Жил-был, а может жить-то жил, а быть-то его -- не было, хозяин собаки, у которого она была и жила.
Ещё у этого солидного мужчины имелась жена, детишки, любовница и более чем достаточно денег, которых всегда не доставало.
Ухоженность собаки вызывала добродушную зависть дворняг, а то, с каким безразличием она относилась к кошкам, приводило последних к недоумённому параличу мыслей.
А тем временем, под сенью мягкой и уютной шерсти, в дворовых обитателях плодились и несли своё счастливое бытие блохи. Среди них встречались отважные путешественники, которые прыгали через страшные бездны, рискуя упасть и замёрзнуть, или засохнуть, или ещё что-нибудь, и осваивали неизведанные шерсти. Особо удачливая могла стать первооткрывателем. Одно только было плохо: кошки и собаки не давали им расти и, выполняя, что должен делать всякий нормальный организм, выгрызали их нещадно.
И вот как-то вечером одна блоха изо всех сил прыгнула и удачно приземлилась на породистой собаке, а через некоторое время поняла, что не ступала здесь ничья нога. И снизошла тут на нее великая радость.
Когда уже дома собака лежала у ног хозяина, она вдруг почувствовала зудкий укол и, почесавшись, вопросительно посмотрела на мужчину. Такой заботой она была окружена и вниманием, что и не знала, как поступать дальше.
Знал человек. Во время долгого и нудного занятия обидчик был найден, зажат между ногтями и щёлкнут да и выброшен под диван.
Только недодавлена блоха оказалась, жива-а-а, зато разозлённая -- очень!
Вытащила ночью лейкопластырь, -- давно уж у неё в специальном карманчике валялся (даром что просроченный), -- да и заклеила трещину на спине. Сама себе, вы представляете? И стала уже не обычной блохой, а "с-пластырем", в связи с чем и осознала своё великое предназначение.
Выпрыгнула из окна в город и давай расти. Росла долго, годами, наверное, ну и, наконец, стала больше города и лежала на нём. Правда, никто этого не замечал, хотя говорили что-то, даже в газетах писали.
Блохам, как известно, есть требуется -- известно что. Она и ела, её и кормили: и то правда, куда деваться-то. Но самые вёрткие и хитренькие в неё вростали. Ходили себе на работу, ели-пили, плодились, но им уже не надо было блоху кормить,-- они же врощенные стали, -- а насекомое, стало быть, на их размер увеличивалось -- симбиоз, однако.
Всегда в городе говорили об очень важных вещах, таких, какие для всех важные, и было такое место, где хранилось нечто, тех вещей касаемое. Но только туда никто не заходил -- нельзя ведь! Почему? Да просто нельзя -- и не заходили. Вот в одном австралийском племени запрещалось посещать такую-то пещеру, и у этого народца свои соображения были на сей счёт. Однажды пришёл к ним белый человек, европеец по наружности, и залез в запретное место. Потом вылез оттуда. Все соображения в головах у аборигенов смешались , и померли они скоро. Да и человек решил потом Северный Ледовитый океан вплавь одолеть. Догадываетесь, чем это кончилось? Но ему надо было, просто надо и всё тут!..
Простите, отвлёкся немного.
Так вот, ещё в городе жил один гражданин. Среднего роста, ни худ и ни толст, ни низок и ни высок, с очень обаятельным лицом и умным, проницательным взглядом. Он при нашем знакомстве как-то сразу к себе расположил: то ли манерой разговора, то ли морщинками на лице, какие бывают от искренних добрых улыбок и смеха. Газет он не читал, кино не смотрел и ещё много чего не делал, зато всё в какие-то книжки заглядывал. К тому ещё как-то так сложилось, что блоху-то он и не кормил. Вот и вышло, что в разговорах важных и развлечениях общепринятых он как бы и не мог участвовать, а посему прослыл немного странным, что, впрочем, ничуть не мешало ему жить нескучно и интересно.
Однажды, бродя вдвоём по городу, мы вышли на незнакомую площадь, где в центре стояло красивое одноэтажное зданьице без окон и дверей с одним лишь темнеющим входом. Вокруг него ходило много зевак, толпились и щёлкали фотоаппаратами иностранные туристы...
В здание никто не заходил.
-- Почему? -- спросил мой попутчик.
-- Как же так? Нельзя ведь! Совершенно невозможно!! -- ответил народ вполголоса и очень выразительно.
Постоял-постоял он, посмотрел-посмотрел да и зашёл внутрь. Щёлкнул выключателем, спустился в подвал. На полу, прямо в центре, на стопке из семи кирпичей, лежала потёртая картонная коробка из-под пары обуви, перехваченная синей изолентой. На криво приклеенной сверху бумажке на нескольких языках было написано: 'Общечеловеческие ценности'.
Тут лампочка возьми да погасни, -- старая была,-- а интересно ведь, что там, в коробочке? Тогда он вышел наружу и вытряхнул на асфальт: кусок колбасы, засохший и заплесневевший; книгу с вытертым названием , изрядно потрёпанную; маленькую заржавевшую гильзу времён первой мировой; ещё что-то в этом роде... Мой знакомец не выдержал и захохотал.
Я тоже непроизвольно хихикнул, и ещё пара человек в толпе -- тоже. И как-то сразу шум образовался, суета бестолковая, стражи порядка такие же, и мы с приятелем растеряли друг друга. Меня, помнится, даже забрали и посадили на трое суток за ... а не помню уже за что.
* * *
В скором времени, недолго думая, уехал я в деревню, где живут правильные собаки, которые не дают блохам расти и нещадно их из себя выгрызают. Обитаю там и по сей день.
Недавно вот слухи дошли, что блоху ту долго пучило, и то ли её защекотали изнутри, то ли динамитом... Ну, в общем, она лопнула. А может, не лопнула, а кто-то издалека прилетел и разбомбил... Короче, и блохе, и горожанам, и домам вроде бы кирдык настал.
Потом уже жители как-то сами завелись, понастроили всего, да и блоха быстро новая выросла, -- теперь, говорят, породистая, хорошая. А коробочка та и по сей день на том же месте, и в неё доложили ещё бутылку какого-то просроченного напитка, жареный бутерброд, измятую купюру и ещё что-то наподобие...
Ну и ладно, мне уже до этого и дела нет -- я в деревне живу.