По мнению законников передача информации способствует бунту,поэтому там, где двое перешептываются, всегда появляется третий.
В нашем секторе промышляет стукач. Он не глухой и с нормальными связками, с виду ничем не отличается от нас, тварей, подходит и, хлопнув по плечу, вывязывает что-то на нашем тайном языке своими синими гадюками.
Не понимаю. Отворачиваюсь. Конец связи. Говно, короче, каких мало. Пока не выбьешь зубы и не залезешь в паршивую глотку - наемника не узнаешь. Троих мы замочили зря. Одного - за дело. Остался еще один. Кто?
Догадываюсь.Но не буду показывать пальцем. Намекнешь на одного - заточки вытащат все. Короче, молчи, подкрути мозги - и мимо.
На Цеца не стихают баталии.На Земле никто не знает о войне маньяков и уродов.Твари бьются насмерть только за то, чтобы друг с другом рядом не сидеть. Уроды - политзеки возмущаются и просто выворотом кишок исходят, когда их выстраивают в шеренгу с педофилами, но против правил не попрешь. И те и эти - снижают рейтинг Карамели.
Маньяки, понятно дело - кто. А вот уроды в основном - интеллектуалы. Они, если не в колясках, то в коме, а если ходячие, то непременно со встроенными трубками. Им всегда не хватает энергии. Если не вкалывать - сдохнут, не до распорядков.
Уроду без разницы, где он в данный момент находится, на Цеца, выпрямляющим мозги, или в комфортной коляске на лазурных островах. Если отключен от сфернета - ему конец. Не жилец. Сдохнет, загнется, перестанет жрать. Извилины высохнут.
Маньяки - полная им противоположность.
Сильные. Крупные. Играют бицепсами, по утрам с бешеной скоростью отжимаются. Вся энергия уходит на тренировки. Они в принципе не опасны для Карамели. Но если в секторе кто-то заломит стража, всех нестабильных отлавливают на передержку.
Маньяки и серийные садисты - тоже политзеки. С некоторых пор их прировняли к тем, кто дисквалифицирует порядок.
У маньяков психические поблажки. А кроме того - секретный перечень услуг. Если псих замочит пару-тройку уродов, будет свободен.
Мозги уродов - особая статья. Спросишь:
- Чего добиваетесь?
- Ноу.
Пауза - и пошел крутить колеса, шмыг в угол под бархатную пелену дыма. Они всегда дымят, им здоровье ни к чему.Сектор провонял откашленным калом.
- Где ваш Ноу? Какие координаты?
Клубки дыма, туманные плюшки, кольца сатурна. Перекур.Секретная пауза.
Ничего они не знают о Ноу.
Ничего.
* * *
Чтобы увидеть Ноу - надо проснуться. Просто задержать дыхание, посинеть, задергаться в агонии - и открыть глаза.
Тогда увидишь свой Ноу.
Это белый шестиугольный потолок, матовый свет, исходящий из углов.
Твои руки схвачены браслетами больничной койки.
Голову не повернуть - она в тисках. На висках горячие клеммы.
К запястьям опускаются циркулярки. Кровь. Брызги окрашивают потолок. Алые капли срываются и падают на лицо. Глазницы, как кофейные чашки, заполняются кровью.
Мир ал, он тонет, плывет, закрывается полупрозрачным театральным занавесом. Дышать нечем. Глотка полна крови, которая дождем хлещет сверху. На кафеле корчатся, пытаясь убежать и спрятаться от кошмара твои запястья. Обрубки выскальзывают из петель. Ты свободен, ты приподнимаешься над окровавленным ложем, рвешься, вопишь, валишься обратно в клеммы и слышишь голоса:
- Конец бунту.
-Слишком грязно.И шумно. Позаботьтесь об уборке.
- Для следующих нарушителей оборудуем боксы.
- Вон тот, восьмой слева - слишком громкий. Заткните его.
- Слушаюсь!
Игла втыкается в шею, и ты получаешь свой Ноу.
Забвение.
Надолго.
* * *
Что не увидел ты там, в своем кошмаре?
Пытаешься вырваться из тисков немощи.
Ноги, где они? Ты не чувствуешь их.
Ты вне тела, которое корчится, словно гусеница в раскаленном песке.
Сирена. К тебе бегут.
Твой бунт. Они тебя боятся.
Кто ты на Ноу? Жизненный обрубок? Животное для эксперементов?
Чья-то жалость шпарит тебя в кипятке слез.
Ты не понимаешь за что.
Оставьте, освободите!
Игла.
* * *
...Приятно видеть, как чьи-то губы двумя синеватыми змейками склеиваются, словно вяжут макраме...
Удавить в зародыше революцию сложно. Отключение связи не помогло, полное погружение в информационный вакуум - тоже. Люди - разговорчивые существа. Им достаточно переглянуться - и ненависть не сдержать.
Чтобы завалить одного маньяка, нужно как минимум пять - шесть крепких охранников. Чтобы удержать урода - достаточно пнуть по колесам. Но на самом деле урод, лежащий на полу, страшнее маньяка, потому что способен издавать звуки, жалобно поскуливая о пытках и голоде.
Поэтому всем без разбора вырезают связки. В итоге - тишина, спокойствие и абсолютное повиновение.
По ночам твари пытаются мычать. Бесполезно. Попробуй - никто не поймет.
Язык жестов был хорошим выходом из положения. Руками фактически можно показать все, даже писать в воздухе. Из-за этого здесь столько уродов с культями вместо рук.
У пишущих отрезают по кисть. У тех кто обрубками набивает морзе - режут по плечо. И ноги.... У кого-то по ступню, у кого-то по колено. Упрямишься - сиди в коляске.Один из уродов наловчился отбивать морзе задницей. Прикрутили к коляске - так и сгнил в ремнях с кляпом в зубах.
Убивать не выгодно из-за статьи расходов. Каждый квартал проверка по радужке.
В нашем отсеке не морзят. Не отбивают чечетку. Не мычат. Уже не мычат.
И только губы вьются тонкими посиневшими змейками.
* * *
Прибыла новая партия зеков.
Один из них молодой мощный, с ошалевшими глазами. Его связки еще целы. Подошел:
- Я знаю тебя.
Хмурю лоб, поднимаю левую бровь: "Не понял".
- Я Зен. Помню. Да. Это был ты.
Качаю головой :"Нет".
- Ты сломался.
Левая бровь - вверх.
- В Пикделли. Помню твои руки.
Мотаю головой. "Нет".
Но руки у меня были. Точно были. Не помню, где их потерял. Разглядываю культи. Они аккуратные, свежие рубцы, к которым больно прикасаться. Боль не напоминает предшествующих событий. Детине я мог бы посоветовать одно: молчи. Но он не знает нашего секретного языка.
Уверен, больше суток не продержится. За разговоры отправят на удаление связок.
Качу коляску прочь от этого сильного, пышущего здоровьем парня.
- Урод, - слышу за спиной.
Шум. Оборачиваюсь - он в одиночку бьется с двумя стражниками. Они лупцуют его шокерами по голове и плечам. На подмогу бегут еще трое из соседних отсеков.
Он легко раскидал пятерых, встал в боевую стойку, оглядываясь исподлобья по сторонам. По тику в трицепсе я начал его вспоминать.
...Ринг, канаты, настил в кровавых зубах, чье-то скользкое черное тело подо мной, умащенное жирным кремом, бью по затылку, он мажет носом пол, глотает зубы. Лица, лица, лица, флаги, пищалки, цветы, голые самки...
Нет,не может быть. Обрывки памяти, на мгновенье вспыхнув, не сложились в картину, угасли в мясорубке мозга.
Реальность требовала вернуться. Она страшила. Зен стоял среди агонирующих стражников и мрачно заглядывал каждому зеку в глаза:
- Так и будете жаться в стены?
Глаза горели, кулаки побелели он сжал их до хруста
- Кто со мной?
В дальних отсеках пронзительно завыла сирена. Послышался топот, клацанье железных подков.
Бунт!
Углы с маньяками ощерились. Топот ног пробудил спячку. Твари стали приподниматься. Они почувствовали моральный и физический перевес. Всеобщий вздох, мычание хором, тени оторвались от стен и двинулись к месту свалки, туда, где, корчились поломанные стражи.
Инстинкт стаи - занять правильную оборону, встать кругом, ощериться, показать зубы. Ноги тех, кто еще не пострадал, начали отбивать ритм, страшный, прощальный, от которого резонировали стены и вылетали светильники.
Бунт!
Умрем!
Всем конец!
Коляски уродов дружно заскрипели и встали около Зена первым кругом обороны. Интеллектуалы стучали обрубками, скрежетали зубами, били об пол колесами. Их действия удивляли отлаженностью. Уроды знали, что делают и на что идут. Они были готовы к бунту.
Взвыла сирена. Открылись фосгезные пазы. Народ закашлялся и штабелями повалился на бетонный пол.
* * *
Два зуба - "иии".
Все шесть верхних - "ааа".
Два верхних и четыре нижних - "ооо".
Ну и так далее.
* * *
Зен и я рядом, наши коляски напротив.
У меня культи по локоть. У него - синяя челюсть, зеленое от побоев лицо. Он не говорит. И мычать ему противно.
Он сидит, спрятав голову за крест рук, куда-то в колени. Рослый, качок, предплечья бугрятся.
Где его кувалды? Культи. Их нет. Значит он не стукач.
Понятна его депрессия.
Все мы прошли сквозь это.
Я учу его тайному языку.
Глухонемая азбука дается ему с трудом. Бестолковый, хотя, может быть из-за операции.Он так и не успел рассказать, за что получил срок. И похоже, никогда никому не расскажет.
Он пытается показать, сколько в нем ненависти, стучит по подлокотникам культями, глаза горят. И снова гаснут, прячет голову под локти.
Он тоже урод.
* * *
Ноу - рай? Свобода? Всеобщее примирение, достаток? Каждому по плюшке?
Ноу, ноу, где ты, прекрасный, радужный, звездный, где никому ничего не надо, потому что у всех все есть?
Ноу - единственный доступный каждому. Он звук. Носогубный. Его произнести может каждый.
Ноу!
Слово, которое не могут отобрать. Последнее наше слово.
Последнее - оно же и первое, самое радостное, как первый младенческий глоток кислорода, комок невыносимой боли, начало первого крика.
Не отберут.
Стража замыслила что-то ужасное. Кто-то выдал наш секретный язык. Вчера из бокса вернулись четверо. Их вывезли на середину секции, они застыли неподвижными коконами в колясках. Лица в кровавых бинтах.
Стража долго отклеивала сукровичную маску. Медленно, с каким-то сияющим торжеством отодрали пластыри, и мы увидели...
Оскал на все тридцать два.
Человек, который смеется.
Твари, которые смеются.
Нам запретили последнее прибежище - тайный язык.
Запретили?
Я пробую про себя произнести хоть что-нибудь без губ и языка.
Получается лишь одно. Шопотом:
- Ноу.
Громче:
- Ноу!
Это единственное слово, которое можно отобрать только с жизнью.
К моему мычанию присоединяется весь отсек.
-Ноу!
-Ноу!
-Ноу!
Мы все, как один, быдло, обрубки, говно, ошметки мира, дно, твари, скоты, мычим. Теперь мы знаем, где наш прекрасный далекий Ноу.