Шелками шурша неясно,
  подходишь - и это длится.
  Лицо твоё - будто маска,
  как татуировка жрицы.

  Почти опущены веки.
  Ресницами оперённа,
  под ними спит бесконечность,
  и глубока её дрёма.

  Свою исполняют пляску
  текучие юбок складки;
  и скрытые ими яства
  скорее страшны, чем сладки.

  Шаги, отмеряя время,
  колышат дожди подвесок.
  Идёт незримое племя
  след в след с тобою, невеста.

  Вдыхая тебя, как опий
  - кренятся своды и клонятся -
  я вижу тысячи копий.

  Их блеск затмевает солнце.

 О, когда бы не знал я боли,
  я ушёл бы в поля под солнце,
  я лёг бы в виквит высокий
  и травинку жевал лениво.

  О, когда бы я был свободен,
  я бы девушкам роздал кольца,
  а они бы сплели венок мне
  из улыбок и цвета ивы.

  Но такой не найдётся сети,
  чтоб закинуть меж рёбер белых,
  чтобы вынуть любовь из тела
  и хранить её осторожно.

  И того не найти на свете,
  что могло бы пожар утишить -
  неизбывный пожар мой рыжий,
  змееликий и золотокожий.

 Замкнули лавки засовы,
  замолкли сонные стражи;
  зелёный город мозаик
  огней цветками наряжен.

  Дрожит их яркая россыпь,
  разбрызгиваясь на стёклах,
  кропит щиты позолотой
  и плещется в водостоках.

  А ветер, бродя по кронам
  деревьев парковых строгих,
  качает гнёзд колыбели,
  легонько лапой потрогав.

  Сменив театр на таверну,
  смывают грим лицедеи;
  и в чаше клумбы дворцовой
  заря меж листьев смуглеет.

  На плазе Бриндизи Дорум,
  до смерти в панцире заперт,
  на лун с водой поцелуи
  застыв, глядит ординатор.

  И ты, над ним возвышаясь
  - ты, каменна и огромна, -
  звериным щерясь оскалом,
  копьём терзаешь Дагона.

  Пружинистый, на отлёте
  твой локоть луком изогнут,
  и длишь ты вечную муку
  четверорукого бога.

  Как тих твой город зелёный!
  ...один лишь я непокоен.

  Выжгло меня дотла
  Морнхолда солнце живое.

 - О И́льмени, душа моя,
  Зачем не веселишься,
  На праздник шумный не идёшь,
  В шелка не нарядишься?

  - Тут нет беды, любезный друг,
  А только мой каприз:
  Мне те наряды ни к лицу,
  Ни к сердцу не пришлись.

  - О Ильмени, душа моя,
  Зачем ты слёзы точишь?
  Не улыбаются уста,
  И потускнели очи.

  - Ах, пустяки, любезный друг,
  Тут нет большой беды:
  Растрогал сердце гондольер,
  Поющий у воды.

  - О Ильмени, душа моя,
  Истаяла как тень ты,
  И горе на челе твоём
  Как траурные ленты.

  - Свою беду, любезный друг,
  Боюсь, не утаю:
  Из Вечной Стражи офицер
  Перчатку взял мою.

  Красивый, храбрый офицер
  Перчатку взял мою.

  Её на грудь он положил,
  Как на письмо печатку:
  В залог любви я отдала
  Ему свою перчатку.

  И если грозный мой отец
  Проведает о том,
  Меня позору он предаст,
  А друга - Мораг Тонг.

  - О Ильмени, душа моя,
  Я поспешу к Вратам,
  Тебе перчатку я верну,
  Иль жизнь за то отдам.

  - Кто с головы до ног в крови
  Стоит у наших башен?
  Доспех разбит, и сломан щит,
  И взор горящий страшен!

  - Мутсэра Сарети, тебе
  Принёс от девы весть я,
  Перчатку Ильмени верни,
  Не причини бесчестья.

  - Верну я Ильмени залог,
  Не след судачить людям,
  А верность сердца моего
  Прочнее камня будет.

 Край неприютный,
  нет тебе счастья.
  Огненной лавой
  язвы сочатся.

  Тело сухое
  в панцире пыли
  раны разломов
  избороздили.

  Мой Молаг Амур,
  ядом ты дышишь,
  ласковой жизни
  пасынок лишний.

  Зольный и алый
  - верно, родня мне -
  поишь ты травы
  горечью давней.

  К серому небу,
  немы от муки,
  тянут деревья
  мёртвые руки.

  Серые горы
  в дрёме тревожной
  глухо рокочут
  каменной дрожью.

  Серы от пепла
  все пилигримы,
  веры скорлупкой
  в буре хранимы.

  В час, когда луны
  меркнут на своде,
  серая смерть
  над тобою проходит.

 Плясать заставили тени
  Фонариков ожерелья.
  Идёт спиралью ступеней
  К округлой бронзовой двери.

  В Этериуса прорехах
  Забвение - и чернеет
  На чёрном эбен доспеха.
  Стоит - и войти не смеет.

  Дышать старается ровно.
  Сейчас, вот, сейчас - откроет.
  Какой же ты неподъёмный,
  Кошель с покоя ценою.

  И пот над губою солон.
  Рука, дробившая в крошево
  Кость с мясом, сжимая молот -
  Теперь неподвластна что же ты?

  Не страх - но решиться чтобы...
  На шаг отступает ниже.
  И взвешивает - без злобы,
  Как будто не с ним. Бездвижен.

  И слева, вдали - смех женский,
  Визгливо-пьяное счастье.
  И рот усмешкою треснул.
  И дверь распахнута пастью.

 К рядам домишек убогих,
  Вздыхающих безутешно,
  По немощёной дороге
  Идёт богатая женщина.

  Мерцает жемчуг на шее,
  Звенят запястья чуть слышно.
  А ножки, лилий нежнее -
  В туфельках, шёлком вышитых.

  Сорочка её расцвечена,
  И юбка цветёт узорами.
  Идёт богатая женщина
  Из верхнего, белого города.

  А следом вьются мальчишки,
  Не смея дёрнуть за косы.
  И бедняки из домишек
  Выходят, ужин забросив.

  - Бабушка, вот браслет мой.
  Чеканкой он изукрашен.
  Его обрати в монеты -
  И сдобришь маслицем кашу.

  - Из шерсти, матушка, сотканы
  Шали мои с кистями.
  Твои озябшие косточки
  Согреют они ночами.

  - Серёжки из жадеита
  И гребни резные частые
  Возьми у меня, сестрица,
  И будешь замужем счастлива.

  Ближе они подходят.
  Круг сомкнулся теснее.
  Чья-то рука в мозолях
  Тонкой коснулась шеи.

  ...Следа не оставляя
  На немощёной дороге,
  Идёт босая святая.
  Истёрты в кровь её ноги.