|
|
||
СОДЕрЖАНИЕ
не Рим, карантин, до зари, два ноля, плюшевый оранжевый мишка, семь секунд, девочка, октябрь, в три часа, закат, порт, февраль 98, ложись, инициалы, в грязные праздники, салют, по финскому радио, лекарство от ангины, мир, я так люблю, казалось что время, ты плохая, война, секс, поэты, форма, интро, разговоры вечности, больше ни дня без строчки, это рисунок, отвращение, хардкор
|
*** не Рим, не Троя, а всего лишь холодное сырое утро в провинциальном городе, который испуганным котёнком свернулся на краю империи. а ты завоевателем выходишь из парадной, где только что курил, глотая надписи на стертых стенах и выпуская дым в разбитое окно. ах, в том что, некуда идти, простое доказательство победы; так римские легионеры, разграбив бывший неприступным город, слонялись по чужим, холодным улицам друг перед другом хвастаясь добычей. твои трофеи: линии огня, плюющие в лицо напалмом. в себя пустив весь мир, чего ты ожидал? красивую минуту узнавания? но это временная мера, так выполняют просьбу приговоренного. в разорванном плаще похожий на грубую английскую девчонку (какие ливни целовали твои губы?), сколько раз с тоской справлялся, а потом распутывал разорванные нити вдруг найденных стихов поганый блуд размеров . они кружили голову, казалось ещё немного и рухнет видимая часть реальности, открыв то настоящее, что все мы знаем в секунды пробуждения, но мир - непоправимое несчастье - был неприступен. вечная беда. стихи? стихи такая ерунда. что могут изменить слов надоевших сочетания, когда непробиваем смысл? вот чистая страница: в ней все мыслимые содержания, оттенки сотен языков, размеров, ударений, ритмов. зачем уничтожать библиотеку биографий ангелов, не лучше ли в пустой парадной читать похабные слова. карантин паварачиваясь к стине лицом сирены заводов орут словно определённый сорт девушек каторые дают наглая пасть банка (в нём делают представителей мидл-класса) медленно раскрывается а потом на улицу выпалзает зараза утро размазанное по глазам словно серийный убийца работающий по часам лица людей просто сводят с ума адинаковостью риакции в районе депо тюрьма трясётся от мастурбации *** до зари проливали слёзы и шептали смешные угрозы миру денег и чистогана. превращались в дешёвый признак социальной системы. рано стены вытошнило, это круче, чем хуйня из зелёных бутылок или л.с.д., или ебучий смысл существования, или отчаяние выволокли на распродажу. секонд-хэнд открывается, надо-же! *** ...значит просто не надо верить и загадывать в октябре. два ноля разорвали время, отражаясь в календаре. потому что не надо слушать рёв дождя (это всё пиздёж), всё равно мы его задушим или пустим под финский нож. притворяйся и хлопай дверью, если даже сорвался зря, два ноля разорвали время в отражении календаря. *** плюшевый оранжевый медвежонок на одеяле в зелёную клетку - - так редко тебя можно видеть и гладить по яркому плюшу; впрочем эта игрушка существует в сознании ровно столько, сколько я обращаю внимания на многоточие или на этикетку бутылки вина или на то, что с тех пор, как Позволено это помнить, мы живы. есть эффект застывания времени в цепи случайностей, кроме, разумеется, шивы; окружающих каждого, даже меня, поэта, в сиянии судорог ночи - в таких игрушках дети рабочих разбираются лучше, чем вы или я. семь секунд. разноцветных вкладышей мишура (испорченный вечер скис); на одном занимательная игра, на другом нарисован приз. крошится воздух под потолком. на фоне отвесных штор я поворачиваюсь виском. я выхожу в коридор. *** девочка смотрит в разбитые стекла, от слёз тетрадка совсем размокла. приходят подруги, зовут гулять... девочке хочется спать. она одевает ночную рубашку (за ней наблюдают, глаза нараспашку, медведи, куклы, сиамский кот). на улицах ветер целуется в рот с пьяными шлюхами. их сутенёры пьют фиолетовые ликёры. дети трахаются в подвалах, в простуженных танцевальных залах старшеклассники хлещут портвейн, слушают амбиент или хардкор, рассказывают всякий вздор. думают мир в кармане (запатентованный миф) ; венозной кровью в глубокой ране прячется финский залив. октябрь. погода упрямая дура выстудила совсем. t сердца выше чем 37. осень течет слюной, глаза выражают юг, тёмно-зелёной волной дёргается петербург, время стреляет в упор, плюнь и ползи в зарю, сердце играет хардкор судорогой, не люблю видеть такие дали. разрывы косых дождей горячую слякоть втоптали в диаметры площадей. плюётся дождём рассвет. вертится, тащит, крутит то чего больше нет. не было и не будет *** я встаю в три часа. опять. я всегда знаю сколько время, только шрам горизонта, деревья я вижу уже в пять. в пунктире видений ветер визжит - раненый волк. пустоту невозможно разрушить ; здесь деревья с кровавыми пятнами душат в объятиях солнца кусок. закончилось лето и скоро зима залезет в термометры и отопительные системы. я на это давно плюнул. даже осень кончается. все мы увидим, как сдохнет ноябрь - случайные свидетели самоубийства. а пока, понимая, что край, я пинаю ногами листья - золотые флаеры в рай. *** Закат сломался на пять углов. Воняет вечностью от этих слов. на руки просятся, играют в страх и снова лапают на всех углах. Глазами трезвые, хоть сердце ад. Блестящим лезвием дрожит закат. порт. искрится горизонт. отравленные сыростью, огни работающих кранов пляшут - это просто шифр, понятный будущим поэтам, он часть реальности, её назвали чудом по ошибке. - порт, большое дохлое животное, возьми мою любовь. у девушек в такое время ползёт по животу тепло, его причина... оставим следствие на утро, становится совсем понятной, и странным образом переплетаясь с миганием прожекторов, теряет привлекательность и силу. в разрыве горизонта стонет, до отвращения, холёный альбатрос. залив вылизывает пристань - менструирующую суку ; точно так же лизал кобель в стихах у маяковского. плевать. в лицо. при встрече. это просто - хороший поэтический приём, он радикальнее любого альтернативного проекта. даже ночь трещит по швам, когда я повторяю: порт, порт. февраль 98 "командир дал приказ" "химера" из альбома "zudwa" 97г. в необходимость приказа ожесточённо верил гирляндой стихов опоясан с юга на север мой грязный холодный город пусть ветер пинает в спину весна убивает холод проваливаясь в трясину больных сумасшедших песен придуманных всем на зло она умирает если угадывает число на улицах пьют и дерутся любой переулок фронт луны золотое блюдце царапает горизонт в небе танцует комета только в который раз любое убийство это социальный заказ каждое слово - рвота zudwa играет в лапту если всё это свобода пошла она в пизду в граните времени высечен грязный смертельно больной мой сумасшедший тысяча девятьсот девяносто восьмой ложись на холодный пол, угадывай верные знаки, смотри на последний укол глазами больной собаки. крутится небо волчком, слева поёт рассвет - сузившимся зрачком расстреливает. в лихо закрытую дверь, в россыпь замученных глаз, в искренность слов поверь - это последний раз. тысячу раз подряд, это такой развод. мой снисходительный взгляд хуже удара в живот. звёздочки в юбку спрячь, глаз убери поводок, солнце (кровавый мяч) катится на восток. запад кольцом огня прячет. в который раз, выплюни на меня тысячу синих глаз. хватит, прошу: отстань, приступом смертной тоски. рифмы такая дрянь. я ненавижу стихи. *** ю.б.(на упаковке таблеток) на детских ладонях и бёдрах, на всех влюблённых сердцах, на солнце, на документах, на спичечных коробках, на липких кленовых листьях, на сгибе воротника, на постере из журнала - рисую инициалы. *** в грязные праздники небо кровавится сгустком бордовых туч. тянется, льется, плавится еле заметный луч; врывается в гул прилива и попадает точно туда, где сердце залива медленно кровоточило, когда же дождей ограда срывается желтой пеной, на дыбе больного заката мучается изменой. салют ,потому что такая трава, я играю в плохие слова и оглядываюсь назад, свою жизнь превращаю в ад. в разноцветный чужой салют. эти буквы всё время врут, но холодный искусственный свет переводит слова на нет. Задыхаясь от счастья, вижу, как становится небо ближе; звёзды плавятся и текут или падают, как салют. *** или по финскому радио слушать музыку из страны, где шлюха стоит всего лишь доллар, солнце всегда и везде. не то, что здесь. оно вроде и притворяется солнцем, даже, блядь, светит сквозь облака, только от этого света холодно. ни фига не тепло, а блядь холодно, холодно, холодно, холодно просто жуть - спрятаться в тёплой кухне, курнуть и по финскому радио слушать музыку реггей. пиздец, это всё невозможно из-за того, что ты опаздываешь. неужели так сложно вовремя быть на свидании ? рядом орут коты от холода и любви - это для них оправдание. я тоже хочу кричать, только ментовский "уазик" на перекрёстке внушительно светит фарами и заставляет молчать. согласен, рифма кошмарная. так ведь и я не крученых, и даже уже не лёха никонов. нихуя. я замерзаю, мне плохо. не любишь морозы? бля! я ненавижу их больше. лекарство от ангины. шёл разговор об ангине, он превратился в реакцию. к вопросу о первопричине: они отложили менструацию до нового века, который увидит себя изнутри. другими словами, каждого заклинаю стихами: наври про себя. настоящего. нет. ему лучше быть падалью, мразью, конвейерной куклой, продажною девкой. неважно зачем любить, хотя бы затем, что страшно. ...поэтому просто откроем капканы любой пустоты, зная, что всё под контролем, и в зеркале отражаешься именно ты. февраль 2001 *** м. Мир предложением выразив: Идите все на хуй, Междугородным вызовом Я тебя, всё равно, трахнул. Твои одноклассники видели б, Как ебались в парадной. С грязью Мешаю, уже, не верлибр. В окне, захарканном провинциальной мразью, Твои одноклассники видели б Вселенной пизду, распластанную, Между кривыми рамами, Тебя невозможную, грязную, Вымаранную Моими самыми точными Прогнозами революций, Они бы тогда закончили Тысячами поллюций. *** м. я так люблю твой город, что боюсь своих, как липкие конфеты, облизанных и выброшенных чувств. вчерашние газеты врут... положишь руку - лампа, дверь, очерченный неровно контур, дрожащий в зеркале - теперь порнографические фильмы уже не в моде: на подходе аукцион невинности, когда презервативы продаются быстрее, чем твоя любовь. глаза, накрашенные синей тушью внимательно оценивают тень. в соседних окнах жёлтый свет и ничего такого нет, обычный день, придуманный за нас двенадцать тысяч лет назад. парад разбитых слов кончается, как номер телефона. я повторяю: нет закона который я не нарушал. когда стихи всего лишь повод с тобою переспать ; читать стихи и трахаться - одно и тоже - кровать, как чистый лист, чернила - сперма. какие двери открывает простое допущение ; весь мир сошёл с ума. сама хотела. *** казалось что время, а это сироп. холодные пальцы ложатся на лоб. я знаю, что завтра нет, оставьте хотя бы свет. я знаю, что всё обман. пусть дёргается экран холодным искусственным льдом. я знаю, что будет потом. я чувствую этот взгляд. слёзы (химический яд?) из бешеных глаз текут, на сердце завязан жгут. шепчу: отвяжись, отстань, выключи эту дрянь... потом пошел дождь, разорвавшись на части, свидетель обмана и деепричастий, я тихо лежал, представляя что болен, холодный кинжал уже был приготовлен и был ещё час до короткого мига, я чувствовал, слышал инерцию крика, и воздуха тихо дрожащий оскал, и жуткую плёнку зеркал. утро. почти полшестого. стоя у края окна, я повторяю два слова: - реальность защищена. *** (ты плохая. зима пройдёт.) раздевалась в разрезе штор, а потом - о, двухтысячный год сдохни! - размазала рот невозможной, чужой улыбкой, слишком липкой для этих губ. время пиная, как арестанта конвойный, вечность вступала в права и любая попытка возврата была бесполезна ; на словах пел запрет, а рассвет лез в окно (это место я вычеркну). только одно неизвестно: как попала в подстрочник любовь. моя война никогда не кончится; бешеной похотью вызверев, апрель перед объятиями мая корчится луж фиолетовыми брызгами. зрачков, испуганные дрожащие зайчики, бегают, систему в толпе выискивая, город издевается и подначивает, подсовывая рекламные вывески. стесняются приставаний улицы. стихи, изнасилованные, брошены. от вечной бессонницы тихо хмурятся не выспавшиеся прохожие... *** секс это молодость мира. открыла глаза, поняла, что не дома - луч солнца вскрывал мои вены и долго отыскивал твой бюстгальтер. на улице детские крики и визг влипали в асфальт или стены домов. если б это вернуть - поймать бы тебя в настоящем, очередном неделимом отрезке времени, говорящей опять о любви. всю в пятнышках солнечных зайчиков. голую. в разрыве абзаца и простыни. поэты. я это уже видал... кулак пустоты достал, очередной поэт несёт окаянный бред. а хочешь, стихи послушай : из "ящика" лезут в душу слюнявыми, грязными ртами, и многоэтажки достали ; до радуги руки тянут, но скоро они застрянут в куске ожидаемой тучи. никто ничему не учит, а только имеет власть, которую могут украсть поэты. но эти бухают, торчат, а другие икают от дорогой жратвы - крутые поэты москвы. помоями обливаясь, лезет в глаза реальность. весна начинается поздно и прыгают в слякоть звёзды. в промзоне ревут моторы, какие-то /режиссёры реальности/ подменили - вот дверь, для которой не надо ключей - форму и ход вещей. форма бессмысленно и скоро вычёркивал слова растёт трава над нею горы и облака на одноцветном небе рисуют сложные узоры все ангелы давно ослепли разгадывая правила игры стрекозы мухи комары терзают опустевший воздух и кажется что снова вечер уже ползёт навстречу солнцу прозрачная луна а у чердачного окна застыл пропавший день *** а начала, наверное, нет. небо в синих разводах и птицах, составляющих красный цвет в пятнах, лезвиях и страницах, в грязных шеях рекламных щитов и дырявых карманах. безработица - моя любовь в зареве океанов. и стучится горячий пульс в разных улицах и тисках и подводная лодка "курск" эта книга в твоих руках. *** вот эти, вот, разговоры... именно эти, блядь, разговоры, как русская бижутерия, хуёвые (настолько, что в силу своей хуёвости уже привлекательные). сверхновые русские буквы выстраиваются старательными приёмами улиц. в омуте улиц. в омуте этих, блядь, улиц . в ёбаном уличном омуте - культура культуре - миф. улицы, омут, хули... далее предполагается взрыв. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . *** вечности больше нет, мне наплевать : я помню штормовой ультрафиолет в глазах заливавшихся кровью. слёзы врали... мой дождик лей, расскажи, как она ушла отражением фонарей на прозрачной фактуре стекла. через рвоту застывших слов, упираясь в плохой размер, повторяю: моя любовь всего лишь одна из химер, моя жизнь, разноцветные ленты, разрывается на фрагменты. на изнанке ворованных фраз верю в последний раз и шепчу (равнодушные взгляды, отражаясь, застыли): смотри, какие чужие обряды сворачивались внутри. *** ни дня без строчки. ночью, в этом городе без заточки и глотка коньяка, разве можно гулять? главное, не подцепи заразу, - сказал мой друг и скрутил папиросу, в ней далёкая южная страна, где стреляют и удивляются, как сочетания красного и зеленого закручивают косяк. начало зимы обещает обычную пьянку, полумесяц на изумруде пивных бутылок, долги, которые ненавижу. сюда бы, сейчас, лесбиянку с подружкой и что бы они... все равно денег нет, - мы курили траву одни, то есть я и мои друзья, в середине планеты и тем самым оправдывали её назначение, в комнате с голубыми обоями. где вы, бляди в прозрачных сорочках? за это ни дня без строчки, пусть они даже будут помоями. *** "it's just thе poster" /из песни сюзан веги/ это рисунок со стороны некоторые места в мокром узоре еле видны хоть линия чиста свободна а это плен перечень разных дней рваный периметр стен на раме фальшивых огней чистой страницы сонет видимость в небо лаз хочется рифмы - нет это всего лишь рассказ зарезали девки выли криком жутким постылым необходимость жестокого стиля мылилась жидким мылом это всего лишь осколок но увидишь кривой оскал прошлое выкинутое в окно красивый цветной журнал 95 - 01 г. *** эту грязь, вылитую на современников оправдают, и даже добавят чувство вины, вокзал и тот самый проспект, упомянутый в тысячах сочинений, рекламы нажравшийся, в универсамы блюющий. моё поколение это тираж малобюджетного фильма. О, наркотический бум девяностых, бывший всего лишь началом, просто началом малобюджетного фильма, время в котором (читай внимательно) не растворилось, а только застыло... в общем-то текст оказался про это. смотрите, как для поэта вечность танцует стриптиз: |
|