- Курил? - воскликнула Люсия рассержено и хлопнула дверью.
- Не потерпеть?
К чему спрашивать? Сигаретный дым вился кольцами, клубы дыма наполняли душный воздух помещения. Лукас ухмыльнулся, потом посмотрел ей прямо в бархатисто-коричневые глаза:
- Я не думал, что Вы... так быстро вернетесь.
- Показывай, что написал. Ты что-нибудь написал?
- Еще нет... может быть, позже.
Согласно распоряжению Люсии юный пациент наркологического отделения должен был по возможности детально и последовательно описать день, когда он впервые прикоснулся к спиртному. Психолог отвела на это два часа, однако, уже через полчаса вернулась. Может быть, подозревала, что он не станет писать. Так и оказалось.
Лукас сидел у окна с выкрашенной в белый цвет решеткой и смотрел вслед своему дыму. Люсия тоже подошла к окну. Снаружи жмурилось неяркое октябрьское солнце. Беззвучно падали листья, несколько соек подняли шум. Среди деревьев возился старик в синем халате, собирая листья в одну большую кучу. Такой же алкоголик. Его соседи по палате в это время, наверное, смотрели свои послеобеденные сны, только он в одиночестве мёл и сгребал листву.
- Ты совсем ничего не можешь вспомнить? Лукас!
- Могу. Я вспоминаю. Пожалуй, лучше я Вам расскажу...
- Нет, ты напиши. Минимум три страницы. Могу я остаться?
Юноша молчал. Какой он еще незрелый, подумала Люсия. Типичный сорванец, подросток. Как часто его еще будут сюда помещать? Семь раз? Десять? Такая уж ее работа: скажи то да это, напиши это да то, отвечай на вопросы. Чем отличается птица от дерева? И что бы она сама на это ответила? То, что птица может поселиться на дереве, а дерево на птице нет?
Она, Люсия, психолог с высшим образованием, незамужняя, двадцати семи лет, с явной примесью татарской крови. Среднего роста, темнолица, бюстгальтер застегивается на целых три пуговицы. Набухшие губы плотно сжаты. Кто-то из коллег мог бы добавить: дерзкая, раздражительная, скрытная. Но все это лишь самозащита, - сказал бы другой, на самом деле очень ранимая. Обжигается едва дотронувшись.
Лукас молчал. Четвертую неделю он в этой лечебнице. Диагноз - хронический алкоголизм. Курам на смех. Наркологическое отделение - не самое плохое место. На дне рождения у друга он избил свою девчонку. Та, правда, на следующий день его уже простила, но этого и не подумал сделать ее отец, подполковник. Так что Лукасу было совсем не вредно передохнуть здесь, на городских задворках.
Люсия села в кресло из кожзаменителя. За окном все падали и падали листья. Их все подметал и подметал старик, похожий на приведение. Как в плохом фильме, подумалось ей. Люсия резко тряхнула черными короткими волосами:
- Лукас!
Он удивленно обернулся - чего еще? Знает же, что он не станет писать.
- Лукас, если ты писать не будешь, я запру тебя здесь. Останешься один на всю ночь, без сигарет.
Юноша ухмыльнулся. Собственно, она не дурна, подумал он. Что делало ее старше, так это маленькие складки вокруг губ. И кожа, как у какой-нибудь индийской женщины. Вообще-то, Лукас боготворил блондинок, хотя сам больше походил на цыгана; черные, кудрявые волосы, сильное тело. Только лицо как белый мрамор. Он и Люсия даже были чем-то похожи друг друга. Обычно такие ненавидят друг друга без видимых причин.
- Хорошо. - Люсия говорила подчеркнуто спокойно, по крайней мере, так ей это казалось.
- В таком случае выполним тест.
- Что сделаем?
- Ты увидишь, малыш. Садись. Вот лист бумаги, карандаш. Ты нарисуешь мне... Ты нарисуешь человека, дерево и дом, ясно?
- Девушка, я не умею рисовать...
- Не называй меня девушкой, Лукас. Я для тебя не девушка. А ты? Есть у тебя... девушка?
Лукас демонстративно засунул обе руки под рубашку и стал чесать живот. Ну что можно ответить на такой глупый вопрос.
- Что касается рисования, тут не нужно ничего уметь. Рисуй так, как приходит в голову. Как рисуют дети. Человека, дерево и дом.
- И что получу за это?
- Что? Ты увидишь. Нарисуешь?
- Могу ли я курить?
- Ради Бога. - Люсии это уже безразлично.
- Дай мне тоже.
Лукас закурил, потом сел и начал что-то неразборчиво чирикать на чистом листе. Люсия с сигаретой в руке встала у окна. Листья продолжали падать.
Ничего больше листья не значат, думала она. Октябрь. Горькая осень, ничего больше. Из тумана вынырнул синий автобус, за ним другой - яркий как апельсин, и оба исчезли. Старик между тем продолжал свой добровольный труд по уборке листьев. Он занимался этим чтобы избежать обязательного для всех дневного сна. Кто спит днем, говорил он обычно, тот легко может вообще больше не проснуться. Вот к чему приводит водка!
Исчезло солнце, внезапно, будто кто-то выключил свет. Мрачным и печальным стало убогое помещение с низким потолком - "Психологический кабинет". Так было написано на белой двери со стороны коридора. Лукас курил и, казалось, все больше и больше углублялся в свое нелепое занятие. Его карандаш чирикал все неразборчивей.
Люсия молча подошла к двери и заперла ее изнутри. Ключ скользнул в карман ее служебного халата. Еще один, собственный, из шелка, сейчас висел в шкафу. Все без исключения психологи, которые так и кишели вокруг, ходили в таких халатах. А также анестезиологи и медицинские сестры, даже помощники санитаров, в большинстве случаев бывшие пациенты с синими носами, которые теперь пили в меру - и работали.
Лукас трудился над своим рисунком высунув кончик языка. Ему было 17 лет и 3 месяца. Едва ли он мог вспомнить, когда в последний раз рисовал человека.
- Слишком темно, - воскликнул он, и в следующее мгновение снова появилось солнце. Пусть и по октябрьски бледное. Что еще может находиться под его пижамой, мысль об этом вдруг пронзила Люсию.
Боже мой, да что там может быть, одернула она себя и покраснела. И, тем не менее... Прекрати, Люси, приказала она себе. "Люси", так называл ее любовник, единственный. Он был воспитателем и сумел убедить ее, что окончательно порвал с алкоголем. Позже уже она сама пыталась удержать его от бутылки, напрасно. Только втянувшись в психологию, она убедилась, что они изначально не подходили друг другу. Определенно так и было. И все же она тосковала по мужчине и страдала. Иногда Люсии казалось, беда в том, что она просто слишком много знает. Что каждого мужчину видит насквозь. А все они были как один. Бездельники, эгоисты, движимые патологическим честолюбием, холерики и невротики. Почти для каждого находилось определение из "Руководства по психологии", тонкой брошюры с зеленым переплетом. Кто имелись еще? Ужасающие эротоманы, лысые эксгибиционисты. Из таких категорий складывалась общая картина. Люсия ощущала свое превосходство по отношению к каждому невежественному, грубому, небритому существу, и не только в этом учреждении. Нет, повсюду! Но могла ли она обходиться без них? Не жаждала ли она их? Этого, находящегося здесь парня. Определенно он агрессивен, подумала она о юном алкоголике.
Лукас все еще рисовал. Люсия развлекалась наблюдая, как поднимаются и опадают при движениях головы его кудри. И снова покраснела.
А он как раз склонился к странице, чтобы лучше рассмотреть свой шедевр. Как ребенок. Явно он нарисовал крышу. Наконец, Люсия не смогла сдержаться и громко рассмеялась. Лукас удивленно поднял глаза.
- Рисуй, рисуй.
В своей скудной снимаемой квартире, Люсия иногда запиралась. Затем она раздевалась, и подробно рассматривала себя в большом зеркале. Иногда ходила голой весь вечер. Собственная нагота не пугала. А чужая может напугать, еще как! Летом, в парке лечебницы, когда безжалостно палило солнце, она едва не наступила на парочку, которая бесцеремонно занималась любовью: худой как щепка шизофреник и полная слабоумная из женского отделения. Он, увидев Люсию, мгновение поморгал глазами и затем еще более усердно продолжил свое занятие. Слабоумная тоже заметила ее, их взгляды встретились, но глаза девушки смотрели как бы сквозь.
Только позже Люсия осознала: бедняжка совершенно не понимала ни что подходило с нею, ни почему там стояла воспитательница. Люсии было нехорошо, будто наступила на змеиное гнездо. А еще психолог! Она не могла избавиться от вида обоих, переплетенные тела так и находились перед глазами, и в автобусе, и тогда, когда она уже лежала вытянувшись на прохладной простыне.
Сейчас Люсия стояла за спиной Лукаса и пыталась через его плечо рассмотреть рисунок. Дом, да, это действительно был дом, хотя и плохо нарисованный. Но что он там пытается закрыть рукой?
- Покажи! - Но Лукас едва слышно хмыкнул. Он не убрал руку. Люсия прижалась к нему своей грудью и попыталась вырвать лист. Лукас не отдавал. Он покраснел и стал громко хихикать. Люсия все больше наклонялась к мальчику - мальчику?, который не двигался с места. У нее потемнело в глазах. Желание Люсии было чересчур сильным, чтобы она могла внутренне сопротивляться ему. Лукас тяжело дышал. И потом все произошло очень быстро. Пациент мгновенно развернулся на своем кресле, заключил Люсию в объятия, и оказался с ней вместе на кушетке. Зашелестела клеенка, покрывавшая белое льняное полотно; здесь она время от времени измеряла пьяницам кровяное давление и слушала как бьются их измученные сердца. Давление обоих было, пожалуй, сейчас довольно высоким, как и пульс. Люсия только ахнула, в следующее мгновение юноша стоял уже совершенно голый. Снова - по прошествии такого долгого времени! - она чувствовала в себе мужчину, кусала губы, а потом лишь стонала: еще, Лукас, еще!
Что же теперь будет? - испуганно спрашивал себя Лукас, после того, как натянул изношенную больничную одежду. Все это она сама! Она сама!
Люсия неторопливо одевалась, скрытая отворенной дверью шкафа. Проскользнула в свой шелковый халат. Сейчас ее было бы можно назвать красивой. Маленькие складки вокруг рта исчезли. Как она носит волосы, это идет ей, думал Лукас смущенно. Злится ли она? Очевидно, нет. Она улыбалась, даже погладила по его растрепанной гриве. И почему та, другая, ломалась? Не нужно было бы играть здесь роль пациента. Алкоголик... Смешно! Погоди, погоди, но тогда бы не было и Люсии, которая поднесла сейчас палец к губам и говорит - Тсс! Тихо! Актриса. Он снова хотел засмеяться, но когда Люсия приблизилась, глаза его стали большими и испуганными. Неужели она его ударит? Теперь? Ну и пусть! Она может делать, что хочет. Он больше не ребенок, уже нет! Ах, она лишь наклонилась и подняла лист с его рисунком. На нем выше дерева и дома находилась обнаженная женщина. Беспомощно нарисована, однако, все у нее было на месте: полные губы, большая грудь, бедра, и между ними что-то, что выглядело как гнездо ласточек. Темная путаница. Эта женщина немножко была похожа на Люсию. Люсия снова покраснела, но румянец на этот раз не проник сквозь ее темную кожу. Лукас потянулся к ней и начал неловко целовать влажными губами.
- Прекрати, - фыркнула Люсия, - ну кто так целует?
Лукас тоже фыркнул. Совсем еще ребенок, подумала психолог и засмеялась. Она чувствовала себя легкой, молодой и какой-то очень довольной. Лукас тоже рассмеялся, очень громко, так что вздрогнули стекла, и во дворе все еще остававшиеся листья посыпались с деревьев. Старик удивленно всматривался в небо - нет, никакого ветерка. Странно. Сбитый с толку опустился он на свою разноцветную влажную лиственную кучу и тут же в одно мгновение уснул. А они вдвоем стояли и смеялись.
Была уже полночь, когда крепко спящего Лукаса кто-то осторожно потряс за плечо. Он неразборчиво пробурчал и перевернулся на другой бок. Однако, его потрясли снова. Он вскочил, но его рот закрыла твердая, сухая рука. Лукас поморгал и узнал Люсию.
- Тсс, - прошептала она, - Не шуми. Вставай... У твоего дома не хватает дымовой трубы. Пойдем, ты нарисуешь мне еще дымовую трубу!..