Ника Лай : другие произведения.

Длинная темная ночь (закончен)

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Пытаться бороться? Можно. И ты пытаешься.Но ровно до тех пор, пока боль не скручивает твои жилы и кости в узел. И тогда все смывается: разум, чувства, эмоции. Приходит иная сила, иная власть берет все в свои руки и подчиняет тело своей воле. И вот тогда луна уже не кругляш на небе, а коварная сообщница, а вой не просто звук, а призыв. Он не сопротивлялся, он ломался, чтобы однажды уступить
  ПРОЛОГ
  
   Грусть созвучна с каплями дождя. Они падают и падают на самое дно сердца, заставляя струны души трепетать. Когда капель становится слишком много, они подходят к краешку глаза и пытаются пересечь границу, явить себя миру. Но я закрываю глаза и пресекаю их попытку. Сердце сжимает большая когтистая лапа, так похожая на мою. Жизнь нечеловека тяжела и безысходна. Тебе некуда пойти, и ты это знаешь. Тебе некуда обратится, нет никого в целом мире, кто мог бы тебе помочь. Не спасти, потому что спасать слишком поздно, нельзя даже помочь. Хотя помочь можно, но вариант в этом случае только один. А к этому нельзя быть готовым, только не в начале пути. Пока не пролита кровь, страха больше, потом он отступает, становится эфемерным и скрывается в глубине души, маскируя себя и ее, чтобы однажды выйти и затопить, задушить, уничтожить. Но и примириться, понять и посочувствовать... таких нет. А если и есть, то они очень быстро умирают. Становятся первой кровью...
  
   Прощай стезя и чести, и благого дела.
   Я отмирающая ветвь твоей души.
   Меня забрал вой умирающего зверя.
   Я стал рабом красавицы-луны.
  
   Я стоял под крышей ранее благополучного дома. Луна вышла слишком рано. Раньше, чем начался дождь. И с первыми его каплями я уже ворвался в дом, а когда полил настоящий ливень, смерть, уже окутавшись тенью, собирала свой урожай. Она умерла последней. Она ушла последней. Маленькая малышка лет семи. Последние вздохи вырывались с хрипами из маленькой разодранной грудки. Кровь оросила пол и ее бледнеющие губы. Я уже человеком склонился над ней. Я не видел света в ее затухающих глазах. Там уже отражалась старуха-смерть со своим черным плащом, что успел накрыть холодеющие конечности. В бесконечной синеве глаз не было ненависти или укора. В них застыл немой вопрос. Именно он и был последним, что навсегда отразилось в них, остекленевших и замерших. С тонкой белесой реснички ребенка одиноко скатилась слеза и замерла где-то на середине щеки. Она лишилась жизни вместе с ней. Я не посмел притронуться и закрыть их, нарушить идиллию, тронуть то прекрасное диво, что сотворила с ней смерть, как бы ужасно это не звучало. Я не успел посочувствовать, посопереживать. Моя звериная сущность уже гнала меня дальше. И я ушел не потому, что равнодушен, а потому, что привык.
  
   I
  
   Мечты маленького мальчика просты и в тоже время сложны. И мечты этого мальчика ничем не отличались от остальных. Он мечтал, чтобы отец взял его однажды с собой на охоту. Чтобы доверил ему настоящее оружие или на крайний случай лук, ибо пороховое оружие в их время еще крайне редкое и дорогое удовольствие. Ведь уже на протяжении восьми лет он непрестанно тренируется и упражняется в стрельбе. Еще с тех пор как ему подарили первый лук на пятилетие. Именно тогда отец сказал, что сыну пора становится мужчиной. Но на вопрос, а где же стрелы, отец с улыбкой ответил, что это и будет его первое задание, его мужской работой - самому сделать себе стрелы. И когда он достигнет мастерства, то попадет на охоту с другими мужчинами, станет по-настоящему взрослым. И мальчик запомнил. Он стал тренироваться каждый день. Втайне от всех он уходил на дальнюю сопку, окруженную высокими кустами, и там пытался попасть в нарисованную мишень. Он каждый раз воображал то дикого оленя, то перелетную птицу, то красавицу лису, то разъяренного волка. И когда впервые его стрела вонзилась в цель, он никому не сказал об этом. Но он помнил обещание отца, и знал, что еще не время. И продолжал тренироваться, оттачивая свое мастерство, чтобы было чем удивить отца и других мужчин, чтобы его признали равным, посчитали его взрослым.
   И вот когда ему стукнуло тринадцать, он напомнил своему начавшему седеть отцу про давнее обещание. Тот взглянул на сына рассеяно и как-то странно. Кивнув, он встал из-за стола и покинул дом. У мальчика сперло дыхание. Он посмотрел на мать, но та лишь сочувственно улыбнулась ему и покачала головой. А потом занялась своими повседневными хлопотами так, словно ничего не произошло. Слезы хлынули из глаз, а ладони сжались в кулаки. Мальчик сердито утер их рукой и выбежал из дома, успев прихватить спрятанные в сенях колчан и лук. Он бежал, не разбирая дороги, но ноги все равно привели его в его тайной заповедной сопке. Мальчик опустил лук на начинающую желтеть траву и посмотрел вперед. Черное дотоле небо все чаще расчерчивала зигзагообразная фиолетовая молния, а гром подбирался все ближе, стараясь проникнуть через уши глубже и дальше в самую душу, намереваясь оглушить. Это неприятное открытие не смутило мальчика. Смахнув последние капли соленой влаги со щек, он пообещал себе, что не вернется домой без добычи. Он докажет отцу и матери, что он уже достаточно взрослый, чтобы стать охотником, чтобы стать мужчиной. И гроза, что надвигалась на него и на деревню была не помехой. Он знал, что нужно делать в таких случаях.
  
   Ставни и двери скрипели и стонали. И ей казалось, что в их скрипе она слышит человеческие нотки. Мать отвела их в подпол, но не оставила на груде застарелого прелого сена. В стене был тайник, наполненный затхлым спертым воздухом. Именно туда она довольно грубо запихнула ее и сестру. На вопросы, что происходит и где отец, мать грозно шикнула и приказала замолчать, иначе отрежет язык старым мясницким ножом. Перекрестив обеих дочерей, она закрыла их и просунула тонкий закопченный ключ в щель под дверьми. Старшая черноволосая девочка схватила его и прижала к груди. Свет масляной лампы начал удалятся, заскрипели половицы, возвещая, что мать поднимается наверх, в дом. И наступила тишина, а их накрыла темнота. Девочки взялись за руки и стали прислушиваться к тому, что происходит. Резкий треск через некоторое мгновение заставил вздрогнуть обеих, а потом до ушей донеслось два звука - крик матери и рычание зверя. Оно не было похоже на волчье или собачье, это девочка знала точно. Звук был совсем иным и нес он смерть. Дикий вой, скрип половиц и тишина вновь окутала их убежище и весь дом. Обмерев от страха, сжавши руки друг друга до ломоты в суставах, они долгое время стояли не шелохнувшись. Но тишину более ничего не нарушало, кроме становившегося все более близким и оглушающим грома. Старшая девочка решилась. Дрожащими руками она вонзила ключ в замочную скважину и провернула два раза. Двери распахнулись сами собой. Девочки вздрогнули, словно ожидали увидеть дикого зверя, что не так давно властвовал в их доме, перед собой. Но никто не кинулся на них из темноты, и они рискнули на ощупь подняться наверх. Комната была пуста. Дверь сорвана с петель, лампа валялась на боку возле обеденного стола, оттуда же вытекала живописная струйка красного цвета. Старшая сестра, выпустив руку, осмелилась взглянуть, что послужило ее источником. Увидев, откуда течет блуждающая струйка, она вскрикнула и прикрыла рот рукой. Обе как по команде повернулись в сторону сорванной с петель двери. Два зеленых угольках, танцевавших во тьме, ярко светились вблизи. Они не приближались и не удалялись. Но каждой из девочек казалось, что они обращены на нее. Немая сцена продлилась недолго. Угольки приблизились и стали четко видны очертания чего-то большого и могучего. Зверя - обладателя зеленых горящих глаз. И они приблизились и намеревались стать еще ближе. Обе девочки поняли это, но бежать было слишком поздно. Они знали, что не успеют, или не успеет лишь одна из них. Но жертвовать друг другом не хотели, пока были не готовы. И не двигались с места. Резкий свист разрезал тишину, раздалось шипение, а потом чувство страха отпустило их, а зверь с горящими зелеными глазами исчез. Лишь тонкий сухой звук ломающейся ветки достиг их ушей уже тогда, когда зверь пропал из вида. Но вздоха облегчения не последовало.
  
   Мальчик сидел у разгорающегося пламени и вслушивался в завывание ветра, и время от времени грохотавший гром. Он, то удалялся, то приближался, и нельзя было понять, идет гроза к нему или бежит от него. Сквозь гром он однажды услышал чей-то крик, негромкий и резкий, но полный боли и отчаяния. А потом все потонуло в новом раскате грома, и мальчик успокоился. Он был недалеко от деревни, но никто никогда не нарушал его покоя здесь. Никто не знал о его заветном месте. Почти никто. Кроме нее - его Агни, Агнии, возлюбленной. Чудесная светловолосая и светлоглазая нимфа. Она однажды застала его за тренировкой. Он не смел и мечтать, что та, чьи глаза заставляли сердце биться иначе, сбиваться с ритма и заставлять улыбаться, однажды заговорит с ним сама. Что ее небесная улыбка - наваждение будет подарена только ему, а нежные пальчики коснуться его руки, ладонь к ладони, лбы почти соприкасаясь, а сердца будут биться в унисон. На сближение ушло немало времени, но оно произошло. Девочка приходила ближе к вечеру. Они лежали на траве рядом, так близко друг к другу, что не требовалось особых усилий для прикосновения. Он не помнил, когда именно, он первым дотронулся до ее руки, а она не отдернула, их пальцы соприкоснулись и перевились, став едины. Она чуть вздрогнула, а он улыбнулся. И так было, и он надеялся, что будет всегда.
   Ему всего тринадцать, ей десять. Слишком взрослые для детей, но еще такие маленькие, чтобы стать взрослыми. Агния была его душой, и он чувствовал это. Не мог объяснить, и сам до конца не понимал. Но ему было все равно. Знал, что не отпустит ее от себя никогда, и придет время, однажды в далеком будущем придет к ней в дом и заберет с собой, но уже навсегда. И мальчик искренне надеялся, что это будет взаимно. Хотя по Агнии никогда нельзя было точно сказать, что она чувствует, что думает. Огромные омуты ее удивительных светло-карих почти прозрачных глаз отражали не мысли, а лишь того, кто в них смотрит.
   Радостные мысли, предвкушение, надежда вытеснили все прочие чувства, так было всегда, когда думы были о ней. Горящие щеки и пылающие глаза, он не заметил, не услышал, как что-то большое и тяжелое ломилось в его сторону через подлесок, пока не стало слишком поздно. Мальчик отскочил от небольшого костерка, когда увидел, что на поляну перед ним буквально вывалился из кустов огромный волк. Или не волк. Мальчик с сомнение посмотрел на огромную белую с палевым по бокам и на голове шкуру зверя, на которой красными маками расцветала кровь, обагряя мех и маленькими капельками срываясь на землю. Мальчик отступил в страхе, от неожиданности. Он увидел, что с правого бока огромного неволка торчало две стрелы, и еще три впились в его шкуру возле головы и хвоста. Белая морда от огромных клыков до горящих дьявольским огнем зеленых глаз была красной от свежей крови. И мальчик сразу понял, что она не его. Несколько спасительных секунд, что прошли с момента эффектного появления зверя на поляне и изучения друг друга прошли. Мальчик дернулся в слабой попытке убежать, поняв, что встреча закончился для него также, как и для тех, кто уже попался на пути неожиданного на его сопке гостя. Он видел, что зверь сильно ранен и ослаб, но его сил еще хватило на то, чтобы на пятом шаге-беге сбить мальчика с ног. Он упал животом на землю, но успел развернуться, прежде чем зверь лапой прижал его. И понял, что это было его ошибкой. Спастись он не мог, не мог даже дернуться или раскрыть рот, чтобы бесполезно позвать на помощь, был загипнотизирован огромными горящими угольями зеленых глаз, что становились все ближе и ближе, что жгли его сердце и разрывали душу на части от страха. Но зверь не нападал в стремлении растерзать. Он медлил, и мальчик успел понадеяться. Он чувствовал как кровь из ран, летевшая беспрерывным потоком заливает его, кровь зверя, неволка. И понадеялся, что зверь умрет раньше, чем успеет что-либо с ним сделать. И тут он услышал, они оба услышали голоса. К ним кто-то стремительно приближался и, судя по громким отрывистым выкрикам, это был старшина поселения. И скоро они будут здесь. Мальчик хотел закричать, привлечь их внимание. Но не успел. Зверь что отвлекся на шум, вновь вперил в него взгляд своих магнетических зеленых глаз, и мальчика словно парализовало. Они становились все ближе и ближе. Ему даже показалось, что на дне зеленого огня плескалось что-то разумное, далекое, но разумное. Но потом все затопила боль, ибо неволк резко раскрыв пасть, впился клыками в плечо. Он не нажимал сильнее, он не терзал плоть, стремясь вырвать кусок. Он просто слегка сжал челюсти, но под клыками выступила кровь, а крик мальчика потонул в рявкнувшем с небес громе. Зверь последний раз посмотрел мальчику, теряющему сознание, в глаза, и он был уверен, что зверь разумен. Последнее, что он увидел и услышал это краткий, почти тявкающий лай неволка, зависшего над его умирающим телом и уткнувшийся в лицо холодным влажным носом, словно он просил прощения или подлизывался. Затем зверь задрал морду и завыл долго и протяжно. А потом вой резко прервался, словно захлебнулся, а, может, это просто было иллюзией, созданной затухающим сознанием.
  
   Он был слишком жалок и слаб, чтобы на что-то надеяться. Он был ничем и никем, и он должен был уйти из этой жизни, присоединиться к тем, кто уже лежал в земле. Он видел смерть. Она дышала зловонием разлагающейся плоти ему в лицо, и тот, что находился на грани, уже не надеялся, что оно исчезнет. Он был готов вложить свою израненную плоть в ее костлявую конечность, чтобы закончить страдания, чтобы оборвать метания души. Но потом увидел, что она уходит. Два черных провала глаз медленно, словно нехотя отступили обратно во тьму, потеряв свою власть над ним. Искушение, азарт, злорадство, радость - столько чувств обуяли его, что он не всем был готов дать названия. А потом было падение. Резкое болезненное, а затем пришел свет. Нещадно жгло глаза даже сквозь сомкнутые веки. Он, убаюканный темной, успел пожалеть, что вновь вернулся к нему, а не остался безвременьем во тьме.
   Вынырнув из тьмы забытья, мальчик, словно, дотоле его горло сжимали руки, хватанул воздуха. Но не справился с влившимся в него потоком. Он закашлял, а потом бессильно забился в приступе на подушках. Его расслабленное тело протестовало против любого движения, отозвалось на резкость. Недомогание не замедлило влиться в его члены к уже протекающей там боли и слабости. Потоком огненной лавы прошла боль по плечу. Мальчик схватился за предплечье, но не смог ничего сделать. Лишь его хриплый вздох прорвал пустоту слабым звуком не то скорби, не то боли. А потом вновь темнота, и сквозь рваное сознание он изредка что-то видел и слышал. Ему казалось, что его окружают серые подвижные тени, а потом они начинали двигаться, и все сливалось, окружая его вновь тьмой. Кто-то посторонний, что поселился в его голове, нашептывал слова, показывал странные картинки. Он видел сны, яркие и обрывочные, жесткие и странные. Иногда ему казалось, что он улавливал волчий рык или скорбный вой, но сознание тут же опрокидывало его видением или тьмой. Он часто видел луну во сне. Она явно была главным связующим звеном пути, которым он шел. Иногда там появлялись лица, смутно знакомые, но тут же они задвигались куда-то в уголки памяти. Чаще всего приходило одно видение. Девушка-нимфа. Огромные озера глаз, что испытующе смотрели на него, но не отражали мыслей нечаянной, но явной гостьи. Ее губы двигались, потоки воздуха ощутимо колыхались, стремясь донести до него слова, но смысл все время ускользал от него. А потом исчезала и она. Морды, лица, вой, луна - круговорот непонятных, давно забытых или неизведанных ранее вещей, мыслей, чувств.
   Он часто кричал, он много плакал, иногда кого-то звал, чаще молчал, реже стонал. На устах рождалось и умирало имя. Красивое женское имя. Но он был слишком слаб, чтобы в его шепоте можно было хоть что-то расслышать. Иногда ему казалось, что он слышит музыку, далекую, но ее хватало, чтобы по венам вместе с кровью бежало волнение, трепет рождал неявное терзание.
   Но однажды все кончилось. Он понял это за секунду до того, как пропали сны, и он открыл глаза. Первое его чувство огненная боль, резанувшая плечо, но когда он закатал край рубашки, ничего кроме чистой гладкой кожи не увидел. Так словно зверь никогда не впивался ему в плечо. Он вспомнил, о, да, за время, проведенное в состоянии между сном и явью, между жизнью и смертью, он все вспомнил, все осознал. Правда, пока не понимал всего, но ясно было, что его укусил дикий зверь, и он балансировал на грани жизни и смерти. Но не знал сколько. Очевидным было лишь то, что достаточно долгое время, ибо рана успела затянуться. Слегка смутило отсутствие шрама, но мальчик, моргнув, отогнал эту мысль. Позже, все позже.
   Мальчик очнулся в незнакомой комнате. Маленькая каморка, в которой кроме узкой кровати поместился только стул, с навешанными на него разноцветными тряпками, настолько удивила его, что все остальные мысли мгновенно улетучились из головы. Хотя краем сознания он признал ее. В его снах-видениях он видел этот стул, то с кувшином на сидении, то с тазом позади белой стены, то чей-то силуэт. Значит, все это время он провел тут. Сглотнув, мальчик опустил ноги на пол, ожидая, что холод схватит его за пятки, но на удивление доски были теплыми, и мальчик осмелел. Он встал с кровати, ощутив слабость в долгое время находившихся без движения и нагрузки ногах. Но вскоре все прошло.
   Дверь из комнаты вывела его в небольшую опрятную кухоньку. Печь, стол, две скамьи - вот и вся нехитрая обстановка. Лишь развешанные повсюду пучки трав, веточек с листиками, некоторые с ягодками, стебельки с цветами удивляли и в некоторой степени настораживали. Да на полу, то там, то тут попадались на глаза подсыхающие листочки, отделившиеся от общих охапок и веников. Во двор мальчик решил не выходить, а дождаться хозяина тут же. Сев на краешек скамьи спиной к окну, занавешенному пестрыми, остро пахнувшими букетами, он устремил задумчивый взгляд на печь. Положив голову на раскрытые ладони, он задумался. С момента пробуждения мальчик не переставал удивляться. Его ранил дикий зверь, сейчас он был почти уверен, что это был просто волк. Тогда в отсветах пылающей грозы и от страха ему просто почудилось нечто... нечто иное. Но ранен он был вроде несерьезно, и потому странно было, что он мог умереть. А то, что мог, не сомневался. Слишком свежи были воспоминания о приблизившейся вплотную к нему смерти. Воспоминания, о ней, ее каркающий голос и лязгающий смех заставляют вздрогнуть, а волоски на голове и по всему телу встать дыбом. Странные сны, вроде бы реальные, но то, что приходило к нему, было настолько странным, непонятным, пугающим и невозможным, что он посчитал все лишь выдумкой. Он был болен, он был в горячке, может его охватила лихорадка, и к нему пришли эти сны, выдуманные собственным затуманенным сознанием. Но самое главное, что его сейчас волновало - это где же он оказался. Почему он здесь, а не дома. Где его родные, знают ли они, что с ним случилось, и действительно ли убили волка или ему показалось, прежде чем он провалился и начал свой чувственный танец со смертью.
   Мальчик, подчиняясь своим мыслям, уплыл далеко от реального мира. Лишь скрипнувшая слегка входная дверь заставила его моргнуть, и вынырнуть, вспоминая, где он. Мальчик сидел боком к двери, и краем глаза уловил, что одинокое ожидание закончилось. Терзавших сознание вопросов было слишком много, и он надеялся, что хозяин жилища, приютивший его, ответит, удовлетворит любопытство и развеет страхи. Мальчик поспешно вскочил со скамьи и повернулся, намереваясь поздороваться и поблагодарить, но слова замерли на кончике языка, ощутимо, почти физически повиснув в воздухе. Он не сразу понял, кто перед ним. Вошедший человек был низенького роста в просторном плаще-накидке до пят и широкополой шляпе, из под которой лишь хитро поблескивали глаза, да сверкала белозубая улыбка. Мальчик молчал, лишь все также удивленно были распахнуты его глаза цвета первой травы.
   - Очнулся, наконец, - довольно прошамкали из под шляпы, которая тут же была снята и повешена на едва торчащий из стены крючок.
   Накидка последовала на соседний. И вот уже перед мальчиком оказалась женщина преклонных лет. Мальчик был готов поклясться, что никогда не видел ее прежде, но что-то в ней было знакомо ему. Что-то неуловимо проскальзывало в чертах женщины, не дававшее ему покоя, засвербев в явном желании разобраться. Меж тем она села на лавку с другой стороны стола, и, они оказались друг против друга. Женщина долго молчала, а ее цепкий взгляд скользил по лицу, по телу мальчика, отчего тот поежился и внутренне напрягся.
   - Ну-ка, встань, я посмотрю на тебя.
   Мальчик незамедлительно подчинился, но когда женщина подошла к нему и начала слегка ощупывать его плечи, шею, ноги, руки, хлопать по щекам, он недоуменно воззрился на нее, а с языка уже готова была сорваться неприятная речь.
   - Успокойся, маленький, - рассмеялась женщина, отпуская его и вновь садясь на лавку.
   Мальчик, недоверчиво, уставился на женщину и тут же, без приглашения, занял место напротив нее. Он решил не начинать разговор первым, надеясь, что этого и не потребуется. Нетерпением ощутимым комом перекатывало по венам вместе с кровью, но губы были сжаты, а глаза, наполненные недоверием и удивлением, не отрывались от лица сидящей напротив женщины.
   - Меня зовут Сэда, - представилась она, наконец, и улыбка вновь сверкнула между чуть тонковатых губ, - Что ты помнишь?
   - Меня укусил волк, я думаю, что даже подхватил какую-то болезнь, потому что бросало в жар и очень хотелось пить, а потом ко мне приходили странные видения. Такое бывает при лихорадке, мне мама рассказывала.
   - Лихорадка, значит, - Сэда хмыкнула, - Это все?
   Мальчик кивнул и тут же поспешно добавил:
   - Может, вы все-таки расскажите мне, почему я здесь, а не дома, и где мои родители?
   - Ты не голоден? Хотя можешь не отвечать, я итак знаю, что да, - проигнорировав просьбу мальчика, спросила Сэда, проворно вскочив и подойдя к печи, - У меня тут кое-что оставалось от обеда.
   Его мучил просто зверский голод. Сколько себя помнил, мальчик никогда не чувствовал ничего подобного. Словно огромная когтистая лапа сжала его желудок, то сдавливая, то снова ослабляя хватку, но никуда не исчезая. Это давление ощущалось с каждой минутой все явственней. Но раньше мальчик не особо обращал на это внимания, он был слишком встревожен и напуган. Между тем Сэда поставила перед ним несколько тарелок с кашей, жирными от масла, сдобренными сметаной блинами и кувшин с молоком. Мальчик недоверчиво посмотрел на женщину, но чувство голода пересилило все остальные желания и правила приличия. Он подтащил к себе поближе тарелку с кашей, совершенно наплевав, что она остывшая, и, прихватив пару блинов, начал запихивать все это себе в рот. Женщина и не думала ругать его или одергивать, лишь умильно улыбалась, глядя на оголодавшего ребенка.
   Пока мальчик ел, она, налила себе молока, иногда отпивала от него, но больше казалось, что совершены действия эти были механически, а губы и язык ее так и не касались более ничего кроме краешка стакана. Ее теплые глаза ни на секунду не отрывались от маленького гостя, отчего он вскоре стал чувствовать себя неуютно, и, утолив первый голод, когда исчезло давление в желудке, отставил оставшуюся снедь. Отерев рот рукавом рубашки, он воззрился на женщину.
   - Спрашивай, - с легкой улыбкой на устах сказала она.
   - Кто вы? - этот вопрос закономерно и ожидаемо стал первым.
   - Лев, мальчик мой, я твоя бабушка по отцовской линии.
   От услышанного он непроизвольно втянул голову в плечи. Его глаза вновь стали размером со стоявшие на столе тарелки. На что женщина лишь рассмеялась. Но в ее смехе явственно чувствовалась горечь. Теперь ему стало понятно, что именно беспокоило его во внешности хозяйки дома. Отцовский волевой подбородок с ямочкой под нижней губой, что по наследству перешел и к нему, и такие же пронзительные серо-голубые глаза, что никогда так не смотрели на него раньше. В льдистых глазах отца не было любви и теплоты, что были присущей Сэде. Изредка он видел их отголоски по отношению к матери, но никогда к себе.
   - Хорошо. Давай по порядку. Я живу недалеко от вашей деревни потому, что много лет назад еще до твоего рождения у нас с отцом случилась ссора. Он сделал ужасную вещь, и я не смогла его простить. Это связано и с тем, что произошло той ночью, и с тем, почему после случившегося ты именно здесь, - женщина замолчала, переводя дыхание или давая себе передышку, чтобы обдумать последующие слова, что соскользнут с ее губ.
   Ее глаза больше не улыбались, на дне затаилась свернувшаяся кольцами, словно змея, застарелая боль и горечь утраты. Мальчику стало жалко ее - свою бабушку. Он еще не привык к этому слову, и к тем чувствам, что всколыхнулись в его душе после признания. А то, что сказанное было правдой, он не сомневался, на интуитивном уровне ощущая свое с ней родство. С первого взгляда на женщину было понятно, их что-то связывает, но он не смог облечь эту мысль в правильную форму по неопытности, по незнанию.
   - Сейчас я не могу рассказать тебе всего, хотя стоило бы, - Сэда с сомнений покачала головой, словно все еще ведя внутреннюю борьбу с собой из-за того, что именно сказать, - О том, что с тобой произошло, ты не должен рассказывать. Никому, слышишь.
   - Но почему? - тут же послышалось возражение мальчика.
   Он-то не видел в этом ничего особенно страшного. Наоборот он выжил после того, как его покусал зверь. И он мог гордиться этим, рассказать друзьям, чтобы те завидовали, чтобы все хотели услышать историю спасения, в которую он, конечно, добавил бы от себя, что не испугался и храбро сражался со зверем, пока не подоспели остальные мужчины из селения и чтобы отец, наконец, начал им гордиться. Но сперва он рассказал бы ей. Агния должна была услышать его историю одной из первых, нет, просто первой. Как только он вернется, то тут же разыщет ее.
   - Лев, прошу тебя, ради всего святого, никому никогда не рассказывай, что с тобой произошло в ту ночь, а особенно о том, что был укушен.
   - Хорошо, если это так важно, - мальчик притих, испугавшись тона женщины.
   Она не запугивала его. Наоборот ее голос был полон тревоги за него. И мальчику показалось даже, что там, в глубине всех прочих чувств, что переплелись между собой, затаился страх.
   - Еще не слишком поздно так, что собирайся. Я выведу тебя на тропинку, что приведет к дому.
   - Вы прогоняете меня?
   Не сказать, что мальчик был сильно обрадован тому, что у него появилась бабушка, о которой он ничего не знал на протяжении стольких лет. Но ему было интересно узнать ее получше. И главное - его привлекли ее глаза. Такие теплые, такие прекрасные. И прекрасны они были из-за горящих в них доброте и любви. На него никто никогда так не смотрел кроме матери. Но в ее глазах не было и десятой части того чистого искреннего потока любви и обожания, в которых он купался сейчас, у огня которых он начал отогревать свое маленькое сердечко.
   - Да, мой мальчик, тебе пора возвращаться домой. Твой отец сказал, что отправил тебя перед грозой в соседнюю деревню к знакомому, что научит тебя стрелять из лука.
   Мальчик лишь кивнул и вышел из избы вслед за Сэдой. И они пошли ей одной ведомым путем. Он не пытался запомнить дорогу, да и сложно было бы это сделать там, где нет приметных указателей, нет ни тропки, ни дорожки. Все поросло травой с маленькими цветочками, что клонили разноцветные головки от порывов ветра, да под их ногами. Он искоса наблюдал за женщиной, что шла справа от него. Но та оставалась безучастна и молчалива. Губы ее были плотно сжаты, а взгляд устремлен вперед. И казалось, что мыслями она не рядом с ним, а далеко отсюда.
   Начало смеркаться, когда они остановились. Сэда махнула рукой в сторону появившейся тропинки между высокими деревьями.
   - Ступай прямо и не сходи с тропы, - коротко бросила она.
   А потом посмотрела на мальчика, и ему вдруг показалось, что слезы вот-вот готовы сорваться из глаз по щекам, прочертить неровные дорожки на сморщенном лице женщины. Она подошла к нему и порывисто обняла. Погладила по голове и, поцеловав в макушку, отстранилась. На несколько секунд задержав его руки в своих ладонях.
   - Мой мальчик, - улыбка вновь осветила ее лицо, - Мой Лев. Я рада, что, наконец, увидела тебя.
   На что он лишь скромно улыбнулся, легкая нерешительность в его жестах и мыслях была вполне объяснима. Но она и не просила от него большего. Он признал ее и не оттолкнул, что еще просить женщине, изгнанной или по собственному желанию ушедшей из семьи много лет назад.
   - Прошу тебя помнить всегда, что произошедшее в ту ночь - тайна для всех. И отцу про меня не напоминай и с расспросами не лезь, не потерпит он этого. Живи также, как жил. Пока сможешь.
   - Пока смогу? - бровки мальчика взлетели вверх, и страх от произошедшего и происходящего вновь взметнулся в душе, найдя отражение в глазах.
   - Иди, Лев, иди, - Сэда подтолкнула его, - Все в свое время, мой милый. Тебе пора. Ты итак задержался.
   Он хотел спросить, сколько вообще прошло времени. Сколько дней и ночей он провалялся в кровати в ее домике, сражаясь за свою жизнь, пока она ухаживала за ним, не отходя от ложа, то подавая ему питье, то отвар трав, то промачивая лоб смоченной в холодной воде тряпицей. Но не успел. Спина женщины уже удалилась от него на достаточно большое расстояние, чтобы можно было услышать и вернуться. Ему не оставалось ничего другого кроме как последовать указанной тропой прочь отсюда. Он не успел задать вопрос, увидятся ли они вновь. Хотя ответ на него был и так понятен. Она сделала выбор много лет назад, а он ничего не смог бы с этим сделать. Только вновь разозлил бы отца. Хотя для этого особых стараний никогда и не нужно было.
  
   - Лев, сынок, - увидев его на пороге дома, мать тут же бросилась обнимать свое дитя, заливая его щеки своими слезами, - Как же долго тебя не было.
   - А сколько? - он все же решил прояснить этот момент, дабы не попасть впросак, когда его спросят об этом друзья.
   - Больше месяца как уж, - мать отстранилась от него и внимательно посмотрела ему в глаза, - Что ты помнишь?
   - Ма, и ты туда же, - но увидев недоуменный взгляд матери с приподнятой бровкой, и узнав тот же самый жест, что зеркально повторял и он сам, добавил, - Просто этот же вопрос мне задала Сэда.
   - О, милый, - в глазах матери вновь заблестели слезы, - Мне жаль, что ты вот так обо всем узнаешь.
   И сомнений о том, знает ли она о произошедшем с ним, больше не осталось. Она вновь прижала его к своей груди. И ему не осталось больше ничего, как просто наслаждаться любовью и заботой матери. Сегодня она неожиданной, но приятной волной обрушилась на него в таком количестве, что он не получал за прожитые последние года три. И сейчас просто таял от материнской ласки. А потом она посадила его за стол, и пока он не умял дневной рацион взрослого мужчины, не выпустила.
   - Спасибо, Ма, - от съеденного у мальчика приятно потяжелело в животе, и навалилась сонливость.
   Лишь когда она уже уложила его в постель и подоткнула одеяло, он задал мучивший его вопрос:
   - А где отец?
   - С ним все в порядке, - слишком поспешно ответила мать, и мальчику даже показалось, что она вздрогнула, - Он придет... позже.
   И поцеловав его в лоб, вышла из комнаты, притворив дверь.
   Он спал слишком глубоким сном, чтобы услышать, когда именно пришел отец, и не стал свидетелем той ссоры, что вспыхнула сразу же как искра, и мгновенно разгорелся пожар скандала. Во сне он больше не видел луну и не слышал песню, но от этого не становилось спокойней.
  
   Лев не знал, что произошло раньше: он проснулся или почувствовал запах маминой стряпни. Улыбнувшись, ребенок сладко потянулся. Но это было ровно до тех пор, пока память услужливо и в тоже время гаденько не подкинула ему несколько сумбурную хронологию последних событий. Лев сглотнул комок в горле. Он еще не знал, как на все это реагировать, как относиться к тому, что произошло. Взгляд мальчика прошел по комнате, по его родной, давно изученной комнате. Пока его не было, ничего не изменилось. Взгляд мальчика задержался на приоткрытом окне. Солнечные лучи затапливали все пространство, до которого сумели дотянуться, а легкий шаловливый ветер трепал край занавески нежного голубого цвета. Лев подошел, вдохнул полной грудью и резким движением раздвинул ткань. Его взгляд скользнул по сараю, возле которого чинно вышагивал петух, по веревке с мокрым бельем. Тут же стояло пустое корыто.
   Лев и дальше бы продолжал заниматься созерцанием, но тут дал о себе знать пустой желудок, мрачным бурчанием напоминая хозяину, что неплохо бы подкрепиться. И тут же до носа вновь донеслись аппетитные запахи, что пробивались сквозь многочисленные щели двери, отделяющей его от остальной части дома. Мальчик переоделся и поспешно вышел из комнаты. Его маленькое сердечко билось чаще от одной только мысли о возможной встрече с отцом. Он и хотел этого и боялся одновременно. Но в кухне его не было, лишь мать расставляла тарелки на столе.
   - Ма, - тихонечко позвал Лев.
   Женщина повернулась и попыталась выжать из себя улыбку. Но от мальчика не укрылись бледность и залегшие глубоко под глазами темные круги. Он даже готов был поспорить, что у матери зареванные глаза.
   - Сынок, ты, наверно, проголодался. Я тут испекла твои любимые пирожки, - женщина под конец фразы все же взяла себя в руки и закончила уже более правдоподобной улыбкой.
   - Что-то случилось? - Лев медленно приблизился к скамье, не сводя глаз с матери.
   - Нет, - удивленно сказала она, - С чего ты взял?
   - Где отец? - он решил переключиться, понимая, что мать все равно ничего не расскажет ему, а от его вопросов ей легче не становилось.
   Женщина отвернулась и поспешно вышла из дома. Через окно мальчик увидел, как она постояла возле развешенного белья, ее руки, как и голова были опущены, а плечи дрожали, но уже меньше чем через минуту она взяла себя в руки. Подхватив корыто, она стремительно зашагала к сараю. Мальчик вздохнул. Он не знал, что или кто был причиной ее слез и переживаний. Не хотелось думать, что он. Ведь с ним все хорошо. Он выжил, и он вернулся. Так почему мать плакала? И где отец? На эти вопросы он пока не мог ответить, но пообещал себе, что в ближайшее время обязательно все выяснит. Желудок вновь разразился трелью, напоминая о том, что неплохо бы что-то уже в него закинуть.
  
   Лев шел по деревне, думая, где бы ему найти Агнию. До обеда девочка помогала матери по дому вместе со старшей сестрой, а потом она обычно просто гуляла вокруг деревни. Но он уже успел обойти все ее любимые места. Недоумение овладевало им, когда он, спросив у нескольких ребят своего возраста про девочку, поймал недоумение в глазах и испуганный шепоток. Даже идя дальше, он чувствовал их странные взгляды. Решив больше не терять время впустую, он пошел прямиком к домику, в котором она жила со своей семьей. На его стук долго никто не отвечал. Он уловил внутри скрип и пошаркивание, но оно остановилось где-то в глубине дома. Лев постучал вновь более настойчиво. Когда дверь, наконец, открылась, две пары глаз недоуменно воззрились друг на друга.
   - Я вас слушаю, - шепеляво прошамкала древняя старушенция, зыркая на гостя подслеповатыми заплывшими глазками.
   - Мы с вами не знакомы, - Лев лихорадочно обдумывал сложившуюся ситуацию, - Я друг Агнии. Меня долгое время не было в деревне, я вернулась буквально вчера вечером. И мне бы очень хотелось увидеть ее.
   Бабка, молча, продолжила смотреть на него. То ли не понимая, что от нее требуют, то ли обдумывая его слова.
   - Кто там ба?
   Лев услышал шаги в коридоре раньше, чем до его ушей донесся вопрос и увидел ее. Он был разочарован. Это была лишь старшая сестра Маара. Добродушно улыбнувшись, он мгновенно переключился на нее с до сих пор молчавшей старухи.
   - Маара, здравствуй, - высока худощавая девчонка лишь кивнула, и на лицо упала длинная черная челка, - Ты не могла бы мне сказать, где Агния? Я уезжал из деревни и сейчас очень бы хотел ее увидеть.
   Маара закусила нижнюю губу и как-то странно посмотрела на него. Потом взяла старушку за руку и, что-то прошептав ей на ухо, отправила в дом, закрыв за собой дверь.
   - Идем, - не дожидаясь ответа, Маара бодро зашагала прочь от дома.
   Лев, справившись с удивлением, пошел следом. Напоследок он бросил взгляд через плечо на дом, в голове вспыхнула мысль, что с ним что-то не так. Да вроде и дверь раньше стояла совсем другая. Но он отмахнулся от мыслей и поравнялся с девочкой.
   Она, молча, шла вперед, казалось, взгляд ее устремлен куда-то вглубь, а все, что было вокруг, она просто не видела. Лев не торопил ее. Он понял, что-то произошло, пока его не было. Агнии нигде не было, в их дома появилась незнакомая старушка, хотя обычно на стук всегда открывала мать девочек. Он начал беспокоиться. Вновь вспомнилась та ночь. Ему не хотелось думать о том, чью кровь он видел на морде зверя, но мысли вновь и вновь возвращались к тому, что Агнии нигде не было, а на вопросы о ней все странно реагировали. Лев слегка отстал от спутницы. Но заметив это, не стал нагонять. Вместо этого он задумчивым взглядом прошелся по фигурке девочки. Она была на два года и несколько месяцев старше его. В ее возрасте обычно девочки уже превращались в девушек, их фигуры принимали манящие женственные формы. Но с ней этого не произошло. Она была высокой и худой, слишком худой. Длинные черные волосы - шелковый водопад и зеленовато-карие глаза, казалось, смотревшие в самую душу, были, пожалуй, ее единственной гордостью. Но местным парням этого было мало. Именно поэтому они всегда обходили ее своим вниманием. Угловатая и невыразительная она вызывала лишь смешки и неодобрение. Она была полной противоположностью своей сестре, обещавшей в скором времени расцвести как прекрасный цветок.
   - Может, ты все-таки расскажешь мне, что произошло? - Лев поравнялся с Маарой и, сжал ее плечо, заставляя остановиться, - И куда мы идем?
   Девочка перевела недоуменный взгляд с его лица на свое плечо. Лев смутившись и буркнув извинение, убрал руку.
   - Я просто хотела уйти из дома. Там темно и скучно. Ты был лишь предлогом, - ответила она.
   Они вышли к небольшому ручейку, Маара ту же скинула сандалии и опустила босые ноги в прохладную воду. Нечто похоже на счастье разлилось на ее лице. Лев присел рядом, не стремясь повторить этот маневр. Он просто смотрел на скользящие под водой худые девичьи лодыжки.
   - Когда ты уехал? - спросила Маара, даже не повернув голову в его сторону.
   Она смотрела куда-то вперед, поглощая глазами солнечный свет, разжигавший в них золотистое сияние с зелеными звездами.
   - Больше месяца назад, перед грозой, - Лев непроизвольно залюбовался цветом глаз и красивой улыбкой, растянувшей чуть пухловатые губы, - Вернулся вчера вечером. Слишком поздно, чтобы сразу придти.
   " К ней", - додумал, но не произнес.
   - В ту ночь кое-что изменилось, - голос дрогнул, но через несколько долгих секунд, она продолжила уже более спокойно, - В ту ночь произошло несчастье. Нашу семью посетила смерть.
   Лев затаил дыхание. Его ладони сжались в кулаки, и страстно захотелось вытрясти поскорее суть произошедшего.
   - С ней все в порядке, - Маара искоса бросила на него взгляд, - Но в деревне ее нет. И, скорее всего, она уже не вернется.
   Лев почувствовал, что задыхается. Он открывал и закрывал рот, не в силах ничего произнести. Маара повернулась к нему. Закусив губу, она исподлобья посмотрела на него взглядом, в котором читались смертельная усталость и величайшая скорбь, словно ей не пятнадцать лет, а все пятьдесят. Лев как наяву услышал шипение затухающей свечи, что некогда горела в глубине души сидевшей перед ним девочки. Она положила ладонь на его плечо, легонько, сжала, на краткий миг легкая улыбка коснулась ее губ.
   - Не приходи больше, - он так и не понял, услышал ее или прочитал по губам, или слова шелестом пронеслись у него в голове.
   Пока Лев, замерев от неожиданности и начавшей накатывать боли, сидел на земле, Маара, вытащив ноги из воды, подхватив сандалики, быстрым шагом направилась прочь.
   "Агния, Агни. Моя Агни".
  
   Лев вернулся домой только тогда, когда последний луч солнца был проглочен наступающими сумерками. Он не знал, сколько времени он просидел возле ручья, в какую сторону пошел потом. В его памяти не отпечаталось ни одного места, где он проходил. Погруженный в себя, переживающий свою маленькую трагедию снова и снова, он просто шел, даже не задумываясь о том, куда, зачем, как долго. Последние слова Маара буквально выжгла на его сердце.
   "Ее нет, и она не вернется. Не приходи больше", - ее голос вновь и вновь повторял это.
   Он как наяву слышал жесткие, рвущие душу слова. Казалось, что девушка стоит у него за спиной. Ее тихий шелестящий голос прокрадывался в уши, стремясь вонзиться в сжавшееся от боли сердце тонким, но острым лезвием разочарования и впрыснуть яд горечи и скорби. Тогда он не попытался остановить ее, догнать и потребовать ответа. Если понадобиться, даже вытрясти из худощавого нескладного тела всю правду. Трясти до тех пор, пока на ее бледном непропорциональном лице не раскроется рот и не исторгнет ответы на все вопросы: что тогда случилось, почему в их доме поселилась неизвестная женщина, и где его Агния. О да, вопросов было слишком много, но они так и не прозвучали, а он так и не шелохнулся, когда она уходила. Он знал, что не пойдет за ней, он знал, что больше не постучит в дверь ее дома. Но самое главное - он знал, что больше никогда не увидит Агнию, свою Агни.
   "Ее нет, и она не вернется. Не приходи больше".
   Он не знал, плакал ли, бился ли в дикой истерике, рыдал ли во весь голос. Лишь машинальным движением стер что-то мокрое со своих щек. Тогда же он встал и пошел. Просто, бездумно, бесцельно. Один шаг длиной в пару ударов сердца. Оно все еще бьется, несмотря на сокрушительный удар, что нанесла ему Маара. Он не чувствовал ветра, что налетел на него с севера. Он не ощутил, как тот взъерошил его темные волосы, как прокатился по плечам, по рукам и стек к земле. Он не видел, как день начал клониться к закату, и не слышал, как начали перекличку птицы. Он был сродни тени, что не имеет ни прошлого, ни настоящего, и у нее нет будущего. Она лишь плывет куда-то по неизвестным даже ей путям и тропам.
   Опомнился он лишь у двери собственного дома. И когда рука потянулась к ручке, он встрепенулся. В глазах загорелся свет, а в голове сквозь пелену уныния пробились и другие мысли. Он вновь прогнал события сегодняшнего дня, но они уже не утянули его на дно собственного уничижения и не раскалились новой болью. Лев закрыл глаза и вдохнул полной грудью. Лишь после этого он решился открыть дверь и войти в дом.
  Войдя, он сразу же отметил странную, гнетущую тишину. На столе горела одинокая лучина. Тут же сидел отец, уперев взгляд в тарелку, в которой что-то меланхолично помешивал ложкой, даже не думая подносить ее ко рту. Мать сидела на стуле неподалеку. На коленях ее лежало незаконченное шитье, но она не шевелилась. Мальчику даже показалось, что она не дышит. Взгляд был пустым, а на губах в уголках залегла странная полуулыбка, которая испугала его больше всего. Когда он вошел, оцепенение, что овладело домом и людьми прошло, но лишь на пару мгновений, которых хватило матери и отцу, чтобы поднять глаза и тут же вернуться к прерванным занятиям. Во взгляде матери он успел увидеть облегчение, а вот отец посмотрел на него с неприязнью и даже некоторой брезгливостью, что несказанно его удивило. Он ожидал совсем другого приема. Он надеялся, что тот будет рад узнать о спасении сына, о том, что он выжил. И его отношение к нему изменится. Не будет больше холодности и отчуждения. Но мальчик вновь обманулся. Опять, и как всегда. Он поджал губы и опустил голову. На цыпочках пройдя в свою комнату, аккуратно прикрыл за собой дверь, придерживая, чтобы не скрипнула. Не хотелось ему сейчас нарушать ту тишину, что поглотила дом и вновь привлекать к себе внимание. Не зажигая света, он бессильно опустился на кровать. Казалось, что все силы покинули его бедное измученное тело уже давно, и оно лишь по какой-то счастливой случайности смогло добрести до комнаты, до кровати, чтобы там замереть и больше не шевелиться. Мысли об отце, о матери, об Агнии и даже Мааре коршунами закружились в его голове. Царапая, кусая, раздирая, вгрызаясь, они вели свою разрушительную работу. Когда слезы вновь потекли из глаз, Лев почувствовал их. Ощутив горячие потоки их, крупных и соленых, на щеках, он не стал вытирать, да и незачем было. Казалось его зеленые глаза, засиявшие нефритовым цветом, способны вечно исторгать из себя влагу, а она, стекая на подушку, грозила вскоре утопить его. Незаметно для себя мальчик уснул, но даже во сне он не переставал плакать.
  
   Он был на своей полянке, он вновь стрелял из лука. Но было что-то в окружавшем его мире неестественным. Тишина? Темнота? Пустота? Он опустил лук и внимательно вгляделся в стремительно всплывшую, словно вспорхнувшую на небо полную луну. Бледный луч устремился куда-то за спину мальчика. Он повернулся и увидел, как тот распорол темноту и высветил съежившуюся фигурку, нижнюю часть которой скрывал кустарник. Мальчик узнал незваного гостя и улыбнулся. Агния смотрела на него, но лицо ее ничего не выражало. Оно более всего походило на маску, нелепо пригнанную к другому человеку. Мальчик протянул руку, девочка, скосив на нее взгляд, сделала несколько неуверенных шагов. Ей оставалось пройти до друга совсем немного, но тут луну на несколько секунд поглотила черная туча, что также стремительно перемещалась по небу. Все вокруг затопила темнота, скрывшая от него Агнию. В ту же секунду за ее спиной мальчик увидел два ярких зеленых пятна и до его ушей донесся вскрик. Когда луна вновь засияла и одарила землю светом, мальчик готов был закричать от ужаса. Огромное существо, более всего походившее на волка, но никак им не являющееся, вцепилось пастью, полной острых зубов в плечо девочки. Оно сжимало все сильнее и сильнее, и там, где показалось поначалу лишь несколько капелек густой красной крови, она зазмеилась по одежде и телу, и вскоре потекла на землю уже непрекращающимся потоком. Глаза Агнии, ставшие огромными на бледнеющем лице, смотрели на него с мольбой, исторгая слезы. Мальчик вспомнил, что у него есть оружие. Он вскинул лук и выпустил стрелу. Но понимал, что все слишком медленно. Он двигался как будто, кто-то замедлил все его движения, а неволку наоборот придав скорости. И стрела, лишь коснувшись верхушки куста оперением, просвистела вхолостую. Огромное чудовище успело скрыться, утащив свою жертву, которой он не смог помочь. Лишь еще один слабый вскрик, а за ним вой, полный превосходства и предвкушения раздались в тиши. Для нее все было кончено, для него все было кончено.
   Лев проснулся в поту. Он не стал вскакивать, громко дыша, и хватая воздух раскрасневшимися, искусанными во сне губами. Он не рыдал, не плакал и не молился. Он просто резко открыл глаза, и в ту же секунду в его голове родилась мысль, что ужаснула его, припечатал к кровати своей тяжестью, неподъемностью.
   "Агния мертва. Он убил ее. До того как придти ко мне, он вонзил клыки в ее тело. Кровь Агнии я видел в ту ночь. Он искупал морду в ее крови".
   Он не винил себя в том, что не был рядом, не смог помочь. Это было не в его силах, не в его власти. Он был просто маленьким мальчиком, и если бы зверя тогда не спугнули, то и он был бы уже мертв. Тут же в голове зародилась крамольная мысль.
   "Может, это было бы лучшего всего. Единственное создание, что я любил, которое любило меня... ее больше нет".
   Лев знал, что смерть Агнии навсегда останется шрамом у него на сердце. Он не забудет ни ее, ни зверя, ни ту ночь, что навсегда оставила его одиноким, лишила надежды на счастье, разодрала мечту в клочья.
  
   Мать была там же, где он и запомнил, словно она так и сидела, не шелохнувшись, всю ночь. Лишь на ее коленях больше ничего не было, да выражение лица изменилось. Оно было пустым и равнодушным. Взгляд женщины был направлен в чуть подкопченное окно, но, Лев знал наверняка, что она не видела ни солнечных лучей, что прокладывали робкие дорожки на столе и на полу, не видела плещущуюся в легких объятиях ветра крону яблони, что росла у самого дома. Мальчик подошел к стулу, опустившись на колени подле матери, он взял ее руку в свои. Подивившись ее холодности, он еле слышно позвал:
   - Ма.
   На лице женщины не дрогнул ни один мускул, а рука все также неподвижно лежала в его ладонях. Лев понял, что мыслями мать далеко отсюда, и раз не откликается на его зов, значит, не хочет возвращаться. Он остался сидеть возле нее, не выпуская руку, лишь слегка поглаживая ее кончиками пальцев. Он был удивлен переменами, что произошли за время его отсутствия. Отец никогда не любил его, но еще никогда не было между ними столь высокой и непроходимой стены отчуждения, никогда еще он не видел столько неприязни во взгляде. Отец не сказал ему ни слова, просто проигнорировал. А мать? Она была весела и беспечна. Каждый вечер она укладывала его спать, гладила по голове, что-нибудь рассказывала. Когда она смотрела на своего единственного сына, глаза ее горели, а губы улыбались, она часто смеялась и шутила, норовя прикоснуться к нему: погладить по голове, взъерошить волосы, обнять за плечи. Но сейчас это все пропало. Ее словно подменили. Или она перестала любить его, скорее по памяти, механически, действуя.
  
   ХХХ
  
   Прошло несколько недель, но та жизнь, что была у него раньше, исчезла безвозвратно. Он понимал это краешком сознания еще тогда после пробуждения, после того, как узнал, что случилось с его возлюбленной. Но окончательное осознание пришло позже, когда ничего в доме не изменилось и спустя несколько дней после его возвращения. Мать все чаще сидела, задумчиво глядя куда-то вдаль, перестала смеяться. Гораздо реже она вспоминала о том, что у нее есть сын. Отец бывал дома редко. Он слышал его голос лишь ранним утром, когда тот уходил на работу, да поздним вечером, когда ему уже полагалось спать. Он знал, куда отец уходит после работы и почему пьяным возвращается домой почти каждую ночь. Он видел его в пивной, когда тот, размахивая большой кружкой, плескавшей в разные стороны пеной, что-то рассказывал или горячо спорил. Иногда он обнимал других девушек, неприлично одетых и сидящих у мужчин на коленях. Он не рассказывал об этом матери. И не потому, что боялся сделать ей больно, а потому, что знал, что для нее это не будет новостью. О том, что происходит в их доме, не знал никто, в том числе и Лев. Но где каждый вечер пропадает глава семейства, знали и видели все вокруг. Люди относились к ним по-разному; кто-то жалел его с матерью, кто-то негодовал, кто-то злорадствовал, кое-кто осуждал.
   Лев больше не играл со старыми друзьями. И не потому что они не звали его, не пытались вновь сблизится. Он сам сторонился их. Ему словно в один миг наскучили все детские забавы и шалости. Они больше не занимали его ум и сердце. Он перестал ходить на свою полянку и больше не брал в руки лук. Чаще всего он бесцельно бродил вокруг деревни, иногда останавливаясь, чтобы подумать и полюбоваться природой. Частенько он выходил на берег ручейка, где состоялась его первая и последняя встреча с Маарой. В тайне он мечтал вновь увидеть ее, чтобы девушка развеяла его грусть и тоску, что наравне с не утихающей болью грызли его сердце. Он жаждал, чтобы Маара улыбнулась ему и сказала, что тогда просто пошутила, а Агния живая и невредимая ждет на их месте. Но лишь вновь и вновь натыкался на пустующий берег. Он садился, опускал ноги в воду, как когда-то это делала сестра его возлюбленной. Медленно водя в голубоватой воде то правой, то левой, он следил за ними с некоторым интересом, пока кожу не начинало ощутимо покалывать от холода остывающей от отсутствия солнечного тепла летнего солнца воды.
  
   Время шло, и Лев почти смирился с новым образом жизни, со своей утратой. Перестал обращать внимание на поведение родителей. Они словно забыли его, вычеркнули из своей жизни. Он все также приходил домой ночевать, еда всегда ждала его в печке с утра и вечером. Но на этом все родительские обязанности заканчивались. Лев не понимал их природу, перемены в матери сильно ранили его, но вскоре он смирился и с этим. Он еще пару раз встречался с отцом, но тот лишь прожигал его взглядом, полным непонятных чувств и эмоций и шел прочь.
   Лев стал плохо спать. Поначалу он долго не мог уснуть, ворочаясь на колком матрасе. Но когда засыпал, не находил долгожданного покоя. Ему вновь и вновь снилась Агния. Она звала его, но всякий раз в его сон прокрадывался дикий зверь и утаскивал девочку, а он ничего не мог с этим сделать. Лишь смотрел и переживал все по новой. Но постепенно сны стали меняться. Мальчик поначалу не понял, что именно произошло, что в его снах не так. Лишь позже он заметил, что уже больше не старается спасти Агнию, не поднимал лук, чтобы застрелить чудовище. И когда зверь протыкал плоть девочки зубастой пастью, ветер доносил до него запах ее крови. И мальчику вовсе не хотелось отгородиться от этого, наоборот он хотел присоединиться к зверю в его кровавом пиршестве. В ту ночь Лев проснулся с диким криком. Ему показалось, что вместо этого из горла исторглось лишь глухое рычание, что еще больше напугало мальчика. Он так и не уснул в ту ночь. Бившая его дрожь, отступила только под утро. И едва первые лучи солнца вызолотили крыши домов и верхушки деревьев, он, как был в простых штанах, босой и без рубахи вышел из дома. Вдохнув полной грудью, он бросился бежать. И бежал он так быстро и отчаянно, как будто за ним кто-то гнался, а любое промедление стоило бы ему жизни. Очнулся он лишь, когда бессильно упал на колени перед ручейком. Умыв разгоряченное лицо, он лег на спину и провалился в сон.
   Но это был не единственный странный сон, что пришел к нему в ночи. Последующие, что терзали его до рассвета, были страшнее и наполнены отчаянием, болью и кровью. Чужая кровь насквозь пропитала его сознание, словно стремясь сквозь уши, глаза и нос вытечь из него, просочиться в реальный мир; залить, заполонить, утопить. Лев был бледным и осунувшимся. Под потускневшими глазами залегли тени, но никто не видел, что с ним происходит. Никто не замечал, что с мальчиком творится что-то неладно. Никому не было до этого дела. Лишь мать иногда, словно в исступлении, начинала бездумно гладить его по голове, не принося ни удовольствия, ни облегчения. За те несколько недель, что прошли с его возвращения он словно повзрослел, мгновенно скинув с себя все мальчишеское: из поведения, из головы, из движений, из души.
   В их деревеньке была церковь, старая и местами разрушенная, но она работала. Ею заправлял немолодой батюшка, что никогда практически не показывался на людях вне обители. Лев все чаще приходил сюда, склоня голову и, приложив руки, сложенные лодочкой, к лицу, он просил прощения за всю ту мерзость, что поселилась в его голове и отравила душу, что не отпускала его во время снов, а иногда и наяву. За всю ту боль, что он причинял родным, за всю ту боль, что причиняли ему сны. Он боялся того, что было и того, что еще могло случиться. Он ставил свечки за здравие и одну за упокой. Он приходил сюда не только за молитвой, но и за успокоением. В Божьем храме ему становилось спокойней. Он считал, что никакая мерзость и гнусность никогда не смогут пересечь порог Его храма, и надеялся, что пока находится там, то никогда ни один из снов не сбудется. Пока он отмечен Божьим благословением, никакое зло не коснется его, не проникнет из снов в реальную жизнь. Он был слаб, как и любой смертный, и он видел подтверждение этому в каждом сне, что становились все настойчивей. В них словно что-то требовали от него, ждали, и в нетерпении могли лишь являть ему часть прихотей. Он понимал, что каждый сон лишь как затяжной прыжок. Но пока не знал, куда. И молился, чтобы не осуществилось того, что родилось во снах, чтобы вымышленное не стало явью.
  
   Но все имеет начало и конец. Хотеть можно многого, о многом можно молиться, но того, что должно быть, не в силах отменить никто. Кровь бежит по венам, в голове рождаются мысли, в груди бьется сердце, легкие наполняются воздухом, нос и рот вдыхают и выдыхают. Это также естественно, как восход и закат солнца, как восход и закат луны, как прилив и отлив и многое другое, что определено не нами, свыше.
   Лев пролил много слез, но недостаточно, чтобы отменить свою судьбу, что была переписана иным существом, что на правах хозяина вторгся в его жизнь. Оно было короче, чем минутное затмение, но перекроило всю его жизнь. Краткие отголоски уже мелькали перед ним, но они были ничем по сравнению с тем, что ждало его впереди.
   Все чаще он ловил себя на том, что сидит и смотрит на луну. Но воспоминания о том, как он оказался перед домом, отсутствовали. В голове было пусто, он не знал, что именно сподвигло его придти, сесть и смотреть. Он не понимал своего странного влечения, пытался всячески отгородиться. Но это было бесполезно. По мере роста луны, он все чаще оказывался на улице, сидящим на траве, обняв коленки и глядя на мерцающую таинственным бледным цветом луну.
   Дни и ночи слились. Он больше не различал их. Днем он бредил, а ночью жил. Но жизнь его была полна крови и боли. Он почти привык к ним. Он видел тени, но не людей. Он больше не боялся боли и страданий, что пропитывали каждое его видение. И он почти свыкся. Привыкнуть можно ко всему, особенно к тому, к чему тянешься сам. И сколько бы Лев себя не обманывал, ему нравилось то, что он чувствовал, то, что видел. Он был другим во сне. Он видел, как расширялись зрачки, как вытягивались зубы из под губ и когти из пальцев, когда он видел и чувствовал кровь. Когда он видел и чувствовал смерть. И он хотел быть ее частью. Он хотел быть ее причиной.
   Он кричал во сне, поначалу он пытался бороться, и кричал от слабости и глупости, но потом все изменилось. И он начал кричать от удовольствия, начал кричать, знаменуя победу. Когда его клыки, что оттягивали губы, окрашивались кровавой пеной. Если бы был чуть старше, то решил бы, что это сродни оргазму, но во стократ сильнее, мощнее, приятнее.
   Он ненавидел себя каждое утро за слабость, за удовлетворение, за ненасытность. Он хотел этого, он мечтал, что однажды то, что приходит во снах, сбудется в жизни одной половиной своей души. Но человеческая сущность запрещала и держала зверя в рамках.
   Пока однажды луна не воссияла в полную силу. Полная круглая, привлекательная, манящая, бледно-желтое светило с темными пятнами, переворачивающая саму суть.
  
   ХХХ
  
   Мыслей в большой голове с треугольными торчащими в небо ушами не было. Только запахи, только следы, необычно резкие цвета. Ночь далеко не так темна, как многим кажется. И одинокий неволк видел ее совсем иначе. Для него она была полна красок и запахов. Голова слегка закружилась с непривычки. А нос уже гнал то в одну, то в другую сторону, исправно рассказывая, кто, где прячется. Лапы нетерпеливо приминали траву, и он решил больше не сопротивляться. Резко стартанув с места, он понесся так быстро, как только мог. Пьянея от скорости, от пролетавших мимо веток и кустов, от бившего в морду и мягко обтекающего по бокам, вздымая даже самые короткие шерстинки ветра. Если бы он мог смеяться, то сделал бы это. Сумасшедший, полный чувств смех исторгся бы из горла и рвал его до тех пор, пока он не начал сипеть. Но это, увы, было невозможно. Если бы звериные губы были способны растягиваться в улыбке как человеческие, то он уже сделал бы это. Он улыбался бы как сумасшедший до тех пор, пока края губ не треснули и не полетели с них сверкающие в свете полной луны уже неживые капельки куда-то за спину. Неволку был доступен лишь один способ выражения своих чувств, и он не замедлили им воспользоваться. Вой, исторгнутый из глубины его естества, опьяненного свободой, прокатился по горлу и вырвался на волю, взметнулся к небесам и разлетелся в разные стороны. Не дав утихнуть первому, он исторг новый. И еще и еще раз. Полет стрелы над полем, едва касаясь лапами земли, парение, как будто за спиной делают мощные рывки могучие крылья, и счастье, что затопило его и рвалось из него снова и снова.
  
   Лев проснулся от яркого слепящего в глаза солнечного света. Но вставать или просто открыть глаза не было ни сил, ни желания. Мальчик лежал и пытался сосредоточиться на своих ощущениях. Он был уставшим и вымотанным, как будто бежал длинный кросс и только что остановился. Сердце его гулко стучало о стенки грудной клетки, но не от волнения и беспокойства, а от радости и удовлетворения. В груди тлели угольки чего-то непередаваемого, что пылало ярким пожаром совсем недавно. И это было приятно, необычно, но приятно. Лев заложил руки за голову, так и не открывая глаз. Он услышал многоголосый хор птиц, что прославляли яркое солнце и этот прекрасный день. Он слышал шепот ветра, что накатывал на него подобно волнам прибоя, то приближаясь и обхватывая своими порывами-руками, то вновь уносясь прочь. Для него не было секретом, что неподалеку в густой кроне дерева на ветке сидела белка с бельчатами, только-только начавшими самостоятельно выбираться из дупла, а под ними шуршала опавшими золотистыми листьями мышка-полевка, к которой, шелестя чешуйками по мелким камушкам, ползла змея, неторопливо, дабы не спугнуть, подбираясь к своему завтраку. Лев был удивлен этому, к нему закралось подозрение, что это немного странно. Разве может столь отчетливо слышать человек звуки природы, ловить предсмертный писк мыши, движение сытой змеи, убирающейся прочь, возню бельчат или перешептывание деревьев с травой. Лев напрягся, он не чувствовал ни запаха дома, ни аромат стряпни, не слышал скрипа кресла-качалки, где каждое утро и каждый вечер сидела его мать. И он понял, что совершенно точно не дома, а звуки, окружающего его, тянутся к нему вовсе не из-за распахнутой ставни. Мальчик резко поднялся, одновременно открывая глаза. Увиденное ослепило его, и он поспешил спрятаться в сумраке переплетенных деревьев, украдкой оглядывая запылавшую яркими красками картину мира. Но это вытиснилось из сознания, когда мальчик осознал, что он абсолютно обнажен. Но сомнение, возмущение, удивление и страх лишь на непродолжительное время заметались в его сознании. Вскоре и они были вытеснены, вспугнуты подступившими воспоминаниями о том, что произошло накануне. Они закружились вокруг него хороводом подобно бешеному танцу ярких звезд. Лишь краткие вздохи-всхлипы перемежали картинки-видения, что они принесли с собой, и, не щадя, обрушивали на мальчика, что покачнувшись под их напором, бессильно осел на землю.
   Вчера утром Лев был разбужен голосом отца. Удивленный, он, в распахнутой на груди старой отцовской рубахе, что едва прикрывала его колени, выскочил из комнаты. Они сидел за столом вдвоем - мать и отец, и о чем-то разговаривали. Хотя ему показалось, что говорил только он. При появлении ребенка, отец замолчал и бросил короткий взгляд через плечо. Бледная мать с припухшими красными глазами смотрела на сына как кролик на удава. Что удивило мальчика больше, он не мог сказать. Хотя привык за последнее время к странному поведению родителей, но сегодня он не просто чувствовал, знал, что-то не так. Что-то произошло или должно было произойти. И связано это было непосредственно с ним. Отец встал и поспешно покинул дом, даже не потрудившись закрыть дверь. Она медленно качалась взад-вперед, издавая режущий уши скрип. Но никто, ни он, ни мать не шелохнулись, чтобы прекратить это. Они смотрели друг другу в глаза, словно каждый из них силился рассмотреть что-то свое, ответ на ведомый только ему вопрос в их глубине: он в голубой бездне, она в зеленом мареве. Но это, конечно, было невозможно. Лев, молча, развернулся и вернулся в комнату, аккуратно прикрыв за собой дверь. Он был зол и раздосадован, но ему было жаль мать, и не хотелось лишний раз делать ей больно. Ведь с этим прекрасно справлялся и отец каждый день из года в год.
   Мальчик решил не изменять сложившимся привычкам. Он как обычно отправился гулять. Когда он вновь вышел из комнаты, облаченный в уличное, мать все также сидела за столом, ее поза нисколько не изменилась, но дверь была закрыта. Мальчик сунул в карман два пирожка из тарелки, что еще с утра стояла перед отцом, и вышел на улицу. Лишь когда он оказался во дворе, обласканный утренним солнцем, из мрака дома до него донесся еле слышный голос:
   - Отец просил вернуться когда погаснут последние лучи солнца. У него есть, что тебе показать.
   Лев кивнул, но скорее самому себе и закрыл дверь. Не хотелось думать о том, чтобы это могло быть, как и об отце. Он перестал ждать от него ласки или одобрения. Это произошло незаметно для него совсем недавно. Мальчик сбросил оковы и узы, что тянули его к мрачному и жестокому человеку, который по чьей-то жестокой шутке звался его отцом. И он был рад этому. Больше не искал встречи с ним, стараясь как можно реже попадаться на глаза. Ожидая, когда же ему исполнится четырнадцать, и он сможет пойти в подмастерья к кузнецу или пекарю, или сапожнику. Мальчик еще сам не знал, чего именно он хочет, кем видит себя во взрослой жизни. Но то, что он покинет родительский дом, даже не сомневался.
   Лев вернулся ровно в назначенный час. Не сказать, что он был послушным мальчиком, тем более в последние дни все сильно изменилось. Но тон матери, которым та попросила вернуться с последними лучами солнца, заставил его подчиниться. Хотя червячок недоверия и подозрения весь день точил его сердце, заставляя сжиматься в нехорошем предчувствии. Но Лев переступил порог отчего дома, как и просили, когда последние яркие краски закатного неба растеклись живописным пятном над головой и над крышами домов. Первое, что бросилось ему в глаза полная несколько гнетущая тишина и пустота. Кухня была погружена в темноту, слегка рассеянную, танцующими, словно в припадке бликами из под двери. Мальчик медленно обвел взглядом помещение, и тут до него дошло, что свет идет из под его двери. Лев, медленно, чтобы не скрипнули половицы, подошел к ней и приложил ухо. Он готов был поклясться, что слышит тихие всхлипы и неровное дыхание, а до носа его, слишком чуткого сегодня донесся запах застарелого перегара, что иногда оседает на одежде и коже, запутывается в волосах. Лев хотел также тихо отступить, уйти в тень и вообще покинуть дом, но сделанный назад шаг заставил запеть старую половицу. В ту же секунду все изменилось. Всхлипы прекратились, и наступила действительно гнетущая тишина, вскоре прерванная слегка хриплым отцовским голосом:
   - Кто здесь?
   Мальчику на несколько секунд показалось, что в голос отца впаялись нотки страха, но он тут же откинул эту бредовую мысль прочь и толкнул дверь своей комнаты. Он увидел, что мать и отец сидят на кровати. Их напряженные взгляды были обращены на него, но они не смотрели ему в глаза, а пробежались по его фигуре, словно ощупывая или что-то выискивая. От неприятного ощущения и сравнения мальчик поежился и глубже сунул руки в карманы, выражая свое безразличие и независимость. Он хотел спросить, что происходит. Почему мать беззвучно плачет, глядя на него. Он видел и будто ощущал физически, как на кончиках ресниц медленно набухают крупные прозрачные капли, а потом с садисткой медленностью стекают по ее впалым щекам, прячутся за линией резко очерченного подбородка. Почему отец молчит, хмуро глядя на него, зачем-то покусывая нижнюю губу. Так он делал, когда решался на что-то отчаянное или опасное.
   - Пойдем, сынок, - последнее слово мужчина произнес, словно выплюнул, - Мне надо с тобой поговорить.
   Отец тяжело поднялся с постели и в два широких шага оказался за пределами комнаты. Не останавливаясь и не глядя на мальчика, он прошел к входной двери. Скрипнув, она выпустила его наружу. Короткий взгляд, что был брошен им, перед тем как дверь закрылась, говорил о многом, и Лев понял, что у него всего пара минут. Он медленно приблизился к матери, которая сгорбилась, стремясь сжаться и стать как можно меньше. Казалось, что как только рука отца перестала обнимать ее, то все силы оставили слабое худое тело. Голова свесилась вниз, пряча затуманенный дымкой слез взгляд. Лишь острые плечи вздрагивали как будто от холода.
   - Ма, - Лев постарался вложить в это слово всю накопившуюся у него за последнее время нежность и любовь, ведь он действительно любил ее и искренне страдал и мучился, когда его отталкивали, - Все хорошо, ма.
   Женщина подняла взгляд, и сквозь пелену слез Лев увидел искры, блеск, что раньше всегда горел в ее очах при взгляде на него. Ее губы изогнулись в улыбке, но было в этом жесте столько боли, что сердце мальчика замерло, а потом забилось часто-часто, словно подгоняя те слезы, что неожиданно подступили к глазам.
   - Я люблю тебя, - прошелестел такой родной и любимый голос, - И всегда буду.
   - Я знаю, - также тихо отозвался мальчик, не спуская глаз с матери.
   Женщина старалась из последних сил удержать улыбку, но она все сильнее норовила сползти с лица, уступить место боли, что будет купаться в слезах.
   - Мой мальчик. Мой Лев, - на краткий миг улыбка стала почти настоящей, но потом вновь погасла, как и блеск в глазах, - Иди малыш, отец не любит ждать.
   Лев кивнул и, развернувшись, подошел к двери. Он бросил короткий взгляд на мать, когда закрывал дверь. И вновь по сердцу резанул вид - ее опущенные, слегка вздрагивающие в припадке слезной истерики плечи, спрятанное в ладонях лицо, крепко сжатые острые коленки. А потом он вышел, тихо притворив дверь.
   Лев не понимал, что происходит. Что с матерью и отцом, куда они идут. Отец ждал его во дворе дома. Не глядя на мальчика, он махнул рукой куда-то вперед, и их путь начался. Он шли по деревне, а потом вышли за ее пределы и вошли в лес. Чем дальше они углублялись, чем больше теней сумерек растворялось в темноте ночи, тем более странно и напряженно чувствовал себя мальчик. Он не решался задавать отцу вопросы, но и продолжаться так больше не могло. Поэтому через пару шагов Лев остановился и сложил руки на груди.
   - Ты устал? - отец впервые за все время взглянул на него.
   - Нет.
   - Тогда что?
   - Может, ты мне расскажешь? - Лев пристально посмотрел на отца, ожидая хоть какого-то объяснения.
   Но вместо этого мужчина огляделся, прикинув что-то в уме, он тихо, себе под нос сказал, что, в принципе, можно и здесь. Брови мальчика поползли вверх от удивления, он хотел было уже спросить, что можно здесь, но тут отец резко повернул голову и посмотрел куда-то ему за спину.
   - Лев, дружок, посмотри, что это там такое.
   Мальчик оставил свой вопрос, но ровно до тех пор, пока не выяснит, что же привлекло внимание его отца. Он всматривался в темноту, стремясь увидеть хоть что-либо, но все было тщетно. А потому он пропустил приближение отца. Мужчина подошел к нему вплотную, в его руках была увесистая палка, неизвестно где подобранная. Она опустилась точно на затылок мальчика. И тьма природная и естественная сменилась на тьму иную, что пряталась в глубине его души. Протянув мерзкие пальцы-крючья, она мгновенно утянула его за собой.
   Он вспомнил все это лежа на траве. Чувствуя обнаженным телом щекотание ее стебельков. Но вспомнил он не только это. Беспамятство не окутало его на всю ночь, спрятав от света луны. Когда взошло кровавое светило. А именно такой она была, когда он открыл глаза. Лев никогда прежде не видел такого зрелища. Полная, налитая кровью, она медленно и грузно вышла из под земли и начала своей неспешный путь наверх, все выше и выше. Лев пропустил момент, когда все началось, но в тот момент, что боль проникла в его члены, для него все было кончено и было слишком поздно пытаться что-либо сделать. Да и зная, что его ждет, он не смог бы избежать этого. Можно было скрыться от света луны, что чертила багровые дорожки на траве и на его коже, но нельзя было спрятаться от проклятья, что навеки стало частью его, что впиталось в его плоть вместе со слюной зверя, соединившись с его кровью, было запечатано под кожей.
   Он поднялся с земли и, бросив короткий взгляд на изрытую глубокими бороздами землю вокруг своего временного ложа, пошел прочь. Он понимал, что домой возвращаться нельзя. Мать и отец не ждут его, они уже попрощались, отказались от него, бросили одного, даже ничего толком не объяснив. Они все знали, о да, теперь Лев понял причину их странного поведения. Они прекрасно осознавали, что с ним происходит. Значит не только то, что его укусил зверь не секрет для них, но и что происходит после этого. И ответить почему, мог лишь один человек. Именно к нему он и направлялся. Резкий порыв заставил его поднять голову вверх и втянуть воздух. Лев прикрыл глаза, вдыхая и выдыхая. Выдохнув ртом, он открыл глаза и понял, что именно насторожило его.
   "Будет дождь. И не просто дождь, а ливень. Значит, следует поторопиться".
   Запах Сэды он ощутил, когда серая, низко висящая над землей туча уже обрушила мощные потоки воды, заливая все и вся. Мальчик мгновенно вымок и продрог. Когда он, наконец, вышел к дому, его зубы не просто стучали от холода, а, казалось, еще немного, и они скрошатся от постоянных ударов друг о друга.
   Старушка сидела у окна и делала очередную заготовку трав, когда увидела подошедшего к дому дрожащего мальчика. Прильнув к гладкой поверхности чуть ли не носом, она увидела, как он, не дойдя нескольких шагов до двери, упал в большую лужу и затих. Охнув, она метнулась в сени и, широко растворив дверь, втянула обнаженное тельце ребенка в дом. Лишь обогревшись у печи, завернутый в теплое стеганное одеяло и с кружкой ароматного отвара трав, Лев пришел в себя. Сэда все это время сидела подле и поглаживала его по голове, ласково улыбаясь.
   - Кое-что произошло, - начал мальчик, когда кружка с отваров почти пустая была отставлена в сторону, а по телу разлилось, наконец, желанное тепло.
   - Знаю, малыш. Раз ты тут. Да, и время пришло. Ты видел ее?
   Лев кивнул. Он почему-то сразу понял, что Сэда спрашивает его именно об увиденном той ночью, точнее, о кровавой луне, что навсегда оставила след в его сердце и свой кровавый блеск в его глазах. Старушка поджала губы, кивнув каким-то своим мыслям.
   - Тебе нужно поспать, - через некоторое время сказала она.
   - Но...
   - Нет, Лев, все завтра. Завтра, мой мальчик. Обещаю, что я отвечу на все твои вопросы, а заодно расскажу очень занимательную историю или сказку. А сейчас тебе нужно отдохнуть.
   Она поправила одеяло, слегка коснулась сухими шершавыми губами его щеки и ушла, потушив свечку. Вопреки ожиданиям мальчик мгновенно провалился в сон. И не являлось ему в этот раз ничего. Никто не потревожил его сон. Не было явлений мертвых лиц и растерзанных тел, не было кровавых капель и предсмертных песен. Впервые за долгое время он спал спокойно.
  
   Сон схлынул с него, как вода во время отлива стоило ему услышать звук скрипнувшей двери. Чуткий сон того, кем он стал, не позволял ему не реагировать на подобное. И потому он, решив не таиться, приподнялся на постели.
   - Ранняя пташка, - Сэда улыбнулась, но глаза ее остались серьезными и задумчивыми, - Поспи еще Лев, я пока приготовлю завтрак.
   - Спасибо, - он на несколько секунд замолчал, но бросив короткий взгляд в окно, понял, чем ему занять себя на это время, - Я, пожалуй, прогуляюсь.
   - Конечно. Зайди в комнату, я там приготовила одежду для тебя.
   Через час они уже сидели за столом и завтракали горячей кашей с толстыми ломтями свежеиспеченного хлеба, запивая ароматным чаем. Когда с едой было покончено и обе опустошенные плошки были оставлены в сторону, Лев, выжидательно, уставился на Сэду. Во время завтрака он старался на нее не смотреть, но даже если бы было по-другому, она наверняка не заметила бы. Слишком была погружена в себя и свои мысли.
   - Я расскажу тебе историю, - без предисловий начала Сэда, глядя в окно, - Про горе, про несчастье, про проклятье, что опустилось на одну семью. С тех пор прошло чуть больше сорока лет. Когда у женщины умер любимый муж, она осталась одна во всей деревне с маленьким ребенком на руках. И некому было ей помочь, и потому пыталась она сама прокормить свое чадо, не прося помощи. Вопрос отдать ребенка или нет, не вставал вообще, ибо любила она его безмерно. По мере сил старалась ни в чем ему не отказывать. Но из-за того, что от зари до темноты приходилось трудиться ей на поле, чтобы прокормить их обоих, не могла она уделять ему достаточно внимания и воспитать так, чтобы был он во всем похож на отца. Чтобы сын был сильным и смелым, чтобы жил по чести, не обманывал, не юлил и не притворялся. Но не смогла. Поняв это, смирилась, мальчик вырос и стал мужчиной, и менять что-либо было поздно. На одно надеялась женщина, что когда сын ее повстречает достойную женщину, то ради любви к ней изменится. Но этого не произошло. Он привел в ее дом жену, не вызнав прежде ее мнения об избраннице, но она стерпела. Невестка оказалась простой работящей женщиной и пришлась той по сердцу. Вскоре родился у них сын. Женщина, помня свою ошибку, стала меньше времени уделять работе и больше мальчику. И вырос он совсем не таким, как отец, чем иногда выводил того из себя. Был он статным красавцев, смелым и сильным, гибким и проворным. С детства ходил он на охоту и приносил то птицу, то зверя мелкого, чтобы помочь семье. И однажды, когда ему стукнуло 16, отец решил взять его на настоящую охоту, посчитав того уже достаточно взрослым, чтобы принести в дом не тушку полудохлого зайца, а настоящего зверя, чья шкура ценилась и дорого стоила - на волка. Но произошло страшное. Из всех мужчин, что отправились за волками, вернулись только двое - отец и сын. Они сказали, что на них напал невиданный зверь, похожий на волка, но сильнее и быстрее. А после возвращения сын слег. Он метался в бреду около месяца, мать и бабуля проплакали по нему все глаза, не зная, как вылечить ту лихорадку, что овладела им, - при этих словах Лев вздрогнул, вновь припоминая то, что произошло с ним, - Отец вскользь упомянул, что тот диковинный зверь укусил мальчика за руку и, возможно, чем-то заразил. Спустя какое-то время мальчик выздоровел. И не просто выздоровел. У него даже следа не осталось от укуса зверя. И все бы было хорошо, но в следующем месяце встала кровавая луна. И... мальчик вмиг перестал быть мальчиком. Мать и отец проснулись от криков. Они вбежали в его комнату и увидели, что плоть их сына меняется, а облик стал неузнаваем, и все более в нем проступали звериные черты. И тогда они поняли, что зверь действительно заразил его, но не лихорадкой. Они поспешили спрятаться в подвале. Но не смогли вздохнуть от облегчения, когда услышали, как нечто, бывшее некогда их сыном, вырвалось из дома и, исторгая звериные звуки, понеслось прочь. А потом в сумерках, прячась от посторонних глаз, он вернулся в человеческом обличье. Уставший, исцарапанный и испуганный. На его лице была маска ужаса и потерянности. Он нуждался в помощи, в объяснениях. Но отец избил его до полусмерти и сказал, что он для них умер. Велел ему убираться прочь и никогда не показываться на глаза. Мать плакала и молила, чтобы он одумался, но мужчина был непреклонен. Тогда бабушка взяла мальчика за руку, и, повернувшись к его отцу, сказала, что проклинает его, и раз он отказался от своего сына, то она отказывается от своего. А потом они ушли.
   Сэда замолчала. В конце голос ее предательски дрогнул. Хотя Лев итак понял, что для нее это не просто история, как и для него.
   - Значит, я не единственный сын?
   - Нет, Лев, - Сэда посмотрела на него, и мальчик увидел в ее глазах столько боли и скорби, что еще немного, и она утопила бы весь мир, - Ты был не первым, но теперь ты единственный. Твой брат Марс мертв. В ту ночь, когда вы встретились, он умер. Был убит твоим отцом и похоронен неподалеку от моего дома. Тогда же он и тебя принес. Сказал, что должен и тебя убить, но не смог. Понадеялся, что тебя это минует. Сказал, что нужно подождать, проверить. Тогда мы заговорили и увиделись впервые за тринадцать лет, что прошли со времени моего ухода.
   - Тринадцать?! Но ведь мне сейчас тринадцать!
   - Когда это произошло, твоя мать уже была беременна. Именно это спасло ее душу и разум от горя. Забота о тебе стала всем для нее. Ты помнишь, как она оберегала тебя, опасалась и запрещала тебе даже думать об охоте.
   Мальчик кивнул.
   - Но у меня все же есть еще один вопрос. Почему Марс не убил меня. Ведь когда ты зверь, то не можешь контролировать себя. Не понимаешь, кто свой, а кто чужой.
   - Все просто, - глаза Сэды заблестели, - Зверь никогда не причинит вреда своей крови.
   И они замолчали. Лев обдумывал рассказанное, а Сэда вновь уставилась в окно, погруженная в воспоминания, что уже столько лет точат ее словно черви.
   - За несколько недель до полнолуния Марс вернулся, - без предисловий продолжила Сэда, вновь посмотрев на мальчика, - Сказал, что ему надоело скитаться, что он устал.
   Неожиданно Лев вспомнил, как встретил у кузни, куда пришел за заказом отца незнакомого привлекательного мужчину с грацией хищника и с таким же зелеными глазами, как у него. Он удивлялся его манере говорить, держаться. Казалось, что он все время был настороже, а его походка была поступью расслабленного хищника лишь для отвода глаз. Он тогда сильно удивился и простоял, открыв рот, пока мужчина не ушел, бросив на него краткий, но резанувший, словно по сердцу взгляд.
   - Марс! - выдохнул он, почти испуганно, - Я видел его. Он видел меня.
   - Значит, встреча братьев состоялась дважды. Он тебя узнал, не сомневайся. Зверь способен чувствовать зов крови не только в шкуре зверя, но в облике человека.
   - Зов крови?
   - Именно поэтому он вернулся. Зов крови нестерпимо бьет по ушам, гулким эхом отдаваясь в сердце. Ты чувствуешь его? - Сэда испытующе посмотрела на мальчика.
   Лев закрыл глаза и прислушался к себе. Он совершенно определенно знал, что сидящая перед ним женщина одной с ним крови, также отчетливо он слышал в своей голове еще два шепотка - отец и мать. Они не становились громче или тише, они не исчезали ни на секунду, не замолкали, не делали пауз. Они просто были. Но если не вслушиваться, абстрагироваться, то можно их не замечать.
   - Я тоже должен уйти? - нечто похожее на обреченность проскользнуло в его голосе и отразилось в глазах.
   - Да, малыш. Но не сейчас, а когда будешь готов. Я расскажу тебе, как жил Марс, покажу клетку, в которой я запирала его. Взрослого зверя она не способна удержать, но волчонка вполне. Единственное о чем я прошу тебя, молю, - Сэда порывисто обняла мальчика, а затем, отстранившись и глядя ему в глаза, четко произнесла, - Никогда не возвращайся. Несмотря ни на что, забудь про зов, забудь про все и оставь это в прошлом. Никогда не возвращайся в эту деревню. Не повторяй ошибки брата. Его вел сюда зов, но нашел он только смерть.
  
   ХХХ
  
   Прошло несколько полнолуний, благополучно проведенных в крепкой клетке в подвале. Сэда рассказывала ему все то немногое, что успел ей поведать Марс о своей жизни. Как он прятался, как охотился, как пытался укротить зверя и собственные потаенные желания. За все это время он не рискнул вернуться домой, чтобы увидеть мать с отцом и попрощаться. Он проходил по тропинке, что когда-то привела его домой от хижины Сэды, но замирал на середине пути, постояв некоторое время, он возвращался обратно.
   И, наконец, пришло время, когда все приготовления закончились, все наставления и советы были даны, и задерживаться дальше не имело смысла. Лев смирился с тем, что ему действительно придется уйти. Он все время привыкал к этой мысли, не зная, что за ней последует там, на воле. Его звериной сущности все время казалось, что он заперт, закрыт, несвободен. Этому способствовала и клетка, в которой он встречал каждое полнолуние, которое уже больше не было кровавым. Сэда объяснила ему, что кровавая луна встает только тогда, когда в мир приходит ее новый служитель, ее новый раб, когда на пыльную землю опускался на все четыре лапы новый зверь. Она рождается вместе с ним, освещая его первые шаги на пути в этом мире.
   Он не стал прощаться с Сэдой. Все слова прощания и благословения уже были произнесены и не раз. Однажды он просто собрал свои вещи и тихо покинул дом на рассвете, пока мерное дыхание спящей женщины не прекратилось, возвещая о ее пробуждении. Единственное, что позволил себе Лев перед уходом, это навестить дом Агнии. Он знал, что не увидит ее там. Но все же хотел напоследок взглянуть на него. Встав в отдалении, по пояс скрытый круто вздымавшимся пригорком, он просто стоял и смотрел на тихий неосвещенный дом. А потом дверь резко распахнулась и на пороге появилась девушка в белоснежном ночном платье почти до пят. Ее длинные черные волосы развевались позади, никак не мешая ветру забавляться с новой великолепной игрушкой. Он узнал ее. Маара стояла на пороге и смотрела точно в его сторону, хотя он был уверен, что это практически невозможно. Он был слишком далеко и под прикрытием золотисто-багряного леса. Но, однако, он был уверен, она знает, что он там. И ни на секунду не сомневался, что Маара знала, и кто именно наблюдает за домом. Иначе не выбежала бы этим ранним прохладным утром на порог. По телу пробежали мурашки. Лев перехватил покрепче собранные Сэдой вещи и тихой тенью скользнул вглубь леса, не потревожив ни единой ветки.
  
   Первое полнолуние вне стен, вне чьего-то дурно пахнущего дома. Каждое превращение давалось болью и кровью, но всегда находились те, кто готов был заплатить за его кровь своей. А потом боль прошла. Стало легко, мир изменился. Он не стал другим, но заиграл иными красками. Его сознание изменилось, как и он сам. Он больше не чувствовал боли, горечи, разочарования, слабости. В его теле и в его душе, если она еще существовала, не было место слабости. У него не осталось никаких воспоминаний, кроме последних обрывочных. Зачем ему воспоминания. Он будет жить только этой ночью, этой минутой. Он не будет думать о том, что было, нет, не нужно. Бессмысленно. Все мысли сосредоточены лишь на том, что будет сейчас. Куда он побежит, что он сделает, кого убьет, чья кровь прольется в его глотку, и чья теплая плоть станет его пищей. Легкий рык стал зарождаться в глубине тела, рык довольного зверя в предвкушении охоты, рык голодного зверя. Он как зачарованный смотрел вперед, стремясь не увидеть, о нет, почуять. И вот уши слегка дернулись, пасть приоткрылась, являя миру острые лезвия клыков, а шерсть на загривке встала дыбом. В следующую секунду он стал свободным, он отпустил себя, яростно и радостно возвестив миру о себе, о восхождении нового зверя, что начинает свой путь.
  
   II
  
   Был последний месяц зимы. В воздухе разливалось предчувствие весны и обещание тепла, но заморозки лютовали, не желая уступать, сменяя это на легкую изморозь и зябкий ветер. Особенно погода портилась под вечер. Потому не было ничего странного, что все, кто не мог похвастаться наличием теплого домашнего очага собирались в корчмах и тавернах, дабы в тепле, уюте и компании скоротать вечерок и просадить пару монет.
   Дверь растворилась с шумом, впуская в помещение человека и порыв ветра, протащившего поземку по засаленному деревянному полу. Огонь в камине рассержено вспыхнул, словно обругав нового посетителя за необдуманность и медлительность. Несколько взглядов прошлись по нему, окатив разнообразием чувств от смущения и раздражения до равнодушия. Но ему было все равно. Уже не впервые он появлялся в таком месте. Его голова была опущена и спрятана в глубине капюшона. Он прошел к стойке, ни на кого не глядя. Что-то шепнув хозяину и опустив на деревянную стойку, пестревшую щелями ладонь, он развернулся и занял дальний столик в углу, что делал каждый вечер уже на протяжении почти месяца. Не прошло и десяти минут как дородная немолодая служанка поставила перед ним заказанный кувшин с мутноватым пойлом и тарелку с черствым хлебом. Она уже знала, что он не интересуется женщинами и не дает лишних монет, потому ретировалась сразу же после выполнения заказа, даже не бросив ни одного шаловливо-сального взгляда в его сторону. Не столько от знания, сколько из страха. Она помнила слишком хорошо, как попробовала сделать это в первый раз, когда только этот человек объявился у них, он не произнес ни слова, лишь из глубины капюшона на нее сверкнули светло-зеленые, цвета первой травы глаза. Она не смогла объяснить, почему от этого взгляда у нее перехватило дыхание и показалось, что еще секунда и на нее бросятся все демоны ада и разорвут на сотни кусочков. С тех пор она не без опасения, которое не могла объяснить даже себе, это было на уровне подсознания, интуиция кричала рядом с ним: "Беги! Спасайся!", подходила к столику, что негласно закрепился за ним, ибо странное впечатление он произвел не только на нее, но и завсегдатаев, что однажды решили разобраться, что за новичок стал захаживать в их харчевню. Еще один взгляд был брошен на забияку, что своими волосатыми руками уперся в столешницу, несколько томительных секунд, и тот отвалил к компании друзей в несколько ошалелом состоянии, а на все вопросы лишь отмахивался. И не раз те, кто удостаивался этого пристального сияющего из темноты зеленого огня глаз, просыпались по ночам от ужаса, что с тех пор приходил к ним во снах.
   Мужчина всегда заказывал одно и тоже. Кувшин самой дешевой выпивки и несколько корок позавчерашнего хлеба. Хозяин всегда держало их для этого клиента, не отправляя свиньям на корм. И также как всегда был однообразен его заказ, также было постоянным время его прихода и то, что был он один. Никто не знал, кто этот человек и откуда приходит. Никто не знал, где он живет и почему всегда один. Никто не осмеливался смотреть на него прямо, но бросали взгляды искоса, а вскоре и вовсе смирились и перестали замечать.
   В этот вечер было полнолуние. И захмелевшие безрассудные мужики стали травить друг другу байки о тех, что были тайными слугами луны, и могли обращаться при ее мерцающем серебристом свете в зверей. Женщины, что находились здесь же, устрашились рассказов и вскоре исчезли из таверны, то ли опасаясь встретить приспешника полнолуния по дороге домой, то ли страшась за своих детей, что одни находились дома. Осталось лишь несколько служанок, что не воспринимали пьяные разговоры всерьез уже давно. Чего они только не наслушались от посетителей за время своей работы в этом заведении, и ко всему уже привыкли относиться с долей скептицизма.
   Поначалу никто не обратил внимания на мужчину в дальнем углу, что перевернул кувшин, почти полный выпивки. Не все увидели, как после этого тело его охватила дрожь, а затем он, опрокинув тарелку с хлебом, отчего жалкие подгорелые корки разлетелись по столу и полу, упал. В таверне установилась тишина и все взгляды остановились на том месте, где только что сидел таинственный незнакомец. Выдох-вдох, выдох-вдох. А потом стол задрожал, завибрировал так, словно под помещением находилась стая дятлов, что своими клювами пыталась пробиться внутрь.
   Служанка, что принесла заказ, сделала несколько шагов по направлению к столу и замерла в нескольких метрах от него, не решаясь приблизиться. Ее интуиция визжала не переставая: "Беги! Немедленно! Быстро и далеко!" Но было слишком поздно. Раздался ее испуганный вскрик, когда над столешницей взметнулась рука с длинными когтями. Все пять длинных темных когтя впились в кусок хлеба, что валялся тут же, отчего корка распалась на несколько частей. А потом снизу появилась морда зверя, светящаяся зелеными провалами глаз, что медленно обвели зал пристальным взглядом. Служанка издала дикий протяжный вопль и, развернувшись, бросилась прочь, но лишь привлекла этим внимание. Морда зверя ощерилась огромными белоснежными клыками и прыгнула на податливую мягкую спину дородной служанки, тут же впившись в нее всеми острыми лезвиями своего арсенала. А потом все было подобно кошмарной кровавой истории, что уже звучали прежде.
   Никто не вышел из таверны, никто не вошел в таверну. Лишь когда луна полностью скрылась за пеленой темных ночных облаков, видимо, перестав сиять этой ночью, широко распахнув дверь, на пороге застыла высокая фигура. Вдохнув полной грудью и утерев рот и щеки рукавом, оставляя широкие багровые полосы на ткани, мужчина с пронзительными зелеными глазами, потянув мышцы шеи вправо и влево, пошел прочь.
  
   ХХХ
  
   Он слышал вой, далекий и неживой. Легкий стон, что прокатился волнами по ушам, дрожью по телу и пробудил что-то в темных глубинах его естества. Он пел с ним, он вторил ему, складывая губы трубочкой, прижимая ладони к горящим щекам. Мелодия рождалась глубоко внутри, в его пустом сердце, на дне его мертвой души, что была на что-то способна лишь в такие минуты. В те минуты, когда не ненавидел, он почти любил того, кто создавал эту песнь смерти, и он готов был умереть за нее, из-за нее. Она тянула его, манила куда-то за собой, обещая, вознося, восхваляя. А затем приходила зубастая тоска, что вгрызалась в плоть его сердца и рвала на куски, распаляя, обнажая застарелые раны, напоминая о былых надеждах и мечтах. Напоминала о потерях, о том, чего уж никогда не будет, о той, кого уже нет с ним много лет, но, что навещала иногда его в снах, каждый раз превращавшихся в кошмары, лишь менявших сценарий, но не конец. О, сколько раз он молил, чтобы это закончилось, чтобы она прекратила приходить, перестала изводить его, заставляя в поту метаться на простынях, издавать скорбный стон и просыпаться с так и не слетевшим с кончиков губ и языка криком и солеными влажными щеками, на которых только-только наметилась щетина.
   Но если бы это было все, он мог бы жить. Он бы перестал существовать, а попытался построить свою жизнь заново, по кирпичику. Но каждый раз, когда казалось, что все кануло во тьму похороненных воспоминаний, они стаей чернокрылого голодного воронья поднимались из могилы, что была им отведена, и восставали перед мысленным взором, приходили во снах, и все начиналось сначала.
   Капли дождя били в унисон с яростным хриплым воем, что вырывался из горла, когда он начинал вторить нежной томной песне, что пробудила его, а потом вновь все затопили пустота и отчаяние. Зов крови. Его крови. То, о чем ему говорили когда-то, чего он до конца тогда не понимал, во что не хотел верить. Не мог поверить, что что-то рожденное вне его желания и веры способно свести с ума, вырывая из каждого мира, что он открывал. Оно сжимало его голову и сердце тисками и пело свою колыбельную снова и снова, напоминая, заставляя вспоминать: смерть и жизнь, игру и фальшь, обман и прозрение, обращение и желание. Он рвался туда. Он хотел туда, куда велел ему пойти упрямый зов, что вонзался тонкой иглой прямо в сердце. Некоторое время назад он стал тоньше и тише, словно, кто-то из тех, что создавали это, замолчал. Но от этого зов не стал слабее, скорее наполнился новыми красками, приобрел новое звучание, что дало еще большую, новую силу ноткам горечи и тоски, заставляя скрежетать зубами и впиваться обломанными человеческими ногтями в измученную плоть.
   И вот сегодня, в ночь после очередного обильного убийства, он принял решение. Пусть это будет ошибкой, но лучше умереть, слыша свои мысли, чем угасать под гнетом Зова, что он пытался заглушить воем и залить кровью. Его просила не совершать ее, но он не мог поступить иначе. Все это время он сопротивлялся, но это было самой главной ошибкой. Он не сопротивлялся, он ломался, чтобы однажды уступить. И этот день настал.
   - Пора возвращаться домой.
   Яркая вспышка осветила бледное осунувшееся лицо, найдя отражение в зеленых безднах глаз, а раскат грома заглушил раскатистый нечеловеческий вой, утопив его в себе.
  
   ХХХ
  
   Была ранняя весна, но солнце уже начинало припекать, и снега почти не осталось. Лишь в нескольких долинах еще лежали грязно-серые медленно, словно нехотя, уменьшающиеся шапки. В воздухе явственно витал дух весны и приближающегося лета, слегка сдобренный легким привкусом оживающей природы.
   Мужчина подошел к жалостливо смотрящемуся в кольце окружившей его голой земли стальному зеркалу небольшого озера. Опустившись на колени, он склонился над прохладной водой, и несколько томительных минут из глубины капюшона его глаза изучали отражение. Затем он протянул руку, с длинными багровыми полосами рассасывающихся рубцов, и, зачерпнув воды, грубо растревожив неподвижную гладь, поднес ее к губам. Непередаваемый, до боли знакомый вкус обжег горло льдом, всколыхнув воспоминания, что темным вихрем закружились перед его мысленным взором. Именно здесь он потерял надежду на счастье, на любовь. Услышал то, что так долго и упорно ищет его по ночам и терзает и без того отравленное сердце. Длинные черные волосы, худые девичьи лодыжки, не прикрытые цветастой материей платья, большие зеленовато-карие глаза, смотрящие в самую душу и шепчущие слова, за которые хотелось вонзить в ее податливую плоть нож, запечатав ненавистные губы навсегда.
   Мужчина вздрогнул, вновь почувствовав себя мальчишкой, словно впервые услышавшим слова о смерти возлюбленной. Нет, он не получил четкого ответа, что она мертва, но слишком многое говорило об этом: кровь, сны, ее исчезновение, реакция людей. Он был отчасти благодарен, что слова об этом не были произнесены вслух, но для него ничего не изменилось. От этого она не перестала приходить к нему во снах, то обвиняя его, то желая присоединиться к его бесшабашному кровавому веселью. Она не стала живой, не воскресла, не вернулась к нему.
   Мужчина встал, бросив последний взгляд на озеро, он поспешно покинул это место. Дойдя до деревни, решительным шагом вышел на тропинку, змеившуюся меж окраинных домов. Отсутствие людей внушило ему некую уверенность, и он направился вперед.
   На пути попалось лишь несколько женщин, спешащих по своим делам, да стайка ребятишек, обдавшая его задорным смехом и укатившаяся куда-то за спину. Может быть на ту сопку, что когда-то была его любимой, может к озеру, которое он только что покинул. Он вглядывался в строения, стремясь отыскать что-то родное, узнаваемое, что нашло бы отклик в его сердце, заставило бы проклюнуться легкой нерешительной улыбке кратковременной радости. Но находя искомое, он не ощущал ничего кроме тоски и новой череды горестных воспоминаний.
   Он не заметил, как вышел к дому, в котором когда-то жила его возлюбленная со своей семьей. Сейчас он казался пустым и неприветливым, но это не означало, что в нем никто не живет. Хотя кто бы это ни был, ему было все равно. Пусть даже ее таинственная до сих пор чем-то пугающая старшая сестра осталась там. Мужчина понял, что встречаться с ней он уж точно не хочет, и, поспешно, пошел дальше на тот случай, если действительно его предположения верны. Старым знакомым путем, с некоторой долей удивления, отмечая исчезнувшие или наоборот, выросшие строения и избы, он дошел до своего дома. Как бы далеко он не находился, что бы ни произошло, но здесь остался его родной дом. И так будет ровно до тех пор, пока существует Зов крови. То, ради чего он и вернулся, из-за чего он вновь здесь спустя долгие годы.
   Дверь протяжно простонала, когда он толкнул ее, а под ногами заскрипела половица. Проникший с улицы свет осветил унылую обстановку кухни, изменившуюся лишь мимолетно. И мужчине на секунду показалось, что не было всех этих лет, и на самом деле он только вчера ушел с отцом в лес. А мать вот-вот выйдет из комнаты и, засмеявшись, велит ему вымыть руки, прежде чем садиться за стол. К горлу подкатил горький комок, а по лицу пробежала судорога. Мужчина одним быстрым движением опустил на плечи ткань капюшона и, затворив дверь, прошел внутрь.
  
   Немолодой уже мужчина, открыв дверь, вошел внутрь дома, не без облегчения скинув промокшие сапоги. Издав странный, чуть хрипловатый звук, что иногда делают старики, он прошел к столу и зажег свечу, мгновенно затопившую пространство вокруг себя дрожащим желтоватым светом. Мужчина повернулся, намереваясь пройти в комнату, взять полотенце и ополоснуться во дворе. Взгляд его натолкнулся на незнакомца, сидящего в кресле-качалке, что так любила его жена, и от которого он так и не решился избавиться, как, впрочем, и от других ее вещей. Руки лежали на подлокотниках, тело было расслаблено, он явно не намеревался нападать, по крайней мере, сейчас; надвинутый капюшон не позволял рассмотреть лицо. Мужчина сделал несколько шагов назад и грузно опустился на скамью перед столом со свечой, отчего кольцо сумрака вокруг незнакомца стало плотнее. Он не решался первым нарушить тишину и спросить, кто сидит перед ним и почему. Лишь во все глаза смотрел на незваного гостя, понимая, что даже, если у того не сулящие ничего хорошего мысли, ему все равно. В жизни он допустил слишком много ошибок, что привело к несчастливому ожиданию прихода смерти в одиночестве.
   Так они и сидели, изучая друг друга. Молчание затянулось, поняв это, незнакомец медленным движением поднял руки и скинул с головы капюшон. В мужчину напротив впились два зеленых уголька глаз молодого парня, цветом идентичные тем, что когда то сверкали на лице двоих детей, могилу для одного из которых он выкопал своими собственными руками.
   - Лев? - недоверчиво спросил мужчина.
   - Где мать? - не соизволив ответить, задал свой вопрос парень.
   Вместо ответа мужчина шумно выдохнул и опустил голову. Смерть жены до сих пор не отпускала его, ведь именно он уговорил ее на рождение еще одного ребенка. Угрожал, клялся и божился, что в этот раз все будет по-другому. Этот ребенок вырастет им обоим на радость, проклятье, что распростерло свои крылья над их семьей, не затронет их более. И она сдалась, подавшись на уговоры, смирившись с неизбежным. Ничто не предвещало трагедии, лишь, когда ребенок уже готов был появиться на свет, жизнь оставила женщину, а дитя появилось на свет мертвым.
   - Умерла, - кратко ответил мужчинами, поняв, что без ответа этот вопрос не оставят.
   Лев откинулся на спинку кресла, отчего оно, слегка, закачалось. Закрыв глаза, он сжал кулаки, и не сильно ударил по подлокотникам. Но этого было достаточно, чтобы старое дерево издало пронзительный треск и зазмеилось трещинами. И это слегка отрезвило обоих.
   - Возвращение блудного сына, - на губах мужчины появилась усмешка, - Что же привело тебя обратно, сынок?
   - Не называй меня так, - открыв глаза, прохрипел Лев, - Никогда.
   - Я не рассчитывал когда-либо еще увидеть тебя, - не обращая внимания, продолжал мужчина, - Думал, сумасшедшая старуха вобьет в твою пустую башку, что тебе здесь не рады.
   Глаза парня сощурились, не предвещая ничего хорошего.
   - Зачем вернулся, волчье отродье?
   Лев вскочил и в несколько широких шагов пересек пространство, отделявшее его от отца, двигаясь слишком быстро для обычного человека. Упершись ладонями в стол по обе стороны, он навис над стариком. Глаза молодого человека расширились, зрачки стали огромными, почти поглотив радужку.
   - Ты боишься меня, - утвердительно, прошептал Лев.
   - И что? Теперь ты убьешь меня? - зло бросил мужчина, и лицо его скривилось.
   Лев усмехнулся; встав в полный рост, склонив голову на бок, он посмотрел на отца долгим задумчивым взглядом, заставив того нервно облизать губы и беспокойно поелозить на скамье.
   - Возможно, не сегодня, - бросил Лев и направился к входной двери.
   Более не оглядываясь, он вышел из дома; аккуратно притворив за собой дверь, он пошел прочь.
  
   Зрение зверя в облике человека почти такое же острое и полное, как и в звериной шкуре. Это же касалось чутья, слуха. Когда приближалось первое полнолуние, его кровавая луна он уже чувствовал усиление всех чувств, но то, что получил после, было несравнимо. Четче, острее, лучше, зримее.
   Лев стоял в тени высокого раскидистого дерева, голые ветви которого навевали тоску и воспоминания о лете. Он провел головой по кругу, шея захрустела, когда пришли в движение позвонки. Ноздри трепетали, раздуваясь, втягивая воздух, давая информацию. Он, не отрываясь, смотрел на дом, в окнах которого горел свет. Он слышал звуки: треск поленьев в печи, шарканье ног по доскам пола, удары спиц для вязания друг о друга, плеск воды, редкие слова. В ее доме кто-то жил, но он так и не решился пойти и выяснить, кто это. Он просто стоял и смотрел. Не было надежды, лишь странный, почти болезненный интерес. Поджав губы и склонив голову, он несколько секунд простоял в тишине. Лишь отдаленный шум возвестил об его уходе.
   Лев бродил по деревне, зашел он и на сопку, но там все заросло, а дерево, которое было его мишенью, исчезло. Ничего не напоминало о нем. Лев усмехнулся, но в глазах мелькнула печаль. Ему показалось, что сама природа попыталась уничтожить следы его пребывания тут. Все против него, восстало против его сущности. Но он так устал быть один, устал от того, кем стал. То, что он с радостью и вожделением делал в шкуре зверя, никогда не доставляло удовольствия человеку. Он часто плакал, пробуждаясь и видя следы своих когтей на людях: он без разбору убивал красивых женщин и девушек, маленьких детей и согбенных седых стариков. Ему было все равно, что перед ним чей-то отец, сын, брат, муж, дед. Он не щадил никого и ни о чем не думал, не вспоминал; все это выпадало на долю человека. В нем жило две сущности: безжалостный убийца и полный скорби и боли человек. Первое время он хоронил своих жертв, потом сжигал дома, но в последнее время, поняв, что смысла в этом нет, и так он не добьется расположения у собственной совести, оставлял все так, как это делал зверь. Первое время он проклинал его, ненавидел, впоследствии привык, научился жить с этим, и даже прощать его. За столько лет он научился сопротивляться поглощающему раскаянию и вине, он начал привыкать. Единственное, что никогда не давало ему покоя - это Зов. Ему хотелось верить, что хоть кто-либо из родных жаждал его возвращения, желал его увидеть. Но это был бы самообман. Мать с отцом похоронили его, а бабка желала, чтобы он был как можно дальше. Он верил, что она искренне желала ему добра, но понимал, что нельзя желать добра убийце.
  
   Петухи еще спали, когда он вышел к дому той, кому действительно верил, той, что почти спасла его в детстве. Дом казался нежилым, настолько он зарос травой и пестрел щелями. Лев подошел к двери, но не решился постучать, внезапно испугавшись, что на стук никто не ответит. Сорвав семейство грибов с пенька, на котором любил сидеть раньше, когда Сэда развешивала на просушку белье, он устроился на нем. Подперев подбородок ладонями, упертыми в колени, он, не мигая, уставился на дом. В нем чувствовалось недавнее присутствие человека, но было то настолько слабо, что он не знал его истинного происхождения.
   Незаметно для себя Лев задремал. Но сон был чутким, как и у всякого зверя. Дверь дома и его глаза открылись одновременно. Старая согбенная женщина, что застыла на пороге и молодой человек с яркими зелеными глазами несколько долгих секунд смотрели друг на друга. Потом старушка сделала два шага вперед и клюка, на которую она опиралась, выскользнула из ее рук, а ноги подогнулись. В несколько прыжков Лев оказался рядом, подхватив ослабевшее тело.
   По морщинистым щекам старухи потекли слезы, почти полностью лишив ее зрения. Ее сухая маленькая ладошка коснулась щеки парня.
   - Лев, - прошамкал ее беззубый рот, мгновенно растянувшийся в улыбке, наполнившийся горькими слезами.
   - Да, - Лев против воли улыбнулся, сдерживая слезы, - Это я. Удивительно, но ты пережила почти всю мою родню. Как тебе это удалось?
   - Знаю я пару-тройку чудодейственных травок, - старушка зашлась в приступе сумасшедшего хохота.
   Он подумал, что, возможно, Сэда нездорова умственно от этих самых травок или от одиночества. Внеся в дом потерявшую сознание старушку, и уложив ее на печь, Лев отправил в печь лохань с водой, чтобы заварить лечебный успокоительный чай, травки для которого его нос определил за несколько секунд; мелиса и мята отправились в большую кружку с парой засохших кругляшей клюквы и брусники. И успел как раз вовремя. Он уже стоял рядом, когда старушка открыла глаза.
   - Мой мальчик, - глаза ее вновь увлажнились.
   Лев испугался, что она вновь потеряет сознание от прилива чувств, и несколько грубовато сунул отвар ей в руки, но, не отпуская при этом своих рук, придерживая с других сторон.
   - Здравствуй, Сэда.
   - Я не надеялась увидеть тебя в этом мире.
   - Я не мог поступить иначе, - с грустью и затаенной тоской произнес Лев, - Ты же понимаешь, что Марса в свое время привел не просто интерес.
   - Боюсь, что мне не понять, - старушка расслабила руки, оставив чашку, - Я не могу представить, что вы чувствуете. Как именно проявляется Зов. Но я верю, что это сильнее страха и осторожности, если вы оба вернулись.
   Лев отнес недопитый чай к столу и вернулся к лежанке на печи. Утопив почти невесомую руку Сэды в своих ладонях, он задал вопрос, что тревожил его.
   - Что случилось с матерью?
   Старушка пожевала губами, собираясь с мыслями.
   - Он убил ее? - чуть громче, чем хотел с промелькнувшими истерическими нотками спросил Лев.
   - Можно сказать и так, - Сэда внимательно посмотрела на него, - Но ты не должен винить его.
   - Не должен? Может, я еще не должен винить его в смерти брата или в том, что произошло с нами обоими.
   Лев заходил из угла в угол, как зверь в клетке. Для полноты образа ему лишь не хватало хвоста, что был бы по ногам, выражая степень его раздражения.
   - Он лишь хотел, чтобы на свет появилось его дитя, которое не стало бы игрушкой судьбы или жертвой проклятья. Я не оправдываю его, Лев, просто я знаю, что значит потерять ребенка, - голос старушки был надтреснутым и резанул по ушам затаенной болью, - А он испытал это дважды.
   - Ты ведь любила его, - Лев бросился к ложу и вновь сомкнул ладони на руке старушки, - Отца? Почему ты позволила произойти всему этому?
   - Неужели ты думаешь, что, если бы я могла предотвратить падение и смерть Марса и твое, я не сделала бы этого? - на глазах Сэды навернулись слезы обиды.
   - Прости меня, - Лев поцеловал ее сухую пергаментную кожу, - Я узнал, почувствовал ее смерть задолго до возвращения, но не хотел верить, не хотел думать об этом. Но не смог.
   - Ты поэтому вернулся?
   - Нет, не только. Я понял, почему вернулся Марс. И потому и я здесь спустя столько лет. Это невыносимо. Зов мучает, режет, разрывает на куски. Он забывается лишь в облике зверя, но когда ты человек, он вытаскивает внутренности, разрывает тебя пополам. Он зовет, кричит, воет, не дает спать, не дает дышать. Ты забываешь обо всем, вновь и вновь возвращаемся к тем, кого оставил, к тем, чьи голоса непрестанно шепчут свои имена, к голосам, что забивают твои уши, словно, ватой. И не дают забывать никогда. Ни темной ночью, ни светлым днем. Зову нельзя сопротивляться. Это наше проклятье. Пока живы, вы для нас все. Наша надежда, наше счастье, наша слабость, наша погибель. Отцы, матери, бабушки, сестры, братья, дети, неважно. Мы не живем вдали, мы существуем. И сердце рвется к вам, стонет душа. Это неизбежно.
   - Даже если возвращение грозит гибелью?
   - Даже, если возвращение грозит гибелью. Он вернулся, и я вернулся, потому что сопротивляться невозможно. Марс вернулся домой, когда его сил на это не осталось. Я не сильнее.
   Лев заметил, что глаза старушки закрыты, и она ровно дышит, значит, уснула, возможно, не выдержав правды или прилива чувств. Выйдя во двор, он вдохнул свежего воздуха. Воспоминания замелькали перед ним. Его второе обращение, как он обнаружил себя в клетке по утру. Сэда сказала правду, прутья смогли сдержать волчонка, чтобы он никому не навредил. Она рассказывала ему о травах и ягодах, что могут помочь: притупить голод, успокоить жажду крови, если принять их накануне, ослабить силу зверя. И они не раз выручали его, спасали пару-тройку жизней. Но от этого не становилось легче. Смерти преследовали его, разорванные, убитые его зверем люди приходили во снах. Они шептали, кричали, что-то требовали. Но что он мог им дать. Даже успокоения не было им. Не потому что не хотел, он не был к этому готов пока. Им вряд ли когда-нибудь будет. Несмотря на ту двойную жизнь, что он вел, не оставаясь нигде дольше, чем на месяц, исчезая после полнолуния, он не был готов лишить себя жизни.
  
   Сэда проснулась лишь к обеду. Она была бодра и весела. Разговор больше не заходил ни на оду из предыдущих тем. Казалось, они играли в обычную семью. Сэда замесила тесто и испекла ароматные пирожки. Лев все время находился подле и рассказывал разные истории, увиденные и услышанные. Иногда свои, но ловко замаскировывал их под чужие. Сэда в свою очередь разыгрывала повышенное внимание, скрывая под ним грусть и разочарование. Она так надеялась, что Лев окажется сильнее и разумнее брата. Так они и играли свои роли, пока разговор вновь не перекинулся на семью и на жизнь деревни в его отсутствие. Но особыми знаниями по этому вопросу Сэда похвастаться не могла. После исчезновения Льва она также не поддерживала связи с его отцом и матерью и не посещала деревню, только в исключительных случаях.
   Лев оставил вновь уснувшую старушку и вышел во двор. Уже стемнело, а он почти не заметил, настолько был увлечен разговором. Он решил не следовать просьбам Сэды, а выйти в деревню и все узнать самому. Он вернулся не только для того, чтобы увидеть свою родню. Влекло его и еще что-то. И это что-то он планировал найти, не зная и не думая, что будет делать с этим дальше.
   В это время людей на улицах почти не было. Женщины и дети уже сидели по домам. Лишь мужчины и свободные нравом и мыслями дамочки, что были завсегдатаями таверны, позволяли себе в это время находиться где-то вне дома.
   Таверна была в деревне всего одна. Так было до его исчезновения, так и осталось после. Именно здесь его отец проводило время, после происшествия на сопке. И наверняка он проводил здесь время после произошедшего с Марсом, с ним и с матерью тоже. Он бежал от ответственности, от правды, старясь скрываться от всего, сделать вид, что его это не касается.
   Лев вошел в таверну, но никто не обратил внимания на новичка. Все были уже слишком пьяны и веселы. Он устроился за единственным свободным столом. Девушка, что принесла ему выпить, была в благодушном настроении и рассказала, что сегодня будет шоу, ради которого некоторые люди приходят в таверну засветло, а ему необычайно повезло найти свободное местечко в такой день. Он почти допил вторую кружку ароматного, но кисловатого на вкус пива, когда музыка изменилась. Еще во времена его беззаботного детства в выходной, изредка посреди недели в таверне играли на разных инструментах. Хозяин никому за это не платил, но и не препятствовал. Играющие были обычными жителями деревни, помимо работы увлекающиеся музыкой и желающие усовершенствовать свою игру, развиваться. Они сами собирались, договаривались и играли незатейливые мотивчики или известные песенки. Посетителям нравилось, частенько они оставляли пару звонких монет в благодарность музыкантам или угощали кружкой пенного ароматного напитка.
   Сегодня Лев признал в мужчине, опустившемся за клавишный инструмент, одного из своих друзей. Каро - тощий тип с копной каштановых волос, что спадали на глаза, всегда был молчалив и необщителен. Говорил мало, но от игр не отказывался. В те времена он с друзьями подтрунивал над Каро за его странную любовь к музыке, а когда он сообщил, что начал учиться игре на музыкальных инструментах, то подняли его на смех. Только сейчас, увидев, как тонкие бледные пальцы нежно, почти невесомо прикоснулись к клавишам, извлекая первые, пробные звуки, вскоре превратившиеся в прекрасную грустную мелодию, Лев понял, что они были чертовски неправы. И вот уже руки замелькали, то с одной стороны, то с другой, порой встречаясь на середине пути по черным клавишам. Мелодия ударила по ушам, изменившись до неузнаваемости - бодрая и веселая. А потом на импровизированной сцене, назначение которой Лев поначалу не понял, появилась хрупкая фигурка девушки. Она шла медленно, слегка раскачиваясь из стороны в сторону, но, дойдя до середины, остановилась. Обведя собравшуюся публику горящим взглядом, она взмахнула руками. Музыка вновь изменилась. Стала более тягучей страстной, заставлявшей во все глаза следить за девушкой, пустившейся в пляс. Дразняще завораживающие, дарящие искушение движения заставили забыть обо всем на свете. Но только не его. Он сидел за самым дальним столиком, но это не помешало ему. Острое волчье зрение и тут сослужило службу. Поставив пустившуюся вслед за девушкой в пляс кружку на стол, и уронив внезапно ослабшие руки, он, затаив дыхание, смотрела на сцену. И вот вновь взметнулись ввысь длинные волосы цвета золота, тут же опали и покрыли собой плечи и спину, обрамляя личико с огромными почти прозрачными светло-карими глазами. Ошибки быть не могло.
   Сердце бухнулось куда-то вниз, ладони вспотели, а во рту пересохло. Кулаки сжались, желая опуститься на что-нибудь: расколоть, разбить, сломать, уничтожить. Наваждение? Нет, это была она. Прекрасная, как никогда, его детская мечта в теле девушки, которой он не чаял увидеть.
   Сил смотреть больше не было. Глаза защипало, а в груди стало нарастать рычание. Страстно захотелось издать дикий протяжный вой. Крылья носа затрепетали, когда он вновь обратил свой взгляд на сцену. Музыка становилась все тише и спокойнее, что возвещало окончание танца, и Лев поспешил ретироваться. Ему нужно было глотнуть воздуха и привести чувства, мысли в порядок. Понять, что это значит, для него и что делать дальше.
   'Не потому ли я вновь здесь?' - задал он себе вопрос, хотя уже знал ответ.
   Он вышел не через парадное, а, воспользовавшись устремленными на танцующую нимфу взглядами всех без исключения присутствующих в зале, выскользнул через черный вход, что был за спиной хозяина. Холодный весенний ветер рванул расстегнутый плащ в сторону, пробежал ледяными пальцами по разгоряченным щекам, коснулся обжигающим холодом лба. Лев не знал, что делать, о чем думать, куда податься, в какую сторону броситься. Мысли били набатом в голове, кричали в ушах стаей потревоженных птиц, сводили с ума, не давали сосредоточиться на чем-то одном.
   'Жива! Она жива! Моя девочка жива!'
   Хотя была ли она теперь его? А была ли когда-то? Одно он знал точно: ту, что он считал давно мертвой, та, кого он давным-давно перестал относить к миру живых, чью смерть оплакивал, с чьей гибелью так и не смог смириться спустя столько лет, была живой и здоровой. Она все это время находилась в деревне и жила обычной жизнью. Возможно, вышла замуж и уже стала не единожды матерью.
   Мысли об этом причинили боль, отчаяние еще сильнее вцепилось в горло, стремясь выжать из него последние крохи воздуха.
   - Лев? Это правда, ты?
   - Агния, - выдохнул мужчина, еще до конца не веря в произошедшее.
   За чередой собственных метаний и мыслей, он совсем не услышал, когда она подошла. И стояла сейчас за спиной так близко, что он смог почувствовать ее запах - исключительный, незабываемый, такой желанный. Он замер в нерешительности, не зная, что делать. Раздался легкий мелодичный смех, который хотелось слушать вечно. Маленькая ладошка обхватила плечо, разворачивая несговорчивого мужчину к себе лицом. Он зажмурился, желая оттянуть сладостный момент. Но когда ощутил на щеке ее легкие пальчики, больше сдерживаться не мог. Открыл глаза и утонул. Молчание повисло между ними, но не было нерушимой стеной или сковывающим слова и движения препятствием. Оно было полно совсем иными знаками, общением другой формы. Ведь слова им были не нужны. Так много плескалось на дне ее светло-карих глаз, и так много выдавали его зеленые бездны.
   На губах девушки расцвела легкая улыбка. Лев шумно вздохнул и накрыл рукой ладошку девушки на своей щеке. В голове вертелось много ненужных глупых слов и фраз: ты жива, ты здорова, ты прекрасна, ты чудесна, я люблю тебя. Ведь именно поэтому он был тут, поэтому не мог смотреть на других женщин все эти годы. Ему не нужно было гнать мысли о любви, они сами обходили его стороной потому, что его сердце принадлежало ей одной навсегда. И лишь она вольна им распоряжаться: принять или уничтожить.
   - Не хочешь проводить меня?
   - А разве ты ..., - чуть было не брякнул 'одна', но замешкался, - ... закончила выступление?
   - Ну, да. У меня договор всего на один танец в неделю. Но это временно, ведь я еще учусь, - Агния вновь рассмеялась, - Только вернемся на минутку, мне надо переодеться и забрать вещи.
   Лев вошел вслед за Агнией в таверну. Пока он ждал девушку, чтобы не свихнуться от налетевших мыслей, он переключился на разглядывание посетителей. Ничего особо примечательного, все как обычно. Никто не заслуживает пристального внимания. Но тут его взгляд упал на группку молодых людей, выпивавших и явно ведущих спор за одним из столиков, что стоял чуть в стороне. Было в них что-то странное, неестественное, пугающее и настораживающее одновременно. Внутренний зверь поднял голову и издал легкий рык предупреждения. И Лев понял, что лучше держаться от них подальше. Собираясь отвернуться, он скользнул взглядом по единственной в компании девице. Ее глаза были закрыты, но лицо напряжено, как будто она к чему-то прислушивалась, или слишком сильно задумалась. Бледное лицо было наполовину скрыто завесой черных волос, одна рука покоилась на столе, а вторая сжимала кружку с неизвестным ему напитком, издающим слишком сильный дурманящий травяной запах. Все сидевшие за столом были одеты в облегающие черные одежды, а за их спинами выступали плащи, что не могло не настораживать.
   - Кто это? - указав на группку с девушкой, спросил Лев, хотя одного из них уже узнал.
   - Хм, - Агния нахмурилась, - Маара со своими новыми друзьями. Но давай эту историю я расскажу тебе в следующий раз. Нам есть, о чем поговорить и без них.
   Она взяла его за руку и повела к выходу. Они оба не видели, как голова девушки повернулась в их сторону, глаза открылись, и на лице вспыхнули две золотые искры.
  
   При выходе из таверны, их руки расцепились, что огорчило мужчину. Он с тоской взглянул на ускользнувшую ладошку. Агния бодро зашагала прочь от заведения, из которого на прохожих накатывали волны веселья и возбуждения. Лев в нерешительности замер, не зная, что ему делать: следовать за девушкой или же оставить ее в покое. Сейчас он более всего был похож на смущающегося юнца, у которого только-только начался переходный период и появился интерес к противоположному полу. И менее всего его можно было назвать взрослым сильным и могучим волком. Агния обернулась, и на ее лице отразилось удивление. Слегка склонив голову набок, она улыбнулась. Приободренный Лев в несколько широких шагов покрыл разделяющее их расстояние и оказался рядом. И дальше они пошли уже плечом к плечу. Лев бросил еще один тоскливый взгляд на руку девушки, но поборол желание прикоснуться.
   Они шли по затихшей деревне в тишине. Агния была молчалива и задумчива, она смотрела вперед, так, словно, была одна, решила в одиночестве прогуляться поздним вечером. Лев боролся с искушением заключить возлюбленную в объятия, он также не решался нарушить тишину, гадая, зачем Агния позвала его с собой, почему до сих пор молчит, и что же скрывает. Он не сразу заметил, что они идут не к ее дому, а удаляются от него. К его изумлению девушка привела его на кладбище. Ловко лавируя между самодельными оградками и крестами в сгустившейся темноте, она остановилась возле двух ничем непримечательных и не отличавшихся от остальных могилок.
   - Это отец и мать, - не глядя на спутника, застывшего в двух шагах за ней, еле слышно произнесла девушка.
   Она протянула руку, желая прикоснуться к одному из крестов, но замерев в нескольких сантиметрах, и, так и не решившись сделать последнее движение, убрала руку.
   - В ту ночь, в ночь зверя, мы потеряли их, - голос девушки дрогнул, - Но как позже выяснилось, потеряла я не только их.
   Агния повернулась и посмотрела мужчине в глаза.
   - После той ночи ты пропал, я не знала, что думать. Я осталась совсем одна. А потом Маара сказала, что ты мертв, что был на нашей сопке, когда там появился зверь. Перед тем, как его застрелили, он растерзал тебя, как и их, - к концу речи голос девушки задрожал, а в глазах показались слезы.
   Лев дернулся вперед, хотел сказать слова утешения, обнять, но Агния жестом остановила его.
   - Все эти годы я жила с мыслью о том, что тебя уже нет в живых, - продолжила девушка, - Я корила себя за то, что не смогла удержать в руках свое счастье. Когда мы были маленькими, думала, что впереди уйма времени, и все успею. Я ошибалась. Тогда я потерял не только родителей, но и самого близкого и дорогого мне человека. И как бы мне не было стыдно признаваться, я не знаю, по кому больше плакала.
   Лев приблизился вплотную к возлюбленной. Нежно обхватив ее подбородок и подняв голову, он поцеловал ее заплаканные глаза, затем притянул к себе, утопив в объятиях. Агния, уже не скрываясь, роняла слезы, больше не в силах вымолвить хоть что-то. Лишь теснее прижавшись, она прошептала:
   - Мой Лев, мой друг.
   От этих слов мужчина вздрогнул. После всего сказанного, он ожидал совсем другого окончания. Никак не этого слова. Вздохнув, он принялся поглаживать девушку по голове.
   Он не знал, сколько времени они вот так стояли. Агния уже давно успокоилась, прекратили свой бег слезы, но она не спешила размыкать объятий, а он наслаждался этим мгновением, не зная, повториться ли оно когда-нибудь. Быть может это всего лишь проявление слабости, навеянная встречей нежность заставили ее шагнуть к нему, позволить находиться так близко.
   'Друг', - ненавистное от первого до последнего звука, вдоха и выдоха слово продолжало терзать его.
   Оно методично вгрызалось в его душу, показывая, что все, что он считал мертвым, очерствевшим, потерянным, еще существует и может болеть. Ни один мускул не дрогнул на его лице, не задрожали руки и ноги, но внутри он стенал, рыдал и плакал. Столько лет, столько дней и ночей, столько слез, просьб и желаний. Он пришел к ней спустя годы и расстояния. Она звала его, присоединяясь, вплетаясь в Зов крови. И вот он здесь. Но для чего?
   Он жив и стоит перед ней, стоит рядом, нежно касаясь бархатистой кожи, золотистых волос, почти невесомой фигурки, она в его руках, в его объятиях. Так близко, невозможно близко. Но все это не стоит ничего. Она оплакивала его, и сейчас считает неожиданно воскресшим другом. Так к чему все это? Зачем он остался жив, почему его дыхание не прервалось прежде, чем из него вырвалось звериное рычание? Почему его сердце не остановилось, когда глазам его открылось кровавое зрелище? Почему он не дал убить себя, уничтожить, спалить, утопить, зарезать?
   Когда он впервые увидел ее, не поверив своим глазам; когда он оказался с ней рядом, услышал голос, смех. А потом она предстала перед ним во плоти в нескольких шагах, и он проклял и возблагодарил небеса, он вновь поверил. В нем встрепенулась почти умершая надежда. Но вновь она была сломлена и раздавлена всего одним словом. Одним коротким словом, что вырвалось с дыханием, что сорвалось с желанных губ, сразившим его, заставившим опустить голову и пробудившим желание исчезнуть, испариться. Ему страстно захотелось, чтобы всего этого не было. Чтобы пропал призрак возлюбленной, как будто ее никогда и не было. Легче мириться со смертью, чем с отказом. А он не хотел быть отвергнутым. Только не так, не сейчас.
   Он мог бы отпустить ее. И он так и сделает. Если поймет, что шансов действительно нет, он уйдет, исчезнет из ее жизни, растворится во тьме, со дна которой иногда будут сверкать два зеленых огонька. Или попробует это сделать.
   Агния зашевелилась. Не поднимая головы, чтобы не встречаться взглядом с мужчиной, она отступила на несколько шагов. Нервно проведя рукой по вздыбившейся прядке и убрав ее за ухо, произнесла:
   - Уже поздно. Меня будут искать.
   Но Лев не хотел совсем отпускать ее. Он протянул руку и обхватил пальчики девушки. Перебирал их, слегка поглаживая нежную кожу и коротенькие ноготочки несколько мгновений. Затем, слегка сжав руку, он повел девушку обратно к домам. Хотя бы сегодня, даже если это не повториться в будущем, он хотел касаться ее и не выпускать ее руку как можно дольше.
   Когда они подошли к дому, в окнах которого не было ни единой искорки света, Агния повернулась спиной к двери. Вновь проведя рукой по волосам, отчего сердце у мужчины забилось сильнее, она несколько секунд, молча, смотрела на спутника. Он видел, что она серьезна и что-то обдумывает, возможно, принимает какое-то решение.
   - Не знаю, как именно реагировать на твое возвращение и что оно сулит мне, - прервала молчание Агния, - Не могу сказать, что я совершенно точно рада этому. Теперь мне предстоит многое обдумать. Верю лишь, что все, что ни делается, происходит неспроста.
   Она вновь замолчал. Лев стоял рядом, не смея ничего сказать и не сводя пристального задумчивого взгляда, ловя каждое движение, каждый вдох-выдох, малейшее колыхание волос и ресниц. И ожидая окончательного решения.
   - Завтра. Увидимся завтра. На нашей сопке, если ты еще помнишь такую, - сказав это, Агния скрылась в доме, даже не бросив прощального взгляда на мужчину.
   Лишь за ней затворилась дверь, Лев бросился прочь, унося свою затуманенную голову, свое бешено бьющееся сердце. Он хотел верить, что, если бы действительно был бы для нее другом, она бы себя так не вела и ни в чем не сомневалась. Но если же это не так, то, значит, у него был шанс. О нет, он не собирался завтра же из нее все выпытывать. За столько лет одинокой жизни вдали он научился ждать, быть терпеливым и внешне спокойным. Если Агнии нужно время, чтобы все обдумать и взвесить, он даст ей это время. И если она скажет ему то, что он жаждет услышать всем сердцем, или хотя бы намекнет ему, то он уже никогда не отпустит любимую от себя.
   Ободренный этими мыслями, он чуть ли не вприпрыжку возвращался к дому Сэды. Спать ему совсем не хотелось, но слоняться по деревне тоже смысла не было. Сердце, что рвалось из груди, переполненное вновь воспрявшей надеждой и тайными желаниями, понемногу успокаивалось. В хмельной от всего произошедшего голове, начал рассеиваться дурман от чар и близости Агнии. И потому он не пропустил, он почувствовал, что впереди препятствие в виде закутанного во все черное человека, от которого исходил странный, ни на что непохожий запах. Если бы Лев дал фантазии развиться и окончательно оформиться мысли, то понял бы, что это запах тлена, смерти и разложения. Он остановился в десятке шагов от привалившейся спиной к стволу высокого ветвистого дерева фигуре. И вновь он почуял запах дурманящего травяного напитка, что пила компания в таверне. Скривившись, он помотал головой, стараясь отогнать неприятный вцепившийся в него аромат.
   Человек поднял вверх руку, сверкнувшую неприятной белизной. Лев напрягся, следя за каждым движением незнакомца. Но он лишь скинул с головы капюшон, открывая лицо с золотистыми глазами в обрамлении черного каскада волос. И тут он увидел то, что было скрыто от него при первой встрече. На бледной коже примерно в середине лба рождалась извилистая ветвь, распускавшаяся веточками и листочками в разные стороны, что проложила дорогу до левой брови; еще немного, и она коснулась бы глаза, но обрывалась на границе, так и не тронув кончиков коротких волосков. И глаза, дикие, совершенно невозможные глаза яркого цвета. От прежних каре-зеленых не осталось и следа. Было ощущение, что в глазницы залили расплавленное золото. И теперь им, застывшим и обзаведшимся зрачком, она и взирала на него. Лев облизнул внезапно пересохшие губы. Он вовсе не был удивлен встречей, но ожидал, что она произойдет в другом месте и в другое время. И никак не думал, что она сама будет искать встречи.
   'Похоже, она заметила меня в таверне и следила', - пронеслось в голове мужчины, заставив его вновь скривиться.
   То, что произошло между ним и Агнией, было из разряда интимного и тайного. Об этом нельзя было рассказывать, нельзя было делиться. Но как оказалось, не было тайной еще для одного человека. Золотистые, обведенные черным угольком глаза, что делало их больше и выразительнее, все это время следили за ним. В них появлялись то неприкрытая усмешка, то откровенный интерес.
   Вспомнив их последнюю встречу, ее угловатое нескладное тельце, не волнующее, не способное заинтересовать мужчину или заставить остановить на нем взгляд в надежде, что там есть, на чем зацепиться. Он попытался примерить этот образ на стоявшую перед ним молодую женщину. Сейчас он не видел ее фигуры, она почти полностью была скрыта плащом, но, несмотря на это, мог совершенно точно сказать, что она не имеет с этим образом ничего общего. Стоявшая перед ним Маара превратилась в настоящую женщину. Таинственную, необычную, манящую красавицу. Не нужно было быть семи пядей во лбу или дожидаться солнечного света, чтобы понять это. Но если красота Агнии была открытой и теплой, то в случае с ее сестрой все было наоборот. Холодная внешность и что-то пугающее во взгляде, в улыбке, в движениях, заставлявшее ни на секунду не выпускать ее из виду и чего-то ожидать. Его вновь обуяло то чувство, которое она вселяло в него много лет назад, от чего мороз прогулялся по коже.
   - Любуешься? - с издевкой спросила Маара, разрушая сеть тишины.
   - Вспоминаю, - честно ответил Лев, - Столько лет прошло. Я не думал встретить тебя... здесь.
   Он сделал ударение на последнем слове, намекая, что оно совсем не подходящее ни для встречи, ни для разговора, ни для чего бы то ни было еще.
   - Да, много лет прошло. Мне они пошли на пользу. А тебе?
   - Не могу сказать того же, - Лев насторожился.
   Каждый мускул его был напряжен. И он понял, что если бы сейчас был в облике зверя, то шерсть на загривке встала дыбом.
   - Я знала, что ты вернешься, и потому кое-что предприняла. Правда, для этого пришлось на некоторое время покинуть дом, но оно того стоило, - Маара впервые открыто улыбнулась, сняв напряжение.
   - Почему ты обманула меня и ее? - задал свой вопрос Лев.
   - Я ее не обманывала. Дурочка сама так решила. Я открыла лишь часть правды, остальное она додумала сама, как и ты, - девушка сделал шаг вперед, но это движение не осталось незамеченным, - Ты же понимаешь, что я не могу доверить сестру неизвестно кому. Кроме нее у меня никого не осталось.
   - Мы давно знакомы. Я не причиню ей вреда.
   - Ты в этом уверен. Ведь есть такие моменты, когда мы не можем себя контролировать, - Маара сделала еще один шаг вперед, - и потому я должна быть уверена, что моей драгоценной сестренке ничего не грозит.
   Голос ее был пропитан ехидством и превосходством и скрывал в глубине яд недовольства и переполнявшей злобы. И Лев понял, что ей плевать на сестру, судьба ее нисколько не волнует Маару. Тогда возникал вопрос, что ей нужно? И второй вопрос: что и почему ей нужно от него? Лев понял, что Маара не договаривает и знает намного больше, чем хочет показать.
   'Неужели ей известно, кто я?' - от этой мысли по коже пробежали мурашки.
   - Ты весь дрожишь, - Маара рассмеялась, - Видимо, Агния слишком тебя умотала своей слезливой болтовней.
   Она направилась в сторону деревни, но остановилась, когда сбоку сверкнуло золото глаз и таинственная татуировка, а ее плечо едва не коснулось плеча мужчины. Глядя вперед, не поворачивая головы к собеседнику, она тихо произнесла:
   - Надеюсь, ты все понял, - и она продолжила путь.
   Под ее ногами не бросались врассыпную камни и ветки, не трещали сучья, и потому он не услышал, как она растворилась в ночной тьме. Лишь исходивший от нее запах стал тоньше. Лев облегченно вздохнул и направился к дому Сэды, постепенно наращивая темп, стремясь как можно быстрее скрыться от места, где состоялась странная встреча и не менее странный разговор. Он устал и был переполнен впечатлениями, и потому оставил все мысли и домыслы на завтра. На свежую голову он разберется с тем, что ожидает его с Агнией, и зачем ему в ночном лесу повстречалась Маара.
  
   ХХХ
  
   Сквозь прозрачное, чуть матовое стекло было прекрасно видно перетекающую по стенкам желтоватую жидкость, иногда на дне рождались пузырьки, но почти сразу лопались, не нарушая тишины. Рука с тонким запястьем и длинными пальцами, заканчивающимися острыми когтями, играла с ножкой бокала, заставляя пахучую жидкость внутри плескать то вправо, то влево. Из под полуопущенных ресниц сверкало золото, внимательно следя за содержимым. Еще один небольшой глоток, и глаза закрылись; на лице появилось умиротворенное выражение. Опустив бокал на стол, пальцы медленно заскользили по ножке, оглаживая хрупкое гладкое стекло.
   Как интересно бывает. Когда ты видишь больше других, когда ты знаешь больше других. Где-то теряешь, где-то обретаешь. Ради знаний, постижения тайн нужно чем-то жертвовать. Но если жертва даст тебе то, о чем ты мечтал с детства, в чем видел свое предназначение, что именуешь своим и уже так свыкся с этой мыслью, что иначе и не можешь воспринимать, это стоит того. За это можно пожертвовать многим; почти всем. И она пожертвовала частью своей души, если не всею. Она отдала ее, чтобы насытить сердце. Однажды... И однажды, наконец, наступило.
   Где-то впереди послышался шорох; легкий и быстрый, он почти мгновенно растворился в пустоте. Но его вполне хватило, чтобы до этого сидящая в расслабленной позе женщина подобралась, а глаза ее распахнулись. Не произведя ни звука, она грациозно поднялась и приблизилась к двери. Несколько кратких мгновений, за которые глаза стали еще больше, а лицо напряженней, и она рывком распахнула дверь. Ни одного человека в мире картина, что она застала, не смогла бы оставить равнодушным. Но только не ее. Недовольно рыкнув, сверкнула расплавленным золотом в сторону того, кто посмел нарушить ее уединение, и так и не сказав ни слова, с громкими стуком вновь закрыла дверь, отрезая себя от недлинного коридора, где на заляпанном красным дощатом полу лежало выпотрошенное тело подростка, уставившегося в пустоту остекленевшими глазами.
  
   Не смотря на то, что почти всю ночь не спал, Лев чувствовал себя отдохнувшим и вскочил с постели, едва пропели петухи. Сложно было себя заставить спать после всего произошедшего, после встречи с возлюбленной. Но одно то, что сегодня она назначила ему новую встречу и, как он надеялся, свидание, давало силы и заставляло без причины улыбаться.
   И потому заглотив завтрак под недоуменный взгляд Сэды, и чмокнув старушку в лоб, Лев вприпрыжку направился на сопку. Агния не назвала точного времени встречи, но его это отнюдь не расстраивало. Он будет ждать ее там столько, сколько нужно. Для него главным было, чтобы возлюбленная пришла, и он вновь смог увидеть ее, обнять, ощущать рядом.
   По дороге он вновь вспомнил неприятную встречу, что слегка подпортила ощущение вселенского праздника в душе. Но он лишь скривился. Было ясно, что Маара против его встреч с Агнией, и вчера она ясно дала это понять. Но Лев не боялся. Не для того он прошел полмира, чтобы из-за одного 'нет' бросить возлюбленную, которую вновь обрел. Агния не дала ему надежды, но одно то, что она сама подошла к нему, узнала и назначила встречу, говорит о многом. А уж он своего не упустит. Будет бороться за нее и ждать. Он будет терпелив, но настойчив. Они итак упустили слишком много времени.
   Она явилась после полудня. Бледная и осунувшаяся. Под ее лучистыми прекрасными глазами залегли тени мучительных размышлений. Он почувствовал приближение задолго до того, как она появилась. Но не стал выдавать этого. Мужчина сел спиной к тому месту, откуда Агния должна была появиться. Лишь постукивание по коре дерева, возле которого он устроился, выдавало его нетерпение. Он дождался, пока она приблизится вплотную, а потом резко повернулся, вскакивая со своего места. Заключив опешившую девушку в объятия и почти вплотную приблизив свое лицо к ее, он улыбнулся, но глаза его остались серьезны. Вглядываясь в такое родное лицо, он вновь начал тонуть в ее глазах, млея от счастья. По коже пошли мурашки, а из груди рвался крик нетерпения и неопределенной пока им жажды.
   - Я скучал, - выдохнул он и расцепил объятия, тонко подмечая, что она слегка расстроилась.
   - И я, - робкая улыбка.
   Агния оправила слегка смятое платье. Деловито оглядевшись и ловко маскируя свои истинные чувства, опустилась на большой камень, устроившись на нем с ногами. Лев последовал ее примеру, пристроившись напротив.
   - Ну..., - начала было Агния, все еще не решаясь взглянуть на мужчину.
   - Наверно, ты хотела меня о чем-то спросить, - подсказал он.
   - Ну да, - улыбка и румянец вспыхнули одновременно, - Тебя так давно не было. Хотела узнать, где ты был, что видел.
   - Тебе действительно это интересно? - Лев поморщился.
   Агния бросила короткий взгляд и вновь устремила его куда-то в сторону.
   - Лучше расскажи мне, что случилось в ту ночь, когда..., - он замялся.
   - Когда я потеряла родителей, - ее острый взгляд вновь пробежал по его лицу.
   - Да.
   Агния тяжело вздохнула. Ее взгляд устремился на сложенные на коленях руки. Несколько минут она собиралась с мыслями, и Лев уже был готов укусить себя за бестактность и глупость, но тут Агния подала голос.
   - Раздались крики и шум, отец пошел посмотреть. Стоя во входных дверях, мать за чем-то наблюдала. Потом захлопнув их, она стащила нас с сестрой вниз в подвал и заперла в стенном шкафу. А потом, - девушка запнулась, но через пару мгновений, взяв себя в руки, продолжила, - Потом мы услышали рычание и вой. И мы знали, что это не собака.
   Агния вновь замолчала, и Лев понял, что это надолго. Девушка вновь переживала те страшные минуты далекого, но для нее все еще живого прошлого, от которого не спастись, которое не забыть.
   'Марс, о Марс, что же ты наделал', - Лев проглотил горький комок.
   Он взял руку девушки в свою, но та этого даже не заметила, продолжая с безучастным лицом сверлить взглядом мелкие камешки на земле.
   - Что было потом?
   - Потом, - Агния бросила на него краткий взгляд, - Потом я долго лежала в постели в бреду. Маара сказала, что я плакала и все время завала мать, а потом кричала, что она умерла, что убита и растерзана. Когда пришла в себя узнала, что то был не сон, не бред. Похороны прошли без меня, а к нам приехала мать отца из другой деревни. А потом я узнала, что тебя больше нет. Твои родители сказали, что ты умер.
   Агния закрыла лицо руками и беззвучно заплакала, лишь подрагивали ее плечики. Сердце Льва защемило от тоски и желания обнять и утешить. Он мгновенно оказался рядом. Обхватив девичьи запястья, он развел руки в стороны, открывая ее заплаканное лицо. Девушка засмущалась и вновь попыталась закрыться, но он не позволил. Стерев слезы, ненадолго задержал пальцы на щеке, растирая ими слезинки по коже. Агния перестала вздрагивать, уставившись на него огромными глазами. Ее губы приоткрылись, и Лев решил, что...
   Он, нервно сглотнув, приблизил свое лицо, переводя взгляд с чуть розоватых губок на носик, на глаза, скользя по лицу, словно стремясь впитать его или запомнить. Он готов был утонуть в ней, прикоснуться к запретному. Агния закрыла глаза и тоже подалась вперед. Но тут раздался резкий хруст, отдавшийся в головах обоих многоголосым эхо и развеявшим иллюзию. Губы девушки сжались, а мужчина отстранился, рыча и проклиная внезапного визитера в душе.
   - Когда я узнала, что и тебя... со мной больше нет, впала в отчаяние, - отвернувшись, продолжила Агния, - Я отказывалась есть, пить, выходить из дома. Маара поначалу возилась со мной, заботилась, пыталась накормить, поднимала с кровати каждое утро, одевала, причесывала, пыталась развлечь. Но однажды ей все надоело. Она отвесила мне пощечину и накричала. А потом пропала на несколько дней. В общем, можно сказать, что она спасла меня. Не знаю, что бы со мной было, если бы не сестра.
   Агния чуть виновато улыбнулась, а в глазах ее капельками непролитых слез застыла грусть. Лев накрыл ее ладони своей рукой, пытаясь поддержать и утешить. Девушка вздохнула и, бросив взгляд исподлобья, продолжила.
   - Так было несколько месяцев. Но потом она начала меняться. Маара всегда была странной, но после того случая она еще больше замкнулась в себе, что-то бормоча под нос. По ночам она гуляла, возвращаясь лишь под утро. А потом и вовсе исчезла. Перед этим, я помню, она сказала, глядя на меня одну фразу, понять которую не могу до сих пор: 'Ничто и никто не помеха. Так должно быть'. Вернулась лишь незадолго до твоего появления, но не одна. Вместе с ней было три парня и еще одна девушка, которые живут теперь в нашем доме, - слегка подавшись вперед и понизив голос, как будто кто-то еще мог услышать, она произнесла, - От них у меня мурашки по коже. И Маара стала очень странной, этот ее взгляд. Как будто она видит тебя насквозь, знает, о чем ты думаешь.
   - Если ты так страшишься их, почему живешь с ними?
   - Маара не позволит мне уйти, - с грустью ответила девушка, - Вернувшись, она решила, что обо мне надо заботиться. Она на правах старшей сестры начала меня опекать, но на самом деле не сильно интересуется моей жизнью, просто хочет быть в курсе всего. По-моему, ее вообще никто и ничего не волнует. Даже ее мужчина.
   - Ее мужчина? Муж?
   - Нет. Мне кажется, она с ним просто ..., - Агния густо покраснела, - Точнее не кажется, а я уверена.
   - Понятно, - Лев кивнул, - Но давай мы больше не будем вспоминать о грустном. Ведь случилось то, чего мы не ждали.
   Мужчина широко улыбнулся, Агния не смогла не ответить ему тем же.
  
   Они не задержались на сопке. Так и не выпустив руку девушки, Лев повел ее прочь от этого места, которое слишком о многом напоминало. Оно стало ему неприятным не только потому, что здесь он стал зверем, но и потому что именно здесь умер его брат. Некоторое время они молчали. Потом Лев начал рассказывать о себе, изредка кидая на девушку взгляды и с удовольствием отмечая, что и она занимается тем же самым. Рассказ был недолгим, кратким и почти без подробностей. Он хотел бы рассказать больше, все, но не мог. Боялся, хотя и понимал, что рано или поздно предстоит открыться, рассказать всю правду о себе. Но более всего его страшила реакция девушки. Она не могла отнестись к зверю хорошо. Марс убил ее родителей, мог убить и ее. Лев вздрогнул. Он еще слишком хорошо помнил, чего ему стоило осознание этого. Как он жил со знанием того, что возлюбленной больше нет на этом свете. Но понимал также, что уже никогда не оставит ее. Украдет, увезет или уведет добровольно, но она будет с ним.
   Они провели вместе целый день. Лишь ближе к закату Агния заторопилась, сказав, что у нее еще урок танцев. Она преподавала всем желающим за небольшую плату. Когда они подошли к двери репетиционной, девушка нарушила слегка затянувшееся молчание.
   - Хотела тебе рассказать, хотя не знаю, стоит ли, - нерешительно начала Агния, но облизнув губы продолжила, - После того как ты пропал, мне было тяжело. Не знаю почему, но это сильно мучило меня. И спустя год, когда я решила, что все кончилось и начала приходить в себя после потери близких и родных, когда я решила, что смирилась со всеми смертями, ко мне начал являться ты.
   - Являться?! - глаза мужчины удивленно расширились.
   - Ну, не в прямом смысле, - Агния неуверенно улыбнулась, ее задумчивый взгляд скользил по лицу спутника, - Во сне. Несколько лет подряд ты являлся, но я почти не помню эти сны. Лишь то, что они пугали меня, и я часто просыпалась с криком. Потом некоторое время их не было, и я решила, что все кончилось. И ты, наконец, упокоился, решив оставить меня. Но последние лет пять я вновь вижу сны о тебе. И там ты такой, как сейчас. Не маленький мальчик, а взрослеющий юноша, превращающийся в мужчину. Я не понимала, что это значит, пока не встретила тебя. Я узнала тебя потому, что каждую ночь видела во сне.
   Агния замолчала, в ее глазах застыли слезы. Она со смесью боли и надежды взирала на мужчину, но он молчал. Не знал, что сказать. Внутри словно рванул вулкан, все кипело и кружилось. Так ничего и, не дождавшись, Агния повернулась к нему спиной и открыла дверь.
   - Завтра там же в тоже время. Я буду ждать, - бросил Лев ей в спину.
   Девушка лишь слегка повернула голову в его сторону, но, так ничего и, не ответив, скрылась за дверью. Но Лев знал, что она придет. Ведь ей захочется узнать, что он скажет на ее откровение. В этом он был уверен. И пусть Агния не сказала ему ничего о своих чувствах, главным для него было то, что они были. Какие-никакие, но были. Иначе она не подошла бы к нему, не стала бы назначать ему встречу, рассказывать такие вещи. Они были связаны крепче, чем любая другая пара. Он знал это с детства, когда еще был нормальным ребенком. Но это ничего не меняло, просто внесло некоторые коррективы.
  
   Но на следующее утро Агния не пришла. Лев был удивлен и раздосадован.
   'Неужели я ошибся', - мужчина в сердцах пнул ссохшийся старый пенек, отчего он наполовину вылез из земли и завалился на бок.
   Категорически недовольный, он решил не сидеть на месте, лелеять и взращивать обиду, а пойти и выяснить самому, что произошло. Почему после вчерашнего доверительного разговора Агния проигнорировала его приглашение. На подступе к деревне до него донесся нестройный плач нескольких женщин и гневные выкрики мужчин. Ускорив шаг, мучимый нехорошим предчувствием, Лев вскоре вышел на площадь перед маленькой сутулой церковкой - единственной в их деревне. Перед ней собралась толпа, вставшая полукругом вокруг чего-то, пока скрытого. Хотя по стойкому запаху, бившему в ноздри, он уже предвидел то, что откроется взгляду. Лев, не особо церемонясь, протолкался вперед. Увидев, наконец, первопричину, он в гневе заскрежетал зубами и подавил страстное желание зарычать. Ладони непроизвольно сжались в кулаки, губы были поджаты. На облупленных, крошащихся ступенях лежало тело мальчика, что помогал при церквушке за кусок хлеба. Худое тело мальчика застыло с раскинутыми в стороны руками и ногами, и запрокинутой головой, позволяя во всей красе рассмотреть распоротый живот и огромную, словно ухмыляющуюся рану на горле от уха до уха. Вокруг тела крови почти не было, что говорило о том, что преступление было совершено не здесь. Позже тело просто перенесли сюда, чтобы его быстрее обнаружили. Видимо, убийца и не думал скрывать свое чудовищное деяние.
   Рыдающую женщину успокаивал служитель, сам стоящий с посеревшим лицом. Сгорбленная фигура говорила о том, что для него это такой же удар, как и для матери. И тут он заметил с другой стороны Агнию. Девушка была неестественно бледна со слезами на щеках. Она, не отрываясь, смотрела на труп, не в силах даже шевельнуть головой, чтобы отвернуться или веками, чтобы закрыть глаза. Лев продрался сквозь шипящую толпу, схватив девушку за руку, он буквально выдернул ее из людского потока. Это послужило сигналом, и они пришли в движение, больше напоминая потревоженный улей.
   Но Лев не обратил на них внимания. Сейчас ему было важно привести в чувство возлюбленную. Он притянул ее к себе; крепко обнял девушку, тело которой била крупная дрожь. Слезы с удвоенной силой заструились из глаз, заливая ее и его одежду, впитываясь в ткань. Она не могла произнести ни слова, будто ее сковала вечная немота от увиденного. Сердце разрывало на куски, а дыхание сбивалось и никак не желало вновь приходить в норму, позволяя дышать не урывками.
   - Вам это ничего не напоминает? - прищурившись, спросил один из мужчин, что ближе всех стоял к трупу.
   - Коли чего знаешь, так не томи, - нервно бросили из толпы, - Нечего тут в загадки играть.
   - Вспомните, лет двенадцать назад нечто подобное уже происходило, - продолжил тот же мужчина, - Все с того же и начиналось. По одному, по два, а потом целыми семьями.
   - Не про дьявольского ли зверя ты говоришь, что тогда стрелами завалили?
   Мужчина кивнул. В толпе послышался неодобрительный ропот сомневающихся людей.
   Лев вздрогнул от услышанного. Только этого сейчас не хватало. Он вернулся домой и пытался наладить жизнь, собрать по кусочкам, как тут же на него обрушивается убийство, совершенное неизвестным, но, похоже, со вполне определенной целью. Не стал слушать дальше, он взял Агнию за руку и поспешил ретироваться. Безучастная ко всему, ничего не слышащая девушка с безучастным взглядом красных от слез глаз безропотно подчинилась. Даже если бы ее за руку держал не он, а сам дьявольский зверь, ей было бы все равно.
  
   Увиденное слишком сильно шокировало Агнию, потому понадобилось довольно много времени и сил, чтобы она взяла себя в руки. Лев привел девушку на берег озерца. Посадив на камень, всячески пытался дозваться до нее, боясь, что пережив не единожды потери, боль и страх от близкого знакомства со смертью в детстве и столкнувшись с этим вновь, ее сердце и разум просто не выдержали.
   Лев сидел перед ней на коленях, правой рукой поглаживая нежную щечку, с тревогой глядя в ее пустые глаза, в которых сейчас не было ничего, ни единой искры жизни. И тогда Лев решился на радикальный способ. Тем более что он мечтал об этом слишком давно. Медленно приблизившись к ней, каждую секунду ожидая, что вот-вот она очнется и остановит его, Лев на краткий миг прижался к ее губам, но не в поцелуе, лишь прикоснулся. В ту же секунду рука Агнии взметнулась вверх и легла поверх его, их взгляды встретились: его с робкой надеждой, ее непонимающий. Она оттолкнула его, и Лев, вздохнув, отстранился.
   - Пойдем, я провожу тебя домой, - он встал и протянул руку, чтобы помочь девушке встать, но та проигнорировала этот жест.
   Лев попытался было взять возлюбленную за руку, но Агния отвела ее за спину, отказывая даже в таком простом жесте. До дома они дошли в молчании. Не проронив ни слова, даже не взглянув на спутника, Агния скрылась в доме, не хлопнув, а тихонько прикрыв дверь за собой.
  
   Неосмотрителен, слишком поспешил, уверил себя в том, чего нет. Хотел надеяться, мечтал, что Агния к нему неравнодушна. Что не только у него есть чувства, у нее тоже. Не то место, не то время. Лев хотел бы все списать на шок от увиденного, но боялся обольщаться, боялся, что все его планы пойдут прахом.
   Он стремительно шел по дорожке между деревьев к дому Сэды, ругая себя последними словами. Но он не собирался идти туда прямо сейчас. Был слишком зол и взволнован, вспоминая вновь и вновь о произошедшем. Кружил по лесу, нигде не оставаясь подолгу. Он не хотел отпускать ее в таком состояние. Хотел быть рядом, утешать, гладить по голове, обещать, что все это наваждение, неправда, все будет хорошо, ее это не коснется, она больше никого не потеряет, и не будет страдать. Но инстинкты говорили об обратном.
   Он вернулся в деревню к тому месту, где было найдено тело. Тогда было слишком много народу, и он не мог, как следует разведать, почувствовать, чей запах на убитом ребенке, чтобы найти ублюдка, который это сделал. Все следы затоптали и запахи перебили. Но, может быть, это удастся сейчас, когда площадь перед церквушкой пустовала. К телу его никто не подпустит, да и поздно уже. Если бы сразу.
   'Ребенка убили не просто так'.
   Его мысли потекли в сторону от Агнии. Он вспомнил распотрошенное тело с кровавой раной на горле и поморщился. Мыслей, кто и зачем, не было. Глупые предрассудки жителей могли повернуться в сторону от истинного положения. Воспоминания о звере, что резвился много лет назад, были очень опасны и могли привлечь внимание к его персоне. Ведь произошло это после его появления.
   'Только не сейчас, не так, - вопила его душа, боясь, что это может навредить не только ему.
   Он знал, что в случае крайней опасности, сможет покинуть деревню. Но не собирался делать это, пока Агния не будет готова последовать за ним. Обретя, Лев не собирался больше никогда терять возлюбленную.
   Как он и ожидал, поиск ничего не дал. Запахи стерлись, наполнились совсем другими более свежими ароматами разгоряченной толпы. Сам труп, он отчетливо ощущал запах мертвечины внутри церкви, тоже ничего уже не мог ему рассказать. Так ни до чего и, не додумавшись, решив понадеяться на случай, Лев направился в таверну. Сбросить напряжение, выпить и расслабиться.
   Первое, что он услышал на подходе - странная музыка. Необычная, с ломаным ритмом, наполнившая его душу противоречивыми чувствами. Зайдя внутрь, мужчина увидел одного, именно он извлекал эту странную мелодию из незнакомого музыкального инструмента, из компании Маары, как и ее саму неподалеку, но в стороне от других. Она была одна. Компанию ей составлял лишь пузатый кувшин, источавший тот же неприятный запах, что он отметил еще в первый раз. Он не собирался присоединяться, но у девушки были другие планы. Не успел Лев опуститься на скамью, как рядом уже восседала она. Маара не спрашивала у него разрешения, ничего не говорила. Она просто сидела и разглядывала его со странным выражением лица.
   Лев сжал зубы. Он решил попросту игнорировать нахалку, что так вольготно расположилась за его столом. Если ей нравится сидеть, пусть. Ему все равно. Подозвав разносчицу, он потребовал пива и побыстрее. Стараясь не смотреть на соседку, он изучал людей, что были завсегдатаями и прислушивался к их разговорам. С его слухом это было совсем не сложно. Сегодня темой номер один был найденный труп ребенка. Слух мужчина неприятно резануло слово зверь. Они все еще не оставили идею о том, что это похоже на произошедшее раньше. Это напрягало, непроизвольно заставляло нервничать.
   Музыка обрывается и мужчина, оставляет странного вида инструмент. Подходит к его столику, и садиться рядом с молчащей Маарой, по хозяйски определяя свою левую руку на ее неприкрытое колено, отчего из горла Льва непроизвольно вырывается недовольное ворчание.
   - Рами, - бросает Маара словно в пустоту.
   - Мне все равно, - не выдерживает Лев, - Я не звал к себе в компанию.
   - Ты груб, - на губах Маары появляется насмешка, - Люблю грубых.
   От глаз Льва не укрывается, что рука Рами, ранее вольготно расположившаяся на колене, медленно поднимается вверх, двигаясь к бедру. Он вспомнил, что Агния рассказывала о близких отношениях сестры с одним из этой странной компании. Он хмыкнул и посмотрел в глаза девушки.
   - Только с тобой, и такими как ты, - сразу подметив, как глаза Маары сузились при этих словах, а усмешка сползла с ее губ.
   Чувствуя нарастающее раздражение, которое может привести к неприятным последствиям, Лев схватил принесенный кувшин с выпивкой и осушил его в несколько больших глотков. Вечер испорчен окончательно, он понял, что сегодня здесь отдохнуть точно не удастся. Шутливо, с глумливой улыбочкой на устах, он слегка кивает Мааре, не спускавшей с него глаз и направляется к выходу.
   Подслушанные в таверне разговоры еще больше вгоняют его в негативное настроение. Отчаянно захотелось схватить кого-нибудь за горло и душить долго и с удовольствием или впиться клыками, разрывая кожу, вгрызаясь глубже в плоть и орошая землю багровым. Полная луна слишком близко. Перед этим у него всегда такое кровожадное настроение, но теперь к этому примешивается дикий коктейль чувств: любовь к ожившему призраку, ненависть вперемежку со страхом, что скребет его сердце в присутствии Маары, непонимание происходящего.
   Его звериные инстинкты сигналили, что нужно убираться отсюда. Он чувствовал приближающуюся опасность, что уже распустила свои крылья над его головой. Но только ли над его? Это пугало его намного больше. У него было слабое место - Агния, девушка со светлыми волосами и почти прозрачными глазами. Он не мог ее оставить, также он не мог силой заставить ее идти с ним. Его слишком волнуют ее чувства, если бы это было не так, то он уже давно унес бы ее, так далеко, как только мог.
   Ноги вновь привели его к дому возлюбленной. Он смотрел на погруженное в тишину и темноту жилище, слышал мерное дыхание, означавшее, что девушка уже отдалась во власть сна. Справиться с внезапным желанием оказаться рядом с ней, помогло напоминание, что там обретается компания Маары вместе с нею. Это отрезвляло получше ледяной воды.
  
   Он провел в своем укрытии остаток ночи. Перед рассветом, встрепенувшись от еле слышного шума, он увидел, как медленно с разных сторон подтянулись Маара и ее приспешники. Он видел, что девушка была зла и чем-то недовольна. Она резко ударила одного из мужчин, так что бедняга отлетел на несколько шагов. Прошипев одно слово, которое он, как ни старался, не смог разобрать, она вошла в дом, следом за ней туда же потянулись и остальные. И что странно, он не услышал больше ни звука. К мерному дыханию Агнии не присоединились другие так, словно их в доме не было. Лев нахмурился. Что-то еще не давало ему покоя. Какая-то деталь, что он все время упускал. Мужчина устало потер глаза и решил разобраться во всем позже. На него навалилось желание прилечь и уснуть тут же, немедленно. Решив не возвращаться к Сэде, ибо путь был не короток, мужчина подошел к лавочке, что стояла на некотором расстоянии напротив окна дома Агнии, он прилег на нее и мгновенно уснул.
  
   Он проснулся резко, готовый к драке, если это потребуется. Он четко чувствовал чье-то присутствие, и это мгновенно выдернуло его из волн сна. Вскочив на ноги и оказавшись в паре шагов от своего неожиданного прибежища, он уставился в расширившиеся от удивления глаза Агнии. В руках девушка держала тарелку с горячими, источавшими дивный аромат пирогами, но та грозила вот-вот упасть. Лев пристыжено склонил голову. Медленно приблизившись к девушке, он приподнял за край тарелку, нарушив планы пирогов на побег.
   - Ой, - Агния покраснела, вызвав улыбку мужчины.
   Она отвела глаза и, выпустив тарелку, заторопилась.
   - Я пойду, - развернувшись, она намеревалась скрыться, но Лев не позволил ей этого сделать.
   Поставив тарелку, он молниеносно оказался рядом. Схватив за руку, заставил девушку остановиться и развернул к себе лицом.
   - Прости меня, - он уткнулся головой в ее плечо, крепко обняв, давая тем самым понять, что отпускать, не намерен, - За вчерашнее и за то, что напугал сегодня.
   - Тебе не за что извиняться, - придя в себя от удивления, медленно произнесла Агния, не смело прикасаясь к взлохмаченной шевелюре мужчины в нелепой попытке пригладить или погладить.
   Так они и стояли. Лев тихо млел от несмелой попытки сделать ему приятно или успокоить, а Агния с легкой улыбкой, уже не смущаясь, запустила ладошку в темные жесткие волосы. Но вскоре она зашевелилась, стремясь скинуть руки мужчины. Лев мгновенно разомкнул объятие. Только сейчас он отметил бледность лица и синяки под глазами Агнии, что говорила не о спокойном сне, а о мучительных кошмарах.
   - Тебе не кажется, что нам нужно поговорить, - глаза ее были серьезны, а в голосе сквозила лишь печаль и усталость.
   - О чем? - уставился он на девушки огромными от удивления глазами.
   - Я, - Агния замялась, отводя взгляд в сторону, - Хотела знать. Вчера... Может, сядем?
   Лев решил не торопить девушку, давая самой сформулировать и высказать то, что нужно. Оставаясь внешне спокойным, внутри он ликовал, догадываясь, о чем именно она хотела с ним поговорить, и потому сердце его билось в бешеном ритме. От усталости не осталось и следа, а прочие мысли, как птицы из клетки стремительно вылетели из головы.
   Они присели на лавку, Лев задвинул тарелку с ненужными пирогами за спину и ласково посмотрел на девушку, старательно отводящую взгляд. Повисло молчание. Агния собиралась с мыслями, и он ее не торопил. Опустив голову, исподлобья наблюдал за ней, отмечая малейшую эмоцию, прокладывающую линию на личике. Наконец, Агния решилась. Она посмотрела на мужчину и нарушила тишину.
   - Тот поцелуй, вчера. Он был, чтобы...
   И она вновь замолчала. Ее глаза расширились. В них плескалось ожидание вперемежку с тревогой и что-то еще, что он уловить не смог, так быстро оно промелькнуло. Лев отчетливо слышал, как участило бег ее сердечко. Ему так и хотелось приложить руку к груди девушки, чтобы ощутить под пальцами его удары. С этим желанием, как и со всеми, что касались возлюбленной, бороться было сложно, почти непосильно. Его останавливал лишь страх поторопиться, напугать и тем самым навсегда потерять девушку, сердце и жизнь которой были для него важнее собственных.
   - Скажи мне, что я для тебя значу? - сорвался главный вопрос с губ девушки.
   Казалось, что ее огромные глаза и так на пределе, но после этого вопроса они стали еще больше, что вызывало обоснованное опасение и сомнение, что они не выпадут. Внутренне Лев усмехнулся.
   - Ты - все, что у меня есть, - он слегка дернул плечом, - Ты дорога мне, и я не хочу с тобой расставаться больше никогда.
   - Это все?
   - Ты нужна мне. Я хочу, чтобы ты была рядом.
   - Я так хотела, чтобы ты раскрылся передо мной. Ведь твое странное, вечно меняющееся поведение ставит меня в тупик.
   Глаза Агнии прищурились, она поджала губы. Лицо ее сжала маска злости и обиды, отчего Лев растерялся. Ведь он сказал ей такие важные слова. Мужчина почувствовал себя недовольным и уязвленным. А еще был поражен. Он все делал для нее, стремился быть рядом, стать опорой и защитой, делал так, как она хотела. И так и не понял, в чем же именно она ему открылась. Ведь она лишь задала вопрос, и ничего взамен. Лев так и не понял, где и когда было это открытие.
   'Женщины', - недовольно пробурчал он про себя, словно это слово все на свете объясняло.
   Пока он лихорадочно соображал, что в его словах могло разозлить или не удовлетворить возлюбленную, раздался крик.
   - Это у таверны, - Агния вскочила мгновенно, словно бы не мужчина, сидевший перед ней, имел кровь, тело и способности зверя, а она.
   Вдвоем они бросились в сторону, откуда прозвучал крик. Там уже собралась толпа. Когда Лев увидел, что люди столпились, рассматривая что-то перед собой, он готов был застонать, закричать или завыть. Еще не видя предмет всеобщего интереса, он уже знал, что это. И вновь запах - мертвечина. И кровь. Он чуял ее, чуял и его зверь. Он любил этот запах, но еще больше он любил ее вкус. Помимо него и людских запахов Лев уловил слабый, но все еще тянувшийся тонкими струйками от мертвого тела молоденькой девушки аромат. Очень необычный. Почуяв его, внутренний зверь зарычал и поднял голову. Он ему совсем не понравился. От него веяло не просто опасностью, а очень серьезными крупными неприятностями. Мужчина задрожал. Агния, посчитав, что это от зрелища распотрошенного еще сильнее, чем в прошлый раз трупа, обхватила своей ладошкой его руку и легонько сжала. Лев сжал в ответ, тут же вновь переключившись на созерцание, изучение и обдумывание ситуации, нахмурился, пытаясь обострить итак работавшие на пределы органы чувств.
   - Соррэ, девочка моя, - через толпу пробилась начавшая седеть, но все еще моложавая женщина.
   Она упала на колени и медленно, короткими рваными движениями пополза к телу дочери, протягивая к тому, что от нее осталось натруженные, покрытые мозолями руки. Слезы градом текли по ее щекам, из горла вместе с рыданиями иногда вырывалось имя мертвой девочки. Женщина опустила голову, так и не преодолев последние сантиметры, не прикоснувшись к телу. Обхватив себя руками, она уперлась лбом в землю, впитавшую в себя вместе с кровью частичку той, что еще недавно звали Соррэ. Ее горе было полно отчаяния, оно засасывало, подчиняло себе присутствующих, заставляя вторить ему, раздирало души, било сердца с легкостью хрупкой стеклянной вещицы. Женщины плакали и хватались за мокрые щеки; мужчины зло растирали глаза, стремясь скрыть от всех момент слабости. Тут внимание Льва привлек один из мужчин на противоположной стороне с гневным взглядом.
   'Отец!' - глаза их встретились.
   Во взгляде Льва металось беспокойство и отчаяние, тогда как отец скривился. Искупав его и фигурку стоявшей рядом Агнии, не спускавшей взгляда с матери и дочери, в пренебрежении он направился прочь. И тут мужчины стали обмениваться догадками. И вновь прозвучали слова о звере, вновь все решили возвратиться к тому далекому событию, что еще не дало годам порасти быльем.
   Не в силах больше это выносить, Лев, резко дернув Агнию на себя, поспешил выбраться из толпы. Вдохнув свежий воздух, он слегка расслабился. Заглушая рев зверя, желавшего растерзать всех в толпе и возбужденного от незнакомого запаха на мертвом теле, он спешил прочь, пока что-нибудь не произошло, пока он не потерял контроль. Сколько бы лет он не пытался сопротивляться, подчинять или учиться, он был бессилен перед всесокрушающей силой зверя. Мощный, не знающий пощады, но четко видящий свои цели и вторя своим желаниям, он сносил все на своем пути. И если он вдруг захочет захватить сознание, Лев не в силах будет этому противостоять. Но это не значит, что он слаб. Нет, он просто недостаточно силен.
   Лев привел поникшую, молча и покорно следующую за ним Агнию к ее дому. Он развернулся к ней лицом и позвал девушку, но та не прореагировала, уйдя в себя, переживая ужас от увиденного, скрытый глубоко под кожей.
   - Посмотри на меня, - Лев несильно, но ощутимо встряхнул ее, отчего светловолосая голова несколько раз безвольно дернулась, как могло бы произойти с куклой.
   Еле слышно зарычав, показав ряд белых зубов сквозь чуть приоткрытые губы, он еще раз встряхнул ее.
   - Посмотри на меня, - властно и грозно бросил он, глядя прямо в глаза Агнии, в которых постепенно начало появляться осмысленное выражение, - Сейчас ты пойдешь домой, поняла?
   Агния не ответила, просто кивнула. Глаза ее расширились от удивления. Она никогда не видела Льва в таком состоянии. От него нежного и доброго не осталось ничего. Это был сильный, властный мужчина, не терпящий возражений и требующий полного подчинения. Глаза его сверкали, не отпуская от себя ни на секунду, проникая в самую душу. Заставляя нервничать, бояться и желать подчиниться, отдаться в его власть самостоятельно и всецело, ничего не прося взамен. Такому нельзя было сопротивляться, ему невозможно отказать и сказать: 'нет'. Но Агния и не собиралась. Сейчас их планы совпадали.
   - Я исчезну ненадолго, мне нужно повидаться с отцом. Потом я приду за тобой, и мы поговорим. Так, как ты и хотела. Я скажу все, что нужно, отвечу на любые твои вопросы. Поняла меня?
   - Да, - голос был больше похож на писк.
   - Иди, - Лев выпустил ее.
   Он стоял и ждал. Просто смотрел, как Агния идет к двери, берется за ручку и открывает ее. Девушка оглянулась перед тем, как войти в дом и увидела, что его взгляд вновь переменился. Он был задумчивым и не таким грозным, но легче ей не стало. Она теперь знала, каким он может быть. И скользнула в прохладу дома, аккуратно затворив за собой дверь.
  
   Зверь, что до полнолуния дремлет, начинает просыпаться и ворочаться незадолго до восхода ночного светила. Он присматривается и ищет. Он заранее выбирает того, кто станет его жертвой. Чью кровь он захочет ощутить на клыках. Проблема Льва была в том, что за несколько дней до полнолуния начиналась частичная трансформация. Она могла происходить по его желанию или по желанию зверя, когда он возбуждался. И сейчас он был возбужден. Запах крови, пускай уже остывшей и холодной, что источало тело Соррэ, вполне хватило для этого. Клыки резали губу в стремлении прорваться наружу, а когти прочертили борозды на коже ладоней. Его глаза стали меняться, а кое-где участился волосяной покров, стал жестче, напоминая шерсть. Лев усилием воли загнал все обратно под кожу.
   'Не время волк, еще не пришло твое время. Ты возьмешь свое, но позже', - прорычал он.
   Сейчас он несся по лесу, стремясь выпустить пар, избавляясь от дурных мыслей, запахов и чувств. Его зверь успокоился не благодаря его увещеваниям, а потому что страх быть раскрытым частично передался и ему. Он поник головой, но лишь на время, и они оба это прекрасно понимали. Зверь давал ему время разобраться. И сделать это было просто необходимо. Лев не тешил себя иллюзией, что раз отец не раскрыл его там же у второго трупа, то он не сделает этого позже. Слишком сильна была его ненависть и обида. Он считал, что зверь в лице сына виноват во всех бедах и в том, что он остался совсем один, потеряв всех, кто был дорог. Даже ни секунды, не думая о том, что это все лишь его рук дело. Он видел взгляд отца, и понял, что тот означает. И потому необходимо было поговорить и без свидетелей. Но не сейчас. Лев был слишком взбудоражен и возбужден, в таком состоянии он мог запросто убить отца. Одним быстрым, неуловим движением он был способен отправить его на встречу с предками. Представить на суд матери и брата раньше времени. А ведь он еще не до конца искупил своими земными мучениями все то зло и боль, что причинил.
   Лев почувствовал перемену погоды, раньше, чем наползла мерзкая темная туча, наполненная капельками влаги. Застыв на берегу злосчастного озера, что он уже ненавидел всеми фибрами своей звериной души, заставил себя успокоиться. Убаюкивая зверя, он пытался заглушить проснувшуюся раньше времени жажду крови и убийства. Он пошел на сделку, пообещал того, кого обещать было нельзя. Лишь после этого зверь уснул, предоставляя ему полную свободу действий, что не повлечет необратимых последствий.
   'Ты получишь ее, клянусь, ее кровь отравит нам язык и горло', - усмехнулся Лев, покидая негостеприимный берег разволновавшегося перед непогодой озера и направляясь обратно к деревне.
  
   Запах спиртного, давно немытого тела и застарелого пота ударили в нос, когда Лев открыл дверь отцовского дома. Мужчина поморщился, переборов острое желание вылететь прочь. Лишь оставил дверь открытой. Прохлада и свежий воздух ворвались в дом, выметая все прочие запахи, наполняя дом свежестью. Капли начавшего моросить и пока мелкого дождя, косо бившие по земле и по случайным прохожим, оставляли свои отметины на деревянном полу, закатываясь в узкие щели.
   Отец нашелся тут же. Он спал, положив руки и голову на стол, кончиками пальцев касаясь почти пустой бутылки с мутноватой жидкостью. Лев прошел внутрь и пристроился с другой стороны стола. Мужчина смотрел на отца, разминая в руке подхваченный со стола мякиш хлеба, что, вероятно, служил еще недавно закуской. И не было в его взгляде ни ненависти, ни злобы, ни яростного иссушающего желания отомстить. Лишь отстраненная задумчивость.
   Он вспоминал события до превращения, свою, как ему казалось, счастливую и беззаботную жизнь. Он никогда не вмешивался в отношения родителей, не пытался взвешивать и оценивать их поступки, узнавать, как у других с этим. Он всегда считал, что все решения отца истинно правильные и не смел ему перечить. Он любил его, жаждал ласки и похвалы, признания, как и каждый мальчик. Мать он тоже любил, но не так, иначе. А потом все изменилось, все сгорело вмиг, как вспыхнувшая сухая хворостина. Он узнал о наличии у него бабушки, брат умер у него на груди, пускай он и не видел этого, отказ от него семьи. Они не просто отказались от него, а выбросили без объяснений.
   Мужчина на столе завозился, и Лев посмотрел на него более осмысленным взглядом. Крякнув и жестко растерев лицо, он обвел мутным взглядом покрасневших глаз помещение, задержав взгляд на открытой двери. На улице уже давно сгустилась темнота и потому узкая полоска света на полу, испещренная ломаными линиями падающих с неба капелек влаги, не позволила ему рассмотреть сидящего в самом темном углу сына. Зажегся стоявший тут же огарок свечи, залив все дрожащим светом, нашедшим отражение в глаза парня. Отец, казалось, ничуть не удивился, не выказал ни раздражения, ни злости. Лишь хмыкнул и почесал макушку, даже не заметив, что оставшиеся на пальцах крошки хлеба запутываются в засаленных волосах.
   - Я знал, что ты придешь.
   - Я заметил, что ты подготовился, - Лев поморщился, когда вместе с произнесенными словами изо рта отца вырвалось смрадное дыхание.
   - Поговорить или сразу убьешь? - правая бровь отца приподнялась, придав ему хитроватое выражение.
   - С чего ты взял, что я хочу тебя убить? - Лев повторил маневр отца.
   Если бы в комнате находился сторонний наблюдатель, то он поразился бы тому, как они похожи. Лев - копия отца, но в его чертах прослеживалась серьезность и мужественность, тогда как в глазах отца чаще плескалось недовольство и раздражение.
   - Ты же не думаешь, что я буду прикрывать твои похождения, - сменил тему отец, - Сначала мальчишка, теперь Соррэ. Скажи, тебе не жалко их?
   - Я никого не убивал, - четко, почти по слогам проговорил Лев, после сжав челюсти, чтобы не наговорить гадостей.
   - Ой, ли, - на губах отца расцвела хитрая улыбка.
   - Хорошо. Я никого не убивал здесь. Ни мальчика, ни девушку по имени Соррэ.
   - Да, да, - как-то рассеяно промямлил отец, пробегая глазами по помещению так, словно видел его впервые, - А Агния?
   - Что Агния?
   - С ней ты сделаешь тоже самое или сначала поиграешь?
   Лев не хотел злиться, терять над собой контроль, но раньше, чем он осознал, его кулак со слегка удлинившимися когтями грохнул об стол, отчего бутылка подлетела вверх и завалилась на пол, заливая его недопитой мутноватой жидкостью, распространявшей запах алкоголя.
   Кулак раскрылся, и ладонь опустилась на стол. Впившись когтями в его крышку, Лев медленно, выплескивая раздражение, что клокотало уже у самого горла, подтянул руку к себе, оставляя глубокие борозды. Отец внимательно смотрел на это, хмыкнув, он вновь перевел взгляд на открытую дверь.
   - Зверь, он и есть зверь, - еле слышно прошептал отец, но знал, что Лев услышит его.
   И он услышал.
   - Нет.
   - Дикий, беспощадный кровожадный монстр. Ты такой же, как твой брат. Знаешь, скольких он убил тогда, в ту ночь? Знаешь? - отец подскочил и метнул в сына полный презрения и ненависти взгляд, - Чудовище, которое звали Марсом, убило семью твоей обожаемой Агнии. И ее бы разорвал, не появись мы вовремя. И если девушка останется с тобой, то ты убьешь ее рано или поздно. Превратишься, потеряешь контроль и разум и разорвешь бедную девочку на сотни кровавых лоскутов. Или сначала дождешься, когда она наплодит тебе ублюдков?
   Ноздри Льва раздувались, ходуном ходили желваки, он держался из последних сил, не давая желанию впиться в глотку, разорвать ее или вырвать сердце, взять верх. Но на последней фразе его тело как будто подкинули вверх. Он взвился и мгновенно сжал руку с когтями на горле отца, звериные глаза поймали его взгляд, оголились отросшие клыки. Лев тряхнул отца и прошипел, не сводя с него взгляда.
   - Ты - чудовище и проклятье этой семьи. Ты потерял Марса, потом меня. Из-за тебя умерла мать и покинула семью Сэда. Ты разрушил семью и сломал столько жизней. Я - тот, кто я есть, и не притворяюсь, как все это время делал ты. Всю свою жалкую никчемную жизнь. Посмотри на себя, как ты живешь, точнее доживаешь. Один, и сдохнешь ты один, и всем будет плевать.
   Легкий, почти неуловимый скрип выдал, что они не одни. Мужчины одновременно повернули головы в сторону двери и успели увидеть бледное лицо Агнии, залитое не то слезами, не то каплями дождя. У девушки дрожали руки, и часто-часто билось сердце. А потом она резко сорвалась с места и бросилась прочь.
   - Черт, - выругался Лев, кляня себя за то, что потерял бдительность и не услышал, ни шагов, ни биение чужого сердца, не уловил ее запаха.
   - Поздравляю, сынок, - осклабился старик.
   Лев с брезгливым выражением лица выпустил шею несостоявшейся жертвы и, рыкнув напоследок, бросился за девушкой.
  
   Она неслась, не разбирая дороги; быстрее, дальше, потеряться, забыться. Легкие горели огнем, но это было ничто по сравнению с тем, как горело и рвалось на части сердце. Ее боль была огромной и нестерпимой. Лавина, раскаленная лава, битое стекло и горячая сталь выжигали, кололи и резали его изнутри, не давая сгореть окончательно, распасться, разлететься на части, на множество кусочков, которые уже невозможно будет собрать вновь. Платье цеплялось за ветки, оставляя на каждой по лоскуту, но она не замечала этого. Ей было все равно. Глаза ничего не видели, не разбирали дороги, все закрыла пелена тумана, сквозь которую лишь изредка мелькали отсветы молний. Холод медленно погружался в ее тело, запускал липкие тонкие пальцы под кожу, захватывая все больше и больше пространства. Девушка даже не заметила, как дрожит. Но только ли от холода, не смог бы понять никто.
   Она не слышала за собой шума погони, не было ни единого звука: ни хлюпанья по влажной земле, ни окриков, ни стонов, ни тяжелого дыхания, ни треска веток. Просто ее вдруг поймали в кольцо сильные теплые руки. Агния взвизгнула и попыталась вырваться, но это было невозможно. Ее развернули и прислонили спинок к дереву, приподнимая голову. Она посмотрела в зеленые глаза мужчины, не понимая, не зная, как реагировать на то, что услышала, что делать дальше, как с этим жить. Все ее мечты, надежды и чаяния пошли прахом. Если действительно то, что она услышала правда, а доказательства были представлены там же, то это было концом.
   Агния думала, что сейчас увидит в его глазах звериную сущность, которая жаждет разорвать ее. Ведь она все слышала, а значит, может рассказать - опасна. От нее нужно избавиться. Девушка готова была столкнуться с ненавистью, презрением, жадным интересом, в конце концов, она была готова даже увидеть отражение смерти в его глазах. Но всего этого не было. Его огромные зеленые глаза, что затягивали, очаровывали, замораживали, заставляли сердце биться чаще, дыхание сбиваться, а в голову лезть непрошенные и не всегда приличные мысли, были испуганными и изучающими. Они смотрели друг другу в глаза, и каждый искал что-то свое в их глубине, возможно, ответы на свои вопросы.
   - Это правда? - хриплый, не принадлежащий ей голос сорвался с губ.
   - Ты же все слышала... и видела, - Лев опустил голову и убрал руки с ее плеч.
   - Значит, правда, - и боль с новой силой впилась в ее сердце, - Все, что он говорил, правда.
   - Я не знаю, что именно ты слышала, но все, что сказал он - ложь.
   Агния отошла от дерева, сделала пару шагов прочь от застывшего мужчины. Остановилась и задумалась. Ее душили слезы, гнев и боль слились в единый клубок, где нельзя уже было отличить одно от другого. И ее прорвало. Она резко повернулась к мужчине и, зло, размазывая влагу по лицу, выкрикнула:
   - Значит, ты и есть тот таинственный убийца. Ты - зверь. Тот самый. Как же я раньше не догадалась, не увидела по глазам. Зря только надеялась, а ведь я почти смирилась, почти привыкла. Зачем ты вернулся? Зачем заставил вспомнить, надеяться? Я тогда почти раскрылась перед тобой, но ты не сделал ответный шаг. Теперь понятно, почему. Раскрывать, оказывается, было нечего.
   Тряхнув намокшими волосами, Агния развернулась и быстро пошла прочь. Но он не дал ей уйти. Вновь подхватил на этот раз не сопротивляющуюся девушку, и заглянул ей в глаза. Мягкая улыбка тронула губы, а глаза его горели странным огнем. Так словно он нашел самый большой клад на свете или обнаружил самую ценную вещь. Но, по сути, так оно и было. Агния замерла, загипнотизированная им. Она нервно сглотнула и перевела взгляд на губы мужчины. Подавив еле слышный стон, закрыла глаза, когда они коснулись ее. Мягкое нежное прикосновение к уголку губ справа, потом слева и невесомый поцелуй. Когда он отстранился, Агния долго не открывала глаза, боясь, что все это иллюзия, сон, на самом деле это все привиделось. Она упала в обморок, поскользнулась на мокрой траве и ударилась головой. И сейчас сходит с ума, выдумывая, выдавая желаемое за действительное. А стоит открыть глаза, как она поймет, что одна.
   - Ты веришь мне? - раздалось у самого ушка.
   Агния открыла глаза и встретилась с чуть затуманенным взглядом Льва, который уже не стеснялся желания, не скрывал чувств, что сквозили в каждом взгляде, в каждом движении и прикосновении. Она не смогла выдавить из себя ни звука, потому лишь кивнула головой, вызвав очередную улыбку.
   - Я люблю тебя, - с нежностью произнес Лев, потершись носом о ее щеку, и прежде чем девушка успела что-то ответить, закрыл рот поцелуем.
   Страсть, любовь, нежность, страх, ярость, застарелая боль - эти похороненные, спрятанные до поры чувства, вырвались, сметая все на своем пути. Не давая ни единого шанса на спасение или отступление, он властно, но нежно сделал то, о чем мечтал давным-давно, еще будучи мальчишкой. Он слился с любимой женщиной в единое целое, оставляя на ней свой запах, следы поцелуев на обнаженной, горящей от его ласк коже. Они забыли про все на свете: про хлеставший по ним дождь, что забирался под смятую, частично сброшенную одежду, про кору дерева, что при каждом движении пары больно ввивалась в нежную кожу девичьей спины, про сестер, братьев, отцов и матерей, про обиды, про грозящую опасность, про наступающее завтра полнолуние.
   Оглушающий раскат грома совпал с криком удовольствия, что исторгся из горла девушки. Они долго еще не могли отдышаться, их руки скользили по мокрым телам, они смотрели друг на друга, не в илах отвести взгляд, разрушить ту незримую связь, что образовалась, будто они желали запомнить каждую черточку любимого лица и тела. Говорить не хотелось, не хотелось и двигаться. Но холод, что быстро отсудил разгоряченные тела, вновь прокладывал путь под кожу, заставил их шевельнуться и вспомнить, кто они и где. Натянув мокрую одежду, улыбаясь, как влюбленные подростки и, держась за руки, они направились обратно к деревне.
   Расставаться не хотелось. Тоска уже пробралась в сердце, не желавшее отпускать ту искорку счастья, что зажглась в лесу. Но им обоим нужно было подумать.
   - Завтра, мы увидимся с тобой завтра, - сжав ее лицо в ладонях и глядя в глаза, сказал Лев.
   Он не просил, не спрашивал, но и не приказывал. После того, что между ними произошло, после того, как он понял, что его любовь взаимна, больше не собирался ее отпускать. Он и сейчас не хотел расставаться, но так было нужно. После полнолуния, когда все успокоится, он заберет ее. Они уедут далеко отсюда, и больше никто не в силах будет разлучить их, ни отец, ни Маара. Но срываться сейчас перед превращением было нельзя.
   Нежно тронув ее губы своими, он выпустил девушку из объятий. Подождав, пока любимая скроется в доме, он пошел прочь. Глуповатая мальчишеская улыбка не покидала лица. Он часто делал остановки, чтобы закрыть глаза, коснуться своей щеки, до которой дотрагивалась ее ладошка, губ, которые скользили по ее губкам, коже, волосам. А перед глазами вновь и вновь вставали картины их общего сумасшествия. Он и сам не понял, что именно нашло на них там в лесу. Агния была не искушенной девушкой, отчего Лев испытал истинное счастье, зная, что, если бы кто-то дотронулся до ее тела, он бы узнал и разорвал. Думая об этом даже сейчас, из его горла донесся тихий рык.
   Он тихо прокрался в дом и занял свое место на постели. Но сон не шел. Подложив руку под голову, Лев смотрел в потолок. Скинув сети эйфории, он все же вспомнил о том, что предстоит завтра, и тут же поморщился. Нужно было найти хорошее, способное выдержать его убежище и тогда все, наконец, будет так, как он и планировал. Не считая небольших корректировок.
  
   Лев и сам не знал, что не дает ему покоя. Какое-то странное тянущее чувство в груди. Он не мог ни на секунду расслабиться, был собран и напряжен, готов в любую минуту убежать или напасть в зависимости от ситуации. И больше всего ему хотелось бегом броситься в деревню и убедиться, что с возлюбленной все в порядке. Но он пытался сохранить хладнокровие. Отказавшись от завтрака, чем удивил старушку, в два глотка выпив отвар трав, что помогали усмирять зверя, он поспешно покинул дом и направился по тропинке в деревню. Чем ближе он подходил, тем сильнее было чувство тревоги, в конце заставившее его сбиться с шага на легкий бег.
   Ее дом все также стоял на своем месте. Ничего в его облике не изменилось со вчерашнего вечера, когда они расстались у дверей. Ноздри затрепетали, улавливая чужой запах, от которого мгновенно началась трансформация. Это был мускусный, душащий, забивавшийся в каждую пору аромат врага. Лев рыкнул и рывком распахнул дверь. И тут же отшатнулся. Несколько минут он собирался с мыслями и оценивал открывшуюся ему картину. Погром и развал. Все до чего дотягивался взгляд, находилось в беспорядке, было сломано или откинуто со своего места. Лев сам не заметил, как ноги внесли его в дом, он быстрой тенью скользил из комнаты в комнату, уже зная, что здесь его встретит только пустота. Так и оказалось. Внутренности дома напоминали о диком побоище, словно здесь на один вечер собрались непримиримые соперники и методично, комната за комнатой разнесли все, до чего добрались, в щепы. И запах. Этот чертов, сводящий с ума запах, заставлявший когти рвать занавески и оставлять глубокие борозды на стенах, а клыки пропарывать уязвимую и чувствительную кожу губ, пока наслаждаясь собственной кровью, но страстно желая погрузиться в чужую плоть; рычание рокотало у самого горла.
   В который раз, кляня себя за беспечность, он бросился прочь из разгромленного дома. Стремясь растворить запах, чтоб ветер смыл его с кожи, унес с собой, развеяв до пологого исчезновения, он мчался вперед. Было только одно место, где он мог и желал получить кое-какие ответы. Тем более разговор был не закончен.
   Неприятное чувство дежавю царапнуло его, еще сильнее давая разрастись тревоге. И запах мертвого тела, мертвечины. Возле его старого жилища, в котором провел он свое счастливое детство, стояло несколько соседей из близстоящих домов, одновременно с ним подтянулась еще парочка. Лев стрелой метнулся к открытым дверям, опережая всех, и тут же отшатнулся. Прислонившись спиной к двери и пряча лицо в ладонях. Вчера он готов был придушить отца собственными руками, возможно, именно этого старик и добивался, позволяя срываться с языка всем тем ужасным вещам. Лев давно растерял все сыновние чувства, в его душе на слове 'отец' топталась только тоска, быстро сменившаяся раздражением, но потом и оно пропало, затопив равнодушием. Забыть, вычеркнуть, вырвать из сердца, не вспоминать и не думать. Вот, что тревожило его. Зов стал тише еще на один голос. И это был голос отца. Он исчез, растаял как предрассветная дымка. Последний отзвук в душе сына и последний выдох отца совпали, а он спал. Все проспал. Опять его не было рядом, и не смог помочь, предотвратить, исправить. Но тут же сам себе задал вопрос: 'А стал бы предотвращать?' Ведь это был осознанный выбор, может это старик посчитал достойной платой за все то зло, что причинил, или просто не мог дальше ходить по земле, просыпаться и просто дышать тогда, как жена и старший сын давно преданы земле, а младшего довел до того, что тот готов был самолично помочь ему отправится на тот свет.
   'Нет, конечно, нет'.
   Лев открыл глаза и вновь взглянул на висевшее на толстой, небрежно свитой веревке, что одним концом крепилась к балке на потолке, а вторым с удушающей нежностью свернулась кольцом вокруг посиневшей шеи, тело, что еще вчера было живым отцом Марса и Льва. Его выпученные глаза смотрели куда-то вперед, в них навсегда запечатлелась стена дома. А может перед смертью ему приоткрылся другой мир, и, умирая, он видел перед глазами мать под руку с Марсом, что ждали его на той стороне.
   Лев медленно выпрямился. Не глядя на сочувствующие лица, не слыша слова утешения, не обращая внимания на дружеские, поддерживающие похлопывания по плечам, по спине и пожелания держаться, он пошел прочь. Слишком много, слишком быстро. Его мозг был перегружен, и вот-вот грозился вскипеть. После исчезновения из родной деревни, его жизнь стала скучна и однообразна до тошноты. Деревня, приют, месяц спокойной жизни, полнолуние, превращение, смерть, побег. И снова, и снова, бег по кругу от собственного 'я', что тесно переплелось со зверем. Он не хотел принимать его как часть себя, абстрагировался, считая, что его душу расщепило на две половины: Он - Лев, добрый молодой человек, влюбленный в девушку Агнию и мечтавший соединить с ней свою жизнь, и второй - зверь, злой, агрессивный, сильный и подавляющий, жаждущий убивать и наслаждавшийся этим. Монстр, чудовище. Да, в нем была частичка чудовища, но он им не был. Не хотел принимать, примириться с этой частью. Отрицал, и бежал. Бежал от себя. Но разве от самого себя можно убежать?
   И вот сейчас, когда он вернулся, когда нашел ту, что считал потерянной, когда понял, что у них все может быть хорошо, нашел примирение со своим зверем, новое разочарование. Провал, что гулким эхом раздавался в ушах и заставлял сердце болезненно сжиматься. Если с ней что-то случится, у него не останется никого, ведь Сэда тоже вскоре присоединится к семье. Он слышит, как плохо, со все более возрастающими перерывами работает ее сердце. А потом полное одиночество. Вместе с ней замолкнет Зов, но это не будет означать освобождение, это будет означать полное одиночество, которое уже никогда не покинет его, не исчезнет и не отпустит. Будет медленно пожирать, толкать в объятия зверя и его кровавого сумасшествия. И однажды он сломается, сдастся и две половинки души срастутся. Лев больше не будет носителем чудовища в своем сердце и под кожей, он сам станет чудовищем. И тогда будет по-настоящему страшно всем, но не ему.
  
   Время утекало, просачивалось как песчинки сквозь пальцы, которые не ухватишь, не удержишь, не остановишь их бег, даже не замедлишь. Смотришь и понимаешь, осознаешь, что не способен ни на что: слаб, безволен, поддался отчаянию или чужой воле.
   Опускаешь голову, упираешься ею в колени, медленно спускаешься к земле; и вот уже разгоряченная плоть утыкается в сырую землю, чей запах забивает ноздри, просеивая мысли, заставляя проснуться.
   Лев оторвал свою голову от примятой травы возле ее дома, но понял, что это вновь провал. Мужчина не чувствовал ничего кроме удушающего, отравляющего аромата, что был повсюду и не давал сосредоточиться. Один раз даже показалось, что он уловил слабый, едва проглядываемый след Агнии, но через пару шагов тот рассеялся, был смыт, рассеян, погребен, не давая надежды, не оставляя ни единого шанса. Он понял, что все попытки найти возлюбленную бесполезны. Никто ему не поможет, не подскажет, не выведет на правильный путь. И, возможно, в эту минуту, пока он лежит на земле и старается не завыть от отчаяния, ей мучают, насилуют или убивают. Лев зарычал. Кулаки сжались, сминая легкую пушистую травку и вырывая ее с корнем, без сожаления, без единой мысли.
   Лев быстро и плавно поднялся на ноги, отряхнув одежду и потянув занывшие от холода мышцы; нацепив маску безразличия, он направился к дому Сэды. Нет, он не сошел с ума; нет, он не мечтал перегрызть всю деревню в поисках. Он вспомнил, что сегодня Агния должна была танцевать в таверне. Сегодня был ее вечер. И тот, кто похитил девушку, наверняка сделал это не просто так, и что-то захочет взамен. И этот кто-то придет в таверну вечером, и когда выдаст себя, Лев уже не пожалеет его, ее, их.
   Зеленые гипнотические глаза загорелись дьявольским огнем, а на губах в предвкушении мести расплылась улыбка. Растрепанные темные волосы затанцевали от закрутившегося над головой ветра.
  
   В этот раз в таверне свободного места не нашлось. Но Льва это не смутило. Он непринужденно пристроился в самом темном углу, привалившись спиной к стене. Лишь иногда посверкивали его глаза, когда он окидывал собравшихся мужчин, чей нестройный гомон заставлял его морщиться. Сальные улыбки, взгляды и мысли, все хотели лишь увидеть Агнию, танец этого маленького ангелочка. Льва это злило. Он хотел, чтобы девушка принадлежала ему, и душой, и телом, а не выставлялась на всеобщее обозрение.
   'Когда все закончится, танцевать в таких местах она больше не будет. Только для меня и только дома'.
   Схватив с подноса пробегающей мимо девушки-разносчицы тяжелую наполненную спиртным кружку, и мило улыбнувшись, гася ее гневный взгляд, припал к пенной жидкости губами. Ополовинив посудину, с сожалением подумал, что именно сегодня трезвая голова ему нужна как никогда. Зверь просыпался, ворочался, и все чаще появлялись мысли, что не стоит ждать, а нужно найти и убить тех, кто посмел дотронуться до его самки. Он был недоволен нерешительностью и медлительностью человека. Пока не явно, но вскоре обещая захватить контроль и тогда уже отомстить всем. Лев оттер рот, свистнув разносчице, кинул пустую кружку, тут же ловко пойманную маленькими пальчиками. Подумывал, не сделать ли второй заход, но тут публика в таверне замолкла, а музыка изменилась. Лев перевел удивленную взгляд на импровизированную сцену. На секунду в его душе затеплилась надежда, что сейчас выйдет Агния, и все проблемы решаться сами собой. И тогда после танца, а может, не дожидаясь его окончания, он сгребет ее в охапку и уведет с собой. Заберет и больше уже не отпустит, не позволит им расстаться.
   Маара, прекрасная и опасная. Она была в таком откровенном наряде, что сердца всех мужчин совершили кульбит, а слюноотделение стало обильнее. С грацией хищной кошки, она вошла в танец и закружилась под странную музыку, подобную той, что он уже успел услышать. Ее тело соблазнительно выгибалось, длинные пальцы как бы невзначай проводили по самым привлекательным частям, глаза были закрыты, скрывая хищный золотистый блеск, а на пухлых губках замерла легкая улыбка.
   Она могла обмануть всех, но не его. Даже если бы он был здесь впервые, и это стало их первой встречей, то не купился, не повелся. Лев знал, что она вовсе не та за кого себя выдает. Каждое движение ее тела, каждый обжигающий, проникающий глубоко в душу взгляд, выражение лица, улыбка - все выдавало ее. Не позволяло поверить, расслабиться, наслаждаться. Он не хотел это тело, эту душу, его почти тошнило при виде странного танца, наполнявшем сердца прочих присутствующих в таверне мужчин животной страстью, будившем низменные инстинкты.
   И тут Маара открыла глаза и их взгляды встретились. Зеленый яростный с мерцающим, холодным золотом. На губах девушки расцвела самодовольная улыбка, и Лев понял, что держится из последних сил, чтобы не подскочить и вцепиться когтями в горло, выпытывая, куда она дела сестру.
   Маара спрыгнула со сцены и, не разрывая зрительного контакта, подошла к нему. Улыбнувшись, она протянула руку. И Лев крепко обхватил ее пальчики, поражаясь холодности кожи. Прочие мужчины рассерженно зароптали, глядя вслед удаляющейся парочке, посчитав такой выбор сногсшибательной красотки личным оскорблением.
   Но стоило им выйти во двор, туда, где их не видела ни одна душа, Лев резко выпустил руку девушки, схватил ее за плечо, вкладывая в захват всю свою звериную силу, и прижал к стене.
   - Где она?
   - Какой нетерпеливый. Ну, давай все сделаем по-быстрому, - казалось, ее звонкий смех расколол мир надвое.
   Зверь тут же поднял голову и призывно зарычал, предлагая растерзать ее тут же, на заднем дворе таверны, насладиться каждой капелькой крови, что будет вытекать из этого тела, впитывать каждый крик, каждый стон боли и с ликованием встретить смерть, что исторгнет ее мерзкую душу.
   - Где она? - Лев слегка тряхнул свою жертву, отчего у нее клацнули зубы.
   Эйфория и радостное выражение мгновенно сползли с лица девушки, и вот уже Маара смотрела на него злым замораживающим взглядом. Без особых усилий скинув руку мужчины, она щелкнула его по носу. Тут же, не давая шанса воспротивиться, обвила шею руками и, притянув к себе, томно прошептала на ухо:
   - Через час на сопке. И не опаздывая, мы не любим ждать.
   Не давая опомниться, быстро шагнула ему за спину и растворилась в темноте без единого звука. Лев стоял, сцепив зубы, что так и норовили вырваться и впиться в губы. Но еще больше они жаждали вцепиться в горло Маары. Но он сдержал себя. Потом, все будет потом. Когда он увидит, что Агния жива, с ней все в порядке, когда убедиться, что возлюбленная в безопасности, тогда он больше не будет сдерживаться. Он спустит зверя с поводка и в этот раз он насладиться страданиями жертвы вместе с ним.
  
   Нет, его совершенно не заботило и не беспокоило, что придется встретиться и, скорее всего, сразиться со всей шайкой Маары ради спасения возлюбленной. И также его совершенно не беспокоило, что встреча назначена именно на тот час, когда его время вот-вот должно закончиться. Ведь эта ночь - это время зверя. И когда он вырвется, то не пожалеет никого, и тогда зверь не будет упрашивать и соблазнять его сознание, манить вкусом крови и ароматом убийства. Ни черноволосая девушка, ни ее приспешники не волновали его. Ему было совершенно наплевать, переживут они сегодняшнюю ночь или нет. Маара, сестра Агнии, но она потеряла шанс на защиту и благосклонность в тот момент, когда покусилась на его сокровище. Когда осмелилась на похищение и посмела шантажировать его именем возлюбленной. Она наплевала на чувства и предала свою кровь. И даже зная, что Агния расстроится и будет плакать, когда узнает, что Маара мертва, он не остановится ни на секунду, когда выпадет шанс вцепиться в ее горло, вырвать мерзкий лживый язык и заставить закрыться раздражающего его золотые глаза навсегда, прежде заставив их покраснеть от собственной крови.
   Нет, это все были пустяки, точнее уже решенный вопрос. Его беспокоило, как отреагирует зверь на Агнию. Ведь наверняка она окажется где-то неподалеку от сопки, и, превратившись, он уже не сможет контролировать зверя. А ему все равно, как сам Лев к ней относится.
   'Значит нужно найти ее и обезопасить до того, как зверь вырвется наружу'.
   Лев закрыл глаза и потер переносицу. Легче сказать, чем сделать. Найти по запаху Агнию не сможет, слишком хорошо затерли следы. Оставался еще вариант прогуляться по деревне в надежде, что он все же сможет почуять девушку. Но это было глупо и подозрительно. Лев понимал, что смысла в том нет, даже несмотря на его возросшее в день перед полнолунием обоняние. Вновь вспомнив маскировку следов, Лев вздрогнул.
   'Маара знает, с кем имеет дело!'
   Глаза мужчины расширились, а в горле вдруг запершило. Он понимал, что это вряд ли возможно. А также если бы это было правдой, то Маара бежала бы в страхе прочь отсюда, стремясь оказаться в полнолуние как можно дальше от него. Или подняла на уши всю деревню, потребовав уничтожить чудовище, что столько зла принесло в прошлом и вновь оросило улицы деревни кровью. Но она не сделала, ни то, ни другого. И вопрос, почему - был не главным. Зачем, вот, какое слово впилось в сознание Льва. Маара знает, кто Лев на самом деле такой, но не спешит выдавать его секрет или спасаться бегством. Вместо этого она похищает сестру, зная, что он обязательно придет за ней, и назначает встречу на сопке незадолго до полнолуния.
   'Самоубийца или просто сумасшедшая!'
   Лев зарычал от бессильной злобы. Он устал подыскивать разумные доводы неадекватному поведению Маары, да и не хотелось ему, если быть честным. Главным было желание спасти Агнию и убраться отсюда прочь, пока всем в округе не стало известно, кто он на самом деле. И то, что два убийства совершил не он, если откроется правда, никого не будет интересовать. Его просто пристрелят, как бешеного пса, а могут вслед за ним оправить и Агнию, как сообщницу. Когда злость, страх или жажда мести застилает глаза и сердце, то никакие доводы не важны. И тот, кто посмеет пойти наперекор, сложит свою голову рядом.
   Последняя ниточка, что пронизывала его сердце, тянула в мир живых, угасала. Лев чувствовал, что она, как и жизнь последнего дорого и близкого ему человека скоро оборвется. И потому он знал, что Агния - это последний шанс не допустить полного исчезновения себя, своей души, возможность не дать зверю подчинить его, взять полный контроль, дать засиять в глазах и в сердце безумству боли и смерти, что безраздельно властвуют в его второй половине, захваченной зверем, и чьи границе все больше смещаются, грозя краткой агонией перед полным слиянием. И если Агнию спасти не удастся, то и ему жить незачем.
   Лев решил не возвращаться к Сэде, чтобы не пугать старушку. Быстрой тенью он скользнул в дом Агнии. Проследовав мимо разрухи и бардака вглубь жилища, он без труда разыскал комнату возлюбленной. Подняв истерзанный с одного угла матрас, разыскав чудом уцелевшую подушку, украшенную незатейливой вышивкой, мужчина рухнул на наскоро собранное ложе. О многом надо было подумать. Но незаметно его сморил сон.
  
   ХХХ
  
   Лев проснулся как от толчка, резко выпав из мира сновидений. Но глаза его по-прежнему были закрыты, а тело осталось расслабленным, не выдав тайну пробуждения ни единым движением или жестом. Он знал, что прошло не более получаса с момента, как он провалился в сон. Ровно настолько он стал ближе к обращению, ровно настолько сократилось время до момента, когда воссияет полная луна, лишающая его разума, и выпустит то, что перекатывается под кожей, течет по венам вместе с кровью, иногда мелькая в глазах, и живет в его сердце.
   И тут он вновь услышал это. Легкий шорох, как если бы дрогнула на ветру потревоженная ткань штор или касание одной складки плаща или платья о другую. Но звук был не рядом, а значит не в этой комнате. Лев в несколько легких и быстрых движений, ничем не нарушивших вновь установившуюся тишину, поднялся со своей импровизированной постели и оказался у двери. Обведя помещение взглядом и, убедившись, что в доме никого нет, он скользнул дальше, стремясь как можно быстрее оказаться вне дома. Его не сильно волновало, кто стал источником разбудившего его шума. Сейчас думать нужно было не об этом, а о том, что ждало на сопке. Вернее, что он сделает, когда очутится там. Разговаривать он был не намерен, но нужно было выяснить, где скрывают Агнию до того момента, когда человек перестанет себя контролировать.
  Лев увидел его прежде, чем покинул спасительную темноту дома. Резкий порыв ветра, что швырнул в него запах незнакомца, лишь убедил того в догадке, кем является незваный гость. Один из приспешников Маары, которого он не видел прежде, молча, стоял в нескольких шагах от жилища. Он смотрел на входную дверь, что была настежь распахнута, лишь изредка отрываясь, чтобы обежать взглядом дом и прилегающую к нему территорию. Не было сомнений, что он здесь не просто так. И он ждет, ждет его. Больше не таясь, Лев вышел из дома. Без резких движений, словно направился на прогулку, он пошел по направлению к мужчине и становился, когда между ними оставалось не более пяти шагов. Они впились друг в друга взглядами. Незнакомец ухмыльнулся и демонстративно, оценивающе оглядел соперника. Лев, сдерживая желание оскалиться и зарычать от забравшегося в ноздри и легкие омерзительного запаха, лишь слегка поморщился.
   - Смотрите, какой привередливый, - со злостью выплюнул мужчина.
   - С кем имею честь? - с затаенной угрозой в голосе поинтересовался Лев, сверкнул глазами.
   - Еще и недогадливый, - раздался притворный вздох, - Меня зовут Сэм.
   Лев не знал, зачем этот напыщенный ублюдок ждал его, в чем не было сомнений. Внутренне он напрягся, ожидая, что планы Маара изменила, о чем сообщить ему прислала своего мерзкого дружка.
   - Что с ней?
   - С кем? - делано изумился Сэм, одновременно с этим на его губы скользнула глумливая ухмылка.
   - Какой ты, однако, не догадливый. Неужели среди дружков не нашлось кого-то посообразительнее?
   Лев видел, как изменяется выражение лица парня: губы сжались в тонкую гневливую линию, а в глазах явно читалась целая смесь чувств, не несущих ему ничего хорошего. На секунду даже показалось, что в них плещется и отвращение.
   'Значит, Маара не скрывала ничего обо мне от своей шайки. Ну что же, тем лучше'.
   Изначально он не собирался убивать, а Сэма и другую девку и вовсе отпустить. Но когда быстрым движением Лев оказался рядом и попытался проскочить мимо, чтобы быстрее добраться до сопки, обогнув не представляющее интереса препятствие, то неожиданно был откинут ударом руки. Ошеломленный, он даже не успел сгруппироваться и повалился на землю. Оглядевшись, не понимая, что произошло и как это возможно, он поднял полный непонимания взгляд на теперь уже без сомнений противника, вызвав непродолжительный, но полный откровенного веселья смех.
   Больше Лев не сомневался, он отключил человеческие жалость и сострадание. Издав низкий утробный рык, явно принадлежавший не ему, а довольному от ослабившегося поводка зверю, он бросился вперед. Но то, что он посчитал досадной ошибкой или чудесной случайностью повторилось. Сэм двигался быстро и жестко. И вот уже оба противника вцепились друг в друга мертвой хваткой, не уступая и не желая сдаваться. Лев поддался желанию и впился всеми своими удлинившимися зубами в плечо Сэма, легко разрезая кожу, как старую поддавшуюся тлену ткань остро наточенному ножу с неровными краями, вырывающего куски матерчатой плоти и нитки целыми пучками. Короткий вскрик боли немного привел его в чувство, руки Сэмы перестали пытаться дотянуться до шеи, они уперлись в грудь в явном желании оттолкнуть прочь. Но Лев уже не контролировал себя. Зверь, поняв, что сопротивление почти сломлено, бросился в атаку с удвоением рвением. И вот уже клыки, испачканные кровью, щелкнули в жалких нескольких сантиметрах от шеи, сверкнув в глубине глаз испуганного мужчины.
  
   Сплюнув вязкую мерзкую слюну, полную отравы, что еще недавно заполняла вены и капилляры существа, имевшего схожесть с человеком, но им не являвшимся, Лев, тем не менее, не смог избавиться от металлического привкуса во рту, что немало его раздражало. Он не стал смотреть на то, что осталось от Сэма. Достаточно было того, что он уже ощущал. Не давая мыслям о самоуничижении и о том, какова природа существ, укравших возлюбленную затопить мысли, резко рванул прочь.
  
  Он увидел их сразу, вся шайка Маары во главе с ней была там. Вся кроме одного, что нелицеприятной грудой мертвой плоти валялся рядом с домом Агнии.
   'Кто бы сомневался', - не упустил возможности внутренний голос, чтобы вставить ехидное замечание.
   Четверо молодых людей, одетых в черные одежды, плотно облегавшие фигуры, стояли рядом и о чем-то оживленно переговаривались. Два парня, Маара и незнакомая девушка. Не нужно было иметь много ума, чтобы понять, кто у них был лидером. Лев бросил лишь один взгляд на ничем не отличавшихся от него или других людей спутников ненавистной Маары. Но так казалось лишь по началу. На самом деле отличия были во внешности и повадках, взглядах и поведении. Но не это было главным, что выдавало, оно лишь укладывалось в общую, уже сформировавшуюся картину событий.
  Лев отметил, что вторая девушка и незнакомый парень, очень похожие между собой, были прекрасны лицом и телом. Одинаковой длины вьющиеся волосы русого цвета, васильковые глаза, красиво очерченные губы на бледном лице с высокими, резко очерченными скулами, стройные фигуры. Достаточно было одного взгляда, чтобы влюбиться. Лев не сомневался, что проблем с поклонниками и поклонницами у брата с сестрой не было. На секунду ему даже стало жалко, что придется загубить такую красоту. Но лишь на мгновение. Ибо тут же перед его глазами появилась другая картинка, где эти двое убили и выпотрошили подростка, а затем совсем юную девушку, но яркая полна гнева взметнулся в нем, когда Лев представил, как они утаскивали кричащую и сопротивляющуюся Агнию прочь от него. Подавив взметнувшееся раздражение, он обратил горящий взор на второго парня, Рами.
   'Дурацкое имя'.
   С ним он уже успел познакомиться. Музыкант и, как выяснилось, очень близкий друг Маары. Темноволосый и зеленоглазый, чем то он был похож на него, но лишь отчасти. Рами портил большой непропорциональный нос и тонкие, почти бесцветные губы.
   Светловолосой девушки среди них не было, что вызвало новую волну ярости и призыв зверя не медлить. В ноздри с порывом ветра вновь забился мерзкий, надоевший до тошноты запах. Его источали, забивая все прочие запахи в округе, замершие на поляне люди, точнее те, кто ими прикидывался. Лев был уверен, что это не люди, точно также как и он. Но еще чутье подсказывало ему, что они не подобны ему, и не делят душу со зверем, в полнолуние разрывающим плоть, чтобы освободиться и, протяжно поприветствовав луну, броситься на истребление всего живого, купаясь в крови. Он не чувствовал в них родни по крови, по проклятью. Нет, они были чем-то иным. Такие же быстрые, такие же ловкие, обладающие сверх способностями, но все же иные. Это знание не пугало и не могло стать причиной его отказа от спасения возлюбленной, что непременно приведет к битве. Скорее настораживало. Ведь пока он столкнулся лишь с одним из них. И победа стала возможна лишь после того, как он причинил боль, чего противник явно не ожидал. Возможно, парень, что именовал себя Сэмом, просто был к ней не готов. Или совершил непростительную ошибку, посчитав противника слабым, а себя самым могущественным существом на земле. И поплатился за это, ибо это была его последняя ошибка.
   Разговор стих, и лица всех присутствующих повернулись в сторону кустов, из-за которых он вот уже несколько минут разглядывал неприятелей. Лев понял, что его обнаружили, и стоять так дальше не имело смысла. Он медленно, словно прогуливаясь, вышел из укрытия и приблизился к шайке. Маара стояла чуть впереди, остальные, тут пришло на ум слова 'притаились' за ее плечами, внимательно и с подозрением поглядывая на вышедшего из леса парня, при одном взгляде на которого на лице девушки расцвела довольная улыбка, словно он уже сдался ей со всеми потрохами. Втянув воздух, что наполнился новыми ароматами с его появлением, довольное выражение на миг сменилось удивлением, затем недовольством.
   - Его звали Сэм, - с ленцой в голосе бросил Лев, правильно расшифровав поведение Маары, - Ну или мне он так представился.
   - Звали, - прошелестело где-то сзади, тут же сменившись глухим бессильным рычанием, когда они поняли смысл фразы.
   - Где она? - решив больше не тратить время попусту, тихо спросил Лев, но в голосе его явно прозвенела струнка угрозы.
   - А разве не видно? - Маара демонстративно огляделась, а потом вновь вперила в него золотистый взгляд, - Ее здесь нет.
   Тут же раздался дружный хохот ее спутников, бросивших на него насмешливые взгляды.
   - Я думала, ты пришел ко мне. Невежливо на первом свидании спрашивать девушку про сестру, - раздался новый взрыв смеха.
   Лев бросил встревоженный взгляд на небо и вздрогнул. Луна почти достигла пика, и сейчас счет шел не на часы, а на минуты. Если в ближайшее время он не узнает, где находится Агния, то ее уже ничто не спасет.
   - Мы с тобой договорились, - мягким, почти нежным голосом произнес Лев, впиваясь взглядом в Маару.
   Он игнорировал ее приспешников, ему было наплевать на всех них. В его глазах те были слабыми, послушными вожаку детьми, не осознающими на что их толкают. Лев был готов поспорить, что ни одному из сообщников Маара не рассказала правды о том, кто он. И уж тем более, зачем они здесь. Хотя ответ на этот вопрос и он не отказался бы услышать.
   - Мы с тобой? - на губах златоглазой девушки зазмеилась улыбка, - Я просто вежливо пригласила тебя сюда, на сопку.
  - А группу поддержки ты зачем привела? Боялась, что не удержишься и растерзаешь в порыве страсти?
  Ладони Маары сжались в кулаки, а в глазах появилось не предвещающее ничего хорошего выражение, отчетливо послышалось рычание.
   Она тянула время, теперь Лев это понял. Но зачем? Мысль о самоубийстве вновь закрутилась в его голове.
   'Раз она не понимает, с чем имеет дело, придется просветить. Пока еще не поздно'.
   - Знаю, что ты в курсе, кто я на самом деле. Но спрашиваю серьезно, ты понимаешь, что когда в полную силу воссияет луна, я уже перестану быть добрым и терпеливым парнем? То, во что я превращусь, легко, быстро и без сожаления перегрызет глотку всем присутствующим. Ты ничего не сможешь сделать, чтобы спасти себя и защитить дорогих твоему сердцу, - тут Лев слегка запнулся, - людей.
   Его взгляд устремился на замершего за правым плечом девушки Рами, недвусмысленно намекая, кого он имел в виду. Маара, удивленная его тирадой, скосила глаза в ту же сторону, но увидев любовника, лишь рассмеялась.
   - Глупый, глупый Лев. Неужели ты вправду думаешь, что он..., - новый приступ смеха помешал ей закончить фразу.
   Тут же тонкая девичья ручка метнулась за спину и дернула парня вперед. От неожиданности тот споткнулся и приземлился на колени. В его глазах плескались страх и непонимание. Бледные пальцы обвились вокруг его шеи, невооруженным взглядом было видно, что не с нежностью, а со всей нечеловеческой силой, на какую были способны.
   - Неужели ты, правда, думал, что этот, - пальцы вновь сжались, вызвав короткий вскрик, - способен мне заменить тебя. Посмотри на него, он всего лишь бледная тень, пытающаяся повторить лучшее произведение, более совершенное создание.
   Наконец все встало на свои места. Странное поведение, слова и взгляды, похищение Агнии и шантаж. Чокнутая Маара просто мечтала занять место своей сестры подле него. И теперь уже из его горла раздался дикий, полный веселья смех. Он даже в мыслях не мог представить себя рядом с ней, ее руки на своей шее, свои губы на ее, их обнаженные тела, сплетенные друг с другом.
   Погруженный в свои мысли, он не заметил, как губы Маары сжались, а глаза полыхнули огнем. Она одним мощным рывком заставила Рами встать и выпустила его. Парень потер шею и уставился на девушку взглядом, в котором постепенно гас страх, и зарождалась злость. Он хотел прокричать ей что-то обвиняющее, злое и мерзкое, но не успел. Одно короткое и молниеносное движение, для этого Мааре даже не нужно было прицеливаться и вкладывать всю свою силу, и Рами вновь опустился на колени, но теперь уже по собственной воле. Его руки вцепились в горло, которое поперек прочертила широкая полоса. Из рассеченной шеи густая черная кровь, что залила руки и одежду, щедро полилась на землю, издавая смердящий запах мертвечины, тут же подхваченный ветром.
   Лев, как и двое других за спиной Маары вздрогнули от удивления и ужаса. Непонимание и страх осветили глаза брата и сестры. Переглянувшись, они медленно начали отступать от своей сумасшедшей предводительницы к лесу.
   - Туи и Теа, - рык, казалось, сотряс даже верхушки деревьев, - Еще один шаг, и вы следующие.
   - Дорогая, зачем же нам свидетели? - в глаза Льва сверкнуло веселье.
   Его начало забавлять происходящее. Маара что-то сделала с собой, перестав быть человеком, изменив свое физическое тело, но не свою сущность. Диким зверем и убийцей она была всегда, это дремало в черной прогнившей душе с момента рождения, ожидая своего часа. И тот совпал с тем моментом, когда изменился он, вернее покинул деревню, чтобы быть подальше от родных и любимых, кому мог причинить вред. Именно после этого, по словам Агнии, исчезла и Маара, чтобы вернуться перед его появлением уже иной и притащить в деревню свою странную компанию подобных себе. Но это и удивляло, если Маара не дорожила сообщниками и легко в любой момент могла лишить их жизни собственными руками, зачем она привела их с собой? Позволила убить жителей деревни? Скуки из-за?
   - Просто скажи мне, где Агния и разойдемся миром. Заберешь ... ублюдков, что еще живы и пойдешь своей дорогой, - глаза Льва ярко полыхнули неприкрытой угрозой.
   - Не могу, - вдруг став очень грустной произнесла Маара, - И никогда не могла.
   Лев хотел сказать, что-то еще, но тут ощутил тревогу и медленно нарастающий в глубине зуд, что вскоре должен был поглотить все тело. Из его горла вырвался хриплый рык, и он понял, что опоздал. Короткий взгляд на небо лишь подтвердил, что время для переговоров прошло.
   - Отдай ее мне, отдай пока не ..., - Лев протянул руку в сторону замершей неподалеку девушки, но тут же рухнул на землю, подкошенный зародившейся в теле болью.
   Она охватывала его постепенно, словно оплетая паутиной, отравленной и болезненной. Сколько бы месяцев, лет, столетий не прошло с тех пор, как он стал зверем, но трансформация всегда была пыткой, болезненной изощренной пыткой.
   Маара восхищенно уставилась на его постепенно меняющееся тело: на удлиняющееся лицо, что вскоре обещало превратиться в морду зверя, рот, наполняющийся острыми клыками, ломающиеся конечности, пробивающуюся сквозь рвущуюся и сходящую целыми лохмотьями кожу шерсть. До его затуманенного болью и сожалением сознания медленно пробился голос:
   - Ты прекрасен. Всегда был. Еще тогда, будучи маленькой девочкой, я выбрала тебя, как самого прекрасного и подходящего мне, - ее речи посыпались на него лавиной, сминающей все на своем пути, и казались бессвязной грудой слов, - Но когда ты изменился, я поняла, что должна соответствовать, должна быть с тобой всегда, даже когда ты зверь.
   Прикосновение ее ледяной ладошки ожгло его так, словно на нем поставили клеймо.
   - Где она? - прохрипел он, пока еще связки не стали принадлежать зверю и издавать лишь рычание.
   Маара зарычала не хуже зверя, сжав ладони в кулаки, не замечая, что разрезает собственную кожу и брызжет черными каплями крови, вновь услышав о той, что перестала быть ее любимой сестрой с тех пор, как пришло осознание, что они соперницы. Но неожиданно преобразилась. От ее злости не осталось и следа, а на лице появилась довольная улыбка, заставив насторожиться.
   - Хочешь Агнию, будет тебе Агния, - повернувшись к замершим за спиной брату и сестре, она бросила какую-то короткую фразу, что прошла мимо его ушей.
   Но это стало неважным, когда он увидел, что Туи и Теа притащили откуда-то слабую, не способную сопротивляться Агнию в изодранном платье и колтуном вместо волос.
   - Так даже лучше, - не обратив внимания на медленно скрывшихся в лесу после исполнения ее просьбы брата и сестру, сказала Маара, - И когда твой зверь отгрызет ей голову, уже ничто не будет стоять между нами. Когда ты очнешься, то поймешь это.
   Ему хотелось возразить, ведь он мечтал впиться в ее горло, навсегда заткнуть этот ухмыляющийся и кривящийся в ухмылке рот, вырвать лживый язык, проткнуть когтями ненавистные золотистые глаза. Но не мог. Не мог он и дотронуться до сжавшейся в комочек Агнии, что замерла с раскрытыми от ужаса глазами в нескольких шагах от него. Последней его мыслью перед полным поглощением зверем сознания было лишь сожаление и боль от очередной потери, а также грусть и печаль от того, что не он убьет эту мерзкую тварь после того, как сомкнет челюсти на горлышке Агнии. Но пообещал, что будет молиться всем богам, чтобы в преисподней для нее выделил самое горячее место.
  
   Маара с обожанием посмотрела на зверя, что закончил превращение и, встав с земли, отряхнул свою черную, как самая темная ночь шкуру. Ноздри, втягивавшие воздух с запахами, слегка затрепетали. Веки дрогнули, окружающий мир прорезали два ярких зеленых глаза - то немногое, что осталось от прежнего и настоящего Льва. Они медленно обвели пространство и остановились на обмершем от страха тельце светловолосой девушки. Зверь, переступая тяжелыми лапами, вплотную приблизился к ней. Девушка не пыталась сбежать или просто отдвинуться, понимая, что от такого ей не уйти никогда. Из недр воспоминаний тут же вынырнула картинка из далекого прошлого. Ночь зверя, когда она стояла в комнате рядом с мертвым телом матери, а из тьмы ночи на нее вот так же смотрели точно такие же глаза цвета первой травы. Но тогда у нее была сестра. Сейчас же она стояла за спиной и с любопытством смотрела на зверя, ожидая, что тот вот-вот разорвет ее на части. Но он все медлил, продолжая изучать. Сделав еще несколько шагов, он навис над девушкой, его морду и ее лицо разделяли жалких пара сантиметров. При желании она могла бы дотронуться кончиком языка до влажного черного носа зверя. Сил бояться у Агнии просто не осталось. Слишком долгое ожидание убивает все чувства. Единственное чего ей по-настоящему хотелось, чтобы зверь уже, наконец, сделал то, что должен. Она закрыла глаза в ожидании неминуемого. Но то, что произошло дальше, повергло в шок не только ее, но и наблюдавшую за всем Маару.
   Зверь слегка склонил голову на бок, словно к чему-то прислушиваясь, а потом, высунув из пасти длинный шершавый язык, облизал лицо девушки.
   Нервы Агнии не выдержали, и лунная ночь стала меркнуть, а она падать во тьму благословенного небытия. Последним, что донеслось до затухающего сознания, были неясный крик вдали, так похожий на голос Маары.
  
   Она вернулась слишком резко и, как казалось быстро. Хотя, находясь в отключке, никогда не можешь сказать, сколько на самом деле прошло времени. Агния открыла глаза, но не увидела ничего вокруг. Перед ней встала картина превратившегося в зверя любимого, его морда, внимательные зеленые глаза, сверлящие и видящие дальше и глубже. Его язык, что прочертил слюнявую дорожку на щеке. И крик, да это был именно крик, последнее, что она услышала от Маары, сестры, что принесла ее в жертву зверю, пожелавшей от нее избавиться, чтобы прибрать к рукам Льва. Она давно это подозревала, но окончательно все сошлось именно там, когда призналась она сама. Перед тем, как убить Рами. Не возлюбленного, а просто очередного любовника. Агния не знала, кто они, те, кто пришел с ней, и в кого превратилась ее сестра, но понимала, что они не люди. Больше не подобные ей, а убийцы, обладающие сверхъестественными способностями. Татуировка, что расположилась на лице ее сестры, была у каждого члена команды. Просто некоторые это не афишировали, потому что были те, кто знал, что это значит. И потому вопрос был только один, остался только один.
   Агния привстала на постели, но почти ничего не увидела. Лишь яркие пятна света, что лились из под широкой щели под дверью, закрывавшей комнату, в которой она находилась. Девушка слишком устала удивляться и потому даже не стала задумываться, почему и как она оказалась в чужом доме и в теплой постели.
   Пошатываясь, она дошла до двери, толкнула ее, выходя в ярко освещенную комнатку, бывшую передней и кухней одновременно. За грубо сколоченным столом на скамье лицом к ней сидела согбенная старушка, чей внимательный взгляд сейчас был прикован к ней. Агния приблизилась к столу, и устало присела напротив. Обе, не нарушая тишины, изучали друг друга.
   - Хорошенькая, - неожиданно хихикнула старушка, - За такую стоило побороться. Я Сэда, бабушка Льва.
   - Агния, - механически представилась Агния.
   Она не знала, насколько новая знакомая сведуща в том, что происходит, но обратиться больше все равно было не к кому. И она решилась.
   - Почему..., - но договорить ей не дали.
   - Почему он не убил тебя, находясь в шкуре зверя? - грустная усмешка растянула потрескавшиеся старческие губы, - Все просто. Зверь никогда не причинит вреда своей крови.
   Агнию обожгло воспоминание об их единственной приведенной в лесу ночи. Тогда лил дождь, она была ошарашена новыми знаниями и пробудившимися, несмотря на это чувствами. Хотя они никогда и не пропадали, слишком большое значение имел Лев в ее жизни, слишком много места отвоевал в сердце, чтобы с ним можно было так просто расстаться. Она не хотела верить, но... Рука скользнула на плоский пока живот. Девушка перевела взгляд на распахнутое окно. Там, в темноте она ясно увидела два зеленых огонька, ни на секунду не сомневаясь, что обращены они были только на нее. Моргнув, она тут же потерял их из виду. В ту же секунду тишину сотряс далекий вой.
  
  
  Не смогла определиться с песней концовки, выбирайте сами (System of a Down - Aerials, Hozier - Arsonist's Lullabye, Lorde - Yellow Flicker Beat)
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"