После наших приключений с капитанами Робертсом, Хикманом и Стеббингсом я считала себя кем-то вроде знатока морских катастроф, и трансатлантическое путешествие в Америку показалось мне довольно скучным. Мы оказались поблизости от английского военного корабля, но, к счастью, смогли уйти от него, испытали два сильных ветра и попали в один большой шторм, но, к счастью, не затонули. И хотя еда была отвратительной, я была слишком погружена в себя, чтобы страдать от этого и лишь выбивала долгоносиков из сухарей, прежде чем начать есть.
Половина моих мыслей была занята будущим: опасным положением Марсали и Фергюса, состоянием здоровья Генри-Кристиана и планированием решения этой проблемы. Другая половина – ну, если честно, семь восьмых – все еще находилась в Лаллиброхе с Джейми.
Я чувствовала себя больной и разбитой. От меня была оторвана какая-то жизненно важная часть, как всегда при долгой разлуке с Джейми, но также я ощущала себя словно насильно вышвырнутой из дома, как ракушка, которую грубо оторвали от скалы и бросили в кипящий прибой.
Я думала, что большей частью это было связано с неминуемой смертью Иэна. Он был настолько важной частью Лаллиброха, его присутствие там было настолько постоянным и утешающим для Джейми все эти годы, что ощущение его потери было в каком-то смысле потерей самого Лаллиброха. Как ни странно, слова Дженни, какими бы обидными они ни были, меня не особо волновали. Я слишком хорошо знала безумное горе и отчаяние, которые превращались в ярость, потому что это был единственный способ выжить. И, по правде говоря, я также понимала ее чувства, потому что разделяла их. Иррационально это было или нет, но я чувствовала, что должна была помочь Иэну. Какая польза от всех моих знаний, от всех моих навыков, если я не могу помочь, когда эта помощь была жизненно необходима?
Меня также преследовало чувство вины от того, что меня не будет, когда Иэн умрет, что я была вынуждена оставить его, зная, что вижу его в последний раз, что не смогла предложить ему свое утешение, не могу быть с Джейми и его семьей, когда произойдет страшное, даже просто не стану свидетелем его ухода.
Молодой Иэн чувствовал то же самое и даже в большей степени. Я часто находила его сидящим на корме и уставившимся в кильватер корабля тревожными глазами.
- Как вы думаете, он еще не умер? – внезапно спросил он меня, когда я села рядом с ним. – Папа?
- Не знаю, - честно ответила я. – Я думаю, что умер, если судить по его состоянию, но люди иногда проявляют удивительные качества. Когда у него день рождения, ты знаешь?
Он с изумлением уставился на меня.
- Где-то в мае, рядом с днем рождения дяди Джейми. Почему?
Я пожала плечами и плотнее закуталась в шаль, спасаясь от ветра.
- Очень часто, умирающие люди, когда день их рождения недалеко, ждут, когда он пройдет, чтобы умереть. По какой-то причине, это бывает, в основном, с известными людьми.
Он рассмеялся, хотя и с горечью.
- Папа никогда таким не был, - он вздохнул. – Сейчас я хотел бы быть с ним. Я знаю, он хотел, чтобы я уехал … и я сам хотел – добавил он честно. – Но я чувствую себя плохо от того, что я уехал.
Я тоже вздохнула.
- Я чувствую так же.
- Но вы должны были уехать, - запротестовал он. – Вы не можете позволить бедному Генри-Кристиану задохнуться. Папа это понимал.
Я улыбнулась этой горячей попытке успокоить меня.
- Он понимал так же, почему ты должен уехать.
- Да, я знаю, - он немного помолчал, наблюдая за бороздой следа. День был ясный, и корабль шел хорошо, хотя усеянное барашками море было неспокойным. - Я бы хотел … - внезапно сказал он, затем остановился и сглотнул. - Мне бы хотелось, чтобы папа увидел Рэйчел, - сказал он тихим голосом. - Я бы хотел, чтобы она могла встретиться с ним.
Я издала сочувственный звук. Слишком ярко я помнила те годы, в течение которых я наблюдала, как растет Брианна, и мне было больно из-за того, что она никогда не узнает своего отца. А потом произошло чудо, но у Иэна этого не случится.
- Я знаю, что ты рассказал своему отцу о Рэйчел. Он сказал мне об этом и был рад узнать о ней. - Это заставило его слегка улыбнуться. – Ты рассказал Рэйчел о своем отце? О вашей семье?
- Нет, - он казался удивленным. - Нет, я никогда не говорил.
- Ну, тебе придется … В чем проблема?
Его брови нахмурились, а уголки рта опустились.
- Я … ничего, правда. Просто я подумал … я никогда ей ничего не говорил. Я имею в виду, мы … на самом деле не разговаривали. Я имею в виду, что я время от времени говорил ей что-то, а она мне, но ничего особенного. А потом мы … я поцеловал ее, и … ну, вот и все. - Он сделал беспомощный жест. - Но я никогда не спрашивал ее. Я был просто уверен.
- А теперь нет?
Он покачал головой, разметав коричневые волосы по ветру.
- О, нет, тетушка. Я уверен в том, что происходит между нами, как … - он оглянулся вокруг в поисках того, что может символизировать его решительность, но сдался. – Ну, я уверен в своих чувствах, как в том, что солнце завтра взойдет.
- Я уверена, она это знает.
- Да, знает, - произнес он мягким голосом. – Я уверен, она знает.
Мы немного посидели в молчании. Затем я поднялась и сказала:
- Тогда … вероятно, ты должен помолиться об отце и пойти и посидеть на носу корабля.
*.*.*
Я была в Филадельфии один или два раза в двадцатом веке на медицинских конференциях. Тогда город мне не понравился: он показался мне грязным и неприветливым. Сейчас все было по-другому, но не намного привлекательнее. Немощеные дороги превратились в моря грязи, а улицы, которые в будущем будут застроены рядами небольших домов с дворами, полными сломанных пластиковых игрушек и деталями мотоциклов, теперь были окружены ветхими лачугами с замусоренными дворами с выброшенными устричными раковинами и привязанными козами. Конечно, суровых полицейских в черных мундирах видно не было, но мелкие преступники были все те же, и их было видно, несмотря на очевидное присутствие британской армии. Красные мундиры роились возле кабаков или маршировали колоннами с ружьями на плечах.
Была весна. Я бы назвала это так. Деревья были повсюду, благодаря утверждению Уильяма Пенна[1] о том, что каждый пятый акр следует оставлять под деревьями – даже жадным политикам двадцатого века не удалось полностью вырубить это место, хотя, вероятно, только потому, что они не могли понять, как получить от этого прибыль и не быть пойманными – и многие деревья цвели. Конфетти из белых лепестков плыло над спинами лошадей, когда наша повозка свернула в город.
На главной дороге, ведущей в город, был выставлен армейский патруль; они остановили нас, потребовав пропуска у кучера и двух пассажиров-мужчин. Я надела приличный чепец, ни кому не смотрела в глаза и пробормотала, что еду из деревни, чтобы ухаживать за дочерью, которая вот-вот должна родить. Солдаты мельком взглянули на большую корзину с едой, которая лежала у меня на коленях, но даже не взглянули мне в лицо, прежде чем махнуть повозке двигаться дальше. Респектабельность имеет свое преимущество. Я лениво задалась вопросом, сколько руководителей шпионской сети додумались использовать пожилых женщин? Вы не слышали о старых женщинах в роли шпионок, но опять же это может просто указывать на то, насколько они в этом хороши.
Печатная лавка Фергюса находилась не в самом фешенебельном районе, но недалеко, и мне было приятно увидеть, что это солидное здание из красного кирпича, стоящее в ряду таких же солидных, приятных на вид домов. Мы не стали писать заранее о моем приезде: я приехала бы одновременно с таким письмом. С учащенным биением сердца я открыла дверь.
Марсали стояла за прилавком и сортировал стопки бумаг. Она подняла глаза, когда прозвенел звонок над дверью, моргнула и уставилась на меня.
- Как ты, дорогая? - спросила я и, поставив корзину, подняла крышку прилавка, чтобы обнять ее.
В ее глазах загорелось страстное облегчение, и она едва не упала мне на руки, разразившись нехарактерными для нее рыданиями. Я похлопала ее по спине, издавая успокаивающие звуки и чувствуя некоторую тревогу. Ее одежда висела мешком, от нее пахло затхлостью: волосы слишком долго не мыли.
- Все будет хорошо, - твердо повторила я в десятый раз, и она перестала рыдать и отступила немного назад, шаря в кармане в поисках грязного носового платка. К своему шоку, я увидел, что она снова беременна.
- Где Фергюс? – спросила я.
- Я не знаю.
- Он бросил тебя?! – выпалила я с ужасом. – Этот жалкий …
- Нет, нет, - торопливо сказала она, почти смеясь сквозь слезы. – Он не бросил меня, нет. Он просто прячется. Он меняет место каждые несколько дней, и я просто не знаю, где он прячется сейчас. Дети его найдут.
- Почему он прячется? Можно не спрашивать, да? – я кинула взгляд на приземистый черный пресс за стойкой. – Что-нибудь особенное?
- Маленький памфлет для мистера Пэйна[2]. У него целая серия, называется «Американский кризис».
- Мистер Пейн, автор «Здравого смысла»?
- Да, это он, - сказала она. - Он хороший человек, но Фергюс говорит, что с ним не следует пить, Знаете, одни мужчины милые и любящие, когда пьяны, но некоторые становятся драчливыми, и вперед за шляпами Бонни Данди[3], а они даже не шотландцы?
- О, такого рода. Да, я понимаю. Сколько месяцев? - спросила я, меняя тему. – Почему бы тебе не присесть? Не следует долго стоять на ногах.
- Сколько месяцев …? - она выглядела удивленной и невольно приложила руку к своему слегка раздутому животу, на который я смотрела. Потом она засмеялась. – Ах, это. - Она порылась под фартуком и вытащила раздутый кожаный мешок, который был повязан на талии.
- Для побега, - пояснила она. - На случай, если дом подожгут, и мне с детьми придется бежать.
Когда я взяла у нее мешок, он оказался на удивление тяжелым, и я услышала приглушенное бряканье под слоем бумаг и детских игрушек.
- Каслон Италик 24[4]? – спросила я, и она улыбнулась, сбросив, по меньшей мере, лет десять.
- Все, кроме «X». После побега Фергюса мне пришлось смять эту букву в комок молотком и продать ювелиру, чтобы получить деньги на еду. Там все же есть «Х», - сказала она, забирая сумку, - но это настоящая из свинца.
- А вы уже использовали Годи Болд 10[5]? - Джейми и Фергюс отлили два полных набора шрифтов из золота. Они были натерты сажей и покрыты чернилами, так что стали неотличимы от множества наборов настоящих свинцовых шрифтов в ящике, скромно стоявшем у стены за прессом.
Она покачала головой и потянулась, чтобы забрать мешок.
- Фергюс взял его с собой. Он намеревался закопать его в безопасном месте, на всякий случай. Вы выглядите очень уставшей, матушка Клэр, - продолжила она, наклонившись вперед, чтобы посмотреть на меня. - Отправить Джоани в таверну за кувшином сидра?
- Это было бы замечательно, - сказала я, все еще приходя в себя от откровений последних нескольких минут. - А Генри-Кристиан … как он? Он здесь?
- Думаю, во дворе со своим другом, - ответила она. - Я его позову. Он немного устал, бедняга, от того, что плохо спит, и у него такое горло, что звучит как больная лягушка-бык. Впрочем, это его не сильно расстраивает, вот что я вам скажу. - Она улыбнулась, несмотря на усталость, и прошла через дверь в жилые помещения, позвав: «Генри-Кристиан!».
«На случай, если дом подожгут.» Кто? Я почувствовала холодок. Британская армия? Лоялисты? И как она справляется с работой и с домом, когда муж находится в бегах, а больного ребенка нельзя оставить одного во время сна? «Ужас ситуации» написала она в письме Лаогере. И это было несколько месяцев назад, когда Фергюс был еще дома.
Что ж, теперь она не одна. Впервые с тех пор, как я оставила Джейми в Шотландии, я почувствовала нечто большее, чем просто мрачную необходимость. Я напишу ему сегодня вечером, решила я. Он мог (я надеялась на это) покинуть Лаллиброх до того, как мое письмо дойдет до него, но и в противном случае Дженни и остальным членам семьи будет интересно узнать, что здесь происходит. И если случайно Иэн был еще жив … Но мне не хотелось об этом думать; осознание того, что его смерть означает освобождение Джейми и возможность вернуться ко мне, заставило меня почувствовать себя кладбищенским вором, как будто я желала, чтобы его смерть наступила раньше. Хотя, честно говоря, я думала, что сам Иэн, возможно, желает, чтобы это произошло как можно скорее.
Эти ужасные мысли были прерваны вернувшейся Марсали, за которой вприпрыжку бежал Генри-Кристиан.
- Grandmère![6], - закричал он, увидев меня, и прыгнул ко мне на руки, едва не уронив меня. Он был очень плотным мальчиком.
Он с любовью уткнулся в меня носом, и я почувствовал необыкновенный прилив теплой радости. Я горячо целовала и обнимала его, чувствуя, как дыра, оставленная в моем сердце после ухода Мэнди и Джема, немного заполняется. Изолированная от семьи Марсали в Шотландии, я почти забыла, что у меня еще осталось четверо прекрасных внуков, и была рада, что мне об этом напомнили.
- Хотите увидеть фокус, бабушка? - прохрипел Генри-Кристиан нетерпеливо. Марсали была права; его голос действительно звучал, как у лягушку с запором. Я, однако, кивнула, и, спрыгнув с моих колен, он вытащил из кармана три кожаных мешочка, набитых отрубями, и с поразительной ловкостью принялся ими жонглировать.
- Его научил наш папа, - сказала Марсали с гордостью.
- Когда я стану большим, как Герман, папа научит меня очищать карманы!
Марсали охнула и прижала ладонь к его рту.
- Генри-Кристиан, мы не говорим об этом, - сказала она строго. – Никому. Ты слышишь?
Он удивленно на нее взглянул, но послушно кивнул головой.
Холодок, который я ощущала ранее, вернулся. Герман стал профессиональным карманником? Я взглянула на Марсали, но она слегка покачала головой. Мы поговорим об этом позже.
- Открой рот и высунь язык, дорогой, - попросила я Генри-Кристиана. – Позволь бабе посмотреть твое горлышко, Оно звучит как очень больное.
- Оу-оу-оу, - сказал он, широко ухмыляясь, но услужливо открыл рот. Из него доносился слабый гнилостный запах, и даже без фонарика я могла видеть, что распухшие миндалины почти совсем перекрыли ему горло.
- Боже милосердный, - сказала я, поворачивая его голову туда-сюда, чтобы лучше видеть. - Я удивляюсь, что он может есть, не говоря уже о сне.
- Иногда не может, - сказала Марсали, и я услышал напряжение в ее голосе. - Часто он не может проглотить ничего, кроме небольшого количества молока, и даже оно как нож в горло, бедняжка. - Она присела рядом со мной, убирая тонкие темные волосы с покрасневшего лица Генри-Кристиана. - Как думаете, матушка Клэр, вы можете помочь?
- О, да, - ответила я с гораздо большей уверенностью, чем чувствовала на самом деле. - Абсолютно.
Я почувствовала, как напряжение ушло из нее, как вода, и слезы тихо потекли по ее лицу. Она притянула голову Генри-Кристиана к своей груди, чтобы он не мог видеть ее слез, и я обняла их обоих, прижавшись щекой к ее голове в чепце и вдыхая затхлый мускусный запах ее страха и усталости.
- Теперь все в порядке, - тихо сказал я, поглаживая ее тонкую спину. - Я здесь. Ты можешь поспать.
Марсали проспала остаток дня и всю ночь. Я устала с дороги, но сумела подремать в большом кресле у кухонного очага. Генри-Кристиан сидел у меня на коленях и тяжело храпел. За ночь он дважды переставал дышать, и хотя я без труда заставляла его снова дышать, я понимала, что нужно срочно что-то делать. Поэтому утром я немного вздремнула и, умывшись и немного поев, отправилась на поиски того, что было мне нужно.
У меня с собой были самые элементарные медицинские инструменты, но дело в том, что тонзилэктомия и аденоидэктомия на самом деле не требовали никаких сложных приспособлений.
Мне хотелось, чтобы Иэн мог поехать со мной в город. Его помощь могла бы мне пригодиться, и Марсали тоже. Но это было опасно для мужчины его возраста; он не мог войти в город открыто, чтобы его не остановили и не допросили британские патрули и, вероятно, арестовали как подозрительную личность, каким он, несомненно, и являлся. Кроме того … он горел желанием найти Рэйчел Хантер.
Задача найти двух людей (и собаку), которые могли находиться практически где угодно между Канадой и Чарльстоном, не имея никаких средств связи, кроме ног и устного слова, устрашила бы любого менее упрямого человека, но не мужчину с кровью Фрейзеров. И каким бы спокойным он ни был, Иэн был способен так же, как и Джейми, следовать выбранному курсу, несмотря ни на что, будь то ад, наводнение или доводы разума.
У него была одна важная зацепка. Денни Хантер, скорее всего, все еще был армейским хирургом, а значит, находился в континентальной армии. Итак, идея Иэна заключалась в том, чтобы выяснить, где сейчас может находиться ближайшая часть этой армии, и начать свои поиски оттуда. С этой целью он собирался послоняться в тавернах и кабачках на окраине Филадельфии и узнать, где в настоящее время находится какая-нибудь часть американской армии.
Максимум в чем мне удалось его убедить, это послать сообщение в типографию Фергюса и сообщить нам, куда он направляется, как только обнаружит что-нибудь, что укажет ему возможный пункт назначения.
Тем временем все, что я могла сделать, это произнести короткую молитву его ангелу-хранителю – самому занятому существу – затем поговорить со своим собственным ангелом, которого представляла себе в виде фигуры бабушки с тревожным выражением лица, и приступила к своим делам.
Сейчас я шла по грязным улицам, обдумывая операцию. За последние десять лет я делала тонзилэктомию только один раз, ну, или два раза, если считать близнецов Бердсли по-отдельности. Обычно это была простая и быстрая процедура, но, опять же, ее обычно не проводили в темной печатной лавке на гноме с суженными дыхательными путями, инфекцией носовых пазух и перитонзилярным абсцессом.
Хотя ... если бы я могла найти более освещенное место. Где? Скорее всего, дом богатого человека, где не экономят на свечах. Я много бывала в таких домах, особенно во время нашего пребывания в Париже, но не знала в Филадельфии ни одного более-менее обеспеченного человека. Марсали тоже. Я спрашивала.
Ладно, по одной вещи за раз. Прежде чем беспокоиться об операционной, мне нужно найти кузнеца, способного изготовить необходимый мне инструмент с проволочной петлей. Я могла бы в крайнем случае разрезать миндалины скальпелем, но удалить аденоиды, расположенные за мягким небом, было бы крайне сложно. И меньше всего мне бы хотелось в темноте резать и ковырять острым инструментом сильно воспаленное горло Генри-Кристиана. Достаточно острая проволочная петля вряд ли повредит горло, лишь разрежет край, окружающий удаляемую ткань, и то только тогда, когда я буду делать сильное зачерпывающее движение, чтобы аккуратно отсечь миндалину или аденоид.
Я с беспокойством задумалась, есть ли у него стрептококковая инфекция. Его горло было ярко-красным, но это могло быть вызвано другими заболеваниями.
Нет, нам придется рискнуть даже со стрептококком, подумала я. Почти сразу же, как я приехала, я поставила несколько банок для настойки пенициллина. Невозможно определить, какой пенициллин я могу получить через несколько дней. Но это было лучше, чем ничего, как и я сама.
У меня была одна бесспорно полезная вещь или была бы, если бы сегодняшние поиски прошли успешно. Почти пять лет назад лорд Джон Грей прислал мне стеклянную бутылку купороса и аппарат для перегонки эфира. Я подумала, что он приобрел эти вещи в аптеке в Филадельфии. Но в Филадельфии не могло быть много аптек, и я собиралась посетить их все, пока не найду то, что ищу.
Марсали сказала, что в городе есть две большие аптеки, и только в одной из них могло быть то, что мне нужно для производства эфира. Как звали джентльмена, у которого лорд Джон Грей приобрел аппарат для перегонки? И вообще он из Филадельфии? В голове было пусто, то ли от усталости, то ли от простой забывчивости. Время, когда я создавала эфир во Фрейзерс-Ридже, казалось таким же далеким и мифическим, как Потоп.
Я нашла первого аптекаря и приобрела у него несколько полезных вещей, в том числе банку пиявок, хотя мысль о том, чтобы запустить пиявку в рот Генри-Кристиана, меня немного пугала. Что, если он проглотит ее?
С другой стороны, подумала я, это четырехлетний мальчик, у которого был очень изобретательный старший брат. Вероятно, он глотал нечто гораздо худшее, чем пиявка. Хотя, если повезет, они мне не понадобятся. Еще у меня было два прижигающих утюжка, очень маленьких. Это был примитивный и болезненный способ остановки кровотечения, но очень эффективный.
Однако у аптекаря не было купороса. Он извинился за отсутствие, сказав, что такие вещи надо привозить из Англии, а с учетом войны ... Я поблагодарила его и пошла во второе место. Там мне сообщили, что у них был купорос, но некоторое время назад они продали его английскому лорду, хотя зачем ему была нужна такая вещь, человек за прилавком не мог себе представить.
- Английский лорд? – переспросила я удивленно. Конечно, это не мог быть лорд Джон. В наши дни английская аристократия в Филадельфию не стекалась, за исключением тех, которые были солдатами. И этот человек сказал «лорд», а не майор или капитан.
Без риска нет победы; я спросила, и мне услужливо ответили, что это был лорд Джон Грей, и что он распорядился принести купорос в его дом на Каштановую улицу.
Чувствуя себя Алисой, упавшей в кроличью нору – у меня все еще немного кружилась голова от недостатка сна и трудного путешествия из Шотландии – я спросила, где находится Каштановая улица.
Дверь мне открыла очень красивая девушка, одетая вовсе не как служанка. Мы удивленно моргнули, глядя друг на друга, но когда я спросила про лорда Джона, представившись его старой знакомой, она пригласила меня войти, сказав, что лорд Джон скоро будет. Он повел лошадь, поменять подковы.
- Вы подумаете, что он мог бы отправить слугу, - сказала девушка, представившаяся леди Доротеей Грей, извиняющимся тоном. – Или моего кузена Уильяма. Но дядя Джон весьма трепетно относится к лошадям.
- Ваш кузен? – спросила я; мой медленный мозг, наконец, осознал родственные связи. – Вы имеете в виду Уильяма Рэнсома, не так ли?
- Да, Элсмир, - ответила она удивленно. – Вы его знаете?
- Мы встречались один или два раза, - сказала я. – Если вы не возражаете, как он оказался в Филадельфии? Я … ээ … так понимаю, что он был захвачен с остатками армии Бергойна и направлен в Бостон, чтобы отплыть в Англию.
- Ох, да! – сказала она. – Был захвачен и отпущен. Он сначала приехал сюда, чтобы встретиться с его отцом, лордом Джоном, и моим братом. – Ее голубые глаза потемнели при упоминании брата. – Боюсь, Генри очень болен.
- Мне очень жаль, - искренне, но коротко сказала я. Сейчас меня больше волновало присутствие здесь Уильяма, но прежде чем я смогла спросить еще что-нибудь, на пороге прозвучали быстрые легкие шаги, и дверь открылась.
- Дотти? – произнес знакомый голос. – Ты случайно не знаешь … О, прошу прощения, - лорд Джон вошел в гостиную и остановился, увидев меня. Затем он узнал меня, и рот у него открылся.
- Приятно встретить вас снова, - вежливо сказала я. – И мне жаль узнать, что ваш племянник болен.
- Спасибо, - сказал он, с опаской взглянув на меня, и низко склонил голову, изящно целуя мою руку. – Я очень рад видеть вас, миссис Фрейзер, - добавил он, как будто искренно. – Ваш муж …?
- Он в Шотландии, - сказала я, чувствуя, что разочаровываю его. Разочарование промелькнуло на его лице и тут же исчезло. Он был джентльменом и солдатом. Фактически он был в армейской форме, что меня довольно таки удивило.
- Вы вернулись на действительную службу? – спросила я, приподняв брови.
- Не совсем. Дотти, ты не позвала еще миссис Фигг? Уверен, миссис Фрейзер захочет чего-нибудь освежающего.
- Я только что пришла, - торопливо сказала я, когда Дотти вскочила и вышла.
- Действительно, - сказал он, вежливо удержавшись от «Почему?», которое было явно написано на его лице. Он показал мне на кресло и сел сам с каким-то странным выражением на лице, слово пытался придумать, как сказать что-то неловкое.
- Я очень рад видеть вас, - повторил он медленно. – Вы … я не хочу показаться грубым, миссис Фрейзер. Вы должны извинить меня, но … вероятно, вы пришли передать мне послание от вашего мужа?
Он не мог сдержаться, и его глаза радостно блеснули. Мне почти захотелось извиниться, когда я отрицательно покачала головой.
- Мне жаль, - сказала я, с удивлением обнаружив, что мне действительно жаль. – Я пришла к вам с просьбой. Не для себя, а ради моего внука.
Он моргнул.
- Вашего внука, - повторил он непонимающе. – Я думал, что ваша дочь … Ох! Я забыл о приемном сыне вашего мужа … как же его имя? Это один из его детей?
- Да, это так, - без дальнейших проволочек я рассказала о состоянии Генри-Кристиана и напомнила ему о его доброте, когда четыре года назад он отправил мне купорос и перегонный аппарат.
- Мистер Шолто, аптекарь, сказал мне, что продал вам большую бутыль купороса несколько месяцев назад. Я подумала, может быть, он еще у вас есть, - я не скрывала нетерпение в голосе, и выражение его лица смягчилось.
- Да, есть, - сказал он и, к моему удивлению, улыбнулся так, словно солнце выглянуло из-за облаков - Я купил его для вас, миссис Фрейзер.
Мы тут же достигли соглашения. Он не только предоставляет мне купорос, но и покупает любое необходимое мне медицинское оборудование. Я соглашаюсь провести операцию его племяннику.
- Доктор Хантер удалил одну пулю на рождество, - сказал он, - и состояние Генри немного улучшилось. Однако вторая пуля осталась …
- Доктор Хантер? – прервала я его. – Дензелл Хантер, не так ли?
- Да, - сказал он удивленно и немного нахмурился. – Вы хотите сказать, что знаете его?
- Да, это так, - ответила я с улыбкой. – Мы работали вместе и в Тикондероге, и в Саратоге в армии Гейтса. Но что он делает в Филадельфии?
- Он … - начал он, но был прерван звуком легких шагов на лестнице. Шаги вверху я смутно слышала уже некоторое время, но не обращала внимания. Сейчас я взглянула в сторону дверей, и мое сердце подпрыгнуло при виде Рэйчел Хантер, которая стояла там, глядя на меня с округлившимся ртом.
В следующий момент она обняла меня, прижимая меня так сильно, что могла бы сломать мне ребра.
- Друг Клэр! – воскликнула она, наконец, отпустив меня. – Никогда не думала увидеть тебя … то есть я очень рада … О, Клэр! Иэн. Он приехал с тобой? – Ее лицо горело возбуждением и страхом, надеждой и тревогой, которые неслись, как тени от облаков по ее лицу.
- Да, приехал, - успокоила я ее. – Хотя его здесь нет. – Ее лицо омрачилось.
- Ох, - сказала она тонким голосом. – Где …?
- Он уехал искать вас, - сказала я ласково и взяла ее руку.
Радость загорелась в ее глазах, как лесной пожар.
- Ох! - произнесла она совсем другим голосом. – Ох!
Лорд Джон вежливо кашлянул.
- Вероятно, мне не следует знать, где находится ваш племянник, миссис Фрейзер, - заметил он. – Как я понимаю, он разделяет взгляды вашего мужа. Если вы извините меня, тогда я пойду и скажу Генри о вашем приезде. Полагаю, вы захотите осмотреть его.
- О, - произнесла я, когда мне напомнили о первоочередном деле. – Да, конечно. Если вы не возражаете …
Он улыбнулся, взглянув на Рэйчел, лицо которой раскраснелось от возбуждения.
- Нисколько, - сказал он. – Поднимитесь по лестнице, как освободитесь, миссис Фрейзер. Я буду ждать вас там.
Примечания
1
Уильям Пенн (14 октября 1644, Лондон — 30 июля 1718, Беркшир) — ключевая фигура в ранней истории английских колоний в Америке, Пенн почитается в США как один из основателей первой столицы страны — Филадельфии («города братской любви»), ставшей историческим центром провинции Пенсильвания.
2
Томас Пейн (англ. Thomas Paine; 29 января [9 февраля] 1737, Тетфорд, Норфолк — 8 июня 1809, Гринвич-Виллидж, Нью-Йорк) - англо-американский писатель, философ, публицист, прозванный «крёстным отцом США». Пейн впервые прибыл в Америку в возрасте 37 лет. Поддержав сепаратистские настроения в популярном памфлете «Здравый смысл» (1776) и серии памфлетов «Американский кризис» (1776—1783), стал идеологом Американской революции.
3
Шотландская народная песня «The Bonnets of Bonny Dundee», посвященная Джону Грэму из Клэверхауза ( 1648 ? -27 июля 1689 г.), 1-му виконту Данди, шотландскому аристократу и армейскому офицеру-якобиту. Его лояльность королю Шотландии Джеймсу VII после Славной революции в 1688 году, и его роль в шотландской армии, которую он привел к победе в битве при Killiecrankie , где он был убит, заслужили ему титул героя дела якобитов. Получил в народе также прозвище Бонни Данди (Красавчик Данди).