Аннотация: Новелла-триллер "Лишний рот" погружает вас в атмосферу трагедии, разворачивающейся в небогатой семье. Дети становятся заложниками ситуации. Родители же, сами того не подозревая, вершат жестокий суд.
Глава I
- Ты спишь?
Сестра открыла глаза, повернулась и робко посмотрела в сторону брата.
- Нет. А ты?
Брат сжал губы и сгримасничал, словно отвечая: "Да куда уж там".
Эти вопросы друг к другу и не требовали ответа - уснуть сейчас было сложно, если не сказать больше, невозможно.
Дети, укутавшись в тряпки, служившие им одеялами, вслушивались в крики из-за стены.
- Откуда я возьму деньги на мясо? Ну откуда, а? С брички не слезаю с утра до ночи, катаюсь хрен пойми куда лишь бы лишних грошей заработать! У меня спина отваливается, руки и ноги гудят, что прикажешь делать, домой не возвращаться?!
- Не ори на меня! Спина у него отваливается, ага. Лучше бы у тебя кое-что другое отвалилось, прежде чем дармоедов мне двух заделал! Привёз меня в эту деревню, обрюхатил, всю жизнь испоганил, а теперь ещё голос повышаешь? Мужик называется, да пошёл ты к чёрту!
В стену что-то влетело и разбилось.
На несколько секунд наступила тишина. Сестра и брат замерли, даже перестали дышать, дожидаясь, в какую же сторону развернётся семейная драма.
Продолжалась она уже полгода.
В тот момент жизнь их семьи, которая пусть и не выделялась на фоне других деревенских, была нормальной. Не слишком счастлива, не особо радостна, без явных излишеств, но вполне стабильна. Они даже немного разжились и смогли накопить на лошадь и телегу, правда, продав ожерелье, доставшееся по словам матери семейства от её покойной бабушки.
Мама тогда сильно ругалась. Она не понимала, почему за такое красивое ожерелье дали так мало денег. Называла отца простофилей и деревенским дураком, думая что того обманул городской меняла.
На всём городском она всегда заостряла особое внимание, возвышая это слово, смакуя и стараясь соотносить с собой в большей степени, чем оно подходило к ней сейчас на самом деле. Ведь жила она не в квартире в близлежащем городе, а в с сбитом из брёвен доме в деревне, просыпалась не от звона позолоченного будильника, а от крика петуха с ярко-красным пухлым гребнем и вкушала не нежные паштеты, намазанные на свежие булочки, а давилась чёрствым хлебом и варёными овощами с солью.
Отец же радовался покупке, лошадь любил, мыл и никогда не отказывал в лакомствах, подкармливая яблоками и изредка принося кусочек припрятанного и закаменевшего сахара. Он считал, что лошадь в хозяйстве нужна, даже если времена сложные.
Однако, даже эта не особо крепкая стабильность рухнула, когда единственная в округе фабрика закрылась, оборудование из неё перевезли в злосчастный город, а отца, работавшего на этой фабрике, уволили.
В деревне не хватало квалифицированной рабочей силы для новых станков, их должны были установить вместо нынешних. Переезжать в эти края никто не хотел. Вот и образовался кризис рабочих рук. Имеющиеся же часто занимались не работой, а заливанием в свои глотки бражки или чего похуже.
В стену вновь что-то влетело. Не разбилось, не разлетелось на кусочки, а упало на деревянный пол и несколько раз прокатилось по кругу.
- Я есть хочу, братик.
- Это последний. Как съешь его, постарайся уснуть.
Мальчик протянул мякиш, скомканный из остатков слегка покрывшегося плесенью хлеба. Девочка схватила его, целиком засунула в рот и толком не прожевав проглотила.
- Говорил же тебе, что по чуть-чуть надо, не целиком, эх... Отворачивайся и спи.
Он и сам бы хотел что-нибудь съесть и сладко поспать, но за неимением прочего засунул палец в рот и слушал дальше.
- Ты озверела совсем? Меня винишь? Ты займись чем полезным, а не сиди днями в окна выглядывай. Я тебя что ли заставлял за меня выходить, м? Вместе же решились, вместе хотели, детей заводили тоже вместе! Посуда битая на деньги была куплена, неблагодарная ты!
- Вот тебе ещё значит, если не понимаешь, скотина ты эдакая, выродок королобый!
Вновь что-то разбилось вдребезги, раздались громкие шаги, шлепок, лёгкий вскрик, а затем плач.
- Я боюсь, братик.
- Ч-щ-щ, закрывай глаза.
Отец хлопнул дверью, слышно было, как он ласково позвал лошадь, сел в повозку и укатил.
Скрип ржавых колёс ещё какое-то время раздавался издали, а затем стих, смешавшись с шумом ветра.
Бричка сменила телегу через месяц после закрытия фабрики. Сосед рассказывал, что в городе вовсю шныряют возницы. Господа и дамы нанимали их, чтобы доехать по делам, на обед или званый ужин, а иногда просто, чтобы не идти по грязным улицам пешком. Папа твёрдо решил, что лошадь наконец станет основным доходом их и так обедневшего семейства. На новую бричку денег у отца не было, поэтому он продал телегу, занял немного у ростовщика и купил побывавшую в деле, старую, потёртую, скрипучую и немного вонючую.
Как и следовало ожидать, огромного успеха предприятие не заимело. Садиться в такой транспорт многие брезговали. Воротили нос, морщились, с презрением оглядывали всю конструкцию и после, уже отвернувшись, небрежно взмахивали рукой, словно пытались отогнать от себя назойливую муху. Это значило одно - никаких денег с этого клиента не заработать.
Мама вошла в комнату.
Шмыгая носом, быстро перебирая ногами и держась за щёку, она добрела до стула между постелями детей, устроенными прямо на полу.
Сейчас ей было обидно, грустно, ненавистно. Сейчас она была полна разочарований, главным из которых считала свой брак.
Женщину не волновало, как чувствуют себя дети, не волновало и то, хотят ли они выслушать родную мать. Сейчас ей нужно было лишь одно - выговориться.
- Всё слышали, да? Сами виноваты. Никакого толка от вас. По хозяйству не помогаете, письмо не учите, вырастите, как этот вот - неудачниками. Лишние рты, зла на вас нет!
Несколько секунд она сидела в тишине.
- За ум бы пора браться. На себе тащить вас никто не будет. Даже не мечтайте, что он что-то сделает для вас. Куда ему. Всё, что он может - это руки распускать, выродок.
Терпение кончилось, мать разрыдалась, поспешно встала и вышла из комнатушки, громко хлопнув дверью.
Брат и сестра остались одни.
Глава II
Хуже погоды и не придумаешь.
Ещё каких-то десять минут назад глаза радовались представшей перед ними красоте. Солнце, хоть и было ранне-весенним, но при отсутствии ветра и облачности прогрело землю и воздух так хорошо, что этот день вполне мог бы сойти за летний. Птицы нежились в тёплых лучах, щебетали и напевали серенады друг другу, красуясь, играя, изредка спускаясь на землю, чтобы поклевать жучков и червячков, тоже наконец дождавшихся своей поры и потихоньку вылезавших из щелей и норок.
Всё было хорошо. Если бы не одно но.
В один момент налетел шквальный пронизывающий ветер, несущий крупные, размером с небольшие виноградины, капли дождя. Холодные и тяжёлые - они с грохотом обрушивались на импровизированный козырёк брички, скапливались на нём и миниатюрным водопадом обрушивались вниз через щели и дыры, которые появились, кажется, уже с четверть века назад.
Весь этот водный поток лился прямиком на начинавшую лысеть макушку отца семейства. Тот словно не обращал внимания и лишь изредка фыркал, сдувая уже совсем наглые струи воды, раздражающие его больше других.
Он очень торопился. За прошедшие с закрытия фабрики два года это был один из немногих дней, когда ему повезло с работой - недавно к нему обратился местный помещик и попросил забрать на загородном складе несколько посылок и развести их по адресам. Платил с лихвой, но что важнее - обещал при успехе в этом задании взять его на постоянную работу.
Именно поэтому ни дождь, ни ветер, ни что бы то ни было ещё сейчас не волновали папу сына и дочери, за этот период изрядно похудевших и не раз переболевших различными недугами от нехватки витаминов и нормального питания.
Он гнал лошадь, которая выглядела куда здоровее любого из его семьи, что-то приговаривал, а дорога впереди всё чаще затуманивалась грёзами о безбедном будущем.
- Давай милая, давай, - приговаривал он, - откормлю тебя, вымою, вычешу. Будешь у меня самой лучшей лошадкой, кормилица ты моя дорогая.
Дорога впереди уже вовсе пропала, а вместо этого в глазах сменялись картинки: как в дорогом сюртуке он похлопывает свою лошадку, запрягая её в новую крытую повозку, от которой прямо пахло новизной; как он, важный и сердитый, приходит домой, отчитывает жену, потому что та не приготовила ужин, хотя погреб и кладовка полнились всевозможными продуктами; жена всё извиняется и спешит на кухне, звеня фарфоровой посудой, расставляя её на атласную скатерть; как дети приезжают домой в гости из города, так как в престижной академии, где они учились, дали каникулы.
Папа всё представлял и представлял и никак не мог понять, что же так скрипит и постукивает, отвлекая его от столь важных мыслей. Приходя в себя от мечт, поглотивших его, он наконец понял, что колесо его брички уже практически отвалилось. Отец семейства резко дёрнул поводья, громко крикнул, но как раз в этот момент колесо отлетело в сторону, а бричка накренилась так сильно, что по траектории на всей скорости слетела с моста, разбив хлипкое деревянное ограждение.
Лошадь не смогла удержать ни бричку, которая повисла в воздухе, таща её за собой, ни отца, чудом успевшего уцепиться за поводья. Она упиралась, стучала копытами, громко ржала и пыхтела, но сорвалась.
Внизу громко шумела река Каменка. Её исток находился в близлежащих горах и извергал мощный поток ледяной воды, который на всём своём пути вынужден был огибать, обтачивать и переворачивать мелкую гальку, небольшие камни и крупные валуны. Словом, сложно было сказать, чего в этой реке было больше - камней или воды.
Отец не кричал, не плакал, не расстраивался и не радовался. В момент падения, который длился всего несколько секунд, все мечты вновь вернулись к нему, потому что вскоре им суждено было никогда не сбыться.
Он разбился о камни, умерев быстро и без мучений, а сверху был придавлен бричкой и лошадью, которой повезло меньше, потому что какое-то время она агонизировала с пробитой головой, сломанными ногами, рёбрами и кто его знает чем ещё.
Река же с говорящим названием никак не отреагировала на столь внезапное событие, продолжая точить и переворачивать камни, журчать, шуметь, нести свои холодные потоки, окрасившиеся ниже по течению в алые цвета.
***
- Я всё понимаю, но в городской службе говорят, что штраф уплатить придётся.
- Так за что уплачивать? Муженёк то мой не по своей воле ограду сломал. Она же удержать его должна была.
Мать семейства не то от безысходности, не то от бешенства и злости последние слова предложений не проговаривала, а буквально провизгивала. Мужичок же, приехавший к ней из городской службы, был низкого роста, а при крике этой вроде бы красивой, по его мнению, но крайне несчастной женщины, чуть ли не присаживался.
- Специально, не специально. Вы послушайте да логически помыслите. Мог объехать? Мог. От колымаги у него колесо отвалилось, мог предотвратить? Мог ведь - следить нужно было за состоянием повозки. А это что значит? Значит - виноват. Вы поймите, была бы моя воля, не трогал бы вас. Жалко вас, ребятишек ваших жалко, да только после гибели штраф передаётся семье, о чём я вам и приехал сообщить.
- Да иди ты к чёртовой матери, сукин ты сын! И жалость свою забирай с собой!
На несколько секунд наступила тишина. Мужичок долго собирался с мыслями. Сначала хотел было выругаться в ответ, но потом насупился и решил просто построжиться за такие словесные вольности и легонько, как и хотела его мягкотелая душонка, припугнуть.
- Вы со мной не разговаривайте так. Пожалуюсь! А у вас и так тут проблем не оберёшься.
Женщина и не собиралась внимать его словам.
- Нечем мне платить! Хотите, детей забирайте, мне они не сдались теперь, охламоны. Не прокормлю, так хоть топи иди.
Брат и сестра в этот момент выглядывали из-за дверного проёма. Заплаканная девочка шмыгала носом и каждый раз пряталась за старшего, когда её мать начинала "говорить".
- Зачем же вы так? Не надо детишек трогать. Им сейчас любовь нужна.
Мужичок после этих слов постарался что есть мочи сделать милое выражение лица и подмигнул детям.
- Чего?! Ты с дуба рухнул в своих службах? Меня кто-то любил? Обо мне кто-то волнуется? Даже сдохнуть нормально не смог, с того света умудряется дерьма в жизнь кинуть...
- Ну... Не всё же так плохо. Лошадь есть, да, мёртвая, но пока свежая, скажем так. Платите хоть так, глядишь и окупит штраф.
- Мне тут жрать нечего и собачат этих кормить тоже нечем. Мясо последнее забрать хотите? Да мы век этого мяса не видывали.
- Забирать лично я ничего не хочу, но платить нужно. Срок вам даётся два дня.
После этого он развернулся и отправился к своей лошади, не обращая внимания на завывания и крики за спиной и всё думая, какая же у него тяжёлая работа - приносить плохие вести.
***
Оставшаяся на семью из трёх человек четвертина от лошади закончилась очень быстро.
Мать тем временем даже не пыталась горевать или как-то поправлять ситуацию в своей семье - пила, объедала брата с сестрой, регулярно избивала их, приходя домой пьяной и злой, потому что её вновь выгнали из кабака за дебош. Даже в этом она винила своих детей, выдумывая совершенно нелепые причины, а чаще вовсе ничего не говоря, а со злостью бросаясь на них.
Маленькая девочка не понимала, что с её мамой не так. Даже когда той не было дома, ребёнок, оглядываясь и прижимаясь, шёпотом спрашивал у брата: "Почему она так злится? Она так скучает по папе?".
Брат не пытался придумать красивую историю, чтобы не разочаровывать маленькую сестру. Он просто говорил то, что считал правдой, то, как он понимал поведение ставшей чужой женщины, которая когда-то подарила ему жизнь.
- Нет, она не скучает по папе. Она просто больше нас не любит. Возможно, никогда не любила. Будь осторожней, сестра. Вчера я договорился о подработке в одном из дворов. Меня может не быть дома целыми днями. Старайся не показываться ей на глаза.
Следующие несколько месяцев шли теперь уже в привычной череде гулянок, скандалов, избиений и нападок со стороны матери и чрезвычайно тяжёлой, без возможности отдохнуть, жизни для брата. Он работал за каждую крошку, за любую возможность принести девочке что-то поесть. Практически всё, что брат тащил домой, а это были в основе своей продукты, которые ему выдавали вместо денег, отбирались матерью, поэтому нередко он вынужден был прятать их неподалёку от дома или в подполье, где чаще всего и находилась сестра, минуя очередные негодования матери.
Брат и сестра вновь остались одни.
Глава III
- И давно ты дома была?
Особого интереса в вопросе трактирщика не улавливалось, словно это были дежурные слова, предназначенные для абсолютно каждого посетителя его заведения. Проще говоря - одна из тех фраз, что одновременно для всех и ни для кого.
Мужичок этот, уже седовласый, обрюхатившийся от неправильной пищи и отсутствия физических нагрузок, каждый раз прищуривался и неестественно выворачивал голову вправо, словно заискивал, хотя на деле уже много лет страдал от тика.
- Что мне там делать? На ублюдков смотреть?
Если бы брат с сестрой сейчас заглянули в окно трактира, то увидели бы, что ублюдками их назвала собственная мать. Без особого энтузиазма, ровно как и без сильного сопротивления, она вновь тянулась за новой порцией пойла, взамен толкая несколько монеток; немногого, что осталось от продажи последних вещей из дома.
- Не помогают?
- Не-а.
- Понимаю. Мой тоже дармоед.
- В мужа пошли. Он пока не издох, дубина эдакая, так тоже ничего дальше задницы своей лошади не видел.
- Эх... Жаль тебя, хорошая ты вроде бы баба, а судьба вон как...
- Так если хорошая, то долей!
Трактирщик долил и ушёл куда-то за грязную занавеску, загремел посудой, закричал на помощника, занялся делами.
Женщина уставилась в кружку с чем-то пенным и сильно отдававшим дрожжами.
- Хорошая баба. А толку?
Прошипев это и глотнув бражки, она оглянулась. Сброд вокруг был занят типичным для подобного заведения делом: пил, жрал, плевался, блевал, щупал друг друга и ревел единым пьяным голосом, поглощавшим в себя, опьяняющим. Однако, было среди всего этого что-то необычное, что-то чарующее не пьяным дыханием множества глоток, а таинственностью, загадкой, опасностью. И женщина наконец заметила источник этого - старуху, сидевшую в тёмном углу. Она пряталась в тени, укутавшись в дырявый и местами подгнивший платок.
- Что смотришь то, карга...
Женщина и не старалась, чтобы её услышали, проговорив эти слова еле слышно. Старуха же заставила её на миг обомлеть - улыбнулась своим беззубым ртом и поманила к себе.
До конца не понимая, каким же образом старуха услышала её, женщина взяла кружку с пойлом и прошла к старухе.
Вблизи её новая знакомая выглядела ещё старее: впавшие глаза, еле поблёскивающие в свете лучины, гнилые зубы, смрад от которых не перебивает даже алкогольная взвесь в воздухе, костлявые трясущиеся руки.
- Ведьма...
Женщина была права.
- А то первой раз видишь?
- Первой...
- И предпоследний, кхе-кхе.
Старуха закашлялась, а затем потянулась к сложенным в замок рукам женщины.
- Ты это. Перед тем, как ответ дать, реши, точно ли готова. Совершённого не вернуть.
Женщина вздрогнула.
- О чём ты, старуха?
- О дитятках твоих, которые тебе не нужны. Дурёху из себя не строй. Знаю всё.
- Ах ты! Да я пойду городовому пожалуюсь! Ты что несёшь?!
- А ты не ори! Сядь обратно да послушай.
Женщина оглянулась, особого внимания её небольшая истерика не вызвала, но пара ближайших глаз наблюдала, что будет дальше. Злобно посмотрев на старуху, женщина села за стол.
- Что ты знаешь?
- Не больше, чем нужно и не меньше, чем надобно. Знаю, как решить твою проблему.
- Говори же. Как?
- Тебе этого знать не нужно. Дома тебя быть не должно в этот момент. Воротишься, их и не будет уже там.
- А если узнает кто?
Женщина к этому моменту перешла на шёпот и пригнулась к столу.
- Так ты никому не рассказывай. Тогда и не узнают.