По временам мне грезится уют
 Забытого истрепанного рая,
 Где мы взахлеб читали Макса Фрая,
 И из окна смотрели на салют.
 Где умирали, в чью-то жизнь играя,
 И знали, что друзей не предают.
 Я возвращаюсь, от себя устав,
 И память, отдаваясь легкой болью,
 Ласкает сердце кисточкой собольей,
 Когда я погружаюсь в кенотаф,
 Где серебро, осиновые колья,
 И теплая, живая темнота.
 Передо мной заброшенный архив.
 Избитые, проигранные гаммы
 Из памяти сгибают оригами,
 Где так нелепы первые штрихи
 Лучей пятиконечной пентаграммы,
 И крестик-анх в шкатулке из ольхи.
 Где "Эры Водолея" белый чай
 Толкает в кровоток сердечный клапан.
 В суицидальные ласкающие лапы
 Бросались, наспех сердце очертя.
 И солнце на двоих - настольной лампой, 
 Для нас, смешных и яростных чертят.
 В стихах несли фантастику и правду,
 И рифмы отдавались легким бредом.
 На фразы разбирали Кастанеду,
 Цитировали Олди и Лавкрафта.
 Нам кубик "магги" в кружке был обедом,
 И было вечным будущее "завтра".
 Купались в ощущениях тревоги,
 И в тестах Роршаха разгадывали кляксы,
 Легко и просто срок прожить авансом,
 В том доме, где когда-то жили боги.
 И запах книжек, талька и пластмассы - 
 Приюта бесшабашно-одиноких...
 ...Я в капище забытых преступлений,
 Где память пахнет горьким нафталином,
 Стою на старых брошенных руинах
 Изменником, явившимся с повинной.
 Среди погасших прожитых видений...
 Без глупых слез и лишних сожалений.
 Вокруг - обломки детской колыбели,
 Мы просто выросли из нас. Не уцелели.