Диван
Он был стар. Кожа его покрылась глубокими морщинами,
потрескалась и порвалась, а кое-где зияли дыры, из
которых торчали его внутренности: опилки и пружины.
Он все больше кряхтел, когда на него садились, а
если кто-нибудь начинал ерзать или, даже подпрыгивать,
то он безжалостно впивался острыми железными пружинами
в мягкие места обидчиков. Он уже терпеть не мог, когда
его похлопывали по подлокотникам или, плюхались на него
всей тяжестью своего тела, особенно с разбега.
Но больше всего его раздражали маленькие дети, которые
все время вытаскивали опилки из появившихся маленьких
дырочек, превращая их в огромные дырищи, а то и того
хуже: они запихивали в них всякую ерунду в виде
автомобилей и паровозов, воображая, что отверстия в нем
- гаражи или депо. Но, слава богу, что они не так часто
появлялись, последний раз это было лет пятнадцать назад.
Было время, когда хозяйка дома натирала его так, что он
блестел даже ночью, а сидеть на нем позволялось только
гостям, перед приходом которых, его украшали беленькими
резными салфеточками...
А сейчас никакого уважения к его почтенному возрасту:
недавно ему пришлось пережить такое, о чем стыдно вспомнить.
Двое молодых людей - парень и девушка - (надо полагать новые
хозяева квартиры) прыгали на нем, как ему показалось целую
вечность, от чего его пружины сжимались и разжимались в такт
их движениям все это время. Такое он испытал в своей жизни
первый раз и до сих пор не может понять, как он это все выдержал
и не развалился...
То, что произошло потом, выходило за рамки диванного сознания:
двое нетрезвых мужчин в грязной рабочей одежде, накинули на
его подлокотники какие-то перевязи, предварительно перемотав
за ножки, и потащили его из квартиры с такими криками и
возгласами, каких он, проведший всю свою жизнь в приличном
обществе, никогда не слышал.
Они бросили его рядом с большими, грязно-зелеными контейнерами,
от которых очень плохо пахло. Таким образом, он оказался на
помойке.
Первыми им заинтересовались птицы, особенно его содержанием.
Сначала они подлетали по одному и воровато выклевывали опилки,
но потом, совсем осмелев, стали целыми стайками засиживать его.
Они еще долго не давали бы ему покоя, если бы не большой, пушистый,
рыжий кот, который был не прочь перекусить одним из жирных
воробушков, а если повезет, то и толстым голубком.
Кот осторожно подкрадывался к своему обеду, прижав уши и вдавив
голову в плечи, распластав туловище и хвост по земле, пытаясь,
сравняться с ней. Чу! Победный прыжок - и ожиревший кошара, давно
уже бродивший без дела и не занимавшийся ничем, кроме умывания
и любви, повис, словно мешок с отходами, впившись когтями в обивку.
С душераздирающими криками, от досады и поражения, водил он когтями
по коже дивана, раздирая ее в клочья. Птички, разлетаясь в разные
стороны, радостно щебетали, над оставшимся не с чем котом, а в
нашем многострадальном друге появилась большая рваная рана, которая
сама уже никогда не затянется.
И вот однажды, после того, как его уже неоднократно поливал дождик
и покрывал снежок, он услышал от проходившего мимо мужчины:
“Какой прекрасный образец!”. Человек был никому неизвестным,
бедным дизайнером. Они с другом отнесли его на чердак-студию,
в компанию к другим его сородичам с помойки. Диван отмыли,
обтянули ультрамодным дермантином и поставили на свое почетное
место посередине комнаты, где он обрел не только новую жизнь, но
и вторую молодость.