- Так вот, - сказала Черная Лея, - был у меня один итальянец.
Подружки устроились в креслах вокруг кофейного стола. Кафе было уютное: стены обиты деревом медового оттенка, мебель кожаная, мягкая, цвета бельгийского шоколада. Желтые стеклянные грушеобразные светильники свисали над столами на длинных шнурах. Пахло хорошим свежемолотым кофе и пряностями, в витрине стойки на маленьких тарелочках, покрытых кружевными салфетками, лежали крошечные итальянские пирожные. За стойкой улыбался высокий черный кофейщик в длинном зеленом фартуке поверх коричневой униформы, разливал горячий шоколад по белым фарфоровым чашечкам, стоящим на серебрянном подносе. Вот он наполнил все чашечки и подошел к подружкам.
- Желаете ли каких-нибудь пирожных? - спросил он, расставляя чашечки по столу.
- Я бы хотела маленькую тарталетку с малиной и взбитыми сливками, - сказала Толстая Грета.
- Мне, пожалуйста, тоже самое, - обрадовалась Длинная Зина. Она всегда радовалась, когда кто-то делал за нее выбор.
- Я ничего не буду, я на диете, - гордо сказала Красивая Маша и села прямо, расправив свои шикарные плечи.
- А я буду, мне эклер принесите, или даже два, - худенькая Черная Лея откинулась на спинку кресла. Она сделала глоток шоколада, облизала тонкие губы длинным, как у змеи, языком, и сказала:
- Станете Вы меня слушать или нет? Так вот, был у меня один итальянец...
За окном тихо шевелилось море на полуденном солнце, холодные брызги прибоя взлетали вверх и опадали веером вниз, в серебристый зимний песок, а здесь, в кафе, было тепло.
- Интересно, а как теперь в Италии, тоже зима? - спросила Длинная Зина. - Какого цвета там песок на пляже зимой? Хотя мне говорили, что Средиземное море теперь замерзает в январе, и там снег, и они ходят на лыжах в Грецию...
- Ну что ты несешь, подумай сама, ну какая Греция, какие лыжи?! Мой итальянец и не знает, где она, эта Италия, и куда они там ходят на лыжах. Он родился в Городе на Церковной улице и говорит на уличном жаргоне. Он даже гетто не может говорить, - рассердилась Черная Лея. - Долго вы будете меня перебивать?
- Ладно, девки, ша все разом, - скомандовала Тостая Грета. - Пусть Лея расскажет. Давай, Лея, выкладывай, где ты его подцепила?
- Вот именно что - где, - заторопилась Черная Лея, - я тогда работала в видеосалоне по выходным, фильмы выдавала. Хозяева решили, что черная работница за стойкой - это круто в ирландском районе, ну и наняли меня за пятерку в час. А я всего пару месяцев как приехала из своей Данзании, по-английски еще не очень, понимаю лучше, чем говорю, а понимаю половину примерно из того, что слышу.
Ну вот, стою я за стойкой, всем улыбаюсь. Там система была номерная, на каждой кассете свой номер. Кассеты у меня за стойкой на стеллажах стоят, а в зале для клиентов - только коробочки пустые, с картинками и номерами по торцу. Клиенты мне номер говорят, я должна быстро найти и подать, зарегистрировать, деньги получить или в долг записать, на карточку. Если не понимаю, чего хотят, прошу на бумажке номер написать. Некоторые сердятся, ругаются, что за чучело поставили, а другие ничего, добрые, улыбнутся и напишут номерок, а я уж пулей по стеллажам, быстренько найду и подам с поклоном, ну они и довольны.
Время идет, клиенты ко мне попривыкли, я - к ним. Стали разговаривать со мной, некоторые даже мне уроки делать помогали, по-английскому, я на курсы пошла, на бухгалтера решила выучиться. Образовался у меня воскресный клуб из постоянных клиентов: придут, фильмы возьмут, а уходить не торопятся. Облокотятся на стойку и давай болтать со мной, и между собой, а то и подежурят за меня, пока я в соседнюю пиццерию сбегаю.
Люди разные ходили. Была пожилая пара, он белый, а она черная, еще черней меня. Очень дружные были, никогда по одному не приходили. Было человек пять русских мужчин, одинокие, видно, и не очень-то удачливые, грустные какие-то, уставшие, совсем невеселые. Ходил один старик-итальянец по субботам, тот брал две порнушки, всегда одни и те же, а если их на месте не оказывалось, он расстраивался сильно. Так я стала эти порнушки для него приберегать. Он придет к открытию, я в полдень открывалась, возьмет одну порнушку и пропадет часа на три. Потом принесет ее обратно и возьмет вторую, и часа через три, смотришь, несет сдавать. Любил их очень, но по отдельности, не хотел, чтобы они встречались.
Совсем даже не запрещены порнушки, смотри сколько хочешь, если тебе двадцать один уже исполнилось. У нас в салоне была специальная комнатка для порнушек, за занавеской, некоторые мужики там часами сидели, картинки рассматривали на коробочках. Вот женщины никогда там не засиживались, как-то у нас все иначе устроено, мужикам труднее.
Нугзари
Нугзари был русский, но какой-то неправильный, не такой. Другие русские его не любили, говорили, что он бандит. Да он и сам их не любил и говорил, что никакой он не русский, а просто русские захватили его страну много лет назад и заставили всех выучить их язык, потому как сами другие языки учить не хотели.
- Моя страна - совсем маленькая, лежит в горах под русским пузом, - говорил Нугзари, - они на нас навалились и нефть сосут, и пока у нас нефть есть, они нас не отпустят. А как нефть кончится, мы им не надо станем, и они дадут нам вольную. Да только нефти той много, и никак она не кончается, и нет нам от них покоя.
Он приходил каждое воскресенье, всегда один, высокий, поджарый, как гончая собака, темноволосый, слегка небритый. Сначала подходил к стойке, здоровался со мной и с завсегдатаями, потом отходил к стенду с новинками, изучал их внимательно, затем обходил стеллажи со старыми фильмами. Порнушками он не интересовался, даже в комнату эту специальную не заходил. Выбрав несколько фильмов, с коробочками в руках подходил к моей стойке. Получив фильмы, всегда платил сразу и аккуратно ставил коробочки на место.
Я любила смотреть, как он двигается между стеллажами, проходит по салону от входной двери до стойки и обратно. Он вел свое тело, как гонщик формулы-один свою машину - стремительно и точно, сплошные кривые без углов, плавно переходящие одна в другую. Вот остановился у стеллажа, взгляд скользит по названиям, заинтересовался чем-то; уголки губ приподнялись в легкой улыбке, рука согнулась в локте, длинные пальцы взяли коробку, повернули, отложили в сторону. Знаете, как мужики обычно: весь перекосится, сопит, в носу ковыряет, в паху чешет, руки и ноги треплются в разные стороны. Нугзари был само динамическое совершенство. Я думаю, он и стрелял так же точно и красиво, как ходил - никогда не промахивался. Со мной он обычно перебрасывался парой-другой безразличных фраз, коротко улыбался и стремительно уходил, обтекая на ходу людей, детские коляски, стеллажи.
Так продолжалось несколько месяцев.
Как-то воскресным вечером, уже после десяти, я закрыла салон, заперла входную дверь, опустила засов, погасила свет, только за стойкой оставила лампу, и стала считать кассу. Обычно я подсчитывала выручку, забирала свою зарплату, записывала все в журнал, а деньги прятала в коробке за стеллажом. Хозяин на другой день приходил, проверял журнал и забирал выручку. Так у нас было заведено.
Тишина в тот вечер упала такая, что слышно было, как листья шуршат на тротуаре под легким вечерним бризом. Я закончила считать, сложила деньги в стопку и протянула руку за резинкой - перетянуть. Поднимаю глаза - передо мной стоит Нугзари. Стоит молча, блестит глазами, руки вниз свободно свисают, а сам весь как взведенное ружье - сейчас выстрелит.
- Как ты вошел, я ничего не слышала, - говорю ему; душа моя в пятки упала и лежит там себе не поднимается. Испугалась я очень, но знаю - нельзя страх показывать.
- Ты оставила дверь открытой, вот я и вошел, - отвечает Нугзари. - Я не знал, что ты здесь.
- Как же не знал, когда я вся на виду, за стойкой стою, - говорю я и смотрю ему прямо в глаза, а у самой от страха зубы сводит, как-будто я ледяную воду пью из железного ковша.
- Это верно, - говорит Нугзари, - ты и правда вся на виду.
Он протягивает руку и гладит меня по голове, проводит ребром ладони по овалу лица до подбородка. Рука у него на удивление теплая и мягкая.
- Не бойся, я ничего тебе не сделаю, - говорит Нугзари. - Я сейчас уйду.
- Больше так не делай, - говорю я, - не приходи так незаметно, я могу испугаться.
- Не приду, - говорит Нугзари. - Прощай, душа моя Лея.
Он поворачивается и медленно уходит, останавливается перед выходом и говорит:
- Скажи хозяину, чтобы сменил замок. - Он открывает входную дверь, выходит и тихо прикрывает дверь за собой. Замок щелкает, запираясь. И опять тишина, слышно, как листья шуршат по асфальту.
* * *
Черная Лея замолчала, помешивая остывший шоколад маленькой ложечкой на длинном черенке. Подружки переглянулись, потом Красивая Маша осторожно сказала:
- А дальше? Что было дальше?
- Дальше - все. Ничего не было. Я никогда его больше не видела. Пропал. Как корова языком слизала, - ответила Черная Лея.
- Как же он вошел, если ты дверь закрыла? Видно, ты и вправду оставила открытую дверь, иначе как бы он вошел? - успокоительно сказала Длинная Зина.
- Дверь я хорошо закрыла, и засов опустила, я это отчетливо помню. - Черная Лея поднесла ложечку с шоколадом к губам, лизнула язычком: - Холодный! - и обратилась к кофейщику: - Джо, нельзя ли это подогреть?!