Лейтенант лорд Элсмир, наконец, убил повстанца. Нескольких, подумал он, хотя не мог быть уверен в этом. Некоторые из тех, в кого он стрелял, упали, но, возможно, были лишь ранены. Только один человек, атаковавший вместе с группой других повстанцев одну из британских пушек, был действительно мертв. Он прорубил этого мужчину кавалерийской саблей почти до середины торса и в течение нескольких дней чувствовал странное онемение в руке, Из-за чего ему приходилось сгибать левую руку каждые несколько минут, чтобы убедиться, что он все еще может ею пользоваться.

Онемение не ограничивалось рукой.

Дни после битвы в британском лагере были потрачены на сбор раненых, захоронение мертвых и перегруппировку сил. Оставшихся сил. Дезертирство было обычным явлением; небольшой тайный поток дезертиров не прекращался. Однажды снялась и ушла целая рота брауншвейгцев.

Он присутствовал на ряде захоронений и с застывшим лицом наблюдал, как мужчины и совсем еще мальчишки были преданы земле. Первые пару дней тела не закапывали достаточно глубоко, и всю ночь они были вынуждены слушать вой и рычание волков дерущихся из-за трупов, вырытых из неглубоких могил. То, что осталось, перезахоронили на следующий день, уже глубже.

Ночью вокруг лагеря горели костры, потому что в темноте подбирались американские снайперы и уничтожали пикеты.

Дни были невероятно жаркими, ночи ужасно холодными, и никто не отдыхал. Бергойн издал приказ, согласно которому ни офицер, ни солдат никогда не должны были спать без одежды, и Уильям не менял белья уже больше недели. Не имело значения, как плохо он пах; его запах среди окружающего зловония не ощущался. За час до рассвета солдаты должны были находиться в строю с оружием и оставаться там до тех пор, пока солнце не выжжет туман, чтобы быть уверенными, что в нем не скрываются готовые атаковать американцы.

Ежедневная норма хлеба была урезана. Соленая свинина и мука заканчивались, а у маркитантов к недовольству немецких отрядов не хватало табака и бренди. Хорошо то, что британская оборона находилась в великолепном состоянии: были построены два больших редута, и тысяча человек была отправлена рубить деревья, чтобы открыть простор для артиллерийского огня. Бергойн объявил, что генерал Клинтон с силами поддержки ожидается через десять дней и, надо надеяться, с продовольствием. Им оставалось только ждать.

- Евреи так не ждут Мессию, как мы ждем генерала Клинтона, - пошутил обер-лейтенант Грюнвальд, каким-то чудом выживший после ранения при Беннингтоне.

- Ха-ха, - ответил Ульям.

Американский лагерь пребывал в хорошем настроении; все были готовы завершить начатое. К сожалению, в то время как англичанам не хватало провизии, американцам не хватало боеприпасов и пороха. В результате образовалось что-то вроде неустойчивого равновесия, в течение которого американцы постоянно тревожили периферию британского лагеря, но добиться реального прогресса не могли.

Иэну Мюррею все это казалось крайне утомительным, и когда во время охотничьей вылазки в тумане его неосторожный спутник наступил на штык брошенного ружья и проткнул себе ногу, он решил, что это достаточный повод явиться в больничную палатку к Рэйчел Хантер, которая помогала своему брату.

Эта перспектива так воодушевила его, что он стал неосторожен, не увидел в тумане овраг и нырнул в него, ударившись головой о камень. Таким образом, в лагерь вошли два хромающих и поддерживающих друг друга мужчины и, ковыляя, направились к больничной палатке.

Палатка была переполнена; здесь не лежали раненые в боях, а приходили на лечение с незначительными недугами. Голова Иэна не была разбита, но в глазах у него двоилось, и он закрыл один глаз в надежде, что это поможет ему найти Рэйчел.

- О, - произнес кто-то с явным одобрением, - mo nighean donn boidheach! {Моя прекрасная девушка с каштановыми волосами (гэльск.)}. - На какое-то головокружительное мгновение он подумал, что говорит его дядя, и глупо заморгал глазами, не помнимая, почему тот флиртует с тетушкой во время работы. Но тетушки Клэр здесь не было, напомнил ему его отупевший разум, так что ...

Закрыв рукой глаз, чтобы тот не выпал из глазницы, он осторожно повернулся и увидел в проеме палатки мужчину.

Утреннее солнце высекло искры из волос мужчины, и Иэн открыл рот, чувствуя, как будто его ударили в живот.

Это был не дядя Джейми, он это увидел, когда мужчина вошел, помогая хромающему товарищу. Лицо было другое: красное и обветренное, курносое с пухлыми щеками; волосы светло-рыжие, не медные, и резко редели от висков. Он был крепко сложен, не очень высок, но то, как он двигался ... как рысь, даже обремененный весом своего друга, и Иэн почему-то не мог избавиться от впечатления, что это Джейми Фрейзер.

На вошедших были килты. Горцы, подумал он, хотя понял это, как только мужчина заговорил.

- Cу thu? - внезапно спросил Иэн. Кто ты?

Услышав гэльский, мужчина удивленно взглянул на него. Он окинул Иэна с головы до ног, обратив внимание на его могавский наряд, прежде чем ответить.

- Is mise Seaumais Mac Choinnich а Boisdale, - достаточно вежливо ответил он. - Cу tha faighneachd? - Я Хамиш МакКензи из Бойсдейла. Кто спрашивает?

- Иэн Мюррей, - ответил он, пытаясь сосредоточиться. Имя звучало слегка знакомо. Почему бы и нет? Он знал сотню людей по имени МакКензи. - Моя бабушка была МакКензи, - продолжил он, как обычно делали горцы при первом знакомстве, устанавливая связи. - Эллен МакКензи из Леоха.

Мужчина широко раскрыл глаза.

- Эллен из Леоха, - воскликнул он возбужденно. - Дочь Рыжего Якова?

В волнении Хэмиш сжал товарища слишком сильно, и тот вскрикнул. Это привлекло внимание молодой женщины, той, которую Хэмиш приветствовал как "О, прекрасная дева с каштановыми волосами", и она поспешила к ним.

Она действительно была ореховой, как увидел Иэн. Рейчел Хантер загорела на солнце до мягкого оттенка ореха гикори, а ее волосы под косынкой отдавали оттенком скорлупы каштана, и он улыбнулся при этой мысли. Она увидела его и сузила глаза.

- Ну, если ты можешь ухмыляться, как обезьяна, то тебе не так уж и больно. Почему ... - Она замолчала в изумлении, увидев как Иэн Мюррей обнимается с горцем в килте, который плакал от радости. Иэн не плакал, но несомненно был доволен.

- Ты, кончено, захочешь встретиться с моим дядей Джейми, - сказал он, ловко выпутываясь из объятий. - Seaumais Ruaidh {Рыжий Шеймус (гэльск.)}, так, думаю, ты звал его.

Джеймс Фрейзер, закрыв глаза, исследовал боль в своей руке. Она была острой и сильной настолько, что вызывала тошноту, глубинная скребущая боль, характерная для сломанных костей. И все же это была боль исцеления. Клэр говорила о срастании костей, и он думал, что это больше, чем метафора; иногда ему казалось, что кто-то действительно втыкает иголки в кость и собирает ее осколки, не обращая внимания на плоть вокруг.

Он знал, что ему следует посмотреть на свою руку. В конце концов, он должен к этому привыкнуть. Приоткрыв глаза, он бросил один быстрый взгляд, и у него закружилась голова. От сильного замешательства к горлу подступила тошнота. Он не мог совместить представшее ему зрелище с воспоминанием о том, какой должна быть его рука.

Он уже привык к ее шрамам и неподвижности пальцев. И все же ... он помнил, как ощущалась и выглядела его молодая рука, такая легкая и гибкая, без боли сжимающая рукоять мотыги и рукоять меча. Сжимающая перо ... Нет. Он грустно улыбнулся. Это было нелегко, даже когда его пальцы были не повреждены.

Сможет ли он теперь вообще писать? Он с любопытством сжал ладонь. Боль заставила его задохнуться, но он не закрыл глаза, глядя на руку. От смущающего вида мизинца, плотно прилегающего к среднему пальцу, живот его сжался, но ... его пальцы сгибались. Было больно, как Иисусу на кресте, но это была просто боль, а не тянущее упрямое сопротивление неподвижного пальца. Они работали.

"Я намереваюсь оставить тебя с работающей рукой". Он мог слышать голос Клэр тихий, но уверенный.

Он улыбнулся, Спорить с этой женщиной по медицинским вопросам бесполезно.

Я зашла в палатку, чтобы взять маленький прижигающий каутер, и обнаружила Джейми, который сидел на койке, медленно сгибая раненую руку, и созерцал отрезанный палец, лежавший на коробке рядом с ним. Я впопыхах завернула его в гипсовую повязку, и теперь он выглядел как мумифицированный червяк.

- Э-э, - деликатно протянула я. - Я, эм, избавлюсь от этого, ладно?

- Как? - он осторожно вытянул указательный палец, коснулся его и отдернул руку, как будто отрезанный палец внезапно двинулся. Он издал тихий нервный звук, который был не совсем смехом.

- Сжечь его? - предложила я. Это был обычный метод утилизации ампутированных конечностей на полях сражений, хотя лично я никогда такого не делала. Идея соорудить погребальный костер для кремации одного единственного пальца внезапно показалась абсурдной, хотя не более чем идея просто бросить его в один из костров и надеяться, что никто этого не заметит.

Джейми произвел сомневающийся звук, показывающий, что он не оценил предложение.

- Ну, ты можешь прокоптить его, - сказала я таким же сомневающимся тоном. - И держать его в спорране, как сувенир. Как Молодой Иэн сделал с ухом Нейла Форбса. Кстати, оно все-то у него, ты не знаешь?

- У него, - цвета Джейми возвращались к нормальным по мере того, как он восстанавливал самообладание. - Нет, не думаю, что хочу носить его с собой.

- Я могу поместить его в баночку с винным спиртом, - предложила я. Призрак улыбки появился на его лице.

- Десять к одному, что кто-нибудь выпьет его еще до вечера, сассенах.

Сама я считала, что шансы гораздо больше. Скорее тысяча к одному. Я смогла сохранить свой алкоголь в неприкосновенности только благодаря тому, что его охраняли свирепые индейские знакомые Иэна, когда я не использовала его, и спала рядом с бочонком по ночам.

- Ну, тогда остается только захоронение.

- Ммфм, - этот звук означал согласие, но с некоторыми оговорками, и я поглядела на него.

- Что?

- Ну, - произнес он слегка неуверенно. - Когда маленький Фергюс потерял свою руку, мы ... ну, это была идея Дженни, мы сделали маленькие поминки.

Я прикусила губу.

- Ну, почему бы нет? Это будет только семейное мероприятие, или мы пригласим кого-то еще?

Прежде чем он успел ответить, я услышала снаружи голос Иэна, который с кем-то разговаривал, и мгновение спустя его растрепанная голова просунулась в палатку. Один его глаз распух и почернел, а на голове виднелась большая шишка, но он улыбался от уха до уха.

- Дядя Джейми, - сказал он. - Здесь кто-то хочет тебя видеть.

- Как ты оказался здесь, a charaid {Друг (гэльск.)}? - спросил Джейми где-то после третьей бутылки. Мы уже давно поужинали, и костер горел слабо.

Хэмиш вытер рот и передал новую бутылку.

- Здесь, - повторил он. - Ты имеешь в виду здесь в глуши? Или здесь, сражаясь против короля? - Он кинул на Джейми взгляд синих глаз, настолько похожий на взгляд самого Джейми, что тот улыбнулся, признав его.

- Является ли второй вопрос ответом на первый? - спросил он, и Хэмиш ответил ему тенью улыбки.

- Да, так и есть. Ты всегда быстро соображал, Шеймус. Телом и разумом, - увидев по выражению моего лица, что я, возможно, не так уж быстра разумом, он повернулся ко мне.

- Это королевские войска убили моего дядю, королевские солдаты убили воинов клана, уничтожили землю, оставили женщин и детей голодать, разрушили мой дом и изгнали меня, довели до смерти половину моих людей холодом и голодом, - он говорил тихо, но со страстью, горящей в его глазах.

- Мне было одиннадцать лет, когда они явились в замок и выгнали нас. Мне было двенадцать, когда меня заставили присягнуть на верность королю. Они сказали, что я мужчина. А к тому времени, когда мы прибыли в Новую Шотландию ... я стал им.

Он повернулся к Джейми.

- Они тоже заставили тебя поклясться, Шеймус?

-Да, - ответил Джейми. - Хотя навязанная клятва не связывает человека и не лишает его знания правды.

Хэмиш протянул руку, и Джейми пожал ее, хотя они даже не взглянули друг на друга.

- Нет, - сказал он, - не связывает.

Вероятно, это так, но я знала, так же как и они, слова клятвы: "Пусть я лягу в неосвященную могилу, навсегда разлученный со своими друзьями и родственниками". И оба думали - как и я - насколько велики шансы, что именно такая судьба постигнет их.

И меня.

Я откашлялась.

- Но другие, - сказала я, понуждаемая воспоминанием о многих горцах, которых я знала в Северной Каролине, и которых, конечно, было много в Канаде. - Горцы, которые остались лоялистами.

- Ну, - тихо произнес Хэмиш, глядя на огонь, в свете которого его морщины казались глубже. - Они воевали храбро, но люди, составляющие сердце их сил, убиты, и теперь они желают только мира, чтобы их оставили в покое. Но война никого не оставит в стороне, не так ли? - Он внезапно взглянул на меня, и на какой-то шокирующий момент я увидела смотрящего на меня Дугала МакКензи, этого нетерпимого жестокого мужчину, жадного до войны. Не дожидаясь ответа, он пожал плечами и продолжил.

- Война настигнет их, и у них не будет иного выбора, как драться. Но любой мог видеть, каким жалким сбродом была Континентальная армия, - он поднял голову и слегка кивнул, словно про себя, при виде костров, палаток и огромного облака тумана, подсвеченного звездами, полного дыма и пыли, запаха оружия и нечистот. - Они думали, что повстанцы будут быстро разгромлены. Только дурак мог присоединиться к такому рискованному делу, да?

Он криво улыбнулся Джейми.

- Я удивлен, что нас не раздавили, - сказал он, действительно, с некоторым удивлением. - А ты не удивлен, Шеймус?

- Удивлен, - сказал Джейми с легкой улыбкой на лице. - Хотя рад. И рад за тебя ... Хэмиш.

Они проговорили почти всю ночь. Когда они перешли на гэльский, я встала, дотронулась до плеча мужа в знак прощания и залезла под одеяла. Уставшая от дневной работы, я сразу же скользнула в сон под успокаивающий звук их разговора, словно в вересках жужжали пчелы. Последнее, что я увидела перед сном, было лицо Молодого Иэна, с увлечением слушающего о Шотландии, которая перестала существовать до его рождением.