?
   Голова внезапно исчезла, и с добродушным пожатием плеч Пикард показал жестом одному из молодых моряков спуститься вниз.
   Некоторое время снизу слышались приглушенные голоса, потом раздался стук какого-то тяжелого предмета, и ужасная вонь ударила мне в нос.
   - Иисус Христос! - я выхватила платочек из кармана и зажала нос. Подобные запахи были не редкостью на судне, и потому я всегда держала при себе кусочек льняной ткани, пропитанный настоем грушанки. - Что это?
   - Если судить по запаху, то дохлая лошадь, очень старая и давно сдохшая лошадь.
   Ноздри длинного носа Джейми слегка побелели. Все моряки закрыли рты и зажали носы с нелестными комментариями в адрес ужасного запаха.
   С позеленевшими лицами появились Мейтланд и Гросман, которые тащили большой бочонок, отвернув носы от своей ноши. Крышка с бочонка была снята, и я мельком увидела желтовато-белую массу, слабо поблескивающую на солнце. Она, казалось, двигалась. Личинки, великое множество личинок.
   - Фу! - вырвалось у меня невольное восклицание. Два моряка ничего не сказали, губы их были плотно сомкнуты, но они, казалось, разделяли мое отвращение. Донеся бочку до борта, они с трудом перебросили ее через перила.
   Вся команда, не занятая в данный момент работой, собралась у перил, наблюдая за скачущей по волнам бочкой и развлекаясь проклятиями Мерфи в адрес поставщика продуктов. Манцетти, низенький итальянец с толстой бурой косичкой, прислонился к перилам, заряжая мушкет.
   - Акулы, - объяснил он, блеснув зубами из-под усов, когда увидел, что я гляжу на него. - Очень вкусно.
   Заинтресованная команда собралась на корме. Я знала, что акулы подплывали к нашему судну; вчера вечером Мейтланд указал мне на две темные гибкие фигуры в тени корпуса, которые без видимых усилий, слегка поводя своими серповидными хвостами, держались рядом с кораблем.
   - Вот! - раздался крик из нескольких глоток, когда бочка внезапно дернулась на воде. Мгновение, и Манцетти тщательно прицелился в бочку. Еще один рывок, словно кто-то яростно толкнул бочку, потом другой.
   Вода была грязно-серая, но достаточно прозрачная, чтобы заметить, как под ее поверхностью что-то быстро движется. Еще толчок, и бочка снова отпрыгнула в сторону. Внезапно острый край плавника прорезал воду, и на мгновения показалась серая спина, вспенившая воду.
   Мушкет рядом со мной с грохотом выстрелил, и облако черного дыма заставило меня прослезиться. Раздался всеобщий крик, и когда я протерла глаза, вокруг бочки распространялось небольшое коричневатое пятно.
   - Он попал в акулу или в конину? - спросила я Джейми тихонечко.
   - В бочку, - ответил он с улыбкой. - Однако это был прекрасный выстрел.
   Прозвучало еще несколько выстрелов. Бочка непрерывно подпрыгивала под ударами взбешенных акул, кусочки коричневого и белого цвета летели от нее - куски жира, протухшая кровь и гнилые куски мяса. Как по волшебству появились морские птицы, смело ныряя в воду за остатками.
   - Не повезло, - наконец, произнес Манцетти, опуская мушкет и вытирая лицо рукавом. - Слишком далеко.
   Он вспотел, все его лицо было покрыто пороховым дымом, и только вокруг глаз, где он провел рукой, выделялась белая полоса, от этого его лицо напоминало мордочку енота.
   - Хотелось бы полакомиться плавником акулы, - произнес голос капитана возле меня. Я обернулась и увидела, как он задумчиво вглядывается в место побоища. - Может быть, нам спустить лодку, мистер Пикард?
   Боцман повернулся и стал выкрикивать команды. "Артемида", раздув паруса, развернулась по маленькой дуге, чтобы приблизиться к остаткам бочки. Была спущена небольшая лодка, в которой находились Манцетти с мушкетом и трое моряков, вооруженных острогами и веревками.
  
   К тому времени, когда лодка подошла к бочке, от нее осталось только щепки. Однако здесь все еще наблюдалась бурная активность, вода кипела от акул, кружащихся под ее поверхностью, а облако птиц закрывало сцену сверху. Пока я смотрела, из-под воды вдруг появилась пасть, схватила одну из птиц и исчезла в воде.
   - Ты видел это? - спросила я со страхом. Я имела представление о том, что акулы хорошо укомплектованы зубами, но действительность была более впечатляющей, чем любое количество фотографий в Национальном географическом журнале.
   - Бабушка, почему у тебя такие большие зубы? - сказал Джейми, тоже достаточно впечатленный.
   - Да уж, действительно большие, - произнес поблизости голос с веселый злостью. Я повернула голову и увидела рядом усмехающегося Мерфи, Его широкое лицо сияло жестоким ликованием. - Но это не поможет уродам, когда пуля разнесет их гребаные мозги! - он стукнул по перилам огромным кулаком. - Достань мне одну из этих зубастых уродин, Манцетти! Если сделаешь, получишь целую бутылку бренди!
   - Это что-то личное, мистер Мерфи? - вежливо спросил Джейми. - Или профессиональный интерес?
   - И то и другое, мистер Фрейзер, и то и другое, - ответил повар, наблюдавший за охотой со свирепым вниманием. Он пнул деревянной ногой по борту. - Они как-то раз попробовали меня на вкус, - сказал он с мрачной усмешкой, - но их мяса я съел гораздо больше!
   Лодка была едва видна за колеблющимся занавесом из птиц, а за их криками трудно было что-нибудь услышать, кроме боевых выкриков мистера Мерфи.
   - Стейк из акулы с горчицей! - ревел Мерфи, сузив глаза в мстительном экстазе. - Тушеная печень с пикулями! Я сделаю суп из ваших ребер, а из ваших глаз сделаю желе на хересе. Проклятые ублюдки!
   Я смотрела, как Манцетти, встав на колено, прицелился, и черное облако дыма поднялось над мушкетом, когда он выстрелил. А потом я увидела мистера Уилоуби.
   Я не заметила, когда он спрыгнул с перил, и вряд ли кто-нибудь увидел - все были увлечены охотой. Но он был там неподалеку от лодки, и его бритая голова блестела, как поплавок. Он боролся в воде с огромной птицей, взбивающей воду своими крыльями, словно миксер.
   Услышав мой крик, Джейми оторвал взгляд от сцены охоты и мгновение таращился на китайца, и прежде чем я смогла двинуться или что-нибудь сказать, он перелез через перила и с легким плеском вонзился в воду возле него.
   На палубе раздались крики - и пронзительный визг Марсали - когда все поняли, что случилось. Мокрая рыжая голова Джейми появилась рядом с мистером Уилоуби, и через секунду он обхватил маленького китайца рукой за шею. Мистер Уилоуби не выпускал птицу, и я некоторое время не была уверена, собирался ли Джейми спасти его или удушить. Но тут Джейми сильно забил ногами и стал буксировать бьющуюся массу из человека и птицы к кораблю.
   В это время из лодки раздались торжествующие крики, и ярко-красное пятно стало распространяться по воде. Мечущуюся акулу загарпунили и привязали за хвост к лодке. Потом оттуда заметили людей в воде, и началась всеобщая суматоха.
   С обоих бортов были сброшены лини, и взволнованные люди носились по палубе взад и вперед, не зная помочь ли спасать людей или помогать справиться с акулой. Но, наконец, Джейми и его ноша были подняты на правый борт, где лежали мокрой кучей, а захваченная акула - несколько кусков мяса были вырваны ее голодными товарками - была вытянута на левый борт, где все еще слабо трепыхалась.
   - Ии ... сус ... Христос, - произнес Джейми, тяжело дыша. Он лежал на палубе, задыхаясь, как вытащенная из воды рыба.
   - С тобой все в порядке?
   Я встала рядом с ним на колени и отерла его лицо подолом юбки. Он криво улыбнулся мне и кивнул, все еще задыхаясь.
   - Иисус, - сказал он, наконец, садясь. Он покачал головой и чихнул. - Я подумал, что меня съедят. Эти дураки в лодке поплыли к нам, а за ними акулы, - он нежно потер свои икры. - Может быть, я чересчур сильно беспокоюсь об этом, сассенах, но я всегда боялся потерять ногу. Мне кажется, это хуже, чем быть просто убитым.
   - Я против как того, так и другого, - сказала я сухо. Он начал дрожать, я сняла свою шаль и набросила на его плечи, затем стала искать мистера Уилоуби.
   Маленький китаец, все еще цепляющийся за свою добычу, молодого пеликана размером почти с него самого, не обращал внимания ни на Джейми, ни грубую брань в свой адрес. Он сидел на палубе в луже воды, защищенный от физической расправы клацающим клювом своего пленника, который никому не позволял приблизиться.
   Отвратительный чавкающий звук и триумфальные крики с другого борта показали, что Мерфи использовал топор, чтобы совершить свое возмездие. Моряки собрались вокруг акулы, вынув ножи, чтобы снять кожу. Еще несколько ударов топора, и к нам подошел сияющий Мерфи с большим куском хвоста под мышкой, огромной желтой печенью в сетке и топором на плече.
   - Не утонул? - спросил он, взъерошив мокрые волосы Джейми свободной рукой.- Не могу понять, почему ты так беспокоишься об этом маленьком идиоте, но все равно, это было смело. Я сделаю тебе прекрасный бульон из хвоста, чтобы ты не простудился, - добавил он и удалился, громко перечисляя блюда, которые он сделает из акулы.
   - Зачем он сделал это? - спросила я. - Я имею в виду, мистера Уилоуби.
   Джейми покачал головой и высморкался в подол своей рубашки.
   - Черт побери, если я знаю. Думаю, ему была нужна птица, но не могу сказать зачем. Может быть, для еды?
   Мерфи услышал это и повернулся к нам от лестницы, ведущей в камбуз.
   - Пеликанов не едят, - сказал он, неодобрительно качая головой. - Ужасный вкус, хоть как его не готовь. И бог знает, что они здесь делают, ведь пеликаны береговые птицы. Унесло штормом, по-видимому, неуклюжие идиоты.
   Его лысая голова исчезла в камбузе, бормоча что-то о сушеной петрушке и кайенском перце.
   Джейми рассмеялся и встал.
   - Возможно, он хочет перьев для письма. Давай спустимся в каюту, сассенах. Поможешь мне вытереть спину.
   Он сказал это в шутку, но как только слова вылетели из его рта, лицо его стало непроницаемым. Он быстро взглянул на левый борт, где команда толкалась возле останков акулы, а Фергюс и Марсали осторожно исследовали отрубленную голову, лежащую на палубе с разинутой пастью. Потом его глаза встретились с моими, и мы прекрасно поняли друг друга.
   Тридцать секунд спустя, мы уже были в каюте. Холодная вода с его мокрых волос лилась на мои плечи и капала на грудь, но его рот был горяч и настойчив. Твердые мышцы его спины излучали тепло под промокшей насквозь рубашкой.
   - Ч-черт! - произнес он сквозь зубы, пытаясь стянуть бриджи. - Христос, они прилипли. Я не могу стащить их!
   Давясь смехом, он стал дергать завязки на поясе, но они промокли, и узел стал неразвязываемым.
   - Нож! - сказала я. - Где нож?
   Фыркая от смеха при виде того, как он отчаянно пытается вытащить подол рубашки из бриджей, я стала рыться в ящиках стола, выбрасывая оттуда листы бумаги, бутылку с чернилами, табакерку - все кроме ножа. Самой подходящей вещью оказался костяной нож для разрезания бумаги, сделанный в виде руки с указующим пальцем.
   Я схватила его и попыталась перерезать шнурки.
   Он отшатнулся в испуге.
   - Христос, сассенах, будь осторожна! Вряд ли ты сможешь с его помощью снять брюки, но кастрировать меня точно можешь.
   Полусумасшедшие от желания, мы, тем не менее, нашли происшествие забавным, и смех наш усилился.
   - Вот!
   Роясь в хаосе на своей кровати, Джейми вытащил свой кинжал и триумфально махнул им. Мгновение спустя шнурки были разрезаны, и мокрые бриджи лежали кучкой на полу.
   Он схватил меня, поднял и положил на стол, не обращая внимания на разбросанные на нем бумаги. Задрав юбки выше талии, он сжал мои ягодицы и навалился на меня, раздвинув своими твердыми бедрами мои ноги.
   Это было все равно, что держать саламандру - жгучий огонь и холодный саван. Я резко вдохнула, когда подол его промокшей рубашки коснулся моего голого живота, потом снова задохнулась, услышав шаги в коридоре.
   - Погоди! - зашипела я ему на ухо. - Кто-то идет!
   - Слишком поздно, - сказал он, задыхаясь, но твердо. - Я должен взять тебя или умереть.
   Он вошел в меня одним быстрым, безжалостным толчком, и я укусила его плечо, чувствуя соленое и влажное полотно, но он не произнес ни звука. Два удара, три, и я сжала ноги на его ягодицах, заглушив крик в его рубашке, уже не заботясь о том, что кто-то может войти.
   Он брал меня быстро и глубоко, врываясь снова, снова и снова с низким триумфальным звуком в горле, дрожа и вздрагивая в моих объятиях.
   Две минуты спустя дверь каюты распахнулась. Иннес с порога медленно осмотрел разрушения в комнате. Взгляд его мягких коричневых глаз переместился от разворошенного стола на меня, сидящую на постели с влажными и растрепанными волосами, но уже прилично одетую, и остановился, наконец, на Джейми, который без сил сидел на табурете все еще в своей мокрой рубашке. Его грудь тяжело поднималась и опускалась, а глубокий красный цвет медленно сходил с лица.
   Ноздри Иннеса покраснели от смущения, но он ничего не сказал. Он вошел в каюту, кивнул мне и наклонился над кроватью Фергюса, откуда вытащил бутылку бренди.
   - Для китайца, - пояснил он мне. - Чтобы не простыл.
   Он повернулся к двери и остановился, искоса поглядывая на Джейми.
   - Вы должны сказать мистеру Мерфи, чтобы он сделал вам бульон от простуды, Мак Дубх. Очень опасно охлаждаться после тяжелой работы. Вы же не хотите подхватить лихорадку.
   В глубоких печальных глубинах его коричневых глаз блеснули слабые искры.
   Джейми откинул назад соленые спутанные волосы, и медленная улыбка расползлась по его лицу.
   - Ну, если это произойдет, Иннес, по крайней мере, я умру счастливым человеком.
  
   На следующий день мы узнали, для чего мистеру Уилоуби понадобился пеликан. Я нашла китайца на юте. Птица, у которой крылья были привязаны к телу полосками ткани, громоздилась на сундучке. Она уставилась на меня круглыми желтыми глазами и угрожающе защелкала клювом.
   Мистер Уилоуби вытянул из моря веревку, на конце которой извивался маленький фиолетовый кальмар. Сняв его с веревки, он подержал его перед пеликаном и что-то сказал по-китайски. Птица смотрела на него с глубоким подозрением, но не двигалась. Китаец быстро схватил ее клюв, открыл и бросил кальмара в зобный мешок. Пеликан, выглядя удивленным, судорожно проглотил его.
   - Хао-ляо, - одобрительно произнес мистер Уилоуби, поглаживая голову птицы. Он увидел меня и позвал подойти ближе. Осторожно поглядывая на опасный клюв, я подошла.
   - Пинг ан, - сказал он, указывая на пеликана. - Мирная птица.
   Птица взъерошила белый хохолок, словно навострила уши при звуке своего имени, и я рассмеялась.
   - Действительно? Что вы собираетесь сделать с ним?
   - Я учить его охотиться для меня, - легко сказал китаец. - Вы смотрите.
   Я смотрела. После того, как еще несколько кальмаров и рыб были пойманы и скормлены пеликану, мистер Уилоуби достал еще полоску ткани из кармана и обмотал ее вокруг шеи птицы.
   - Не душить, - объяснил он. - Не глотать рыбу.
   Он привязал к этому воротнику длинную веревку и жестом показал мне отойти, потом быстрым рывком сдернул полоски, связывающие крылья.
   Ошеломленный от внезапной свободы, пеликан некоторое время ковылял взад и вперед на рундуке, махая огромными крыльями, а потом вдруг взмыл в небеса.
   Пеликан на земле - довольно забавен, весь состоящий из неуклюжих углов - вывернутые ноги и нелепый клюв. Пеликан в полете достоин восхищения, грациозный и примитивный, словно птеродактиль среди более обтекаемых форм чаек и буревестников.
   Пинг Ан, мирная птица, взлетел до полного натяжения веревки и изо всех сил пытался подняться выше, потом, словно смирившись, начал ходить кругами. Мистер Уилоуби, сощурив глаза от солнца, крутился по палубе, играя с пеликаном, как с бумажным змеем. Все находившиеся на палубе остановилась, заворожено наблюдая за происходящим.
   Внезапно, словно болт из арбалета, пеликан сложил крылья и нырнул, вспоров воду с легким всплеском. Когда он вынырнул на поверхность, имея несколько изумленный вид, мистер Уилоуби начал подтягивать его к себе. На борту пеликан не хотел отдавать добычу, но, наконец, его хозяин смог залезть в подклювный мешок и вытащить великолепного жирного морского леща.
   Мистер Уилоуби, приятно улыбаясь таращащему глаза Пикарду, вынул маленький ножик и разрезал еще живую рыбу вдоль спины. Удерживая птицу жилистой рукой, он другой рукой ослабил воротник на ее шее и поднес к клюву часть леща, которую Пинг Ан нетерпеливо схватил и проглотил.
   - Его, - объяснил мистер Уилоуби, небрежно отирая о брюки кровь и чешую. - Мое, - кивнул он на вторую половинку рыбы, неподвижно лежащую на рундуке.
   Через неделю пеликан стал полностью ручным и летал уже без всякой веревки, но с перевязанным горлом, возвращаясь к хозяину, чтобы извергнуть к его ногам горстку яркой рыбы. Если Пинг Ан не ловил рыбу, он или сидел на салинге к неудовольствию моряков, моющих шваброй палубу, или следовал за мистером Уилоуби, смешно переваливаясь с боку на бок и расправив восьмифутовые крылья для баланса.
   Команда, впечатленная способом рыбной ловли и опасающаяся большого клюва Пинг Ана, избегала мистера Уилоуби, который, если погода позволяла, писал каждый день возле мачты под защитой своего нового друга.
   Однажды я задержалась, чтобы понаблюдать за работой мистера Уилоуби, оставаясь невидимой позади мачты. Он сидел с выражением спокойного удовлетворения на лице, рассматривая законченную страницу. Я, конечно, не знала, какие символы на ней изображены, но их формы были приятны для глаз.
   Потом он быстро оглянулся вокруг, словно проверяя, не подошел ли кто-нибудь к нему слишком близко, поднял кисточку и добавил заключительный знак в верхнем левом углу страницы. Я сразу поняла, что это была его подпись.
   Он вздохнул и поднял голову, глядя поверх перил. Выражение его лица было полно мечтательного восхищения, и я поняла, что независимо от того, что он видел, это был не корабль и не тяжелые океанские волны за бортом.
   Наконец, он снова вздохнул и покачал головой. Взяв лист, он быстро и ловко свернул его раз, другой и еще раз. Затем, поднявшись на ноги, подошел к перилам и вытянул руки над водой, позволив бумажной фигурке выпасть из рук.
   Она, кружась, полетела к воде, но ветер поймал ее и поднял вверх. Через мгновение белый листок уже был далеко, напоминая чайку или крачку, которые с пронзительными криками носились позади судна в поисках отходов.
   Мистер Уилоуби не стал смотреть ему вслед, он развернулся и пошел вниз, все еще сохраняя мечтательное выражение на своем маленьком круглом лице.
  
  45
  РАССКАЗ МИСТЕРА УИЛОУБИ
  
   Когда мы прошли центр Атлантического круговорота113 и направились к югу, дни и вечера значительно потеплели. Теперь после ужина свободные от работы матросы собирались на баке, где они пели песни, танцевали под скрипку Броуди Купера или слушали истории. Так же как дети, собравшиеся возле костра в лесу, любят рассказывать истории о привидениях, моряки любили истории о кораблекрушениях и прочих морских опасностях.
   По мере продвижения к югу, прочь от царства гигантского кракена и морского змея, рассказы о монстрах потеряли свою привлекательность, и мужчины начали говорить о доме.
   Однажды, когда большинство домашних историй было рассказано, юнга Мейтланд повернулся к мистеру Уилоуби, который, как обычно, сидел возле мачты, прижимая чашку с грогом к груди.
   - Как случилось, что вы покинули Китай, Уилоуби? - спросил Мейтланд с любопытством. - Я видел всего несколько китайских моряков, хотя говорят, что в Китае великое множество людей. Может быть, это такая прекрасная страна, что люди не хотят уезжать оттуда?
   Сначала маленький китаец колебался, но всеобщий интерес, который этот вопрос вызвал, польстил ему, и после небольших уговоров он согласился рассказать свою историю, потребовав только, чтобы Джейми переводил, так как его собственный английский не подходил для этой задачи. Джейми с готовностью согласился, он уселся рядом с мистером Уилоуби и приготовился слушать.
   - Я был мандарином, - начал мистер Уилоуби голосом Джейми. - Писцом, владеющим искусством сочинения. Я носил шелковое платье, расшитое разноцветными нитями, а поверх него рабочее платье из синего шелка со знаком моего занятия, вышитым на груди и спине - feng-huang - огненная птица.
   - Я думаю, он имеет в виду феникса, - добавил Джейми, оборачиваясь на мгновение ко мне, потом снова повернулся к терпеливо ожидающему мистеру Уилоуби, который тут же продолжил рассказ.
   - Я родился в Пекине, имперском городе сына небес ...
   - Именно так они называют своего императора, - прошептал мне Фергюс. - Только представьте, сравнивать их императора с господином нашим Иисусом!
   -Ш-ш-ш, - зашипели сразу несколько человек, поворачивая возмущенные лица к Фергюсу. Тот показал неприличный жест Максвеллу Гордону, но замолчал, повернувшись к маленькой фигуре, сидящей возле мачты.
   - Очень рано мой талант в составлении слов был обнаружен, и хотя я не был первым искусником во владении кистью и чернилами, я усердно учился и смог заставить кисть хорошо выражать мысли, которые, словно журавли, плясали в моей голове. И таким образом я был замечен Ву-Хином, мандарином императорского двора, который взял меня к себе и занялся моим обучением.
   - Я быстро поднялся к успеху и известности, так что в свой двадцать шестой день рождения я заработал бусинку из красного коралла на шляпу. А потом налетел недобрый ветер, который занес семена неудачи в мой сад. Может быть, я был проклят врагом, или, возможно, в своем высокомерии я не принес надлежащую жертву - хотя я всегда почитал своих предков, старался посещать фамильную усыпальницу каждый год, и ароматные палочки всегда горели в зале предков ...
   - Если его сочинения были также многоречивы, без сомнения, сын небес потерял терпение и бросил его в реку, - цинично пробормотал Фергюс.
   - ... но как бы там ни было, - продолжал голос Джейми, - мои стихи попались на глаза Ван-Мей, второй жене императора. Вторая жена была влиятельной женщиной, родившей не меньше четырех сыновей, и когда она попросила императора, чтобы я стал членом ее двора, то тут же получила разрешение.
   - И что здесь плохого? - спросил Гордон, с интересом наклонившись вперед. - Это же шанс преуспеть, не так ли?
   Мистер Уилоуби очевидно понял вопрос, потому что он кивнул Гордону и продолжил рассказ голосом Джейми.
   - О, честь была бесценна, у меня должен был появиться большой собственный дом в пределах дворца, охрана, чтобы сопровождать мой паланкин, тройной зонтик, как символ моей службы, который должны были носить передо мной, и может быть даже павлинье перо на шляпе. Мое имя должны были вписать золотыми буквами в Книгу достойных.
   Маленький китаец сделал паузу, почесав залысину. На выбритой части его головы вылезли волосы, отчего она стала напоминать теннисный мяч.
   - Однако есть одно условие для слуг императорских жен - все они должны быть евнухами.
   Восклицания ужаса раздались при этих словах, сопровождаемые возбужденными комментариями, в которых преобладали фразы "Проклятые язычники!" и "Желтые ублюдки!"
   - Что такое евнух? - удивленно спросила Марсали.
   - Ничего такого, о чем тебе следует волноваться, ch?rie114, - уверил ее Фергюс, обнимая за плечи. - И ты убежал, mon ami115? - обратился он тоном глубокого соболезнования к мистеру Уилоуби. - Без сомнения, я сделал бы тоже самое!
   Глубокий ропот одобрения встретил его последние слова. Мистер Уилоуби казался польщенным таким отношением, и он несколько раз поклонился своим слушателям прежде, чем продолжить свою историю.
   - Было очень постыдно с моей стороны отказаться от чести, дарованной императором. Но, увы, это моя печальная слабость - я любил женщину.
   Раздался всеобщий сочувствующий вздох, большинство моряков были неисправимыми романтиками, но мистер Уилоуби дернул Джейми за рукав и что-то сказал ему.
   - О, я не прав, - поправился Джейми. - Он говорит, что это была не просто какая-то женщина, а "Женщина", то есть все женщины или сама идея женщины. Правильно? - спросил он, глядя вниз на мистера Уилоуби.
   Китаец удовлетворенно кивнул и откинулся к мачте. К этому времени луна была почти полная, достигнув трех четвертей, и достаточно яркая, чтобы видеть лицо мандарина, когда он рассказывал свою историю.
   - Да, - сказал он через Джейми, - я много думал о женщинах, их изяществе и красоте, сияющей, словно цветок лотоса, летящей, словно ветви ивы на ветру. И всех этих звуках, которые они издают, то как стрекот рисовок, то как песня соловья, а иногда, как карканье ворон, - добавил он с улыбкой, которая превратила его глаза в щелочки и вызвала смех у слушателей, - но даже тогда я любил их.
   - Я написал множество стихов во славу Женщины, иногда они были посвящены той или иной леди, но чаще всего просто Женщине. Я воспевал вкус ее грудей, подобный абрикосам, теплый аромат ее пупка, когда она просыпается зимой по утрам, теплоту ее холмика между ног, заполняющего руку, словно спелый персик.
   Шокированный Фергюс прижал ладони к ушам Марсали, но остальные слушали, отрыв рты.
   - Не удивительно, что маленький парень был почитаемым поэтом, - сказала Реберн с уважением. - Это очень по-язычески, но мне нравится.
   - Он заслужил красный шарик на свою шляпу, - согласился Мейтланд.
   - Стоит того, чтобы немного знать китайский, - вмешался помощник капитана, глядя на мистера Уилоуби с удивленным интересом. - И много у него таких стихов?
   Джейми взмахом руки призвал аудиторию к молчанию - теперь значительно увеличившуюся за счет освободившихся матросов - и произнес.
   - Продолжайте, мистер Уилоуби.
   - Я сбежал в Ночь фонарей, - сказал китаец. - В большой фестиваль, когда улицы были заполнены толпами людей, и можно было легко скрыться от стражи. Сразу после наступления темноты, когда шествия начались по всему городу, я надел одежду путешественника ...
   - Это вроде паломника, - пояснил от себя Джейми. - Они отправляются посетить могилы предков и надевают белые одежды в знак траура.
   - ... и оставил дом. Я без труда пробирался сквозь толпы народа, неся с собой маленький купленный фонарь, на котором не было написано ни моего имени, ни моего места жительства. Стражники били в большие бамбуковые барабаны, слуги знатных семейств колотили в гонги, а с крыш дворца были запущены многочисленные фейерверков.
   Маленькое круглое лицо выразило ностальгию при этом воспоминании.
   - Это было наиболее подходящее прощание для поэта, - сказал он. - Уходить безымянным под звуки шумных оваций. Когда я прошел мимо гарнизона солдат в городских воротах, я оглянулся назад, чтобы увидеть множество дворцовых крыш, выделяющихся на фоне красных и золотых цветов фейерверка. Это было похоже на волшебный сад ... запретный для меня.
   Ю Тиен Го благополучно прошел всю ночь, но едва не был пойман на следующий день.
   - Я забыл про свои ногти, - сказал он. Он вытянул короткие пальцы с обкусанными до мяса ногтями. - У мандаринов длинные ногти, как символ того, что они не обязаны работать руками, а мои ногти были длиной с сустав одного из моих пальцев.
   Слуга в доме, где он остановился отдохнуть, увидел их и побежал за стражей. Ю Тиен Го также сбежал и смог уйти от погони, спрятавшись в мокрой канаве в кустах.
   - Пока я лежал в яме, я, конечно, обгрыз свои ногти, - сказал он и помахал мизинцем правой руки. - Мне пришлось вырвать этот ноготь, так как на нем была инкрустирована da zi, которую я не смог сцарапать.
   Он украл одежду крестьянина, развешенную на кустах для просушки, оставив ноготь с золотой инкрустацией взамен, и направился через всю страну к побережью. Сначала он расплачивался за еду деньгами, которые он взял с собой, но возле Лулонга он встретил грабителей, которые отобрали деньги, но сохранили ему жизнь.
   - И после этого, - сказал он просто, - я крал еду, когда мог, и голодал, когда не мог. Но, наконец, благоприятный ветер подул в мою сторону, и я встретил путешествующих лекарей. Взамен за то, что я разрисовал лозунгами их кабинки и писал таблички, восхваляющие их лекарства, они позволили мне путешествовать в их паланкинах.
   Как только он достиг побережья, он попытался устроиться на какой-нибудь корабль, выдав себя за моряка, но потерпел неудачу, так как не знал ничего об узлах и парусах. В порту было несколько иностранных судов, и он выбрал самый варварский на вид, который, без сомнения, доставит его как можно дальше от императорского дворца, и, улучив момент, пробрался на "Серафину", направляющуюся в Шотландию.
   - Ты с самого начала собрался уехать из страны? - спросил заинтересовано Фергюс. - Это кажется отчаянным шагом.
   - У императора очень длинные руки, - тихо произнес мистер Уилоуби по-английски, не дожидаясь перевода. - Я изгнанник, или я мертвец.
   Его слушатели издали единогласный вздох удивления от такой кровожадности императора, и некоторое время стояла тишина, нарушаемая только завыванием ветра в мачтах. Мистер Уилоуби поднял свою чашку и выпил остатки грога, потом поставил ее, облизнув губы, и положил руку на руку Джейми.
   - Странно, - сказал мистер Уилоуби, и выражение задумчивости в его голосе было точно отражено голосом Джейми, - но вторая жена императора увидела и полюбила в моих стихах именно мою любовь к женщинам. И все же, желая обладать мной и моими стихами, она разрушила именно то, чем восхищалась.
   Мистер Уилоуби издал горькой ироничный смешок.
   - И это не конец страданиям, которыми стала моя жизнь. Из-за того, что я не смог отринуть свою мужественность, я потерял все - честь, благосостояние, страну. Не только землю со склонами, где растут благородные ели - там в Тартари я проводил летнее время - и великие равнины юга с полноводными реками, полными рыбой, я потерял себя самого. Мои родители опозорены, могилы моих предков пришли в запустение, и никто не возжигает ароматные палочки перед их изображениями.
   - Вся гармония, вся красота потеряны. Я прибыл в страну, где золотые слова моих стихов, не более чем квохтанье курицы, а мои письмена - простое царапанье. Я хуже, чем самый нищий бродяга, который глотает змею и затем позволяет прохожим вытащить ее за хвост за жалкие гроши, чтобы не умереть с голоду.
   Мистер Уилоуби оглядел слушателей горящими глазами, подчеркивая сравнение.
   - Я прибыл в страну, где женщины грубые и волосатые, как медведи, - голос китайца звучал страстно, но Джейми переводил ровным тоном, лишая слова эмоциональной окраски. - Они существа без всякого изящества, невежественные, необученные, плохо пахнущие, и на их телах растут волосы, как у собак. И они - они! - презирают меня, как желтого червя, даже самые низкие шлюхи отказываются лечь со мной.
   - Из любви к Женщине, я прибыл в страну, где ни одна женщина не достойна любви!
   При этих словах, видя мрачные взгляды моряков, Джейми прекратил переводить и попытался успокоить китайца, положив руку на его плечо.
   - Да, человек, я понимаю. И я уверен, что все присутствующие здесь поступили бы также. Не так ли, парни? - спросил он через плечо, приподняв со значением бровь.
   Его моральный авторитет был так велик, что вынудил толпу издать сдержанный ропот согласия, хотя симпатия, вызванная трудной судьбой мистера Уилоуби, была весьма поколеблена его последним оскорбительным замечанием. Были сделаны резкие высказывания о развратном неблагодарном язычнике, и множество экстравагантных восхищенных комплиментов в адрес Марсали и мой, после чего команда разбрелась по палубе.
   Марсали и Фергюс тоже ушли, при этом последний немного задержался, чтобы сообщить мистеру Уилоуби, что дальнейшие замечания того о европейских женщинах заставят его, Фергюса, удушить мистера Уилоуби его собственной косичкой.
   Мистер Уилоуби проигнорировал эту угрозу, как и все предыдущие замечания, и просто смотрел вперед черными глазами, сияющими от воспоминаний и грога. Джейми, наконец, встал и протянул руку, чтобы помочь мне слезть с бочки.
   И когда мы разворачивались, чтобы уйти, китаец положил руку между своих ног, без всякой похоти обхватив яички, так что они округлой массой выделились под синим шелком. Он медленно катал их в ладони, уставившись на выпуклость в глубоком раздумье.
   - Иногда, - произнес он, - я думаю, они не стоят этого.
  
  46
  МЫ ВСТРЕЧАЕМ "ПОРПОС"116
  
   Уже некоторое время я чувствовала, что Марсали набирается смелости заговорить со мной. Я была уверена, что это случится раньше или позже, поскольку мы с нею были единственными женщинами на борту. Я прилагала все усилия, чтобы помочь ей, улыбаясь ей по-доброму и говоря "Доброе утро", но первый шаг она должна была сделать сама.
   Она заговорила, наконец, посредине Атлантического океана, спустя месяц после того, как мы покинули Шотландию.
   Я писала в нашей каюте, делая заметки об одной незначительной операции - ампутации двух раздробленных пальцев на ноге одного из моряков. Я только что закончила рисунок места ампутации, когда фигура затенила дверной проем. Я подняла голову и увидела, что в дверях стоит Марсали, вызывающе подняв подбородок.
   - Я хотела кое-что спросить, - сказала она твердо. - Вы мне не нравитесь, и думаю, вы знаете это. Но па говорит, что вы мудрая женщина, и думаю даже, что вы честная женщина, хотя и шлюха. И, возможно, вы скажете мне.
   У меня было несколько ответов на такое безапелляционное заявление, но я сдержалась.
   - Возможно, - произнесла я, опуская ручку. - Что ты хочешь узнать?
   Увидев, что я не рассердилась, она вошла в каюту и уселась на свободный табурет.
   - Ну, это касается детей, - объяснила она, - и как они получаются.
   Я подняла бровь.
   - Твоя мать не говорила, откуда получаются дети?
   Она нетерпеливо фыркнула, ее белокурые брови презрительно нахмурились.
   - Конечно же, я знаю, откуда берутся дети. Любой дурак это знает. Мужчины вставляют свою штуку между ваших ног, и потом наказание - ребенок через девять месяцев. То, что я хочу знать, как не получить их.
   - Понятно, - я с интересом посмотрела на нее - Ты не хочешь ребенка? Э ... как только вы должным образом поженитесь, я имею в виду. Большинство молодых женщин не стремятся иметь детей.
   - Ну, - медленно проговорила она, зажав платье в горсть. - Думаю, что, возможно, когда-нибудь я захочу малыша. Если у него будут черные волосы, как у Фергюса.
   Мечтательное выражение на мгновение мелькнуло в ее лице, но потом она снова приняла решительный вид.
   - Но я не могу, - сказала она.
   - Почему нет?
   Она выпятила губы, размышляя, потом поджала их.
   - Из-за Фергюса Мы с ним так и не переспали, мы только целуемся иногда, спрятавшись за люком. И все благодаря па и его строгим правилам, - добавила она горько.
   - Аминь, - произнесла я иронично.
   - А?
   - Не имеет значения, - махнула я рукой. - Какое это имеет отношение к нежеланию иметь ребенка?
   - Я хочу, чтобы мне понравилось, - ответила она просто, - когда мы станем спать с Фергюсом.
   Я укусила нижнюю губу изнутри.
   - Я ... э ... боюсь, не вижу здесь никакой связи с детьми.
   Марсали настороженно следила за мной. На этот раз без враждебности, словно каким-то образом оценивала меня.
   - Вы нравитесь Фергюсу, - сказала она.
   - Я также люблю его, - ответила я осторожно, не зная, куда клонится разговор. - Я знаю его достаточно давно, с тех пор как он был мальчиком.
   Она внезапно расслабилась, напряжение оставило ее худенькие плечи.
   - О, вы знаете тогда, где он родился?
   Я поняла ее настороженность.
   - Бордель в Париже? Да, я знаю об этом. Значит, он рассказал тебе?
   Она кивнула.
   - Да. Давным-давно, в последний праздник нового года.
   Да, подумала я, год - достаточно длительный срок для пятнадцатилетней девочки.
   - Когда я сказала, что люблю его, - продолжила она. Ее взгляд был опущен на юбки, и на щеках играл слабый румянец. - И он сказал, что тоже любит меня, но моя мать никогда не согласится на нашу свадьбу. Тогда я спросила его почему - нет ничего ужасного в том, что он француз, не все могут быть шотландцами, и то, что у него нет руки, тоже не важно, в конце концов, у мистера Мюррея одна нога деревянная, а он нравится моей матери. Но тогда он сказал, что дело не в этом, а в том, что он родился в парижском борделе и был карманником, пока па не нашел его.
   Она подняла голубые глаза с легким выражением скепсиса в них.
   - Он думал, что я откажусь от него, - сказала она. - Он пытался уйти и сказал, что больше не увидит меня. Ну, и ... - она пожала плечами, откинув назад свои светлые волосы, - мне пришлось самой позаботиться об этом.
   Она посмотрела на меня, потом на сжатые руки на своих коленях.
   - Я не хотела говорить об этом, если вы этого не знали. Но так как вы знаете ... Я волнуюсь не о том, как у нас будет с Фергюсом. Он говорит, что он знает и может сделать так, что мне понравится, как только мы займемся этим один или два раза. Но ма говорила по-другому.
   - Что она говорила тебе? - спросила я с интересом.
   Маленькая морщинка появилась между ее бровями.
   - Ну ... - медленно произнесла Марсали, - не так уж много она говорила. Хотя, когда я рассказала ей про меня и Фергюса, она сказала, что он сделает со мной страшные вещи, потому что спит со шлюхами, и что его мать тоже была шлюхой ...
   Ее лицо теперь было ярко розовым, и она не поднимала глаз с колен, где ее пальцы мяли складки юбки. Снаружи поднялся ветер, и сквозняк из отрытого окна слегка шевелил светлые пряди ее волос.
   - Когда у меня появилась кровь в первый раз, она сказала мне, что это часть проклятия Евы, и я должна мириться с этим. Я спросила, что такое проклятие Евы? И она прочитала мне из Библии слова святого Павла о женщинах, что они ужасные грязные грешницы из-за того, что сделала Ева, но они могут спастись, страдая и рожая детей.
   - Я никогда не была высокого мнения о святом Павле, - заметила я, и она пораженно взглянула на меня.
   - Но о нем написано в Библии! - потрясенно произнесла она.
   - Так же как и множество других вещей, - сказала я сухо. - Слышала историю о Гидеоне и его дочери, не так ли? Или о парне, который отправил свою жену, чтобы ее изнасиловала толпа негодяев, и таким образом спас свою жизнь? Да уж, избранники бога, подобные Павлу. Но продолжай дальше.
   Она долгое время смотрела на меня, открыв рот, но потом ошеломленно кивнула головой.
   - Да. Мать сказала, что я уже почти взрослая, чтобы выйти замуж. И когда я выйду замуж, я должна делать, как захочет муж, нравится мне или нет. И она выглядела такой грустной, когда говорила это ... и я подумала, что обязанность жены очень ужасная, и то, что Святой Павел сказал о муках при рождении детей ...
   Она остановилась и вздохнула. Я сидела тихо, ожидая. Когда она продолжила, то запиналась, словно с трудом подбирала слова.
   - Я не помню своего отца. Мне было только три года, когда англичане убили его. Но я была уже большой, когда моя мать вышла ... вышла замуж за Джейми, и видела, как все происходит между ними.
   Она прикусила губу, она не привыкла называть Джейми по имени.
   - Па - я имею в виду Джейми - он добрый, всегда был добрым ко мне и Джоан. Но я видела, когда он обнимал мать за талию, чтобы притянуть ее к себе, она шарахалась от него.
   Она еще некоторое время кусала губу, потом продолжила.
   - Я видела, что она боялась, она не хотела, чтобы он прикасался к ней. Но я не видела, чтобы он делал такое, отчего его можно было бояться, по крайней мере, при нас ... Я думаю, это то, что он делал в постели, когда они были одни. Джоан и я часто спрашивали друг друга, что это могло быть. У ма никогда не было синяков на лице или руках, и она не хромала, как Магдален Уоллис, муж которой бьет ее всякий раз, как напьется в базарный день. Так что мы думали, что па не бьет ее.
   Марсали облизнула губы, высушенные теплым соленым воздухом, и я пододвинула к ней кувшин с водой. Она слабо кивнула в знак благодарности и налила воду в чашку.
   - И я подумала, - сказала она, не поднимая глаз от чашки, - что это должно быть потому, что у ма были дети - мы - и она знала, что будет ужасно снова рожать, и боялась спасть с ... Джейми из-за этого.
   Она сделала глоток, потом поставила чашку на стол и посмотрела на меня, с вызовом вскинув подбородок.
   - Я видела вас с па, - сказала она, - прежде чем он увидел меня. Я ... я думаю, вам нравилось, что он делал с вами в кровати.
   Я открыла рот и снова закрыла.
   - Ну ... да, - сказала я немного слабым голосом. - Мне нравилось.
   Она издала удовлетворенный звук.
   - Ммфм. И вам нравится, когда он трогает вас, я видела. И у вас нет детей. Я слышала, что есть способы не иметь детей, только никто не знает, но вы должны знать, потому что вы мудрая.
   Она склонила голову набок, смотря на меня.
   - Я хотела бы малыша, - допустила она, - но если нужно выбирать между малышом и Фергюсом, тогда я выбираю Фергюса. И детей не будет, если вы скажете как.
   Я убрала волосы за уши, совершенно не зная с чего начать.
   - Хорошо, - сказала я, сделав глубокий вдох. - Для начала, у меня были дети.
   Ее глаза округлились.
   - Да? Па ... Джейми знает?
   - Конечно, знает, - ответила я слегка раздраженно. - Это его дети.
   - Я никогда не слышала, чтобы у па вообще были дети.
   Бледные глаза подозрительно сузились.
   - Я полагаю, он считал, что это не твое дело, - сказала я, возможно, немного более резко, чем необходимо. - И я тоже, - добавила я, но она только приподняла брови и продолжала подозрительно смотреть на меня.
   - Первый ребенок умер, - сказала я, сдаваясь. - Во Франции. Она там похоронена. Моя ... наша вторая дочь теперь взрослая, она родилась после Каллодена.
   - И он никогда не видел ее? Взрослой? - медленно проговорила она, хмурясь.
   Я покачала головой, не способная говорить ничего. Казалось, в горле стоял какой-то ком, я потянулась за водой. Марсали рассеяно пододвинула кувшин в моем направлении.
   - Это очень грустно, - произнесла она тихо. Потом она взглянула на меня, хмурясь, на этот раз в раздумье.
   - Значит, у вас были дети, и это не заставило вас бояться спать с Джейми? Ммфм. Но это было давно. У вас были другие мужчины, когда вы были во Франции?
   Ее нижняя губа накрыла верхнюю, что делало ее похожей на маленького упрямого бульдога.
   - Это, - сказала я твердо, ставя чашку на место, - определенно не твое дело. Что касается того, что рождение детей влияет на сексуальную жизнь женщин, возможно, это так для некоторых женщин, но не для всех. Хотя, в любом случае, есть веские причины, чтобы тебе не заводить ребенка прямо сейчас.
   Она поджала выпяченную нижнюю губу и заинтересованно выпрямилась.
   - Значит, есть способ?
   - Существует много способов, и, к сожалению, большинство из них не работает, - сказала я, остро жалея об отсутствии моего планшета для рецептов и надежности противозачаточных пилюль. Однако я хорошо помнила советы опытных акушерок больницы Ангелов, где я работала двадцать лет назад.
   - Передай мне маленькую коробочку там, в шкафу, - сказала я, указывая на дверцы шкафа над ее головой. - Да, эту. Некоторые французские акушерки делают настой душистого перца и валерианы, - сказала я, роясь в своей аптечке. - Но это довольно опасно и, думаю, не очень надежно.
   - Вы скучаете по ней? - неожиданно спросила Марсали. Я ошеломленно взглянула на нее. - По вашей дочери?
   Лицо ее было слишком невыразительно, и я поняла, что вопрос скорее имел отношение к Лаогере, чем ко мне.
   - Да, - сказала я просто. - Но она уже взрослая, и у нее своя жизнь.
   В моем горле снова образовался комок, и я склонилась над аптечкой, чтобы скрыть лицо. Вероятность того, что Лаогера снова увидит Марсали, была примерно такая же, как вероятность того, что я когда-нибудь смогу увидеть Брианну. Но это была не та мысль, на которой мне хотелось задержаться.
   - Вот, - сказала я, вытаскивая большой кусок очищенной губки. Я взяла один из тонких хирургических ножей, прикрепленных на крышке, и аккуратно отрезала несколько тонких пластинок площадью около трех квадратных дюймов. Я порылась в коробке и нашла бутылочку с маслом пижмы, которым я тщательно смочила третью часть губки под зачарованным взглядом Марсали.
   - Ну, вот, - сказала я. - Столько масла нужно использовать. Если нет масла, можно использовать уксус, можно даже вино. Нужно ввести губку глубоко внутрь себя перед тем, как лечь с мужчиной ... не забудь сделать это даже в первый раз, забеременеть можно и с одного раза.
   Марсали кивнула, широко открыв глаза, и коснулась тихонечко губки указательным пальцем.
   - Да? А ... потом? Я должна ее вынуть потом, или ...
   Громкие крики сверху вместе с неожиданным креном "Артемиды" прервали наш разговор. Что-то случилось наверху.
   - Я расскажу тебе позже, - сказала я, пододвинув пластинки губки и бутылочку с маслом к ней, и вышла из каюты.
   Джейми стоял на юте вместе с капитаном, наблюдая за большим кораблем, подходящим к нам с кормы. Он был примерно раза в три больше "Артемиды", имел три высокие мачты, хорошо оснащенные парусами, на фоне которых прыгали черные фигурки, словно блохи на простыне. Белый дым, стелющийся за ним, показал, что с корабля только что стреляли.
   - Он стреляет в нас? - изумленно спросила я.
   - Нет, - мрачно ответил Джейми. - Это только предупредительный выстрел. Они хотят досмотреть нас.
   - Они могут? - обратилась я к капитану Рейнсу, который выглядел еще более мрачным, чем обычно, уголки его рта опустились, затерявшись в бороде.
   - Могут, - ответил он. - Мы не сможем уйти от него при таком ветре в открытом море.
   - Чей это корабль?
   Его флаг развевался на грот-мачте, но против солнца и на таком расстоянии он казался просто черной тряпкой.
   Джейми мельком взглянул на меня, сохраняя непроницаемое выражение.
   - Британский военный корабль. Семьдесят четыре орудия. Тебе лучше спуститься вниз, сассенах.
   Это была плохая весть. Хотя в это время Великобритания не воевала с Францией, отношения между двумя странами никоим образом не были дружественными. А четыре двенадцатифунтовых орудия Артемиды годились только для того, чтобы отпугнуть мелких пиратов, но не противостоять военному кораблю.
   - Что им нужно от нас? - спросил Джейми капитана. Рейнс покачал головой, выражение его полного лица стало еще более мрачным.
   - Вероятно, насильная вербовка, - ответил он. - Корабль не укомплектован, это видно по его оснастке, а его палуба вся в грязи, - неодобрительно добавил он, следя за приближающимся судном. Он взглянул на Джейми.
   - Они могут забрать любого моряка, в котором признают британца. А у нас их половина команды. И вы тоже, мистер Фрейзер, если не захотите сойти за француза.
   - Проклятие, - тихо сказал Джейми. Он поглядел на меня и нахмурился. - Разве я не сказал тебе спуститься вниз?
   - Сказал, - ответила я, не двигаясь с места. Я подошла поближе к нему, не отрывая взгляда от военного корабля, с которого стравили лодку. В нее спустился офицер в шитом золотом мундире и шляпе с перьями.
   - Если они насильно завербуют британских моряков, - спросила я капитана Рейнса, - что с ними будет?
   - Они будут служить на борту "Порпоса", то есть на нем, в качестве моряков королевского флота, - он кивнул головой на военный корабль, на носу которого красовалась рыба с толстыми губами. - Они могут освободить захваченных моряков, когда придут в порт, но могут и не освободить.
   - Что? Они могут захватить мужчин и заставить их служить моряками против их воли?
   Сильный страх охватил меня при мысли, что Джейми могут забрать.
   - Да, - ответил коротко капитан. - И если они это сделают, нам будет довольно трудно добраться до Ямайки с половиной команды.
   Он резко развернулся и пошел встречать прибывшую лодку.
   Джейми схватил меня за локоть и сжал его.
   - Иннеса и Фергюса не возьмут, - сказал он. - Они помогут тебе найти молодого Иэна. Если они заберут нас, - я с болью отметила "нас", - направляйтесь в Шугар-бэй и начинайте поиски оттуда.
   Он посмотрел на меня и коротко улыбнулся.
   - Мы встретимся там, - сказал он и ободряюще сжал мне локоть. - Я не знаю, сколько это займет времени, но я найду тебя.
   - Но ты можешь представиться французом! - запротестовала я. - Ты же можешь!
   Он мгновение смотрел на меня, потом покачал головой, слабо улыбнувшись.
   - Нет, - сказал он мягко, - я не могу притворяться французом и позволить забрать моих людей.
   - Но ... - начала я, намереваясь сказать, что шотландские контрабандисты не были его людьми и не могли претендовать на его лояльность, но остановилась, понимая, что это бесполезно. Эти шотландцы не были его арендаторами или его семьей, и один из них мог быть предателем. Но он привел их за собой, и если их заберут, то он пойдет с ними.
   - Не спорь, сассенах, - сказал он мягко. - Со мной все будет в порядке. Думаю в данный момент нам лучше называться Малкольмами.
   Он погладил мою руку и отпустил, двинувшись с расправленными плечами навстречу чему бы там ни было. Я медленно последовала за ним. Когда гичка пришвартовалась к борту, я увидела, что брови капитана Рейнса удивленно поднялись.
   - Боже спаси нас, что это? - пробормотал он себе под нос, когда над перилами "Артемиды" появилась голова.
   Это был молодой человек, вероятно, около тридцати лет, с изможденным лицом и сгорбленными от усталости плечами. Мундир, слишком большой для него, был натянут на грязную рубашку, и он слегка шатался, когда палуба "Артемиды" покачивалась под ним.
   - Вы капитан этого судна? - глаза англичанина были красными от усталости, но он сразу выбрал Рейнса из толпы угрюмых моряков. - Я временный капитан "Порпоса", корабля его величества, Томас Леонард. Во имя Бога, - сказал он хриплым голосом, - у вас на борту есть хирург?
  
   Выпив в кают-компании предложенный стакан портвейна, капитан Леонард рассказал, что примерно четыре недели назад на борту "Порпоса" возникал вспышка какой-то инфекции.
   - Больна половина команды, - сказал он, вытирая красные капли с заросшего щетиной подбородка. - Пока мы потеряли тридцать человек, и, похоже, будет еще больше.
   - Вы потеряли своего капитана? - спросил Рейнс.
   Худое лицо Леонарда слегка покраснело.
   - ... капитан и два старших лейтенанта умерли на прошлой неделе, и хирург и его помощник тоже. Я был третьим лейтенантом.
   Это объясняло и его молодость, и его нервозность. Остаться единственным командиром на большом судне с командой из шестисот человек и бушующей на борту инфекцией - это могло испугать кого угодно.
   - У вас есть на борту кто-нибудь с медицинском опытом ... - он с надеждой перевел взгляд с капитана на Джейми, который, хмурясь, стоял рядом.
   - Я хирург "Артемиды", капитан Леонард, - сказала я со своего места возле двери. - Какие симптомы болезни у ваших людей?
   - Вы? - молодой капитан повернул голову, чтобы взглянуть на меня. Его рот приоткрылся, показав покрытый налетом язык и зубы в пятнах от жевательного табака.
   - Моя жена - хороший целитель, капитан, - сказал Джейми спокойно. - Если вам нужна помощь, я посоветовал бы вам отвечать на ее вопросы и делать то, что она скажет.
   Леонард мигнул, потом глубоко вздохнул и кивнул.
   - Да. Это начинается с внезапных болей в животе, ужасного поноса и рвоты. Больные жалуются на головные боли, и их сильно лихорадит. Они ...
   - У них есть сыпь на животах? - прервала я его.
   Он горячо кивнул.
   - Да. И у некоторых кровоточат зады. О, прошу прощения, мэм, - сказал он, заволновавшись. - Я не хотел обидеть ...
   - Думаю, я знаю, что это может быть, - прервала я его извинения. Я чувствовала, что меня охватывает возбуждение от правильно поставленного диагноза. Словно звук трубы для боевой лошади, с иронией подумала я. - Мне нужно осмотреть больных, чтобы убедиться, но ...
   - Моя жена будет рада помочь вам советом, капитан, - сказал Джейми твердо, - но боюсь, она не сможет подняться на борт вашего корабля.
   - Вы уверены? - капитан Леонард переводил отчаянный от разочарования взгляд от одного мужчины к другому. - Если бы она могла посмотреть мою команду ...
   - Нет, - сказал Джейми, и одновременно с ним я ответила:
   - Да, конечно!
   На мгновение воцарилась неловкая тишина. Потом Джейми поднялся и вежливо произнес:
   - Вы извините нас, капитана Леонард? - и вытащил меня из каюты в кормовой трюм.
   - Ты что ненормальная? - прошипел он, все еще держа меня одной рукой. - Ты даже думать не должна ступить на корабль с чумой! Рисковать жизнью, командой, молодым Иэном ради кучки англичан?
   - Это не чума, - сказала я, пытаясь изо всех сил освободиться. - И я не рискую жизнью. Отпусти мою руку, проклятый шотландец!
   Он отпустил, но стоял, загородив лестницу и с негодованием глядя на меня.
   - Послушай, - сказала я, стараясь быть терпеливой. - Это не чума. Я почти уверена, что это брюшной тиф - об этом говорит сыпь. И я не заражусь, у меня против него прививка.
   Сомнение мелькнуло на его лице. Несмотря на мои объяснения, он был склонен считать микробы и вакцину частью черной магии.
   - Да? - произнес он скептически. - Возможно, это так, но все же ...
   - Слушай, - сказала я, ища слова. - Я врач. Они больны, и я могу им как-то помочь. Я ... ну, я должна и все!
   Судя по эффекту, это высказывание было лишено красноречия и убедительности.
   Джейми приподнял одну бровь, приглашая меня продолжать.
   Я глубоко воздохнула. Как мне объяснить - эту потребность и желание лечить? Фрэнк каким-то образом понял. Конечно, есть способ объяснить это Джейми.
   - Я дала клятву, - сказала я, - когда стала врачом.
   Теперь приподнялись обе брови.
   - Клятву? - отозвался он эхом. - Какую клятву?
   Я произносила ее только один раз, но у меня была вставленная в рамку распечатка, которую мне подарил Фрэнк, когда я закончила медицинский факультет. Я проглотила небольшой комок в горле, закрыла глаза и произнесла все, что могла увидеть своим мысленным взором.
   - Клянусь Аполлоном врачом, Асклепием, Гигией, Панацеей и всеми богами и богинями, беря их в свидетели, исполнять честно, соответственно моим силам и моему разумению, следующую присягу.
   - Я направлю режим больных к их выгоде сообразно с моими силами и моим разумением, воздерживаясь от причинения всякого вреда и несправедливости. Я не дам никому просимого от меня смертельного средства и не покажу пути для подобного замысла. Но чисто и непорочно буду проводить я свою жизнь и свое искусство. В какой бы дом я не вошел, я войду для пользы больного, будучи далек от всего намеренного, неправедного и пагубного, особенно от любовных дел с женщинами и мужчинами, свободными и рабами. Что бы при лечении - а также и без лечения - я не увидел и не услышал касательно жизни людской из того, что не следует когда-либо разглашать, я умолчу о том, считая подобные вещи тайной. Мне, нерушимо выполняющему клятву, да будет дано счастье в жизни и в искусстве и слава у всех людей на вечные времена; преступающему и дающему ложную клятву да будет обратное этому.
   Я открыла глаза и увидела, что он смотрит на меня с глубокой задумчивостью.
   - Э ... часть клятвы - только традиция, - пояснила я.
   Уголок его рта дернулся.
   - Я вижу, - сказал он. - Первая часть немного языческая, но во второй части мне нравится, что ты не будешь никого соблазнять.
   - Думаю, тебе нравится, - сказала я сухо. - Честь капитана Леонарда в безопасности рядом со мной.
   Он слегка фыркнул и прислонился к лестнице, медленно проводя рукой по своим волосам.
   - Значит, так принято среди врачей? - спросил он. - Вы считаете себя обязанными помогать всем, даже врагам?
   - Это не имеет значения, если они больны или ранены.
   Я всматривалась в его лицо, ища в нем понимание.
   - Ну, в общем, - медленно произнес он. - Я сам иногда даю клятву и никогда просто так.
   Он взял мою правую руку, положив пальцы на мое серебряное кольцо.
   - Но, все же, некоторые клятвы стоят больше, чем другие, - сказал он, всматриваясь в свою очередь в мое лицо.
   Он стоял очень близко ко мне, солнце просвечивало сквозь полотно рукавов его рубашки, и кожа на его руках отливала бронзой, контрастируя с моими белыми пальцами и серебром обручального кольца.
   - Да, - сказала я мягко, отвечая на его мысль. - Ты знаешь, что да, - я положила левую руку с сияющим золотым кольцом на его грудь. - Но если можно исполнить одну клятву, не нарушая другую ...
   Он вздохнул так глубоко, что моя рука на его груди шевельнулась, потом наклонился и очень нежно поцеловал меня.
   - Ну что ж, я не хочу, чтобы ты нарушила клятву, - произнес он, выпрямляясь с кривоватой улыбкой на лице. - Ты уверена в своей прививке? Она действительно помогает?
   - Помогает, - уверила я его.
   - Может быть, мне следует пойти с тобой, - сказал он, немного хмурясь.
   - Ты не можешь. У тебя нет прививки, а тиф страшно заразный.
   - Ты полагаешь, что это тиф только со слов Леонарда, - заметил он. - Ты не знаешь это точно.
   - Нет, - согласилась я, - но есть только один способ узнать наверняка.
  
   Меня подняли на палубу с помощью люльки, страшно раскачивающейся в воздухе над пенными волнами. Я позорно приземлилась, растянувшись на палубе. Как только я встала на ноги, то с удивлением обнаружила, что палуба военного корабля ощущалась более устойчивой по сравнению с крошечным покачивающимся ютом "Артемиды", оставшейся где-то внизу. Словно я стояла на скале Гибралтар.
   Мои волосы растрепались во время путешествия между двумя судами; я собрала их и закрепила, как могла, потом забрала свою аптечку у гардемарина.
   - Покажите быстрее, где они, - сказала я. Ветер был довольно свежий, и я понимала, что для обеих команд было достаточно трудно удерживать суда рядом друг с другом.
   Больные находились в межпалубном отсеке, довольно тесном и тускло освещенном потолочными нефтяными фонарями, которые слегка покачивались с поднятием и падением судна. Ряды гамаков с мужчинами прятались в тени, покрытые тусклыми пятнами света от фонарей сверху. Они походили на стадо китов или спящих морских животных, лежащих рядами и покачивающихся в такт движению волн под ними.
   Зловоние было ошеломляющим. Воздух проникал сюда сквозь вентиляционные шахты с верхней палубы, но их было немного. Хуже запаха немытых тел, был кислый запах рвоты и тяжелая удушающая вонь кровавого поноса, которым были забрызганы гамаки страдальцев, не имеющих сил спуститься к немногочисленным горшкам. Мои ботинки стучали по полу с противным чавкающим звуком.
   - Дайте больше света, - приказала я молоденькому гардемарину, которого отрядили сопровождать меня. Он держал платок возле лица и выглядел испуганным и несчастным, но повиновался, пододвинув фонарь так, чтобы я могла рассмотреть ближайший гамак.
   Его обитатель застонал и отвернул лицо, когда свет упал на него. Он блестел от пота, и его кожа была горячей на ощупь. Я подняла его рубашку и ощупала его живот, он был тоже горячий, вздутый и твердый. Пока я осторожно нажимала тут и там, мужчина корчился, как червь на крючке, жалобно стеная.
   - Все хорошо, - успокаивающе произнесла я, убеждая его распрямиться. - Я помогу вам. Вы скоро почувствуете себя лучше. Позвольте посмотреть ваши глаза. Да, так.
   Я подняла ему веко, его зрачок сузился от света, коричневые глаза покраснели от страдания.
   - Христос, уберите свет! - выдохнул он, отдергивая голову. - У меня голова раскалывается от него!
   Лихорадка, рвота, брюшные судороги, головная боль.
   - Вас морозит? - спросила я, махнув гардемарину убрать фонарь.
   Ответ был скорее стоном, чем словом, но утвердительным. Даже в темноте я могла видеть, что многие из мужчин в гамаках были завернуты в одеяла, хотя внизу было жарко и душно.
   Если бы не головная боль, это мог быть простой гастроэнтерит, но тогда не могло быть так много больных. Было что-то очень инфекционное; я была в этом уверена. Не малярия, гуляющая от Европы до Карибского моря. Сыпной тиф, передаваемый платяной вошью, распространялся очень быстро в такой скученности, как здесь, и признаки были похожи, но с одним отличием.
   У этого моряка не было характерной сыпи на животе, не было и у следующего, но у третьего была. Светло-красные розетки выступали на липкой бледной коже. Я твердо нажала на одну, и она исчезла, проявившись мгновения спустя, когда кровь вернулась к коже. Я прошла между гамаками, тяжелые потные тела давили на меня с обеих сторон, и вернулась к трапу, где меня ждали капитан Леонард и два гардемарина.
   - Это тиф, - сказала я капитану. Я была в этом уверена, насколько можно быть уверенной без микроскопа и посева крови.
   - О? - его перекошенное лицо оставалось испуганным. - Вы знаете, как его лечить, миссис Малкольм?
   - Да, но это будет нелегко. Больных нужно перенести наверх, вымыть и поместить там, где есть доступ для свежего воздуха. Кроме того, у них должна быть жидкая пища и много воды - кипяченой воды, это очень важно! - и их нужно обтирать губкой, чтобы снять жар. Но самая большая задача, это избежать заражения остальной команды. Нужно сделать несколько вещей ...
   - Сделайте это, - прервал он. - Я дам вам в подчинение здоровых мужчин, свободных от работы, говорите им, что делать.
   - Хорошо, - сказала я, с сомнением оглядывая окружение. - Я могу начать и научу вас, что делать дальше, но это очень большая работа. Капитан Рейнс и мой муж торопятся продолжить путь.
   - Миссис Малкольм, - сказала капитан искренне, - я буду вечно благодарен вам за любую помощь, которую вы можете оказать. Нам нужно срочно прибыть на Ямайку, и, если команда не будет спасена от болезни, мы никогда туда не придем.
   Он говорил с большой серьезностью, и я почувствовала острый приступ жалости к нему.
   - Хорошо, - сказала я со вздохом. - Отправьте ко мне для начала дюжину крепких моряков.
   Я поднялась на ют, подошла к перилам и махнула рукой Джейми, который стоял возле штурвала "Артемиды", глядя вверх. Я ясно видела его лицо, несмотря на расстояние, оно было озабоченным, но на нем появилась широкая улыбка, как только он увидел меня.
   - Ты спускаешься? - крикнул он, приставив ладони ко рту.
   - Еще нет! - крикнула я в ответ. - Мне нужно два часа!
   Я подняла два пальца на случай, если он не услышал, и отошла от перил, но прежде я увидела, что улыбка исчезла с его лица. Он услышал.
   Я проследила, чтобы больных разместили на палубе возле юта, а команда моряков сняла с них грязную одежду и вымыла их губкой с морской водой, подаваемой насосом. Я была в камбузе, давая инструкции коку и его команде о предосторожностях при готовке пищи, когда почувствовала движение палубы под моими ногами.
   Кок, с которым я разговаривала, протянул руку и захлопнул створку шкафа позади него. С удивительным проворством он тут же подхватил кастрюлю, слетевшую с верхней полки, вернул назад ветчину, выскользнувшую из нижнего шкафа, и закрыл крышкой котел, кипящий на огне.
   Я уставилась на него в удивлении. Я видела, как Мерфи исполнял такой же балет всякий раз, как "Артемида" резко меняла курс.
   - Что ... - произнесла я, но проглотила вопрос и бросилась на ют со всей доступной мне скоростью. Мы уже шли полным ходом. Каким бы большим и основательным не был "Порпос", я чувствовала вибрацию, пробегающую по его килю.
   Я выскочила на палубу и обнаружила облако натянутых парусов вверху и "Артемиду", оставшуюся далеко позади. Капитан Леонард стоял возле рулевого, глядя назад на "Артемиду", пока боцман выкрикивал команды матросам.
   - Что вы делаете? - закричала я. - Вы, проклятый маленький ублюдок, что здесь происходит?
   Капитан смущенно взглянул на меня, но его челюсти были упрямо сжаты.
   - Мы должны прийти на Ямайку в предельно сжатые сроки, - сказал он. Его щеки раскраснелись от морского ветра или, возможно, от стыда. - Я сожалею, миссис Малкольм ... действительно я сожалею, но необходимость ...
   - Ничего подобного! - яростно воскликнула я. - Разворачивайтесь! Остановите судно! Бросьте якорь! Вы не можете увезти меня таким образом!
   - Мне очень жаль, - упорно повторил он. - Но нам настоятельно требуются ваши услуги, миссис Малкольм. Не волнуйтесь, - произнес он, безуспешно стараясь казаться уверенным. Он потянулся, чтобы похлопать меня по плечу, но передумал и уронил руку.
   - Я обещал вашему мужу, что флот его величества предоставит вам жилье на Ямайке, пока "Артемида" туда не прибудет.
   Он вздрогнул, взглянув на мое лицо, очевидно опасаясь, что я наброшусь на него - и не без основания.
   - Что вы имеете в виду, когда говорите, что обещали моему мужу? - сказала я, скрипя зубами. - Вы хотите сказать, что Дж ... мистер Малкольм разрешил вам похитить меня?
   - Ээ ... нет. Нет, он не разрешил, - капитан, казалось, находил наш разговор слишком напряженным. Он вытащил из кармана платок и вытер лоб и затылок. - Боюсь, он был довольно непреклонен.
   - Непреклонен? Ну что ж, я тоже! - я топнула ногой по палубе, метя по носку его сапога, и не попала только потому, что он проворно отпрыгнул назад. - Если вы считаете, что я буду помогать вам, вы, проклятый похититель, то советую вам передумать!
   Капитан убрал свой платок и стиснул зубы.
   - Миссис Малкольм, вы заставляете сказать мне то, что я говорил вашему мужу. "Артемида" плывет под французским флагом и с французскими документами, но половина ее команды англичане и шотландцы. Я, возможно, мог насильно завербовать их на свой корабль, так как мы остро нуждаемся в дополнительных руках. Вместо этого я согласился не трогать их, взамен за вашу медицинскую помощь.
   - Значит, вы решили насильно завербовать меня. И мой муж согласился на ... эту сделку?
   - Нет, не согласился, - сухо произнес молодой человек. - Капитан "Артемиды" однако внял моим аргументам.
   Он моргнул, глядя на меня; его глаза были распухшими от бессонницы, а большой мундир болтался на тощем теле. Но, несмотря на юность и неряшливый вид, он сохранял достоинство.
   - Я должен просить вашего прощения, миссис Малкольм, за такое неджентльменское поведение, но я действительно нахожусь в отчаянном положении, - сказал он просто. - Вы можете стать нашим единственным шансом. И я должен воспользоваться им.
   Я открыла рот, чтобы ответить, но закрыла, не произнеся ни слова. Несмотря на всю мою ярость - и глубокую тревогу о том, что может сказать Джейми, когда мы снова встретимся - я немного сочувствовала ему в его трудном положении. Было весьма вероятно, что без медицинской помощи он может потерять большую часть своей команды. Да и с моей помощью мы не смогли бы избежать смертей, но мне не хотелось думать о такой перспективе.
   - Хорошо, - сказала я сквозь зубы. - Хорошо! - Я взглянула за перила на уменьшающиеся паруса "Артемиды". Я никогда не страдала морской болезнью, но сейчас я чувствовала пустоту в желудке, когда судно - и Джейми - остались далеко позади. - По-видимому, у меня нет большого выбора. Мне нужно, как можно больше мужчин, чтобы вычистить межпалубный отсек, и ... ах, да, у вас есть какой-нибудь спирт на борту?
   Он выглядел слегка удивленным.
   - Спирт? Есть ром для грога, и возможно немного вина в оружейном хранилище. Это подойдет?
   - Если у вас только это, то подойдет, - я попыталась отрешиться от своих эмоций, чтобы справиться с задачей. - Я полагаю, мне нужно поговорить с вашим экономом.
   - Да, конечно. Идемте со мной.
   Леонард подошел к трапу, ведущему вниз, и остановился, смущенной жестикуляцией предлагая мне спускаться первой. Чтобы случайно не увидеть мои ноги, предположила я и, кусая губы со смесью гнева и смеха, стала спускаться вниз.
   Я только достигла основания лестницы, когда наверху раздались возбужденные голоса.
   - Нет, я говорю, не беспокой капитана! Неважно, что ты хочешь сказать ...
   - Дайте мне пройти! Я говорю вам, если я сейчас не скажу ему, будет поздно!
   Потом неожиданно раздался резкий голос Леонарда.
   - Стивенс? В чем дело?
   - Ничего важного, сэр, - ответил подобострастно первый голос. - Только вот Томпкинс уверяет, что знает парня на том корабле ... того большого с рыжими волосами. Он говорит ...
   - У меня нет времени, - коротко произнес капитан. - Расскажите все моему помощнику, Томпкинс, я рассмотрю вопрос позже.
   Я, конечно же, была уже на полпути вверх, когда он произнес эти слова, и вслушивалась изо всех сил.
   Люк закрыла тень, когда Леонард стал спускаться по лестнице. Молодой человек кинул на меня острый взгляд, но я старательно сохраняла невозмутимое выражение.
   - Каковы ваши продовольственные запасы, капитан? Больные должны хорошо питаться. Я думаю, у вас нет молока на борту, но ...
   - О, молоко есть, - ответил он, внезапно повеселев. - У нас шесть доящихся коз. Жена пушкаря, госпожа Йохансен превосходно ухаживает за ними. Я пошлю ее к вам, как только мы встретимся с экономом.
   Капитан Леонард коротко представил меня мистеру Оверхольту, эконому, со строгим наказом, чтобы мне было оказано все возможное содействие. Мистер Оверхольт, маленький полненький человек с лысой блестящей головой, смотрел на меня из глубокого воротника его кителя, словно карликовый Шалтай-болтай, бормоча с несчастным видом о дефиците всего к концу похода, и как все неудачно сложилось. Но я едва слышала его, я была слишком взволнована тем, что услышала недавно.
   Кто такой Томпкинс? Голос был совершенно незнаком мне, и я была уверена, что никогда не слышала его прежде. И, что более важно, что он знал о Джейми? И как капитана Леонард распорядится этой информацией? Как бы там ни было, сейчас я ничего не могла сделать, только сдержать свое нетерпение, и уделить часть моего внимания, не занятого бесплодными предположениями, на то, чтобы решить с мистером Оверхольтом вопросы кормления больных.
   Как оказалась, кормить было почти нечем.
   - Нет, они, конечно же, не могут есть соленую говядину, - сказала я твердо. - Но галеты, размоченные в кипяченом молоке, можно использовать, когда они станут выздоравливать. Если вы сначала выковыряете оттуда долгоносиков, - добавила я машинально.
   - Рыба, - без всякой надежды предложил мистер Оверхольт. - Мы часто сталкиваемся с большими косяками макрели, особенно сейчас при приближении к Карибскому морю. Иногда команде везет с рыбалкой.
   - Возможно, - сказала я рассеяно. - Кипяченого молока и воды будет пока достаточно, но как только мужчины начнут выздоравливать, у них должно быть что-то легкое и питательное - суп, например. Я полагаю, мы можем делать уху. Есть ли у вас еще что-нибудь подходящее?
   - Ну ... - мистер Оверхольт выглядел весьма смущенным. - Есть немного риса, десять фунтов сахара, немного кофе, какое-то количество неаполитанских бисквитов и большая бочка мадейры. Но мы, конечно, не можем использовать их.
   - Почему нет? - уставилась я на него, и он тревожно переступил с ноги на ногу.
   - Это провиант для нашего пассажира, - ответил он.
   - Какого пассажира? - спросила я равнодушно.
   Мистер Оверхольт выглядел удивленным.
   - Капитан не говорил вам? Мы везем нового губернатора Ямайки. Это причина, почему ... одна из причин, - поправился он, нервно прикладывая носовой платок к лысой голове, - нашей поспешности.
   - Если губернатор не болен, он может есть соленую говядину, - сказала я твердо. - Уверена, для него будет достаточно. Теперь, доставьте вино в камбуз, мне нужно кое-что сделать.
  
   Сопровождаемая гардемарином, невысоким кряжистым молодым человеком по имени Паунд, я провела быстрый тур по судну, реквизируя припасы и свободные руки. Паунд, несшийся рядом со мной, словно маленький свирепый бульдог, твердо сообщал удивленным и обиженным поварам, плотникам, уборщикам палуб, юнгам и парусинщикам, что все мои пожелания - независимо от того насколько они были благоразумны - должны немедленно исполняться в соответствии с приказом капитана.
   Первостепенной задачей был карантин. Как только межпалубный отсек отмоют и проветрят, больных нужно будет перенести туда, но гамаки нужно натянуть на большом расстоянии друг от друга. Здоровая команда будет спать на верхней палубе, при этом для нее должны быть созданы приемлемые условия гигиены. Я видела пару больших чайников в камбузе, которые могли пригодиться для этого. Я сделала заметку в списке, который держала в своей голове, и понадеялась, что главный повар не столь привязан к своим кастрюлям, как Мерфи.
   Я проследовала вниз за круглой головой Паунда с коротко подстриженными каштановыми кудрями, чтобы найти старые паруса, которые могли использоваться, как ткань. Половина моего ума была занята моим списком, вторая половина пыталась найти возможный источник тифозной инфекции. Она вызывается бациллами рода сальмонелл и попадает в организм человека с зараженной пищей, на которую в свою очередь они попадают с рук, загрязненных мочой и калом.
   Учитывая антисанитарные привычки моряков, распространителем болезни мог стать любой из них. Хотя, если принять во внимание широкое и внезапное распространение инфекции, наиболее вероятным источником мог быть один из тех, кто имел дело с приготовлением пищи - повар или его два помощника, а может быть кто-то из стюардов. Мне нужно узнать, кто из них занимался пищей четыре недели назад. Нет, пять, поправила я себя, вспышка болезни возникла четыре недели назад, но нужно учесть инкубационный период.
   - Мистер Паунд, - позвала я, и круглое лицо повернулось ко мне от основания лестницы.
   - Да, мэм?
   - Мистер Паунд - кстати, как ваше имя?
   - Элиас, мэм, - ответил он слегка удивленно.
   - Вы не возражаете, если я буду называть вас так?
   Я спустилась к подножию лестницы и улыбнулась ему. Он ответил нерешительной улыбкой.
   - Э ... нет, мэм. Капитан сказал не перечить вам, - добавил он осторожно. - Хотя это не по протоколу.
   Элиасу Паунду не могло быть больше семнадцати или восемнадцати лет, и я сомневалась, что капитан Леонард был старше его больше, чем на пять или шесть лет. Однако протокол есть протокол.
   - Я буду соблюдать протокол на людях, - уверила я его, подавляя улыбку. - Но если вы будете работать со мной, мне легче называть вас по имени.
   Я знала то, чего не знал он - перед нами дни, а возможно недели непосильной, изнурительной работы, когда чувства притупляются, и только физическая привычка и слепой инстинкт - а также неустанное руководство лидера - смогут держать на ногах людей, занимающихся больными.
   Я не была неутомима, но иллюзия должна была поддерживаться на высоком уровне. Это можно было сделать, используя двух или трех помощников, которых я могла обучить, и которые стали бы заменой моих рук и глаз, пока я отдыхала. Судьба - и капитан Леонард - назначили Элиаса Паунда моей правой рукой, и нужно было сразу же установить с ним дружеские отношения.
   - Как долго вы плаваете, Элиас? - спросила я, останавливаясь и глядя, как он поднырнул под платформу, на которой лежали петли огромной зловонной цепи, каждое звено которой было с два моих кулака. "Якорная цепь?" - задалась я вопросом, с любопытством касаясь ее. Она выглядела достаточно мощной, чтобы удержать на месте "Куин Элизабет"117, и это показалось мне утешительной мыслью.
   - С семи лет, мэм, - ответил он, пятясь из-под платформы и таща за собой большой сундук. Он распрямился, немного запыхавшись от напряжения, и вытер свое круглое бесхитростное лицо. - Мой дядя - капитан на "Тритоне", и потому смог раздобыть мне место на корабле. Я на "Порпосе" только на один рейс.
   Он со щелчком открыл крышку сундука, и я увидела набор заржавленных хирургических инструментов - по крайней мере, я надеялась, что это ржавчина - и коллекцию запечатанных бутылок и горшков. Один сосуд был разбит, и тонкая белая пыль, похожая на гипс, рассыпалась по сундуку.
   - Это принадлежало доктору Хантеру, мэм, - сказал он. - Они вам пригодятся?
   - Бог знает, - сказала я, всматриваясь внутрь сундука. - Но я взгляну. Пусть кто-то снесет его в изолятор. А вы, Элиас, нужны мне, чтобы серьезно поговорить с поваром.
  
   Пока я наблюдала, как драили горячей морской водой межпалубный отсек, в моей голове текли мысли различных направлений.
   Во-первых, я мысленно намечала необходимые шаги по борьбе с болезнью. Двое мужчин умерли от недуга и сильного обезвоживания, пока больных переносили на палубу, и теперь лежали в дальнем конце юта, где парусинщик зашивал их тела в гамаки, поместив им в ноги пару ядер. Еще четверо, вероятно, не переживут эту ночь. У оставшихся сорока пяти были шансы на выживание, варьирующиеся от хороших до призрачных. Имея толику удачи, я могла бы спасти большинство из них. Но сколько еще новых случаев заболевания не обнаружено среди остальных членов команды?
   Огромное количество воды кипятилось в камбузе по моему приказу, морская вода для мытья, пресная вода для питья. Я сделала еще одну галочку в своем мысленном списке - увидеть миссис Йохансен и ее молочных коз и принять меры, чтобы молоко также стерилизовалось.
   Я должна переговорить с работающими в камбузе об их обязанностях. Если источник инфекции будет найден и изолирован, то это в значительной мере может остановить распространение инфекции. Галочка.
   Весь доступный алкоголь, к глубокому ужасу мистера Оверхольта, был собран в изоляторе. Его можно было использовать в той форме, в которой он есть, но лучше его очистить. Можно ли найти способ дистиллировать его? Нужно спросить эконома. Галочка.
   Все гамаки должны быть прокипячены и высушены прежде, чем здоровые смогут спать в них. Это должно быть сделано быстро, пока очередная смена не пошла на отдых. Элиасу нужно собрать всех уборщиков, обязанности прачек по их линии. Галочка.
   Под растущим списком необходимых мер были смутные, но неотступные мысли о том, кто такой Томпкинс, и что представляли собой его таинственные сведения. Независимо от того, что они содержали, наш курс не изменился; мы не вернулись к "Артемиде". Или капитан Леонард не придал значения информации Томпкинса, или он слишком спешил прийти на Ямайку.
   Я на мгновение остановилась возле перил, чтобы привести в порядок свои мысли. Убрав волосы со лба, я подставила лицо свежему ветру, позволив ему сдуть запах болезни. Клубы зловонного пара от горячей воды поднимались из соседнего люка. Внизу станет свежее, когда они закончат, но до настоящей свежести еще далеко.
   Я смотрела вдаль, безуспешно надеясь увидеть хотя бы проблеск парусов, но "Порпос" был один; "Артемида" - и Джейми - остались далеко позади.
   Я подавила внезапный прилив одиночества и паники. Мне нужно скорее поговорить с капитаном Леонардом. Ответы, по крайней мере, на два вопроса, касающихся меня, зависели от него. Это возможный источник вспышки тифа и роль неизвестного Томпкинса в делах Джейми. Но в настоящий момент были более неотложные дела.
   - Элиас! - позвала я, зная, что он находится где-то в пределах досягаемости моего голоса. - Отведи меня к миссис Йохансен, пожалуйста.
  
  47
  ЧУМНОЙ КОРАБЛЬ
  
   Два дня спустя я все еще не нашла время поговорить с капитаном Леонардом. Дважды я приходила в его каюту, но юный капитан отсутствовал или был занят - определял положение корабля, как говорили мне, или работал с картами, или был занят еще какими-то таинственными мореплавательными делами.
   Мистер Оверхольт избегал меня и моих ненасытных требований, запершись в своей каюте с ароматическим саше из иссопа, повязанным вокруг шеи для предохранения от чумы. Моряки, назначенные в мою санитарную команду, вначале еле двигались и были настроены весьма скептически, но я не оставляла их в покое, ругала, сверкала на них глазами, кричала, топала ногами и даже вопила, и постепенно заставила их шевелиться. Я чувствовала себя больше овчаркой при овцах, чем врачом, рыча охрипшим от усталости голосом и хватая их за пятки.
   Но, тем не менее, это помогало, команда несколько воспрянула духом, получив цель и надежду - я чувствовала это. Еще четыре смертельных случая, десять новых заболеваний, но стоны из межпалубного отсека стали тише, а лица здоровых выражали облегчение - теперь они могли хоть что-то сделать. Я пока еще не нашла источник инфекции. Если бы я смогла обнаружить его, инфекцию можно было остановить в течение недели, пока у "Порпоса" еще оставались руки, чтобы вести его.
   Быстрый опрос выжившей команды выявил двух мужчин, рекрутированных на службу из тюрьмы графства, где они отбывали срок за незаконное производство алкогольных напитков. Я с благодарностью ухватилась за них, заставив построить перегонный аппарат, в котором - к ужасу команды - половина рома была переработана в чистый спирт для дезинфекции.
   Я поставила одного из гардемаринов перед изолятором, а другого перед камбузом с тазиками спирта и наказом, чтобы все входящие и выходящие полоскали в нем руки. Возле каждого гардемарина стоял стрелок с ружьем, охраняющий бочку, куда сливался грязный спирт, когда он становился непригодным для использования.
   В миссис Йохансен, жене пушкаря, я нашла неожиданного союзника. Умная женщина в возрасте где-то за тридцать лет, она быстро сообразила - несмотря на то, что знала лишь несколько слов на жаргонном английском, а я вообще не знала шведского - чего я от нее хотела и выполняла все в точности.
   Если Элиас был моей правой рукой, то Аннекья Йохансен - левой. Она взяла на себя обязанность кипятить козье молоко, размачивала в нем галеты, из которых терпеливо выбирала долгоносиков, и полученной смесью кормила выздоравливающих.
   Ее муж, главный пушкарь, оказался одной из жертв тифа, но к счастью случай был довольно легкий, и я была уверена, что он выздоровеет, как благодаря преданному уходу его жены, так и его собственной сильной конституции.
   - Мэм, Рутвен сказал, что кто-то снова пил спирт.
   Элиас Паунд объявился рядом с моим локтем; за последние несколько дней его круглое и розовое лицо значительно осунулось и побледнело.
   Я выругалась так, что его карие глаза расширились.
   - Извини, - сказала я и провела тыльной стороной ладони по лбу, пытаясь убрать волосы. - Не хотела оскорбить твои нежные уши, Элиас.
   - О, я слышал такие слова раньше, мэм, - уверил меня Элиас. - Только не от леди.
   - Я не леди, Элиас, - устало сказала я. - Я врач. Скажите, чтобы кто-нибудь обыскал судно. Кто бы это ни были, они сейчас валяются без сознания.
   Он кивнул и развернулся на одной ноге.
   - Я посмотрю в канатах, - сказал он. - Пьяные обычно прячутся там.
   За прошедшие три дня это был четвертый случай. Несмотря на охранников, поставленных возле перегонного аппарата, моряки так жаждали выпивки, что ухитрялись таскать чистый спирт, предназначенный для дезинфекции.
   - Ради бога, миссис Малкольм, - сказал эконом, качая своей лысой головой, когда я пожаловалась на эту проблему. - Моряки выпьют что угодно, мэм! Прокисшее сливовое вино, персики, растертые в резиновом сапоге и оставленные там бродить ... Я даже знаю, что как-то моряков поймали за кражей грязных бинтов из каюты хирурга, которые они вымачивали в воде, надеясь получить немного спирта. Нет, мэм, угроза, что спирт убьет их, моряков не остановит.
   И он убил их. Один из четырех мужчин, выпивших спирт, умер, двое лежали в изоляторе в коматозном состоянии. Если они выживут, то их мозг, вероятно, будет необратимо разрушен.
   - Мало того, что одно пребывание на этой проклятой плавающей доске, может свести с ума, - с горечью поведала я крачке, усевшейся поблизости на перила. - Я изо всех сил пытаюсь спасти половину команды от тифа, а другая половина пытается убить себя моим спиртом! Черт побери их всех!
   Крачка наклонила голову набок, решила, что я несъедобна, и улетела. Вокруг меня простирался пустынный океан - впереди неизвестная Вест-Индия, скрывающая судьбу молодого Иэна, далеко позади Джейми и "Артемида". А посредине я с шестьюстами, помешанными на выпивке английскими моряками и трюмом, полным воспаленных кишок.
   Я стояла некоторое время, кипя от негодования, потом решительно развернулась к главному проходу. Меня не волновало, чем занимается капитан Леонард, пусть хоть лично чистит трюмы, он будет со мной говорить.
  
   Я остановилась в дверях каюты. Еще не наступил полдень, но капитан спал, положив голову на руки, сложенные на раскрытой книге. Перо выпало из его пальцев, а стеклянная чернильница, умно вставленная в гнездо, легко покачивалась с движением корабля. Его лицо было повернуто вбок, щека лежала на руке, и, несмотря на обильную щетину, он выглядел ужасно юным.
   Я повернулась, чтобы уйти и вернуться позже, но задела сундук, где среди многочисленных бумаг, навигационных инструментов и скатанных карт в неустойчивом равновесии громоздилась стопка книг. Верхний том со стуком упал на пол.
   Удар был едва слышен в общем хоре звуков: скрипов и стонов оснастки, хлопанья парусов, криков моряков - составляющих обычный фон жизни корабля, но капитан тут же вздернулся, хлопая глазами и выглядя изумленным.
   - Миссис Фре ... миссис Малкольм! - сказал он и, сильно тряхнув головой, провел рукой по лицу, пытаясь проснуться. - Что ... то есть ... вам что-нибудь нужно?
   - Я не хотела будить вас, - ответила я. - Но мне действительно нужно большое количество спирта. При необходимости я могу использовать ром, но вы должны поговорить с командой, чтобы они не пили чистый спирт. У нас сегодня снова произошло отравление. И потом нужно как-то решить вопрос о доступе свежего воздуха в изолятор ...
   Я остановилась, увидев, что ошеломила его.
   Он моргал и потягивался, медленно приходя в себя. Пуговицы на рукаве оставили два круглых красных пятна на его щеке, и волосы на одной стороне головы были примяты.
   - Понятно, - произнес он, с довольно тупым видом. Потом, когда он начал просыпаться, выражение его лица стало осмысленным. - Да, конечно, я прикажу, чтобы соорудили виндзейль118. Что касается спирта, я должен вас просить поговорить с экономом, поскольку я не знаю, сколько алкоголя на корабле.
   Он повернулся и открыл рот, собираясь крикнуть, но промолчал, вспомнив, что его стюард находится в изоляторе. И тут сверху раздался слабый звук корабельного колокола.
   - Прошу прощения, миссис Малкольм, - сказала он, вспомнив о вежливости. - Почти полдень, и мне нужно определить наше положение. Я пошлю вам эконома, подождите немного здесь.
   - Спасибо.
   Я села на стул, который он мне освободил. Он повернулся, чтобы уйти, накидывая на плечи слишком большой для него китель.
   - Капитан Леонард? - импульсивно произнесла я. Он обернулся, вопросительно глядя на меня.
   - Если вы не возражаете, скажите - сколько вам лет?
   Он моргнул, и его лицо напряглось, но он ответил.
   - Мне девятнадцать лет, мэм. Ваш слуга, мэм.
   И с этим он исчез за дверью. Я слышала, как он что-то крикнул на трапе сорванным от усталости голосом.
   Девятнадцать! Я сидела неподвижно, совершенно парализованная шоком. Я считала его очень молодым, но не таким юным. Его лицо было обветренным; от напряжения и бессонницы на нем залегли морщины, и он выглядел лет на двадцать пять. "Боже мой! - думала я потрясено. - Он не более чем ребенок!"
   Девятнадцать. Одних лет с Брианной. И внезапно стать капитаном корабля - и не просто корабля, а английского военного корабля, и не просто военного корабля, а со вспышкой инфекции на борту, лишившей его четверти команды и, возможно, в будущем всей команды. Я почувствовала, как страх и ярость, кипевшие во мне последние несколько дней, стихают, когда я поняла, что произвол, выразившийся в моем похищении, был вызван ничем иным, как отчаянием.
   Ему нужна помощь, сказал он. Хорошо, он был прав, я могла помочь ему. Я глубоко вздохнула, мысленно обозревая беспорядок, который я оставила в изоляторе. И я, только я, должна сделать все возможное, чтобы помочь ему.
   Капитан Леонард оставил на столе открытый вахтенный журнал. На странице были небольшие влажные пятна, по-видимому, он пускал слюни во сне. С какой-то раздраженной жалостью я перевернула страницу, чтобы скрыть еще одно доказательство его уязвимости.
   Мой взгляд уловил слово на открытой странице, и я замерла от холода, пробежавшего по моей спине. Я вспомнила, когда я неожиданно разбудила его, капитан вскинулся, увидев меня, и произнес: "Миссис Фре...", прежде чем остановился. И имя, которое привлекло мое внимание на странице, было "Фрейзер". Он знал, кто была я - и кем был Джейми.
   Я быстро поднялась и закрыла дверь, опустив щеколду. По крайней мере, меня не застанут врасплох. Потом я села за капитанский стол и принялась читать.
   Я переворачивала страницы, чтобы найти место, где описывалась встреча с "Артемидой" три дня назад. Записи капитана Леонарда отличались от записей его предшественника и были весьма кратки - неудивительно, учитывая великое множество проблем, которые ему приходилось решать в последнее время. Большинство записей содержало обычную навигационную информацию и краткие заметки с именами умерших мужчин. Однако встреча с "Артемидой" была описана, так же как и мое присутствие на борту.
  
   "3 февраля 1767. Около восьми банок встретили "Артемиду", маленький двухмачтовый бриг под французским флагом. Окликнули ее и попросили помощи ее хирурга. К. Малкольм у нас на борту, и останется, чтобы помочь больным".
  
   К. Малкольм, каково а? Никакого упоминания о том, что я была женщиной. Возможно, он посчитал это несущественным, или желал избежать вопросов об уместности его действий.
  
   "4 февраля 1767. Я получил информацию от Гарри Томпкинса, матроса, что суперкарго "Артемиды" известен ему, как преступник по имени Джеймс Фрейзер, известный также как Джейми Рой и Александр Малкольм. Этот Фрейзер - подстрекатель и бунтовщик, а также печально известный контрабандист, за поимку которого Королевской таможней предлагается хорошая награда. Информация была получена от Томпкинса, когда мы с "Артемидой" разошлись, и я решил не преследовать ее, так как обязан как можно быстрее достичь Ямайки из-за своего пассажира. Однако, поскольку я обещал вернуть им хирурга, Фрейзер может быть схвачен при передаче.
   Двое мужчин умерли от чумы, которую хирург "Артемиды" называет тифом. Дж. Джасперс, матрос, СС119, Нарти Кеппл, помощник повара, СС".
  
   Больше записей, интересующих меня, не было; записи следующего дня содержали только навигацию и имена шести умерших мужчин, все с пометкой "СС". Я на мгновение задумалась, что она означала, но была слишком взволнована, чтобы размышлять об этом.
   Я услышала шаги и успела снять щеколду, прежде чем эконом постучал в двери. Я едва слушала сетования Оверхольта, моя голова была слишком занята, обдумывая мое неожиданное открытие.
   Кто был этот Томпкинс, чтоб он провалился к чертям? Я никогда не видела его и ничего не слышала о нем, и, тем не менее, он знал слишком много о деятельности Джейми. Отсюда возникают два вопроса: как английский моряк получил эту информацию, и кто еще знает о ней?
   - ... урезать порции грога, дать вам еще бочку рома? - с сомнением говорил Оверхольт. - Команде это не понравится, но мы можем справиться с этим - до Ямайки осталось две недели пути.
   - Понравится им или нет, спирт мне нужен больше, чем им грог, - ответила я резко. - Если они будет слишком много жаловаться, скажите им, что если у меня не будет рома, ни один из них не доплывет до Ямайки.
   Мистер Оверхольт вздохнул и отер бисеринки пота с сияющей лысины.
   - Я скажу им, мэм, - произнес он, полностью сломленный, чтобы возражать.
   - Прекрасно. Ах, да, мистер Оверхольт?
   Он обернулся.
   - Что значит сокращение "СС"? Я видела, что капитан написал его в журнале.
   Искорка смеха мелькнула в его глубоко посаженных глазах.
   - Это означает, списан в связи со смертью, мэм, - ответил он. - Единственный надежный путь для большинства из нас покинуть флот Его величества.
  
   Все время, пока я держала под наблюдением мытье тел, поила больных подслащенной водой и кипяченым молоком, мой ум работал над проблемой неизвестного Томпкинса.
   Я ничего не знала об этом человеке, только слышала его голос. Он мог быть одним из безликой толпы моряков, работающих с парусами, или одним из безымянных мужчин, носящихся по палубам в тщетном усилии сделать работу троих людей.
   Я встретила бы его, конечно, если бы он заразился, потому что я знала имена всех больных в изоляторе. Но я не могла позволить себе роскошь ждать в надежде, что Томпкинс заболеет тифом. Наконец, я решилась поспрашивать о нем. В любом случае мужчина знал про меня; даже если он обнаружит, что я интересовалась им, ничего страшного не произойдет.
   Естественно, я начала с Элиаса. Я дождалась вечера, надеясь, что усталость притупит его любопытство.
   - Томпкинс? - круглое лицо мальчика слегка нахмурилось, пока он пытался вспомнить, потом просветлело. - О, да, мэм. Один из рабочих на полубаке.
   - Где он присоединился к вам, вы знаете?
   Не было никакого приемлемого объяснения моего внезапного интереса к этому человеку, но Элиас слишком устал, чтобы задаться таким вопросом.
   - О, - сказал он рассеяно, - в Спитхеде, я думаю. Или ... нет! Я вспомнил, в Эдинбурге, - он потер согнутым пальцем под носом, чтобы подавить зевок. - Да, точно, в Эдинбурге. Я помню, что он был насильно завербован и поднял страшный скандал, крича, что его нельзя забирать, и что он работает в таможне у сэра Персиваля Тернера, - зевота победила, и он широко открыл рот. - Но у него не было никакого документа от сэра Персиваля, - закончил он, моргая, - так что он ничего не мог поделать.
   - Таможенный агент, не так ли?
   Это до некоторой степени все объясняло.
   - Мм-гм. Да, мэм, я думаю это так.
   Элиас мужественно боролся со сном, но, уставившись остекленевшими глазами на колеблющийся фонарь, юноша покачивался вместе с ним.
   - Идите спать, Элиас, - сказала я, сжалившись над ним. - Я здесь закончу.
   Он быстро тряхнул головой, пытаясь проснуться.
   - О, нет, мэм! Я не сплю, вовсе нет! - он неуклюже потянулся к чашке и бутылке, которые я держала. - Дайте мне их, мэм, и сами идите отдыхать.
   Он не поддавался на мои уговоры и упрямо настоял на своей помощи. И лишь после того, как все были напоены, он, пошатываясь, удалился к себе.
   Я устала почти так же сильно, как Элиас, к тому времени, когда мы закончили, но сон не приходил. Я лежала в каюте мертвого хирурга, вперясь взглядом в темную балку над моей головой, слушала скрипы и ропот корабля и размышляла.
   Значит, Томпкинс работал на сэра Персиваля. И сэр Персиваль, конечно же, знал, что Джейми был контрабандистом. Но нет ли здесь еще чего-то? Томпкинс, кажется, знал Джейми в лицо. Откуда? И если сэр Персиваль терпел незаконную деятельность Джейми в обмен на взятки, то ... скорее всего, они не попадали в карман Томпкинса. Но в таком случае ... как это связанно с засадой в бухте Арброта? Среди контрабандистов был предатель? А раз так ...
   Мои мысли потеряли ясность, вращаясь кругами, словно раскрутившийся волчок. Напудренное лицо сэра Персиваля превратилось в багровое лицо повешенного таможенника на арбротской дороге; золотые и красные языки пламени взорвавшегося фонаря залили мой мысленный взор. Я перекатилась на живот, прижимая подушку к груди, и моя последняя мысль была о том, что необходимо найти Томпкинса.
  
   Случилось так, что Томпкинс сам нашел меня. Два дня ситуация в изоляторе требовала всего моего времени. Но на третий день дела, казалось, пошли лучше, и я удалилась в каюту хирурга, чтобы помыться и немного отдохнуть перед обедом.
   Я лежала на койке, положив влажную ткань на уставшие глаза, когда услышала шаги и голоса в коридоре возле моей двери. Потом раздался осторожный стук, и незнакомый голос произнес:
   - Миссис Малкольм? Пожалуйста, мэм, произошел несчастный случай.
   Я распахнула дверь и обнаружила двух моряков, поддерживающих третьего, который стоял, поджав одну ногу, словно аист, и его лицо было белым от боли и шока.
   Мне хватило одного взгляда, чтобы понять, на кого я смотрю. Лицо мужчины с острым подбородком имело с одной стороны мертвенно-бледные шрамы от сильного ожога, а искривленное веко над молочно-белым слепым глазом не оставляло сомнений, что это был одноглазый моряк, которого молодой Иэн считал убитым. Редкие каштановые волосы уже отросли, и тоненькая косичка свисала на одно плечо, открывая пару больших прозрачных ушей.
   - Мистер Томпкинс, - произнесла я уверено, и его единственный оставшийся глаз удивленно расширился. - Посадите его туда, пожалуйста.
   Мужчины усадили Томпкинса на табурет возле стены и вернулись к работе; дефицит рабочих рук на судне не позволял им отвлекаться надолго. С сильно бьющимся сердцем я встала на колени, чтобы посмотреть раненную ногу.
   Он знал, кто я. Я увидела это по его лицу как только открыла дверь. Его нога под моей рукой была очень напряжена. Крови было много, но рана, при условии хорошего ухода, не была серьезной. Глубокий разрез шел вдоль икры, но крупные артерии не были задеты. А когда я сняла самодельную повязку, сделанную из полы чьей-то рубашки, кровотечение почти прекратилось.
   - Как вы поранились, мистер Томпкинс? - спросила я, доставая бутылку спирта. Он настороженно взглянул меня единственным глазом.
   - Острый обломок, мэм, - ответил он слегка гнусавым голосом, который я уже слышала однажды. - Брус обломился, когда я стоял на нем.
   Кончиком языка он осторожно облизал нижнюю губу.
   - Ясно.
   Я отвернулась и открыла крышку моей пустой аптечки, притворяясь, что ищу нужное средство. Уголком глаза я следила за ним и раздумывала, как получить от него нужные сведения. Он был настороже, и совершенно очевидно, что обмануть его или завоевать доверие, было невозможно.
   Мой взгляд заметался по столу в поисках вдохновения. И я нашла его. Мысленно извинившись перед духом Эскулапа, я взяла медицинскую пилу покойного хирурга - ужасное орудие из заржавевшей стали восемнадцати дюймов длиной. Я задумчиво посмотрела на нее, повернулась и мягко прижала зубья пилы чуть выше колена раненой ноги. Я очаровательно улыбнулась, глядя в испуганный глаз моряка.
   - Мистер Томпкинс, - сказала я, - давайте поговорим начистоту.
  
   Час спустя моряк Томпкинс был препровожден в свой гамак, с зашитой и перевязанной ногой, дрожа каждой клеточкой тела, но живой. Меня тоже ощутимо потряхивало.
   Томпкинс был, как он и говорил вербовочной команде, агентом сэра Персиваля Тернера. В этом качестве он циркулировал по докам и складам всех портов Ферт-оф-Форта от Калросса и Донибристла до Ресталрига и Муссельбурга, собирая слухи и выискивая своим острым глазом любые проявления незаконной деятельности.
   Отношение шотландцев к английскому налоговому законодательству было таково, что всяческой незаконной деятельности было предостаточно. Однако методы борьбы с ней различались. Мелкие контрабандисты, пойманные с двумя бутылками рома и виски, тут же арестовывались, подвергались суду и приговаривались к различным наказаниям от каторжных работ до транспортировки в колонии; их имущество подвергалось конфискации в пользу короны.
   Судьбу более крупных дельцов решал сэр Персиваль лично. Другими словами за приличную взятку им разрешалось проводить свои незаконные операции перед ослепшими глазами (здесь Томпкинс сардонически рассмеялся, потрогав половину своего лица со слепым глазом) королевских агентов.
   - Видите ли, сэр Персиваль очень тщеславен, - объяснил Томпкинс, наклонившись вперед и сузив единственный глаз. - Он ведь из Дундасов. И если все будет хорошо, он получит звание пэра, а не просто рыцаря. Но для этого нужно много денег.
   Этому также могла помочь демонстрация его компетентности на службе короне.
   - Что-то вроде того, чтобы провести громкий арест. Ох! Жжет, миссиз. Вы уверены, что это нужно делать?
   Томпкинс с сомнением поглядел вниз, где я промывала его рану губкой, смоченной в спирте.
   - Уверена, - сказала я. - Продолжайте. Я полагаю, арестовать простого контрабандиста, мелкого или крупного, было бы не достаточно?
   Очевидно, нет. И когда до сэра Персиваля дошли слухи о том, что ему в руки может попасть крупный политический преступник, старый джентльмен разволновался не на шутку.
   - Но доказать подстрекательство к мятежу труднее, чем контрабанду, да? Вы ловите мелкую рыбешку, но они не говорят ничего, что помогло бы вам двинуться дальше. Эти мятежники такие идеалисты, - сказал Томпкинс, с отвращением качая головой. - Никогда не доносят друг на друга.
   - То есть вы не знали, кого искали? - я встала, взяла из банки кетгут и стала продевать его в иглу. Я поймала опасливый взгляд Томпкинса, но ничего не сделала, чтобы унять его беспокойство. Я хотела, чтобы он волновался и стал более разговорчивым.
   - Нет, мы не знали такого человека. Пока другому агенту сэра Персиваля не повезло случайно наткнуться на одного из подельников Фрейзера. Тот дал ему подсказку, что Фрейзер также является печатником Малкольмом, и назвал его настоящее имя. Тогда все стало ясно.
   Мое сердце пропустило удар.
   - Кто этот подельник? - спросила я. Имена и лица шести контрабандистов промелькнули передо мной. Совсем не идеалисты. Но для кого из них верность не явилась преградой для предательства?
   - Я не знаю. Точно, миссиз, я клянусь! Ой! - вскрикнул он, когда я проткнула иголкой его кожу.
   - Я не пытаюсь причинить вам боль, - уверила я его фальшиво ласковым голосом. - Но рану нужно зашить.
   - О! Ой! Я не знаю, точно, я не знаю! Я сказал бы, если бы знал, Бог - свидетель!
   - Я уверена, вы бы сказали, - уверила я его, намереваясь продолжить шить.
   - О! Пожалуйста, миссиз! Остановитесь! Минуточку! Я только знаю, что это был англичанин! И все!
   Я остановилась и смерила его взглядом.
   - Англичанин? - произнесла я безучастно.
   - Да, миссиз. Так сказал сэр Персиваль.
   Он смотрел на меня со слезами в обоих его глазах. Я сделала последний стежок и аккуратно завязала узелок. Потом, молча, встала, налила в маленькую рюмочку бренди из своего личного запаса и вручила ему.
   Он с благодарностью проглотил напиток и, казалось, вполне овладел собой. То ли в благодарность, то ли от облегчения, что я закончила зашивать рану, он рассказал мне остальную часть истории. В поисках доказательств подстрекательской деятельности Джейми он пошел в печатную лавку в переулке Карфакс.
   - Я знаю, что произошло там, - уверила я его и повернула его лицо к свету, исследуя шрамы от ожогов. - Сильно болит?
   - Нет, миссиз, только иногда, - ответил он. Будучи выведенным из строя, он не участвовал в засаде в бухте Арброт, но он слышал, - ... не сам лично, но все-таки слышал, - произнес он, кивнув головой со значительным видом, - что там произошло.
   Сэр Персиваль предупредил Джейми об опасности, чтобы тот не догадался об его участии в этом деле и не выдал детали их финансового соглашения в тех местах, где они могли повредить интересам сэра Персиваля.
   В то же самое время, сэр Персиваль узнал от партнера Джейми, таинственного англичанина, о встрече с французским судном и устроил засаду на берегу в Арброте.
   - А что насчет таможенника, убитого на дороге? - резко спросила я, подавляя дрожь при воспоминании о том ужасном лице. - Кто это сделал? Среди контрабандистов было пятеро мужчин, которые могли это сделать, но ни один из них не был англичанином!
   Томпкинс провел рукой, вытирая губы и раздумывая, стоит мне говорить или нет. Я взяла бутылку бренди и поставила ее возле его локтя.
   - Я очень вам обязан, миссиз Фрейзер! Вы истинная христианка, миссиз, и так я скажу всякому, кто меня спросит!
   - Давайте оставим благодарности, - сказала я сухо. - Скажите только, что вы знаете о таможеннике.
   Он наполнил чашку и медленно выпил ее. Потом с удовлетворенным вздохом поставил на стол и облизал губы.
   - Его прикончили не контрабандисты, миссиз. Это сделал его собственный напарник.
   - Что! - я пораженно отшатнулась, но он кивнул, моргая здоровым глазом, в знак своей правдивости.
   - Да, миссиз. Их было двое, да? И у одного из них был приказ.
   Приказ состоял в том, чтобы дождаться, когда контрабандисты, убегающие от засады, доберутся до дороги, и тогда быстро придушить своего напарника и повесить его на дерево, как доказательство жестокости контрабандистов.
   - Но почему? - спросила я, испытывая изумление и испуг. - Какой в этом смысл?
   - Разве вы не понимаете? - Томпкинс выглядел удивленным, как если бы ситуация выглядела вполне логичной. - Мы не смогли получить доказательства подстрекательства к мятежу в печатной лавке, а когда она сгорела до основания, то и шансов никаких не осталось. И при этом мы никогда не могли поймать Фрейзера с поличным, только мелкую рыбешку, которая работала на него. Один из агентов считал, что он нашел подсказку, где тот хранит товары, но с ним что-то случилось. Возможно, Фрейзер его поймал и подкупил, потому что он внезапно исчез в ноябре, и с тех пор ничего о нем не было слышно, равно как и о потайном месте.
   - Понятно, - я сглотнула, думая о человеке, который заговорил со мной на лестнице борделя. Что случилось с той бочкой мятного ликера? - Но ...
   - Подождите, миссиз, я все вам расскажу, - Томпкинс остановил меня, подняв руку. - Так вот, сэр Персиваль знал, что ему выпал редкий шанс поймать самого крупного контрабандиста на Ферт-оф-Ферт, автора известных мятежных материалов, к тому же прощенного якобитского предателя, что вызвало бы большую сенсацию во всем королевстве. Единственная трудность, - он пожал плечами, - заключалась в том, что не было никаких доказательств.
   Смысл отвратительного плана раскрылся из рассказа Томпкинса. Убийство таможенника, находящегося при исполнении служебных обязанностей, не только привело бы любого контрабандиста на смертную казнь, но и вызвало бы большой протест общественности. Снисходительное отношение масс, которым пользовались контрабандисты, не стало бы их защитой при такой вопиющей подлости.
   - У вашего сэра Персиваля задатки первоклассного сукиного сына, - заметила я, и Томпкинс задумчиво кивнул головой, не отрывая мигающего глаза от чашки.
   - Да, вы правы, миссиз, и не мне говорить, что вы не правы.
   - А таможенник, которого убили ... я полагаю, он подходил для этого.
   Томпкинс хихикнул, разбрызгав бренди. Его единственный глаз, казалось, потерял фокусировку.
   - О, очень подходил, миссиз, более чем. Не огорчайтесь на его счет. Много людей были бы рады увидеть, как болтается на дереве Том Оуки, и не меньше всех других сэр Персиваль.
   - Понятно.
   Я закончила перевязывать его ногу. Становилось поздно, и мне нужно было возвращаться в изолятор.
   - Я позову кого-нибудь, чтобы помочь вам добраться до гамака, - сказала я, забирая почти пустую бутылку из его вялой руки. - Вы не должны тревожить ногу, по крайней мере, три дня. Скажите вашему офицеру, что вы не можете лазить на марс или салинги, пока я не сниму швы.
   - Да, миссиз, я скажу, и спасибо вам за доброту к бедному несчастному моряку.
   Томпкинс сделал неудачную попытку подняться и был весьма удивлен, когда у него не получилось. Я взяла его подмышки и помогла встать, и потом - так как он отказался от моего предложения вызвать помощь - проводила его до двери.
   - Не волнуйтесь о Гарри Томпкинсе, миссиз, - произнес он в коридоре, покачиваясь, потом повернулся и подмигнул мне. - Старый Гарри всегда выходил сухим из воды, несмотря ни на что.
   Глядя на его длинный, розовый от выпитого бренди нос, большие просвечивающие уши и единственный хитрый, похожий на коричневую бусину глаз, я внезапно поняла, кого он мне напоминал.
   - В каком году вы родились, мистер Томпкинс? - спросила я.
   Он быстро моргнул, не понимая, но ответил.
   - В год Господа нашего 1713, миссиз. А зачем вам?
   - Просто так, - сказала я и, отослав его прочь, смотрела, как он ковыляет по коридору, а потом исчезает из вида на лестнице. Нужно спросить мистера Уилоуби для верности, но сейчас я была готова держать пари на мою сорочку, что 1713 год был годом крысы.
  
  48
  МОМЕНТ МИЛОСЕРДИЯ
  
   Следующие несколько дней продолжалась рутина, которая устанавливается даже в самых отчаянных обстоятельствах, если они длятся достаточно долго. После битвы есть несколько часов, имеющих решающее значение, так как человеческие жизни в это время зависят от мгновенных действий. Здесь хирург является главной фигурой, поскольку остановка кровотечения может спасти жизнь, а быстрое вмешательство спасти конечность. При эпидемии такого решающего периода нет.
   Потом начинается бесконечная борьба с вирусами, и если нет подходящего оружия для сражения с ними, эта борьба является только отсрочкой, когда приходится совершать какие-то незначительные действия, которые могли и не помочь, но которые нужно было повторять снова и снова, надеясь сохранить тело живым достаточно долго, чтобы иммунитет победил болезнь.
   Бороться с инфекцией, не имея лекарств, значит бороться с темнотой, наступающей так же неуклонно, как ночь. Я сражалась уже девять дней, и умерли еще сорок шесть мужчин.
   Однако я поднималась каждый день с рассветом, промывала водой мои воспаленные глаза и шла на поле битвы, не имея никакого оружия, кроме упорства и бочонка спирта.
   Были и победы, но даже они оставляли горький привкус во рту. Я нашла вероятный источник инфекции - одного из матросов по имени Говард. Он принадлежал к команде пушкарей, но был переведен в камбуз шесть недель назад, когда ему лафетом раздробило несколько пальцев.
   Говард обслуживал оружейный склад, и первый известный случай болезни - как я нашла в неполных отчетах мертвого хирурга, мистера Хантера - произошел с матросом, который также служил там. Еще четыре случая, все из оружейного склада, а потом началось распространение инфекции, так как зараженные, но все еще ходящие на ногах мужчины разносили ее по всему кораблю.
   Признание Говарда, что он видел такую болезнь на других кораблях, где он служил, было последним подтверждением моей догадки. Однако повар, испытывая, как и все службы на корабле, недостаток в рабочей силе, категорически отказывался расстаться с ценным работником из-за какой-то "глупой причуды проклятой женщины!"
   Элиас не смог убедить его, и я была вынуждена обратиться к капитану, который, не поняв сути дела, прибыл в камбуз с вооруженными солдатами. Там произошла неприятная сцена, и Говард был препровожден в карцер - единственно надежное место для карантина - удивленно протестуя и требуя объяснить, в чем состоит его преступление.
   Когда я вышла из камбуза, солнце опускалась в океан, и по воде, словно по улицам небесного города, разлилось золотое пламя. Я остановилась на мгновение, захваченная этим видом.
   Такое случалось и прежде, но всегда заставало меня врасплох. Всегда посреди большого напряжения, волнения и горестей, обычных для жизни врача, я выглядывала в окно, открывала двери или глядела в лицо, и тут наступал он - неожиданный и безошибочно узнаваемый, момент умиротворения.
   Свет лился с небес на судно, и обширный горизонт больше не казался угрожающей пустотой, но обителью радости. На мгновение я оказалась в центре солнца, согретая и очищенная от запаха и вида болезни, от горечи в моем сердце.
   Я никогда не искала этого мига, не давала ему названия, но я всегда безошибочно узнавала, когда он наступал. Я стояла неподвижно, пока он длился, и думала, что это странно и в то же время закономерно, что момент милосердия нашел меня здесь.
   Потом свет сместился, и все прошло, оставив лишь длительное эхо своего присутствия. И признавая его, я перекрестилась и отправилась вниз. Мои помятые в битве доспехи слабо сияли.
  
   Элиас Паунд умер от тифа четыре дня спустя. Это была скоротечная инфекция, он пришел в изолятор с воспаленными моргающими от света глазами и сильной лихорадкой; шесть часов спустя он потерял сознание. На следующее утро он прижал свою стриженную круглую голову к моей груди, назвал меня мамой и умер на моих руках.
   В течение дня я делала то, что должна была делать, а на закате стояла рядом с капитаном Леонардом, когда он читал панихиду. Затем тело гардемарина Паунда, завернутое в гамак, было спущено в морские волны.
   Я отклонила приглашение капитана на обед и вместо этого ушла в отдаленный уголок юта, рядом с одной из пушек, где уставилась в воду, спрятав свое лицо от всех. Солнце опускалось в море в золоте и славе; за закатом последовала ночь с небесным бархатом, усеянным звездами, но для меня не было никакого милосердия, никакого умиротворения в этом явлении.
   По мере того, как темнота опускалась на корабль, движение на нем затихало. Я прижалась головой к пушке, чувствуя прохладу металла под моей щекой. Быстро прошел какой-то моряк, спешащий по своим делам, и я окончательно осталась одна.
   Я чувствовала себя совершенно разбитой, в голове пульсировала боль, спина пронзительно ныла, ноги распухли, но это не имело никакого значения по сравнению с болью в моем сердце.
   Любой врач не хочет терять пациента. Смерь - это враг, уступить вверенного твоей заботе объятиям темного ангела значит быть побежденным, чувствовать гнев предательства и бессилия помимо обычного человеческого горя от потери и ужаса перед безвозвратностью смерти. Сегодня от рассвета до заката я потеряла двадцать три человека. Элиас был первым.
   Одни умерли, когда я обмывала их тела губкой или держала их за руки, другие умерли в одиночку в своих гамаках, потому что я не могла вовремя подойти к ним. Я полагала, что я смирилась с реалиями этого времени, но знание того - особенно когда я держала дергающееся тело восемнадцатилетнего моряка - что пенициллин мог бы спасти большинство из них, а у меня его нет, разъедало мою душу.
   Бокс со шприцами и ампулами остался на "Артемиде" в кармане моей запасной юбки. Если бы они были со мной, вряд ли я смогла бы спасти больше одного-двух человек. Но, даже зная это, я была в ярости от своего бессилия и, сжав зубы, переходила от больного к больному, вооруженная только кипяченым молоком с размоченными галетами и парой пустых рук.
   Я вспоминала события этого дня, видела лица, искаженные мучением и разглаженные смертью, и все они смотрели на меня. На меня. Я подняла свою бесполезную руку и сильно стукнула ею по перилам. Я била рукой по перилам снова и снова, едва чувствуя боль от ударов, в безумии яростного гнева и горя.
   - Прекратите! - произнес голос позади меня, и чья-то рука перехватила мое запястье.
   - Пустите!
   Я попыталась вырвать руку, но его хватка была сильней.
   - Прекратите, - повторил он твердо и, обхватив меня второй рукой за талию, отодвинул от перил. - Вы не должны делать этого, - сказал он. - Вы поранитесь.
   - Не ваше дело!
   Я попыталась вывернуться из его хватки, но потом резко стихла, сдаваясь. Какое это имело значение?
   Он отпустил меня, и я развернулась, увидев перед собой совершенно незнакомого мужчину. Он не был моряком. Одежда его, помятая и несвежая от долгой носки, изначально была великолепной; серо-голубой сюртук и жилет были скроены по его стройной фигуре, а поникший галстук на шее был явно из Брюсселя.
   - Кто вы, черт побери? - спросила я удивленно. Я вытерла свои мокрые щеки, шмыгая носом, и сделала инстинктивную попытку причесать волосы в надежде, что темнота скрывает мое лицо.
   Он слегка улыбнулся и вручил мне носовой платок, помятый, но чистый.
   - Меня зовут Грэй, - сказал он с изысканным поклоном. - Полагаю, вы та самая миссис Малкольм, героизм которой так расхваливал капитан Леонард.
   Я поморщилась, и он на мгновение умолкнул.
   - Извините, - сказал он. - Я сказал что-то не то? Мои извинения, мадам, я не хотел вас обидеть.
   Он выглядел расстроенным, и я отрицательно покачала головой.
   - Нет ничего героического в том, чтобы наблюдать, как люди умирают, - сказала я. Мой голос сорвался, и я остановилась, чтобы высморкаться. - Я просто присутствую при этом. Спасибо за платок.
   Я колебалась, считая неприличным возвращать использованный носовой платок, но также смущаясь просто присвоить его себе. Он решил дилемму, снисходительно махнув рукой.
   - Я могу вам чем-нибудь помочь? - он нерешительно медлил. - Чашечку воды? Немного бренди, быть может?
   Он завозился в кармане сюртука, вытянул оттуда маленькую серебряную фляжку с выгравированным на ней гербом и предложил ее мне.
   Я взяла ее с благодарным кивком и сделала большой глоток, который заставил меня раскашляться. Бренди обжег мне горло, но я сделала еще глоток, на этот раз более медленный, и почувствовала, что он согрел меня, ослабил напряжение и придал сил. Я глубоко вздохнула и выпила снова. Это помогало.
   - Спасибо, - сказала я немного хрипло, возвращая флягу. Благодарность прозвучала сухо, и я добавила. - Я забыла, что бренди можно пить, я использовала его для мытья людей в изоляторе.
   Фраза мгновенно вернула меня к событиям этого дня, и я осела на ящик с порохом.
   - Я понимаю так, что болезнь не останавливается? - спросил он спокойно. Он стоял передо мной, и свет соседнего фонаря сиял на его русых волосах.
   - Нет, останавливается, - я закрыла глаза, чувствуя, что сильно замерзла. - Сегодня был только один новый случай, вчера - четыре, а позавчера - шесть.
   - Это кажется обнадеживающим, - заметил он. - Похоже, вы побеждаете болезнь.
   Я медленно покачала головой. Она была тяжелой, как одно из пушечных ядер, сложенных в открытом ларе возле пушки.
   - Нет. Все, что мы можем сделать, это остановить заражение здоровых людей. Но я ничего не могу сделать для тех, кто уже заболел.
   - Действительно?
   Он наклонился и взял мою руку. Я была так удивлена, что не воспротивилась этому. Он легко провел большим пальцем по пузырю, где я сожгла руку кипяченым молоком, и коснулся моих суставов, красных и обветренных от постоянного погружения в спирт.
   - Вы очень активны, мадам, для того, кто ничего не делает, - сказал он спокойно.
   - Конечно, я делаю все, что могу! - резко сказала я, отдергивая руку. - Только от этого мало пользы!
   - Я уверен ... - начал он.
   - Это не помогает! - я стукнула кулаком по орудию, беззвучный удар, отражающий заполненный болью день. - Вы знаете, сколько человек я потеряла сегодня? Двадцать три! Я была на ногах с самого рассвета, по локти в грязи и рвоте, с липким от пота платьем, и ничего это не помогло! Я не могла им помочь! Вы слышите? Я не могла помочь!
   Его лицо было повернуто в тень, но его плечи были напряжены.
   - Я слышу, - сказал он мягко. - Мне стыдно, мадам. Я не выходил из каюты по приказу капитана, и я понятия не имел, что обстоятельства таковы, как вы их описываете, иначе, уверяю вас, я бы пришел вам на помощь.
   - Почему? - изумленно спросила я. - Это не ваша работа.
   - Чья же? Ваша?
   Он повернулся ко мне, и я увидела, что ему было около сорока лет, и он был очень красив, с чувственными изящными чертами лица и большими синими глазами.
   - Да, - ответила я.
   Он некоторое время всматривался в мое лицо, и выражение на его собственном лице менялось от удивления до задумчивости.
   - Понятно.
   - Нет, вы не понимаете, но это не имеет значения.
   Я с силой нажала пальцами точки на голове, которые показал мне мистер Уилоуби, чтобы уменьшить головную боль.
   - Если капитан хочет держать вас в каюте, то вы, вероятно, должны быть там. Есть много других рук, которые могут помочь в изоляторе, только ... ничего не помогает, - закончила я, опуская руки.
   Он подошел к перилам на расстоянии нескольких футов от меня и стоял, наблюдая пространство темной воды с высверками тут и там, когда волна ловила звездный свет.
   - Я действительно понимаю, - повторил он, как бы разговаривая с волнами. - Я думал, ваше горе было только естественным состраданием женщины, но я вижу, это что-то другое.
   Он сделал паузу, схватившись за перила руками. Сумрачная фигура в звездном свете.
   - Я был солдатом, офицером, - сказал он. - Я знаю, что значит держать в своих руках жизни людей и терять их.
   Я молчала, он тоже. Обычные корабельные звуки, приглушенные ночью, доносились со всех сторон. Наконец он вздохнул и снова повернулся ко мне.
   - И тогда ты понимаешь, что ты не Бог, - он сделал паузу и потом добавил тихо. - И очень жалеешь об этом.
   Я вздохнула, чувствуя, что напряжение постепенно вытекает из меня. Прохладный ветер сдул мои волосы с шеи, и вьющиеся концы касались моего лица, нежные как ласка.
   - Да, - сказала я.
   Он колебался мгновение, как бы не зная, что сказать, потом наклонился, взял мою руку и поцеловал, очень просто без всякой аффектации.
   - Доброй ночи, миссис Малкольм, - сказал он и развернулся, уходя.
   Он был всего в нескольких ярдах от меня, когда его окликнул запыхавшийся моряк, очевидно разыскивающий его. Это был Джоунс, один из стюардов.
   - Мой Бог! Вам нельзя находиться вне каюты, сэр! Ночной воздух вреден, на борту гуляет чума ... а капитан приказал ... и что ваш слуга думает, разрешая вам выходить наружу?
   Мой знакомый кивнул и произнес извиняющимся тоном.
   - Да, да, я знаю. Я не должен был, но мне показалась, что если я останусь в каюте еще немного, я задохнусь.
   - Лучше задохнуться в каюте, чем умереть от поноса, простите меня великодушно, - серьезно сказал Джоунс. Мой знакомый не стал протестовать и исчез в темноте юта.
   Я схватила за рукав проходившего мимо Джоунса, он дернулся и испуганно взвизгнул.
   - О! Миссис Малкольм, - сказал он, приходя в себя и положив костистую руку на грудь. - Христос, я подумал, вы призрак, мэм, прошу вашего прощения.
   - Простите меня, - вежливо сказала я. - Я только хотела спросить, кто тот человек, с которым вы только что говорили?
   - А, он?
   Джоунс обернулся, чтобы посмотреть о ком я говорю, но мистер Грэй уже исчез.
   - Да ведь это лорд Грэй, мэм, новый губернатор Ямайки, - он, нахмурившись, смотрел в направлении, куда ушел мой новый знакомый. - Ему не полагается быть здесь. Капитан строго приказал, чтобы он находился внизу в каюте, подальше от болезни. Нам не хватало прийти в порт с мертвым губернатором на борту, тогда такой шум поднимется, мэм. Дело ведь политическое. Прошу прощения.
   Он неодобрительно покачал головой и развернулся с кивком головы.
   - Вы идете отдыхать, мэм? Принести вам в каюту чашку хорошего чая и булочку?
   - Нет, спасибо, Джоунс, - сказала я. - Я сначала пойду и проверю в изоляторе. Мне ничего не нужно.
   - Хорошо, мэм. Но если что нужно, то скажите. В любое время. Доброй ночи, мэм.
   Он почтительно поклонился и поспешно удалился.
   Я некоторое время стояла одна возле перил, глубоко вдыхая свежий ночной воздух. До рассвета оставалось еще много часов, звезды ясно и чисто горели над моей головой, и я внезапно поняла, что момент милосердия, о котором я бессловесно молилась, наконец-то наступил.
   - Вы правы, - сказала я громко морю и небу. - Заката было недостаточно. Спасибо, - добавила я, и стала спускаться вниз.
  
  49
  ЗЕМЛЯ!
  
   Моряки говорят, что запах земли можно почувствовать прежде, чем сможешь увидеть ее своими глазами.
   Несмотря на длительное путешествие, загон для коз был удивительно приятным местом. К настоящему времени солома уже закончилась, и козы ходили туда и сюда по загону, цокая копытами по голым доскам. Однако навоз убирали каждый день и аккуратно складывали в корзины, чтобы потом вывалить их за борт, а Аннекья Йохансен накладывала сено в кормушки каждое утро. Козы сильно пахли, но это был чистый животный запах и весьма приятный в отличие от зловония немытых мужских тел.
   - Komma, komma, komma, dyr get120, - напевала она, подманивая молодую козу пучком сена. Животное протянуло мордочку, и тут же его голова оказалась захваченной мускулистой рукой Аннекьи.
   - Клещи? - спросила я, подходя, чтобы помочь. Аннекья подняла голову и улыбнулась мне широкой редкозубой улыбкой.
   - Guten Morgen, миссис Клэр, - сказала она. - Ja121, клещ. Здесь.
   Она приподняла край шелковистого уха и показала темную ягоду на розовой коже - упившегося кровью клеща. Потом зажав животное, чтобы оно не шевелилось, вцепилась ногтями в клеща и, крутанув, вытащила. Козочка блеяла и лягалась; крошечное кровяное пятно проступила на ее ухе.
   - Подождите, - сказала я, когда она собралась отпустить животное. Она с любопытством поглядела на меня, но кивнула и не отпустила ее. Я взяла бутылочку спирта, которую носила подвешенной сбоку на поясе, и налила несколько капель на ранку. Кожа на ухе была мягкая и нежная, крошечные вены были ясно видны под атласной кожей. Козочка, выпучив глаза и высунув язык, возмущенно блеяла.
   - Ухо не болит, - сказала я в объяснение, и Аннекья одобрительно кивнула.
   Потом козочка была отпущена и рванулась в стадо, тычась головой в бок матери в поисках утешения. Аннекья нашла клеща, который лежал не палубе, беспомощно шевеля лапками. Она небрежно раздавила его каблуком, оставив на доске крошечное темное пятно.
   - Мы приплываем? - спросила я, и она кивнула с широкой счастливой улыбкой, с энтузиазмом указывая наверх, где сквозь отверстие лился солнечный свет.
   - Ja! Запах? - сказала она, энергично шмыгая носом в качестве иллюстрации. Она сияла. - Земля, ja! Вода, трава, goot, goot!
   - Мне нужно на берег, - сказала я, внимательно наблюдая за ней. - Секрет. Никому не говорить.
   - А? - глаза Аннекьи расширились, и она задумчиво посмотрела на меня. - Не говорить капитану, ja?
   - Никому, - сказала я, сильно кивая головой. - Вы можете помочь?
   Она молчала некоторое время, раздумывая. Большая спокойная женщина, она напоминала мне своих коз, без труда приспособившихся к странной жизни на судне, наслаждающихся сеном и теплой компанией, процветающих, несмотря на качающуюся палубу и духоту трюма.
   С тем же самым видом спокойной уверенности она поглядела на меня и кивнула.
   - Ja, я помогаю.
   После полудня мы бросили якорь возле острова с названием - как сказал мне один из гардемаринов - Ватлинг.
   Я с любопытством рассматривала его, стоя возле перил. Это был плоский остров с широкими белыми пляжами и низкими пальмами, когда-то он назывался Сан-Сальвадором. Переименованный сейчас в честь печально известного пирата прошлого столетия122, этот остров был, по-видимому, первой землей, которую Христофор Колумб встретил в Новом свете.
   У меня было преимущество перед Колумбом, я заранее знала, что в этом месте будет земля, но все равно я почувствовала отголосок той радости и облегчения, которые испытали моряки, когда их маленькие каравеллы достигли острова.
   Если вы долго плывете на качающемся корабле, то забываете, как ходить по земле. Это называется "морские ноги". С вами происходит метаморфоза - безболезненный переход из одного состояния в другое, словно превращение головастика в лягушку. Но запах и вид земли заставляет вас вспомнить, что вы родились на земле, а ваши ноги до боли жаждут прикоснуться к земной тверди.
   Проблема в данный момент заключалась в том, чтобы прикоснуться к земле моими ногами. Остров Ватлинг был лишь временной остановкой на пути к Ямайке, чтобы пополнить изрядно опустошенные запасы пресной воды. До окончания путешествия оставалось еще около недели, а бочки в трюмах были почти сухие из-за того, что много воды тратилось на уход за многочисленными больными.
   Сан-Сальвадор был маленьким островом, но, как я узнала из осторожных расспросов моих пациентов, через его главный порт Коберн-Таун проходил весьма оживленный трафик. Это было не идеальное место для побега, но вряд ли у меня был выбор, я не собиралась наслаждаться "гостеприимством" флота его величества на Ямайке, служа приманкой для поимки Джейми.
   И хотя команда жаждала оказаться на земле, сойти на берег не разрешили никому, кроме водной группы, которая с бочками и санями высадилась возле Голубиного ручья. Возле сходен постоянно стоял часовой, никого не пуская на берег.
   Члены команды, не занятые доставкой воды или охраной, стояли возле перил, переговариваясь и отпуская шутки или просто с тоской вглядываясь в берег. Невдалеке на палубе я увидела светлые волосы, развевающиеся в береговом бризе. Губернатор явился из своего уединения и теперь стоял, подставив тропическому солнцу бледное лицо.
   Я хотела подойти к нему, но не было времени, Аннекья уже спустилась к козам. Я вытерла руки об юбку и еще раз оценила обстановку. До пальм с густым подлеском было не более двухсот ярдов. Если бы я могла сойти с корабля, то имела бы хороший шанс скрыться в джунглях.
   Торопясь попасть на Ямайку, капитан Леонард вряд ли стал бы тратить время на мою поимку. И даже если меня поймают, он не сможет наказать меня за попытку побега, я не была ни моряком, ни официальным пленником.
   Солнце сияло в белокурых волосах Аннекьи, когда она осторожно поднималась по лестнице, ласково прижимая козленка к своей широкой груди. Она кинула быстрый взгляд, чтобы удостоверится, что я на месте, и подошла к сходням.
   Аннекья разговаривала с часовым на невообразимой смеси английских и шведских слов, показывая то на берег, то на козленка, поясняя, что козам нужна свежая трава. Часовой, казалось, понял ее, но твердо стоял на своем.
   - Нет, миссис, - сказал он с уважением, - никто не должен сходить с корабля за исключением водной команды, приказ капитана.
   Оставаясь в стороне, я наблюдала, как она продолжала спорить и толкнула козленка ему в лицо, вынуждая его сделать шаг в сторону. Маневрируя таким образом, она теснила часового от трапа, чтобы я могла проскользнуть за его спиной. Осталось совсем немного, и потом она отпустит козленка, чтобы создать беспорядок при его ловле, и у меня будет минута или две для побега.
   Я нервно переминалась с ноги на ногу. Мои ноги были босы, чтобы легче было бежать по песку. Часовой уже сместился так, что полностью повернулся ко мне спиной, покрытой красным мундиром. Еще шаг, думала я, еще только один шаг.
   - Какой прекрасный день, не правда ли, миссис Малкольм?
   Я прикусила язык.
   - Прекрасный, капитан Леонард, - с трудом произнесла я. Мое сердце, почти остановившееся при первом звуке его голоса, забилось с удвоенной частотой, как бы наверстывая упущенное.
   Капитан подошел ко мне и оперся на перила, глядя на берег; его юное лицо сияло радостью Колумба, открывшего новую землю. Несмотря на сильное желание толкнуть его за борт, я невольно улыбнулась его радости.
   - Эта высадка - такая же ваша заслуга, как и моя, миссис Малкольм, - сказал он. - Сомневаюсь, что без вас "Порпос" мог бы достигнуть земли.
   Он застенчиво коснулся моей руки, и я снова улыбнулась, на этот раз более охотно.
   - Я уверена, вы бы справились, капитан, - сказала я. - Вы очень опытный моряк.
   Он рассмеялся и покраснел. Он побрился в честь такого случая, и его гладкие щеки ярко розовели.
   - Ну, это все экипаж, мэм. Я могу сказать, что они действовали превосходно. И их усилия, конечно, были не напрасны благодаря вашему искусству, как врача.
   Он смотрел на меня искренними сияющими глазами.
   - Действительно, миссис Малкольм ... я не могу выразить, как много значили для нас ваше мастерство и ваша доброта. Я ... я хотел бы то же самое довести до губернатора и сэра Гревилля; он уполномоченный короля на Антигуа. Я напишу письмо с самой искренней благодарностью вам и вашему мастерству от своего имени. Быть может ... быть может, это поможет.
   Он опустил глаза.
   - Поможет в чем, капитан?
   Мое сердце быстро забилось.
   Капитан Леонард закусил губу, потом взглянул на меня.
   - Я не хотел говорить вам, мэм. Но я... я действительно не могу молчать. Миссис Фрейзер, я знаю ваше имя и знаю, кто ваш муж.
   - Действительно? - сказала я, пытаясь удержать контроль над своими эмоциями. - И кто же он?
   Юноша выглядел удивленным.
   - Да ведь он преступник, мэм, - он немного побледнел. - Вы действительно не знали этого?
   - Я знала, - сказала я сухо. - Почему вы рассказали мне это?
   Он облизал губы, но встретил мой взгляд довольно смело.
   - Когда я узнал о вашем муже, я сделал запись в судовом журнале. Я сожалею об этом, но уже слишком поздно, информация зарегистрирована официально. Как только я достигну Ямайки, я должен буду сообщить его имя властям, а также командующему военно-морского штаба в Антигуа. Его арестуют, как только "Артемида" пришвартуется к берегу, - он сглотнул. - А если его схватят ...
   - Его повесят, - сказала я, заканчивая предложение за него. Юноша молча кивнул. Он открыл и закрыл рот в поисках слов.
   - Я видел повешенных людей, - сказал он, наконец. - Миссис Фрейзер, я ... я ...
   Он остановился, пытаясь успокоиться, потом, восстановив над собой контроль, выпрямился и прямо посмотрел на меня. Радость от встречи с землей на его лице сменилась страданием.
   - Мне жаль, - сказал он тихо. - Я не могу просить, чтобы вы простили меня. Я могу только сказать, что мне ужасно жаль.
   Он развернулся и пошел прочь от меня. Аннекья Йохансен с козой все еще спорила с часовым.
   - В чем дело? - сердито спросил капитан Леонард. - Немедленно уберите животное с палубы. Мистер Холфорд, о чем вы думаете?
   Аннекья быстро перевела взгляд от капитана ко мне и сразу же поняла, что все пошло не так. Она наклонила голову, признавая выговор капитана, и пошла к трюму, прижимая к себе козленка. Проходя мимо меня, она со значением подмигнула большим голубым глазом. Мы попробуем еще раз. Но когда?
  
   Замученный чувством вины и сбитый с толку противоположными ветрами, капитан Леонард избегал меня, обитая большую часть времени на квартердеке123, пока мы осторожно пробирались между островом Аклинс и рифом Самана. Погода благоприятствовала его намерению избегать меня, она была хотя и ясная, но с небольшим бризом, чередующимся с внезапными порывами ветра, так что требовалось постоянная работа с парусами - весьма нелегкая задача с неукомплектованным экипажем.
   Четыре дня спустя, когда мы входили в проход Кайкос, ударил неожиданный порыв ветра, застав наш корабль совершенно неподготовленным.
   Я была в это время на палубе. Раздался внезапный свист воздуха, который раздул мои юбки и отправил меня в полет по палубе. Затем где-то вверху раздался громкий треск. Я врезалась головой в Рамсделла Ходжеса, и мы закружились в безумном пируэте, прежде чем упасть на палубу.
   Вокруг был настоящий хаос, моряки бегали туда-сюда, звучали громкие команды. Я села, пытаясь прийти в себя.
   - Что это? - спросила я Ходжеса, который уже поднялся и протягивал руку, чтобы помочь мне. - Что случилось?
   - Гребанная мачта раскололась, - сказал он кратко. - При всем уважении к вам, мэм, но это так. И теперь у нас большие проблемы.
  
   "Порпос" медленно полз на юг. Не смея рисковать без грот-мачты на мелководье прохода, капитан Леонард решил встать для ремонта в первом же удобном месте, вблизи устья речушки Боттл-Крик на острове Северный Кайкос.
   На сей раз нам было разрешено высадиться на берег, но мне это мало помогло. Архипелаг Теркс и Кайкос состоял из маленьких островов, на которых было мало источников пресной воды, и их небольшие заливчики могли лишь предоставлять убежище кораблям во время сильной непогоды. Идея спрятаться на пустынном безводном острове, ожидая шторма, который загонит корабль именно к этому острову, не казалась заманчивой.
   Однако Аннекье изменение нашего курса показалась благоприятным для побега.
   - Я знать острова, - сказала она, кивая с умным видом. - Мы идти сейчас вокруг Гранд-Терк, Мушар. Не Кайкос.
   Я вопросительно посмотрела на нее, и она, присев на корточки, стала рисовать указательным пальцем по желтому песку.
   - Видишь - проход Кайкос, - сказала она, проведя две параллельные линии. Наверху между линиями она нарисовала маленький треугольник паруса. - Проходить, - сказала она, указывая на проход, - но мачта ломаться. Теперь, - она нарисовала несколько неровных кружков справа от проходов. - Северный Кайкос, Южный Кайкос, Кайкос, Гранд-Терк, - проговорила она, тыча пальцем в каждый кружок. - Поворачивать теперь - рифы. Мушар.
   И она нарисовала еще пару линий, направленных к юго-востоку от острова Гранд- Терк.
   - Проход Мушар?
   Я слышала, как моряки упоминали его, но не могла понять, как он мог способствовать моему побегу с "Порпоса".
   Аннекья кивнула с сияющим видом и нарисовала длинную волнистую линию значительно ниже рисунка. Она гордо указала на нее.
   - Гаити. Сан-Доминго. Большой остров, город, много кораблей.
   Я подняла брови, все еще не понимая. Она вздохнула, видя мое непонимание, потом немного подумала и встала, отряхнув песок со своих тяжелых бедер. Мы собирали моллюсков в камнях, складывая их в небольшой тазик. Она взяла тазик, вывалила моллюсков на песок и заполнила его морской водой. Поставив его на песок, она показала мне смотреть и стала вращать в воде пальцем.
   Когда она вынула палец, пурпурный от крови моллюсков, вода в тазике продолжала вращаться. Аннекья вытянула нитку из распустившегося низа платья, откусила коротенькую часть и сплюнула ее в тазик. Нитка лениво поплыла по кругу, следуя за водоворотом.
   - Ты, - сказала она, указывая на нитку. - Вода тащить тебя.
   Она вернулась к рисунку на песке. Новый треугольник в проходе Мушар. Линия, протянувшаяся от паруса влево вниз, указывала курс судна. Синюю нитку из тазика она поместила рядом с крошечным парусом, представляющим "Порпос", и протащила ее вниз к побережью Гаити.
   - Прыгать, - сказала она коротко.
   - Вы сошли с ума! - в ужасе произнесла я.
   Она хихикнула, довольная, что я поняла ее.
   - Ja, - сказала она. - Но это работать. Вода тащить тебя.
   Она провела пальцем по проходу Мушар до Гаити, потом еще раз покрутила в воде пальцем. И мы стояли и смотрели, пока водоворот не затих.
   Аннекья искоса взглянула на меня.
   - Вы пробуете не тонуть, ja?
   Я глубоко вздохнула и убрала волосы с глаз.
   - Ja, - сказала я. - Я попробую.
  
  50
  Я ВСТРЕЧАЮ СВЯЩЕННИКА
  
   Вода в море казалась теплой ванной по сравнению с ледяными водами шотландских морей. Однако после двух или трех часов, проведенных в воде, мои ноги занемели, а замерзшие пальцы с трудом цеплялись за веревки спасательного плотика, сделанного из двух пустых бочек.
   Жена пушкаря была права. Длинная темная полоса, которую я увидела с борта "Порпоса", неуклонно приближалась, и на фоне серебристого неба стали вырисовываться низкие и темные, словно черный бархат, холмы Эспаньолы. Гаити.
   У меня не было возможности узнать время, но два месяца на борту судна с постоянными звонами колокола, отбивающими часы, приучили меня приблизительно оценивать его промежутки. Думаю, было около полуночи, когда я оставила "Порпос", а сейчас, вероятно, было уже четыре часа утра, и до берега оставалась еще целая миля. Океанские потоки имеют удивительную мощь, они переносят гигантские массы воды, но они очень медлительны.
   Утомленная физическими усилиями и беспокойством, я накрутила веревку на запястье, чтобы не выскользнуть из обвязки и не упустить мой самодельный плот, положила голову на один из бочонков и отдалась на волю течения и сна, вдыхая сильный аромат рома.
   Прикосновение чего-то твердого к моим ногам пробудило меня к опаловому рассвету - и небо, и море пылали перламутровыми цветами. Встав на холодный песок, я почувствовала сильное течение, тянувшее за собой бочки. Я выпуталась из обвязки и с большим облегчением позволила бочонкам уплыть от меня, потом, пошатываясь, пошла к берегу.
   Мои плечи болели от веревок. Запястье было стерто до крови, я замерзла, выбилась из сил, меня мучила ужасная жажда, а мои ноги подгибались, словно щупальца вареного кальмара.
   Но море позади меня было пустынно, и "Порпоса" в поле зрения не наблюдалось. Я сбежала.
   Теперь нужно выбраться на берег, найти воду и добраться до Ямайки, где я должна отыскать Джейми и "Артемиду", опередив королевский флот. Надо ли говорить, что реально выполнимым пока был только первый пункт повестки дня.
   То немногое, что я знала о Карибском море из открыток и туристических брошюр, рисовало картину пляжей из белого песка и кристально чистые лагуны. В действительности сейчас большую часть ландшафта составляла буйная растительность неприглядного вида, поднимающаяся из чрезвычайно липкой темно-коричневой грязи.
   Толстые, похожие на кусты, растения были, вероятно, мангровыми деревьями. Они простирались во всех направлениях, и не оставалось ничего другого, как пробираться сквозь их заросли. Корни деревьев вылазили из земли большими петлями, похожими на воротца для крокета, и я регулярно запиналась об них, а гладкие серые ветви росли пучками, растопырившись словно пальцы, и цепляли меня за волосы, когда я проходила под ними.
   Маленькие фиолетовые крабы в панике удирали при моем приближении. Грязь доставала до лодыжек, и я передумала надевать ботинки. Вместо этого я положила их в подвернутый выше колен подол юбки и вынула нож для разделки рыбы, которым меня снабдила Аннекья. Хотя никакой угрозы я не видела, но чувствовала себя увереннее с оружием в руках.
   Поднимающееся солнце сначала было благом, оно согрело мое тело и высушило одежду. Но через час я уже мечтала хотя бы об облачке. Я сильно вспотела, вымазалась в грязи до самых колен и испытывала сильнейшую жажду.
   Я попыталась определить, как далеко простирались мангровые заросли, но деревья были выше меня, и все что я могла увидеть - это серо-зеленые узкие листья.
   - Этот проклятый остров не может быть весь покрыт мангровыми деревьями, - бормотала я, упорно пробиваясь через заросли. - Где-то должна быть твердая земля.
   И вода, надеялась я.
   Неожиданный звук, подобный выстрелу из маленькой пушки, заставил меня подпрыгнуть от испуга, и я выронила рыбный нож. Пока я отчаянно шарила в грязи в его поисках, что-то просвистело возле моей головы, и я бросилась лицом в грязь.
   Громко зашелестели листья, и раздалось вопросительное "Кварк?"
   - Что? - прохрипела я и осторожно села, держа нож в одной руке и отирая грязь с лица другой.
   В шести футах от меня на мангровом дереве сидела большая черная птица, рассматривая меня с критическим видом.
   Она нагнула голову, изящно прихорашиваясь, как бы подчеркивая свою безупречную внешность по сравнению с моим расхристанным видом.
   - Не воображай, - сказала я желчно, - у тебя есть крылья, братец.
   Птица прекратила прихорашиваться и презрительно уставилась на меня. Потом она подняла клюв, выпятила грудь и, как бы утверждая свое превосходство в наряде, надула кожаный мешок ярко-красного цвета, свисавший от клюва до середины груди.
   - Бум! - произнесла она, повторяя звук, похожий на орудийный выстрел, который так напугал меня до этого. Он и сейчас заставил меня слегка вздрогнуть.
   - Перестань, - сказала я с раздражением. Не обращая на меня внимания, птица медленно взмахнула крыльями, удобнее устроилась на ветке и снова бумкнула.
   Сверху раздались резкие крики и с громким хлопаньем на мангровое дерево приземлились еще две большие черные птицы. Поощренная присутствием зрителей, первая птица продолжила равномерно бумкать; кожа на ее горловом мешке пылала от возбуждения. Через короткое время сверху свалились еще три черные фигуры.
   Я была почти уверена, что они не были стервятниками, но оставаться рядом с ними не хотела. Мне нужно было пройти еще много миль, прежде чем я смогу уснуть - или найти Джейми. О том, каковы шансы найти его, я предпочитала не задумываться.
   Спустя полчаса я так мало продвинулась, что все еще могла слышать бумканье моего привередливого знакомого, к вокалу которого присоединились его друзья. Задыхаясь от усилий, я села отдохнуть на толстый корень.
   Мои губы потрескались от сухости, и мысль о воде сейчас занимала меня полностью, исключив все другие мысли, даже о Джейми. Я пробиралась через мангровые заросли целую вечность, но все еще могла слышать звук океана. Фактически прилив следовал за мной по пятам. Пока я сидела, волна грязной воды с гребешком пены коснулась пальцев моих ног и схлынула.
   - Вода, всюду вода, - сказала я с сожалением, - но ни капли для питья.
   Небольшое движение в грязи привлекло мое внимание. Наклонившись, я увидела несколько рыбок неизвестного мне вида. Вместо того чтобы биться, задыхаясь на воздухе, они лежали, приподнявшись на передних плавниках, как если бы тот факт, что они были не в воде, никак на них не влиял.
   Заинтересовавшись, я нагнулась ниже, чтобы лучше их рассмотреть. Одна или две рыбки переместились, опираясь на плавники, но в целом они не возражали против моего внимания, и в ответ торжественно таращились на меня выпученными глазами. Приглядевшись, я увидела, что выпученными их глаза были от того, что у каждой рыбы было по четыре глаза вместо двух.
   Я смотрела на одну рыбину в течение минуты, чувствуя, как струйка пота стекает между грудями.
   - Или у меня галлюцинация, - поведала я ей, - или вы существуете.
   Рыба, ничего не ответив, внезапно подпрыгнула и приземлилась на ветку в нескольких дюймах от земли. Вероятно, она что-то почуяла, так как спустя мгновение нахлынула новая волна, которая на этот раз закрыла мои лодыжки.
   В воздухе повеяло долгожданной прохладой. Солнце любезно скрылось за облаком, и с его исчезновением мангровый лес совершенно изменился.
   Серые листья зашелестели под порывами неожиданного ветра, крошечные крабы, рыбы и москиты исчезли как по волшебству. Очевидно, они знали то, чего не знала я, и я нашла это исчезновение зловещим.
   Я взглянула на облако, за которым исчезло солнце, и задохнулось от испуга. Огромная фиолетовая масса кипящих облаков выползала из-за холмов настолько быстро, что было заметно, как передний фронт тучи, освещенный солнечными лучами, надвигался на меня.
   Пришла следующая волна на два дюйма выше, чем предыдущая, и отступила не так скоро. Я не была ни крабом, ни рыбой, но и я к этому времени поняла, что надвигается шторм, и притом очень быстро.
   Я огляделась вокруг, но не увидела ничего, кроме бесконечного мангрового леса. Ничего, что можно использовать как убежище. Однако попасть под ливень не было худшим выходом в данных обстоятельствах. Мой язык был сухим и липким, и я облизнула губы при мысли о прохладном, свежем дожде.
   Свистящий шум еще одной волны, достигшей середины моей голени, внезапно заставил меня осознать, что я подвергаюсь гораздо большей опасности, чем просто промокнуть. Быстрый взгляд на верхушки мангровых деревьев показал, что их ветви были покрыты засохшими водорослями, значит, прилив доходил туда, а это было значительно выше моей головы.
   На мгновение меня охватила паника, и я попыталась успокоить себя. Если я не возьму себя в руки, я пропала. "Держись, Бьючемп", - пробормотала я себе и вспомнила совет, который получила, будучи интерном - "первое, что вы должны сделать при остановке сердца - это измерить пульс". Я улыбнулась при этом воспоминании и почувствовала, что паника отступила. Я действительно проверила свой пульс, он бился немного быстро, но сильно и устойчиво.
   Так куда же бежать? К горе, единственное, что я могла видеть над мангровыми деревьями. Я бросилась в ее направлении так быстро, как могла, не обращая внимания на то, что юбки рвались, цепляясь за корни и ветки, а волны становились все выше. Ветер дул с моря, подгоняя меня в спину, задувая волосы в рот и глаза. Я убирала их снова и снова, громко ругаясь, чтобы только слышать свой голос, но мое горло вскоре так пересохло, что говорить стало больно.
   Я шлепала по воде, юбка сползла с талии, я уронила где-то свои ботинки, который тут же исчезли в кипящей пене, которая уже была выше моих колен.
   Потом грянул ливень. Он шел сплошной стеной с ревом, в котором утонул шелест листьев, и я мгновенно промокла насквозь. Сначала я напрасно тратила время, поднимая лицо и пытаясь ловить воду открытым ртом. Поняв тщетность этих попыток, я сняла платок, подвязанный на груди, позволила ему промокнуть и отжала, чтобы удалить из него соль. Потом я намочила платок дождевой водой еще раз и стала сосать его. Вода имела вкус пота, морских водорослей и хлопка, и она была восхитительна.
   Я продолжала идти, но мангровые заросли все не кончались. Прилив был уже мне по пояс, и ходьба стала более трудной. Жажда немного уменьшилась, и, опустив голову, я пробиралась вперед со всей скоростью, с которой могла двигаться.
   Над горами сверкнула молния, и мгновение спустя загрохотал гром. Приливный поток теперь был так силен, что я могла двигаться только тогда, когда очередная волна настигала меня, толкая вперед, а когда она уходила, я цеплялась за ветви, чтобы остаться на месте.
   Я начинала жалеть, что так опрометчиво покинула капитана Леонарда и "Порпос". Ветер все усиливался, заливая водой мое лицо, так что я едва могла видеть. Моряки говорят, что седьмая волна - самая высокая. Я считала волны, упорно пробиваясь вперед, и это была девятая по счету волна, которая ударила меня между лопаток и сбила с ног, прежде чем я успела ухватиться за ветку.
   Я барахталась, задыхаясь в смеси воды и песка, пока не смогла снова встать на ноги. Волна, едва не утопившая меня, сбила меня с направления. Я больше не видела гору, но в двадцати футах передо мной было большое дерево.
   Еще четыре волны, четыре броска вперед, четыре попытки не быть унесенной отхлынувшей водой, и я была возле маленького ручейка, бегущего к морю. Я заползла на берег, скользя и падая, и, наконец, вскарабкалась в дружественные объятия дерева.
   С высоты двенадцати футов я могла видеть позади себя мангровые болота и дальше открытое море. Я снова пересмотрела свое отношение к побегу с "Порпоса"; не важно, что меня ждало на земле, оставаться там было еще хуже.
   Молния ударила в поверхность кипящей воды, где ветер и приливное течение боролись за контроль над волнами. Дальше в проходе Мушар прилив был так велик, что походил на вздыбившиеся горы. Ветер издавал пронзительный свист, пролетая возле меня и пробирая меня холодом до костей. Звуки грома раздавались теперь одновременно со вспышками молний, гроза проходила как раз надо мной.
   "Артемида" была более медленным судном, чем военный корабль, и я надеялась, что она все еще находиться в безопасности в Атлантике.
   Я видела, как на расстоянии ста футов от меня молния ударила в группу мангровых деревьев, вода зашипела и испарилась, на мгновение открыв сухую землю, потом набежавшие волны закрыли ее и потопили черные обгоревшие ветви. Я обхватила ствол моего дерева руками, уткнулась лицом в кору и молилась. За Джейми и "Артемиду". За "Порпос", Аннекью Йохансен и Томаса Леонарда. За губернатора и за себя.
  
   Когда я проснулась, солнце светило в полную силу. Моя нога застряла между двумя ветвями и от колена вниз оцепенела. Я полусползла, полуупала с дерева, приземлившись в мелкую воду ручейка. Я выкопала в нем ямку и попробовала воду, которую тут же выплюнула. Не совсем соленая, но солоноватая, чтобы пить.
   Моя одежда была влажная, но сама я горела. Шторм давно ушел, и все вокруг выглядело обычным и мирным, за исключением почерневших мангровых деревьев. Где-то гудели большие черные птицы.
   Солоноватая вода ручейка давала надежду, что дальше она станет пресной. Я потерла ногу, пытаясь избавиться от иголок в ней, и захромала вдоль берега.
   Растительность вокруг меня стала изменяться от серо-зеленых мангровых зарослей до пышных зеленых кустов с обильной травой и мхом под ними, из-за чего мне пришлось идти по воде. Усталая и измученная жаждой, я прошла совсем немного, прежде чем была вынуждена сесть и отдохнуть. Пока я сидела, несколько странных рыб выскочили на берег и таращились не меня с неодобрительным любопытством.
   - Ну, ты тоже выглядишь довольно специфически, - сказала я ближайшей рыбине.
   - Вы англичанка? - спросила рыба недоверчиво. Я глупо хлопала глазами, чувствуя себя Алисой в Стране чудес. Потом подняла голову и увидела мужчину.
   Его лицо было обветренным и загорелым до цвета красного дерева, но его волосы и брови были густыми и без единого седого волоска. Он осторожно выступил из-за мангрового дерева, как если бы опасался напугать меня.
   Ростом он был чуть выше среднего, с мощными плечами и резкими чертами широкого лица, выражавшими врожденное дружелюбие, смешанное с осторожностью. Одежда его была бедна и потрепана, тяжелый парусиновый мешок висел на плече, а на поясе болталась фляга из козьей шкуры.
   - Vous ?tes Anglaise? - спросил он, повторяя на французском свой первоначальный вопрос. - Comment ?a va?124
   - Да, я англичанка, - сказала я хрипло. - У вас есть немного воды, пожалуйста?
   Он широко открыл глаза светло-орехового цвета, но ничего не сказал, только отвязал кожаную флягу с пояса и подал мне.
   Я положила нож для рыбы на колени, в пределах быстрой досягаемости, и, захлебываясь, стала жадно пить.
   - Осторожно, - сказал он. - Опасно пить слишком быстро.
   - Я знаю, - ответила я, опустив флягу и восстанавливая дыхание. - Я доктор.
   Я приложила флягу ко рту и пила сейчас более медленно, делая небольшие глотки.
   Мой спаситель рассматривал меня с насмешливым любопытством. Вымокшая в соленой воде и высохшая на солнце, с засохшей повсюду грязью, вся в поту, с волосами, сосульками свисающими на лицо, я походила на нищенку и, вероятно, к тому же сумасшедшую.
   - Доктор? - спросил он по-английски, показывая, что его мысли текут в том направлении, которое я подозревала. - Доктор чего, могу я спросить?
   - Медицины, - ответила я, делая паузу между глотками.
   Он поднял черные брови почти до линии волос.
   - Действительно, - произнес он после значительной паузы.
   - Действительно, - повторила я за ним тем же самым тоном, и он рассмеялся.
   Потом он склонил голову в вежливом поклоне.
   - В таком случае, мадам врач, позвольте представиться. Лоренс Штерн, доктор естественной философии, Общество натурфилософии, Мюнхен.
  
   Я, моргая, смотрела на него.
   - Натуралист, - уточнил он, указывая на парусиновый мешок на своем плече. - Я искал фрегатов, надеясь увидеть их брачные обряды, и услышал, как вы разговаривали ... э ...
   - С рыбой, - закончила я. - Да. У них действительно четыре глаза? - спросила я, надеясь сменить тему.
   - Да ... или это так выглядит, - он мельком взглянул на рыбу, которая, казалось, с интересом следила за нашим разговором. - У них, кажется, особое строение глаза, при погружении в воду верхняя половина смотрит над водой, а нижняя под водой.
   Он посмотрел на меня с намеком на улыбку.
   - Могу я иметь честь узнать ваше имя, мадам врач?
   Я колебалась, не зная, что сказать. Я перебрала в уме набор псевдонимов и выбрала правду.
   - Фрейзер, - сказала я, - Клэр Фрейзер. Миссис Джеймс Фрейзер, - добавила я, надеясь, что мое семейное положение поможет выглядеть мне более респектабельно, несмотря на мой ужасный вид. Я убрала прядь волос, свисающую над левым глазом.
   - Ваш слуга, мадам, - сказал он с поклоном и глубокомысленно потер переносицу, глядя на меня.
   - Вы потерпели кораблекрушение? - предположил он. Это, казалось, самым логичным - если не единственным - объяснением моего присутствия здесь, и я кивнула.
   - Мне нужно добраться до Ямайки, - сказала я. - Вы можете помочь мне?
   Он уставился на меня, немного хмурясь, словно я была экземпляром, который он затруднялся классифицировать, но потом кивнул головой. У него был широкий рот, предназначенный для улыбок, и он слегка улыбнулся, подавая мне руку, чтобы помочь подняться.
   - Да, - ответил он. - Я могу помочь. Но сначала, я думаю, вас нужно покормить и дать какую-нибудь одежду, не так ли? У меня есть друг, который живет неподалеку. Я отведу вас к нему, хорошо?
   Мучимая жаждой и находясь под прессом событий, я мало обращала внимание на нужды моего живота. Однако при упоминании о пище, он возродился к жизни и громко заявил о себе.
   - Это, - громко сказала я, надеясь заглушить бурчание живота, - будет очень хорошо.
   Я, как могла, пригладила пальцами свои волосы и, нырнув под веткой дерева, последовала за моим спасителем.
  
   Когда мы вышли из рощи пальметто, перед нами открылось место, похожее на луг, за которым поднимался широкий холм. На холме находился дом, или скорее его развалины. Желтые оштукатуренные стены были испещрены трещинами и увиты розовыми бугенвиллиями, вокруг тут и там росли гуавы. На оловянной крыше имелось несколько дыр, и все место создавало впечатление унылого упадка.
   - Гасиенда де ла Фуэнта, - сказал мой новый знакомый, кивая на нее головой. - Вы выдержите подъем на холм, или ... - он заколебался, оценивая мой вес. - Я мог бы понести вас, - добавил он с нелестным для меня сомнением в голосе.
   - Я справлюсь, - уверила я его. Мои ноги болели, они были поранены и исколоты упавшими ветками пальметто, но путь наверх выглядел относительно гладким.
   Склон холма пересекали еле заметные тропинки от овечьих копыт. Сами животные мирно паслись тут же под горячим гаитянским солнцем. Когда мы вышли из-за деревьев, одна из овец увидела нас и издала слабое удивленное блеяние. И все овцы в унисон подняли головы и уставились на нас.
   Чувствуя себя довольно неуютно под их немигающими подозрительными взглядами, я подобрала свои юбки и последовала за доктором Штерном по большой тропинке, ведущей на холм.
   Был прекрасный яркий день, над травой мелькало множество оранжевых и белых бабочек. Временами они садились на цветы, разбросанные тут и там, и тогда желтые бабочки сияли, как маленькие солнца.
   Я глубоко вдохнула, ощущая прекрасный аромат травы и цветов с легкой примесью запаха овец и нагретой солнцем пыли. Коричневое пятнышко село на мой рукав и оставалось там достаточно долго, чтобы я могла разглядеть бархатные крылышки и крошечный изогнутый хоботок. Тонкий живот пульсировал, дыша в такт со взмахами крыльев; потом бабочка улетела.
   Вероятно, обещание помощи, вода, бабочки - все это вместе привело к тому, что бремя страха и усталости уменьшилось. Правда, у меня еще оставалась проблема найти транспорт до Ямайки, но утолив жажду, обретя друга и имея впереди перспективу обеда, я уже не считала задачу такой не выполнимой, как в мангровых зарослях.
   - А вот и он!
   Лоренс остановился, поджидая меня, потом указал вверх на легкую худую фигуру, осторожно спускающуюся по склону. Я смотрела, как она проходила между овцами, которые не обращали на нее ни малейшего внимания.
   - Иисус! - сказала я. - Это святой Франциск Ассизский.
   Лоренс с удивлением взглянул на меня.
   - Нет, он англичанин, - он поднял руку и крикнул, - ?Hola! Se?or Fogden!125
   Одетая в серые одежды, фигура застыла, запустив руку в шерсть ближайшей овцы.
   - ?Quien es?126
   - Штерн, - прокричал Лоренс. - Лоренс Штерн! Идемте, - сказал он и потянул меня вверх по крутому склону.
   Овца попыталась вырваться из рук своего защитника, и это отвлекло его от нас. Это был стройный мужчина чуть выше меня ростом с худым лицом, которое было бы привлекательным, если бы не красная борода, торчащая, словно щетка, вокруг его подбородка. Его длинные редкие волосы имели седые пряди и постоянно падали на глаза.
   - Штерн? - сказал он, убирая волосы свободной рукой и по-совиному моргая. - Я не знаю никакого ... о, это вы! - его худое лицо прояснилось. - Почему сразу не сказали, что вы тот, кто ищет червей в дерьме, я бы вас сразу узнал!
   Штерн выглядел несколько смущенным и пояснил мне извиняющимся тоном.
   - Я ... э ... нашел несколько интересных паразитов в экскрементах овец, когда последний раз был у мистера Фогдена.
   - Ужасно большие черви! - отец Фогден сильно передернулся при воспоминании. - Некоторые даже до фута длиной!
   - Не больше, чем восемь дюймов, - поправил его Штерн с улыбкой. Он оглядел ближайших овец, положив руку на свою сумку, словно ожидая от них дальнейших вкладов в науку. - Средство, которое я предложил, помогло?
   Отец Фогден колебался, словно пытаясь вспомнить про средство.
   - Скипидар, - напомнил натуралист.
   - Ах, да! - солнце брызнуло на его худое лицо, и он засиял нам улыбкой. - Конечно, конечно! Да, помогло. Несколько овец умерли, но остальные излечились. Превосходно, просто превосходно!
   Внезапно ему показалось, что он был не очень гостеприимен.
   - Вы должны зайти ко мне! - сказал он. - Я настаиваю, чтобы вы разделили мою полуденную трапезу, - он повернулся ко мне. - Это миссис Штерн, не так ли?
   Упоминание о восьмидюймовых червях несколько подавило муки голода, но при приглашении на обед они снова вернулись, громко заявив о себе.
   - Нет, но мы будем рады принять ваше гостеприимство, - вежливо ответил Штерн. - Позвольте представить вам мою знакомую ... миссис Фрейзер, вашу землячку.
   Светло-голубые, слегка слезящиеся от солнца, глаза Фогдена широко открылись и с любопытством уставились на меня.
   - Англичанка? - произнес он недоверчиво. - Здесь?
   Взгляд оценил грязь и разводы соли на моем порванном и измятом платье, и общий беспорядок моего внешнего вида. Он коротко моргнул, но подошел и с большим достоинством склонился над моей рукой.
   - Ваш покорнейший слуга, мадам, - сказал он. Он распрямился и широким жестом указал на развалины на холме. - Mi casa es su casa127.
   Он резко свистнул, и маленькая дружелюбная собака породы кавалер-кинг-чарльз-спаниель вопросительно высунула голову из кустов.
   - У нас гости, Людо, - сказал священник с сияющим видом. - Разве не прекрасно?
   Он твердо положил мою руку на свой локоть, другой рукой ухватил овцу за клок шерсти на голове и потащил нас обеих к гасиенде де ла Фуэнта, кивнув головой Штерну следовать за ним.
   Название гасиенды стало понятно128, как только мы вошли в обветшалый внутренний дворик - патио. Небольшое облако стрекоз колебалось над маленьким прудом, расположенным в одном углу двора; он выглядел, как естественный водоем, и, по-видимому, был выложен камнями при строительстве дома. Около дюжины кустарниковых куриц выскочили из-под разрушенного фундамента и суматошно бросились мимо нас, оставив за собой небольшое облако пыли и перьев. Следы на земле показали, что деревья, нависающие над двориком, служили для них насестом довольно долго.
   - И таким образом этим утром мне посчастливилось столкнуться с миссис Фрейзер среди мангровых деревьев, - закончил Штерн. - Я подумал, возможно вы могли бы ... О, посмотрите на эту красоту! Какая великолепная одоната!129
   С этим восхищенным восклицанием он без церемоний протиснулся мимо нас туда, где в тени пальмовых листьев плясала огромная стрекоза длиной, по крайней мере, в четыре дюйма; ее тело вспыхивало синим пламенем, когда она попадала в лучи света, проникающие сквозь дыры в этой крыше.
   - О, вам нравится? Будьте моим гостем, - наш хозяин милостиво махнул рукой стрекозе. - Теперь, Бекки, иди на свое место, я посмотрю твое копыто позже.
   Он загнал овцу во внутренний дворик, хлопнув ее по заду. Овца фыркнула, подпрыгнула несколько раз и занялась фруктами, упавшими с огромной гуавы, которая нависала над древней стеной.
   Деревья вокруг патио росли так густо, что переплетались ветвями, образуя над ним своеобразную крышу, так что дворик казался туннелем, ведущим к входу в жилище.
   Волны пыли и розовые лепестки бугенвиллии лежали возле порога, но дальше шел темный деревянный пол, натертый до блеска. В комнате было темно после солнечного света, но, привыкнув, я с любопытством огляделась.
   Это была очень просто обставленная комната - длинный стол, несколько табуретов и стульев и маленький буфет, над которым висела отвратительная картина в испанском стиле - изнуренный Христос, бледный, с козлиной бородкой, указывающий одной костлявой рукой на кровоточащее сердце в своей груди.
   Эта ужасная картина так приковала мой взгляд, что я не сразу поняла, что в комнате был еще один человек. Из теней в углу комнаты вдруг появилось маленькое круглое лицо, имевшее выражение интенсивной злобности. Я моргнула и сделала шаг назад. Женщина - а это была женщина - шагнула вперед, уставившись на меня черными глазами, немигающими, как у овцы.
   Она была не более четырех футов ростом и такая толстая, что походила на большой чурбан без всяких выступов и углублений. Ее голова представляла собой маленькую круглую шишку с меньшей шишкой серых волос, убранных назад в пучок. Кожа ее была цвета красного дерева - я не могла сказать, то ли от солнца, то ли это был ее естественный цвет - и она больше всего походила на вырезанную из дерева куклу. Куклу, которую используют для вредоносных наговоров.
   - Мамачита, - сказал священник, - какая удача! У нас гости, которые будут у нас обедать. Ты помнишь сеньора Штерна? - добавил он, показывая на Лоренса.
   - S?, claro130, - ответила статуя невидимыми деревянными губами. - Христоубийца. А кто эта puta alba131?
   - А это сеньора Фрейзер, - отец Фогден продолжал сиять, как если бы она ничего не говорила. - Бедная леди попала в кораблекрушение, и мы должны помочь ей, как можем.
   Мамачита внимательно осмотрела меня с головы до ног. Она ничего не сказала, но ее широкие ноздри трепетали от бесконечного презрения.
   - Ваша еда готова, - сказала она и отвернулась.
   - Великолепно! - счастливо произнес священник. - Мамачита приветствует вас и сейчас принесет поесть. Присаживайтесь, пожалуйста.
   На столе уже стояла большая треснутая тарелка и деревянная ложка. Священник достал еще две тарелки и ложки из буфета и положил их на стол, призывая нас жестами садиться.
   Большой коричневый кокос лежал на стуле во главе стола. Фогден нежно поднял его и положил рядом со своей тарелкой. Волокнистая кожура кокоса потемнела от времени, и местами волосы были вытерты почти до блеска.
   - Привет, - сказал священник, нежно похлопывая по нему. - Как поживаешь в такой прекрасный день, Кокос?
   Я взглянула на Штерна, но он изучал изображение Христа, немного нахмурив широкие черные брови. Я поняла, что разговор придется поддерживать мне.
   - Вы живете здесь один, ми ... ой, отец Фогден? - спросила я своего хозяина. - Вы и ... э, Мамачита?
   - Да, боюсь, что так. Именно потому я так рад видеть вас. У меня нет никакой компании, кроме Людо и Кокоса, видите ли, - пояснил он, похлопав по волосатому ореху еще раз.
   - Кокоса? - вежливо сказала я, думая, что уж кокосов то здесь предостаточно. Я бросила второй взгляд на Штерна, который молча забавлялся и не выглядел встревоженным.
   - По-испански гоблин - кокос, - объяснил священник. - Хобгоблин. Видите, носик пуговкой и черные глазки?
   Фогден внезапно ткнул двумя длинными тонкими пальцами в углубления на кокосе и отдернул их со смехом.
   - Ах-ах! - вскричал он - Не должен пялиться, Кокос, ты знаешь, это невоспитанно!
   Светло-голубые глаза остро глянули на меня, и я с некоторым трудом отпустила закушенную нижнюю губу.
   - Такая симпатичная леди, - произнес он, как бы про себя. - Не такая как моя Эрменгильда, но очень хорошенькая, тем не менее, не так ли, Людо?
   Пес, к которому он обращался, совершенно проигнорировал меня, но с радостным лаем подпрыгнул, толкаясь головой в руку хозяина. Тот нежно потрепал его уши, потом снова обратил свое внимание на меня.
   - Интересно, вам подойдет одно из платьев Эрменгильды?
   Я не знала, отвечать ли мне на этот вопрос. Вместо этого я вежливо улыбнулась, надеясь, что мои мысли не отражаются на моем лице. К счастью тут вернулась Мамачита, неся глиняный горшок, накрытый полотенцем. Она хлопнула в каждую тарелку по большой ложке его содержимого и вышла, почти не двигая ногами - если они у нее были - под бесформенной юбкой.
   Я размешала массу на своей тарелке, которая, казалось, была растительного происхождения, и, осторожно попробовав, нашла ее удивительно вкусной.
   - Жареные бананы с маниокой и красными бобами, - объяснил Лоренс, заметив мое колебание. Сам он ел, даже не делая пауз, чтобы остудить пищу.
   Я ожидала, что сейчас начнутся расспросы о моем появлении здесь, моей идентификации и намерениях. Вместо этого отец Фогден тихо напевал себе под нос, отбивая ритм ложкой по столу между порциями еды.
   Я бросила взгляд на Лоренса. Он просто улыбнулся и слегка пожал плечами, потом вернулся к своей пище.
   Никакого разговора во время еды не было, пока Мамачита - "неулыбчивая" казалось преуменьшенным эпитетом для выражения ее лица - не убрала тарелки, заменив их блюдом с фруктами, тремя чашками и большим глиняным кувшином.
   - Вы когда-нибудь пили сангрию, миссис Фрейзер?
   Я открыла рот, чтобы сказать "Да", но передумала и сказала:
   - Нет, что это?
   Сангрия была популярным напитком в 60-е годы двадцатого века, и мне много раз приходилось пробовать ее на неофициальных встречах в больнице. Но я была уверена, что сейчас о сангрии ни в Англии, ни в Шотландии не знали, и вряд ли миссис Фрейзер из Эдинбурга слышала о ней.
   - Смесь красного вина и апельсинового и лимонного соков, - объяснил Лоренс Штерн, - со специями. Подается горячим или холодным в зависимости от погоды. Самый приятный и здоровый напиток, не так ли, Фогден?
   - О, да. О, да. Очень приятный.
   Не дожидаясь никого, священник выпил свою чашку и потянулся за кувшином, прежде чем я сделала первый глоток.
   Это был тот же сладкий, царапающий горло вкус, и я испытала неожиданное чувство, будто я на вечеринке в компании с накурившимся марихуаны аспирантом и профессором ботаники.
   Эта иллюзия укреплялась рассказом Штерна о своей коллекции и поведением отца Фогдена. После нескольких чашек сангрии он поднялся, порылся в буфете и вытащил глиняную трубочку, которую набил сильно пахнущей травой из бумажного пакета, и принялся курить.
   - Гашиш? - спросил Штерн. - Скажите, он стабилизирует пищеварительный процесс? Я слышал, что это так, но трава недоступна в большинстве европейских городов, и я не мог наблюдать за эффектом, который она оказывает.
   - О, она благоприятно и успокаивающе действует на кишечник, - уверил его отец Фогден. Он сделал глубокую затяжку, потом длительно выдохнул, мечтательно глядя на мягкий белый дым, поднимающийся к потолку.
   - Я дам вам с собой большой пакет травы, дорогой друг. А теперь скажите, что вы собираетесь делать, вы и леди, которую вы спасли?
   Штерн рассказал, что после ночного отдыха мы намеревались идти в деревню Сент-Луис-ду-Норд, чтобы найти там рыбацкую лодку, которая могла бы отвезти нас в Кеп-Гаитин, ближайший порт в тридцати милях от деревни. Если мы не найдем лодку, придется добираться до порта по суше.
   Короткие брови священника сошлись на переносице.
   - Мм? Я полагаю, у вас нет большого выбора. Однако вы должны быть очень осторожны, особенно если пойдете по суше. Мароны132, знаете ли.
   - Мароны? - я с недоумением поглядела на Штерна, тот кивнул, хмурясь.
   - Да, я встречал две или три маленькие группы, когда шел на север вдоль Артибонита133. Они не тронули меня, хотя, должен сказать, я выглядел не лучше их. Мароны - это беглые рабы, - пояснил он мне. - Сбежав от жестоких хозяев, они находят убежище в джунглях на дальних холмах.
   - Они могут вас не волновать, - сказал отец Фогден. Он сильно пососал свою трубку, издав низкий прихлебывающий звук, задержал дыхание и медленно выпустил дым. Его глаза заметно налились кровью. Он прикрыл один глаз, разглядывая меня другим. - Она не выглядит стоящей ограбления.
   Штерн широко улыбнулся, глядя на меня, но быстро стер улыбку, почувствовав, что был нетактичен. Он кашлянул и взял чашку сангрии. Глаза священника за трубкой мерцали красным цветом, как у хорька.
   - Я полагаю, мне нужно немного свежего воздуха, - сказала я, отодвигая стул. - И, возможно, немного воды, помыться.
   - О, конечно, конечно! - воскликнул отец Фогден. Он встал, немного пошатываясь, и выбил угли из трубки на буфет. - Следуйте за мной.
   Воздух в патио казался свежим и бодрящим. Я глубоко вдыхала воздух, наблюдая, как отец Фогден возился с ведром возле источника в углу.
   - Откуда бежит вода? - спросила я. - Это действительно ключ?
   На каменном дне бассейна лениво шевелились стебельки морских водорослей, очевидно, вода была проточная.
   Ответил мне, однако, Штерн.
   - Да, таких ручейков здесь сотни. В некоторых из них живут духи, но я полагаю, вы не подвержены таким суевериям, сэр?
   Священник, казалось, задумался. Он поставил наполовину заполненное ведро на бордюр и прищурился, глядя на маленьких серебряных рыбок в воде.
   - А? - сказал он рассеяно. - Нет, конечно, в духов не верю. Хотя ... о, да, я забыл показать вам кое-то.
   Подойдя к шкафу, встроенному в стену, он вытащил из него сверток из грубой небеленой ткани, который осторожно вручил Штерну.
   - Это появилось в источнике в прошлом месяце, - сказал он. - Когда солнце достигло полудня, существо умерло, и я достал его оттуда. Боюсь, его немного обглодали рыбы, - добавил он извиняющимся тоном, - но еще можно что-что увидеть.
   Внутри ткани находилась маленькая высушенная рыбка, почти такая же, как и рыбки, плавающие в пруду, только совершенно белого цвета. Она была также слепой. С обеих сторон головы вместо глаз были лишь обозначены припухлости.
   - Вы думаете, это рыба-призрак? - спросил священник. - Я вспомнил про нее, когда вы упомянули про духов. Однако я не могу понять, какой грех должна совершить эта рыба, чтобы обречь себя ... я имею в виду, стать безглазой, - он прикрыл один глаз. - Говорят, рыбы не имеют души, но тогда как они становятся призраками?
   - Я не думаю, что это призрак, - уверила я его, рассматривая рыбу, которую Штерн исследовал с энтузиазмом натуралиста. Кожа рыбки была тонкой и настолько прозрачной, что сквозь нее были ясно видны пятна внутренних органов и узловатая линия позвоночника. На шкурке имелись чешуйки, совсем крошечные и полупрозрачные.
   - Это слепая пещерная рыба, - сказал Штерн, благоговейно поглаживая ее маленькую голову. - Я видел такую лишь однажды глубоко в пещере Абандаве. И она уплыла прежде, чем я смог хорошенько рассмотреть ее. Мой дорогой друг, - он повернулся к священнику с глазами, сияющими от волнения, - я могу взять ее?
   - Конечно, конечно, - священник махнул с небрежным великодушием. - Мне она не нужна. Слишком маленькая, чтобы съесть, даже если бы Мамачита решила ее приготовить, а она не станет ее готовить, - он огляделся вокруг, рассеяно пнув проходящую курицу. - Где Мамачита?
   - Здесь, cabr?n134, где же еще?
   Я не видела, как она выходила из дома, но она была здесь, маленькая коричневая фигура, наклонившаяся над источником с ведром.
   Внезапно затхлый неприятный запах достиг моих ноздрей, и я поморщилась. Священник, должно быть, заметил, потому что сказал:
   - О, не волнуйтесь, это всего лишь бедная Арабелла.
   - Арабелла?
   - Да, вот здесь.
   Священник отодвинул рваную мешковину в другом углу патио, и я увидела, что на невысоком выступе в стене лежали белые блестящие черепа овец.
   - Я не могу расстаться с ними, - отец Фогден нежно погладил ближайший череп. - Это Беатрис ... такая милая и нежная. Она умерла ягненком, бедняжка.
   - Арабелла - тоже овца? - спросила я. Запах в этом углу было более сильным, и я подумала, что вряд ли хочу знать, отчего он появился.
   - Член моего стада, да, конечно, - священник взглянул на меня своими странными ярко-голубыми глазами, выражавшими глубокий гнев. - Она была убита! Бедная Арабелла, нежная, доверчивая душа. Как у них хватило духу, принести саму невинность в жертву своему животу!
   - О, Боже, - произнесла я, несколько неадекватно. - Какая жалость. И кто убил ее?
   - Моряки, злые язычники! Убили ее на берегу и жарили ее бедное тело на решетке так же, как святого Лоуренса-мученика.
   - Господи, - сказала я.
   Священник вздохнул, его тощая бородка, казалось, обвисла в трауре.
   - Да, я должен уповать на Господа нашего. Если Бог обращает внимание на каждого воробышка, то едва ли он оставит без внимания Арабеллу. Она весила почти девяносто фунтов; она была хорошим едоком, бедное дитя.
   - Ах, - сказала я, пытаясь придать моему высказыванию выражение симпатии и ужаса. Только потом до меня дошло, что сказал священник.
   -Моряки? - спросила я - Когда, вы сказали, это ... это печальное событие имело место?
   "Это не мог быть "Порпос", - подумала я. - Конечно же, капитан Леонард не считает мою особу настолько важной, чтобы броситься в погоню". Но мои руки повлажнели от волнения, и я незаметно вытерла их о платье.
   - Этим утром, - ответил отец Фогден, поглаживая череп ягненка. - Но, - добавил он, с несколько прояснившимся лицом, - я должен сказать, что они хорошо с ней поработали. Обычно требуется больше недели, а сейчас можете сами посмотреть ...
   Он снова открыл шкаф, показывая большой сверток из нескольких слоев влажной мешковины. Запах заметно усилился, и несколько коричневых жучков удрали в тень, спасаясь от света.
   - О, это случайно не кожееды135, Фогден?
   Лоренс Штерн, заботливо поместивший трупик пещерной рыбы в бутылку ос спиртом, присоединился к нам. Он смотрел через мое плечо, с интересом хмуря брови.
   В шкафу личинки жуков-кожеедов трудолюбиво очищали череп овцы Арабеллы. Съеденная пища тяжело зашевелилось в моем желудке.
   - Так вот кто они? Наверное, так их и зовут, моих маленьких прожорливых друзей.
   Священник внезапно качнулся и, наконец, заметил старуху, которая подошла с ведрами в каждой руке и стояла, впившись в него взглядом.
   - О, я совсем забыл! Вам же нужно переодеться, не так ли, миссис Фрейзер?
   Я посмотрела вниз на мое платье, оно было порвано во многих местах и пропитано болотной грязью, так что я вряд ли выглядела прилично даже в обществе таких нетребовательных людей, как отец Фогден и Лоренс Штерн.
   Отец Фогден повернулся к женщине, изображающей идола.
   - Не найдется ли чего-нибудь из одежды для этой бедной леди, Мамачита? - спросил он по-испански и на мгновение задумался, слегка пошатываясь. - Может быть, одно из платьев ...
   Женщина оскалила зубы, глядя на меня.
   - Они будут малы для такой коровы, - сказала она тоже на испанском. - Дайте ей свою старую одежду, если хотите.
   Она бросила презрительный взгляд на мои спутанные волосы и грязное лицо.
   - Идемте, - сказала она мне уже по-английски. - Вы мыться.
   Она привела меня в маленький патио позади дома, дала два ведра холодной пресной воды, маленький горшочек с мылом, сильно пахнущим щелоком, и поношенное льняное полотенце. Добавив к этому серую рясу с поясом-веревкой, она снова оскалила на меня зубы и ушла, "радушно" заметив по-испански:
   - Смой кровь со своих рук, шлюха-христоубйца.
   Я с чувством облегчения закрыла за ней ворота, с еще большим облегчением сняла свою грязную потную одежду и привела себя в порядок, как могла, холодной водой и без гребешка для волос.
   Одетая прилично, хотя и странно, в запасную рясу отца Фогдена, я расчесывала влажные волосы пальцами и раздумывала о своем странном хозяине. Я не была уверена, страдал ли священник некоторой формой слабоумия, или его странности были следствием алкоголизма и злоупотребления гашишем, но тем не менее он, казалось, обладал нежной и доброй душой. Его служанка - если она являлась его служанкой - была совсем другим человеком.
   Мамачита слегка нервировала меня. Мистер Штерн заявил, что спустится к морю искупаться, и я решила не идти в дом до его возвращения. В кувшине оставалось еще много сангрии, и я подозревала, что отец Фогден - если он еще будет в сознательном состоянии - вряд ли сможет служить мне защитой против смертельного взгляда этого василиска.
   Однако я не могла оставаться снаружи весь день; я очень устала и хотела бы где-нибудь присесть, а еще лучше лечь в кровать и проспать целую неделю. Из патио в дом вела дверь, и я вошла в нее.
   Я оказалась в маленькой спальне. Ее интерьер поразил меня, особенно по сравнению со спартанской комнатой, где мы обедали, и запущенными грязными патио. Кровать была накрыта пушистым покрывалом из красной шерсти и пышными перьевыми подушками. Четыре огромных расписных веера, словно крылья гигантских бабочек, висели на выбеленных стенах, а не столе стоял ветвистый медный канделябр с оплывшими свечами.
   Мебель была просто, но тщательно сработана и была начищена воском до мягкого глубокого блеска. Занавес из полосатого хлопка висел на одном конце комнаты. Он был немного отодвинут, и я могла видеть за ним ряд висящих на стене шелковых платьев.
   Это, должно быть, были платья Эрменгильды, о которых упоминал отец Фогден. Я подошла, тихо шлепая босыми ногами по полу, чтобы рассмотреть их ближе. Комната была чистая без всякого следа пыли, но очень тихая, без человеческого аромата. В этой комнате больше никто не жил.
   Платья были красивы, пошитые из шелка, муара и атласа, муслина и бархата. Даже вися безжизненно на крюках, они сохраняли блеск и красоту, и некую живую субстанцию, как сохраняет ее мех убитого животного.
   Я коснулась лифа одного платья из фиолетового бархата, богато расшитого серебряными анютиными глазками. В центре каждого цветочка были пришиты жемчужины. Она была маленькой, эта Эрменгильда, и худенькой - в некоторых платьях в лифы были вшиты подкладки, чтобы создать иллюзию пышной груди. Комната была уютная, но не богатая, однако платья были сама роскошь - их, вероятно, носили при мадридском дворе.
   Эрменгильда исчезла, но комната, казалось, все еще сохраняла ее присутствие. Я коснулась синего рукава в прощальном жесте и удалилась на цыпочках, оставив платья видеть свои сны.
   Лоренса Штерна я обнаружила на веранде позади дома, выходящей на крутой склон, поросший алоэ и гуавой. Вдалеке в мерцающей бирюзовой колыбели моря виднелся маленький горбатый остров. Штерн любезно поднялся при моем появлении, поклонившись с удивленным видом.
   - Миссис Фрейзер! Вы выглядите гораздо лучше, должен сказать. Одежда отца Фогдена подходит вам лучше, чем ему.
   Он улыбнулся, прищурив ореховые глаза в лестном для меня восхищении.
   - Думаю, это благодаря отсутствию грязи, - сказала я, садясь на стул, который он мне предложил. - Есть что-нибудь выпить?
   На небольшом столике между нашими стульями стоял кувшин. Он запотел от влажности, и по его бокам соблазнительно стекали капельки влаги. Я так долго страдала от жажды, что вид любой жидкости вызывал во мне желание пить.
   - Сангрия, - сказал Штерн. Он налил нам две чашечки и стал потягивать вино, вздыхая от удовольствия. - Я надеюсь, вы не сочтете меня невоздержанным, но после месяцев блужданий по стране, имея для питья только воду и неочищенный ром ... - он закрыл глаза от наслаждения. - Амброзия.
   Я была склонна согласиться.
   - Э ...отец Фогден ... - я колебалась, ища тактичный способ спросить о состоянии нашего хозяина.
   - Напился, - сказал Штерн прямо. - Лежит без чувств. Он почти всегда такой к этому времени суток.
   - Понятно, - я откинулась на спинку стула, попивая свою сангрию. - Вы давно знаете отца Фогдена?
   Штерн провел рукой по лбу, раздумывая.
   - Несколько лет, - он поглядел на меня. - Я все задаюсь вопросом ... вы случайно не знаете Джеймса Фрейзера из Эдинбурга? Я понимаю, что это распространенное имя, но ... О, вы знаете?
   Я ничего не сказала, но мое лицо выдало меня, как всегда, когда я тщательно не готовилась ко лжи.
   - Имя моего мужа - Джеймс Фрейзер, - сказала я.
   Лицо Штерна засветилось интересом.
   - Действительно! - воскликнул он. - И он такой большой парень с ...
   - С рыжими волосами, - согласилась я. - Да, это Джейми, - потом я вспомнила. - Он рассказывал мне, что встречал в Эдинбурге естествоиспытателя и имел с ним интересную беседу ... о разных вещах.
   Меня больше всего интересовал вопрос, как Штерн узнал настоящее имя Джейми. Большинство людей в Эдинбурге знали его как Джейми Роя, контрабандиста, или Александера Малкольма, уважаемого печатника из переулка Карфакс. Разумеется, доктор Штерн с его сильным немецким акцентом не мог быть англичанином, о котором говорил Томпкинс?
   - О пауках, - сказал Штерн быстро. - Да, я отлично помню. Пауки и пещеры. Мы встретились в ... - его лицо на мгновение окаменело. Потом он кашлянул, скрывая свою оговорку. - В ... э ... одном питейном заведении. Одна из ... э ... служанок увидела большой экземпляр арахнида, который свисал над ней с потолка, когда она была занята ... э, беседой со мной. Очень напуганная, она убежала с сильными криками.
   Штерн сделал большой глоток сангрии, очевидно, для утешения, найдя воспоминание несколько стрессовым.
   - Я только успел схватить паука и поместить его в специальную баночку, как ворвался мистер Фрейзер, уставил на меня огнестрельное оружие и закричал ... - здесь Штерн надолго закашлялся, энергично стуча себя по груди.
   - Увы! Вы не находите, что эта сангрия слишком терпкая, миссис Фрейзер? Я подозреваю, что старуха нарезала сюда слишком много лимонов.
   Я подозревала, что Мамачита скорее добавила бы в нее цианистый калий, если бы он у нее был, но в целом сангрия была превосходна.
   - Я не заметила, - сказала я, продолжая потягивать вино. - Но продолжайте, пожалуйста. Вошел Джейми с пистолетом и сказал ...?
   - О, ну, я не могу сказать, что точно помню. Просто было небольшое недоразумение вследствие создавшегося у него впечатления, что леди был напугана моими действиями или словами, а не арахнидом. К счастью я мог показать ему паука, и мы смогли привести леди к двери - в комнату она заходить отказалась наотрез - чтобы она могла подтвердить, что именно это насекомое стало причиной ее испуга.
   - Понятно, - сказала я. Я очень хорошо представляла себе сцену, но меня особенно интересовал один пункт. - Вы случайно не помните, как он был одет? Джейми?
   Лоренс Штерн поглядел на меня непонимающим взглядом.
   - Одет? Зачем ... Хотя, насколько я помню, он был одет для улицы, а не ...
   - Все в порядке, - прервала я его. - Мне просто интересно. - "Одет", в конце концов, было для меня главным словом. - И он представился вам?
   Штерн нахмурился, проводя рукой по густым черным кудрям.
   - Я не думаю, что он представился мне. Как я помню, леди обращалась к нему, как к мистеру Фрейзеру, потом позже, когда мы, попивая освежающие напитки, просидели почти до рассвета, увлекшись интересным разговором, он сказал, что я могу называть его Джеймсом, - Штерн вопросительно поднял бровь. - Я полагаю, вы не считаете, что это слишком фамильярно при таком коротком знакомстве?
   - Нет, нет. Конечно, нет, - желая изменить тему, я продолжила. - Вы сказали, что говорили о пауках и пещерах? Почему пещеры?
   - Из-за Роберта Брюса и этой истории, которую ваш муж был склонен считать недостоверной, относительно его претензий на шотландскую корону. По-видимому, Брюс прятался в пещере, преследуемый его врагами, и ...
   - Да, я знаю историю, - снова прервала я его.
   - Джеймс высказал мнение, что пауки не живут в пещерах, где поселился человек. Мнение, с которым я частично согласился, хотя указал, что в больших пещерах таких, как на этом острове ...
   - Здесь есть пещеры? - удивилась я и тут же почувствовала себя очень глупо. - Ну, конечно, если есть пещерные рыбы, то есть и пещеры. Хотя, я всегда считала, что карибские острова сделаны из кораллов, а разве в кораллах могут быть пещеры?
   - Ну, это возможно, хотя маловероятно, - сказал Штерн рассудительно. - Однако Гаити - не коралловый атолл; он имеет вулканическоге происхождение с добавлением кристаллического сланца, с осадочными отложениями значительной древности и широко распространенными отложениями известняка.
   - Неужели? Как интересно.
   Я налила еще чашку вина с пряностями.
   - О, да, - Лоренс наклонился и поднял с пола сумку. Вытащив оттуда блокнот, он вырвал из него лист бумаги и смял его в кулаке.
   - Вот, - произнес он, протягивая руку. Бумага медленно расправлялась на раскрытой ладони, оставляя хаотическое нагромождение складок. - Вот именно так выглядит этот остров. Вы помните, что отец Фогден говорил о маронах? Сбежавшие рабы, которые нашли убежище в холмах? И вовсе не из-за нехватки усердия со стороны их владельцев они могут так успешно скрываться. На острове есть места, куда не ступала нога человека, ни белого, ни черного. В этих холмах есть многочисленные пещеры, и о большинстве из них никому неизвестно. Вероятно, о них знали те, кто здесь жил, но они давно исчезли с лица земли.
   - Я видел одну такую пещеру, - добавил он задумчиво. - Абандаве, так ее называют мароны. Они считают ее зловещим и священным местом, не знаю почему.
   Поощренный моим вниманием, он сделал еще глоток сангрии и продолжил свою лекцию по естествознанию.
   - Вон тот маленький островок, - он кивнул на плавающий в море остров, - называется Ile de la Tortue - Тортуга. Вот он действительно коралловый атолл, только его лагуна давно заполнена коралловыми полипами. Вы знаете, что на нем когда-то было прибежище пиратов? - спросил он, очевидно считая себя обязанным поведать что-то интересное, отличное от карстовых образований и кристаллического сланца.
   - Настоящие пираты? Буканьеры, вы имеете в виду? - я рассматривала остров с большим интересом. - Как романтично.
   Штерн рассмеялся, и я с удивлением взглянула на него.
   - Я смеюсь не над вами, миссис Фрейзер, - уверил он меня, с улыбкой указывая на Ile de la Tortue. - Я просто вспомнил, что как-то разговаривал с одним стариком из Кингстона относительно привычек буканьеров, база которых когда-то находилась в Порт-Рояле136.
   Он поджал губы, решая продолжать или нет, потом, кинув искоса взгляд на меня, решил рискнуть.
   - Вы простите мою неделикатность, миссис Фрейзер, но вы замужняя женщина и, как я понимаю, близко знакомы с медициной ...
   Он сделал паузу и, вероятно, прекратил бы этот разговор, если бы уже не выпил две трети кувшина вина. Его широкое добродушное лицо сильно раскраснелось.
   - Вероятно, вы слышали об отвратительной практике содомии? - спросил он.
   - Слышала, - ответила я. - Вы имеете в виду ...
   - Уверяю вас, - произнес он, кивая головой с авторитетным видом. - Мой собеседник был хорошо знаком с пиратскими обычаями. Содомиты все до одного.
   - Что?
   - Это общеизвестно, - сказал он. - Старик сказал, что затопление Порт-Рояля шестьдесят лет назад было божеским наказанием пиратам за их мерзкие противоестественные привычки.
   - Боже мой, - сказала я и задалась вопросом, что об этом могла подумать сладострастная Тесса из "Неистового пирата".
   Он торжественно кивнул головой, словно сова.
   - Говорят, что, когда бушует шторм, можно слышать затопленные колокола Порт-Рояля, которые звонят по душам проклятых пиратов.
   Я хотела поспрашивать еще о мерзких и противоестественных привычках, но тут на веранде возникла Мамачита, коротко произнесла "Еда" и исчезла.
   - Интересно, в какой пещере он ее нашел? - спросила я, отодвигая стул.
   Штерн удивленно взглянул на меня.
   - Нашел ее? Ах, я забыл, - сказал он, просияв, - вы же не знаете.
   Он всматривался в открытую дверь, где исчезла старуха, но внутри было темно и тихо, как в пещере.
   - Он нашел ее в Гаване, - произнес он и рассказал мне их историю.
   Отец Фогден был священником в миссионерском ордене святого Ансельма, когда прибыл на Кубу пятнадцать лет назад. Он несколько лет проработал в трущобах Гаваны, посвящая все свое время облегчению страданий бедняков. Потом на рынке он встретил Эрменгильду Руис Алькантару-и-Мерос.
   - Я не думаю, что он понимает, как это получилось, - сказал Штерн. Он вытер капли вина с чашки и выпил. - Возможно, она сама не знала, что так произойдет, а, может, запланировала с самого начало, как увидела его.
   Как бы там ни было, шесть месяцев спустя город Гавана был потрясен новостью - молодая жена дона Армандо Алькантара сбежала со священником.
   - Вместе с матерью, - сказала я себе под нос, но он услышал и слегка улыбнулся.
   - Эрменгильда никогда бы не оставила Мамачиту, - сказала он, - и свою собаку Людо.
   Их побег не мог бы стать успешным - дон Армандо имел длинные руки - если бы англичане не выбрали день их побега, чтобы напасть на Кубу, и у дона Армандо было много других более важных забот.
   Беглецы добрались до Баямо - путешествие сильно затруднял большой гардероб Эрменгильды, с которым она не расставалась - там наняли рыбацкую лодку и приплыли на Гаити.
   - Она умерла два года спустя, - сказал Штерн внезапно. Он выпил залпом чашку и налил снова. - Он похоронил ее прямо под бугенвиллиями.
   - И с тех пор они живут здесь, - сказала я. - Священник, Людо и Мамачита.
   - О, да, - Штерн прикрыл глаза, его профиль темнел на фоне заходящего солнца. - Эрменгильда никогда бы не оставила Мамачиту, и Мамачита никогда не оставит Эрменгильду.
   Он выпил остаток сангрии в чашке.
   - Никто сюда не приходит, - сказал он. - Сельские жители ни за что не ступят на этот холм. Они боятся призрака Эрменгильды. Распутная грешница, похороненная отлученным от церкви священником на неосвященной земле - конечно, она не станет тихо лежать в земле.
   Морской бриз холодил мою шею. Курицы в патио с наступлением сумерек замолчали. Гасиенда де ла Фуэнта затихла.
   - Вы же приходите, - сказала я, и он улыбнулся. Аромат апельсинов доносился из моей пустой чашки, свежий, как цветы невесты.
   - А, ну, я ученый, - сказал он, - я не верю в призраков, - он протянул мне руку, немного покачиваясь. - Идемте обедать, миссис Фрейзер.
  
   На следующее утро после завтрака Штерн был готов отправиться в Сент-Луис. Однако у меня оставалось несколько вопросов о корабле, о котором упомянул священник. Если это был "Порпос", мне хотелось бы избежать встречи с ним.
   - Какой это был корабль? - спросила я, наливая в чашку козье молоко.
   Отец Фогден, очевидно немного не в себе после вчерашнего излишества, поглаживал кокос и рассеяно напевал про себя.
   - А? - сказал он, выйдя из мечтательного состояния, когда Штерн ткнул его в бок. Я терпеливо повторила свой вопрос.
   - О, - он смотрел, глубоко задумавшись, потом лицо его прояснилось - Деревянный.
   Лоренс склонился над своей тарелкой, скрывая улыбку. Я вздохнула и попробовала еще раз.
   - Моряки, которые убили Арабеллу ... Вы видели их?
   Его узкие брови приподнялись.
   - Конечно, видел. Как бы я знал, что они ее убили?
   Я ухватилась за это доказательство его логического мышления.
   - Разумеется. А вы не скажете, что на них было надето? Я имею в виду, - увидев, что он открыл рот, чтобы ответить "одежда", я поторопилась опередить его, - была ли их одежда форменной?
   В повседневной корабельной жизни команда "Порпоса" носила матросскую одежду, одинакового покроя и одинаково грязно-белого цвета.
   Отец Фогден поставил свою чашку и вытер молочные усы над верхней губой, хмурясь и качая головой.
   - Нет, я думаю, нет. Но я точно помню, что их вожак имел крюк вместо одной руки.
   Я уронила чашку, которая разбилась, ударившись о стол. Штерн подскочил с восклицанием, священник же сидел, не двигаясь, и с удивлением наблюдал, как тонкий белый ручеек стекал со стола на его колени.
   - Зачем вы это сделали? - спросил он укоризненно.
   - Извините, - сказала я. Мои руки так дрожали, что я даже не могла собрать черепки. Я боялась задать следующий вопрос. - Отец ... корабль уплыл?
   - Нет, - сказал он, с удивлением поднимая глаза от своей мокрой одежды. - Как он может? Он лежит на пляже.
  
   Отец Фогден шел впереди, его тощие белые ноги сверкали из-под подвернутой на бедрах рясы. Я была вынуждена сделать то же самое, склон над домом зарос густой травой и колючим кустарником, и подол моего грубого шерстяного одеяния цеплялся за них.
   Холм был пересечен овечьими тропками, но они были узкими, теряясь под деревьями и в густой траве. Священник же казался совершенно уверенным в направлении и резво прыгал через растительность, не оглядываясь назад.
   Я с трудом дышала к тому времен, когда мы достигли гребня, даже притом, что Лоренс Штерн благородно помогал мне, раздвигая ветки с моей дороги и таща меня за руку на наиболее крутых участках холма.
   - Как вы думаете, корабль действительно есть? - спросила я тихо, когда мы приблизились к вершине холма. Учитывая состояние нашего хозяина, я не могла быть уверена, что он не вообразил его себе просто для того, чтобы поговорить.
   Штерн пожал плечами, вытирая струйку пота на щеке.
   - Думаю, что корабль есть, - ответил он. - В конце концов, овца ведь зарезана.
   Да, кто-то убил Арабеллу. И это не могли быть моряки с "Порпоса", на нем не было ни одного человека с крюком. Я пыталась внушить себе, что необязательно это должна быть "Артемида", но к тому времени, когда мы подошли к гигантской агаве на вершине холма, сердце мое сильно билось.
   Я увидела сквозь мясистые ветви узкую полосу белого пляжа и за ним сверкающую синеву Карибского моря. Отец Фогден остановился и подозвал нас к себе.
   - Вот они, злые люди, - пробормотал он. Его голубые глаза ярко сияли праведной яростью и волосы, казалось, ощетинились, как иглы побитого молью дикобраза.
   - Мясники! - сказал он тихо, но страстно. - Каннибалы!
   Я удивленно взглянула на него, но Лоренс Штерн схватил меня за руку и потащил к открытому месту между деревьями.
   - Эй! Вон корабль, - произнес он.
   Да, корабль лежал на берегу, накренившись набок, мачты были сняты, кипы груза, парусов, такелажа и бочек с водой были разбросаны вокруг. Моряки ползали по корпусу судна, как муравьи. Крики и удары молотками звучали в воздухе, словно выстрелы орудий. Выгруженные медь и олово, немного потускневшие от морского воздуха, сияли на солнце. Дубленые шкуры были разложены на песке - коричневые кляксы на белом.
   - Это они! Это "Артемида"!
   Я потеряла всякое сомнение, когда возле корпуса появилась приземистая одноногая фигура, с повязкой на голове из ярко-желтого шелка.
   - Мерфи! - закричала я. - Фергюс! Джейми!
   Я вырвала руку из хватки Штерна и бросилась вниз по склону, игнорируя его предостерегающий крик.
   Мерфи развернулся, когда я закричала, но не смог избежать столкновения со мной. Я неслась неудержимо, словно товарный поезд, и врезалась в него, сбив с ног.
   - Мерфи! - сказала я и поцеловала его от радости.
   - Хой! - произнес он потрясенно и задергался, пытаясь вылезти из-под меня.
   - Миледи!
   Рядом со мной объявился Фергюс, на его загорелом лице сияла прекрасная радостная улыбка.
   - Миледи!
   Он помог мне подняться с пыхтящего Мерфи и обнял, чуть не поломав мои ребра. Позади него появилась Марсали с широкой улыбкой на лице.
   - Merci aux les saints137! - сказал он. - Я боялся, что мы никогда не увидим вас снова!
   Он сердечно расцеловал меня в обе щеки, а потом в губы и, наконец, отпустил.
   Я посмотрела на "Артемиду", лежащую на боку, словно перевернутый жук.
   - Что случилось?
   Фергюс и Марсали обменялись взглядами. Это был взгляд, когда молча задается вопрос и также молча дается ответ. И я была поражена глубиной близости между ними. Фергюс глубоко втянул воздух и повернулся ко мне.
   - Капитан Рейнс мертв, - сказал он.
   Шторм, который застал меня в мангровом болоте, также ударил по "Артемиде". Ветром ее снесло с курса, и она напоролась на риф, получив большую дыру в днище.
   Однако она оставалась на плаву. С быстро заполняющейся кормовой частью она добралась до маленького пролива, за которым находилось безопасное убежище.
   - Мы были не более в трехстах ярдах от берега, когда произошло несчастье, - рассказывал Фергюс с напряженным от воспоминания лицом. - Судно внезапно накренилось, так как вода в кормовом трюме сместилась, и тут с моря налетела большая волна, которая смыла за борт капитана и четырех моряков.
   - Берег был так близок! - сказала Марсали, скривившись от горя. - Через десять минут нас выбросило на мель. Если бы только ...
   Фергюс остановил ее, прикоснувшись к руке.
   - Нам не ведомы пути Бога, - сказал он. - То же самое могло случиться, когда мы были на тысячу миль от берега, только тогда мы не смогли бы похоронить их.
   Он кивнул на дальний конец берега, где маленькие холмики с грубыми деревянными крестами отмечали последнее пристанище пятерых мужчин.
   - У меня было немного святой воды, которую па привез из Нотр-дам-де-Пари, - сказала Марсали; ее губы скривились, и она облизнула их. - В небольшой бутылке. Я помолилась и обрызгала ею могилы. Вы ... вы думаете, им бы это понравилось?
   Я уловила дрожь в ее голосе и поняла, что последние два дня стали для девочки ужасным испытанием. Ее лицо было грязно, волосы растрепаны, а резкое выражение ушло из глаз, смягченных слезами.
   - Уверена, им бы понравилось, - мягко сказала я и погладила ее руку. Я оглядела собравшуюся вокруг меня толпу, ища высокую фигуру и пламенеющую голову Джейми, когда внезапно поняла, что его нет.
   - Где Джейми? - спросила я и почувствовала, что кровь ушла с моего раскрасневшегося от бега лица, а струи страха потекли по венам.
   Фергюс уставился на меня, выражение его худого лица соответствовало моему.
   - Он не с вами? - сказал он.
   - Нет. Как он может быть со мной?
   Солнце ослепительно сияло, но моя кожа была холодна, как лед. Мои губы так застыли, что я едва смогла произнести вопрос.
   - Где он?
   Фергюс медленно покачал головой, словно бык после удара мясника.
   - Я не знаю.
  
  51
  В КОТОРОЙ ДЖЕЙМИ ЧУЕТ НЕЛАДНОЕ
  
   Джейми Фрейзер лежал под судовой шлюпкой "Порпоса" и тяжело дышал. Подняться незаметно на борт военного корабля было делом нелегким; он сильно ушиб правый бок, стукнувшись о борт судна, когда висел на абордажных сетях138, изо всех сил пытаясь дотянуться до перил. Руки, казалось, вышли из своих сочленений, и в одной ладони засела большая заноза. Однако он был здесь и еще не обнаружен.
   Он осторожно покусывал ладонь зубами, пытаясь ухватить конец занозы, и обдумывал дальнейшие действия. Руссо и Стоун, моряки с "Артемиды", служившие раньше на военных кораблях, потратили несколько часов, чтобы объяснить ему их строение, расположение всех отсеков и палуб, а также вероятное местонахождение каюты хирурга. Однако слышать о структуре корабля и самому ориентироваться на нем - разные вещи. По крайней мере, эта проклятая посудина колыхалась меньше, чем "Артемида", хотя он мог чувствовать небольшое, вызывающее легкую тошноту покачивание палубы под собой.
   Ухватив освободившийся конец занозы зубами, он медленно вытянул ее и выплюнул на палубу. Он пососал ранку, почувствовав вкус крови, и осторожно выскользнул из-под шлюпки, навострив уши, чтобы во время уловить звук приближающихся шагов.
   Нужно спуститься на нижнюю палубу по переднему трапу. Там находятся каюты офицеров и также, если повезет, каюта хирурга. Хотя вряд ли он найдет ее там, она, конечно же, будет рядом со своими больными.
   Он ждал до темноты, потом Робби МакРей подвез его на лодке к "Порпосу". Рейнс сказал, что "Порпос", вероятно, снимется с якоря с вечерним приливом, то есть через два часа после его проникновения на корабль. Если он сможет найти Клэр и сбежать с ней до этого момента, то им будет не трудно доплыть до берега, а "Артемида" будет ждать их в маленькой бухте на другой стороне Кайкоса. Если же не сможет ... что ж, он подумает об этом, когда такая ситуация наступит.
   Ему, привыкшему к тесному мирку "Артемиды", трюм "Порпоса" показался огромным темным пространством. Он остановился, и его ноздри дрогнули, когда он глубоко втянул зловонный воздух. Это был устоявшийся за долгое время запах фекалий и рвоты.
   Он повернул налево и пошел мягкими шагами, принюхиваясь своим длинным носом. Где зловоние болезни было самым сильным, там он найдет ее.
  
   Четыре часа спустя со все более возрастающим отчаянием он крался по корме уже в третий раз. Он обошел весь корабль, с трудом избегая людей, но Клэр нигде не было.
   - Проклятая женщина! - прошептал он себе под нос. - Куда ты спряталась, маленькая непоседа?
   Маленький червячок страха вгрызался в его сердце. Она сказала, что вакцина защитит ее от болезни, но что если она была не права? Он мог сам убедиться, как сильно уменьшилась из-за смертельной болезни команда корабля, а она находится в центре всего этого; микробы, возможно, одолели ее, несмотря на вакцину.
   Он думал о микробах, как о крошечных слепых существах размером с личинку, но снабдил их ужасными острыми зубами, как у акул. Он мог слишком легко вообразить, как эти существа набрасываются на нее, убивая и пожирая ее плоть. Это видение заставило его преследовать "Порпос" - это, и убийственный гнев на маленького английского педераста, который имел дерзость увезти его жену у него из-под носа с неопределенным обещанием возвратить после того, как она выполнит свою задачу.
   Оставить ее без защиты этим чертовым англичанам.
   - Нет, проклятие, нет, - бормотал он, спускаясь в темный грузовой трюм. Она, конечно, не могла быть в этом месте, но он должен подумать, что делать дальше. Что в этом трюме? Воняет, бог знает чем. Христос, как он ненавидит эти корабли!
   Он втянул воздух и остановился удивленный. Здесь были животные - козы. Он явно чувствовал их запах. Здесь к тому же был свет, тускло пробивающийся из-за перегородки, и ропот голосов. Действительно ли один из них был женским?
   Он продвинулся вперед, прислушиваясь. На палубе над его головой слышались топот и удары ног, которые он распознал, как звуки от тел, спрыгивающих с рей. Видел ли кто-нибудь его наверху? И что из того, если видели? Нет никакого преступления в том, что он ищет свою жену.
   "Порпос" расправил паруса, и когда они поймали ветер, он почувствовал вибрацию, проходящую через весь корпус к килю. Момент свидания с "Артемидой" был давно пропущен.
   В таком случае он ничего не теряет, если появится прямо перед капитаном и потребует свою Клэр. Но, может быть, она была здесь в этом трюме - голос явно был женским.
   И это был женский силуэт, вырисовывающийся в свете фонаря, но это была не Клэр. Его сердце подпрыгнуло, когда он заметил блеск в ее волосах, но сразу же упало, когда он увидел толстую квадратную фигуру женщины возле загородки. Рядом с ней находился мужчина. Пока Джейми смотрел, тот нагнулся, взял корзину и пошел в его направлении.
   Джейми шагнул в узкий проход между переборками, преградив путь моряку.
   - Эй, что тебе надо ... - начал мужчина, потом подняв взгляд на лицо Джейми, судорожно выдохнул. Один его глаз с шоком узнавания уставился на Джейми, другой выглядывал синевато-белым полумесяцем из-под морщинистого века.
   - Боже, спаси нас! - сказал моряк. - Что вы здесь делаете?
   Бледное лицо моряка отдавало желтизной в тусклом свете фонаря.
   - Вы знаете меня, не так ли? - сердце Джейми стучало ему в ребра, но он говорил спокойно и тихо. - Я имею честь знать ваше имя?
   - Я предпочту оставить его неизвестным, ваша честь, если вы не возражаете.
   Одноглазый моряк начал отодвигаться назад, но Джейми ухватил его за руку, и тот коротко взвизгнул.
   - Не так быстро, если не возражаете. Где миссис Малкольм, хирург?
   Казалось, было трудно выглядеть еще более испуганным, но моряк смог.
   - Я не знаю! - сказал он.
   - Вы знаете, - сказал Джейми резко. - И вы скажете сейчас же, иначе я сломаю вам шею.
   - Ну, тогда я точно ничего не смогу сказать вам, не так ли? - моряк начал приходить в себя. Он вызывающе приподнял подбородок над корзиной с навозом. - Отпустите меня, или я буду кричать ...
   Остаток фразы был потерян в пронзительном крике, когда большая рука ухватила его за шею и стала непреклонно сжимать. Корзина упала на пол, и козьи катышки разлетелись из нее, словно шрапнель.
   - Аак!
   Гарри Томпкинс дико дергал ногами, разбрасывая козий помет по всему трюму. Его лицо приобрело свекольный цвет, и он тщетно хватался за руку Джейми. Бесстрастно оценив состояние мужчины - глаза того уже начали вылезать из орбит - Джейми отпустил его. Он вытер руку о свои бриджи, чувствуя отвращение от ощущения сального пота на своей ладони.
   Томпкинс лежал на палубе, раскинув конечности, и слабо хрипел.
   - Вы совершенно правы, - сказал Джейми. - но с другой стороны, если я сломаю вам руку, думаю, вы будете в состоянии разговаривать, не так ли?
   Он наклонился, вздернул мужчину на ноги и грубо завернул его руку за спину.
   - Я скажу вам, я скажу вам! - в панике извивался моряк. - Проклятие, вы такой же злой, какой была она!
   - Была? Что ты имеешь в виду - "была"? - сердце Джейми сильно сжалось, и он дернул руку более сильно, чем намеревался. Томпкинс взвизгнул от боли, и Джейми немного ослабил давление.
   - Отпустите! Я скажу, ради Бога, отпустите!
   Джейми ослабил зажим, но не выпустил его.
   - Скажи, где моя жена! - сказал он голосом, от которого у мужчин, более сильных духом, чем Гарри Томпкинс, подгибались колени, и они подчинялись.
   - Она погибла! - выкрикнул моряк. - Упала за борт!
   - Что!
   Он был так ошеломлен, что выпустил руку мужчины. За борт. Упала за борт. Погибла.
   - Когда? - проскрипел он. - Как? Черт побери, что случилось!
   Он двинулся на моряка, сжимая кулаки.
   Моряк пятился, потирая свою руку, но в его единственном глазу светилась искра удовлетворения.
   - Не волнуйтесь, ваша честь, - сказал он странным свистящим голосом. - Вы расстались ненадолго. Вы присоединитесь к ней в аду через несколько дней, когда будете танцевать на нок-рее в Кингстонской гавани.
   Слишком поздно Джейми услышал шаги позади себя. У него даже не было времени повернуть голову, прежде чем на него обрушился удар.
  
   Его били по голове достаточно часто, чтобы он усвоил, что лучше всего лежать неподвижно, пока головокружение и огни, вспыхивающие под веками с каждым ударом сердца, не прекратятся. Стоит сесть слишком быстро, и вас тут же вырвет от боли.
   Палуба поднималась и падала под ним в ритме ужасной корабельной качки. Он сильно зажмурил глаза, концентрируясь на клубке боли в основании черепа, чтобы не думать о желудке.
   Корабль. Он должен быть на корабле. Да, но поверхность под его щекой была неправильная - жесткое дерево, а не одеяла его койки. И запах, запах тоже был неправильным, он был ...
   Он резко сел, память вернулась к нему с такой яростью, что боль в его голове поблекла по сравнению с ней. Темнота перемещалась вокруг него, мерцая цветными огнями в тошнотворном водовороте. Желудок болезненно напрягся. Он закрыл глаза и тяжело сглотнул, пытаясь собрать свой ум вокруг ужасной мысли, которая пронзала его мозг, словно вертел кусок баранины.
   Клэр. Потеряна. Утонула. Мертва.
   Он наклонился набок и его вырвало. Он яростно кашлял, и его рвало так сильно, как если бы его тело пыталось изгнать из себя эту мысль. Но это не помогло, когда он, наконец, остановился, она все еще была с ним. Она не давала ему дышать, и он, дрожа, прижимал кулаки к своим бедрам.
   Послышался звук открываемой двери, и яркий свет от горящего фонаря ударил ему в глаза. Он вздрогнул и зажмурил их.
   - Мистер Фрейзер, - произнес мягкий воспитанный голос. - Я ... мне действительно очень жаль. Я хочу, чтобы вы, по крайней мере, знали это.
   Приоткрыв глаз, он увидел утомленное лицо молодого Леонарда - человека, который забрал Клэр. Человек имел сожалеющий вид. Сожаление! Сожаление за то, что убил ее!
   Ярость преодолела его слабость и послала вперед в стремительном рывке через наклонную палубу. Раздался вскрик, когда он ударил Леонарда, бросив того в проход, и сочный звук "цанк", когда голова проклятого педераста стукнулась о доски. Люди кричали, тени прыгали вокруг него, словно безумные, в свете раскачивающихся фонарей, но он ни на что не обращал внимания.
   Он нанес сильнейший удар в челюсть Леонарда и в его нос следующий. Слабость не имела значения. Он потратит все свои силы и умрет довольным, только позвольте ему бить и калечить сейчас, чувствовать, как трещат кости, как горячая кровь заливает его кулаки. Благословенный Михаил, позволь сначала отомстить за нее.
   Многочисленные руки хватали и дергали его, но он не обращал на них внимания. "Они могут убить его, - подумал он смутно, - но это также не имеет никакого значения". Тело под ним дернулось и застыло неподвижно.
   Когда его снова ударили, он охотно погрузился в темноту.
  
   Мягкое поглаживание ее пальцев на лице пробудило его. Он сонно потянулся, чтобы взять ее за руку, и его пальцы коснулись ...
   - Ааа!
   С инстинктивным отвращением, он вскочил на ноги, схватившись за лицо. Большой паук, напуганный почти так же, как он сам, удирал в кустарники так быстро, что его длинные волосатые ноги казались размазанным пятном.
   Сзади раздался взрыв смеха. Он обернулся со стучащим, как барабан, сердцем и увидел шестерых детей, сидевших на ветвях большого зеленого дерева и скаливших зубы.
   Он поклонился им, чувствуя головокружение и ослабевшие от миновавшего страха ноги.
   - Mesdemoiselles, messieurs139, - произнес он хриплым голосом, удивляясь своим полусонным умом, почему он заговорил с ними по-французски. Он слышал их разговор, когда спал?
   Да, они были французами, так как они ответили ему на французском языке с сильным гортанным акцентом, которого он никогда не слышал прежде - по-видимому, какая-то разновидность креольского говора.
   - Vous ?tes matelot?140 - спросил самый взрослый мальчик, следя за ним с интересом.
   Колени его подогнулись, и он плюхнулся на землю, вызвав новый взрыв смеха.
   - Non, - ответил он, с трудом ворочая языком. - Je suis guerrier.141
   Его рот пересох, и его голова раскалывалась. Неопределенные воспоминания проплывали в его разжиженном мозгу, слишком слабые, чтобы ухватится за них.
   - Солдат! - воскликнул один из маленьких детей. Его глаза были круглыми и черными, как ягоды терновника. - Где ваш меч и пистолет?
   - Не будь глупым, - надменно сказала ему девочка постарше. - Как он мог плавать с пистолетом? Он испортится. Разве ты не знаешь, тупая башка?
   - Не называй меня так! - закричал мальчик с искаженным от злости лицом. - Уродина!
   - Лягушечьи кишки!
   - Какашка!
   Дети карабкались по веткам, как обезьяны, с криками носясь друг за другом. Джейми сильно провел рукой по лицу, пытаясь сосредоточиться.
   - Мадемуазель!
   Ему попалась на глаза старшая девочка, и он позвал ее. Она поколебалась некоторое время, потом упала с ветки, словно созревший фрукт, приземлившись перед ним в облачке желтой пыли. Она была босая, в муслиновом платьице и платке на темных вьющихся волосах.
   - Месье?
   -Вы кажетесь очень умной женщиной, мадемуазель, - сказал он. - Скажите, пожалуйста, как называется это место?
   - Кэп-Гаитин, - ответила она быстро, глядя на него с большим любопытством. - Вы забавно разговариваете.
   - Я хочу пить. Поблизости есть вода?
   Кэп-Гаитин. Таким образом, он был на Гаити. Его ум начинал медленно функционировать; он смутно помнил, что изо всех сил боролся со вздымающимися волнами, а в лицо хлестал такой сильный дождь, что не имело никакого значения была ли его голова над водой или под водой. Что еще?
   - Сюда, сюда! - дети попрыгали с дерева, а маленькая девочка тянула его за руку, убеждая следовать за ней.
   Он встал на колени над небольшим ручейком, глотая горсти восхитительно прохладной воды и плеская ее себе на голову. Дети в это время прыгали по скалам, забрасывая друг друга грязью.
   Теперь он вспомнил - моряка с крысиным лицом, удивительно молодое лицо Леонарда, багровую пелену ярости и удовлетворение от ощущения плоти, вдавливаемой в кости под его кулаком.
   И Клэр. Память его внезапно разбудила смешанные чувства - потеря и ужас, за которыми следовало облегчение. Что случилось? Он замер, не слыша вопросов, которыми забросали его дети.
   - Вы дезертир? - переспросил один мальчик еще раз. - Вы дрались?
   Мальчик с любопытством уставился на его руки. Суставы были разбиты в кровь и распухли, руки его болели ужасно, и он, кажется, снова сломал четвертый палец.
   - Да, - сказал он рассеяно, погруженный в воспоминания. Все возвращалось - маленький темный душный трюм, куда он был заперт, и ужасное пробуждение к мысли, что Клэр мертва. Он лежал, съежившись на полу, настолько потрясенный горем, что сначала не заметил увеличивающихся вертикальных колебаний судна и его сильные боковые крены, а также пронзительный вой оснащения, слышный даже здесь в его темнице.
   Через некоторое время шум на палубе стал достаточно громким, чтобы проникнуть даже через завесу его горя. Он услышал звуки налетевшего шторма, крики и громкие команды наверху, а потом он был слишком занят, чтобы вообще о чем-нибудь думать.
   В его маленькой темнице не было ничего, за что он мог уцепиться, и его швыряло от стены к стене, как высушенную горошину в погремушке. В тяжелой темноте он не мог отличить верха от низа, правую сторону от левой; он и не заботился об этом - волны морской болезни непрерывно прокатывались по его телу. Он не думал ни о чем, кроме своей смерти, страстно желая ее.
   Он был почти без сознания, когда дверь его тюрьмы открылась, и он почувствовал сильный козий запах. Он не имел ни малейшего понятия, как женщина подняла его по лестнице на ют, и почему. Он только смутно помнил ее бормотание на ломанном английском, когда она тянула его вперед, придерживая его тело, пока он спотыкался и скользил по залитой дождем палубе.
   Но он помнил последнее, что она сказала, подталкивая его к поручням на юте.
   - Она не мертва, - сказала женщина. - Она идет туда, - указывая на колеблющееся море. - Вы идете тоже. Найдите ее!
   А потом она наклонилась, просунула руку в его промежность, а крепкое плечо подставила под его зад, и осторожно поднялась, перевалив его через перила.
   - Вы не англичанин, - сказал мальчик. - Но это же английское судно, правда?
   Джейми автоматически повернулся в направлении, которое указывал мальчик, и увидел "Порпос", стоящий на якоре далеко в заливе. По заливу также были разбросаны другие суда, хорошо видимые с этого холма, находящегося за городом.
   - Да, - ответил он мальчику. - Это английское судно.
   - Мне очко! - радостно воскликнул мальчик. Он повернулся и крикнул другому мальчишке. - Жак! Я был прав! Английский! У меня в этом месяце уже четыре, а у тебя только два!
   - Три! - поправил его Жак с негодованием. - У меня испанский и португальский. "Ведьма" был португальским кораблем, я его могу тоже посчитать!
   Джейми поймал старшего мальчика за руку.
   - Простите, месье, - сказал он. - Ваш друг сказал "Ведьма"?
   - Да, корабль был здесь на прошлой неделе, - ответил мальчик. - Он португальский или испанский?
   - Некоторые ее моряки были в таверне моей маман, - вмешалась одна маленькая девочка. - Кажется, они говорили по-испански, но не так, как говорит дядя Геральдо.
   - Мне хотелось бы поговорить с вашей маман, ch?rie, - сказал он этой девочке. - Кто-нибудь знает, куда отсюда отправилась "Ведьма"?
   - В Бриджтаун, - быстро вставила самая старшая девочка, желая возвратить себе его внимание. - Я слышала, клерк в гарнизоне сказал так.
   - Гарнизон?
   - Бараки рядом с таверной моей маман, - вмешалась маленькая девочка, потянув его за рукав. - Капитаны кораблей идут туда с документами, а моряки напиваются. Пойдемте! Маман накормит вас, если я ее попрошу.
   - Я думаю, ваша маман вышвырнет меня за дверь, - сказал он, проведя рукой по густой щетине на подбородке. - Я похож на бродягу.
   Его одежда была порвана и на ней были видны следы крови и рвоты, несмотря на пребывание в воде, и он чувствовал, что его лицо было в синяках и царапинах.
   - Маман видела людей много хуже, чем вы, - уверила его маленькая девочка. - Идемте!
   Он улыбнулся и, поблагодарив ее, позволил им вести его вниз с холма. Он шел, слегка покачиваясь, так как еще не привык к суше. Он также нашел странным, но утешительным, что дети не испугались его, несмотря на ужасный вид, который он, без сомнения, имел.
   Что имела в виду та женщина? Что Клэр уплыла к этому острову? Он почувствовал дыхание надежды, такое же освежающее для сердца, как вода для пересохшего горла. Клэр была упряма, безрассудна и имела гораздо больше храбрости, чем было безопасно для женщины, но она, ни в коем случае, не была глупой, чтобы случайно свалиться за борт военного корабля.
   И "Ведьма" ... и Иэн были рядом! Он найдет их обоих. Тот факт, что он был бос, без копейки денег и к тому же был беглецом с военного корабля Его величества, не имел никакого значения. У него был ум, руки, и с сушей снова под его ногами ничего не казалось ему невозможным.
  
  52
  СВАДЬБА
  
   В сложившейся ситуации не оставалось ничего, как только постараться быстрее починить "Артемиду" и отправиться на Ямайку. Я изо всех сил пыталась не поддаваться страху за Джейми, но за последние два дня я практически ничего не ела; огромный ком льда в моем желудке не способствовал аппетиту.
   Чтобы отвлечься, я сводила Марсали в дом на холме, где она совершенно очаровала отца Фогдена, вспомнив рецепт и изготовив шотландский раствор который защищал овец от клещей.
   Штерн услужливо взялся помогать с ремонтом корабля, возложив на меня охрану своей сумки с научной коллекцией, а также взяв с меня слово, собирать для него любопытные экземпляры арахнидов, которых я могла встретить в ближайших джунглях, когда собирала лекарственные травы. Думая про себя, что при встрече с любым арахнидом я с большим удовольствием использовала бы подошву крепкого башмака, а не мои руки, я все-таки дала ему обещание и теперь послушно заглядывала в наполненные водой чаши бромелиад в поисках разноцветных лягушек и пауков, населяющих эти маленькие миры.
   На третий день я вернулась из моей экспедиции с несколькими корнями больших лилий, ярко-оранжевым грибом, который нашла на отмели, и необычного вида мхом, кроме того в матросской шапке я несла живого тарантула, старательно держа ее на вытянутой руке. Тарантул был достаточно большой и волосатый, чтобы привести Лоренса в неописуемый восторг.
   Когда я вышла из джунглей, то увидела, что работа перешла в новую стадию; "Артемида" больше не лежала на боку, а с помощью веревок, клиньев и дружного крика медленно принимала вертикальное положение.
   - Что, уже закончили? - спросила я Фергюса, который стоял на корме и вносил свою лепту, давая громкие указания морякам, которые подбивали клинья. Он повернулся ко мне, улыбаясь и отирая пот со лба.
   - Да, миледи! Швы уже заделаны. Мистер Уоррен считает, что мы можем спустить судно на воду уже этим вечером, когда застынет смола.
   - Это великолепно! - я откинула голову, рассматривая возвышающуюся надо мной голую мачту. - У нас есть паруса?
   - О, да, - уверил он меня. - У нас фактически есть все, кроме ...
   Предупреждающий крик МакЛеода прервал его, и я, развернувшись, увидела блеск металла на дальней дороге, которая выныривала из рощи пальметто.
   - Солдаты! - Фергюс среагировал быстрее всех; он спрыгнул с подмостков, подняв фонтан песка за моей спиной. - Быстрее, миледи! В лес! Марсали! - кричал он, дико оглядываясь в поисках девушки.
   Он облизал пот с верхней губы, бросая взгляды на приближающихся солдат.
   - Марсали! - крикнул он еще раз.
   Марсали появилась из-за корпуса корабля с бледным испуганным лицом. Фергюс схватил ее за руку и толкнул ко мне.
   - Иди с миледи! Бегите!
   Я схватила Марсали за руку и побежала к лесу, увязая по щиколотку в песке. Сзади нас раздались крики, выстрел, потом другой.
   Десять шагов, пять, и мы были в тени деревьев. Я без сил упала позади тернистого куста, задыхаясь от колющей боли в боку. Марсали бросилась рядом со мной на колени и заплакала.
   - Что? - задыхалась она. - Кто они? Что ... они ... сделают с Фергюсом? Что?
   - Я не знаю.
   Все еще едва дыша, я ухватилась за молоденький кедр и, подтянувшись, встала на колени. Всматриваясь в берег, я увидела, что солдаты двигались к судну.
   Под деревьями было прохладно и влажно, но мой язык был сух, как хлопок. Я укусила щеку изнутри, пытаясь вызвать слюну.
   - Я думаю, все будет в порядке, - я погладила плечо Марсали, пытаясь успокоить ее. - Здесь всего десять солдат, - прошептала я ей, подсчитав мужчин, выехавших из рощи. - Они французы, а у "Артемиды" французские бумаги. Все обойдется.
   Хотя, может, и нет. Я хорошо знала, что выброшенное на берег и покинутое клмандой судно является законной добычей того, кто нашел его. А между французскими солдатами и богатым призом стояли только жизни моряков "Артемиды".
   Мало кто из моряков имели пистолеты, у большинства же были только ножи. В то время как солдаты были вооружены до зубов - каждый из них имел мушкет, меч и пистолет. Если дело дойдет до сражения, то оно будет кровавым и перевес будет на их стороне.
   Мужчины с "Артемиды" стояли тесной кучкой за спиной Фергюса, который, выпрямившись, с мрачным видом вышел вперед. Я видела, как он откинул крюком волосы со лба и твердо расставил ноги, готовый ко всему. Во влажном горячем воздухе скрип и позвякивание упряжи звучали глухо, лошади двигались медленно, а топот их копыт в песке был почти не слышен.
   Солдаты встали не более чем в десяти футах от группы моряков. Большой мужчина, который, казалось, был командиром, поднял руку и спрыгнул с лошади.
   Я наблюдала за Фергюсом, а не за солдатами. Я увидела, как внезапно изменилось его лицо, побледнев даже под густым загаром. Я быстро взглянула на солдата, идущего навстречу ему, и кровь застыла в моих жилах.
   - Silence, mes amis, - произнес большой мужчина вежливым командным тоном. - Silence, et restez, s"il vous pla?t.
   "Молчание, мои друзья, молчите и не двигайтесь, пожалуйста".
   Я упала бы, не будь я уже на коленях. Я прикрыла глаза в бессловесной благодарственной молитве. Рядом со мной ахнула Марсали. Я открыла глаза и закрыла ей рот рукой.
   Командир снял шляпу и тряхнул густой массой потных темно-рыжих волос. Он усмехнулся Фергюсу, белые зубы по-волчьи сверкнули во вьющейся рыжей бороде.
   - Вы главный здесь? - спросил Джейми по-французски. - Вы идете со мной. Остальные ... - он кивнул команде, в которой многие с изумлением таращились на него - остаются тут. И не разговаривать, - добавил он грозно.
   Марсали дернулась в моих руках, и я осознала, как крепко я ее держала.
   - Извини, - прошептала я, отпуская ее и не отрывая взгляда от берега.
   - Что он делает? - прошипела Марсали мне на ухо. Ее лицо было бледным, и мелкие веснушки резко выделялись на нем. - Как он оказался здесь?
   - Я не знаю! Тише, ради Бога!
   Моряки "Артемиды" обменивались взглядами, поднимали брови и подталкивали друг друга локтями, но к счастью послушались приказа и не разговаривали. Я надеялась всем сердцем, что их очевидное волнение будет расценено, как простой испуг.
   Джейми и Фергюс шли по берегу, тихо разговаривая. Потом они разделились, Фергюс возвратился к корпусу с выражением мрачной решимости, а Джейми приказал солдатам спешиться и собраться вокруг него.
   Я не могла слышать, что Джейми говорил солдатам, но Фергюс был достаточно близко от нас.
   - Это солдаты из гарнизона Кэп-Гаитина, - объявил он команде. - Их командир, капитан Алессандро, - он поднял брови и состроил ужасную гримасу, подчеркивая таким образом имя командира, - сказал, что они помогут спустить "Артемиду" на воду.
   Это объявление было встречено слабыми криками приветствия некоторых моряков и полными замешательства взглядами других.
   - Но как мистер Фрейзер ... - озадачено нахмурив свои тяжелые брови, начал Ройс, довольно тупой моряк. Фергюс не позволил ему продолжить вопрос, он положил руку на плечо Ройса и потянул его к подмосткам, говоря громко, чтобы заглушить любые замечания.
   - Да, разве это не самый счастливый случай? - почти кричал он. Я видела, как он здоровой рукой крутил ухо Ройса. - Очень удачный действительно! Капитан Алессандро говорит, что местный житель видел судно на мели и сообщил о нем в гарнизон. С такой помощью "Артемида" окажется на плаву в мгновение ока.
   Он отпустил Ройса и резко шлепнул его по бедру.
   - Ну-ка, давайте сейчас же приниматься за работу! Манчетти, вставай! МакЛеод, МакГрегор берите молотки! Мейтланд ...
   Он заметил Мейтланда, стоящего на песке и таращившего глаза на Джейми. Фергюс развернулся и хлопнул юнгу по плечу так сильно, что тот зашатался.
   - Мейтланд, mon enfant142! Давай запевай, чтобы веселее работалось!
   Выглядя довольно ошеломленным, Мейтланд неуверенно завел "Деву с каштановыми волосами". Несколько моряков поднялись на подмостки, подозрительно оглядываясь через плечо.
   - Пойте! - проревел Фергюс, яростно сверкая на них глазами.
   Мерфи, который, казалось, находил ситуацию ужасно забавной, отер свое красное лицо от пота и любезно присоединился к песне, его хриплый бас поддержал чистый тенор Мейтланда.
   Фергюс носился взад и вперед вдоль корпуса, заставляя, направляя, уговаривая, и создал такой шум, что все меньше взглядов направлялось в сторону Джейми. Молотки застучали снова.
   Тем временем Джейми давал какие-то распоряжения солдатам. Я видела, как французы бросали взгляды на "Артемиду", пока он говорил, и вид их выражал потаенную жадность, которая заставила меня предположить, что желание помочь не являлось основной причиной их действий, что бы там ни говорил Фергюс.
   Однако солдаты, сняв кожаные кирасы и большинство из своего оружия, пошли работать довольно охотно. Трое солдат, заметила я, не присоединились к остальным, а остались на страже при полном вооружении, зорко поглядывая на моряков. Только Джейми остался в стороне, наблюдая.
   - Мы можем выйти? - спросила Марсали шепотом. - Теперь кажется безопасно.
   - Нет, - сказала я, не сводя глаз с Джейми. Он стоял в тени высокого пальметто непринужденно, но слишком прямо. За непривычной бородой выражение его лица было непроницаемым, но я уловила слабое движение с его бока, где два неподвижным пальца коротко постукивали по его бедру.
   -Нет, - повторила я снова. - Еще нельзя.
  
   Работа продолжалась все время после полудня. Из срубленных деревьев были сооружены катки, торцы которых наполняли воздух сильным запахом свежего сока. Голос Фергюса стал хриплым, а его промокшая от пота рубашка прилипла к худому телу. Стреноженные лошади бродили возле кромки леса, щипая траву. Моряки перестали петь и работали изо всех сил, бросая редкие взгляды в направлении пальметто, где, сложив руки на груди, стоял капитан Алессандро.
   Часовой возле деревьев, медленно шагал взад и вперед, держа мушкет наготове и внимательно вглядываясь в прохладную зеленую тень. В одном из прохождений он прошел достаточно близко от нас, так что я смогла увидеть черные сальные завитки на его шее и оспины на толстых щеках. Его аммуниция скрипела и позвякивала при ходьбе. На одной шпоре отсутствовало колесико. Часовой страдал от жары и выглядел довольно сердитым.
   Это было долгое ожидание, а назойливая лесная мошкара делала его мучительным. После того как, казалось, прошла вечность, я увидела, что Джейми кивнул охраннику и пошел от берега к деревьям. Я показала знаком Марсали ждать меня и нырнула под ветви, игнорируя густой кустарник в своем сумасшедшем беге к тому месту, где он исчез в лесу.
   Я с замиранием сердца выглянула из-за куста как раз в тот момент, когда он застегивал ширинку. Его голова вздернулась от звука, его глаза расширились, и он издал такой вопль, который мог вызвать из мертвых Арабеллу, не говоря уже о часовом.
   Я нырнула в укрытие, когда треск кустов и вопрошающие крики стали приближаться к нам.
   - C"est bien! - закричал Джейми слегка дрожащим голосом. - Ce n"est qu"un serpent!143
   Часовой говорил на странном диалекте французского языка, но, казалось, нервно спрашивал опасная ли она.
   - Non, c"est innocent144, - ответил Джейми. Он махнул рукой, отпуская часового, голова которого появилась над кустарником. Тот, по-видимому, не особенно любил змей, даже неопасных, и потому быстро вернулся к своим обязанностям.
   Джейми бросился в кустарник.
   - Клэр!
   Он крепко прижал меня к груди. Потом схватил за плечи и сильно потряс.
   - Черт побери! - сказал он пронзительным шепотом. - Я был уверен, что ты мертва! Как ты могла так легкомысленно спрыгнуть с корабля посреди ночи! О чем ты вообще думала?
   - Пусти! - прошипела я. Тряска заставила меня прикусить губу. - Пусти, я тебе говорю! Что значит легкомысленно? Ты, идиот, о чем ты думал, когда отправился за мной?
   Глубокая краснота, поднявшаяся от края его бороды, сделала его загорелое лицо еще более темным.
   - О чем я думал? - повторил он за мной. - Ты моя жена, ради Бога! Конечно, я отправился за тобой. Почему ты не дождалась меня? Христос, если бы у меня было время ...
   Упоминание о времени, очевидно, напомнило ему, что его-то у нас, как раз, нет. Он проглотил дальнейшие высказывания, что было хорошо, так как у меня тоже было что сказать ему. И я с трудом проглотила готовые вырваться слова.
   - Что, черт побери, ты здесь делаешь? - спросила я вместо этого.
   Краснота немного спала с его лица, сменившись едва заметной улыбкой среди непривычной растительности.
   - Я капитан, - ответил он. - Разве ты не заметила?
   - Я заметила! Капитан Алессандро, какая чепуха! Что ты собираешься делать?
   Вместо ответа он напоследок слегка встряхнул меня и окинул суровым взглядом нас с Марсали, которая с любопытством высунула голову из-за куста.
   - Оставайтесь здесь обе и не высовывайте носа, иначе, клянусь, я изобью вас до бесчувствия.
   Не дожидаясь ответа, он развернулся и зашагал назад к берегу.
   Марсали и я не успели обменяться взглядами, как были прерваны вторичным появлением Джейми, который, запыхавшись, выскочил на полянку. Он обнял меня и поцеловал быстро, но основательно.
   - Я забыл сказать. Я люблю тебя, - сказал он, еще раз выразительно встряхивая меня. - И я рад, что ты жива. Не делай так больше!
   Отпустив меня, он рванулся в кусты и исчез.
   Я чувствовала, что сама потеряла дыхание, была немного испугана и бесконечно счастлива.
   Глаза Марсали были круглые, словно блюдца.
   - Что нам делать? - спросила она. - Что па собирается делать?
   - Я не знаю, - сказала я. Мои щеки пылали, и я все еще чувствовала прикосновение его губ и непривычное покалывание на коже от его бороды и усов. Я потрогала языком ранку на губе. - Я не знаю, что он собирается делать, - повторила я. - Полагаю, нам нужно ждать.
   Это было долгое ожидание. Я дремала, прислонившись к стволу дерева, когда рука Марсали на моем плече пробудила меня.
   - Они спускают судно на воду, - произнесла она взволнованным шепотом.
   Под недремлющим оком часовых оставшиеся солдаты и команда "Артемиды" заняли места возле веревок и катков, с помощью которых корабль должен был спуститься с берега в воду залива. Даже Фергюс, Иннес и Мерфи принимали участие в этом, несмотря на отсутствие конечностей.
   Солнце опускалось в море, окрашивая воду в пурпурный цвет, его диск, огромный и золотисто-оранжевый, ослеплял. Люди на его фоне выглядели как темные силуэты, безымянные, словно рабы на египетской стенной фреске, привязанные веревками к их огромной ноше.
   Монотонное "Тянуть!" боцмана сменилось криками радости, когда корпус судна преодолел последние несколько футов и отошел от берега, влекомый на канатах шлюпкой и катером.
   Я видела вспышку красных волос, когда Джейми поднялся на борт и перемахнул через перила, потом металлический блеск, когда один из солдат последовал за ним. Они стояли рядом, красная и черная головы, не больше чем точки наверху веревочной лестницы. Команда "Артемиды" села на шлюпку и подгребла к лестнице, по которой поднимались другие солдаты.
   Последний человек поднялся по лестнице. Мужчины в лодках сидели, держа наготове весла, и глядели вверх с напряженным вниманием. Ничего не происходило.
   Я услышала, как рядом со мной шумно выдохнула Марсали, и поняла, что я тоже задерживала дыхание.
   - Что они делают? - взволновано спросила она.
   Как будто в ответ с "Артемиды" раздался громкий сердитый крик. Мужчины в лодке вскочили, готовые броситься на борт. Но другого крика не последовало. "Артемида" мирно покачивалась на волнах заливах, прекрасная, как на картине, написанной маслом.
  
   - С меня достаточно, - сказала я Марсали. - Что бы эти проклятые мужики не делали, они уже это сделали. Идем.
   Я глубоко глотнула прохладный вечерний воздух и вышла из леса с Марсали, следующей за мной по пятам. Когда мы приблизились к берегу, тонкая черная фигура спрыгнула с борта и помчалась к нам по отмели; мерцающие брызги зеленой и пурпурной воды разлетались от ее ног.
   - Mo chridhe, ch?rie!145
   Мокрый Фергюс, сияя, бросился к нам, схватил Марсали и радостно закружил.
   - Сделали, - кричал он. - Без единого выстрела! Связаны, словно гуси, и упакованы, как селедки в бочке!
   Он с жаром поцеловал ее, потом поставил на песок и церемонно поклонился мне, изыскано помахав воображаемой шляпой.
   - Миледи, капитан "Артемиды" просит вас оказать ему честь, составив ему компанию за ужином.
  
   Новый капитан "Артемиды" стоял посредине каюты с закрытыми глазами, полностью голый, и с наслаждением чесал свои яйца.
   - Э, - сказала я, увидев эту картину. Он открыл глаза, и его лицо осветилось радостью. В следующий момент я была завернута в его объятия, прижимаясь щекой к красно-золотым завиткам на его груди.
   Мы ничего не говорили достаточно долгое время. Я слышала топот шагов наверху на палубе, крики, звенящие от радости, скрип и хлопанье поднимаемых парусов. "Артемида" возвращалась к жизни.
   Мое лицо горело, натертое его бородой. Я внезапно почувствовала смущение и какую-то отстраненность; он был совершенно голый, и я тоже под остатками изодранной рясы отца Фогдена.
   Тело, прижимающееся ко мне с возрастающей настойчивостью, было тем же самым от шеи и вниз, но лицо было мне незнакомо, оно было лицом викинга-грабителя. Помимо бороды, которая преобразила его, он также непривычно пах его собственным потом, смешанным с запахом прогорклого жира, пролитого пива и сильным запахом резких духов и незнакомых специй.
   Я отпустила его и сделала шаг назад.
   - Разве ты не оденешься? - спросила я. - Не то, чтобы я не наслаждалась твоим видом, - сказала я, покраснев. - Я ... э ... я думаю, мне нравится твоя борода. Может быть, - добавила я с сомнением, вглядываясь в него.
   - Нет, - прямо сказал он, скребя челюсть. - Я завшивел, и все тело дьявольски чешется.
   - Фу!
   Я была хорошо знакома с Pediculus humanus, человеческой вошью, и это знакомство меня не вдохновляло. Я нервно провела по своим волосам, уже воображая щекотку от их ног на коже головы.
   Он усмехнулся, сверкнув белыми зубами в темно-рыжей бороде.
   - Не беспокойся, сассенах, - заверил он меня. - Я уже послал за бритвой и горячей водой.
   - Да? Жалко сбривать ее вот так сразу.
   Несмотря на вшей, я наклонилась вперед, чтобы хорошенько рассмотреть это волосатое украшение.
   - Волосы в ней такие же, как на голове, все разного цвета. Действительно довольно мило.
   Я осторожно коснулась бороды. Волосы были странные, толстые и жесткие, как проволока, и сильно вились в отличие от мягких густых и гладких волос на его голове. Они росли обильно, поражая разнообразием цветов - медь, золото, янтарь, корица и серый цвет, такой густой, что казался почти черным. Наиболее потрясающей была широкая серебристая полоса, которая спускалась из-под его нижней губы.
   - Забавно, - сказала я, проводя по ней пальцем. - У тебя вообще нет седых волос на голове, а в бороде есть.
   - Да? - он с удивленным видом взялся рукой за подбородок, и я внезапно поняла, что он понятия не имел, как он выглядел. Потом он кривовато улыбнулся и нагнулся, чтобы собрать свою одежду с пола.
   - Да уж, ничего удивительного. Как я вообще весь не поседел за последний месяц.
   Он замолчал, глядя на меня поверх свернутых белых бриджей.
   - И кстати, сассенах, как я уже говорил тебе в лесу ...
   - Да, кстати, - прервала я его. - Что, во имя всех святых, все это означает?
   - О, ты о солдатах? - он задумчиво поскреб подбородок. - Все было достаточно просто. Я сказал солдатам, что когда корабль будет на воде, по моему сигналу мы нападаем на команду и запираем ее трюме, - широкая ухмылка расцвела в его густой растительности. - На самом деле, как только солдат появлялся на борту, двое моряков хватали его за руки, третий затыкал ему рот, разоружал и связывал. Потом мы поместили их всех в трюм. Это все.
   Он пожал плечами с беспечной скромностью.
   - Хорошо, - сказала я, выдыхая. - А как ты вообще оказался здесь ...
   И в этот момент меня прервал острожный стук в дверь.
   - Мистер Фрейзер? Э ... капитан? - угловатое лицо молодого Мейтланда высунулась из-за косяка. - Мистер Мерфи развел огонь в камбузе и отправил вам горячей воды и его наилучшие пожелания.
   - Называй меня мистер Фрейзер, - сказал Джейми, беря из его рук поднос с кувшином и бритвой. - Менее мореходного капитана, чем я, трудно найти.
   Он замолчал, прислушиваясь к топоту ног у нас над головами.
   - Хотя если я капитан, - медленно начал он, - я полагаю, что могу приказывать, когда плыть, а когда останавливаться?
   - Да, сэр, это одна из тех вещей, которые делает капитан, - сказал Мейтланд и с надеждой добавил. - Капитан также дает распоряжение о добавочной порции еды и грога.
   - Понятно, - приподнятый уголок рта Джейми был хорошо виден, несмотря на бороду. - Скажи мне, Мейтланд, сколько моряки могут выпить и все еще будут в состоянии управлять судном?
   - О, довольно много, сэр, - ответил Мейтланд с жаром и наморщил лоб, соображая. - Возможно ... дополнительная двойная порция.
   Джейми приподнял одну бровь.
   - Бренди?
   - О, нет, сэр! - Мейтланд выглядел шокированным. - Грога. Если бренди, то тогда только дополнительная полупорция, иначе они на ногах не смогут стоять.
   - Двойной грог тогда, - Джейми церемонно поклонился Мейтланду, не обращая внимания на то, что был полностью обнажен. - Распорядитесь, мистер Мейтланд. И корабль не снимется с якоря, пока я не закончу свой ужин.
   - Есть, сэр! - Мейтланд поклонился в ответ, копируя манеры Джейми. - Мне попросить, чтобы китаец посетил вас сразу после подъема якоря?
   - Немного пораньше, мистер Мейтланд, благодарю вас любезно.
   Мейтланд, кинув восхищенный взгляд на шрамы Джейми, повернулся, чтобы уйти, но я остановила его.
   - Еще одно, Мейтланд, - сказала я.
   - О, да, мэм?
   - Спустись, пожалуйста, в камбуз и попроси, чтобы мистер Мерфи дал тебе бутылку самого сильного уксуса. Найди также, куда мужчины положили мои лекарства, и принеси их сюда.
   Узкий лоб юнги сморщился в замешательстве, но он любезно кивнул головой.
   - О, да, мэм. Сделаю сейчас же.
   - Что ты собираешься делать с уксусом, сассенах? - Джейми посмотрел на меня, сузив глаза, когда Мейтланд исчез в коридоре.
   - Вымочить тебя в нем, чтобы убить вшей, - ответила я. - Я не собираюсь спать с кишащим гнездом паразитов.
   - О, - сказал он и задумчиво поскреб шею. - Ты, собираешься спать со мной, не так ли?
   Он кинул взгляд на непривлекательное спальное место возле стены.
   - Я не знаю где, но да, я собираюсь, - сказала я твердо. - И я хочу, чтобы ты пока не брил бороду, - добавила я, когда он наклонился, чтобы поставить поднос на стол.
   - Почему нет? - он с любопытством поглядел на меня через плечо, и я почувствовала, что мои щеки разгорелись.
   - Э ... ну. Это немного ... по-другому.
   - О, да?
   Он распрямился и сделал шаг ко мне. В тесной каюте он казался еще больше - и еще более голым - чем на палубе.
   Темно-синие глаза слегка сузились от сдерживаемого смеха.
   - Как по-другому? - спросил он.
   - Ну, это ... хм ... - я провела пальцами по моим горящим щекам. - Чувствуется по-другому, когда ты целуешь меня. На моей коже ...
   Он смотрел мне прямо в глаза. Он не двигался, но вдруг оказался гораздо ближе ко мне.
   - У тебя очень красивая кожа, сассенах, - сказал он мягко. - Как жемчуг и опал, - он очень нежно провел пальцем по моей скуле, потом по моей шее, по ключице и дальше вниз медленными кругами до вершинок моих грудей, скрытых под рясой священника. - У тебя всюду очень нежная кожа, сассенах, - добавил он, изгибая бровь. - Это то, о чем ты думаешь?
   Я сглотнула и облизнула губы, но не отвела взгляд.
   - Да, более или менее, это то, о чем я думаю.
   Он убрал палец и взглянул на кувшин с горячей водой.
   - Хорошо. Жалко впустую тратить воду. Отослать ее назад Мерфи, чтобы он сварил суп, или я выпью ее?
   Я рассмеялась, неловкость и отстраненность сразу же исчезли.
   - Ты должен использовать ее для умывания, - сказала я. - Ты пахнешь борделем.
   - Неудивительно, - сказал он, почесываясь. - В таверне, куда солдаты ходили пить и играть в карты, наверху был бордель.
   - Наверху? - сказала я.
   - Ну, девочки иногда спускались вниз, - объяснил он. - Не мог же я прогонять их с коленей, это, в конце концов, неучтиво.
   - Без сомнения, - очень сухо сказала я. - Твоя мать привила тебе прекрасные манеры.
   - Хорошенько подумав, я решил, что мы бросим здесь якорь на всю ночь, - сказал он, задумчиво глядя на меня.
   - Да?
   - И будем спать на берегу в комнате.
   - В комнате? Зачем? - спросила я, рассматривая его с подозрением.
   - Ну, я все распланировал, - сказал он, плеская в лицо воду обеими руками.
   - Что распланировал? - спросила я. Он фыркнул и стряхнул воду с бороды, прежде чем ответить.
   - Я мечтал об этом в течение многих месяцев, - сказал он тоном сильного предвкушения. - Каждую ночь, лежа в этой унылой скорлупе, заменяющей кровать, слушая, как напротив храпит и пускает ветры Фергюс. Я все время думал, что я сделаю, имея ряжом тебя, голую и желающую, и чтобы никто не подслушивал, и было достаточно места, чтобы обслужить тебя наилучшим образом.
   Он взял кусочек мыла и стал энергично намыливать руки.
   - Ну что ж, я достаточно желающая, - заинтриговано сказала я. - И место, конечно, будет. Что касается голой ...
   - Я позабочусь об этом, - уверил он меня. - Это часть моего замысла. Я уведу тебя в укромное место, расстелю одеяло, положу тебя на него и сяду рядом с тобой.
   - Это начало, - сказала я. - Что дальше?
   Я села на скамью рядом с ним, он наклонился и легонько прикусил мочку моего уха.
   - А потом я посажу тебя на колени и поцелую.
   Он замолчал, чтобы показать, как он это сделает, держа мои руки так, что я не могла двинуться. Когда через минуту он отпустил меня, мои губы немного припухли, и я ощущала во рту вкус пива, мыла и Джейми.
   - Это шаг номер один, - сказала я, вытирая мыльную пену со своих губ. - Что дальше?
   - Потом я уложу тебя на одеяло, накручу твои волосы на мою руку и попробую губами твое лицо, твое горло, твою грудь, - сказал он. - Я думаю, я буду делать это до тех пор, пока ты не запищишь.
   - Я не пищу!
   - Нет, ты пищишь, - сказал он. - Подай, пожалуйста, полотенце.
   - Потом, - продолжил он, энергично вытираясь, - я думаю, что начну с другого конца. Я подниму твою юбку и ...
   Его лицо исчезла за складками льняного полотенца.
   - И что? - спросила я очень заинтересовано.
   - И стану целовать тебя между бедрами, где кожа такая нежная. Борода там очень пригодится, не так ли?
   Он задумчиво погладил бороду.
   - Да, пригодится, - сказала я слабым голосом. - Что, предполагается, делаю я в это время?
   - Ну, ты могла бы немного постонать, если захочешь поощрить меня, но можешь просто лежать неподвижно.
   Он не выглядел, однако, нуждающимся в поощрении. Одна его рука лежала на моем бедре, второй он растирал свою грудь мокрым полотенцем. Когда он закончил, рука скользнула мне за спину и сжала мое мягкое место.
   - "Левая рука его у меня под головою, а правая обнимает меня, - процитировала я. - Подкрепите меня вином, освежите меня яблоками, ибо я изнемогаю от любви".146
   Зубы белой вспышкой сверкнули в бороде.
   - Больше похожа на грейпфрут, - сказал он, стискивая ладонью мою ягодицу. - Или, возможно, на тыкву. Грейпфрут слишком маленький.
   - Тыкву? - произнесла я с негодованием.
   - Да, тыквы иногда бывают такими большими, - сказал он. - Да, это следующий шаг, - он сжал мою ягодицу еще раз и убрал руку, чтобы вымыть подмышку с этой стороны. - Я лягу на спину и положу тебя на себя, возьмусь руками за твою попу и как следует приласкаю ее.
   Он прекратил мыться, чтобы показать, что он имеет в виду под этим "как следует", и я невольно ахнула.
   - В этом месте, - продолжил он, возобновив свое омовение, - ты можешь немного дрыгать ногами или делать непристойные движения бедрами и пыхтеть мне на ухо. Я не буду сильно возражать.
   - Я не пыхчу!
   - Да, ты пыхтишь. Теперь о твоих грудях ...
   - О, я думала, ты о них забыл.
   - Ни за что на свете, - уверил он меня. - Нет, - продолжил он со счастливым видом. - Когда я сниму твое платье и оставлю тебя в одной рубашке ...
   - У меня нет рубашки.
   - О? Ладно, это не важно, - сказал он. - Я намеревался сосать твои соски через тонкий хлопок рубашки до тех пор, пока они не затвердеют у меня во рту, а потом я сниму ее. Но это не имеет значения, я справлюсь и так. И так как рубашки у тебя нет, я буду ласкать твои груди, пока ты не станешь издавать эти тихие блеющие звуки ...
   - Я не ...
   - А потом, - прервал он меня, - так как в соответствии с моим планом ты будешь голой, и - если я пока все делал правильно - возможно будешь хотеть меня ...
   - О, возможно, - сказала я. Мои губы покалывало еще от шага номер один.
   - ... я разведу твои бедра, сниму свои брюки и ... - он замолчал, выжидая.
   - И? - сказала я услужливо.
   Его усмешка стала значительно шире.
   - И мы увидим тогда, какие звуки ты не издаешь, сассенах.
   От дверного проема сзади меня раздалось покашливание.
   -О, прошу прощения, мистер Уилоуби, - произнес Джейми извиняющимся тоном. - Я не ожидал вас так скоро. Возможно, вы хотите пойти и поужинать? Если пойдете, возьмите, пожалуйста, с собой эту одежду и попросите Мерфи сжечь ее в камбузе.
   Он бросил солдатскую форму мистеру Уилоуби и нагнулся к сундуку за новой одеждой.
   - Я никогда не думал, что снова встречу Лоренса Штерна, - заметил он, роясь в сложенной одежде. - Как он оказался здесь?
   - Так значит, он тот еврейский натурфилософ, о котором ты рассказывал?
   - Да. Хотя я не думаю, что есть много еврейских натурфилософов.
   Я рассказала ему, как я встретила Штерна в мангровых зарослях.
   - ... и потом он привел меня в дом священника, - сказала я и остановилась, внезапно вспомнив. - О, я совсем забыла! Ты должен священнику два фунта стерлингов за Арабеллу.
   - Да? - Джейми удивленно взглянул не меня, держа рубашку в руках.
   - Да. Может быть, ты попросишь Штерна, чтобы он выступил послом. Священник кажется с ним в дружеских отношениях.
   - Хорошо. Кстати, что случилось с этой Арабеллой?
   Я набрала воздуху, чтобы объяснить, но тут раздался стук в двери.
   - Разве человек не может спокойно одеться? - сердито спросил Джейми. - Входите же!
   Дверь распахнулась, и появилась Марсали, которая моргнула при виде голого отчима. Джейми торопливо обмотал середину своего тела рубашкой и кивнул ей, лишь на секунду потеряв хладнокровие.
   - Марсали, девочка. Рад видеть, что у тебя все в порядке. Тебе что-то нужно?
   Девушка вошла в каюту и стала между столом и рундуком.
   - Да, - сказала она. Она загорела на солнце, и нос у нее облез, но мне она показалась немного бледной. Ее опущенные руки были сжаты в кулаки, а подбородок поднят, словно для сражения.
   - Я требую, чтобы ты выполнил свое обещание, - сказала она.
   - Да? - Джейми насторожился.
   - Ты обещал, что разрешишь мне и Фергюсу пожениться, когда вы приплывем в Вест-Индию, - маленькая складка появилась между ее светлыми бровями. - Гаити находится в Вест-Индии, не так ли? Еврей сказал так.
   Джейми поскреб в бороде.
   - Да, - сказал он неохотно. - И да, я полагаю, если ... Я обещал. Но ... вы уверены в этом оба?
   Она подняла подбородок выше и выпятила челюсть.
   - Да, мы уверены.
   Джейми приподнял одну бровь.
   - Где Фергюс?
   - Помогает убирать груз. Я знаю, мы скоро отправимся в дорогу, и я решила, что мне нужно прийти и спросить.
   - Ага, ладно, - Джейми нахмурился, потом вздохнул, сдаваясь. - Да, я говорил. Но я говорил, что вас должен благословить священник, да? Но ближайший священник находится только в Баямо, а до него три дня пути. Но возможно на Ямайке ...
   - Нет, ты забыл! - произнесла Марсали торжествующе. - Здесь есть священник. Отец Фогден может поженить нас.
   Я почувствовала, как мой рот открылся, и торопливо закрыла его. Джейми бросил на нее сердитый взгляд.
   - Во-первых, утром мы отплываем!
   - Это не займет много времени, - сказала она. - В конце концов, это всего несколько слов. Мы ведь уже женаты по закону, нужно только церковное благословение, не так ли?
   Она погладила по животу, где под юбками, по-видимому, хранила брачный контракт.
   - Но твоя мать ...
   Джейми беспомощно посмотрел на меня, ожидая поддержки. Я пожала плечами. Вряд ли в моих силах было объяснить Джейми про отца Фогдена или отговорить Марсали от ее намерения.
   - Он, возможно, не согласится, - с очевидным облегчением придумал возражение Джейми, - Команда немного позабавилась с одной из его прихожанок по имени Арабелла. Боюсь, он не захочет иметь с нами дело.
   - Он захочет! Он сделает это для меня, я ему нравлюсь! - Марсали почти танцевала на месте от нетерпения.
   Джейми смотрел на нее в течение долгого времени, вчитываясь в ее лицо. Она была так молода.
   - Ты уверена, девочка? - спросил он, наконец, очень мягко. - Ты хочешь этого?
   Она глубоко вздохнула, и ее лицо просияло.
   - Да, па. Я хочу Фергюса! Я люблю его!
   Джейми колебался мгновение, потом провел рукой по своим волосам и кивнул.
   - Хорошо. Иди и отправь ко мне Штерна, потом найди Фергюса и скажи, чтобы готовился.
   - Да, па! Спасибо, благодарю тебя! - Марсали набросилась на него и поцеловала. Он обнял ее одной рукой, другой придерживал свою рубашку, прикрывающую его живот. Потом поцеловал ее в лоб и мягко отстранил.
   - Осторожно, - сказал он, улыбаясь. - Ты же не хочешь пойти на свою свадьбу со вшами.
   - О!
   Это, казалось, ей что-то напомнило. Она поглядела на меня и покраснела, теребя свои светлые локоны, выбившиеся на шею из узла на затылке, и покрытые сейчас потом и грязью.
   - Мама Клэр, - произнесла она застенчиво. - Я думаю ... вы бы не могли дать немного вашего мыла, который делаете с ромашкой? Я ... если есть время ... - добавила она с поспешным взглядом на Джейми, - хотела бы вымыть свои волосы.
   - Конечно, - сказала я и улыбнулась ей. - Пойдем, мы сделаем тебя красавицей.
   Я оценивающе окинула ее взглядом - от пылающего круглого лица до грязных босых ног. Помятое муслиновое платье, севшее от морской воды, туго натянулось на груди, несмотря на ее маленькие размеры, а оборванный низ висел на несколько дюймов выше лодыжек.
   Неожиданная мысль пришла мне в голову, и я повернулась к Джейми.
   - У нее должно быть хорошее платье для свадьбы, - сказала я.
   - Сассенах, - сказал он, очевидно, теряя терпение, - у нас нет ...
   - У нас нет, но есть у священника, - прервала я его. - Скажи Лоренсу, чтобы он попросил на время у отца Фогдена одно из его платьев, то есть, я имею в виду, платьев Эрменгильды. Я думаю, что они подходящего размера.
   Лицо Джейми над бородой выглядело озадаченным.
   - Эрменгильда? - сказал он. - Арабелла? Платья? - он сузил глаза, взглянув на меня. - Что за человек этот священник, сассенах?
   Я остановилась в дверях, Марсали нетерпеливо топталась за мной.
   - Ну, - сказала я, - он немного пьет. И сильно любит овец. Но, может быть, он помнит слова свадебной церемонии.
  
   Это была одна из наиболее необычных свадеб, которые я посетила. Солнце уже давно опустилось в море, когда все приготовления были сделаны. К неудовольствию боцмана Уоррена Джейми объявил, что корабль не снимется с якоря до следующего утра, чтобы молодожены могли провести ночь в уединении на берегу.
   - Проклятие, я бы не хотел провести первую брачную ночь в этих очагах заразы, - доверительно сказал он мне, кивая на коробку. - Если они начнут консумировать женитьбу в ней, мы не сможем их оттуда вытащить. А взять девственность в гамаке ...
   - Совершенно правильно, - с улыбкой сказала я, выливая на его голову еще уксуса. - Очень чутко с твоей стороны.
   Теперь Джейми стоял рядом со мной на берегу, довольно сильно пахнущий уксусом, но красивый и достойно выглядящий в синем кафтане, в чистой рубашке с галстуком и серых саржевых брюках. Волосы были зачесаны назад и повязаны лентой. Его ярко-рыжая борода несколько не соответствовала спокойным тонам одежды, но была аккуратно подстрижена и причесана с уксусом. И даже без башмаков, он являл собой прекрасную картину отца невесты.
   Мерфи, как главный свидетель, и Мейтланд, как другой, были не столь представительны, хотя Мерфи вымыл руки, а Мейтланд - лицо. Фергюс хотел, чтобы его свидетелем стал Лоренс Штерн, а Марсали попросила меня. Однако после рассмотрения обе кандидатуры были отклонены - первый на основании того, что не был христианином, не говоря уже о католике, а я с учетом того факта, что мое участие вряд ли понравится Лаогере, когда она узнает об этом.
   - Я сказал Марсали, чтобы она написала матери, что вышла замуж, - прошептал Джейми мне на ухо, - но не вдавалась в подробности.
   Я его понимала. Вряд ли Лаогера радовалась, узнав, что ее старшая дочь тайно сбежала с одноруким экс-карманником в два раза старше ее. И ее материнские чувства вряд ли успокоятся, если она узнает, что брачный обряд был совершен в середине ночи в Вест-Индии скомпрометированным - если не лишенным сана - священником, засвидетельствован двадцатью пятью моряками, десятью французскими лошадьми, маленькой отарой овец - все украшены лентами в честь такого события - и кинг-чарльз-спаниэлем, который добавил еще больше веселья, пытаясь совокупиться с деревянной ногой Мерфи при каждом удобном случае. Единственное, что могло сделать произошедшее еще хуже в глазах Лаогеры - это то, что я принимала участие в церемонии.
   Были зажжены несколько факелов, воткнутых в песок на длинных палках. Огонь от них струился в сторону моря длинными красными и оранжевыми хвостами, яркими в черной бархатной ночи. Крупные блестящие звезды Карибского моря сияли сверху, как небесные огни. Что из того, что не было церкви, мало у какой невесты было такое прекрасное окружение в день бракосочетания.
   Я не знаю, какие чудеса убеждения потребовались Штерну, но отец Фогден присутствовал, хрупкий и невесомый, как привидение, только синие искры его глаз оставались единственными признаками жизни. Его кожа была серой, как и его одежда, а руки дрожали, сжимая кожаный переплет молитвенника.
   Джейми пронзительно поглядел на него и, казалось, хотел что-то сказать, но потом, пробормотав себе под нос по-гэльски, только недовольно сжал губы. Пряный аромат сангрии распространялся от отца Фогдена, но на берег он пришел на своих ногах. Он стоял, покачиваясь, между двумя факелами, старательно пытаясь найти нужную страницу, тогда как легкий береговой ветер мешал ему.
   Наконец, он сдался и уронил книгу на песок.
   - Гм, - сказал он и срыгнул. Он оглядел нас и улыбнулся ангельской улыбкой.
   - Дорогие возлюбленные чада.
   Толпа поняла, что церемония началась, и все стали тыкать друг друга, призывая к вниманию.
   - Берешь ли ты в жены эту женщину? - спросил отец Фогден, яростно выпучившись на Мерфи.
   - Нет! - сказал пораженный кок. - Я не связываюсь с женщинами. Грязные существа.
   - Нет? - отец Фогден прикрыл один глаз, открытый глаз остался ярким и обвиняющим. Он взглянул на Мейтланда.
   - Ты берешь эту женщину?
   - Нет, сэр, не я. Нет, я был бы рад, - добавил он торопливо. - Вот, это он, пожалуйста.
   Мейтланд указал на Фергюса, который стоял рядом с юнгой, с негодованием глядя на священника.
   - Он? Ты уверен? У него нет руки, - с сомнением произнес отец Фогден. - Разве она не будет возражать.
   - Я не буду!
   Марсали в одном из платьев Эрменгильды, синий шелк которого был расшит золотой вышивкой по квадратному вырезу и на пышных рукавах, с величественным видом стояла возле Фергюса. Она выглядела красавицей с ее светлыми блестящими волосами, лежащими на плечах, как подобает невесте. Она также выглядела сердитой.
   - Продолжайте!
   Она топнула ногой, что не произвело никакого шума на песке, но, казалось, испугало священника.
   - О, да, - нервно произнес он, делая шаг назад. - В конец концов, это не пре ... не препя ... не препятствие. Не такое, как если бы он потерял свой член, я имею в виду. Он не потерял его, не так ли? - спросил священник с тревогой, когда возможность такого события пришла ему в голову. - Я не могу поженить вас, если это так. Это не дозволено.
   Лицо Марсали стало красным в свете факела. Его выражение живо напомнило мне, как ее мать смотрела на меня, когда обнаружила в Лаллиброхе. Плечи Фергюса ощутимо тряслись, но от гнева или от смеха, я сказать не могла.
   Джейми подавил начинающийся беспорядок, твердо выйдя на середину и положив руки на плечи Фергюса и Марсали.
   - Этот мужчина, - произнес он, кивнув на Фергюса, - и эта женщина, - другой кивок на Марсали. - Пожените их, отец. Сейчас же. Пожалуйста, - добавил он, запоздало вспомнив о своих манерах, потом отступил на шаг и установил порядок среди аудитории, проведя по ней мрачным взглядом.
   - О, разумеется, разумеется, - сказал отец Фогден, слегка пошатываясь. - Разумеется, разумеется.
   Последовала длительная пауза, во время которой священник, прищурившись, рассматривал Марсали.
   - Имя, - произнес он неожиданно. - У меня должно быть имя. Без имени нельзя жениться. Так же как без члена. Нельзя жениться без имени, нельзя женится без ...
   - Марсали Джейн МакКимми Джойс! - громко произнесла Марсали, заглушая его.
   - Да, да, - поспешно сказал он. - Конечно. Марсали. Мар-са-ли. Именно так. Мар-са-ли, берешь ли ты этого мужчину - даже при том, что у него нет руки, а может и других частей тела, сейчас не видимых - в законные мужья? Чтобы жить с ним и беречь его с этого дня и ...
   Здесь он затих и уставился на одну из овец, которая трудолюбиво жевала полосатый шерстяной чулок.
   - Да!
   Отец Фогден, отвлекшись от овцы, моргнул. Он сделал безуспешную попытку задержать отрыжку и перевел пристальный взгляд ярко-синих глаз на Фергюса.
   - У тебя есть имя? И член?
   - Да, - ответил Фергюс, мудро избегая уточнений. - Фергюс.
   Священник немного нахмурился.
   - Фергюс? - произнес он. - Фергюс. Фергюс. Понятно. И это все? Больше имен нет? Имен должно быть больше.
   - Фергюс, - повторил Фергюс несколько напряженным голосом. Это было его единственное имя - за исключением его французского имени Клодель - которое ему дал Джейми в Париже двадцать лет назад. Но, естественно, у рожденного в борделе ублюдка не было фамилии, которую он мог дать жене.
   - Фрейзер, - произнес глубокий уверенный голос возле меня. Фергюс и Марсали удивленно оглянулись, и Джейми кивнул головой. Его глаза встретились с взглядом Фергюса. И он слегка улыбнулся.
   - Фергюс Клодель Фрейзер, - сказал он медленно и четко, глядя на Фергюса, приподняв бровь.
   Фергюс стоял, как пригвожденный к месту. Его рот приоткрылся, широко открытые глаза чернели в тусклом свете, словно ямы. Потом он кивнул головой, и его лицо вспыхнуло, как если бы он держал свечу, которую внезапно зажгли.
   - Фрейзер, - сказал он священнику хриплым голосом. Потом откашлялся. - Фергюс Клодель Фрейзер.
   Отец Фогден, откинув голову, глядел в небо, где над деревьями плыл полумесяц, держа в объятиях темный шар луны. Он опустил глаза и с мечтательным видом взглянул на Фергюса.
   - Что же, очень хорошо, - сказал он. - Не так ли?
   Мейтланд легонько ткнул священника в ребра и вернул его к осознанию своих обязанностей.
   - О! Хм. Хорошо. Муж и жена. Да, я объявляю вас мужем ... нет, не так. Вы не сказали, берете ли вы ее. У нее обе руки на месте, - добавил он услужливо.
   - Беру, - сказал Фергюс. Он выпустил руку Марсали, которую до сего момента держал в своей руке, и, торопливо порывшись в кармане, вытащил маленькое золотое кольцо. Он, должно быть, купил его в Шотландии, и держал его все это время, дожидаясь, когда брак будет благословлен. Не священником - Джейми.
   Берег затих, когда он надевал колечко ей на палец, и все взгляды были направлены на маленький золотой ободок и две головы, склоненные друг к другу - светлую и темную.
   Итак, она добилась своего. Пятнадцатилетняя девочка, имеющая в качестве оружия только свое упорство. "Я хочу его", - сказала она и продолжала повторять это, несмотря на возражения матери и доводы Джейми, на сомнения Фергюса и свой страх, несмотря на тысячи миль ностальгии, трудности, океанские штормы и кораблекрушение.
   Она подняла сияющее лицо и нашла свое отражение в глазах Фергюса. Я видела, как они смотрели друг на друга, и чувствовала, что слезы щиплют мне глаза.
   "Я хочу его". Я не сказала этого Джейми, когда мы венчались, я не хотела его тогда. Но я сказала это с тех пор три раза, два раза в момент выбора на Крейг-на-Дун и еще раз в Лаллиброхе.
   "Я хочу его". Я все еще хочу его, и ничто на свете не может стать между нами.
   Он глядел на меня, склонив голову. Я чувствовала тяжесть его пристального взгляда, темно-синего и нежного, как море на рассвете.
   - О чем ты думаешь, mo chridhe? - спросил он мягко.
   Я мигнула, убирая слезы, и улыбнулась ему. Его руки были большими и теплыми на моих плечах.
   - То, что я сказала три раза остается верным, - сказала я и, привстав на цыпочки, поцеловала его, а моряки закричали свои поздравления.
  
  ЧАСТЬ ДЕВЯТАЯ
  Неизвестные Миры
  53
  ГУАНО ЛЕТУЧИХ МЫШЕЙ
  
   Гуано летучих мышей в свежем виде представляет собой склизкую субстанцию черно-зеленого цвета, и светло-коричневый порошок в высушенном. В обоих состояниях оно испускает сильный, вышибающий слезы запах мускуса, аммиака и гниения.
   - Сколько этого вещества мы берем? - спросила я через ткань, прикрывающую мои нос и рот.
   - Десять тонн, - ответил Джейми, таким же приглушенным голосом. Мы стояли на верхней палубе, наблюдая, как рабы вкатывали по трапу тачки со зловонным гуано и ссыпали его в трюм.
   Крошечные частички вещества, поднятые ветром, заполнили воздух вокруг нас обманчиво красивым золотистым облаком, которое переливалось и мерцало в лучах вечернего солнца. Голые тела мужчин также были покрыты коричневым налетом; ручейки пота прокладывали по нему канавки, слезы стекали по лицу и груди, так что, разукрашенные черно-золотыми полосами, мужчины были похожи на каких-то экзотических зебр.
   Джейми вытер слезящиеся глаза, так как ветер повернул в нашу сторону.
   - Ты знаешь, как протягивают под килем, сассенах?
   - Нет, но если кандидатом будет Фергюс, я не прочь посмотреть. Как далеко до Ямайки?
   Именно Фергюс нашел для "Артемиды" этот груз в Бриджтауне. Перевезти десять тон гуано от Барбадоса до Ямайки для плантаций некоего мистера Грэя.
   Сам Фергюс с довольно смущенным видом наблюдал за погрузкой больших блоков высушенного гуано, которые из тачек сбрасывались в трюм. Марсали, которая никогда не находилась далеко от него, на этот раз отодвинулась как можно дальше к баку, где сидела на бочке с апельсинами, повязав на нижнюю часть лица красивый платок, купленный ей Фергюсом на рынке.
   - Предполагается, что мы просто торговцы, не так ли? - спорил Фергюс. - У нас есть пустой трюм. Кроме того, - добавил он в качестве решающего аргумента, - месье Грэй очень хорошо заплатит.
   - Как далеко, сассенах? - Джейми, прищурившись, смотрел на горизонт, словно надеялся, что из сверкающих вод вдруг появится земля. Чудесные иглы Уилоуби привели его в более или менее мореходное состояние, но все равно морские путешествия не вызывали в нем энтузиазма. - Уоррен говорит, три или четыре дня плавания, - сказал он со вздохом, - если погода будет хорошая.
   - Может быть, в море запах уменьшится, - предположила я с надеждой.
   - О, да, миледи, - заверил меня проходящий мимо Фергюс. - Владелец сказал мне, что запах сильно уменьшается, как только гуано вынимают из пещеры.
   Он полез вверх по вантам быстро, как обезьяна, несмотря на его крюк. Достигнув последней реи, Фергюс привязал на ее конец красный платок, что служило сигналом команде возвращаться на корабль, и скатился вниз, остановившись по дороге, чтобы обругать Пинг Ана, который сидел на нижнем салинге, обозревая ярко-желтыми глазами происходящее внизу.
   - Кажется, Фергюс проявляет личный интерес к грузу, - заметила я.
   - Да, он ведь мой партнер, - ответил Джейми. - Поскольку у него теперь есть жена, он должен думать, как содержать ее. А так как наше печатное дело пока приостановлено, он должен был найти нам груз. Он и Марсали имеют половину прибыли от него ... кроме приданого, которое я ей обещал, - добавил он, криво усмехнувшись, и я рассмеялась.
   - Ты знаешь, - сказала я, - мне действительно хотелось бы почитать письмо Марсали матери. Сначала Фергюс, потом отец Фогден и Мамачита, а теперь десять тон дерьма летучих мышей в качестве приданого.
   - Я не смогу появиться в Шотландии, как только Лаогера прочитает его, - сказал Джейми, но, тем не менее, улыбнулся. - Что ты думаешь делать с твоим новым приобретением?
   - Не напоминай мне, - ответила я, немного мрачно. - Где он?
   - Где-то внизу, - произнес Джейми, отвлеченный появлением человека, который шел по причалу в нашем направлении. - Мерфи накормил его, а Иннес подыщет место. Прошу прощения, сассенах, мне кажется, меня кто-то ищет.
   Он перепрыгнул через перила и спустился вниз по трапу, ловко обойдя раба, поднимающегося вверх с тачкой гуано.
   Я с интересом наблюдала, как он приветствовал мужчину в одежде преуспевающего плантатора с обветренным красным лицом, которое говорило о долгом пребывании на островах. Он протянул руку Джейми, которую тот крепко пожал. Джейми что-то сказал, и человек ответил; осторожное выражение на его лице сразу сменилось на приветливое.
   Возможно, этот визит явился результатом посещения Джейми масонской ложи в Бриджтауне, куда он, помня слова Джареда, направился сразу же после нашего прибытия в город. Он объявил себе членом братства и поговорил с мастером ложи, описав молодого Иэна и попросив раздобыть ему любые сведения о мальчике или судне "Ведьма". Мастер обещал передать его просьбу масонам, которые часто посещали невольничьи рынки и доки. При удаче этот визит явился следствием данного обещания.
   Я с нетерпением наблюдала, как плантатор достал из кармана бумагу, которую развернул и показал Джейми, что-то поясняя при этом. Лицо Джейми выражало внимание; его рыжие брови почти сошлись на переносице, но в нем не было ни радости, ни разочарования. Возможно, новости вообще не касались Иэна. После вчерашнего посещения невольничьего рынка я начинала сомневаться в успехе нашего предприятия.
  
   Лоренс, Фергюс, Марсали и я пошли на невольничий рынок в сопровождении Мерфи, когда Джейми отправился к мастеру ложи. Рынок располагался возле доков в конце пыльной дороги, вдоль которой располагались многочисленные продавцы фруктов и кофе, вяленой рыбы и кокосов, ямса и жучков кошенили147 в закупоренных стеклянных бутылочках.
   Мерфи, с его страстью к порядку и пристойности, вынудил Фергюса купить для меня и Марсали зонтики у придорожного продавца.
   - Все белые женщины в Бриджтауне носят зонтики от солнца, - твердо сказала он, пытаясь вручить мне один из них.
   - Мне не нужен зонтик, - нетерпеливо сказала я, не понимая, как можно говорить о таких пустяках, как цвет моего лица, когда мы могли скоро найти Иэна. - Солнце вовсе не горячее. Идемте!
   Шокированный Мерфи с негодованием смотрел на меня.
   - Вы хотите, чтобы все решили, что вы не настолько респектабельны, чтобы не заботиться о своей коже?
   - Я не планирую здесь жить, - ответила я едко. - И мне все равно, что обо мне подумают.
   Не останавливаясь, чтобы продолжить спор, я пошла по дороге к отдаленному шуму, решив, что там находится невольничий рынок.
   - Ваше лицо ... покраснеет! - пропыхтел раздраженный Мерфи, ковыляя рядом со мной и пытаясь раскрыть зонтик.
   - О, надо же, какой ужас! - рявкнула я. Мои нервы были напряжены в ожидании того, что мы могли найти. - Хорошо, давайте сюда эту чертову вещь!
   Я выхватила зонтик из рук Мерфи, раскрыла и положила на плечо, с раздражением крутанув его ручкой.
   Однако через несколько минут я была рада настойчивости Мерфи. Хотя дорога находилась в тени высоких пальмам и цекропий, сам рынок представлял собой большую, выложенную камнем, площадь без всякой надежды на тень, кроме грязных открытых кабин, покрытых оловом или пальмовыми листьями, в которых покупатели и продавцы иногда прятались от солнца. Сами рабы содержались в открытых загонах по сторонам площади, открытые всем стихиям.
   Солнце яростно пылало, а блики от светлых камней на площади слепили глаза. Я мигнула, сморгнув слезу, и торопливо пристроила зонтик над головой.
   Закрывшись от ослепительного света, я смогла увидеть великое множество практически голых тел всевозможных оттенков от бледного кофе с молоком до глубокого иссиня-черного цвета. Яркие разнообразные цвета сияли в тех местах, где толпились плантаторы и их слуги, собравшиеся посмотреть товар.
   Зловоние было ужасающим даже для привыкших к вони Эдинбурга и смраду межпалубного отсека на "Порпосе". Кучи человеческих экскрементов, облепленных мухами, были навалены в углах загонов, издавая резкий маслянистый запах, но хуже был отвратительно интимный запах голой горячей плоти, поджаривающейся на солнце.
   - Иисус, - пробормотал Фергюс, с неодобрением осматриваясь вокруг. - Это хуже трущоб на Монмартре.
   Марсали ничего не сказала, но придвинулась к нему ближе; ноздри ее носа побелели.
   Лоренс был более спокоен; как я полагала, он уже познакомился с подобными рынками во время своих исследований в Вест-Индии.
   - Белые рабы в том конце, - сказал он, указывая на дальнюю сторону площади. - Пойдемте, поспрашиваем о проданных недавно молодых людях.
   Он положил свою большую квадратную ладонь на мою спину и, мягко подталкивая, направил меня сквозь толпу.
   На краю площади на корточках сидела старая черная женщина, перед ней на огне стояла маленькая жаровня. Когда мы приблизились, к ней подошла небольшая группа людей: плантатор и двое мужчин в грубых хлопковых рубашках, очевидно слуги. Один из них держал за руку только что купленную рабыню, а двух маленьких девочек, одетых лишь в набедренные повязки, вел на веревке, которая была завязана ни их шеи.
   Плантатор наклонился и вручил старухе монету. Она повернулась, взяла несколько коротких латунных стерженьков, лежащих на земле позади нее, и показала их мужчине. Он мгновение изучал их, потом выбрал два и выпрямился. Он вручил стерженьки слуге, который затолкал их одним концом в жаровню.
   Другой слуга встал позади девочки и крепко схватил ее руки. Первый мужчина вытянул стержни и прижал оба клейма к ее правой груди. Она громко завопила высоким голосом, так что несколько голов поблизости обернулись на ее крик. Потом клейма были убраны, и на ее груди остались буквы, черные на влажной розовой плоти.
   Я замерла при виде этой экзекуции. Не заметив, что я остановилась, мои товарищи ушли дальше. Опомнившись, я стала оглядываться в поисках Лоренса или Фергюса. Мне никогда не составляло труда отыскать Джейми в любой толпе; его яркая голова возвышалась над всеми. Но Фергюс был невысоким человеком, Мерфи тоже, а Лоренс был среднего роста. Даже желтый зонтик Марсали затерялся среди множества зонтов.
   Я с дрожью отвернулась от жаровни, слыша крики и плач позади меня, но не стала оглядываться. Я торопливо прошла мимо нескольких кабин, пока не натолкнулась на толпу.
   Мужчины и женщины, преградившие мне путь, слушали продавца, рекламировавшего однорукого раба, который стоял рядом с ним совершенно голый, чтобы все могли его осмотреть. Он был короткого роста, но ширококостный, с массивными бедрами и сильной грудью. Одна рука была грубо ампутирована выше локтя, и с конца обрубка капал пот.
   - Не годится для работы в поле, это правда, - согласился продавец. - Но вполне годится для размножения. Посмотрите на его ноги!
   Он постучал ротанговой тростью по икрам мужчины и усмехнулся в толпу.
   - Вы даете гарантию, что он производитель, - сказал стоящий рядом со мной мужчина голосом, полным скепсиса. - У меня был жеребец три года назад, огромный, как мул, но не смог сделать ни одного жеребенка.
   Толпа захихикала, а продавец притворился оскорбленным.
   - Гарантии? - сказал он и театрально провел рукой по челюсти, собирая масляный пот в ладонь. - Смотрите сами, о, вы неверующие!
   Немного согнувшись, он схватил пенис раба и стал энергично его массажировать.
   Раб удивленно крякнул и попытался отодвинуться, но был остановлен помощником продавца, который крепко схватил его за единственную руку. Из толпы раздался смех и несколько разрозненных приветствий, когда мягкая черная плоть затвердела и стала подниматься.
   Внутри меня что-то сломалось; я отчетливо услышала это. Взбешенная рынком, клеймением, наготой, грубыми разговорами и пренебрежительными оскорблениями, взбешенная более всего моим собственным присутствием здесь, я не успела подумать, что я делаю. Я чувствовала себя удивительно отстраненной, словно наблюдала за собой со стороны.
   - Прекратите! - сказал я очень громко, едва узнавая свой голос. Продавец удивленно взглянул на меня и вкрадчиво улыбнулся. Он смотрел мне прямо в глаза хитрым знающим взглядом.
   - Хороший племенной бык, мэм, - сказал он. - С гарантией, как вы сами видите.
   Я сложила свой зонтик и со всей силы ткнула им в его толстый живот. Он дернулся назад, выпучив глаза от удивления. Я занесла зонтик и стукнула его по голове, потом сильно пнула по ноге.
   Где-то глубоко внутри я сознавала, что мое вмешательство не приведет ни к чему хорошему. И все же я не могла молча соглашаться с происходящим. Не из-за клейменных девочек, не из-за этого мужчины - я сделала это ради себя.
   Вокруг меня было много шума, чьи-то руки тащили меня от продавца. Тот, вполне оправившись от первоначального шока, злобно усмехнулся мне и, размахнувшись, сильно ударил раба в лицо.
   Я оглянулась в поисках поддержки и увидела Фергюса, который с искаженным от ярости лицом пробивался к продавцу. Раздался крик и несколько человек обернулись в его сторону. Люди начали метаться. Кто-то толкнул меня, и я с размаху уселась на камни.
   Сквозь поднятую пыль на расстоянии шести футов от меня я увидела Мерфи. С решительным выражением на широком красном лице он согнулся, отстегнул свою деревянную ногу и, сделав изящный прыжок, с изрядной силой обрушил ее на голову продавца. Мужчина зашатался и упал, толпа отпрянула назад, убираясь с его дороги.
   Фергюс, сбитый с толку исчезновением добычи из его поля зрения, остановился, яростно оглядываясь вокруг. Лоренс, темный и мрачный, проталкивался с другого направления, держа руку на ноже, который висел на поясе.
   Я сидела на земле, и меня трясло. Я больше не чувствовала себя отстраненно. Я чувствовала себя разбитой и испуганной, понимая, что только что совершила безумный поступок, который, вероятно, приведет к тому, что Фергюс, Лоренс и Мерфи будут ужасно избиты, если не хуже.
   И потом появился Джейми.
   - Вставай, сассенах, - сказал он спокойно и подал мне руку. Я поднялась с трясущимися ногами и увидела длинные усы Реберна сбоку от него, а сзади МакЛеода, и поняла, что с ним были шотландцы. Колени мои подогнулись, но руки Джейми поддержали меня.
   - Сделай же что-нибудь, - сказала я задушенным голосом ему в грудь. - Пожалуйста, сделай что-нибудь.
  
   И он сделал. С обычным присутствием духа он сделал единственно возможное, что утихомирило толпу и предотвратило вред, который мог вызвать мой поступок. Он купил однорукого мужчину. И таким образом, по иронии судьбы я стала потрясенной владелицей настоящего гвинейского раба, однорукого, но пышущего здоровьем и с гарантией его мужских способностей.
   Я вздохнула, пытаясь не думать о человеке, который сейчас, по-видимому, находился где-то под моими ногами, накормленный и - я надеялась - одетый. Бумаги о собственности, которых я отказалась даже коснуться, поведали, что он был чистокровным негром из народности йоруба с Золотого берега, и что его продал французский плантатор с Барбуды, что он был одноруким, имел клеймо на левом плече в виде геральдической лилии и буквы "А" и звался Темерером, что переводится как смелый. Бумаги, однако, не поведали, что, во имя всех святых, я должна с ним делать.
   Джейми закончил просматривать документы, которые принес масон. Насколько я могла видеть с палубы, они совершенно походили на те, которые я получила вместе с Темерером. Он вернул их с благодарственным поклоном и несколько пасмурным выражением на лице. Мужчины обменялись еще несколькими фразами и расстались, пожав друг другу руки.
   - Все на борту? - спросил Джейми, ступая на борт. Легкий бриз трепал темно-синюю ленту, которой был повязан толстый хвост его волос.
   - Да, сэр, - ответил мистер Уоррен с небрежным кивком головы, который на торговом судне использовался в качестве салюта. - Мы поднимаем паруса?
   - Да, будьте так добры, мистер Уоррен.
   Слегка поклонившись, Джейми прошел мимо него и встал рядом со мной.
   - Нет, - сказал он тихо. Его лицо было спокойно, но я чувствовала его глубокое разочарование. Разговор, случившийся за день до этого, с двумя мужчинами, которые занимались на невольничьем рынке контрактами белых рабов, тоже ничего не дал. До последней минуты масонский плантатор оставался нашей единственной надеждой.
   У меня не было никаких ободряющих слов. Я просто положила свою руку на его ладонь, лежащую на перилах, и легонько пожала ее. Джейми посмотрел вниз на меня и слабо улыбнулся. Он глубоко вздохнул и повел плечами, поправляя на них сюртук.
   - Но я все-таки кое-что узнал. Этот человек - мистер Вильерс, которому принадлежит большая сахарная плантация, и три дня назад он купил шестерых рабов с "Ведьмы", но не один из них не является Иэном.
   - Три дня? - удивилась я. - Но "Ведьма" ушла с Гаити больше двух недель назад!
   Он кивнул, потирая щеку. Он недавно побрился, и его кожа сияла свежим румянцем над белоснежным полотном рубашки.
   - Да. И она прибыла сюда в среду, пять дней назад.
   - То есть она заходила еще куда-то, прежде чем прибыть в Барбадос! Мы знаем куда?
   Он покачал головой.
   - Вильерс не знает. Он сказал, что разговаривал с капитаном "Ведьмы", и тот явно скрывал, где был и что делал. Вильерс и не интересовался особо, зная, что "Ведьма" имеет репутацию грязного судна.
   - Все же, - он слегка просветлел лицом, - Вильерс показал мне документы на рабов, которых он купил. Ты видела документы на своего раба?
   - Я хочу, чтобы ты не называл его так, - сказала я. - Но да, я видела. А те документы такие же?
   - Не совсем. В трех бумагах вообще не говорится о предыдущих владельцах, хотя Вильерс считает, что вряд ли они только что прибыли из Африки; все они немного говорят по-английски. В одном документе был вписан один владелец, но имя было стерто, и я не смог прочитать его. В двух других миссис Абернати, Роуз-холл, Ямайка, записана, как предыдущий владелец.
   - Ямайка? Как далеко...
   - Не знаю, - прервал он, - но мистер Уоррен знает. Может быть, нам повезет. В любом случае, нам нужно на Ямайку, хотя бы для того, чтобы избавиться от нашего груза прежде, чем мы все умрем от зловония.
   Он сморщил свой длинный нос, и я рассмеялась.
   - Ты похож на муравьеда, когда так делаешь, - сказала я ему.
   Попытка отвлечь его была удачной, уголки его широкого рта немного поднялись вверх.
   - О, да? Эта тварь ест муравьев, не так ли? - он приложил все усилия, чтобы ответить на шутку. Отвернувшись от барбадосского порта, он прислонился к перилам и улыбнулся мне. - Я не думаю, что они очень питательные.
   - Ну, полагаю, он ест очень много муравьев. Они не могут быть хуже хаггиса, в конце концов, - я вдохнула прежде, чем продолжить, и закашлялась. - Боже, что это?
   "Артемида" к этому времени вышла от грузового причала в гавань. Когда мы попали под ветер, он принес очень сильный острый запах - более низкую и более зловещую ноту в обонятельной симфонии порта, состоящей из запаха мертвых моллюсков, мокрого дерева, рыбы, гниющих морских водорослей и теплого дыхания тропической растительности на берегу.
   Я прижала носовой платок, закрывая нос и рот.
   - Что это?
   - Мы проходим мимо горящей земли, мэм, в конце рынка рабов, - сказал Мейтланд, услышав мой вопрос. Он указал на берег, где перья дыма поднимались из-за зарослей восковницы. - Там жгут тела рабов, которые не перенесли путешествие из Африки, - объяснил он. - Сначала выгружают живой товар, потом, когда судно моется, тела выносят и бросают в костер, чтобы болезнь на распространилась на город.
   Я посмотрела на Джейми и увидела на его лице такой же страх, какой ощутила сама.
   - Как часто жгут тела? - спросила я. - Каждый день?
   - Не знаю, мэм, но не думаю, что каждый день. Возможно, раз в неделю, - Мейтланд пожал плечами и вернулся к своим обязанностям.
   - Мы должны посмотреть, - произнесла я. Даже для собственных ушей мой голос прозвучал странно, такой спокойный и ясный. Однако ни спокойствия, ни ясности не было в моей душе.
   Джейми сильно побледнел. Он обернулся, уставившись на густой белый столб дыма, поднимающийся из-за пальм.
   Потом он сильно сжал челюсти.
   - Да, - сказал он коротко и повернулся, чтобы приказать Уоррену разворачиваться.
  
   Человек, поддерживающий огонь, высохшее маленькое существо неразличимого пола и национальности, шумно протестовал против присутствия здесь леди, но Джейми резко оттолкнул его в сторону. Он не пытался отговорить меня, он не поворачивался посмотреть, следую ли я за ним; он просто знал, что я не оставлю его одного.
   Это была небольшая площадка, скрытая за деревьями, с маленьким удобным причалом на реке. Черные просмоленные бочки и горки сухих дров лежали, словно мрачные глыбы среди бриллиантовой зелени папоротников и карликовых цезальпиний. Справа был сооружен громадный костер, где на платформе из бревен лежали тела, политый смолой.
   Костер только что разгорелся с одной стороны, в других его местах плясали лишь маленькие язычки пламени. Дым покрывал тела, колеблясь над ними толстой завесой, что придавало раскинутым конечностям страшную иллюзию движения.
   Джейми остановился, уставившись на кучу. Потом он вспрыгнул на платформу, не обращая внимания на дым и огонь, и стал рыться в ужасных останках, отбрасывая тела.
   Рядом со мной лежала маленькая кучка серого пепла и кусочки чистых белых костей. На ее вершине лежал череп, хрупкий и прекрасный, как яичная скорлупа.
   - Очень хорошо для урожая, - измазанное в саже существо, поддерживающее огонь, подошло ко мне, предлагая свои пояснения, очевидно, в надежде на награду. Он - или она - указал на пепел. - Пойдет на удобрение, будет хорошо-хорошо расти.
   - Нет, спасибо, - слабо сказала я. Дым на мгновение закрыл фигуру Джейми, и у меня возникло жуткое чувство, что он упал в огонь. Ужасный запах жареного мяса поднялся в воздухе, и меня затошнило.
   - Джейми! - позвала я. - Джейми!
   Он не отвечал, но я услышала глубокий мучительный кашель из центра костра. Спустя несколько долгих мгновений завеса дыма рассеялась, и Джейми, задыхаясь и шатаясь, выскочил из огня.
   Он остановился возле платформы и наклонился, выкашливая легкие. Он был покрыт масляной сажей, его руки и одежда были в смоле. Он также ослеп от дыма, слезы текли по его щекам, прокладывая ручейки в саже.
   Я бросила несколько монет существу и, взяв, Джейми за руку вывела его, слепого и задыхающегося, из долины смерти. Под пальмами он упал на колени, и его вырвало.
   - Не трогай меня, - с трудом произнес он, когда я попыталась помочь ему. Он блевал долго и сильно, и когда, наконец, рвота прекратилась, он, пошатываясь, медленно встал
   - Не трогай меня, - сказал он снова. Его голос, грубый от дыма и рвоты, показался мне голосом незнакомца.
   Он подошел к краю причала, сбросил ботинки и сюртук, и в оставшейся одежде нырнул в воду. Я подождала немного, потом наклонилась и подобрала вещи, держа их на вытянутой руке. Во внутреннем кармане кафтана я заметила небольшой прямоугольник фотографий Брианны.
   Я ждала, пока он не вынырнул из воды. Смоляные пятна остались, но большая часть сажи и запах исчезли. Он сел на причал, подогнув колени и опустив на них голову, и тяжело дышал. Любопытные лица маячили над перилами "Артемиды".
   Не зная, что делать, я положила руку на его плечо. Не поднимая головы, он протянул свою руку и схватил мою ладонь.
   - Его там не было, - сказал он глухим хриплым голосом незнакомца.
   Бриз посвежел, шевеля пряди мокрых волос, лежащих на его плечах. Я оглянулась назад, столб дыма, поднимающийся над маленькой долиной, стал черным. Потом столб наклонился, и облако дыма, гонимое ветром, поплыло к морю; пепел сгоревших рабов возвращался назад в Африку.
  
  54
  "НЕИСТОВЫЙ ПИРАТ"
  
   - Я не могу никем владеть, Джейми, - сказала я, в смятении глядя на бумаги, лежащие передо мной. - Я просто не могу. Это неправильно.
   - Я согласен с тобой, сассенах. Но что нам делать с этим парнем?
   Джейми сел на койку возле меня и, нахмурившись, провел по волосам.
   - Мы можем освободить его - это кажется правильным - и все же, если мы освободим его, как он будет жить? - Он наклонился и стал читать документы. - Он немного говорит по-французски и по-английски, но у него нет никакой профессии. Если мы освободим его и даже дадим немного денег, разве он сможет прожить самостоятельно?
   Я задумчиво грызла один из сырных рулетов Мерфи. Он был вкусный, но запах сыра смешивался с запахом горящего в лампе масла, и все перебивала вездесущая вонь гуано.
   - Я не знаю, - сказала я. - Лоренс говорил, что на Гаити есть много свободных негров. Много креолов и людей смешанных рас, которые имеют свой собственный бизнес. На Ямайке, может быть, тоже?
   Он покачал головой и взял рулет с тарелки.
   - Я так не думаю. Да, есть свободные негры, которые сами зарабатывают себе на жизнь, но они имеют профессию - швеи, рыбаки и все такое. Я немного поговорил с Темерером. Он резал тростник, пока не потерял руку, и не умеет делать ничего другого.
   Я отложила едва надкушенный рулет и с несчастным видом уставилась на бумаги. Одна только мысль иметь раба пугала меня и вызывала отвращение, а теперь я еще начала осознавать, что избавиться от ответственности не так уж просто
   Мужчина был захвачен на побережье Гвинеи пять лет назад. Мой первоначальный импульс вернуть его домой вряд ли был разумным. Даже если бы мы нашли судно до Африки, которое взяло бы его на борт в качестве пассажира, существовала большая вероятность, что его снова превратят в раба или на этом судне, или на любом другом в каком-нибудь африканском порту.
   Путешествуя один, однорукий и невежественный, он остался бы без всякой защиты. И даже если он каким-то чудом избежит европейских и африканских работорговцев, нет никакого шанса, что он сможет найти путь к своей деревне. А если он найдет свою деревню, любезно пояснил мне Лоренс, то, скорее всего, его убьют или прогонят, так как соплеменники посчитают его нечистым духом.
   - Я не думаю, что ты согласишься продать его? - деликатно намекнул Джейми и приподнял бровь. - Кому-нибудь, кто будет относиться к нему по-хорошему.
   Я потерла двумя пальцами между бровями, пытаясь успокоить усиливающуюся головную боль.
   - Не думаю, что это лучший выход, - запротестовала я. - Мы не знаем, что новые владельцы сделают с ним.
   Джейми вздохнул. Он провел большую часть дня, лазая с Фергюсом по темным, дурно пахнущим трюмам, делая ревизию грузов перед приходом на Ямайку. И он сильно устал.
   - Да, понятно, - сказал он. - Но и освободить его, чтобы он голодал, нехорошо.
   - Да.
   Я сопротивлялась малодушному желанию поскорее избавиться от однорукого раба. Для меня было бы намного легче продать его, но не для него.
   Джейми поднялся с кровати и потянулся, потом наклонился и поцеловал меня в лоб.
   - Не беспокойся, сассенах. Я поговорю с управляющим на плантации Джареда. Возможно, у него найдется занятие для этого человека или ...
   Громкий крик сверху прервал его.
   - Эй, на судне! Живее внизу! По левому борту!
   Крик впередсмотрящего был тревожен, моряки бросились на палубу, крича и топоча ногами. Потом стало еще более шумно, "Артемида" дернулась и задрожала, вынося паруса на ветер148.
   - Что, во имя Бога ... - начал Джейми. Его слова утонули в громком треске, пол в каюте накренился, и он с широко распахнутыми от страха глазами упал набок. Табурет выскользнул из-под меня, сбросив меня на пол. Масляная лампа выпала из держателя, но к счастью погасла еще в полете, и наступила темнота.
   - Сассенах, с тобой все в порядке? - голос Джейми, резкий от беспокойства, прозвучал рядом.
   - Да, - ответила я, выбираясь из-под стола. - Как ты? Что случилось? Кто-то нас ударил?
   Не ответив ни на один мой вопрос, Джейми подскочил к двери и открыл ее. Крики и звуки ударов послышались с палубы, перемежаемые хлопками выстрелов.
   - Пираты, - сказал он коротко. - Нас взяли на абордаж
   Мои глаза привыкли к сумраку, и я увидела, как он метнулся к столу, доставая пистолет. Он также выхватил из-под подушки кинжал и бросился к двери, отдавая на ходу распоряжения.
   - Возьми Марсали, сассенах, и спуститесь вниз. Идите в кормовой трюм, как можно дальше, туда, где блоки гуано. Спрячьтесь за ними и не выходите.
   И он исчез.
   Я потратила некоторое время на поиски в буфете сафьяновой коробки, которую мне дала мать Хильдегарда, когда мы последний раз встречались в Париже. Скальпель не самое лучшее оружие против пиратов, но я буду чувствовать себя уверенней с оружием в руках, каким бы маленьким оно не было.
   - Мама Клэр? - раздался от двери высокий и испуганный голос Марсали.
   - Я здесь, - ответила я. Я уловила в темноте светлое пятно ее хлопкового платья и сунула ей в руку костяной нож для бумаг. - Вот возьми на всякий случай. Идем, нам нужно спуститься в трюм.
   С ножом для ампутации в одной руке и набором скальпелей в другой я повела девушку в кормовой трюм. Над нами на палубе стучали сапоги; крики и проклятия раздавались в ночи, и на эти звуки накладывался ужасный стонущий скрип, который, как я поняла, вызывался трением шпангоутов наших сцепленных кораблей.
   В трюме было темно, как в смоляной бочке, и в воздухе висела пыль. Кашляя, мы медленно пробирались вглубь.
   - Кто они? - спросила Марсали. Голос ее звучал приглушенно, эхо ослаблялось блоками гуано, сложенными вокруг нас. - Пираты?
   - Думаю, да.
   Лоренс предупреждал нас, что Карибское море является охотничьем угодьем для пиратских люггеров, но мы не ожидали неприятностей, поскольку наш груз не имел особой цены.
   - Похоже, они не обладают чувствительным нюхом.
   - А?
   - Неважно, - сказала я. - Давай присядем. Мы ничего не можем сделать, только ждать.
   Ждать, когда мужчины дрались, было одной из самых трудных вещей в жизни, но в данном случае никакой альтернативы не было.
   Здесь внизу звуки сражения ослабли до отдаленного шума, и только скрежещущий стон шпангоутов разносился эхом по всему судну.
   - О, Боже, Фергюс, - шептала Марсали наполненным тревогой голосом. - Пресвятая дева, спаси его!
   Я повторяла молитву про себя, думая о Джейми, сражающемся наверху. Я перекрестилась в темноте, коснувшись места между бровями, которое он поцеловал за несколько минут до этого, боясь думать, что это, может быть, его последнее прикосновение ко мне.
   Внезапно вверху раздался взрыв, от которого затряслись шпангоуты, на которых мы сидели.
   - Они взрывают судно! - Марсали в ужасе вскочила на ноги. - Они утопят нас! Нам нужно выходить! Мы утонем!
   - Подожди! - крикнула я. - Это только пушка!
   Но она не слышала меня, бросившись с паническими криками между блоками гуано.
   - Марсали! Вернись!
   В трюме было темно, я сделала несколько шагов, пытаясь определить ее нахождение по звукам. Но блоки скрывали ее движение. Потом сверху раздался второй взрыв, и сразу же следом третий. Пыль от сотрясений стала еще гуще, и я задыхалась, обливаясь слезами.
   Я вытерла глаза рукавом и моргнула. Нет, это было не мое воображение, в трюме был свет, освещающий край ближайшего блока.
   - Марсали! - позвала я. - Ты где?
   Ответом мне был испуганный вопль со стороны света. Я обежала блок, проскочила между двумя другими и очутилась перед лестницей, где увидела Марсали в тисках большого полуголого человека.
   Он был чрезвычайно тучен, пласты жира были украшены татуировками, на шее висело ожерелье из монет и пуговиц. Марсали стукнула его по лицу, и он сердито дернул головой.
   Тут он заметил меня, и его глаза расширились. У него было широкое плоское лицо и просмоленный черный пучок волос на голове. Он злобно усмехнулся мне, показав нехватку многих зубов, и что-то нечленораздельно произнес, очевидно, по-испански.
   - Отпусти ее! - громко сказала я. - Basta, cabr?n!149
   Это было все, что я смогла вспомнить по-испански. По-видимому, ему это показалось забавным, поскольку он еще шире улыбнулся и, отпустив Марсали, повернулся ко мне. Я швырнула в него один из скальпелей.
   Скальпель отскочил от его головы, и испуганный пират быстро пригнулся. Марсали бросилась вверх по лестнице мимо него.
   Пират некоторое время колебался между нами, потом повернулся к лестнице и помчался вверх с проворством, удивительным для его комплекции, перепрыгивая за раз через несколько перекладин. Он поймал Марсали за ногу, когда она собиралась вылезти из люка, и она закричала.
   Задыхаясь и ругаясь, я подбежала к лестнице, влезла на нее и что было сил всадила нож для ампутации в ногу пирата. Тот издал пронзительный поросячий визг. Что-то пролетело мимо моей головы, и мое лицо забрызгало горячей кровью.
   От неожиданности я слетела с лестницы и уставилась на пол, инстинктивно пытаясь разглядеть, что упало. Оказалось, это был маленький коричневый палец ноги с черным от грязи ногтем.
   Мужчина с глухим стуком, от которого задрожал пол, свалился рядом со мной и бросился на меня. Я уклонилась, но он поймал меня за рукав. Я выдернула его, разрывая ткань, и ткнула пирата в лицо ножом.
   Удивленно дернувшись, он поскользнулся на своей крови и упал. Я вскочила на лестницу и стала быстро подниматься, бросив нож.
   Он быстро догнал меня и схватил за низ юбки, но я дернула ее и вытащила, потом выскочила из люка с горящими от пыли легкими. Мужчина что-то кричал на незнакомом языке. Какая-то часть моего сознания, не занятая проблемой выживания, размышляла, не был ли язык португальским.
   На палубе стоял густой пороховой дым, мужчин дрались маленькими группками, крича и ругаясь.
   У меня не было времени оглядеться. Как только сзади раздался хриплый рев, я вскочила на перила и зашаталась, пытаясь сохранить равновесие на узкой деревянной полоске. Море подо мной вращалось в черном головокружительном водовороте. Я прыгнула на ванты и стала подниматься вверх.
   И сразу же поняла, что это было ошибкой. Он был моряком, а я нет. И при этом ему не мешали длинные юбки. Веревки дергались в моих руках, колеблясь под его весом, когда он поднимался за мной по перекладинам.
   Он двигался с внутренней стороны вант, словно гиббон, тогда как я более медленно поднималась по их внешней стороне. Он настиг меня и плюнул мне в лицо. Подгоняемая отчаянием, я продолжала карабкаться вверх. Он двигался вровень со мной, шипя что-то со злобной усмешкой. Не важно, на каком языке он говорил, значение его слов было совершенно ясно. Вися на одной руке, он вытащил из-за пояса мачете и ткнул лезвием в меня, промахнувшись совсем немного.
   Я была слишком напугана, чтобы кричать. Некуда было бежать, ничего нельзя было сделать. Я сильно зажмурилась и только надеялась, что все произойдет быстро.
   Раздался удар, вскрик и сильный запах рыбы.
   Я открыла глаза. Пирата не было. Пинг Ан сидел на салинге в трех футах от меня, сердито распушив гребень и раскрыв крылья, чтобы сохранить равновесие.
   - Гва! - сказал он раздраженно. Он уставился на меня желтым, как бусинка, глазом и угрожающе защелкал клювом. Пинг Ан ненавидел шум и суету. Очевидно, он также не любил португальских пиратов.
   Перед моими глазами плавали пятна, а голова слегка кружилась. Сотрясаясь, я некоторое время цеплялась за веревки, потом решила спускаться. Шум подо мной стал тише, и тон криков изменился. Что-то случилось, подумала я, по-видимому, все закончилось.
   Потом послышались новые звуки, хлопанье парусов и протяжный скрежет, сопровождаемый сильной дрожью, от которой веревка в моих руках запела. Пиратское судно уходило. Я увидела, как его мачты и такелаж стали отодвигаться от борта "Артемиды", черные на фоне серебряного карибского неба. Очень медленно я стала спускаться.
   Внизу уже горели фонари. Налет черного пороха покрывал всю палубу, и тут и там лежали тела. Я быстро пробежала по ним глазами, ища рыжие волосы. Я нашла их, и сердце мое подпрыгнуло.
   Джейми сидел на бочонке возле штурвала, запрокинув голову и закрыв глаза, на лбу у него лежала тряпка, а в руке была кружка с виски. Мистер Уилоуби стоял рядом на коленях, оказывая первую помощь - в форме еще большего количества виски - Вилли МакЛеоду, который сидел, прислонившись к фок-мачте, и выглядел очень больным.
   Я вся дрожала от напряжения и реакции на произошедшее. Голова немного кружилась, и меня бил озноб. "Шок, - предположила я, - и неудивительно". Мне бы тоже не помешало немного виски.
   Я схватила тонкий линь и съехала по нему на палубу, не заботясь о том, что содрала кожу на ладонях. Я потела и мерзла одновременно, а волосы на шее неприятно кололись.
   Я неуклюже с громким стуком приземлилась, и Джейми тут же выпрямился и открыл глаза. Выражение облегчения в его глазах заставило меня броситься к нему, и я почувствовала себя лучше, ощутив теплую и твердую плоть его плеча под своими руками.
   - С тобой все в порядке? - спросила я, наклонившись, чтобы его осмотреть.
   - Да, это просто крошечная царапина, - сказал он, улыбаясь мне. Среди волос надо лбом была небольшая рана, нанесенная очевидно рукояткой пистолета, но кровь уже свернулась. Однако на груди его рубашки и на рукавах были темные пятна крови.
   Кровь уже почти впиталась, но была яркой и свежей.
   - Джейми! - я схватила его за плечо, мой взор помутился. - Ты не в порядке ... смотри, у тебя кровь!
   Мои руки и ноги оцепенели, и я смутно почувствовала, что он схватил меня за руки, в тревоге вскочив с бочонка. Последнее, что я увидела, было побелевшее, даже под загаром, лицо Джейми.
   - Боже мой! - произнес его испуганный голос из вращающейся тьмы. - Это не моя кровь, сассенах, это твоя!
  
   - Я не собираюсь умирать, - сказала я раздраженно, - разве только от теплового удара. Сними с меня эти проклятые одеяла!
   Марсали, которая слезливо умоляла меня не умирать, почувствовала большое облегчение от моей вспышки. Она перестала плакать и с надеждой захлюпала носом, но не сделала ни движения, чтобы снять с меня что-либо из кучи плащей, пальто и одеял, в которые я была укутана.
   - О, я не могу это сделать, мама Клэр, - сказала она. - Па говорит, что вы должны согреться.
   - Согреться? Да я же сварюсь заживо!
   Я находилась в капитанской каюте, и даже с широко открытыми окнами воздух в ней был горячим от солнца и едким от аромата нашего груза.
   Я попыталась выкарабкаться из моих оберток, но смогла сдвинуться только на несколько дюймов, когда боль пронзила мою правую руку. Мир потемнел, и маленькие яркие вспышки закружились перед моими глазами.
   - Не шевелись, - донесся до меня строгий шотландский голос сквозь пелену боли. Рука обхватила меня за плечи, а большая ладонь поддержала голову. - Вот так, хорошо, откинься назад на мою руку. Теперь лучше, сассенах?
   - Нет, - сказала я, смотря на цветные завихрения перед моими глазами. - Меня сейчас вырвет.
   И меня вырвало, это был ужасный процесс, острые ножи втыкались в мою правую руку при каждом спазме.
   - Иисус Рузвельт Христос, - произнесла я, наконец, задыхаясь.
   - Все, конец? - Джейми осторожно положил меня на кровать и опустил мою голову на подушку.
   - Если ты имеешь в виду, умерла ли я, то, к сожалению, нет.
   Я приоткрыла один глаз. Он стоял на коленях возле моей кровати, выглядя не лучше пирата с грязной повязкой на голове и все еще в запачканной кровью рубашке.
   Его изображение не расплывалось и каюта тоже, так что я осторожно открыла и второй глаз. Он слабо улыбнулся мне.
   - Нет, ты не умерла. Фергюс будет страшно рад.
   Как если бы услышав его, Фергюс с тревожным видом сунул голову в каюту. Увидев, что я проснулась, он просиял своей великолепной улыбкой и исчез. Я услышал его голос наверху, громко сообщающей команде, что я выжила. К моему глубокому смущению новость была встречена громкими радостными криками.
   - Что случилось? - спросила я.
   - Что случилось?
   Джейми, наливающий в чашку воду, посмотрел на меня. Он стал на колени возле моей постели, фыркнул и поднял мою голову, давая мне попить.
   - Что случилось, она говорит! Да, действительно, что же? Я сказал тебе оставаться с Марсали внизу, и следующее, что я вижу, ты сваливаешься на меня с неба вся залитая кровью!
   Он наклонился и впился в меня взглядом. Достаточно внушительный, чтобы произвести впечатление, будучи чисто выбритым и невредимым, сейчас на расстоянии шести дюймов с щетиной на лице и перепачканный кровью, он выглядел просто свирепым. Я быстро закрыла глаза.
   - Смотри на меня! - сказал он властно, и я открыла глаза, сама того не желая.
   Синие глаза, сверлящие меня, были сужены от ярости.
   - Ты знаешь, что была близка к смерти? - сердито спросил он. - У тебя глубокий, почти до кости разрез от подмышки до локтя. Если бы я вовремя не перевязал тебя, ты сейчас бы кормила акул!
   Большой кулак грохнул по постели рядом со мной, и я испуганно дернулась. Движение потревожило рану, но я не произнесла ни звука.
   - Проклятие, женщина! Ты когда-нибудь делаешь то, что тебе говорят?
   - Наверное, нет, - кротко сказала я.
   Он бросил на меня мрачный взгляд, но я могла видеть, что уголок его рта под медной щетиной дернулся.
   - Боже, - сказал он с тоской. - Чего бы я не отдал за то, чтобы перекинуть тебя через ствол пушки лицом вниз и взять в руки конец веревки.
   Он фыркнул еще раз и отодвинулся.
   - Уилоуби! - рявкнул он. Через мгновение в каюту вбежал сияющий мистер Уилоуби с парящим чайником и бутылкой бренди на подносе.
   - Чай! - пробормотала я, пытаясь сесть. - Амброзия.
   Несмотря на душный воздух в каюте, горячий чай был именно той вещью, в которой я нуждалась. Восхитительный, разбавленный бренди напиток скользнул вниз по моему горлу и согрел пустоту в дрожащем желудке.
   - Никто не делает чай лучше англичан, - сказала я, вдыхая чайный аромат, - никто, кроме китайцев.
   Мистер Уилоуби засиял от похвалы и церемонно поклонился. Джейми снова фыркнул, доведя сегодняшний счет фырканий до трех раз.
   - Да? Хорошо, наслаждайся им, пока можешь.
   Это показалось мне до некоторой степени зловещим, и я поглядела на него поверх чашки.
   - Что ты имеешь в виду? - спросила я.
   - Я собираюсь лечить твою руку, как только закончишь пить чай, - сообщил он. Он взял чайник и посмотрел на него.
   - Сколько крови, ты говоришь, есть в человеке? - спросил он.
   - Приблизительно восемь кварт, - сказала я удивленно. - Но почему?
   Он поставил чайник и уставился на меня.
   - Потому что, - сказал он четко, - судя по количеству крови, которые ты оставила на палубе, у тебя возможно осталось еще четыре кварты. Вот, выпей еще.
   Он наполнил чашку, поставил чайник и вышел.
   - Боюсь, что Джейми довольно сердит на меня, - заметила я грустно мистеру Уилоуби.
   - Не сердитый, - сказал он утешительно. - Цей-ми очень сильно пугаться.
   Маленький китаец положил руку, легкую как бабочка, на мое правое плечо.
   - Болит?
   Я вздохнула.
   - Если честно, - сказала я, - то да.
   Мистер Уилоуби улыбнулся и ласково похлопал меня по плечу.
   - Я помогать, - сказал он с утешением. - Позже.
   Несмотря на пульсирующую боль в руке, я чувствовала себя достаточно отдохнувшей, чтобы расспросить о других членах команды. По словам мистера Уилоуби, их раны были не больше, чем незначительные порезы и ушибы, плюс одно сотрясение головы и перелом руки.
   Топот в коридоре возвестил о возвращении Джейми, которого сопровождал Фергюс, несущий под мышкой мою аптечку и еще одну бутылку бренди в руке.
   - Хорошо, - сказала я покорно. - Давайте поглядим на нее.
   Мне не привыкать к тяжелым ранам, а эта с профессиональной точки зрения вовсе не была ужасной. С другой стороны, это были моя плоть и моя кровь, и я не была настроена рассматривать ее с профессиональной точки зрения.
   - Ох, - сказала я слабым голосом. Джейми довольно живописно, но совершенно точно описал мою рану. Это был длинный с ровными краями разрез, тянущийся под небольшим углом через мой бицепс от плеча почти до локтевого сустава. И хотя я не могла видеть в разрезе плечевую кость, рана, без сомнения, была очень глубокой с зияющими широкими краями.
   Она все еще кровоточила, но медленно, так что, скорее всего, главные сосуды не были повреждены.
   Джейми щелкнул крышкой коробки и стал задумчиво копаться в ней своим большим указательным пальцем.
   - Тебе нужны нитки и игла, - произнесла я, почувствовав внезапную тревогу при мысли о том, что мне должны сделать тридцать или сорок стежков на руке без всякой анестезии, кроме бренди.
   - Лауданума нет? - спросил Джейми, с хмурым видом глядя в коробку. Очевидно, его мысли текли в том же направлении.
   - Нет, я истратила все на "Порпосе".
   Контролируя дрожь моей левой руки, я налила в чашку бренди и сделала большой глоток.
   - Очень заботливо с твоей стороны, Фергюс, - сказала я, кивая на вторую бутылку бренди, - но думаю, вторая бутылка лишняя.
   Учитывая крепость французского бренди Джареда, мне хватило бы и одной чашки.
   Я задалась вопросом, стоит ли мне сразу напиться до отключки или сохранить немного трезвости, чтобы контролировать операцию. Сама я ни за что не смогу провести ее, будучи неуклюжей и трясущейся от потери крови. Также не мог и однорукий Фергюс. Правда, большие руки Джейми могли быть очень легкими в некоторых случаях, но ...
   Джейми прервал мои мысли, покачав головой и взяв бутылку.
   - Это не для питья, сассенах, а для промывания раны.
   - Что!
   Находясь в шоке, я совершенно забыла о необходимости дезинфекции. За неимением ничего лучшего, я обычно промывала раны очищенным зерновым спиртом, наполовину разбавленным водой, но и его я полностью истратила на военном корабле.
   Я почувствовала, как мои губы немного оцепенели, и не потому, что начал действовать влитый внутрь бренди. Горцы были храбрыми и стойкими воинами, и моряки от них не отличались. Я видела, как безропотно они лежали, когда я вправляла сломанные кости, зашивала ужасные раны, и вообще проводила их через адскую боль. Но когда дело касалось дезинфекции спиртом, история была совсем другая - крики разносились на мили вокруг.
   - Э ... подожди минутку, - сказала я. - Возможно, будет достаточно кипяченой воды.
   Джейми посмотрел на меня не без сочувствия.
   - Нет смысла ждать, сассенах, - сказал он. - Фергюс, возьми бутылку.
   И прежде, чем я могла возразить, он сел и посадил меня на колени, тесно прижав к себе боком, чтобы я не могла отпихнуть его левой рукой, правую руку он твердо схватил за запястье и вытянул в сторону.
   Думаю, это был старина Эрнест Хемингуэй, который сказал, что от боли полагается терять сознание, но, к несчастью, этого никогда не происходит. Все, что я могла ответить на это утверждение, заключалось в том, что, по-видимому, Эрнест различал очень тонкие уровни сознания, или никто не лил бренди на несколько кубических дюймов его кровоточащей плоти.
   Хотя, справедливости ради, надо сказать, что я, по-видимому, теряла сознание не полностью, потому что когда я очнулась, я услышала, как Фергюс говорил.
   - Пожалуйста, миледи! Не кричите так, вы пугаете людей.
   Ясно, что мои крики напугали Фергюса, его худое лицо было бледно, а капельки пота стекали по вискам. Он был прав также насчет людей - несколько голов с выражением ужаса и беспокойства на лицах сунулись в двери каюты.
   Я собралась с силами и слабо кивнула им. Рука Джейми все еще тесно прижимала меня, и я не могла различить, кто из нас дрожит. "Наверное, оба", - подумала я.
   С помощью Джейми я уселась в большое капитанское кресло и, все еще дрожа, откинулась на спинку, рука моя горела, как в огне. Джейми взял одну из моих изогнутых игл и кончик стерилизованного кетгута, выглядя таким же неуверенным, как и я.
   Тут вмешался мистер Уилоуби и вытащил иглу из пальцев Джейми.
   - Я могу делать это, - сказал он твердым тоном. - Момент.
   И он исчез из каюты, очевидно, отправившись за чем-то.
   Джейми не возражал, и я тоже. Мы одновременно издали вздохи облегчения, что заставило меня рассмеяться.
   - Только подумать, - сказала я, - когда-то я убеждала Брианну, что большие мужчины добрые и нежные, а маленькие злые.
   - Ну, полагаю, всегда есть исключения, подтверждающие правила, да?
   Он очень мягко обтер мое лицо влажной тряпкой.
   - Я не хочу знать, как ты сделала это, - сказал он со вздохом, - но ради Бога, сассенах, не делай этого больше!
   - Я и не собиралась делать ничего ... - начала я раздраженно, но была прервана появлением мистера Уилоуби. Он принес небольшой сверток из зеленого шелка, который я видела, когда он лечил морскую болезнь Джейми.
   - О, ты принес маленькие спицы? - Джейми заинтересовано рассматривал иглы, потом улыбнулся мне. - Не бойся, сассенах, это не больно ... или не очень больно, - добавил он.
   Пальцы мистера Уилоуби исследовали мою ладонь, нажимая тут и там. Потом он мягко потянул за каждый из моих пальцев, и они тихо щелкали в ответ. Потом он положил два пальца в основание моего запястья между локтевой и лучевой костями.
   - Это внутренние ворота, - сказал он мягко. - Здесь тихо. Здесь мир.
   Я искренне надеялась, что он был прав. Взяв одну из маленьких золотых игл, он приставил ее кончик к отмеченному месту и, ловко вращая ее между большим и указательным пальцами, проткнул кожу.
   Укол заставил меня дернуться, но он твердо держал меня теплой рукой, и я расслабилась.
   Он воткнул по три иглы в каждое запястье, и соорудил нечто лихо торчащее, словно иглы дикобраза, на моем правом плече. Я невольно заинтересовалась, несмотря на мой статус морской свинки. За исключением небольшой боли, когда протыкалась кожа, иглы не вызывали дискомфорта. Мистер Уилоуби тихо успокоительно мурлыкал, нажимая на мои плечи и шею.
   Я не могла сказать, действительно ли моя рука потеряла чувствительность, или я была просто отвлечена происходящим, но рука уже не горела так сильно - по крайней мере, пока он не взял иглу и не стал зашивать рану.
   Джейми сидел на табурете, держа мою левую руку, и смотрел на меня. Через некоторое время он хрипло произнес.
   - Выдохни, сассенах, хуже, чем есть, не будет.
   Я выдохнула, только сейчас осознав, что задерживала дыхание, и поняла, что он имел в виду. Именно страх боли заставлял меня напрягаться. Наложение швов на рану было довольно неприятно, но я могла это выдержать.
   Я еще раз выдохнула и состроила ему гримасу, отдалено напоминающую улыбку. Мистер Уилоуби напевал себе под нос какую-то китайскую песню. Джейми перевел мне ее слова неделю назад, в ней молодой человек описывал физические прелести своей подружки, одну за другой. Я надеялась, что он закончит зашивать рану прежде, чем доберется до ее ног.
   - Очень плохой порез, - сказал Джейми, наблюдая за работой мистера Уилоуби. Сама я предпочитала не смотреть. - Интересно, это был паранг150 или мачете?
   - Думаю, это был мачете, - сказала я. - Фактически я видела его. Пират погнался ...
   - Интересно, почему они напали на нас? - сказал Джейми, не обращая на меня внимания и задумчиво хмуря брови. - Конечно же, не из-за груза.
   - Я так не думаю, - сказала я. - Но, может быть, они не знали, что мы везем?
   Это, однако, было маловероятно, любое судно в ста ярдах от нас сразу же узнало бы наш груз - ядовитый аммиачный запах гуано висел над "Артемидой".
   - Вероятно, они посчитали, что легко могут захватить нас. "Артемида" сама по себе была бы хорошей добычей.
   Я мигнула, когда мистер Уилоуби замолчал, чтобы завязать узел. Думаю, в своей песне он дошел до пупка любимой.
   - Как назывался пиратский корабль? - спросила я. - Конечно, в здешних водах множество пиратов, но мы же знаем, что "Ведьма" была здесь три дня назад и ...
   - Я тоже об этом думаю, - ответил он. - Я не мог видеть в темноте, но корабль был такого же размера с широким испанским бимсом.
   - Пират, который гнался за мной, говорил ... - начала я, но шаги в коридоре прервали меня.
   Вошел Фергюс, чувствующий себя неловко от того, что прерывал нас, но очень возбужденный. Он держал что-то блестящее и звенящее в руке.
   - Милорд, - сказал он, - Мейтланд нашел мертвого пирата на носовой палубе.
   Рыжие брови Джейми приподнялись, и он перевел взгляд с Фергюса на меня.
   - Мертвого?
   - Очень мертвого, милорд, - подтвердил Фергюс с дрожью в голосе. Мейтланд выглянул из-за его плеча, стремясь получить свою долю славы.
   О, да, сэр, - уверил он с энтузиазмом. - Мертвее не бывает. Бедная голова треснула от удара.
   Все три мужчины повернулись и уставились на меня. Я скромно улыбнулась им.
   Джейми провел рукой по лицу. Его глаза были красны, и ручейки крови засохли на висках.
   - Сассенах, - начал он сдержанно.
   - Я пыталась сказать тебе, - сказала я добродетельным тоном. От шока, бренди, иглоукалывания и осознания, что я жива, меня охватило приятное легкомыслие. Я едва заметила завершающие усилия мистера Уилоуби.
   - Он носил вот это, - Фергюс вышел вперед и положил на стол ожерелье. Оно состояло из серебряных пуговиц от военной формы, полированных мускатных орехов, нескольких больших акульих зубов, отполированных кусочков раковин абалона, кусочков перламутра и большого количества монет. Все это было нанизано на кожаный шнурок.
   - Я думаю, вы должны увидеть это, - продолжил Фергюс. Он взял одну из блестящих монет. Она была чистой и серебряной, и сквозь наплывающий туман, вызванный бренди, я увидела двойную голову Александра Македонского. Тетрадрахма четвертого столетия до нашей эры, в хорошем состоянии.
  
   Утомленная событиями дня, с притупленной от бренди болью в руке, я сразу же заснула. Сейчас было уже темно, и действие бренди ослабло. Моя рука, казалось, распухла, и боль пульсировала в ней в такт ударам сердца. Любой движение пронзало руку, словно жало скорпиона.
   Луна была в три четверти; огромная и кривобокая, она висела над горизонтом, как золотая слезинка. Судно немного накренилось, и луна медленно уплыла из вида. Уходя, человек на луне поглядел на меня довольно неприветливо. Мне было жарко, скорее всего, у меня была небольшой жар.
   Я знала, что на буфете на противоположной стороне каюты стоит кувшин с водой. Спустив ноги с кровати, я почувствовала, что очень ослабла, голова моя кружилась, а раненная рука выразила решительный протест против всяких движений. Я, должно быть, простонала, потому что из темноты откуда-то с пола раздался сонный голос Джейми.
   - Болит, сассенах?
   - Немного, - сказала я, не желая драматизировать ситуацию. Я сжала губы и, пошатываясь, встала на ноги, поддерживая правый локоть левой рукой.
   - Это хорошо, - произнес он.
   - Хорошо? - сказала я громким от негодования голосом.
   Из темноты донесся тихий смешок, и в лунном свете внезапно появилась голова, когда Джейми сел.
   - Да, - сказал он. - Когда рана болит, значит, она заживает. Ты же не чувствовала боли, когда это случилось, не так ли?
   - Не чувствовала, - согласилась я. Воздух в открытом море стал более прохладным, а соленый ветер, влетающий в открытое окно, освежал мое лицо. Я была влажной и липкой от пота, а тонкая сорочка прилипла к груди.
   - Я видел это. И это меня напугало. Смертельную рану никогда не чувствуешь, сассенах.
   Я коротко хохотнула и тут же замолчала, так как сотрясение вызвало боль в руке.
   - Откуда ты знаешь? - спросила я, пытаясь неуклюже налить воды в чашку. - Не из первых же рук, я имею в виду.
   - Муртаг сказал мне.
   Вода бесшумно текла в чашку, ее звук терялся в шуме волн за бортом. Я поставила кувшин и взяла чашку, в лунном свете вода в ней отливала черным. Джейми ни разу не упоминал Муртага за месяцы нашего воссоединения. Я спросила Фергюса, который сказал, что маленький жилистый шотландец погиб в Каллодене, но ничего, кроме самого факта, он не знал.
   - В Каллодене, - тихий голос Джейми был едва слышен за скрипом дерева и шумом ветра, влекшего нас вперед. - Ты знаешь, они сжигали там тела? Я все думал тогда, как они делают это, каково быть сожженным в огне, когда придет мой черед? - Я услышала, как он громко сглотнул. - И этим утром я узнал.
   Лунный свет отобрал у его лица глубину и цвет, и оно было похоже на череп с бледными плоскостями щек, белыми костями скул и глазами, словно черные пустые ямы.
   - Я пришел на поле умирать, - произнес он почти шепотом. - Но не другие. Я был бы счастлив сразу же словить мушкетную пулю, но прошел невредимым все поле и полпути назад, тогда как людей вокруг меня разрывало в кровавые клочья.
   Он встал, глядя вниз на меня.
   - Почему? - сказал он. - Почему, Клэр? Почему я жив, а они нет?
   - Я не знаю, - мягко сказала я. - Возможно для твоей сестры и твоей семьи? Для меня?
   - У них тоже были семьи, - сказал он. - Жены, возлюбленные, дети, которые плакали о них. И все же они ушли, а я все еще здесь.
   - Я не знаю, Джейми, - сказала я и коснулась его щеки, колючей от вылезшей щетины, неудержимого свидетельства жизни. - Ты никогда не узнаешь этого.
   Он вздохнул и на мгновение прижался щекой к моей ладони.
   - Да, я знаю. Но я не могу не думать об этом, когда вспоминаю их. Особенно Муртага.
   Он беспокойно отвернулся, в его глазах была темная пустота, и я поняла, что он снова был с призраками на пустошах Друмосси.
   - Мы должны были выступать; голодные и замерзшие мужчины стояли много часов. Они ждали приказа его высочества.
   А Чарльз Стюарт, безопасно расположившийся на скале далеко от линии фронта, окруженный своей личной охраной, колебался и медлил. Английским же войскам это промедление дало время подобраться к позициям горцев на близкое расстояние и открыть огонь из пушек.
   - Я думаю, мы чувствовали облегчение, - сказал Дейми тихо. - Каждый мужчина в поле знал, что битва проиграна, и мы мертвы. И, тем не менее, мы стояли и смотрели, как приближаются английские пушки, раззявив на нас свои черные жерла. Никто не разговаривал. Я не слышал ничего, кроме ветра, и криков английских солдат на противоположной стороне поля.
   Потом взревели орудия, и множество мужчин упали, а те, кто остался стоять, сплоченные запоздалым приказом, схватили свои мечи и бросились на врага. Звуки их гэльских криков утонули в грохоте пушек.
   - Дым был таким густым, что я не видел дальше нескольких футов от себя. Я сбросил обувь и с криком бросился в него.
   Линия его бескровных губ немного изогнулась.
   - Я был счастлив, - сказал он, выглядя немного удивленным. - Не боялся вообще. Ведь я хотел умереть, и нечего было бояться, кроме того, что меня ранят, и я не умру сразу. Но в любом случае я бы умер, и тогда я нашел бы тебя, и все было бы хорошо.
   Я придвинулась ближе к нему, и его рука появилась из темноты, чтобы взять мою.
   - Мужчины падали вокруг меня, я слышал, как гудела картечь, а мушкетные пули жужжали над моей головой, как шмели. Но я не был ранен.
   Он невредимым достиг британских линий, один из очень немногих горцев, закончив свой бросок через Каллоденскую пустошь. Английская прислуга возле пушки была поражена видом высокого горца, выскочившего из дыма, словно демон; с лезвием палаша, мерцающим от дождя, а потом от крови.
   - Какая-то маленькая часть меня спрашивала, почему я должен убивать их, - сказал он задумчиво. - Я знал, что мы проиграли, и в этом нет смысла. Но существует жажда убийства - ты понимаешь?
   Его пальцы вопросительно сжали мои, и я в ответ сжала его, подтверждая.
   - Я не мог остановиться ... или не хотел, - его голос был тих, без горечи или самообвинения. - Это очень древнее чувство, я думаю, желание взять врага с собой в могилу. Я чувствовал его, жгучее и красное, в моей груди, моем животе, и ... я поддался ему, - закончил он просто.
   Пушку обслуживали четыре солдата, вооруженные не больше, чем ножами и пистолетами, и не ожидающие нападения глубоко в тылу. Они были беспомощны против его неистовой силы, и он убил их всех.
   - Земля дрожала под моими ногами, - рассказывал он, - и я почти оглох от грохота. Я не мог думать. Но потом до меня дошло, что я был позади английских войск, - мягкий смешок раздался снизу. - Неудачное место, чтобы быть убитым, не так ли?
   И он направился назад через пустошь к мертвым горцам.
   - Он сидел, прислонившись к бугорку посредине поля ... Муртаг. У него были, по крайней мере, дюжина ран и ужасная рана на голове. Я понял, что он мертв.
   Однако он был еще жив. Когда Джейми упал на колени рядом со своим крестным отцом и прижал к себе его маленькое тело, глаза Муртага открылись.
   - Он увидел меня и улыбнулся.
   Потом рука старшего мужчины легко коснулась его щеки.
   - Не бойся, bhalaich, - сказал он, используя ласковое название маленького любимого мальчика. - Умирать совсем не больно.
   Я стояла тихо довольно длительное время, держа руку Джейми. Потом он вздохнул и другой рукой очень, очень нежно обхватил мою раненную руку.
   - Слишком много людей умерло, сассенах, потому что они знали меня ... или пострадали, потому что знали. Я отдал бы свое тело, чтобы избавить тебя от малейшей боли, но ... сейчас мне хочется сжать твою руку и услышать твой крик, чтобы увериться, что я не убил тебя тоже.
   Я наклонилась и поцеловала кожу на его груди. Из-за жары он спал обнаженным.
   - Ты не убил меня. Ты не убил Муртага. И мы найдем Иэна. Отнеси меня в кровать.
   Потом позже, когда я уже засыпала, он произнес с пола возле моей кровати.
   - Ты знаешь, мне редко хотелось возвращаться к Лаогере, - сказал он задумчиво. - Но все же, когда я приезжал, то находил ее там, где оставил.
   Я повернула голову в сторону его тихого дыхания.
   - О? Ты хотел бы иметь такую жену? Которая всегда остается на месте?
   Он издал небольшой звук, нечто среднее между смехом и кашлем, но не ответил. И через несколько мгновений его дыхание превратилось в мягкое ритмичное похрапывание.
  
  55
  ИШМАЭЛЬ
  
   Я спала беспокойно и проснулась поздно с жаром и пульсирующей головной болью. Чувствуя себя больной, я не возражала, когда Марсали стала обмывать мне лицо; я с благодарностью расслабилась, закрыла глаза и наслаждалась прохладным прикосновением смоченной в уксусе ткани к моим вискам.
   Процедура подействовала на меня успокоительно, и когда она ушла, я снова погрузилась в сон. Я видела тревожные сны о темных шахтах и обугленных костях, пока внезапно не была разбужена грохотом, который заставил меня подскочить, вытянувшись в струнку от ослепляющей боли в голове.
   - Что? - вскрикнула я, сжимая голову обеими руками, словно боясь, что она отвалится. - Что это?
   Окно было закрыто, чтобы свет не тревожил меня, и мне потребовалось некоторое время, чтобы привыкнуть к полумраку.
   На противоположной стороне каюты большая фигура, подобно мне, схватилась за свою голову. Потом она заговорила, выдав залп ругани на смеси китайского, французского и гэльского языков.
   - Проклятие! - наконец, воскликнула она, переходя на обычный английский. - Черт побери!
   Джейми подошел к окну, все еще потирая голову, которой он ударился о край буфета. Он отодвинул занавеску и открыл окно, впустив долгожданный глоток свежего воздуха вместе с ослепительным светом.
   - Что, черт побери, ты делаешь? - спросила я, довольно резко. Свет воткнулся в мои нежные глазные яблоки, словно иглы, и мое движение, когда я схватилась за голову, разбередило раненную руку.
   - Я искал твою аптечку, - ответил он, морщась и ощупывая свою голову. - Проклятие, я пробил череп. Посмотри!
   Он сунул мне под нос два пальца, испачканные в крови. Я повесила на них пропитанное уксусом полотенце и упала назад на подушку.
   - Зачем тебе аптечка, и почему ты не спросил у меня прежде, чем шарахаться, как пчела в бутылке? - сказала я раздраженно.
   - Я не хотел будить тебя, - сказал он так робко, что я рассмеялась, несмотря на различные боли по всему телу.
   - Ничего, я все равно плохо спала, - успокоила я его. - Зачем тебе аптечка? Кто-то поранился?
   - Да, я, - ответил он, осторожно промокнув голову полотенцем и хмуро уставившись на результат. - Ты не хочешь посмотреть мою голову?
   Напрашивался ответ "Не особенно", но я послушно села, махнула ему подойти и наклонить голову для осмотра. Под густыми волосами вскочила достаточно большая шишка с небольшим порезом, но единственным повреждением могло быть небольшое сотрясение мозга.
   - Голова не пробита, - успокоила я его. - У тебя самый крепкий череп, который я когда-либо видела.
   Побуждаемая инстинктом столь же древним, как материнство, я потянулась и мягко поцеловала место удара. Он поднял голову, удивлено глядя за меня.
   - Предполагается, что от этого ты станешь лучше себя чувствовать, - объяснила я. Улыбка приподняла уголки его рта.
   - О, ладно тогда.
   Он наклонился и в свою очередь поцеловал повязку на моей раненной руке.
   - Лучше? - спросил он, распрямляясь.
   - Гораздо.
   Он рассмеялся и, взяв графин, налил виски в рюмку, которую вручил мне.
   - Мне нужно средство, которым ты промываешь царапины, - сказал он, наливая виски себе.
   - Примочка из боярышника. У меня нет готовой, так как она долго не хранится, - сказала я. - Но если нужно, я могу сделать, это не займет много времени.
   Мысль о том, чтобы подняться и отправиться в камбуз, пугала, но возможно я почувствую себя лучше, если начну двигаться.
   - Не срочно, - заверил он меня. - Просто пленный в трюме немного побит.
   Я перестала пить и захлопала ресницами, глядя на него.
   - Пленный? Откуда у нас пленный?
   - С пиратского судна, - он хмуро смотрел на свою чашку. - Хотя я не думаю, что он пират.
   - А кто?
   Он аккуратно одним глотком выпил виски и покачал головой.
   - Проклятие, если я знаю. Судя по шрамам на спине, он, вероятно, беглый раб, но тогда я не понимаю, почему он так поступил.
   - Как поступил?
   Спрыгнул с "Ведьмы" в море. МакГрегор видел это, и когда корабль ушел, бросил ему веревку.
   - Да, интересно, зачем он это сделал? - заинтересовано проговорила я, потягивая виски. Боль в моей голове уменьшилась.
   Джейми провел рукой по волосам и остановился, вздрогнув от боли.
   - Не знаю, сассенах, - сказал он, осторожно приглаживая волосы голове. - Вряд ли он боялся, что наш корабль нападет на пиратов - любое торговое судно будет только отбиваться от них, не помышляя о нападении. И если он не сбегал от нас, значит, он бежал от пиратов, не так ли?
   Последние золотистые капли виски сбежали вниз по моему горлу. Это был специальный купаж Джареда, и он полностью оправдывал название, которое он дал ему - Ce? Gheasacach, Волшебный туман. Чувствуя себя возрожденной, я спустила ноги на пол.
   - Если он плохо себя чувствует, я могу посмотреть его, - предложила я.
   Учитывая вчерашнее поведение Джейми, я ожидала, что он прижмет меня к кровати и позовет Марсали, чтобы она уселась мне на грудь. Вместо этого он задумчиво поглядел на меня и кивнул.
   - Хорошо. Если ты уверена, что можешь встать, сассенах.
   Я была вовсе не уверена, но попыталась. Комната наклонилась, когда я встала, черные и желтые пятна заплясали у меня перед глазами, но я осталась стоять, вцепившись в руку Джейми. Через мгновение небольшое количество крови все-таки вернулось в мою голову, и пятна исчезли, выявив лицо Джейми, с тревогой глядящего на меня.
   - Ладно, - сказала я, глубоко вздыхая. - Идем.
   Пленный находился на нижней палубе, полной всяческого хлама. Здесь было небольшое отгороженное место, стенами которого с двух сторон служил нос корабля, и куда помещали напившихся или провинившихся моряков. В данный момент здесь находился сбежавший раб.
   Внутри корабля было темно и душно, и я снова почувствовала головокружение, пробираясь следом за Джейми и его горящим фонарем.
   Когда он отпер дверь в карцер, я сначала ничего не увидела. Потом, когда Джейми наклонился, чтобы войти внутрь, я увидела блеск глаз. "Черный, как туз пик", - была моя первая мысль, когда черты лица и фигура проявились в темноте.
   Неудивительно, что Джейми посчитал его сбежавшим рабом. Мужчина явно был уроженцем Африки, а не Карибских островов. Хотя, не считая черной кожи, ничто в его поведении не указывало на его рабское положение. Он сидел на бочонке со связанными за спиной руками и связанными ногами, но я увидела, как он поднял голову и расправил плечи, когда Джейми вошел в дверь. Он был очень худой, но мускулистый, и одет только в рваные брюки. Мускулы его тела были напряжены, но для атаки или защиты, а не для подчинения.
   Джейми тоже видел это, потому показал мне жестом оставаться сзади него, дальше от пленника. Он поставил фонарь на другой бочонок и присел перед человеком на корточки, чтобы их глаза были на одном уровне.
   - Amiki, - сказал он, показывая рабу пустые ладони. - Amiki. Bene-bene.
   Друг. Хорошо. Это был всеобщий пиджин151, на котором говорили торговцы во всех портах от Барбадоса до Тринидада.
   Мужчина мгновение смотрел на Джейми безразличными черными глазами. Потом одна его бровь дернулась, и он вытянул связанные ноги.
   - Bene-bene, amiki? - сказал он с иронией, которая была понятна, независимо от языка.
   Джейми удивленно фыркнул, и потер пальцем под носом.
   - В этом-то и дело, - сказал он на английском языке.
   - Он говорит по-английски или по-французски?
   Я придвинулась ближе, пленник равнодушно скользнул по мне взглядом и отвернулся.
   - Если и говорит, то не признается. Пикард и Фергюс пытались разговаривать с ним вчера вечером. Он не произнес ни слова, только пялился на них. ?Habla Espa?ol?152 - внезапно спросил он пленника. Однако ответа не последовало. Мужчина даже не взглянул на Джейми, продолжая смотреть на дверной проем за моей спиной.
   - Э-э, sprechen sie Deutsche?153 - неуверенно произнесла я. Он не ответил, что было к лучшему, так как этим вопросом я исчерпала весь свой запас немецкого языка. - Nicht Hollander тоже, я думаю.
   Джейми кинул на меня сардонический взгляд.
   - Я мало что могу сказать о нем, сассенах, но я совершенно уверен, что он не голландец.
   - На Элеутере есть рабы, это ведь голландский остров, не так ли? - сказала я сердито. - Или на Санта-Круз - он тоже голландский, не правда ли? - Как бы замедленно не работал этим утром мой ум, я понимала, что пленник является нашей единственной подсказкой о месте нахождения пиратов и единственной ниточкой, ведущей к Иэну. - Ты сможешь спросить его об Иэне на таки-таки154?
   Джейми покачал головой, внимательно глядя на пленника.
   - Нет. Кроме того, что я уже сказал ему, я знаю, как сказать на этом языке "не хорошо", "сколько", "дай мне" и "брось это, ублюдок", а этого явно недостаточно.
   Не зная, что предпринять, мы уставились на пленника, который ответил нам безразличным взглядом.
   - К черту, - внезапно произнес Джейми. Он вытащил из-за пояса кинжал, зашел за спину мужчины и разрезал веревки на его руках.
   Он перерезал также путы на ногах пленника и остался сидеть на корточках, положив нож на бедро.
   - Друг, - сказал он твердо на таки-таки. - Хорошо?
   Мужчина некоторое время молчал, но потом кивнул головой со слегка насмешливым выражением в глазах.
   - В углу ночной горшок, - сказал Джейми по-английски, поднимаясь и вкладывая кинжал в ножны. - Воспользуйтесь им, а потом моя жена обработает ваши раны.
   Очень слабый проблеск веселья мелькнул в лице пленного. Он кивнул еще раз, на этот раз признавая поражение, и, отвернувшись, принялся возиться со своими брюками.
   Я искоса посмотрела на Джейми.
   - Это одна из худших вещей, когда ты связан подобным образом, сассенах, - объяснил он просто. - Ты не можешь помочиться.
   - Понятно, - сказала я, не желая думать, как он узнал об этом.
   - Это и боль в плечах, - сказал он. - Осторожно касайся его, сассенах.
   Нотка предупреждения явно прозвучала в его голосе, и я кивнула. Его беспокоили вовсе не плечи заключенного.
   Я все еще чувствовала головокружение, а духота усилила головную боль, но я была не так избита, как пленник, с которым действительно грубо обращались.
   Хотя его раны в большинстве своем оказались поверхностными. Огромная шишка сидела на лбу, глубокая царапина была на одном плече. Ясно, что синяки были у него по всему телу, но из-за его черной кожи и темноты в карцере я не могла сказать где.
   Были полосы содранной кожи на лодыжках и запястьях. Я не сделала жидкость для примочек из боярышника, но принесла с собой бальзам горечавки. Я опустилась на палубу рядом с ним и стала смазывать его раны голубым прохладным кремом, но он обращал на меня внимания не больше, чем на пол под его ногами.
   Что больше заинтересовало меня, так это его излеченные раны. Вблизи я могла видеть слабые линии трех параллельных порезов на каждой скуле и три коротких вертикальных шрама на высоком лбу между бровями. Племенные шрамы. Вероятно, сделаны во время ритуала посвящения в мужчины, как говорил мне Мерфи.
   Его кожа была теплой, гладкой и скользкой от пота. Мне тоже было жарко, я потела и чувствовала себя нездоровой. Палуба качнулась подо мной, и я оперлась рукой о его спину, чтобы сохранить равновесие. Тонкие твердые линии шрамов сеткой покрывали его плечи, словно бороздки, проделанные маленькими червями под кожей. Они живо напомнили мне шрамы на спине Джейми. Я сглотнула, чувствуя тошноту, но продолжила обрабатывать раны.
   Мужчина полностью игнорировал меня, даже когда я касалась свежих ран, которые должны были доставлять ему сильную боль. Его взгляд не отрывался от Джейми, который смотрел на него с таким же напряжением.
   Вопрос был довольно прост. Мужчина был сбежавшим рабом. Он не хотел разговаривать с нами, чтобы по его разговору мы не смогли определить остров его хозяев и вернуть его назад.
   Теперь мы знали, что он говорил - или, по крайней мере, понимал - по-английски. И это сделало его еще более осторожным. Даже если бы мы стали уверять его, что не хотим вернуть его владельцам или сделать своим рабом, вряд ли он поверил бы нам. Я не могла сказать, что виню его за это.
   С другой стороны, этот человек был нашим лучшим - и возможно единственным - шансом найти "Ведьму" и Иэна Мюррея.
   Когда я тщательно перевязала запястья и лодыжки мужчины, Джейми протянул мне руку, чтобы помочь подняться и заговорил с заключенным.
   - Думаю, вы хотите есть, - сказал он. - Идемте в каюту, и мы поедим.
   Не ожидая ответа, он взял меня за руку и повернулся к двери. Сзади нас была тишина, но когда мы вышли в коридор, и я оглянулась, раб был в нескольких шагах от нас.
   Джейми привел нас в мою каюту, игнорируя любопытные взгляды проходящих мимо моряков, и остановился лишь возле Фергюса, чтобы дать ему указания насчет еды.
   - Назад в кровать, сассенах, - сказал он твердо, когда мы вошли в каюту. Я не спорила. Моя рука болела, моя голова трещала, и волны небольшого жара протекали по моему телу. По всему выходило, что мне придется нарушить свое правило и использовать немного драгоценного пенициллина лично для себя. Был шанс, что мое тело само справиться с инфекцией, но я не могла позволить себе терять время.
   Джейми налил стакан виски для меня и второй для нашего гостя. Все еще опасающийся, тот сделал глоток, и его глаза расширились от удивления. Полагаю, шотландский виски был для него в новинку.
   Джейми тоже взял стакан виски для себя и сел, указав рабу на стул с другой стороны стола.
   - Меня зовут Фрейзер, - сказал он. - Я капитан. Моя жена, - добавил он с кивком в мою сторону.
   Пленник колебался, но потом отставил стакан с решительным видом.
   - Меня называют Ишмаэлем, - сказал он голосом, словно мед, льющийся на уголь. - Я не пират. Я повар.
   - Мерфи это понравится, - заметила я, но Джейми проигнорировал мое замечание. Между рыжими бровями пролегла тоненькая линия, показывая, что он обдумывает предстоящий разговор.
   - Повар на судне? - спросил он обманчиво безразличным голосом. Только дробь его двух негнущихся пальцев по бедру выдавала его - и то лишь для меня.
   - Нет, господин, я не имею ничего общего с этим судном! - Ишмаэль был разгневан. - Они схватили меня на берегу и сказали, что убьют, если я не поеду с ними. Я не пират! - повторил он, и я поняла, что он, конечно же, не желал, чтобы его приняли за пирата - был ли он им на самом деле или нет. За пиратство полагалась казнь через повешение, и он, конечно, не знал, что мы сами стремились избегать встреч с королевским флотом.
   - Да, понятно, - Джейми поймал идеальный баланс между верой и скепсисом. Он откинулся на спинку стула. - И как "Ведьма" захватила вас? Не где, - добавил он быстро, когда тревога промелькнула на лице пленника. - Вам не нужно говорить, откуда вы прибыли, это не мое дело. Я только хочу знать, как вы попали к ним в руки и как долго пробыли с ними. Так как вы утверждаете, что не являетесь одним из них.
   Намек был достаточно недвусмысленным. Мы не собирались возвращать его хозяину, но если он не поделится информацией, мы можем передать его Короне, как пирата.
   Мужчина нахмурился, не будучи дураком, он сразу ухватил суть дела. Он коротко дернул головой и сузил глаза.
   - Я ловил рыбу у реки, - сказал он. - Большое судно поднимается по реке, останавливается, оттуда спускают лодку. Мужчины в лодке видят меня, кричат, я бросаю рыбу и убегаю. Мужчины выскакивают из лодки и хватают меня в тростниках. Это все, господин.
   Он пожал плечами, показывая, что закончил рассказ.
   - Да, понятно, - Джейми внимательно смотрел на пленного. Он колебался, желая спросить, где находится река, но боялся, что человек вообще перестанет говорить. - Когда вы были на корабле, видели ли вы мальчиков в команде или среди заключенных? Мальчиков, юношей?
   Глаза мужчины расширились от удивления. Он помолчал, потом кивнул со слабым блеском иронии в глазах.
   - Да, господин, у них были мальчики. Вы хотите мальчика?
   Его взгляд метнулся ко мне и от меня снова к Джейми, бровь его приподнялась.
   Джейми дернул головой, и слегка покраснел от скрытого смысла вопроса.
   - Да, - сказал он ровным голосом. - Я ищу молодого родственника, которого похитили пираты. Я буду очень обязан любому, кто поможет мне найти его.
   Он со значением приподнял одну бровь.
   Пленник что-то проворчал, трепеща ноздрями.
   - Вот как? Что вы сделаете для меня, если я помогу вам?
   - Я могу оставить вас на берегу в любом порту по вашему выбору с некоторой суммой денег, - ответил Джейми. - Но, конечно, я должен потребовать доказательства, что вы действительно знаете местонахождение моего племянника.
   - Ха, - пленник был все еще осторожен, но начал расслабляться. - Вы говорите, господин, каков этот мальчик?
   Джейми колебался некоторое время, изучая мужчину, потом покачал головой.
   - Нет, - сказал он задумчиво. - Я думаю, это не сработает. Лучше вы опишите всех парней, которых видели на судне.
   Заключенный смотрел на Джейми некоторое время, потом рассмеялся низким звучным смехом.
   - Вы совсем не дурак, господин, - сказал он. - Вы знаете это?
   - Я знаю это, - сухо произнес Джейми. - Теперь вы знаете это тоже. Говорите.
   Ишмаэль фыркнул, но подчинился, останавливаясь только, чтобы взять с подноса еду, принесенную Фергюсом. Сам Фергюс стоял, прислонившись к косяку двери, наблюдая за пленником из-под прикрытых век.
   - Там было двенадцать мальчиков, говорили также странно, как вы.
   Брови Джейми подскочили, и мы обменялись с ним удивленными взглядами. Двенадцать?
   - Как я? - сказал он. - Белые мальчики, англичане? Или шотландцы?
   Ишмаэль непонимающе покачал головой. Слова "шотландец" не было в его лексиконе.
   - Говорить, как дерущиеся собаки, - объяснил он. - Ррр-рав!
   Он зарычал, мотая головой, как собака треплющая крысу, и я увидела, как в беззвучном смехе затряслись плечи Фергюса.
   - Наверняка, шотландцы, - сказала я, пытаясь не рассмеяться. Джейми бросил на меня неодобрительный взгляд и вернулся к Ишмаэлю.
   - Очень хорошо, - сказал он, преувеличивая мягкий раскатистый "р", - двенадцать шотландских парней. Как они выглядели?
   Ишмаэль смотрел с сомнением, жуя ломтик манго. Потом он отер сок с уголка рта и покачал головой.
   - Я видел их только один раз, господин. Но говорю, что я видел.
   Он закрыл глаза и нахмурился, вертикальные линии между бровей сдвинулись близко друг к другу.
   - Четыре мальчика с желтыми волосами, шесть с коричневыми, два с черными. Два ниже меня, один, как тот гриффон155, - он кивнул на Фергюса, который яростно напрягся от такого оскорбления, - один большой, не такой большой, как вы ...
   - Да, и как они были одеты?
   Медленно и дотошно Джейми выуживал из него сведения, выспрашивая детали, требуя сравнений - насколько высокий? насколько толстый? какого цвета глаза? - тщательно скрывая направление своего интереса.
   Моя голова прекратила кружиться, но усталость брала свое. Я позволила глазам закрыться, усыпленная глубокими бормочущими голосами. Джейми действительно напоминал большую свирепую собаку, подумала я, с его мягким рычащим говором и проглоченными гласными звуками.
   - Ррав, - пробормотала я себе под нос, и мускулы живота под моими сложенными руками задрожали от смеха.
   Голос Ишмаэля был таким же сильным, но гладким и низким, насыщенным, как горячий шоколад со сливками. Я стала засыпать, убаюканная этим голосом.
   "Он похож на Джо Абернати, - вяло подумала я, - диктующего сообщение о вскрытии трупа" - неприятные физические детали, о которых сообщалось голосом, предназначенным для колыбельной.
   Я мысленно видела руки Джо, темные на белой коже жертвы несчастного случая, которые стремительно двигались, в то время как он напевал свои комментарии магнитофону: "Покойник - высокий мужчина, приблизительно шести футов ростом, худощавый ..."
   Высокий мужчина, худощавый.
   - ... этот мальчик высокий и худой ...
   Я внезапно проснулась с сильно бьющимся сердцем, слыша эхо голоса Джо в нескольких футах от меня.
   - Нет! - сказала я неожиданно и громко; все трое мужчин замолчали и посмотрели на меня с удивлением. Я откинула назад мои мокрые волосы и слабо махнула им рукой.
   - Не обращайте внимания, я, кажется, что-то видела во сне.
   Они вернулись к своему разговору, а я лежала неподвижно, прикрыв глаза, но больше уже не сонная.
   Физической схожести не было. Джо был коренастым и кряжистым, как медведь, а Ишмаэль стройным и худым, хотя выпуклые мускулы его плеч говорили о значительной силе.
   Лицо Джо было широким и добродушным, у этого мужчины - узким, с осторожными глазами и высоким лбом. Кожа Джо была цвета свежесваренного кофе, у Ишмаэля - глубокого черно-красного цвета, который, как сказал Штерн, был характерен для рабов с гвинейского побережья, ценившихся не так высоко, как иссиня-черные сенегальцы, но больше, чем желто-коричневые яга156 или конголезцы.
   Но если бы я закрыла глаза полностью, то слышала бы голос Джо, даже учитывая карибские ритмы в английской речи раба. Я открыла глаза и внимательно посмотрела на пленника, ища какие-либо признаки похожести. Никаких признаков не было, но я увидела то, на что раньше не обратила внимания среди других шрамов и отметин на теле мужчины. То, что я приняла просто за царапину, на самом деле было глубокой ссадиной, накладывающейся на широкий плоский шрам в форме грубого прямоугольника чуть ниже плеча. Шрам был свежий. Я должна была увидеть его сразу, если бы не темнота в карцере и царапина.
   Я лежала очень тихо, пытаясь вспомнить. Никаких рабских имен, насмешливо сказал Джо, говоря о самокрещении сына. Ясно, что мужчина срезал метку владельца, чтобы его не вернули назад, если схватят. Но кому?
   И, конечно же, имя Ишмаэль не было настоящим именем мужчины. "Меня называют Ишмаэлем", - сказал он. Это было рабским именем, которое ему дал какой-то владелец. И если молодой Ленни Абернати восстановил свое генеалогическое древо, то логично, что он выбрал для крещения имя своего предка. Если. Но если это так ...
   Я лежала, глядя на вызывающий клаустрофобию потолок над койкой, и гипотезы крутились в моей голове. Была ли связь у этого человека с Джо или нет, но это напомнило мне еще кое о чем.
   Джейми вызнавал у пленника в форме вопросов и ответов о команде и строении "Ведьмы" - именно это судно напало на нас - но я не слушала. Я осторожно села, чтобы не сделать головокружение еще хуже, и обратилась к Фергюсу.
   - Мне нужно на воздух, - сказала я. - Помоги мне подняться на палубу.
   Джейми посмотрел на меня с намеком на беспокойство, но я успокаивающе улыбнулась ему и взяла Фергюса под руку.
   - Где бумаги раба, которого мы купили на Барбадосе? - спросила я, как только мы оказались вне слышимости. - И, кстати, где сам раб?
   Фергюс с любопытством посмотрел на меня, но стал любезно рыться в сюртуке.
   - Вот бумаги, миледи, - сказал он, вручая их мне. - Что касается раба, я думаю, он находится в кубрике. А что? - спросил он, не удержавшись.
   Я проигнорировала вопрос, просматривая неряшливые отталкивающие бумаги.
   - Вот, - воскликнула я, найдя кусочек, который Джейми читал мне. - Абернати! Это был Абернати! Заклеймен на левом плече геральдической лилией. Ты заметил это клеймо, Фергюс?
   Он покачал головой, выглядя несколько удивленным.
   - Нет, миледи.
   Тогда пошли со мной, - сказала я, поворачивая к кубрику. - Я хочу посмотреть его размеры.
   Клеймо было примерно три дюйма длиной и три шириной с цветком, венчающей заглавную букву "А", выжженное на несколько дюймов ниже плеча. Оно было такого же размера и на том же самом месте, что и клеймо Ишмаэля. Однако цветок не был геральдической лилией, как ошибочно было написано в документах. Это была шестнадцатилепестковая роза - якобитская эмблема Чарльза Стюарта. Я изумленно моргнула, что за патриотичный изгнанник выбрал такой причудливый способ выразить свою преданность побежденному Стюарту?
   - Миледи, мне кажется, вы должны вернуться в кровать, - сказал Фергюс. Он, хмурясь, смотрел на меня, пока я осматривала Темерера, который переносил этот осмотр также бесстрастно, как и все остальное. - У вас цвет, как у гусиного дерьма. Милорд будет очень недоволен, если вы свалитесь на палубе.
   - Я не упаду, - уверила я его. - И мне все равно, какого я цвета. Думаю, нас только что посетила удача. Послушай, Фергюс, я хочу, чтобы ты сделал кое-что для меня.
   - Все, что угодно, миледи, - сказал он, хватая меня за локоть, когда порыв ветра заставил меня пошатнуться на внезапно накренившейся палубе. - Но не раньше, - добавил он твердо, - прежде чем вы вернетесь в кровать.
   Я позволила увести себя обратно в каюту, так как чувствовала себя нехорошо, но прежде дала ему указания. Когда мы вошли в каюту, Джейми встал из-за стола, чтобы встретить нас.
   - А вот и ты, сассенах! Ты в порядке? - спросил он, нахмурившись. - У тебя плохой цвет, как у прокисшего крема.
   - Я совершенно в порядке, - сказала я сквозь сжатые зубы, осторожно опускаясь на койку, чтобы не беспокоить руку. - Вы закончили разговор?
   Джейми посмотрел на пленника, и тот ответил пристальным ровным взглядом черных глаз. Атмосфера между ними не была враждебной, но чувствовалось некоторое напряжение.
   - Мы закончили ... на данный момент, - сказал он и повернулся к Фергюсу. - Отведи нашего гостя вниз и проследи, чтобы его покормили и одели.
   Он остался стоять, пока Ишмаэль с Фергюсом не вышли. Потом сел рядом со мной и, прищурясь, посмотрел на меня.
   - Ты выглядишь ужасно, - сказал он. - Может мне достать аптечку и дать тебе чего-нибудь укрепляющего.
   - Нет, - сказала я. - Джейми, послушай ... я думаю, что знаю, откуда Ишмаэль.
   Он поднял одну бровь.
   - Да?
   Я рассказала ему о шраме у Ишмаэля и почти таком же клейме у Темерера, не упомянув, что привело меня к идее сравнить их.
   - Два к одному, что они из одного и того же места ... от этой миссис Абернати с Ямайки, - сказала я.
   - Два к одному? Ох, - сказал он, игнорируя мою ссылку на карточный термин в интересах дальнейшего обсуждения. - Ладно, может быть, ты права, сассенах, и я надеюсь, что это так. Этот хитрый черный ублюдок не сказал, откуда он. И я не обвиняю его, - добавил он справедливости ради. - Боже, если бы я сбежал от такой жизни, ничто на земле не вернуло бы меня назад, - сказал он с удивительной страстностью.
   - Я его тоже не обвиняю, - сказала я. - Но что он сказал тебе о мальчиках? Он видел молодого Иэна?
   Его хмурое лицо разгладилось.
   - Да, я почти уверен, что он видел, - он нетерпеливо сжал кулак на колене. - Один из двух парней, которых он описал, мог быть Иэном. И зная, что это была "Ведьма", я не могу думать иначе. А если ты права, сассенах, мы, наконец-то, сможем найти его!
   Ишмаэль, отказавшийся сказать, где его схватили, все-таки поведал, что двенадцать мальчиков - все пленники - были забраны с судна вскоре после того, как его схватили.
   - Двенадцать парней, - повторил Джейми, его возбуждение сменилось хмурым видом. - Зачем, во имя всех святых, кому-то понадобилось похищать двенадцать шотландских парней.
   - Возможно, он коллекционер, - легкомысленно сказала я. - Монеты, драгоценные камни и шотландские мальчики.
   - Ты думаешь, кто забрал Иэна, тот забрал и сокровище? - он с интересом поглядел на меня.
   - Не знаю, - сказала я, почувствовав внезапную усталость. Я сильно зевнула. - Мы не знаем точно об Ишмаэле. Я сказала Фергюсу, чтобы Темерер обязательно увидел его. Если они из одного и того же места ...
   Я снова зевнула, мое тело требовало кислорода, которого лишилось из-за потери крови.
   - Очень умно с твоей стороны, сассенах, - сказал Джейми, слегка удивленный моей способностью к разумным действиям. В этом отношении я сама была немного удивлена. Мои мысли стали рассыпаться, и было трудно говорить логично.
   Джейми заметил это, он похлопал меня по руке и встал.
   - Не беспокойся об этом, сассенах. Отдыхай, я отправлю Марсали с чаем.
   - С виски, - сказала я, и он рассмеялся.
   - Хорошо, с виски, - согласился он. Он пригладил мои волосы назад, наклонился и поцеловал мой горячий лоб.
   - Лучше? - спросил он, улыбаясь.
   - Гораздо, - улыбнулась я в ответ и закрыла глаза.
  
  56
  СУП ИЗ ЧЕРЕПАХИ
  
   Когда на следующий день я проснулась, то чувствовала себя совершенно больной. Я сбросила во сне одеяло и осталась в одной рубашке, а моя кожа во влажном воздухе была сухой и горячей. Рука болела ужасно, и я чувствовала каждый из сорока стежков, сделанных мистером Уилоуби, как раскаленные булавки, воткнутые в мою плоть.
   Ничего не поделаешь, придется использовать пенициллин. Я могла быть защищена от оспы, тифа и обычной простуды в той форме, которая существовала в восемнадцатом веке, но я была не бессмертна, и Бог знает, в каких антисанитарных условиях португалец использовал свой мачете, прежде чем порезать меня этим ножом.
   Короткая прогулка через комнату к шкафу, где висела моя одежда, бросила меня в пот и дрожь, и я, прижимая юбку к груди, была вынуждена сесть на стул, чтобы не свалиться на пол.
   - Сассенах! Ты в порядке? - Встревоженный Джейми просунул голову в низкий дверной проем.
   - Нет, - сказала я. - Подойди сюда на минутку. Я хочу, чтобы ты кое-что сделал.
   - Вино? Бисквит? Мерфи сделал для тебя специальный бульон.
   Он был возле меня через мгновение, его прохладная ладонь легла на мою раскрасневшуюся щеку.
   - Боже! Ты горишь!
   - Да, я знаю, - сказала я. - Не волнуйся, у меня есть лекарство.
   Я повозилась одной рукой в кармане юбки и вытащила коробочку со шприцами и ампулами. Моя правая рука воспалилась и так горела, что любое движение заставляло меня сжимать зубы.
   - Твоя очередь, - сказала я, толкнув коробочку по столу к Джейми. - Вот твой шанс отомстить, если хочешь.
   Он непонимающе посмотрел на коробочку, потом на меня.
   - Что? - сказал он. - Ты хочешь, чтобы я ткнул тебя одной из этих иголок?
   - Не совсем так, но что-то подобное, - ответила я.
   - В попу? - губы его дернулись.
   - Да, черт побери!
   Он смотрел на меня некоторое время, уголок его рта немного приподнялся вверх. Потом склонил голову над коробочкой, и его медные волосы запылали в столбе солнечного света, льющегося из окна.
   - Скажи, что мне нужно сделать, - сказал он.
   Я тщательно руководила им, следя за подготовкой и заполнением шприца, потом взяла его и неловко левой рукой проверила воздушные пузырьки. К тому времени, когда я отдала ему шприц и устроилась на кровати, он уже не видел в ситуации ничего забавного.
   - Ты действительно хочешь, чтобы я сделал это? - с сомнением спросил он. - У меня не очень ловкие руки.
   Я рассмеялась, несмотря на пульсирующую боль в руке. Я видела, как он работал этими руками, делая множество вещей: от приема жеребят и строительства стен до разделки оленя и набора текста, и все - легкими уверенными движениями.
   - Ну, да, - возразил он, когда я сказала ему об этом. - Но это совсем другое дело, не так ли? Самое похожее на укол из того, что я делал - это ткнул кинжалом человека в живот. Странно подумать, что я могу сделать нечто подобное с тобой, сассенах.
   Я оглянулась на него через плечо и увидела, что он с сомнением покусывал нижнюю губу, держа тряпку, пропитанную бренди, в одной руке и шприц в другой.
   - Послушай, - сказала я, - я делала укол тебе, и ты знаешь, что это не очень больно, не так ли?
   Он заставил меня нервничать.
   - Ммфм.
   Сжав губы, он встал у кровати на колени и мягко протер кожу на моей ягодице влажной прохладной тряпкой.
   - Все правильно?
   - Прекрасно. Теперь втыкай иголку немного под углом, не прямо ... Ты видишь, что кончик иглы срезан под углом? Воткни примерно на четверть дюйма. Не бойся, дави сильнее, кожа более прочная вещь, чем ты думаешь. Потом нажимай на поршень очень медленно, только медленно.
   Я закрыла глаза и стала ждать. Через некоторое время я открыла их и оглянулась назад. Он был бледен, и пот слабо блестел на его скулах.
   - Ладно, все в порядке, - я села, борясь с волной головокружения. - Давай его сюда.
   Я взяла из его рук тряпку и протерла мое бедро. Моя рука дрожала от лихорадки.
   - Но ...
   - Заткнись!
   Я взяла шприц, нацелилась, как могла, левой рукой и воткнула иглу в мускул. Было больно, и стало еще больнее, когда мой палец соскользнул с поршня.
   Потом появились руки Джейми; одна поддержала мою ногу, другая прижала поршень, нажимая до тех пор, пока последняя капля белой жидкости не исчезла из трубки. Я сделала быстрый вдох, когда он вытащил шприц.
   - Спасибо, - сказала я.
   - Извини, - тихо сказал он секунду спустя. Его рука была за моей спиной, помогая мне лечь.
   - Все в порядке. - Мои глаза были закрыты, и под веками плясали маленькие цветные пятна. Они напомнили мне о прокладке в коробке с куклой, которая была у меня в детстве; крошечные розовые и серебряные звезды на темном фоне. - Я забыла, как трудно это делать в первый раз. Думаю, воткнуть кинжал в кого-нибудь легче. В конце концов, тебя не волнует, что им больно, - добавила я.
   Он ничего не ответил, но довольно сильно выдохнул через нос. Я слышала, как он перемещался по комнате, убирая коробку со шприцами и вешая мою юбку. В месте укола образовалась небольшая шишка.
   - Извини, - сказала я. - Я не это имела в виду.
   - Это, - сказал он ровным голосом. - Легче убить кого-то, защищая свою жизнь, чем причинить кому-то боль, чтобы спасти его. Ты смелее меня. И я не обиделся на твое замечание.
   Я открыла глаза и посмотрела на него.
   - Черта с два не обиделся.
   Он уставился на меня синими суженными глазами. Уголок его рта приподнялся.
   - Черта с два не обиделся, - согласился он.
   Я рассмеялась, и это разбередило мою руку.
   - Я нет, и ты нет, и я действительно не это имела в виду.
   - Ммфм.
   Я слышала топот ног на палубе и громкий нетерпеливый голос Уоррена. Мы прошли Большой Абако и Элеутеру ночью и теперь направлялись на юг к Ямайке.
   - Я не хотела бы, чтобы меня застрелили или зарубили, или арестовали и повесили, если бы у меня был выбор, - сказала я.
   - Я тоже, - ответил он сухо.
   - Но ты ... - начала я и остановилась, с любопытством глядя на него. - Ты действительно считаешь, - медленно произнесла я, - что у тебя нет выбора, не так ли?
   Он смотрел немного в сторону. Солнце освещало переносицу его длинного прямого носа, и он медленно проводил по нему пальцев вверх и вниз. Его широкие плечи приподнялись немного и упали.
   - Я человек, сассенах, - сказал он очень мягко. - Если бы я полагал, что есть выбор ... тогда я, вероятно, не смог бы сделать это. Не надо быть очень храбрым, когда знаешь, что выбора нет, да? - он посмотрел на меня со слабой улыбкой. - Это как у роженицы. Вы должны родить, не имеет значения, насколько вы боитесь. И только, когда вы можете сказать "нет", тогда требуется смелость.
   Я некоторое время лежала тихо, наблюдая за ним. Он закрыл глаза и откинулся на спинку стула, темно-рыжие ресницы лежали на щеках, удивительно длинные, как у ребенка. Они сильно контрастировали с тенями под глазами и глубокими линиями в углах рта. Он устал, так как почти не спал с момента встречи с пиратским кораблем.
   - Я не рассказывала тебе о Грэхеме Мензисе? - сказала я, наконец. Синие глаза тут же открылись.
   - Нет. Кто это?
   - Пациент. Из бостонской больницы.
   Грэхему было около семидесяти лет, когда я его встретила. Он был шотландским эмигрантом, который не потерял свое раскатистое "р", несмотря на сорок лет жизни в Бостоне. Он был рыбаком, точнее, владел несколькими лодками, которые он сдавал для ловли рыбы.
   Он сильно походил на шотландских солдат, которых я знала в Престонпансе и Фалкирке, стоиков и юмористов одновременно, готовых шутить о том, что было слишком болезненным, чтобы страдать в тишине.
   - Будь осторожна, девочка, - сказал он мне, когда я наблюдала, как ему делали внутривенную анестезию, которая поможет ему, пока я буду ампутировать его левую ногу со злокачественной опухолью. - Убедись, что отрежешь правильную ногу.
   - Не волнуйтесь, - успокоила я его, похлопав по старческой руке, лежавшей на простыне. - Я отрежу нужную ногу.
   - Да? - его глаза расширились, изображая испуг. - Я думал, что ты отрежешь ненужную ногу!
   Он все еще астматически хихикал, когда маска опустилась на его лицо.
   Ампутация прошла удачно, и Грэхем выписался домой, но шесть месяцев спустя вернулся назад. Первоначальная опухоль дала метастазы в паховых лимфатических узлах.
   Я удалила злокачественные узлы. Применена была радиотерапия кобальтом. Потом я удалила ему селезенку, на которую распространилась болезнь, сознавая при этом, что операции бесполезны. Но я не хотела сдаваться.
   - Намного легче не сдаваться, когда болеешь не ты сам, - сказала я, глядя на деревянный потолок.
   - Он сдался? - спросил Джейми.
   - Я бы не назвала это так.
  
   - Я думал, - заявил Грэхем. Звук его голоса резонировал в трубках моего стетоскопа.
   - Да? - сказала я. - Хорошо, только не делайте этого вслух, пока я вас не послушаю.
   Он коротко хохотнул, но лежал спокойно, пока я выслушивала его грудь, двигая стетоскоп от ребер к грудине.
   - Хорошо, - сказала я, наконец, вынимая трубки из ушей и позволив им свешиваться с моей шеи. - О чем вы думали?
   - О самоубийстве.
   Его глаза встретили мой взгляд прямо, но с некоторым вызовом. Я оглянулась убедиться, что медсестра ушла, подтянула пластиковый стул для посетителей и села рядом с ним.
   - Боль становится очень сильной? - спросила я. - Вы знаете, мы можем помочь. Вы только попросите.
   Я колебалась, прежде чем сказать последнее предложение; он никогда ни о чем не просил. Даже когда было очевидно, что ему требуется лекарство, он не жаловался на боль. Я поняла, что мое упоминание, он воспринял, как вторжение в личную жизнь, так как уголки его губ немного напряглись.
   - У меня есть дочь, - сказал он, - и два внука, красивые парни. Но я забыл, вы видели их на прошлой неделе, да?
   Я видела их. Они приходили к нему два раза в неделю, приносили свои школьные бумаги и подписанные бейсбольные мячи, чтобы показать их дедушке.
   - И еще есть моя мать, которая живет в доме для престарелых в Кентербери, - сказал он задумчиво. - Он довольно дорогой, но там чисто и хорошо кормят, она любит жаловаться на еду, когда ест.
   Он без выражения посмотрел на простыню и поднял свой обрубок.
   - Месяц, вы думаете? Четыре? Три?
   - Возможно три, - сказала я. - При некоторой удаче, - добавила я глупо.
   Он фыркнул и дернул головой, указывая на капельницу над ним.
   - Ха! А худшей удачи я не пожелаю и нищему, - он осмотрел аппаратуру: автоматический респиратор, кардиомонитор, и весь хлам медицинской технологии. - Почти сто долларов в день стоит мое пребывание здесь, - сказал он. - Три месяца, это же, Боже мой, почти десять тысяч долларов!
   Он, хмурясь, покачал головой.
   - Невыгодная сделка - вот как я называю это. Не стоит того, - его бледные серые глаза внезапно блеснули. - Я шотландец и рожден бережливым, вряд ли теперь меня можно переделать.
  
   - И я сделала это для него, - произнесла я, глядя в потолок. - Или точнее, мы сделали это оба. Ему был прописан морфий от боли - это похоже на лауданум, но только гораздо сильнее. Я набрала в шприц половину из каждой ампулы, а остаток разбавила водой. Это означало, что целые сутки он не получит полной дозы болеутоляющего, но это был единственный способ получить достаточно морфия без риска быть пойманной.
   - Мы рассматривали растительные яды, которые я в то время изучала. Я знала достаточно, чтобы составить что-нибудь смертельное, но я не была уверена, что это будет безболезненно, а он не хотел, чтобы меня обвинили в убийстве, если проведут судебно-медицинскую экспертизу, - я махнула рукой, увидев, что Джейми приподнял брови. - Это просто способ узнать, отчего кто-то умер.
   - А, как коронерский суд?
   - Немного. А наличие морфия в крови ничего бы не доказало, так что мы остановились на нем.
   Я глубоко потянула воздух.
   - Ничего бы не случилось, если бы я сделала ему инъекцию и ушла. Он так и просил.
   Джейми молчал, уставившись пристально на меня.
   - Но я не могла так.
   Я посмотрела на свою левую руку, но вместо гладкой кожи увидела распухшие суставы старого рыбака и зеленые вспухшие вены на его запястье.
   - Я вколола иглу, - произнесла я, потерев место, где главная вена пересекает конец лучевой кости. - Но я не могла нажать поршень.
   Мысленно я видела, как рука Грэхема Мензиса поднялась, волоча за собой трубки, и легла на мою ладонь. У него было достаточно сил.
   - Я сидела рядом, держа его руку, пока он не умер.
   Я чувствовала, как удары его пульса все замедлялись и замедлялись, пока следующего удара не последовало.
   Я посмотрела на Джейми, пытаясь избавиться от памяти.
   - А потом вошла медсестра.
   Это была одна из младших медсестер - нервная девочка без особого ума. У нее не было большого опыта, но она сразу поняла, что он мертв, как только увидела его. И меня, сидящую рядом и ничего не предпринимающую - абсолютно неподобающее поведение для врача. И пустой шприц из-под морфия, лежащий рядом на столике.
   - Она, конечно, обвинила меня, - сказала я.
   - Надо думать.
   - У меня хватило присутствия духа бросить шприц в мусоросжигатель, когда она вышла. И получилось только ее слово против моего. Вопрос был снят.
   Мой рот искривился.
   - За исключением того, что на следующей неделе мне предложили работу в качестве руководителя отдела. Очень важного. С прекрасным офисом на шестом этаже - подальше от пациентов, чтобы я не смогла убить и их тоже.
   Я все еще терла пальцем запястье. Джейми потянулся и остановил меня, положив свою руку на мою.
   - Когда это произошло, сассенах? - спросил он очень мягким голосом.
   - Как раз перед тем, как я взяла Бри и приехала в Шотландию. Я потому поехала, что мне дали большой отпуск - сказали, что я много работала и заслужила хороший отдых.
   Я не пыталась скрыть иронию в своем голосе.
   - Понятно, - его ладонь была теплой на моей руке, несмотря на мою лихорадку. - Если бы ты не потеряла работу, ты приехала бы, сассенах? Не только в Шотландию. Ко мне?
   Я поглядела на него и сжала его руку, глубоко вздохнув.
   - Я не знаю, - сказала я. - Я действительно не знаю. Если бы я не приехала в Шотландию и не встретила Роджера Уэйкфилда, который ... - я остановилась и ошеломленно глотнула. - Ведь именно Грэхем отправил меня в Шотландию, - сказала я, наконец, немного потрясено. - Он просил меня приехать когда-нибудь в Абердин и передать привет городу.
   Я взглянула на Джейми.
   - Я не сделала этого! Я не была в Абердине.
   - Не волнуйся, сассенах, - Джейми сжал мою руку, - я отвезу тебя туда, когда мы вернемся в Шотландию. Хотя, - добавил он спокойно, - там нет ничего интересного.
  
   В каюте становилось душно. Он поднялся и открыл одно из окон.
   - Джейми, - сказала я, смотря ему в спину, - чего бы ты хотел?
   Он оглянулся, немного нахмурившись в раздумье.
   - О ... апельсин будет кстати, - сказал он. - В столе есть немного, да?
   Не дожидаясь ответа, он выдвинул ящик стола, где среди бумаг и перьев в тарелке ярко сияли апельсины.
   - Хочешь?
   - Да, - сказала я, улыбаясь, - было бы неплохо. Но я имею в виду, что бы ты хотел делать после того, как мы найдем Иэна?
   - О, - он сел на табурет с апельсином в руке и уставился на него.
   - Ты знаешь, - произнес он, наконец, - никто никогда не спрашивал меня, что я хочу делать.
   Он казался немного удивленным.
   - Не то, чтобы у тебя был большой выбор, не так ли? - сказала я. - Но теперь он у тебя есть.
   - Да, это так, - он катал апельсин в своих ладонях, склонив голову над ноздреватым шаром. - Я полагаю, ты понимаешь, что мы не можем вернуться в Шотландию, по крайней мере, некоторое время? - сказал он. Я, конечно же, рассказала ему о признании Томпкинса насчет сэра Персиваля и его махинациях, но у нас не было времени обсудить его.
   - Да, - сказала я. - Именно поэтому я спросила.
   Я замолчала, позволив ему обдумать вопрос. Он жил, как преступник, скрываясь сначала физически, потом, уклоняясь от закона с помощью различных имен, переходя от одной личины к другой. Но теперь все они были раскрыты, и не было никакой возможности вернуться в Шотландию, чтобы возобновить одну из его прежних деятельностей - или даже просто появиться там.
   Его последним убежищем всегда был Лаллиброх. Но даже этот путь отступления сейчас был потерян для него. Лаллиброх теперь не принадлежал ему, у поместья был новый лэрд. Я знала, он не завидовал семье Дженни, но, будучи человеком, должен был сожалеть, что потерял свое наследство.
   Я слышала, как он тихо фыркнул, вероятно, достигнув того же пункта в своих рассуждениях, что и я.
   - Не Ямайка или любой остров, находящийся во власти англичан, - заметил он с сожалением. - Том Леонард и королевский флот могут считать нас мертвыми, но они быстро поменяют свое мнение, если мы будем находиться здесь достаточно долго.
   - Ты думал об Америке? - спросила я осторожно. - О колониях, я имею в виду.
   Он с сомнением потер нос.
   - Думаю, нет. Я никогда не думал об этом. Конечно, мы были бы там в безопасности от короны, но ...
   Он затих, нахмурившись, потом взял кинжал, быстро надрезал кожуру и принялся очищать апельсин.
   - Там никто бы не стал охотиться за тобой, - указала я. - Сэру Персивалю ты будешь не интересен, пока находишься вне Шотландии, где твой арест может принести ему пользу. Британский флот не сможет преследовать тебя на берегу, а у вест-индийских губернаторов нет никакой власти в колониях.
   - Это правда, - медленно проговорил он, - но колонии ... - он взял очищенный апельсин и подбросил его на несколько дюймов в воздух. - Там очень примитивная жизнь, сассенах, - сказал он. - Дикая местность, да? Я не хочу подвергать тебя опасности.
   Последнее замечание заставило меня рассмеяться, и он резко взглянул на меня, потом поняв, о чем я думаю, грустно улыбнулся.
   - Да, тащить тебя в море, позволить похитить тебя и запереть на чумном корабле - это было тоже опасно, но, по крайней мере, я не подверг тебя риску быть съеденной каннибалами.
   Я хотела снова рассмеяться, но горькие нотки в его голосе заставили меня прикусить губу.
   - В Америке нет каннибалов, - сказала я.
   - Есть! - возразил он с горячностью. - Я печатал книгу для общества католических миссионеров, в которой говорилось об ирокезах. Они связывают пленников, отрубают им конечности, потом вырывают их сердца и съедают у них на глазах!
   - Съедают их сердца, а потом их глаза, не так ли? - сказала я, рассмеявшись против воли. - Ладно, - сказала я, видя его угрюмый вид, - извини. Но, с одной стороны, ты ведь не можешь верить всему, что читаешь, а с другой ...
   Я не закончила. Он наклонился вперед и схватил мою здоровую руку так сильно, что я удивленно пискнула.
   - Проклятие! Послушай меня! - сказал он. - Это непростой вопрос!
   - Да ... полагаю, что нет, - сказала я осторожно. - Я не хотела смеяться над тобой ... но, Джейми, я действительно жила в Бостоне почти двадцать лет. А ты никогда не был в Америке.
   - Это правда, сассенах, - сказал он ровным голосом. - И ты думаешь, что место, в котором ты жила, похоже на сегодняшнее, сассенах?
   - Ну ... - начала я и замолчала. Большинство исторических зданий в Бостоне имели медные дощечки с указанием на время постройки после 1770 года, а многие были построены позже.
   - Ладно, нет, - согласилась я. - Я знаю, что нет. Но я не думаю, что это такая уж дикая местность. Сейчас там много больших и маленьких городов.
   Он отпустил мою руку и откинулся на спинку стула. В другой руке он все еще держал апельсин.
   - Думаю, что это так, - медленно проговорил он. - Я не слышал о городах там ... только то, что это дикое место, хотя и очень красивое. Но я не дурак, сассенах.
   Его голос стал немного резким, и он с силой вонзил большой палец в апельсин, разделяя его пополам.
   - Я не верю всему, что написано в книгах - ради Бога, я сам печатаю эти проклятые книги! Я хорошо знаю, что некоторые авторы - дураки и шарлатаны. И я, конечно, отличаю факт от вымысла!
   - Хорошо, - сказала я. - Хотя я не уверена, что отделить правду от вымысла достаточно легко. Но даже, если написанное об ирокезах верно, весь континент ведь не кишит кровожадными дикарями. Это очень большое место, ты знаешь, - добавила я мягко.
   - Ммфм, - произнес он, не убежденный, и обратил свое внимание на апельсин, начав разделять его на дольки.
   - Это очень забавно, - сказала я с сожалением. - Когда я решила вернуться, я прочитала все, что могла, об Англии, Шотландии и Франции этого времени, чтобы знать, чего ожидать. А мы оказались в месте, о котором я ничего не знаю, потому что я никогда не предполагала, что мы пересечем океан с тобой, который так страдает от морской болезни.
   Это заставило его рассмеяться, хотя несколько неохотно.
   - Да, ты никогда не знаешь, что можешь сделать, пока тебя не заставят. Поверь мне, сассенах, как только мы освободим Иэна, я никогда не ступлю на это грязное, богом забытое корыто - разве только для того, чтобы вернуться домой в Шотландию, когда это будет безопасно, - добавил он, подумав. Он предложил мне дольку апельсина, и я взяла ее, как предложение мира.
   - Насчет Шотландии. У тебя в Эдинбурге есть печатная машина, - сказала я. - Мы можем послать за ней, если поселимся в каком-нибудь большом городе.
   Он поднял удивленные глаза.
   - Ты думаешь, там можно зарабатывать печатанием? Так много людей? Город должен быть достаточно большим, чтобы была нужда в печатнике или продавце книг.
   - Я уверена, ты смог бы. Бостон, Филадельфия ... не Нью-Йорк. Вильямсбург, возможно? Я не знаю, но есть достаточно мест, где нужны печатники. Морские порты, например.
   - Ммфм, - это был задумчивый шум. - В общем, мы могли бы ...
   Он сунул дольку апельсина в рот и стал медленно жевать.
   - А как ты?
   Я удивленно поглядела на него.
   - Что я?
   Его глаза пристально смотрели на меня, читая мое лицо.
   - Ты не против этого места? - он посмотрел вниз, тщательно отделяя еще одну дольку. - Я полагаю ... ты захочешь работать, да?
   Он поглядел на меня и криво усмехнулся.
   - Я узнал в Париже, что не могу остановить тебя. И ты сама сказала, что, возможно, не вернулась бы ко мне, если бы происшествие с Мензисом не лишило тебя работы. Ты могла бы быть врачом в колониях, как ты думаешь?
   - Думаю, что могла, - медленно проговорила я. - Больные и травмированные люди есть везде, в конце концов.
   Я посмотрела на него с любопытством.
   - Ты очень странный человек, Джейми Фрейзер.
   Он рассмеялся и проглотил остаток апельсина.
   - О, да? И что ты подразумеваешь под этим?
   - Фрэнк любил меня, - сказала я медленно. - Но было ... нечто во мне, с чем он не знал, что делать. Некоторые вещи во мне, которые он не понимал или даже боялся, - я поглядела на Джейми. - Но не ты.
   Его голова была склонена над вторым апельсином, его руки с кинжалом стремительно двигались, очищая кожуру, но я могла видеть слабую улыбку в уголках его губ.
   - Нет, сассенах, ты не пугаешь меня. Или, точнее, не пугаешь, когда я не думаю, что ты можешь убить себя из-за своего легкомыслия.
   Я коротко фыркнула.
   - Ты пугаешь меня по той же самой причине, но я полагаю, что ничего не могу с этим поделать.
   Его смешок был глубокий и легкий.
   - И ты думаешь, что если я ничего не могу поделать, я не должен волноваться?
   - Я не говорила, что ты не должен волноваться - ты думаешь, я не волнуюсь? Но, скорее всего, ты ничего не сможешь со мной поделать.
   Он открыл рот, чтобы возразить, но передумал и снова рассмеялся. Он потянулся и сунул оранжевую дольку мне в рот.
   - Ладно, сасенах, может быть да, может быть нет. Но я живу уже достаточно долго, чтобы понять, что это не имеет значения, пока я могу любить тебя.
   Глотая апельсиновый сок, я в молчаливом изумлении уставилась на него.
   - А я люблю тебя, - сказал он мягко. Он наклонился и поцеловал меня теплым и сладким ртом. Потом отдвинулся и нежно коснулся моей щеки.
   - Теперь отдыхай, - твердо сказал он. - Я принесу тебе немного бульона.
  
   Я проспала несколько часов и проснулась все еще с жаром, но голодная. Джейми принес мне бульон, сделанный Мерфи - насыщенную зеленую жидкость с кусочками масла и сильно пахнущую хересом - и настоял на том, чтобы кормить меня с ложки.
   - У меня есть совершенно здоровая рука, - сказала я раздраженно.
   - Да, и я видел, как ты ею пользуешься, - ответил он, ловко вставляя ложку мне в рот. - Если ты будешь такой же неуклюжей с ложкой, как со шприцом, ты прольешь все себе на грудь, и суп пропадет даром, а Мерфи размозжит мне голову поварешкой. Ну, открывай рот.
   Я открыла рот. По мере насыщения мое возмущение постепенно превращалась в некое теплое согревающее оцепенение. Я почти ничего не ела из-за боли в руке, но когда мой благодарный желудок наполнился супом, я более или менее забыла о ней.
   - Еще тарелочку? - спросил Джейми, когда я проглотила последнюю ложку. - Тебе нужно восстановить силы.
   Не ожидая ответа, он открыл маленькую супницу, присланную Мерфи, и наполнил тарелку.
   - Где Ишмаэль? - спросила я во время короткой передышки.
   - На кормовой палубе. Он чувствовал себя неуютно в трюме, и я его понимаю, особенно после того, как увидел невольничьи судна в Бриджтауне. Я сказал Мейтланду повесить ему гамак.
   - Ты думаешь безопасно оставлять его одного на палубе? Что это за суп?
   Последняя ложка супа оставила восхитительный длящийся вкус на моем языке, а следующая наполнила рот великолепным насыщенным ароматом.
   - Черепаховый. Штерн поймал вчера большую биссу157. Он просил передать, что сохранит панцирь, чтобы сделать гребни для твоих волос, - Джейми немного нахмурился, но от галантности ли Штерна или от присутствия Ишмаэля, я не могла сказать. - Что касается негра, он не один, за ним наблюдает Фергюс.
   - У Фергюса медовый месяц, - запротестовала я. - Ты не должен был заставлять его сторожить. Это действительно черепаховый суп? Я никогда не ела такой раньше. Просто изумительный.
   Джейми совсем не тронуло упоминание о романтическом статусе Фергюса.
   - Ну, он еще успеет, - сказал он черство. - Не будет никакого вреда, если одну ночь он не станет спускать свои бриджи. И кроме того говорят, что воздержание делает сердце более твердым.
   - Абсурд, - сказала я, уклоняясь на мгновение от ложки. - Если что и становится твердым от воздержания, то только не сердце.
   - Это очень неприличный разговор для почтенной замужней женщины, - с упреком сказал Джейми, сунув ложку мне в рот. - И неосмотрительный, к тому же.
   Я сглотнула бульон.
   - Неосмотрительный?
   - Я сам сейчас немного твердый, - невозмутимо ответил он, опуская ложку в суп. - Когда ты сидишь передо мной с распущенными волосами, и твои соски торчат, как вишни, перед моими глазами.
   Я невольно посмотрела вниз, и следующая ложка стукнула меня по носу. Джейми прищелкнул языком и, взяв тряпку, энергично вытер мою грудь. Моя рубашка была сделана из очень тонкого хлопка и, даже сухая, позволяла многое увидеть.
   - Ох, как будто раньше ты их не видел, - сказала я, забавляясь.
   Он убрал тряпку и изогнул брови.
   - Я пью воду каждый день с тех пор, как меня отняли от груди, - сказал он, - но это не означает, что я уже не хочу пить, - он протянул ложку. - Еще немножко?
   - Нет, спасибо, - сказала я, уклоняясь от надвигающейся ложки. - Я хотела бы послушать еще об этой твоей твердости.
   - Нет, ты больна.
   - Я чувствую себя намного лучше, - уверила я его. - Можно, я погляжу на нее?
   На нем были свободные брюки - шаровары, которые носили все моряки - в которых он мог скрыть три или четыре дохлых кефали, не говоря уже о какой-то твердости.
   - Ты не должна, - произнес он шокировано. - Кто-нибудь может войти сюда. И я не думаю, что это может как-то помочь.
   - Ну, ты не можешь ничего сказать, пока я не посмотрю, не так ли? - сказала я. - Кроме того, можно запереть дверь.
   - Запереть дверь? Что ты обо мне думаешь? Я что, похож на человека, который может воспользоваться тем, что женщина ранена, горит от жара, да еще и пьяна? - спросил он сердито, но, тем не менее, поднялся с табурета.
   - Я не пьяна, - ответила я с негодованием. - Нельзя опьянеть от черепахового супа!
   Тем не менее, я сознавала, что пылающее тепло из моего желудка мигрировало ниже, куда-то в область между моих бедер, а голова немного кружилась и совсем не от лихорадки.
   - Можно, если выпьешь черепаховый бульон Алоизиуса О'Шонесси Мерфи, - сказал он. - Судя по запаху, он влил в него почти бутылку хереса. Весьма невоздержанная раса, эти ирландцы.
   - Но я все же не пьяна, - я как можно прямее села на постели. - Ты сам говорил, что пока ты стоишь на ногах, ты не пьян.
   - Но ты не стоишь, - указал он.
   - Ты стоишь. И я тоже могу, если захочу. И перестань увиливать от темы. Мы говорим о твоей твердости.
   - Хорошо, ты должна прекратить эти разговоры, потому что ...
   Он прервался с небольшим визгом, когда я сделала удачную хватку левой рукой.
   - Я неуклюжая, да? - сказала я с удовлетворением. - О, Боже, у тебя действительно проблема.
   - Отпусти меня, - прошипел он, с отчаянием оглядываясь на дверь. - Сюда могут войти в любой момент!
   - Я говорила тебе запереть дверь, - сказала я, не отпуская его. Далекий от того, чтобы быть дохлой кефалью, объект в моей руке проявлял значительную живость.
   Он смотрел на меня, сузив глаза и дыша через нос.
   - Я не могу применять силу к больной женщине, - произнес он сквозь зубы, - но у тебя довольно сильная хватка для женщины с лихорадкой, сассенах. Если ты ...
   - Я сказала тебе, что я чувствую себя лучше, - прервала я его, - но я заключу с тобой сделку, ты запрешь дверь, а я докажу тебе, что не пьяна.
   Чтобы продемонстрировать добрую волю, я с некоторым сожалением отпустила его. Он стоял некоторое время, уставившись на меня и рассеянно потирая место, подвергшееся моему нападению. Потом он поднял рыжую бровь, развернулся и пошел к двери, чтобы запереть ее.
   Когда он воротился, я уже поднялась с кровати и стояла, немного неустойчиво, но вертикально. Он критически посмотрел на меня.
   - Ничего не получится, сассенах, - сказал он, качая головой. Вид у него был довольно сожалеющий. - При такой качке мы не можем оставаться на ногах, а в эту коробку я один не помещаюсь, не говоря уже о том, чтобы вместе с тобой.
   Море волновалось, фонарь, подвешенный на штанге, не мотался, но полка над ним явно наклонялась взад и вперед, когда "Артемида" скакала по волнам. Я могла чувствовать небольшую дрожь досок под моими босыми ногами и понимала, что Джейми прав. По крайней мере, он был слишком увлечен нашим разговором, чтобы страдать от морской болезни.
   - Всегда есть пол, - предложила я с надеждой. Он мельком оглядел каюту и нахмурился.
   - Ну, да, есть. Но мы должны будем обвиться друг вокруг друга, как змеи, чтобы разместиться между ножками стола.
   - Я не возражаю.
   - Нет, - сказал он, качая головой, - это повредит твою руку.
   Он потер согнутым пальцем по нижней губе, размышляя. Его глаза рассеянно скользнули по моему телу, приблизительно посредине, возвратились, зафиксировали взгляд и потеряли фокус. Я поняла, что проклятая рубашка была еще более прозрачной, чем я думала.
   Решив взять дело в свои руки, я отпустила столбик кровати и сделала два неустойчивых шага к нему. Крен корабля бросил меня в его руки, и ему с трудом удалось сохранить равновесие, обхватив меня за талию.
   - Иисус! - сказал он, пошатнувшись, и потом, скорее, по привычке, чем от желания, нагнул голову и поцеловал меня.
   Это было потрясающе. Я привыкла к его теплым объятиям, теперь наоборот я была горячая, а он прохладный. Судя по его реакции, он также наслаждался этим новым ощущением.
   С кружащейся головой и оттого немного безрассудная, я прикусила его шею сбоку, чувствуя, как высокие волны моего жара растекаются по его шее.
   - Боже, я словно держу горячие угли!
   Его руки скользнули вниз и тесно прижали меня к себе.
   - Твердый? Ха, - сказала я, оторвав на мгновение свой рот от его кожи. - Сними эти мешки.
   Я соскользнула вдоль его тела и встала на колени, неуклюже возясь с его ширинкой. Он рванул завязки, и шаровары парашютом упали на пол.
   Я не стала ждать, пока он снимет рубашку, просто подняла ее полы и взяла его твердость в рот. Он издал придушенный звук и положил руки на мою голову, словно хотел остановить меня, но не имел сил.
   - О, Боже! - сказал он, и его руки напряглись в моих волосах, но он не пытался оттолкнуть меня. - Вот на что похожа любовь в аду, - прошептал он, - с горячей дьяволицей.
   Я рассмеялась, что было чрезвычайно трудно в данных обстоятельствах. Я задохнулась и убрала голову на мгновение.
   - Ты думаешь, суккубы делают так?
   - Я ни на мгновение не сомневаюсь в этом, - уверил он меня. Его руки в моих волосах возвратили мою голову назад.
   Раздался удар в дверь, и он замер. Уверенная, что дверь закрыта, я не стала останавливаться.
   - Да? Кто там? - произнес он со спокойствием, замечательным для мужчины в его положении.
   - Фрейзер? - голос Лоренса Штерна проник из-за двери. - Француз говорит, что негр уснул, и спрашивает, может он пойти спать?
   - Нет, - ответил Джейми резко. - Скажите ему, чтобы оставался, пока я не приду и не отпущу его.
   - А, конечно, - голос Штерна выразил некоторое колебание. - Но его ... гм, его жена хочет ... чтобы он пришел сейчас.
   Джейми резко вдохнул.
   - Скажите ей, - произнес он с небольшим напряжением в голосе, - что он ... скоро придет.
   - Я скажу, - Штерн, казалось, сомневался, как Марсали воспримет это сообщение, но потом его голос повеселел. - А ... миссис Фрейзер чувствует себя лучше?
   - Гораздо лучше, - с чувством ответил Джейми.
   - Ей понравился суп из черепахи?
   - Очень. Благодарю вас.
   Его руки на моей голове дрожали.
   - Вы сказали ей, что я приберег панцирь черепахи для нее? Это была бисса, очень красивое животное.
   - Да, да, я сказал.
   С отчетливо слышимым тяжелым дыханием Джейми освободился и, нагнувшись, поставил меня на ноги.
   - Доброй ночи, мистер Штерн! - крикнул он. Он потянул меня к кровати, и мы шарахались, словно четырехногое животное, стукаясь о стол и стулья, когда пол поднимался и падал под нашими ногами.
   - О, - Лоренс казался немного разочарованным. - Полагаю, что миссис Фрейзер, спит?
   - Только засмейся, и я задушу тебя, - отчаянно прошептал Джейми мне в ухо. - Да, она спит, - прокричал он в дверь, - Я передам ей ваши пожелания завтра утром.
   - Надеюсь, она хорошо отдохнет. Кажется, сегодня вечером море сильно волнуется.
   - Да ... я заметил, мистер Штерн.
   Поставив меня на колени перед койкой, он встал на колени сзади и поднял подол моей рубашки. Прохладный ветерок от открытого окна охватил мои ягодицы, и по моим бедрам пробежала дрожь.
   - Если вас или миссис Фрейзер будет беспокоить волнение, у меня есть великолепное средство от этого - смесь полыни, экскрементов летучих мышей и фруктов мангового дерева. Вам только стоит сказать.
   Джейми некоторое время не отвечал.
   - О, Христос! - прошептал он. Я вцепилась зубами в постельное белье.
   - Мистер Фрейзер?
   - Я говорю спасибо! - ответил Джейми громко.
   - Хорошо, тогда доброго вечера.
   Джейми длинно выдохнул с сильной дрожью.
   - Мистер Фрейзер?
   - Доброй ночи, мистер Штерн! - проревел Джейми.
   - О! Ээ ... доброй ночи.
   Шаги Штерна удалились, потерявшись в звуке волн, бьющихся о корпус корабля. Я выплюнула изо рта одеяло.
   - О ... мой ... Бог!
   Его ладони были большими, твердыми и прохладными на моей горящей плоти.
   - У тебя самая круглая попка, какую я только видел!
   Крен "Артемиды" придал его толчку значительную силу, и я издала громкий вопль.
   - Ш-ш!
   Он зажал мне рот ладонью и склонился надо мной так, что лег на мою спину; полы его рубашки упали вокруг меня, а его вес придавил меня к кровати. Моя кожа, горящая от высокой температуры, была чувствительной к малейшему прикосновению, и я дрожала в его руках. Потоки жара поднимались изнутри к коже и вытекали наружу в такт его движениям во мне.
   Его руки обхватили меня, сжав мои груди, являясь единственным якорем, когда я потеряла себя и распалась на элементы в хаосе ощущений - теплая влажность скомканных одеял подо мной, холодный ветер и туманные брызги, долетающие до нас от окна, прикосновения горячего дыхания Джейми на моей шее, и внезапное содрогание, и потоки тепла и холода, когда мой жар разбился на капли удовлетворенного желания.
   Торс Джейми лежал на моей спине, бедра прижимались сзади к моим ногам. Было тепло и спокойно. После длительного времени его дыхание успокоилось, и он отпустил меня. Моя тонкая хлопковая рубашка была мокрой, и ветер обдал меня холодком, заставив задрожать.
   Джейми с хлопком закрыл окно, потом наклонился и поднял меня, как тряпичную куклу. Он положил меня на кровать и укутал одеялом.
   - Как твоя рука? - спросил он.
   - Какая рука? - пробормотала я сонно. Я чувствовала себя так, словно расплавилась и была залита в форму для застывания.
   - Хорошо, - сказал он с улыбкой в голосе. - Ты можешь встать?
   - Нет, даже ради китайского чая.
   - Я скажу Мерфи, что тебе понравился суп.
   Его рука на мгновение коснулась моего прохладного лба, прошлась с нежностью по моей щеке и исчезла. Я не слышала, как он вышел.
  
  57
  ЗЕМЛЯ ОБЕТОВАННАЯ
  
   - Это настоящее преследование! - произнес Джейми с негодованием. Он стоял позади меня, глядя поверх носового ограждения "Артемиды". Слева от нас в лучах утреннего света сияла кингстонская гавань, словно вся состояла из жидких сапфиров. Город над ней был наполовину закрыт зелеными джунглями и представлял собой кубы цвета слоновой кости и розового кварца, погруженные в роскошь изумруда и малахита. А на лазурной глади воды покачивалось величественное трехмачтовое судно со свернутыми парусами, белыми, как крылья чайки, и гордо блестящей на солнце медью палубного оружия. "Порпос", военный корабль Его величества.
   - Проклятая лодка преследует меня, - сказал он, впившись взглядом в корабль, когда мы осторожно пробирались мимо гавани на достаточно большом расстоянии от нее. - Куда бы я ни отправился, он там!
   Я рассмеялась, хотя вид "Порпоса" меня тоже встревожил.
   - Не думаю, что здесь есть что-то личное, - сказала я ему. - Капитан Леонард говорил, что они направляются на Ямайку.
   - Да, но почему они не ушли на Антигуа, ведь их штаб-квартира располагается там?
   Он прикрыл глаза, всматриваясь в "Порпос". Даже отсюда на нем были видны движущиеся маленькие фигурки, очевидно, на корабле проводился ремонт.
   - Сначала им нужно было зайти сюда, - объяснила я. - Они везли нового губернатора.
   Я испытвала нелепое желание спрятаться за перилами, хотя знала, что даже огненные волосы Джейми не будут видны с такого расстояния.
   - Да? Интересно, кто это? - равнодушно произнес Джейми. Мы были в часе ходьбы от сахарной плантации Джареда в Шугар-Бэй, и его голова была занята планами освобождения молодого Иэна.
   - Некто по имени Грэй, - сказала я, отворачиваясь от перил. - Хороший человек, я видела его на корабле, хотя и короткое время.
   - Грэй? - пораженный, Джейми взглянул на меня. - Не лорд Грэй случайно?
   - Да, так его называли. А в чем дело?
   Я с любопытством посмотрела на него. Он уставился на "Порпос" с возросшим интересом.
   - В чем дело? - он услышал меня только тогда, когда я повторила вопрос во второй раз, и, улыбнувшись, кинул на меня быстрый взгляд. - О, просто я знаю лорда Джона; он мой друг.
   - Действительно?
   Я была лишь слегка удивлена. Друзьями Джейми числились французский министр финансов и Чарльз Стюарт, шотландские нищие и французские карманники. Думаю, ничего странного не было в том, что среди его знакомых были также и английские аристократы.
   - Значит, нам повезло, - сказала я. - Или, по крайней мере, я так думаю. Откуда ты знаешь лорда Джона?
   - Он был комендантом Ардсмуира, - ответил он, все-таки по-настоящему удивив меня. Его суженные в размышлении глаза не отрывались от "Порпоса".
   - Он твой друг? - я покачала головой. - Я никогда не пойму мужчин.
   Он повернулся ко мне и улыбнулся, оторвав, наконец, взгляд от английского судна.
   - Мы находим друзей там, где можем, сассенах, - сказал он, глядя на берег, прикрыв глаза рукой. - Будем надеяться, что миссис Абернати окажется другом.
  
   Когда мы обогнули мыс, рядом с перилами возникла гибкая черная фигура. Ишмаэль в матросской одежде, скрывающей шрамы, уже мало походил на раба, но больше на пирата. Я снова задалась вопросом, как много из того, что он сказал нам, было правдой.
   - Я ухожу, - резко заявил он.
   Джейми приподнял бровь и взглянул вниз в мягкие синие глубины.
   - Не стану вам препятствовать, - сказал он вежливо, - но есть ли у вас лодка?
   Что-то, похожее на юмор, мелькнуло в глазах негра, но серьезное выражение лица не изменилось.
   - Вы высаживаете меня на берег, где нужно, если я рассказал о мальчике, - сказал он и кивнул головой на остров, где буйные заросли джунглей спускались к зеленой воде. - Я хочу здесь.
   Джейми задумчиво перевел взгляд от необитаемого острова на Ишмаэля и кивнул головой.
   - Я прикажу спустить лодку, - он развернулся, чтобы идти в каюту. - Я также обещал вам золото.
   - Не надо золото, господин, - тон Ишмаэля так же, как и его слова, остановили Джейми. Он посмотрел на черного мужчину с интересом, смешанным с некоторым напряжением.
   - Вы хотите сказать что-то еще?
   Ишмаэль коротко кивнул. Он казался совершенно спокойным, но я заметила слабый блеск пота на его висках, несмотря на легкий дневной бриз.
   - Я хочу того черномазого с одной рукой, - он смело смотрел на Джейми, говоря это, но за уверенным видом скрывалось смущение.
   - Темерера? - воскликнула я удивленно. - Почему?
   Ишмаэль бросил на меня быстрый взгляд, но продолжал обращаться к Джейми, смело и в то же время просительно.
   - Никакой пользы от него, господин, он не может работать ни в поле, ни на корабле с одной рукой.
   Джейми не отвечал, глядя на него некоторое время. Потом повернулся и крикнул Фергюсу, чтобы тот привел однорукого раба.
   Темерер, приведенный на палубу, стоял без всякого выражения, изредка моргая от солнца. Он также был одет в матросскую одежду, но в нем не было беспутной элегантности Ишмаэля.
   - Этот человек хочет, чтобы ты пошел с ним, - медленно сказал ему Джейми на французском языке. - Ты хочешь?
   Темерер моргнул, и удивление мелькнуло в его глазах. Я думаю, никто и никогда не спрашивал его, чего он хочет. Он осторожно перевел взгляд от Джейми к Ишмаэлю и назад, но молчал.
   Джейми попробовал еще раз.
   - Ты не должен идти с этим человеком, - заверил он раба. - Ты можешь остаться с нами, и мы позаботимся о тебе. Никто не причинит тебе вреда. Но ты можешь пойти с ним, если хочешь.
   Но раб колебался, он явно был испуган неожиданным выбором. Вопрос решил Ишмаэль. Он сказал что-то на странном языке, полном мелодичных гласных и слогов, повторяющихся, словно барабанный бой.
   Темерер издал задушенный звук, упал на колени и прижался лбом к палубе возле ног Ишмаэля. Все на палубе уставились на него, потом посмотрели на Ишмаэля, который стоял, сложив руки на груди, со слегка вызывающим видом.
   - Он идет со мной, - сказал он.
   Пикард отвез их на шлюпке на берег и оставил на краю джунглей с маленьким мешочком еды и двумя ножами.
   - Почему сюда? - вслух подумала я, наблюдая, как две маленькие фигуры медленно поднимались по лесистому склону. - Поблизости нет городов? Или плантаций?
   На мой взгляд, берег был полностью покрыт джунглями.
   - Плантации есть, - уверил меня Лоренс. - Далеко в холмах, там выращивают кофе и индиго; сахарный тростник лучше растет возле побережья. Но скорее всего они отправились к маронам, - добавил он.
   - На Ямайке тоже есть мароны, как на Гаити? - с интересом спросил Фергюс.
   Лоренс мрачновато улыбнулся.
   - Мароны есть всюду, где есть рабы, мой друг, - сказал он. - Всегда найдутся мужчины, которые предпочтут рискнуть жизнью, чем жить в неволе.
   Джейми резко повернул голову, чтобы взглянуть на Лоренса, но ничего не сказал.
  
   Плантация Джареда возле Шугар-Бэй называлась "Домом в голубых горах", вероятно в честь невысокой, покрытой соснами горы, которая находилась в миле от нее и казалась синей на таком расстоянии. Сам дом стоял на берегу мелкого залива. Веранда, которая тянулась вдоль одной его стороны, фактически нависала над лагуной, опираясь на крепкие деревянные сваи, покрытые губчатыми оболочниками158, мидиями и красивыми зелеными водорослями, называемыми волосами русалки.
   Нас ждали. Джаред отправил письмо о нашем прибытии с судном, которое вышло из Гавра за неделю перед нами. Из-за того, что нам пришлось задержаться на Гаити, письмо прибыло месяц назад, и управляющий с женой - милая шотландская пара по имени МакИверы - были рады, наконец, увидеть нас.
   - Я боялся, что зимние шторма настигли вас, - повторил Кеннет МакИвер в четвертый раз, покачивая головой. Он был лысым, и макушка его головы была вся в веснушках и чешуйках из-за долгих лет пребывания под тропическим солнцем. Его жена была пухленькой приветливой женщиной, похожей на бабушку, и, к моему потрясению, она оказалась на пять лет моложе меня. Она повела нас с Марсали помыться и причесаться перед ужином, а Фергюс и Джейми отправились с мистером МакИвером, чтобы пронаблюдать за частичной разгрузкой "Артемиды" и устройством ее команды.
   Я с радостью направилась в дом. Хотя рука моя почти зажила и на нее была наложена лишь легкая повязка, я не могла, как привыкла, купаться в море. После недели без ванны я ожидала пресной воды и чистых простыней со страстным желанием, похожим на голод.
   Я еще не приспособилась к суше, и мне казалось, что половицы плантаторского дома поднимаются и опускаются под моими ногами; я шла за миссис МакИвер, пошатываясь и налетая на стены.
   Ванна была установлена в маленькой пристройке к дому; она была деревянной, но наполненной - о, чудо! - горячей водой. Я видела, как две черные рабыни грели для нее воду в чайниках на костре, разоженном во дворе. Наверное, я должна была чувствовать себе виноватой из-за использования рабского труда, но я ничего подобного не чувствовала. Я вволю накупалась, отскребла соль и грязь мочалкой из губки и вымыла волосы шампунем, любезно предоставленным миссис МакИвер и сделанным из цветков ромашки, масла герани, наструганного мыла и яичного желтка.
   Хорошо пахнущая с сияющими волосами и слабая от теплоты, я с благодарностью свалилась на предоставленную мне кровать. У меня хватило времени только подумать о том, как восхитительно растянуться во весь рост, и я уснула.
   Когда я проснулась, на веранде за открытыми французскими окнами уже собрались сумерки, а голый Джейми лежал рядом со мной, сложив руки на животе, дыша глубоко и медленно.
   Он почувствовал, как я пошевелилась, и открыл глаза. Сонно улыбнувшись, он притянул меня к себе. Он тоже принял ванну и пах мылом и кедровыми иголками. Я целовала его долго и медленно, проводя языком по его широкому рту, нашла его язык и сплелась с ним своим в поединке приветствия и приглашения.
   Наконец, я отстранилась, чтобы вдохнуть воздух. Спальня была наполнена колеблющимся зеленым светом, отраженным от лагуны внизу, словно сама комната находилась под водой. Воздух был теплый и свежий, пахнущий морем и дождем с легкими веяниями бриза, которые ласкали кожу.
   - Ты так сладко пахнешь, сассенах, - пробормотал он хриплым от сна голосом. Он улыбнулся, погружая пальцы в мои волосы. - Иди ко мне, моя кудрявая.
   Без всяких заколок мои вымытые волосы падали на плечи роскошным взрывом, словно буйные кудри медузы. Я подняла руку, убрать их назад, но он потянул меня, нагибая к себе, и завеса коричневого, золотого и серебряного цвета упала на его лицо.
   Я поцеловала его и легла сверху, позволив моим грудям расплющиться по его торсу. Он немного двинулся, потершись об меня, и вздохнул от удовольствия.
   Его руки обхватили мои ягодицы, пытаясь переместить мое тело вверх, чтобы войти в меня.
   - Еще нет, - прошептала я. Я прижалась к нему бедрами, слегка вращая ими и наслаждаясь ощущением шелковистой твердости под моим животом. Он сделал маленький задыхающийся звук.
   - У нас месяцами не было места или времени, чтобы заняться любовью, - сказала я ему. - И мы сейчас не будем торопиться, правильно?
   - Ты ставишь меня в невыносимое положение, сассенах, - пробормотал он в мои волосы, извиваясь подо мной и настойчиво изгибая тело вверх. - Может быть, мы не станем торопиться в следующий раз?
   - Нет, - сказала я твердо. - Сейчас. Медленно. Не двигайся.
   Он произвел что-то вроде рычания в горле, но вздохнул и расслабился, уронив руки по сторонам. Я сползла ниже по его телу, заставив его резко втянуть воздух, и взяла в рот его сосок.
   Я мягко обвела языком вокруг маленького узелка, заставив его затвердеть, наслаждаясь ощущением жестких кудрявых волос, окружающих сосок. Я почувствовала, как он напрягся подо мной, и положила руки на его плечи, чтобы удержать его неподвижным, пока я продолжала мягко покусывать, посасывать и облизывать сосок языком.
   Некоторое время спустя я подняла голову, одной рукой убрала свои волосы назад и спросила.
   - Ты что-то сказал?
   Он открыл один глаз.
   - Мне нужны четки, - сообщил он мне. - Это единственный способ выдержать, - он закрыл глаза и продолжил бормотать на латыни. - Ave Maria, gratia plena159 ...
   Я фыркнула и взялась за другой сосок.
   - Ты спутался, - сказала я, остановившись глотнуть воздух в следующий раз. - Ты сказал "Отче наш" три раза подряд.
   - Я удивлен, что в моих словах есть еще какой-то смысл, - его глаза были закрыты, и капли пота блестели на его скулах. Он двинул бедрами с возрастающей настойчивостью. - Сейчас?
   - Еще немного.
   Я опустила голову ниже и, поддавшись неожиданному импульсу, сделала "Пффф!" в его пупок. Он дернулся, захваченный врасплох, и произвел шум, который можно было описать, как хихиканье.
   - Не делай так! - сказал он.
   - Буду, если захочу, - сказала я и сделала это снова. - Ты хихикаешь, как Бри, - сказала я ему. - Я делала ей так, когда она была маленькой, и ей нравилось.
   - Ну, я не маленький ребенок, если ты не заметила различие, - сказал он немного раздраженно. - Если хочешь, по крайней мере, попробуй сделать это ниже.
   Я спустилась ниже.
   - У тебя совсем нет волос наверху на бедрах, - сказала я, восхищаясь гладкой белой кожей в этих местах. - Почему это, как ты думаешь?
   - Корова слизала их, когда последний раз доила меня, - произнес он сквозь зубы. - Ради Бога, сассенах!
   Я рассмеялась и вернулась к своему занятию. Наконец, я прекратила и поднялась, опершись на локти.
   - Я думаю, что с тебя достаточно, - сказала я, убирая волосы с глаз. - Ты ничего не говорил, только повторял "Иисус Христос" последние несколько минут.
   Получив разрешение, он поднялся и перевернул меня на спину, прижав меня весом своего тяжелого тела.
   - Ты пожалеешь об этом, сассенах, - сказал он с мрачным удовлетворением.
   Я усмехнулась, совершенно не раскаиваясь.
   - Да?
   Он посмотрел вниз на меня сузившимися глазами.
   - Настало мое время, не так ли? Ты запросишь пощады, прежде чем я закончу с тобой.
   Я попробовала вытащить запястья, зажатые в его руках, и немного изогнулась под ним в предвкушении.
   - О, пощади, - сказала я. - Ты животное.
   Он коротко фыркнул и склонил голову к моей груди, мерцающей, как белый жемчуг, в зыбком зеленом свете.
   Я закрыла глаза и откинулась на подушку.
   - Pater noster, qui es in coelis160... - начала я шепотом.
   Мы очень сильно опоздали к ужину.
  
   Джейми, не теряя времени, во время ужина спросил о миссис Абернати из Роуз-холла.
   - Абернати? - МакИвер нахмурился, постукивая ножом по столу. - Да, кажется, я слышал это имя, хотя не могу вспомнить точно.
   - Ох, ты хорошо знаешь Абернати, - прервала его жена, прекратив давать указания слуге. - Роуз-холл находится в верховьях реки Яллас. Там выращивают тростник, и немного кофе.
   - О, точно! - воскликнул ее муж. - Какая у тебя память, Рози!
   Он подарил жене нежную сияющую улыбку.
   - Ну, я сама бы не вспомнила, - сказала она скромно, - если бы на прошлой неделе священник из кирки не спрашивал о миссис Абернати.
   - Какой священник, мэм? - спросил Джейми, беря жареного цыпленка с огромного блюда, поднесенного ему черным рабом.
   - Какой прекрасный у вас аппетит, мистер Фрейзер! - воскликнула миссис МакИвер, с восхищением глядя на заполненное блюдо перед ним. - Полагаю, это от свежего воздуха.
   Кончики ушей Джейми стали розовыми.
   - Думаю, да, - сказал он, стараясь не смотреть на меня. - Этот священник ...?
   - Ах, да. Кэмпбелл, его имя Арчи Кэмпбелл.
   Я резко подняла голову, и она с улыбкой взглянула на меня.
   - Вы знаете его?
   Я медленно кивнула головой и проглотила соленый гриб.
   - Я встречала его однажды в Эдинбурге.
   - Да, он приехал, чтобы привести язычников-негров к Господу нашему Иисусу, - проговорила она восторженно и впилась взглядом в своего мужа, когда тот фыркнул. - А ты помолчи со своими папистскими замечаниями, Кенни! Преподобный Кэмпбелл - святой человек и к тому же великий ученый. Я сама принадлежу к свободной церкви, - сказала она доверительно, наклонившись ко мне. - Мои родители отказались от меня, когда я вышла замуж за Кенни, но я сказала им, что рано или поздно я приведу его к свету.
   - Намного позже, - заметил ее муж, накладывая соус себе на тарелку. Он усмехнулся жене, которая фыркнула в ответ и вернулась к своей истории.
   - И из-за того, что преподобный - большой ученый, миссис Абернати написала ему, когда он еще был в Эдинбурге, и задала некоторые вопросы. А теперь он приехал сюда и захотел увидеть ее. Хотя после того, что Мира Далримпл и преподобный Дэвис поведали ему, я буду удивлена, если он захочет навестить ее, - добавила она чопорно.
   Кенни МакИвер крякнул и махнул слуге, стоящему в дверном проеме еще с одним большим подносом, чтобы тот подошел.
   - Я не придавал бы большого значения тому, что говорит преподобный Дэвис, - сказал он. - Человек слишком благочестивый, чтобы знать о таких гадостях. Но Мира Далримпл другое дело. Ай!
   Он отдернул руку, которую жена ударила ложкой, и затолкал пальцы в рот.
   - Что мисс Далримпл могла сказать о миссис Абернати? - торопливо вмешался Джейми, прежде чем развернулась полномасштабная супружеская война.
   Лицо миссис МакИвер было красным, но она убрала с него хмурое выражение, когда повернулась, чтобы ответить ему.
   - Ну, многое из этого не больше, чем злобная сплетня, - признала она. - Те вещи, которые люди всегда говорят, если женщина живет одна. То, что она очень любит компанию мужчин-рабов.
   - Однако были слухи, когда умер ее муж, - прервал ее Кенни. Он положил себе несколько ярких полосатых рыбок с блюда, которое держал наклоненным слуга.
   Барнабас Абернати приехал из Шотландии и купил Роуз-холл пять лет назад. Он неплохо управлял поместьем, получал небольшую прибыль от сахара и кофе и жил, не вызывая никаких слухов у соседей. Потом два года назад он женился на женщине, которую привез из своей поездки в Гваделупу.
   - И спустя шесть месяцев он был мертв, - закончила миссис МакИвер с мрачным удовольствием.
   - Пошли слухи, что миссис Абернати имеет к этому отношение?
   Имея некоторое представление об изобилии тропических паразитов и болезней, которым подвергались европейцы в Вест-Индии, я была склонна сомневаться в этом. Барнабас Абернати мог умереть от чего угодно, начиная от малярии и кончая слоновой болезнью, но Рози МакИвер была права - люди любят злословить.
   - Яд, - произнесла Рози тихим голосом, кинув быстрый взгляд в сторону кухни. - Доктор, который осматривал его, сказал так. Это могла быть рабыня, ходили слухи о Барнабасе и его рабынях, и многие верят, что кухарка положила яд в тушеное мясо, но ...
   Она прервалась, когда вошла служанка с хрустальной соусницей. Все молчали, пока служанка не поставила его на стол и не вышла, поклонившись хозяйке.
   - Вы не должны волноваться, - сказала миссис МакИвер успокоительно, увидев, как я поглядела вослед женщине. - У нас есть мальчик, который пробует все блюда, прежде чем их подадут к столу. Так что все безопасно.
   Я с некоторым трудом проглотила кусок рыбы, который положила в рот.
   - И что, преподобный Кэмпбелл ездил к миссис Абернати? - вмешался Джейми.
   Рози с благодарностью поменяла тему разговора. Она покачала головой, и кружева на ее чепце затряслись.
   - Нет, уверена, нет. Потому что на следующий день начался этот шум с его сестрой.
   В беспокойстве об Иэне и "Ведьме" я совсем забыла о Маргарет Джейн Кэмпбелл.
   - Что случилось с его сестрой? - спросила я с любопытством.
   - Да ведь она исчезла! - синие глаза миссис МакИвер расширились от возбуждения. Дом в синих горах был отдален от Кингстона десятью милями безлюдной земли, и наше присутствие давало ей беспрецедентную возможность посплетничать.
   - Что? - Фергюс, который преданно посвящал все свое внимание тарелке, поднял голову и моргнул. - Исчезла? Когда?
   - Весь остров говорит об этом, - подхватил эстафету от своей жены Кенни. - У священника была женщина, которая ухаживала за его сестрой, но она умерла от лихорадки во время плавания.
   - О, очень жаль!
   Я почувствовала острую боль при мысли о Нелли Кауден с ее широким приятным лицом.
   - Да, - Кенни небрежно кивнул. - И преподобный устроил свою сестру у одной женщины. Она ведь немного не в себе, не так ли?
   Он вопросительно поднял бровь, глядя на меня.
   - Ну, что-то подобное.
   - В общем, девушка казалась тихой и послушной, и миссис Форрест, у которой она квартировала, часто выводила ее посидеть на веранде, когда жара спадала. Во вторник прибежал мальчишка и попросил миссис Форрест быстро прийти к его сестре, которая рожала. Миссис Форрест заторопилась и ушла, забыв мисс Кэмпбелл на веранде. Когда она вспомнила о ней и отправила кого-то посмотреть ее, она уже ушла. И с тех пор от нее ни слуху, ни духу, хотя преподобный перевернул и землю, и небеса в ее поисках.
   МакИвер откинулся на спинку стула, надув загорелые щеки.
   Миссис МакИвер покачала головой, мрачно цыкая зубом.
   - Мира Далримпл посоветовала священнику, чтобы он отправился к губернатору за помощью, - сказала она. - Но губернатор еще не устроился на новом месте и не готов принимать просителей. У него будет большой прием в честь его прибытия в четверг, и там будут все важные люди острова. Мира сказала, чтобы он тоже отправился на праздник и поговорил с губернатором.
   - Прием? - Джейми положил свою ложку, с интересом глядя на миссис МакИвер. - Приглашения нужны, вы знаете?
   - О, нет, - она покачала головой. - Любой может там появиться, насколько я слышала.
   - Вот как? - Джейми с улыбкой поглядел на меня. - Как ты думаешь, сассенах, ты не хотела бы посетить со мной резиденцию губернатора?
   Я в изумлении уставилась на него. Я была уверена, что последнее, чего он должен хотеть - это появиться на публике. Кроме того, я была также удивлена, что он мог позволить чему-нибудь отвлечь его от посещения Роуз-холла.
   - Это хорошая возможность разузнать об Иэне, - объяснил он. - В конце концов, он с такой же вероятностью может быть где-нибудь на острове, а не в Роуз-холле.
   - Ладно, только мне нечего одеть ... - я медлила, пытаясь понять, что он на самом деле задумал.
   - О, это не проблема, - уверила меня Рози МакИвер. - Я знаю самую лучшую швею на острове, она обошьет вас в мгновение ока.
   Джейми задумчиво кивнул. Он улыбнулся мне, глядя раскосыми глазами поверх пламени свечи.
   - Фиолетовый шелк, я думаю, - произнес он. Он изящно отелил рыбную кость и отложил ее в сторону. - А что касается остального, не беспокойся, сассенах. У меня есть план. Увидишь.
  
  58
  МАСКА КРАСНОЙ СМЕРТИ
  
   - "Что за грешника младого там в наручниках ведут?
   В чем таком он провинился, что кругом его клянут?
   Отчего по виду скорбен он едва ли не до слез?
   Знать, ему свободы стоил небывалый цвет волос".
   Джейми взглянул на парик в своих руках и приподнял одну бровь, глядя на меня в зеркало. Я усмехнулась ему и продолжила декламацию.
   - "Оскорбителен природе человека - сей окрас,
   За него во время оно вздернуть следовало враз;
   Впрочем, виселицу вряд ли стоит принимать всерьез, -
   Вот содрать с него бы кожу за ужасный цвет волос".161
   - Разве ты не говорила, что училась на врача, сассенах? - спросил он. - Или все-таки на поэта?
   - Нет, - заверила я его, подойдя ближе, чтобы поправить галстук. - Это стихи некоего Хаусмана.
   - Ну и стихи, - сухо сказал Джейми, - учитывая его мнение о волосах.
   Он тщательно приспособил парик на голове, поднимая маленькие облачка душистого порошка и тыча его пальцами тут и там.
   - Этот Хаусман твой знакомый?
   - Можно сказать и так, - я села на кровать, наблюдая за ним. - В ординаторской, комнате для отдыха врачей, в больнице, где я работала, кто-то оставил книгу с его стихами. Читать романы между вызовами к больным нет времени, но стихи подходят идеально. Так что теперь я знаю наизусть почти всего Хаусмана.
   Он осторожно посмотрел на меня, ожидая еще одной вспышки поэзии, но я просто улыбнулась ему, и он вернулся к своему занятию. Я зачаровано наблюдала за его одеванием.
   Туфли с красными каблуками, черные шелковые чулки. Серые атласные бриджи с серебряными застежками возле колен. Белоснежная рубашка с брюссельскими кружевами шести дюймов шириной на манжетах и жабо. Кафтан, шедевр портновского мастерства, темно-серый с синими атласными отворотами и серебряными пуговицами висел возле дверей, ожидая своей очереди.
   Он закончил пудрить лицо и, облизнув кончик пальца, подцепил мушку, обмакнул ее в гуммиарабик и аккуратно приклеил в уголок рта.
   - Вот, - сказал он, разворачиваясь ко мне на стуле. - Я похож на красноголового шотландского контрабандиста?
   Я внимательно осмотрела его от удлиненного парика до сафьяновых туфель на каблуках.
   - Ты похож на горгулью, - сказала я. Его лицо расцвело широкой усмешкой. Подчеркнутые белой пудрой, его губы казались неестественно красными, а рот казался еще шире и более выразительным, чем обычно.
   - Нет! - с возмущением произнес Фергюс, который только что вошел и услышал мои слова. - Он похож на француза.
   - Это почти одно и то же, - сказал Джейми и чихнул. Вытерев нос платочком, он обратился к молодому человеку. - Прошу прощения, Фергюс.
   Он встал и надел кафтан, приладив его на плечах и выровняв полы. На трехдюймовых каблуках его рост достигал шести футов семи дюймов, и его голова почти касалась побеленого потолка.
   - Не знаю, - произнесла я с сомнением. - Я никогда не видела француза такого роста.
   Джейми пожал плечами, и его кафтан зашелестел, как осенние листья.
   - Да, мой рост трудно спрятать. Но пока мои волосы скрыты под париком, думаю, все будет в порядке. Кроме того, - он с одобрением окинул меня взглядом, - вряд ли кто-нибудь будет смотреть на меня. Встань, сассенах, и дай посмотреть на тебя.
   Я встала, медленно поворачиваясь, чтобы показать глубокое сияние фиолетового шелка. Платье имело глубокое декольте треугольной формы, заполненное кружевами. Такие же кружева были на коротких, по локоть, рукавах, ниспадая к запястьям изящными волнами, но не закрывая их.
   - Жалко, что не могу надеть жемчуг твоей матери, - заметила я. В действительности я не жалела об этом; я оставила бусы Брианне в коробке вместе с фотографиями и документами. И все же глубокое декольте и волосы, забранные в высокий пучок, слишком сильно обнажили мою шею и грудь, вздымающуюся из фиолетового шелка.
   - Я подумал об этом.
   С видом фокусника Джейми вытащил из внутреннего кармана маленькую коробочку и подал мне, расшаркавшись в лучших традициях Версаля.
   Внутри была маленькая мерцающая рыбка, вырезанная из черного материала и обрамленная по краям золотом.
   - Это булавка, - пояснил он. - Может быть, ты заколешь ею белую ленту, которую повяжешь на шею?
   - Как красиво! - восхищенно воскликнула я. - Из чего она сделана? Из черного дерева?
   - Из черного коралла, - ответил он. - Я купил ее вчера, когда мы с Фергюсом были в Монтего-Бэй.
   Они с Фергюсом водили туда "Артемиду", чтобы, наконец-то, вручить груз гуано покупателю.
   Я нашла белую сатиновую ленту, и Джейми любезно повязал ее мне на шею, наклонившись над моим плечом, чтобы посмотреть на отражение в зеркале.
   - Нет, никто не станет смотреть на меня, - заявил он. - Одна половина людей будет смотреть на тебя, вторая половина на мистера Уилоуби.
   - Мистер Уилоуби? Это безопасно? Я имею в виду ... - я украдкой взглянула на маленького китайца, который в чистой синей шелковой одежде терпеливо сидел на табурете, скрестив ноги, и понизила голос. - Я имею в виду, там ведь будет вино, не так ли?
   Джейми кивнул.
   - И виски, и кларет, и портвейн и пунш ... и небольшая бочка самого прекрасного французского бренди, любезно преподнесенная монсеньором Этьеном Марселем де Провак Алесандером.
   Он положил руку на грудь и преувеличено поклонился с гримасой, которая заставила меня рассмеяться.
   - Не беспокойся, - сказал он, выпрямившись, - он будет хорошо себя вести, или я заберу коралловый шарик, не так ли, маленький язычник? - добавил он с усмешкой, обращаясь к мистеру Уилоуби.
   Китаец с большим достоинством кивнул головой. Верхушка его круглой вышитой шляпы из черного шелка была украшена шариком из красного коралла - знаком его звания, вернувшегося к нему благодаря случайной встрече с продавцом кораллов в Монтего и доброте Джейми.
   - Ты уверен, что нам нужно идти туда?
   Дрожь, которую я испытывала, частично была обусловлена тесным платьем, но в большей степени воображаемой ситуацией, когда парик Джейми сваливается, и все замирают, уставившись на его волосы, чтобы через мгновение начать хором призывать королевский флот.
   - Да, - он успокаивающе улыбнулся мне. - Не беспокойся, сассенах, если кто-то и будет там с "Порпоса", вряд ли они меня узнают, не в этой одежде.
   - Надеюсь, что нет. Ты думаешь, там будет кто-нибудь с судна?
   - Я сомневаюсь, - он яростно почесал парик над левым ухом. - Где ты раздобыл эту вещь, Фергюс? Я думаю, в ней есть вши.
   - О, нет, милорд, - заверил его Фергюс. - Парикмахер, у которого я арендовал его, уверял, что парик посыпали иссопом и пасленом, чтобы не завелись никакие насекомые.
   Сам Фергюс парик не надел, хотя свои собственные волосы сильно напудрил, и выглядел очень красивым - если не таким впечатляющим, как Джейми - в новом кафтане из темно-синего бархата.
   Раздался осторожный стук в двери, и вошла Марсали. Она тоже нарядилась и вся светилась в нежно-розовом платье с шарфом.
   Мне показалось, что ее сияние обусловлено чем-то большим, чем новое платье, и когда мы осторожно пробирались к карете по узкому коридору, придерживая юбки, чтобы не замарать их о стены, я наклонилась к ней и прошептала.
   - Ты пользуешься маслом пижмы?
   -Мм? - произнесла она рассеяно, не отрывая взгляда от Фергюса, который с поклоном открыл дверцу кареты для нее. - Что вы сказали?
   - Неважно, - сказала я. Это была не самая большая наша забота в настоящее время.
  
   Особняк губернатора сиял огнями. Фонари горели по всей веранде и висели на деревьях вдоль дорожек декоративного сада. Нарядно одетые люди вылезали из своих экипажей и по дорожке, покрытой ракушками, входили в дом через пару огромных французских дверей.
   Мы отпустили наш - или точнее Джареда - экипаж, и некоторое время стояли на дорожке, ожидая, когда схлынет поток. Джейми, казалось, слегка нервничал; его пальцы время от времени постукивали по серому атласу его штанов, но внешне он выглядел, как всегда, спокойным.
   В холле несколько сановников помогали губернатору встречать гостей. Я прошла впереди Джейми, улыбнувшись и кивнув мэру Кингстона и его жене. Я немного испугалась при виде адмирала в великолепном позолоченном мундире с эполетами, но на его лице ничего, кроме умеренного удивления, не отразилось, когда он обменялся рукопожатиями с огромным французом и маленьким китайцем, сопровождавшими меня.
   И здесь же стоял мой знакомый с "Порпоса". Светлые волосы лорда Джона были скрыты под парадным париком, но я сразу узнала прекрасные тонкие черты и небольшое, но мускулистое тело. Он стоял один, немного в стороне от других сановников. Я уже слышала сплетню о том, что его жена отказалась покинуть Англию, чтобы сопровождать его к месту нового назначения.
   Он повернулся, чтобы приветствовать меня с формально вежливым выражением лица, потом посмотрел на меня, моргнул и расплылся в улыбке, полной теплоты и радости.
   - Миссис Малкольм! - воскликнул он, беря мои руки. - Я очень рад видеть вас!
   - Взаимно, - сказала я, улыбаясь ему в ответ. - Я не знала, что вы губернатор, когда мы встречались последний раз. Боюсь, я была несколько несдержанна.
   Он рассмеялся, и его лицо засияло в лучах свечей, горящих в настенных канделябрах. Увидев его впервые при свете, я поняла, каким удивительно красивым мужчиной он был.
   - У вас было превосходное оправдание, - сказал он и внимательно посмотрел на меня. - Должен сказать, что этим вечером вы замечательно выглядите. Совершенно очевидно, что островной воздух вам подходит лучше, чем миазмы на борту судна. Я надеялся встретить вас, прежде чем покинул "Порпос", но когда я спросил о вас, мистер Леонард сказал, что вы нездоровы. Я полагаю, сейчас с вами все в порядке?
   - О, совершенно, - сказала я удивленно. Не здорова, а? Очевидно Том Леонард не собирался признаваться, что потерял меня за бортом. Я на миг задалась вопросом, записал ли он это событие в свой журнал.
   - Могу я представить вам моего мужа?
   Я обернулась, чтобы махнуть Джейми, который задержался в оживленной беседе с адмиралом, но теперь направлялся в нашу сторону, сопровождаемый мистером Уилоуби.
   Я повернулась назад, чтобы увидеть, как губернатор позеленел, словно крыжовник. Он переводил взгляд с Джейми на меня и обратно, бледный, как будто перед ним стояли два привидения.
   Джейми остановился рядом со мной и вежливо наклонил голову.
   - Джон, - сказал он мягко. - Очень рад видеть тебя, приятель.
   Рот губернатора открылся и закрылся, не произведя ни звука.
   - Давай поговорим немного позже, - пробормотал Джейми. - Но пока меня зовут Этьен Алесандр, - он взял мою руку и сделал формальный поклон. - Могу я иметь честь представить мою жену Клэр?
   - Клэр? - губернатор смотрел на меня дикими глазами. - Клэр?
   - Э-э, да, - произнесла я, надеясь, что он не собирается упасть в обморок. Он выглядел так, что это было весьма вероятно, хотя я понятия не имела, почему раскрытие моего христианского имени могло так на него повлиять.
   Следующие посетители нетерпеливо ждали своей очереди. Я поклонилась, обмахиваясь веером, и мы отправились в главный зал дворца. Я оглянулась через плечо и увидела, что губернатор с белым, как бумага, лицом механически обменивается рукопожатиями с новыми гостями, глядя нам вслед.
   Зал был огромной комнатой с низким потолком, и большое количество разодетых людей толпились в ней, словно попугаи в клетке. При виде этого зрелища я почувствовала облегчение. Среди этой толпы Джейми был не так заметен, несмотря на свой рост.
   Маленький оркестр играл в одной стороне зала, возле пары открытых на террасу дверей. Я видела, что многие прогуливались на ней, очевидно, чтобы подышать свежим воздухом или побеседовать вдали от людей. С другой стороны комнаты еще две открытые двери вели в коридор, где находились комнаты для отдыха.
   Мы никого здесь не знали и не имели никого, кто мог бы ввести нас в общество. Однако, как и предвидел Джейми, мы не нуждались в представлении. Через несколько мгновений после нашего появления в зале вокруг нас стали собираться женщины, очарованные мистером Уилоуби.
   - Мой знакомый, мистер Ю Тиен Го, - представил его Джейми полной молодой женщине в тесном платье из желтого сатина. - Из поднебесного королевства Китай, мадам.
   - Ох! - молодая особа взволновано замахала веером перед своим лицом. - Действительно из Китая? Но это так невероятно далеко! Позвольте мне приветствовать вас на нашем маленьком острове, мистер ... мистер Го?
   Она протянула руку, явно ожидая, что он ее поцелует.
   Мистер Уилоуби поклонился, держа руки в рукавах, и что-то любезно произнес по-китайски. Молодая женщина выглядела удивленной. На лице Джейми на мгновение отразился шок, но потом маска учтивости снова закрыла его черты. Я увидела, что мистер Уилоуби уставился черными глазами на кончики туфель леди, выглядывающие из-под платья, и задалась вопросом, что же он сказал ей.
   Джейми взял инициативу - и руку леди - в свои руки и поклонился с чрезвычайной учтивостью.
   - Ваш слуга, мадам, - сказал он по-английски с сильным акцентом. - Этьен Алесандр. Могу я представить вам мою жену Клэр?
   - О, да, очень рада знакомству! - взволнованная молодая женщина взяла мою руку и сжала ее. - Я Марселлина Вильямс. Возможно, вы знакомы с моим братом Джудой? Ему принадлежат "Двенадцать деревьев". Вы знаете, это большая плантация кофе? Я приехала к нему, чтобы провести здесь сезон, и так прекрасно провожу время!
   - Боюсь, мы никого здесь не знаем, - сказала я извиняющимся тоном. - Мы только что прибыли ... с Мартиники, где у мужа сахарный бизнес.
   - О, - вскричала мисс Вилямс, широко открыв глаза. - Вы должны позволить мне познакомить вас с моими хорошими друзьями, Стефенсами! Я думаю, они как-то были на Мартинике, а Джорджина Стефенс - такой милый человек. Она вам сразу понравится, я вам обещаю!
   Так и началось. В течение часа я была представлена множеству людей, медленно двигаясь по кругу, переходя от одной группы к другой, передаваемая по эстафете, которую начала мисс Вильямс.
   Через всю комнату я могла видеть Джейми; его голова и плечи возвышались над толпой, и он держался с аристократическим достоинством. Он любезно разговаривал с группой мужчин, которым не терпелось завести знакомство с преуспевающим бизнесменом в надежде на полезные контакты во французской торговле сахаром. Я один раз попалась ему на глаза, и он блеснул мне улыбкой, сделав галантный французский поклон. Я все еще не знала, что же он задумал, но мысленно пожала плечами. Он сказал бы мне, если бы был готов.
   Фергюс и Марсали, как обычно не нуждающиеся ни в чьем обществе, кроме своего, танцевали в другом конце зала, глядя с улыбкой друг на друга. Ради такого случая Фергюс снял свой крюк, заменив его черной кожаной перчаткой, заполненной отрубями и пришитой к рукаву камзола. Рука лежала на спине Марсали, выглядя немного одеревенелой, но не настолько неестественной, чтобы вызвать комментарии.
   Я протанцевала мимо них, степенно вращаясь в руках низкорослого упитанного английского плантатора по имени Карстерз, который с красным потным лицом хрипел комплименты в мою грудь.
   Что касается мистера Уилоуби, то он наслаждался беспрецедентным социальным успехом, являясь центром внимания группы леди, которые соперничали друг с другом, предлагая ему различные деликатесы. Его глаза ярко сияли, а на бледных щеках появился слабый румянец.
   Мистер Карстерз отвел меня к группе леди и благородно отправился принести мне кларета. Я сразу же вернулась к нашему делу и спросила леди, знакомы ли они с некими людьми по имени Абернати, которых мне рекомендовали.
   - Абернати? - миссис Холл, молодая женщина, помахала веером, пытаясь вспомнить. - Нет, не могу сказать, что знаю их. Они часто появляются в обществе?
   - О, нет, Джоан! - ее подруга, миссис Йокам, выглядела взволнованной с тем особым видом приятного предвкушения, с которым преподносятся сочные новости. - Ты слышала об Аберанти! Ты помнишь, того человека, который купил Роуз-холл на реке Яллас?
   - О, да! - синие глаза миссис Холл расширились. - Тот, который умер сразу же после покупки?
   - Да, тот, - вмешалась другая леди. - Говорят, малярия, но я разговаривала с доктором, который его осматривал - он приезжал к нам посмотреть больную ногу мамы, вы знаете, у нее водянка - и он сказал мне - строго секретно, конечно ...
   Языки весело болтали. Рози МакИвер верно передала все истории, которые сейчас были повторены. Я дергала нити разговора и толкала их в желательном для меня направлении.
   - Миссис Абернати кроме рабов имеет слуг по контракту?
   Здесь мнения расходились. Кто-то сказал, что у нее есть несколько таких слуг, другие, что один или два - никто из них не ступал и ногой в Роуз-холл, но люди говорят ...
   Несколько минут спустя сплетни обратились к скандальной связи нового викария, мистера Джонса, с вдовой миссис Миной Алкотт, но чего можно ожидать от женщины с такой репутацией, и, конечно, молодой человек не совсем виноват, а она ведь его гораздо старше, и ...
   Я извинилась и сбежала в комнату для леди, ощущая звон в ушах.
   Пробираясь туда, я увидела Джейми возле стола с едой. Он разговаривал с высокой рыжеволосой девушкой в вышитом хлопковом платье, и в его глазах, когда он глядел на нее, было выражение неосознанной нежности. Она радостно улыбалась ему, польщенная его вниманием. Я улыбнулась, задавшись вопросом, что бы она подумала, если бы поняла, что он смотрел не на нее, а воображал на ее месте свою дочь, которую никогда не видел.
   Я стояла перед зеркалом в дальней комнате для отдыха и пыталась приладить выбившиеся во время танца завитки волос, наслаждаясь тишиной. Комната была роскошна и фактически состояла из трех комнат, включая приватные удобства и отделение для хранения шляп и верхней одежды. В главной комнате, где я находилась, были не только высокое трюмо и туалетный столик, но и обитая красным бархатом кушетка. Я посмотрела на нее с некоторым вожделением - туфли, которые я носила, сильно нажали мне ноги - но долг звал.
   Пока о плантации Абернати я ничего не узнала, кроме того что нам уже было известно, хотя я собрала список плантаций, использующих слуг по контракту. Я раздумывала, намеревался ли Джейми просить своего друга губернатора помочь в поисках Иэна - это, возможно, могло оправдать риск нашего появления здесь.
   Однако реакция лорда Джона на мое появление, как жены Джейми, меня несколько озадачила и даже растревожила. Мужчина словно увидел призрак. Я икоса посмотрела на свое фиолетовое отражение в зеркале, восхищаясь черно-золотой рыбкой на горле, но не увидела ничего тревожного в моей внешности. Мои волосы были подняты вверх и заколоты булавками с мелким жемчугом и бриллиантами, а косметика миссис МакИвер подчеркнула мои веки и окрасила щеки, так что, на мой взгляд, я выглядела прилично.
   Я пожала плечами, обольстительно похлопала ресницами своему отражению, потом пригладила волосы и вернулась в зал.
   Я пробралась к длинным столам, которые были уставлены множеством пирогов, пирожных, соусов, фруктов, сладостей, рулетов и каких-то блюд, которые я не могла идентифицировать, но посчитала съедобными. Рассеянно отвернувшись от стола с блюдом, наполненным фруктами, я уткнулась в темный жилет. Выражая извинения владельцу жилета, я обнаружила строгое лицо преподобного Арчибальда Кэмпбелла.
   - Госпожа Малкольм! - воскликнул он удивленно.
   - Э ... преподобный Кэмпбелл, - ответила я довольно слабым голосом. - Какой сюрприз.
   Я попыталась очистить пятно от манго на его животе, но он сделал шаг назад, и я воздержалась от дальнейших действий.
   Он довольно холодно взглянул на мое декольте.
   - Полагаю, у вас все хорошо, миссис Малкольм? - сказал он.
   - Да, благодарю вас, - ответила я. Мне хотелось, чтобы он прекратил называть меня миссис Малкольм, ведь на приеме я была представлена, как мадам Александр.
   - Мне было так жаль, когда я услышала о вашей сестре, - сказала я, надеясь отвлечь его. - Вы получили о ней какие-либо известия?
   Он чопорно согнул голову, принимая мое сочувствие.
   - Нет. Мои возможности ограничены, - сказал он. - Но по предложению одного из моих прихожан я явился сюда с ним и его женой, чтобы просить помощи губернатора в ее поисках. Я уверяю вас, миссис Малкольм, никакие другие причины не могли бы заставить меня присутствовать на этом мероприятии.
   Он кинул неприязненный взгляд на смеющуюся группу поблизости, где три молодых человека соревновались в остроумии перед молодыми особами, которые принимали их внимание с хихиканьем и энергичным помахиванием вееров.
   - Я действительно сочувствую вам, преподобный, - сказала я, отдвигаясь в сторону. - Мисс Кауден рассказала мне о трагедии с вашей сестрой. Если я смогу вам помочь ...
   - Никто не может помочь, - прервал он. Его глаза были холодны. - Это из-за паписта Стюарта с его нечестивой попыткой захватить трон и этих распущенных горцев, следующих за ним. Нет, никто не может помочь, кроме Бога. Он разрушил дом Стюартов, и он уничтожит человека по имени Фрейзер, и в этот день моя сестра излечится.
   - Фрейзер?
   Направление беседы становилось совершенно тревожным. Я быстро осмотрела комнату, но, к счастью, Джейми в поле зрения не наблюдалось.
   - Это имя человека, который обольстил Маргарет и оторвал ее от семьи и ее обязанностей. Возможно, он не своей рукой вверг ее в несчастье, но именно из-за него она сбежала из дома и подверглась опасности. Да воздаст Бог Джеймсу Фрейзеру по всей справедливости, - сказал он с мрачным удовлетворением.
   - Да, уверена, что так и будет, - пробормотала я. - Если вы извините меня, мне кажется, я вижу друга ...
   Я пыталась ускользнуть, но процессия лакеев, несущих блюда с мясом, преградила мне путь.
   - Бог не станет вечно терпеть разврат, - продолжал священник, очевидно полагая, что мнение Бога в точности совпадает с его собственным. Его маленькие серые глаза с ледяным неодобрением остановились на группе возле нас, где несколько леди порхали вокруг мистера Уилоуби, как яркая моль вокруг китайского фонарика.
   Мистер Уилоуби сиял вовсю. Его высокое хихиканье поднималось над смехом дам, и я видела, как он тяжело покачнулся, едва не опрокинув поднос с щербетом, который проносил мимо лакей.
   - "Жена да учится в безмолвии со всякою покорностью, - процитировал священник, - украшая себя не плетением волос, не золотом, не жемчугом, не многоценною одеждою".162
   Он, казалось, вошел в раж, и без сомнения следующей его темой станет Содом и Гоморра.
   - Женщина, у которой нет мужа, должна посвятить себя службе Господу нашему, а не развлекаться в общественных местах. Вы видите миссис Алкотт? А она вдова, которая должна заниматься богоугодными делами!
   Я взглянула в направлении его хмурого взгляда и увидела, что он смотрит на полную женщину около тридцати лет со светло-каштановыми локонами, которая хихикала возле мистера Уилоуби. Я с интересом посмотрела на нее. Значит, это и есть бесстыдная кингстонская вдова!
   Маленький китаец теперь ползал по полу на четвереньках, притворяясь, что ищет потерянную сережку в то время, как миссис Алкотт взвизгивала с деланным испугом, когда он приближался к ее ногам. Я подумала, что мне нужно срочно найти Фергюса, чтобы он увел мистера Уилоуби, пока дела не зашли слишком далеко.
   Очевидно, донельзя оскорбленный представшим перед ним зрелищем, священник резко поставил стакан с лимонным напитком, повернулся и направился на террасу, энергично распихивая локтями людей на своем пути.
   Я с облегчением вздохнула; разговор с преподобным Кэмпбеллом сильно напоминал беседу с палачом, хотя в действительности единственный палач, которого я знала лично, был намного лучшей компанией, чем этот священник.
   Внезапно я увидела высокую фигуру Джейми, который входил в дальние двери, ведущие, по-видимому, в личные покои губернатора. Он собрался поговорить с лордом Джоном? Движимая любопытством, я решила присоединиться к нему.
   Зал к настоящему времени был так переполнен, что пробраться через него было очень трудно. К тому времени, когда я достигла двери, Джейми уже исчез, но я продолжила свой путь.
   Я оказалась в длинном коридоре, который тускло освещенался канделябрами, висевшими на стенах в промежутке между высокими створчатыми окнами. В окна вливался мерцающий свет от факелов на террасе, окрашивая в красный цвет металлические украшения на стенах, которые в основном состояли из инкрустированных пистолетов, ножей, щитов и мечей. "Личные сувениры лорда Джона, - подумала я, - или они достались ему вместе с домом?"
   Вдалеке от шумного зала, здесь царила благословенная тишина. Я пошла вдоль коридора; звуки моих шагов поглощались турецкими коврами, которыми был покрыт паркет.
   Впереди послышался неразличимый ропот мужских голосов. Я завернула за угол в более короткий коридор и увидела свет, льющийся из-за приоткрытой двери - вероятно, из личного кабинета губернатора. Изнутри я услышала голос Джейми.
   - О, Боже, Джон! - сказал он.
   Я замерла, остановленная скорее тоном голоса, чем словами; его голос сильно дрожал от эмоций, которые я редко слышала от него.
   Двигаясь очень тихо, я подошла ближе. В полуоткрытую дверь был виден Джейми со склоненной головой; он сжимал лорда Грэя в пылких объятиях.
   Я застыла, совершенно не способная ни пошевелиться, ни произнести ни слова. Пока я смотрела, они разомкнули объятья. Джейми был повернут ко мне спиной, но лорд Джон стоял лицом к двери и мог меня увидеть, если бы посмотрел в моем направлении. Но он не смотрел. Он пожирал глазами Джейми, и на его лице было такое выражение неистового голода, что при виде этого кровь прилила к моим щекам.
   Я выронила веер. Я видела, как голова губернатора немного дернулась при звуке, и я, развернувшись, бросилась назад в зал. Биение моего сердца стучало в моих ушах, как удары барабана.
   Я влетела в зал и с бьющимся сердцем встала за пальмой в огромном горшке. Железные канделябры были густо уставлены толстыми свечами, и на стенах ярко горели сосновые факелы, но в зале оставались полутемные места. Я стояла в тени и дрожала.
   Мои руки были холодными, и меня немного тошнило. Что, во имя всех святых, происходит?
   Шок губернатора при моем представлении, как жены Джейми, теперь можно было объяснить; один взгляд на выражение болезненной тоски в его лице однозначно показал мне, как обстоят дела с его стороны. Чувства Джейми были совсем другим вопросом.
   Он был комендантом Ардсмуира, сказал мне Джейми небрежным тоном. И менее небрежным тоном прежде: "Ты знаешь, что делают мужчины в тюрьме?"
   Я действительно знала, но была готова поклясться головой Брианны, что Джейми не делал ничего подобного, не мог делать ни при каких обстоятельствах. По крайней мере, я могла поклясться до этого вечера. Я закрыла глаза, задыхаясь, и попыталась не думать о том, что видела.
   Но я, конечно, не могла. И все же чем больше я думала, тем более невозможным мне это казалось. Воспоминания о Джеке Рэндалле, возможно, могли исчезнуть вместе с телесными шрамами, которые черный Джек оставил на нем, но я не верила, что они могли исчезнуть настолько, чтобы Джейми мог терпеть внимание другого мужчины, не говоря о том, чтобы с радостью отвечать на него.
   Но если он знал Грэя так хорошо, чтобы приветствовать его в такой манере, которой я была свидетельницей, только из-за дружеских чувств, почему тогда он не рассказал мне о нем? Зачем так рвался увидеть этого человека, как только услышал, что Грэй находится на Ямайке? Мой желудок болезненно сжался, и я снова почувствовала тошноту. Мне ужасно захотелось сесть.
   Пока я, вся дрожа, стояла в тени, прислонившись к стене, двери из губернаторских покоев открылись, и вышел он сам, возвращаясь к своим обязанностям. Его лицо раскраснелось, а глаза сияли. Возможно, в этот момент я могла убить его, будь у меня какое-либо оружие, кроме шпильки.
   Потом несколько минут спустя дверь снова открылась, и появился Джейми не более, чем в шести футах от меня. Его маска спокойного самообладания была на месте, но я знала его достаточно хорошо, чтобы увидеть под ней сильные чувства. Но я не могла понять их. Волнение? Опасение? Смесь страха и радости? Что еще? Я просто никогда не видела, чтобы он так выглядел.
   Он не стал есть или с кем-нибудь разговаривать, вместо этого он стал прогуливаться по залу, очевидно, в поисках кого-то. Меня.
   Я тяжело сглотнула. Я не могла видеть его - не перед этой толпой. Я осталась на месте, наблюдая за ним, пока он не вышел на террасу. Тогда я оставила свое потайное место и, перебежав зал как можно быстрее, оказалась перед комнатой отдыха. По крайней мере, я могла здесь немного посидеть.
   Я потянула тяжелую дверь и ступила внутрь, расслабившись, когда утешительные ароматы женских духов и пудры окружили меня. Потом мне в нос ударил другой запах. Это был знакомый запах - запах моей профессии. Совершенно неуместный здесь.
   В комнате было все так же тихо; громкий шум зала здесь понизился до слабого ропота удаленной грозы. Но она уже не являлась безопасным убежищем.
   Мина Алкотт лежала на красной бархатной кушетке, ее голова свешивалась с края, а юбки были задраны выше талии. Глаза женщины были открыты, с удивлением глядя куда-то вверх. Кровь, текущая из разрезанного горла, сделала бархат на ней черным и капала в большую лужу на полу под ее головой. Светло-каштановые волосы растрепались, и их спутанные концы купались в крови.
   Я стояла не в силах пошевелиться, парализованная настолько, что даже не могла позвать на помощь. Потом раздались веселые голоса, и двери открылись. Возникла тишина, когда вошедшие женщины тоже увидели Мину Алкотт.
   За секунду до того, как начался крик, в свете, падающем из коридора на пол, я увидела следы, которые вели к окну - отпечатанные кровью маленькие аккуратные следы от ног, обутых в тапочки.
  
  59
  ГДЕ МНОГОЕ РАСКРЫВАЕТСЯ.
  
   Они куда-то увели Джейми. Меня, растерянную и дрожащую поместили - какая ирония! - в личный кабинет губернатора вместе с Марсали, которая, несмотря на мое сопротивление, пыталась мокрым полотенцем обтереть мне лицо.
   - Они не могут думать, что па имеет к этому какое-то отношение! - повторила она в пятый раз.
   - Да, - я, наконец, пришла в себя достаточно, чтобы говорить с ней, - но они думают, что это сделал мистер Уилоуби, а его сюда привел Джейми.
   Она уставилась на меня широко отрытыми от ужаса глазами.
   - Мистер Уилоуби! Но он не мог!
   - Я не столь уверена в этом.
   Я чувствовала себя так, словно меня поколотили дубинкой, все мое тело болело. Я сидела, скорчившись на маленьком бархатном диванчике, бесцельно крутя в руках стакан с бренди, и не могла пить.
   Я даже не могла решить, что же я чувствую, не говоря уже о том, чтобы разобраться в противоречивых событиях и эмоциях вечера. Мой ум метался между ужасной сценой в комнате отдыха и живописной картиной, которую я наблюдала получасом ранее в этом кабинете.
   Я сидела и смотрела на большой губернаторский стол. Я все еще могла видеть их, Джейми и лорда Джона, как если бы они были нарисованы передо мной на стене.
   - Я просто не верю, - сказала я вслух и почувствовала себя лучше от этого высказывания.
   - Я тоже, - сказала Марсали. Она расхаживала по кабинету, и звуки ее шагов менялись от звонких щелчков каблуков по паркету до приглушенного постукивания, когда она ступала по ковру. - Он не мог! Я знаю, он язычник, но он жил с нами. Мы его знаем!
   Знаем? Знала ли я Джейми? Я могла поклясться, что знаю, но все же ... Я помнила, как он сказал мне в борделе, когда мы встретились. "Ты примешь меня такого, какой я есть, ради того человека, которого ты когда-то знала?" Я думала тогда - и до сих пор думала - что большого различия между ними нет. Но если я ошибалась?
   - Я не ошибаюсь! - пробормотала я, отчаянно сжимая стакан. - Не ошибаюсь!
   Если Джейми мог взять лорда Грэя, как любовника, и скрыть это от меня, то он был далеко не тем человеком, которого я знала. Здесь должно быть какое-то другое объяснение.
   "Он не сказал тебе о Лаогере", - произнес тихий коварный голос у меня в голове.
   - Это другое, - ответила я этому голосу.
   - Что другое? - Марсали с удивлением посмотрела на меня.
   - Не знаю, не обращай внимания, - я провела рукой по лицу, пытаясь стереть смятение и усталость. - Они задерживаются.
   Часы в корпусе из орехового дерева пробили два часа ночи, когда дверь кабинета открылась, и вошел Фергюс, сопровождаемый мрачным милиционером.
   Фергюс выглядел неопрятным, большая часть пудры с волос осыпалась на темно-синий камзол, словно перхоть. Оставшаяся часть сделала его волосы серыми, как будто он внезапно постарел лет на двадцать. Ничего удивительного, я сама чувствовала себя постаревшей.
   - Мы можем идти, ch?rie163, - сказал он тихо Марсали, потом повернулся ко мне. - Вы поедете с нами, миледи, или будете ждать милорда?
   - Я буду ждать, - ответила я. Я не лягу спать, пока не увижу Джейми, независимо от того, как долго продлиться ожидание.
   - Я отправлю карету за вами, - сказал он и положил руку на спину Марсали, направляя ее к двери.
   Милиционер что-то сказал вполголоса, когда они проходили мимо. Я не расслышала что, но Фергюс услышал. Он напрягся и обернулся к мужчине, сузив глаза. Милиционер покачивался на носках, улыбаясь зло и выжидательно. Было ясно, что ему очень хотелось получить повод, чтобы ударить Фергюса.
   К его удивлению, Фергюс очаровательно улыбнулся, показав блестящие крупные зубы.
   - Моя благодарность, mon ami164, - сказал он, - за вашу помощь в такой сложной ситуации.
   Он сунул милиционеру руку в черной перчатке, которую тот с удивлением принял.
   Тогда Фергюс резко отдернул руку. Раздался треск, и поток отрубей забарабанил по паркету.
   - Держите, - сказал он любезно милиционеру. - Маленький знак моей признательности.
   И они вышли, оставив мужчину с открытым ртом, в ужасе уставившегося на оторванную кисть в своей руке.
  
   Прошел еще час прежде, чем дверь открылась снова, на сей раз впустив губернатора. Он все еще был красив и опрятен, как белая камелия, но уже с побуревшими кончиками лепестков. Я поставила нетронутый стакан бренди и встала на ноги.
   - Где Джейми?
   - Все еще на допросе у капитана Якобса, командира милиции, - он опустился на стул со смущенным видом. - Я понятия не имел, что он так хорошо говорит по-французски.
   - Полагаю, вы не знаете его настолько хорошо, - сказала я, намеренно провоцируя его. Мне страшно хотелось понять, насколько он хорошо знал Джейми. Однако губернатор не поддался на провокацию; он просто снял свой парик, отложил его в сторону и с облегчением провел по влажным светлым волосам.
   - Он может продержаться в этом образе достаточно долго, как вы думаете? - спросил он, сморщившись, и я поняла, что он был настолько занят мыслями об убийстве и Джейми, что мало обращал на меня внимания, если вообще обращал.
   - Да, - сказала я коротко. - Где он?
   Я встала, направившись к двери.
   - В комнате для допросов, - ответил он. - Но я не думаю, что вы ...
   Не слушая его, я открыла дверь и выглянула в коридор, потом торопливо втянула голову и захлопнула дверь.
   Вдоль коридора шел адмирал, который приветствовал нас в начале вечера; теперь его лицо, сообразно обстоятельствам, было серьезно. Я могла иметь дело с адмиралом. Однако его сопровождала группа младших офицеров, и среди них я узнала одного человека, хотя сейчас на нем был надет мундир первого лейтенанта вместо слишком просторной куртки капитана.
   Он имел отдохнувший вид и был выбрит, но его лицо распухло и было покрыто синяками. Кто-то недавно сильно разбил его. Несмотря на это, я без труда признала Томаса Леонарда. У меня было явственное чувство, что он тоже легко узнает меня, несмотря на мое фиолетовое платье.
   Я в отчаяние осмотрела кабинет, ища укромное место, где можно было спрятаться, но спрятаться можно было только под низким столом. Губернатор смотрел на меня, удивленно приподняв светлые брови.
   - Что ... - начал он, но я обернулась к нему, приложив палец к губам.
   - Не выдавайте меня, если цените жизнь Джейми! - прошипела я мелодраматично и бросилась на бархатный диванчик. Схватив мокрое полотенце, набросила его себе на лицо и - со сверхчеловеческим усилием - заставила мои конечности расслабиться.
   Я слышала, как открылась дверь, и высокий ворчливый голос адмирала произнес.
   - Лорд Джон ... - потом он, очевидно, заметил мое распростертое тело, прервался на мгновение и продолжил более тихим голосом. - О! Я вижу, вы заняты?
   - Нет, не совсем, адмирал, - Грэй быстро оценил ситуацию. Он казался совершенно спокойным, как если бы ничего необычного не было в том, что его застали с женщиной в бессознательном состоянии. - Леди потрясена обнаружением тела.
   - О! - произнес адмирал, на этот раз излучая сочувствие. - Я вижу. Ужасный шок для леди, что и говорить, - он немного поколебался, потом понизил голос до хриплого шепота. - Вы думаете, она спит?
   - Думаю, да, - заверил его губернатор. - Она выпила бренди достаточно, чтобы свалить лошадь.
   Мои пальцы дернулись, но мне удалось сохранить неподвижность.
   - О, да. Лучшая вещь от шока - это бренди, - продолжал шептать адмирал голосом, скрипящим как ржавые петли. - Хотел сказать вам, что я послал в Антигуа за дополнительными военными силами ... в ваше распоряжение ... для поиска в городе ... если милиция не найдет убийцу прежде, - доносилось до меня.
   - Я надеюсь, что она не сможет, - произнес злобный и решительный голос кого-то из офицеров. - Я хотел бы поймать желтого негодяя сам. Его недостаточно просто повесить, говорю я вам!
   Глубокий ропот одобрения раздался среди офицеров, но его тут же подавил адмирал.
   - Ваши чувства делают вам честь, господа, - сказал он, - но закон будет соблюден во всех отношениях. Вы должны четко дать понять своим солдатам, что, как только злодей будет пойман, его следует немедленно доставить к губернатору, и правосудие будет исполнено должным образом, уверяю вас.
   Мне не понравился тон, которым он произнес последнюю фразу, но его офицеры сдержанным хором выразили согласие.
   Адмирал, высказав распоряжение обычным голосом, снова перешел на шепот и попрощался.
   - Я остановлюсь в гостинице МакАдама, - прохрипел он. - Не стесняйтесь послать за мной, если будет нужна помощь, ваше превосходительство.
   Раздались шарканье и приглушенный гул, когда офицеры вышли из кабинета, соблюдая осторожность из уважения к моему спящему состоянию. Потом раздался звук шагов одной пары ног, потом поскрипывание, когда кто-то тяжело уселся в кресло. На мгновение наступила тишина.
   Потом лорд Джон сказал.
   - Вы можете встать, если хотите. Полагаю, вы не настолько потрясены, - добавил он иронически. - Так или иначе, но я подозреваю, что простого убийства недостаточно, чтобы вывести из строя женщину, которая смогла в одиночку справиться с тифозной эпидемией.
   Я сняла полотенце с лица, спустила ноги с диванчика и оказалась лицом к лицу с ним. Он сидел за столом, опершись подбородком на сомкнутые руки, и смотрел на меня.
   - Есть потрясения, - произнесла я отчетливо, убирая влажные завитки моих волос и пристально уставившись на него, - и есть потрясения, если вы понимаете, что я имею в виду.
   Он выглядел немного удивленным, потом в его глазах вспыхнуло понимание. Он выдвинул ящик стола и вытащил мой веер из белого шелка, расшитого фиалками.
   - Он ваш, я полагаю? Я нашел его в коридоре, - его рот покривился. - Понятно. Тогда я полагаю, что вы понимаете, как ваше появление этим вечером подействовало на меня.
   - Несомненно, - сказала я. Мои руки были холодны, и мне казалось, что я проглотила что-то большое и холодное, и оно застряло за грудиной. Я глубоко вздохнула, пытаясь протолкнуть его ниже, но напрасно.
   - Вы знали, что Джейми женат?
   Он моргнул, но не настолько быстро, чтобы я не увидела гримасу боли на его лице, словно кто-то неожиданно ударил его по лицу.
   - Я знал, что он был женат, - поправил он меня. Он опустил руки, бесцельно перебирая маленькие предметы, захламляющие его стол. - Он сказал мне - или дал понять, по крайней мере - что вы мертвы.
   Грэй взял маленькое серебряное пресс-папье и стал вертеть его в руках, не сводя взгляда с его блестящей поверхности. Большой сапфир, инкрустированный в него, испускал синие вспышки.
   - Он никогда не упоминал обо мне? - спросил он тихо. Я не была уверена, был ли оттенок в его голосе болью или гневом. Несмотря на злость, я почувствовала к нему некоторую жалость.
   - Да, говорил, - ответила я. - Он сказал, что вы были его другом.
   Он посмотрел на меня, его изящное лицо немного просветлело.
   - Да?
   - Вы должны понять, - сказала я. - Он ... я ... нас разделила война, восстание. Каждый из нас думал, что другой мертв. Я нашла его снова только ... Боже мой, неужели это было только четыре месяца назад?
   Я чувствовала себя выбитой из колеи и не только событиями вечера. Я чувствовала себя так, словно прожила уже несколько жизней, с тех пор как открыла дверь печатной лавки в Эдинбурге и обнаружила А. Малкольма, склонившегося над прессом.
   Напряжение немного оставило Грэя.
   - Понятно, - медленно произнес он. - Так вы не виделись с тех пор ... мой Бог ... двадцать лет! - он ошеломленно уставился на меня. - И четыре месяца? ... Почему ... как ...
   Он покачал головой, оставив вопросы.
   - Ладно, это не имеет значения сейчас. Но он не говорил вам ... то есть ... не рассказал вам о Вилли?
   Я непонимающе уставилась на него.
   - Какой Вилли?
   Вместо объяснения он наклонился и открыл ящик стола. Он вытащил небольшой предмет, положил его на стол и жестом подозвал меня подойти.
   Это был портрет, овальная миниатюра в темной резной деревянной рамочке. Я посмотрела на изображенное на ней лицо и резко села; мои колени внезапно ослабли. Я взяла миниатюру. Лицо Грэя, которое я видела уголком глаза, смутно маячило над столом, словно облако над горизонтом.
   Он мог быть братом Бри, была моя первая мысль. Вторая мысль, ударившая меня в солнечное сплетение, была - Боже мой, он брат Бри!
   В этом не было никаких сомнений. Мальчику на портрете было девять или десять лет, на лице еще сохранялась нежная детская припухлость, а волосы были каштановые с красноватым отливом, но не рыжие. Его слегка скошенные синие глаза смотрели смело, прямой нос был чуточку длинноват, высокие скулы викинга выпирали под гладкой кожей. Посадка головы была такой же уверенной, как и у того мужчины, который дал ему это лицо.
   Мои руки так сильно тряслись, что я вынуждена была положить их на стол, накрыв ими портрет, словно боялась, что он подскочит и укусит меня. Грэй наблюдал за мной не без симпатии.
   - Вы не знали? - сказал он.
   - Кто ... - мой голос был хриплым от потрясения, и я замолчала, чтобы откашляться. - Кто его мать?
   Грэй колебался, внимательно разглядывая меня, потом слегка пожал плечами.
   - Была. Она умерла.
   - Кто она была?
   Волны шока распространились от эпицентра в моем животе, вызывая покалывания в голове и оцепенение пальцев ног, но, по крайней мере, над голосовыми связками я обрела контроль. Я вдруг вспомнила, как Дженни говорила, что он не тот мужчина, который может спать один. Очевидно, это так.
   - Ее звали Женева Дансейни, - сказал Грэй. - Это сестра моей жены.
   Мой ум блуждал в попытке уловить смысл всего этого, и полагаю, я была не совсем тактична.
   - Ваша жена? - произнесла я, таращась на него. Он яростно вспыхнул и отвел глаза. Если бы я сомневалась в природе его отношений к Джейми, то теперь я перестала бы сомневаться.
   - Я думаю, черт побери, что вам лучше объяснить мне, какое отношение вы имеете к Джейми, к этой Женеве и к этому мальчику, - сказала я, снова взяв портрет в руки.
   Он поднял одну бровь, спокойный и владеющий собой; потрясение, которое он испытал, прошло.
   - Я не думаю, что я обязан что-то объяснять, - сказал он.
   Я подавила желание вцепиться ногтями ему в лицо, но оно, по-видимому, отразилось на моем лице, так как он отодвинулся вместе с креслом и подобрал ноги, готовый быстро вскочить. Он настороженно следил за мной через темное дерево стола.
   Я сделала несколько глубоких вдохов, разжала кулаки и заговорила спокойно, как могла.
   - Да, вы не обязаны. Но я была бы очень благодарна, если бы вы рассказали. И зачем вы показали мне портрет, если не хотите, чтобы я знала? - добавила я. - Так как теперь я знаю о существовании мальчика, все остальное мне расскажет Джейми. Но вы могли бы поведать мне об этом со своей стороны, - я взглянула в окно; кусочек неба, видимый в полуоткрытые ставни, напоминал черный бархат, без всякого признака рассвета. - Еще есть время.
   Он глубоко вздохнул, глядя на пресс-папье.
   - Да, полагаю, что так, - он резко кивнул головой в сторону графина. - Хотите бренди?
   - Да, - сразу ответила я, - и настоятельно рекомендую вам. Думаю, вы тоже нуждаетесь в выпивке.
   Неохотная улыбка приподняла уголки его рта.
   - Это мнение врача, миссис Малкольм? - спросил он сухо.
   - Разумеется, - ответила я.
   Установилось небольшое перемирие, он откинулся на спинку стула, катая бокал с бренди в своих ладонях.
   - Вы сказали, что Джейми упоминал обо мне, - произнес он. Я, должно быть, вздрогнула, когда он назвал Джейми по имени, потому что он хмуро посмотрел на меня. - Вы предпочитаете, чтобы я называл его по фамилии? - холодно спросил он. - Я не знаю, как его называть в сложившихся обстоятельствах.
   - Нет, - махнула я рукой. - Да, он упоминал о вас. Он сказал, что вы были комендантом Ардсмуира, и что вы были его другом ... и что он может доверять вам, - добавила я неохотно. Возможно, Джейми полагал, что он может доверять лорду Грэю, однако я была не так оптимистична.
   Улыбка на этот раз была не такой короткой.
   - Я рад слышать это, - мягко сказал Грэй. Он смотрел на янтарную жидкость в бокале, мягко вращая его, чтобы почувствовать ее пьянящий аромат. Потом он сделал глоток и решительно поставил бокал на стол.
   - Я встретил его в Ардсмуире, как он и сказал, - начал он. - Когда тюрьма была закрыта, и другие заключенные были отправлены по контракту в Америку, я договорился, чтобы Джейми был условно освобожден, он был помещен под надзор в имение Хелуотер, принадлежащее другу моей семьи, - он посмотрел на меня, колеблясь, потом добавил просто. - Я не мог перенести мысль, никогда больше не видеть его.
   В нескольких кратких словах он познакомил меня с голыми фактами о рождении Вилли и о смерти Женевы.
   - Действительно ли он любил ее? - спросила я. Бренди немного согрело мои руки и ноги, но оно не коснулось большого холодного предмета в моем животе.
   - Он никогда не говорил со мной о Женеве, - сказал Грэй. Он проглотил остаток бренди, закашлялся и налил еще. Только после этого он снова взглянул на меня и добавил. - Но, зная ее, я сомневаюсь в этом.
   Его рот покривился.
   - Он также никогда не говорил мне о Вилли, но ходили различные сплетни о Женеве и старом лорде Элсмере, и к тому времени, когда мальчику исполнилось четыре или пять лет, стало совершенно ясно, кто был его отцом ... для любого, кто удосужился бы внимательно взглянуть не него, - он сделал еще один большой глоток. - Я подозреваю, что моя теща знала об этом, но она никогда бы не проговорилась.
   - Да?
   Он уставился на меня поверх края бокала.
   - Нет, а вы? Если бы у вас был выбор, стать ли вашему единственному внуку девятым графом Элсмером и наследником одного из самых богатых состояний в Англии, или бедным ублюдком шотландского преступника?
   - Понятно.
   Я выпила еще немного бренди, пытаясь вообразить Джейми с юной английской девочкой по имени Женева ... и преуспела в этом.
   - Вполне, - сухо произнес Грэй. - Джейми тоже понимал это. И очень умно устроил так, чтобы покинуть Хелуотер прежде, чем это станет очевидным для всех.
   - И вот тут-то появились вы, не так ли? - сказал я.
   Он кивнул, закрыв глаза. В особняке было тихо, хотя слышались удаленные шумы, которые говорили о том, что в нем еще были люди.
   - Правильно, - сказал он. - Джейми отдал мальчика мне.
  
   Конюшня в Элсмере была хорошо построена, в ней было тепло зимой и прохладно летом. Большой гнедой жеребец лениво дернул ушами, прогоняя муху, но стоял спокойно, наслаждаясь чисткой.
   - Изобель очень сердита на вас, - сказал Грэй.
   - Да? - голос Джейми был равнодушен. Его больше не должно беспокоить недовольство кого-либо из Дансейни.
   - Она сердится, что вы сказали Вилли о своем отъезде; он рыдал весь день.
   Голова Джейми была опущена, но Грэй видел сбоку, как напряглось его горло. Он откинулся назад, прислонившись к стене, и смотрел, как щетка двигалась вниз и вверх по блестящей шкуре коня, оставляя темные следы.
   - Конечно, было бы лучше ничего не говорить мальчику, - сказал Грэй спокойно.
   - Полагаю, лучше для леди Изобель, - Фрейзер повернулся, чтобы убрать скребницу, и хлопнул жеребца по крупу, отпуская его. Грэй подумал, что в этом жесте была какая-то бесповоротность; завтра Джейми уходит. Он почувствовал, как сжалось его горло, и сглотнул. Оттолкнувшись от стены, он пошел за Фрейзером к двери стойла.
   - Джейми ... - начал он, положив руку на плечо Фрейзера. Шотландец обернулся, торопливо натягивая на лицо маску спокойствия, но не достаточно быстро, чтобы скрыть страдание в глазах. Он остановился, глядя вниз на англичанина.
   - Ты поступаешь правильно, что уходишь, - сказал Грэй. В глазах Фрейзера вспыхнула тревога, быстро сменившаяся настороженностью.
   - Да? - сказал он.
   - Любой, имеющий глаза, может увидеть это, - сухо произнес Грэй. - Если кто-нибудь удосужился бы внимательнее взглянуть на конюха, он бы давно заметил, - он оглянулся на гнедого жеребца и приподнял одну бровь. - Некоторые производители отпечатываются в своем потомстве. Я совершенно уверен, что ваши отпрыски безошибочно узнаваемы.
   Джейми ничего не сказал, но Грэю показалось, что он немного побледнел.
   - Конечно, вы сами можете видеть ... или, возможно, нет, - поправился он. - Полагаю, у вас нет зеркала, не так ли?
   Джейми механически покачал головой.
   - Нет, - сказал он рассеяно. - Я бреюсь, глядя на отражение в корыте, - потом он глубоко втянул воздух и медленно выдохнул.
   - Да, в общем ... - произнес он и взглянул на дом, где выходящие на лужайку французские окна стояли открытыми. Вилли обычно играл на ней в хорошую погоду.
   Фрейзер повернулся к Грэю с внезапной решимостью.
   - Вы не пройдетесь со мной? - сказал он.
   Не дожидаясь ответа, он направился мимо конюшни по аллее, которая вела от загона к пастбищу внизу. Он прошел почти четверть мили прежде, чем остановился, на солнечной полянке среди ив, растущих на берегу озерка.
   Грэй немного запыхался от быстрого хода. "Слишком изнежился в Лондоне", - мысленно упрекнул он себя. Фрейзер, конечно же, даже не вспотел, несмотря на жаркое утро.
   Без всяких предисловий он повернулся лицом к Грэю и произнес:
   - Я хочу попросить вас об одолжении.
   Раскосые синие глаза смотрели прямо и твердо.
   - Если вы думаете, что я скажу кому-нибудь ... - начал Грэй, потом прервался и покачал головой. - Конечно, вы не думаете, что я могу сделать нечто подобное. В конце концов, я знал - или подозревал - довольно давно.
   - Нет, - рот Джейми изогнулся в слабой улыбке. - Нет, я не думаю. Но я попросил бы вас ...
   - Да, - быстро сказал Грэй. Уголок рта Джейми дернулся.
   - Вы не хотите узнать сначала, о чем я прошу?
   - Я полагаю, что я знаю. Вы хотите, чтобы я присматривал за Вилли и, возможно, посылал вам вести о нем.
   Джейми кивнул.
   - Да, именно, - он взглянул вверх на склон, где стоял дом, почти скрытый за рощей пламенеющих кленов. - Наверное, для вас будет неудобно приезжать из Лондона, чтобы увидеть его.
   - Нисколько, - прервал его Грэй. - Я пришел сегодня, чтобы рассказать об изменениях в моей жизни. Я собираюсь жениться.
   - Жениться? - потрясение было ясно написано на лице Джейми. - На женщине?
   - Я думаю, альтернативы нет, - сухо ответил Грэй. - Но да, поскольку вы спросили, на женщине. На леди Изобель.
   - Христос, человек! Вы не можете сделать этого!
   - Могу! - уверил его Грэй и поморщился. - Я проверил себя в Лондоне и убедился, что могу быть ей настоящим мужем. Не обязательно наслаждаться актом, чтобы совершить его - или вы, возможно, знаете об этом?
   Уголок глаза Джейми рефлективно подергивался, не совсем сильно, но достаточно, чтобы Грэй это заметил. Джейми открыл рот и закрыл снова, покачав головой, очевидно, передумав говорить.
   - Дансейни становится слишком стар, чтобы управлять имением, - указал Грэй. - Гордон мертв, а Изобель и мать не могут справиться одни. Наши семьи дружили в течение нескольких десятилетий. Это совершенно подходящий союз.
   - Да, неужели? - скептицизм в голосе Джейми был очевиден. Залившийся краской Грэй обернулся к нему и резко ответил.
   - Да. Брак значит больше, чем плотская любовь. Значительно больше.
   Фрейзер резко развернулся. Он подошел к краю берега и долго стоял там в грязи, глядя на набегающие волны. Грэй терпеливо ждал, используя время, чтобы развязать ленту и заново привести в порядок белокурую массу волос.
   Наконец, Фрейзер вернулся, медленно шагая и опустив голову, словно в раздумье. Встав лицом к лицу с Грэем, он прямо взглянул ему в глаза.
   - Вы правы, - тихо сказал он. - Я не имею никакого права плохо думать о вас, поскольку вы не имеете намерения обесчестить леди.
   - Конечно, нет, - сказал Грэй. - Кроме того, - добавил он более бодрым голосом, - это означает, что я буду часто видеть Вилли.
   - Вы хотите оставить службу?
   Одна медная бровь дернулась вверх.
   - Да, - ответил Грэй и улыбнулся немного с сожалением. - Так будет лучше. Я не предназначен для армейской жизни.
   Фрейзер, казалось, задумался.
   - Я буду весьма благодарен вам, - медленно произнес он, - если вы станете отчимом моему сыну, - он, вероятно, впервые произнес вслух это слово, и его звучание, казалось, потрясло его. - Я ... я был бы весьма обязан вам.
   Голос Джейми звучал так, как будто воротник давил ему горло, хотя рубашка была расстегнута. Грэй с любопытством смотрел, как лицо мужчины наливалось темной болезненной краснотой.
   - Взамен ... Если вы хотите ... я имею в виду, я мог бы ... то есть ...
   Грэй подавил внезапное желание рассмеяться. Он легко положил свою руку на большую руку шотландца и увидел, что тот едва сдержал себя, чтобы не вздрогнуть от прикосновения.
   - Мой дорогой Джейми, - сказал он, разрываясь между смехом и гневом. - Фактически вы предлагаете мне свое тело взамен на мое обещание заботиться о Вилли?
   Лицо Фрейзера стало красным до корней волос.
   - Да, - резко сказал он сквозь зубы. - Вы хотите его или нет?
   На этот раз Грэй действительно рассмеялся, и он смеялся долго, захлебываясь и восклицая, так что ему пришлось усесться на травянистый берег, чтобы прийти в себя.
   - О, Боже мой, - наконец, произнес он, отирая слезы с глаз. - Надо мне дожить до того, чтобы услышать такое предложение!
   Фрейзер стоял над ним, глядя вниз, утренний свет очерчивал его силуэт, зажигая огнем его волосы на фоне светло-голубого неба. Грэю показалось, что он мог видеть подергивание широкого рта на затемненном лице - юмор, смешанный с глубоким облечением.
   - Значит, вы не хотите меня?
   Грэй поднялся на ноги.
   - Я, вероятно, буду хотеть вас до моего смертного часа, - легко сказал он. - Но как бы ни было соблазнительно ...
   Он покачал головой, счищая влажную траву с рук.
   - Вы действительно думаете, что я потребовал бы - или принял бы - какую-нибудь уплату за эту услугу? - спросил он. - Фактически я был бы сильно оскорблен таким предложением, если бы не знал всю глубину чувств, которыми оно вызвано.
   - Ну, в общем, - пробормотал Джейми, - я не хотел оскорбить вас.
   Грэй не знал - плакать ему или смеяться. Вместо этого он поднял руку и мягко коснулся щеки Джейми, которая стала обычного цвета бледной бронзы. Более спокойно, он сказал.
   - Кроме того, вы не можете дать мне того, чего не имеете.
   Грэй почувствовал, а не увидел, как напряжение несколько оставило высокое тело, стоящее перед ним.
   - У вас есть моя дружба, - сказал Джейми мягко, - если она представляет для вас какую-то ценность.
   - Очень большую ценность.
   Двое мужчин некоторое время стояли рядом и молчали, потом Грэй вздохнул и взглянул на солнце.
   - Уже поздно. Я полагаю, вам нужно еще многое сделать сегодня?
   Джейми откашлялся.
   - Да, это так.
   Грэй одернул полы сюртука, собираясь идти. Но Джейми задержался, неловко замявшись, и потом, словно внезапно решившись, подошел к нему, наклонился и взял его лицо в свои ладони.
   Грэй почувствовал большие руки на своем лице, легкие и сильные, как прикосновение орлиного пера, и затем мягкий широкий рот Джейми Фрейзера коснулся его собственного рта. Возникло мимолетное ощущение нежности и сдержанной силы, слабый вкус пива и свежеиспеченного хлеба. Потом оно исчезло, и Джон Грэй стоял, моргая на слепящее солнце.
   - О, - произнес он.
   Джейми застенчиво и чуть кривовато улыбнулся ему.
   - Да, в общем, - сказал он. - Думаю, что я, может быть, не заразился.
   Он развернулся и исчез за ивами, оставив лорда Грэя одного на берегу озерка.
  
   Губернатор на мгновение замолчал. Потом взглянул на меня с безрадостной улыбкой.
   - Это было впервые, когда он по своей воле коснулся меня, - сказал он тихо. - И последний ... до этого вечера, когда я дал ему вторую копию миниатюры.
   Я сидела совершенно неподвижно, игнорируя стакан бренди в моих руках. Я не была уверена, что я чувствовала - потрясение, ярость, ужас, ревность и жалость, все чувства проносились через меня волнами, создавая в душе водоворот запутанных эмоций.
   Несколько часов назад поблизости от нас умерла насильственной смертью женщина. И все же сцена в комнате отдыха казалась мне нереальной по сравнению с этой миниатюрой - маленькой картинкой, написанной в красноватых тонах. В настоящий момент ни лорда Джона, ни меня не трогали ни убийство, ни правосудие - ничего кроме этой вещицы, которая лежала между нами.
   Губернатор с глубоким вниманием рассматривал мое лицо.
   - Полагаю, я должен был узнать вас на судне, - сказал он. - Но, конечно, я тогда думал, что вы мертвы.
   - Ну, было темно, - заметила я несколько глупо. Я погрузила пальцы в свои локоны, чувствуя головокружение от бренди и бессонницы. Потом вдруг осознала, что он сказал.
   - Узнать меня? Но мы никогда не встречались с вами!
   Он, поколебавшись немного, качнул головой.
   - Вы помните ночной лес возле Карриаррика в Горной Шотландии двадцать лет назад? И мальчика со сломанной рукой? Вы лечили ее.
   Он поднял руку для демонстрации.
   - Иисус Рузвельт Христос.
   Я сделала глоток и раскашлялась, задохнувшись. Я, моргая, смотрела на него слезящимися глазами и теперь могла видеть тонкие кости и более худенькую, более мягкую фигуру мальчика, которым он был тогда.
   - Ваши груди были первыми женскими грудями, которые я увидел, - произнес он, криво усмехнувшись. - Это было большим шоком для меня.
   - От которого вы, кажется, выздоровели, - сказала я довольно холодно. - И вы, кажется, простили Джейми за то, что он сломал вам руку и угрожал расстрелом.
   Он слегка вспыхнул и поставил бокал.
   - Я ... ну ... да, - сказал он резко.
   Мы сидели, молча, в течение длительного времени, не имея представления, о чем еще можно говорить. Он вздыхал несколько раз, как бы собираясь что-то сказать, но молчал. Наконец, он прикрыл глаза, словно вручая Богу свою душу, потом открыл их и посмотрел на меня.
   - Знаете ли вы ... - начал он, потом остановился. Он посмотрел вниз на свои сжатые руки, потом на меня. Изумруд ярко мерцал на его пальце, словно слеза.
   - Знаете ли вы, - повторил он тихо, обращаясь к своим рукам, - что значит любить кого-то и никогда - никогда! - не иметь возможности дать ему удовлетворение или радость, или счастье?
   Он поднял глаза, наполненные болью.
   - Знать, что вы не можете дать ему счастья не по своей или его вине, но только потому, что вы не родились тем человеком для него?
   Я сидела тихо и видела другое красивое лицо, темное, не светлое. Не ощущая теплого дыхания тропической ночи, но ледяные руки бостонской зимы. Видя пульсацию света на залитой кровью, холодной, как снег, больничной простыне.
   " ... только потому, что вы не родились тем человеком для него..."
   - Я знаю, - прошептала я, сжав руки на коленях. Я говорила Фрэнку: "Отпусти меня". Но он не мог, а я не могла по-настоящему любить его, потому что моя любовь принадлежала другому.
   "О, Фрэнк, - безмолвно произнесла я, - прости меня".
   - Думаю, я спрашивал вас, верите ли вы в судьбу? - продолжал лорд Джон. Призрак улыбки появился на его лице. - Вы, как никто другой, должны знать ответ.
   - Вы так думаете? - произнесла я невыразительно. - Но я знаю не больше вас.
   Он покачал головой, потом поднялся и взял миниатюру в руки.
   - Мне повезло больше, чем многим, я думаю, - сказал он спокойно. - Есть одна вещь, которую он примет от меня, - его лицо смягчилось, когда он рассматривал лицо мальчика на портрете. - И он дал мне взамен нечто драгоценное.
   Инстинктивно моя рука легла на живот. Джейми дал мне тот же драгоценный дар - и по такой же дорогой для себя цене.
   Послышался звук шагов, приглушенный ковром, потом резкий стук в дверь, и в кабинет заглянул милиционер.
   - Леди пришла в себя? - спросил он. - Капитан Якобс закончил допрос, и карета месье Алесандра прибыла.
   Я торопливо вскочила на ноги.
   - Да, все хорошо, - я повернулась к губернатору, не зная, что сказать. - Я ... благодарю вас ... то есть ...
   Он формально поклонился мне и вышел из-за стола, чтобы проводить до двери.
   - Я чрезвычайно сожалею, что вам пришлось испытать такое ужасное событие, мэм, - произнес он без следа каких-либо эмоций в голосе, кроме дипломатического сожаления. Он возобновил свою официальную манеру общения, гладкую и отполированную, словно паркетный пол.
   Я последовала за милиционером, но в дверях остановилась и развернулась.
   - Когда мы встретились той ночью на борту "Порпоса" ... я рада, что вы не узнали меня. Вы ... мне понравились. Тогда.
   Он стоял секунду, вежливый и отстраненный. Потом маска с его лица спала.
   - Вы мне понравились тоже, - сказал он. - Тогда.
  
   Мне казалось, что я ехала рядом с незнакомцем. Ночь уже склонялась к серому рассвету, и в полумраке я могла видеть Джейми, который сидел напротив меня с осунувшимся от усталости лицом. Он снял дурацкий парик, как только мы отъехали от резиденции губернатора, и сквозь облик лощеного француза проступил растрепанный шотландец. Его распущенные волосы волной лежали на плечах и казались темными, так как предрассветные сумерки скрадывали их цвет.
   - Ты думаешь, он сделал это? - спросила я, наконец, только для того, чтобы что-то сказать.
   Его глаза были закрыты. При моем вопросе они открылись, и он слегка пожал плечами.
   - Я не знаю, - сказал он опустошенным голосом. - Я спрашивал себя сегодня ночью тысячу раз, а меня спрашивали еще больше.
   Он сильно потер косточками пальцев по лбу.
   - Я не могу вообразить, чтобы человек, которого я знал, сделал такое. И все же ... ты знаешь, какой он, когда напивается. Он и прежде убивал в пьяном виде. Помнишь таможенника в борделе?
   Я кивнула, и он наклонился вперед, положив локти на колени и закрыв лицо руками.
   - Но это другое дело, - сказал он. - Я не думаю ... но все-таки. Ты же знаешь, что он говорил об европейских женщинах на корабле. И если эта миссис Алкотт играла с ним, как с игрушкой ...
   - Да, - сказала я. - Я видела ее.
   Он кивнул, не глядя на меня.
   - Так же поступали и другие. Но если она заставила его думать, что готова зайти дальше, чем на самом деле намеревалась, а потом отказала ему и, возможно, даже смеялась над ним ...и он, пьяный как свинья ... и все эти кинжалы на стенах ...
   Он вздохнул и сел прямо.
   - Бог знает, - сказал он уныло. - Я нет.
   Он провел по волосам назад, приглаживая их.
   - И еще. Я был вынужден сказать, что я едва знаю Уилоуби ... что мы встретили его на Мартинике на пакетботе, и я решил любезно представить его обществу, но не знаю ничего о том, что он за человек и откуда он прибыл.
   - Они поверили?
   Он взглянул на меня с кривой усмешкой.
   - Пока. Но пакетбот вернется через шесть дней, они расспросят капитана и обнаружат, что он не знает никакого месье Этьена Алесандра и его жену, не говоря уже о маленьком желтом убийце.
   - Затруднительная ситуация, - заметила я, вспомнив о Фергюсе и милиционере. - Мы уже и так довольно непопулярны из-за мистера Уилоуби.
   - Это ничто по сравнению с тем, что последует, если они не найдут его за эти шесть дней, - уверил он меня. - Шести дней так же достаточно, чтобы слухи о гостях МакИверов достигли Кингстона. Ты ведь знаешь, что слуги знают, кто мы.
   - Проклятие.
   Он коротко улыбнулся, и сердце мое перевернулось от его улыбки.
   - Ты здорово выражаешься, сассенах. В общем, мы должны найти Иэна за эти шесть дней. Я немедленно отправлюсь в Роуз-холл, но думаю, мне нужно сначала немного отдохнуть.
   Он широко зевнул, прикрывшись рукой, и покачал головой, моргая.
   Мы больше не разговаривали, пока не приехали в Дом в синих горах и на цыпочках не пробрались в нашу комнату.
   Я переоделась в гардеробной, с облегчением сбросив на пол тяжелое платье и вынув заколки из волос. Одетая в шелковую ночную рубашку, я вошла в спальню и увидела, что Джейми в одной рубашке стоит возле французской двери и смотрит на лагуну.
   Услышав мои шаги, он обернулся и подозвал к себе, прижав палец к своим губам.
   - Подойди, посмотри, - прошептал он.
   В лагуне плескалась стая ламантинов; их большие серые тела скользили в темной кристальной воде, блестя, как гладкие мокрые камни. Птицы уже начали перекликаться в деревьях возле дома, и кроме их пения был слышен только посвист ламантинов, когда они поднимались из воды, чтобы вдохнуть воздух, и время от времени раздавался жуткий звук, похожий на потусторонний отдаленный вопль, когда они призывали друг друга.
   Мы наблюдали за ними в тишине. Лагуна позеленела, когда первые лучи солнца коснулись ее поверхности. В этом состоянии чрезвычайной усталости, каждое чувство было сверхъестественно усилено, и я ощущала Джейми, как если бы я прикасалась к нему.
   Признания Джона Грэя освободили меня от большинства моих страхов и сомнений - и все же оставался тот факт, что Джейми не сказал мне о сыне. Конечно, у него были причины - и довольно веские - чтобы хранить тайну, но разве он не доверял мне, разве он не знал, что я сохраню ее? Внезапно мне пришло в голову, что, возможно, он хранил молчание из-за матери мальчика. Возможно, он любил ее, что бы там Грэй не думал.
   Она была мертва. Могло ли это иметь значение, если он любил ее? Ответ был "Нет". Я считала мертвым Джейми двадцать лет, и это не имело никакого значения для моего чувства к нему. Что, если он любил эту юную английскую девочку таким же образом? Я сглотнула комок в горле, пытаясь набраться храбрости и задать вопрос.
   Его лицо было задумчивым, небольшие морщинки избороздили его лоб, несмотря на расцветающую красоту лагуны.
   - О чем ты думаешь? - спросила я, наконец, не смея просить подтверждения, боясь услышать правду.
   - Просто думаю, - ответил он, продолжая смотреть на ламантинов. - О мистере Уилоуби.
   События ночи казались мне далекими и незначительными, но ведь произошло убийство.
   - И что?
   - Ну, сначала я не мог поверить, что Уилоуби мог совершить убийство, как он мог? - он сделал паузу, ведя пальцем по матовой поверхности оконного стекла, запотевшего от лучей поднявшегося солнца. - И все же ...
   Он повернулся и встал лицом ко мне.
   - Возможно, я могу понять, - его лицо было беспокойным. - Он был одинок ... очень одинок.
   - Чужеземец в чужой стране, - произнесла я тихо, вспомнив стихи, начертанные смелыми мазками черной туши и отправленные на крыльях из белой бумаги в полет над морем к давно потерянному дому.
   - Да, вот именно, - он замолчал, задумавшись и проводя рукой по своим волосам, сияющим, словно медь, в свете восходящего солнца. - И когда мужчина одинок - хотя, может быть, неприлично говорить так - но занятие любовью с женщиной, вероятно, является единственной возможностью забыть хотя бы на время это одиночество.
   Он смотрел вниз, поворачивая ладони и поглаживая искалеченный средний палец указательным пальцем левой руки.
   - Вот почему я женился на Лаогере, - сказал он тихо. - Не из-за ворчания Дженни, не из-за жалости к ее двум маленьким дочкам. Даже не из-за пары ноющих от воздержания яиц, - его рот на мгновение приподнялся одним уголком, потом распрямился. - Только из-за желания забыть, что я одинок, - закончил он мягко.
   Он беспокойно обернулся назад к окну.
   - Так что я думаю, если китаец пришел к ней, желая ее ... нуждаясь в ней ... а она отказала ему ... - он пожал плечами, глядя вдаль через прохладную зеленую лагуну. - Да, возможно, он сделал это, - произнес он.
   Я стояла возле него. В центре лагуны лениво дрейфовал ламантин, улегшись на спину и подставляя солнцу лежащего на его груди детеныша.
   Он молчал несколько минут, и я тоже, не зная, как направить разговор к тому, что я услышала в губернаторском особняке.
   Я почувствовала, а не увидела, как он сглотнул и повернулся лицом ко мне. Его лицо было прочерчено бороздами усталости, но в нем была какая-то решительность - выражение, которое он имел перед битвой.
   - Клэр, - сказал он, и я напряглась. Он называл меня по имени только тогда, когда был очень серьезен. - Клэр, я должен сказать тебе кое-что.
   - Что?
   Внезапно мне не захотелось ничего слышать. Я сделала шаг назад от него, но он схватил мою руку.
   Он что-то держал в кулаке. Он взял мою безвольную руку и положил это в мою ладонь. Не глядя, я уже поняла, что это было; я почувствовала овальный резной контур и шершавую поверхность холста.
   - Клэр, - я видела, как дергалось его горло, когда он глотал. - Клэр ... я должен сказать тебе. У меня есть сын.
   Я ничего не сказала и раскрыла ладонь. Там было то же самое лицо, что и в кабинете Грэя - ребяческая, дерзкая версия мужчины, стоящего передо мной.
   - Я должен был сказать тебе раньше, - он вглядывался в мое лицо, пытаясь найти какую-нибудь подсказку к испытываемым мной чувствам, но на этот раз мое лицо, которое ничего не могло скрыть, было совершенно невыразительным. - Я сказал бы ... только ...
   Он глубоко вздохнул, собираясь с силами, чтобы продолжить.
   - Я никогда никому не говорил о нем, - сказал он. - Даже Дженни.
   Это настолько поразило меня, что я заговорила.
   - Дженни не знает?
   Он покачал головой и отвернулся, глядя на ламантинов. Встревоженные нашими голосами, они отплыли на некоторое расстояние, но потом успокоились, поедая водоросли на краю лагуны.
   - Это было в Англии. Это ... он ... я не могу сказать, что он мой сын. Он ублюдок, да?
   Возможно, поднявшееся солнце заставило его щеки вспыхнуть. Он укусил губу и продолжил.
   - Я не видел его с тех пор, как он был маленьким мальчиком. Я никогда не увижу его снова ... кроме как на таких маленьких портретах, как этот.
   Он взял у меня миниатюру и, положив в ладонь, покачал, как голову маленького ребенка. Он моргнул и склонил к ней голову.
   - Я боялся сказать тебе, - сказал он тихим голосом. - Из-за страха, что ты подумаешь, что, возможно, я наплодил дюжину ублюдков ... из-за страха, что ты подумаешь, что я не буду любить Брианну так сильно, потому что у меня есть другой ребенок. Но я действительно люблю ее, Клэр, ... гораздо сильнее, чем могу выразить.
   Он поднял голову и посмотрел мне прямо в глаза.
   - Ты простишь меня?
   - Ты ... - слова душили меня, но я должна была спросить. - Ты любил ее?
   Глубокое чувство печали мелькнуло на его лице, но он не отвел глаз.
   - Нет, - сказал он мягко. - Она ... хотела меня. Я должен был найти способ ... должен был остановить ее, но я не смог. Она хотела, чтобы я лег с ней. И я лег, и она ... умерла из-за этого, - он поглядел вниз, прикрыв длинными ресницами глазами. - Я виновен в ее смерти перед Богом, и еще более виновен, потому что не любил ее.
   Я ничего не говорила, но подняла руку и коснулась его щеки. Он с силой прижал ее своей рукой и закрыл глаза. Возле нас на стене замер геккон такого же желтого света, как штукатурка, на которую падали лучи солнца.
   - Какой он? - спросила я мягко. - Твой сын?
   Он улыбнулся, не открывая глаз.
   - Он испорчен и очень упрям, - сказал он нежно. - Невоспитанный. Шумный. С отвратительным нравом, - он сглотнул. - И он смелый и красивый, веселый и сильный, - сказал он так тихо, что я едва могла слышать.
   - И твой, - сказала я. Его рука на моей напряглась, прижимая ее к щетине на своей щеке.
   - И мой, - сказал он. Он глубоко вздохнул, и я увидела блеск слез под его прикрытыми веками.
   - Ты должен доверять мне, - сказала я, наконец. Он медленно кивнул, потом открыл глаза, все еще держа мою руку.
   - Вероятно, я должен был, - сказал он тихо. - И все же я сомневался ... как я мог сказать тебе о Женеве, Вилли и Джоне ... Ты знаешь о Джоне?
   Он немного напрягся, потом расслабился, когда я кивнула.
   - Он рассказал мне. Обо всем.
   Его брови поднялись, но он продолжил.
   - Особенно после того, как ты узнала о Лаогере. Как я мог рассказать тебе и ожидать, что ты увидишь разницу?
   - Какую разницу?
   - Женева ... мать Вилли ... она хотела мое тело, - сказал он, наблюдая за пульсирующими боками геккона. - Лаогере нужно было мое имя и мои руки, чтобы содержать ее и ее детей, - он повернул голову, не отрывая синих глаз от моих. - Джон ... ну, - он приподнял плечи и позволил им упасть. - Я не мог дать ему того, что он хотел ... и он достаточно ценит нашу дружбу, чтобы не просить об этом.
   - Но как я мог сказать тебе обо всем этом, - сказал он, кривя рот. - А потом говорить ... что всегда любил только тебя. Как могла бы ты поверить мне после этого?
   Вопрос повис в воздухе, мерцая, словно отражение от воды внизу.
   - Если ты скажешь это, - сказала я, - я поверю тебе.
   - Ты поверишь? - он казался слегка удивленным. - Почему?
   - Потому что ты честный человек, Джейми Фрейзер, - сказала я, улыбаясь, чтобы не заплакать. - И пусть Бог благословит тебя за это.
   - Только ты, - сказал он так тихо, что я едва могла слышать его. - Поклоняться тебе моим телом, служить тебе моими руками. Дать тебе мое имя, и мое сердце, и душу вместе с ним. Только ты. Потому что ты не позволишь мне лгать ... и все же ты любишь меня.
   Тогда я прикоснулась к нему.
   - Джейми, - сказала я нежно и взяла его руку. - Ты больше не одинок.
   Он повернулся и обнял меня, вглядываясь в мое лицо.
   - Я клялась тебе, - сказала я, - когда мы поженились. Тогда говорили только мои уста, но теперь я говорю всем сердцем.
   Я обеими руками перевернула его ладонь, чувствуя тонкую гладкую кожу на запястье, где под моими пальцами быстро бился пульс, и где однажды кинжал прорезал его плоть и пролил кровь, которая навсегда смешалась с моей.
   Я прижала свое запястье к его, пульс к пульсу, биение к биению.
   - Кровь от моей крови, - прошептала я.
   - Кость от моей кости, - его шепот был глубоким и хриплым. Он внезапно встал на колени и вложил свои сложенные ладони в мои - жест горца, клянущегося в верности своему вождю.
   - Я вручаю тебе мою душу, - сказал он, склонив голову над нашими руками.
   - Пока не закончится наша жизнь, - сказала я мягко. - Но она еще не закончилась, Джейми.
   Потом он поднялся и снял с меня рубашку; я, обнаженная, легла на узкую кровать и притянула его к себе. И в мягком желтом свете я приняла его, и снова, и снова, и ни один их нас больше не был одинок.
  
  60
  ЗАПАХ ДРАГОЦЕННЫХ КАМНЕЙ
  
   Роуз-холл находился в десяти милях от Кингстона вверх по крутой извилистой дороге, покрытой красноватой пылью. Дорога настолько заросла, что большую часть пути нам приходилось ехать друг за другом. Я следовала за Джейми под темными ароматными сводами из кедровых ветвей, между деревьями, высота которых достигала почти ста футов. Внизу в полумраке росли огромные папоротники, их усики завивались, словно грифы скрипок, совершенно не уступая последним по размеру.
   Стояла тишина, слышались только крики птиц в кустарнике, но и они стихали, когда мы проезжали мимо. Однажды лошадь Джейми встала, как вкопанная, испуганно всхрапывая, и мы увидели, как маленькая зеленая змейка пересекла дорогу и исчезла в подлеске. Я смотрела ей вслед, но видела не далее десяти футов от дороги, дальше все тонуло в прохладной зеленой тени. Я надеялась, что мистер Уилоуби спрятался в этих лесах; никто и никогда не сможет найти его здесь.
   Китайца все еще не нашли, несмотря на упорные поиски. Специальное подразделение с военно-морской базы в Антигуа ожидалось завтра. Тем временем все дома в Кингстоне были забаррикадированы, как банковские хранилища, а их владельцы вооружились до зубов.
   Настроение в городе было решительным. Так же как морской офицер, полковник милиции считал, что китайцу повезет, если, будучи пойманным, он сможет дожить до виселицы.
   - Разорвут на части, я думаю, - сказал полковник Якобс, когда он провожал нас в ночь убийства. - Вырвут яйца и засунут ему в горло, - добавил он с мрачным удовлетворением при этой мысли.
   - Надо думать, - пробормотал Джейми по-французски, подсаживая меня в карету.
   Я знала, что мысли о мистере Уилоуби все еще беспокоили его. Он был молчалив и задумчив по дороге в горы. Но мы ничего не могли сделать. Если маленький китаец был не виновен, мы не могли его спасти, если он совершил убийство, мы не могли выдать его. Единственное, на что мы могли надеяться - это то, что его не поймают.
   Тем временем у нас было пять дней, чтобы найти молодого Иэна. Если он действительно находится в Роуз-холл, то все будет хорошо. Если нет ...
  
   Забор и маленькие ворота в нем отделяли территорию плантации от окружающего леса. Внутри деревья были выкорчеваны, и на их месте росли сахарный тростник и кофе. На некотором расстоянии от главного дома стоял большой сарай со стенами, обмазанными глиной, и крышей из пальмовых листьев. В него входили и выходили темнокожие люди, и над ним витал насыщенный запах жженого сахара.
   Ниже сарая, где производилась очистка сахара - или, по крайней мере, так я определила его назначение - находился большой сахарный пресс. Примитивно выглядящая конструкция состояла их пары огромных стволов, перекрещенных в форме буквы "Х" и насаженных на ось, венчающую громоздкую коробку пресса. Двое или трое мужчин лазили по прессу, но в настоящее время механизм не работал. Волы, с помощью которых он приводился в движение, паслись спутанные на некотором расстоянии от него.
   - Как они спускают сахар вниз? - спросила я с любопытством, вспомнив узкую заросшую дорогу. - На мулах?
   Я стряхнула кедровые иглы с плеч, приводя себя в порядок.
   - Нет, - рассеяно ответил Джейми. - Они отправляют его на баржах по реке. Река вон там, вниз по той дорожке за домом.
   Он указал направление подбородком, держа узду одной рукой, другой отряхивая пыль с кафтана.
   - Готова, сассенах?
   - Как всегда.
   Роуз-холл был двухэтажным домом, длинным и пропорциональным с крышей, покрытой дорогим шифером, а не тонкой жестью, как большинство домов местных плантаторов. Длинная веранда тянулась вдоль одной стороны дома, на которую выходили высокие окна и французские двери.
   Большой куст желтых роз возле передней двери вился вверх по решетке, достигая крыши веранды. Их аромат был так силен, что трудно было дышать, или, может быть, из-за волнения воздух застревал в моем горле. Пока мы ждали ответа перед дверьми, я оглядывалась вокруг, надеясь увидеть человека с белой кожей.
   - Да, сэр?
   Рабыня средних лет открыла дверь, с любопытством глядя на нас. Она была крупной женщиной в белой хлопковой кофте и с красным тюрбаном на голове, ее кожа была такого же темно-золотистого цвета, как середина цветков на решетке.
   - Мистер и миссис Малкольм желали бы видеть миссис Абернати, пожалуйста, - вежливо произнес Джейми. Женщина выглядела довольно ошеломленной, по-видимому, гости не были здесь частым событием, но после момента нерешительности она кивнула и отступила в сторону, открывая двери.
   - Ждать в салоне, пожалуйста, сэр, - сказала она мягким переливчатым голосом. - Я спросить хозяйку, видеть вас.
   Это была большая длинная комната, освещенная с одной стороны высокими створчатыми окнами. В ее дальнем конце был расположен камин - громоздкая конструкция, занимающая почти все стену, с каминной полкой из камня и топкой из полированного сланца. В нем, вероятно, можно было зажарить вола целиком, а наличие огромного вертела предполагало, что владелец дома так и делал при случае.
   Рабыня указала нам на плетеную кушетку и пригласила сесть. Я села, оглядываясь, но Джейми беспокойно ходил по комнате, посматривая в окна, которые выходили на поля сахарного тростника ниже дома.
   Это была странная комната, уставленная удобной мебелью из ивовых прутьев и ротанговой пальмы с разбросанными по ней в изобилии мягкими подушками, и украшенная маленькими необычными сувенирами. На одном подоконнике стоял ряд серебряных колокольчиков, расставленных по размеру от большого до маленького. Несколько приземистых фигур из камня и терракоты стояли на столе возле моего локтя, своего рода примитивные фетиши или идолы.
   Все они были в форме беременных женщин с огромными животами и круглыми грудями, с преувеличенно широкими бедрами и с ярко выраженной тревожной сексуальностью. Восемнадцатый век ни в коем случае не был ханжеским, но я не ожидала увидеть такие вещи в гостиной любого века.
   Немного более привычными были реликвии якобитов. Серебряная табакерка, стеклянная бутылка, большой поднос, даже вязаный коврик на полу - все было украшено белой розой Стюартов. Это было не удивительно, множество якобитов сбежали в Вест-Индию после Каллодена, и я нашла эти знаки обнадеживающими. Владелица с якобитскими симпатиями могла с радушием отнестись к шотландцам и помочь в деле с Иэном. "Если он здесь", - предупредил меня тихий голос в моей голове.
   Из внутренней части дома раздался звук шагов, и дверь возле камина открылась. Джейми хрипло выдохнул, как будто кто-то ударил его, и я увидела, как хозяйка дома вошла в комнату.
   Я встала, и маленькая серебряная чашечка, которую я держала в руках, со звоном упала на пол.
   - Вижу, ты сохранила свою девическую фигуру, Клэр.
   Ее голова была наклонена на бок, зеленые глаза сияли насмешкой.
   Я была так парализована удивлением, что не могла ответить вслух, но в моей ошеломленной голове мелькнула мысль, что я не могу сказать то же самое о ней.
   У Джейлис Дункан всегда было чувственное изобилие сливочной груди и щедрые выпуклости на бедрах. В то время как ее сливочная кожа сохранилась, ее тело стало значительно более изобильным и выпуклым во всех измерениях, и при движении под свободным муслиновым платьем колыхались тучные телеса. Тонкие черты ее лица заплыли жиром, и только зеленые глаза оставались теми же, полными коварства и насмешки.
   Глубоко вздохнув, я снова обрела голос.
   - Надеюсь, ты не поймешь меня неправильно, - сказала я, медленно опускаясь на кушетку, - но почему ты жива?
   Она рассмеялась, серебро ее голоса было ясным и звонким, как у молодой девушки.
   - Думаешь, я не должна, не так ли? Ну, не ты первая, и осмелюсь сказать, не последняя, кто так думает.
   С глазами, ставшими яркими зелеными треугольниками от смеха, она опустилась на стул, небрежно кивнула Джейми и хлопнула в ладоши, чтобы позвать служанку.
   - Не выпить ли нам чая? - спросила она меня. - А после я погадаю тебе по чайным листьям. У меня репутаця хорошей гадалки по чайным листьям, так сказать предсказательницы будущего. Почему нет?
   Она снова рассмеялась, ее пухлые щеки раскраснелись от смеха. Если она и была потрясена моим видом, как я была потрясена ее, она это мастерски скрывала.
   - Чай, - приказала она черной служанке, появившейся в дверях. - Специальный, из синей коробки. И ореховые пирожные.
   - Перекусишь? - спросила она, повернувшись ко мне. - В конце концов, это такое событие. Я иногда задумывалась, - сказала она, наклоняя голову на бок, как чайка, приноравливающаяся схватить рыбу, - пересекутся ли наши пути после того дня в Крейнсмуире.
   Мое сердце стало биться медленнее; потрясение было вытеснено любопытством. В моей голове роилось множество вопросов, и я выбрала один наугад.
   - Ты знала, кто я? - спросила я. - Когда мы встретились в Крейнсмуире?
   Она покачала головой; пряди ее белокурых волос упали на шею, выскользнув из заколок. Она небрежно затолкала их назад в узел, не спуская с меня глаз.
   - Нет, не сначала. Хотя думала, что в тебе есть что-то странное - и не только я одна. Ты пришла сквозь камни не подготовленная, не так ли? Не с определенной целью, я имею в виду.
   Я еле сдержала слова: "Не в этот раз", и вместо этого сказала:
   - Это произошло случайно. Но ты прибыла специально из 1967 года, не так ли?
   Она кивнула, пристально разглядывая меня. Между ее бровей появилась маленькая складка.
   - Да ... чтобы помочь принцу Чарлаху.
   Рот ее скривился на одну сторону, словно она взяла в рот что-то испорченное, и внезапно она повернула голову и сплюнула на пол. Слюна упала на натертый деревянный пол с громким шлепком.
   - An gealtaire salach Atailteach! - сказала она. - Грязный итальянский трус! - ее глаза потемнели и засветились злобой. - Если бы я знала, я бы добралась до Рима и убила его, пока было время. Его брат Генрих мог подойти лучше, хотя ... он всего лишь кастрированный священник. Никакой разницы. После Каллодена ни от одного Стюарта не было бы толку.
   Она вздохнула и устроилась удобнее на скрипнувшем под ее массой ротанговом стуле. Потом нетерпеливо махнула рукой, выбрасывая из головы Стюартов.
   - Ладно, сделанного не воротишь. Ты прошла через камни случайно ... в день огня, не так ли? Обычно это так и происходит.
   - Да, - сказала я потрясенно. - Я прошла в Белтайн. Но что ты имеешь в виду, когда говоришь, что так обычно происходит? Ты встречала многих других, таких ... как мы? - закончила я нерешительно.
   Она покачала головой довольно рассеяно.
   - Не многих.
   Она, казалось, задумалась над чем-то, хотя, возможно, ее интересовало отсутствие чая, потому что она взяла серебряный колокольчик и яростно затрясла им.
   - Черт побери эту Клотильду! Как мы? - произнесла она, вернувшись к моему вопросу. - Нет. Никого, кроме тебя. Я так была потрясена, когда увидела этот маленький шрам у тебя на руке.
   Она коснулась своей полной руки, где под муслином был скрыт небольшой шрам от прививки. Она снова наклонила голову, как птица, рассматривая меня одним зеленым глазом.
   - Нет, когда я сказала, что так обычно происходит, я имела в виду истории. Люди, которые исчезают в волшебных кольцах и каменных кругах. Они исчезают обычно в Белтайн или Самхейн, и совсем немного в дни середины лета или зимнего солнцестояния.
   - Так вот это какой был список! - воскликнула я, внезапно вспомнив серый блокнот, который я оставила Роджеру Уэйкфилду. - У тебя был список дат и инициалов, почти двести записей. Я не знала, кто они, но все даты были главным образом в конце апреля или в начале мая или в конце октября.
   - Да, правильно, - она кивнула, задумчиво разглядывая меня. - Итак, ты нашла мою записную книжку? И потому отправилась искать меня на Крейг-на-Дун? Это была ты, да? Ты звала меня перед тем, как я ступила сквозь камни?
   - Джилиан, - сказала я и увидела, как ее зрачки расширились при этом имени, хотя лицо осталось спокойным. - Джилиан Эдгарс. Да, это была я. Я не знаю, видела ли ты меня в темноте.
   Мысленным взором я видела в ночи темный каменный круг, в центре его яркий костер, и возле него фигуру стройной девушки со светлыми разлетающимися волосами.
   - Я не видела тебя, - сказала она. - И только позже, когда ты закричала на испытании, я подумала, что слышала твой голос прежде. А потом я увидела метку на твоей руке ... - она пожала плечами и откинулась назад. - Кто был с тобой той ночью? - спросила она с любопытством. - Было еще двое. Красивый темный парень и девушка.
   Она закрыла глаза, стараясь вспомнить, потом открыла их и снова уставилась на меня.
   - Позже я не раз думала, что знаю ее ... но не могу вспомнить имя, хотя могу поклясться, что мне знакомо ее лицо. Кто она?
   - Миссис Дункан? Или миссис Абернати теперь? - прервал ее Джейми, выходя вперед и холодно кланяясь. Первое потрясение от ее появления прошло, но он был все еще бледен, и его скулы проступали под натянувшейся кожей.
   Она взглянула на него, потом посмотрела снова, как если бы впервые увидела его.
   - Ну, неужели это наш маленький лисенок?! - сказала она удивленно и с интересом осмотрела его сверху донизу, не упуская ни одной детали его внешности.
   - Вырос в красивого мужчину, не так ли? - сказала она и откинулась на скрипнувшем под ее весом стуле, оценивающе посматривая на него. - Ты очень похож на МакКензи, парень. Ты всегда походил, но теперь, когда ты повзрослел, черты обоих твоих дядюшек хорошо видны в твоем лице.
   - Я уверен, и Дугал, и Колам были бы рады, что их так хорошо помнят.
   Глаза Джейми были так же пристально закреплены на ней, как и ее на нем. Он никогда не любил ее - и вряд ли изменил свое мнение теперь - но он не мог себе позволить враждовать с ней, не сейчас, когда, быть может, Иэн был у нее.
   Прибытие подноса с чаем прервало их обмен репликами. Джейми двинулся ко мне и сел рядом на кушетку, в то время как Джейли аккуратно разлила чай и вручила нам по чашке, словно обычная хозяйка на светском чаепитии. Как если бы желая сохранить эту иллюзию, она предложила нам сахарницу и молочник, потом откинулась на спинку стула, словно собралась продолжить легкую беседу.
   - Если вы не возражаете против моего любопытства, миссис Абернати, - сказал Джейми, - как вы оказались здесь?
   Вежливо не высказанный вопрос был таков: "Как вы избежали сожжения на костре, как ведьма?"
   Она рассмеялась, кокетливо опустив свои длинные ресницы.
   - Ну, как вы помните, я была беременна тогда.
   - Я, кажется, вспоминаю что-то такое.
   Джейми глотнул чая; кончики его ушей немного порозовели. Он очень хорошо помнил, как она разорвала свое платье, выставив выпуклый живот, который мог спасти ее жизнь - по крайней мере, временно.
   Маленький розовый язык высунулся и изящно слизнул капельки чая с верхней губы.
   - У тебя были дети? - спросила она меня, поднимая бровь.
   - Да.
   - Отвратительно, не так ли? Еле волочить себя, как покрытая засохшей грязью свиноматка, а потом чуть не разорваться пополам из-за чего-то, похожего на мокрого крысеныша, - она покачала головой с низким звуком отвращения в горле. - Благословение материнства, ха! И все же я не жалуюсь, крысеныш спас мне жизнь. И как бы ни были ужасны роды, это лучше, чем быть сожженной заживо.
   - Полагаю, что так, - сказала я. - Хотя последнее я не испытала и не могу сказать наверняка.
   Джейлис захлебнулась чаем, и брызги жидкости оставили на ее груди темные капли. Она тщательно промокнула их салфеткой, с усмешкой глядя на меня.
   - Я тоже не испытала этого, но я видела, как люди горят. И я полагаю, что лучше лежать в грязной дыре, наблюдая, как растет живот.
   - Они держали тебя в яме все время?
   Серебряная ложечка в моей руке была прохладной, но моя ладонь вспотела при мысли о яме воров в Крейнсмуире. Я провела в ней три дня вместе с Джейлис Дункан, когда нас посчитали ведьмами. Как долго она оставалась в ней?
   - Три месяца, - сказала она, глядя задумчиво на свой чай. - Три смертельных месяца с мерзнущими ногами и ползающими повсюду паразитами, рядом со зловонными отходами и смрадом могилы, не покидающим тебя ни днем, ни ночью.
   Он подняла глаза, искривив рот в горькой усмешке.
   - Но, по крайней мере, рожала я в цивильных условиях. Когда начались схватки, меня вытащили из ямы, и ребенок родился в моей старой спальне в доме бывшего мужа.
   Ее глаза слегка затуманимались, и я подумала, была ли жидкость в ее чашке только чаем.
   - У меня были окна с ограненными цветными стеклами, ты помнишь? Все оттенки пурпурного, зеленого и белого, самый красивый дом в деревне, - она улыбнулась при воспоминании. - Они дали мне подержать ребенка, на его лицо падал зеленый свет, и он походил на утопленника. Я думала, что он холодный, как труп, но он был теплый. Теплый, как яйца его отца.
   Она снова рассмеялась отвратительным смехом.
   - Почему мужчины такие дураки? Вы можете заставить его делать что угодно, ухватив его за петуха. Потом дайте ему сына, и вы снова держите его за яйца. Но все, чем вы являетесь для них - это влагалище.
   Она откинулась назад на стуле и раздвинула широкие бедра. Потом иронически чокнулась чашкой со своим лобком, глядя вниз через раздувшийся живот.
   - Ну, за нее! За самую мощную вещь на свете. Негры, как никто, знают об этом, - она сделала большой жадный глоток. - Они вырезают маленьких идолов, состоящих только из живота, влагалища и груди. Так же как люди там, откуда мы пришли - ты и я, - она посмотрела на меня, обнажив зубы в усмешке. - Видела грязные журналы, которые мужичины покупают из-под прилавка, да?
   Зеленые, налитые кровью глаза впились в Джейми.
   - И ты тоже знаешь о картинках и книгах, которые ходят среди мужчин в Париже, не так ли, лисенок? Это то же самое, - она махнула рукой и снова сделала большой глоток. - Единственное различие - черномазые имеют приличие поклоняться этому.
   - Очень благоразумно с их стороны, - произнес Джейми спокойно. Он откинулся на спинку стула, расслабленно вытянув длинные ноги, но я видела напряжение в его пальцах, обхвативших чашку. - А как вы узнали о картинках, которые рассматривают мужчины в Париже, мистрис - как вас теперь - Абернати?
   Она была подвыпившей, но не пьяной. Она резко вскинула голову, оценив тон его голоса, и криво ухмыльнулась ему.
   - О, "мистрис Абернати" вполне подойдет. Когда я жила в Париже, у меня было другое имя "мадам Мелисанда Робишо". Нравится? Я думаю, несколько вычурно, но твой дядя Дугал дал его мне, и я сохраняла его ... из сентиментальных чувств.
   Моя рука в складках юбок сжалась в кулак. Я слышала о мадам Мелисанде, когда мы жили в Париже. Она не была частью высшего общества, но была известна, как предсказательница будущего; придворные дамы в глубокой тайне посещали ее, чтобы получить совет относительно своих любовных дел, инвестиций и беременности.
   - Воображаю, какие интересные вещи вы говорили дамам, - сказала я сухо.
   Ее смех на этот раз был действительно веселым.
   - О, я могла действительно! Редко, но могла. Люди обычно не платят за правду. Хотя иногда ... Знаешь ли ты, что мать Жан-Поля Марата хотела назвать его Рудольфом? Я сказала ей, что Рудольф - несчастное имя. Я время от времени задумывалась, вырос бы он революционером с именем Рудольф или вместо этого стал бы писать стихи? Когда-нибудь задумывался, лисенок, что имя имеет значение?
   Ее глаза, зеленые, как бутылочное стекло, уставились на него.
   - Часто, - ответил он и поставил чашку. - Значит, Дугал увез вас из Крейнсмуира?
   Она кивнула, подавляя отрыжку.
   - Да. Он приехал забрать ребенка. Один, из-за страха, что кто-нибудь узнает о его отцовстве. Я, однако, не отдавала мальчишку, и когда он подошел, чтобы вырвать его из моих рук, я выхватила кинжал у него из-за пояса и прижала к горлу ребенка.
   Легкая улыбка удовлетворения при этом воспоминании изогнула ее прекрасные губы.
   - Сказала, что убью его, если он не поклянется жизнью своего брата и своей бессмертной душой освободить меня.
   - И он поверил тебе? - я почувствовала легкую тошноту при мысли о матери, держащей нож у горла своего ребенка, даже понарошку.
   Ее пристальный взгляд обратился ко мне.
   - О, да, - сказала она, и улыбка ее расширилась. - Он знал меня.
   Вспотевший даже в холоде декабря и не способный отвести взгляда от крошечного лица своего сына, Дугал согласился.
   - Когда он наклонился надо мной, чтобы забрать ребенка, я почувствовала желание воткнуть кинжал ему в горло, - продолжила она, - но одной мне было бы трудно выбраться оттуда. Так что я не сделала ничего подобного.
   Выражение лица Джейми не изменилось, но он поднял чашку и сделал глоток.
   Дугал позвал локсмена Джона МакРэя и церковного дьячка и с помощью подкупа договорился с ними, что покрытая капюшоном фигура, которую завтра поволокут к бочке со смолой, будет не Джейлис Дункан.
   - Я думала, они используют солому для чучела, - сказала она, - но он был умным человеком. Старая Джоан МакКензи умерла за три дня до этого, и ее должны были похоронить в день моего сожжения. Несколько камней в гробу, прибитая крышка, и все отлично, не так ли? И настоящее тело, прекрасно подходящее для костра.
   Она рассмеялась и сделала последний глоток.
   - Не каждый видел свою собственную казнь, не говоря уже о своих похоронах, да?
   Была середина зимы, и маленькая рябиновая роща за деревней стояла обнаженная; высохшие листья перекатывались по земле; красные гроздья лежали тут и там, словно пятна крови.
   Это был облачный день с обещанием дождя и снега, но вся деревня собралась на казнь; сожжение ведьмы было не тем событием, которое можно было пропустить. Деревенский священник, отец Бейн, умер за три месяца от этого от лихорадки, и для такого случая был вызван священник из ближайшей деревни. Размахивая кадилом и читая молитву об упокоении души, он спустился к роще. За ним следовали локсмен и его два помощника, тянувшие волокушу с фигурой в черном плаще.
   МакРэй развязал тело и принес его к бочке со смолой.
   - Суд проявил ко мне милосердие, меня должны были задушить перед сожжением, - иронически пояснила Джейлис. - Так что никто не удивился, что я была мертвой. Единственная трудность была в том, что старая Джоан была вполовину легче меня, но никто, думаю, этого не заметил.
   - Ты была там? - спросила я.
   Она кивнула с самодовольным видом.
   - О, да. Хорошо закутавшись в плащ. Все были в плащах из-за непогоды. Я не могла пропустить такое зрелище.
   Когда священник закончил молитву, МакРэй взял сосновый факел из рук помощника и вышел вперед.
   - Боже, не оставь своим вниманием эту женщину и множество зла, которое она совершила в этом теле, - сказал он и бросил факел в смолу.
   - Это было гораздо быстрее, чем я думала, - сказала Джейлис немного удивленно. - Громкий свист огня, порыв горячего воздуха, радостные крики толпы и больше ничего, кроме высокого столба огня, который подпалил ветви рябины.
   В течение минуты пламя спало, и сквозь бледный огонь стала видна почерневшая фигура. Капюшон и волосы сгорели, а само лицо было сожжено до неузнаваемости. Еще через некоторое время из распавшейся плоти появились темные кости.
   - Только пустые темные отверстия вместо глаз, - сказала она. Зеленые, как мох, глаза, омраченные памятью, повернулись ко мне. - Я подумала, что она, наверное, смотрит на меня. Но потом череп взорвался, и все закончилось, люди стали уходить, кроме тех, кто остались в надежде подобрать кости на сувениры.
   Она поднялась и, покачиваясь, подошла к маленькому столику возле окна, подняла серебряный колокольчик и сильно позвонила.
   - Да, - сказала она, не поворачиваясь к нам. - Роды лучше.
   - И Дугал отвез вас во Францию, - сказал Джейми. Пальцы его правой руки немного дергались. - Как вы оказались в Вест-Индии?
   - О, это случилось позже, - произнесла она небрежно, - после Каллодена.
   Потом повернулась к нам и улыбнулась.
   - А что привело сюда вас двоих? Конечно, не удовольствие видеть меня?
   Я поглядела на Джейми и заметила, как напряглась его спина, когда он сел прямее. Его лицо, тем не менее, оставалось спокойным, только глаза настороженно горели.
   - Мы приехали сюда в поисках моего молодого родственника, - сказал он. - Моего племянника, Иэна Мюррея. У нас есть некоторые причины думать, что его продали сюда по контракту.
   Светлые брови Джейлис высоко поднялись, собрав складки на пухлом лбу.
   - Иэн Мюррей? - произнесла она и покачала головой. - У меня нет белых слуг по контракту. Никаких белых вообще. Единственный свободный мужчина на плантации - это управляющий, но он, что называется, грифон, негр на одну четверть.
   В отличие от меня, Джейлис Дункан была хорошей лгуньей. Невозможно было определить по ее выражению умеренного интереса, слышала ли она имя Иэна Мюррея прежде. Но она говорила неправду, и я знала это.
   Джейми тоже знал; промелькнувшее в его глазах выражение не было разочарованием, а скорее быстро подавленной яростью.
   - Действительно? - вежливо произнес он. - Разве вы не боитесь находиться одна с рабами вдалеке от города?
   - О, нет. Нисколько.
   Она широко улыбнулась ему, потом приподняла свой двойной подбородок и указала в направлении веранды за его спиной. Я повернула голову и увидела в открытой французской двери огромного черного мужчину, который заполнял ее от косяка до косяка. Он был на несколько дюймов выше Джейми; подвернутые рукава рубашки открывали толстые, как ствол дерева, мускулистые руки.
   - Знакомьтесь, Геркулес, - хохотнула Джейлис. - У него так же есть брат-близнец.
   - Случайно его зовут не Атлантом? - спросила я с раздражением.
   - Ты угадала! Ну не умница ли она, а, лисенок? - она заговорщицки подмигнула Джейми, и ее круглые щеки при этом заколыхались. Свет упал на ее лицо, и я увидела на нем, красную сетку лопнувших капилляров.
   Геркулес не обращал внимания ни на кого. Его широкое лицо было расслабленным и тупым, никаких эмоций не отражалось в глазах, глубоко утопленных под низким выступающим лбом. Смотреть на этого мужчину было тревожно, и не только из-за его огромных размеров. При взгляде на него возникало чувство, словно проходишь мимо дома, где за слепыми окнами что-то скрывается.
   - Все в порядке, Геркулес, ты можешь вернуться к работе, - Джейлис взяла серебряный колокольчик и тихо брякнула им. Гигант без слов развернулся и, громыхая, пошел с веранды. - Я не боюсь рабов, - пояснила она, - они боятся меня, так как считают ведьмой. Весьма забавно, не так ли?
   Ее глаза за жирными веками искрились.
   - Джейли ... этот мужчина, - я колебалась, чувствуя, что задаю дурацкий вопрос. - Он не ... зомби?
   Она восхищенно рассмеялась, хлопая в ладоши.
   - Христос, зомби? Иисус, Клэр! - она восторженно расхохоталась, покраснев до корней волос.
   - Ладно, признаю, он не очень умен, - сказала она, наконец, все еще задыхаясь и хрипя от смеха, - но он не мертвый! - и снова принялась хохотать.
   Джейми озадачено уставился на меня.
   - Зомби?
   - Неважно, - сказала я; мое лицо было таким же красным, как у Джейли. - Сколько у тебя здесь рабов? - спросила я, чтобы изменить предмет разговора.
   - Хи-хи, - продолжала хихикать она. - О, сто или около этого. Это небольшая плантация. Только триста акров под сахарным тростником, и немного кофе вверх по склону.
   Она вытащила обшитый кружевами платочек из кармана и, пофыркивая, обтерла свое влажное лицо. Я не видела, но могла чувствовать напряжение Джейми. Я знала, что он был уверен, так же как и я, что Джейли знала об Иэне Мюррее. Она не проявила никакого удивления при нашем появлении, по-видимому, кто-то рассказал ей о нас, и этим кем-то мог быть только Иэн.
   Мысль о том, чтобы силой добыть информацию у женщины, никогда не могла прийти в голову Джейми, но не мне. Однако, к глубокому сожалению, присутствие пары геркулесовых столбов положило конец этому направлению моей мысли. Следующая моя идея заключалась в том, чтобы обыскать плантацию в поисках каких-либо признаков присутствия мальчика. Триста акров - большая территория, но если он являлся собственностью плантации, он должен был находиться в зданиях или возле них - в доме, в сахарном сарае или в бараках для рабов.
   Я вынырнула из своих мыслей, чтобы осознать, что Джейли задала вопрос.
   - Что?
   - Я спросила, - повторила она нетерпеливо, - у тебя был талант к врачеванию, когда я знала тебя в Шотландии, теперь ты, наверное, умеешь больше?
   - Думаю, это так.
   Я осторожно посмотрела на нее. Она нуждалась во врачебной помощи? Выглядела она не совсем здоровой, с пятнами на лице и темными кругами под глазами. Но было ли ей действительно плохо?
   - Не для меня, - сказала она, уловив мой взгляд. - Не сейчас, по крайней мере. У меня заболели два раба. Может быть, ты взглянешь на них?
   Я поглядела на Джейми, который едва заметно кивнул. Это была возможность оказаться в бараках для рабов и поискать там Иэна.
   - Я видел, что у вас небольшие неприятности с сахарным прессом, - сказал он, резко поднимаясь. Он холодно поклонился Джейли. - Я могу посмотреть его, пока вы с моей женой осматриваете больных.
   Не ожидая ответа, он снял кафтан и повесил его на колышек возле двери. Когда он спустился с веранды, закатывая рукава рубашки, солнечный свет вспыхнул в его волосах.
   - Рукастый, не так ли? - Джейли с усмешкой глядела ему вслед. - Мой муж Барнабас был таким же, не мог держать руки в стороне от всяческих механизмов. И от рабынь тоже, - добавила он. - Идем, больные за кухней.
   Кухня была в небольшом отдельном здании, соединяющимся с основным домом крытым переходом, увитым цветущим жасмином. Идти по этому переходу было все равно, что идти в облаке аромата, а пчел было так много, что их жужжание напоминало низкое гудение волынки.
   - Тебя жалили когда-нибудь? - Джейлис небрежно махнула рукой, сбив мохнатое тельце, пролетающее рядом с нами.
   - Время от времени.
   - Меня тоже, - сказала она. - Много раз, и ничего, кроме красного пятнышка на коже. Прошлой весной одна пчела укусила кухонную девку, так несчастная распухла, как жаба, и умерла прямо на моих глазах! - она поглядела на меня, весело расширив глаза. - Это сыграло на руку моей репутации. Остальные рабы уверились, что я прокляла ее, потому что она сожгла пирог. С тех пор у меня на кухне ничего не пригорает.
   Несколько огорошенная ее бессердечием, я все же почувствовала некоторое облегчение. Быть может, другие ужасные сплетни, которые я услышала на губернаторском балу, имели так же мало оснований.
   Я приостановилась, выглядывая сквозь ажурную вязь жасмина в направлении тростника. Джейми стоял возле пресса, глядя на гигантские пересекающиеся бревна; управляющий рядом с ним что-то объяснял, показывая рукой на пресс. Пока я смотрела на них, Джейми, махнув рукой, что-то спросил; управляющий энергично кивнул головой и стал словоохотливо отвечать. Если я не узнаю ничего об Иэне на кухне, может быть, Джейми узнает что-нибудь от управляющего. Несмотря на уверения Джейли, все мои инстинкты говорили, что мальчик где-то здесь.
   На кухне находились три или четыре женщины, которые замешивали тесто для хлеба и перебирали горох. Они с любопытством посмотрели на нас, и я обратила внимание на молодую женщину - быть может, мне удастся поговорить с ней позже. Я улыбнулась ей и кивнула головой; ее глаза удивленно расширились, и она быстро склонила голову к миске с горохом. Я уловила ее взгляд, брошенный украдкой на меня, когда мы выходили из комнаты, и заметила, что она была беременна.
   Первый больной находился рядом с кухней в маленькой кладовой, он лежал на рогоже под полками, уставленными завернутыми в марлю сырами. Это был молодой негр чуть за двадцать лет, и он закрыл глаза, когда я открыла дверь.
   - Что у него? - я встала рядом с ним на колени и коснулась его. Кожа была теплая и влажная, никаких признаков лихорадки. Он не казался особенно больным, только сонно мигал глазами, пока я осматривала его.
   - У него червяк.
   Я удивленно поглядела на Джейли. Из того, что я видела на островах, можно было заключить, что, по крайней мере, три четверти черного населения - и многие из белых - страдали от внутренних паразитов. И хотя это было неприятно и изнурительно, тем не менее, они серьезно угрожали только здоровью младенцев и стариков.
   - Наверняка больше, чем один, - сказала я. Я перевернула раба на спину и начала пальпировать его живот. Селезенка была мягкая и немного увеличенная - неудивительно для этого региона - но я не обнаружила подозрительных скоплений в животе, которые могли бы говорить о паразитах. - Он кажется вполне здоровым, почему вы держите его в темноте?
   Словно в ответ на мой вопрос, раб внезапно вырвался из моих рук, издал пронзительный крик и свернулся клубком. Сворачиваясь и разворачиваясь, как игрушка "уйди-уйди", он докатился до стены и стал ударяться об нее головой, все еще продолжая кричать. Потом внезапно приступ закончился, и молодой человек вытянулся на подстилке, задыхаясь и сильно потея.
   - Иисус Рузвельт Христос, - сказала я. - Что это?
   - Червь лоа-лоа, - сказала Джейли. - Они живут в глазных яблоках, прямо под оболочкой. Они перемещаются от глаза к глазу, и когда они проходят переносицу, говорят, это довольно болезненно.
   Она кивнула на дрожащего раба.
   - Темнота не позволяет им двигаться, - объяснила она. - Парень с Андроса сказал мне, что их можно вытащить большой штопальной иглой, когда они только что перешли в глаз и находятся близко к поверхности. Если задержаться, то они уйдут глубоко, и тогда их не вытащишь. Я принесла иглу на всякий случай.
   Она порылась в мешочке на поясе и вытащила фетровый квадрат с трехдюймовой стальной иглой, воткнутой в него, и услужливо подала мне.
   - Вы в своем уме? - уставилась я на нее потрясено.
   - Да. Разве, ты не говорила, что ты хороший целитель? - спросила она.
   - Да, но ...
   Я глядела на раба, колеблясь некторое время, потом взяла свечу, которую одна из судомоек протянула мне.
   - Принесите немного бренди и маленький острый нож, - сказала я. - Опустите нож и иглу в бренди, потом подержите их кончики над огнем. Охладите, но не касайтесь их.
   Говоря это, я оттянула веко больного. Его глаз взглянул на меня; он был странно неправильный с коричневой радужкой и налитой кровью склерой цвета желтых сливок. Я внимательно разглядывала глаз, подвинув свечу очень близко, так что зрачок его сузился, но ничего не увидела.
   Я проверила другой глаз и чуть не уронила свечу. В нем под конъюнктивой извивалась маленькая полупрозрачная ниточка. Я почти подавилась от удивления, но справилась и взяла стерилизованный нож, все еще держа веко.
   - Держите его за плечи, - сказала я Джейли. - Не позволяйте ему двигаться, иначе я могу ослепить его.
   Операция выглядела ужасной, хотя довольно простой в исполнении. Я сделала короткий разрез вдоль внутреннего угла конъюнктивы, приподняла край разреза кончиком иглы, и когда червь лениво выплыл на открытое пространство, подцепила его тело кончиком иглы и вытянула наружу, словно петлю пряжи.
   Подавляя дрожь отвращения, я смахнула червя. Он ударился о стенку с тихим шлепком и исчез в темноте за головками сыра.
   Крови не было и, подискутировав сама с собой, я решила оставить глаз как есть, разрез промоется слезами. А глаз заживет сам. У меня не было достаточно тонкого материала, чтобы зашить разрез, да и рана была небольшая.
   Я приложила к глазу кусочек чистой ткани и сделала повязку, потом откинулась назад, довольная моим первым опытом в тропической медицине.
   - Прекрасно, - сказала я, убирая волосы назад. - Где другой?
   Следующий пациент лежал мертвый под навесом во дворе. Я присела на корточки рядом с телом седовласого мужчины средних лет, чувствуя жалость и гнев.
   Причиной смерти, очевидно, явилась пережатая грыжа. Петля омертвелой кишки высовывалась с одной стороны живота; растянутая кожа на ней уже позеленела, хотя тело еще сохраняло тепло, словно живое. Выражение муки застыло на широком лице, а члены были вывернуты, свидетельствуя о нелегкой смерти.
   - Почему ты не сказала сразу? - я встала, впившись взглядом в Джейли - Ради Бога, ты поила меня чаем и занимала беседой, пока это продолжалось. Он умер менее часа назад, но он мучился днями! Почему ты не привела меня к нему сразу же?
   - Сегодня утром он уже был почти мертв, - сказала она, нисколько не потревоженная моим возмущением, и пожала плечами. - Я не думала, что ты сможешь что-нибудь сделать, так зачем же спешить.
   Я удержалась от дальнейших обвинений. Она была права. Я могла сделать операцию, приди я пораньше, но прок от нее был бы ничтожно мал. Вправление грыжи - довольно простое действие, и я бы справилась даже в таких условиях. Нужно было только втолкнуть кишку в брюшную полость и зашить просвет между мышцами. Но если выскользнувшая петля кишки была пережата и лишена кровоснабжения, то ее содержимое начинало разлагаться, и человек был обречен.
   И все-таки позволить человеку умереть под этим навесом, одному ... хотя вряд ли он посчитал присутствие белой женщины комфортным. Однако я чувствовала себе так, словно потерпела неудачу - чувство, которое я всегда испытывала в присутствии смерти. Я медленно вытирала руки тряпкой, смоченной бренди, пытаясь справиться со своими эмоциями.
   Одному помогла, второму нет, а Иэна еще нужно было найти.
   - Поскольку я здесь, может быть, я взгляну на других рабов, - предложила я. - В качестве профилактики.
   - О, с ними все в порядке, - небрежно махнула рукой Джейли. - Но если хочешь, то пожалуйста. Только позже. Я ожидаю гостя и хотела бы поговорить с тобой до его приезда. Пойдем в дом, кто-нибудь позаботится об этом.
   Она коротко кивнула на "это", тут же забыв об изломанном теле раба и подхватив меня под руку, направилась к кухне, покачивая полными телесами.
   В кухне я освободилась от нее и подошла к беременной рабыне, которая теперь стояла на четвереньках, моя каменные плиты возле очага.
   - Иди пока, я быстренько осмотрю девушку. Мне кажется, у нее небольшая интоксикация, ты же не хочешь, чтобы у нее был выкидыш.
   Джейли с любопытством поглядела на меня, но потом пожала плечами.
   - Она рожала уже два раза без всяких проблем, но ты врач. Если тебе нравится, давай. Но не слишком долго, пастор сказал, что приедет в четыре часа.
   Я сделала вид, что обследую изумленную женщину, пока Джейли не исчезла в крытом проходе.
   - Послушай, - сказала я. - Я ищу молодого белого парня по имени Иэн, я его тетя. Ты не знаешь, где он может быть?
   Девочка - ей не могло быть больше семнадцати-восемнадцати лет - выглядела испуганной. Она моргнула и бросила быстрый взгляд на одну из старших женщин, которая оставила свою работу и подошла посмотреть, что происходит.
   - Нет, мэм, - сказала она, качая головой. - Никаких белых парней здесь. Ни один вообще.
   - Нет, мэм, - эхом отозвалась девушка. - Мы не знаем ничего о белых парнях.
   Но она не ответила мне сразу же, и ее глаза не смотрели на меня.
   К пожилой женщине присоединились еще две судомойки, подтверждая ее слова. Я была окружена стеной мягкого отрицания, и не было никакой возможности пробиться сквозь нее. В то же самое время я осознавала, что между женщинами существует негласный сговор - нечто вроде взаимного предостережения, осторожности и тайны. Это могло быть естественной реакцией на появление белого человека среди них, а могло быть чем-то большим.
   Я не могла больше терять времени, иначе Джейли могла вернуться за мной. Я быстро пошарила в кармане и вытащила серебряный флорин, который сунула в руку девушки.
   - Если ты увидишь Иэна, скажи, что его дядя ищет его.
   Не ожидая ответа, я повернулась и вышла из кухни.
   Проходя по крытому переходу, я посмотрела в сторону сахарного сарая. Возле пресса никого не было; волы спокойно паслись на краю лужайки, и никаких следов Джейми. Он вернулся в дом?
   Я вошла в зал через французское окно и резко остановилась. Джейли сидела на плетеном стуле, держа кафтан Джейми, и смотрела фотографии Брианны. Она услышала мои шаги и подняла голову, выгнув светлую бровь.
   - Какая симпатичная девчушка. Как ее зовут?
   - Брианна.
   Мои губы занемели. Я медленно подошла к ней, борясь с настоятельным импульсом, схватить фотографии и убежать.
   - Очень сильно похожа на отца, не так ли? Я все думала, что высокая рыжеволосая девушка, которую я видела той ночью на Крейг-на-Дун, кажется мне знакомой. Он ее отец, не так ли? - она кивнула в сторону двери, в которую вышел Джейми.
   - Да. Дай их мне.
   Это не имело никакого значения, она уже видела их. Однако я не могла вынести, когда ее толстые белые пальцы касались лица Брианны.
   Ее губы дернулись, словно она собиралась отказать мне, но потом она собрала фотографии в пачку и без слов подала мне. Я на мгновение прижала их к груди, не зная, что делать, потом опустила в карман моей юбки.
  
   - Садись, Клэр. Кофе готов.
   Она кивнула на маленький столик и стул рядом с ним. Пока я усаживалась, она, занятая какой-то мыслью, не спускала с меня глаз.
   Мы молча сидели некоторое время. Чашка с кофе дрожала в моих руках, и горячая жидкость пролилась на запястье. Я поставила ее на столик и вытерла руку о свою юбку, задаваясь вопросом, почему я боюсь.
   - Дважды, - внезапно сказала она и посмотрела на меня с чувством, похожим на страх. - Милостивый Иисус, ты прошла дважды! Или нет - трижды, поскольку ты сейчас здесь.
   Она с изумлением покачала головой, не отрывая взгляда ярких зеленых глаз от меня.
   - Как? - спросила она. - Как ты могла сделать это несколько раз и остаться в живых?
   - Я не знаю, - я увидела вспышку недоверия в ее глазах и повторила, защищаясь. - Я не знаю. Я просто прошла.
   - Разве ты не чувствовала то же самое? - зеленые глаза сузились. - Разве ты не испытывала ужаса? И гула, который мог расколоть твою голову и расплющить твои мозги?
   - Да, так и было.
   Я не хотела говорить об этом, даже не могла думать о проходе сквозь время. Я сознательно заблокировала воспоминания о реве смерти и разрушения, о голосах хаоса, призывающих присоединиться к ним.
   - Ты использовала для защиты кровь или камни? Я не думаю, что у тебя хватило духу для крови, но, может быть, я неправа. Да, ты оказалась более сильной, чем я думала, Боже, сделать это три раза и выжить!
   - Кровь? - я озадачено покачала головой. - Нет. Ничего. Я говорю, что я просто прошла. Это все, - потом я вспомнила ночь в 1968 году, когда она прошла сквозь камни, огонь на Крейг-на-Дун и почерневшую искореженную фигуру в центре огня. - Грэг Эдгарс, - сказала я. - Ты убила его не потому, что он нашел тебя и пытался остановить, не так ли? Он был нужен ...
   - Да, кровь, - она внимательно смотрела на меня. - Я не думала, что вообще можно пройти сквозь камни без крови. И без огня. Они делали плетеные клетки, заталкивали туда пленников и поджигали в центре каменного круга. Я думала, именно так они открывали проход.
   Мои руки и губы заледенели, и я взяла чашку с кофе, чтобы согреть их. Куда, во имя всех святых, девался Джейми?
   - И ты также не использовала камни?
   Я покачала головой.
   - Какие камни?
   Джейли некоторое время смотрела на меня, раздумывая, сказать или нет. Ее маленький розовый язык облизывал губу, потом, решившись, она кивнула головой, встала со стула и направилась к большому камину, сделав мне знак следовать за ней.
   Она с удивительным изяществом для такого полного тела опустилась на колени и нажала на зеленоватый камень примерно в футе от камина. Он немного сдвинулся, раздался мягкий щелчок, и одна из плиток в камине приподнялась.
   - Пружинный механизм, - объяснила Джейли, снимая плитку и аккуратно убирая ее в сторону. - Датчанин Лейвен с Санта-Круз сделал его для меня.
   Она вытащила из ямки деревянную коробку приблизительно в фут длиной. Дерево коробки, все в коричневых пятнах, было вздутым и потрескавшимся, словно некоторое время находилось в морской воде. Я сильно прикусила губу при виде этого предмета, надеясь, что мое лицо ничего не выдаст. Если у меня были какие-нибудь сомнения относительно пребывания Иэна здесь, то теперь они исчезли. Если я не ошибалась, тюленье сокровище было спрятано в этой самой коробке. К счастью, Джейли не смотрела на меня.
   - Я узнала о камнях от индейца, не краснокожего, а от индуса из Калькутты, - объяснила она. - Он приезжал сюда за дурманом и рассказал, как делать лекарства из драгоценных камней.
   Я оглянулась в поисках Джейми, но его нигде не было видно. Где, черт возьми, он находится? Он нашел Иэна?
   - Растолченные камни можно купить в любой лондонской аптеке, - продолжала она, немного нахмурившись в попытке открыть крышку. - Но они низкого качества, и из них не получается хорошая бхасма165. Нужны камни хотя бы второго сорта, их называют нагины. Это отполированные камни достаточно большого размера. Камни первого сорта имеют огранку, и они безупречного качества, но, как правило, люди не хотят сжигать их, чтобы превратить в пепел. Пепел камня - это и есть бхасма, - объяснила она, взглянув на меня. - Его используют в лекарствах. Вот, попробуй, может быть, ты сможешь открыть эту проклятую вещь? Шкатулка побывала в морской воде, и каждый раз при влажной погоде, крышка разбухает, а сейчас сезон дождей, - добавила она, скривившись через плечо на облака, клубящиеся внизу над заливом.
   Она толкнула коробочку мне и с кряхтением тяжело поднялась на ноги.
   Это была китайская шкатулка-паззл, довольно простая, с маленькой сдвигающейся панелью, которая открывала крышку. Проблема состояла в том, что панелька разбухла, застряв в пазу.
   - Сломать ее к неудаче, - заметила Джейли, наблюдая за моими попытками. - А не то я давно бы разбила вещицу. Вот, может быть, он поможет, - она извлекла маленький перламутровый нож из складок своего платья и вручила его мне, потом подошла к окну и позвонила в один из колокольчиков.
   Я мягко подсунула в паз кончик ножа, почувствовала, как он подцепил планку, и осторожно пошевелила им. Постепенно маленький деревянный прямоугольник приподнимался, пока я не смогла подцепить его большим и указательным пальцами и освободить.
   - Вот и все, - сказала я, вручая ей шкатулку с каким-то нежеланием. Она была тяжелой, и в ней что-то металлически звякнуло, когда я наклонила ее.
   - Спасибо.
   Когда она взяла ее, в дальнюю дверь вошла черная служанка. Джейли приказала ей принести еще пирожных, и я заметила, что при этом она спрятала коробку в складках юбки.
   - Пронырливые твари, - сказала она, хмурясь, вслед девушке. - Одна из трудностей с этими рабами - ничего невозможно от них скрыть.
   Она поставила коробку на стол, нажала на планку и с резким щелчком крышка открылась.
   Она запустила руку в шкатулку и вытащила ее зажатой в кулак. С усмешкой глядя на меня, она произнесла.
   - Джеки-дружок
   Сел в уголок,
   Сунул в пирог свой пальчик
   Изюминку съел
   И громко пропел:
   "Какой я хороший мальчик!"166
   Я ожидала увидеть их, но все равно была впечатлена. Драгоценный камень воочию - это потрясающее зрелище, которого не описать никакими словами. Шесть или семь камней сверкали и переливались на ее ладони, пылающий огонь и мерцающий лед, сверкание голубой воды на солнце и большой золотой камень, как глаз подкрадывающегося тигра.
   Неосознанно, я потянулась к свету в ее руке, зачарованная видом камней. "Достаточно большие", так описал их Джейми с характерной для шотландцев склонностью к преуменьшению. "Да, меньше хлебницы", - подумала я.
   - Сначала я собирала их вместо денег, - продолжала Джейли, с удовольствием проводя по ним пальцами. - Потому что их легче хранить, чем тяжелое золото или серебро; я тогда представления не имела, что их можно использовать для чего-то еще.
   - В качестве бхасмы?
   Превратить такие камни в пепел казалось кощунством.
   - О, нет, - она снова сунула руку в коробку за камнями. Маленький сияющий поток жидкого огня пролился в ее карман, и она ласково похлопала по нему.
   - Нет, для этого у меня есть много маленьких камней. Эти камни для другого.
   Она посмотрела в раздумье, потом кивнула по направлению к дальней двери.
   - Поднимемся в мою рабочую комнату, - сказала она. - У меня там есть несколько вещей, которые тебя, возможно, заинтересуют.
   "Заинтересуют, мягко сказано", - подумала я.
   Это была длинная, заполненная светом комната со стойкой на одной стороне. Пучки сухих трав свисали с потолка над головой и сохли на покрытых марлей полках вдоль стены. Шкафы со множеством отделений занимали остаток стены, а в дальнем конце было несколько книжных полок, покрытых стеклом.
   При виде комнаты я испытала дежавю; она сильно напомнила мне рабочую комнату Джейли в Крейнсмуире в доме ее первого мужа - нет, второго, поправилась я мысленно, вспомнив пылающее тело Грэга Эдгарса.
   - Сколько раз ты была замужем? - спросила я с любопытством. Она начала собирать свое богатство, живя со вторым мужем, окружным фискалом, чью подпись она подделывала, чтобы перевести деньги на себя, а потом убила его. "Успешно применив такой modus operandi167 один раз, она должна была и дальше действовать подобным образом", - подумала я. Джейли Дункан была человеком привычки.
   Она сделала паузу, подсчитывая.
   - О, пять, я думаю. С тех пор как я приехала сюда, - добавила она небрежно.
   - Пять? - произнесла я слабо. Это не просто привычка это, кажется, настоящая зависимость.
   - Очень нездоровая атмосфера для англичан в тропиках, - сказала она и хитро улыбнулась. - Лихорадка, язвы, воспаление кишок - любая болезнь уносит их в могилу.
   Она, видимо, соблюдала гигиену; зубы у нее все еще были хорошие.
   Она потянулась и похлопала по маленькой бутылке, стоящей на нижней полке. На бутылке не было надписи, но я видела белый необработанный мышьяк прежде. И порадовалась, что ничего здесь не ела.
   - О, вот это тебе будет интересно, - сказала она, увидев что-то на верхней полке. Немного кряхтя, она стала на цыпочки и достала бутылочку, которую вручила мне.
   В ней находился крупнозернистый порошок, очевидно смесь нескольких веществ, коричневых, желтых и черных с кусочками полупрозрачного материала.
   - Что это?
   - Яд для зомби, - сказала она, смеясь. - Я подумала, тебе захочется посмотреть.
   - О? - холодно произнесла я. - Я думала, ты сказала, что их не существует.
   - Нет, - поправила она меня с улыбкой. - Я сказала, что Геркулес не мертв, и это так, - она забрала бутылочку и поставила ее на полку. - Но без сомнения, им значительно легче управлять, если давать ему дозу этого вещества раз в неделю.
   - Что, черт возьми, это такое?
   Она пренебрежительно пожала плечами.
   - Немного того, немного этого. Главный компонент, кажется, какая-то рыба - такая маленькая квадратная с пятнами на коже, очень забавная на вид. Берешь кожу, сушишь ее, а также печень, и еще ряд других веществ. Я сама хотела бы знать состав, - добавила она.
   - Ты не знаешь состава? - я уставилась на нее. - Ты не сама делаешь его?
   - Нет. Это делал повар, - сказала Джейли, - или по крайней мере этого раба мне продали, как повара, но будь я проклята, если бы стала есть то, что он приготовил, скользкая черная бестия. Он был унганом168.
   - Кем?
   - Унганом. Так негры называют жрецов-целителей. Хотя, если точно, Ишмаэль говорил, что таких, как он, негры называют онисигун или что-то в этом роде.
   - Ишмаэль? - я облизала губы. - Ты купила его с таким именем?
   - О, нет. У него было какое-то языческое имя из шести слогов, а человек, который продал его, называл его Джимми - их всех на аукционе называют Джимми. Я назвала его Ишмаэлем из-за истории, которую мне рассказал продавец.
   Ишмаэль был схвачен на Золотом берегу Африки и вместе с шестьюстами рабами из Нигерии и Ганы был заперт в трюмах "Персефоны", направляющейся в Антигуа. При проходе через пролив Кайкос "Персефона" попала в сильный шторм и налетела на рифы возле острова Большой Инагуа. Корабль затонул, а команда еле успела спастись на лодках.
   Прикованные цепями в трюмах, рабы утонули. Все, кроме одного человека, которого ранее взяли в камбуз помогать коку, так как два других помощника умерли от сифилиса на пути из Африки. Этот человек, оставленный командой на судне, однако пережил кораблекрушение, и на винной бочке был выброшен на берег Большого Инагуа два дня спустя.
   Рыбаки, обнаружившие его, были больше заинтересованы в содержимом бочки, чем в самом спасенном. Однако, открыв бочку, они были потрясены, обнаружив внутри труп человека, хорошо сохранившийся в спирте.
   - Интересно, они все равно выпили мятный ликер? - пробормотала я, отметив про себя, что мнение мистера Оверхольта относительно тяги моряков к алкоголю было совершенно правильным.
   - Осмелюсь сказать, что так, - произнесла Джейли, немного раздраженная моим вмешательством. - В любом случае, когда я услышала эту историю, я назвала его Ишмаэлем. Из-за плавающего гроба.
   - Очень умно, - поздравила я ее. - Ээ ... узнали, кто был этот человек в бочке?
   - О, не думаю, - она небрежно пожала плечами. - Труп передали губернатору Ямайки, который поместил его стеклянный сосуд со спиртом, как редкость.
   - Что? - произнесла я изумленно.
   - Ну, не самого человека, а какие-то странные грибы, которые на нем росли, - объяснила Джейли. - У губернатора страсть к таким вещам. У старого губернатора, я имею в виду. Я слышала, что сейчас новый губернатор.
   - Правильно, - сказала я, чувствуя легкую тошноту, и подумала, что самого экс-губернатора можно классифицировать, как редкость.
   Она повернулась ко мне спиной, роясь в ящиках. Я глубоко вздохнула, надеясь, что мой голос звучит беззаботно.
   - Этот Ишмаэль кажется довольно интересным типом, он все еще у тебя?
   - Нет, - ответила она безразличным голосом. - Черный ублюдок сбежал. Это он делал яд для зомби. И не раскрыл секрета, что бы я с ним не делала, - добавила она с коротким смешком, и я внезапно вспомнила шрамы на спине Ишмаэля. - Он говорил, что женщинам нельзя заниматься врачеванием, только мужчинам, и еще старым женщинам, которые перестали кровоточить. Хм!
   Она фыркнула и полезла в карман, вытащив оттуда горстку камней.
   - Но я привела тебя не для этого.
   Она аккуратно разложила пять камней на стойке. Потом достала с полки толстую книгу в потертом кожаном переплете.
   - Ты знаешь немецкий язык? - спросила она, открывая ее.
   - Не очень, - ответила я и придвинулась ближе, заглядывая через ее плечо. "Hexenhammer" было написано на первой странице прекрасным рукописным текстом.
   - "Молот ведьм"? - спросила я и подняла бровь. - Заклинания? Магия?
   Скептицизм в моем голосе был очевиден, повернув голову, она впилась в меня взглядом.
   - Послушай, дура, - сказала она. - Кто ты? Или точнее что ты?
   - Что я? - повторила я удивленно.
   - Правильно, - она развернулась лицом ко мне и прислонилась к стойке, не спуская с меня суженных глаз. - Вот именно, что ты? Или я? Что мы с тобой представляем из себя?
   Я открыла рот, чтобы ответить, потом закрыла снова.
   - Правильно, - сказала она мягко. - Ведь не все могут пройти сквозь камни, не так ли? Почему мы?
   - Я не знаю, - сказала я. - И ты тоже, я уверена. Это вовсе не означает, что мы ведьмы!
   - Нет?
   Она подняла бровь и перевернула несколько страниц.
   - Некоторые люди могут оставлять свои тела и путешествовать за мили от дома, - сказала она, задумчиво разглядывая страницу. - Другие люди могут видеть их блуждания, хотя вы будете уверены, что они в это время преспокойно спят в своих кроватях. Я видела отчеты и показания свидетелей. У некоторых людей есть стигматы, которые вы видите и можете потрогать - я видела такие. Но не у всех. Только у некоторых.
   Она перевернула страницу.
   - Если это могут все, то это наука. А если только некоторые, то это колдовство или нечто сверхъестественное, как тебе больше нравится называть, - сказала она. - Но это реально, - она посмотрела на меня ярко-зелеными, как у змеи, глазами. - Мы реальны, Клэр - ты и я. И особенные. Ты никогда не думала почему?
   Я думала. Много раз. И никогда не получала разумного ответа. Очевидно, Джейли полагала, что у нее есть ответ.
   Она вернулась к камням на стойке и стала показывать на них поочередно пальцем.
   - Камни защиты - аметист, изумруд, бирюза, ляпис-лазурь и мужской рубин.
   - Мужской рубин?
   - Плиний утверждает, что у рубинов есть пол; кто я, чтобы с ним спорить? - сказала она нетерпеливо. - Нужно использовать мужские камни, женские не подходят.
   Я подавила желание спросить, как различают пол рубинов, чтобы выяснить другой вопрос.
   - Для чего?
   - Для путешествия, - ответила она, с любопытством взглянув на меня. - Сквозь камни. Они защищают от ... того, что там есть.
   Ее глаза потемнели, и я с удивлением поняла, что она смертельно боится перехода. Я хорошо понимала ее.
   - Когда ты прошла в первый раз?
   - В 1945, - медленно произнесла я. - И оказалась в 1743 году, если ты это имеешь в виду.
   Я не хотела говорить ей много, но мое любопытство было слишком сильным, чтобы молчать. Она была права - мы с ней отличались от других людей. И у меня больше не будет шанса поговорить с кем-нибудь, кто знал то же, что и я. Кроме того, чем дольше продлится наш разговор, тем больше времени будет у Джейми для поиска.
   - Гм, - проворчала она удовлетворенно. - Достаточно близко. В шотландских преданиях всегда говорится о двухстах годах. Ну, когда люди засыпали на холме фей, танцевали всю ночь со старым народцем и возвращались домой двести лет спустя.
   - Но у тебя не так. Ты ушла из 1968 года и была в Крейнсмуире уже несколько лет, когда я появилась там.
   - Да, пять лет, - кивнула она. - Наверно, это связано с кровью.
   - С кровью?
   - Жертва, - сказала она с внезапным раздражением. - Это дает большой разброс. И, по крайней мере, больше контроля, так что вы имеете хотя бы какое-нибудь понятие: на сколько лет вы перенесетесь. Как ты смогла три раза пройти сквозь камни без крови? - спросила она.
   - Я просто проходила, - потребность узнать, как можно больше, заставила меня добавить. - Я думаю ... что здесь имеет значение способность сосредоточиться на человеке, к которому вы идете.
   Ее глаза округлились от интереса.
   - Действительно, - мягко произнесла она. - Как интересно, - она медленно покачала головой. - Хм. Возможно, что так. Однако камни должны сработать таким же образом. Ты знаешь, с помощью камней можно планировать путь.
   Она вытащила из кармана еще пригоршню камней и рассыпала их по столу.
   - Камни защиты - это краеугольные точки пентакля, - объяснила она, сосредоточено роясь среди камней. - Внутри вы кладете различные камни в зависимости от того, по какому пути хотите пойти и как далеко. Соединяете их ртутью и поджигаете, говоря при этом заклинания. И конечно рисуете сам пентакль алмазной пылью.
   - Конечно, - зачаровано пробормотала я.
   - Чувствуешь их запах? - спросила она, на мгновение поднимая голову и принюхиваясь. - Ты не думала, что камни могут пахнуть, да? Но они пахнут, когда их размолоть в порошок.
   Я глубоко вдохнула и действительно, казалось, почувствовала слабый незнакомый аромат среди запаха высушенной травы. Это был сухой аромат, приятный, но неописуемый - аромат драгоценных камней.
   Она схватила один камень с тихим триумфальным вскриком.
   - Вот! Вот тот камень, который мне нужен. Я не могла найти его нигде на островах и подумала о шотландской коробке.
   Камень, который она держала, был черный и блестел в ее белых пальцах, словно кусок угля.
   - Что это?
   - Адамант, черный алмаз. Древние алхимики использовали его. В книгах говорится, если носить адамант, то можно познать радость вещей, - она хохотнула коротким резким смехом, совершенно лишенным его обычного девичьего очарования. - Если что-то может принести радость в проходе через камни, я в этом нуждаюсь!
   Я начинала что-то понимать, хотя и несколько запоздало. В свое оправдание могу только сказать, что я одновременно слушала Джейли и прислушивалась, не возвращается ли Джейми.
   - Ты хочешь вернуться назад? - спросила я, как можно небрежнее.
   - Я могла бы, - легкая улыбка играла в уголках ее губ. - Теперь у меня есть все, в чем я нуждаюсь. Без них я бы не рискнула, - она уставилась на меня, качая головой. - Три раза без всякой крови, - пробормотала она. - Значит, это можно сделать.
   - Однако нам нужно спуститься вниз, - сказала она, внезапно оживляясь, и сгребла камни в карман. - Лисенок скоро вернется, его фамилия Фрейзер, не так ли? Мне показалась, что Клотильда назвала что-то другое, но глупая сучка, вероятно, не так поняла.
   Когда мы двинулись к двери, нечто маленькое и коричневое пробежало по полу возле моих ног. Джейли, несмотря на свой вес, была очень быстра; она прихлопнула насекомое своей маленькой ножкой прежде, чем я смогла отреагировать.
   Она мгновение наблюдала за полураздавленной, но дергающейся многоножкой, потом наклонилась, поддела ее на листок бумаги и бережно опустила в стеклянную бутылочку.
   - Ты не веришь в ведьм, зомби и в то, что ходит по ночам? - спросила она меня с хитрой улыбкой и кивнула на многоножку, которая кругами металась по стеклянному сосуду. - Многоногие твари - это легенда, да? Но они существуют.
   Она взяла кувшин и налила оттуда жидкость в бутылку с многоножкой. В воздухе остро запахло спиртом. Многоножка, смытая волной, мгновение отчаянно дергалась, потом стала толчками опускаться на дно. Джейли закупорила бутылку пробкой и повернулась к выходу.
   - Ты спросила меня, зачем мы проходим сквозь камни, - сказала я ей вслед. - Ты знаешь зачем, Джейли?
   Она обернулась ко мне через плечо.
   - Конечно же, чтобы изменять вещи, - сказала она удивленным голосом. - Зачем еще? Идем, я слышу внизу голос твоего мужа.
  
   В чем бы ни заключалась работа Джейми, она была тяжелой. Его рубашка пропиталась потом и прилипла к его плечам. Он развернулся, когда мы вошли, и я увидела, что он смотрел на деревянную шкатулку, которую Джейли оставила на столе. По выражению его лица я поняла, что не ошибалась в своем предположении; это была именно та шкатулка, которую он нашел на тюленьем острове.
   - Я полагаю, что исправил ваш сахарный пресс, мистрис, - сказал он, вежливо кланяясь Джейли. - Треснул цилиндр, мы с управляющим закрепили его клиньями. Однако боюсь, вам все-таки нужен новый цилиндр.
   Джейли насмешливо изогнула брови.
   - Я очень обязана вам, мистер Фрейзер. Могу я предложить вам перекусить?
   Ее рука потянулась к ряду колокольчиков, но Джейми покачал головой, беря кафтан с кушетки.
   - Благодарю вас, мистрис, но я боюсь, мы должны откланяться. До Кингстона не близкий путь, а мы должны быть там засветло.
   Внезапно его лицо застыло, и я поняла, что он дотронулся до кармана и осознал, что фотографий там нет. Он кинул на меня быстрый взгляд, и я коротко кивнула ему, дотронувшись до кармана юбки, где они лежали.
   - Спасибо за гостеприимство, - сказала я, беря свою шляпу и с готовностью направляясь к двери. Теперь, когда Джейми вернулся, я ничего не хотела так сильно, как оказаться как можно дальше от Роуз-холла и его владелицы. Однако Джейми задержался.
   - Интересно, мистрис Абернати - поскольку вы упоминали, что жили в Париже какое-то время - возможно, вам знаком некий джентльмен, герцог Сандрингем?
   Она подняла свою белокурую голову, с удивлением глядя на него, но так как он ничего больше не сказал, она кивнула.
   - Да, я знала его. А что?
   Джейми очаровательно улыбнулся ей.
   - Никаких особых причин, мистрис, простое любопытство.
   Небо было полностью затянуто тучами, когда мы проехали ворота, и было очевидно, что сухими до Кингстона мы не доберемся. Но мне было все равно.
   - У тебя карточки Брианны? - было первое, что спросил Джейми, на мгновение натянув узду.
   - Да, вот здесь, - я похлопала по карману. - Ты узнал что-нибудь об Иэне?
   Он оглянулся через плечо, как если бы боялся преследования.
   - Я ничего не смог вытянуть из управляющего и рабов; они до мозга костей боятся этой женщины, и я не могу сказать, что обвиняю их в этом. Но я знаю, где он, - сказал он с глубоким удовлетворением.
   - Где? Мы можем прокрасться назад и увезти его? - я приподнялась в седле, оглядываясь назад на шиферную крышу Роуз-холла, видимую за деревьями. Я не хотела бы снова оказаться там, если бы не Иэн.
   - Не сейчас, - Джейми ухватился за уздечку, поворачивая мою лошадь на дорогу. - Мне нужна помощь.
   Под предлогом поисков материала для пресса Джейми удалось осмотреть большую часть плантации в радиусе четверти мили от дома, включая хижины для рабов, конюшню, разрушенный навес для сушки табака и сарай для очистки сахара. Нигде он не обнаружил ничего подозрительного, кроме как возле сахарного сарая.
   - Этот большой черный бугай, приходивший в дом, сидел возле сарая, - сказал он. - Когда я подходил слишком близко к нему, управляющий начинал волноваться и просил меня, чтобы я близко не подходил к этому парню.
   - Это очень хорошая мысль, - сказала я, содрогнувшись. - Не подходить к нему близко, я имею в виду. Ты думаешь, он имеет какое-то отношение к Иэну?
   - Он сидел возле маленькой дверцы в земле, сассенах, - Джейми ловко направил лошадь в объезд упавшего дерева. - Она должна вести в подвал под сараем. Человек не сместился ни на дюйм все время, пока я вертелся возле сарая. Если Иэн на плантации, то он точно там.
   - Я уверена, что он там, - я поведала ему кратко о деталях своего визита, включая разговор с судомойками. - Но что нам делать? - закончила я. - Мы не можем оставить его там! Мы не знаем, зачем он нужен Джейли, но вряд ли это что-то безобидное, если она не признается, что он у нее, не так ли?
   - Совсем не безобидное, - согласился он с мрачным лицом. - Управляющий не говорил со мной об Иэне, но он рассказал такие вещи, от которых твои волосы завились бы в кольца, если бы они уже не были, как овечья шерсть, - он поглядел на меня, и улыбка осветила его лицо, несмотря на очевидную тревогу. - Судя по состоянию твоих волос, сассенах, совсем скоро пойдет дождь.
   - Какая наблюдательность, - саркастически сказала я, безуспешно пытаясь затолкать назад завитки волос, выбившиеся из-под шляпы. - А то, что небо почернело от туч, и в воздухе пахнет грозой, не имеет никакого отношения к твоему умозаключению?
   Листья деревьев трепетали, как крылья приклеенных бабочек. С нашего возвышения я видела, как штормовые тучи поднимались от залива в горы, таща за собой темную завесу дождя.
   Джейми приподнялся на стременах, оглядываясь вокруг. Моему неопытному глазу наше окружение представлялось сплошной стеной непроницаемых джунглей, но человек, проведший в вересковых пустошах семь лет, видел больше.
   - Нам лучше найти убежище, сассенах, пока есть время, - сказал он. - Следуй за мной.
   Пешком, ведя лошадей на поводу, мы свернули с заросшей дороги и углубились в лес по следу диких свиней, как сказал Джейми. В течение короткого времени он нашел, что искал - маленький ручей, протекающий в глубине оврага с крутыми берегами, поросшими папоротником, кустарником с темными глянцевыми листьями и редкими молоденькими деревьями с тонкими стволами.
   Он отправил меня рвать папоротник, и когда я вернулась с охапкой ветвей, каждая длиной в мою руку, он уже соорудил аккуратное убежище, наклонив аркой несколько молодых деревьев и привязав их к большому стволу поваленного дерева, на образовавшийся каркас он набросал срезанный кустарник. Мы быстро набросали сверху папоротник, и хотя убежище не было совершенно водонепроницаемо, она давало достаточную защиту от дождя. Через десять минут мы были в безопасности внутри шалаша.
   Когда ветер, летящий впереди шторма, достиг нас, наступил момент абсолютной тишины. Птицы не пели, насекомые не стрекотали, они так же, как и мы, спрятались от дождя. Несколько тяжелых капель упали на листья с громким треском, словно переломилась ветка. Потом грянула буря.
   Карибские ливни внезапные и мощные. Ничего похожего на туманную морось эдинбургского дождя. Черные небеса раскалываются гигантскими молниями, выливая галлоны воды за минуту, с земли поднимается легкая водяная дымка из отскочивших от земли капель дождя.
   Дождь барабанил по крыше из папоротника, и слабый туман заполнил зеленый полусумрак нашего убежища. В грохоте дождя и постоянных ударах грома разговаривать было совершенно невозможно.
   Я не ощущала прохлады, но сверху постоянно капало на мою шею, и не было места передвинуться. Джейми снял кафтан и обернул его вокруг меня, обняв одной рукой. Несмотря на ужасный шум снаружи, я внезапно почувствовала себя в безопасности; напряжение последних нескольких часов и дней оставило меня. Иэн был найден, и ничто не могло достать нас здесь.
   Я сжала его свободную руку, и он улыбнулся мне, потом наклонился и нежно поцеловал. Он пах свежестью и землей, соком срезанных ветвей и собственным здоровым потом.
   "Все почти закончено", - думала я. Мы нашли Иэна и с божьей помощью благополучно освободим его. И что потом? Мы должны уехать с Ямайки, но есть много других мест; мир широк. Были французские колонии Мартиника и Гренада, датский остров Элеутера, возможно, мы могли бы добраться до континента, несмотря на каннибалов. Пока у меня был Джейми, я ничего не боялась.
   Дождь прекратился так же резко, как и начался. Одинокие капли падали с ветвей деревьев со звонким бульканьем, звучащим эхом в моих ушах. Повеял мягкий свежий бриз, унося влажность и обдавая мокрые кудри на моей шее восхитительной прохладой. Птицы и насекомые загомонили снова: сначала тихо, потом в полный голос, и сам воздух, казалось, был наполнен трепещущей зеленой жизнью.
   Я пошевелилась и вздохнула, распрямляясь и сбрасывая кафтан Джейми.
   - Ты знаешь, Джейли показала мне черный алмаз, адамант, - сказала я. - Она сказала, что камень дает знание радости во всех вещах. Я думаю, что такой камень есть как раз под этим местом.
   Джейми улыбнулся мне.
   - Я бы не удивился, сассенах, - сказал он. - У тебя все лицо мокрое.
   Он потянулся к карману за носовым платком и замер.
   - Карточки Брианны, - произнес он.
   - О, я забыла.
   Я порылась в кармане юбки и вручила ему сверток. Он взял их и быстро пролистал, остановился, потом стал перебирать снова, на этот раз более медленно.
   - Что случилось? - спросила я, ощутив внезапную тревогу.
   - Одной нет, - сказал он спокойным голосом. Я чувствовала, что невыразимый страх начинает расти во мне, и прежнее ощущение радости отступило.
   - Правда? Ты уверен?
   - Я знаю их так же хорошо, как твое лицо, сассенах, - сказал он. - Да, я уверен. Это снимок у огня.
   Я хорошо помнила эту фотографию. На ней Брианна, уже взрослая, сидела на скале возле походного костра. Она согнула колени, локти положила на них, и смотрела прямо на камеру, но не видела ее. Ее освещенное пламенем лицо было мечтательно-задумчивым, а волосы развевались от ветра.
   - Должно быть, Джейли взяла ее. Она нашла снимки в твоем кафтане, пока я была на кухне. Она могла украсть ее тогда.
   - Проклятая женщина! - Джейми резко обернулся, глядя назад по направлению к плантации, Глаза его потемнели от гнева, руки сжимали фотографии. - Зачем ей эта карточка?
   - Возможно, это просто любопытство, - сказала я, но чувство страха не уходило. - Что она может сделать с ней, в конце концов? Вряд ли она станет показывать ее кому-нибудь.
   Тут Джейми схватил меня за руку, призывая к тишине. Внизу на некотором расстоянии от нас был виден кусочек дороги, тонкая лента желтоватой грязи. Вдоль этой ленты ехал всадник в черном, похожий издалека на маленького муравья.
   Тут я вспомнила, что говорила Джейли о пасторе, которого она ожидала к четырем часам.
   - Это священник, - сказала я. - Она говорила, что ждет его.
   - Это Арчи Кэмбелл, - сказал Джейми мрачно. - Какого дьявола ... возможно, мне не стоит так выражаться.
   - Возможно, он едет изгнать из нее дьявола, - предположила я с нервным смехом.
   - Это работа как раз для него.
   Угловатая фигура исчезла за деревьями, но только через несколько минут Джейми посчитал безопасным для нас отправиться в путь.
   - Как ты думаешь совободить Иэна? - спросила я, как только мы выехали на дорогу.
   - Мне нужна помощь, - ответил он быстро. - Я думаю подняться вверх по реке с Иннесом, МакЛеодом и другими. Там есть причал недалеко от сахарного сарая. Мы оставим там лодку и разберемся с Геркулесом, и с Атлантом тоже, ворвемся в подвал, заберем Иэна и скроемся. Через два дня новолуние, жаль, но раньше мы не успеем. Нужно время, чтобы раздобыть лодку и оружие.
   - На какие деньги? - прямо спросила я. Расходы на новую одежду и обувь стоили нам почти всей платы за гуано. Того, что осталось, возможно, хватило бы на аренду лодки на день или два, но не для покупки оружия.
   Ни пистолетов, ни мечей на острове не производили; все оружие импортировалось из Европы, и оттого было очень дорогим. У Джейми было два пистолета капитана Райнеса, у шотландцев были ножи и один мачете - недостаточно для вооруженного нападения.
   Он немного поморщился, потом искоса взглянул на меня.
   - Я должен попросить помощи у Джона, - сказал он. - Или нет?
   Я некоторое время ехала молча, потом кинула головой.
   - Полагаю, ты должен, - мне не нравилась эта мысль, но вопрос не стоял о моих симпатиях, на весах была жизнь Иэна. - Только одно, Джейми ...
   - Да, я знаю, - сказал он покорно. - Ты хочешь пойти со мной, да?
   - Да, - сказала я, улыбаясь. - В конце концов, Иэн может быть ранен или болен, или ...
   - Да, ты можешь пойти! - сказал он немного раздраженно. - Только окажи мне маленькую услугу, сассенах. Очень сильно постарайся, чтобы тебя не убили или не порезали на куски. Это плохо влияет на мое самочувствие.
   - Я постараюсь, - сказала я осмотрительно и подвела свою лошадь ближе к нему. И мы направились в Кингстон под капающими деревьями.
  
  61
  КОСТЕР КРОКОДИЛА
  
   Для ночного времени на реке было удивительно интенсивное движение. Лоренс Штерн, настоявший на своем участии в экспедиции, поведал мне, что для большинства плантаций в холмах река являлась основным средством сообщения с Кингстоном. Наземные дороги, если они существовали, были ужасны и зарастали с каждым дождливым сезоном.
   Я ожидала, что река будет пустынна, но, пока мы поднимались вверх по течению, нам встретились два речных судна и баржа, направляющиеся вниз к морю. Баржа, огромная темная платформа, нагруженная бочками и тюками, проплыла мимо нас, словно черный грозный айсберг. Низкие голоса рабов, направляющих ее шестами, тихо разносились над рекой.
   - Спасибо, что ты отправился с нами, Лоренс, - сказал Джейми. У нас была маленькая одномачтовая лодка, в которую едва вошли Джейми, я сама, шесть шотландских контрабандистов и Штерн. Несмотря на скученность, я тоже была рада присутствию Штерна, его уверенное флегматичное поведение действовало успокаивающе.
   - Ну, признаться, мне любопытно, - сказал Штерн, помахивая подолом рубашки, чтобы охладить потное тело. - Я встречал эту леди раньше.
   - Миссис Абернати? - я помолчала, потом осторожно спросила. - Э ... что вы думаете о ней?
   - О ... она была очень приятной леди ... очень.
   В темноте я не могла видеть его лица, но его голос звучал немного странно с довольными и в тоже время смущенными нотками, которые подтвердили, что он действительно нашел вдову Абернати весьма привлекательной. Из этого факта я сделала вывод, что Джейли было что-то нужно от натуралиста; я никогда бы не поверила, что она могла вступить в отношения с мужчиной, если ей это не было выгодно.
   - Где вы с ней встретились? В ее доме?
   Судя по рассказам гостей на приеме у губернатора, миссис Абернати редко покидала свою плантацию.
   - Да, в Роуз-холле. Я посетил ее, чтобы попросить разрешение собрать очень редких жуков из семейства Cucurlionidae169, которых нашел возле источника на ее плантации. Она пригласила меня в дом и ... была очень гостеприимной.
   На этот раз в его голосе отчетливо прозвучало самодовольство. Джейми, управляющий румпелем рядом со мной, коротко фыркнул.
   - Что она хотела от вас? - спросил он, придя к такому же выводу, что и я, относительно Джейли.
   - О, она любезно интересовалась образцами флоры и фауны, которые я собрал на острове. Она спрашивала, где они обитают, и о свойствах некоторых трав. Ну и о других местах, где я был. Она особенно заинтересовалась моими рассказами о Гаити, - он печально вздохнул. - Трудно поверить, что такая прекрасная женщина может совершать такие предосудительные поступки, как вы описали, Джеймс.
   - Прекрасная, да? - голос Джейми был полон сухой насмешки. - Немного потеряли голову, Лоренс?
   Голос Лоренса соответствовал улыбке Джейми.
   - Есть одна плотоядная муха, которую мне удалось наблюдать, друг Джеймс. Самец, собирающийся поухаживать за нею, должен принести ей кусочек мяса или другую добычу, тщательно завернутую в паутину. Пока самка разворачивает подношение, он прыгает на нее, совершает копуляцию и удирает со всех ног. Так как, если она закончит еду раньше, или его подарок окажется невкусным, она его съест, - в темноте раздался тихий смех. - Нет, это был интересный опыт, но я не думаю, что хотел бы снова встретиться с миссис Абернати.
   - Нет, если нам повезет, - согласился с ним Джейми.
  
   Мужчины растаяли в темноте, оставив меня на берегу реки сторожить лодку, а также с указанием от Джейми оставаться на месте. У меня был пистолет, который дал Джейми со строгим наказом не прострелить себе ногу. Солидный вес пистолета был утешителен, но по мере того, как тянулось время, темнота и одиночество становились все более тревожащими.
   С места, где я стояла, я могла видеть дом, темный, кроме трех освещенных окон, вероятно, в гостиной. Меня также интересовало, почему не было заметно никаких признаков активности рабов. Пока я наблюдала за домом, я увидела, как тень пересекла одно из освещенных окон, и мое сердце подскочило к горлу.
   Это была не Джейли; фигура была высокой худой и неуклюже угловатой.
   Я дико осмотрелась вокруг, желая позвать Джейми, но было уже поздно. Мужчины были вне пределов слышимости. Я поколебалась мгновение, но ничего иного не смогла придумать и, подняв свои юбки, ступила в темноту.
   К тому времени, когда я поднялась на веранду, я была мокрой от пота, и мое сердце билось так громко, что заглушало все другие звуки. Я пододвинулась к ближайшему окну, пытаясь заглянуть в гостиную и не быть замеченной изнутри.
   В гостиной было тихо. В камине горел небольшой огонь, и отсветы пламени мерцали на полированном полу. На секретере из красного дерева были навалены груды рукописей и старинные книги. Я не видела внутри никого, но, с другой стороны, я не видела всю комнату целиком.
   Ощущая покалывание кожи при мысли о Геркулесе с мертвыми глазами, который мог подкрадываться ко мне из темноты, я медленно двинулась по веранде, оглядываясь при каждом шаге.
   Этим вечером место казалось удивительно пустынным. Не было слышно негромких голосов рабов, переговаривающихся между собой во время работы. "Но это еще ничего не значит", - сказала я себе. Большинство рабов после заката должны находиться в своих бараках. Однако в доме рабы должны быть; нужно ведь поддерживать огонь и готовить ужин на кухне.
   Передняя дверь стояла открытая. Желтые лепестки нападали внутрь через порог, пылая, как древние золотые монеты, в слабом свете, льющемся из дома.
   Я остановилась, прислушиваясь. Мне показалось, что я слышу внутри слабый шелест, словно кто-то переворачивал страницы, но мне нужно было убедиться. Собрав всю свою храбрость, я ступила через порог.
   Чувство покинутости внутри было еще более явным. Признаки были налицо - ваза с увядшими цветами на комоде, чайные чашки и блюдца на столе с засохшими коричневыми пятнами. Где, черт возьми, были все?
   Я остановилась в дверях и снова прислушалась - потрескивание огня и тот же тихий шелест перевертываемых страниц. Выглянув из-за косяка, я увидела, что кто-то сидел за секретером. Бесспорно мужчина, высокий с темной головой и узкими плечами, склонившийся над книгой.
   - Иэн! - прошипела я так громко, как смела. - Иэн!
   Фигура шевельнулась и встала со стула, всматриваясь в темноту.
   - Иисус! - произнесла я.
   - Миссис Малкольм? - удивленно сказал преподобный Арчибальд Кэмпбелл.
   Я сглотнула, пытаясь оттолкнуть мое сердце от горла. Священник выглядел таким же потрясенным, как и я, но это продлилось лишь мгновение. Потом его черты затвердели, и он направился к двери.
   - Что вы здесь делаете? - сердито спросил он.
   - Я ищу племянника своего мужа, - ответила я. Скрываться не имело никакого смысла, и возможно он знал, где Иэн. Я быстро оглядела комнату, но в ней был только священник и горящая лампа. - Где миссис Абернати?
   - Понятия не имею, - сказал он хмуро. - Кажется, она уехала. И о каком племяннике мужа вы говорите?
   - Уехала? - я моргнула. - Куда?
   - Я не знаю, - он нахмурился, его острая верхняя губа легла на нижнюю, словно птичий клюв. - Ее не было, когда я проснулся этим утром, и ее слуг тоже. Прекрасный способ проявить гостеприимство!
   Я немного расслабилась, несмотря на тревогу. По крайней мере, не было опасности столкнуться с Джейли, а с преподобным Кэмпбеллом я справлюсь.
   - О, - сказала я. - Это действительно не совсем приветливо. Может быть, вы видели мальчика лет пятнадцати, очень высокого и худого с густыми темно-коричневыми волосами? Нет, я полагаю, вы не видели. В таком случае, я думаю, что мне нужно удалиться ...
   - Стойте!
   Он схватил меня за руку, и я остановилась, удивленная силой его хватки.
   - Каково настоящее имя вашего мужа? - настойчиво спросил он.
   - В чем дело? Александер Малкольм, - сказала я, пытаясь вытащить руку. - Вы знаете это.
   - Действительно. А когда я описал вас и вашего мужа миссис Абернати, она сказала, что ваша фамилия Фрейзер ... и что ваш муж на самом деле - Джеймс Фрейзер, это правда?
   - О, - я глубоко вздохнула, пытаясь что-то придумать, но не смогла. Я никогда не могла лгать спонтанно.
   - Где ваш муж, женщина? - спросил он.
   - Послушайте, - сказала я, пытаясь высвободить свою руку. - Вы совершенно ошибаетесь насчет Джейми. Он сказал, что не имел никакого отношения к вашей сестре. Он ...
   - Вы говорили с ним о Маргарет?
   Его хватка усилилась. Я тихо вскрикнула от боли и сильнее дернула руку.
   - Да, он сказал, что он не тот человек, к которому она отправилась в Каллоден. Это был его друг, Эван Камерон.
   - Вы лжете, - сказал он резко. - Или он. Это не имеет значения. Где он?
   Он слегка тряхнул меня, и я сильно дернулась, сумев освободить свою руку.
   - Я говорю вам, он не имеет никакого отношения к тому, что случилось с вашей сестрой!
   Я отскочила, соображая, как убежать от него, не выпустив его наружу, где он мог наткнуться на Джейми и, расшумевшись, привлечь лишнее внимание к нашей спасательной экспедиции. Восьми мужчин было достаточно, чтобы справиться с двумя Геркулесовыми столпами, но недостаточно, чтобы противостоять ста рабам.
   - Где он?
   Священник надвигался, сверля меня глазами.
   - Он в Кингстоне! - ответила я, оглядываясь на французские двери, ведущие на веранду. Я могла бы выскочить в них, но что потом? Его погоня за мной по плантации была бы гораздо хуже, чем, если бы он оставался в доме.
   Я посмотрела на священника, который хмуро уставился на меня, потом я осознала, что увидела на веранде, и резко обернулась назад.
   Это был большой белый пеликан, который, взгромоздившись на перила веранды, перебирал клювом оперение. Перья Пинг Ана вспыхивали серебром в тусклом свете от дверного проема.
   - Что? - закричал преподобный Кэмпбелл. - Кто это? Кто там?
   - Просто птица, - сказала я, поворачиваясь к нему. Мое сердце судорожно билось. Мистер Уилоуби, конечно, находится где-то рядом. Пеликаны обитают возле устьев рек, по берегам морей, но я никогда не видела их в глубине страны. И если мистер Уилоуби скрывается поблизости, что мне делать?
   - Я сомневаюсь, что ваш муж находится в Кингстоне, - священник подозрительно уставился на меня суженными глазами. - Хотя, если он там, то он, по-видимому, приедет сюда за вами.
   - О, нет! - сказала я. - Нет, - повторила я с такой уверенностью, которую только могла изобразить. - Джейми не приедет сюда. Я приехала одна в гости к Джейлис ... миссис Абернати. Мой муж не ждет меня до следующего месяца.
   Он не верил мне, но не мог ничего поделать. Его рот сжался гузкой, и он спросил:
   - Значит, вы жили здесь?
   - Да, - сказала я, радуясь, что немного знакома с расположением комнат, чтобы успешно притворяться гостем. В конце концов, если слуги ушли, никто не мог опровергнуть мои слова.
   Он стоял неподвижно, рассматривая меня суженными глазами, потом сжал челюсти и неохотно кивнул.
   - Хорошо. Тогда я полагаю, что вы имеете какое-нибудь представление, куда девалась наша хозяйка, и когда она предполагает вернуться?
   У меня начало появляться тревожное понимание того, куда - если не когда - Джейлис Абернати отправилась, но преподобный Кэмпбелл не казался подходящим человеком, чтобы делиться с ним этими соображениями.
   - Нет, боюсь, что нет, - сказала я. - Я ... отсутствовала, была в гостях на соседней плантации и только что вернулась.
   Священник пристально смотрел на меня; на мне была амазонка - потому что это было единственное приличное платье у меня, исключая фиолетовый наряд для бала - и моя история выглядела правдивой.
   - Понятно, - сказал он. - Ммфм. Ладно.
   Он волновался, его большие костистые руки сжимались и разжимались, словно он не знал, что с ними делать.
   - Не волнуйтесь, - сказала я с очаровательной улыбкой и кивнула в направлении стола. - Уверена, у вас есть важная работа.
   Он снова сморщил губы так, что стал неприятно похож на сову, рассматривающую сочную мышь.
   - Работа закончена. Я только делал копии документов, которые просила миссис Абернати.
   - Как интересно, - расеянно произнесла я, думая, что после небольшой светской беседы я могла бы отправиться в свою предполагаемую комнату, а так как все комнаты первого этажа выходили на веранду, я могла бы спокойно ускользнуть в ночь на встречу с Джейми.
   - Возможно, вы разделяете интересы нашей хозяйки - и мои собственные - относительно шотландской истории?
   Его пристальный взгляд оживился, и я с опустившимся сердцем признала в его глазах фанатичный блеск страстного исследователя. Я очень хорошо знала этот блеск.
   - Да, это очень интересно, я уверена, - сказала я, направляясь к двери, - но я должна сказать, что я действительно мало что ... - но тут я заметила один лист в кипе документов и остановилась, помертвев.
   Это было генеалогическое древо. Я видела много таких схем, живя с Фрэнком, но это была особенная диаграмма. Это было генеалогическое древо семейства Фрейзеров - проклятая вещь была даже озаглавлена "Фрейзер из Ловата" - и начиналось с 1400-х годов, насколько я могла видеть, и по настоящие дни. Я увидела на диаграмме имя Симона, лорда-якобита, который был четвертован после восстания Чарльза Стюарта - и мало кто его оплакивал - а также имена его детей. Внизу в одном из углов с примечанием о незаконнорожденности был занесен Бриан Фрейзер - отец Джейми. И ниже черными чернилами - Джеймс А. Фрейзер.
   Я почувствовала холодную дрожь, пробежавшую по моей спине. Священник заметил мою реакцию, наблюдая за мной с холодным развлечением.
   - Да, интересно, что это должны быть Фрейзеры, не так ли?
   - Чем ... должны быть Фрейзеры? - спросила я, непроизвольно двигаясь к столу.
   - Предметом пророчества, конечно, - сказал он немного удивленно. - Разве вы не знаете об этом? Но, возможно, ваш муж, являясь незаконным отпрыском ...
   - Я не знаю ничего об этом.
   - А-а, - священник наслаждался возможностью ознакомить меня с вопросом. - Я думал, что миссис Абернати говорила вам об этом; она так интересовалась этим пророчеством, что даже написала мне в Эдинбург.
   Он просмотрел бумаги и вытащил одну, которая был написана на гэльском языке.
   - Это оригинальный язык пророчества, - сказал он, толкая листок мне под нос, - провидца Брагана. Вы слышали о провидце Брагане, конечно?
   В его тоне было мало надежды, но я действительно слышала о Брагане, предсказателе шестнадцатого века, шотландском Нострадамусе.
   - Я слышала. Это пророчество о Фрейзерах?
   - Да, о Фрейзерах из Ловата. Язык метафорический, как я указал мистрис Абернати, но значение достаточно ясно, - он все больше загорался энтузиазмом, несмотря на свое подозрение по отношению ко мне. - В пророчестве говорится, что новый король Шотландии будет происходить из Ловатов. Это должно произойти после затмения "королей белой розы" - явная ссылка на папистских Стюартов, конечно, - он кивнул на белые розы, вытканные на ковре. - Есть некоторые неясные пункты в пророчестве, например, время, когда это произойдет, и будет ли это король или королева, есть определенные трудности в интерпретации, вследствие небрежного обращения с оригинальным ...
   Он продолжал говорить, но я не слушала. Если у меня были какие-то сомнения, куда отправилась Джейли, то теперь они быстро исчезли. Одержимая свободой Шотландии, она потратила десять лет своей жизни на восстановление трона Стюартов. Попытка потерпела провал в Каллодене, и она преисполнилась презрением к Стюартам. Не удивительно, если она считала, что знает, какой шаг сделать далее.
   Но куда она отправилась? Назад в Шотландию на поиски наследников Ловата? Нет, она задумывала прыжок во времени, это ясно, и она собирала ресурсы и проводила исследования.
   Я уставилась на бумагу со своего рода зачарованным ужасом. Генеалогия была выведена только до настоящего времени, знала ли Джейли о потомках Ловата в будущем?
   Я взглянула на преподобного Кэмбелла, собираясь задать вопрос, но слова замерли на моих устах. В дверях, ведущих на веранду, стоял мистер Уилоуби.
   Маленький китаец, очевидно, пережил нелегкие времена, его шелковая пижама была порвана и покрыта грязью, его круглое лицо осунулось от голода и усталости. Его глаза скользнули по мне со слабой вспышкой узнавания, но все его внимание было сосредоточено на преподобном Кэмпбелле.
   - Самый святой парень, - произнес он, и в его голосе звучали ядовитые язвительные ноты, которых я никогда прежде не слышала от него.
   Священник развернулся так быстро, что задел локтем вазу, и желтые розы с потоком воды упали на бумаги. Кэмбелл с гневным криком схватил листы, отчаянно стряхивая с них воду, чтобы чернила не успели расплыться.
   - Смотри, что ты наделал, ты проклятый языческий убийца!
   Мистер Уилоуби рассмеялся. Не своим обычным высоким хихиканьем, но низким тихим смехом, в котором не было ничего веселого.
   - Я убийца? - он медленно покачал головой, не спуская глаз со священника. - Не я, святой парень, ты убийца.
   - Прочь отсюда, язычник, - сказал преподобный Кэмпбелл холодно. - Ты не должен входить в дом леди.
   - Я знаю тебя, - голос китайца был низок и ровен; его взгляд не дрогнул. - Я видеть тебя. Видеть в красной комнате с женщиной, которая смеется. Видеть тебя также со зловонными шлюхами в Шотландии, - очень медленно он поднял руку и провел ладонью, как лезвием, по своему горлу. - Ты убивать довольно часто, святой парень, я думаю.
   Преподобный Кэмбелл побледнел, но от потрясения или от гнева, я не могла сказать. Я была также бледна ... от страха. Я облизнула пересохшие губы и сказала.
   - Мистер Уилоуби ...
   - Не Уилоуби, - он не смотрел на меня; поправка была высказана почти безразлично. - Ю Тиен Го.
   Не зная, как выйти их этой ситуации, я вдруг задалась нелепым вопросом, как к нему обращаться - мистер Ю или мистер Го?
   - Вон отсюда!
   Бледность преподобного Кэмпбелла была вызвана гневом. Он надвигался на маленького китайца, сжав массивные кулаки. Мистер Уилоуби не двигался, безразличный к гневу священника.
   - Лучше уходить, первая жена, - сказал он тихо. - Святой парень любить женщин, но не членом, а ножом.
   Я не носила корсет, но сейчас почувствовала себя так, словно он сжимает мне грудь. Я не могла вдохнуть воздух, чтобы что-то сказать.
   - Ерунда! - резко сказал священник. - Я сказал - вон! Или я...
   - Стойте, пожалуйста, преподобный Кэмпбелл, - сказала я. Трясущимися руками я вытащила из кармана юбки пистолет, который дал мне Джейми, и направила на него. К моему удивлению он действительно остановился, уставившись на меня, словно у меня выросло две головы.
   Я никогда прежде не держала никого под прицелом; ощущение было опьяняющим, несмотря на то, что ствол пистолета дрожал. И в тоже время я не знала, что мне делать.
   - Мистер ... - я сдалась и использовала все его имена. - Ю Тиен Го. Вы видели священника на губернаторском балу с миссис Алькотт?
   - Я видеть, как он убить ее, - категорично заявил Ю Тиен Го. - Лучше стрелять, первая жена.
   - Не будьте смешны! Моя дорогая миссис Фрейзер, конечно же, вы не поверите слову дикаря, который сам ...
   Священник повернулся ко мне, пытаясь принять надменный вид, который не вязался с бусинками пота на его лбу.
   - Но я думаю, что я верю ему, - сказал я. - Вы были там. Я видела вас. И вы были в Эдинбурге, когда была убита последняя проститутка. Нелли Кауден говорила, что вы жили в Эдинбурге два года, и эти два года маньяк убивал девушек.
   Спусковой крючок был скользким под моим указательным пальцем.
   - Он тоже жил там эти два года!
   Лицо священника утратило бледность, став к настоящему времени красным. Он дернул головой в направлении китайца.
   - Вы поверите слову человека, который предал вашего мужа?
   - Кто?
   - Он! - раздражение сделало голос священника грубым. - Именно этот негодяй выдал Фрейзера сэру Персивалю Тернеру. Сэр Персиваль рассказал мне!
   Я едва не выронила пистолет. Все происходило слишком быстро для меня. Я отчаянно надеялась, что Джейми и мужчины нашли Иэна и вернулись к лодке, и, конечно, не найдя меня там, придут в дом.
   Я приподняла дуло пистолета, намереваясь приказать священнику двигаться по переходу на кухню, где хотела запереть его в одной из кладовых. Это было лучшее, что я могла придумать.
   - Я думаю, вам лучше ... - начала я, и потом он прыгнул на меня.
   Мой палец рефлекторно нажал курок. Грянул громкий выстрел, оружие дернулось в моей руке, и маленькое облачко черного дыма обдало мое лицо, заставив глаза слезиться.
   Я промахнулась. Выстрел на мгновение напугал его, но теперь его лицо выражало только удовлетворение. Не разговаривая, он сунул руку в карман сюртука и вытащил металлический футляр шести дюймов длиной. С одного его конца высовывалась ручка из оленьего рога.
   С ужасной ясностью, которая возникает в таких ситуациях, я замечала все - от метки на лезвии, когда он вытащил его из футляра, до запаха розы, которую он раздавил, направившись ко мне.
   Некуда было бежать. Я готовилась драться, зная, что борьба бесполезна. Свежий шрам от мачете горел на моей руке, напоминая о прежнем порезе. Уголком глаза я уловила голубую вспышку, потом раздался сочный звук, словно раскололась дыня, упавшая с небольшой высоты. Преподобный очень медленно развернулся на одной ноге, его глаза были широко открыты и совершенно пусты. В этот момент он очень походил на Маргарет. Потом он упал.
   Он упал, как бревно, даже не вытянув рук, чтобы смягчить падение. Один из столов перевернулся, рассыпав по полу коллекцию безделушек. Голова священника стукнулась о пол возле моих ног, слегка подскочила и улеглась неподвижно. Я сделала конвульсивный шаг назад и уперлась спиной в стену.
   На его виске была большая вмятина. Пока я смотрела, цвет его лица изменился от красного до белого. Его грудь приподнялась, упала, снова поднялась. Его глаза и рот были открыты.
   - Цей-ми здесь, первая жена?
   Китаец затолкал мешочек с шарами назад в рукав.
   - Да, он здесь ... там, - я неопределенно махнула рукой в направлении веранды. - Что ... он ... вы действительно ...?
   Я чувствовала, как волны потрясения охватывают меня, и боролась с ними, закрыв глаза и делая глубокие вдохи.
   - Это были вы? - сказала я, все еще не открывая глаз. Если он намеревался разбить мне голову, я не собиралась смотреть на это. - Он говорил правду? Это вы раскрыли место встречи в Арброте сэру Персивалю? Вы сказали ему о Малкольме и печатной лавке?
   Ответа не было, и, подождав мгновение, я открыла глаза. Он стоял и наблюдал за преподобным Кэмпбеллом.
   Арчибальд Кэмпбелл лежал неподвижно, но еще не был мертв. Хотя темный ангел за ним уже явился; его кожа приняла слабый зеленоватый оттенок, который я видела прежде у умирающих людей. Однако его легкие функционировали, вдыхая воздух с высоким хрипящим звуком.
   - Это не был англичанин тогда, - сказала я. Мои руки были влажными, и я вытерла их об юбку. - Это было английское имя Уилоуби.
   - Не Уилоуби, - сказал он резко. - Ю Тиен Го!
   - Почему!? - я почти кричала. - Смотри на меня, черт тебя побери! Почему?
   И он посмотрел на меня. Его глаза были черные и круглые, как мраморные шары, но они потеряли свой блеск.
   - В Китае, - сказал он, - есть ... предание. Пророчество, что однажды приходить призраки. Все боятся призраки.
   Он дважды кивнул головой и снова посмотрел на пол.
   - Я бежать из Китая, спасать мою жизнь. Просыпаться, я видеть призраки. Везде вокруг меня призраки, - добавил он тихо.
   - Потом появиться большой призрак - ужасное белое лицо, ужасно белое, огненные волосы. Я бояться, он кушать мою душу.
   Его глаза оторвались от распростертого священника и уставились на меня, отрешенные и неподвижные, словно стоячая вода.
   - Я говорить правду, - сказал он и снова кивнул головой. Он недавно побрил голову, и его скальп мерцал на свету. - Он кушать мою душу, Цей-ми. Я больше не Ю Тиен Го.
   - Он спас твою жизнь, - сказала я. Он еще раз кивнул головой.
   - Лучше мне умереть. Лучше умереть, чем быть Уилоуби. Уилоуби! Тьфу!
   Он отвернулся и сплюнул; его лицо внезапно сердито исказилось.
   - Он говорить мой язык, Цей-ми! Он кушать мою душу!
   Приступ гнева прошел также быстро, как и возник. Он провел трясущейся рукой по лицу, вытирая пот.
   - Я видеть человека в таверне. Спросить Мак-Ду. Я пьяный, - продолжил он ровным голосом. - Хотеть женщину, никакая женщина не хотеть меня, смеяться, называть желтым червем ...
   Он неопределенно махнул рукой впереди своих штанов и потряс головой, шелестя косичкой по шелковой куртке.
   - Не важно, что гвао-фей делать, мне все равно. Я пьяный, - сказал он снова. - Человек-призрак спрашивать Мак-Ду. Я говорить: "Да, знать Мак-Ду", - он пожал плечами. - Не важно, что я говорить.
   Он снова уставился на священника. Я увидела, как медленно поднялась у того грудь, упала ... поднялась еще, упала ... и осталось неподвижной. В комнате повисла тишина, хрипение прекратилось.
   - Это долг, - кивнул на тело Ю Тиен Го. - Я нет чести. Я чужой. Но я заплатить. Ваша жизнь вместо моей, первая жена. Вы сказать Цей-ми.
   Он кивнул еще раз и повернулся к двери. На веранде раздался слабый шелест перьев. На пороге он обернулся.
   - Когда я проснуться на пристани, я думать, вокруг меня призраки, - сказал тихо Ю Тиен Го. Его глаза были плоскими и темными, лишенными глубины. - Но нет, это я призрак.
   Во французские окна влетел легкий ветерок, и китаец вышел. Быстрые мягкие шаги фетровых подошв пересекли веранду, сопровождаемые шелестом расправленных крыльев и тихим жалобным "Гваа!", и исчезли в темноте.
   Я упала на кушетку прежде, чем мои колени подогнулись подо мной. Я наклонилась и положила голову на колени, молясь, чтобы не упасть в обморок. Кровь стучала в моих ушах. Вдруг мне показалось, что я услышала хрипящее дыхание, и я в панике вскинула голову, но преподобный Кэпмбелл лежал неподвижно.
   Не имея сил оставаться в одной комнате с ним, я встала и по большой дуге обошла его тело, но прежде, чем я подошла к двери, я передумала. Все события вечера перемешались в моей голове, как кусочки стекла в калейдоскопе.
   Я не могла сейчас все обдумать, но я помнила, что сказал преподобный перед появлением Ю Тиен Го. Если и была какая-то подсказка, куда отправилась Джейлис Абернати, то ее нужно было искать наверху. Я взяла свечу со стола, зажгла ее и направилась к лестнице, сопротивляюсь желанию оглянуться назад.
  
   В рабочей комнате было темно, но фиолетовый жутковатый свет слабо мерцал на дальнем конце стойки. В комнате стоял странный запах жжения, настолько острый, что я чихнула. Металлический привкус в горле напомнил мне о школьных уроках химии.
   Ртуть. Горящая ртуть. Пары, которые образовывались при ее горении, были прекрасны, но ядовиты. Я вытащила носовой платок и, прижав его к носу и рту, направилась к фиолетовому мерцанию.
   На дереве стойки были выжжены линии магической фигуры. Если Джейли использовала камни, то забрала их с собой. Однако она оставила нечто другое.
   Фотография сильно обгорела по краям, но центр остался нетронутым. С потрясенно застучавшим сердцем я схватила снимок Брианны и прижала его к груди со смешанным чувством ярости и паники.
   Что она имела в виду, совершая ... это осквернение? Оно не предназначалось ни для меня, ни для Джейми, поскольку вряд ли она ожидала, что мы увидим это.
   Это какая-то магия ... или точнее магия Джейли. Я отчаянно пыталась вспомнить все, что она сказала мне в этой комнате. Ее главным образом интересовало, как я прохожу сквозь камни. И что я сказала? Только то, что нужно сосредоточиться на человеке; да, я сказала, что думала о человеке, к которому шла.
   Я длинно вдохнула и обнаружила, что меня трясет, как от запоздалой реакции на произошедшее в гостиной, так и от ужасного предчувствия. Это могло означать только то, что Джейли решила испробовать мою технику прохождения - если можно ее так назвать - вместе со своей собственной методикой и использовать фотографию Брианны, как объект фиксации для путешествия. Или ... я внезапно вспомнила об исследованиях священника и о бумаге с тщательно вырисованным генеалогическим древом и подумала, что сейчас упаду в обморок.
   "Одно из пророчеств провидца Брагана, - сказал он, - относительно Фрейзеров из Ловата гласит, что новый король Шотландии будет происходить из этой линии". Но благодаря исследованиям Роджера Уэйкфилда, я знала - и Джейли тоже, будучи одержимой шотландской историей - что прямая линия Ловатов пресеклась в 1800-х годах. Фактически единственной оставшейся в живых из этого рода в 1968 году была Брианна.
   Прошла минута прежде, чем я осознала, что низкий рычащий звук, который я слышала, исходил из моего горла, и прошло еще мгновение прежде, чем я смогла разжать челюсти.
   Я положила полусожженную фотографию в карман, развернулась и выбежала в двери, словно за мной гнались демоны. Я должна найти Джейми, немедленно.
  
   На месте мужчин не было. Лодка тихо покачивалась в тени цекропии, где мы ее оставили, но никаких следов Джейми и его сортаников.
   Между мной и сахарным заводом простиралось одно из полей сахарного тростника. Ветер поменялся, и слабый запах жженого сахара, ранее долетающий оттуда, сменился на чистый влажный аромат мха и мокрых камней, смешанный с острым запахом водных растений в потоке.
   Берег реки резко поднимался от места нашего причала к полю. Я стала взбираться вверх, поскользнулась и попала рукой в жидкую грязь. С приглушенным восклицанием отвращения я вытерла руку об юбку. Острые волны беспокойства пробегали по моему телу. Проклятие, где Джейми? Он давно должен был вернуться.
   Два факела мерцали перед воротами Роуз-холла, казавшиеся на этом расстоянии маленькими точками мерцающего света. Ближе был свет слева от сахарного завода. Джейми и мужчины столкнулись там с проблемами? Я слышала слабое пение в том направлении и видела глубокое мерцание открытого огня. Все казалось мирным, но что-то в ночи или в самом этом месте заставило меня тревожиться.
   Внезапно я ощутила другой запах, сильнее запаха водяного кресса и жженого сахара -гнилостный сладковатый смрад, в котором я признала запах тухлого мяса. Я сделала острожный шаг, и что-то сильно ударило меня по ногам.
   Мне показалось, что кусок темноты отделился от нее, быстро двигаясь на уровне моих колен, и сбил меня с ног.
   Мой вопль совпал с ужасным звуком - своего рода хриплым шипением, которое подтвердило мое ощущение, что рядом было что-то большое, живое и сильно воняющее падалью.
   Я больно шлепнулась на задницу и, не останавливаясь посмотреть, что это было, развернулась и на четвереньках быстро поползла по грязи, сопровождаемая хриплым шипением и скрежещущим шорохом. Что-то ткнулось мне в ногу, я вскочила и помчалась дальше.
   Я была так испугана, что ничего не видела, пока внезапно передо мной не вырос мужчина. Я врезалась в него, и факел, который он нес, упал на землю, зашипев во влажной листве.
   Руки схватили мои плечи. Сзади раздались крики. Мое лицо было прижато к безволосой груди с сильным мускусным запахом. Когда я обрела равновесие и отодвинулась, подняв голову, я увидела лицо негра, который, открыв рот, озадаченно смотрел на меня.
   - Миссус, что вы делаете здесь? - спросил он. Прежде, чем я могла ответить, он отвлекся на что-то, происходящее за моей спиной. Его хватка на моих плечах ослабла, и я развернулась, чтобы посмотреть назад.
   Шестеро мужчин окружили какое-то животное. Двое держали факелы, освещающие сцену, четверо в набедренных повязках осторожно кружили вокруг, держа наготове заостренные шесты.
   Мои ноги все еще болели и дрожали от удара, а когда я увидела тварь, они едва не подкосились снова. Существо было почти двенадцати футов длиной с бронированным телом толщиной с ромовую бочку. Большой хвост внезапно хлестнул на одну сторону, и мужчина с испуганным вскриком отскочил; ящер повернул голову и раскрыл челюсти, испустив шипящий звук.
   Потом челюсти со звуком захлопнулись, и я увидела зубы хищника, выступающие из его нижней челюсти и придающие морде вид мрачной усмешки.
   - Никогда не улыбайся крокодилу,170 - сказала я глупо.
   - Нет, мэм, я, конечно, не буду, - сказал раб, оставив меня и осторожно продвигаясь к месту действия.
   Мужчины тыкали животное шестами, пытаясь разозлить его, и преуспели в этом. Крокодил, оттолкнувшись толстыми лапами, с ревом бросился на ближайшего мужчину, тот отскочил, поскользнулся в грязи и упал.
   Раб, который столкнулся со мной, прыгнул на спину рептилии. Мужчины с факелами прыгали взад и вперед, издавая подбадривающие крики; один человек с шестом, более смелый, чем другие, выскочил вперед и стал бить тварь по голове, отвлекая ее, пока упавший раб отползал назад, оставляя пятками борозды в грязи.
   Человек на спине крокодила нащупывал - как мне казалось, с самоубийственной манией - пасть животного. Обхватив одной рукой толстую шею, он ухитрился другой вцепиться в рыло и что-то закричал своим компаньонам.
   Внезапно человек, которого я не заметила раньше, выступил из тени. Он встал на колени перед борющейся парой и надел петлю на челюсти ящера. Раздались триумфальные крики, которые были остановлены резким словом мужчины на коленях.
   Он поднялся на ноги и, яростно жестикулируя, закричал. Он говорил не по-английски, но тревога в его голосе была очевидна. Большой хвост был все еще свободен, мотаясь из стороны в сторону с такой силой, что мог убить любого человека в переделах досягаемости. Видя мощь его хвоста, я удивилась, что мои ноги не были сломаны после удара.
   Подчиняясь приказам вожака, мужчины подбежали к нему. От шока, охватившего меня, я впала в какое-то полуприятное оцепенение, и в этом состоянии нереальности я не удивилась, что этим вожаком оказался Ишмаэль.
   - Хуве! - крикнул он, делая мощные восходящие жесты ладонями, которые красноречиво иллюстрировали приказ. Двое рабов подтолкнули свои шесты под брюхо крокодила, третий, удачно приложив своим шестом по голове твари, подсунул шест под грудь.
   - Хуве! - снова приказал он, и все дружно налегли на шесты. С чмокающим всплеском рептилия перевернулась, выставив белое мерцающее брюхо.
   Факельщики снова завопили; их крики звенели в моих ушах, как колокола. Ишмаэль остановил их, произнеся что-то и выбросив руку ладонью вверх. Я не знаю, что он сказал, но для меня это было все равно, что произнести "Скальпель!" Интонация и результат были такими же.
   Один из факельщиков торопливо вытащил из-за набедренной повязки мачете и вложил ее в руку вожака. Ишмаэль развернулся на месте и, не останавливаясь, глубоко вонзил нож в горло крокодила.
   Хлынула кровь, черная в свете факела. Все быстро отбежали на безопасное расстояние, с удовлетворением, смешанным с уважением, наблюдая за безумными метаниями умирающей рептилии. Ишмаэль выпрямился; его рубашка белела на фоне тростника. В отличие от остальных мужчин он был полностью одет, разве что был босоног, и на поясе висели многочисленные мешочки.
   Из-за шока я некоторое время оставалась на ногах, но со временем импульсы от моих ног достигли головного мозга, и я уселась в грязь, вздымая вокруг себя юбки.
   Движение привлекло внимание Ишмаэля; его голова повернулась в моем направлении, и глаза его расширились. Другие мужчины также уставились на меня, недоверчиво переговариваясь между собой.
   Я не обращала на них внимания. Крокодил еще дышал, пуская пузыри. Я тоже задыхалась и не могла оторвать глаз от длинной чешуйчатой головы. Его суженные зрачки сияли, как золотисто-зеленые турмалины, и его странный безразлично неподвижный взгляд, казалось, был направлен на меня. Крокодилья улыбка сейчас была перевернута уголками вниз, но все еще находилась на месте.
   Грязь была прохладной и гладкой под моей щекой, черной, как густой поток, который тек из горла ящера. Тон вопросов стал беспокойным, но я уже ничего не слышала.
   Я не совсем потеряла сознание, потому что смутно видела толпящиеся тела и мерцающий свет, потом кто-то поднял меня на руки. Они что-то взволновано говорили, и я подумала, что нужно сказать им, чтобы они положили меня и чем-нибудь накрыли, но язык меня не слушался.
   Листья касались моего лица, когда рабы бежали через тростник. Никто не разговаривал, громкий шелест раздвигаемых стеблей заглушал даже звуки шагов.
   Когда мы достигли бараков, сознание полностью вернулось ко мне. Я не была серьезно ранена, только царапины и синяки, но не спешила обнародовать этот факт. Когда меня внесли в хижину, я держала глаза закрытыми и оставалась неподвижной и расслабленной, стараясь подавить панику и придумать какой-нибудь план действий к тому времени, когда должна буду очнуться официально.
   Где, черт побери, Джейми и другие? Если все хорошо, что они будут делать, когда придут на место высадки и не обнаружат меня, а только следы борьбы. Следы? Какие следы в проклятой грязи!
   А Ишмаэль? Что, во имя милосердного Бога, он здесь делает? Я знала только одно - он ни в коем случае не повар.
   За открытыми дверями хижины было много радостного шума, а в спертом воздухе комнаты ощущался запах спиртного - не рома, а чего-то необработанного и едкого - смешиваясь с запахами пота и вареного ямса. Я открыла глаза и увидела отражение огня на глинобитном полу. Перед открытой дверью взад и вперед мелькали тени, и вряд ли я могла уйти незаметно.
   Потом раздался всеобщий триумфальный крик, и все фигуры исчезли из моего поля зрения, направившись, как я полагала, к костру. Там, по-видимому, что-то делали с крокодилом, который прибыл вместе со мной, привязанный за лапы к шестам охотников.
   Я осторожно встала на колени. Могу ли я ускользнуть, пока они заняты с крокодилом? Я была уверена: если я смогу добраться до тростника, они не станут меня искать. Однако я не была уверена, что смогу найти реку в темноту.
   Должна ли я пойти к главному дому в надежде натолкнуться на Джейми и его отряд? Я немного дрогнула при мысли о доме и тихой темной фигуре на полу гостиной. Но если я не пойду к лодке или дому, как я смогу найти их в ночной безлунной темноте?
   Мои планы были прерваны тенью в дверном проеме, которая перекрыла свет. Я взглянула на нее, выпрямилась и заорала.
   Фигура стремительно приблизилась и присела рядом со мной.
   - Не шуметь так, женщина, - сказал Ишмаэль. - Это я.
   - Хорошо, - сказала я. Холодный пот выступил у меня на висках, и сердце стучало, как молоток. - Я вижу.
   Они отрезали голову крокодила и вырезали у нее язык и подъязычную область. Ишмаэль надел эту голову, как шляпу, и теперь его глаза сверкали за зубами верхней челюсти, а нижняя отвисшая челюсть закрывала нижнюю половину его лица.
   - Эгунгун не ранить вас? - спросил он.
   - Нет, - ответила я. - Благодаря мужчинам. Э ... вы не снимете это с головы?
   Он проигнорировал мою просьбу и присел на корточки, разглядывая меня. Я не могла видеть лицо мужчины, но в каждой линии его тела ощущалось сомнение.
   - Почему вы здесь? - спросил он, наконец.
   Не имея лучшей идеи, я рассказала ему все. Вряд ли он собирался пристукнуть меня; он мог сделать это ранее, когда я упала в обморок.
   - А, - сказал он, когда я закончила. Морда рептилии опустилась ко мне, когда он задумался. Влажная капля из ноздри ящера упала на мою голую руку, и я, содрогнувшись, вытерла ее об юбку.
   - Миссус не здесь сегодня ночью, - сказал он, наконец, как бы сомневаясь, насколько безопасно раскрыть мне эту информацию.
   - Да, я знаю, - сказала я и подтянула ноги, собираясь подняться. - Может быть вы, или кто-нибудь из ваших людей, отведете меня к большому дереву у реки? Мой муж будет искать меня, - добавила я многозначительно.
   - Наверно, она брать мальчика с ней, - продолжил Ишмаэль, игнорируя мои слова.
   Мое сердце, которое забилось спокойнее, когда он подтвердил, что Джейли исчезла, снова тяжело застучало.
   - Она взяла Иэна? Почему?
   Я не могла видеть его лицо, но глаза за крокодильей маской сверкнули усмешкой.
   - Миссус нравятся мальчики, - сказал он; язвительный тон сделал значение фразы совершенно ясным.
   - Да? - произнесла я ровно. - Вы знаете, когда она вернется?
   Длинная зубастая морда внезапно задралась вверх, но прежде чем он смог ответить, я ощутила, что кто-то стоит за моей спиной, и резко повернулась.
   - Я знаю вас? - спросила она, немного нахмуря широкий гладкий лоб. - Нет?
   - Мы встречались, - сказала я, пытаясь унять подскочившее от неожиданности сердце. - Как ... дела, мисс Кэмпбелл?
   Очевидно, лучше, чем в последний раз, когда я видела ее, несмотря на то, что ее опрятное платье из тонкой шерсти было заменено на свободную блузу из белого хлопка, подпоясанную оторванной полосой синей ткани. Ее лицо и фигура стали более худыми и лишились одутловатости, возникающей при сидячем образе жизни в закрытом помещении.
   - Хорошо, благодарю вас, мэм, - сказала она вежливо. Светло-голубые глаза имели все тот же отстраненный несфокусированный взгляд, и, несмотря на здоровое сияние ее загорелой кожи, было ясно, что мисс Маргарет Кэмпбелл все еще была не здесь и не теперь.
   Это впечатление усиливалось еще и тем, что она, казалось, не замечала странного одеяния Ишмаэля. Или вообще замечала самого Ишмаэля. Она с легким интересом продолжала разглядывать меня.
   - Очень мило с вашей стороны, мэм, что вы посетили меня, - сказала она. - Могу я предложить вам что-нибудь освежающее? Чашку чая, может быть? Мы не держим кларета, поскольку мой брат считает, что алкоголь - искушение для плоти.
   - Осмелюсь сказать, что так, - произнесла я, чувствуя, что я рискнула бы поддпться этому искушению в данный момент.
   Ишмаэль поднялся и глубоко поклонился мисс Кэмпбелл, большая голова опасно закачалась.
   - Ты готова, бебе? - спросил он мягко. - Огонь ждет.
   - Огонь, - сказала она. - Да, конечно, - и повернулась ко мне.
   - Вы не присоединитесь ко мне, миссис Малкольм? - любезно спросила она. - Чай будет скоро подан. Я люблю смотреть на красивый огонь, - сообщила она, беря меня за руку, когда я поднялась. - Вам никогда не казалось, что вы видите в огне различные вещи?
   - Время от времени, - сказала я и поглядела на Ишмаэля, который стоял в дверном проеме. В его осанке было заметно сомнение, но поскольку мисс Кэмпбелл непреклонно надвигалась на него, таща меня за собой, он слегка пожал плечами и отступил в сторону.
   Снаружи горел маленький костер. Крокодил был уже освежеван; сырая шкура была натянута на раму возле одной из хижин, бросая безголовую тень на ее стену. Несколько заостренных палок с кусками мяса на них были воткнуты в землю возле огня. Куски мяса шипели, издавая аппетитный аромат, но мой желудок болезненно сжался, ощутив его.
   Около трех дюжин мужчин, женщин и детей собрались возле огня, смеясь и разговаривая. Один мужчина что-то тихо напевал, согнувшись над старой гитарой.
   Наше появление заметил один из мужчин; он резко повернулся и крикнул что-то вроде "Хау!" Мгновенно смех и разговоры прекратились, и на толпу упала почтительная тишина.
   Ишмаэль медленно направился к ним; голова крокодила на его плечах радостно усмехалась. Свет от костра сиял на блестящих черных и карамельных телах; большие черные глаза следили за нашим приближением.
   Возле костра располагалась маленькая скамья, прдеставляющая собой что-то вроде маленькой платформы из досок. Это было, очевидно, почетное место; мисс Кэмпбелл без колебаний направилась к нему и уселась, приглашая меня жестом сесть рядом с ней.
   Я ощущала на себя взгляды с самыми разными выражениями от враждебности до осторожного любопытства, но основное внимание было направлено на мисс Кэмпбелл. Исподволь разглядывая окружающие лица, я была поражена их чужеземностью. Это были африканские лица, странные для меня, совсем не похожие на лицо Джо, кровь которого за столетия была разбавлена европейской кровью. Черный или нет, Джо Абернати больше походил на меня, чем эти люди, чужие до мозга костей.
   Человек с гитарой отложил ее и вытащил маленький барабан, который он установил между ног. Бока барабана были обтянуты какой-то кожей, может быть, козьей. Он стал негромко стучать по нему ладонями в неровном ритме бьющегося сердца.
   Я поглядела на мисс Кэмпбелл, которая спокойно сидела возле меня, сложив руки на коленях. Она пристально смотрела на дергающееся пламя и слегка улыбалась с мечтательным видом.
   Толпа раздвинулась, и вперед вышли две маленькие девочки, которые тащили большую корзину. Ручка корзины была украшена белыми розами, а крышка подскакивала, словно кто-то бился внутри нее.
   Девочки поставили корзину в ногах Ишмаэля, бросая испуганные взгляды на его экстравагантный головной убор. Он возложил руки на головы девочек, пробормотал несколько слов и отпустил их, подняв руки, словно желтые бабочки вспорхнули с черных волос.
   Зрители были все еще тихи и почтительны, но пододвинулись ближе, вытягивая шеи, чтобы лучше видеть; барабан стал стучать быстрее, но все еще негромко. Одна из женщин, которая держала бутылку, выступила вперед, вручила ее Ишмаэлю и снова растворилась в толпе.
   Ишмаэль поднял бутылку и стал лить жидкость на землю вокруг корзины тонкой струей. Корзина, притихшая на время, снова задергалась; его обитатель, обеспокоенный или движением, или острым ароматом алкоголя.
   Человек, держащий палку, один конец которой был обмотан тряпками, вышел вперед и сунул палку в костер. Когда тряпки загорелись, он по слову Ишмаэля поднес факел к вылитому спирту. Раздалось всеобщее "Ах!", и вокруг корзины возникло кольцо синего пламени, которое быстро вспыхнуло и также быстро погасло. Из корзины раздалось громкое "Ку-ка-ре-ку!"
   Мисс Кэмпбелл рядом со мной слегка пошевелилась, с подозрением глядя на корзину.
   Как если бы крик петуха был сигналом, заиграла флейта, и гул толпы стал громче.
   Ишмаэль подошел к скамейке, держа красную тряпку, которую он повязал на запястье Маргарет, и мягко вернул ее руку назад на колени, когда закончил.
   - О, это мой носовой платок! - воскликнула она и, не смущаясь, подняла запястье и вытерла им свой нос.
   Никто, кроме меня, этого не заметил. Все внимание было сосредоточено на Ишмаэле, который произносил речь на языке, который я не понимала. Петух в корзине снова закукарекал, и белые розы на ручке затряслись.
   - Не хотела бы я, чтобы он прокричал в третий раз, - сказала Маргарет Кэмпбелл раздраженно. - Если он это сделает, это будет уже третий раз, а это к несчастью, не так ли?
   - Да?
   Ишмаэль вылил остаток спиртного вокруг нашей скамьи. Мне оставалось только надеяться, что пламя не испугает ее.
   - О, Арчи, говорит так. "Прежде чем петух прокричит три раза, вы предадите меня". Арчи говорит, что женщины - всегда предатели. Это так, как вы думаете?
   - Зависит от вашей точки зрения, я полагаю, - пробормотала я, наблюдая за происходящим. Мисс Кэмпбелл, казалось, ни на что не обращала внимания - ни на шум рабов, ни на музыку, ни на дергающуюся корзину, ни на Ишмаэля, который собирал вещи, протягиваемые ему из толпы.
   - Я хочу есть, - сказала она. - Я надеюсь, что чай скоро будет готов.
   Ишмаэль услышал ее слова. К моему изумлению он потянулся к одному из мешочков на поясе и достал оттуда небольшой сверток, в котором оказалась фарфоровая чашечка с обитыми краями; остатки золотого узора еще были видны на кромке. Он церемонно поставил ее на колени Маргарет.
   - О, хорошо, - счастливо сказала она, сжав руки. - Возможно, будут булочки.
   Я сомневалась в этом. Ишмаэль разместил вдоль возвышения собранные предметы: несколько маленьких костей с нанесенными на них линиями, ветвь жасмина, две или три грубо вырезанные из дерева фигурки, завернутые в тряпочки, с приклеенными с помощью глины клочками волос на голове.
   Потом он снова заговорил; факел опустился, и порыв синего пламени снова пронесся вокруг скамьи. Когда оно исчезло, оставив тяжелый запах опаленной земли и жженого бренди, он открыл корзину и вытащил петуха.
   Это была большая здоровая птица с черными перьями, ярко блестевшими в свете факела. Она отчаянно хлопала крыльями, издавая пронзительные крики, но была крепко связана, а ноги обернуты в тряпки, чтобы не царапались. Ишмаэль низко поклонился, произнеся что-то, и вручил птицу Маргарет.
   - О, спасибо, - любезно произнесла та.
   Петух вытянул шею, пронзительно крича, его борода пламенела, налитая яркой краснотой. Маргарет встряхнула его.
   - Негодная птица! - сказала она раздраженно и, подняв его ко рту, быстро укусила позади головы.
   Я услышала мягкий треск птичьих костей, а потом негромкое кряхтение женщины, когда она откинула голову, отрывая голову несчастному петуху.
   Сильно прижав сопротивляющееся, исходящее кровью тело к груди, она тихо ворковала:
   - Ну, ну, все в порядке, дорогой.
   Кровь била струей, проливаясь в чашку на ее коленях и заливая ее платье.
   Толпа сначала вскрикнула, но теперь замолчала, наблюдая. Флейта также затихла, но барабан продолжал бить еще громче, чем прежде.
   Маргарет небрежно уронила петуха на землю, и его тут же подобрал выскочивший из толпы мальчик. Она небрежно смахнула перья с колен и подняла чашку с кровью, держа ее рукой, повязанной красной тряпкой.
   - Сначала гости, - сказала она вежливо. - Возьмите кусочек, миссис Малкольма, или два.
   Я, к счастью, была спасена Ишмаэлем, который толкнул мне в руки роговую чашку, показав, что я должна пить из нее. Учитывая альтернативу, я без колебаний поднесла ее ко рту.
   Это был только что перегнанный ром, довольно крепкий и резкий, чтобы оцарапать мне горло, и я задохнулась. Сильный запах какой-то травы поднялся изо рта в нос; очевидно, в напитке было что-то намешано. Запах был несколько едким, но весьма приятным.
   Другие чашки, подобные моей, передавались в толпе. Ишмаэль резким жестом приказал мне выпить больше. Я поднесла чашку ко рту, однако глотать не стала. Независимо от того, что здесь происходит, я нуждаюсь во всем здравом уме, который у меня был.
   Мисс Кэмпбелл пила из своей чашки изящными глотками. Ожидание в толпе возрастало, люди стали раскачиваться, запела какая-то женщина, ее низкий хрипловатый голос вторил ударам барабана.
   Тень головного убора Ишмаэля упала на мое лицо, и я подняла голову. Он также медленно раскачивался взад и вперед; его белая рубашка была запятнана кровью и прилипла к груди от пота. Я внезапно подумала, что голова крокодила должна весить, по крайней мере, около тридцати фунтов и представляла большую тяжесть для мускулов шеи и груди, которые сейчас были напряжены от усилия.
   Он поднял руки и тоже запел. Я почувствовала, как дрожь пробежала по моей спине вниз до копчика. Голос мужчины - когда лицо его было закрыто - был голосом Джо, глубоким и медовым, имеющим власть притягивать внимание. Если я закрою глаза, это будет Джо с блеском очков и золотым зубом, поблескивающим, когда он улыбался.
   Потом я открыла глаза, и вместо друга с потрясением увидела зловещий оскал крокодильей морды и золотисто-зеленый огонь в холодных жестоких глазах. Мой рот пересох, а в ушах немного гудело от сильных сладкозвучных слов.
   Он полностью завладел аудиторией; ночь вокруг костра была полна широко-открытых блестящих глаз, и тихие стоны, и вскрики отмечали паузы в его пении.
   Я закрыла глаза, сильно потрясла головой и изо всех сил ухватилась за край деревянной скамьи, цепляясь за ее грубую реальность. Я не был пьяна, я знала это, несмотря на то, что трава, намешанная с ромом, была сильным наркотиком. Я чувствовала, как она, словно змея, ползет по моей крови, и крепко сжимала веки, борясь с ее продвижением.
   Я не знала, сколько времени прошло, и внезапно пришла в себя, осознав, что удары барабана и пение прекратились.
   Вокруг костра стояла абсолютная тишина. Я могла слышать тихий шелест пламени и шорох листьев тростника, стремительный бег крысы на пальмовой крыше хижины позади меня.
   Снадобье все еще было в моей крови, но его эффект стал ослабевать, и я почувствовала, как ясность мысли вернулась ко мне. Но не к толпе; глаза людей в ней были застывшими в едином немигающем взгляде, словно стена зеркал, и я внезапно вспомнила о легендах вуду - зомби и унганах, создающих их. Что говорила Джейли? В каждой легенде есть доля правды.
   Ишмаэль заговорил. Он снял крокодилью голову и положил на землю возле наших ног.
   - Ils sont arriv?es, - сказал он тихо. "Они пришли". Он поднял свое мокрое лицо, осунувшееся от напряжения, и повернулся к толпе.
   - Кто спрашивает?
   В ответ из толпы неуверенно вышла молодая женщина в тюрбане и опустилась на землю перед возвышением. Она положила руку на деревянную фигурку беременной женщины и с надеждой посмотрела на нас. Я не понимала ее слова, но было совершенно очевидно, о чем она просила.
   - Да, гадо, - голос, прозвучавший возле меня, не был голосом Маргарет Кэмпбелл. Это был голос старухи, надтреснутый и высокий, но уверенный в утвердительном ответе.
   Молодая женщина задохнулась от радости и простерлась на земле. Ишмаэль мягко потыкал ее ногой; она быстро вскочила и отступила в толпу, сжимая маленькую фигурку и слегка ударяя ею себя по голове. "Манна, манна", повторяла она при этом много раз.
   Потом вышел молодой человек, по-видимому, брат молодой женщины; он уважительно сел на карточки и несколько раз коснулся головы прежде, чем заговорить.
   - Grandm?re, - начал он высоким носовым голосом по-французски. "Бабушка?" - подумала я.
   Он задал свой вопрос, застенчиво уставившись на землю.
   - Женщина, которую я люблю, отвечает мне взаимностью?
   Он держал ветвь жасмина так, что цветы касались голой пыльной ступни.
   Женщина возле меня рассмеялась, ее древний голос был ироничен, но не лишен доброты.
   - Несомненно, - ответила она. - Кроме того, она отвечает взаимностью еще трем мужчинам. Найди другую, менее щедрую, но более достойную.
   Удрученный молодой человек удалился, на его место заступил пожилой мужчина. Он говорил на африканском языке, который я не понимала, но в его голосе звучала горечь, когда он коснулся одной из глиняных фигур.
   - Сетато хой.
   Кто произнес это? Голос изменился; теперь это был голос мужчины в расцвете лет, и звучал он сердито, когда отвечал на том же языке.
   Я украдкой посмотрела вбок и, несмотря на жар от костра, почувствовала холодную дрожь. Это больше не было лицом Маргарет. Черты были теми же самыми, но глаза были яркими, внимательными и сосредоточенными на мужчине, рот затвердел, белое горло вздулось, как у лягушки, производя мощные звуки, которыми "кто-бы-там-ни-был" разговаривал с просителем.
   "Они здесь", - сказал Ишмаэль. Он стоял сбоку спокойный, но настороженный, и его взгляд на мгновение остановился на мне прежде, чем вернуться к Маргарет. Или к тому, кем была Маргарет.
   "Они". Один за другим люди выходили вперед, становились на колени и просили. Некоторые говорили по-английски, некоторые по-французски, или на патуа, языке рабов, а некоторые на африканских языках их потерянной родины. Они обращались к ней с почтительными "дедушка" или "бабушка", однажды "тетушка".
   И лицо, и голос оракула возле меня постоянно менялись, потому что "они" пришли, чтобы ответить на вопросы. Все эти мужчины и женщины, в основном, старые или средних лет, и их тени танцевали на ее лице во вспышках огня.
   "Вам никогда не казалось, что вы видите в огне различные вещи?" Эхо ее собственного голоса, высокого и детского, возвратилось ко мне.
   Слушая ее сейчас, я поняла, что заставило Ишмаэля вернуться сюда, даже с риском снова попасть в рабство. Не дружба, не любовь, не верность своим товарищам-рабам, но власть.
   Какова цена за возможность видеть будущее? Любая цена - таков был ответ, который я видела, наблюдая за восторженными лицами рабов. Он возвратился из-за Маргарет.
   Это продолжалось в течение некоторого времени. Я не знала, как долго может длиться действие снадобья, но видела, что люди тут и там опускались на землю и засыпали; другие тихо растворялись в темноте хижин, и через какое-то время мы остались почти одни. Только несколько мужчин остались возле огня.
   Все они были довольно крепкими и уверенными в себе людьми и, судя по их поведению, были привычны к уважению, по крайней мере, со стороны рабов. Они держались одной группой, наблюдая за происходящим, пока вперед не вышел их лидер.
   - Они закончили, мой господин, - сказал он Ишмаэлю, резко кивнув головой на спящие формы на земле. - Теперь ты спрашиваешь.
   Ишмаэль слегка улыбнулся, хотя все же заметно нервничал. Может быть, из-за близости мужчин. Не было ничего угрожающего в их поведении, но они казались серьезными и сосредоточенными - не на Маргарет, на этот раз, а на Ишмаэле.
   Наконец, он кивнул и повернулся к Маргарет. Во время паузы ее лицо стало пустым и ничего не выражающим.
   - Буасса, - сказал он ей. - Приди, Буасса.
   Я невольно отодвинулась подальше, насколько было возможно без риска упасть в костер. Кем бы ни был этот Буасса, явился он быстро.
   - Я слушаю, - голос был такой же глубокий, как у Ишмаэля, но не обладал его очарованием.
   Ишмаэль остался один; другие мужчины отступили назад, словно он был заражен.
   - Скажи то, что я хочу знать, Буасса, - произнес он.
   Маргарет слегка склонила голову набок; в ее бледно-голубых глазах светилась усмешка.
   - Что ты хочешь знать? - спросил глубокий голос с некоторым презрением. - Для чего, мой господин? Ты сделаешь по своему, все равно, скажу я тебе или нет.
   Легкая улыбка на лице Ишмаэля повторила улыбку Буассы.
   - Ты говоришь правильно, - сказал он мягко. - Но они ... - он дернул головой в сторону компаньонов, не отрывая взгляда от ее лица. - Они пойдут со мной?
   - Должны, - произнес глубокий голос и хихикнул довольно неприятно. - Через три дня Ведьма умрет. Здесь ничего для них нет. Это все, что ты хочешь от меня?
   Ожидая ответа, Буасса широко зевнул, и громкая отрыжка раздалась из изящного рта Маргарет.
   Когда ее рот закрылся, ее глаза снова стали пустыми, но мужчины уже не обращали на нее внимания. Они стали возбужденно говорить, но были прерваны Ишмаэлем, который бросил на меня многозначительный взгляд. Сразу же утихнув, они ушли, тихо переговариваясь и бросая на меня острожные взгляды.
   Ишмаэль закрыл глаза, когда последний человек покинул поляну, и его плечи опустились. Я тоже чувствовала какое-то опустошение.
   - Что ... - начала я и замолчала. За костром из зарослей тростника вышел мужчина. Джейми, высокий, как тростник; рубашка и лицо, окрашенные затухающим огнем в такой же красный цвет, что и его волосы.
   Он приложил палец к губам, и я кивнула. Я подобрала ноги под себя и присобрала юбку в одной руке. Я могла добежать до тростника прежде, чем Ишмаэль догонит меня. Но Маргарет?
   Я заколебалась, повернувшись, чтобы посмотреть на нее, и увидела, что ее лицо снова оживилось. Оно стало напряженным, губы приоткрылись, яркие глаза сузились и приняли несколько раскосый вид, вглядываясь сквозь огонь.
   - Папа? - произнес голос Брианны возле меня.
  
   Волосы на моих руках зашевелились. Это был голос Брианны, лицо Брианны, синие глаза, потемневшие и раскосые.
   - Бри? - прошептала я, и лицо повернулось ко мне.
   - Мама, - произнес голос моей дочери из горла оракула.
   - Брианна, - сказал Джейми, и она резко обернулась к нему.
   - Папа, - сказала она уверенно. - Я знала, это ты. Ты снился мне.
   Лицо Джейми было белым от потрясения. Я видела, как его губы беззвучно произнесли "Иисус", и руки инстинктивно двинулись, чтобы перекреститься.
   - Не отпускай маму одну, - сказал голос уверенно. - Иди вместе с ней. Я сохраню вас.
   Не было никаких звуков, кроме потрескивания огня. Ишмаэль стоял, словно прикованный, уставившись на женщину рядом со мной. Тогда она снова заговорила мягким хрипловатым голосом Брианны.
   - Я люблю тебя, папа. Тебя тоже, мама.
   Она наклонилась ко мне, и я почувствовала запах крови. Потом ее губы коснулись моих, и я закричала.
   Я не осознала, как вскочила на ноги и пересекла поляну. Я только поняла, что цепляюсь, дрожа, за Джейми, уткнувшись лицом в ткань его куртки.
   Его сердце колотилось под моей щекой, и мне показалось, что он тоже дрожал. Я ощутила, как одна его рука сотворила крестное знамение на моей спине, а другая тесно обхватила меня за плечи.
   - Все в порядке, - проговорил он, и я чувствовала, как его грудная клетка тяжело поднималась и опускалась, в то время как он пытался сохранить голос спокойным. - Она ушла.
   Я не хотела смотреть, но вынудила себя повернуть голову к огню.
   Моему взору предстала мирная сцена. Маргарет Кэмпбелл спокойно сидела на скамье, что-то напевая про себя и вертя в руках длинное черное перо. Ишмаэль стоял за ней, одной рукой приглаживая ее волосы с выражением, похожим на нежность. Он пробормотал ей низким текущим голосом что-то - вопрос? - и она безмятежно улыбнулась.
   - О, я совсем не устала, - уверила она, повернувшись и глядя с любовью на его покрытое шрамами лицо, которое маячило над ней в темноте. - Какая прекрасная вечеринка, не так ли?
   - Да, бебе, - сказал он мягко. - Но ты отдыхаешь теперь, да?
   Он повернулся и громко щелкнул языком. Из темноты внезапно появились две женщины в тюрбанах; они, вероятно, ожидали приказа. Ишмаэль сказал им что-то; они подошли к Маргарет, подняли ее на ноги и увели, поддерживая с обеих сторон и нежно бормоча по-французски и по-африкански.
   Ишмаэль остался, наблюдая за ними через огонь. Он был похож на одного из идолов Джейли, словно вырезанных из темноты.
   - Я пришел не один, - сказал Джейми. Он небрежно махнул через плечо в сторону тростников, намекая на вооруженный отряд.
   - О, вы один, господин, - сказал Ишмаэль с улыбкой. - Но это неважно, лоа говорил с вами, вы безопасны от меня.
   Он переводил взгляд между нами, раздумывая.
   - Ха, - сказал он заинтересованно. - Никогда не слышал, чтобы лоа говорил с бакра171.
   Потом качнул головой, оставляя этот вопрос.
   - Вы уходите теперь, - сказал он спокойно, но властно.
   - Нет, - рука Джейми опустилась с моего плеча, и он выпрямился. - Я пришел за мальчиком Иэном, я не уйду без него.
   Брови Ишмаэля приподнялись, выделив три вертикальных шрама.
   - Ха, - сказал он снова. - Вы забывать мальчика, он ушел.
   - Ушел, куда? - резко спросил Джейми.
   Узкая голова склонилась набок, когда Ишмаэль внимательно разглядывал его.
   - Ушел с Ведьмой, господин, - сказал он. - А куда она ушла, вы не можете. Мальчика нет, господин, - сказал он с бесповоротностью в голосе. - Вы уходите тоже, вы мудрый человек.
   Он замолчал, прислушиваясь. Где-то далеко говорил барабан; его биение казалось не более, чем колебанием вечернего воздуха.
   - Остальные скоро придут, - заметил он. - Вы безопасны от меня, но не от них.
   - Кто остальные? - спросила я. Ужас от столкновения с лоа убывал, и я смогла говорить, хотя мурашки пробегали по моей спине от страха перед темным тростником.
   - Мароны, я думаю, - ответил Джейми. Он поднял бровь, глядя на Ишмаэля. - Или вы?
   Жрец кивнул - один формальный кивок головы.
   - Правильно, - сказал он. - Вы слышали, что говорил Буасса? Его лоа благословил нас, мы идем, - он махнул в направлении хижин и темных холмов за ними. - Барабаны зовут их вниз с холмов, тех, кто сильные, чтобы идти.
   Он отвернулся; по-видимому, беседа закончилась.
   - Подождите! - сказал Джейми. - Скажите, куда она пошла ... миссис Абернати и мальчик!
   - К Абандаве, - сказал он.
   - И где это? - нетерпеливо спросил Джейми. Я положила руку на его плечо.
   - Я знаю где, - сказала я, и глаза Ишмаэля удивленно расширились. - По крайней мере ... я знаю, что это на Гаити. Лоренс рассказывал мне. Именно это хотела Джейли узнать от него ... узнать, где это находится.
   - Что это? Город, деревня? Где?
   Я чувствовала, напряженную руку Джейми, вибрирующую от его желания уйти отсюда.
   - Это пещера, - сказала я, ощущая холод, несмотря на теплый воздух и близость огня. - Старая пещера.
   - Абандаве - колдовское место, - вставил Ишмаэль глубоким мягким голосом с таким тоном, словно боялся произносить его. Он пристально смотрел на меня. - Клотильда говорила, ведьма водила тебя наверх. Возможно, ты знаешь, что она делала наверху?
   - Немного.
   Мой рот пересох. Я вспомнила руки Джейли, мягкие, пухлые и белые, вынимающие драгоценные камни, в то время как она беспечно говорила о крови.
   Словно поймав отголосок моей мысли, Ишмаэль внезапно шагнул ко мне.
   - Я спрашиваю тебя, женщина, ты кровоточишь?
   Джейми дернулся под моей рукой, но я сжала его руку.
   - Да, - сказала я. - Почему? Какое это имеет отношение?
   Онисиган172 явно колебался; он оглянулся назад на хижины. В темноте было заметно активное движение, множество людей перемещались туда и сюда, постоянное бормотание звучало, словно шелест тростника. Они готовились уходить.
   - Когда женщина кровоточит, она убивает магию. Ты кровоточишь, значит, имеешь женскую силу, магия не влияет на тебя. Это старухи делают колдовство, называется лоа, делают больным, делают здоровым.
   Он окинул меня оценивающим взглядом.
   - Ты не делаешь магию, как Ведьма. Та магия убьет ее точно, но и вас тоже, - он указала на пустующую скамью. - Вы слышали, что Буасса говорил? Он говорил, Ведьма умрет через три дня. Она взяла мальчика, он умрет. Вы идете за ней, господин, вы тоже умрете.
   Он уставился на Джейми, скрестив запястья поднятых рук, словно связанный.
   - Я говорю вам, амики, - сказал он и уронил руки, разведя их, словно разрывая невидимые путы. Потом он резко развернулся и исчез в темноте, в которой движение становилось все интенсивнее, перемежаясь с ударами перетаскиваемых тяжелых предметов.
   - Святой Майкл, защити нас, - пробормотал Джейми. Он тяжело провел рукой по волосам, пламенеющим в свете умирающего огня.
   - Ты знаешь это место, сассенах? Куда Джейлис увезла Иэна?
   - Нет, я знаю только то, что оно находится далеко в холмах Гаити, и оттуда вытекает река.
   - Тогда мы должны взять с собой Штерна, - решил он. - Пойдем, мужчины ждут у реки.
   Я повернулась, чтобы следовать за ним, но остановилась на краю тростникового поля, оглядываясь назад.
   - Джейми! Смотри!
   За нами позади рабских хижин, позади Роуз-холла за холмом в небе пылало красное зарево.
  
   - Должно быть, это горит плантация Хауи, - сказал он странно спокойным, без эмоций голосом. Он указал налево, где на склоне горы пылала маленькая оранжевая точка, казавшаяся на таком расстоянии не больше булавочной головки. - А это, я думаю, "Двенадцать деревьев".
   Голос барабана разносился по всей реке. Что сказал Ишмаэль? Барабан зовет их вниз с холмов - тех, кто силен, чтобы идти.
   Небольшая шеренга рабов двигалась со стороны хижин, в основном, женщины в белых тюрбанах, несущие детей, свертки и подвешенные на плечах котелки. Рядом с молодой женщиной, которая уважительно поддерживала ее под руку, шла Маргарет Кэмпбелл, тоже в тюрбане.
   Джейми увидел ее и вышел вперед.
   - Мисс Кэмпбелл! - сказал он громко. - Маргарет!
   Маргарет и ее сопровождающая остановились; молодая женщина шагнула вперед, намереваясь встать между своей подопечной и Джейми, но он поднял обе руки, показывая, что не причинит вреда, и она неохотно отступила.
   - Маргарет, - сказал он. - Маргарет, разве вы не узнаете меня?
   Она рассеянно смотрела на него. Очень медленно он прикоснулся к ней, взяв ее лицо между своими ладонями.
   - Маргарет, - сказал он тихим настойчивым голосом. - Маргарет, послушайте меня! Вы знаете меня, Маргарет?
   Она моргнула один, два раза, и ее гладкое круглое лицо оттаяло. Это не походило на внезапное проявление лоа, это было медленное возвращение чего-то застенчивого и немного испуганного.
   - Да, я знаю вас, Джейми, - сказала она, наконец. Ее голос был богат и чист, это был голос молодой девушки. Ее губы изогнулись, и глаза на ее лице, зажатом между его ладонями, оживились.
   - Давно не видела вас, Джейми, - сказала она, глядя ему в глаза. - У вас есть новости об Эване? С ним все хорошо?
   Он мгновение стоял неподвижно с лицом, словно застывшая маска, скрывавшим сильные эмоции.
   - С ним все хорошо, - прошептал он, наконец. - Очень хорошо, Маргарет. Он дал мне это, чтобы передать вам, когда увижу вас.
   Он нагнул голову и нежно поцеловал ее.
   Несколько женщин остановились, молча наблюдая за ними. Увидев поцелуй, они задвигались и начали бормотать, тревожно переглядываясь. Когда он отпустил Маргарет Кэмпбелл и отошел в сторону, они окружили ее, защищая и кивая ему головой, чтобы он уходил.
   Маргарет, казалось, не обращала на них внимания; ее глаза были направлены на лицо Джейми, и улыбка играла на ее устах.
   - Я благодарю вас, Джейми! - звонко сказала она, когда сопровождающая, взяв ее за руку, стала убеждать ее идти. - Скажите Эвану, я скоро буду с ним!
   Небольшая группа женщин в белом исчезла, как призраки, в темноте тростникового поля.
   Джейми импульсивно двинулся за ними следом, но я остановила его.
   - Пусть она идет, - прошептала я, вспомнив про тело, лежащее в гостиной плантаторского дома. - Джейми, позволь ей уйти. Ты не можешь остановить ее; ей с ними лучше.
   Он на мгновение прикрыл глаза, потом кивнул.
   - Да, ты права.
   Он повернулся и внезапно замер, я тоже обернулась, заинтересовавшись, что же он увидел. В Роуз-холле горели огни. Свет факелов мерцал за окнами. Пока мы смотрели, огонь начал разгораться в окнах секретной рабочей комнаты на втором этаже.
   - Пора уходить, - сказал Джейми. Он схватил мою руку, и мы быстро пошли, нырнув в темный шелест тростника, убегая от воздуха, внезапно наполнившегося запахом жженого сахара.
  
  62
  АБАНДАВЕ
  
   - Вы можете взять губернаторский пинас173; он маленький, но вполне мореходный, - Грэй стал рыться в ящике стола. - Я напишу распоряжение в доки, чтобы его передали вам.
   - Да, лодка нам нужна - я не могу рисковать "Артемидой", она принадлежит Джареду - но думаю, будет лучше, если мы украдем пинас, Джон, - Джейми смотрел, слегка сдвинув брови. - Я не могу позволить, чтобы твое имя связали со мной. У тебя и без этого достаточно неприятностей.
   Грэй грустно улыбнулся.
   - Неприятности? Да, если можно назвать неприятностями четыре сожженные плантации и двести рабов, сбежавших ... Бог знает, куда. И я сильно сомневаюсь, что в такой ситуации кого-то заинтересуют мои светские знакомства. Весь остров в панике из-за маронов и китайца-убийцы, так что простой контрабандист - лишь незначительная мелочь.
   - Какое большое облегчение, что тебя считают не стоящим внимания, - сказал Джейми очень сухо. - Однако мы украдем лодку. И если нас схватят, ты никогда не слышал моего имени и не видел моего лица, да?
   Грэй уставился на него; самые разные эмоции смешались на его лице - развлечение, страх, гнев.
   - Это правильно? - произнес он, наконец. - Позволить, чтобы тебя схватили, наблюдать, как тебя повесят, и при этом сохранять спокойствие из страха запятнать мою репутацию? Ради Бога, Джейми, за кого ты меня принимаешь?
   Рот Джейми немного дернулся.
   - За друга, Джон, - сказал он. - И если я приму твою дружбу - и твою проклятую лодку! - тогда ты принимаешь мою и молчишь.
   Губернатор, сжав губы, впился в него взглядом, потом, сдавшись, опустил плечи.
   - Хорошо, - сказал он коротко. - Но ты окажешь мне большую личную услугу, если постараешься, чтобы тебя не схватили.
   Джейми провел согнутым пальцем по губам, скрывая улыбку.
   - Я очень сильно постараюсь, Джон.
   Губернатор устало сел. Под его глазами темнели круги, а его безупречная во всех других отношениях одежда была помята; очевидно, он не переодевался со вчерашнего дня.
   - Хорошо. Я не знаю, куда вы направляетесь, и, вероятно, мне лучше не знать. Но если можете, держитесь подальше от морских путей, лежащих к северу от Антигуа. Сегодня утром я отправил корабль в штаб-квартиру с просьбой прислать как можно больше солдат и моряков, чтобы охранять город и гавань от маронов в случае восстания. Они будут идти в тех водах не позже, чем послезавтра.
   Я поймала взгляд Джейми и вопросительно приподняла бровь, но он едва заметно покачал головой. Мы рассказали губернатору о волнениях на реке Яллас и бегстве рабов - то, что он все равно узнает из других источников. Однако мы не рассказали о том, что видели позже той же ночью, спрятавшись в бухточке среди скал и сняв парус, чтобы его белизна не выдала нас.
   Река было темной, как оникс, но с мерцающей рябью на водной поверхности. Мы услышали, как они приближаются, и у нас было время спрятаться прежде, чем судно догнало нас. Стук барабанов и ликующие голоса раздавались над водной гладью, когда "Ведьма", влекомая течением, проплыла мимо нас. Тела пиратов, без сомнения, остались лежать где-нибудь в верховьях реки, чтобы мирно сгнить среди плюмерий и кедров.
   Сбежавшие рабы с реки Яллас не пошли в горы Ямайки, а отправились к морю, очевидно, для того, чтобы присоединиться к последователям Буассы на Гаити. Обитателям Кингстона не нужно было бояться сбежавших рабов, но для нас было лучше, чтобы королевский флот сосредоточил свои силы здесь, а не на Гаити, куда мы направлялись.
   Джейми поднялся, чтобы идти, но Грэй остановил его.
   - Подожди. Ты не хочешь оставить в безопасном месте твою ...э ... миссис Фрейзер? - он не смотрел на меня, он не отрывал глаз от Джейми. - Ты окажешь мне честь, если вверишь ее моей защите. Она может остаться здесь во дворце, пока ты не вернешься. Никто не побеспокоит ее ... никто даже не будет знать, что она здесь.
   Джейми замялся, но он не видел возможности отказать губернатору вежливо.
   - Она должна быть со мной, Джон, - сказал он. - Здесь нет никакого выбора, она должна.
   Взгляд Грэя метнулся ко мне, потом в сторону, но я успела заметить ревность в его глазах. Я почувствовала жалость к нему, но ничего не могла сказать: мы не могли открыть ему правды.
   - Да, - сказал он и заметно сглотнул. - Понимаю. Весьма.
   Джейми протянул ему руку. Он колебался мгновение, потом взял ее.
   - Удачи, Джейми, - сказал он слегка охрипшим голосом. - С Богом.
  
   Справиться с Фергюсом оказалось труднее. Он упорно настаивал на том, чтобы сопровождать нас, приводя аргумент за аргументом, и заупрямился еще больше, когда узнал, что шотландские контрабандисты отправляются с нами.
   - Вы берете их, но не берете меня! - лицо Фергюса было полно негодования.
   - Да, - сказал Джейми твердо. - Все контрабандисты - вдовцы или холостяки, а ты женатый человек, - он подчеркнуто посмотрел на Марсали, которая с беспокойным лицом наблюдала за разговором. - Я считал, что она слишком молода, чтобы выйти замуж, и я был не прав, но я точно знаю, что она слишком молода, чтобы стать вдовой. Ты остаешься.
   И он посчитал вопрос закрытым.
  
   Было совершено темно, когда мы установили парус на пинасе Грэя, тридцатифутовом однопалубном шлюпе, оставив в эллинге двух сторожей, которым заткнули рты и связали по рукам и ногам. Это было маленькое одномачтовое судно больше, чем рыбацкая лодка, на которой мы плавали по реке Яллас, но вряд ли достаточно большое, чтобы называться кораблем.
   Тем не менее, он оказался достаточно быстрым, и вскоре мы оказались вне Кингстонской гавани, направляясь со свежим вечерним бризом на Гаити.
   С парусами управлялись контрабандисты; Джейми, Лоренс и я сидели на длинной скамье возле ограждения. Мы немного поговорили о том и сем, но вскоре замолчали, поглощенные каждый своими мыслями.
   Джейми несколько раз зевнул и, наконец, вняв моим уговором, согласился лечь на скамью, положив голову мне на колени. Я же была слишком напряжена, чтобы желать спать.
   Лоренс тоже бодрствовал, уставившись вверх на небо и заложив руки за голову.
   - В воздухе высокая влажность, - сказал он, кивая на серебряный полумесяц вверху. - Видите туман вокруг луны? На рассвете может пойти дождь, что необычно для этого времени года.
   Разговор о погоде показался мне достаточно скучным, чтобы успокоить мои расстроенные нервы. Я погладила густые мягкие волосы Джейми.
   - Да? - сказала я. - Кажется, вы с Джейми умеете читать погоду по небу. Все, что я знаю об этом - это старая пословица "Красное небо на ночь - радость моряку, красное небо утром - предупреждение ему". Кстати, я не заметила, какого цвета было небо сегодня вечером.
   Лоренс мягко рассмеялся.
   - Скорее пурпурное, слегка, - ответил он. - Я не могу сказать, будет ли оно красным утром, но удивительно, как часто такие признаки бывают верными. Хотя для этого, конечно же, есть научные объяснения, например, что-то вроде преломления света.
   Я подняла лицо, наслаждаясь бризом, который сдул волосы с моей шеи.
   - А что вы скажите относительно удивительных явлений? Сверхъестественных вещей? - спросила я его. - Тех явлений, где законы науки не действуют?
   "Я ученый, - услышала я мысленно его голос с легким акцентом, который только подчеркивал его категоричность. - Я не верю в призраки".
   - Какие, например, явления?
   - Ну ... - я раздумывала мгновение, потом вернулась к примерам, которые приводила Джейли. - Люди имеют кровоточащие стигматы, например? Астральные путешествия? Видения, сверхъестественные проявления ... странные вещи, которые не могут быть объяснены рационально.
   Лоренс немного покряхтел, устраиваясь удобнее на скамье.
   - Я всегда говорю, что задача науки наблюдать, - сказал он, - чтобы найти причины, если их можно найти. Однако есть много явлений, для которых обнаружить причину невозможно, и не потому, что ее не существует, а потому, что мы слишком мало знаем, чтобы увидеть ее. Наука не создает объяснения, она наблюдает в надежде, что объяснение появится.
   - Это, может быть, верно для науки, но не для человеческой природы, - возразила я. - Люди хотят объяснений.
   - Да, это так, - наша дискуссия его заинтересовала. Он откинулся назад, сложив руки на небольшом животике лекторским жестом. - Именно по этой причине ученый строит гипотезы - предположения о причине явления. Но гипотезу не стоит путать с объяснением или доказательством.
   - Я видел много вещей, которые могут быть описаны, как необычные. Выпадение рыб, например, с совершенно ясного неба - и заметьте, все одного вида и одинакового размера. Казалось бы, нет никакого рационального объяснения такому явлению, но разве этого достаточно, чтобы приписать его сверхъестественному вмешательству? А что кажется более вероятным? Что некий внеземной разум забавляется, поливая нас рыбой с небес, или это какое-то метеорологическое явление - водяной смерч, торнадо? И все же остается вопрос, - его голос стал более задумчивым, - почему ... и как! такое естественное явление, как водяной смерч, отрезает головы - только головы! - всем рыбам?
   - Вы сами видели это? - спросила я заинтересованно, и он рассмеялся.
   - Вот говорит человек с научным складом ума, - хихикнул он. - Первое, что ученый спрашивает "Откуда вы знаете? Кто видел это? Я могу сам увидеть это?" Да, я сам видел это, фактически три раза, хотя в одном случае с неба падали лягушки.
   - Вы находились на побережье или вблизи озера?
   - Первый раз на побережье, второй возле озера - когда выпали лягушки - но в третий раз далеко в глубине материка, приблизительно в двадцати милях от ближайшего крупного водоема. И все же рыбы были такие, какие водятся далеко в океане. Ни в одном из этих случаев не было никаких волнений в атмосфере - ни облаков, ни сильного ветра, никаких столбов воды, которые поднимаются с поверхности моря в небо. И все же рыбы выпали, и это факт, поскольку я сам наблюдал его.
   - И это не было бы фактом, если бы вы не видели его? - спросила я иронично.
   Он восхищенно рассмеялся, и Джейми зашевелился, бормоча что-то в мое бедро. Я погладила его волосы, и он снова погрузился в сон.
   - Может быть, да, может быть, нет. Но ученый не может говорить подобным образом, не так ли? Как там в христианской библии "Блаженны не видевшие и уверовавшие"174?
   - Да, так.
   - Некоторые вещи должны быть приняты как факт без всяких доказательств, - он снова рассмеялся, но уже без всякого юмора. - Как у ученого, который к тому же является евреем, у меня, возможно, другой взгляд на такие явления, как стигматы ... а также на идею о воскрешении из мертвых, которую большая часть цивилизованного мира без всякого сомнения принимает в качестве факта. Но этот скептический взгляд я не могу высказывать свободно без серьезной опасности для себя лично.
   - Фома неверующий был евреем, в конце концов, - сказала я, улыбаясь.
   - Да, и только перестав сомневаться, он стал христианином ... и мучеником. Можно сказать, что это убило его, не так ли? - его голос был полон иронии. - Есть различия между явлениями, принимаемыми на веру, и теми, которые могут быть объективно доказаны, хотя причины тех и других могут иметь "рациональные" объяснения. И главное различие заключается в том, что люди отнесутся с презрением к таким явлениям, которые могут свидетельствовать своими чувствами, но в то же время будут настаивать на реальности явлений, которые они не видели и не испытывали.
   - Вера - такая же большая сила, как наука, - закончил он тихим голосом, - но намного более опасная.
   Мы какое-то время сидели молча, наблюдая за тонкой полоской на горизонте, более темной, чем фиолетовый жар неба или серебряно-серый блеск моря. Черный остров Гаити неуклонно приближался.
   - Где вы видели безголовых рыб, - внезапно спросила я и не удивилась, когда он слабо кивнул головой в сторону полоски.
   - Там, - сказал он. - Я видел много странных вещей на островах, но, возможно, там больше всего. Некоторые места подходят для этого.
   Я молчала несколько минут, раздумывая, что может ожидать нас впереди, и, надеясь, что Ишмаэль был прав: Джейлис взяла Иэна с собой в Абандаве. Внезапно мне в голову пришла мысль, которая была отодвинута событиями последних двадцати четырех часов.
   - Лоренс ... другие шотландские мальчики. Ишмаэль говорил, что видел двенадцать мальчиков, включая Иэна. Когда вы обыскивали плантацию ... вы узнали что-нибудь о них?
   Он резко вдохнул, но не ответил. Я чувствовала, как он подбирает слова, пытаясь решить, что сказать, но холод, пронзивший меня до костей, уже все сказал мне.
   Ответ дал Джейми, а не Лоренс.
   - Мы нашли их, - сказал он тихо из темноты. Его рука коснулась моего колена и мягко сжала его. - Не спрашивай больше, сассенах ... я не скажу.
   Я все поняла, и Ишмаэль был прав. Иэн отправился с Джейли, потому что Джейми никогда бы не оставил его там. Я положила руку на его голову, и он повернулся, так что его дыхание коснулось моей руки.
   - Блаженны не видевшие ... - прошептала я.
  
   Мы бросили якорь на рассвете в маленьком безымянном заливе на северном побережье Гаити. Берег представлял собой узкую полоску пляжа, ограниченную скалами, от которого тесная расщелина вела вглубь острова.
   Джейми перенес меня на берег, отпустил и повернулся к Иннесу, который брел к берегу со свертком еды.
   - Благодарю тебя, charaid175, - сказал он вежливо. - Мы здесь расстанемся и с благословения Святой девы встретимся на этом месте через четыре дня.
   Узкое лицо Иннеса выразило удивленное разочарование, но он смирился.
   - Да, - сказал он. - Я присмотрю за лодкой, пока вы не вернетесь.
   Джейми увидел его выражение и покачал головой, улыбаясь.
   - Не только ты, человек. Если бы мне нужны были сильные руки, я бы обратился к тебе первому. Нет, остаться должны все, кроме моей жены и еврея.
   Смирение на узком лице сменилось сильным удивлением.
   - Остаться здесь? Всем нам? Но разве ты не нуждаешься в нас, Мак Дубх? - он с тревогой взглянул на утесы, увитые виноградной лозой. - Это место смотрится довольно зловеще, чтобы рисковать без друзей.
   - Я посчитал бы проявлением большой дружбы, если бы ты, как я сказал, дожидался нас здесь, Дункан, - сказал Джейми, и я поняла с некоторым шоком, что до сих пор не знала имени Иннеса.
   Иннес с беспокойством на худом лице снова поглядел на утесы, потом склонил голову, уступая.
   - Хорошо, как скажешь, Мак Дубх. Но ты знаешь, мы хотим помочь ... все мы.
   Джейми кивнул, отвернувшись.
   - Да, я знаю это, Дункан, - сказал он мягко. Потом он повернулся и протянул руку; Иннес обнял его, неловко хлопая единственной рукой по спине.
   - Если появится корабль, - сказал Джейми, отпуская его, - я хочу, чтобы вы прежде всего подумали о своей безопасности. Королевский флот может искать губернаторский пинас. Я сомневаюсь, что они приплывут сюда, но если они появятся - или если что-то еще будет угрожать вам - вы уходите. Уплываете немедленно.
   - И оставить вас здесь? Нет. Ты можешь приказать мне многое, Мак Дубх, и я выполню все, но не это.
   Джейми нахмурился и покачал головой, восходящее солнце засверкало искрами в его волосах и отросшей щетине, окутывая его голову огнем.
   - Если вас убьют, это не поможет ни мне, ни моей жене, Дункан. Слушай, что я тебе говорю. Если приплывет корабль, уходите.
   Он отвернулся и подошел к другим шотландцам попрощаться.
   Иннес глубоко вздохнул, выражая неодобрение, но не стал протестовать дальше.
  
   В джунглях было жарко и влажно, и мы почти не разговаривали, продвигаясь вглубь острова. Нам было просто не о чем говорить; мы не могли говорить о Брианне перед Лоренсом, и мы не могли строить никаких планов, пока не достигнем Абандаве и не увидим, что там есть. Я тревожно дремала ночью, просыпаясь несколько раз, чтобы увидеть, как Джейми сидел рядом со мной, прислонившись к дереву и слепо уставившись на костер.
   В полдень второго дня мы достигли пещеры. Перед нами возвышался крутой каменистый склон из известняка, поросший остролистным алоэ и жесткой травой. А на гребне холма я увидела их. Большие стоячие камни, мегалиты, образующие подобие грубого круга.
   - Вы не говорили, что здесь есть каменный круг, - сказала я, чувствуя слабость не только от жары и высокой влажности.
   - С вами все в порядке, миссис Фрейзер?
   Лоренс с тревогой всматривался в мое лицо; его собственное лицо раскраснелось даже под загаром.
   - Да, - ответила я, но мое лицо, как всегда, выдало меня, потому что Джейми тут же оказался рядом, взяв меня за руку и обняв за талию.
   - Ради Бога, будь осторожна, сассенах! - пробормотал он. - Не подходи к этим камням!
   - Мы должны узнать здесь ли Джейли с Иэном, - сказала я. - Идем.
   Я привела свои сопротивляющиеся ноги в движение, и он пошел со мной, что-то тихо шепча по-гэльски, наверное, молитву.
   - Они были установлены очень давно, - сказал Лоренс, когда мы поднялись на гребень холма к камням, - не рабами, а исконными жителями острова.
   Круг был пуст и выглядел неопасным. Не больше, чем неровный круг больших камней, установленных вертикально. Джейми с тревогой наблюдал за моим лицом.
   - Ты слышишь их, Клэр? - спросил он. Лоренс выглядел удивленным, но ничего не сказал, и я неохотно направилась к ближайшему камню.
   - Я не знаю, - сказала я. - Может быть, это не тот день - не праздник солнца, не праздник огня, я имею в виду. Может быть, они не открыты сейчас.
   Крепко ухватившись за руку Джейми, я продвинулась вперед, прислушиваясь. В воздухе, казалось, слышался слабый гул, но он мог быть просто жужжанием насекомых в джунглях. Очень осторожно я приложила ладонь к камню.
   Я смутно слышала, как Джейми звал меня по имени. Я чувствовала, как мой мозг пытался заставить диафрагму в животе подниматься и опускаться, а сердце сжиматься и разжиматься. Мои уши были заполнены пульсирующим гулом; вибрация, слишком глубокая для звука, пронзала меня до мозга костей. И в каком-то маленьком тихом месте в центре этого хаоса была Джейлис Дункан, улыбаясь мне зелеными глазами.
   - Клэр!
   Я лежала на земле, Джейми и Лоренс склонили надо мной испуганные лица, темные на фоне неба. Мои щеки были мокрыми, и струйки воды стекала на шею. Я моргнула, осторожно двигая конечностями, чтобы убедиться, что они у меня все еще есть.
   Джейми убрал платок, которым вытирал мое лицо, и поднял меня в сидячее положение.
   - С тобой все в порядке, сассенах?
   - Да, - сказала я, все еще не прийдя в себя полностью, - Джейми ... она здесь!
   - Кто? Миссис Абернати?
   Тяжелые брови Лоренса взлетели, и он торопливо оглянулся, как если бы ожидал, что она объявится позади него.
   - Я слышала ее ... видела ее ... - мое сознание медленно прояснялось. - Она здесь. Не в круге, рядом.
   - Ты можешь сказать где?
   Рука Джейми легла на кинжал, и он бросал вокруг быстрые взгляды.
   Я покачала головой и закрыла глаза, пытаясь возвратить тот момент видения. Было ощущение темноты, влажной прохлады и мерцающий красный огонь факела.
   - Я думаю, она находится в пещере, - сказала я пораженно. - Это рядом, Лоренс?
   - Да, - сказал он, наблюдая за мной с интенсивным любопытством. - Вход недалеко отсюда.
   - Отведите нас туда.
   Джейми встал на ноги, поднимая меня.
   - Джейми, - я остановила его, положив свою ладонь на его руку.
   - Да?
   - Джейми, она знает, что я здесь.
   Он тут же остановился. Он помолчал некоторое время, глотая, потом его скулы напряглись, и он кивнул.
   - A Mh?cheal bheannaichte, d?on sinn bho dheamhainnean, - сказал он тихо и повернулся к краю холма. Блаженный Михаил, защити нас от демонов.
  
   Темнота в пещере была абсолютной. Я дотронулась рукой до своего лица, ощутив, как ладонь коснулась носа, но ничего не видела. Но темнота не была пустой. Пол прохода был неровен с маленькими острыми камешками, которые хрустели под ногами, а стены временами были так близко друг к другу, что я удивлялась, как Джейли протиснулась между ними.
   Даже в тех местах, где проход расширялся, и я не могла коснуться стен расставленными руками, я чувствовала их. Это было так, как будто находишься в комнате с другим человеком, который держится очень тихо, но чье присутствие можно ощущать не далее, чем на расстоянии вытянутой руки.
   Рука Джейми напряженно лежала на моем плече, и я чувствовала его теплое присутствие позади меня в холодной пустоте пещеры.
   - Мы правильно идем? - спросил он, когда я остановилась, чтобы отдышаться. - Здесь есть ответвления по бокам; я чувствовал их, когда мы проходили мимо. Как ты знаешь, куда идти?
   - Я могу слышать. Слышать их. Разве ты не слышишь?
   Говорить было трудно, трудно было сформировать связную мысль. Зов здесь был другой - не гудение улья, как на Крейг-на-Дун, но словно вибрация воздуха после удара большого колокола. Я чувствовала эту вибрацию в костях моих рук, отзывающуюся эхом в груди и спинном хребте.
   Джейми сильно схватил меня за руку.
   - Оставайся со мной, сассенах! - сказал он. - Сассенах ... не позволяй этому забрать тебя, оставайся!
   Я вслепую потянулась к нему, и он сильно прижал меня к своей груди. Удары его сердца рядом с моим виском были громче, чем гул.
   - Джейми, Джейми, держи меня, - никогда еще я не была так напугана. - Не отпускай меня. Если это заберет меня, я не смогу вернуться назад. Каждый раз все хуже. Это убьет меня, Джейми!
   Его руки крепко обхватили меня, я почувствовала, как затрещали мои ребра, и открыла рот, пытаясь вздохнуть. Через мгновение он отпустил меня и мягко отодвинул в сторону, потом протиснулся вперед, не выпуская моей руки.
   - Я пойду впереди, - сказал он. - Держись за мой пояс и ни за что не отпускай.
   Мы медленно двигались друг за другом дальше в темноту. Лоренс хотел пойти с нами, но Джейми не позволил ему. Мы оставили его возле входа в пещеру, дожидаться нас. Если мы не вернемся, он должен будет возвратиться к берегу на встречу с Иннесом и другими шотландцами.
   Если мы не вернемся ...
   Джейми, должно быть, почувствовал, как напряглась моя хватка, потому что он остановился и привлек меня к себе.
   - Клэр, - сказал он мягко. - Я должен кое-что сказать тебе.
   Я уже знала и нащупывала его рот, чтобы остановить его, но он поймал мою руку и сжал ее.
   - Если встанет выбор между ней и одним из нас ... тогда это должен быть я, ты знаешь это, да?
   Я знала. Если Джейли была там, и кто-то должен был рискнуть своей жизнью, чтобы остановить ее, это должен быть Джейми. Потому что, если я останусь в живых, я могу пойти за ней сквозь камни, а он не может.
   - Я знаю, - прошептала я, наконец. И я так же, как и он, знала - хотя он не сказал этого - что, если Джейли уже прошла сквозь камни, я должна была последовать за ней.
   - Тогда поцелуй меня, Клэр, - прошептал он. - И знай, что ты для меня больше, чем жизнь, и я ни о чем не жалею.
   Я не могла ничего ответить, лишь целовала его, сначала руки, сломанные пальцы, теплые и твердые, широкое запястье меченосца, потом рот - приют, обещание, мучение и соль слез на его губах.
   Потом я отступила и повернулась к левому туннелю.
   - Сюда, - сказала я. На расстоянии десяти шагов от нас я увидела свет.
   Он был не больше, чем слабый отсвет на камнях прохода, но его оказалось достаточно, чтобы восстановить зрение. Внезапно я смогла видеть, хотя и смутно, мои руки и ноги. Мое дыхание вырвалось всхлипом от облегчения и страха. Я чувствовала себя призраком, обретающим плоть по мере продвижения к свету, к тихому гудению колокола впереди.
   Свет стал сильнее, потом померк, когда Джейми проскользнул вперед, и его спина загородила мне проход. Потом он нагнулся и ступил через низкий свод. Я последовала за ним и встала в его тени.
   Это была огромная пещера, так что дальние от факела стены оставались холодными и черными; казалось, ничто не нарушало их темную дремоту. Однако стена перед нами была освещена, и она мерцала, когда вкрапления минералов отражали свет соснового факела, воткнутого в щель.
   - Итак, вы пришли.
   Джейлис стояла на коленях, не сводя глаз со струйки белого порошка, который сыпался из ее кулака на вычерченные на темном полу линии.
   Я услышала тихий звук, который издал Джейми - облегчение, смешанное с ужасом - когда он увидел Иэна. Мальчик лежал в середине магической фигуры на боку со связанными за спиной руками, рот был завязан белой тряпкой. Рядом лежал топор. Он был сделан из черного блестящего камня, подобного обсидиану; край был заострен с помощью отколотых пластинок. Ручка была покрыта ярким узором в африканском стиле, состоящим из полос и зигзагов.
   - Не подходи ближе, лисенок.
   Джейли села на корточки, оскалившись на Джейми с выражением, которое ни в коем случае не было улыбкой. Она держала в руке пистолет, второй пистолет, заряженный и взведенный, был заткнут за кожаный пояс на ее талии.
   Не отводя глаз от Джейми, она потянулась к мешочку на поясе и достала еще горстку алмазной пыли. Я могла видеть бисеринки пота на ее широком белом лбу; колокольный гул должен был действовать на нее так же, как на меня. Я чувствовала себя разбитой, пот бежал струями по моему телу.
   Узор был почти закончен. Держа пистолет нацеленным на Джейми, она сыпала песок тонкой яркой струйкой, пока не закончила пентаграмму. Камни уже были уложены внутри нее; они мерцали и вспыхивали огоньками на полу, соединенные линиями разлитой ртути.
   - Вот так, - она с облегчение вздохнула и провела рукой по густым светлым волосам. - Безопасно. Алмазная пыль заглушает шум, - объяснила она мне. - Ужасный, не правда ли?
   Она похлопала по плечу Иэна, глаза которого над повязкой были расширены от страха.
   - Ну, ну, mo chridhe176, не волнуйся. Скоро все закончится.
   - Убери руку от него ты, грязная сука!
   Джейми импульсивно шагнул вперед, держа руку на кинжале, но остановился, когда она приподняла ствол пистолета на дюйм выше.
   - Ты напоминаешь мне своего дядю Дугала, sionnach177, - сказала она, кокетливо склонив голову набок. - Он был старше, чем ты сейчас, когда я его встретила, но ты очень похож на него, не так ли? Вы берете, что хотите, и горе тому, кто станет у вас на пути.
   Джейми посмотрел на Иэна, скорчившегося на полу, потом на Джейли.
   - Я возьму только свое, - спокойно произнес он.
   - Но ты не можешь, не так ли? - сказала она приятным голосом. - Еще один шаг, и я убью тебя. Я пока еще не убила тебя только потому, что, кажется, Клэр любит тебя.
   Ее взгляд переместился ко мне, стоящей в тени позади Джейми. Она кивнула мне.
   - Жизнь за жизнь, милая Клэр. Ты пыталась спасти меня на Крейг-на-Дун, я спасла тебя в Крейнсмуире. Мы теперь квиты, не так ли?
   Джейли взяла маленькую бутылочку, откупорила и разлила ее содержимое по одежде Иэна. Разлился сильный запах бренди, и факел вспыхнул ярче, когда пары алкоголя достигли его. Иэн брыкался, невнятно протестуя, и она резко пнула его по ребрам.
   - Тихо! - сказал она.
   - Не делай этого, Джейли, - сказала я, зная, что слова не помогут.
   - Я должна, - сказала она спокойно. - Мне жаль, что я должна буду забрать девочку, но я оставлю тебе мужа.
   - Какую девочку?
   Джейми так сжал кулаки, что побелевшие суставы были видны даже в тусклом свете факела.
   - Брианна. Так ее зовут? - она убрала волосы с лица. - Последняя из рода Ловатов, - она улыбнулась мне. - Какая удача, что вы приехали повидать меня, да? Иначе я никогда бы не узнала. Я думала, что они все вымерли к 1900 году.
   Острые иглы страха пронзили меня. Я чувствовала, что такая же дрожь пробежала по телу Джейми, и его мускулы напряглись.
   Это, должно быть, отразилось на его лице; Джейли резко вскрикнула и отскочила назад. Когда он бросился к ней, она выстрелила. Его голова резко откинулась назад, тело дернулось, а его руки все еще пытались дотянуться до ее горла. Потом он, неподвижный, упал на край блестящий пентаграммы. Со стороны Иэна раздался задушенный стон.
   Я скорее почувствовала, чем услышала, как в моем горле родился звук. Я не знала, что я произнесла, но Джейли пораженно повернула голову в моем направлении.
   Когда Брианне было два года, автомобиль ударил мою машину по задней двери с той стороны, где она сидела. Я остановилась, повернулась, чтобы проверить, что она невредима, и выскочила, направляясь к автомобилю, который остановился чуть впереди нас.
   Водитель был мужчиной за тридцать лет, весьма крупный и самоуверенный в его деловых отношениях с миром. Он оглянулся, увидел, что я подхожу, и торопливо закрыл окно, сжавшись на своем сиденье.
   Я не испытывала никакого гнева или любой другой эмоции, я просто знала без тени сомнения, что могу разбить окно рукой и вытащить его из машины. Он знал это тоже.
   Я не знаю, что бы я потом с ним сделала, но прибытие патрульной машины привело меня в чувство, и я задрожала.
   Огонь - плохой источник света, но нужна была полная темнота, чтобы скрыть испуганное выражение на лице Джейли, внезапно осознавшей, что ей грозит.
   Она выдернула из-за пояса второй пистолет и наставила его на меня. Я видела круглое отверстие дула ... и даже глазом не моргнула. Грохот выстрела раскатился по пещере, эхо отразилось от стен, осыпая потоки камней и грязи, но я уже схватила топор на полу.
   Я очень ясно увидела кожаную обвязку, украшенную узором из бусинок. Узор был красным с желтыми зигзагами и черными точками. Точки сияли, как обсидиан лезвия; красные и желтые цвета походили на оттенки пылающего факела.
   Я услышала шорох позади меня, но не обернулась. Отражение огня горело красными точками в ее зрачках. Джейми называл это красной вещью. "Я поддался ей", - сказал он.
   Мне не нужно было поддаваться ей, она сама захватила меня.
   Не было страха, гнева или сомнения. Только удар опускающегося топора.
   Сотрясение от удара пронзило мою руку, и топор выпал из моих онемевших рук. Я стояла неподвижно, когда она, шатаясь, двинулась ко мне.
   Кровь в свете огня черная, не красная.
   Она сделала еще один слепой шаг и упала плашмя, ослабнув всеми мускулами, не делая попытки защитить себя от падения. Последнее, что я увидела на ее лице, были глаза, широко открытые, прекрасные, как зеленые драгоценные камни чистой воды, отшлифованные осознанием смерти.
   Кто-то говорил, но слова не имели смысла. Расселина в скале громко гудела, заполняя мои уши гулом. Факел внезапно вспыхнул желтым пламенем, как от сквозняка. "Взмах крыльев темного ангела", - подумала я.
   Сзади меня снова раздался звук.
   Я повернулась и увидела Джейми. Он поднялся на колени, шатаясь. Кровь лилась по одной стороне его лица, окрашивая ее в черно-красный цвет. Другая половина была белой, как маска Арлекина.
   Остановить кровотечение, продиктовал мне инстинкт, и я полезла в карман за носовым платком. Но он к этому времени подполз к Иэну и стал нащупывать связывавшие его путы; роняя капли крови на рубашку мальчика. Когда он рывком развязал кожаный ремень, Иэн с ужасно бледным лицом вскочил на ноги и протянул руку, чтобы помочь дяде подняться.
   Потом рука Джейми оказалась на моей руке. Я взглянула вверх, неуклюже протягивая платок. Он взял его и наскоро вытер лицо, потом потянул меня за руку, таща к входу в туннель. Я споткнулась и почти упала, но восстановила равновесие и, наконец, пришла в себя.
   - Идем! - говорил он. - Разве ты не слышишь ветер? Наверху шторм.
   "Ветер? - подумала я. - В пещере?" Но он был прав: сквозняк не был плодом моего воображения; слабое дуновение из расселины вблизи выхода превратилось в завывающий, почти пронизывающий ветер, который несся вдоль узкого прохода.
   Я оглянулась, чтоб посмотреть назад, но Джейми сильнее схватил мою руку и дернул вперед. Моим последним впечатлением от увиденного в пещере явилось смешение черного и красного цветов и белая неподвижная фигура на полу в середине. Потом ветер заревел, и факел погас.
   - Иисус! - раздался где-то рядом со мной полный ужаса голос молодого Иэна. - Дядя Джейми!
   - Здесь, - голос Джейми, перекрывая шум ветра, прозвучал из темноты прямо передо мной, удивительно спокойный и сильный. - Здесь, парень. Иди ко мне, Иэн. Не бойся, это только дыхание пещеры.
   Лучше бы он не говорил этого. После его слов я почувствовала, как холодное дыхание скал коснулось моей шеи, и волосы на ней приподнялись, покалывая кожу. Мысль о пещере, как живом существе, слепом и злобном, дышащем вокруг нас, обдало меня холодным ужасом.
   Очевидно, Иэн почувствовал тоже самое, потому что я услышала, как он тихо ахнул, и потом рука юноши нащупала мою, вцепившись в нее изо всех сил.
   Я сжала его руку своей рукой, а другую протянула вперед, почти сразу же найдя успокоительно большое тело Джейми.
   - Я держу Иэна, - сказала я. - Ради Бога, давайте выходить!
   Джейми схватил мою руку, и мы начали пробираться по извилистому туннелю, натыкаясь на камни и наступая друг другу на пятки. И все это время сзади нас скулил и завывал ветер.
   Я ничего не видела: ни рубашку Джейми перед моим лицом, которая - я знала - была снежно-белой, ни моих светлых юбок, обвивающихся вокруг моих ног при ходьбе.
   Мимо нас пронесся резкий порыв воздуха, шепча и завывая высокими голосами. Я пыталась не думать о том, что лежит позади нас, подавить болезненное воображение, будто ветер доносит вздыхающие голоса, шепчущие ужасные секреты.
   - Я слышу ее, - внезапно вскрикнул Иэн позади меня. Его голос поднялся, наполненный паникой. - Я слышу ее! Боже, о, Боже, она догоняет нас!
   Я замерла, крик застыл в моем горле. Холодный наблюдатель в моей голове хорошо знал, что это не так, что это только ветер и испуг Иэна, но разум никак не повлиял на ужас, который родился в районе желудка и разлился по всему животу. Я тоже поверила, что она догоняет нас, и громко закричала.
   Потом Джейми обхватил нас обоих, сильно прижав к себе. Он пах сосновым дымом, потом и бренди, и я почти зарыдала от облегчения, почувствовав его близость.
   - Тише! - сказал он неистово. - Тише, вы оба! Я не позволю ей коснуться вас. Никогда!
   Он снова прижал нас к себе, и я почувствовала, как его сердце быстро билось под моей щекой, и костистое плечо Иэна прижалось к моему. Потом хватка ослабла.
   - Успокойтесь, - сказал Джейми более спокойно. - Это всего лишь ветер. Он дует через трещины в пещере, когда погода наверху меняется. Я слышал это прежде. Снаружи идет шторм. Идемте.
  
   Шторм длился недолго. К тому времени, когда мы выбрались наружу, жмурясь от солнечного света, ливень прекратился, оставив мир свежим, словно рожденным заново.
   Лоренс прятался от дождя под пальмой возле входа. Увидев нас, он вскочил на ноги с облегчением, разгладившим морщины на его лице.
   - Все в порядке? - спросил он, переводя взгляд от меня к запачканного кровью Джейми.
   Джейми криво улыбнулся, кивая.
   - Все в порядке, - сказал он и повернулся, подзывая Иэна. - Могу я представить вам моего племянника, Иэна Мюррея? Иэн, это доктор Штерн; он оказал нам большую помощь в твоих поисках.
   - Я очень обязан вам, доктор, - сказал Иэн, наклонив голову. Он вытер рукавом лицо со следами слез и поглядел на Джейми.
   - Я знал, что ты придешь, дядя Джейми, - сказал он с дрожащей улыбкой, - но ты немного задержался, да?
   Улыбка его стала шире, потом сломалась, и он начал дрожать, сильно моргая в попытке сдержать слезы.
   - Да, и я сожалею, Иэн. Иди сюда, bhalaich178.
   Джейми потянулся и обнял его, гладя по спине и тихо приговаривая на гэльском языке.
   Я смотрела на них некоторое время, прежде чем поняла, что Лоренс обращается ко мне.
   - С вами все в порядке, миссис Фрейзер? - спрашивал он. Не ожидая ответа, он взял мою руку.
   - Даже не знаю.
   Я чувствовала себя совершенно опустошенной. Изнуренной, как после родов, но без ликования души. Ничто не казалось по-настоящему реальным. Джейми, Иэн, Лоренс - все казались игрушечными фигурами, который двигались и говорили где-то вдалеке, производя шум, который я могла понять, только сделав усилие.
   - Думаю, нам нужно уходить отсюда, - сказал Лоренс, кинув взгляд на вход в пещеру, откуда мы только что вышли. Он, казалось, находился в замешательстве, но спрашивать о миссис Абернати не стал.
   - Наверное, вы правы.
   Картина пещеры все еще была ярка в моей памяти, но так же нереальна, как ярко-зеленые джунгли и серые камни вокруг нас. Не дожидаясь мужчин, я повернулась и пошла.
   Чувство отдаленности усиливалось по мере того, как мы шли. Я чувствовала себя автоматом с железной сердцевиной, который шагал только потому, что была заведен, как часовой механизм. Я следовала за широкой спиной Джейми через заросли и поляны, через тень и свет, не замечая, куда мы шли. Пот заливал мне глаза, но я едва удосуживалась вытереть его.
   К закату мы остановились на маленькой полянке возле ручья и разбили наш простой лагерь. Я уже обнаружила ранее, что Лоренс был наиболее полезным человеком в путешествии. Он не был так же хорош в выборе места для лагеря и его устройстве, как Джейми, но был достаточно знаком с флорой и фауной региона, чтобы удалиться на полчаса в джунгли и вернуться с горсткой съедобных корней, грибов и фруктов, которые разнообразили наш спартанский рацион.
   Иэн собирал дрова, Лоренс отправился добывать продовольствие, а я, наполнив миску водой, усадила Джейми, собираясь заняться раной на его голове. Я смыла кровь с его лица и волос и с удивлением обнаружила, что пуля не пропахала борозду в его скальпе, как я ожидала. Вместо этого пуля проникла под кожу чуть выше линии роста волос и - очевидно - исчезла внутри головы. Не было никакого выходного отверстия. Обеспокоенная этим, я ощупывал его голову с все возрастающей тревогой, пока вскрик пациента не подсказал, что я ее обнаружила.
   Ближе к его затылку была большая мягкая шишка. Пуля прошла под кожей, обогнула его череп и застряла там.
   - Иисус Христос! - воскликнула я и пощупала шишку снова, не веря себе, но кусок металла был там. - Ты всегда говорил, что у тебя толстый череп, и будь я проклята, если ты не прав. Она стреляла в тебя в упор, а пуля не смогла пробить его.
   Джейми, поддерживающий голову руками, пока я исследовала ее, произвел звук, средний между фырканьем и стоном.
   - Да, в общем, - сказал он голосом, слегка приглушенным ладонями. - Я согласен, что у меня крепкая голова, но если бы мистрис Абернати использовала полный заряд пороха, вряд ли мой череп оказался бы достаточно крепким.
   - Сильно болит?
   - Не рана, нет, хотя она немного болезненна. Но у меня ужасная головная боль.
   - Не удивительно. Потерпи немного, я собираюсь вытащить ее.
   Не зная, в каком состоянии мы найдем Иэна, я принесла с собой маленький медицинский сундучок, который, к счастью, содержал бутылку спирта и маленький скальпель. Я срезала густые волосы Джейми вокруг опухоли и полила ее спиртом для дезинфекции. Мои пальцы похолодели от спирта, но его голова была теплой и утешительно комфортной для прикосновений.
   - Три глубоких вдоха и задержи дыхание, - сказала я. - Я собираюсь порезать тебя, но это будет быстро.
   - Хорошо.
   Шея его выглядела бледной, но пульс был устойчивым. Он послушно сделал глубокий вдох и выдохнул. Я зажала кожу головы между указательным и средним пальцами левой руки, и на третьем вдохе, произнеся; "Сейчас", провела лезвием сильно и быстро через опухоль. Он закряхтел, но не вскрикнул. Я мягко нажала на опухоль большим пальцем правой руки, потом сильнее, и пуля, похожая на виноградину, выпала из разреза в мою левую ладонь.
   - Получи, - сказала я и только сейчас поняла, что задерживала дыхание. Я опустила маленький шарик, немного сплюснутый от столкновения с черепом, в его руку и улыбнулась дрожащей улыбкой. - Сувенир, - добавила я. Я приложила свернутый прямоугольник марли к ранке, обернула его голову полоской ткани и потом внезапно, без всякого предупреждения начала плакать.
   Я чувствовала, как слезы катились вниз по моему лицу, и плечи тряслись, но все равно мне казалось, что я смотрю на это со стороны с каким-то легким удивлением.
   - Сассенах? Ты в порядке?
   Джейми глядел не меня тревожными глазами из-под распустившейся повязки.
   - Да, - сказала я, заикаясь от сильного плача. - Я н-не знаю, поч-чему я п-плачу. Я н-не знаю!
   - Иди сюда.
   Он взял меня за руку и посадил к себе на колени. Он обхватил меня руками и крепко притянул к себе, прижавшись щекой к моей макушке.
   - Все будет в порядке, - шептал он. - Все хорошо теперь, mo chridhe179, все хорошо.
   Он мягко покачивал меня, одной рукой поглаживая мои волосы и шею, и бормотал что ласковое мне на ухо. Я вернулась в свое теплое дрожащее тело так же внезапно, как удалилась, чувствуя, как железное ядро внутри меня постепенно растворяется в слезах.
   Постепенно я прекратила плакать и лежала неподвижно, прижавшись к его груди, и только икала время от времени, чувствуя утешение и комфорт от его присутствия.
   Я смутно осознала, что вернулись Лоренс и Иэн, но не обратила на них внимания. В какой-то момент я услышала, как Иэн произнес скорее с любопытством, чем тревогой.
   - Дядя Джейми, у вас сзади вся шея в крови.
   - Может быть, ты сделаешь мне повязку, Иэн, - сказал Джейми. Его голос был мягким и спокойным. - Сейчас мне нужно держать твою тетушку.
   И немного погодя я уснула, все еще покоясь в кольце его рук.
  
   Я проснулась в темноте, свернувшись на одеяле рядом с Джейми. Он сидел, прислонившись спиной к дереву и положив одну руку мне на плечо. Почувствовав, что я проснулась, он мягко сжал его. Где-то рядом я услышала ритмичное похрапывание. "Это, должно быть, Лоренс", - вяло подумала я, потому что слышала голос молодого Иэна с другой стороны Джейми.
   - Нет, - говорил он медленно, - на корабле было не так плохо. Мы держались вместе, так что у меня была компания; нас прилично кормили и выводили погулять на палубу. Конечно, мы были напуганы, потому что не понимали, почему нас схватили - моряки ничего не говорили нам - но с нами неплохо обращались.
   "Ведьма" поднялась вверх по реке Яллас и доставила человеческий груз в Роуз-холл, где изумленных мальчиков тепло приветствовала миссис Абернати, а их тут же посадили в новую тюрьму.
   Подвал под сахарным сараем был обставлен довольно удобно с кроватями и ночными горшками, и если не считать шума сверху в процессе варки сахара, в нем было довольно уютно. Однако мальчики по-прежнему не знали, почему их держали здесь, хотя и было высказано множество самых фантастических предположений.
   - Время от времени большой черный парень спускался в подвал вместе с миссис Абернати. И тогда мы просили сказать, почему нас здесь держат, просили отпустить нас, ради милосердного Бога, но она только улыбалась, похлопывала нас и говорила, что мы скоро узнаем. Потом она выбирала парня; негр хватал его за руки, и они уводили его с собой.
   Голос Иэна казался несчастным и слегка удивленным.
   - Парни возвращались? - спросил Джейми. Его рука мягко погладила мое плечо; я потянулась, взяла ее и сжала.
   - Нет ... или обычно не возвращались. И это нас всех ужасно пугало.
   Очередь Иэна настала спустя восемь недель после их прибытия. К тому времени из уведенных парней не вернулись трое. И когда яркие зеленые глаза мистрис Абернати остановились на нем, он стал сопротивляться.
   - Я пинал и колотил черного парня, я даже укусил его руку, - рассказывал Иэн грустно, - и на вкус он был такой противный, весь обмазанный каким-то жиром. Но это не помогло, он так сильно ударил меня по голове, что в ушах зазвенело, потом поднял меня на руки, словно я был маленьким ребенком.
   Иэна отвели на кухню, где его раздели, выкупали, одели в чистую рубашку - больше ничего из одежды не дали - и отвели в главный дом.
   - Была ночь, - сказал он с тоской. - Все окна были освещены. И это было так похоже на Лаллиброх, когда спускаешься в темноте с холмов, и мама только что зажгла лампы. Это почти разбило мне сердце, увидеть это и вспомнить о доме.
   Но у него не было времени тосковать по дому. Геркулес - или Атлант - провел его по лестнице в спальню мистрис Абернати. Она ждала его, одетая в свободное платье со странными фигурами, вышитыми по подолу красными и серебряными нитями.
   Она сердечно его приветствовала и предложила выпить. Напиток пах странно, но не противно, а так как у него не было выбора, он выпил его.
   В комнате по обеим сторонам длинного низкого стола стояли удобные кресла, и большая пышная кровать с балдахином, как у королевы. Иэн сел в одно кресло, миссис Абернати в другое и начала задавать вопросы.
   - Какие вопросы? - спросил Джейми, поскольку Иэн колебался.
   - Ну, все о моем доме и семье, она спросила об именах всех моих братьев и сестер, и моих дядьях и тетках, - здесь я немного дернулась. Так вот почему Джейли не удивилась при нашем появлении! - Ну, и все такое. Потом она спросила, был ли я ... ложился ли я когда-нибудь с девушкой. Так просто, словно спросила, ел ли я овсянку на завтрак.
   Иэн казался в шоке от воспоминания.
   - Я не хотел отвечать ей, но не смог. Мне было жарко, словно у меня была лихорадка, и я не мог пошевелиться. Но я отвечал на все ее вопросы, а она сидела и смотрела на меня большими зелеными глазами.
   - И ты сказал ей правду?
   - Да, - медленно ответил Иэн, все еще переживая сцену. - Я сказал все, что знал ... об Эдинбурге, о печатной лавке, моряке, борделе, Мэри и ... обо всем.
   Сначала Джейли была раздосадована одним из его ответов. Ее лицо стало жестким, глаза сузились, и на мгновение Иэн сильно испугался. Он бы сбежал, если бы ноги его не отяжелели, и если бы не присутствие гиганта, который неподвижно стоял возле дверей.
   - Она встала и затопала ногами, потом сказала, что я все испортил, потому что не был девственником, и как мог такой маленький мальчик, как я, связаться с девицой и испортить себя?
   Потом она остановилась, налила себе стакан вина, выпила его до дна, и ее гнев, казалось, прошел.
   - Она рассмеялась, посмотрела на меня внимательно и сказала, что это может быть не такая уж большая потеря, в конце концов. Если меня нельзя использовать для того, что она имела в виду, то возможно использовать для другого.
   Голос Иэна казался глухим, словно его горло было сжато тугим воротником. Джейми произвел успокоительный звук, но, однако, с вопросительной интонацией, и Иэн глубоко вздохнул, собравшись продолжать.
   - Ну, она ... она взяла мою руку и заставила встать. Потом она сняла с меня рубашку, и - клянусь, дядя, это так! - она встала на колени передо мной и взяла мой член себе в рот!
   Рука Джейми на моем плече напряглась, но его голос выражал лишь легкий интерес.
   - Да, я верю тебе Иэн. Значит, она занималась с тобой любовью?
   - Любовью? - Иэн казался ошеломленным. - Нет ... то есть я не знаю. Она ... заставила мой член встать, потом положила меня на кровать и делала такие вещи, совсем на такие, как это было с маленькой Мэри.
   - Нет, полагаю, совсем не такие, - сказал его дядя сухо.
   - Боже, это было странно! - я ощущала дрожь в голосе Иэна. - Я взглянул вверх и увидел черного парня, который стоял возле кровати и держал свечку. Она сказала ему, поднять ее выше, чтобы она могла лучше видеть.
   Он замолчал, и я услышала звуки глотания, когда он пил из бутылки. Потом он потянул воздух длинным дрожащим вдохом.
   - Дядя, ты когда-нибудь ... ложился с женщиной, когда не хотел делать этого?
   Джейми напрягся и мгновение колебался, потом сказал спокойно.
   - Да, Иэн, я ложился.
   - О, - мальчик замолчал, и я услышала, как он поцарапал свою голову. - Ты знаешь, как это может быть, дядя? Как можно не хотеть это делать и ... тем не менее получать удовольствие?
   Джейми издал короткий сухой смешок.
   - Дело в том, Иэн, что твой член не имеет совесть, а ты имеешь, - он убрал руку с моего плеча и повернулся к племяннику. - Не беспокойся, Иэн, - сказал он. - Ты ничего не мог поделать, и, вероятно, это спасло тебе жизнь. Другие парни ... которые не вернулись в подвал, ты знаешь, они были девственниками?
   - Ну ... как я знаю, некоторые были. У нас было много времени, чтобы разговаривать, и мы все знали друг о друге. Некоторые хвастались, что гуляли с девушками, но я думаю - они так говорили об этом - что в действительности они не ложились с ними.
   Он замолчал, как если бы не желая спрашивать о том, что должен был спросить.
   - Дядя ... ты знаешь, что случилось с ними? Остальные парни, которые были со мной?
   - Нет, Иэн, - сказал Джейми ровным голосом. - Понятия не имею, - он прислонился к дереву, глубоко вздохнув. - Как ты думаешь, ты можешь поспать немного, маленький Иэн? Если можешь, поспи, завтра будет тяжелый поход к берегу.
   - О, я могу, дядя, - уверил его Иэн. - Но разве я не должен сторожить? Это тебе нужно отдохнуть после выстрела в голову, - он сделал паузу и потом добавил застенчиво. - Я не поблагодарил тебя, дядя Джейми.
   Джейми рассмеялся открыто на этот раз.
   - Не стоит, Иэн, - сказал он с улыбкой в голосе. - Положи голову и спи, малыш. Я разбужу тебя, если будет нужно.
   Иэн послушно улегся и через несколько мгновений ровно задышал. Джейми вздохнул и прислонился к стволу.
   - Ты не хочешь поспать, Джейми? - я села рядом с ним. - Я выспалась и могу посторожить нас.
   Его глаза были закрыты, свет костра плясал на его веках. Он улыбнулся, не открывая их, и нащупал мою руку.
   - Нет, но если ты не против, посиди со мной немножко. Голова меньше болит, когда глаза закрыты.
   Мы некоторое время сидели в уютной тишине, держась за руки. Из темных джунглей иногда доносились странные звуки или отдаленный крик животного, но ничто сейчас не казалось угрозой.
   - Мы вернемся на Ямайку? - наконец, спросила я. - За Фергюсом и Марсали?
   Джейми покачал головой, потом остановился с приглушенным стоном.
   - Нет, - сказал он, - я думаю, мы поплывем на Элеутеру. Она принадлежит голландцам и держит нейтралитет. Мы можем отправить Иннеса назад с лодкой Джона, и он передаст сообщение Фергюсу, чтобы он присоединился к нам. Я бы не хотел оказаться снова на Ямайке, учитывая все произошедшее.
   - Да, я понимаю.
   Я умолкла на мгновение, потом сказала.
   - Интересно, что там с мистером Уилоуби ... Ю Тиен Го, то есть. Я не думаю, что его найдут, если он останется в горах, но ...
   - О, с ним все будет хорошо, - прервал меня Джейми. - В конце концов, у него есть пеликан, чтобы ловить ему рыбу, - одна сторона его рта приподнялась в улыбке. - Кроме того, если он будет достаточно сообразительным, то сможет добраться до Мартиники. Там есть маленькая колония китайских торговцев. Я говорил ему об этом и обещал отвезти его туда, когда наше дело на Ямайке закончится.
   - Ты не сердишься на него?
   Я с любопытством посмотрела на него, но его лицо было спокойным, почти умиротворенным в свете костра.
   На сей раз он побоялся двинуть головой, только пожал одним плечом и скривился.
   - Ох, нет, - он вздохнул и устроился поудобнее. - Я думаю, он не понимал, что делал, или чем это может закончиться. Глупо ненавидеть человека за то, что он не мог дать вам того, чего у него нет.
   Он открыл глаза со слабой улыбкой, и я поняла, что он подумал о Джоне Грэе.
   Иэн дернулся во сне, громко фыркнул и перевернулся на спину, разбросав руки. Джейми поглядел на племянника, и его улыбка стала более широкой.
   - Слава Богу, - сказал он. - Он вернется к матери с первым судном, которое направится в Шотландию.
   - Не знаю, - сказала я с улыбкой. - Он может не захотеть вернуться в Лаллиброх после всех этих приключений.
   - Мне все равно, захочет он или нет, - сказал Джейми твердо. - Он отправится, даже если мне придется запихать его в корзину. Сассенах, что ты ищешь? - добавил он, почувствовав, что я нащупываю что-то в темноте.
   - А вот он, - сказала я, вытаскивая плоский кожаный футляр из кармана юбки. Я с щелчком открыла его, наклонившись, чтобы лучше видеть содержимое в свете угасающего костра. - О, славно, здесь осталось достаточно для одной хорошей дозы.
   Джейми немного выпрямился.
   - У меня нет жара, - сказал он, настороженно наблюдая за мной. - И если ты думаешь воткнуть эту иголку мне в голову, лучше передумай, сассенах!
   - Не тебе, - сказала я. - Иэну. Если ты не хочешь отослать его к Дженни с сифилисом или гонореей.
   Брови Джейми подскочили почти до линии роста волос, и он невольно вздрогнул.
   - Ой. Сифилис? Ты думаешь?
   - Я бы не удивилась. Ярко-выраженное слабоумие - один из признаков запущенной болезни ... хотя в ее случае трудно сказать. Однако лучше перестраховаться, чем потом жалеть, да?
   Джейми коротко фыркнул.
   - Ну что ж, это научит молодого Иэна знать цену развлечениям. Однако будет лучше, если я отвлеку Штерна, а ты отведешь парня в кусты. Лоренс - хороший человек для еврея, но слишком любопытный. Я не хотел бы, чтобы тебя сожгли на костре в Кингстоне.
   - Думаю, для губернатора это будет щекотливая ситуация, - сказала я сухо. - Несмотря на то, что лично сам он будет в восторге.
   - Я не думаю, что он будет востороге, сассенах, - сухость его голоса соответствовала моему тону. - Моя куртка рядом?
   - Да.
   Я нашла свернутую куртку на земле рядом с собой и вручила ему.
   - Тебе холодно?
   - Нет, - он откинулся назад, положив ее на колени. - Просто хочу чувствовать детей рядом с собой, пока сплю, - он улыбнулся мне, нежным жестом положив руки на изображения, лежащие в ней, и снова закрыл глаза. - Спокойной ночи, сассенах.
  
  63
  ИЗ ГЛУБИНЫ
  
   Утром, подкрепленные отдыхом и завтраком из лепешек и бананов, мы со всей возможной скоростью направились к берегу - даже Иэн, который прекратил нарочито прихрамывать после первой четверти мили. Когда мы спустились через узкий проход к берегу, перед нами предстал поразительный вид.
   - Иисус! Это они! - выкрикнул Иэн. - Пираты!
   Он рванулся назад, но Джейми перехватил его.
   - Это не пираты, - сказал он. - Это рабы. Смотри!
   Не владея искусством вождения больших кораблей, рабы, сбежавшие с приречных плантаций Ямайки, с большим трудом добрались до Гаити и смогли пришвартоваться, только выбросив корабль на берег. "Ведьма", накренившись, лежала на отмели, и ее киль глубоко зарылся в песок. Судно окружала возбужденная толпа рабов, некоторые носились с криками по пляжу взад и вперед, некоторые бежали в направлении джунглей, некоторые помогали выбраться с корабля остававшимся там людям.
   Взгляд в сторону моря показал причину их тревоги. На горизонте белел парус, все более увеличивающийся в размере.
   - Военный корабль, - сказал Лоренс, с интересом вглядываясь в том направлении.
   Джейми сказал что-то на гэльском себе под нос, и Иэн потрясенно посмотрел на него.
   - Идем отсюда, - сказал Джейми коротко. Он подтолкнул Иэна в направлении узкого прохода, потом схватил мою руку.
   - Подождите! - сказал Лоренс, приложив ладонь ко лбу козырьком. - Там идет еще одно судно. Маленькое.
   Пинас ямайского губернатора, опасно накренившись, заворачивал в залив, полностью распустив парус.
   Джейми стоял долю секунды, взвешивая возможности, потом снова схватил меня за руку.
   - Бежим, - негромко приказал он.
   К тому времени, когда мы достигли берега, пинас уже вспахивал отмель. Реберн и МакЛеод во всю налегали на весла. Я хрипела и задыхалась; колени мои подгибались. Джейми подхватил меня на руки и вбежал в прибой; за ним бежали Иэн с Лоренсом, отдуваясь, словно киты.
   Я видела Гордона на носу пинаса, который целился из ружья в сторону берега, и поняла, что нас преследуют. Мушкет выстрелил с облачком дыма, потом выстрелил Мелдрам, стоящий за ним. Так, стреляя по очереди, они прикрывали наше продвижение по воде, пока дружеские руки, протянутые с борта, не подняли нас в лодку.
   - Поворачиваем! - закричал Иннес, управляющий рулем, и гик развернулся, наполняя парус ветром. Джейми опустил меня на скамью и упал рядом, тяжело дыша.
   - Святой Боже, - прохрипел он. - Разве ... я не говорил ... вам ... уходить ... Дункан?
   - Не трать слов, Мак Дубх, - сказал Иннес с широкой улыбкой. - Береги дыхание.
   Он что-то крикнул МакЛеоду, который кивнул и потянул за лини. Пинас накренился, изменил курс и направился прочь из бухты - прямо к военному кораблю, который теперь оказался достаточно близко, чтобы я увидела толстогубую улыбку морской свиньи под бушпритом.
   МакЛеод что-то проревел по-гэльски, сопровождая крик жестом, не оставляющим сомнений в его значении. Под торжествующий йодль Иннеса мы проскочили мимо "Порпоса" прямо под его носом. Удивленные лица, торчащие над перилами, глядели на нас сверху.
   Я оглянулась назад, когда мы вышли из бухты; "Порпос", будучи огромным кораблем с тремя мачтами, все еще двигался в прежнем направлении. Пинас никогда бы не смог уйти от него в открытом море, но возле побережья небольшой шлюп имел преимущество перед этим левиафаном за счет легкости и маневренности.
   - Он преследовал рабское судно, - сказал Мелдрам, также глядя в его сторону. - Мы видели, как военный корабль гонится за ним за три мили от берега, и решили, пока они заняты, броситься наперерез и подобрать вас.
   - Хорошо сделано, - сказал Джейми с улыбкой. Его грудь все еще тяжело вздымалась, но он уже восстановил дыхание. - Надеюсь, теперь "Порпос" будет достаточно занят.
   Однако предупреждающий крик Реберна показал, что нас не оставили без внимания. Оглянувшись назад, я увидела медный блеск на палубе "Порпоса"; там были расчехлены две кормовые пушки, и началось их наведение на цель.
   Теперь мы находились под прицелом, и я почувствовала себя неуютно. Но мы продолжали двигаться, и двигались довольно быстро. Иннес резко повернул штурвал в одну сторону, потом в другую, заставляя пинас совершать зигзаги.
   Обе пушки выстрелили разом. В двадцати ярдах от нас раздался всплеск, слишком близко, чтобы чувствовать себя в безопасности, особенно, если учесть, что двадцатичетырехфунтовое ядро запросто могло пробить пинас насквозь и пустить нас на дно, как камень.
   Иннес выругался и склонился над штурвалом; отсутствие руки придавало ему странный кривобокий вид. Наш курс стал еще более причудливым, и следующие три попытки "Порпоса" также не увенчались успехом: ядра пролетели мимо. Потом раздался большой взрыв, и в очередной раз оглянувшись назад, я увидела, что борт лежавшей на берегу "Ведьмы" разлетелся в щепки,. "Порпос" обстрелял ее носовыми пушками.
   Дождь крупной картечи пролился на берег, поражая бегущих рабов. Тела - и части тел - взлетели в воздух, как черные спичечные фигурки, и упали на песок, окрашивая его красными пятнами. Оторванные конечности были разбросаны по пляжу, словно бревна во время сплава.
   - Святая Мария, Матерь Божия, - Иэн с побелевшими губами перекрестился, в ужасе уставившись на берег. Обстрел продолжался. Еще два выстрела попали в "Ведьму", пробив в ней огромные дыры. Несколько ядер упали безопасно в песок, и еще два среди бегущих рабов. Потом мы завернули за мыс и направились в открытое море, оставив берег и кровавую бойню позади.
   - Молись о нас, грешных, ныне и в час смерти нашей, - закончил молитву Иэн шепотом и снова перекрестился.
   Разговаривали мало. Джейми дал распоряжение Иннесу направляться на Элеутеру, и Инесс с МакЛеодом обсудили курс. Остальные были слишком потрясены тем, что видели - а также облегчением от нашего спасения - чтобы разговаривать.
   Погода была прекрасная с хорошим свежим бризом, и мы проделали большой путь. К закату остров Гаити пропал из вида, и слева появился остров Гранд-Терк.
   Я съела свою маленькую долю хлеба, выпила чашку воды и легла спать на дно лодки между Иэном и Джейми. Иннес, зевая, занял место на носу, а МакЛеод и Мелдрам взяли на себя управление штурвалом ночью.
   Утром меня разбудил крик. Я приподнялась на локте, моргая со сна и чувствуя одеревенение во всем теле от ночи, проведенной на голом влажном полу. Джейми стоял надо мной с развевающимися в утреннем бризе волосами.
   - Что? - спросила я Джейми. - Что случилось?
   - Я не могу поверить, - сказал он, глядя в направлении кормы. - Снова эта чертова лодка!
   Я встала на ноги и увидела, что далеко за кормой белели крошечные паруса.
   - Ты уверен? - спросила я, прищурившись. - Ты можешь узнать корабль на таком расстоянии?
   - Нет, я не могу, - ответил Джейми честно, - но Иннес и МакЛеод могут, и они говорят, что это проклятые англичане. Они вычислили наш курс и направились за нами, как только разделались с несчастными неграми на Гаити.
   Он отвернулся и пожал плечами.
   - Проклятие, ничего нельзя поделать, только надеяться, что они нас не догонят. Иннес говорит, что можно ускользнуть от них возле острова Кэт, если мы достигнем его до темноты.
   Пока тянулся день, мы держались вне зоны обстрела, но Иннес выглядел все более тревожным.
  
   Море между островами Кэт и Элеутера было мелкое и полно коралловых рифов. Военный корабль, конечно, не смог бы проследовать за нами в этот проход, но и мы потеряли бы там скорость, так что он мог легко потопить нас с помощью своих орудий. Попав в этот лабиринт мелководий и каналов, мы превратились бы в его легкую добычу.
   Наконец, после обсуждения было принято неохотное решение следовать на восток в море. Мы не могли рисковать и уменьшить скорость, а следуя принятому решению, мы имели небольшой шанс сбежать от корабля в темноте.
   Когда наступил рассвет, земля исчезла из вида. "Порпос", к сожалению, не исчез. Он ненамного приблизился к нам, но по мере того как вместе с солнцем поднимался ветер, военный корабль, поднявший дополнительные паруса, все увеличивал скорость. И мы ничего не могли поделать, только бежать ... и ждать.
   На протяжении долгих часов "Порпос" становился все ближе. Небо стало покрываться облаками, и ветер усилился, но он только помогал кораблю, имевшему большую парусность, чем мы.
   К десяти часам он был достаточно близко, чтоб произвести пробный выстрел. Ядро упало далеко за кормой, но все равно напугало нас. Иннес оглянулся через плечо, оценив расстояние, потом мрачно покачал головой и вернулся к управлению пинасом. Теперь лавирование стало бесполезным; мы должны были двигаться прямо и предпринимать обманные маневры только тогда, когда уже ничего другого не оставалось.
   К одиннадцати часам "Порпос" приблизился на расстояние в четверть мили, и рокот носовых орудий начал звучать каждые десять минут. Если бы я закрыла глаза, то смогла бы вообразить потного и измазанного порохом Эрика Йохансена, склонившегося над орудием с тлеющем факелом в руке. Я надеялась, что Аннекья осталась на Антигуа вместе со своими козами.
   В одиннадцать-тридцать пошел дождь, и море заволновалось. Внезапный порыв ветра ударил нас в борт, и лодка сильно наклонилась, едва не зачерпнув воды. Мы повалились на палубу и пока поднимались, Иннес и МакЛеод умело выправили пинас. Я оглянулась назад, что делала каждые несколько минут, и увидела, как на "Порпосе" моряки быстро взбирались по реям, сворачивая топсели.
   - Это удача! - закричал МакГрегор мне в ухо, кивая в том направлении. - Это их замедлит.
   В двенадцать-тридцать небо приобрело необычный пурпурно-зеленый цвет, а ветер превратился в жуткое завывание. "Порпос" убрал еще больше парусов, но, несмотря на это, у него был порван стаксель, и куски холста полоскались на ветру, словно крылья гигантского альбатроса. Корабль давно перестал стрелять в нас, так как при таком сильном волнении не было никакой возможности точно прицелиться.
   Я не могла оценить время, поскольку солнца не было видно. Шторм разразился, вероятно, час спустя. Разговаривать было невозможно. Иннес, используя жесты и гримасы, заставил мужчин спустить парус; оставить его или даже просто зарифить - означало вырвать мачту с корнем.
   Я цеплялась за перила одной рукой, за руку Иэна другой. Джейми обхватил нас, прикрывая своей спиной. Дождь, идущий почти горизонтально из-за сильного ветра, стегал нас словно кнутами, обжигая кожу. Он был таким сильным, что я едва смогла увидеть какую-то полоску на горизонте, которую я приняла за Элеутеру.
   Море сильно штормило, волны достигали высоты в сорок футов; пинас взлетал до головокружительных высот и резко падал вниз. Лицо Джейми было мертвенно-бледным; его мокрые волосы прилипли к черепу.
   Наступил вечер, когда произошло ужасное. Небо было почти черным, но по горизонту горел жуткий зеленый жар, на фоне которого вырисовывался силуэт "Порпоса". Еще один порыв дождя ударил нас в бок, и пинас заплясал на огромной волне.
   Когда мы поднялись после очередного падения, обильно наградившего нас синяками, Джейми схватил меня за руку, указывая назад. Фок-мачта "Порпоса" была сломана; ее вершина сильно наклонилась на один бок. Прежде чем я поняла, что случилось, кусок мачты более пятнадцати футов длиной отломился и упал в море, увлекая за собой паруса и такелаж.
   Корабль развернулся вокруг этого импровизированного якоря и наклонился бортом к волне. Стена воды поднялась над ним и пала вниз. "Порпос" накренился, поворачиваясь. Поднялась следующая волна и обрушилась на корму, погрузив ее под воду и сметая мачты, как прутики.
   Еще три водяных вала, и корабль начал тонуть; времени спастись для несчастной команды совсем не оставалось, но его было много у нас, чтобы с ужасом наблюдать за крушением. Наконец, на воде возникло огромное пузырящееся пятно, и корабль скрылся под водой.
   Рука Джейми застыла, словно железная, под моей ладонью. Все мужчины смотрели назад с бледными от потрясения лицами. Все, кроме Иннеса, который твердо держал штурвал, встречая каждую волну.
   Еще одна волна поднялась над ограждением нашего судна и, казалось, зависла прямо надо мной. Огромная стена воды была кристально чистой, и я могла видеть заключенные в ней обломки "Порпоса" и тела моряков с раскинутыми в гротескном балете конечностями. Тело Томаса Леонарда висело не более чем в десяти футах от меня, с удивленно раскрытым ртом и длинными мягкими волосами, прилипшими к позолоченному воротнику мундира.
   Потом волна обрушилась. Меня сбило с ног, и хаос тотчас же подхватил меня. Ослепнув и оглохнув, я кубарем покатилась по палубе с вывернутыми силой воды руками и ногами.
   Ничего не было видно, были только ощущения, интенсивные, хотя и неразличимые. Давление, шум и подавляющий холод. Я не чувствовала своих одежд или рывка веревки, повязанной вокруг моей талии. Внезапно слабое тепло окутало мои ноги, такое же отличное от окружающего холода, как облако в ясном небе. Моча, подумала я, но не поняла моя ли она, или это последнее прикосновение другого человеческого тела, поглощенного волной вместе со мной.
   Моя голова обо что-то стукнулась с отвратительным треском, и я закашляла кровью на палубу пинаса, который чудесным образом все еще оставался на плаву. Я медленно села, задыхаясь и хрипя. Веревка все еще была на месте и так туго затянулась на моей талии, что я была уверена, что нижние ребра сломаны. Я слабо дернула ее в попытке дышать, и внезапно рядом оказался Джейми, который обнял меня одной рукой, а другой нащупывал нож у себя на поясе.
   - Ты в порядке? - проорал он голосом, едва слышимом в реве ветра.
   - Нет! - попыталась прокричать я в ответ, но получился только хрип. И я покачала головой, теребя веревку на талии.
   Джейми принялся разрезать веревку, склонив голову с мокрыми красными волосами, яростно хлещущими его по лицу.
   Веревка треснула, и я сильно глотнула воздух, несмотря на острую боль в боку и содранную кожу на талии. Судно дико металось, палуба скакала вверх и вниз. Джейми упал, потянув меня за собой, и пополз на четвереньках к мачте, находящейся в шести футах от нас, волоча меня за собой.
   Моя одежда, промокшая до последней нитки, прилипла к телу. Однако теперь ветер был так силен, что оторвал юбки от моих ног, и они, почти высохшие, метались возле моего лица, как гусиные крылья.
   Рука Джейми обхватила меня вокруг груди, как железный обруч. Я цеплялась за него и пыталась помочь нашему продвижению, толкаясь ногами по скользкой палубе. Волны периодически перелетали через ограждение, обдавая нас солеными брызгами, но таких огромных монстров уже не было.
   Протянутые руки помогли нам преодолеть последние несколько футов до относительного убежища возле мачты. Иннес давно привязал штурвал, и когда я взглянула вперед, я увидела, как молния ударила в море, высветив черные спицы колеса и оставив изображение паутины на моей сетчатке.
   Разговор был невозможен и не нужен. Реберн, Иэн, Мелдрам и Лоренс прижались к мачте; все они были привязаны и, несмотря на страх быть смытым волной, не хотели спускаться вниз, где не могли знать, что творится наверху.
   Я сидела на палубе, разбросав ноги, со спиной, прижатой к мачте, и веревкой, повязанной вокруг моей груди. Небо с одной стороны было свинцово-серым, с другой - ярко-изумрудным, и молнии время от времени били в море, вырисовываясь в темноте яркими зигзагами. Ветер так сильно завывал, что даже раскаты грома достигали нас, как приглушенный шум от выстрелов отдаленного корабля.
   Потом молния одновременно с громом ударила рядом с кораблем, да так близко, что, когда гром стихнул, можно было услышать шипение кипящей воды. Острый сильный запах озона заполнил воздух. Иннес отвернулся от молнии, и его высокая худая фигура резко выделилась на фоне вспышки, так что на мгновение он стал походить на черный скелет.
   Из-за ослепительного блеска молнии и движения мужчины мне вдруг показалось, что он снова имеет две руки, словно недостающая конечность явилась из призрачного мира, чтобы присоединиться к нему на краю вечности.
   "О, череп присоединяем к ... шее, - зазвучал в моей памяти мягкий голос Джо Абернати, - Шею присоединяем к позвоночнику ..." Внезапно мне пришло в голову ужасающее видение разбросанных вокруг "Ведьмы" конечностей, которые ожили в свете молнии и, извиваясь, ползли по пляжу, чтобы соединиться.
   "Сухие кости, сухие кости,
   Слушайте слова господне!"180
  
   Еще один удар грома, и я закричала, но не от грохота, а от внезапного воспоминания. Череп в моих руках с пустыми глазницами, в которых когда-то были глаза, зеленые, как это ураганное небо.181
   Джейми что-то прокричал мне в ухо, но я не слышала. Я смогла только безмолвно покачать головой, дрожа от ужаса.
   Мои волосы высохли, также как и юбки, и их пряди дико развевались на ветру. Там, где они касались моего лица, раздавался сухой треск статического разряда. Движение среди моряков привлекло мое внимание, и я подняла голову. Перекладины и весь такелаж были покрыты синим свечением огней Святого Эльма.
   Шаровая молния упала на палубу и покатилась к нам, испуская люминесцентное свечение. Джейми ударил ее, она изящно подпрыгнула в воздух и перелетела через ограждение, оставив за собой горелый запах.
   Я взглянула на Джейми, все ли с ним в порядке, и увидела, что свободные концы его волос торчали во все стороны и были покрыты огнем, как у демона. Полоска яркого синего цвета очертила контуры его ладони, когда он убрал волосы назад. Потом он посмотрел вниз, увидел меня и схватил мою руку. Разряд электричества при соприкосновении пронзил нас обоих, но он не отпустил ее.
   Я не могла сказать, как долго длился шторм - часы или дни. Наши рты пересохли от ветра и стали липкими от жажды. Небо почернело, но нельзя были понять - от наступления ночи или от собравшихся туч.
   Потом пошел долгожданный дождь. Он пролился с мощным ревом тропического ливня, и его стук заглушал вой ветра. Более того, это был не дождь, а град, и градины стучали по моей голове, словно галька. Но мне было все равно, я собрала замерзшие капли в ладони и проглотила их, чувствуя благословенную прохладу в моем воспаленном горле.
   Мелдрам и МакЛеод ползали по палубе на четвереньках и собирали градины в ведра и горшки, во все, что могло удержать воду.
   Я периодически засыпала, уронив голову на плечо Джейми, и просыпалась, чтобы обнаружить, что ветер все еще завывает. Не имея сил бояться, я только ждала. Останемся ли мы живы или умрем, казалось, не имело никакого значения, только бы прекратился этот ужасный вой.
   Не было никаких признаков, по которым можно было определить время суток. Иногда темнота, казалось, уменьшалась, но из-за дневного света или луны, невозможно было сказать. Я спала, просыпалась и снова спала.
   Потом я проснулась и обнаружила, что ветер немного стих. Море все еще волновалось, и наша маленькая лодка скакала вверх и вниз, как раковина моллюска, вызывая спазмы в животе. Но шум уменьшился; я могла слышать, как МакГрегор крикнул Иэну, дать ему чашку воды. Лица мужчин были в ссадинах и царапинах, их губы, потрескавшиеся от ветра, кровоточили, но они улыбались.
   - Все прошло, - голос Джейми, звучащий возле моего уха, был тихим и хриплым от непогоды. - Шторм закончился.
   Да, это было так. В свинцово-сером небе появились просветления и вспышки бледного голубого света. Я подумала, что, скорее всего, было раннее утро, но не была уверена.
   Хотя ураган прекратился, ветер все еще был силен, и штормовая волна несла нас с удивительной скоростью. Мелдрам, принявший штурвал от Иннеса, наклонился над компасом и удивленно вскрикнул. Шаровая молния, которая упала на корабль во время шторма, никому не причинила вреда, но компас превратился в расплавленную серебряную массу, хотя его деревянный кожух остался нетронутым.
   - Поразительно! - сказал Лоренс, почтительно коснувшись его пальцем.
   - Да, и к тому же очень не вовремя, - сказал Иннес уныло. Он поглядел вверх на рванные мчащиеся по небу облака. - Вы разбираетесь в звездной навигации, мистер Штерн?
   После множества прищуренных взглядов на восходящее солнце и остатки утренних звезд Джейми, Иннес и Штерн решили, что мы движемся примерно не северо-восток.
   - Мы должны повернуть к западу, - сказал Лоренс, склонившись с Джейми и Инеесом к карте. - Мы не знаем, где мы находимся, но в любом случае земля должна быть к западу.
   Иннес кивнул, глубокомысленно всматриваясь в карту, на которой по поверхности Карибского моря, словно перец грубого помола, были разбросаны острова.
   - Да, это так, - согласился он. - Нас уносило в океан, Бог знает сколько времени. Корпус у нас цел, но это все что я могу сказать. Что касается мачты и парусов ... может быть, они продержаться некоторое время, - голос у него был полон сомнения. - Кто его знает, где мы можем оказаться в конце концов.
   Джейми усмехнулся ему, промакнув пальцем струйку крови из потрескавшейся губы.
   - Если это будет земля, Дункан, я не буду очень разборчив где.
   Иннес дернул бровью, слегка улыбнувшись.
   - Да? А я уже подумал, что ты решил стать моряком, Мак Дубх; ты выглядишь совсем живым на палубе. Тебя ведь даже ни разу не вырвало за последние два дня!
   - Потому что я ничего не ел, - ответил Джейми саркастически. - Мне все равно, на какой остров мы попадем: английский, французский, испанский или голландский, но я буду тебе очень обязан, если там будет еда, Дункан.
   Иннес вытер рот рукавом; напоминание о еде заставило наши рты наполниться слюной.
   - Я приложу все усилия, Мак Дубх, - пообещал он.
  
   - Земля! Там земля! - раздался, наконец, крик пять дней спустя. Голос был таким хриплым от ветра и жажды, что скорее походил на карканье, но был полон радости. Я помчалась посмотреть, поскользнувшись на ступеньках трапа. Все столпились возле носового ограждения, вглядываясь в горбатую темную форму на горизонте. Она была далеко, но бесспорно это была земля, твердая и ясно различимая.
   - Где мы находимся? - попыталась я спросить, но голос из пересохшего горла прозвучал едва различимым шепотом, и никто его не услышал. Но это не имело значения, если даже мы направлялись прямо на военно-морскую базу в Антигуа, меня это не волновало.
   Волны вздымались большими горбами, словно спины китов. Ветер дул порывами, и Иннес приказал рулевому повернуть нос корабля на румб ближе к ветру.
   Я увидела больших птиц, величественно скользящих над далекой береговой линией. Пеликаны высматривали рыбу на отмели, и солнце сияло на их крыльях.
   Я потянула Джейми за рукав и указала на них.
   - Смотри ... - начала я, но тут раздался громкий треск, и мир взорвался огнем. Я пришла в себя в воде. Ошеломленная и задыхающаяся, я барахталась в темно-зеленом мире. Что-то запуталась в моих ногах, таща меня вниз.
   Я дико пиналась, пытаясь освободить ногу от смертельной хватки. Что-то проплыло у меня над головой, и я схватилась за него. Дерево, благословенное дерево, за которое можно держаться в приливных волнах.
   Темная форма мелькнула под водой, словно тюлень, и рыжеволосая голова, задыхаясь, появилась из воды на расстоянии в шесть футов.
   - Держись! - сказал Джейми. Он достиг меня двумя гребками и нырнул под деревяшку, за которую я держалась. Я чувствовала, что мою ногу дернули, потом острую боль, и натяжение исчезло. Голова Джейми снова выскочила из воды по другую сторону деревяшки. Он схватил меня за запястья и повис на них, глотая воздух, пока бегущая волна несла нас вверх и вниз.
   Я нигде не видела корабля, неужели он затонул? Волна пронеслась над моей головой, и Джейми на время исчез. Я потрясла головой, моргая, и он появился снова. Он улыбнулся мне, дико оскалив зубы от напряжения, и сильнее сжал мои запястья.
   - Держись! - проскрежетал он снова. Дерево имело острые обломанные края, полные заноз, но я цеплялась за него изо всех сил. Мы дрейфовали, почти ослепленные брызгами, вращаясь, как обломки кораблекрушения, так что иногда я видела далекий берег, а иногда открытое море. А когда волна накрывала нас, я видела только зеленую воду.
   С моей ногой было что-то не так, ее охватила странное онемение, прерываемое вспышками острой боли. Видение деревянной ноги Мерфи и открытой пасти акулы, полной острых, как бритва, зубов, пронеслось у меня в голове. Неужели мою ногу откусила какая-то зубастая тварь? Я подумала о моей теплой крови, вытекающей из обрубка в необъятное холодное море, и запаниковала, пытаясь выдернуть руку из хватки Джейми, чтобы проверить на месте ли моя нога.
   Он прорычал что-то неразборчивое и стиснул мои запястья мертвой хваткой. После мгновения дикого метания, мой разум вернулся, и я подумала, что если бы мою ногу действительно откусили, к этому времени я уже потеряла бы сознание.
   И тут я вправду стала терять сознание. Мое поле зрения посерело по краям, и яркие плавающие пятна закрыли лицо Джейми. Действительно ли я потеряла много крови, или просто подействовали холод и потрясение? "Едва ли это имеет значение, - мрачно подумала я. - Результат будет одним и тем же".
   Чувство апатии и огромного умиротворения постепенно охватывало меня. Я не чувствовала своих ног, и только железные тиски пальцев Джейми напоминали о существовании моих собственных рук. Моя голова окунулась в воду, и я должна была напомнить себе, задержать дыхание.
   Волна спала, и вместе с деревяшкой мой нос немного поднялся из воды. Я вдохнула воздух, и мое зрение немного прояснилось. На расстоянии фута находилось искаженное лицо Джейми Фрейзера с прилипшими к голове волосами.
   - Держись! - ревел он. - Держись, черт тебя побери!
   Я расслабленно улыбнулась, едва слыша его. Ощущение абсолютного спокойствия подняло меня над всем этим шумом и хаосом. Больше не было боли. Ничто не имело значения. Еще одна волна нахлынула на меня, и на сей раз я забыла задержать дыхание.
   Удушье на короткое время привело меня в чувство, и я увидела вспышку страха в глазах Джейми. Потом мое зрение снова потемнело.
   - Черт тебя побери, сассенах! - произнес его далекий голос, полный гнева. - Черт тебя побери! Клянусь, если ты умрешь, я убью тебя!
  
   Я умерла. Все вокруг меня было белым, и раздавался тихий шелестящий звук, словно ангелы взмахивали крыльями. Я чувствовала себя умиротворенной и бестелесной, свободной от страха и гнева, полной тихого счастья. Потом я закашляла.
   Все-таки я не была бестелесной. Моя нога болела. Сильно болела. Я постепенно осознавала, что очень многое у меня болит, но определенно сильнее всего левая голень. У меня было такое ощущение, будто кость в ней была заменена раскаленной кочергой.
   Но, по крайней мере, она была на месте. Когда я с трудом смогла приоткрыть глаза, ореол боли, окружавший мою ногу, показался мне почти видимым, хотя, возможно, это было результатом путаницы в моей голове. У меня создалось смутное впечатление, что вокруг была кружащаяся белизна со вспышками яркого света. От нее болели глаза, и я закрыла их.
   - Слава Богу, ты пришла в себя! - сказал возле моего уха шотландский голос, полный облегчения.
   - Нет, - ответила я. Мой собственный голос звучал, как карканье, хриплое от попавшей внутрь морской воды. Я чувствовала морскую воду также в моих пазухах, из-за чего в моей голове было неприятное булькающее чувство. Я снова закашляла, и из моего носа побежало. Потом я чихнула.
   - Фу! - с отвращением сказала я, чувствуя обильную слизь на верхней губе. Моя рука казалась далекой и иллюзорной, но я предприняла попытку поднять ее, неуклюже ударив себя по лицу.
   - Не двигайся, сассенах, я помогу тебе.
   В прозвучавшем голосе определенно присутствовали нотки развлечения, что рассердило меня, и я открыла глаза. Я мельком увидела лицо Джейми с пристальным взглядом, направленным на меня, а потом все исчезло в складках огромного белого носового платка.
   Он полностью обтер мое лицо, чуть не вызвав удушье и игнорируя мои приглушенные протестующие звуки, потом поднес платок к носу.
   - Сморкайся, - сказал он.
   Я послушно высморкалась. И к моему удивлению это сильно помогло. Я могла теперь думать более или менее осмысленно.
   Джейми улыбнулся мне. Его волосы, жесткие от засохшей соли, торчали в разные стороны, а на виске пламенела большая царапина, ярко-красная на его бронзовой коже. Казалось, на нем не было рубашки, а плечи были завернуты в какое-то одеяло.
   - Очень плохо? - спросил он.
   - Ужасно, - прокаркала я в ответ. Я начала раздражаться от того, что жива и обязана снова реагировать на окружающие вещи. Услышав скрежещущий звук в моем голосе, Джейми потянулся к кувшину на столе возле моей кровати.
   Я ошеломленно моргнула, но это действительно была кровать, а не гамак и не коробка на корабле. Льняные простыни создали то впечатлению белизны, которое захватило меня. Этому способствовали побеленные стены и потолок, а также развевающиеся, словно паруса, белые шторы на открытых окнах.
   На потолке играли колеблющиеся блики; очевидно, за окнами была вода, и солнечный свет отражался от нее. В целом, здесь казалось более уютно, чем в сундуке Дэви Джонса182. Однако на миг я испытала сожаление о чувстве абсолютного умиротворения, которое посетило меня в самом сердце волны. Сожаление, которое стало еще более острым, когда легкое движение вызвало белую агонию боли в моей ноге.
   - Я думаю, у тебя сломана нога, сассенах, - сказал Джейми. - Тебе лучше не двигать ею.
   - Спасибо за совет, - произнесла я сквозь зубы. - Где, черт побери, мы находимся?
   Он коротко пожал плечами.
   - Я не знаю. Все, что я могу сказать, это довольно большой дом. Я не многое заметил, когда нас несли сюда. Один человек сказал, что он называется "Les Perles"183.
   Он поднес чашку к моим губам, и я благодарностью стала пить.
   - Что произошло?
   Пока я не двигалась, боль в ноге был терпимой. Машинально я прижала палец под своей челюстью и почувствовала успокоительно сильный пульс. У меня не было шока, и моя нога не сильно раздроблена, как бы жутко она не болела.
   Джейми провел рукой по лицу. Он выглядел очень усталым, и я заметила, что его рука дрожала от усталости. На щеке был большой синяк, и большая царапина сбоку на шее.
   - Думаю, обломилась стеньга. Одна из рей упала и вышвырнула тебя за борт. Ты ушла под воду, как камень, и я прыгнул за тобой. Я схватил тебя, и, слава Богу, там плавала эта рея. Ты запуталась ногой в веревках, но я смог освободить тебя.
   Он глубоко вздохнул и потер голову.
   - Я просто держался за тебя, пока не почувствовал под ногами песок. Я вынес тебя на берег, и немного погодя нас нашли какие-то мужчины и принесли нас сюда. Это все.
   Он пожал плечами.
   Я почувствовала холод, несмотря на теплый ветерок, влетающий в окна.
   - Что случилось с судном? Мужчинами? Иэном, Лоренсом?
   - Думаю, они в безопасности. Они не могли подплыть к нам со сломанной мачтой, а когда смогли поставить парус, нас уже унесло далеко от них, - он сильно закашлялся и провел тыльной стороной ладони по своим губам. - Но они в безопасности; люди, которые нас нашли, сказали, что видели небольшой кетч, который сел на мель в четверти мили к югу. За ними пошли и приведут их сюда.
   Он хлебнул воды, прополоскал рот и подошел к окну, чтобы выплюнуть ее.
   - У меня песок на зубах, - сказал он, гримасничая, когда вернулся. - И в ушах, и в носу, и я не удивлюсь, если даже между ягодицами.
   Я потянулась и взяла его руку. Его ладонь была мозолистой, с мягкими вздувшимися пузырями, клочками кожи и участками обнаженной плоти там, где пузыри лопнули и кровоточили.
   - Как долго мы были в воде? - спросила я, мягко проводя по линиям его вздувшейся ладони. Крошечная буква "К" в основании большого пальца почти исчезла среди пузырей, но я все еще могла чувствовать ее под своими пальцем. - То есть, как долго ты держался?
   - Достаточно долго, - ответил он просто.
   Он слабо улыбнулся и сжал мою руку более сильно, несмотря на свою израненную ладонь. Внезапно я поняла, что на мне ничего нет, льняные простыни были гладкими и прохладными на моей голой коже, и я могла видеть выпуклости моих сосков под тонкой тканью.
   - Что случилось с моей одеждой?
   - Юбки тянули тебя вниз, мне было трудно держать тебя, поэтому я сорвал их, - объяснил он. - А то, что осталось, не стоило сохранять.
   - Я не думаю так, - медленно произнесла я, - но Джейми ... как ты? Где твоя куртка?
   Он пожал плечами, потом опустил их и улыбнулся печально.
   - На дне моря, полагаю, вместе с моими башмаками, - сказал он. - И картинки Вилли и Брианны там же.
   - О, Джейми, мне так жаль, - я взяла его руку и сильно сжала. Он отвел глаза и мигнул несколько раз.
   - Ну-да, ладно, - мягко сказал он. - Я и так не забуду их, - он снова пожал плечами с кривой улыбкой на лице. - В крайнем случае, посмотрюсь в зеркало, да?
   Я хохотнула, наполовину рыдая, и он мучительно сглотнул, но улыбнулся в ответ.
   Потом он мельком взглянул на свои изодранные бриджи и, казалось, вспомнил о чем-то. Он откинулся назад и полез в карман.
   - Я ушел не с пустыми руками, - произнес он, морщась. - Хотя лучше бы я сохранил картинки, чем их.
   Он открыл израненную ладонь, и я увидела в ней что-то блестящее. Камни первого сорта, ограненные и подходящие для магии. Изумруд, рубин - мужской, я думаю - большой огненный опал, бирюза, голубая, как небо за окном, золотой камень, словно солнце, погруженное в янтарь, и странная кристальная чистота черного адаманта Джейли.
   - У тебя есть адамант, - сказала я, осторожно касаясь камня. Он был прохладный на ощупь, несмотря на то, что его носили близко к телу.
   - Да, - сказа он, но смотрел не на камень, а на меня с легкой улыбкой на губах. - Что дает адамант? Знание радости во всех вещах?
   - Так мне сказали.
   Я подняла руку и легонько погладила его щеку, чувствуя твердую кость и живую теплую плоть, а также неимоверную радость.
   - У нас есть Иэн, - сказала я нежно. - И мы друг у друга.
   - Да, это правда.
   Улыбка теперь коснулась его глаз. Он ссыпал камни на стол сверкающей кучкой и откинулся на спинку стула, бережно держа мою руку между своими ладонями.
   Я расслабилась; ощущение теплого умиротворения медленно охватывало меня, несмотря на боль в ноге. Мы были живы, в безопасности и вместе, и мало что еще имело значения, и уж, конечно, не одежда и даже не сломанная голень. Обо всем мы подумаем в свое время, но не сейчас. Пока было достаточно дышать и смотреть на Джейми.
   Мы некоторое время сидели в мирной тишине, наблюдая освещенные солнцем занавески и открытое небо. Возможно, минут десять спустя или, может быть, час, я услышала легкие шаги и тихий стук в двери.
   - Входите, - сказал Джейми. Он сел прямее, но не выпустил моей руки.
   Дверь открылась, и вошла женщина с приятным лицом, полным гостеприимства с капелькой любопытства.
   - Доброе утро, - произнесла она немного застенчиво. - Я должна попросить прощения, что не могла приветствовать вас раньше, но я была в городе, когда узнала о вашем ... прибытии, - она улыбнулась при этом слове. - Я только что вернулась.
   - Мы сердечно благодарим вас, мадам, за доброе обращение, - сказал Джейми. Он встал и вежливо поклонился, но не выпустил моей руки. - Ваш слуга, мэм. Вы слышали что-нибудь о наших товарищах?
   Она покраснела немного и сделала небольшой реверанс в ответ на его поклон. Она была молода, немного за двадцать лет, и казалась весьма неуверенной, не знающей, как вести себя в данных обстоятельствах. У нее были светло-каштановые волосы, собранные в узел, нежная розовая кожа и слабый акцент, характерный, как я решила, для юго-запада Англии.
   - О, да, - сказала она. - Мои слуги привели их с корабля, и их сейчас кормят на кухне.
   - Спасибо, - произнесла я от всего сердца. - Это ужасно любезно с вашей стороны.
   Она сильно зарозовела.
   - Не стоит, - пробормотала она и застенчиво поглядела на меня. - Я должна попросить вашего прощения за мои манеры, мэм, - сказала она. - Я не представилась вам. Я Пэтси Оливер ... то есть миссис Жозеф Оливер.
   Она перевела взгляд с меня на Джейми, явно ожидая наших имен.
   Джейми и я обменялись взглядами. Где мы сейчас находимся? Миссис Оливер, совершенно точно, была англичанкой. Имя ее мужа было французским. Залив снаружи не мог представить никакой подсказки. Это мог быть любой из Карибских островов - Барбадос, Багамы, Эксума, Андрос - или даже Виргинские острова. Или - пришла мне в голову страшная мысль - нас отнесло ураганом на юг, а не на север, и в таком случае это мог быть даже Антигуа - прямо в лапы британского флота! - или Мартиника, или Гренадины ... я посмотрела на Джейми и пожала плечами.
   Наша хозяйка все еще ждала, переводя взгляд от одного к другому. Джейми крепче сжал мою руку и глубоко вдохнул.
   - Я надеюсь, вы не посчитаете мой вопрос странным, мистрис Оливер ... но не могли бы вы сказать, где мы находимся?
   Брови миссис Оливер поднялись к линии волос, выступающих треугольником вниз, и она удивленно моргнула.
   - Ну ... - сказал она. - Это Les Perles.
   - Спасибо, - вставила я, видя, как Джейми переводит дыхание, чтобы попробовать еще раз. - Но мы имеем в виду ... какой это остров?
   Широкая улыбка понимания вспыхнула на ее круглом розовом лице.
   - О, понятно! - сказала она. - Конечно, вы были выброшены штормом. Вчера вечером муж говорил, что никогда не видел такого ужасного урагана в это время года. Какое счастье, что вам удалось спастись! Но вы плыли от островов на юг, да?
  
   Юг. Но это не могла быть Куба? Могли ли мы добраться до острова Святого Фомы или даже до Флориды? Мы обменялись быстрыми взглядами, и я сжала руку Джейми. Пульс сильно бился на его запястье.
   Миссис Оливер снисходительно улыбнулась.
   - Вы вообще не на острове. Вы на материке, в колонии Джорджия.
   - Джорджия, - сказал Джейми. - Америка?
   Он казался немного ошеломленным, и неудивительно, нас унесло штормом, по крайней мере, на шестьсот миль.
   - Америка, - сказала я тихо. - Новый мир.
   Пульс под моими пальцами ускорился, повторяя биение моего сердца. Новый мир. Убежище. Свобода.
   - Да, - сказала миссис Оливер, явно не имея понятия, что означала для нас эта новость, но любезно нам улыбаясь, - это Америка.
   Джейми расправил плечи и улыбнулся ей в ответ. Чистый ясный свет вспыхнул в его волосах, как огонь.
   - В таком случае, мэм, - сказал он, - мое имя - Джейми Фрейзер.
   Потом посмотрел на меня синими и блестящими, как небо за его спиной, глазами, и его сердце сильно забилось в моей ладони.
   - А это Клэр, - сказал он. - Моя жена.
  
   КОНЕЦ
  1 Шотландская песня XVIII в.
  2 Господи! Прими мое покаяние ... (фр.)
  3 Место казни преступников в Лондоне.
  4 Один из старейших колледжей Оксфордского университета. Колледж Баллиол был основан в 1263 году с благословения епископа Даремского Джоном де Баллиолем.
  5 Шенил - толстая ворсистая ткань.
  6 Около 6 градусов по Цельсию.
  7 Англичанин, англичанка (шотл. презр.)
  8 Девушки (фр.)
  9 Род шотландской каши, овсяная или другая мука, залитая горячей водой.
  10 Мой Бог! Вот это да! (фр.)
  11 Мое сердце (гэльск.)
  12 Чертов сын ( гэльск.)
  13 Даниэль Дефо "Робинзон Крузо", пер. M.А.Шишмаревой
  14 Прозвище герцога Уильяма Камберлендского
  15 Джон Коуп, генерал, под командованием которого английские войска потерпели поражение от якобитов вблизи деревни Престонпанс.
  16 Человек (гэльск.)
  17 Спокойно (гэльск.)
  18 "Юлия или Новая Элоиза", роман Ж.Ж. Руссо
  19 По-видимому, имеется в виду Святая Маргарита Шотландская
  20 Король Георг II
  21 Эта сцена после первой порки Джейми, когда ему было девятнадцать лет (т.н. флешбэк)
  22 Хэмайс - гэльская форма имени Джеймс.
  23 Полк Чарльза Поулета, 3-его герцога Болтон
  24 Цитата из Книги Исайи 14:12
  25 Дональд Камерон Лочел, сторонник принца Чарльза Стюарта.
  26 Моя девочка (гэльск.)
  27 Коронерский суд решает только один вопрос - можно ли считать смерть насильственной (криминальной).
  28 Около 193 см
  29 Около 137 см
  30 Идиома, зарыть весло в воду.
  31 Кельтский праздник огня (костров)
  32 Майский праздник (May Day) англичане отмечают в начале мая
  33 Walter Leland Cronkite, Jr., (4 ноября 1916 - 17 июля 2009) - американский тележурналист и телеведущий.
  34 Синяк, кровоподтек на коже или слизистой оболочке.
  35 L.J. - Lady Jane
  36 Высококачественная бумага с водяными знаками в виде горизонтальных или вертикальных линий, полос.
  37 МЕ?ЙФЛАУЭР (англ. mayflower - майский цветок), название морского судна, на котором группа английских переселенцев-пуритан, которых в англоязычной литературе называют "отцами-пилигримами", пересекла Атлантический океан и прибыла в 1620 году в Северную Америку. Высадившиеся возле мыса Код пуритане (102 человека) основали поселение Плимут - первую британскую колонию в Новой Англии. 
  38 Большое затылочное отверстие (лат.)
  39 Здесь и далее слова песенки "Dem Dry Bones", основанной на Книге Пророка Иезекииля гл 37 ст. 1-14, используется для заучивания костей скелета.
  40 Зигапофизы - сочленовные отростки позвонков, имеющиеся в числе двух пар: одной передней и одной задней и служащие для сочленения соседних позвонков.
  41 Аббревиатура от лат. quod erat demonstrandum - "что доказывалось", "что и требовалось доказать"
  42 Небольшой автомобиль Morris Minor, сделанный после Второй мировой войны и выпускавшийся до 1971 г.
  43 Из стихотворения Роберта Бернса "Горячая просьба и мольба автора"
  44 ? фартинга
  45 Термин, в общем случае обозначающий отношение к кругу явлений, связанных с "изменением" и "расширением" сознания и исследованиями устойчивости психики.
  46 Растительная смола, используемая в медицине.
  47 Главная улица Эдинбурга, простирающаяся от Эдинбургского замка до королевского дворца Холируд
  48 Брошь Лакенбут - это одно или два переплетенных сердца, над которыми расположена корона, шотландский символ любви и удачи.
  49 Национальная пресвитерианская церковь Шотландии, возникшая в эпоху Реформации.
  50 Здание тюрьмы "Старый Толбут", снесено в 1817 г.
  51 Идиома "Ничто не остановит меня".
  52 Портовая крыса - слэнг, преим. о босяках, ворах и т. п.
  53 Сражение между войсками Англии и Шотландии в период Итальянских войн у Флодденских холмов Нортумберленд (9 сентября 1513 г.)
  54 Моя женщина с каштановыми волосами (гэльск.)
  55 Происхождение буквы Н в выражение "Jesus H. Christ" неизвестно, хотя оно существует в Америке с 19 в. По одной версии это слово Harold - иск. от hallowed (святой).
  56 Дерьмо (фр.)
  57 Не так ли (фр.)
  58 Проститу?тка (фр.)
  59 Лошадиный навоз; овечий помёт (фр.)
  60 Early to bed and early to rise makes a man healthy, wealthy and wise (Кто рано ложится и рано встает, здоровье, богатство и ум наживет). Выражение, приписываемое Б. Франклину.
  61 Свинья (фр.)
  62 Ужас (фр.)
  63 Sandy, с англ. рыжеватый (о цвете волос)
  64 Здесь и ниже, слова свадебной клятвы "To have and to hold from this day forward, for better for worse, for richer for poorer, in sickness and in health, to love and to cherish, till death us do part" (быть с тобой всегда, в радости и в печали, в богатстве и в бедности, в болезни и в здравии, любить и беречь с этого дня до тех пор, пока смерть не разлучит нас).
  65 После совокупления всякий зверь грустит (лат.)
  66 Животное (лат.)
  67 Вид шотландского женского головного убора.
  68 Парень, мальчик (гэльск.)
  69 Малкольм Экс (англ. Malcolm X, настоящая фамилия - Литтл, англ. Little, 19 мая 1925 - 21 февраля 1965) - американский борец за права темнокожих.
  70 Шотл. форма англ. имени Charles
  71 Дегустатор вин (фр.)
  72 Нос, дегустатор (фр.)
  73 Королевская миля.
  74 Моя маленькая сосиска (фр.)
  75 AULD WIVES HUID, аконит
  76 Вальтер Скотт "Мармион".
  77 От англ. uncle (дядя).
  78 КЕЧ - (Ketch) небольшое парусное судно с двумя мачтами гротом и бизанью.
  79 Праздник, посвященный окончанию лета, сбору урожая. Иногда праздник путают с Хеллоуином (канун Дня Всех Святых).
  80 Роберт Фрост. Смерть работника. Перевод С. Степанова
  81 Легкая закуска из покрытого карамелью попкорна и арахиса.
  82 Sassenach, так шотландцы называли англичан.
  83 Реминисценция на слова Гамлета: "Я безумен только с северо-северо-запада. При южном ветре я могу отличить ястреба от цапли" (пер. В.Рапопорт)
  84 Мое сердце (гэльск.)
  85 Цитата из "Ромео и Джульетта" В. Шекспира "Что значит имя? Роза пахнет розой, Хоть розой назови ее, хоть нет." (пер. Б. Пастернака)
  86 Итальянское печенье "Савойарди" - воздушное пористое печенье продолговатой формы. Название "Савоярди" означает "савойское печенье".
  87 Келпи (кельпи, кэльпи) в кельтской мифологии - водяной дух.
  88 Заткнись (фр.)
  89 Эмилия Пост - ам. писательница (1872 - 1960), писала книги по вопросам этикета.
  90 Джон Арбетно?т (англ. John Arbuthnot), также известный как До?ктор Арбетно?т (29 апреля 1667 - 27 февраля 1735) - английский физик, сатирик и эрудит.
  91 Т.н. сизигийный прилив в дни новолуния и полнолуния.
  92 Моя черноволосая (гэльск.)
  93 ист. Торговые судна Ост-Индской компании
  94 Аурея (лат. aureus) - древнеримская золотая монета. Название происходит от лат. aurum - золото. Введена в обращение во время Второй Пунической войны.
  95 Джулия Аквилия Севера - вторая жена римского императора Гелиогабала (Элагабала) из династии Северов.
  96 Сестерций (лат. sestertius), древне-римская монета. С 269 до н. э. чеканилась из серебра, с конца 1 в. до н. э. - из сплава цветных металлов.
  97 КАЛЬПУРНИИ, Calpurnii, плебейский род, распадавшийся на несколько фамилий. Одна из представительниц этого рода Кальпурния Пизонис (лат. Calpurnia Pisonis) была третьей женой Юлия Цезаря.
  98 Династия Ротшильдов (известна также как Дом Ротшильдов или просто Ротшильды) европейский род еврейского происхождения, которые основали европейское банковское дело в конце 18-го века.
  99 Моя дорогая (фр.)
  100 Из стихотворения Генри Лонгфелло "Постройка корабля". Перевод Е. Полонской.
  101 Моя маленькая (фр.)
  102 Большое спасибо (фр.)
  103 Каменная стела с вырезанными инициалами новобрачных и датой бракосочетания, устанавливалась в честь свадьбы обычно над дверьми здания.
  104 Бордель (фр.)
  105 Сливки, взбитые с вином и сахаром, традиционный английский десерт.
  106 Гольфстрим.
  107 Из сборника "Ещё стихи" А.Э.Хаусмана
  108 Альфред Эдуард Хаусман (1859-1936), известный английский поэт.
  109 Из сборника "Ещё стихи" А.Э.Хаусмана.
  110 Книжка детских стихов доктора Сьюз (Теодор Сьюз Гейзель).
  111 Бездельник; негодяй (ирл.)
  112 Китайский точечный вибрационный массаж.
  113 Сев. антициклонический круговорот, образован течениями: Гольфстрим (зап. периферия), Северо-Атлантическое течение (сев. периферия), Канарское течение (вост. периферия), Северное Пассатное течение (юж. периферия)
  114 Дорогая (фр.)
  115 Мой друг (фр.)
  116 Porpoise - морская свинья (лат. Phocoena phocoena; семейство морских млекопитающих подотряда зубатых китов)
  117 "Куин Элизабет" трансатлантический суперлайнер, усовершенствованная версия "Куин Мэри", был построен перед Второй Мировой войной и вышел на трансатлантические коммерческие трассы только в 1946 г.
  118 Рукав, по которому проходит свежий воздух во внутренность корабля.
  119 Списан в связи со смертью (Discharged Dead).
  120 Сюда, сюда, козочка (швед.)
  121 Доброе утро. Да (швед)
  122 Джордж Ватлинг (17 в.) - известный пират, на острове Сан-Сальвадор находилось его прибежище.
  123 Квартердек - возвышение верхней палубы парусного судна в его кормовой части.
  124 Как ваши дела (с фр.)
  125 Привет! Сеньор Фогден! (исп.)
  126 Кто это? (исп.)
  127 Мой дом - ваш дом (исп.)
  128 Название усадьбы Фуэнта (fuente) с исп. источник, фонтан.
  129 Стрекоза (лат.)
  130 Да, верно (исп.)
  131 Белая шлюха (исп.)
  132 Мароны - представители особых сообществ беглых рабов-негров и их потомков смешанного происхождения (мулаты, самбо).
  133 Артибонит (исп. R?o Artibonite) - река на западе острова Гаити.
  134 Ублюдок, козел (исп.)
  135 Кожееды (лат. Dermestidae) - семейство насекомых из отряда жесткокрылых, включающее в себя около 600 видов.
  136 Порт-Рояль - город на о. Ямайка, в 17 в. являлся базой пиратов, был практически затоплен землетрясением 1692 г.
  137 Хвала всем святым (фр.)
  138 Абордажные сети - сеть на парусных кораблях для затруднения доступа на корабль противнику.
  139 Мадемуазель, месье (фр.)
  140 Вы моряк? (фр.)
  141 Нет. Я солдат. (фр.)
  142 Мое дитя (фр.)
  143 Это! Это змея! (фр.)
  144 Нет, не опасная (фр.)
  145 Мое сердце (гэльск.), дорогая (фр.)
  146 Песнь Песней Соломона (стих 2:5)
  147 Кошени?ль - насекомое из отряда полужесткокрылых, из самок которых добывают вещество, используемое для получения красного красителя - кармина.
  148 Повернуть паруса т. о., чтобы достигнуть большего бокового давления ветра на них.
  149 Хватит, ублюдок! (исп.)
  150 Паранг нож для расчистки леса у народов, занимающихся подсечно-огневым земледелием в Индонезии.
  151 Гибридный язык, возникший в условиях межъязыковых контактов; использует лексику одного языка и грамматику другого.
  152 Вы говорите по-испански? (исп.)
  153 Вы говорите по-немецки? (нем.)
  154 Креольский язык Суринама (смешанный язык на основе французского)
  155 Порода небольших собак.
  156 Народность в Конго.
  157 БИССА (Eretmochelys imbricata) сходна с зеленой черепахой, однако заметно мельче ее.
  158 Оболо?чники (лат. Tunicata, Urochordata) - подтип хордовых животных.
  159 Богородица, Дева, радуйся, благодатная (лат.)
  160 Отче наш, сущий на небесах (лат)
  161 Из стих. А.Э.Хаусмана, перевод В. Вотрина
  162 Из Первого послания Павла Тимофею.
  163 Дорогая (фр.)
  164 Мой друг (фр.)
  165 Бхасма - это священный пепел, получаемый при сжигании Панчагавы (Пять даров коровы) - молоко, масло, йогурт, моча и навоз) в ритуальном огне хомы.
  166 Перевод В. Кружкова
  167 Способ действия (лат.)
  168 Жрец в сектах Вуду.
  169 Дологоносики.
  170 Слова из песенки Питера Пэна из одноименного мультфильма 1953 г.
  171 Слэнг, который использовали афро-американцы для обозначения белого человека.
  172 То же, что и унган (колдун, знахарь).
  173 Пинас (реже пинасс, пинасса, англ. pinnace) - в XVI веке парусно-гребное судно. Использовалось как посыльное, разведывательное судно. Могло быть разборным. В XVII-XVIII веках трёхмачтовое судно.
  174 Евангелие от Иоанна 20:29.
  175 Друг (гэльск.)
  176 Мое сердце (гэльск.)
  177 Лиса, лис (гэльск.)
  178 Мальчик (гэльск.)
  179 Мое сердце (гэльск.)
  180 Пророчество Иезекииля
  181 Ссылка на 20 главу, где Клэр держит череп женщины, убитой 200 лет назад в одной из пещер Вест-Индии.
  182 Дэви Джонсом моряки называют морского дьявола, а его сундук-это дно морское. "Попасть в сундук Дэви Джонса" - утонуть.
  183 Жемчуг (фр.)
  ??
  
  ??
  
  ??
  
  ??
  
  2
  
  
Оценка: 8.20*7  Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"