Анна Ивановна была на грани отчаяния. Ее худые старческие руки бессильно опустили пульт. Телевизор, стоящий прямо напротив кресла-качалки, где сидела укрытая пледом старушка, печально потух. Она тяжело вздохнула, и долго смотрела своими уставшими глазами на безжизненный экран. В этих глазах уже давно начал угасать огонек жизни, они с каждым днем становились все бесцветней. Вместо былой жизнерадостности в них поселились тоска и печаль. Все зрелые годы, Анна Ивановна с нетерпением ждала выхода на пенсию. Воображение рисовало красочные картины: лето, дача, вокруг внуки. Но когда долгожданное время пришло, все оказалось не так безоблачно. Лето, по-обыкновению, оказывалось то слишком дождливым, то слишком жарким; дача находилась в двух часах ходьбы от железнодорожной станции, и больные ноги старушки не выдерживали таких прогулок. А внуки уже несколько лет жили в другой стране.
Анна Ивановна осталась здесь, с кучей болезней, старой квартирой, полудохлым облезлым котом, ничтожной пенсией и безжизненными, как экран выключенного телевизора, глазами. Она была крохотной, маленькой старушкой. На сморщенном лице не осталось ни следа былой привлекательности, когда-то грациозные руки теперь покрылись выступающими синими венами, и предмет ее гордости - стройная от долгих занятий балетом спина, была безнадежно сгорблена под тяжестью прожитых лет.
Кот Миша, мирно дремавший на коленях старушки, являл собой печальное зрелище - тощий как палка, с облезлым хвостом и выдранными клоками шерсти, он к тому же с трудом мог передвигаться по причине почтенного возраста. Анна Ивановна осторожно сняла Мишу со своих колен и положила на пол. Кот выразил свое неудовольствие бурчанием, но подчинился воле хозяйки. Анна Ивановна встала и, опираясь на трость, вышла на балкон. Она присела на старое, ободранное мягкое кресло, стоявшее перед сломанным велосипедом и кучей разного хлама, сохранившегося здесь с незапамятных времен.
"Как же мы жить-то теперь будем?" - подумала старушка и, открыв окно застекленной лоджии, посмотрела вниз. Январское солнце ослепило ей глаза, а ветер, влетевший в открытое окно, заставил с головой закутаться в плед. Оживленной, живой улице, казалось, нет дела до тревог Анны Ивановны: прохожие как всегда куда-то спешили, машины носились взад-вперед, лаяли собаки, прямо под домом играли дети.
Квартира старушки находилась в доме старой, еще довоенной постройки - в ней были высоченные, под 3 метра, потолки, длинный коридор и просторные комнаты. В эту квартиру Анна Ивановна переселилась с мужем после войны, до них здесь проживал какой-то генерал, погибший незадолго до взятия Берлина. Генерал жил один, и освободившуюся квартиру передали мужу Анны Ивановны, только что вернувшемуся с фронта со звездой Героя Советского Союза. Здесь же всю жизнь жили их дети, а вот внуки, повзрослев, уехали.
Ее муж умер лет 20 назад, о нем напоминала только большая фотография, висевшая на стене в гостиной. Крепкий мужчина средних лет, с густыми черными бровями и простым мужественным лицом смотрел на стареющую Анну Ивановну долгие годы. Рядом висела и ее фотография времен молодости - вытянутое лицо с правильными чертами, длинные черные ресницы, яркие алые губы и бездонные зеленые глаза. Каждый раз, смотря на эти снимки, Анна Ивановна мысленно возвращалась в то время, когда был жив муж, когда они были молоды и счастливы.
Глава 2.
Не так давно ей исполнилось 79, но день рождения Анна Ивановна справляла в больнице, куда ее в очередной раз положили по настоянию врачей. Теперь старушке было немного лучше, но ходила она по-прежнему с трудом. Ноги начинали нестерпимо болеть даже после спуска по лестнице с третьего этажа. Поэтому, в аптеку и за продуктами ходила Леночка - социальный работник. Леночке было уже около 40, и по паспорту она звалась Еленой Алексеевной, но все ее "питомцы", в число коих входила и Анна Ивановна, называли ее Леночкой за вечно светящиеся добротой и счастьем глаза.
Вот и сейчас старушка все поглядывала на часы, ожидая, когда же наступит половина четвертого. В это время к ней каждую среду заходила Леночка. А сегодня как раз была середа. Или четверг? Анна Ивановна после выхода не пенсию окончательно потеряла счет времени. "Так какой же сегодня день?" - думала старушка. Рядом висел календарь, но она помнила только месяц. А какой день - неизвестно. Несколько минут она пыталась вспомнить, какое же сегодня число, нервно теребя воротник, но все оказалось безрезультатно. Ее лоб сморщился от напряжения. Наконец, Анна Ивановна бессильно вздохнула и медленно побрела к креслу-качалке. Каждое движение доставляло ей немало страданий - если бы можно было вглядеться в ее глаза во время ходьбы, то не трудно заметить, как безжизненные зрачки оживали, чтобы расшириться от острой боли, пронзающей ноги от ступней до колен. Наконец, она добралась до кресла и со вздохом облегчения опустилась в него. Дряхлая рука нащупала пульт и палец, еще не утративший до конца былой грациозности пальчика балерины, нажал на кнопку.
"Сегодня, 14-го января, Президент подписал указ..." Телевизор опять потух. Теперь старушке снова пришлось идти на балкон и, найдя на календаре 14-е, убедиться, что это среда. Значит, скоро можно ожидать прихода Леночки с лекарствами и продуктами. "Так ведь скоро и этого не станет", - подумала Анна Ивановна и печально вздохнула. "Хоть бы Леночка просто так заходила, поболтать. А то ведь больше не с кем пообщаться".
Вскоре под высокими сводами квартиры раздался пронзительный визг дверного звонка. Анне Ивановне в последнее время изменял слух, и сосед по ее просьбе установил новый, более громкий звонок. Когда старушка, преодолевая боль в ногах, добралась до двери, ей потребовалось еще немало времени чтобы справиться с замком.
- Ничего, Анна Ивановна, я подожду, - раздалось из-за двери в ответ на смущенные извинения старушки.
- Спасибо, Леночка, я сейчас.
Вскоре замок поддался, и Анна Ивановна с радостью впустила Леночку в квартиру.
- Ну, как вы тут, Анна Ивановна? Как ноги? - спрашивала она, снимая верхнюю одежду.
- Болят ноги, Леночка, болят. А в остальном - все по-прежнему. Ну, пойдем в кухню, я тебя чаем напою.
- Давайте, помогу вам, - Леночка взяла Анну Ивановну под руку и медленно повела в кухню.
Глава 3.
Они сидели на кухне, и пили чай. Леночка положила продукты в холодильник и, достав лекарства, стала объяснять Анне Ивановне, когда и что принимать. Та молча слушала, иногда уточняя что-нибудь, но вдруг перебила гостью.
- Я тут по телевизору слышала... - старушка замолчала, подбирая слова, но так и не найдя нужных, стала испытующе смотреть на Леночку.
- Вы про льготы? - после некоторого молчания догадалсь та.
- Так это правда? - спросила Анна Ивановна, собрав в голосе остатки надежды.
У гостьи вспотели ладони, она не знала, как сообщить старушке, что все те бесплатные продукты, лекарства, лечение - все то, что Анна Ивановна считала заслуженным вознаграждением в старости; все то, что позволяло хоть немного продлить ее существование - всего этого не станет.
- Да, это правда, - ответила Леночка и опустила глаза, - но ведь вам компенсируют расходы деньгами...
Только сказав это, гостья поняла абсурдность своего заявления и замолчала. Деньги действительно выплатят, но в сумме получится чуть более 300 рублей. Вместе с пенсией, этого хватит только на оплату коммунальных услуг и питание. А ведь врачи выписали ей огромное количество лекарств. Обе женщины в эту минуту думали об одном - как прожить дальше. Леночка беспокоилась не только за Анну Ивановну - у нее было много таких бедных, больных и подчас немощных пенсионеров. Еще у нее была маленькая зарплата, пьющий муж и восьмилетний сын. Леночка бы давно бросила эту работу и нашла другую, но она бы не смогла прожить без радостных улыбок стариков, которыми озарялись их лица когда они принимали ее помощь. В этих улыбках было столько благодарности, сколько не встречала Леночка в людях за всю свою жизнь. Она каждый вечер шла домой, думая чем кормить, и во что одеть сына, и только мысли о том, что она нужна этим людям, не давала Леночке впасть в отчаяние.
- Ну а ты-то хоть заходить ко мне будешь? - спросила Анна Ивановна. В ее глазах уже не было боли, не было тревоги за себя - была только отчаянная просьба, даже мольба.
- Я не знаю, Анна Ивановна. Деньги вам почтальон носить будет, меня могут перевести куда-нибудь, - бессвязно пробормотала Леночка. Она уже знала, что со следующего месяца ее переводят в другой район.
Повисла долгая, мучительная пауза.
- Знаешь, я никогда не боялась бедности, болезней, -начала Анна Ивановна, и в голосе появилась какая-то тупая боль, но мольбы уже не было, - я все это пережила, а теперь-то уж и все равно. Я боюсь только умирать в одиночестве. Когда в Блокаду все мои родственники умерли, я лежала в лазарете совершенно одна и больше всего боялась, что когда буду умирать, рядом не будет даже медсестры. Всегда боялась, а теперь, в старости, особенно... Сейчас со мной никого нет - внуки уехали. Не думаю, что они приедут даже на мои похороны... Когда отменят льготы?
- Со следующего месяца, - ответила Леночка.
- Значит, еще две недели., - вздохнула Анна Ивановна, - ну ладно, пару недель поживу еще, - сказала старушка и грустно улыбнулась.
В глазах Леночки появился страх.
- О чем вы, Анна Ивановна?! Вам еще жить и жить!
- Как жить-то, Леночка? Я ведь понимаю, что на те деньги, что мне заплатят, я лекарства не куплю. А без них мне и дня не протянуть.
- Но я могу вам еду приносить из дома, а на пенсию вашу будем лекарства покупать! - произнося эти слова Леночка понимала нелепость такого предложения. Это поняла и Анна Ивановна.
- У тебя же ребенок растет! Его кормить надо! Я помню, как в Блокаду умирающие старики детям свой хлеб отдавали. А ты мне предлагаешь у ребенка еду отобрать! - возмутилась Анна Ивановна, - да и к тому же, я что - одна у тебя такая? Меня кормить, так это и всех твоих стариков кормить?
- Но вы ведь мне как родные, - у Леночки подступали слезы к горлу.
Анна Ивановна положила руку ей на ладонь.
- Ты нам тоже, милая моя. Но что же поделаешь, мы свое уже пожили. Ты, значит, на следующей неделе последний раз зайдешь?
- Последний - с грустью ответила Леночка.
- Ну, тогда и на лекарства не траться. Занеси что-нибудь вкусненького. Шоколад, например. Я очень шоколад люблю. Я когда в балете танцевала, мне поклонники всегда конфеты в корбках дарили, - Анна Ивановна улыбнулась, и глаза засияли.
- Но как же лекарства? Вам этих только на неделю! Ведь стоит два раза не принять, и все!
- Лена, какая разница, скажи мне, через две, или через три недели я умру? Так хоть вкусно поем напоследок.
- Но...
- Никаких но. Заходи через неделю, посидим с тобой, попрощаемся. Мне все равно надоело эти лекарства глотать, противные они. Ну ты посмотри на меня, я ведь хожу с трудом! А я между прочим, когда-то танцевала! Сижу целыми днями телевизор смотрю, и то, уже почти ничего не слышу и не вижу... Кота моего только пристрой куда-нибудь. Он один по мне скучать будет... Зайдешь через неделю?
- Зайду, - почти беззвучно, глотая слезы, ответила гостья. Согласие зайти означало и согласие не покупать лекарства.
- А как выйдешь от меня в следующий раз, загляни в церковь, поставь свечку обо мне за упокой. На всякий случай. Вдруг он есть, Бог-то?
Вскоре Леночка ушла, а Анна Ивановна неспеша легла на кровать и включила телевизор. Теперь она могла спокойно слушать сообщения об отмене льгот.